Это рассказ о плавании во время Гражданской войны в США (1861—1865) двух кораблей конфедератов — рейдеров «Сэмтер» и «Алабама». Обоими кораблями последовательно командовал известный американский моряк южанин капитан Рафаэль Семе. Своими дерзкими действиями особенно прославилась «Алабама». До начала XX века ее автономное крейсерство было самым продолжительным и самым успешным. Действуя в большинстве случаев как судно-ловушка, «Алабама» нанесла торговому судоходству северян весьма ощутимый урон. Рейдерство «Алабамы» убедительно показало возможность длительных и успешных действий отдельных кораблей на коммуникациях даже значительно более сильного в морском отношении противника. Ее действия впервые доказали правомерность крейсерских операций как вида боевых действий флота. Они не только оказали существенное влияние на международно-правовые аспекты войны на море, но и способствовали формированию во многих флотах мира, в том числе и в России, доктрины крейсерской войны. Эту доктрину во время Первой и Второй мировых войн активно претворял в жизнь флот Германии.

Несмотря на формальный нейтралитет, политические симпатии основных европейских государств в Гражданской войне США резко разошлись. Россия открыто поддерживала Президента А. Линкольна, Англия и Франция — южан. Не нарушая нейтралитета, но демонстрируя свою поддержку северян, Россия в 1863 году послала в Нью-Йорк и Сан-Франциско одновременно две свои эскадры во главе с адмиралами С. С. Лесовским и А. А. Поповым. Англия активно поддерживала южан и не только предоставляла им помощь оружием, но и строила для них на своих верфях корабли. Эти корабли южане в большинстве случаев использовали в качестве рейдеров. Одним из таких рейдеров и являлась «Алабама».

Расследование действий «Алабамы» и причастности к ним английского правительства проводилось в 1872 году специальным международным судом в Женеве. Суд признал Англию виновной в нанесении США ущерба в размере 15,5 млн долларов. Этот ущерб Англии пришлось возместить США.

Капитан Р. Семс прорывает блокаду

Нельзя сказать, что Гражданская война 1861—1865 годов для американцев началась неожиданно. Многие ее ждали, и не только ждали, но считали практически неизбежной. Динамично развивающийся промышленный Север не мог сосуществовать с самодовольным, закостенелым в своих предрассудках рабовладельческим Югом. Дух предпринимательства, столь свойственный северянам, отсутствовал на Юге даже в таком деле, как выращивание хлопка, составлявшего, по существу, единственное богатство Южных штатов.

Президентские выборы 1860 года принесли северянам убедительную победу. Президентом Соединенных Штатов Америки стал А. Линкольн. Впрочем, южане к этому были готовы. Не прошло и нескольких недель, как конвент Южной Каролины принял закон о выходе из Соединенных Штатов. Его примеру последовали и другие Южные штаты. Собравшийся 4 февраля 1861 года в Монтгомери сепаратистский Конгресс южан принял Конституцию Конфедерации Американских Штатов и избрал ее Президента — Д. Дэвиса. О своем неподчинении федеральному правительству и выходе из Соединенных Штатов заявили 11 рабовладельческих штатов. Верными Президенту А. Линкольну остались 23 северных штата. Началась Гражданская война. Как и в любой гражданской войне, каждая из сторон была уверена в свой правоте. Северяне воевали за сохранение единства государства и освобождение чернокожих рабов. Южане — за независимость и право жить по своим законам. Война поделила страну на Север и Юг, и не только географически. Разделенным оказался и ее народ. Граждане некогда единого государства сражались теперь по разные стороны баррикад.

Капитан Рафаэль Семс

Причины к тому у каждого были свои: у кого место жительства, род занятия, а у кого и принципиальные убеждения. Одним из наиболее ярких представителей последних и являлся наш герой капитан Р. Семс.

Рафаэль Семс родился в 1809 году на юге штата Мэриленд. Пятнадцатилетним юношей пошел на флот, в 1826-м стал мичманом, в 1837-м — лейтенантом. В чине капитана участвовал в Мексиканской войне, и не безуспешно, зарекомендовал себя опытным и храбрым офицером. Накануне Гражданской войны служил секретарем Совета маяков. Говорят, что среди сослуживцев расположением Р. Семс не пользовался. Его считали хвастливым и ленивым. Вряд ли последнее соответствовало действительности.

Воспитанный в условиях аристократической идеологии рабовладельческого Юга, джентльмен до мозга костей, Семс презирал янки-северян. Все в них было ему не только чуждо, но и ненавистно: и торгашеско-деляческий подход к жизни, и чрезмерная, граничащая, с его точки зрения, с пошлостью, простота нравов, и главное — признание равноправия чернокожего населения. Еще до начала войны Семс неоднократно заявлял о своей готовности сражаться за Юг. «Мои склонности, мой рассудок, моя привязанность побуждают меня связать свою судьбу с Югом, — писал он. — Мой жребий брошен, я с Югом». Единственно, чего ждал Семс — это когда восстанут Южные штаты. И вот Юг восстал. 14 февраля 1861 года находившийся в Вашингтоне Семс получает из Монтгомери телеграмму: «Сэр, от имени Морского комитета осмеливаюсь Вас покорнейше просить прибыть сюда в возможно короткий срок. Ваш покорный слуга Конрад. Председатель».

Что делает Семс? Естественно, спешит туда, где его единомышленники, куда призывает его долг. Однако прежде чем начать воевать с Севером, надо было уйти со службы. Джентльмен не может воевать против страны, которой служит. Его рапорт краток — он просит сложить с себя звание командира флота Соединенных Штатов и уволить со службы. Вскоре просьба удовлетворяется. Семс телеграфирует в Монгомери: «Я свободен и готов к услугам своего воюющего отечества». Президент Д. Дэвис назначает его начальником маяков Южных штатов, но тут же командирует на Север для закупки необходимых «механических принадлежностей и амуниции по изготовлению оружия и военных припасов, а также пороха для пушек и мушкетов». Странная это была война, особенно поначалу. Как и любая гражданская война, она практически не имела четких фронтов.

В апреле 1861 года Семс получает новое назначение. Ему предстоит отправиться в Новый Орлеан и вступить в командование пароходом «Сэмтер». Это был небольшой парусно-винтовой купеческий пароход водоизмещением 500 т. До недавнего времени он назывался «Гаванна» и совершал регулярные рейсы между Кубой и Новым Орлеаном. Конфедераты мобилизовали его, переименовав в честь своей первой победы под фортом Сэмтер. Знакомство с судном оставило хорошее впечатление. Семс нашел его «крепким и хорошо построенным». Теперь «Сэмтер» требовалось вооружить. Первым делом Семс очищает палубу от множества надстроек, перестилает и усиливает ее для установки орудий. Установить их требовалось пять: 8-дюймовое гладкоствольное бомбовое орудие на поворотной платформе между фок- и грот-мачтой и четыре 24-фунтовые пушки весом по 13 центнеров каждая, по две на борт. Далеко не все шло гладко. Промышленное производство принадлежало в основном Северу и спешные работы на «Сэмтере» приходилось выполнять подчас силами неопытных местных мастеровых. В своем дневнике Семс записал: «24 мая, Новый Орлеан. Уже прошел месяц как я начал готовить «Сэмтера» к плаванию, но мы еще не готовы... Только сегодня получил станок для 8-дюймового орудия. Офицеры налицо, команда перебралась на судно. Все с нетерпением ждут отправления».

Наконец маленький «Сэмтер» был вооружен. Казалось, судно преобразилось и готово начать свое плавание. По существу, это был первый военный корабль южан. Его экипаж состоял из командира, четырех лейтенантов, четырех мичманов, ревизора, лекаря, лейтенанта морских пехотинцев, четырех механиков, боцмана, канонира, парусника, плотника, подшкипера, баталера, 12 морских пехотинцев и 72 матросов. С этой командой 18 июня 1861 года «Сэмтер» и отправился вниз по Миссисипи. Вечером того же дня он подошел к устью реки и под прикрытием фортов встал на якорь. Здесь Семс намеревался дождаться удобного момента, чтобы прорваться в море. Увы, осуществить это было не так-то просто. С конца мая устье реки плотно блокировали корабли северян. Два рукава перекрыли фрегаты «Ниагара» и «Миннесота», в двух стояли пароходы «Бруклин» и «Поухатан». Семс писал: «Я приказал погасить маяки так, что в случае плохой погоды блокирующие суда, не имея приметных пунктов, будут вынуждены уйти в море». Однако стоял июнь и ничто не предвещало плохой погоды.

«Пока, — писал Семс, — я занимаюсь обучением команды у орудий и обращению с ручным оружием». Надо сказать, что дисциплина, правила поведения и распорядок на «Сэмтере» с первого дня были установлены командиром достаточно жесткие. Вот лишь выдержка из составленного лично Семсом «Положения о порядке на пароходе Конфедеративных Штатов “Сэмтер”»:

«1. Один из лейтенантов должен постоянно находиться наверху и только в порту вместо него на вахту может быть назначен мичман.

2. Шканцы, пространство палубы позади грот-мачты, должны быть парадным местом, сидеть и прогуливаться по ним строго запрещается.

3. На судне и на берегу при исполнении служебных обязанностей офицеры должны быть одеты по форме.

4. Никому из офицеров без особого разрешения командира не разрешается оставаться на берегу позже 10 часов вечера.

5. Каждый плутонг орудий должен обучаться по крайней мере три раза в неделю...

6. Ежедневно в 9 часов утра (исключая воскресенье) и вечером после заката солнца команда должна быть вызываема на палубу для осмотра.

7. По воскресеньям в 11 часов утра будет производиться общий осмотр, причем офицеры должны быть в эполетах.

8. Старший механик должен доводить до сведения капитана о малейшей неисправности в машине и котлах.

9. Во время хода под парами в машине должен постоянно находиться дежурный механик, который через каждые два часа обязан докладывать вахтенному офицеру о ходе машины.

10. Офицер морских пехотинцев должен ежедневно, когда погода тому не препятствует, обучать свою команду.

11. Пожарные партии будут вызываться раз в неделю, причем помпы, шланги и проч. должны быть на местах и действовать как на пожаре».

Учения и тренировки продолжались до 30 июня, когда наконец поступило известие, что «Бруклин» покинул свой пост и, преследуя какое-то судно, спустился под ветер.

«Сэмтер» прорывает блокаду северян в устье Миссисипи. Его преследует «Бруклин»

Срочно разведя пары «Сэмтер» направляется в море. До выхода из реки оставалось еще более шести миль, когда северяне заметили движение «Сэмтера». Прекратив свое преследование, они полным ходом направились назад к бару в самом устье реки. Замысел «Бруклина» был очевиден: перехватить корабль южан прежде, чем тот успеет пройти бар. Узкий проход через бар, удаленный от каждого из противников на расстояние шесть миль, и стал целью гонки. «Сэмтер» имел преимущество благодаря течению, но «Бруклин» обладал большей скоростью. Кроме того, он имел более тяжелые орудия, стрелявшие на большую дальность. Расстояние между противниками быстро сокращалось. Наконец «Сэмтер» проходит бар. Семс кладет руль право на борт и, огибая восточную банку, выходит из реки. В этот момент «Бруклин» производит выстрел из орудия, но ядро не долетает. Гонка усиливается. На какое-то время налетевший шквал скрывает «Бруклин» из виду, но когда погода проясняется, противник снова виден за кормой. Под парусами и парами он явно догоняет свою добычу. Тогда Семс ворочает на два румба на ветер и держит так круто к ветру, что противник не может нести паруса. «Бруклин» начинает отставать. Однако и у «Сэмтера» не все ладно, он попадает в соленую воду, котлы засаливаются и временно приходится уменьшать скорость. «Бруклин» снова получает преимущество, расстояние начинает сокращаться. «Впрочем, вскоре котлы удалось прочистить. Пар подняли до крайних пределов, винт делал по 65 оборотов в минуту». Расстояние снова начинает увеличиваться. Ровно через 4 ч после прохода бара погодя прекращается. «Бруклин» поворачивает назад. На «Сэмтере» раздаются громкие возгласы.

«Сэмтер» в Атлантическом океане

Стоял прекрасный солнечный день 1 июля 1861 года. Подгоняемый легким зюйд-вестом «Сэмтер» спешил из Мексиканского залива. Весь день на горизонте не показалось ни одного судна. Наступила роскошная тропическая ночь. Ее тишину нарушали лишь мерные удары винта. Достигнув к следующему утру мыса Святого Антония, что на юго-западе Кубы, «Сэмтер» обогнул его под парусами и парами, вскоре, подняв винт и вступив в пассат, он благополучно вышел в Карибское море.

Уже на следующий день к вечеру удалось захватить первый приз. Около 3 часов пополудни под берегом заметили судно. Оно выбиралось на ветер и шло курсом на пересечку «Сэмтеру». Чтобы до поры до времени не вызвать подозрения, Семс не проявлял к нему никакого интереса. Только когда расстояние сократилось до мили, на гафеле «Сэмтера» затрепетал английский флаг. Судно ответило флагом Соединенных Штатов. Тотчас вместо английского был поднят флаг Конфедерации Американских Штатов и раздался выстрел. Удивленные янки легли в дрейф. Посланная с «Сэмтера» шлюпка завладела первым призом. Это был «Голд Рокет» — барк из северного штата Мэн. Прекрасное судно водоизмещением 690 т., построенное всего три года тому назад, стоило от 30 до 40 тыс долларов. «Голд Рокет» шел без груза на Кубу. Не желая в самом начале крейсерства лишать себя части экипажа назначением команды на призовое судно, Семс приказал снять с него людей, а судно поджечь, что и было исполнено. Огонь из капитанского люка показался около 10 ч вечера. В своих воспоминаниях один из офицеров «Сэмтера» писал: «Никто из присутствующих не забудет этого зрелища. Горящее судно в море! Это беспомощное одиночество и красное пламя, охватывающее такелаж. По мере того как пламя поднималось вверх, искры и куски пылающих снастей разносились ветром. Яркий свет озарял все вокруг, тишина казалась мертвой. Такое никогда не изгладится из памяти. Несмотря на все отвращение, с каким нам пришлось это делать, мы ни за что на свете не пропустили бы подобного случая... Мы не хотели войны... Мы хотели мирно отделиться, но сделать это оказалось невозможно. Они заставили нас драться... За это мы сжигаем их суда и разрушаем их торговлю». Такова была логика войны, особенно гражданской.

На следующий день удалось взять еще два приза — две бригантины, обе из штата Мэн. «Сэмтер» взял их на буксир и повел на Кубу в Сьенфуэгос. К порту подошли вечером, входить было уже поздно. В это время на горизонте показались еще два судна. Оставив захваченные суда с приказанием лежать в дрейфе, Семс начал погоню. Обе бригантины принадлежали Соединенным Штатам. Захватив их и приказав назначенным на них экипажам следовать в Сьенфуэгос, Семс отправился туда и сам. Погода стояла прекрасная, и всю ночь, ожидая рассвета, эскадра из захваченных судов лавировала перед входом в порт. С рассветом «Сэмтер» обнаружил еще три судна под флагом Соединенных Штатов. Их выводил в море буксирный пароход. Терпеливо подождав под прикрытием берега, пока пароход не отдаст буксир и суда не отойдут от нейтрального берега на расстояние одной морской лиги — пространство, в котором по международным законам нападение запрещалось, Семс бросился в погоню. «В одно мгновение на «Сэмтере» все пришло в движение — из трубы повалил густой дым, паруса наполнились ветром, орудия были готовы к бою. Преследование продолжалось недолго, и вскоре два барка и бригантина уже возвращались в тот же порт, из которого только что вышли».

Вслед за своей небольшой призовой флотилией, из семи судов, в Сьенфуэгос направился и «Сэмтер». Однако стоило ему поравняться с фортом, как одновременно с окликом раздались два выстрела. Пули пролетели над кораблем. Это была команда встать на якорь. Приказание исполнили .немедленно. Для выяснения причин столь негостеприимного приема отправили шлюпку. Комендант разъяснил, что ни одно судно, военное или торговое, не может войти в порт, пока не будет установлена его национальная принадлежность. Флага же нового государства — Конфедерации Американских Штатов, он не знает. Разумеется, последовали разъяснения. К вечеру комендант приехал с разрешением губернатора войти в порт, но предупредил, что все задержанные призы останутся в порту до получения указаний высшего начальства. Таково решение губернатора.

Офицеры рейдера «Сэмтер»

Что оставалось делать Семсу? Только обратиться с письмом к губернатору. Написано оно было витиевато вежливо, но выглядело несколько растерянным. «Сэр, имею честь уведомить ваше превосходительство о прибытии моем в порт вместе с семью военными призами. Зайдя с этими призами в один из портов Кубы, я ожидал получить от испанцев тот же дружеский прием, который при подобных обстоятельствах был бы оказан и неприятельским крейсерам. Одно из самых важных прав в войне с коммерческой нацией есть то, которым я только что воспользовался, т. е. завладение неприятельской собственностью в открытом море. Но тут явился другой вопрос, который уже и возник по поводу приведенных мной призов. Груз некоторых из них принадлежит испанцам. Я имею право истребить суда, но не груз. Как же я могу уничтожить первое, не тронув второго? Представляю на рассмотрение и разрешение вашего превосходительства эти важные вопросы, равно касающиеся интересов обоих государств. Имею честь быть и проч. Семс».

Ответ губернатора был краток: «1. Ни одному из крейсеров, к какой бы стороне они ни принадлежали, не позволено приводить свои призы в испанские порты. 2. Испанское правительство оставляет за собой право разбираться в тех случаях, если при взятии приза неприкосновенность ее вод будет нарушена. 3. Все призы будут задержаны до получения дальнейших инструкций от королевы». После пополнения запасов «Сэмтеру» предлагалось немедленно покинуть Кубу.

При столь нерадушном приеме Семсу ничего не оставалось делать, как сняться с якоря и выйти в море. Курс был взят на Барбадос. Однако около Ямайки подул сильный встречный пассат, волнение стало весьма ощутимым. Скорость снизилась настолько, что «синие вершины этого живописного острова не скрывались из виду в продолжении целого дня». На следующий день пассат еще больше засвежел. Теперь «Сэмтер» совершенно не продвигался вперед. В сложившейся ситуации и при недостатке угля посчитали целесообразным отказаться от Барбадоса. Пары прекратили и, вступив под паруса, взяли курс на юг, к Кюрасао. Там рассчитывали запастись углем.

При подходе к острову явившийся на произведенный выстрел лоцман сообщил, что утром проведет судно в гавань. Увы, верный своему слову лоцман утром явился, но вести корабль в гавань категорически отказался. «Губернатор сожалеет, но не может дозволить вам войти, т. к. по этому поводу им получено официальное приказание. Вход в гавань может быть разрешен только в случае крайней вашей нужды». И вновь Семс отправляет губернатору письмо: «Сэр, меня очень удивило известие от вашего превосходительства, что вверенному мне судну будет дозволено войти в гавань только в случае какого-нибудь бедствия. Ваше превосходительство, вероятно, находится в сомнении относительно характера «Сэмтера». Судно это — военный пароход правительства Конфедеративных Штатов, которые в настоящей войне признаны воюющей стороной всеми главными европейскими державами, а именно: Великобританией, Францией, Испанией и проч. Хотя державы эти и не позволяют приводить в свои порты призы, но они не делают никакого различия между крейсерами обеих сторон. Последние имеют совершенно одинаковое право доступа в их порты. Или, может быть, Голландия следует другому правилу и не только не впускает призы, но и сами военные суда Конфедеративных Штатов, в то время как она открывает свои порты крейсерам Соединенных Штатов и нарушает таким образом свой нейтралитет? Если действительно таково положение Голландии в настоящей войне, то прошу ваше превосходительство уведомить меня об этом письменно».

Судя по всему, письмо возымело действие, и «Сэмтер» получает разрешение войти в лагуну. Здесь он простоял несколько дней, постоянно окруженный шлюпками, «наполненными всевозможных цветов туземцами, такими же болтливыми и пестрыми, как попугаи». Экипаж занимается «наливкой воды, приемкой угля и свежей провизии». По вечерам команду поочередно спускали на берег «освежиться и освободиться от лишних денег». 24 июля «Сэмтер» выходит в море. Увы, на берегу остается «один из матросов, порядочный негодяй, который, будучи подговорен янки, воспользовался случаем, чтобы сбежать». Это был первый дезертир. Справедливости ради следует заметить, что потом их будет много, почти в каждом порту.

Взяв курс на Венесуэлу, «Сэмтер» шел вдоль берега. С рассветом показалось судно, за которым сейчас же пустились в погоню. Вскоре шхуна «Аббу Брефорд», шедшая из Нью-Йорка в Пуэрто-Кабельо, была захвачена и взята на буксир. Попытка зайти в Пуэрто-Кабельо, и оставить там свой приз успехом не увенчалась. На письмо Р. Семса губернатор ответил, что «Сэмтер» должен оставить порт в течение 24 ч и не позже как с рассветом 27 июля. На захваченную шхуну пришлось назначить призовой экипаж, который получил приказание отвести ее в Новый Орлеан. Не успели сняться с якоря, как на подходе с моря показалось еще одно судно. Это был филадельфийский барк «Джозеф Максвелл», шедший в Пуэрто-Кабельо. Его захватили в расстоянии всего семи миль от порта, куда он шел. Поскольку половина груза принадлежала нейтральному владельцу в Пуэрто-Кабельо, то его шкипер вместе с ревизором с «Сэмтера» были посланы на берег с предложением хозяину нейтрального груза купить за умеренную цену не только остальной груз, но и само судно. Переговоры были прерваны распоряжением губернатора, потребовавшего от Семса привести приз в порт и оставить его там до выяснения правительством Венесуэлы обстоятельств, был ли он захвачен в нейтральных водах или нет. Возмущенный Семс приказал пробить тревогу и, готовый к бою, с людьми у орудий отправился к своему призу. На этот раз шкипера вместе с семейством свезли на берег, а судно с призовым экипажем отправили в один из портов Кубы.

Вскоре, продолжая свое плавание на восток, «Сэмтер» встречает еще одно судно. На его мачте развевается ненавистный, но столь желанный флаг — «полоски со звездами». Увы, на этот раз шкипер тщательно придерживается береговой полосы, и неприкосновенная «нейтральная морская лига» спасает его от участи, постигшей других его соотечественников. Впрочем, были и курьезные случаи. В Порт-оф-Спейн на Тринидаде к Семсу явился шкипер балтиморского брига, стоявшего на якоре недалеко от «Сэмтера». Почтенный шкипер, наслышавшийся о делах своего соседа, будучи в немалом беспокойстве за свою участь, решил узнать, будет ли он задержан, если выйдет в море? Какова же была радость, когда его приветствовали как гражданина дружественного штата и сообщили, что хотя Мэриленд, повинуясь силе, и продолжает еще оставаться верным федеральному правительству, но южане считают его своим союзником, а потому не препятствуют его торговле. Правда, немаловажную роль здесь, очевидно, сыграло и то, что сам Семс был родом из штата Мэриленд. С облегченным сердцем шкипер ушел с «Сэмтера», и вскоре «балтиморский бриг весело отправился в путь».

В Порт-оф-Спейн произошла еще одна встреча. «Сэмтер» уже снимался с якоря, когда в гавань вошел британский корабль «Кадмус». Чтобы встретиться с английским командиром, Семс откладывает свой выход. Британцы впервые встретили судно под флагом Конфедерации Американских Штатов. Предъявив свой патент, они вежливо попросили взглянуть и на патент «Сэмтера». Впрочем, обмен визитами прошел не только в вежливой, но, пожалуй, в дружественной обстановке. Скорее всего это была встреча союзников. На следующий день «Сэмтер» покидает порт. Пройдя между Тринидадом и Табаго, он выходит в Атлантический океан. Теперь его путь лежит на юг.

При очередном заходе в Парамарибо Семс получает известие, что его давно уже преследует пароход северян «Кейстон Стейт». Однако преследование это носило странный характер. По какому-то стечению обстоятельств «Кейстон Стейт» никак не мог догнать своего противника. Пока тот грузился углем в Тринидаде, «Кейстон Стейт» делал то же самое в Барбадосе. В Тринидад он приходил тогда, когда «Сэмтера» там уже не было. Как шутили на «Сэмтере», его успеху в немалой степени мешало то, что когда он узнавал, например, что «Сэмтер» отправляется на восток, он шел на запад. «Его погоня, — говорили остряки, — напоминает историю одного охотника, который преследовал медведя. Он долго шел по следу, но вдруг повернул назад. Когда его спросили, почему он не пошел дальше, он спокойно ответил: “След стал слишком свежий”».

Между тем плавание на юг продолжалось. Вскоре, пройдя устье Амазонки, «Сэмтер» пересек экватор. Увы, суда под звездно-полосатым флагом стали попадаться все реже и реже. Пополнять же запасы стало труднее — Бразилия не признавала Конфедерацию Американских Штатов. После

Воспользовавшись безлунной ночью, «Сэмтер» под носом сторожившего «Йорокеза» покидает Мартинику.

нескольких попыток пополнить запасы в бразильских портах Семс решает сменить место своего крейсерства. Теперь он направляется в воды Вест-Индии. 9 ноября, после 57 дней пребывания в море, «Сэмтер» входит в Форт-де-Франс на Мартинике.

Мартиника — французская колония. Признавая Конфедеративные Штаты воюющей стороной, Франция, как и Англия, являлась почти их союзником. Это еще раз подтвердил и визит к губернатору. «Я сообщил ему, — писал Семс, — что пришел на Мартинику освежить команду и получить необходимые запасы, включая уголь. Губернатор сказал, что не может снабдить меня углем из казенных запасов, но я могу купить все, что мне угодно, о чем он, губернатор, ничего и знать не будет. Что же касается пленных, то я могу их оставить здесь, если консул Соединенных Штатов возьмет их на свое попечение». Райское место Мартиника, кстати, родина жены Наполеона Жозефины. «Отправился слушать музыку, которая играет здесь вечером каждое воскресенье... Веселое и прекрасное место: луна, тень, деревья, статуя Жозефины, толпа прилично одетых мужчин и женщин, большой и прекрасный оркестр, рябь моря, наконец, хор кузнечиков — все это так живо напоминает родину, дорогую родину!» После переговоров с консулом США пленные были свезены на берег и отпущены под честное слово. «Перед отправлением я собрал их на шкафуте и опросил. Все они остались довольны нашим обращением с ними», — записал в своем дневнике Семс.

Первое тревожное сообщение пришло 13 ноября — у мыса Даймонд Рок появился фрегат северян. На следующий день новая информация — винтовой корвет «Йорокез» вышел из Тринидада, а у мыса Святого Фомы находятся еще три корабля противника: одно паровое и два парусных. Обстановка усложнялась и становилась опасной. Все говорило о том, что на Мартинике «Сэмтер» будет блокирован. Действительно вскоре появился «Йорокез». Обогнув северную оконечность острова, корвет медленно прошел под носом «Сэмтера» и, отойдя на расстояние не более мили, держался там в течение дня и ночи. В половине второго ночи Семс получает тревожный доклад вахтенного офицера: «"Йорокез” идет на нас и подошел уже весьма близко». Барабанная дробь разрывает ночную тишину. Все разбегаются по местам и готовятся встретить противника, если он пойдет на абордаж. Однако, подойдя на расстояние 300— 400 ярдов, корвет останавливается и дает задний ход. Звонки машинного телеграфа отчетливо слышны на «Сэмтере». Подобные маневры в течение ночи продолжались неоднократно, и каждый раз барабанная дробь вызывала людей к орудиям. К концу ночи никто уже не отходил от орудий. «Город в большом волнении. Рыночная площадь и набережная заполнены людьми, в окнах домов любопытные. Все с минуты на минуту ожидают увидеть сражение».

На следующий день рано утром из-за мыса появляется французский военный пароход. Любопытных в городе не уменьшается. Толпа собирается на берегу и внимательно следит за обоими судами. В 10 ч капитан французского парохода является с визитом. Он объясняет, что послан губернатором с приказанием строго наблюдать, чтобы ни тот, ни другой противник не нарушил нейтралитет порта. «Если же «Йорокез» встанет на якорь, я должен взять с капитана слово, что он не выйдет в море ранее, чем через 24 часа после вашего ухода». Семса это в какой-то мере успокаивает. Тем не менее на всякий случай он отправляет письмо губернатору: «Сэр, имею честь сообщить, что я блокирован в порту неприятельским винтовым корветом «Йорокез», который вдвое сильнее меня. Вопреки международным законам судно это, явно нарушая нейтралитет острова, вошло в порт и, не становясь на якорь, с угрожающим видом крейсирует взад и вперед не только в пределах одной морской лиги от берега, но и в расстоянии менее длины корабля от моего судна, стоящего не далее как в 100 ярдах от набережной. Ввиду изложенного я почтительно прошу ваше превосходительство принудить «Йорокез» прекратить свое крейсерство вблизи берега и удалиться с видимого простым глазом горизонта. Если же он пожелает встать на якорь, то обязать его или выйти в море за 24 часа до моего ухода или выждать 24 часа после моего отправления, смотря по тому, как он найдет удобнее. Я буду готов к плаванию через 4 или 5 дней, когда механики окончат необходимые исправления в машине». Проходит еще два дня, и Семс делает запись в своем дневнике: «Пятница, 22 ноября. Неприятель в 2 1/2 мили. Машина будет готова сегодня, и с Божьей помощью ночью думаю выйти. Вся надежда на темную облачную ночь. Луна взойдет не ранее начала первого, а если еще появятся и облака, то ночь будет достаточно темной».

«За пять минут до вечерней пушки», чтобы не возбуждать подозрения городских жителей, бывших постоянно настороже, Семс приказывает отдать якорный канат и, обрубив швартовы, дает ход. В это время «Йорокез» был справа по носу и направлялся к северной части рейда. Дав полный ход, «Сэмтер» направляется в южную сторону, но в этот момент стоящая неподалеку американская шхуна зажигает фальшвеер, что явно являлось сигналом, означающим направление движения южан. Пройдя несколько ярдов, «Сэмтер» дает задний ход и затаивается под укрытием берега. Убедившись, что «Йорокез» направился в указанном ему направлении, Семс приказывает дать полный ход и идет на север. «К счастью, налетевший шквал с дождем скрывают густой черный дым, больше всего возбуждавший наши опасения». Вскоре шквал прошел. В ночной темноте показалась южная оконечность острова Доминика. Следуя вдоль его восточного побережья, «Сэмтер» огибает остров и ложится на курс норд-ост. Дальнейшее пребывание в водах Вест-Индии было опасно. Приходилось принимать рискованное, но единственно верное решение: пересечь Атлантический океан и перенести свои действия в европейские воды. Иного выхода практически не было. Итак, впереди была Европа. «Наш уход оказался для всех столь неожиданным, что многие офицеры имели на несколько дней вперед приглашения на завтраки и обеды. Между тем экипаж ликовал, янки снова остались ни с чем».

Зимняя Атлантика не предвещала ничего хорошего, и тем не менее отказаться от охоты Семс не мог. 25 ноября был взят «Монтморси» — прекрасное судно водоизмещением 1138 т. Оно шло, нагруженное валлийским углем для английского почтового пароходства. Это, по существу, и спасло его от участи многих других «сожжений». Уплатив небольшую «дань» в виде краски, снастей и другого имущества, «Монтморси» был отпущен. Правда, потребовалось еще обязательство уплатить правительству Конфедеративных Штатов после окончания войны выкуп в 20 тыс. долларов. С капитана и экипажа было взято также слово не воевать против южан.

Проходит неделя, и снова возглас с салинга: «Судно на горизонте!» «Мы подняли французский флаг, — делает запись в дневнике Семс, — встречное судно — флаг Соединенных Штатов. Поставив все лиселя и повернув овер-штаг, дали выстрел ядром. Незнакомец немедленно лег в дрейф. Спустили шлюпку. Посланный лейтенант подвел судно под мои выстрелы. Теперь я был спокоен». Судно называлось «Вигилант» и шло из Нью-Йорка на остров Сомбреро. «Завладев им, взял с него хронометр, карты и 9-фунтовое нарезное орудие с боевыми принадлежностями. Поджег судно и в 3 ч пополудни снова вступил под паруса». 8 декабря в списке сожженных судов появляется еще одно — китобой, шедший из Нью-Бедфорда в Тихий океан. Теперь сверх экипажа на «Сэметре» прибавилось 43 пленных. При дурной погоде жилая палуба была забита битком. Для предосторожности половину пленных по очереди стали заковывать в кандалы.

Зимняя погода доставляла много беспокойства. Барометр упал до предела. В течение несколько дней свирепствовал жестокий шторм. В довершение ко всему сильная качка и постоянное сотрясение судна привели к тому, что появилась течь. Временами она становилась значительной. На верхней палубе сорвало несколько орудийных портов. Огромные волны буквально перекатывались через корабль. На случай, если вода станет прибывать настолько, что трюмные донки окажутся бессильны, приготовили ручные помпы. Однако, к счастью, все обошлось. К Рождеству погода немного улучшилась. «Сэмтер» летел в фордевинд со скоростью 10—12 узлов. Порой можно было даже развлечься гонкой с огромным китом, «оставлявшим на поверхности воды след почти такой же ширины, как и судно».

Наконец, в ночь на 3 января 1862 года открылся яркий красный огонь Кадисского маяка. Еще несколько часов и «Сэмтер» встал на якорь в бухте Кадис. «Несмотря на дурную погоду вид города, открывавшийся по мере нашего приближения, был очарователен. Кадис, с его куполами, башнями, минаретами и домами из белого камня в мавританском стиле, выглядел очень живописно». Настроение экипажа, ожидавшего берега, можно понять: со времени выхода из Нового Орлеана прошло 188 дней, 136 из них «Сэмтер» провел в море.

Увы, не все складывалось гладко в отношениях с испанскими властями. Первое требование местных властей звучало категорически: оставить порт в течение 24 ч. После письма военному губернатору последний сообщил, что «правительство королевы разрешает высадить пленных и остаться для починки. Однако это обусловлено лишь бедственным положением судна». В Кадисе с корабля сбежали очередные 9 человек, а через несколько дней на корабль явился адъютант военного губернатора с лоцманом и передал распоряжение губернатора «немедленно покинуть порт». Ничего не оставалось делать, приходилось уходить. Впрочем, на этот раз плавание было непродолжительное. Шли к англичанам в Гибралтар. «В Гибралтарский пролив вошли в 5 ч утра, — записал Семс в своем дневнике, — проходя маяк Тарифо, отчетливо увидели крутые берега Африки и Европы. С рассветом открылся Гибралтарский маяк. Здесь было множество судов. Мы гонялись за двумя, которые казались нам похожи на американские. Впоследствии они ими и оказались». Были захвачены: барк «Неополитан» из Кингстона с грузом фруктов и «Инвестигатор» из штата Мэн с железной рудой. «Неополитан» уничтожили, «Инвестигатор» отпустили под выкупное обязательство.

Через несколько часов «Сэмтер» встал на якорь в бухте Гибралтара. Не прошло и нескольких минут, как с английского фрегата подошла шлюпка с предложением услуг. Весьма доброжелательным был и губернатор, предложивший к Услугам здешний рынок и все, что потребуется. «Вместе с тем губернатор заметил, что если я изберу Гибралтар в качестве базы и буду совершать набеги в пролив, захватывая там призы, то он не сможет разрешить мне дальнейшее пребывание здесь. Я сказал, что 60 лет тому назад его соотечественник сэр Уильям Скотт признал это противным закону, и он может быть спокоен, сколько бы времени я ни оставался в порту, я ни под каким видом не нарушу нейтралитета Англии». Отношения с англичанами складывались самые теплые. Хозяева были радушны и гостеприимны. При ознакомлении с достопримечательностями Гибралтара Семсу показали башню на крутой скале. Она называлась Креслом испанской королевы. По преданию, во время одной из осад Гибралтара испанская королева наблюдала отсюда атаку английских укреплений и пообещала, что не уйдет с места до тех пор, пока не увидит испанский флаг над английскими укреплениями. Атака не удалась. Выполняя свое обещание, королева отказывалась покинуть это место. Тогда английский генерал, узнав о затруднительном положении, в котором оказалась королева, послал ей сказать, что он готов на некоторое время поднять испанский флаг, чтобы дать ей возможность удалиться из башни. Только так, не изменяя своему слову, королева и согласилась оставить свое место.

Впрочем, несмотря на отличный отдых офицеров и команды, дела у «Сэмтера» складывались плохо. Его дни как крейсера были сочтены. Будучи далеко не новым судном уже тогда, когда он переделывался в военный корабль, «Сэмтер» во время бурного семимесячного плавания сильно износился. Это было уже почти разбитое судно. Комиссия из судовых офицеров и механиков признала его к дальнейшему плаванию практически непригодным. В дневнике Семса появилась запись: «Бедный старый «Сэмтер» кончил свою службу. Утешает лишь то, что своей стране мы принесли некоторую пользу. Ущерб, причиненный Соединенным Штатам, превзошел по крайней мере миллион долларов». Действительно, за семь месяцев плавания в плен было взято 18 судов, 7 сожжено со всем грузом и только 2 отпущены с обязательством уплаты выкупа после окончания военных действий. Остальные направлены с призовыми командами в нейтральные порты. Если к этому добавить издержки на преследование «Сэмтера», значительное повышение ставок страховых агентств и большие потери из-за нежелания европейских производителей перевозить свои товары на судах Соединенных Штатов, то сумма эта вряд ли уложится в миллион долларов.

Был ли смысл ремонтировать «Сэмтер»? Практически нет. В довершение ко всему, к этому времени он уже оказался блокирован в Гибралтаре военными кораблями северян «Кир-сардж» и «Таскарора». Не имея угля, поставить который в силу нейтралитета английское правительство не могло, а «торговцы, заключившие между собой соглашение, везде отказывали», «Сэмтер» оказался практически обречен на бездействие. «При таком положении дел, — писал Семс, — мне казалось, что необходимо либо разоружить судно, либо продать его. Оставаться на нем мне, офицерам и экипажу было совершенно бесполезно». Так и было сделано.

«Алабама» покидает Ливерпуль

Уже несколько месяцев в Беркенхеде, что неподалеку от Ливерпуля, на стапелях судостроительной верфи братьев Ляйэрд шла напряженная работа, строилось судно. Для кого и что за судно строится, толком никто не знал. Называлось оно лишь условно — № 290. Ходили слухи, что судно строится по заказу Конфедеративных Американских Штатов. Судя по размерам и постепенно оформляющемуся корпусу, это был военный корабль. Вскоре внешний вид судна полностью оформился, и теперь уже никто не сомневался, что это корабль класса корвет. Спуск на воду прошел без помпы и липшего шума. После постановки к достроечной стенке работы велись так же интенсивно, как и на стапеле. Подгоняемая неизвестным заказчиком верфь явно торопилась. Что же представлял из себя строившийся корабль?

Это был деревянный трехмачтовый винтовой корвет водоизмещением 1040 т. Его длина составляла 65,6 м, ширина — 9,8 м, осадка — 4,6 м. Две самые современные паровые машины горизонтального типа, питаемые от четырех котлов,

Корвет «Алабама»

имели суммарную мощность 600 л. с. и могли обеспечить кораблю скорость хода не менее 14 узлов. Запас угля в угольных ямах составлял 350 т. Парусное вооружение корвета состояло из прямых парусов на фок- и грот-мачтах и косого на бизань-мачте. Стоячий такелаж был проволочный, что соединяло в себе прочность и легкость. Перед бизань-мачтой стояло большое двойное рулевое колесо — штурвал. На его медной накладке выделялся выгравированный девиз: «Aide toi et Dieu taidera» («На Бога надейся, сам не плошай»), Перед дымовой трубой близ миделя находился мостик, по обеим сторонам которого на шлюпбалках висели катер и баркас. Ближе к корме на шканцах размещались гичка и капитанский вельбот. В фальшборте имелось 12 портов для орудий. Современники вспоминали, что очертания судна были очень красивы: «Нос острый с изящно загнутым форштевнем и большим бушпритом, который заканчивался далеко вынесенным вперед утлегарем. Корма закругленная. Мачты с небольшим наклоном в корму». Что и говорить, внешне корабль был красив.

Что же касается внутренних помещений, то они были явно тесны. Это и понятно: главное внимание при строительстве обращалось не на комфорт, а на обеспечение максимальной скорости, а это требовало соответствующих помещений для котлов и машин. Полукруглая кормовая каюта, естественно, предназначалась командиру. С правого борта к ней примыкала небольшая приемная. Перед командирской каютой находился трап, ведший на верхнюю палубу, и офицерская кают-компания. По бортам от нее находились маленькие каюты для лейтенантов, лекаря и других офицеров. Из кают-компании вел вход в констапельскую, по правому борту которой размещались мичмана, по левую — механики. Перед констапельской было машинное отделение с котлами и поршневыми машинами. Для судов такого водоизмещения оно занимало относительно много места. Далее перед машинным отделением располагались угольные ямы, вспомогательные помещения и наконец кубрик на 120 человек команды. Ниже жилой палубы судно делилось на три почти равных части: в корме размещались борт-камера и бомбовые погреба, в средней части — котлы и машины, в носу — трюм, крюйт-камеры, а также шкиперская и плотничья каюты. Такова была «Алабама», или как пока ее называли — № 290. Во сколько обошлось ее строительство южанам? По счетам верфи, корпус, рангоут, паруса, шлюпки, канат и все остальное снаряжение, исключая артиллерию, боеприпасы и ручное оружие, обошлись в 227 тыс. долларов. В российских рублях это по тем временам составляло около 450 тыс. рублей.

Справедливости ради надо заметить, что с момента закладки и до спуска корабля на воду секрета из него не делали: «Всякий мог свободно пройти на верфь и осмотреть судно. Правительственным чиновникам строители даже оказывали особое внимание. Их водили по кораблю и показывали все до мелочей». Вот только кто является заказчиком, фирма не говорила и это было ее право. Что же касается возможности выполнять заказ Конфедерации Американских Штатов, то такое тоже никому не возбранялось. Нейтралитет Англии не допускал лишь поставку воюющим противникам вооруженных кораблей. За этим каждая из сторон следила очень внимательно. Естественно, Ляйэрды это знали и, строго соблюдая нейтралитет, не собирались выпускать корабль с оружием. Таким образом, перед южанами стояли две задачи; во-первых, избежав встречи с противником, вывести невооруженную «Алабаму» в океан, и, во-вторых, найдя где-нибудь укромное место, вооружить ее, превратив таким образом в военный корабль. Без хитрости обойтись здесь было нельзя.

Первое, что сделали Ляйэрды, это объявили, что, несмотря на большое количество недоделок, заказ N 290 выйдет в море на первый пробный пробег. То, что работы на судне еще не окончены, в этом не было никаких сомнений. Его верхняя палуба явно требовала не только освобождения от заводского оборудования, но и серьезных доделок. Тем не менее к первому выходу готовились с размахом и помпой. Было приглашено много гостей. Своими блестящими нарядами дамы и друзья строителей оживили явно еще не готовую палубу. В кают-компании и на шканцах был накрыт завтрак, столы роскошно сервированы, а сделанные на скорую руку скамейки покрыты флагами. Веселое праздничное общество несомненно являлось ручательством того, что выход будет непродолжительный и скоро судно вернется в поре. Все, казалось, готовились к веселому, но непродолжительному пикнику. Однако внезапно обстановка изменилась. По сигналу с корабля к нему подошел небольшой буксирный пароход. К величайшему удивлению гостей всем любезно предложили перейти на пароход. Вместе с тем корабль быстро преобразился. Завтрак со столов был убран. Вслед за ним исчезли столы, скамейки, флаги и другие праздничные атрибуты. Прошло немного времени, и вскоре заказ № 290 снялся с якоря и вышел в море. Куда и надолго ли он шел, никто не знал.

Надо сказать, что сделано это было как нельзя вовремя. В тот самый момент, когда № 290 выбирал якорь, из Лондона в Ливерпуль с быстротой северо-западной почты летела депеша. По настоятельному требованию посла Соединенных Штатов в Англии Ч. Адамса правительство Ее Величества приказало таможенному начальству в Ливерпуле задержать судно. Однако утром, когда таможенные чиновники в своих расшитых мундирах явились на верфь, заказ № 290 был уже далеко в море. Пройдя остров Мэн, он вошел в Северный пролив. Вскоре по левому борту открылся крутой скалистый берег Ирландии. Подойдя к берегу, легли в дрейф и спустили шлюпку. С корабля сошли лоцман и сдаточный капитан. В командование судном вступил южанин Бэтчер. Тем не менее британский флаг все еще продолжал развеваться на гафеле, корабль принадлежал фирме Ляйэрд. Да и большую часть экипажа, включая офицеров и механиков, составляли англичане. Их наняли в Ливерпуле, правда, лишь на испытания. Будущие хозяева, конфедераты, надеялись, что «врожденная страсть англичан к приключениям поможет им уговорить их остаться и тогда, когда будет объявлено об истинном назначении судна».

Простившись с Ирландией, № 290 взял курс на Азорские острова. Здесь в небольшой бухте Порто-Прайо на острове Терсейра должна была состояться его встреча с двумя судами, зафрахтованными для доставки орудий, боеприпасов, амуниции и всего боевого снаряжения. Иными словами, именно здесь № 290 и должны были превратить в военный корабль. Надо сказать, что для только что построенного судна океанский переход почти в полторы тысячи миль явился неплохим испытанием. Переход занял 9 дней. «Все это время дувший с силою шторма SW-й ветер развел большую волну, но скорость судна удавалось поддерживать не менее 13 узлов, хотя и не без риска. В целом за время достаточно трудного перехода новое судно проявило превосходные морские качества, от которых так зависел успех всех его Дальнейших действий». К приходу на Терсейру «экипаж № 290 был в прекрасном расположении духа и в восторге от нового судна».

Между тем зафрахтованные суда не появлялись. Время Шло и беспокойство возрастало. Когда 13 августа в море показалось судно, появилась надежда, что это то, которое ожидают, но судно оказалось северо-американской китобойной шхуной. Вскоре беспокойства прибавилось. Один из матросов разболтал на американской шхуне об истинном назначении № 290. После этого шхуна немедленно снялась с якоря и ушла. Наконец 18 августа увидели большой барк, входящий в бухту. Это и была давно ожидаемая «Агриппина» из Лондона. Она везла уголь, амуницию, различные запасы и шесть 32-фунтовых орудий. Как только «Агриппина» подошла к борту, работа закипела. Вскоре на горизонте вновь показался дым. Это было второе судно — «Багама». На его борту также были 2 орудия и остальная амуниция. С «Багамой» пришел и Р. Семс, а вместе с ним и нанятые в Ливерпуле английские моряки. Появление Семса было встречено громким ликованием.

«Показав матросам, пришедшим со мною на «Багаме», новое судно, — записал в своем дневнике Семс, — я объявил им, что освобождаю их от контракта, который они заключили в Ливерпуле. Они могут располагать собой по своему усмотрению, но я приглашаю их на службу ко мне на судно. Я говорил им о войне, объяснял цель моего будущего крейсерства, привлекательность призовых денег и прочее. Около половины из них согласилась остаться в этот же день. Другие ожидали, очевидно, более выгодных условий. Вечером я перевез свой багаж и сегодня первую ночь спал на моем новом судне».

Закончить перегрузку орудий, угля и остального имущества в бухте так и не удалось. Английский консул сообщил, что местные власти настаивают на вооружении корабля за пределами территориальных вод. «Дни стояли хорошие, и я известил власти, что буду отходить на морскую лигу, чтобы успокоить их опасения в нарушении мной нейтралитета». Так приходилось делать несколько дней подряд: утром выходить с «Багамой» в море, швартоваться борт о борт и производить перегрузку, вечером возвращаться в бухту. Наконец все было перегружено. Шесть пушек установили у своих портов, поворотные орудия — в диаметральной плоскости. Несмотря на все еще продолжающийся беспорядок на палубах, № 290 начинал приобретать вид военного корабля. Теперь его вооружение состояло из шести 32-фунтовых гладкоствольных пушек, по три на борт у орудийных портов, 152-мм нарезного орудия и 204-мм короткоствольной бомбовой пушки, в диаметральной плоскости.

Утром 24 августа все было готово к выходу. Изнурительная перегрузка на открытом рейде закончилась. Верхнюю палубу смыли от угольной грязи, корабль слегка прибрали. «В полдень пары были готовы, якорь поднят, и № 290 вместе с «Багамой» вышел в море. Отойдя за пределы достопамятной нейтральной морской лиги, когда на баке пробили 4 склянки, суда подошли друг к другу бортами. Команды с непокрытыми головами были собраны на юте. В полной форме на шканцы вышел капитан Р. Семс. Спокойным громким голосом, но не без некоторого волнения он прочел обоим судам приказ Президента Д. Дэвиса о назначении его командиром винтового корвета Конфедеративных Штатов «Алабама». Пока Семс читал, английский флаг, под которым «Алабама» плавала во время своего инкогнито, медленно пополз вниз, а три черных клубка быстро, но осторожно поднимались на мачтах. По окончании чтения раздался выстрел орудия и клубки развернулись. На фок-мачте появился вымпел, на грот-мачте — красный крест св. Георгия, на бизань-мачте — белый флаг Конфедерации Штатов Америки с синим крестом в кряже на красном поле, усеянным звездами. Музыка заиграла «Dixi», и три звучных приветствия раздалось на палубах обоих судов».

Окончив церемонию поднятия флага и принятия командования, Р. Семс собрал матросов на шканцах и обратился к ним с речью, приглашая всех желающих идти с ним в крейсерство на «Алабаме». Речь капитана была пылкой. Он откровенно объявил, что главное назначение «Алабамы» — «вредить в пределах благоразумия торговле противника». Семс сказал, что не намерен искать боя с 50-пушечными суднами, но если представится случай сойтись с равносильным противником, он его не упустит. «Покажите мне, — сказал он в заключение, — что вы умеете обращаться с орудием, и я не замедлю доставить вам случай показать всему свету, из какого металла вы сделаны». Речь капитана была встречена с единодушием.

Наступило время торговли и денежных расчетов. Комплектование экипажа шло трудно. «Теперешние матросы, — писал Семс, — утратили свой прежний характер. Они гонятся за платой, в них нет той прежней беззаботности и страсти к приключениям». Пользуясь преимуществом своего положения, матросы торговались. Вскоре капитану пришлось согласиться на следующие, как он считал, неимоверные цены: «Матросу — ежемесячная оплата 4 фунта 10 шиллингов, унтер-офицеру — 5 фунтов 6 шиллингов и кочегару — 7 фунтов». Впрочем, Семса это устраивало: «Я был очень доволен, что смог договориться даже на этих условиях, так как боялся, что они потребуют вдобавок еще и больших премий». Окончательным результатом торгов явилось сформирование экипажа из 80 человек. По расчетам Семса, это было где-то на 25 человек меньше, чем требовалось для «надлежащего управления судном и орудиями», но он удовлетворился и этим, так как надеялся на «волонтеров с будущих призов».

Вечером наступила кропотливая работа по распределению денег. Их следовало отослать матросским женам с «Багамой». Кроме того, следовало «уплатить задатки экипажу и отправить мелкие чеки на их имя в Ливерпуль». На это ушел вечер и утро следующего дня. Наконец дела были завершены. Все, кто не оставался на «Алабаме», перешли на «Багаму», возвращавшуюся в Ливерпуль. Конфедеративный крейсер остался в океане один. Долгое плавание «Алабамы» началось.

Снова в Атлантике

«Алабама» осталась одна. Первое, что предстояло сделать, это привести корабль в порядок. Везде царили грязь и хаос. Чего только не было на загроможденных палубах: снарядные ящики, ядра в укупорке, бочки с порохом и провизией, сундуки, мебель. Никто не имел своего места, все было неуютно и не обжито. К сожалению, вскоре ветер засвежел до умеренного шторма и наводить порядок практически стало

Офицеры рейдера «Алабама»

невозможно. Ящики, каютный багаж, незакрепленная мебель — все это носилось из стороны в сторону, не только ломаясь, но и угрожая экипажу. В довершение ко всему, проконопаченная во время сырой английской зимы надводная часть судна под палящими лучами азорского солнца разошлась в пазах. Стук помп, который после «Сэмтера» все надеялись больше не слышать, всю ночь печально аккомпанировал скрипу качавшегося судна и дикому реву Атлантического океана.

Такой была первая ночь «Алабамы» в океане. Следующие дни шторм продолжался, препятствуя энергичным действиям старшего офицера, тщетно пытавшегося навести на судне порядок. Наконец погода начала улучшаться и несколько дней ушло на приведение судна в боевое состояние и в порядок. Для поворотных орудий врезали погоны, запасные ядра спустили вниз, проверили крюйт-камеры и уложили в них заряды, открыли бочки с порохом и приготовили патроны для штуцеров. Свои места в каютах заняли мебель, багаж и вещи.

Рейдерские действия на «Алабаме» Семс начал непосредственно у Азорских островов. Не удаляясь и кружась вокруг них, он как бы одновременно проверял свой новый корабль. Первый возглас с фор-салинга «Судно на горизонте!» раздался 5 сентября. Короткая команда рулевому, и вскоре стало ясно, что это лежащий в дрейфе китобой. Не придумывая нового, подняли английский флаг. Увидев «звезды с полосками, которыми ответил незнакомец», команда с трудом сдержала радостные крики. Когда с посланной на приз шлюпки офицер поднялся на палубу, британский флаг был спущен, а на его место поднят флаг Конфедеративных Штатов. Китобой назывался «Окмульджи». Члены его экипажа численностью 36 человек во главе с капитаном стали первыми пленниками «Алабамы». Взяв с китобоя такелаж, мясо и другую провизию, «Окмульджи» предали огню. Начало охоты было положено.

Следующие десять дней оказались особенно удачными. Призы брались буквально ежедневно. Почти с каждого из них «Алабама» чем-то живилась. С китобоя «Бениамин Такер» взяли мыло и табак, с «Алерта» —нижнее белье, с «Леви Старбук» — свежую капусту и мешок репы, с «Виргинии» — масло и свечи. Некоторые из них перед сожжением использовались в качестве мишени. «Понедельник, 16 сентября. С рассветом на правом крамболе показалась шхуна. Погнался за ней. К 7 ч 30 мин холостым выстрелом заставил ее лечь в дрейф. Шхуна поняла флаг Соединенных Штатов и оказалась китобоем «Коурзер» из Массачусетса. Завладел ею. Подошел к острову Флорис на расстояние 4— 5 миль и свез всех пленных с последних трех призов на берег на их собственных вельботах. Число пленных — 68. Около 5 часов пополудни отвел приз на расстояние 8—10 миль от берега и положил в дрейф. Поставил людей к орудиям и стрелял в него, сделав по три выстрела из каждого орудия. Один раз попал в цель, несколько ядер пролетели у самого судна. С наступлением ночи поджег судно и взял курс на запад».

Теперь Атлантику предстояло пересечь с востока на запад. Шли по широте 40—42° — прямо на Нью-Йорк. С самого начала крейсерства у Рафаэля Семса была дерзкая мечта — «показаться в виду этого самого главного неприятельского порта и, если, — как он писал, — не пригрозить самому городу, то, во всяком случае, взять несколько призов в виду столицы Севера». После десяти дней, обильных на призы, за время которых, как считали на «Алабаме», они уничтожили собственности Соединенных Штатов на сумму свыше 230 тыс. долларов, т. е. равную практически половине стоимости самой «Алабамы», наступил период затишья. «Штормовые ветра от разных румбов компаса дули с большей или меньшей силой в течение 7 или 8 дней. Для пленных это было самое тяжелое время. Они толпились на палубе, покрытой лишь импровизированным тентом из брезента. Безжалостный шторм окатывал палубу попеременно то соленой, то пресной водой, смотря по тому, шел ли дождь или на палубу вкатывались огромные волны, сверкавшие фосфорическим светом. Однако ничего нельзя было поделать. Жилая палуба, увы, была тесна и битком набита экипажем «Алабамы». Несчастным пленным приходилось довольствоваться своим положением, утешая себя лишь одной надеждой, что, может быть, встретится какое-нибудь судно с нейтральным грузом».

Кстати, о нейтральном грузе. Если в результате ознакомления с судовыми документами становилось бесспорно, что груз нейтрален, то такие суда отпускались беспрепятственно. Следует заметить, что таковых было очень немного, главным образом с грузом английских владельцев. Как правило, их использовали еще и для передачи пленных с уничтоженных призов. Так, 3 сентября был взят «Эмили Фарнук», шедший из Нью-Йорка в Ливерпуль с зерном и мукой. Его груз был нейтральный и судно пришлось отпустить. Нетрудно вообразить, с какой радостью это было встречено пленными, которые в продолжении трех недель подвергались всем превратностям североатлантической осени. Захваченный же буквально на следующий день «Вейв Крест» никаких доказательств нейтральности своего груза представить не мог и «был приговорен к сожжению, послужив предварительно целью для пальбы».

Однажды в результате длительной погони перед самым закатом солнца удалось захватить прекрасное судно «Танаванда», шедшее из Филадельфии в Ливерпуль с большим грузом зерна и муки. Казалось бы, все было ясно, судно подлежало сожжению. Однако возникло серьезное затруднение. В числе 75 пассажиров на нем было 35 женщин. Что делать с таким призом, решить было трудно. Брать пленных на «Алабаму», естественно, было невозможно. В то же время и отпускать такое судно Семсу явно не хотелось. Решили послать на судно призовой экипаж, но продолжать держаться вместе в надежде встретить либо судно с нейтральным грузом, либо менее ценное судно, чтобы отправить на нем пленных. На всякий случай, если судно будет отпущено без дальнейших переговоров, с капитана взяли обязательство на 80 тыс. долларов. На следующий день для еще большей предосторожности в качестве заложника его взяли на «Алабаму», а пленных с последних двух призов перевезли на «Танаванду». Так оба судна и крейсировали несколько дней. Наконец судьба смилостивилась над пассажирами «Танаван-ды». Она явилась к ним на помощь в виде шторма, да такой силы, что Семс, предвидя возможность потерять свой столь дорогой, но очень неудобный приз, решил отпустить его сам, правда, приняв от шкипера предварительно выкупное обязательство на 80 тыс. долларов. С неописуемым восторгом пассажиры «Танаванды» отправились в путь.

Между тем ветер усиливался и вскоре достиг крепкого шторма. И все же он оказался не настолько свеж, чтобы помешать «Алабаме» догнать и взять 15 октября в качестве приза бостонский бриг «Ламплайтер», следовавший из Нью-Йорка в Гибралтар с грузом табака. С огромным трудом шлюпкам удалось подойти к бригу и свезти с него пленных. «Несчастное судно было подожжено и, прогорев ярким пламенем, пошло ко дну». К счастью для пленных, которые недавно были отпущены на «Танаванде», им не пришлось переносить шторм на палубе «Алабамы». В течение нескольких дней шторм усиливался и наконец дорос до силы урагана. Вскоре был сломан грот-рей, парус разнесло в клочья. Судно оказалось в величайшей опасности. Еще минута и его могло поставить поперек волны. В лучшем случае это закончилось бы потерей мачт, а в худшем — гибелью «Алабамы». Однако экипаж проявил мастерство. Почти мгновенно стаксель-фал был обрезан, и освободившийся от напора ветра нос опять пришел к ветру. Почти две недели продолжались штормы от всех румбов. И все же призы брались.

Иногда случались и совсем необычные ситуации. На одном из призов оказался матрос, бежавший 10 месяцев тому назад с «Сэмтера». Человека по имени Г. Форест легко опознали, и на следующий день был назначен военный суд. Он состоял из старшего офицера (председатель), второго лейтенанта, штурмана, старшего механика и лейтенанта морских пехотинцев. Должность защитника исполнял капитанский клерк. Суд собрался в кают-компании и приступил к рассмотрению дела Матрос был признан виновным в побеге и приговорен к лишению всего содержания, призовых денег, когорте он ранее заслужил, и «к выслуге первоначального срока без всякой платы за исключением денег на обмундирование и мелкие расходы».

Необычным явилось и взятие с бостонского судна «Валес» в качестве пленных двух женщин и нескольких детей. «Я допустил их в кают-компанию, — писал Семе, — и освободил две каюты. Присутствие женщин и веселые голоса детей придают нашему обществу какой-то семейный характер».

Так или иначе, но плавание через Атлантику продолжалось. Октябрь закончился тем же, чем и начался, — грозной и бурной погодой. «Алабама» находилась еще в 200 милях от американского побережья, когда стало ясно, что от планов показаться на виду Нью-Йорка придется отказаться: 30 октября старший механик доложил, что угля осталось всего на 4 дня хода. Весь его запас был израсходован на борьбу со штормами и преследование призов. Естественно, отважиться на столь опасный шаг без угля Р. Семс не мог, хотя и очень об этом сожалел. Впрочем, захватив 21 приз и уничтожив собственности противника более чем на миллион долларов, он не имел оснований быть недовольным результатами своего трансатлантического плавания, и 5 ноября Семс принимает решение повернуть на юг. Обойдя Бермудские острова, он идет на Мартинику. Здесь с углем и припасами его должна ожидать «Агриппина». 18 ноября 1862 года — ровно через 17 месяцев после своего первого посещения Мартиники на «Сэмтере» — Семе снова вошел в знакомую гавань. «Агриппина» ждала его уже 8 дней. «Вдобавок к этим драгоценным для нас запасам она привезла и письма офицерам, получившим таким образом после трехмесячного перерыва первые известия из дома и от друзей».

Визит на Мартинику был связан с попыткой бывшего беглеца Фореста взбунтовать команду. С этой целью, тайно сойдя с корабля, он возвратился на шлюпке с «порядочным запасом крепких напитков, которые и раздал команде, всегда склонной по приходе в порт к хорошей пирушке». Результатом явился бунт, который мог бы иметь серьезные последствия, не прими командир срочных мер. «Лишь только он узнал о возмущении команды, как тотчас пробил тревогу и приказал трезвым людям схватить бунтовщиков. Закованные в цепи и облитые многими ведрами холодной воды, несчастные скоро пришли в разум, порядок был восстановлен». Что же касается Фореста, то в ожидании повторного суда его «держали по два часа на крюйс-салинге и по два часа внизу». Но суд пришлось отложить.

На следующий день после прихода на Мартинику на горизонте показались «звезды и полоски». На сей раз это был сильно вооруженный пароход «Сан Фасинто». В гавани он появился рано утром, и «Алабама» тотчас начала готовиться к бою. Первое, о чем позаботились — это о деньгах. Для их сохранения, на случай если завяжется бой, не обещавший ничего хорошего, к местным купцам на берег был отправлен офицер. Считая, что положение у «Алабамы» безвыходное, за сохранение денег купцы запросили слишком высокие комиссионные — 5%. Однако от боя пришлось отказаться. Когда внимательно рассмотрели вошедший пароход, то увидели на нем 14 орудий: двенадцать 68-фунтовых пушек и два 11-дюймовых поворотных орудия. Противник был слишком силен, чтобы «Алабама» могла рисковать. Как только купцы это поняли, они сами явились на корабль, значительно сбавив свои комиссионные, но было поздно. Момент был упущен и им пришлось возвратиться с пустыми руками. Между тем местное начальство заволновалось. Чтобы исключить какое-либо нарушение нейтралитета их порта, на «Сан Фасинто» была отправлена шлюпка со строгим предупреждением или встать на якорь и в таком случае выжидать в порту 24 ч после ухода «Алабамы», или выйти в море и крейсировать там за пределами территориальных вод. «Сан Фасинто» предпочел последнее. Медленно развернувшись, он вышел в море и продолжал ходить взад и вперед перед входом в порт. Северяне явно надеялись перехватить «Алабаму», в случае если она отважится выйти. Почти одновременно к борту «Алабамы» подошла французская канонерская лодка. Она была готова вмешаться, если между противниками возникнет столкновение. «Ее капитан и офицеры были очень любезны. Они предлагали нам свою помощь и показывали на карте, как лучше избежать неприятеля».

С наступлением сумерек приготовления были окончены. Деньги, которые купцы Мартиники упустили из своих рук, отправили с «Агриппиной» в Ливерпуль, запасы первой необходимости были приняты. С погашенными огнями, с расставленными у орудий людьми «Алабама» бесшумно снялась с якоря и осторожно стала пробираться в море. Все ожидали немедленной атаки. «На палубе не было произнесено ни одного слова. Молчание было так глубоко, что даже тихие удары винта казались ударами грома». Однако время шло, но никаких признаков «Сан Фасинто» не было. Менее чем через час после выхода «Алабама» была уже вне опасности. Не подозревая о бегстве своего противника, «Сан Фасинто» еще четверо суток «караулил конюшню, из которой лошадь давно была искусно уведена».

Но принять все запасы с «Агриппины» так и не удалось. В связи с этим встречу с ней назначили у острова Бланкилья, что у побережья Венесуэлы. Туда Семе и направился. Подойдя к острову, в одной из пустынных бухточек заметили на якоре судно. С приближением «Алабамы» оно подняло «звезды и полоски». Рядом стояла и «Агриппина». Посланная шлюпка выяснила, что это китобойная шхуна «Клара». Взять ее и сжечь было очень соблазнительно, но это явилось бы нарушением нейтралитета. Шхуну решили не трогать, о чем к величайшей радости и сообщили ее шкиперу. Однако чтобы шхуна не ушла до ухода «Алабамы» и не сообщила о ее присутствии, шкиперу было приказано каждый вечер с заходом солнца являться на крейсер и оставаться там до утра, после чего он мог возвращаться на судно и заниматься своими делами.

В среду, 26 ноября, все погрузки закончились, и «Алабама» снова была готова к продолжению крейсерства. Однако прежде чем проститься с Бланкильей, предстояло еще наказать Фореста, пытавшегося взбунтовать команду и доставившего с этой целью на судно крепкие напитки. Снова состоялся суд. «На этот раз дело было столь ясно, что после непродолжительного совещания Г. Фореста приговорили к лишению всех призовых денег и постыдному изгнанию с судна. Для оглашения приговора команду собрали на верхней палубе». После короткой, но выразительной речи капитана преступнику было объявлено, что он исключается с конфедеративной службы с пятном бесчестия. Фореста посадили в шлюпку и свезли на берег.

Между тем «Алабама» продолжила свое плавание в водах Вест-Индии, так богатых призами. Пройдя проливом Мона, она обогнула Сан-Доминго и после непродолжительного крейсерства в Атлантике через Наветренный пролив между Кубой и Сан-Доминго снова вернулась в Карибское море. Ее дальнейший путь лежал в Мексиканский залив. Карибское море — это не Северная Атлантика. Плавать здесь одно удовольствие. Не случайно в дневнике Семса появляются записи: «Среда, 3 декабря. При прекрасной и ясной погоде мы крейсируем сегодня в проходе между Сан-Доминго и Кубой. Заставил два нейтральных судна показать свои флаги, а в полдень пошел к восточной оконечности Кубы... Пятница, 5 декабря. Прекрасное утро с необыкновенно прозрачной атмосферой. Видно западное побережье Гаити, хотя остров и отстоит на 90 миль. В это прелестное утро я чрезвычайно наслаждался пением нашей канарейки. Этот маленький пленник взят нами с одного из китоловов. По временам ранним утром я воображаю себя в жасминной беседке, вдыхающим аромат цветов и упивающимся звуками диких певцов, столь обыкновенных на нашем дорогом юге».

Ночной бой с «Гаттерасом»

Рождество и новый, 1863-й, год «Алабама» встречала в уютной бухте одного из крохотных необитаемых островов архипелага Аркас в южной части Мексиканского залива. «Вот уже второе Рождество, — записал в дневнике Семс, — как мы оставили наши семейства и ушли на «Сэмтере». В прошлом году в этот день мы боролись со штормом в Северной Атлантике у Азорских островов. Теперь уютно стоим у Аркасов. Команда празднует Рождество на берегу. Она просто бегает по острову, находя в этом большое удовольствие. Вчера я тоже в первый раз после того, как оставил Ливерпуль, съехал на берег. За прошедшие пять месяцев на берегу я жил всего семь дней. Перед заходом солнца побродил по острову, бакланы составляли мне компанию, шум бурунов заменял музыку, а сыпучий песок — мостовую. Во время прогулки по пустынному острову мои мысли были направлены к моей дорогой семье. Единственный признак праздника на судне — это чарка рома, которую ревизор выдал каждому члену команды».

Мысли Семса были заняты не только Рождеством и воспоминаниями о семье. Северяне собирались высадить под Галвестоном десант. Газеты Соединенных Штатов писали об этом давно. Знали об этом из прессы и на «Алабаме». Мысли о новой операции и занимали Семса. Судя по газетным публикациям, экспедицию северян планировалось отправить под конвоем одного или нескольких военных кораблей, но сам десант должен был идти на транспортах. На «Алабаме» считали, что если ей удастся отбить транспорты от кораблей охранения и выйти победителями, то можно рассчитывать на приз, во сто крат более ценный, чем хлеб или масло, которым они могли разжиться у купеческих судов. Впрочем, если учесть, что к этому времени все побережье Соединенных Штатов уже надежно блокировалось кораблями северян, то идти на прорыв блокады одному крейсеру, да еще с намерением отбить у неприятеля десант, было делом отчаянным. Противнику это и в голову не могло прийти. Как говорится, «Алабама» шла надело, которое сам Семс определил одной фразой: «Быть или не быть» .

Тем не менее решение было принято, и 5 января «Алабама» покидает уютную якорную стоянку. Пять дней упорного плавания под парусами на север при устойчивом противном ветре, и вскоре она у цели. «В полдень, — пишет Семс, — наше место определилось в 30 милях от Галвестона. Я держал прямо на него, рассчитывая засветло увидеть эскадру противника. Будучи не обнаружен им, планировал встать на якорь, дождаться темноты и с восходом луны атаковать транспорты. Однако из-за невнимательности наших наблюдателей на салингах мы подошли к берегу так близко, что противник увидел нас раньше, чем мы его. На рейде стояло три судна. Один из них был наш старый приятель «Бруклин», гнавшийся за нами, когда я был на «Сэмтере». Через полчаса мне доложили, что один из пароходов снялся с якоря и держит прямо на нас». «Алабама» сразу легла на обратный курс и начала удаляться от берега. Противник следовал за ней.

Надо сказать, что Рафаэль Семс давно искал боя с военным судном. Он давно хотел доказать боевые достоинства конфедеративного крейсера и развеять распространяемые газетами северян слухи, что команда «Алабамы» состоит из подонков различных наций, недисциплинированна и никогда не в состоянии сразиться с настоящим военным судном.

«Идя под одними марселями, я временами давал ход машине, чтобы заманить преследующий нас пароход как можно дальше от эскадры. Делал я это, чтобы в случае боя они не услышали выстрелы. Со стороны гнавшегося за мной судна я имел полное основание подозревать неприязненные намерения. Однако боя не опасался, только оттягивал его до наступления темноты. Вскоре наступили сумерки. Когда противник подошел к нам достаточно близко, я пробил тревогу и развернулся к нему носом. Подойдя почти на кабельтов он окликнул нас:

— Какое вы судно ?

— Судно Ее Величества «Петрел», — ответили мы, — а вы?»

Со стороны северян ответа не последовало. Вопрос задали еще несколько раз. Все это время «Алабама» старалась занять выгодную для боя позицию за кормой противника. Однако пароход уклонялся, постоянно разворачиваясь бортом. Наконец сблизившись меньше, чем на кабельтов, Семс приказал старшему офицеру снова окликнуть преследовавшее его судно. На этот раз ответ последовал. «Мы ясно услышали, что это корабль Соединенных Штатов, но названия его не разобрали. Тогда я приказал ответить, что мы Конфедеративных Штатов пароход «Алабама», и почти мгновенно дал залп с правого борта. Нам ответили тем же. Бой начался». Часы в этот момент показывали 6 ч 35 мин.

Ведя беглый огонь из орудий и штуцеров, противники продолжали идти в расстоянии друг от друга от 40—50 ярдов до одного кабельтова. Все, что было слышно среди грохота боя, — это команды комендоров. Иногда они перемешивались со злобными выкриками в адрес противника: «Бань!», «Заряд!», «Снаряд!», «К борту!», «Товсь!», «Пли!», и снова: «Бань!», «Заряд!», «Снаряд!», «Вот тебе!», «Кушай на здоровье!», «Чтоб тебе пусто было!)», «Вот тебе английская пилюля, проглоти ее!», и опять: «Бань?», «Заряд!», «Снаряд!»... Судя по ударам ядер о борт противника, было ясно, что это железное судно: «Зрелище было величественное, хотя от него и замирало сердце. Среди ночного мрака видны были огромные языки пламени, охватившего неприятеля. Силу каждого удара в неприятельский борт мы ощущали так, как будто он приходится в наш собственный. При попадании бомб огненные струи расходились лучами по всему его борту». В этот момент один из ружейных выстрелов противника перебил бакштаг трубы на «Алабаме» и ранил матроса. Со стороны неприятеля это был последний выстрел. Сразу же после этого он сделал д ва орудийных выстрела с противоположного борта, что являлось знаком его гибели, и поднял фонарь над палубой. Произошло это в 6 ч 52 мин. Таким образом, бой продолжался всего 17 мин. «Команда начала кричать и кричала до тех пор, пока каждый не сорвал себе горло. Унять ее ликование не было никакой возможности».

Тотчас огонь прекратился. Подойдя ближе к противнику, с «Алабамы» задали вопрос: «Сдается ли он и нуждается ли в помощи?» На оба вопроса были получили утвердительные ответы. Немедленно последовала команда: «Все наверх, на гребные суда утопающих спасать?» Через некоторое время на «Алабаму» стали поступать пленные офицеры под стражей и матросы в кандалах. Стало ясно, что противником «Алабамы» был колесный пароход северян «Гаперас». Его команда состояла из 18 офицеров и 108 нижних чинов. Когда вся команда была уже на палубе «Алабамы», последним поднялся командир «Гатгераса» лейтенант Г. С. Блек.

— Отдаю вам свою саблю с большим сожалением,—сказал он Семсу.

— Очень рад видеть вас на «Алабаме». Мы постараемся сделать ваше пребывание здесь по возможности приятным.

Р. Семс уступил Блеку свою каюту, офицеров разместили в констапельской, матросов — в жилой палубе. «Когда бой уже кончился, через полчаса мне доложили, — записал Семе, — что среди пленных недостает старшего штурмана и пяти матросов, отправленных на шлюпке еще до начала боя на пароход Ее Величества «Петрел». Так как море было совершенно спокойно, ветерок небольшой и в берег, а расстояние до берега не более девятнадцати миль, то шлюпка, вероятно, часов через пять, шесть подойдет к берегу. Возвращаться из-за нее мы не стали».

В бою «Алабама» получила семь попаданий. Один снаряд попал в корму, пробил обшивку, немного задев шпангоут, второй попал в трубу, третий пробил борт в жилой палубе и застрял в противоположном борту. Остальные пришлись на угольные ямы, не причинив особого вреда.

Отпраздновав победу, «Алабама» взяла курс на Ямайку. Главная забота теперь заключалась в том, чтобы избавиться от пленных, занимавших палубы и стеснявших офицеров и команду. Разрешение губернатора Ямайки на своз пленных было получено сразу. Вскоре капитан «Гаттераса» получил возможность доложить о случившемся. Его рапорт морскому министру в Вашингтоне выглядел так:

«Консульство Соединенных Штатов в Кингстоне, Ямайка, 21 января 1863 г. Милостивый государь! На мне лежит печальная обязанность уведомить вас о гибели парохода Соединенных Штатов «Гаттерас», которым я имел честь командовать. Пароход погиб 11 января у берегов Техаса от нападения на него мятежного парохода «Алабама»... Зная уязвимость «Гаттераса», я хотел абордировать «Алабаму» и таким образом разом решить участь этого пирата, но по мере того как я прибавлял ход, он делал то же. На его стороне было преимущество в скорости. Тем не менее мне удалось подойти на расстояние тридцати ярдов. Огонь из орудий с обеих сторон был убийственный. С «Гаттераса» было выпущено около пятидесяти снарядов, с «Алабамы», полагаю, больше. Вскоре ко мне в трюм влетела бомба. Разорвавшись, она вызвала пожар. Другая бомба влетела в лазарет и в соседнее отделение. Обе они разорвались и тоже произвели пожары. Одна бомба попала в машину, в цилиндр и золотник. Все машинное отделение сразу наполнилось паром. Я оказался лишен возможности управлять судном и действовать помпами, так как огонь под котлами начал гаснуть. Вскоре еще одна бомба пробила борт «Гаттераса» у ватерлинии. Вода стала прибывать так быстро, что откачать ее было невозможно. Гибель парохода стала неминуема. Убедившись в этой печальной истине, я не счел возможным жертвовать дорогими жизнями моих подчиненных. Чтобы не дать «Гаттерасу» взлететь на воздух, я приказал затопить крюйт-камеру и велел выстрелить с правого борта. «Алабама» спросила, нуждаемся ли мы в помощи. Мы ответили утвердительно. К этому времени «Гаттерас» уже тонул. Чтобы спасти жизнь офицеров и команды, я приказал сбросить за борт орудия. Пароход затонул так быстро, что неприятелю не удалось воспользоваться ничем. Ружья, револьверы, амуниция и все припасы опустились на дно вместе с пароходом. Я счастлив доложить, что все вверенные мне чины доставлены были на «Алабаму» совершенно невредимыми. При этом препровождаю рапорт младшего врача, из которого вы увидите, что пять человек были ранены и два убиты. С глубоким почтением, ваш покорный слуга Г. С. Блек, лейтенант, командир “Гаттераса”».

Что еще можно добавить к этому рапорту? Пожалуй, ничего, разве только, что на «Алабаме» было легко ранено всего два человека.

На юг, к мысу Доброй Надежды

Полугодовой разбой на коммуникациях Северной Атлантики, особенно в водах Вест-Индии, не мог пройти незамеченным. За «Алабамой» началась погоня. Охотились не только корабли флота Соединенных Штатов. Окончательный приговор рейдеру был вынесен и Нью-Йоркской торговой палатой. Купцы и предприниматели Северных штатов приобрели и вооружили на свои личные средства два парохода — «Вандербилт» и «Сакраменто». Оба они предназначались специально для преследования и уничтожения «Алабамы». Выйти в море и начать свои действия, судя по газетным сообщениям, пароходы должны были в конце января. Как и в прошлом году на «Сэмтере», Семс прекрасно понимал, что в водах Вест-Индии дальше оставаться нельзя, надо уходить. На этот раз он решил уходить на юг.

Надо отметить, что последние дни плавания в Карибском море не обошлись без приключений. «Около двух часов пополудни, когда уже пробило пять склянок, с салинга раздалось обычное: “Судно на горизонте!”». Через некоторое время еще один доклад: «Это большой пароход!» и немного спустя: «Колесный пароход, вооруженный бригантиной!» Судя по внешнему виду, это был калифорнийский пакетбот. Разведя пары и поставив дополнительные паруса, «Алабама» взяла курс на пересечку незнакомцу. «Вскоре уже был виден плавно качающийся между кожухами колес балансир. Когда подошли ближе, на палубе запестрели пассажиры. Между ними особенно бросались в глаза яркие костюмы дам, штыки солдат и военные мундиры офицеров». Скоро «Алабама» настигла свою большую, но совершенно беззащитную добычу. Из открытых портов крейсера выглядывали черные дула шести орудий. У пушек, ожидая команды, нетерпеливо замерла прислуга. На баке начали наводить поворотное орудие. В это время, чтобы вызвать незнакомца на откровенность, на гафеле взвился флаг Соединенных Штатов. Обман по обыкновению удался. Как только суда подошли ближе, пароход поднял такой же флаг. В тот же момент янки-флаг полетел вниз, а вместо него взвился белый флаг Конфедерации. Почти одновременно раздался холостой выстрел с требованием сдаться. Однако рассчитывая, очевидно, на свою скорость, пароход продолжал идти, не обращая на «Алабаму» никакого внимания. Из его трубы валил черный дым. Увы, все его усилия оказались тщетными. Скоро «Алабама» начала настигать свою жертву. Теперь наступила очередь более решительных мер. С бака раздался боевой выстрел. Он был удачен. Пробив трубу, снаряд врезался в фок-мачту и, отскочив от нее, разорвался вне судна. Разорвись он раньше, для столпившихся на палубе пассажиров была бы беда. За первым выстрелом почти мгновенно последовал второй. По своей пылкости комендор орудня выстрелил самовольно. К счастью, бомба пролетела мимо и не причинила вреда — очевидно, в спешке комендор не успел прицелиться.

Впрочем, достаточно оказалось и второго выстрела: «Пароход немедленно остановил машину, повернулся носом к своему победителю и сдался». Вскоре к призовому судну уже спешила шлюпка. Это действительно был почтовый пароход «Ариэль», шедший из Нью-Йорка в Аспинвиль. На нем было 140 морских пехотинцев, несколько сухопутных и морских офицеров и, увы, свыше 500 пассажиров, большую часть из которых составляли женщины и дети. «Таким образом, «Алабама» поймала слона, с которым не знала что делать». Первое, что сделали — это под дулами наведенных орудий на «Ариэль» отправили призовой экипаж. С парохода забрали ценные вещи: «...судовые бумаги, три больших ящика с деньгами, 24-фунтовое нарезное орудие с боеприпасами, 125 новых штуцеров, 16 сабель и около 1000 комплектов амуниции». С морских пехотинцев и офицеров взяли слово, что «они не будут сражаться против Конфедеративных Штатов до тех пор, пока их равноценно не разменяют».

Однако на этом проблемы капитана Семса не закончились. Оставалось самое главное — решить, что делать с судном и пассажирами. «Ясно, что сжечь судно, пока на нем пассажиры, было нельзя. Взять же их на «Алабаму» было просто невозможно. Оставалось одно из двух: или отпустить судно, взяв выкупное обязательство, или держать его около себя в надежде на удачную встречу, которая могла бы помочь в этом деле». Семс предпочел второе. Забрав на ночь к себе капитана «Ариэля», он приказал призовому экипажу держаться в течение ночи рядом с «Алабамой». Утром приняли дополнительные меры предосторожности: «...отвязали на «Ариэли» часть парусов, а с машины сняли крышку от золотника и паровой клапан».

Однако встречного судна не попадалось. Тогда решили отконвоировать приз в Кингстон на Ямайку, высадить там пассажиров, запастись с «Ариэли» углем и провизией, затем отвести ее в море и сжечь. Так прошли сутки. На следующее

Карта рейдерства «Алабамы»

утро погода стояла отличная. Шли в Кингстон. Около 7 ч 30 мин сбавили ход, чтобы дать возможность призу поспевать за собой, и в это время произошло самое неприятное — поломалась машина. Теперь у «Алабамы» оставались одни паруса. Угнаться в случае чего за «Ариэлью» практически было невозможно. Вскоре попалось встречное судно. Оно было нейтральное и только что вышло из Кингстона. Судно сообщило, что порт охвачен эпидемией желтой лихорадки и идти туда небезопасно. Так разрушились планы Семса высадить пассажиров на остров и сжечь приз. «Чувство человеколюбия не позволило мне подвергнуть опасности эпидемии почти 700 пассажиров, особенно женщин и детей». Оставалось одно — отпустить «Ариэль». Тотчас на корабль была послана шлюпка за капитаном. Делать все это приходилось быстро и скрытно. Узнай капитан о бедственном положении «Алабамы» — и ему ничто не стоило бы уйти от нее, захватив с собой еще и призовую команду. Когда капитан узнал, что дело идет к освобождению его судна, он был крайне удивлен. Теперь речь пошла о выкупной цене. Капитан боялся, что победитель передумает, а победитель торопился, боясь, что капитан узнает о его критическом положении. Наконец обе стороны сошлись на сумме 261 тыс. долларов. Цена эта была не маленькая, но и не очень большая, если принять во внимание стоимость парохода. Как только договор был заключен, Семс спокойно вздохнул. Оба судна расстались с достаточно добрыми воспоминаниями друг о друге. Потом пассажиры «Ариэля» рассказывали, что непрошеные гости вели себя корректно.

Итак, «Ариэль» продолжила свой путь. «Алабаме» же предстоял ремонт машины. Трое суток только и было слышно — стук молотков да скрежет напильников. Работа продолжалась от рассвета и до поздней ночи. Все это время «Алабама» держалась севернее Ямайки, подальше от оживленных торговых путей. «Днем шли под малыми парусами, ночью ложились в дрейф». Наконец механик доложил: «Готов дать ход». Крейсер возобновил свои действия.

Почти неделю море было пустынным. Наконец 21 февраля в 8 ч утра на горизонте открылось сразу четыре судна. Два находились на ветре далеко впереди и гнаться за ними не стоило. Целью своей погони Семс выбрал два подветренных судна, которые о чем-то очень усердно сигналили друг другу. Когда переговоры окончились, суда расстались. При этом оба легли на противоположные курсы. Видимо, они хотели избежать погони «Алабамы», которая к этому времени уже шла к ним под всеми парусами. Однако провести «Алабаму» было трудно. Определив, что одно из судов идет явно медленнее второго и несомненно является призом, она направилась сначала к нему, при этом срочно начала разводить пары. Расчет оказался верный. Когда «Алабама» подошла к преследуемому судну, машина уже работала на полную силу. По обыкновению сделали холостой выстрел, но незнакомец, не обращая на него внимания, продолжал идти прежним курсом. Ясно было, он решил жертвовать собой, чтобы выручить товарища. Увы, его рыцарское самоотвержение ни к чему не привело. Второй выстрел был сделан ядром, пролетевшим между его снастями. Поняв, что крейсер не собирается церемониться, судно немедленно легло в дрейф и подняло флаг Соединенных Штатов. Назначив на него призовой экипаж, «Алабама» развернулась и полным ходом направилась за вторым беглецом, успевшим уйти уже миль на 15. Через несколько часов она была у него. Как только расстояние между судами сократилось до трех миль, незнакомец поднял флаг Соединенных Штатов и лег в дрейф. Даже беглое знакомство с судовыми документами показало, что оснований на нейтральность груза у него нет. Перевезя к себе команду и капитана, барк сожгли. Пока один приз горел, отправились за первым. Призовой капитан сообщил сигналом, что приз называется «Голден Игл», идет из Тихого океана и также не имеет документов, подтверждающих нейтральность его груза. Вскоре «Голден Игл» горел, как и его товарищ. Аналогичная судьба постигла и другие суда. И снова возникла проблема многочисленных пленных. Для этого пришлось сделать короткий заход в Сан-Доминго на Гаити. Вопрос с пленными решился быстро, и вскоре «Алабама» уже была в океане. Ее курс лежал в Центральную Атлантику и далее на юг к островам Фернанду-ди-Норонья. Снова были призы, снова в океане горели суда, снова палубы «Алабамы» заполнились пленными. За время плавания, а оно продолжалось более двух месяцев, северяне потеряли почти полтора десятка судов. Правда, «призы, — как писал Семс, — имели возможность отомстить своим победителям. На крейсере стали появляться пьяные. Частые поездки на призы давали возможность там напиваться. А так как во хмелю редко кто бывает спокоен, то дисциплина на «Алабаме» упала».

Одному из призов — «Луизе Гатч», груженной кардифским углем, Семс был особенно рад. Планировавшаяся вторая встреча с «Агриппиной» не состоялась, а уголь «Алабаме» требовался позарез. Попытались загрузить уголь с «Луизы Гатч» в океане. Однако все попытки оказались безрезультатными. Шлюпки с углем с шедшей на буксире «Луизы Гатч» подтягивали к «Алабаме». При этом ход приходилось стопорить: стоило дать ход снова, как буксир рвался. Надо было его заводить заново. На это уходила масса времени и сил, поэтому от затеи загрузиться углем в океане пришлось отказаться. Решили идти к острову Фернанду-ди-Норонья. «К рассвету мы были от него милях в 38 или 40, но уже увидели его пик. В 2 1/2 часа пополудни пришли на якорное место и отдали якорь. Приз поставили рядом. В коммерческом отношении Фернанду-ди-Норонья занимает самое ничтожное место среди других уголков Земли. Суда его посещают редко, хотя мимо проходят очень многие. Это крутая живописная скала среди океана. Одета она роскошной зеленью. Вершина горы главного острова обстроена маленькими фермами... Но как же здесь жарко! После сумерек подтянул приз к борту и начал погрузку угля».

Странно, но остров, принадлежащий Бразилии, которая не признала Конфедеративные Штаты, оказал «Алабаме» всяческое внимание и гостеприимство: «Губернатор известил меня, что я могу взять с берега мяса, свежей свинины, кур и проч.». То ли сказывалась его удаленность и затерянность в океане, то ли то, что губернатору — бывшему майору бразильской армии, сосланному сюда за какие-то провинности, очень уж было скучно на острове с населением 2 тыс. человек, тысяча из которых были ссыльными. На погрузку угля ушло несколько дней. Интересно, что попытка продать приз после его разгрузки за очень низкую цену — 20 тыс. долларов — так и не удалась: «Мне ответили, что столько денег не набрать на всем острове». Надо отметить, что гостеприимством губернатора Рафаэль Семс явно злоупотреблял. Свою стоянку на острове он использовал для неоднократных набегов на проходящие мимо суда. Не случайно губернатор провинции Пернабуку, в которую входил и Фернанду-ди-Норонья, для обеспечения нейтралитета Бразилии вынужден был вскоре отправить на остров три военных судна. «Алабаме» же после оставления на берегу 140 пленных было приказано покинуть остров в течение 24 ч. «В 9 1/2 утра 22 апреля мы снялись с якоря и взяли курс на Багию, куда пришли 11 мая. По пути взяли в плен и сожгли еще 4 судна». Одним из призов, попавшихся всепожирающей «Алабаме», оказался китобойный барк из Нью-Бедфорда. «Одиннадцать месяцев тому назад он вышел в море и в течение всего этого времени никуда не заходил. За целых три месяца до спуска «Алабамы» это маленькое судно уже рассекало волны и собирало продукты, которые теперь как нельзя более способствовали его сожжению. Утомительное плавание и какой грустный исход!» — такая запись появилась в дневнике Семса.

Известия о действиях «Алабамы» у острова Фернанду-ди-Норонья поступили на материк раньше, чей туда пришла она сама. Естественно, консул США усмотрел в них нарушение нейтралитета. Недовольный этим, он потребовал .даже смены губернатора, «...вся вина которого,—как считал Семс,— состояла лишь в том, что он позволил вам стоять на якоре. Да и в этом он не был виноват потому что не имел вооруженной силы, чтобы воспрепятствовать нам». Впрочем, губернатор провинции оказался решительнее. На следующий же день после прихода «Алабамы» в Багио он прислал Семсу письмо, в котором требовал, чтобы его корабль покинул территориальные воды Бразилии в течение 24 ч.

Между тем плавание на юг продолжалось. Вскоре «Алабама» достигла широт 25—30° S. И здесь были призы, были пленные. Наконец 27 июня она легла на курс Ost. Месяц плавания через Южную Атлантику, и вскоре «Алабама» отдала якорь в бухте Салданья, что чуть севернее Кейптауна. «Четверг, 30 июля. — записал в своем дневнике Семс. — Ночью небо и атмосфера были особенно прозрачны. В 8 часов утра съехал на берег, чтобы поверить хронометры. Впервые мне пришлось вступить на континент Африки». С приходом в Солданью Семс направил в Кейптаун губернатору английской колонии письмо, извещая о своем скором визите. Опубликованное в местных газетах это письмо « произвело не малое возбуждение публики. Угрюмый Кейптаун вдруг ожил, буквально весь поднялся на ноги и побежал встречать конфедеративный крейсер. Ступеньки биржи были заняты купцами, а граждане рассеялись по всем улицам, останавливаясь на таких местах, где можно было видеть вход на рейд знаменитого крейсера. Почти все магазины и лавки были закрыты, так что ничего ни купить, ни достать было невозможно».

Наконец ровно в час с сигнального поста сообщили: «От NW идет конфедеративный пароход «Алабама», а от SO федеративный барк». Меньше всего, очевидно, северяне ожидали такой встречи, но она произошла, и произошла на виду у всего Кейптауна. «Алабама» дала холостой выстрел, заставивший купца привестись к ветру. «Погода была совершенно ясная, а море спокойное. Барк медленно удалялся от крейсера. Со стороны казалось, что «Алабама» нарочно дает своей добыче ускользнуть от ее лап. На гафеле крейсера развевался конфедеративный флаг, а на стеньге барка был поднят полосатый флаг со звездами. Однако вскоре непонятная медлительность «Алабамы» стала ясна. Как кошка, стерегущая мышь, заранее намеченную в жертвы, она играла с барком, позволяя ему отойти от себя на несколько десятков ярдов. Затем крейсер поднял пары и ринулся на нее. Он обошел янки сначала с кормы, потом с носа. Его маневры были так четки, что, право, стоило спешить, чтобы полюбоваться ими. Когда маневр был закончен, «Алабама» послала шлюпку с призовым экипажем и от имени Конфедеративных Штатов объявила барк своим призом. После этого барк направился в море, а «Алабама» взяла курс в бухту. Все высоты, окружающие Столовую бухту, были усеяны народом. Дорогу на Пинкт Верт забили экипажи. Все окна вилл, построенных на склоне холма, были заняты зрительницами, махавшими платками изо всех сил. Хотя бы этим они хотели принять участие в общем энтузиазме. К центральной пристани было буквально не пробиться. Все желали хоть как-нибудь попасть в шлюпки.

«Следует ли принимать все это за сочувствие той или другой враждующей стороне? — писалось в одной газете. — Думается, что нет. Скорее всего, это выражение симпатий храбрости и мужеству «Алабамы», ее капитану и команде, которые в настоящее время являются предметом всеобщего внимания во всем мире». По словам Р. Семса, захваченный на глазах всего Кейптауна приз был барком Соединенных Штатов «Си Брайт». «Это наш пятьдесят шестой приз, — заметил Р. Семс. — Мы послали на него десять человек призовой команды и оставили там несколько матросов из его прежней команды. С ними он и ушел в море». На вопрос Р. Семсу, почему он сжигает многие суда, он ответил: «Некоторые государства жалуются, что я сжигаю суда, но что же мне делать, когда они сами держат такой строгий нейтралитет, что закрывают свои порты. Что мне остается делать с призами, как не жечь их?»

В Кейптауне «Алабама» простояла почти полтора месяца — грузили припасы, ремонтировали корабль и отдыхали. Семе обменивался дружескими визитами со своими английскими коллегами. Время летело быстро, и 25 октября 1863 года «Алабама» вышла в Индийский океан. С берега на корабль не возвратились 14 человек экипажа (такое случалось и раньше). «Как всегда, по выходе из порта «Алабама» превратилась в плавучую тюрьму, — писал Семс. — Я думаю, понадобится еще немало дней, чтобы вышибить грог из моей команды и восстановить порядок и старую дисциплину».

«Алабама» в Индийском океане, тревога в Сан-Франциско

Индийский океан Семс решил пересекать не кратчайшим путем — по диагонали, а углом — по широте и далее по меридиану. Сначала шли по широте 30—35°. Затем, пройдя архипелаг Сен-Поль, повернули на север к Яве. 16 октября Семе записал в своем дневнике: «Широта 34° 23' S, долгота 89° 55' Ost Суточное плавание 135 миль. Шторм. Идем в фордевинд под глухо зарифленными марселями и фоком. После полудня шторм еще покрепчал, а между полуночью и часом заревел совсем жестоко. Море покрылось пеной, в воздухе носятся брызги от воды. Хотя мы и идем не менее пятнадцати узлов, волнение за кормой поднимается совершенно отвесной стеной и каждую минуту грозит нас накрыть. Облака абсолютно черные, по временам шквал со снегом. Более дикое зрелище редко может предстать перед глазами».

Естественно, никаких призов в южных широтах Индийского океана быть не могло. Скорее всего, опасаясь встречи с кораблями северян и не имея практически никакой информации о противнике, Семс не хотел рисковать в открытом океане. В результате первый приз удалось захватить лишь 6 ноября на подходах к Яве, а еще через два дня с фор-салинга раздался давно желанный возглас «Земля!» Это была Ява. Зондский пролив прошли 8 ноября. В дневнике появилась запись: «Прошел проливом в милю шириной, между высокими и живописными островами. На первом из них видел несколько селений, расположенных в кокосовых рощах. Голые туземцы выбегают на берег и пристально смотрят на нас».

Теперь районом действий «Алабамы» стало Яванское и Южно-Китайское моря. Следует отметить, что плавание здесь больше походило на путешествие по экзотическим местам, чем на боевое крейсерство. Об этом свидетельствуют и записи в дневнике Семса:

«Пятница, 20 ноября. Спустил катер, поставил на нем рангоут и послал освидетельствовать несколько бараков, стоявших на берегу недалеко от нас.

Четверг, 3 декабря. С рассветом увидел у входа в бухту острова Кандор судно под французским флагом. Послал шлюпку разведать местность. В час пополудни шлюпка возвратилась с командиром французского военного судна. Я с удивлением узнал, что мы находимся в цивилизованном крае и что остров Кандор принадлежит французам. На восточной стороне острова есть казармы для 50—60 человек гарнизона.

Пятница, 4 декабря. Бухта чрезвычайно живописна. Крутые горы поднимаются прямо из воды на 1800 футов. Весь их склон сплошь покрыт зеленью. На северном берегу французы построили два или три барака и сложили несколько плохеньких пристаней из больших камней. Высадился на одну из них для поверки хронометров. Остров находится под управлением мичмана, а командир джонки — гардемарин. Так что мы очень высокие чины.

Суббота, 5 декабря. Утром забавлялся, наблюдая стадо диких обезьян. Они уселись на противоположном песчаном берегу и, по-видимому, очень внимательно следили за движениями у нас на судне. Здесь очень много этих карикатур на человечество. Вчера, например, когда к берегу пристала наша шлюпка, вокруг нее собралось множество молодых обезьян и ну давай прыгать. Когда они уж очень развозились, одна старая обезьяна крикнула им что-то и они мгновенно скрылись в густом лесу. Здешние французские офицеры слышали о нас и верили, что мы топим или сжигаем любое судно, попавшееся к нам в плен со всеми людьми. Поэтому они приняли нашего офицера сначала очень холодно. Но потом, когда узнали, что мы такие же христиане, как и они, и не делаем подобных зверств, были с нами чрезвычайно любезны.

Понедельник, 7 декабря. Сегодня меня посетил начальник острова. Он чрезвычайно приятный и любознательный молодой человек. Отзывается о нас очень дружелюбно и сочувственно. Место, которое он занимает, конечно, лестно для его лет и такого маленького чина. Французы овладели этим островом два с половиной года тому назад. Начальник привез мне карту острова. Он спрашивает, зачем на первом месте якорной стоянки мы подняли свой флаг, и очень удивился, что мы не слышали о том, что французы овладели этим островом. Я ответил, что имел намерение сам овладеть им, но французы меня опередили. Он привез мне хлеб, соль, поросенка и фруктов».

Вскоре Семсу стало ясно, что богатого улова на призы в Филиппинском и Южно-Китайском морях не будет: «Здесь неприятельских коммерческих судов очень мало — 20 или 30 в год. Да и те могут свободно укрыться от нас, выбирая различные проходы в Индийский океан, а их здесь очень много. Что же касается до иностранной торговли между Китаем, Калькуттой и Австралией, то она если и производится на судах Соединенных Штатов, то не представляет для нас никакой выгоды, так как все, что мы можем делать с судами янки, это отпускать их под выкуп, так как груз нейтральный. Да и много ли таких судов?» Семс принимает решение возвращаться в Атлантику. Да и «Алабама» в результате столь интенсивного плавания нуждалась в ремонте.

Между тем о намерениях Семса в Соединенных Штатах, естественно, ничего не знали. Слухи же ходили разные. Больше всего опасались, что «Алабама» появится у западного побережья континента, где у северян практически не было никакого флота. Ожидая набега рейдера, особенно тревожно жил Сан-Франциско. Именно здесь и не обошлось без происшествий. В то время, когда в Сан-Франциско ожидали нападения южноамериканского крейсера, туда стали собираться корабли эскадры адмирала А. А. Попова, пришедшей в Соединенные Штаты с дружественным визитом. Естественно, на что жители Сан-Франциско рассчитывали, это на «заступничество русской эскадры, пользовавшейся их гостеприимством». В связи с этим эскадра А. А. Попова находилась в ежеминутной готовности дать отпор в случае нападения «Алабамы» на город.

Надо же было случиться такому совпадению, что один из кораблей Попова — клипер «Абрек» по своему внешнему виду настолько походил на «Алабаму», что в первый момент его появления на рейде он был принят за южноамериканский крейсер. Столкновение с американскими фортами удалось предотвратить только благодаря решительным действиям командира «Абрека» капитана второго ранга К. П. Пилкина, в будущем известного русского адмирала. Вот как описывают очевидцы этот инцидент: «Брандвахтенный пароход открыл огонь по входящему на рейд клиперу, а береговые форты готовились последовать его примеру. В эту критическую минуту блестяще проявились свойственные К. П. Пилкину находчивость и хладнокровие. Почти мгновенно поняв, в чем дело, сообразив, что для клипера не опасны мелкие пушки брандвахты, но огонь фортов может оказаться роковым, он не задумываясь направил клипер к борту брандвахтенного парохода, пробил тревогу и, подойдя вплотную к брандвахте, прикрывшись ею, вызвал наверх абордажные партии. На пароходе к этому времени недоразумение уже выяснилось, и русский клипер был принят с большим воодушевлением».

Будучи человеком решительным и самостоятельным, Попов принял однозначное решение — взять Сан-Франциско под свою защиту. Эскадра начала готовиться к боевым действиям против крейсеров южан и в частности против «Алабамы». Однако из Петербурга последовало предупреждение — Россия должна держаться строгого нейтралитета: «Действия корсар в открытом море нас не касаются; даже в случае нападения их на форты. Обязанность вашего превосходительства соблюдать строгий нейтралитет». Исходя из принципа невмешательства во внутренние дела Соединенных Штатов, командующему эскадрой предоставлялось право применять оружие лишь в том случае, если крейсер южан, пройдя форты, будет угрожать непосредственно самому городу. «В этом случае, — указывалось Попову, — Вы имеете право единственно во имя человеколюбия, а не политики употребить влияние Ваше для предупреждения зла».

Впрочем, все обошлось благополучно. До Сан-Франциско «Алабама» так и не дошла. Ее обратный путь лежал через Сингапур, Малаккский пролив и Бенгальский залив в Индийский океан. В дневнике Семса читаем:

«Воскресенье, 20 декабря. Погода мрачная. Решил остаться у острова Аора до завтра, затем идти в Сингапур. Утром погода прояснилась. Открылось еще несколько островов, которые вчера не были видны. Аор живописен и красив. К нам приехало несколько туземцев с небольшим количеством кур, яиц и кокосов. Они рослые и толще туземцев Кондора. Их лодки легки и с сидящими в них полунагими или легко одетыми туземцами представляют хорошую картину. Вечером слушали, как они играют на своих инструментах. Признаюсь, кваканье лягушек гораздо приятнее. Здешние островитяне ничто более, как кочующее племя, которое ведет праздную ленивую жизнь, сопровождаемую грабежами. После полудня пошел сильный дождь. Теперь, если Богу угодно, иду в Сингапур.

Вторник, 22 декабря. В 9 1/2 ч утра приехал лоцман и повел нас в Нью-Харбор к угольным магазинам. Сингапур совсем большой город и подает большие надежды в будущем. Здешние англичане за благоприятный для здоровья климат называют эту местность Восточной Мадейрой. На рейде 22 американца. Однако, увы, все они еще в ожидании груза.

Четверг, 24 декабря. Облачно. Пятеро из моей команды бежало прошлой ночью. В 8 1/2 ч снялся с якоря, правил в Малаккский пролив. На горизонте видно несколько судов.

Около часу пополудни сделал холостой выстрел и заставил лечь в дрейф одно судно, по наружности американское, а по флагу английское. Послал офицера освидетельствовать незнакомца. Когда офицер возвратился, то доложил, что судно американское, но имеет английский регистр и шкипер не хочет ехать к нам. Нечего делать, поехал сам. Как я и не сомневался, трансфер был фальшивый, а потому взял судно в плен и сжег его. В 11 1/2 ч встал на якорь в четырех милях от Малакки, чтобы выгрузить пленных».

Новый, 1864 год «Алабама» встречала уже в Индийском океане. Ее дальнейший путь лежал к Цейлону, мимо южной оконечности Индии, вдоль восточного побережья Африки и далее через Мозамбикский пролив к мысу Доброй Надежды. Вот одна из записей в дневнике Семса на этом участке плавания где большинство стран были мусульманские: «Ночью я заснул под шум бурунов, разбивавшихся у берега. Как приятно наслаждаться благоуханием берегового воздуха, который приносит нам ветер с берега, а мои матросы на берегу скучают—природа для них не имеет никакой прелести, потому что спиртного здесь достать нельзя! Если бы я остался здесь долее, то досылал бы их на берег в качестве

В Кейптаун «Алабама» пришла 12 марта 1864 года. Плавание в Индийском океане, Яванском и Южно-Китайском морях протяженностью более 12 тыс. миль заняло почти пять месяцев. После непродолжительной стоянки в Кейптауне «Алабама» снова вышла в океан. Теперь ее курс лежал в Европу. Опять были погони, опять были призы и никакого ослабления в интенсивности действий против торгового судоходства северян. Продвигаясь постоянно на север, «Алабама», по существу, дважды пересекла Атлантический океан. Последний приз ею был взят 27 апреля. Им стал шедший в Ныо-Йорк барк «Тайкун». Судно не имело никаких документов, которые подтверждали бы нейтральность его груза. «Тайкун» сожгли. Эго была последняя, 64-я жертва «Алабамы». После этого на пути в Европу «Алабама» встретила в Атлантике еще 19 судов, но ни одного американского. 11 нюня 1864 года она вошла в Шербур.

Последний бой под Шербуром

Незадолго до прихода в Шербур Семс записал в своем дневнике: «Судно мое износилось, так же как и его командир». Тяжелое двухлетнее плавание измотало физически и морально не только командира, но и экипаж, требовался ремонт и «Алабаме». Ее корпус оброс, машина износилась, такелаж ослаб. Всю надежду возлагали на Шербур. Но судьба распорядилась иначе. Не прошло и трех дней после постановки на якорь, как на подходах к Шербуру показался североамериканский корвет «Кирсардж». «Появление «Кирсарджа», — записал в своем дневнике Семс, — произвело большое волнение на моем судне, немедленно послал на берег заказать уголь, спустил реи с бизань-мачты и все брам-реи; вообще начал готовиться к бою».

Несомненно, приход «Кирсарджа» не был случаен. С появлением «Алабамы» американский консул в Шербуре немедленно телеграфировал об этом своим коллегам в порты Англии и Франции. И вот старый знакомый Семса, в свое время заблокировавший «Сэмтера» в Гибралтаре, снова замаячил на горизонте. По своим размерам и вооружению это был корабль, близкий к «Алабаме». Корвет имел водоизмещение 1030 т, был вооружен двумя 11-дюймовыми гладкоствольными орудиями и пятью нарезными — четырьмя 32-фунтовыми и одним 28-фунтовым. Командовал «Кирсарджем» опытный моряк, когда-то сослуживец Семса капитан Д. Уинслоу. Заходить в порт он не стал, и не случайно. В противном случае закон о нейтралитете запретил бы ему покидать порт ранее, чем через 24 ч после ухода «Алабамы». Намерения же Уинслоу были решительные — уничтожить пирата. Иначе «Алабаму» северяне и не воспринимали. Строго держась вне территориальных вод Франции, командир «Кирсарджа» был готов ждать сколь угодно долго.

Впрочем, не собирался избегать боя и Семс. Нападки северян, не называвших его иначе как разбойник и трус, нападающий только на беззащитные суда, раздражали его. Надежда увенчать свою блестящую карьеру корсара ослепительной победой над янки, которых он ненавидел и презирал,

Схема маневрирования «Алабамы» и «Кирсарджа» во время боя под Шербуром

 буквально захватила его. И еще Семс верил в свое счастье. Впрочем, так или иначе, но через консула Соединенных Штатов он послал командиру «Кирсарджа» вызов на поединок. Семс просил его не уходить и обещал, что, как только закончит приготовления, выйдет на бой: «Моя команда хорошо настроена. Спокойствие и решимость преобладают как в офицерах, так и в нижних чинах. Сражение, без сомнений, будет упорное. Оба судна одинаковы по боевой силе, и я не считаю себя вправе отклонить бой. Бог да защитит правого и да ниспошлет благословение на души тех, кто погибнет!»

Как относились к предстоящему бою французы? Дуэли во Франции пользовались большой популярностью, и потому французы с нетерпением ждали предстоящее единоборство двух крейсеров. Французские моряки были согласны с Семсом — маневры «Кирсарджа» оскорбительны для «Алабамы» и ей ничего не остается делать, как выйти в море и вступить в бой. Строго соблюдая нейтралитет, местные власти даже запретили кому-либо выходить на мол без особого разрешения, дабы исключить всякую возможность передачи на «Кирсардж» каких-либо сигналов о действиях «Алабамы».

Бой был назначен на воскресенье 19 июня. В 9 ч 30 мин «Алабама» снялась с якоря и «под парами» вышла из гавани. Неотступно за ней следовал французский броненосный фрегат «Куронне». Его задача заключалась в наблюдении, чтобы не были нарушены международные законы и сражение произошло вне территориальных вод Франции. Оказавшаяся случайно в это время на внешнем рейде английская паровая яхта «Дирхаунд» с ее владельцем так же последовала за «Алабамой», но на почтительном расстоянии. Казалось, все благоприятствовало предстоящему событию: «Стоявшая последнее время дурная погода уступила легкому береговому бризу, зыбь атлантической волны улеглась, небо прояснилось. Весь Шербур высыпал на высоты над городом, облепил бастионы и мол. Даже рыцарские турниры не могли похвалиться таким множеством зрителей».

«Алабама» шла прямо на «Кирсардж». Когда приготовления к бою были закончены, Семс собрал команду: «Офицеры и матросы «Алабамы»! Наконец, после того как вы пустили ко дну «Гаттерас», вам предоставляется возможность второй раз встретиться с противником. В то время все вы остались живы. Ограждая себя нейтральными флагами, вы истребили и разогнали почти половину коммерческого флота нашего врага. Это заслуга, которой вы имеете право гордиться. Весь цивилизованный мир знаком с названием вашего судна. Ужели теперь вы позволите омрачить это имя? Не хочу и думать об этом. Помните, что мы в Английском канале, в этом хранилище мировой славы ваших предков. На вас смотрит вся Европа. Флаг, развевающийся над вашими головами, принадлежит юной республике. Он всегда с презрением встречал врага. Покажите всему свету, что вы умеете его ценить. По орудиям!» Слова Семса были встречены с восторгом: «Да здравствует Юг!», «Да здравствует генерал Ли и его армия!».

Пройдя границу территориальных вод, «Куронне» отделился от «Алабамы» и возвратился в территориальные воды. Недалеко от него остановилась и «Дирхаунд». Теперь «Алабама» шла одна. Расстояние между противниками сокращалось медленно. Как писал в своем рапорте Д. Уинслоу, «...заметив выходящую из гавани «Алабаму», мы немедленно поворотили в море, чтобы как можно далее удалиться

Последние минуты боя «Алабамы» с «Кирсарджем». «Алабама» тонет

от французских территориальных вод». Зрителям на берегу начало даже казаться, что «Кирсардж» хочет избежать боя. Однако это было не так. Отойдя от берега на дистанцию 7 миль, «Кирсардж» развернулся и направился навстречу «Алабаме». Теперь расстояние между противниками начало сокращаться быстро. Когда оно стало не более мили, «Алабама» первая открыла огонь. Вскоре ответил и «Кирсардж». Сражение началось. Тщетно пытался Семс свалиться на абордаж. Продолжая вести огонь, «Кирсардж» отворачивал в сторону. «Алабама» следовала за ним. В результате, сохраняя между собой дистанцию от 3 до 5 кабельтовых, корабли описывали циркуляцию за циркуляцией. За время боя, продолжавшегося немногим более часа, они описали семь кругов. Интенсивный огонь велся и с той и с другой стороны. Стреляли и ядрами, и бомбами. Несмотря на более сильную артиллерию «Кирсарджа», а также на то, что его борта в районе машинного отделения были прикрыты якорными цепями, вначале казалось, что перевес на стороне «Алабамы». Семс упорно стремился сойтись на абордаж. Однако неожиданно один из нарезных снарядов «Кирсарджа» попал в машину «Алабамы». Мгновенно машинное отделение наполнилось паром. На «Кирсардже» заметили обильно выходящий из люков и иллюминаторов пар. Стало ясно, что противник теряет ход. Подойдя на меньшую дистанцию с носа, «Кирсардж» дал залп всем бортом. Положение южан стало критическим. Борт «Алабамы» оказался снесен на 4 фута. Через пробоины хлынула вода. Семс приказал поставить паруса и попытался направить судно к берегу, но ветер был слишком слаб. Корабль все больше и больше оседал на корму. Ничего не оставалось делать, как спустить флаг. Последний залп «Алабама» дала, когда шла уже ко дну и се орудия своими стволами касались поверхности воды: «Еще несколько мгновений и флаг южан задержался над поверхностью воды, но потом и он исчез в волнах». На воде остались только офицеры и матросы, успевшие покинуть корабль. Их начали подбирать «Кирсардж» и английская паровая яхта «Дирхаунд», предварительно спросив на то разрешение у «Кирсарджа». «Кирсардж» поднял 70 человек,

Рейдер южан «Шинандоа» сжигает китобойные суда северян. Их экипажи отправлены домой на одном из судов

 «Дирхаунд» — капитана Семса и 40 человек. Несколько человек были спасены французскими лоцманскими судами. Утонуло 19 человек. Убитых на «Алабаме» было 7 человек и 21 ранен. На «Кирсардже» убит был один, ранено 2. Весь бой занял чуть больше часа. За это время «Алабама» произвела 370 выстрелов. В корпус же «Кирсарджа» попало всего 14 снарядов и ядер (около 4 %), несколько попало в рангоут и такелаж. «Кирсардж» выстрелил 173 снаряда. Из них в цель попали 40 (23 %). Что и говорить, подготовка артиллеристов северян оказалась намного лучше. Несомненно, сказалось и преимущество «Кирсарджа» в нарезных орудиях.

Что еще можно сказать о знаменитом бое? Закончив подъем плавающих южан, «Дирхаунд», неожиданно для «Кирсарджа», вместо того чтобы передать пленных, направилась прямо в Англию. Позднее в своем рапорте Д. Уинслоу писал: «Знай я, что это будет так, я бы утопил ее вместе с “Алабамой”». На «Дирхаунде» в Англию прибыл и Семс. Дождавшись окончания Гражданской войны, он вернулся на родину, там открыл юридическую контору и занялся адвокатской деятельностью, еще писал мемуары. Янки он продолжал презирать и ненавидеть до конца своих дней. Умер Р. Семс в 1877 году в г. Мобил родного штата Алабама.

Международный суд в Женеве

Гражданская война в Северной Америке закончилась полным поражением рабовладельческих штатов. 3 апреля 1865 года над столицей южан Ричмондом взвился звездно-полосатый флаг. Прошло еще два месяца и последние части южан сложили оружие. Естественно, прекратили свои разбойные действия на океанских коммуникациях и их рейдеры. Однако вопрос о роли Великобритании в строительстве некоторых из них, а также в снабжении их оружием и боеприпасами американцы снимать с повестки дня не собирались. Правительство Соединенных Штатов считало, что Англия грубо нарушила свой нейтралитет, объявленный еще 13 мая 1861 года, и должна за это нести материальную ответственность. «Алабама» была не единственным рейдером южан, действовавшим в океане. Таких рейдеров было около полутора десятка. К трем из них Великобритания имела самое непосредственное отношение. Это — «Алабама», «Флорида» и «Шинандоа».

Как и «Алабама», «Флорида» строилась в Англии на ливерпульской верфи в Беркенхеде. Сначала она называлась «Орето» и предназначалась якобы для плавания в Средиземном море. Однако покинув верфь, «Орето» направилась не в Средиземное море, а на Багамские острова в Нассау. Там с помощью англичан она была вооружена южанами, переименована во «Флориду» и направилась в Мексиканский залив. Преодолев блокаду северян, «Флорида» прорвалась в залив Мобил и оставалась там под прикрытием береговых батарей в течение четырех месяцев. Затем повторно прорвав блокаду, она вырвалась в Атлантический океан и действовала там как рейдер в течение почти двух лет, пока северяне не заблокировали ее у бразильского побережья недалеко от Салвадора.

Схожа и история «Шинандоа». В конце 1864 года конфедераты обратили внимание на построенное в Глазго быстроходное торговое судно «Си Кинг». После его возвращения из Бомбея в Лондон они приобрели его и переименовали в «Шинандоа». Под видом торгового судна «Шинандоа» направилось на Мадейру. Здесь оно встретилось с пришедшим из Ливерпуля зафрахтованным южанами судном, с которого приняло орудия и боеприпасы. Далее путь «Шинандоа» лежал вокруг мыса Доброй Надежды в Мельбурн. После непродолжительного ремонта и довооружения «Шинандоа» направилось в южную часть Тихого океана к местам китобойного промысла. Обнаруженные здесь четыре североамериканских китобоя были сожжены. Среди захваченных у китобоев трофеев оказались и карты северных промыслов, где обычно концентрировался весь американский китобойный флот. Воспользовавшись полученной информацией, «Шинандоа» направилось на север. К концу мая 1865 года рейдер появился сначала в Охотском море, а потом в Беринговом. Его жертвами стали 24 китобойных судна, многие из которых были захвачены и сожжены уже после окончания войны.

Признавать свою ответственность за действия южно-американских рейдеров Великобритания категорически отказывалась. Отказывалась она и от передачи спора на рассмотрение третейского суда. Подобное рассмотрение, заявил в 1865 году британский министр иностранных дел лорд Рассель, не может быть передано Международному суду «без умаления чести и достоинства британской короны и британской нации. Правительство Ее Величества, — заявил министр,—является единственным блюстителем своей чести».

Между тем Соединенные Штаты от своих претензий не отказывались. Переговоры между двумя странами шли тяжело. Подчас они принимали угрожающий характер. Наконец в феврале 1871 года обе стороны договорились, что спор будет решен с помощью комиссии. Собравшаяся 8 марта 1871 года в Вашингтоне двусторонняя комиссия пришла к соглашению относительно международно-правовых принципов, обязательных для решения этого и подобных споров. В историю Международного морского права они вошли как «Вашингтонские правила». Их суть сводилась к трем основным положениям: 1. Нейтральные государства должны «наблюдать, чтобы в их пределах не вооружались крейсерские суда для враждебных действий против какой-нибудь из воюющих сторон». 2. Нейтральные государства должны «воспрещать воюющим государствам пользоваться нейтральными портами и водами для заготовления военных запасов или оружия или же для вербовки солдат». 3. Нейтральные государства должны «зорко следить за тем, чтобы в подвластных им портах и водах не производилось нарушение двух предыдущих статей и чтобы никто из подданных нейтральной державы не допускал подобных решений». К признанию этих правил Соединенные Штаты и Великобритания пригласили присоединиться и все другие морские державы.

Что же касается конкретного вопроса, соответствовали ли этим правилам действия Великобритании во время Гражданской войны и справедливы ли требования правительства Соединенных Штатов о возмещении понесенного ими ущерба, то на него комиссия предложила ответить Международному третейскому суду. В его состав предлагалось включить по одному представителю от каждой из спорящих сторон и, кроме того, от короля Италии, от Швейцарского союзного Совета и от императора Бразилии. Суд должен был собраться в Женеве. Вашингтонское соглашение было ратифицировано сенатом США 25 мая 1871 года и королевой Великобритании 17 июня 1871 года.

В Женеве Международный третейский суд собрался в декабре 1871-го. В его состав вошли: от Соединенных Штатов — Ч. Ф. Адамс, от Великобритании — сэр А. Конбурн, от Италии — граф Ф. Склопис (председатель), от Швейцарии — Стемпарли и от Бразилии — виконт д’Итаюба. Каждому из судей представители Соединенных Штатов и Великобритании вручили «печатные аргументы», представляющие свое видение спорного вопроса. Новым и неожиданным требованием Соединенных Штатов на третейском суде явилось требование о возмещении не только прямых убытков, нанесенных конфедеративными крейсерами в результате нарушения Англией своего нейтралитета, но и косвенных убытков, произошедших в результате подъема страховых ставок, необходимости преследовать крейсера южан и т. п. Англия категорически заявила, что если третейский суд будет рассматривать вопрос о косвенных убытках, она не признает его решения. Суд счел себя некомпетентным в решении вопроса о косвенных убытках, и это позволило довести дело до конца.

15 сентября 1872 года, приняв в соображение «Вашингтонские правила», а также «требования, возражения, документы, доказательства и аргументы, а равно все другие сообщения, сделанные ему сторонами во время заседаний, и тщательно и беспристрастно рассмотрев их», суд закончил свою работу и обнародовал приговор. Суд признал, что английское правительство нарушило принципы Международного морского права в части нейтралитета. В деле «Алабамы» оно не выполнило требований 1-й и 2-й статьи Вашингтонского договора, в деле «Флориды» — всех трех статей, а в деле «Шинандоа» — 2-й и 3-й. Суд определил убытки, нанесенные Соединенным Штатам в результате нарушения Англией нейтралитета, с учетом процентов за время, прошедшее с момента нанесения ущерба. Обе стороны признали приговор Международного третейского суда. Англия возместила Соединенным Штатам убытки, причиненные ее действиями во время Гражданской войны.