Хоуп не видела ничего хорошего в воцарившемся спокойствии.

Она бродила по территории школы, участвовала в мероприятиях, связанных с окончанием года, готовилась к зиме. И все время чувствовала себя словно на иголках и ничего не могла с этим поделать. То она спешила куда-то по дорожке, хотя спешить ей было некуда. То вдруг у нее пересыхали горло и губы, а язык во рту еле ворочался, и она поглощала воду бутылками. Среди разговора она внезапно осознавала, что пропустила значительную часть того, что говорилось. Ее отвлекал преследующий ее страх, и, хотя день за днем тянулись вполне благополучно, ей чудилось, что где-то в это время происходит нечто ужасное.

Она ни секунды не сомневалась в том, что Майкл О’Коннел никуда не исчез из их жизни.

Скотт, насколько ей было известно, снова всей душой отдался своей преподавательской деятельности. Салли вернулась к готовящимся разводам и разделам имущества, довольная тем, что сумела разобраться в ситуации и предпринять шаги к ее разрешению. В ее отношениях с Хоуп восстановилось характерное для последнего времени холодное перемирие. От их взаимной душевной привязанности не осталось и следа — не осталось места шутке, комплименту, случайной ласке и уж тем более призыву более откровенного характера. С таким же успехом они могли бы быть монахинями, которые по воле Божией живут под одной крышей и спят в одной постели, но каждая связана священными узами с недосягаемым идеалом. Хоуп задавалась вопросом, не были ли такими же последние месяцы совместной жизни Салли и Скотта. Или же Салли продолжала спать со Скоттом, делая вид, что ничего не изменилось, имитировала страсть, разговаривала с ним, занималась хозяйством и, улучив момент, убегала к Хоуп и убеждала ее, что ей-то и принадлежит ее сердце?

С футбольного поля до нее доносились голоса. Очередная игра серии плей-офф. До полуфиналов осталось еще две встречи, а до финала — три. Но Хоуп не могла как следует сосредоточиться на футболе, она тонула в трясине чувств и тревог, касающихся Эшли, Майкла О’Коннела, своей матери и больше всего Салли. Все казалось ей безнадежным.

Хоуп вспомнила, как она познакомилась с Салли. «Любовь — это ведь, по сути, очень простая вещь, — думала она. — Случайно встречаешься на открытии выставки в картинной галерее. Заводишь разговор, обмениваешься шутками. Решаешь пойти выпить чего-нибудь и заодно поесть. Затем встречаешься еще раз где-нибудь среди дня. Наконец — прикосновение к тыльной стороне ладони, шепот, обмен взглядами, и вот вы уже вместе, как было ясно с первой минуты».

«Любовь!» — подумала она. Майкл О’Коннел непрестанно повторял это слово, а сама Хоуп давно его не употребляла. Наверное, уже несколько месяцев. «Он говорит, что любит меня», — сказала ей Эшли. Но Хоуп была убеждена, что все его поступки не имеют ничего общего с любовью.

«Он оставил нас в покое», — сказала она себе.

Салли говорит, что он оставил их.

Скотт говорит, что он оставил их.

Эшли думает, что он оставил их.

Сама она в это не верила.

Однако никаких признаков его присутствия не замечалось.

До нее донеслись голоса. На тренировочном поле она увидела свою команду. Девушки, собравшись в кружок посреди поля, разговаривали и смеялись. Она потянулась к свистку, свисавшему на шнурке с шеи, но решила дать девушкам отдохнуть еще несколько минут. Юность быстро проходит, и надо использовать каждую минуту. Правда, молодые не понимают этого.

Вздохнув, она дала свисток и подумала, что надо ежедневно звонить Эшли и своей матери, чтобы убедиться, что все у них в порядке. Странно, что Салли и Скотт не делают этого.

Салли широко открытыми глазами смотрела на заголовок в газете. «Бывший полицейский найден убитым на одной из городских улиц». Кровь отхлынула у нее от лица. Она прочитала все сообщения под заголовком, вникая в каждое слово, затем перечитала все еще раз, запоминая подробности. Отложив газету, она с удивлением заметила, что руки ее перепачканы в типографской краске, и сообразила, что они вспотели при чтении и растворили краску.

«Такие убийства называют „приведением приговора в исполнение“». Фраза преследовала ее, звучала в мозгу, как набат. «Полиция подозревает руку организованной преступности».

Она сразу сказала себе: «С Эшли это никак не связано». Но тут же отпрянула, будто кто-то нанес ей удар в солнечное сплетение. Это было напрямую связано с Эшли.

Первым ее побуждением было позвонить кому-нибудь. Она была знакома со многими сотрудниками окружной прокуратуры. Наверняка кто-то из них знает подробности. Ей нужна была внутренняя информация. Она потянулась одной рукой к ролодексу, а другой — к телефону, но остановила себя. Что она собирается делать?

Салли глубоко вздохнула. Нельзя допускать посторонних в свою жизнь. Любой прокурор, имеющий отношение к расследованию убийства, не столько разъяснит ей ситуацию, сколько сам засыплет ее вопросами. Этим звонком она заварит со своими проблемами такую кашу, в которой и утонуть можно.

Салли закашлялась. Она попросила Мерфи справиться с Майклом О’Коннелом. Он доложил, что все в порядке. Проблема решена. Безопасность восстановлена. Эшли может жить спокойно. И тут Мерфи убивают. Это было бессмысленно, нелогично — как если бы Эйнштейн или какой-нибудь знаменитый математик написал на доске 2+2=5 и все приняли бы это без всяких возражений.

Она схватила газету и снова перечитала все до строчки.

Ничто не говорило о том, что О’Коннел как-то связан с этим.

Все было проделано профессионально. Ясно, что убийца среди тех преступников, которым Мерфи перешел дорогу. Салли убеждала себя, что это убийство не по силам Майклу О’Коннелу — автомеханику, знатоку компьютеров и мошеннику, посещавшему время от времени занятия в университете. Ни в одной из этих ипостасей он не может иметь отношения к убийству, и полагать иначе было бы с ее стороны ошибкой.

Она откинулась в кресле, тяжело дыша.

Нет, все в порядке. Это просто совпадение. Смерть Мерфи никак не связана с их проблемой. В конце концов, она выбрала детектива прежде всего благодаря тому, что он не боялся выйти чуть-чуть за рамки закона. В других делах ему доводилось заходить гораздо дальше, из-за чего у него и было столько врагов. Один из них в конечном счете и расквитался с ним. Ничего другого тут не могло быть.

Что действительно плохо — так это устранение Мерфи как фактора, сдерживавшего О’Коннела. Вот это уже реальная угроза. Узнав об убийстве Мерфи, О’Коннел не преминет воспользоваться этим.

Салли пыталась убедить себя, что преувеличивает опасность, но тем не менее снова взяла телефонную трубку, чтобы поговорить со Скоттом.

Ей очень не хотелось ему звонить: создавалось впечатление, будто она плохо справилась со своим делом, но она понимала, что сообщить бывшему мужу о происшедшем необходимо.

Набрав его номер, она почувствовала, что ее опять бросило в жар.

— Ты читал газету? — с ходу спросила Салли.

Первой реакцией Скотта на ее голос было раздражение.

— «Нью-Йорк таймс»? — спросил он деловитым тоном, зная, что она имеет в виду другое издание.

Из-за подобных полуответов Скотта Салли всегда хотелось его задушить.

— Местную.

— Нет. А что?

— На первой полосе есть заметка — даже несколько заметок — об убийстве бывшего полицейского в Спрингфилде.

— Хм. Трагический случай. И что?

— Это тот частный детектив, которого я послала к О’Коннелу, когда ты собирался увезти Эшли из города. Он провернул эту акцию через несколько дней после ее отъезда.

— «Акцию»?

— Я не выспрашивала у него подробностей, сам он тоже не стал в них углубляться в отчете — по вполне понятным причинам.

— И какое отношение это имеет к Эшли и всем нам? — настороженно спросил Скотт.

— Возможно, никакого, — тут же ответила Салли. — Возможно, это просто совпадение. Этот детектив сказал мне, что встретился с О’Коннелом и никаких неприятностей у нас больше не будет. А сразу после этого его убили. Это меня немножко огорошило. Я не уверена, что это как-то связано с чем бы то ни было, но решила, что тебя все-таки надо поставить в известность. Это, возможно, несколько меняет ситуацию.

— Ты полагаешь, — произнес Скотт хорошо поставленным лекторским голосом, — что у нас опять та же проблема? Черт, я думал, история с этим подонком позади.

— Я не знаю, есть у нас проблема или нет. Лично я сомневаюсь в этом. Я просто хотела сообщить тебе информацию, которая может иметь отношение к этому делу.

— Послушай, Эшли в целости и сохранности в Вермонте, у матери Хоуп. Мне представляется, что ее следующий шаг — наш следующий шаг — пристроить ее на новую аспирантскую программу в Нью-Йорке или даже где-нибудь подальше — в Сан-Франциско, например. Я знаю, что она привязана к Бостону, но мы согласились, что ей надо поменять место. Она проведет какое-то время в Вермонте, наблюдая, как осыпаются листья и выпадает снег, а с весеннего семестра начнет все заново. Вот и все. Мы разработали этот план и должны следовать ему, не впадая в панику по любому поводу.

Салли стиснула зубы. Чего она терпеть не могла — так это выслушивать назидательные лекции.

— Ага, Химера, — отозвалась она.

— Что-что?

— Совершенно неправдоподобное мифологическое чудовище устрашающих размеров.

— Ну да. И что?

— Все зависит от того, как на это посмотреть. У тебя чисто академический взгляд.

Салли сказала это, чтобы позлить бывшего мужа. Конечно, не следовало этого делать, но она не могла удержаться. Разорванные отношения оставляют после себя неистребимые привычки. У них такой привычкой были взаимные шпильки.

— Возможно. Тем не менее давайте просто двигаться вперед. Надо собрать все документы о курсах, которые Эшли сдавала, чтобы она могла восстановиться в аспирантуре — пускай даже в заочной. И лучше, если этим займется кто-нибудь из нас, а не она сама: надо, чтобы все сообщения шли к нам, а не в Вермонт.

— Хорошо, я свяжусь с ними из своей конторы, — ответила Салли и в раздражении повесила трубку.

Лишнее доказательство того, насколько хорошо она знает своего бывшего мужа. Он нисколько не изменился с тех самых пор, как она с ним познакомилась, последующие годы и события на него не повлияли. Он был полностью предсказуем.

Пока она сидела за письменным столом в своем кабинете, темнота за окном окончательно поглотила дневной свет, тени стали абсолютно черными.

Темнота сгущалась и вокруг Майкла О’Коннела на его наблюдательном пункте у дуба неподалеку от дома Салли и Хоуп. Он чувствовал, что сердце его быстрее погнало кровь по сосудам, словно ощущало приближение к дому Эшли. Во всем квартале стали зажигаться огни в окнах. Каждые несколько минут очередной автомобиль сворачивал на улицу с основной дороги, освещая фарами газоны. В кухнях готовили ужин, из окон лился приглушенный металлический свет телеэкранов.

Времени у него было немного, но много ему и не требовалось.

Салли и Хоуп жили на старой извилистой улочке. Она представляла собой причудливую архитектурную смесь, где величественные викторианские здания начала двадцатого века перемежались более новыми, длинными одноэтажными постройками типа фермерских. На улицах здесь росло много деревьев, район имел солидный и респектабельный вид и пользовался спросом. В этом районе селились в основном врачи, юристы, профессора. Вокруг домов раскинулись лужайки и окруженные низкими изгородями садики, в которых на Хеллоуин устраивались представления. Здешние жители не слишком заботились о приобретении охранных устройств и новомодных систем защиты.

О’Коннел быстрым шагом направился вдоль квартала. Он знал, что Салли обычно допоздна задерживается в конторе, а Хоуп гоняет своих футболисток до тех пор, пока из-за темноты мяч становится не виден. Так что ему времени хватит.

Перебегая от одного дерева к другому, он не колеблясь проскользнул в тень старого деревянного забора, ведущего на задний двор нужного ему дома. На минуту он задержался у забора, когда зажглось кухонное окно у соседей.

Дом Салли и Хоуп стоял на небольшом возвышении, так что жилые помещения находились в основном над его головой. Как и во многих старых домах, здесь было большое подвальное помещение, в которое со двора вела обшарпанная и подгнившая деревянная дверь, которую открывали очень редко, если открывали. На то, чтобы взломать ее и пробраться внутрь, у него ушло десять секунд.

О’Коннел оставил дверь чуть приоткрытой и достал из кармана фонарик с липкой лентой. Он судорожно вздохнул, подумав, что всего в нескольких футах от этого сырого, затхлого погреба имеется информация, которая подскажет ему, где находится Эшли. Может быть, конверт с обратным адресом. Или счет за телефон. Или уведомление о состоянии счета на кредитной карте. Или клочок бумаги с ее именем, приклеенный к холодильнику. Он облизал губы; руки его едва не тряслись от возбуждения. Вторжение в офис Мерфи было рутинной работой, одним из шагов к решению загадки о местонахождении Эшли. На его собственный взгляд, он проделал ее чисто и профессионально.

На этот же раз — совсем иное дело. Это была черная работа, востребованная любовью.

Несколько секунд ушло на то, чтобы приноровить дыхание к спертому воздуху подвала. «Если бы она только видела, что мне приходится делать, чтобы найти ее, соединиться с ней, — подумал О’Коннел, — она убедилась бы, что мы предназначены друг для друга». Когда-нибудь он расскажет ей, как он переносил побои, нарушал закон, рисковал своей свободой и безопасностью, — и все ради нее.

«И если она не сможет полюбить меня даже тогда, — сказал он себе, — значит она недостойна любить никого».

Внезапно его передернуло, мышцы свело судорогой. Дыхание стало поверхностным и учащенным. О’Коннел усилием воли восстановил его. Он представил себе Салли, Хоуп, Скотта. Сразу же нахлынула волна гнева. Любовь и ненависть так переплелись в нем, что он уже не мог их разделить. Успокоившись, он осторожно двинулся в сторону шаткой лесенки, ведущей в жилые помещения. Он знал: то, что он ищет, находится где-то рядом, хотя и не знал, что это такое.

Поднявшись по лесенке и открыв дверь, он увидел, по всей вероятности, буфетную, расположенную рядом с кухней. Ему хотелось при первой возможности выключить фонарик — даже прикрытый красной липкой лентой, он скорее привлечет внимание соседей, чем свет люстры. Заметив на стене выключатели, он нажал клавишу одного из них. Свет зажегся в кухне. Улыбнувшись, Майкл О’Коннел выключил фонарик.

«Начинай поиски и держись подальше от окон, — сказал он себе. — Это здесь. Где-то здесь. То, что мне надо. Я чувствую это. Я иду к тебе, Эшли».

Не успел он сделать первый шаг, как в темной прихожей рядом с кухней раздалось глухое злобное рычание.

* * *

Мои страхи, полагаю, сформировались, как и у большинства людей, во-первых, под влиянием Голливуда, который поставляет нам бесконечную череду все новых и новых призраков, пришельцев, вампиров, монстров и серийных убийц, а во-вторых, в такие моменты жизни, когда, например, несущийся впереди автомобиль неожиданно включает красные хвостовые огни и ты в панике давишь на тормоза. Но настоящий, парализующий тебя страх порождается неуверенностью. Он сносит все твои защитные барьеры, никогда не ослабляя своего натиска и подбираясь к сердцу. Сидя напротив молодой женщины, я видел морщины на ее лице, оставленные страхом и преждевременно старившие ее, подрагивавшие руки, которые она нервно потирала, и непроизвольно подергивавшееся веко, слышал угасающий дрожащий голос, падавший до едва различимого шепота.

— Зря я согласилась встретиться с вами, — сказала она.

Иногда продолжать жить страшнее, чем умереть.

Обхватив ладонями чашку с горячим чаем, она медленно поднесла ее к губам. Погода стояла невыносимо жаркая, и все остальные посетители кафе в торговом пассаже пили прохладительные напитки. Она же, казалось, не замечала жары.

— Я благодарен вам за то, что вы все-таки согласились. Я отниму у вас немного времени. Мне нужно, только чтобы вы подтвердили или опровергли некоторые предположения.

— Мне надо идти, я не могу задерживаться. Нельзя, чтобы увидели, что я с вами разговариваю. Трое моих малышей сейчас у сестры, но их нельзя оставлять там надолго. На следующей неделе мы переезжаем… — Она запнулась и помотала головой. — Нет, я не скажу, куда мы переезжаем. Надеюсь, вы понимаете?

Женщина слегка наклонила голову, и я заметил длинный белый шрам среди волос чуть выше лба.

— Да, конечно. Я постараюсь как можно быстрее, — ответил я. — Ваш муж был капитаном полиции, и во время развода с ним вы наняли Мэтью Мерфи, так?

— Да. Мой бывший муж укрывал свои доходы, не желая делиться ими со мной и детьми. Я хотела, чтобы детектив выяснил, где он прячет деньги. Адвокат сказал, что Мерфи хорошо справляется с такими делами.

— Ваш муж был ведь среди подозреваемых в убийстве Мерфи, верно?

— Да. Полицейские допрашивали его несколько раз. И меня тоже. — Покачав головой, моя собеседница добавила: — Так получилось, что я предоставила ему алиби.

— Да? А как это получилось?

— В тот вечер, когда убили Мерфи, мой бывший явился как ни в чем не бывало к нам домой пьяный. Он был мрачен, говорил, что жизнь кончена. Настаивал на том, чтобы я его впустила, — хотел увидеть детей. Я никак не могла избавиться от него.

— У вас ведь есть соответствующее постановление суда?

— Ну да. Держать его на расстоянии. Легко сказать. Ростом он под два метра и весит девяносто килограммов. К тому же знаком со всеми копами в нашем районе, у него повсюду дружки. Как я могла с ним справиться? Драться? Звать на помощь? Он делал все, что хотел.

— Прошу прощения, так что насчет алиби?

— Ну, он начал пить. И избивать меня. Так продолжалось несколько часов, пока он не отключился. Проснулся утром и стал извиняться. Сказал, что это никогда не повторится. И это не повторялось. Целую неделю.

— Вы рассказали об этом полицейским?

— Нет, я не хотела. Жаль, что мне не хватило пороха заявить им: «Да, это он убил. Он сам мне сказал». Тогда, может быть, я освободилась бы от него. Но я не смогла сделать это.

Помолчав, я сказал:

— Меня интересует…

— Знаю я, что вас интересует. — Подняв руку, она провела пальцем по тонкому шраму надо лбом. — Когда он ударил меня, то сильно поранил своим памятным кольцом Фитчбургского университета — там мы с ним и познакомились, кстати. Оставил мне это на память о себе. А вас интересует, откуда он узнал про Мерфи, правильно?

Я кивнул.

— Во время скандала он крикнул мне в лицо: «Ты думала, я не узнаю о частном сыщике, которого ты наняла?» — В уголках ее глаз скопились слезы. — Он получил анонимное письмо. В простом конверте из манильской бумаги. Там были копии всех документов, составленных Мерфи. Вся конфиденциальная информация, которую детектив выяснил о нем и которую должны были получить только я и мой адвокат. Письмо было послано откуда-то из Вустера. Не знаю ни одного человека в этом городе. Ума не приложу, кто мог это прислать моему бывшему. Мне это стоило двух выбитых зубов. Жаль, что у него не было пистолета и не он, разъярившись, убил Мерфи. Очевидно, это сделал кто-то другой, получивший такой же конверт. Не знаю. Очень жаль, что это был не мой бывший муж. Жизнь стала бы намного легче.

Женщина отодвинула стул:

— Мне пора.

Она нервно оглянулась и направилась к дверям. Выйдя из кафе, она стала пробираться по пассажу, лавируя среди покупателей и пригнув голову, словно страх черным облаком нависал над ней, нашептывая угрозы.

Глядя ей вслед, я думал, не видел ли я только что, какой станет Эшли в будущем.