Джеффри Клейтон вздрогнул и вспыхнул, как от пощечины.

— Смешно, — ответил он быстро. — Вы спятили.

— Это я-то? — возразил агент Мартин. — По-вашему, я похож на сумасшедшего?

Джеффри медленно, глубоко вдохнул, задержал воздух и выдохнул с легким свистом.

— Мой отец… — начал он с расстановкой, пытаясь привести в порядок мысли, — мой отец умер больше двадцати лет назад. Он покончил с собой.

— М-да. Вы уверены?

— Конечно.

— Видели тело?

— Нет.

— Ездили на похороны?

— Нет.

— Читали полицейский отчет или заключение коронера?

— Нет.

— Так с какой стати вы уверены?

Джеффри покачал головой:

— Я говорю то, что мне сказали и что знаю. Что он умер. Рядом с нашим домом в Нью-Джерси. Но как и где — я в точности не помню. Да я никогда и не хотел знать никаких подробностей.

— Разумно, — спокойно сказал Мартин, насмешливо закатив глаза.

Он улыбнулся, но в улыбке его не было ни тени юмора. Джеффри открыл было рот, чтобы добавить что-то еще, но передумал.

Через несколько секунд Мартин, приподняв брови, сказал:

— Понятно. Вы не можете сказать ни где умер ваш отец, ни когда. Ни даже как он умер. Покончить с собой можно как угодно. Он застрелился? Повесился? Бросился под поезд? Прыгнул с моста? Оставил ли он предсмертную записку? Или видеозапись? А где завещание? Вы не в курсе? Но тем не менее вы уверены, что он умер, причем где-то, в каком-то неизвестном месте, не там, где жил. Откуда уверенность, господин профессор? — добавил он саркастически.

Вопрос повис в воздухе. Клейтон ответил не сразу:

— Все, что мне известно, я знаю от матери. Она сказала, что ей сообщили о самоубийстве и что причина ей неизвестна. Не припомню, чтобы я спрашивал, каким именно образом она об этом узнала. Как бы то ни было, у нее не было никакой причины обманывать меня или вводить в заблуждение. Об отце мы говорили редко, случаев о чем-то еще спросить у меня практически не было. Я просто жил дальше. Учился. Работал. Получал ученые степени. Отец не играл в моей жизни никакой роли. С тех самых пор, как я перестал быть маленьким ребенком. Я его не знал. И о нем знал немного. Отцом он мне был исключительно в силу биологического факта его отцовства. Нас ничто не связывало. Когда его не стало, в моей жизни ничего не изменилось. Его смерть меня не затронула. Словно бы я узнал об очень далеком от меня событии. Как на другом краю света. Он был для меня никто. Пустое место. Смутное воспоминание времен ушедшего детства. У меня даже фамилия другая.

Агент Мартин, несмотря на свои габариты, словно утонул в глубоком кожаном кресле. В этот момент он поерзал, устраиваясь поудобнее.

— Черт побери! — пробормотал он. — Тут прямо-таки можно жить. Еще и для кухни место останется. — Он бросил взгляд на Джеффри. — Все, что вы говорите, не имеет никакого отношения к истине, ведь так, профессор? — спросил он как бы невзначай.

Джеффри уставился на сидевшего напротив него полицейского, как геодезист, который, не веря своим инструментам и приборам, решил проверить все на глазок. Он вдруг понял, что воспринимает Мартина только как здоровенного полицейского и что пора бы взглянуть на него внимательнее. Он заметил, что шрамы Мартина на руках и на шее начинали багроветь, когда тот пытался сдерживать гнев, как сигнальные красные лампочки.

— Ладно, — тихо проговорил Мартин, продолжая разговор, — сойдемся на одном. Я верю, что ваша мать сказала, что он умер. Может даже, что покончил с собой. Возможно, это правда, что она так сказала. — Он кашлянул, словно из вежливости, но и в кашле у него было больше насмешки. — Но это и все, не так ли?

Джеффри покачал головой, отчего Мартин еще раз ухмыльнулся. Видимо, чем больше он злится, тем чаще улыбается.

— А ведь так всегда и бывает, не так ли, мистер эксперт по убийствам? Серийные убийцы так терзаются муками совести из-за гнусности своих убийств, что не в силах терпеть свое жалкое, гнусное существование и кончают с собой, заодно освобождая общество от неприятной, да и затратной необходимости их ловить и отдавать под суд. Верно, профессор? Такое бывает сплошь и рядом, или я ошибаюсь?

— Такое бывает, — резко ответил Джеффри, — но очень редко. Большинство серийных убийц, о которых нам известно, не знают, что такое муки совести. Напрочь. Не все, но большинство.

— Значит, у них должны быть другие причины для самоубийства, которые пусть очень редко, но бывают?

— Они привыкли к смерти. Им все равно, своя смерть или чужая, — они с ней свыклись.

Агент довольно кивнул, словно одобряя такой ответ на свой насмешливый вопрос.

— Но почему, — медленно проговорил Джеффри, — вы приехали сюда? Почему вам пришло в голову связать меня с этим человеком, который то ли совершил, то ли не совершил одно или несколько преступлений двадцать с лишним лет назад? Почему вы решили, что мой отец не только не умер, хотя он умер, вдруг ожил, да еще оказался убийцей?

Агент Мартин откинул голову на спинку кресла.

— Вопросы не такие уж неразумные, — сказал он.

— Я и сам не из числа неразумных людей.

— Думаю, вы все-таки из них, профессор. Вы удивительно неразумны. На редкость неразумны. Потрясающе и фантастически неразумны. Почти как я. Для вас это единственный способ выживать. Верно? Каждый ваш вздох в этом миленьком маленьком академическом мирке — это вздох неразумного человека, профессор. Потому что если бы вы были разумны, то не стали бы тем, кто вы есть. А стали бы тем человеком, который, как вы сами того боитесь, живет в вас. Как и я, не побоюсь еще раз это признать. Тем не менее я попытаюсь ответить на некоторые ваши вопросы.

Джеффри снова подумал, что нужно что-то сказать, нужно гневно отвергнуть все эти идиотские предположения, встать, уйти и закрыть за собой дверь. Но ничего этого он не сделал.

— Будьте любезны, — сказал он холодно.

Мартин наклонился, взял свою кожаную папку, порылся в бумагах и достал скрепленный скрепкой отчет. Полистал, нашел, что искал, достал из кармана пиджака очки в роговой оправе. Водрузив их на нос, он сперва поднял взгляд на профессора:

— Старят меня, верно? И слегка так облагораживают, а? — Он усмехнулся себе под нос, словно признавая их неуместность. — Вот расшифровка стенограммы допроса мистера Дж. П. Митчелла в полицейском участке штата Нью-Джерси. Вам знакомо это имя?

— Конечно. Так звали моего покойного отца.

Агент Мартин улыбнулся:

— Разумеется. Ну да ладно. Так, значит, сначала вся эта формальная мура: детектив объясняет, почему у Митчелла берут показания, называет день, время и место преступления… все очень мило, официально. Разъясняет права, записывает номер телефона, номер социального страхования, адрес и все такое, и ваш старик, похоже, ничего не скрывает…

— Может быть, ему нечего было скрывать?

Агент снова хмыкнул:

— Ну да, конечно… Ладно, дальше. Полицейский спрашивает насчет разных деталей, ваш старик все отрицает.

— Разумеется. Конец истории.

— Не совсем.

Мартин опять полистал отчет и наконец выудил из середины три страницы, которые протянул Джеффри. Клейтон сразу отметил, что номера страниц за девяносто. Он прикинул: две страницы в минуту, значит, отца к тому времени допрашивали уже около часа. Он пробежал глазами по строчкам. Расшифровка стенограммы явно была сделана с аудиозаписи без какой бы то ни было обработки — только вопросы и ответы, никаких описаний, никаких замечаний о поведении подозреваемого. Ему стало интересно, вставал ли полицейский? Ходил ли по кабинету, нависая над отцом, как хищная птица? Облизывал ли отец губы, вытирал ли пот со лба? Стучал ли полицейский по столу? Угрожал ли? Или был сдержан, холоден и задавал вопросы, попадая в десятку, словно всаживал иглы? И сидел ли отец, спокойно откинувшись на спинку стула, может, тихонько посмеивался и парировал каждый выпад, будто заправский фехтовальщик, наслаждаясь всей ситуацией тем больше, чем опаснее она становилась?

Джеффри представил себе тесный кабинет, может быть с одним плафоном под потолком. Маленький, почти пустой, с голыми стенами, с современной звукоизоляцией и струйкой сигаретного дыма над обыкновенным письменным столом. Два простых стула. Никаких наручников, потому что отец не арестован. На столе пишущая машинка. Детектив ровно барабанит по клавишам, лента медленно перематывается с барабана на барабан, словно терпеливо ждет признания, которого так и не будет.

Что еще? Зеркало на стене, которое на самом деле не зеркало, а смотровое окно, но отец не обращает на него внимания, хотя догадывается о его назначении.

Тут Джеффри вдруг остановился. «Откуда тебе знать, — сказал он себе, — как выглядел кабинет, как выглядел в тот далекий вечер отец, как он вел себя и как звучал его голос?»

Когда он принялся читать страницы допроса, то заметил, что у него дрожат руки. Первое, на что он обратил внимание в стенограмме, — это что нигде нет имени полицейского.

Вопрос: Мистер Митчелл, вы утверждаете, что в тот вечер, когда исчезла Эмили Эндрюс, вы находились дома вместе со своей семьей. Верно?

Ответ: Верно.

В: Могут ли ваши домашние это подтвердить?

О: Да, если вам удастся их найти.

В: Они больше с вами не живут?

О: Да. Жена от меня ушла.

В: Почему? И куда она с детьми уехала?

О: Куда они уехали, я не знаю. Что же касается причин ухода жены, то, полагаю, вам лучше спросить у моей жены. Это, конечно, непросто. Думаю, они уехали на север. Возможно, в Новую Англию. Она всегда любила холодный климат. Странно, вам не кажется?

В: Значит, никто из тех, с кем можно связаться, подтвердить ваше алиби не в состоянии?

О: Слово «алиби» в данном контексте приобретает особое значение, не так ли, детектив? Так сказать, скрытый смысл? Но я не понимаю, зачем мне нужно алиби. В нем нуждаются подозреваемые. А разве я подозреваемый, сэр? Поправьте меня, если я заблуждаюсь, но единственное, что, по-вашему, связывает меня и эту несчастную девушку, — это факт, что она училась в классе, в котором я преподаю историю. Что же касается вечера, о котором идет речь, то я провел его дома.

В: Свидетели видели, как она садилась в вашу машину.

О: Насколько я помню, тот вечер был дождливый и темный. Вы уверены, что это была моя машина? Лично я так не считаю. Но если бы и так, что плохого в том, чтобы подвезти свою ученицу в холодный ненастный вечер?

В: Так, значит, вы говорите, она все-таки села в вашу машину в тот вечер, когда ее последний раз видели живой?

О: Нет, я этого не говорю. Я говорю лишь, что не было бы ничего странного, если бы учитель подвез свою ученицу. Как в тот вечер, так и в любой другой.

В: Уход жены был для вас неожиданным?

О: Меняем тему, не так ли? Подобные вещи не случаются неожиданно, детектив. Мы давно отдалились друг от друга. Мы поссорились. Она уехала. Увы, такое случается. Может быть, мы с ней не подходим друг другу. Кто знает?

В: А дети?

О: У нас двое детей. Девочка, Сьюзен, семи лет, и мальчик. Его зовут, как и меня, Джеффри. Ему девять. Моя жена вернется, детектив. Она всегда возвращается. А если нет, я найду ее. До сих пор всегда находил. И мы опять будем вместе. Знаете, детектив, иногда возникает такое чувство… такое, знаете ли, ощущение неизбежности, когда понимаешь: какой бы трудной или печальной ни была ваша жизнь, вам предопределено свыше оставаться вместе. Навсегда. До конца.

В: Жена уходила от вас и раньше?

О: У нас бывали размолвки. Мы расходились раза два. Ненадолго. Я найду ее. Очень любезно с вашей стороны проявлять такое участие в наших семейных делах.

В: Каким образом вы намереваетесь искать ее, мистер Митчелл?

О: У нее есть семья. Друзья. Как люди ищут друг друга, детектив? На самом деле никто никогда не желает исчезнуть бесследно. Во всяком случае, если это не преступник. Обычно человек просто хочет уехать куда-нибудь в новое место и жить там по-новому. И потому рано или поздно он восстанавливает какую-нибудь ниточку, которая связывает с прежней жизнью. Пишет письмо. Звонит. Что угодно. Так что нужно лишь держать эту ниточку за другой конец, и почувствуешь, когда за нее потянут. Но вы и без меня об этом знаете, верно, детектив?

В: Назовите девичью фамилию жены?

О: Уилкс. Родом из города Мистик, штат Коннектикут. Там живет ее семья. Давайте я запишу для вас номер ее карточки социального страхования. Может, вы захотите мне помочь и сделаете за меня часть работы?

В: Объясните, откуда у вас в машине наручники?

О: Понимаю. Теперь забегаем вперед. Вы нашли их в результате незаконного осмотра моего автомобиля, не имея ордера на обыск. Для обыска нужен ордер.

В: Для чего они вам понадобились?

О: Я большой любитель детективной литературы. Коллекционирую полицейские игрушки. Мое хобби.

В: Как много учителей истории коллекционирует наручники?

О: Не знаю. Много? Мало? Или очень мало? А что, иметь собственные наручники противозаконно?

В: На руках Эмили Эндрюс остались отметины, похожие на следы от наручников.

О: Слово «похожие» звучит неубедительно, не так ли, детектив? Хлипкое, шаткое, неубедительное словечко, за которым на самом деле ничего не стоит. Отпечатки у нее на руках, может быть, и есть, но не от моих наручников.

В: Не верю. Думаю, вы лжете.

О: Пожалуйста, докажите. Не можете, детектив, не так ли? Потому что если бы вы могли, то мы не теряли бы здесь времени. Не так ли?

На этом запись, которую держал в руках Джеффри, заканчивалась. Он сидел, не поднимая глаз, чувствуя на себе пристальный взгляд Мартина. Он перечел кое-что из ответов отца и почувствовал, что едва ли не наяву слышит его голос, доносившийся из далекого прошлого, и вдруг так ясно увидел отца напротив за обеденным столом в их старом доме, словно перед ним прокрутили старую поцарапанную любительскую кинопленку. Это его испугало, и он резко оторвался от расшифровки и швырнул листки Мартину.

Он пожал плечами, смущенный, словно плохой актер, который случайно попал в луч прожектора, искавшего другого.

— Из этого вряд ли можно что-то понять, — солгал он.

— А я думаю, можно.

— На этом заканчивается?

— Нет, там еще много, но одно и то же. Говорит аргументированно, уклончиво, иногда возмущается. Ваш отец умный человек.

— Был.

Агент покачал головой:

— Он был главным подозреваемым. Свидетели ведь видели, как жертва садилась, по всей видимости, в его машину… или в машину, похожую на его, а под пассажирским сиденьем нашли кровь. Да к тому же эти наручники…

— И что же?

— Это все. Детектив собирался его арестовать… просто мечтал его арестовать, но потом пришел ответ из лаборатории, и все. Кровь принадлежала не жертве. Наручники были чистые. Думаю, он обработал их паром. Обыск вашего дома дал интересные результаты, но улик не нашли. Оставалось надеяться на его признание. В те времена это была стандартная процедура. Детектив старался как мог. Допрашивал его почти сутки. Но под конец ваш отец казался свежее и внимательнее, чем коп…

— А что вы имели в виду под интересными результатами?

— Порнографию. Жесткую, жестокую порнографию. Сексуальные игрушки, похожие на пыточные. Обширную библиотеку на тему убийств, сексуальных извращений. Логово сексуального хищника.

У Клейтона пересохло в горле, и он судорожно сглотнул:

— Это не доказывает, что он убийца.

Агент Мартин кивнул:

— Вы правы, профессор. Это действительно не доказывает, что убийство совершил он. Это доказывает лишь, что он мог бы его совершить. Взять хотя бы наручники. Удивительно! Я отчасти им почти восхищаюсь. Очевидно, что он надевал их девушке, и также очевидно, что ему хватило здравого смысла, вернувшись домой, окунуть их в кипяток. Не многие убийцы уделили бы внимание такой детали. Собственно говоря, именно отсутствие каких бы то ни было следов живой ткани и помогло ему продержаться на том допросе в Нью-Джерси. Отсутствие прямых улик придало ему самоуверенности.

— А мотивы? Что его связывало с убитой?

Агент Мартин пожал плечами:

— Мотивов не нашли. Просто его ученица, как он и сказал. Семнадцати лет. Это ничего не значит. Все доказательства были вроде «если ходит, как утка, и крякает, как утка, то, скорее всего, это утка и есть». Вот так-то, профессор.

Злой, Мартин барабанил пальцами по кожаному подлокотнику.

— Чертов коп проигрывал ему с самого начала. Он начал вести допрос чуть ли не по учебнику. Как его учили на всяких курсах и семинарах. «Как получить признание. Введение». — Агент вздохнул. — В те времена это была настоящая проблема. Правило Миранды. Права подозреваемого. А уж полиция-то, боже мой! В штате Нью-Джерси полицейские изображали из себя этаких образцовых идиотов: начищены-надраены, застегнуты на все пуговки, в башмаки смотреться можно было. Даже те, кому полагалось ходить в штатском, даже те, кто работал под прикрытием, выглядели как будто все равно в форме. Дайте им дурака-убийцу, и они… какого-нибудь парня, который пришил жену, когда та наставила ему рога, или панка, который кого-то случайно застрелил при заурядном ограблении ночного магазина… вот такого они сразу расколют. С этими они знали, что делать, с этими было все о’кей. Да, сэр. Нет, сэр. Как скажете, сэр. Легко. Но тут был не тот случай. Сопляк-полицейский не имел, бедняга, никаких шансов переиграть вашего старика. Тот был умнее. Никаких шансов. Когда он шел допрашивать его, он думал, что ваш старик сейчас вот возьмет и расскажет ему и как убил, и почему убил, и где убил, как будто это был обыкновенный заурядный дурак, каких он видел до того. Так-то. А тут они всё кружили вокруг да около. Раз-два-три. Детский вальс.

— Видимо, так и было, — кивнул Джеффри.

— И это нам уже кое о чем говорит, правда?

— Вы продолжаете говорить загадками, агент Мартин, вы приписываете мне такие способности, знания, интуицию, каких у меня никогда не было. Я обычный преподаватель, который читает университетский курс о серийных преступлениях. Вот и все. Ни больше ни меньше.

— Во всяком случае, это говорит нам о его твердости, разве не так, профессор? Он сумел продержаться дольше, чем детектив, которому очень сильно хотелось раскрыть это дело. И это говорит о том, что он был умнее, что он не струсил, а это уже само по себе интересно, потому что преступник, который не боится властей, всегда интересен, правда? Но главное, это говорит еще кое о чем, что меня беспокоит по-настоящему.

— И что же это?

— Вы ведь видели спутниковые фотографии, какие любят показывать в прогнозах погоды? Где видно воронку начинающегося шторма — которая растет, формируется, набирается силы, тянет в себя воду и воздух, а потом становится чудовищным ураганом?

— Да, — ответил Джеффри, удивляясь его силе воображения.

— Бывают и люди, похожие на такие воронки. Не часто, но бывают. И по-моему, ваш отец из их числа. Его подпитывало возбуждение. Каждый вопрос, каждая проведенная в комнате для допросов минута делала его сильнее и опаснее. Тот коп пытался выдавить из него признание… — Мартин перевел дыхание, — а он сидел и учился.

Джеффри машинально кивнул. «Я должен был бы впасть в панику», — подумал он. Но он ощущал не страх, а только холод. Еще раз он глубоко вздохнул:

— Вы, кажется, много знаете о том допросе.

Агент Мартин кивнул:

— О, разумеется. Потому что я и был тем самым сопляком, идиотом, который пытался разговорить вашего старика.

Джеффри выпрямился, словно отброшенный пружиной.

Мартин за ним наблюдал, явно обдумывая то, что сейчас сказал. Потом он подался вперед, так близко к лицу Клейтона, что слова его прозвучали для Джеффри, как будто Мартин их проорал.

— Человек формируется в детстве. Это все знают, профессор. Потому я стал тем, кто я есть, и вы стали тем, кто вы есть. До сего часа вы могли пытаться об этом забыть, но теперь все. Уж я об этом позабочусь.

Джеффри качнулся назад.

— Как вы меня нашли? — снова спросил он.

Агент Мартин расслабился:

— Обыкновенное допотопное следствие. Я долго не мог забыть то, что́ ваш отец молол про имена. Люди, знаете ли, очень не любят менять имена. Имя всегда что-то значит. Родственники. Связь с прошлым, что ли. Имена дают людям ощущение себя в этом мире. И отец ваш дал мне ключ, когда вскользь упомянул девичью фамилию вашей матери. Я понимал, что она достаточно умна, чтобы не взять ее, — ваш отец нашел бы вас тогда слишком легко. Но имена… как я уже сказал, люди не любят так запросто менять имена. Вы знаете, откуда взялась фамилия Клейтон?

— Да, — ответил профессор.

— И я тоже. Когда ваш отец назвал девичью фамилию вашей матери, я подумал тогда, что это было бы чересчур очевидно и найти ее по ней не составило бы труда. Но люди терпеть не могут рвать семейные связи, даже если хотят спрятаться от человека, которого считают чудовищем. И вот я покопался в вашей генеалогии и обнаружил, что девичья фамилия вашей бабушки как раз и была Клейтон. А вот это уже не так очевидно, верно? Так что одним легким движением руки я соединил все вместе: «…мальчика зовут, как и меня, Джеффри». Мать вряд ли сменит имя ребенку, даже из благоразумия. Так что вот. У меня вышло Джеффри Клейтон. И нельзя сказать, чтобы имя это ни о чем мне не говорило. Не то чтобы его знали все, но вполне известное среди профессионалов — Профессор Смерть. И можете не сомневаться: когда я узнал, что очередная жертва, распластанная, распятая, с отрезанным пальцем, оказалась вашей студенткой, меня это особенно заинтересовало. Девичья фамилия матери вашей матери. Хорошая идея. Как думаете, отец ваш тоже догадался?

— Нет. Во всяком случае, мы его больше не видели. Я вам говорил. С тех пор как мы уехали из Нью-Джерси, он жил своей жизнью.

— Вы уверены?

— Да.

— На вашем месте я усомнился бы. По-моему, когда дело касается вашего старика, нельзя быть уверенным ни в чем. Потому что если уж я смог раскрыть вашу маленькую тайну, то он, пожалуй, и подавно.

Детектив потянулся, взял фотографию убитой студентки и бросил ее Клейтону через стол. Карточка порхнула в воздухе и легла прямо перед Джеффри.

— Я думал, вы расскажете мне что-нибудь о нем.

Джеффри покачал головой:

— Мой отец умер.

Агент Мартин посмотрел на него:

— Мне нравится эта ваша уверенность, профессор. Как, наверное, приятно всегда и во всем быть абсолютно уверенным. — Вздохнув, полицейский продолжил: — Ладно. Если вы сумеете убедить в этом и меня, получите мои извинения и чек на хорошенькую сумму от канцелярии губернатора Западной территории в качестве компенсации за потраченное время. Кроме того, вас довезут до самого дома на лимузине, с комфортом и со всевозможными мерами безопасности.

«Бред какой-то, — подумал Джеффри. Но потом спросил сам себя: — А если нет?»

Он вдруг обнаружил, что смотрит куда-то мимо агента, в двери главного читального зала. Там сидели несколько человек, в основном немолодых, и спокойно читали, погрузившись в книги, лежавшие на столах перед ними. Сцена была как на старинной картине. Глядя на них, он чуть было не подумал, что мир за этими стенами снова безопасен. Он пробежал взглядом по стеллажам, где рядами стояли книги, терпеливо ожидая того момента, когда их возьмут с полки и откроют и они поделятся информацией, которую хранят в себе. «Интересно, а что, если их никто так и не откроет, потеряют ли смысл слова? Потеряют смысл, устареют потому лишь, что знание, которое они хранят, не перенесли на компакт-диск и его нельзя вызвать на мониторе компьютера в ту же секунду, как только нажмешь на клавиши клавиатуры. Оно стало несовременным, как и хранящие его слова».

Перед его мысленным взором опять появился образ отца, каким тот был в его детстве.

Потом он подумал: нет, не новые идеи представляют собой истинную опасность, а старые. Они живут себе веками и выживают при любых обстоятельствах. Идеи-вампиры.

Идея убийства как вирус и не поддается никаким антибиотикам.

Он тряхнул головой и заметил, что агент Мартин опять улыбается, наблюдая борьбу на его лице. Но тут Мартин выпрямился, взялся за подлокотники и вскочил на ноги:

— Идите собирайтесь. Уже поздно.

Мартин собрал со стола страницы отчета и фотографии, положил в папку и быстро зашагал к выходу. Клейтон направился следом. Возле металлоискателя они одновременно кивнули библиотекарше, которая вернула детективу оружие, но, пока он рассовывал свой арсенал по карманам, рука у нее на всякий случай зависла над тревожной кнопкой.

— Идемте, Клейтон, — мрачно буркнул Мартин, выходя за дверь в ночную тьму, окутавшую маленький предзимний городок в Новой Англии. — Уже поздно. Я устал. Завтра нас ждет неблизкий путь и человек, которого я должен убить.