Аристотель и муравьед едут в Вашингтон. Понимание политики через философию и шутки

Каткарт Томас

Клейн Дэн

IV

Стратегия «Звездного пути»

Как пудрить мозги, создавая альтернативные вселенные

 

 

Ничто не демонстрирует мужество политиков и обозревателей лучше, чем их поведение в тот момент, когда их ловят на противоречиях. Да, иногда они готовы признать, что «допущены ошибки», – очень заковыристая формулировка, которая аккуратно обходит вопрос, кто конкретно совершил эти ошибки. Иногда они заявляют: «Я оговорился» – традиционное неврологическое оправдание, ведь такое может случиться с любым бедолагой, в чьих нейронных цепочках неожиданно включился неправильный синапс. Однако истинные непреклонные храбрецы не прибегают к столь жалким уловкам. Нет, они обращаются к высшему авторитету, апеллируя к определению истины. В соответствии с подправленным ими – к лучшему, конечно же, – определением они не ошибались и не допускали оговорок. Нет, они говорили абсолютную правду – какой ее видят далеко-далеко, в одной далекой галактике.

 

Новое определение истины

Вот вам пример эпистемологической контратаки от мастера уверток, бывшего президента Рональда Рейгана:

Мы не продаем – повторяю, не продаем – оружие или что бы то ни было еще в обмен на заложников, и не собираемся этого делать .

– Президент Рональд Рейган, 13 ноября 1986 г.

Должен сказать, что никогда не собирался иметь дело с Хомейни, продавая ему оружие в обмен на освобождение заложников.

– Президент Рональд Рейган, 6 декабря 1986 г.

Несколько месяцев назад я заявил американскому народу, что мы не продаем оружие в обмен на заложников. Мое сердце, мои лучшие чувства подсказывают мне, что это правда, но факты и свидетельства говорят об обратном.

– Президент Рональд Рейган, 4 марта 1987 г., после того как в руки репортеров попала информация, доказывающая, что Рейган действительно продавал оружие в обмен на освобождение заложников

Извинения, которые принес президент Рейган за обман по поводу обмена оружия на заложников, способны вызвать тревожащий когнитивный диссонанс даже у самых тупоумных. Великий пропагандист лопочет, словно мальчишка-школьник, доказывающий учительнице, что на самом деле он не окунал косички Мэри в чернила, он просто чуть-чуть их обмакнул, хотя совсем не хотел этого делать. И мальчишка, и мистер Рейган при этом надеются, что небольшая нестыковочка как-нибудь проскочит незамеченной, если улыбнуться и подмигнуть – то бишь прибегнуть к argumentum ad misericordiam, или «апелляции к сочувствию». Мол, «хватит уже, а? Я же на самом деле не хотел этого делать, понимаете?»

ТЕНЬ ЗНАЕТ

«Американцам не следует уделять слишком много внимания скандалу с продажей оружия Ирану!»

Но, может быть, мы недооцениваем мистера Рейгана? Может, он говорил то, во что искренне верил, указывая на противоречие между истиной, которую вещали ему сердце и лучшие чувства, и опять-таки истиной, о которой сообщали факты и свидетельства, пусть даже одна истина противоречила другой? Но если в этом и впрямь был какой-то смысл, почему бы ему не предложить нам хоть какой-то альтернативный – и, возможно, лучший – способ решить, где же правда?

А вот еще один пример – палеонтолог Маркус Росс, чья докторская диссертация была посвящена мезозаврам – морским рептилиям, исчезнувшим в конце Мелового периода, примерно 65 миллионов лет назад. При этом доктор Росс – креационист, то есть полагает, что в Библии приводится буквальное описание создания Вселенной, и что возраст Земли не превышает 10 тысяч лет. Когда его спросили, как он совмещает столь разные взгляды, он ответил, что теории и методы палеонтологии – это одна парадигма познания прошлого, а Священное писание – другая. Иными словами, Росс ухитрился проделать трюк, который большинство философов полагали невозможным: в его мировоззрении уживаются две совершенно противоположные идеи. Он использует две разные парадигмы для определения истины, и то, что истинно в одной парадигме, может оказаться ложным в другой. Подобный релятивизм нам нечасто доводилось встречать среди религиозных фундаменталистов.

Возможно, президент Рейган имел в виду нечто вроде сказанного доктором Россом: сердце и чувства – это одна из его парадигм, а факты и свидетельства – другая. Но если вы, узколобые репортеришки, ограничиваетесь публикацией фактов и свидетельств – что ж, это ваше право.

 

Теории истины

Англоязычные философы часто обвиняли своих французских коллег в неточности и вообще в глупости. К примеру, по мнению британского логика-позитивиста Альфреда Джулза Айера, Жан-Поль Сартр вообще не может считаться философом, потому что он посвятил свою профессиональную жизнь размышлениям о непознаваемых вещах – таких как природа сущего, бытие и небытие. Бывшего президента Франции Жака Ширака, возможно, утешает тот факт, что Айер уже перешел из бытия в небытие: ведь он бы наверняка камня на камне не оставил от фантастической теории самого Ширака, касающейся природы истины:

Я бы сказал, что в нынешней ситуации [в Иране] опаснее всего не вопрос наличия ядерного оружия – если у Ирана через некоторое время будет бомба, а может, и две, это, я думаю, не слишком опасно .

– Президент Франции Жак Ширак, в интервью в понедельник

Франция, как и все международное сообщество, не приемлет перспективу обладающего ядерным оружием Ирана .

– Заявление из офиса Жака Ширака несколько часов спустя, в котором, в частности, осуждалась «позорная кампания» по поводу предыдущего комментария Ширака и выдвигались обвинения в адрес американских СМИ, «готовых использовать любой предлог для нападок на Францию».

Мне надо было следить за тем, что я говорю, и понимать, что мои слова могут быть записаны и попасть в печать .

– Президент Франции Жак Ширак, в следующий вторник

Итак, стоило нам подумать, что новых теорий истины более не предвидится, как на сцену вышел мсье Жак со своим чудесным заявлением. Но прежде остановимся на работах его предшественников, оставивших след в истории западной философии. Существует корреспондентная теория истины, понимаемой как соответствие. Ее выдвинули британские философы ХХ столетия Бертран Рассел и Джордж Эдвард Мур. По их мнению, утверждение истинно лишь в том случае, если ему соответствуют какие-либо реальные факты. К примеру, утверждение «кошка лежит на коврике» – правда, лишь если на коврике действительно лежит кошка.

Еще существует когерентная теория истины, понимаемой как согласованность. Ее придерживался американский философ ХХ века Хилари Патнэм. Он считает, что утверждение правдиво лишь тогда, когда оно является частью «стройной и непротиворечивой» системы взглядов. Эту идею осознать куда труднее. Так, если верить этой теории, утверждение «кошка лежит на коврике» истинно лишь в том случае, если оно вытекает из целой системы взглядов, признанных правильными. К примеру, оно истинно, если считать, что «все объекты существуют в пространственно-временном соотношении друг с другом», или в то же время, что Джо Димаджио был самым ценным игроком американской бейсбольной лиги в 1941 году. Уф! Последний пример кажется странноватым лишь потому, что утверждение «кошка лежит на коврике» действительно вполне совместимо с уверенностью в статусе Димаджио в 1941 году. В самом деле, с чего бы им не быть совместимыми? Штука в том, что если бы они противоречили друг другу, как иногда бывает с постулатами (например, утверждение, что наиболее ценным игроком национальной футбольной лиги в 1941 году стал Тед Уильямс, несовместимо с представлением о том, что этим титулом обладал Димаджио), то одно из них оказалось бы ложным. Здесь вам лучше поверить нам на слово.

Существует еще и прагматическая теория истины, которую связывают с именами американских философов XIX столетия Чарльза Сандерса Пирса и Уильяма Джеймса. Согласно ей, любое допущение верно лишь в том случае, если основанное на нем действие ведет к нужному результату. Таким образом, утверждение «кошка лежит на коврике» истинно лишь в том случае, если оно никоим образом не заставит меня действовать себе во вред. Если же уверенность в том, что «кошка лежит на коврике», подтолкнет меня к предположению, которое приведет к нежелательным результатам (к примеру, наклонившись потискать якобы кошку, я получу ожог руки третьей степени), мне, вероятно, придется пересмотреть свои представления о том, действительно ли на коврике лежит именно кошка.

И вот среди этого многообразия появляется президент Ширак и предлагает собственную теорию истины. Страна, давшая миру Декарта и Паскаля, предложила нам новое, уникальное определение правды, согласно которой слова, сказанные перед журналистами, истинны лишь в том случае, если могут быть «записаны и попасть в печать». Если верить этой теории, слова «кошка лежит на коврике» будут правдой лишь в том случае, если они соответствуют официальному внешнеполитическому курсу Франции.

Если верить мистеру Шираку, единственная сложность с его первым, беззаботным заявлением по поводу ядерного оружия у Ирана заключалась в том, что оно не было предназначено для широкой публики. Согласно французской внешнеполитической доктрине, наличие у Ирана ядерной бомбы неприемлемо, и поэтому СМИ не должны публиковать ничего, что противоречило бы этой позиции. Vive la vérité!

(Признаемся: мы исходим из того, что любая правда достойна быть обнародованной. Однако эту позицию не разделяют многие правительства, не только во Франции, но и гораздо ближе.)

ФРИТЮР ПО-ФРАНЦУЗСКИ

На карте: «Я знаю, когда промолчать»

 

Ложь во спасение

Вселенная невинной лжи знакома каждому из нас. В ней обитают утверждения, которые нельзя считать правдивыми, но и наглым враньем их не назовешь. Они как бы существуют в другом мире. «Как себя чувствуешь?» – «Отлично, спасибо!» Переведем: «Вообще-то у меня ноют мозоли, но я не хочу касаться этой темы. Ну, а в целом у меня все отлично. Да, можно сказать, отлично». А вот пример невинной лжи от помощника президента Рейгана Майкла Дивера – на вопрос о том, как отреагировал президент на ратификацию Конгрессом продажи самолетов Саудовской Аравии, он ответил: «Президент сказал: “Слава богу!”»

На самом деле президент сказал: «Господи, я как будто только что высрал ананас!»

В этой фразе сквозила по-домашнему милая непринужденность, но мистер Дивер рассудил, что она прозвучала бы как-то не по-президентски, и заменил ее менее запоминающимся, но более духовным «Слава богу!».

Хотя обычно мы ратуем за правду, в данном случае мы считаем, что мистер Дивер сработал просто отлично. По крайней мере, нам приходилось слышать куда менее удачные образчики лжи во спасение – к примеру, от Билла Клинтона, который с подкупающей искренностью заявил: «Я с детства слышал о закрытых выборных партийных собраниях в Айове и поэтому очень хочу выступить там удачно». Однако история ему противоречит: закрытые собрания членов партий для выдвижения кандидатов и обсуждения политических вопросов в Айове начали проводить, когда Клинтон уже учился в университетской магистратуре, а поскольку он был не по годам развитым юношей, то к тому времени определенно уже вырос из коротких детских штанишек. Или возьмем Альберта Гора, рассказывавшего, что мама в детстве укачивала его под песню Look for the Union Label, которая в действительности была написана, когда Альбертику исполнилось двадцать семь. Теперь любой желающий может поставить мистеру Гору в вину, что маме приходилось петь ему колыбельные слишком долго после того, как он вышел из соответствующего возраста.

Опасности, которые таит в себе невинная ложь, иллюстрирует история Эллис Грейсон:

Эллис должна была испечь торт для благотворительной распродажи, которую устраивал женский комитет в местной баптистской церкви, однако совершенно забыла об этом и вспомнила лишь в самую последнюю минуту. Между тем для Эллис этот торт был чрезвычайно важен, поскольку ей очень хотелось произвести благоприятное впечатление. С присущей ей фантазией она осмотрела каждый уголок дома, пытаясь на скорую руку изобрести какую-нибудь замену. Наконец, в уборной ей на глаза попался рулон туалетной бумаги. Она плюхнула его на блюдо и залила толстым слоем глазури. Результат выглядел великолепно. Перед тем как отправиться с тортом в церковь, а затем и на работу, она разбудила дочь, дала ей денег и строго наказала прийти на распродажу к самому началу, в половине десятого, купить торт и отнести домой. Но когда дочка Эллис пришла на распродажу, она обнаружила, что красавец-торт уже продали. Услышав об этом, Эллис была в ужасе: теперь все узнают о том, что она сделала!

На следующее утро, однако, Эллис решила, что постарается не думать о своем торте, а лучше отправится на светский званый обед в доме одной из своих товарок из церковного комитета и с удовольствием проведет время. На обеде действительно собрался весь цвет местного общества, за столом подавали изысканные блюда, однако на десерт, к ужасу Эллис, был подан тот самый злополучный торт! Эллис почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек. Она уже готова была встать и признаться во всем, но не успела подняться на ноги, как супруга мэра воскликнула:

– Какой прекрасный торт!

И Эллис услышала, как хозяйка с гордостью ответила:

– Спасибо! Я сама его испекла!

 

Думаем как все

Старый философ по имени Аноним как-то изрек мудрую мысль: «Выбирая слово, выбираешь мир». Он имел в виду, что термины, с помощью которых мы описываем то или иное явление, задают способы их осмысления. С готовностью усваивая общепринятые взгляды, которые скармливают нам политиканы и щелкоперы, мы помогаем им создавать альтернативную вселенную языкового общения, которая определяет, что мы можем сказать по обсуждаемой теме, а что – нет.

СТАРАЯ ДОБРАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ: ЗАМАНИТЬ И ПОДМЕНИТЬ

«Это была не ложь, сенатор, по большому счету это была правда»

(Монтаж «Ежедневного шоу с Джоном Стюартом»)

Он [Керри] далек от большинства

– Fox News

[Керри] далек от большинства

– Спикер из лагеря Буша

Он так далек от большинства

– Директор по коммуникациям кампании Буша – Чейни

Он очень далек от большинства

– Линн Чейни

[Керри и Эдвардз] очень далеки от большинства

– Стратег Республиканской партии

Мне кажется, я начинаю думать, что [Керри и Эдвардз] далеки от большинства!

– Джон Стюарт

Как общепринятые представления становятся общепринятыми? Как объяснил нам Стюарт, обычно все начинается с темы разговора. Партия А решает, какими, на ее вкус, должны быть наши представления о кандидате от партии Б, и подбирает соответствующие нелестные ярлыки, которые начинают столь часто мелькать в прессе, что неизбежно впечатываются в наше сознание. Журналисты с готовностью подхватывают их, поскольку это позволяет им подбирать забористые темы для статей. Да и мы, публика, с готовностью цепляемся за эти ярлыки – они ведь такие броские и так легко запоминаются! И, что еще важнее, усвоить их куда проще, чем думать самому.

Как писал эссеист Луи Менанд в статье «Занимательная история цитат» (Notable Quatables) в журнале New Yorker , во многих популярных цитатах броскость важнее точности. Шерлок Холмс никогда не говорил: «Элементарно, дорогой Ватсон!» И Ильза, героиня Ингрид Бергман из «Касабланки», не просила: «Сыграй еще раз, Сэм!» Хорас Грили [24] не говорил: «Иди на Запад, молодой человек!», а Патрик Генри не восклицал: «Дайте мне свободу, или дайте мне смерть!» И, что самое обидное, Лео Дэрошер [25] вовсе не заявлял: «Хорошие парни всегда проигрывают». На самом деле Дэрошер сказал: «Хорошие парни все здесь, на седьмом месте!» Однако в этой фразе явно нет того, что делает ее запоминающейся. Настоящая фраза Дэрошера не поет, в ней нет поэзии, и к тому же она слишком затянута. Как выражаются опытные политики: «Дайте мне зацепку, или дайте мне грязи!»

И вот мы, безликие народные массы, сами того не ведая, вступаем в заговор СМИ, присоединяясь к их словесным играм. Когда речь заходит о Буше, мы говорим, что он «примитивен». Будто роботы, подчиняющиеся голосовым командам, мы называем Обаму «недостаточно опытным», Чейни – «Дартом Вейдером» и «истинным президентом», Хиллари – «стервой», а Билла – «легкомысленным» и «недисциплинированным». Неважно, есть ли в этих ярлыках хотя бы грамм правды: если бы они не находили у нас отклика, они бы не срабатывали. Беда в том, что они заменяют нам собственные мысли. Разумеется, Кэлвин Кулидж был не только «молчаливым», а Никсон – не просто «хитрецом». Ну, хорошо, последнюю фразу можно вычеркнуть.

Традиционные представления: классический способ усвоения

Обратимся вновь к нашим друзьям из мифического армянского радио:

Радиослушатель: Что такое «обмен идеями»?

Правительственный чиновник: Это когда вы заходите в кабинет комиссара с собственной идеей, а выходите оттуда – с его.

Общепринятые заблуждения

В статье в Los Angeles Times Майкл Мэй задается вопросом: почему правительственные эксперты практически никогда не способны предугадать масштабные геополитические события – такие как распад Советского Союза или превращение Китая в мощную капиталистическую державу? В итоге он делает вывод: всему виной общепринятые стереотипы. Никто не задается правильными вопросами, поскольку их нет в повестке дня. Пока наше правительство пыталось предугадать, сумеют ли Советы создать ядерное оружие первого удара, СССР развалился на части. Ну, а если бы какой-нибудь несчастный аналитик все-таки предсказал развал Советского Союза, его просто проигнорировали бы.

Если вам нужны еще примеры того, как общепринятые воззрения мешают нам мыслить нешаблонно, вот вам такая история:

Иисус, как обычно, прогуливался по небесам и вдруг заметил седого, морщинистого старичка, сидевшего в уголке с самым несчастным видом.

– Дедушка, посмотри вокруг: ты на небесах! – ласково обратился к нему Иисус. – Тебя греют солнечные лучи, ты можешь есть все что захочешь, играть на любых музыкальных инструментах – ты должен сиять от счастья! Что же тебе не нравится?

– Понимаете, на земле я был плотником, – ответил тот. – И у меня был сын, которого я очень любил. Но я потерял его, когда он был еще совсем юным. И когда я попал сюда, на небеса, мне больше всего хотелось встретиться здесь с ним.

На глаза Иисуса навернулись слезы.

– Папа! – воскликнул он.

Старик вскочил и, рыдая от счастья, вскричал:

– Буратино!

Этот анекдот кажется нам смешным, поскольку мы, читатели, следуем общепринятому ходу мыслей и поэтому попадаем в приготовленную для нас автором ловушку.

 

Пустые принципы

Еще одна крайне полезная альтернативная вселенная – это вселенная Пустых Этических Принципов – идеалов возвышенных, но при этом столь абстрактных, что с их помощью можно оправдать любое действие – или бездействие. Именно так действовал Джордж Буш, предлагая объяснение наложенного им вето на государственное финансирование исследований стволовых клеток эмбрионов:

Отбирать человеческую жизнь в надежде спасти другую человеческую жизнь – неэтично.

Наш главный специалист по этике приковал к себе наше внимание последним словом своей речи, ведь этика – наша главная слабость. Она занимает в наших душах теплое местечко по соседству с «Ред-Сокс», «Фоли-Бержер» и другими милыми нашему сердцу вещами.

Но, увы, мы учились в школе задолго до того, как детей бросили на произвол образовательной реформы, что не дает нам как следует насладиться заявлением Этика (как он сам себя называет). В частности, мы вспоминаем труды велеречивого немецкого зануды XVIII века, Иммануила Канта.

Старина Кант полагал, что рациональные этические действия должны быть основаны на принципах, или максимах, «которые вы хотели бы видеть в качестве универсальных законов», и что это «единственное условие, при котором ваши желания и стремления не будут вступать в конфликт друг с другом». К сожалению, мы вынуждены признаться, что наш немецкий оставляет желать лучшего (Salzkartoffel и “Gerstensaft” – вот, фактически, и все наши познания) и Кант, даже в переводе, представляется нам непролазным глубокомысленным Kartoffel. Однако одно он неплохо подметил: если вы оправдываете некое действие каким-либо абсолютным принципом, другие ваши действия также должны ему соответствовать. Кстати, насколько мы помним, наш вожатый в дружине скаутов-волчат учил нас тому же.

Как же нам, в таком случае, поступить с тем фактом, что наш принципиальный Джордж в бытность губернатором Техаса налево и направо подписывал указы о смертной казни? Он не стеснялся говорить журналистам, что высшая мера наказания – это средство устрашения, которое помогает предотвращать убийства и изнасилования. Черт возьми, это звучит так, как будто Буш исповедует принцип: «Мы имеем полное право отбирать человеческую жизнь в надежде спасти другую человеческую жизнь». По крайней мере, это никак не сочетается с заявлением о том, что «отбирать человеческую жизнь в надежде спасти другую человеческую жизнь – неэтично», ибо звучит как полная противоположность ему.

Хотя, возможно, все это лишь мелочные придирки? Применять абстрактные этические принципы к конкретным этическим проблемам – дело ненадежное и рискованное, об этом вам скажет даже знаток медицинской этики. Лишний раз убедиться в этом мы можем на примере доктора из следующей истории:

Женщина в кабинете врача неожиданно восклицает:

– Доктор, поцелуйте меня!

Врач, взглянув на нее, отвечает, что это противоречило бы его этическому кодексу.

Проходит минут двадцать. Женщина вновь требует:

– Доктор, ну поцелуйте меня, хотя бы один раз!

Он вновь отказывается, извиняющимся тоном объясняя, что, будучи врачом, не может себе этого позволить.

Однако еще через двадцать минут пациентка снова умоляет:

– Доктор, ну пожалуйста, ну всего один разочек!

– Послушайте, – отзывается врач – мне очень жаль, но я действительно никак не могу поцеловать вас. На самом деле, наверное, мне и спать с вами не стоило.

Подумав, мы решили, что, возможно, неверно судим о поступках Буша. Вероятно, он вовсе не кантианец, а марксист – последователь Гручо Маркса, чей краткий этический кодекс мы никогда не устанем цитировать: «Таковы мои принципы; если они вам не нравятся, у меня есть другие».

ВЕРНЫЙ СПОСОБ БЫТЬ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНЫМ

«Свои основные убеждения я всегда записываю на ладони – так мне проще с ними сверяться»