Глава первая

Изящными пальцами женщина приподняла левый рукав. Первая камера дала крупным планом синеватое пятно на ее плече. Пятно было похоже на разноцветную плесень, присутствие которой казалось совершенно неуместным на чистой мерцающей коже.

— Это никогда не исчезает, — сказала женщина мягким голосом.

Линн Марчетт, стоявшая спиной к публике в центральном проходе, посмотрела на ближайший монитор.

— Не исчезает? — спросила Линн в микрофон, который держала в руке. — Это татуировка?

— Нет. Это — синяк.

— Но все синяки когда-либо проходят. А вы говорите, что этот остается всегда?

Женщина кивнула:

— Если мы ехали куда-то на машине и сбивались с дороги, мой муж бил меня в это место кулаком. Он делал это так часто, что в конце концов синяк перестал проходить.

Все гости, находящиеся на съемочной площадке, а это были в основном женщины, смотрели на нее с грустным пониманием. Линн спросила:

— А почему он хотел, чтобы вы указывали дорогу?

— Я не указывала дорогу.

— Он бил вас в любом случае.

— Да.

Никто из гостей не проявил ни малейшего удивления. Так как все они были жертвами жестокого обращения в браке, то каждодневные безумные поступки были им хорошо знакомы.

— Вы ничего не говорили и ничего не делали, но ваш муж все равно бил вас, когда не знал, куда ехать.

— Да, — сказала женщина.

— Срывал на вас свою злость. Точнее говоря, использовал вас как боксерскую грушу.

— Совершенно верно.

Качая головой, Линн повернулась к публике, чтобы выслушать вопросы. Она протянула микрофон негритянке лет тридцати.

— Я хотела бы спросить всех присутствующих дам, что же в конце концов заставило их обратиться за помощью?

Искусно усмиряя страсти среди гостей программы, Линн внимательно оглядывала сидящих в студии в поисках тех, кто мог задать следующие вопросы. Тот час, который она проводила перед шоу, знакомясь со всеми, кто пришел на передачу, помогал ей понять, каких вопросов от кого можно ждать. Эта способность отбирать наиболее многообещающие варианты, одновременно находя применение каждой мелочи, была несомненно бесценным талантом. Такой талант был у Опры, Фила и Салли Джесси. Ей оставалось только надеяться, что она обладает и другими качествами, присущими этим людям. Похоже, что руководство Третьего канала считало, что они у нее есть.

Иногда и самой Линн казалось, что это так.

Атлетически сложенный молодой блондин спросил о том, не могли ли некоторые женщины спровоцировать подобное отношение. Линн постаралась успокоить аудиторию, отреагировавшую на этот вопрос гулом возмущения. Она обратилась к участнице, которая одна в этом шуме сохраняла молчание. Это была пожилая седая дама, которая в этот момент откинула назад свои волосы, открыв тем самым лицо.

— Вы хотите нам что-то показать, Вера? Покажите, пожалуйста, Веру крупным планом.

Через секунду все мониторы показывали шрам шириной в дюйм, который пересекал лицо Веры от уха до середины лба.

— Как это произошло? — спросила Линн.

— Он бросился на меня со стамеской. И бил меня прямо по лицу.

Заметив знак, поданный ей режиссером, Линн повернулась к камере:

— Через минуту мы продолжим наш разговор с этими мужественными женщинами.

* * *

Линн пожимала руки участникам программы, покидавшим Зеленую комнату, и желала им всего хорошего. Несколько женщин крепко обняли ее на прощанье.

Чувства, которые Линн испытывала к тем, кого она приглашала в свои программы, были самыми разными. Ей нравилось вступать в полемику перед камерой с неряшливо одетыми домовладельцами, преступно обиравшими своих жильцов, но позже общение с ними вызывало у нее чувство отвращения. Когда же она сталкивалась с несчастными жертвами, ей хотелось отвезти их к себе домой и накормить гороховым супом.

Кара Миллет, продюсер Линн, похлопала ее по плечу, когда она прощалась с последней участницей передачи. Кара была пухленькой рыжеволосой женщиной и всегда носила яркие юбки в цыганском стиле.

— Великолепное шоу.

Линн обернулась:

— Спасибо.

— Ты не собираешься напомнить мне, как я сопротивлялась тому, чтобы эта тема, обсуждавшаяся не один раз, всплывала в очередной нашей программе?

Линн улыбнулась, встряхнув своими темными волнистыми волосами:

— Я знала, что права. У нас не так уж много программ о жестокости в семье. Люди смотрят их на одном дыхании, а затем с нетерпением ждут следующих.

— Все дело в том, как ты преподносишь тему. Ты не скрываешь того, что думаешь. Ты привлекаешь зрителей, потому что они верят, что твои гости и сама тема не становятся для тебя лишь способом добиться успеха.

Линн вытащила кусок пончика из мусора, валявшегося около кофейного автомата.

— Каждый, кто делает свою программу, заботится лишь о том, как бы его распрекрасный хвост не поблек, да перья не помялись. Вот — Джералдо, — сказала она, принимая экстравагантную позу, — со своими монашками-клептоманками. А вот — Салли… с шизофреничками-феминистками. Простые жизненные проблемы, которые кажутся слишком обыденными, превращаются в ничто и уступают место развлекательному моменту.

— Как? Еще одна избитая жена? Скучища. Там есть что-нибудь повеселее?

— Не ешь это. — Кара взяла кусок пончика. — Я дам тебе свежий.

Линн забрала кусок обратно.

— Мне нужно только что-нибудь куснуть. Я собираюсь на ужин к брату. Он расстраивается, когда я не наедаюсь у него до отвала.

— Да. Звонила твоя невестка. Она хочет знать, придешь ли ты с приятелем.

— Я уже говорила ей, что приду одна.

Зазвонил висевший на стене телефон. Кара нажала светящуюся кнопку.

— Шоу «Линн Марчетт». Чем могу помочь?.. Да, она как раз здесь.

Кара прижала трубку к груди и сказала одними губами: «Оррин». Линн схватила трубку.

— Деннис?

— Привет, Линн. Это было чертовски хорошее шоу.

— Тебе понравилось?

Генеральный менеджер тихо рассмеялся:

— Понравилось, и не только мне. Пятеро представителей КТВ смотрели вместе со мной в офисе.

Ее сердце оборвалось.

— И что они думают?

— Они были поражены. Они говорят о показе программы по общенациональному телевидению.

— Общенациональному? О Боже. Деннис, почему ты мне не сказал, что они собираются быть здесь?

— Я хотел, чтобы они увидели тебя в твоем естественном великолепии. Да я и сам не был предупрежден заранее. Они прилетели сегодня утром, а сейчас они уже на пути в Лос-Анджелес.

— Но им действительно понравилось?

— Они были очарованы тобой. Когда ты обыграла тот момент, где женщина демонстрировала свой шрам, они затаили дыхание.

— Я не обыгрываю…

— Знаю, знаю, но, как бы ты это ни называла, они почувствовали контакт, который возникает у тебя с публикой. Все гости, вся аудитория — они могли бы быть твоими братьями и сестрами. Эти джентльмены всю неделю ездили по стране и просматривали разные шоу. Они приехали сюда с остекленевшими глазами. Они едва ли осознавали, что находятся в Бостоне. Но ты сумела разбудить их.

Линн сжала руки:

— И что теперь? Они позвонят мне?

— Они хотят, чтобы ты приехала в Лос-Анджелес в следующую среду.

* * *

Даже транспортная пробка на мосту Тобина не беспокоила Линн сегодня вечером. Она опустила стекла в машине и наслаждалась прохладой, овевавшей ее разгоряченное Лицо. Радио в машине было включено, но едва ли она слышала его, не имея сил сосредоточиться, не слушала, как обычно, местные передачи в прямом эфире.

Ее не волновало, как другие делают свою работу. Именно сейчас ей было так хорошо, что не хотелось думать об этом.

Удивительно, что может сделать всего один звонок из Голливуда. Ей не терпелось добраться до Бубу и Анджелы и рассказать им все. Брат встретит ее радостными криками, будет топать от восторга ногами и наваливаться на нее всем своим большим телом, чтобы заключить в объятия, словно гигантский питон. Анджела будет более рассудительна, начнет задавать вопросы, пытаясь успокоить их обоих. Но Бубу все же будет смаковать с ней все подробности, помогая ей поверить в то, что все происходит на самом деле.

Удача не превращалась в реальность до тех пор, пока она не делилась ею с Бубу.

— А тебе не понадобятся новые наряды? — спросила Анджела, наливая кофе. — Это что — снова французская отбивная? Мне показалось, что сегодня на ужин у нас будет что-нибудь другое.

— Я схватил первый попавшийся пакет, — ответил Бубу; — отбивная будет у нас на завтрак.

Линн сделала глоток.

— Очень вкусно. Я думаю, какое-нибудь платье. Или костюм. Или я вообще ничего не буду покупать. У меня и так масса вещей.

— Но это Калифорния, — сказала Анджела. Она прикоснулась к своей модной изящной прическе.

— Но я-то из Бостона. Они это знают. И они это покупают. — Линн рассматривала стол с отсутствующим видом, мысленно перебирая содержимое своего шкафа. Но возбуждение все еще не проходило, и она чувствовала себя резвящимся котенком.

— Я думаю, у меня есть все необходимое, — сказала она Анджеле.

Бубу улыбнулся:

— Кроме уверенности. Плохо, что здесь нет каталога «Шпигеля», чтобы отыскать там эту малость.

— У меня есть ты.

— Не только я. Еще и я. Кроме этого, есть твой босс и твой продюсер. Есть еще все те люди, которые смотрят тебя, и те, кто пишет о тебе, а теперь и синдикат.

* * *

Кара рассматривала двух манекенов в вечерних платьях. Они были похожи на лысых инопланетных существ с невообразимыми бедрами. Но платье на одном из них было великолепно, как раз для Линн.

Она нашла телефон-автомат.

— Я решила сегодня никуда не ходить и поработать над будущими программами, — сказала Линн. — Я просматриваю почту. Есть несколько хороших идей для шоу.

— Я нахожусь в пятидесяти футах от самого восхитительного платья, которое я когда-либо видела. Ты должна прийти и посмотреть. Не трать свою субботу на почту.

— Но на следующей неделе меня не будет дома три дня.

— Мы это как-нибудь уладим. Пожалуйста, посмотри это платье.

— Ты в одном из тех магазинов, где одежду выносят для показа? Ты хоть видишь вешалки?

— Нет. Я в магазине «Лорд и Тейлор». На втором этаже. Я буду ждать тебя около эскалатора.

Она была там через двадцать минут — это в стиле Линн, одетая в леггинсы, теннисные туфли и длинный бесформенный свитер (что было совсем не в ее стиле). Они так много времени проводили вместе на работе, что Кара часто забывала, что Линн может так выглядеть — восемнадцатилетней старостой спальной комнаты в колледже, а вовсе не тридцативосьмилетней ведущей телевизионной программы.

— Не знаю, почему я здесь, — ворчала Линн все то время, пока они ехали наверх. — Мне ничего не надо.

— Я тоже рада тебя видеть.

— О, извини. — Линн крепко обняла Кару за полные плечи. — Я сама не своя.

— Ты такая же, как всегда. Просто твоя поездка стала для тебя навязчивой идеей. Может это немного отвлечет тебя. Сюда.

— О Боже. — Линн подошла поближе, разглядывая платье, начиная от глубокого выреза, открывающего плечи до ниспадающих рукавов, до каскада громадных блесток, покрывающих все платье. Таинственно мерцающие в свете ламп, перламутровые украшения в форме дисков были размером с пятидесятицентовики. Они были нашиты на ткань и свободно свисали.

— Примерь его, — сказала Кара.

— Я не решаюсь. Похоже, я влюбилась в него. Но оно мне не нужно. — Она посмотрела на ценник. — Четыреста девяносто долларов? Не судьба. — Но она продолжала стоять на месте.

Кара дотронулась до перламутра:

— Ты летишь на Западное побережье. Возможно, ты войдешь в тот круг. Там будут приемы.

— Если такое произойдет, тогда что-нибудь и куплю.

— Никто никогда не может купить платье, исходя из необходимости. Это закон природы. — Она подтолкнула Линн к манекену. — Эта блестящая вещь будет смотреться на тебе великолепно.

Продавщица, которая выглядела как бабушка Чер, проводила их в примерочную. Она взглянула на кроссовки Линн, вышла и вернулась с розовыми поношенными туфлями-лодочками на шпильках.

— Я была права, — сказала Кара, когда Линн надела все на себя. — Тебе нравится?

— Да. — Линн поправила рукав. Она поморщилась. — Слишком свободно, — сказала она, поднимая руки, от чего кожа на них задвигалась. — Придется подтягивать.

— Или загореть. Ты можешь демонстрировать свою кожу, когда она загорелая. Итак, ты берешь это платье?

Линн покорно посмотрела в зеркало на Кару.

— Да. — Она повернулась, чтобы посмотреть на себя с боку, зацепилась тонким каблуком за ковер и споткнулась.

Кара подхватила ее.

— Запомни это движение, — сказала она, смеясь. — Никогда не знаешь, кто окажется рядом, чтобы спасти тебя.

— Как ты думаешь, насколько я безнадежна?

— От умеренно до чрезвычайно.

Линн посмотрела на себя и улыбнулась с иронией.

— Мне не следует тратить деньги, — сказала она. — Подобное платье надо надевать для особенного человека, того, кто сходит по тебе с ума. И если таковые есть где-то поблизости, то они великолепно умеют прятаться.

— Прекрати. Бери это платье. Все, что тебе надо сделать, — это надеть его и ждать, пока мужчины сбегутся к тебе. Кстати, — сказала Кара, расстегивая молнию на платье, — давай-ка узнаем, сколько они хотят за эти туфли.

* * *

Линн не могла оторваться от иллюминатора. Ее не волновало, что люди могут посчитать ее провинциалкой.

В любом случае, не так сильно волновало, чтобы не смотреть.

За свою жизнь она летала очень мало. Пока что ее успех ограничился узким кругом зрителей. Теперь это могло измениться.

Но ей не стоило на это особенно рассчитывать. Открывшиеся возможности могли обернуться по-разному. Она достаточно долго работала на телевидении и видела много отчаянных голов, покинувших Бостон во всей своей красе, устраивающих приемы, где вино лилось рекой — и затем отброшенных в сторону, как ненужный мусор.

Ничего личного. Она это хорошо поняла. Чтобы стать известным всей стране, ты несомненно должен быть самым лучшим. Если ты не смог стать таким — что ж, твоя жизнь не кончается, но и на общенациональную популярность ты можешь не рассчитывать.

Теперь наступила ее очередь испытать себя.

Они летели над Айовой. Внизу сквозь облака были видны многочисленные фермы, зеленые и коричневые квадраты земли; серые пятна прудов, словно покрытых глазурью, нагромождения зданий. Они летели слишком высоко, чтобы видеть животных внизу, но Линн знала, что они там есть. Она знала не только это, но и многое другое.

Маленькой девочкой Линн ухаживала за цыплятами и свиньями на ферме родителей в Восточном Теннесси. Это была лишь одна из ее многочисленных обязанностей, но самая любимая, потому что во время каждодневной работы эти животные становились ее зрителями. Она читала им свои школьные сочинения и стихи, которые писала. Они были единственными, кому хватало времени выслушать ее.

Так что она действительно была провинциалкой.

Она отвернулась от окна и взяла журнал, который так и не начала читать.

Затем она представила себя со стороны; свои тощие бедра и темные волнистые волосы, развевающиеся в разные стороны. По крайней мере теперь это хоть стало модным. Еще раньше ей пришлось изменить свою манеру разговаривать — не только акцент, но и «пастушьи» выражения, которые делали речь фермерских детей похожей на речь семидесятилетних старцев. Некоторые выражения в речи ее брата до сих пор выдавали его происхождение. Поэтому его друзья и сослуживцы в банке все время поддразнивали его.

Но многие звезды телевидения начинали в провинции. Всем профессиональным приемам, которыми она пользовалась, Линн научилась у Фила Донохью — тоже провинциала, начавшего свою сказочную карьеру в Дейтоне в штате Огайо.

На первом курсе колледжа Линн наблюдала за тем, как Фил работал со зрителями на своих шоу в Дейтоне.

— Мне нужна ваша помощь, — говорил Фил зрителям. — Шоу — это вы. Мне нужно, чтобы задавали удачные вопросы, чтобы я не выглядел глупо. — Он заучивал их имена. Разговаривал с ними во время рекламных пауз. — Как поживаете, Бетси? Придумайте хороший вопрос для сенатора, Джо.

Естественно, им очень хотелось помочь, они с нетерпением ждали того момента, когда смогут сделать то, что было нужно Филу. А так как у них это получалось, все зрители, смотревшие программу по телевизору, чувствовали, что это они сами встают со своих мест и задают вопросы сенатору.

— Ваши зрители — это ваша жизнь и смерть, — изрек однажды Фил. И Линн отнеслась к этому высказыванию так же серьезно, как ко всему, что слышала на занятиях в колледже.

Начав свою карьеру, как и Фил, в провинции, она надеялась, что в настоящее время обладает хотя бы половиной того мастерства, каким он владеет в совершенстве.

Так что, если быть до конца честной, не является ли провинциализм лишь поводом, чтобы не думать о главном? На самом деле главное, что ее беспокоило, это — сможет ли она пробиться на общенациональные программы.

Достаточно ли она хороша для этого?

Или, что ближе к правде, что достаточно хороша и сможет. Но сама все испортит. Вернется к своим старым привычкам, несущим лишь разрушение. Сама себе навредит, потому что не заслужила подобной удачи.

Она отложила журнал и снова повернулась к иллюминатору.

* * *

После официальной встречи ее отвезли в прекрасный ресторан в Малибу под названием «У Джеффри». Как ей сказали, это было одно из тех мест в Голливуде, где постоянно проходят самые различные сборища. Ресторан находился прямо на берегу Тихого океана. Они сидели на свежем воздухе за столиком на шестерых среди ваз, наполненных цветами с пьянящим ароматом. Тепло от обогревателей, установленных на специальных стойках, смешивалось с дуновением солоноватого бриза.

Линн сидела между Вики Белински, вице-президентом национального синдиката КТВ, и Леном Холмсом, вице-президентом по подбору программ. Днем они провели три часа в тиши кабинетов в обманчиво непринужденной беседе, в ходе которой из Линн вытянули все даже самые маленькие мысли, связанные с ее пониманием системы телевидения, все ее идеи будущих программ. Ее происхождение. Круг общения. Прямые вопросы, косвенные вопросы, вопросы, не требующие ответа. Вики часто и громко смеялась, Лен был более сдержан.

Она не готовилась к этому разговору, хотя Кара пыталась подготовить ее. Домашние заготовки ответов могли стать ошибкой. Ее непосредственность — вот что их интересовало, и другого способа продемонстрировать им это не было.

Но она безумно устала. Даже этот дружеский ужин был утомителен. Основной раунд был закончен, но пять человек продолжали оценивать ее достоинства, все еще высчитывая для себя надежность своих капиталовложений… Вряд ли это можно было назвать дружеской вечеринкой.

Вики передала ей корзинку с хлебом. Серебристо-розовая корзинка была покрыта лаком; кусочки овсяного хлеба с золотистой корочкой были завернуты в теплые салфетки. Аромат хлеба неожиданно вывел ее из состояния безразличия и усталости, и она почувствовала, что голодна. Она взяла большой кусок и намазала его маслом.

Внизу шумел прибой; вокруг обогревателей клубился легкий туман. Еда принесла ей легкое расслабление. И она почувствовала себя лучше, ощутила в себе способность радоваться тому, что происходило с ней.

Потому что ей было чему радоваться. Она знала, что блестяще выдержала предыдущие испытания и что продолжала выдерживать те, которые предлагались ей сейчас. КТВ, один из самых значительных синдикатов сети общенационального вещания, был кровно заинтересован в том, чтобы заполучить ее шоу. В том, чтобы сделать из нее Опру или Салли Джесси.

Сделать Линн Марчетт, единственную и неповторимую.

С этой мыслью она проглотила остатки хлеба и взяла еще один кусок.

* * *

В холодный вечер девять лет назад она также держала в руке хлеб. Но тот хлеб не был ни теплым, ни мягким. Это был кусок белого хлеба, густо намазанный майонезом и соусом из тунца.

Ее квартира состояла из двух маленьких комнат над пиццерией на Хантингтон-авеню. Она стоила 280 долларов в месяц, что было достаточно дорого при ее зарплате координатора эфира в шоу Карла Кьюсака на Ви-Би-Эйч-Джей радио. Несмотря на грабительски низкую оплату, она очень хотела получить эту работу, так как все знали, что Карл умел открывать дорогу к эфиру своим помощникам. Для Линн, мечтавшей стать ведущей шоу и которую никто в Бостоне не знал, эта работа была волшебной находкой.

Правда, мало кто знал, что за свою помощь Карл требовал немалую цену. Никто не выносил сор из избы, поэтому для многих оставалось неизвестным, что доставляло удовольствие в жизни этому человеку. А Карл Кьюсак любил злиться, бушевать и унижать людей. Он изводил своих сотрудников, заманивая в расставленные им же ловушки.

Тем не менее, Линн сумела поладить с ним, реагируя на его выпады молчанием или спокойным видом, ясными и четкими ответами. Она еще не стала «Жертвой Дня» — но и не получила доступа к хорошей самостоятельной работе. Потому что она еще окончательно не разобралась в том, как надо реагировать — плакать, дрожать и сжиматься в комок по воле этого дракона, — а значит, еще не заслужила достойной награды.

В тот январский вечер она приехала на работу от зубного врача со щекой, раздутой после удаления зуба. Врач настаивал на том, чтобы она поехала домой и легла, приложив пузырь со льдом, но она не могла этого сделать. На оплату лечения, которое она так долго откладывала, ушли все деньги, в том числе большая часть денег из платы за квартиру в этом месяце. А Карл не платил, если тебя не было на месте.

— Что это ты сделала: проглотила половину бурундука? — Этими словами встретил ее Карл. Его бесстрастные остроты стали одной из причин его успеха у журналистов и слушателей.

— Я была у зубного врача, — ответила Линн, стараясь говорить, как можно четче, хотя ей казалось, что кто-то подложил ей под язык куриное яйцо.

Карл поднял брови.

— Со мной все в порядке, — сказала Линн, прежде чем он успел спросить, что она здесь делает.

Это было ошибкой.

— Меня совершенно не интересует твое состояние.

* * *

Линн согласно кивнула, опустив глаза и внимательно рассматривая отпечатанные коммерческие сообщения, разложенные на столе ассистента.

— Да? Карл наклонился. — Что значит твое «да»? Это ответ на какой вопрос, позвольте спросить?

Линн подняла глаза. Его глаза с постоянно, словно от шампуня, воспаленными белками были широко открыты и смотрели на нее не мигая.

— Я только подтвердила то, что вы сказали.

Она говорила не очень разборчиво; слово «подтвердила» получилось у нее без одного из слогов. Да еще начало ослабевать действие новокаина, от чего боль в верхней челюсти усилилась.

— Читай наизусть вводную часть конституции, — сказал Карл.

Линн нахмурилась:

— Простите?

Карл наклонился к ней.

— Мы… люди, — растягивая слова, произнес Карл. — Продолжай. «Мы… люди…».

— Я не могу.

— Не знаешь текста? Есть более легкий — Геттисбергское обращение «Восемьдесят семь лет тому назад…» Продолжи это, пожалуйста.

— Вы хотите, чтобы я прочла Геттисбергское обращение?

— Именно так, — ответил Карл с наигранной покорностью.

Линн пощупала дыру от зуба языком и поморщилась от боли. Боль постепенно распространялась на всю правую сторону головы. Она очень хорошо знала эти головные боли, толчком для которых служила боль в зубах.

Она посмотрела на Карла и решила, что единственным спасением будет ее попытка прочитать Обращение.

— Восемьдесят семь лет тому назад… наши отцы ступили на этот кон… кон…

— «Кон-ти-нент».

Линн постаралась уклониться от его пристального взгляда.

— «…новая нация, получившая свободу и…».

Ей пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание и немного отдохнуть. Во время чтения ее щека постоянно прикасалась к тому месту, где недавно был зуб, и это причиняло ей сильную боль.

— «… посвя… посвятившая себя…»

Карл стукнул кулаком по столу.

— Убирайся.

— Что? Нет, пожалуйста…

— Как ты смеешь навязываться ко мне в программу, когда ты еще хуже, чем бесполезна? Мне нужен координатор эфира, приносящий пользу делу, а не шепелявящая, бормочущая идиотка. Это непостижимо. Из-за тебя я в последнюю минуту перед эфиром остался с неполным составом.

— Я могу работать. Я…

— Убирайся, я сказал. И забери свои шмотки. Ты больше у меня не работаешь. — Он повернулся и зашагал прочь.

Линн всхлипнула. Она бросилась за Карлом и схватила его за рукав.

— Пожалуйста. Мне нужна эта работа. Я только приму еще немного экседрина.

— Надо же! — выдохнул он ей прямо в лицо. — Тебе нужна работа? Может я еще должен дать тебе центральную роль в какой-нибудь сверхпопулярной программе? — Он поднял руку, словно хотел ударить ее, но только стукнул с шумом по стене. — Что тебе нужно на самом деле — это хороший урок, но мне его тебе преподать некогда — я должен найти другого координатора эфира, чтобы начать передачу. — Он еще раз ударил по стене. — Когда будешь уходить, можешь дверью не хлопать. Ты никогда не сможешь наделать больше шума, чем я.

Мел Медофф, директор программы, еще не ушел из офиса. Он выслушал начало истории Линн, закатил к потолку свои темные понимающие глаза и потащил ее вниз в кафе напротив радиостанции.

Несмотря на пульсирующую боль во рту, природа брала свое, и Линн почувствовала себя голодной. Она проглотила мясную похлебку и большую часть сэндвича с тунцом, в то время как Мел учил ее жить.

— Станция не нанимает, не увольняет, не оплачивает людей Карла. Сама знаешь. Ты права, он — колючий. Но я не могу вмешаться.

— А на станции нет другого свободного места?

Мел покачал головой еще до того, как она успела закончить фразу.

— Карл разнесет все вдребезги, если мы возьмем тебя на работу. — Он развел руками. — Что я могу сказать? С тобой обошлись несправедливо. Но ты далеко не первая…

Она возвращалась домой с куском хлеба, завернутым в салфетку, — с тем, что осталось от ее еды; она не могла даже начать поиски новой работы, пока ее дикция не придет в норму. А ее кухонный шкаф был так же пуст, как и ее кошелек.

Одолжить денег было не у кого. Хозяева пиццерии находили ее гораздо менее привлекательной с тех пор, как она задолжала за квартиру, а Бубу в то время еще жил в Теннесси, стараясь из последних сил поддерживать в порядке то, что осталось от фермы родителей. Его успех в банковских делах был еще впереди.

Когда она засыпала, приложив лед ко лбу и выпив четыре таблетки экседрина, то ее последняя мысль была об иронии судьбы.

Ей уже хотелось съесть просто кусок хлеба, который должен был стать ее единственной едой на следующий день.

Бостон должен был стать началом ее карьеры; шоу Кьюсака, затем многие другие; ее должны были восхвалять и почитать как новую звезду…

Когда подали кофе, уже стемнело. Линн ощутила себя среди уличных огней, запаха цветов, теплых дуновений воздуха от обогревателей. После нескольких бокалов вина и изысканной калифорнийской кухни она чувствовала, что не может перестать улыбаться.

Между сидящими за ее столиком и соседним, где расположилась группа людей из рекламного агентства Лос-Анджелеса, завязался разговор. Двое сотрудников агентства были знакомы с одним из мужчин из синдиката. Линн отвлеклась от разговора, чтобы немного посмотреть на море. Она думала о том, что, возможно, вскоре подобные вечера станут для нее обычной повседневностью. Когда она снова повернулась к столу, Лен Холмс передавал ее шоколадный торт на соседний столик.

— Надеюсь, вы не возражаете? — спросил Лен. — А мы сможем попробовать их сливовый мусс.

Линн рассмеялась и взяла протянутую ей тарелку, попробовала пурпурную воздушную массу. Она была сказочна. Все сегодня было сказочно.

— Вкусно, а? — спросила ее миниатюрная женщина, похожая на кошечку, сидевшая за соседним столиком. — Пожалуйста, возьмите еще. Чем меньше будет на тарелке, когда она вернется ко мне, тем меньше я съем. Кстати, меня зовут Джоан.

— Линн. Вы занимаетесь тем, что сами себя истязаете. Мне это знакомо.

— Мы с вами одного поля ягоды!

— И вы тоже? — сказала Вики.

Линн передала ей мусс.

— Посмотрите, что мы делаем. Мы все худы, более или менее, привлекательны и удачливы. Но в нас сидит некое существо, которое не хочет удовлетвориться уже достигнутым. И мы продолжаем беспрерывно подгонять себя.

— Вы делали передачу на эту тему? — спросил один из представителей телекомпании.

— Несколько. Этот синдром имеет множество форм выражения. Я могла бы сделать сотню передач на эту тему.

— Потому что это присутствует во всем, — сказала Вики.

Линн кивнула:

— Это своего рода эпидемия.

Лен наклонился к ней:

— Как раз то, чего нет в вас, поэтому мы вас заметили. Вы, если так можно выразиться, имеете больший…

— Запас возможностей, — закончила за него Вики. — И вы вываливаете наружу все дерьмо.

— В эту же минуту Линн представила анонс своей новой общенациональной программы: «Шоу Линн Марчетт. Она вываливает дерьмо». Чтобы сдержать смех, она отпила немного кофе.

— У вас полное взаимопонимание с аудиторией… — Вики встряхнула головой. — Восхитительно.

Заказали еще кофе; двое из сотрудников КТВ уехали домой. После прощальных объятий несколько человек из-за соседнего столика тоже ушли; после этого Джоан и двое оставшихся мужчин пересели за столик Линн.

Она должна была уже едва шевелиться от усталости, она была слишком возбуждена. И с каждой минутой она чувствовала себя более деятельной. Это было сказочное место в стране грез, где люди смеялись, обнимали друг друга и прекрасно проводили время. Ей хотелось, чтобы этому не было конца.

— Вы что-то говорили о шоу? — спросила Джоан.

— Линн ведет телевизионное ток-шоу в Бостоне, — объяснил ей Лен. — Мы собираемся пустить его по общенациональному телевидению.

Собираемся. Сердце Линн подпрыгнуло от радости.

— Так вы из Бостона? — поинтересовался один из мужчин, загорелый и крепкий, с открытым улыбающимся лицом. — Как вам у нас понравилось?

— Мне очень понравилось. Но я видела очень мало.

— Да, — Вики хлопнула по столу. — До чего же мы невежливы! Вы здесь уже целый день, а мы вам ничего не показали.

— Ничего не показали? — спросила Джоан. — Так приезжих не встречают. Давайте-ка сделаем это сейчас.

— Почему бы нет? — сказал Лен. — Линн? Вы готовы отправиться в путь?

— Безусловно.

Они оплатили счета и сели в машину Вики, большой «мерседес». Линн села впереди между Вики и Леном. Джоан забралась назад вместе с Грегом, тем самым мужчиной с очаровательной улыбкой.

Они проехали по Бел Эр, посмотрели Мелроз и магазины на Родео драйв.

— Китайский театр Манна, — сказала Вики. — Остановимся здесь.

Линн с восхищением рассматривала отпечатки рук и ног, имена, написанные на цементе. Она купила масленку Лэсси для Кары. Все, что она делала, казалось совершенно нереальным и в то же время очень естественным, словно она следила за собой в хороший бинокль.

Было уже больше одиннадцати, когда они вернулись на стоянку ресторана в Малибу.

— Я отвезу Линн в отель, — сказал Лен. — Вики живет здесь неподалеку, — объяснил он Линн.

— Вы остановились в городе? — спросил Грег.

— Да. В «Хаят-тауэр».

— Тогда я могу подвезти вас. Мне как раз по дороге.

* * *

Швейцар отеля, стриженный под «ежика» подросток, протянул руку, чтобы помочь Линн выйти из «БМВ» Грега.

— Спасибо, — сказала она Грегу. — За поездку по городу и за то, что подвезли.

Он широко улыбнулся:

— Это был не лучший вариант обзорной экскурсии. Но надеюсь, что вам понравилось.

— Мне понравилось. — Она повернулась, чтобы выйти из машины.

— Завтра возвращаетесь в Бостон?

— Да. Я надеюсь скоро сюда вернуться. Я почти ничего не успела посмотреть.

Он наклонился ближе к ней:

— Вы не выглядите усталой. Сейчас ужасно поздно по бостонскому времени, но я ведь прав? Вы больше походите на ребенка, который не может уйти со дня рождения, пока на столе еще остались торт и мороженое.

Линн рассмеялась. Эти слова заставили ее вспомнить о сверкающем белом платье, которое висело наверху в ее комнате. Тщательно упакованное в полиэтилен для перевозки, оно теперь оставалось в гардеробной отеля, которая была такого же размера, как ее первая квартира в Бостоне, и ждало мороженого и торта.

Оно ей так и не понадобилось. Но, похоже, оно так или иначе выполнило свое предназначение.

Она посмотрела на швейцара, который, казалось, привык к тому, что любой гость «Хаят-тауэра» долго не решался опереться на его руку. Он застыл в ожидании с протянутой к машине рукой.

Грег щелкнул пальцами:

— Фермерский рынок.

— Я слышала о нем. Что это такое?

— Это достопримечательность Лос-Анджелеса. Его нельзя не посмотреть. Это настоящий лабиринт уличных палаток, где продают все: еду, вещи, сувениры. — Он постучал пальцем по ее руке. — Я видел вашу масленку.

— Это для моего продюсера. У нас традиция привозить друг другу какую-нибудь жуткую безвкусицу. Когда ты получаешь такой подарок, то обязан пользоваться им, когда приходят гости, не вдаваясь ни в какие объяснения.

— Мы можем найти на Фермерском рынке что-нибудь поинтереснее масленки.

Линн хлопнула в ладоши:

— Едем.

Швейцар все еще стоял, покачиваясь, около машины. Грег перегнулся через Линн и взялся за ручку дверцы.

— Спасибо, мы уезжаем.

Когда они отъехали, парень почесал свою скудную челку.

* * *

— Но я уже ела десерт, — сказала Линн, — даже не один, насколько мне помнится.

— Это были жалкие крохи. Там было столько желающих, что вряд ли вам что-то досталось. Но подождите. Я знаю, что делать.

Он взял ее за руку и повел вдоль длинного ряда фруктовых лотков.

— Смотрите.

Она не совсем поняла, что должна увидеть.

— Там, — сказал он.

Он взял ее голову и нежно повернул ее так, чтобы она смотрела на прилавок с замороженными йогуртами, покрытыми свежим фруктовым пюре. Она снова почувствовала тот запах, который ощутила, когда он перегнулся через нее в машине; запах пряного, возбуждающего одеколона.

— Невинные пирожные из мороженого. Где вы еще найдете такое, кроме Калифорнии? — сказал он. — Я возьму себе одно, и вы сможете попробовать прежде, чем согласитесь купить.

Пока делалось это сложное сооружение из мороженого, фруктов и орехов, Грег снова взял ее за руку и подвел к прилавку с сувенирами. Грег был прав: на их фоне масленка казалась почти изящной вещью.

Линн выбрала набор колец для салфеток. Каждое кольцо украшал портрет Элизабет Тейлор с одним из ее многочисленных мужей.

— Ну, что я вам говорил? Нет, позвольте мне, — сказал Грег, когда она открыла кошелек. — Тем более я тут еще кое-что присмотрел. — Он раскрыл ладонь и показал три упаковки жвачки «тамв» и книжечку с марками.

Она попыталась протестовать, но потом замолчала. На самом деле это ничего не значило. Всего лишь милый жест, который было неуместно превращать в спор об этикете.

Все так легко, когда ты стоишь на вершине мира.

— Попробуйте это. — Он протянул ей пирожное. Он еще не успел вернуться с покупками, как она почти полностью съела это причудливое сооружение из фруктов. Еще один поступок, который был бы невозможен в обычную ночь.

Они ходили по рядам. Свет бумажных фонариков над головой, людская толчея делали это место похожим на настоящий восточный базар.

— Даже фрукты здесь другие, — сказала Линн. — У нас в Бостоне есть один или два вида персиков. Но такого выбора нет. Здесь, похоже, их восемь или десять сортов. Что это за большие красные персики? С виду они очень вкусные.

Он взял один персик.

— Нет, нет, — сказала она. — В меня уже ничего не лезет, а он слишком нежный, чтобы его куда-то нести. Боже мой, это же артишоки. Но они же размером с тыкву.

Грег рассмеялся.

— Вы ведь не всегда такая, правда? — спросил он, потрепав ее волосы. Он взбил один из ее густых локонов. — Это ваше время, ваша ночь. Вы излучаете… сияние. И как приятно быть в этот момент рядом с вами.

Неожиданно для себя в порыве благодарности Линн коснулась его руки:

— Спасибо.

Минуту они стояли в туманном свете оранжевого фонаря, глядя друг на друга. В ней было всего лишь пять футов четыре дюйма роста, и ему пришлось наклонить голову.

— Йогурт, — сказал он и снял пальцем каплю с ее щеки. Но вместо того, чтобы убрать руку, он приподнял ее лицо и поцеловал ее в губы.

Ее снова окутал его запах, но теперь это был запах не только одеколона. Он был теплый и мужской, и такой же изысканный, как все, что случилось сегодня ночью.

Он медленно отстранился. Влажное пятнышко блеснуло на его верхней губе. Линн подавила в себе мгновенное желание подняться на цыпочки и слизнуть его.

— Лучше я отвезу вас в отель, — сказал он, — прежде чем вы превратитесь в артишок.

* * *

У швейцара, видимо, был перерыв. Никто не вышел к машине из двери гостиницы. Грег подъехал к краю тротуара.

Линн думала о том, захочет ли он подняться наверх и что она ему скажет, если он изъявит такое желание. Конечно же «нет»; она не может лечь в постель со знакомым ее предполагаемого руководства в день собеседования. Но каким должно быть это «нет», чтобы оставить возможность продолжения их отношений?

Она могла не беспокоиться. Как и всегда в Калифорнии, ситуация прекрасно разрешилась без каких-либо действий с ее стороны.

— Я знаю, что время не пришло… еще, — сказал Грег. Он дотронулся двумя пальцами до ее губ. — Нельзя сказать, что меня это устраивает. Я только что нашел тебя, и ты уже уезжаешь.

Ее губы вздрогнули от его прикосновения.

— Но я не отступаю. Я просто хочу проявить терпение. Немного терпения. — Он убрал руку, затем достал ручку и блокнот. Он вопросительно посмотрел на нее.

— 3–18 Харбор Лэндинг, квартира 3805. Бостон 02156. — Она продиктовала домашний и рабочий номер телефона.

Он старательно записал, вырвал страницу и протянул ей, чтобы она проверила. Потом сложил записку, положил в карман рубашки и посмотрел на нее своими кошачьими глазами серого цвета. Этот взгляд окончательно привел ее в себя, вырвал из того состояния счастливого безумия, которое сопровождало ее весь день и весь вечер.

В эту минуту она окончательно поняла, что он хочет ее, а она хочет его. Перед ее глазами замелькали воображаемые картинки, и она увидела эти глаза прямо над собой в тот момент, как она лежит на спине. Она увидела, как они отражают все безумие того, что они делают вместе. Его плечи двигаются в такт с…

Остановись.

Она отодвинулась поближе к дверце машины.

Как жаль, что для этого не существует достойной замены из йогурта.

— Я должна идти, — сказала она.

— Я так и понял. — В его голосе прозвучал смех, или ей это только показалось?

— Ты смеешься надо мной? — спросила она.

— Да. Но в этом нет ничего плохого. — Он откинулся на спинку сидения и закинул загорелые руки за голову. Он давно уже снял пиджак, и короткие рукава его рубашки обнажили сильные мускулистые предплечья, покрытые темными волосами.

— Я вижу леди, которой мешают ее принципы и знание того, что она должна делать. Страстную женщину, прекрасную и внешне, и внутренне, которая знает, что существует сотня причин, по которым она должна сейчас выйти из — машины, подняться наверх, принять свои витамины и лечь спать… но которая испытывает сильное искушение, — он наклонился и коснулся ее губ быстрым и нежным поцелуем, — сильное искушение послать к черту все эти условности. Я хочу лежать под этим парнем.

Произнося последние слова, он посмотрел ей прямо в глаза. Он был абсолютно прав, и поэтому ей было нечего ответить ему. Но ее рука потянулась к ручке дверцы, словно напоминая, что даже если все остальные части тела взбунтуются, эта его часть сохранит самообладание.

— Поэтому я и смеялся, — сказал он. — Потому что все эти мысли были написаны на твоем лице. И мне это польстило.

Он вышел, обошел машину и помог ей выйти.

— Попрощаемся здесь, — сказал он, обнимая ее за талию. — Но помни, что скоро наступит день, когда мы закончим вечер вместе и никаких причин отказывать себе не будет. Тогда я с удовольствием превращу твои желания в реальность… Звезда.

Он крепко прижал ее к себе. Рядом никого не было, она собиралась подняться к себе в номер — одна, и она готовилась стать звездой телевидения, известной всей стране. Поэтому она с легкостью вернула ему поцелуй, ласково гладя руками его спину под рубашкой и веря в то, что скоро она сможет узнать это тело ближе.

 

Глава вторая

— Похоже, он великолепен. — Кара крепко обняла ее. — Я страшно рада за тебя.

— Этот подарок тебе от него.

— Это он купил? — Кара взяла масленку.

— Нет, кольца для салфеток. Он видел, как я покупала масленку, и, когда он позже упомянул о ней, я рассказала ему о нашей традиции. Это случилось, когда он сказал, что я должна побывать на Фермерском рынке. Он пообещал, что я найду там вещи, рядом с которыми эта масленка покажется верхом изысканности.

Кара аккуратно поставила масленку среди пакетов с готовыми мексиканскими блюдами, которыми был заставлен стеклянный кофейный столик в квартире Линн.

— Возьми Дорито. — Линн пододвинула ей пакет. — Мы ведь празднуем.

— Мы можем праздновать, не набирая при этом лишних граммов.

— У-у. Жжет. — Линн потянулась за стаканом воды.

— А об этой традиции ты ему рассказала? О том, что ты всегда заказываешь самую острую подливку и потом всегда жалуешься на это?

Линн смахнула слезу:

— Бессмысленно вываливать на человека рассказ сразу о всех своих помешательствах.

— Ну, это звучит очень обнадеживающе. Ты встретила прекрасного парня и мечтаешь о новых встречах.

— Трудно даже представить, как я мечтаю о них. Как жаль, что тебя там не было.

— Как ты думаешь… КТВ, наверное, захочет назначить для тебя другого продюсера?

Линн подняла глаза:

— Даже если они захотят, это не имеет значения.

— Ты будешь требовать, чтобы оставили меня?

— Я никогда не буду делать шоу без тебя.

Она заметила, как плечи Кары с облегчением расслабились, и почувствовала себя отвратительно. Почему ей самой не пришло в голову сказать об этом Каре раньше? Какой надо быть бесчувственной эгоисткой, чтобы забыть о том, что не одна она мечтает о карьере на телевидении.

— Итак, — сказала Кара, — как же твой новый друг отнесся к тому, что ты собираешься стать национальной знаменитостью? Никаких проблем?

— Похоже, он был поражен.

— Даже так?

— Он остроумен, весел, он умеет слушать. Он делает интересные замечания. Он романтичен.

— Описание этой ночи похоже на сцену из фильма. Океан, легкий туман, очаровательный незнакомец, прогулка по городу…

— Он очень — как бы сказать… — Линн понизила голос. — То, как он говорил со мной… о сексе… не знаю, Кара, сколько я его знала — несколько часов? А он говорит со мной о том, что хочет делать в постели, описывая словами мои фантазии — и я не только позволяю ему это делать, я получаю от этого удовольствие. Слишком все быстро.

Кара сжала руку Линн.

— Поздравь себя. Сколько мы сделали шоу о людях, которым не хватало в жизни интимности? И кто поднял эту проблему в эфире?

— Ты представляешь, я чуть было не переспала с ним?

— Ты? Не верю.

Линн засмеялась:

— Мне кажется, что я кое-что для себя поняла. Единственным обязательным условием того, что я встретила подходящего для меня мужчину, был факт, что мои мечты обязательно должны были стать реальностью.

— Так что ты получила все, что хотела. Звезда экрана. — Кара зачерпнула последние капли подливки с тарелки. — Тебе надо написать статью. Эта простая формула успеха очень обнадежит всех молоденьких девушек, мечтающих о славе.

* * *

Стены кабинета Денниса Оррина были увешаны портретами прошлых и нынешних знаменитостей Третьего канала Бостонского телевидения.

Когда Линн открыла дверь, Деннис перевешивал ее портрет на пустую стену, тем самым отделив от остальных.

— Что это? — спросила она. — Хочешь попрактиковаться в меткости?

Деннис обернулся. Он усмехнулся, подошел и крепко обнял ее.

— Звонили из КТВ. Они хотят сделать пробный показ.

— Ха! — Линн хлопнула Денниса по спине.

— Я знал, что так и будет. И ты тоже это знала.

— Я надеялась. Но они тянули целую неделю.

— Сколько раз я должен тебе повторять? Принимая подобные решения, они ходят вокруг да около до бесконечности. — Он провел рукой по своим редеющим светлым волосам. — Но ты сумела убедить их, что ты — клад, несущий в себе мощный потенциал. Они думают, что ты — Барбара Уолтерс.

— Действительно?

— Ты просто убила их. Для них решить все за неделю равнозначно решению, принятому за одну ночь.

Линн пожала плечами:

— Это было какое-то волшебство. Все переговоры прошли хорошо. Мы справились со всем. Все удалось.

— И когда? — Кара схватила свой блокнот. — Где?

— Через пару месяцев. Может быть здесь, может где-нибудь еще, если им потребуется большая аудитория.

— А… я буду осуществлять постановку?

— Конечно.

Кара положила блокнот.

— Спасибо.

— Не благодари меня. Ты нужна мне.

— Я буду продюсером пробного показа, который увидит вся страна. О Боже.

— Но великолепным должен быть не только пробный показ. КТВ хочет начать проведение маркетинга программы, поэтому любое из шоу, которое мы выпустим после сегодняшнего дня, может быть отобрано для показа. — Линн ходила по своему офису. Яркое октябрьское солнце, проникавшее в комнату через трехстворчатое окно, освещало ее. — Я так взволнована. Просто не могу усидеть на месте.

— Я разработала список возможных тем. Мы можем выбрать из него что-нибудь стоящее. Ой! Совсем забыла. — Кара поспешно вышла и вернулась с коробкой таких невообразимых размеров, что она с трудом несла ее.

Они вместе положили его на стол. Линн рассмотрела квитанцию. «Федерал Экспресс. Из Лос-Анджелеса».

Кара сняла оберточную бумагу, и они открыли коробку. Внутри была упаковочная корзина из легкого дерева, причудливо сконструированная так, что каждая маленькая клетка в ней служила безопасным местом для хранения одного персика.

Великолепные персики шести сортов.

Линн открыла записку.

Почерком Грега было написано: «Персики для персика. Ты скучаешь по Лос-Анджелесу? Надеюсь, что „да“, потому что я скучаю по тебе. Люблю и целую, Грег».

Кара погладила большой красный пушистый шар.

— Никогда не видела ничего подобного.

— То же самое я сказала на Фермерском рынке. И он прислал их. Интересно, где он взял эту корзину? Наверное, делал ее на заказ.

— Что бы он ни делал, ему это доставило немало хлопот. Этот парень действительно любит тебя, Линн. А ты беспокоилась, что он не звонит.

Линн прищурилась:

— Я никогда такого не говорила.

— Неужели ты думаешь, что после стольких лет, проведенных с тобой рядом, я не могу разглядеть на твоем лице столь четко написанный на нем вопрос? Итак. Ты будешь ему звонить?

— У меня нет его номера.

— Я позвоню на КТВ.

— Спасибо. Попроси к телефону Вики Белински. Спроси у нее название рекламного агентства, в котором работает Грег Альтер. Я не помню его. — Она улыбнулась. — Удивительно, что я хотя бы помню, в каком полушарии находилась в ту ночь.

Кара быстро записала нужную информацию и вышла.

Линн достала один персик. Его кожица была пушистой, словно сделана из замши. Цвет персика включал всю гамму от темно-красного до нежно-желтого. Он был настолько зрелым, что почти растекался в ее руке.

Линн поискала в письменном столе что-нибудь, чем можно было его разрезать, и нашла старый нож для вскрывания писем. Положила персик на салфетку, отрезала большой кусок и надкусила его. Она никогда не пробовала ничего более вкусного.

Доела кусок, отрезала еще один и подошла к окну. Бездумно пережевывая персик, она смотрела с высоты двенадцатого этажа на машины, движущиеся внизу по бульвару Моррисей. Как всегда в это время дня на проезжей части царил полный беспорядок: все старались обогнать друг друга.

Она смотрела, как «Камаро» метался из ряда в ряд. Водитель не мог найти ни малейшего прохода между машинами, да и вряд ли он мог продвинуться вперед, так как тратил все свои силы на лавирование.

Долгие годы Линн точно так же расходовала всю свою энергию — постоянно в движении и никакого сдвига в каком-нибудь направлении. Жизнь, ограниченная жесткими рамками работы. Переход с одного места на другое — сперва на радио, потом на телевидении — с одной только надеждой — попасть в эфир.

Наконец она начала понимать, что, только надеясь, ничего не добьешься. Если она хотела сделать свое шоу, то мало было просто старательно работать, ожидая волшебного дара.

Поэтому она смотрела, училась, умоляла, постоянно напоминала о себе, пока наконец Деннис Оррин не начал использовать ее на заменах в качестве ведущей программ.

Линн Марчетт. Человек, который отвечает за все — за микрофоны, за публику, за всю студию. Ни овец. Ни свиней. Перед тобой — люди.

Это стало удивительным достижением для незаметной девчонки из семьи, уделом которой был тяжелый труд.

Но она всегда испытывала чувство беспокойства и настороженности, когда все складывалось очень хорошо. Она была готова к поражению, но успех… словно какой-то бес внутри нее твердил о том, что она этого не достойна, и убеждал в том, что ей ничего не удастся добиться.

Когда происходило что-то очень хорошее: ее долгожданное появление в эфире, затем возникновение ее постоянной шоу-программы, наконец, этот чудесный контракт с КТВ и встреча с Грегом, — она в течение долгих часов и даже дней не разрешала себе поверить в реальность происходящего. Пока она окончательно не убеждала сама себя в том, что заслужила это, что способна наслаждаться этим.

Научиться воспринимать хорошее как должное… Из всего, что ей пришлось преодолеть на своем пути к эфиру и во время своей работы, это было, пожалуй, самым сложным.

* * *

Она могла проследить то, как развивалась ее зависимость от таблеток, начиная с самых первых дней жизни в Бостоне, когда она занималась самолечением, так как единственным врачом, которого она могла себе позволить в те дни, была она сама.

Зубная боль была у нее постоянной и отупляющей.

Когда она была ребенком, в семье не было денег на лечение зубов. К одиннадцати годам она уже не могла спать по ночам из-за этой боли. А когда боль становилась невыносимой, в воскресный полдень мать водила ее в «Красного цыпленка», единственный ресторан в Гринвилле, где обедал дантист городка, доктор Фентон Кейбелл. Доктор откладывал вилку и нож, шел в туалет и мыл руки, а затем осматривал воспаленный рот Линн.

Он всегда что-нибудь прописывал и просил мать привести Линн в понедельник к нему в кабинет, где он сможет заняться ее зубами, и никогда не просил немедленной оплаты. Но они никогда не ходили к нему в понедельник. Когда боль возобновлялась, повторялись воскресные визиты в ресторан.

До того, как ей исполнилось двадцать, Линн так ни разу и не села в зубоврачебное кресло. К этому времени объем работы, которую должен был сделать врач, достиг огромных размеров. Денег на это не было, поэтому она сделала лишь ту малую часть, за которую была в состоянии заплатить: несколько пломб, скобление и чистка. И лечение десен, когда врач настаивал на этом.

Но зубная боль, с которой она мирилась столько лет, не проходила, а наоборот, усиливалась, постепенно переходя в изнурительные головные боли. Она просыпалась в час или два ночи и принимала такое количество экседрина, единственного из лекарств, способного прекратить эту боль, что содержащийся в нем кофеин только продлевал ей бессонницу.

Она начала бояться этих болей.

Когда она стала засыпать на работе, то почувствовала отчаяние. В то время она была помощником продюсера. Она не могла потерять эту работу; продвижение по служебной лестнице давало ей возможность заработать больше денег, что в свою очередь позволяло продолжить лечение. Но ее зубы никогда не были бы вылечены и головные боли никогда не прекратились бы, если бы она не высыпалась и в результате была бы уволена.

Тогда она начала принимать валиум вместе с экседрином.

Но ее организм требовал все большее количество болеутоляющего, и соответственно росла доза валиума.

Она принимала его только ночью. Но эффект длился дольше, чем она хотела. Чем больше таблеток она принимала, тем сильнее был эффект.

Она не знала точно, в какой момент у нее возникла эта зависимость от таблеток. Она знала одно: когда после ее долгих уговоров поселиться в Бостоне ее брат, наконец, решился на это, и она встречала его в аэропорту, ей приходилось ежеминутно контролировать себя, чтобы не выглядеть наркоманкой, принявшей свою дозу.

* * *

Он был голоден, когда вышел из самолета, и она повела его в заведение под названием «У друзей». В ожидании сэндвичей они заказали ванильный коктейль.

— Я надеюсь, тебе понравится твоя квартира, — в третий раз сказала Линн.

— Если там есть плита с несколькими горелками и потолки не будут касаться моей головы, она мне понравится, — ответил Бубу. — За последнюю пару лет я стал не очень привередлив. В комнате, где я поселился после отъезда из дома, в стене была дыра, в которую мог пролететь ястреб. — Он усмехнулся. — Я заткнул ее подушкой. Когда у меня появилась возможность купить новую, я привык спать без подушки. А теперь все говорят, что так спать очень полезно для здоровья.

— Да, — сказала Линн. — На одном из шоу какой-то педиатр объяснял это. Если приучить ребенка спать на плоском, то в будущем у него не будет никаких проблем со спиной.

Бубу неотрывно смотрел на нее, и она вдруг испугалась, что он что-то заметил в ее глазах. Чтобы демонстрировать свою энергичность, она схватила свой коктейль и начала жадно пить.

Но в его взгляде не было никакого подозрения, только гордость за успехи сестры.

— Мне не терпится посмотреть, как ты делаешь свое шоу.

— А я не могу дождаться, когда ты сможешь присутствовать при этом.

— Моя сестра — звезда телевидения. Кто бы мог подумать?

Линн в шутку замахнулась на него салфеткой, но не дотянулась. Это испугало только ее. Он и не догадывался, что она метила на полфута дальше.

Квартира, которую она нашла для него, находилась в Марблхэде. Линн доела свой сэндвич и допила весь коктейль, надеясь, что еда нейтрализует в организме действие наркотика, и она сможет нормально вести машину. Это сработало: она чувствовала себя прекрасно и уверенно управляла машиной. Бубу пришел в восторг от выбранной ею квартиры.

— Как далеко отсюда вода? — спросил он, вдыхая воздух, проникающий в комнату через открытое окно.

— В двух кварталах отсюда. За такие деньги я не смогла найти ничего ближе. Здорово, правда? — Она открыла еще два окна, взяла легкий стул с мягким сиденьем и поставила между окнами. Она с удовольствием опустилась на стул. — Воздух такой, словно мы в коттедже на берегу моря. Я была так довольна, когда нашла эту квартиру. Я не могу дождаться того момента, когда смогу позволить себе квартиру прямо около воды, прямо в городе.

— А через сколько минут это случится?

Они дружно рассмеялись, как делали это в детстве, когда поросята тыкались своими пятачками в их ладони, хватая принесенные им кусочки, спрятанные во время ужина.

В памяти еще свежи были те дни. Откинувшись на спинку стула, Линн снова почувствовала, как в ладонь утыкается нежный пятачок. Она снова засмеялась, почувствовав, как влажный язык лижет ее запястье.

Запах моря сменился запахом навоза. Комната наполнилась этим знакомым запахом, который всегда исходил от большой навозной лужи под окном их столовой, лужи, которая не высыхала даже в самое засушливое лето, когда трава становилась бурой от жары.

Линн услышала тихое постукивание яиц на кухне, когда мать разбирала их, откладывая большие в синюю миску, а мелкие — в желтую. Ее жалобы на то, как много стало мелких яиц… куры становятся мельче, яйца тоже, все становится меньше, особенно количество денег, выделяемых на корм, так чего же еще ждать?

Неожиданно запах навоза и звуки прошлого исчезли, Линн почувствовала сильное головокружение: Дороти и Тотошку закружил ветер. Она ощутила, что падает вниз, и желудок ее заныл.

Но она же укутала его, ведь так? Она укрыла его?

Линн прижала руки к животу, чтобы удержать желудок на месте.

Падение прекратилось.

Она посмотрела на свои руки и не отрывала от них взгляд, пока не пришла в себя. Она увидела свои часы и застыла от удивления.

Прошло восемь минут.

— Ты очень устаешь. — Бубу сидел на полу, рассматривая телефонную розетку. — Я решил, что должен дать тебе вздремнуть.

Линн встала и пошла в ванную.

Она не дремала. Она отлично поняла, что это было: провал памяти. Такое бывает у алкоголиков.

Если она была настолько напичкана наркотиками, что могла отключиться на восемь минут, то как она могла вести машину?

А она вела машину, в которой сидел ее брат.

Она прислонилась к закрытой двери ванной и тихо заплакала.

* * *

Она наконец работала в эфире. Ее брат приехал к ней. Несмотря на все свои хорошие намерения и решения, казавшиеся ей единственно верными, она чуть было не довела до трагедии себя и брата.

Этого было достаточно, чтобы она отказалась от валиума.

Несмотря на то, что она научилась переносить свои страдания без таблеток, научилась обходиться без сна, ее таинственное внутреннее «я» все-таки находило способы, чтобы лишить ее покоя. То, как и каких она выбирала мужчин, было предметом бесконечных шуток на студии. Кара утверждала, что ее идеалом возлюбленного был вечно хмурый тип с карточкой безработного.

Линн не спорила.

— Поставьте передо мной в ряд шесть мужчин, — говорила она Мэри Эли, психиатру и подруге Кары, когда та пришла на их шоу под названием «Умные женщины и неразумный выбор», — и я направлюсь прямо к тому, кто принесет мне больше всего неприятностей.

Неужели это тоже теперь в прошлом? Неужели ей не нужно больше мучиться постоянными сомнениями?

Ею заинтересовался один из самых больших и представительных телевизионных синдикатов. Мужчина мечтает о встрече с ней, думает о ней, восхищается ею, посылает изысканные подарки — при этом не какой-нибудь мучающийся неудачник, а умный, эффектный, красивый и надежный мужчина.

Ей достался настоящий клад как на работе, так и в личной жизни.

Улыбаясь и держа в руках остатки персика, она отошла от окна и отправилась на поиски Кары.

* * *

Кубики льда звякнули о темное стекло графина, когда Деннис Оррин поставил его на свой стол. Графин был частью набора, состоявшего еще из подноса и двух фужеров. Графин был украшен медными деталями, и эти детали всегда ярко блестели. Обслуживающий персонал заботился о том, чтобы медь графина была отполирована, а сам графин наполнен свежим льдом.

Эту свою обязанность служащие всегда исполняли четко, потому что даже они — а в некоторые минуты Деннис Оррин думал, что особенно они — понимали разницу между этим графином и теми, что стояли в кабинетах его подчиненных.

Он налил себе воды и стал медленно пить, просматривая кассету, только что доставленную ему из Кливленда.

Не плохо. По крайней мере этот мальчик умел читать. А многие и этого не могли; они проглатывали целые слова, словно были участниками тех иностранных рок-групп, которые пытались петь по-английски.

Но он был всего лишь ребенком, который стремился занять место, предназначенное для взрослого. А Деннис требовал от тех, кто претендовал на это место, только одного: чтобы они были действительно взрослыми.

У него оставалось только пять месяцев, чтобы найти того единственного, кто мог бы читать, мог бы каждый вечер появляться в эфире в соответствующем для данной работы виде и обладал одним, но главным качеством — надежным авторитетом, который заставлял бы людей переключать свои телевизоры на Третий канал до, после и во время обеда и ужина с той же регулярностью, с какой они расчищают подъездную дорожку к дому и берут свою почту каждое утро.

Он перемотал кассету, достал ее из видеомагнитофона и отложил на специальный стол для исходящих материалов, чтобы вернуть ее. Он подошел к столу, позвонил в Кливленд и испортил ребенку весь остаток дня.

Он отправился в ванную и помыл руки; эта привычка появилась у него много лет назад. Каждый раз, отказывая людям, он испытывал желание помыть руки. Позже один из психологов, участвовавших в шоу Линн Марчетт, говорил о целом комплексе не контролируемых рассудком внутренних побуждений, среди которых называлось и «умывание леди Макбет». Деннис внимательно выслушал это, тщательно проанализировал услышанное и вздохнул с облегчением. Всего лишь странная привычка.

Сев за стол, он осмотрел оставшуюся стопку кассет и решил немного подождать, прежде чем примется за следующую. Просматривая слишком много материала за один раз, он не мог вынести о нем четкого суждения.

Услышав однажды об этом, Линн Марчетт усмехнулась и сказала:

— Это как с духами.

— Хм? — выразительно спросил он.

— Вам всегда советуют не пробовать больше одного вида духов. В магазине. Иначе теряешь нюх.

Он посмотрел на портрет Линн, одиноко висящий на стене.

Великолепное чувство юмора, особенно перед камерой. Вот она действительно взрослая. КТВ сделало мудрый выбор.

Всего лишь несколько лет назад он не был уверен в том, что Линн ждет успех. Головные боли, бессонница… Он сам не один раз видел, как она спала за своим рабочим столом. Она призналась ему по секрету, что боится того, что постепенно становится зависимой от транквилизаторов, и поэтому бросила принимать их.

Похоже, теперь все это осталось для нее в прошлом, по крайней мере транквилизаторы.

Ему это было не безразлично. Дни его увлечения марихуаной были не намного дальше в прошлом, чем это было у Линн, а она сумела справиться со своей проблемой гораздо быстрее. Он прекрасно помнил, как невинно начиналось его увлечение, как затем это повторялось каждый вечер, затем — курение в течение дня, когда сигарета с марихуаной сопровождала каждую чашку кофе. И в конце концов — марихуана вместо кофе.

Но он должен был принять решение, и он принял его.

В этом была его сила, и именно это принесло ему чудесный графин. Он умел трезво оценить ситуацию и выделить в ней самое главное. Именно эта его черта нравилась газетчикам. То, что он, руководствуясь внутренним голосом, снимает телефонную трубку и звонит малышу, который ждет его ответа в Кливленде, а не тратит время на диктовку и рассмотрение протокола.

То, что он может выбрать: быть ли ему неудачником-наркоманом без копейки денег в кармане или очень занятой, но преуспевающей личностью, окруженной прекрасной семьей.

Он улыбнулся фотографии Берн и девочек, долил себе в стакан воды со льдом и поставил следующую кассету.

* * *

Одному Богу было известно, как этот юркий бурундук забирался на третий этаж, но он стал постоянным гостем на террасе Линн, выходившей в сторону порта. Первый раз он появился, привлеченный кормом, который она насыпала для птиц. Целый год Линн разговаривала с ним через стекло особенным щебечущим голосом, который они с Карой назвали «бурундучьим», и после этого он начал брать еду из рук Линн.

Сегодня она чувствовала себя весело и легкомысленно, чтобы угостить Чипа кусочком персика. Он понюхал персик, его маленький хвост задрожал и кусок был моментально проглочен.

— Мне тоже нравится, — весело сказала она ему.

Телефон зазвонил, когда она наслаждалась четвертым персиком за этот день. Она убавила громкость телевизора и побежала к телефону на кухне.

— Я надеюсь, ты не разочарована, — сказал он. — Их вкус не уступает их красоте?

— Грег!

— Как дела, Линн?

Ее сердце забилось.

— Великолепно. А у тебя?

— Тоже неплохо. Я жажду услышать о твоих делах с синдикатом. Есть какие-нибудь новости?

— Да. Сегодня сообщили, что они хотят сделать пробный показ.

— Фантастика!

— Я искусала все ногти в ожидании, но мой шеф говорит, что все произошло очень быстро. Поэтому твои персики оказались очень кстати. Они стали поздравительным подарком. Они великолепны. Я не могу перестать их есть.

— Именно это я и хотел услышать.

— Я бы позвонила тебе, но у меня не было твоего номера телефона, а найти тебя в агентстве не могли. В любом случае, спасибо. Ты так заботлив.

— Я хотел подарить тебе кусочек Лос-Анджелеса. Какое впечатление произвели кольца для салфеток?

— Кара была в истерике. Она сказала бы тебе это сама, если бы смогла дозвониться сегодня днем. — Линн взяла карандаш. — Кстати, пока не забыла, дай мне твой номер телефона.

— У меня есть предложение получше. Я подъеду и сам тебе его напишу.

Линн выронила карандаш.

— Где… а где ты сейчас?

— В пятнадцати минутах езды от твоего дома, если я правильно разобрался в карте города. Но может лучше завтра? Я мог бы пригласить тебя и Кару на ленч.

Линн улыбнулась и схватила салфетку, чтобы вытереть измазанное соком лицо.

— Лучше сегодня.

* * *

Он привез с собой бутылку красного вина, такого же чудесного и незнакомого на вкус, как персики.

— Сент Лу, — сказал он, когда она уже в который раз спросила название вина, и разлил остатки в ее лучшие бокалы. Она смотрела на него с восхищением, и мысли ее туманились. От него исходили потоки сексуального возбуждения, противостоять которым было невозможно.

— Нельзя сказать, что я сторонник калифорнийских вин, — продолжал Грег. — Но мне хотелось привезти тебе что-нибудь уникальное, а я был твердо уверен, что подобного вина на Востоке нет. Оно куплено у местного виноторговца. Оно понравилось тебе так же, как персики?

— Оно… — Она начала хихикать. — Все, что приходит мне в голову, это яблоки и апельсины.

— Оно сделано из персиков и винограда.

Она засмеялась и откинулась на диван. Грег пообедал перед приездом, а она весь день ела персики. Сыр чеддер и ржаные хлебцы, приготовленные ею к вину, стояли на столике почти нетронутыми.

Обняв ее при встрече, он больше не дотрагивался до нее. Но сейчас ее голова опустилась ему на руку, и он медленно приподнял ее лицо за подбородок, чтобы поцеловать ее.

Воспоминания нахлынули на нее: вкус губ Грега, пахнущих вином; аромат его одеколона. Она снова почувствовала головокружительную радость, словно вернулась в чудесное приключение, пережитое ею в Лос-Анджелесе. Вместе с этим мужчиной, который был частью этого чуда, и, самое главное, радовался ее участию в этом приключении. Когда же она отыскивала — вернее, встречала — нет, именно откапывала мужчину, который был не напуган, не зол или, по крайней мере, не безразличен к ее успехам?

Грег притянул ее к себе и положил ногу на ее ноги. Она дотронулась до рельефно выступившей на ней мышцы. Осмелев под действием вина, она пододвинула руку выше, просунув ее между его бедрами, и почувствовала, как он подскочил.

Он взял ее руку и убрал в сторону. Все еще держа ее руку, он сказал:

— Я снял комнату в отеле. Я собирался провести ночь там.

Он смотрел ей в лицо.

Те мысли, которые так хорошо читала на ее лице Кара, для Грега тоже не были тайной. Ее откровенность была одним из основополагающих факторов ее успеха. И если весь Бостон мог по ее лицу понять, что она чувствует, когда разговаривает с учителем, обвиняемым в растлении малолетних, или юной лесбиянкой, которую все преследуют, нужны ли ей слова, чтобы ответить ему.

Но она все-таки сказала: «Пожалуйста, останься».

— Я не хочу, чтобы ты думала, что я рассчитывал на это.

— Я так не думаю.

Не отрывая взгляда от ее глаз, он прижал ее руку к своей возбужденной плоти.

* * *

Он занял место рядом с ней в постели так естественно, словно все это время оно предназначалось именно для него и ждало его появления. Возможно, он снился ей здесь, но воспоминания таились где-то глубоко, пока чувства не пробудили их.

Он любил ее с пылкой сосредоточенностью, лаская ее ноги и целуя колени и лодыжки. Долгие минуты он провел, исследуя губами ее плечи и внутреннюю сторону рук, и лишь затем опустился ниже. Никто и никогда не любил ее так медленно и методично, так самозабвенно.

Когда она, наконец, попыталась перевернуть его на себя, он улыбнулся и покачал головой.

— Я хочу, чтобы ты кончила, — прошептал он.

И она отдала себя во власть ищущего языка Грега и крепко сжала рот, чтобы не закричать, когда он довел ее до высшей точки наслаждения.

* * *

Грег проснулся первым; когда Линн открыла глаза, он лежал, приподнявшись на локте, и смотрел на нее.

— Я не улыбаюсь по утрам, — сухо сказала она, стараясь улыбнуться, но у нее ничего не получилось.

Он усмехнулся и сел на кровати.

— Ты не против, если я сварю нам кофе?

— Не поможет. В этом случае ничего не помогает.

Он рассмеялся. В неясном утреннем свете он был так же привлекателен, как и ночью; даже больше — морщинки, появляющиеся после сна, смягчили его черты.

Линн знала это, так как каждое утро видела в зеркале свое собственное лицо, бледное и опухшее, со следами туши вокруг век, лишенных ресниц. В одном из многочисленных журналов, попадавших на ее рабочий стол, Синди Кроуфорд заявила о том, как она узнала, что действительно любима: когда увидела, что ее муж смотрит на ее лицо по утрам с обожанием.

Грег, должно быть, прошел ту же школу. Сейчас он смотрел на Линн так, словно она действительно нормально выглядела.

Страдая от своей застенчивости, она села на кровати и надела тапочки.

— Я иду в душ, — сказала она, сделав последнюю, но безуспешную попытку улыбнуться.

* * *

Они сидели на высоких табуретках за стойкой на кухне. Как и большая часть квартиры, кухня была спроектирована так, чтобы максимально продемонстрировать красоту открывающейся перед вами панорамы. Сквозь стеклянную стену был виден порт; мимо скользила баржа, над которой летали стремительные чайки.

Это была именно та картина, которую она рисовала в мыслях, когда переехала сюда — с надеждой и наивностью: рядом с ней на табурете мужчина, и они вместе проводят эти минуты перед работой, а солнце освещает панораму за окном.

— Ты не можешь устроить себе сегодня выходной? — спросил Грег.

Линн покачала головой. Ее волосы были приглажены, лицо накрашено, а колготки надеты; она была готова уйти из дома.

— Тогда хотя бы полдня. Только утро плюс ленч. А потом я оставлю тебя в покое до вечера.

— Я действительно не могу. — Она потянулась к цветочному горшку, где хранила всякие мелочи. — Возьми ключ. Ты можешь посмотреть город, а когда надоест, вернешься сюда.

Он положил ключ в карман, отпил немного кофе.

— Позволь мне угадать. У тебя не так уж много времени для отдыха.

— Это не так. Я стараюсь отдыхать по крайней мере четыре недели в году, а если надо, то и больше. Я уезжаю в путешествия с друзьями или одна. Мне приходится много работать только, когда я здесь.

— О’кей, — сказал Грег. Он встал, заложил руки за голову и потянулся. У него были прекрасные руки, длинные и худые, с широкими пальцами. Глядя на них, Линн мгновенно вспомнила как они гладили ее тело.

Она отвернулась и допила кофе.

— Хороший кофе. Спасибо тебе, — сказала она.

— На самом деле он не так уж хорош.

— Не хорош?

— Да. Если бы ты освободилась на полдня, я бы тебе кое-что купил. С чудесной масляной сдобной булочкой. С изюмом.

Линн достала из шкафа их пальто и открыла входную дверь. Коридор был ярко освещен солнечным цветом, запах океана наполнял теплый воздух. Сквозь окно в коридоре вдали была видна баржа, но чаек уже было трудно разглядеть.

И снова Линн охватило счастливое блаженство. Наконец-то картинка ее мечты ожила.

— О, черт, — сказала она.

* * *

Она показала ему район порта, современные здания, отели, рестораны и магазины. Хотя ветер был прохладным, но солнце согревало их, и Линн почувствовала гордость за то, что показывала. Грег приехал из страны веселья и пальм; а здесь все было совершенно по-другому. Это был ее город у воды.

Они купили кофе в пластмассовых стаканчиках и пили его прямо на ходу. В магазине сувениров Линн купила Грегу горшочек для бобов с крышкой, закрывающейся на кодовый замок.

— Можно считать, что меня приняли в игру? — спросил он.

Она кивнула:

— Ты должен поставить его для гостей — и обязательно с бобами.

— И я не должен сообщать им, что это шутка.

— Ты не имеешь права ничего говорить.

Грег рассмеялся:

— Это…

— Ослепительно. Чем меньше тебе хочется это делать, тем лучше. Однажды Кара подарила мне солнцезащитные очки в форме двух клешней омара и заставила надеть их на пляже.

— Кстати об очках… — Он повернулся к Линн и заботливо снял с нее черные очки.

— Так лучше, — сказал он.

— Это почему же?

— У тебя восхитительные глаза. Я люблю смотреть в них.

— Если не носить очки, то придется щуриться на солнце и тогда могут появиться морщины, — сказала Линн, но очки надевать не стала.

— Морщины — это не страшно. Мы их заслуживаем. Посмотри-ка сюда.

Он остановился около магазина купальных принадлежностей и указал на желто-зелено-черный купальник, выставленный в витрине. Это было бикини, верхняя и нижняя части которого были соединены между собой серебряными кольцами на животе и на спине.

— Давай зайдем, — сказал он.

Линн покачала головой:

— Ну, давай. Примерь его. Ты купила мне подарок. Теперь моя очередь.

— Ты шутишь? Даже в одиночестве и то трудно примерять купальники. Выпирающее со всех сторон незагорелое тело в свете флюоресцентных ламп. Забудь об этом.

Он просунул руки ей под пальто и свитер и обнял ее за талию.

— Как, — спросил он с преувеличенным возмущением, — ты могла забыть, что я прекрасно знаю, что я увижу в свете этих ламп? — Он погладил изгиб ее талии. — Ведь именно поэтому я уверен, что ты будешь выглядеть в нем великолепно. Я посмотрел на купальник и представил тебя в нем.

Свет в примерочной был более мягким, чем она ожидала, но не настолько приглушенным, как ей хотелось, и она поморщилась, оглядывая ту часть тела, которая была видна между верхом и низом купальника. Как бы ей хотелось, чтобы ее руки были менее дряблыми. Но, осмотрев себя со всех сторон, она набралась смелости и вышла из кабинки.

— Боже мой, — Грег затаил дыхание, внимательно рассматривая ее. Он медленно обошел вокруг нее. Продавщица оторвалась от своей работы по оформлению витрины и подмигнула Линн.

— Тебе нравится? — спросила его Линн.

— Нравится? — Он открыл рот, и остановился, пожимая плечами. — У меня просто нет слов.

— Довольно смешно покупать купальник в это время года.

— Но ведь ты собираешься вернуться в Лос-Анджелес. А там купальник нужен всегда.

— Не думаю. Деловые поездки не оставляют времени для купания.

— Не деловые. — Стараясь не дотрагиваться до нее руками, прошептал он Линн на ухо. — Я говорю об удовольствиях. Когда ты остановишься у меня.

— О, — сказала она, полная удивления и восхищения.

— Сними купальник, — посоветовал он.

— Хорошо.

— Звезда… — прошептал он. — Такой ты живешь в моих мыслях.

Грег достал кошелек и направился к кассе.

— Нет, — быстро сказала Линн. — Я сама заплачу.

Он обернулся:

— Я хотел сделать тебе подарок.

— Спасибо. Но я предпочитаю заплатить сама.

Стоя перед зеркалом в примерочной, она сделала для себя еще одно открытие. Удивительно, как чье-то восхищение может изменить твою самооценку. Теперь она видела свое тело, казавшееся ей раньше бледным и рыхлым, глазами Грега, что придавало ему гибкость и нежность.

Наверное, ей не следовало так настаивать по поводу оплаты. Он просто был очень добр.

В дверь постучали, и вошел Грег с еще одним купальным костюмом в руках.

— Я сказал продавщице, что отнесу тебе этот купальник для примерки, — сказал он. Он положил его на стул. — Мне нужен был повод, чтобы зайти сюда. Теперь мы можем кое-чем заняться. — Он снял лямки купальника с ее плеч.

— А я позволяю тебе это делать, — сказала Линн, уткнувшись ему в шею. — Невозможно поверить, что это делаю я.

Он закрыл ей рот поцелуем. Затем стянул купальник до самого низа, сжал ее голые груди и прижал ее к себе.

Линн обняла его, успев на секунду заметить в зеркале отражение своей груди, покрытой руками Грега.

Они крепко прижались друг к другу, и на какое-то мгновение она перестала осознавать происходящее. Он был полностью одет, а она наполовину раздета, и она ощущала своей кожей нежную шероховатость его пиджака.

Он повернул ее так, чтобы взглянуть в зеркало, и Ли ян почувствовала, как напряглось его тело, пока он смотрел на их отражение. Он отпустил ее и начал расстегивать ремень на брюках.

— Нельзя, — прошептала Линн, отступая назад. Она схватила свой свитер и прикрылась им.

— Но…

— Мы в магазине.

Он вздохнул. Линн видела, как он старается взять себя в руки. Он улыбнулся:

— А ты беспокоилась об освещении.

Они бродили по рынку Квинси, пробуя сыры и шоколад, заглядывая в магазины.

— Посмотри на все это, — сказал Грег. — Ты можешь сделать фотографию на паспорт или купить часы, или вставить себе бриллиант в ноздрю.

Он взял с прилавка аквамариновую сережку и поднес ее к уху Линн.

— Очень хорошо. Она подходит к твоему новому купальнику.

— Но у меня не проколоты уши.

— Да? Возможно, они здесь это делают. А вот и объявление. «Бесплатное прокалывание ушей при покупке».

Линн сделала недовольное лицо.

— Позволь мне сделать это для тебя, — упрашивал он.

Но ей совсем не хотелось прокалывать уши. У нее было достаточно красивых клипс.

— Тогда что-нибудь другое. Ты не позволила мне купить купальник — так как насчет какой-нибудь вещицы, которая подойдет к нему? — Он дотронулся до ее щеки. — Ты не можешь представить, как мне было хорошо последние… — он посмотрел на часы, — пятнадцать часов. Чудесное время. Может, это плохо, что мы живем в обществе, где благодарность выражают денежными тратами, но что поделаешь. — Он усмехнулся. — Позволь мне потратиться на тебя.

Они прошли немного вперед. Седой мужчина с коляской для двойняшек помахал Линн, две молоденькие девушки широко улыбнулись ей.

— Тебя узнают! — сказал Грег.

— Угу.

— Как здорово! — Он сжал ее руку. — А мне посчастливится увидеть, как ты даешь автографы?

— А ты этого хочешь?

— Не могу дождаться. — Неожиданно он остановился. — Посмотри.

— А что это?

— Место, где делают татуировки. — Он потянул ее к магазину. В витрине на разных уровнях на серебряных и пурпурных веревках были развешаны гладкие части тела неестественных цветов. Вращающийся шар высвечивал розовым цветом плечи и лодыжки с нанесенными на них маленькими рисунками.

— Да, — сказал Грег. — Да. — Он погладил Линн по плечу. — Может быть здесь. Или на ноге. Что-нибудь изящное и женственное.

Линн широко раскрыла глаза.

Он открыл дверь в магазин.

— Ты хочешь, чтобы я зашла туда? — спросила она.

— Ты слишком часто отказываешь мне сегодня, — сказал он, подталкивая ее в магазин.

Они вошли в помещение, пол которого был покрыт густым серебристо-серым ковром. На стенах висели рисунки татуировок. Звучала спокойная музыка, «Аппассионата», воздух был наполнен запахом жасминового чая.

За письменным столом сидела женщина в костюме в узкую полоску, чем-то похожая на фею; на спинке ее стула висело белое пальто. Она посмотрела на них и улыбнулась, от чего на ее щеках появились большие ямочки.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — сказал Грег. — Моя подруга хочет сделать татуировку.

— Я не хочу. То есть, — Линн замялась, стараясь найти вежливую форму для категорического отказа. — Мне, конечно, интересно. Но я не…

— Давайте посмотрим рисунки, — сказал Грег.

Женщина подвела их к той части стены, где были развешены эскизы татуировок, явно рассчитанных на женский вкус. Там были инициалы, состоящие из одной или двух букв, некоторые из которых имели лишь легкий намек на завитушки: глаз с длинными ресницами, сердца, кошки, звезды, музыкальные знаки.

— Сейчас популярны эти рисунки, — сказала женщина, указывая на группу цветов: лилия, тюльпан.

Грег внимательно рассматривал рисунки, двигаясь вдоль стены. Он потянул руку и постучал по рисунку, изображавшему полные надутые губы длиной в дюйм, которые были нарисованы тонкими аккуратными линиями.

— Мне нравится этот рисунок, — сказал он.

Женщина кивнула:

— Очень красиво. Немного смело, но в тоже время сдержанно. Совсем не похоже на другие.

Грег повернулся к Линн:

— Ну, как?

— Хорошо, — сказала она и глубоко вздохнула. Она действительно слишком много раз отказывала ему.

Женщина улыбнулась:

— Вы хотите что-то спросить?

— Да. — Ладно уж. — А это абсолютно безопасно? Сколько на это потребуется времени? Будет ли татуировка болеть?

Испугавшись произнесенного ею слова «будет», Линн прослушала начало ответа, и ей пришлось попросить повторить ответ.

— Немного побаливает. Появляется ощущение покалывания. Обычно люди испытывают облегчение, когда узнают, что это не имеет ничего общего с иголками. А что касается безопасности, — сказала она, направляясь к своему столу, — вот справочная литература. Помимо стандартных, я применяю свои меры предосторожности. Она протянула брошюру. — Для выполнения этого рисунка потребуется около часа.

Линн постаралась скрыть то облегчение, которое испытала при этих словах.

— О, тогда я не могу. У меня совсем нет времени.

— Мы вернемся, — сказал Грег. — Когда вы закрываетесь?

— В шесть. Или я могу сделать вам сейчас имитацию. Это займет пять или десять минут.

— А что такое имитация? — спросила Линн.

— Я нанесу этот рисунок, он не проникнет так глубоко, как настоящая татуировка. Я использую иглу с естественными красителями. — Она показала заостренный инструмент. — Она продержится несколько недель, а потом постепенно сойдет.

Грег сказал:

— Лучше мы придем позже и сделаем настоящую татуировку.

— Но я действительно не смогу позже, я и так потеряла целое утро, — сказала Линн. Ей уже нравилось это маленькое приключение, особенно теперь, когда отпала необходимость принимать серьезные решения. — О'кей. Я решила. Мне нужна имитация.

* * *

В офисе Линн Кара повесила трубку телефона и минуту стояла, глядя с улыбкой на телефон. Затем она посмотрела на часы, быстро огляделась и решила немного прибрать в комнате. Груду пленок на полу около дивана можно было не трогать: когда у нее будет время, она разберет их, а не будет просто отпихивать с дороги. Но у нее оставалось время, чтобы убрать рабочий стол Линн и другие столы.

Как хорошо, что она смогла остаться в офисе одна на все утро, чтобы разгрести эти залежи. Это можно было сделать только тогда, когда рядом не было Линн, которая заламывала руки и стонала, что после ее уборок она не может ничего найти.

Какая удача для Линн, подумала Кара, что появился кто-то, с кем Линн может проводить время.

А главное, с какой радостью она расскажет ей новость, которую Деннис Оррин только что сообщил по телефону: принято решение — завтрашнее шоу выбрано для пробного показа.

Линн будет прыгать и верещать от восторга, каждое такое событие делало контракт с синдикатом более реальным для нее. Широкая улыбка появлялась на лице Кары каждый раз, когда она представляла себе титры, которые увидят на следующей неделе полдюжины американских городов: ЗАПИСАНО НА ВДСЕ-ТВ, БОСТОН. И несколькими строчками ниже: ПРОДЮСЕР: КАРА МИЛЛЕТ.

Она снова посмотрела на часы. Осталось двадцать минут до того, как ей надо было уходить на встречу с Линн и ее новым знакомым. Она закончила убирать на столе, стряхнула пыль с волос, переоделась в чистую блузку, которую хранила в шкафу Зеленой комнаты. У нее оставалось достаточно времени, чтобы позвонить сестрам и сообщить им новость, а потом матери, чтобы лишить ее возможности рассказать об этом всем первой.

* * *

Кара подняла свой бокал:

— За новое общенациональное шоу Линн Марчетт.

— У меня есть тост получше, — сказал Грег, поднимая свой бокал. — За известную всей стране ведущую шоу номер один.

Линн улыбнулась:

— Я должна пробормотать в ответ что-нибудь, исполненное скромности и самоуничижения?

— Ты шутишь? — сказала Кара. — Я позову врача.

— Когда вы записываете пробную программу для показа? — спросил Грег. — Дата уже назначена?

Линн покачала головой:

— Не раньше, чем через пару месяцев. На следующей неделе КТВ покажет завтрашнее шоу в Чикаго, Лос-Анджелесе и других городах. Они выбрали хорошую тему: врачи-женщины обсуждают проблемы женского здоровья, на которые врачи-мужчины стараются не обращать внимания.

— Они запишут кассету, которую предоставят некоторым крупным компаниям в обмен на информацию о рейтинге программы. Затем они будут ее анализировать, встречаться с людьми, ходить вокруг да около и снова встречаться.

— Не похоже, что ты счастлива.

— Это так изматывает. Я знаю, что им нужно время, чтобы разложить все по полочкам. Они хотят заинтересовать как можно больше возможных компаньонов. Так я это понимаю, когда заставляю себя рассматривать ситуацию с профессиональной точки зрения.

Кара сказала:

— Но, если говорить честно, мы уже не в силах ждать. Мы ужасно хотим начать эту работу.

— Я хочу, чтобы они показывали меня ежедневно, по всей стране, начиная с завтрашнего дня. С сегодняшнего.

Принесли «Салат Цезаря» для Линн, и она откусила французскую булочку.

Кара пристально смотрела на нее.

Линн спросила:

— В чем дело?

— Сильный чесночный запах. Он чувствуется даже на моем месте.

— О-о. — Линн посмотрела на Грега. Кара была права; ее рот пылал уже после одной ложки салата. Неужели она встречала так мало прямоходящих двуногих существ, что вычеркнула из своей жизни такое прекрасное качество, как отсутствие медвежьего запаха изо рта?

И как всегда, не дожидаясь новых вопросов и недоразумений, Грег решил возникшую проблему, взяв с ее тарелки салат-латук и быстро отправив его в рот. Пережевывая его, он перевел глаза с Линн на Кару.

— Мне кажется, — сказала Кара, — мне придется пересесть за другой столик.

* * *

— Он великолепен.

— Правда?

Кара скосила на нее глаза:

— Может, я что-то не заметила? Никаких раздражающих привычек?

Линн засмеялась:

— Никаких, если не считать привычку бросать повсюду обертки от «тамз».

— Он действительно так сексуален, как выглядит?

Лицо Линн вспыхнуло при воспоминании о прошлой ночи и о том, что произошло утром в примерочной.

— Похоже, что он изучил все статьи в журналах, рассказывающие о том, что хочет женщина.

Кара улыбнулась. Линн смотрела в зеркало женской комнаты, как Кара приглаживала брови при помощи зубной щетки. Это была старая желтая щетка, покрытая слоем туши; Линн помнила ее еще с тех пор, когда они вместе работали помощниками продюсера.

Домашняя привычность того, что делала Кара, согрела ее.

Она даже сделала шоу о том, какую важную роль играют друзья в жизни людей, у которых маленькая семья. Друзья становятся для них поддержкой, тем самым заменяя семью.

Линн спросила:

— Ты не замечаешь во мне ничего нового?

— Ты имеешь в виду твою улыбку? Хорошее настроение? Или тот факт, что ты знакома с мужчиной уже неделю, а он еще не попросил у тебя денег?

— Я имею в виду это. — Линн подняла ногу. Под тонкими колготками в нескольких дюймах над лодыжкой голубела буква Г. Под ней расположились тонко очерченные пухлые красные губки.

Кара онемела от удивления.

— Когда ты сделала это? — Она наклонилась ближе.

— Сегодня утром. Это была идея Грега. Это его подарок. — Она рассмеялась. — Он сам выбрал рисунок. Он называет это «переносной поцелуй».

— Восхитительно. Не похоже на болячку или что-нибудь подобное. Она не болит?

— Нет. Это не настоящая татуировка — ее называют временная имитация. Через несколько недель она исчезнет.

Кара выпрямилась:

— Какой необычный человек. Как долго он пробудет в городе?

— Еще только два дня. Но он довольно часто приезжает сюда по делам. Я не помню, чтобы он говорил мне это в Калифорнии. Но, — сказала Линн, взбив свои кудри так, что самые длинные из них рассыпались по плечам, — Том Брокау мог пригласить меня посидеть с ним в горячей ванне в ту ночь, и я не вспомнила бы об этом.

— Подумай как следует. Ему пришлось бы тогда отменять другие свидания.

— Давай еще раз пробежимся по сценарию завтрашнего шоу. Не могу представить, как я могла прогулять целое утро перед таким важным событием.

— Ты же не знала. Не мучай себя этим, о’кей? Все уже подготовлено.

— А в шесть я должна уйти.

— Позволь мне угадать, — сказала Кара. — Ужин с хранителем переносных поцелуев.

— Правильно. Тогда угадай, с кем еще?

— Кто там может быть еще? Мэри? Деннис?

Линн покачала головой:

— Бубу.

Кара пристально посмотрела на нее.

— Уже?

— Ты думаешь, я слишком тороплюсь?

— Я общалась с тобой в течение года, прежде чем ты познакомила меня со своим братом. Я просто удивлена тем, как ты серьезно относишься к этому, как быстро ты на это решилась.

Линн захлопнула сумку.

— Я вовсе не собираюсь официально знакомить его со своей семьей. Просто мы с братом еще раньше договорились о встрече, а я терпеть не могу отказываться. Ты знаешь Анджелу. Она обидится на меня за то, что я расстроила Бубу.

— Ну и пусть обижается.

— Я так не могу.

Кара прошла за Линн в офис.

— У твоего брата и невестки своя жизнь. У тебя своя. Ты очень занята, особенно сейчас. Почему ты должна отказывать себе…

Линн жестом остановила ее:

— Ты не знаешь, каково не иметь нормальной семьи. Ты окружена толпами сестер и их мужей. А у меня есть только брат и его жена. Мне не хочется создавать сложности. Ты можешь это понять?

— Угу.

— Не сходи с ума.

Кара улыбнулась:

— А я и не схожу. Итак. Ты решила представить Грега Бубу и Анджеле.

— Я собиралась сказать Грегу, что вечером буду занята. А потом подумала, что Анджела все время хочет, чтобы я кого-нибудь привела. Вот я и приведу.

* * *

Анджела вошла на кухню и сморщила нос.

— Этот запах невыносим.

Бубу усмехнулся:

— Чеснок. Мелко нарезанный. Две столовые ложки. Именно поэтому мои мексиканские блюда пользуются таким успехом. Каждый день можно ждать появления здесь фотографов из журнала «Гурман».

— Я воспользуюсь освежителем воздуха, — сказала она и вышла.

Через несколько секунд раздалось шипение ее любимого освежителя под названием «Весенний дождь». Шипение то затихало, то возобновлялось по мере того, как она переходила из гостиной в спальни и прихожую.

— Линн со своим другом останется ночевать?

— Нет, — сказал Бубу. — У нее завтра ответственное шоу.

Анджела вернулась к кухне и остановилась в дверях гостиной.

— Тогда это не самый удачный вечер для гостей.

Он пожал плечами, нарезая красный перец:

— Кажется, у нее все уже продумано.

— Ну, не знаю, — с сомнением сказала Анджела.

— Ладно, посмотрим. По рассказам этот мужчина — джентльмен.

— Он из Калифорнии.

— О’кей, — сказал Бубу. — Там тоже встречаются джентльмены.

— Я поставлю на стол графин с водой? А то вся эта острая еда.

— Угу. Положи в него немного льда и ломтики лимона.

Она достала лимон из холодильника.

— Он вымыт?

— Да.

— Ты уверен? На нем этикетка.

— В таком случае нет. Как она сказала его зовут? Джордж?

— Грег.

— Она посмотрела на его брюки цвета хаки и футболку.

— Ты собираешься переодеваться?

— Как только доделаю подливку.

* * *

Дожидаясь своей очереди в душ, Грег гладил рубашку. Линн держала утюг в спальне вместе с маленькой переносной гладильной доской, которая сейчас лежала на мраморном столике. Водя по рубашке утюгом, Грег рассматривал другие предметы, стоящие на столе — ряды книг, шкатулку для драгоценностей, несколько фотографий в рамках.

На одной из них были Линн и Кара на пляже на фоне пальм. Волосы Линн были гораздо короче. У Кары тоже была другая прическа. Он даже наклонился, чтобы лучше ее рассмотреть.

На фотографии большего размера Линн и Кара сидели среди группы людей на банкете рядом с лысоватым мужчиной в смокинге, который держал в руках какую-то награду.

В конце мраморного столика стоял коллаж из фотографий, некоторые из них были черно-белыми. Он поставил утюг, чтобы взять коллаж, а затем снова стал гладить, одновременно рассматривая его.

На большинстве из них были Линн и ее брат. На более старых, не очень четких снимках, скорее всего, были их родители; на некоторых снимках, сделанных недавно, была изображена какая-то женщина, видимо жена Лоуренса. Как ее звали? Анджела.

Лоуренс был громадным мужчиной, на две головы выше Линн. Похоже, что он таким и родился; Грег не нашел фотографий маленького Лоуренса. Смешно, что такой гигант носит столь шутливое прозвище.

На детских снимках Линн была тоненькой девочкой в слишком больших для нее брюках и платьях. Она редко стояла или сидела прямо, почти всегда камера запечатлевала ее сутулящейся, словно она съеживалась от страха.

Встряхнув рукав рубашки; Грег подумал о том, как не похожа Линн на этих фотографиях на ту Линн, которую он знает сейчас.

Сегодняшняя Линн уверенно сидела за столом ресторана, прекрасно осознавая, что проходящие мимо люди узнают ее, гордилась этим вниманием. Она ходила, выпрямившись, высоко подняв голову, с удивительной грацией.

Удивительно, как меняются с годами некоторые женщины.

Ему хотелось посмотреть, как она работает, и он пытался убедить ее разрешить ему присутствовать на завтрашнем шоу. Но нет. Она категорически отказала. Только не это шоу. В другой раз.

Он отключил утюг и повесил рубашку на вешалку.

У него не сохранилось детских фотографий. У его родителей никогда не было фотоаппарата — у них не было ни дома, ни земли, ни даже кастрюль. Они были поденными рабочими, которых владельцы поместий называли «соломенными рабами», потому что под безжалостным солнцем южной Калифорнии зеленая трава превращалась в солому, если не было рабочих, чтобы поливать ее.

Годы своего детства он провел в роскошных поместьях около Агуанги; его семья, как и другие миграционные рабочие, переезжала с одного места на другое, в зависимости от того, где требовались рабочие руки. Домом для них служили разваливающиеся лачуги для наемных рабочих, а соломенным рабам всегда доставалось самое худшее. Часто Грегу с родителями и сестрами приходилось жить в одной комнате еще с двумя семьями.

Та жизнь осталась в далеком прошлом… Сейчас у него была роскошная квартира из пяти комнат, сверкающая хромом и темным стеклом, со всей необходимой ему кухонной утварью. Но он по-прежнему не мог избавиться от чувства удивления, возникавшего у него всякий раз, когда он попадал в дома, пропитанные семейным духом.

* * *

Линн нервничала, но Грег казался спокойным. Он хвалил еду, приготовленную Бубу, и ожерелья Анджелы. Он делал вид, что не замечает того, как Анджела оценивает его всеми доступными способами, за исключением, пожалуй, рулетки. Несмотря на постоянное ворчание, теперь, когда Линн действительно кого-то привела к ним, Анджела казалась обеспокоенной.

— Вы работаете? — спросила она Грега.

— Конечно работает, — сказала Линн. — Он работает в рекламе.

— Это не так, — возразил Грег.

Линн прищурилась:

— Но — ты же здесь по делам.

— Да. Но это не имеет отношения к рекламе.

Линн медленно намазывала крекер соусом из шпината, стараясь прийти в себя.

— А чем вы занимаетесь? — вежливо спросил Бубу.

— Я — представитель «Тексако». Я обслуживаю владельцев наших основных станций по всей стране.

Бубу кивнул:

— Вы занимаетесь улаживанием конфликтов.

— Именно так. Поддерживаю боевой дух, выслушиваю жалобы…

Бубу улыбнулся Линн и пожал плечами, словно давая понять, что ничего страшного не произошло.

Но она чувствовала себя униженной.

* * *

— Почему ты мне не сказал, что работаешь на «Тексако»? — потребовала она ответа, как только они сели в машину.

Он включил передачу и выехал на дорогу.

— Ты не спрашивала.

Слова раздражения были готовы слететь с ее губ, но она промолчала и задумалась.

Почему ты так злишься? Спросила она себя и вынуждена была признаться самой себе: потому что выглядела дурой в глазах своей семьи. И это все? А как насчет того факта, что Грег прав? Ты действительно не спрашивала его об этом.

— О, нет, — выдохнула Линн, медленно сползая на сиденье.

— Это что — плохо? Я ведь не пропах бензином? Никакой грязи под…

— Остановись. Дело во мне. Я просто идиотка. Как можно быть такой эгоистичной? Я все время болтаю о своем шоу, о своем контракте с синдикатом, мне даже не пришло в голову задать вежливый вопрос, не говоря ни о чем другом.

Около поворота Грег спросил:

— Здесь я должен повернуть на юг?

— О, да. Извини. Я не следила за дорогой.

— Похоже, что эта машина знает все сама. И все сама делает.

— Все, кроме ленча, сказал продавец. Тебе нравится моя машина?

— Она великолепна. Спасибо, что позволила мне сесть за руль. Пригороды Бостона красивы. Лучше, чем в Лос-Анджелесе. Эй, посмотри, там в траве енот. Я читал, что у вас на Востоке проблемы с заболеванием бешенством.

Линн осмотрела енота.

— Этот кажется здоровым. Их необходимо избегать, когда они шатаются при ходьбе и плохо ориентируются. Слюна бешеного животного при попадании на человека смертельна. Если не сделать уколов, можно умереть.

— Ты родом из этих мест?

— Нет. Когда я приехала, я даже не знала, что такое пригород. Мы с Бубу выросли на ферме в Восточном Теннесси. Наши родители тратили все свои силы, чтобы выжить, в этом была вся их жизнь.

— И у них получилось?

— Только, когда им было за сорок.

Грег достал из кармана рубашки одну из своих «тамз» и начал жевать.

— Они в молодости, наверно, были красивыми. Твой брат — очень привлекательный парень. А о тебе и говорить не приходится. Откуда у него такое прозвище?

— Он сам себя так называл. Бубу Линн. Прежде чем научился говорить «брат». — Она улыбнулась, — Я знаю, что это глупо. Мне следует называть его Лоуренсом. Но он — это вся моя семья. Мой Бубу.

— Не удивительно, что ты столько знаешь о болезнях животных, с таким прошлым.

— Когда растешь рядом с животными, много узнаешь. Поверни на следующую улицу. По ней мы вернемся к мосту.

— Но вы с Бубу сумели поступить в колледж?

— Бубу помог поступить мне, а потом поступил сам. Он всегда говорил, что я более честолюбива.

— Да? Это так?

— Да. — Подобные признания давались ей с Грегом очень легко.

Он сжал пальцами ее бедро.

— Сексуальна.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебя. То, какая ты. — Он просунул руку ей под пальто, положил на живот, затем ниже. Она ощутила нажатие его пальцев. — Такая честная. Настоящая звезда.

Он возбуждал ее, но она сказала:

— Тебе лучше остановиться.

— Почему?

— Ты ведешь машину.

— Мне достаточно для этого одной руки.

— Но я еще не…

Его рука опускалась все ниже, и она не могла сдержать дрожь удовольствия, охватившего ее.

— Мне нужна только одна рука, чтобы…

— Не говори это, — сказала она. — Не будь грубым.

— Если бы ты была до конца честной, — мягко сказал Грег, — ты бы не пыталась остановить меня. Я чувствую, как ты возбуждаешься, Звезда. Просто закрой глаза и расслабься.

* * *

Позже, в постели, когда Грег расстегивал ей бюстгальтер, Линн спросила:

— Как ты тогда оказался с этими людьми из агентства, если ты там не работаешь?

— А?

— В Лос-Анджелесе. В тот вечер, когда мы познакомились. Я считала, что все, сидящие за вашим столом, были из Агентства Бейлисс.

— Почему ты так подумала?

— Просто мне так показалось. Вы были похожи на сослуживцев, отправившихся вместе поужинать.

Он снял с нее бюстгальтер. Он погладил ее спину, притянул к себе, прижав к своей обнаженной груди. Она почувствовала, как его тяжелый возбужденный пенис упирается в ее тело. Она начала часто дышать.

Прежде чем она успела еще что-то сказать, он целовал ее, удерживая за голову, исследуя своим языком. Он не останавливался, лишь изредка переводил дыхание, а Линн чувствовала, что задыхается.

Ей хотелось задать ему множество вопросов, но в эту минуту они потеряли для нее всякое значение.

* * *

— Эфир окончен, — донесся из студийных громкоговорителей голос режиссера.

Аплодисменты продолжались, несмотря на то, что ассистенты прекратили руководить публикой после этого сигнала. Линн послала публике воздушный поцелуй. Она любила их всех.

Микрофоны были выключены, врачи покидали студию. Линн провожала участников, пожимая каждому руку.

— На тот случай, если вы забыли, напоминаю, — сказала Кара собравшимся в Зеленой комнате, — что эта пленка будет показана не только в Бостоне. Позвоните своим близким и друзьям в Чикаго, Лос-Анджелесе, Детройте, Балтиморе и Миннеаполисе. График показа вывешен на доске рядом с дверью.

Спустя десять минут комната опустела. Кара и Линн в изнеможении опустились на диван. Помощник постановщика продолжала ходить по комнате.

— Сядь, Пэм, — попросила Линн. — Отдохни минуту.

— Как только разберу верхний слой этого развала. Шоу было великолепно, вы тоже.

— Невероятно, — сказала Кара в четвертый или пятый раз. — Они все были неотразимы. А ты, Линн, была прекрасна как никогда. Больше, чем прекрасна. Важность происходящего вдохновила тебя.

— Они аплодировали дольше, чем требовалось. Ты заметила?

— Заметила ли я?

Линн поднялась и нашла в остатках еды нетронутое печенье. Она разломила его и отдала половину Каре.

— А там не осталось ржаных хлебцев? — спросила Кара.

— Нет, — ответила Пэм. — Я их выбросила.

— Ну и черт с ними. — Кара откусила сырную начинку. — Придется мне несколько раз пробежаться вверх-вниз по лестнице. Но иногда так хочется печенья с сыром.

— Мы не слишком много говорили не по теме? — спросила Линн. — Мы придерживались медицинских проблем так же точно, как планировали?

— Что я слышу? — спросил Деннис Оррин, входя в комнату. Он посмотрел на Линн сверху вниз. — Опять сомнения. Ты не можешь хотя бы из любезности признать свой успех? Шоу было превосходным.

— Я боялась поверхностности, — заметила Линн. — Вы узнали для себя что-нибудь новое?

— Конечно, — сказала Пэм. — Я даже не подозревала, что существует столько разных мнений по поводу приема женщинами кальция в климактерическом периоде. А я все время пичкаю им свою мать.

Кара сказала:

— Я никогда не думала, что остеопороз может так изуродовать. Бедная женщина.

Линн нахмурилась:

— Кого ты имеешь в виду?

— Ту женщину, которая спрашивала о магнезии. Помнишь? Рядом с третьим проходом.

— Маленькая женщина в желтом. Правильно? Я не заметила никакого уродства.

— Ты стояла к ней лицом. Тебе нужно посмотреть пленку. — Кара подошла к телефону на стене. — Эван? Я в Зеленой комнате. Ты не мог бы показать нам маленький кусочек из шоу, которое мы только что сделали? Места рядом с третьим проходом.

Линн охнула, когда увидела боковой план.

— Она же почти горбунья. Бедняжка.

— А это помнишь? — спросил Деннис, когда на экране появился следующий кадр. Он указал на одного из врачей, сидящих на возвышении. — Убедительное подведение итогов всего сказанного. — Он прибавил звук.

— У нас еще очень мало исследований, посвященных изучению проблемы климактерического периода в жизни женщины, — сказала женщина. Если бы у мужчин при достижении пятидесятилетнего возраста пропадала эрекция, можете быть уверены, что мы знали бы гораздо больше о проблемах старения.

— Великолепно, — сказала Кара. — Эксперт говорит что-то блестящее, смешное и скандальное, и происходит это именно на том шоу, которое выбрано для тестового показа. Удивительные иногда происходят совпадения?

* * *

— Я так рада, что ты позвонила, — сказала Линн. — Я мысленно разговаривала с тобой.

— И что ты мне говорила? — спросила Мэри Эли.

— Я рассказывала тебе все свои захватывающие новости.

— Неужели! — сказала Мэри. — На работе или в жизни?

— Не смейся. И там, и там.

— Грандиозно! Ну, ты знаешь, что я говорю в таких случаях.

Линн захихикала:

— А ты когда-нибудь считала, сколько всего ты говоришь? После этого ты заявляешь: «Ты знаешь, что я говорю в таких случаях». К какому из восьмисот твоих высказываний это относится?

— Все лодки плывут, когда начинается прилив.

— Клянусь, я этого раньше не слышала.

— Нет? Тогда оцени его по достоинству. Итак, расскажи мне, что происходит.

— КТВ хочет начать показ моего шоу по всей стране. Я уже летала в Лос-Анджелес.

— Фантастика!

— И похоже, что я с честью выдержала все предложенные мне испытания. Мы только что записали шоу, которое они хотят представить для пробного показа в ряде городов. Если все пойдет хорошо, через несколько месяцев меня увидит вся страна.

— Линн, это просто замечательно! Ты переедешь?

— Нет. Мы будем снимать в Бостоне. Все, что от меня требуется, это делать то, что я делаю сейчас.

— Кара с тобой?

— Конечно, я буду делать это вместе с Карой. — Линн откинулась на спинку стула и вытянула ноги. Она сбросила туфли. — А еще я встретила в Калифорнии мужчину, чудесного мужчину по имени Грег Альтер.

— Потрясающе!

— Сейчас он приехал сюда по делам, и мы прекрасно проводим время. Я познакомила его с Карой, Бубу и невесткой…

— Ну и как?

— Они от него без ума.

— Расскажи мне еще про него.

— Он — представитель «Тексако». Ездит по всей стране, общаясь с владельцами станций. Он шести футов ростом, загорелый — правда, у них это возведено в ранг закона, — разбирается в винах… любит ходить в рестораны…

— Сколько ему лет?

— Он года на три или четыре старше меня. Сорок, сорок два.

— Ты не знаешь его возраст?

— Я еще многого о нем не знаю. Мы все еще познаем друг друга. По правде говоря, — сказала Линн, посмотрев на открытую дверь своего офиса и понижая голос, — последние пять дней я провела или на работе, или с ним в постели. Единственное, что я знаю о его привычках, это то, что он любит хороший кофе, а у меня есть только «Максим». Что касается других привычек, у меня даже не было времени выяснить, ест ли он хлопья.

В трубке раздался прокуренный смех Мэри.

— И все это ты рассказывала мне мысленно? Прекрасно, я стараюсь собирать хорошие новости, где только могу. Когда люди приходят ко мне и говорят, что хотят многое рассказать, чаще всего они рассказывают отнюдь не об успехах на работе или о том, как им было хорошо в постели. Мои поздравления, Линн.

— Спасибо. Я очень хочу, чтобы ты с ним познакомилась.

— Как насчет того, чтобы встретиться через неделю? Гидеон и я собираемся устроить пикник во внутреннем дворике. Последний в этом году. Поэтому я и приглашаю.

— Грег не сможет прийти. Он завтра уезжает.

— Жаль. Узнай, когда он приедет снова, и мы что-нибудь придумаем.

* * *

Грег настаивал на том, чтобы последний вечер вместе они провели как-нибудь необычно.

— По полной программе, — говорил Грег из гостиной, пока она переодевалась в спальне. — Свечи, танцевальная музыка, шампанское.

— Звучит заманчиво. Где же это?

— Сюрприз.

Линн появилась в дверях, пытаясь закрепить на вешалке юбку, в которой ходила на работу. На ней были блузка и колготки.

— Ты должен сказать мне это. Как иначе я узнаю, что мне надевать?

Грег встал, быстро подошел к ней и начал гладить Линн через колготки.

— Грег. — Она засмеялась и отступила.

Он сказал:

— Тебе нужен один из тех каталогов, в которых рекламируют нижнее белье. Тогда я смогу войти в тебя, даже если ты будешь одета.

— Но на данный момент, — сказала она, отодвигаясь еще дальше, так как он снова потянулся к ней, — проблема в том, что надеть, а не в том, что снять.

— Ты хочешь увести разговор в другую сторону?

Она снова рассмеялась:

— Да.

Он резко опустил руки и улыбнулся своей ослепительной улыбкой.

— Ты разве не хочешь, чтобы я вошел в тебя?

Линн поморщилась:

— Мне не нравится форма выражения.

— Извини. Это ты виновата в том, что так прекрасна. Я превращаюсь в грубое животное. — Он целомудренно поцеловал ее в лоб. — Мне казалось, что тебе нравится, когда я так говорю.

— Иногда. Но — без интимных подробностей. — Она улыбнулась. — В любом случае. А сейчас мне надо одеться.

— Я помогу. — Он подошел к шкафу и начал двигать вешалки.

— Тебе не обязательно.

— Давай найдем что-нибудь шикарное. Мы идем в ресторан на крыше отеля «Рид». — Он оглянулся, чтобы посмотреть на ее реакцию.

— Замечательно.

— Я попросил Кару посоветовать мне самое романтичное место. Вот. Надень это. — Он держал в руках длинное черное шелковое одеяние на лямочках.

— Но это же ночная рубашка!

— Зато она сексапильна. Сквозь нее будут прекрасно видны твои грудки.

Линн стиснула зубы. Она решительно забрала у него вешалку и повесила обратно в шкаф. Она отвела его в гостиную, толкнула на диван и вернулась к шкафу, предварительно закрыв за собой дверь спальни.

Отель «Риц». Тогда она точно знает, что ей надеть.

Она расстегнула молнию на чехле и достала белое вечернее платье, украшенное перламутром, то самое платье, которое они купили с Карой перед ее поездкой в Лос-Анджелес. Она наклонилась и выдвинула коробку с обувью, нашла серебряные сандалии и примерила одну. Да. Прекрасно подходит к платью, и ремешок попадает как раз под татуировку, оттеняя ее.

Ценник она так с него и не сняла. Она боялась, что это платье ждет такая же судьба, что постигла несколько других платьев, купленных ею за эти годы. Они висели в ее шкафу, пока не выходили из моды; затем она срезала с них ценники, чтобы избежать неприятных для нее объяснений, и относила их в благотворительные организации.

Она была в «Рице» один раз, когда они с Бубу и Анджелой отмечали там ее день рождения. Бубу настоял на том, чтобы пойти туда и сам за все заплатил, хотя в то время был еще только помощником менеджера.

В одном из своих тостов Анджела пожелала ей найти друга, «который будет водить ее в подобные места».

Линн отреагировала на это, как и на все остальные сентиментальные глупости, которые произносила Анджела, сказав, что предпочитает разбогатеть самой, а не встречаться с богачом. Анджела посмотрела на нее так, словно она изъяснялась на урду.

* * *

На самом же деле она блефовала; ее ответ был, конечно, правдив, но в большей степени заключал в себе то, что она сама хотела услышать от себя. Потому что то, что решалось для Анджелы простым арифметическим действием, для Линн представляло сложную трудноразрешимую задачу. Если не брать в расчет вопрос денег, Линн вряд ли смогла встречаться с мужчиной только из соображений расчета.

В то время Линн общалась с Марком Манатеем.

Они познакомились на съезде работников радиовещания, который проходил в Нью-Йорке. Марк приехал из Портленда, штат Мэн, где он работал режиссером программ на ФМ станции, выпускавшей джазовые программы.

— Бостон, — задумчиво сказал он, посмотрев на карточку с ее именем. — Какое определение подходит этому городу? «Родина боба и стручка?»

— Да. Но я не буду подшучивать над вами из-за омаров, если вы не будете шутить над Бостоном.

Он рассмеялся. Его смех был заразителен, такой бывает у людей, смеющихся часто и от души. Он был разговорчив, жизнерадостен, носил подтяжки и приносил ей орешки в салфетке, когда ходил за новым стаканом содовой воды.

В тот день они поужинали вместе. Он расспрашивал ее о работе. Он рассказывал о своей любви к музыке, о своем доме в Портленде, двенадцатилетней дочери, бывшей жене, с которой он продолжает поддерживать отношения ради ребенка.

На следующий день съезд заканчивал свою работу. Линн и Марк посещали разные семинары, но ленч и ужин они провели вместе. К тому времени они разговаривали так, словно были знакомы вечность. Она уже знала, когда передать ему соль; он досаливал все блюда. Он заказал чипсы с красным перцем к поданной ей пицце.

Марк подолгу разговаривал с дочерью по телефону, за что постоянно извинялся, но все остальное время он проводил с Линн, когда она освобождалась от встреч и семинаров. Со своей стороны она так хорошо чувствовала себя в его обществе, что порой забывала, зачем вообще приехала сюда.

Они ехали в аэропорт в одном такси. Он проводил ее до выхода, обнял и нежно поцеловал на прощанье, и сказал, что позвонит.

Когда прошло две недели, а он так и не позвонил, она решила сама дать ему понять, что его звонка ждут. Она позвонила ему на радиостанцию, связалась с его секретарем и оставила свое имя и оба номера телефона.

Он позвонил на следующий день. Он все время думал о ней. Не могла бы она приехать в Портленд на уик-энд? Он надеялся, что она сможет выбраться и заказал ей номер в отеле.

Его двухнедельное молчание беспокоило ее, но она выкинула это из головы и приняла приглашение. В четверг вечером после работы она пошла в магазин и купила чудесный свитер кораллового цвета и подходящую к нему губную помаду, а на следующий вечер она вылетела под дождем в Портленд.

Он встретил ее в аэропорту и отвез в гостиницу «Рэдиссон». Пока она переодевалась в новый свитер, он спустился в холл за газетой — и вернулся через час с массой извинений. Он говорил по телефону с бывшей женой; у его дочери возникла проблема, которая требовала его присутствия; ему так жаль, что ей пришлось проделать такой путь, но…

Всему есть предел, и Линн решила поставить на этом точку. Она вернулась в Бостон и провела уик-энд в одиночестве, разбирая бумаги, наблюдая за Чипом и птицами, слетавшимися на ее террасу; она была так расстроена, что не хотела звонить даже Каре.

В понедельник утром в офисе ее ждал длинный факс с извинениями Марка. Кризис миновал, он ужасно опечален тем, что уик-энд закончился раньше, чем успел начаться, но, к несчастью, дети всегда должны быть на первом месте. Не могут ли они начать все заново? Ему было так хорошо с ней.

Она заставила его подождать, пока она принимала решение. Наконец, она решила дать ему еще один шанс. Обязанности родителей часто становятся причиной странного поведения.

Начались бесконечные поездки друг к другу. Они ходили на фильмы, которые нравились Линн, и посещали джазовые клубы, столь любимые Марком. Их встречи часто прерывались долгими телефонными разговорами, а иногда вообще отменялись. Но это казалось ей естественным, если учесть, что влюбляешься в человека, у которого есть ребенок.

Бубу и Анджела знали, что она с кем-то встречается, и настаивали, чтобы она пригласила его на свой день рождения.

Марк отказался: у дочери в школе был какой-то праздник, который он не мог пропустить.

Через две недели он приехал в Бостон, и они пошли в бар «Параллель», плохо освещенный клуб, где ансамбль исполнял скрипучую бесконечную музыку для кларнета, которую так любил Марк. Весь вечер он продержал ее за крохотным столиком на стуле размером с тамбурин и лишь в конце наклонился к ней и сказал ей что-то, чего она даже не расслышала.

— Что? — переспросила она, отмахиваясь от сигаретного дыма.

— Я возвращаюсь, — прокричал он.

Линн подумала, что сейчас, как всегда по необходимости, и ее разочарование сменилось растерянностью, потому что таким отъездам обычно предшествовали телефонные звонки.

— Твоя дочь.

— Нет. — Он снова наклонился к ней. — У меня нет ребенка. Я обманывал тебя. Извини. Я возвращаюсь к своей жене. Мы расстались.

— У тебя нет ребенка? Кому же ты все время звонил?

— Жене. Пойми, я не мог сказать тебе это. Я не хотел, чтобы ты боялась, что я к ней вернусь…

— Но ты возвращаешься к ней.

— Но тогда я этого не знал.

В тот момент Линн вспомнила тост Анджелы и увидела, как разбиваются друг о друга мечта и реальность.

Марк продолжал что-то говорить, а она сидела на маленьком неудобном стуле, застыв от ярости и боли, даже не имея сил заплакать или уйти. Лишь спустя некоторое время к ней вернулась способность думать, и она выскочила из бара и села в такси.

* * *

Она и Грег съели дуврского палтуса, выпили на двоих полторы бутылки шампанского, музыка веселила их, и она танцевала почти каждый танец.

Его манера двигаться на танцплощадке очень напоминала ей Грега в постели; он двигался спокойно и неторопливо, крепко прижимая ее к себе. Линн чувствовала, что за ними наблюдают, но не потому, что она Линн Марчетт, а потому что их отличало то внутреннее единение, которому часто завидуют.

Вот еще одна мечта, ставшая реальностью. Теперь у нее появился человек, которому она могла дарить открытки со словами нежности и любви, на кого могла смотреть по ночам… и вместе с кем она могла составить пару, которой завидуют посторонние.

Когда они вернулись домой, Линн пошла на кухню, чтобы посмотреть, есть ли там что-нибудь из еды, если Грег захочет поесть. Прошла вечность с тех пор, когда она была в последний раз в супермаркете за время своего превращения из Золушки в принцессу. Ей стало немного грустно, когда она увидела заброшенную кухню, которую всегда старалась содержать в идеальной чистоте и порядке: беспорядок, царивший на ней, возник, потому что все свое время она отдавала Грегу, ведь было неизвестно, когда он сможет снова вернуться к ней.

Вошел Грег и остановился у нее за спиной.

— Ты выглядишь отрешенной от мира, — сказал он. — О чем ты думаешь?

— О твоем отъезде. Я уже скучаю по тебе. Когда ты вернешься?

— Не знаю. — Он положил руку ей на плечо, а затем опустил ее в ворот ее платья. — Я ждал этого весь вечер. Смотрел и ждал.

Линн откинула голову назад и потерлась о его подбородок.

— Тогда я думаю, что ты не очень хочешь есть?

Вместо ответа он сжал ее грудь, сильно, но не причиняя боли.

— Пойдем в спальню, Звезда.

В спальне он расстегнул молнию на ее платье и помог ей снять его, стараясь не задеть кожу острыми краями перламутровых украшений. Минуту он постоял, переводя взгляд с ее тела на платье и наоборот, словно получая удовольствие от сознания того факта, что оно наконец снято. Затем разделся сам.

Он остановился около кровати, глядя сверху вниз на Линн, лежащую под покрывалом.

— Я представляю тебя в тех колготках, — сказал он. — Я мог бы просунуть свой язык прямо в них, — Он забрался в постель, не обращая внимания на ее застывшее лицо. — Правда, это было бы восхитительно? Я мог бы делать это в любом месте — в твоем офисе, в такси… В чем дело?

Ее тело напряглось.

— Я просила тебя не говорить такие вещи.

— Извини. Я забыл.

— Я говорила тебе, что чувствую себя неудобно, когда слышу такое…

— Да. Ты говорила.

— Тогда почему ты продолжаешь это делать?

Он приподнялся на локте и посмотрел на нее сверху вниз.

— Линн, — сказал он тихо, — что бы я ни говорил, я говорю с любовью к тебе. Меньше всего я хочу расстроить тебя.

Его лицо выглядело обеспокоенным. Ее отвращение постепенно перешло в смущение. Неужели она опять делает из мухи слона? Ведет себя, как занудная маленькая девочка? Или, что еще хуже, намекает на серьезные отношения?

Итак, ему нравится произносить грязные слова. Сексуальные. Ей это тоже сначала нравилось. Теперь проявилась разница в их вкусах, но ведь это не конец света. Такое случается в реальной жизни, ты нервная идиотка. Просто ему нравится заходить в разговорах дальше, чем это делаешь ты.

Она высказала ему свои чувства, а он не изменил своего поведения в ту же секунду. Опять-таки ничего удивительного. Он — обыкновенный человек. А разве не о таком человеке она всегда мечтала?

Итак, куда же приводят ее эти рассуждения? Все к тому же хорошо знакомому принципу.

— Если у мужчины, к которому я иду на свидание, на пальце заусеница, — рассказывала она Мэри при первой встрече, описывая свой подход к выбору мужчин, — я откажусь от него без малейших колебаний. Если же у бедного парня нет ноги, я скажу: «Никаких проблем — у него вырастет другая».

— Извини, — повторил Грег.

Она вздохнула:

— И ты меня тоже.

— Мы можем об этом забыть?

Может ли она?

— Ну, пожалуйста. — Он усмехнулся, лег на спину и раскинул руки.

Всеми силами Линн старалась настроиться на занятие любовью. Она вспоминала примерочную в магазине, его руки под купальником. Она думала о том остром желании, которое возникло у нее во время танцев.

Ничего не помогало.

— Ничего не получается, — наконец прошептала она, когда Грег испробовал все, что раньше возбуждало ее. — Я просто не могу.

— Почему?

— Не знаю. Наверно, выпила слишком много шампанского. — Она положила голову ему на грудь, и он обнял ее, но Линн чувствовала, как он напряжен.

Она спала урывками. Когда она проснулась через два часа, Грег по-прежнему обнимал ее. Она пододвинулась поближе к нему и закрыла глаза.

 

Глава третья

Кара пришла на работу со свежими бутербродами с луком, которые Линн очень любила. Она намазала один маслом и отнесла Линн на стол.

— Спасибо, не надо, — сказала Линн. — Только немного кофе.

Кара посмотрела на две пустые чашки, стоявшие на столе. Линн повернулась на своем вращающемся стуле и начала набирать что-то на клавиатуре.

Кара спросила:

— Во сколько ты сюда пришла?

— Около семи, — ответила Линн, не поворачиваясь.

Кара обошла стол и встала, загородив собой монитор.

— Ты не хочешь поговорить?

Линн вздохнула:

— Совсем нет.

— Это связано с Грегом? Как прошел вчерашний вечер?

— Так себе. — Теперь она посмотрела на Кару. — Знаешь что? Я хочу поработать. Забудь о том, что у меня плохое настроение и включайся в работу.

— Ты в этом уверена?

— Да. У нас в плане стоят новые шоу и пробный показ, и… Мне надо отвлечься. Какие новые поступления? Есть что-нибудь интересное?

— Я вчера кое-что записала. — Кара отыскала несколько сообщений и блокнот с отрывными листами среди кучи бумаг на столе Линн, где снова царил страшный беспорядок. — У нас есть звонок от добровольного члена Лиги защиты животных в Брайтоне. Ее зовут Кэрол Хирш. Она спрашивает, не можем ли мы показать некоторых щенков и котят и дать ей возможность рассказать об их программе воспитания малышей.

— А это не способ убедить людей брать себе домой животных?

— Возможно, но…

— Но это необходимо. О’кей. Но не целое шоу, иначе мы все будем рыдать и потащим всех животных к себе домой.

— Рождество?

— Подойдет.

Кара просмотрела свои записи.

— Меры пресечения. Какой-то судья хочет прийти и рассказать о злоупотреблениях.

Линн пожала плечами:

— Это прекрасно, если у него действительно есть материал, который мы не знаем.

— Я позвоню ему и узнаю. О’кей, звонил человек по имени Филипп Танк и предлагал материал для публичного разоблачения того, как выписываются рецепты на наркотики.

— Только не это. Уже было.

— Он говорит, что у него есть доказательства.

— Ну… смотри сама. Но проверь его как следует, о’кей? Ты знаешь, что я ненавижу сомнительные разоблачения.

— Знаю. — Кара в последний раз просмотрела свои записи. — Пожалуй, все.

— Что у нас с шоу о Департаменте паркового хозяйства?

— Я вчера разговаривала с этой женщиной. — Кара потянулась за блокнотом. Пеннина Руссо. Она была помощником эксперта, а теперь отвечает на телефонные звонки. Она говорит, что ее перевели на эту работу после того, как она подняла шум, когда этот эксперт, Аллен Дрей, продолжал настаивать на свидании.

— Так она придет на шоу?

— Она уклоняется от прямого ответа. Она хотела прийти, пока не узнала, что мы хотим пригласить и всех четырех экспертов. Ей только двадцать шесть лет.

— Дезири Вашингтон было восемнадцать. — Линн взяла блокнот, нашла телефон департамента и позвонила.

— Попросите, пожалуйста, Пеннину Руссо. Привет, это Линн Марчетт. Печально слышать, что вы до сих пор отвечаете на телефонные звонки. Мне хотелось бы помочь вам и изменить ваше положение.

Не кладя трубку, Линн взяла бутерброд с луком и съела его.

Наконец она сказала:

— Я не виню вас. Но дайте мне возможность объяснить, почему мы так поступаем. Поймите, присутствие на программе ваших оппонентов только укрепит ваши позиции. Вы даете им веревку…

* * *

Незадолго до ленча в дверь постучали.

— Войдите, — крикнула Линн.

Пэм внесла продолговатую коробку, завернутую в бумагу.

— Для тебя, Линн.

Линн посмотрела на квитанцию.

— Это из магазина в городе Вивиан. Где это?

Пэм наблюдала, как Линн снимает обертку с коробки.

— По-моему, это где-то рядом с Зоной боевых действий.

Линн остановилась. У нее появилось странное чувство. Но Пэм и Кара смотрели на нее с нетерпением, поэтому она сняла бумагу и открыла коробку. Она развернула серебристо-розовую ткань внутри коробки и в ее руках оказался каскад черного шелка, держащийся на двух тоненьких полосках ткани, украшенных горным хрусталем.

— Какое платье, — только и смогла выдохнуть Пэм.

В коробке лежала карточка. Кара протянула ее Линн, которая перекинула платье через руку, чтобы прочитать ее.

— Это от Грега. «Для нашего следующего вечера. Я не могу дождаться минуты, когда увижу тебя в нем». — Она улыбнулась.

— Кажется, ты сказала, что вчерашний вечер прошел не очень хорошо? — спросила Кара. — Хотелось бы мне знать, что он пришлет, когда все будет прекрасно?

— Я… поражена. Мне кажется, он сошел с ума.

— Дай-ка мне. — Пэм взяла платье. — Посмотрите на его верх.

— Ты имеешь в виду лямки?

— Нет. — Пэм прижала платье к себе. Кончики ее грудей, обтянутых красным свитером, просвечивали сквозь ткань.

Рука Линн непроизвольно потянулась к горлу.

— Мой Бог, — сказала Кара.

Пэм закружилась, не выпуская платья из рук.

— Татуировка, отель «Рид», а теперь это платье. У меня нет слов.

Кара протянула руку.

— Дай-ка я примерю. Линн, ты — счастливица. Никто и никогда не высказывал желания увидеть меня в какой-нибудь такой вещи, не присылал мне ничего подобного.

Линн потребовалась минута, чтобы понять, что она была в комнате единственным человеком, которого этот подарок не привел в восторг.

— И ты бы не возражала, если бы тебе прислали что-нибудь подобное? — спросила она.

— Возражала? — сказала Кара. — Я бы сделала этому мужчине предложение. Я бы отдалась ему.

— А ты что — против? — спросила Пэм.

— В общем-то, да.

— Почему? — спросила Пэм таким тоном, словно Линн на ее глазах заказывала на ленч набивку для матраса.

Линн развернула верхнюю часть платья, которое Кара держала в руках.

— Это сексапильно? Или все-таки унизительно? Всего две недели назад я не была даже знакома с Грегом. Не слишком ли рано он себе такое позволяет.

— Иногда, — сказала Кара, — любовь спешит. Это и произошло с вами двумя. Грег не просто познакомился с тобой и выпил вместе чашку кофе, а потом подумал: «Не стоит ли мне послать шокирующей личный подарок этой женщине, с которой мы успели только обменяться рукопожатиями». Вы спали с ним целую неделю.

* * *

Когда чуть позже в тот день Грег позвонил ей на работу, она уже успокоилась.

— Ты примерила его? — спросил Грег.

— Еще нет.

— Ты будешь в нем неотразима. — Он говорил тем же мурлыкающим баритоном, который она помнила с их первой встречи. — Я хочу, чтобы ты надела его, когда мы в следующий раз куда-нибудь пойдем.

— Когда куда-нибудь пойдем? Но я не могу!

Кара, наблюдавшая за ней через офис, улыбнулась.

Грег сказал:

— Ты должна его надеть. В этом весь смысл. Не беспокойся. Верх платья запахивается, поэтому его можно открывать только тогда, когда мы сами этого захотим. — Последние слова он прошептал в трубку.

— Как ты доехал?

— Спокойно. Только мне было очень одиноко. Надеюсь, что смогу скоро снова выбраться на Восток.

— Мои друзья Мэри и Гидеон Эли на следующей неделе устраивают пикник. Тебя пригласили прийти вместе со мной.

Снова шепот:

— Как я хочу пойти с тобой.

Невольно Линн ощутила внезапное возбуждение.

Не услышав ее ответа, Грег спросил:

— Ты не одна?

— М-м.

— Это Кара? — Он довольно захихикал. — Тогда ты в моем полном распоряжении.

— Нет, — сказала она, так как не была настроена на игру, — я… потому что я должна уходить. Ты говорил серьезно насчет пикника? Ты сможешь это устроить? — Она услышала, как он снова начал хихикать, и поспешила прервать его вопросом: — Так ты будешь там?

— Нет. Я не могу уехать так быстро.

— Жаль.

— Но я почитаю за честь твое желание продемонстрировать меня.

Она этого не говорила, но это было правдой.

— Тогда в следующий раз.

* * *

Он всегда отличался красивой внешностью, что редко встречалось в семьях соломенных рабов. Еще в детском возрасте он пользовался большим успехом. Люди тянулись к нему. Стоило ему посмотреть на кого-нибудь своими серыми глазами, окруженными густыми угольно-черными ресницами, и сложить свои пухлые маленькие губки в улыбку, как мужчина или женщина не могли сдержать ответной улыбки и чувствовали себя согретыми живостью и сверканием этого маленького совершенного существа.

Дети соломенных рабов очень редко оказывались вблизи хозяйских домов. Но Грега заметили. Семья владельца поместья, увидев чудесного мальчика, давала ему мелкие поручения и работу, а иногда награждала его какой-нибудь поношенной обувью или фруктами.

Иногда эти поручения позволяли Грегу попасть в дом хозяина, где он видел жизнь настолько отличную от его жизни, что он ощущал себя насекомым, случайно залетевшим в незнакомое место. Он возвращался в ту лачугу, которая в этот период называлась его домом, и спрашивал родителей, почему они живут так, а не иначе.

«Потому что», — говорил отец.

«Умывайся и ложись спать», — говорила мать.

* * *

Спустя три дня Линн нашла в своем почтовом ящике большой конверт, присланный из Лос-Анджелеса и надписанный от руки. Внутри лежал каталог женского белья с приложенной к нему запиской: «По этому каталогу я хотел купить тебе следующий подарок, но подумал, что ты захочешь выбрать что-нибудь сама. Мечтаю о встрече. С любовью, Грег».

Линн перелистала страницы. Это было совсем не то, что она ожидала — не изящное кружевное женское белье, а отвратительные на вид вещи с вырезами и кисточками. Там были бюстгальтеры с овальными отверстиями на месте сосков; белье, предназначенное скорее всего для гаремов; колготки, у которых на месте ластовицы был разрез, именно те, о которых говорил Грег. Манекенщицы были сфотографированы в позах, типичных для порнографических журналов, оттуда же были взяты тупые и пошлые выражения.

Она выбросила каталог в помойное ведро на кухне и резко захлопнула крышку.

* * *

— Что ты выбрала?

— В каком смысле?

— Из каталога.

Линн решила солгать. Но она никак не ожидала, что он позвонит именно сегодня вечером и сразу об этом спросит.

— Из какого каталога?

Минуту он молчал.

— Я послал тебе подарочный каталог и просил тебя там что-нибудь выбрать. Не могу поверить, что ты его не получила.

Это всего лишь фраза, сказала себе Линн, чувствуя легкую слабость и утешая себя тем, что журнал был похоронен глубоко под фруктовыми очистками и яичной скорлупой. Он вовсе не имел в виду, что знает о моей лжи.

Она перевела разговор на другую тему, и они еще немного поболтали. К ее облегчению Грег, казалось, забыл о каталоге; больше он о нем не спрашивал.

На следующей неделе она получила по почте большую коробку из магазина Буллока в Вествуде, штат Калифорния. Она нашла ее, когда вернулась с работы. У нее сразу возникло чувство беспокойства и безнадежности, но она затащила коробку на кухню и разрезала упаковочную ленту ножом.

— Ха! — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь, когда увидела то, что было внутри. Грег прислал ей модную и дорогую кофеварку фирмы «Браун» и два больших пакета кофе. На карточке, украшенной голубыми цветами, были написано: «Теперь у тебя всегда для нас что-нибудь найдется».

Улыбаясь, Линн открыла коробку и достала сверкающую белую кофеварку.

Улыбка мгновенно исчезла, и она выронила кофеварку на кухонный стол, оцарапав блестящий хром.

В коробку был вложен еще один экземпляр каталога.

— Извини, что заставила тебя ждать, — сказала Кара, пристегивая ремень безопасности. — Я хотела сходить с Ники на прогулку, прежде чем уеду. Что ты взяла с собой?

Линн отъехала от тротуара.

— Я хотела достать вина, но потом решила, что оно уже всем надоело. Поэтому я купила сангрию.

— Прекрасно. Я приготовила салат из помидоров с огурцами.

— Мэри будет довольна.

Некоторое время они ехали молча. Было воскресенье, и машин было мало. Дул холодный и сырой ноябрьский ветер, но солнце еще грело.

* * *

— Я рада, что сегодня не очень холодно, — сказала Кара. — Помнишь пикник, который они устроили в апреле? Гидеон готовил во дворе цыпленка, надев парку и лыжную шапочку.

— М-м.

— Жаль, что Грег не смог приехать. У него была бы прекрасная возможность развлекать потом своих загорелых приятелей рассказами о нравах на Востоке. Как он?

— Я не разговарила с ним на этой неделе. Он… посылал мне вещи.

— Прекрасно.

— Не уверена, что это так.

— Что же он прислал? Что-нибудь похожее на это великолепное платье?

— Кофеварку и кофе. И каталог непристойного нижнего белья. Он хотел, чтобы я там что-нибудь выбрала.

— Ты выбрала?

— Нет. — Линн затормозила гораздо резче, чем это требовалось, чтобы объехать место для парковки. — Оно было некрасивое. Оно было отвратительное.

Линн и Кара достали из багажника сумки с едой и сангрией и направились по дорожке к дому Мэри и Гидеона. Дом состоял из трех частей с отдельным входом в офис Мэри; сзади находился крытый дворик, где и устраивался пикник. Летом они располагались прямо в нем, разложив на траве подушки.

Двадцать или более гостей уже приехали и теперь общались между собой, разойдясь по разным комнатам.

— Сколько человек придет сегодня? — спросила Кара у Мэри, когда они отыскали ее на кухне, где она ставила пирог в духовку.

— Должны приехать еще несколько человек. Всего двадцать восемь. А у вас как дела? — Мэри крепко обняла их.

Кара осмотрела бутылки и блюда с едой.

— Стол, накрытый как всегда в спартанском стиле. Все выглядит великолепно. Разве это не чудо? Она взяла новый сверкающий набор для гриля, сделанный из бронзы, с черными деревянными ручками. — Гидеон прекрасно подготовился.

— Это — подарок, — с таинственной улыбкой сказала Мэри. — Нам его только что вручили.

— Мы привезли не столь впечатляющие подарки, — заметила Линн, доставая две бутылки сангрии. Кара достала салат.

— Сангрию любят все. М-м, это летние помидоры?

— Парниковые, — улыбнулась Кара.

Мэри установила кухонные часы на нужное время и тронула Линн за руку.

— Пойдем со мной. У меня для тебя сюрприз.

Ее мягкие светлые волосы качнулись, словно мерцающий занавес, когда она пошла впереди Линн в кабинет, заполненный людьми. Кара последовала за ними. Линн увидела Гидеона, стоявшего в группе мужчин у камина, оживленно беседовавшего и размахивавшего бутылкой пива, которую он держал в руке. Он поднял глаза, когда они подошли. Один из мужчин обернулся. Это был Грег.

Линн была обрадована и смущена, довольна и насторожена. Замерев от неожиданности, она даже не пошевелилась, когда он протянул руки и обнял ее. Она видела, как Мэри, Кара и Гидеон с улыбкой смотрели на них. Ее окутал запах Грега.

Когда он отпустил ее, Линн сказала:

— Я думала, что ты не сможешь приехать.

Грег подмигнул ей.

— Он вчера позвонил, — объяснила Мэри. — Сказал, что все уладил и хочет сделать тебе сюрприз. Мы объяснили ему, как добраться, и вот он здесь. Вместе с восхитительным набором для гриля. Он приехал за час до вас.

— Что было очень хорошо, — сказал Гидеон, — так как у нас была возможность его проверить.

Грег усмехнулся:

— Я прошел экзамен удачно?

Гидеон усмехнулся в ответ под своими густыми усами:

— Пока. До тех пор, пока ты будешь заботиться о нашей подружке.

Мэри сжала кисть Линн.

— Он просто чудо. Прекрасный выбор, — многозначительно сказала она.

Линн неотрывно смотрела на Грега.

— Откуда ты взял их номер?

— С помощью адресной книги. К счастью, их зовут не Боб и Барбара Смит. В чем дело? — Он взял ее за руки. — Разве ты не рада видеть меня?

— Конечно рада.

Мэри отошла.

— Я должна выставить на стол еду для таких грубиянов, как вы.

Кара и Гидеон ушли вместе с ней.

Грег был одет в белый хлопчатобумажный пуловер, надетый поверх голубой рубашки. Его загар был ослепителен.

— Я совсем как ребенок, — тихо сказал он. — Я так рад быть рядом с тобой, что просто не могу устоять на месте. Я не мог заснуть всю прошлую ночь, ожидая, когда наступит сегодняшний день.

В комнате было тепло от камина, но лоб Линн покрылся холодным потом. Она слегка дрожала и поэтому пододвинулась ближе к огню.

— Я польщена, — сказала она, хотя ей хотелось сказать и почувствовать что-нибудь большее. Что, черт побери, с ней происходит? Почему появление Грега в доме Мэри привело ее в такое смятение, хотя никого, кроме нее, это не беспокоило, а меньше всего Мэри и Гидеона?

Правда, они не знали о каталоге. Но Кара же знала. Конечно, Кара знала только сам факт; она не видела этих отвратительных картинок, ее не просили выбрать одну из извращенных вещей…

Грег рассказывал о своей поездке из аэропорта, о бостонских водителях такси. Она улыбалась и слушала его вполуха, погрузившись в свои мысли. От камина исходило успокаивающее тепло.

Но, может быть, на самом деле не было ничего, кроме самого факта. По мнению Кары и Пэм, она, кажется, была единственной взрослой женщиной на всем Восточном побережье, которая не находила одежду с порнографическим душком восхитительной.

Также было похоже, что сегодня она здесь единственный человек, который не находит неожиданный приезд Грега очаровательным.

Наверное, ей должно быть стыдно за себя.

* * *

Линн с Грегом помогали Гидеону около гриля, вынося из кухни блюда с ребрышками и горшки с маринадом. Грег бесстрашно протягивал руку над шипящими углями, чтобы полить мясо водой.

— Смотри, не подпали свитер, — сказал Гидеон, поправив рукав Грега. — Прекрасно иметь помощника. И козла отпущения. Обычно ругают меня за то, что я слишком далеко лезу в огонь.

— Надеюсь, никакие части тела при этом не страдают, — усмехнулся Грег.

— Страдают его усы.

Линн передала ему очередную порцию маринада.

Грег размазал его, а затем слизнул каплю с пальца.

— М-м. Острый. А что в него входит?

— Уксус, абрикосовое варенье, мелко накрошенный имбирь…

Гидеон продолжал рассказывать, но Грег уже не слышал его, замерев с кистью для маринада в руке.

Линн проследила за его взглядом и заметила, что он смотрит на высокий густой вечнозеленый кустарник в конце дворика.

— Что-нибудь не так? — спросила она.

Неожиданно он большими прыжками бросился через дворик к кустарнику.

Гидеон и Линн наблюдали, как он скрылся в зарослях.

— Что за дьявол? — спросил Гидеон.

Через пару минут Грег вернулся, отряхивая себя.

— Мне показалось, там кто-то был.

— Ничего удивительного, — сказал Гидеон. — У нас есть соседи.

— Я имею в виду, что кто-то крался в кустах.

— Вы можете остаться без цыпленка, — закричала Мэри.

Гидеон потрепал Грега по плечу:

— Не хочешь пойти перекусить? Или ты предпочитаешь гоняться за ворами с этой маринадной кистью?

Грег в последний раз посмотрел на кусты и усмехнулся:

— Не очень остроумный поступок, а? Должно быть, я влюбился.

* * *

Они ели кто где мог примоститься, иногда прямо на полу. Сангрия пользовалась небывалым успехом, поэтому она закончилась, когда еще оставалось множество еды.

— Мне следовало привезти больше, — сказала Линн Мэри. — Никак не думала, что она будет иметь такой успех.

— У вас есть пара бутылок красного вина и какие-нибудь цитрусовые? — спросил Грег. — Мы могли бы их быстро смешать.

Мэри положила ребрышко на тарелку.

— Великолепная идея.

— Позвольте мне. — Грег прошел на кухню. Линн взяла почти пустой кувшин для сангрии и последовала за ним.

— Что я должна достать? — спросила она.

— Вино. Бренди, если он есть. Корицу. — Грег заглянул в большой двухкамерный холодильник и достал оттуда грейпфрут, апельсины и лимон. — О, содовая.

Линн наблюдала за тем, как он смешивал вино с фруктовым соком, доливал бренди, добавлял нарезанные фрукты. В конце он положил корицу и влил содовую воду. Он протянул ложку Линн.

— Попробуй.

— М-м. Лучше, чем бутылочное.

Они отнесли кувшин в кабинет.

— Фантастика, — сказала Мэри, сделав один глоток. Она повернулась к Линн. — А есть что-нибудь такое, что он не умеет делать?

«Давать мне чувство безопасности», — подумала Линн и тут же устыдилась своих мыслей.

Он прекрасно ладил с ней и с ее друзьями. Всем он нравился. Он был внимателен, галантен, уверен в себе, привлекателен. Казалось, что он обожает ее.

Что же ей еще надо?

* * *

Позже, разнося гостям пирожные, приготовленные Мэри, Линн заметила, когда подошла к Грегу, что стала улыбаться более сердечно. Может это было воздействие трех бокалов сангрии или просто прошло время, но она чувствовала себя гораздо свободнее.

Обойдя всех гостей, она поставила поднос на стол, взяла кофе и села рядом с Грегом.

— Восхитительный кофе, — сказал он.

— Он здесь всегда такой. В этом вопросе Гидеон — настоящий мастер. Кстати, спасибо за кофеварку.

Грег допил свой кофе.

— А я гадал, получила ли ты ее.

— Я пыталась до тебя дозвониться. Твой телефон всегда занят. — Она пыталась дозвониться дважды, намереваясь высказать то, что она думает по поводу каталога. Но так как постепенно ее раздражение прошло и момент для объяснений был упущен, она просто перестала звонить.

— Но она тебе понравилась?

— Я еще не пользовалась ей. Я проводила на студии по тридцать часов в день. Но итальянские жареные кофейные зерна пахнут великолепно.

Линн затаила дыхания, надеясь, что он не станет говорить о каталоге. Но он только взял ее руку и нежно поцеловал ее, и она расслабилась.

Возможно, он почувствовал ее неприязнь к этому вопросу и понял, что тему нижнего белья лучше не продолжать.

Она только что откусила пирожное, когда Грег произнес так тихо, что могла слышать только Линн:

— У меня есть для тебя подарок.

— Опять подарок? — спросила она, не подумав, и смутилась от своей бестактности. — Извини. Я хотела сказать, что ты очень щедр. Меня это немного смущает.

— Пойдем со мной. — Он поднялся.

— Куда? — Она откусила еще.

Грег наклонился и забрал у нее пирожное. Он положил его на стол, так, чтобы она не могла его достать. Не отвечая, он взял ее за руку, поднял с места и повел из комнаты.

Он привел ее к ванной для гостей. Из нее как раз выходила одна из приглашенных дам, высокая блондинка, похожая на манекенщицу. Она с восхищением осмотрела Грега, подмигнула Линн и усмехнулась, когда они вошли вместе в ванную. Грег усмехнулся ей в ответ и захлопнул дверь.

Линн подавила в себе желание немедленно открыть ее.

— Зачем мы сюда пришли?

— Увидишь.

Он засунул руку себе под свитер и достал маленькую коробочку, обернутую тканью цвета лаванды.

— Вот.

— Что это?

Он поцеловал ее в шею:

— Открой и посмотри.

Ее кожа затрепетала от прикосновения теплых губ Грега, она сняла обертку и открыла коробочку. В ней лежало нечто из черного материала, плотно свернутое.

Грег взял это и развернул. Он держал в руках ее подарок: колготки без ластовицы.

Ей показалось, что ее сейчас вытошнит.

Прежде чем она успела что-то произнести, Грег сказал:

— Надень их прямо сейчас.

Она замотала головой.

— Линн.

— Нет!

Он пристально посмотрел на нее. Он выглядел удивленным.

— Я подумал, что это будет здорово. Я думал, что это поможет. Когда мы в последний раз были вместе, ты не возбуждалась. Это обеспокоило меня.

Она все еще отрицательно качала головой, но Грег продолжал:

— Пожалуйста, Линн, надень их. Я возьму тебя прямо здесь. Разве это будет не восхитительно?

Она схватилась за дверную защелку. Грег посмотрел на ее руку, затем снова на ее лицо.

— Я должен через час уехать, я не могу остаться даже на ночь. Это единственное время, когда мы можем быть вместе. Учти это.

Линн рывком открыла дверь и выбежала из ванной.

* * *

— Извини, — сказала Линн, прижав телефонную трубку к уху, — мне действительно очень жаль.

— Но что случилось? Казалось, что вы с Грегом прекрасно проводите время. И вдруг ни с того, ни с сего ты убегаешь отсюда.

— Я знаю. Я чувствую себя ужасно неловко. Оставила его вам… бросила Кару… — Линн лежала дома на диване и пыталась растереть шею, чтобы хоть немного снять напряжение, возникшее в ней. — Вечеринка уже закончилась? Все уже уехали?

— Последний гость уехал незадолго до твоего звонка. Энн Боден. Высокая блондинка в оливковом жакете. Она, кстати, спрашивала меня про Грега. Я сказала ей, что он занят. Она видела, как вы с Грегом вместе входили в ванную.

Линн не хотелось ничего рассказывать Мэри. Она сама еще толком ни в чем не разобралась, а уж тем более объяснить что-то постороннему человека она не могла. Особенно человеку, для которого подобные разговоры являются профессией. Она позвонила только для того, чтобы извиниться за свое стремительное исчезновение. Больше не хотелось ни о чем сейчас говорить.

Но она была так несчастна. Ее квартира, где совсем еще недавно она была не одна, угнетала ее. В который уже раз она убеждалась в том, что проблема соединения с другим человеком, столь легко разрешимая для других, ее ставит в тупик.

— В любом случае, — продолжала Мэри, чувствуя, что ответа от Линн ей не дождаться, — ты никого мне не оставляла. Грег долго не задерживался. Они уехали вместе с Карой на такси.

Шея у Линн болела сильнее, чем обычно. Она попыталась растереть ее еще немного.

— Что он сказал, когда я уехала?

— Совсем немного. Он был расстроен. Он сказал, что чем-то тебя обидел, но сам толком не понимает чем. Он сказал, что ему невыносима мысль, что он уезжает, не помирившись с тобой, но он должен быть в Лос-Анджелесе. Он поблагодарил нас за чудесный вечер.

Линн молчала.

— Итак? — спросила Мэри, побуждая ее к разговору. — Ты не хочешь поговорить?

Она раздумывала над тем, с чего начать разговор, надеясь, что он поможет ей избавиться от страданий, которые так угнетали ее. Но Мэри еще не закончила.

— Потому что, Линн, я хочу помочь тебе. Я знаю, что ты не хочешь, чтобы ваши отношения плохо закончились. Грег… мы все считаем, что он просто великолепен.

Линн очень хотелось поговорить, но… нет. Это невозможно, если отправной точкой разговора станет подобное утверждение.

Она еще раз извинилась и повесила трубку.

* * *

Гидеон вошел в кухню, неся сумку с мусором.

— Ну?

— Не знаю. Она уклонилась от ответа.

— Это ее право.

— Конечно. — Мэри убрала свои золотистые волосы с глаз. — Где, черт побери, мой ободок? Я ничего не вижу от пота.

Гидеон нашел ободок за тостером и протянул ей. Она предпочитала убирать волосы с лица, а не протирать его салфеткой.

— Прилив?

— Угу.

— Ты попросила Линн дать тебе кассету с записью того шоу?

— Забыла. Я была слишком занята тем, что старалась наладить ее личную жизнь. Как они вели себя на улице? Все было нормально?

— Да. И он мне очень помогал. Правда, когда не рыскал по кустам.

— Зачем?

— Ему показалось, что там кто-то прячется. Позже он признался мне, что очень давно у него была женщина, которая до сих пор не хочет оставить его в покое. Ситуация по типу «Леттермэн». Это сделало его немного нервным.

— Вполне понятно, — сказала Мэри. — Мужчина, который привлекателен… Чудесная вещь, правда? Мэри прикоснулась к набору для пикника.

— Да. — Гидеон сложил все предметы обратно в коробку, убрал ее в шкаф и направился к выходу из кухни.

— А почему бы не убрать его вместе с грилем в сарай?

Он остановился:

— Не знаю, могу ли я это сделать.

— Это же не свадебный подарок. Его не обязательно возвращать, если они разойдутся.

— Тогда почему мне не хочется им пользоваться?

Мэри улыбнулась:

— Я устала от тебя.

Он размышлял еще минуту.

— Я просто невыносим. — Он взял набор и понес в сарай.

* * *

Когда на следующий день Линн пришла на работу, Кара была где-то в другом крыле здания. Линн с удовольствием занялась своими обычными делами: разбирала бумаги, отвечала на телефонные звонки. Работа всегда была для нее лекарством, которое помогало отвлечься и успокоиться.

Около десяти в ее офис ворвался, размахивая блокнотом, Деннис Оррин.

— Полный рейтинговый отчет о тестовом показе. Ты будешь счастлива.

— Деннис! Правда?

— Очень счастлива. — Они склонились над блокнотом. — Посмотри на эти цифры. Отлично в Чикаго.

Линн указала на цифры в блокноте.

— Какой успех в Лос-Анджелесе!

— И очень хорошо в Кливленде, Балтиморе и Миннеаполисе. Единственное место, где нам не удалось попасть в яблочко, — Детройт, но там по кабельному показывали два футбольных матча с участием местных команд.

Линн опустилась на стул:

— Мне нравится.

— Ты вышла на орбиту, детка. КТВ просто проглотит эти цифры. Они будут ломиться во все двери, лишь бы увидеть пробный показ. — Он наклонился и поцеловал ее в лоб. — Я должен бежать, чтобы не терять ни секунды и выжать как можно больше из этого отчета.

Линн вскочила и начала ходить по офису, почувствовав необыкновенный прилив сил. Она снова и снова вспоминала цифры в блокноте Денниса и представляла, как начальство на всех станциях будет их читать, и ощущала прилив гордости и возбуждения.

Она вспомнила Грега. Эта мысль не замутила ее радости, но слегка расстроила. Даже за такое короткое время мнение Грега стало ей не безразлично.

Ей хотелось… Она очень хотела рассказать ему обо всем.

* * *

Она позвонила Пеннине Руссо и обрадовалась, когда услышала, как чужой голос ответил: «Департамент паркового хозяйства».

— Нет, — сказала Пеннина, когда их соединили, — меня не вернули на прежнее место, но я звонила, чтобы рассказать, что я теперь не отвечаю на звонки, я разбираю почту. Возможно, это справедливое решение сейчас, когда все мои неприятности выплыли наружу.

Они попрощались, но последние слова Пеннины не выходили у Линн из головы.

Линн имела четкое представление о том, как должно проходить это шоу. По непонятным причинам ее мнение и ее суждения стали известны всем на студии, и под общим давлением она вынуждена была заменить заключительное слово, заранее написанное и отрепетированное, на свой собственный монолог.

— Сегодня мы говорим о власти, — сказала Линн, обращаясь к камере. — Тайная сила скрыта темнотой — той темнотой, в которой она существует, и той темнотой, которая появляется тогда, когда мы отказываемся что-либо слышать или видеть.

Это не просто противостояние мужчины и женщины. Это совсем не так просто.

Мы наконец начинаем говорить о том, что мы думаем о сексуальных домогательствах, использовании служебного положения, насилии — о том, что имеет место там, где есть власть.

Что мы думаем об этом сейчас? Что мы думали раньше? Есть ли какая-нибудь разница между нашими словами и поступками? Кто действительно делает жертву жертвой? Не виноваты ли сами женщины в том, что с ними происходит? Не верим ли мы в душе, что это их вина? Не хотим ли мы в это верить?

Мы все должны быть благодарны, что на свет выплыли такие случаи, как с Пенниной Руссо, случаи Хилл-Томас, Боумен-Кеннеди, Вашингтон-Тайсон. Однако такое может случиться только в темноте. А ее осталось очень много. Но мы начинаем зажигать огни и открывать двери… и это единственный путь, ступив на который, мы можем надеяться, что победим эту власть.

Шоу стало одним из важных пунктов плана, который Линн разрабатывала для программы, предназначенной для пробного показа на КТВ.

Теперь ее каждодневные программы становились плацдармом для победы одной темы — той темы, о которой она с такой страстью говорила в своем заключительном слове: сложный комплекс вопросов, связанных с различными формами преследования.

Где же можно было найти лучшую тему для пробного показа, чем детство — то время, когда человек подвергается первым преследованиям?

Среди сообщений, полученных сегодня утром, был звонок Каре от личного секретаря Опры Уинфри.

В случае удачи Кара могла бы передать Опре приглашение Линн. Они могли бы попробовать пригласить еще одну или двух знаменитостей, которые подвергались в детстве жестокому обращению. Несколько специалистов по этому вопросу прекрасно дополнили бы команду, которая могла бы обеспечить великолепное шоу о происхождении и дальнейшем развитии в человеке комплекса жертвы.

* * *

Когда Кара наконец вернулась в офис, она подбежала к Линн и крепко обняла ее.

Линн обняла ее в ответ.

— Спасибо, — сказала она, уткнувшись в волосы Кары.

Кара отодвинулась:

— Ты выглядела так, словно это было необходимо тебе. Я уже слышала о результатах. Это помогло?

Она улыбнулась:

— Что ты там обычно говоришь о Папе?

— Все в порядке!

— Деннис говорит, что компаньоны КТВ будут ломиться во все двери, чтобы получить пробный показ. Кстати, секретарь Опры оставила для тебя сообщение.

Кара схватила листок и набрала номер.

— Черт. Занято.

— И я разговаривала с Пенниной. На телефонные звонки отвечает кто-то другой, а она занимается разборкой почты.

— Слава Богу. — Кара начала прибирать гору бумаг на столе Линн.

— Мэри сказала тебе, что мы ехали с Грегом в одном такси?

Линн кивнула:

— Я хочу извиниться за то, что бросила тебя.

— Тебе повезло, что ты это сделала. Поэтому я была тем человеком, который выслушивал его, а не эта Энн Как-Ее-Там или какая-нибудь другая из одиннадцати леди, которые были бы счастливы сделать это. Вы уже разобрались? Полагаю, что нет.

— Что он тебе сказал?

— Что был слишком настойчив, и ты обиделась.

Линн грустно хихикнула.

— Он сказал, что не мог ничего с собой поделать, — сказала Кара. — Он так скучал по тебе, а потом вы пошли туда, и он знал, что должен скоро уехать…

— В его варианте это звучит очень трепетно.

— Но ведь так и есть на самом деле. Хотелось бы мне иметь такого мужчину, который находит меня столь неотразимой, что пытается заняться со мной любовью в чьей-то ванной.

— На самом деле все было по-другому.

Линн очень хотелось кофе. Но, если она сейчас не прояснит все, она никогда не сможет это сделать. А это было необходимо, потому что ее приводило в ярость то, что никто не хотел принимать ее сторону. А как они могли это сделать, если не знали, что им нужно было выбирать, чью сторону принимать?

— Мы ели десерт. Неожиданно он потащил меня в ванную, потому что у него был для меня подарок. Это были… были колготки. Без ластовицы. Он хотел, чтобы я надела их прямо там.

Кара кивнула.

— Он хотел взять меня. Он так и сказал.

С растущей тревогой Линн увидела, что Кара действительно не понимает, из-за чего весь этот шум. Мысленно повторив свои слова, она поняла, что сами по себе, вырванные из конкретной обстановки, они действительно теряют какую-либо значимость.

— Это был очень важный момент для нас. Он…

— Секс? Мне казалось, что с этим все было в порядке.

— Было. Но потом он стал странным. Использовал грубые выражения, хотя я просила его не делать этого. Он делал это даже после того, как я настолько расстроилась, что не смогла ничего в постели. Помнишь то утро, когда он уезжал, а я пришла расстроенная? Я была расстроена из-за этого.

— Но он говорил так с самого начала, — сказала Кара. — Тебе это нравилось. Ты сама мне рассказывала.

— Сначала мне нравилось. Но он делал это все более грубо. Затем он начал присылать вещи.

— Я помню то платье.

— Не только платье. — Линн заставила себя остановиться и говорить немного спокойнее. Она приготовилась описать самую неприятную часть своей истории. Кара должна была понять.

— Он начал предлагать мне эти проклятые колготки тогда еще, когда был в Бостоне. «Я мог бы просунуть свой язык прямо в них», — сказал он. Потом он прислал мне этот каталог. Это не была эротика, это порнография. В нем была фотография этих колготок. Когда я притворилась, что не получила его, он — представляешь — он прислал мне другой, но спрятал его в прекрасном подарке, в кофеварке, чтобы я не могла сказать, что не получила его. Когда я проигнорировала и это, он принес колготки к Мэри!

Кара пристально посмотрела на нее.

Линн вытянула руку:

— Теперь ты понимаешь?

— Я вижу во всем этом только настойчивого мужчину, который делает не совсем изящные намеки.

— Намеки!

— Ты хоть раз говорила ему, что тебе не нужны эти колготки?

— Я дала ему это понять!

— Ты уверена, Линн? А тебе не кажется, что у него было достаточно причин для удивления? Я лично удивлена. Помнится, всего пару недель назад ты говорила, что Грег прочитал все статьи в журналах, рассказывающие о том, чего хочет женщина.

У Линн снова заболела шея. Она начала растирать ее.

Итак, она ничего не добилась. Она не смогла убедить Кару.

Боль в шее немного прошла, но она знала, что скоро возобновится. А потом перейдет в мучительную головную боль.

— Позвони ему, — сказала Кара.

— Я позвоню. Но только для того, чтобы сказать ему, что нам нужно расстаться.

— Что ты имеешь в виду? Между вами вышло недоразумение. Оно скоро разрешится. Ты говоришь так, словно не собираешься больше встречаться с Грегом.

Линн отыскала среди бумаг на столе стеклянную чашку с фирменным знаком Третьего канала, в которой оставалось немного холодного кофе. Она взяла ее, потом передумала и поставила ее обратно.

— Я не знаю, хочу ли с ним снова видеться.

— Но все шло так хорошо. Он казался тебе совершенством. Ты считала его совершенством. — Кара развела руками. — Как могло совершенство превратиться в нечто сомнительное всего за несколько недель?

— Это не… может быть, это и не было так прекрасно с самого начала, — Линн подошла к окну. Стоя к Каре спиной, она сказала:

— Мы с Грегом встретились в обстановке, далекой от реальной жизни. Я была в эйфорическом состоянии, чувствовала себя королевой дня. Мы чуть было не переспали с ним в ту ночь. Затем я уезжаю из города, он приезжает на неделю, и у нас начинается этот головокружительный страстный роман. Незадолго до отъезда он заставляет меня задуматься. — Она обернулась. — А теперь я задумалась еще больше. И самая умная вещь, которую я могу сделать, — это признать это. Тогда я могла бы тосковать по нему, не прислушиваясь к своему внутреннему беспокойству.

Ее остановил стук в дверь.

— Открыто, — крикнула Линн.

Вошла Пэм:

— Там для тебя посылка. Громадная подарочная коробка. Посыльный едва донес ее.

Линн кивнула:

— Пускай войдет.

Это был громадный пушистый игрушечный енот. Линн с отсутствующим видом потрепала его, пока открывала карточку.

— Мне очень жаль, что пришлось уехать. Было здорово увидеть тебя. Буду звонить, — прочитала она вслух.

Кара дотронулась до уха енота:

— Восхитительный подарок.

Линн достала игрушку из коробки. Голова енота откинулась назад, а ноги свободно повисли. Она выронила его, но он упал не в коробку, а на пол.

Кара наклонилась, чтобы поднять его, но Линн сказала:

— Не надо.

— Почему не надо?

— Посмотри на него. У него такие голова и ноги, словно он был… болен. Посмотри на его глаза. Они косые…

Кара смотрела на нее в изумлении.

— Посмотри, — сказала Линн.

— Я смотрю. Все, что я вижу, так только забавную набивную игрушку.

— Он не кажется тебе больным?

Кара подняла животное и аккуратно положила его в коробку.

— Линн, мужчина старается сделать тебе приятное. Он признает, что был неправ. Он приносит свои извинения. Он присылает тебе подарок. Что тебе еще надо?

Она должна была признать, что енот не казался таким отвратительным, когда лежал в коробке. Но все-таки, все-таки…

— Я хочу — я хочу… сделать так, как подсказывает мне интуиция и как, по моему мнению, будет правильно. А моя интуиция говорит, пресеки эту историю в зародыше.

Кара попыталась прервать ее, но Линн продолжала:

— Послушай, это ново для меня. Для разнообразия я построила свои размышления, опираясь на разумные доводы, а не на свои гормоны.

* * *

Кара снова пыталась заговорить, но Линн рукой остановила ее:

— А теперь давай работать. Выпьем немного горячего кофе и приступим к работе.

Кара взяла пачку листков с сообщениями.

— Если ты так хочешь.

— У нас в плане пять ежедневных программ и пробный показ на всю страну. Вот то, чего я хочу. Ну, что там? Есть что-нибудь хорошее?

Кара отправила Пэм за кофе и села просматривать листочки.

— Как насчет того судьи, который хочет усилить меры пресечения? Он производит хорошее впечатление. Серьезный человек. Но я не думаю, что нам следует делать еще одно шоу на эту тему.

— Но ситуация остается ужасной. От того, что мы делаем шоу, положение не меняется.

— Конечно, не меняется. Но мне кажется, что пора внести разнообразие в эту тему. Я сделала несколько звонков. Я разговаривала с парой адвокатов, которые возмущены тем, как легко добиться мер пресечения. Они думают, что некоторые невиновные парни попадают на заклание к жениным адвокатам — это их выражение, — которые применяют эти меры только для того, чтобы сформировать общественное мнение.

— Ты хочешь сказать — представить человека опасным?

— Угу.

— Это могло бы быть интересное шоу.

— Мне тоже так кажется.

— Спасибо, Пэм. Ты необыкновенна, — похвалила Линн, когда Пэм поставила на стол поднос с кофе, булочками и двумя яблоками. Она повернулась к Каре. — Этим делом с адвокатами следует заняться. Относятся ли некоторые адвокаты к кому-то хуже, а к кому-то лучше? Есть ли у них предубеждение?

— Вы — рискуете, — сказала Пэм, открывая дверь, чтобы уйти.

— Откуда ты знаешь? — спросила Линн.

— Только у одной меня есть двадцать восемь друзей, которые разведены.

— Обоих полов?

— Всех полов.

Кара пожала плечами:

— Хороший пример.

— Покричите, если захотите добавки, — сказала Пэм и вышла.

— Что у нас есть еще? — спросила Линн.

— Остеопороз. Ты просила меня узнать, не можем ли мы сделать что-нибудь еще на эту тему после шоу с участием врачей.

— Я помню. Женщина с изуродованной спиной. Продолжай.

— Оказалось, что гормональная терапия — не единственный вид лечения, который вызывает бурные споры. Громадное количество врачей рекламируют прием определенных витаминов большими дозами — и примерно такое же количество категорически их отвергает. Считают их вредными для здоровья. Эта тема представляется жизненно важной.

— Согласна. Давай сделаем ее. — Линн разрезала яблоко и дала дольку Каре.

— Давай посмотрим. Физическая подготовка. Укрепление мускулатуры и наращивание костных тканей при помощи нагрузки на все тело, новый метод, использующий неограниченные нагрузки…

— Это коммерческое предприятие? — спросила Линн, пережевывая яблоко.

— Нет. Женщина по имени Элизабет Вейл сама разработала этот метод. Она работает в клубе «Брум», но это ее собственное изобретение. Она обещала предоставить кассету, но которой сняты реально существующие люди, не очень молодые, выполняющие обычный набор упражнений, и диаграммы, иллюстрирующие их действие на кости.

— Мне не кажется, что эта тема для целой программы.

— Мне тоже, но мы можем использовать этот материал в шоу, посвященном проблемам остеопороза.

— Если она имеет к этому отношение.

— Имеет. Поэтому она и позвонила — она посмотрела шоу о проблемах здоровья женщин.

— О’кей. Что-нибудь еще?

— Нарушение сна. Это…

— Мы говорили об этом сотни раз.

— Я знаю! Ты можешь минуту послушать?

Линн потерла глаза.

— Конечно. Извини.

— Окажи мне капельку доверия, ладно? Ты можешь отшвырнуть идею после того, как я тебе ее подкину, но позволь мне хотя бы кинуть.

Это был один из немногих аспектов работы, который Кара не любила. Она словно выступала в роли подчиненной, а за Линн всегда оставалось последнее слово в выборе темы каждого шоу. Они редко не соглашались друг с другом, но когда это случалось, Кара очень хорошо ощущала свое положение на иерархической лестнице. Конечно, Линн была ведущей и хозяйкой программы, но она обладала ничуть не меньшим опытом и профессиональным чутьем, чем Линн.

Кара продолжила:

— Ночные кошмары, о них сообщила по телефону эта леди. Дженет… Дженет Дрейк. Нет, Дру. Она просыпается по ночам и убегает от разных вещей.

— Она что..?

— Немного не в себе? Да. Я проверила две клиники, специализирующиеся по этим проблемам; в них лежит много людей, похожих на нее. Она позвонила нам, потому что она в отчаянии. Лечение не очень-то помогает. Врачи это признают. Здесь, конечно, много вопросов, но я подумала, что мы могли бы взять эту тему на заметку.

— Ты права. Узнай, что рассказывают некоторые другие пациенты.

— Узнаю. Можно я съем последний кусочек яблока?

— Если я доем печенье.

 

Глава четвертая

Грег держал сотовый телефон в дипломате, который брал с собой в машину и носил с собой повсюду. Он давно уже мог установить телефон в автомобиле, как сделали многие, но их машины чаще обворовывали. Автомобильные телефоны, казалось, напрашивались на то, чтобы их украли. А мысль о том, что его машину могут вскрыть, была для него невыносима. Это было равносильно вторжению.

Он заехал в кафе для автомобилистов, думая о звонке Линн, но решил, что звонить еще рано. Он направил машину в ряд, движущийся к раздаточному окну, и остановился, ожидая своей очереди, за белым «Саабом». Женщина — водитель «Сааба» не могла дотянуться со своего места до окошка, и ей пришлось выйти из машины, чтобы взять заказ. Грег увидел длинные темные волосы, завязанные в хвост оранжевой лентой. Привлекательная женщина в обтягивающих велосипедных брюках. Она, должно быть, много ездила на велосипеде.

Пока она платила, укладывала пакет с едой на сиденье и пристегивала ремень безопасности, он еще минуту с восхищением наблюдал за ней. Когда она отъехала, он подвел машину к окну и заказал сэндвич с филе цыпленка и охлажденный кофе.

Он надеялся увидеть «Сааб» еще раз, когда припарковался на живописной обзорной площадке, чтобы поесть. Он искал глазами яркую оранжевую ленту, но делал это без особого энтузиазма.

Прекрасные наездницы не шли ни в какое сравнение со звездой ток-шоу.

Итак. Приятно посмотреть, но он занят.

Занят Линн.

* * *

Слишком много кофе. Лини всегда пила кофе в большом количестве, но восемь или девять чашек, выпитые в течение этого долгого дня, — это было слишком много даже для нее. К ужину она бродила по кухне, пытаясь отыскать что-нибудь поесть, но ее желудок начинало выворачивать наизнанку при одной мысли о еде.

Поэтому она вместо ужина вяло походила по кухне, прибираясь понемногу. Она так и не привела все в порядок, все ее силы уходили на решение проблемы с Грегом. И квартира все еще хранила множество скрытых напоминаний, которые волновали ее. Почти каждый предмет, за который она бралась, вызывал воспоминания: бокал, похожий на тот, которым он пользовался; наволочка, сохранившая запах его одеколона. Она потеряла где-то список необходимых покупок, который всегда для себя составляла, и ей пришлось сделать новый, вспоминая старый список и выбирая из него те пункты, которые нужно было внести в новый, и те, которые уже стали ненужными: закуски для коктейлей, крем для бритья.

Особенно сильно взволновали ее обрывки серебристо-голубой бумаги, которые она все еще находила на ковре. Обертки от жвачек Грега… он оставлял их везде, где бывал. Она в шутку говорила, что он таким способом метит свою территорию, как это делают животные.

По мере того, как уборка продвигалась вперед, ей становилось все грустнее. Совсем недавно она ходила здесь, исполненная восторга; осколки той радости были везде. Какой бы предмет она ни трогала, он уводил ее в странствие по миру прошлого, хотела она того или нет.

Ей было очень трудно сосредоточиться на том, что нужно было сделать.

В конце концов она выключила радио, надела ночную рубашку и халат и подогрела себе ужин. Она смотрела Мэрфи Браун и медленно жевала… медленно, потому что игрушечный енот никак не выходил у нее из головы — и потому что она дала себе слово, что не станет звонить Грегу раньше, чем после ужина.

Она не успела доесть несколько кусочков, когда зазвонил телефон.

* * *

— Пожалуйста, не надо.

— Грег, я должна.

— Ты не должна. Боже, у нас все только начиналось. Мы подходили друг другу. Я знаю, что ты это чувствовала. Ты сама это говорила.

— Я была слишком импульсивна.

— Ты знаешь, где я? Я в машине в Малибу. Около ресторана «У Джеффри». Где мы с тобой познакомились. Ты помнишь тот вечер?

Линн молчала.

— Поговори со мной, Линн. Ты молчишь.

На безмолвном экране Майлс Силверберг тяжелыми шагами пересек комнату отдела новостей, чем-то возмущаясь. Линн наблюдала за ним, сжимая телефонную трубку влажными пальцами. Это оказалось гораздо тяжелее, чем она ожидала.

Она специально была кратка в своих словах. Это был еще один урок, вынесенный ею из «Шоу Линн Марчетт», урок о том, как надо сохранять контроль над ситуациями, которые были непредсказуемы: не позволять человеку втянуть тебя в обсуждение.

— Это не поможет, Грег. Лучше прекратить это…

— В зародыше. Ты уже говорила это. Но это ничего не объясняет. Давай поговорим о том, как я снова могу сделать тебя счастливой. Что для этого нужно?

— Ничего, — мягко сказала она и услышала грустное молчание, последовавшее за ее словами.

Грег опустил стекло в машине, чтобы выветрить запах еды. На площадку въехала еще одна машина, в которой громко работало радио; он поморщился и снова поднял стекло.

— Это звучит так равнодушно, — сказал он.

— Думаю, да. Но…

— Я никогда не считал тебя равнодушной.

Разочарование и раздражение в голосе Грега почти проникли через защитный экран, который она установила для себя и старалась изо всех сил сохранить.

Слова в свою защиту чуть было не сорвались с ее губ, но она только сказала:

— Может быть, я такая и есть.

— Нет. Только не внутри. — Он начал шептать; он, наверно, касался трубки губами. Это звучало так интимно, словно Грег сидел рядом с ней на диване и нашептывал ей слова прямо в ухо. — Когда мой язык был в тебе, ты не была равнодушной. Когда мой член был в…

Линн швырнула трубку на пол. Мгновение она в замешательстве смотрела на нее, потом подняла и резко бросила на телефон. Она заплакала, уткнувшись в свои влажные руки.

* * *

Он продолжал звонить и оставлять сообщения. Каждый вечер, возвращаясь домой, она находила два или три на своем автоответчике.

Это были обыкновенные звонки, никаких разговоров о сексе, но они вызывали у нее отвращение. Мягкий настойчивый голос, который не оставлял ее, сводил с ума.

— Линн, я действительно скучаю по тебе. Я сожалею о тех своих поступках, которые могли расстроить тебя. Я очень хочу поговорить с тобой. Позвони мне, пожалуйста.

Однажды вечером, когда она с ужасом думала о том, что ей предстоит лечь в постель и бесконечно ворочаться от усиливающейся головной боли, которая снова вернулась и мешала ей спать, она решила сменить тактику. Если игнорирование не помогает, она сделает нечто диаметрально противоположное: она четко и громко выскажет свое решение. Она на самом деле никогда не говорила Грегу: я не хочу больше общаться с тобой, я обращусь в полицию, если ты не оставишь меня в покое.

Приободренная своим решением, Линн набрала номер телефона, который он ей оставил. Как всегда, номер был занят. Она попробовала еще много раз, слышала длинные гудки, в конце концов приготовила чай с ромашкой и попыталась заснуть.

Он начал звонить на работу. Она находила розовые листочки с сообщениями о его звонках после ленча и совещаний, когда заканчивала работу в эфире.

— Ты вообще с ним не разговаривала? — спросила Кара, протягивая ей очередной листок.

— После того вечера, когда я психанула и швырнула трубку — ни разу.

— Если ты уверена, что все кончено, почему бы тебе четко ему об этом не сказать?

— Я пыталась. Его номер всегда занят.

— Он так много раз звонил тебе, — сказал Кара с упреком.

Линн подняла глаза от программы выхода в эфир, которую она читала в этот момент.

— Что я слышу? Бедный Грег, Жестокая Линн. Я не избегаю этого человека. Я хочу все уладить. Если бы я могла связаться с ним или он позвонил бы в офис, когда я на месте, я бы это сделала. Он знает мое расписание. Но похоже, что он специально звонит, когда меня нет или я работаю в эфире.

Пэм просунула голову в дверь:

— Доставка.

— Надеюсь, это не новый подарок, — вздохнула Линн. Все предыдущие подарки — енот, платье, кофеварка — лежали под толстым слоем всевозможного хлама в помещении для мусора в ее доме.

Посыльный вкатил тележку с корзиной, похожей на ту, в которой в первый раз доставили персики.

Что-то задрожало в желудке Линн, когда она посмотрела на нее. Та же самая ситуация. С болью она вспомнила удивление и восхищение, которые испытала в первый раз. Сейчас она не испытывала ничего, кроме дурноты.

При помощи Кары она вскрыла корзину. Опять персики, но не мягкие и отборные, как тогда. Было похоже, что их просто свалили в коробку.

— Они испорчены, — сказала Линн.

В немом удивлении они смотрели на фрукты. Они были покрыты отвратительными коричневыми пятнами размером с двадцатипятицентовик, на некоторых была видна плесень.

— Теперь ты обязана найти его. Он должен получить свои деньги обратно, — сказала Кара. — Наверно, коробка простояла всю ночь в каком-нибудь очень жарком месте.

— Где можно в ноябре найти очень жаркое место между Бостоном и Лос-Анджелесом?

— Ясно. Дай мне номер телефона. Я узнаю, что можно сделать на коммутаторе, чтобы воспользоваться другой линией.

* * *

Мост Тобина смотрелся прекрасно, укутанный тонкой завесой легкого снега, но движение из-за снегопада замедлилось. Благодаря контрольной системе сцепления и специальным покрышкам управлять «Лексусом» Линн было в такую погоду проще, чем другими спортивными автомобилями, и обычно она получала удовольствие, вступая на нем в борьбу со снежной стихией, особенно, когда впереди ее ждал омлет с луком, приготовленный Бубу. Но теперь все, что она делала, теряло свою яркость, соприкасаясь с серым туманом, который вошел в ее жизнь и который она не могла разогнать. Она так и не смогла найти Грега, а он не связался с ней, несмотря на бесконечные звонки.

Она вращала ручки настройки радиоприемника, выбирая между Бобом Хемфилом и Клео Костелло, не зная, на ком остановить свой выбор. Клео представлял старомодный бостонско-ирландский тип с сильным южным акцентом; Боб был Линн ближе, — глубокая умная личность, которую волнуют социальные проблемы. Иногда он был так хорош, что Линн становилось страшно. Теперь она могла утешать себя мыслью, что очень скоро ее увидит вся страна, в то время, как станцию Боба слышат не дальше Вустера.

Она думала об этом стараясь пробудить в себе чувство восторга.

Когда она подъехала к дому, снег все еще шел, но это были уже редкие большие снежинки, которые быстро таяли. Она почувствовала запах разогретого масла раньше, чем Анджела открыла ей дверь.

— Звонил твой друг, — сказала Анджела.

Линн замерла на крыльце.

— Ну, входи же. — На Анджеле было шерстяное пончо с бахромой, надетое поверх толстого свитера. Ее многочисленные цепочки покачивались в вырезе, свободно свисали поверх него. — Заходи, а то ты впускаешь холод.

— Грег. — Линн закрыла дверь. Она вытерла ноги о коврик около порога.

— Прекрасный парень, — сказал Бубу, выходя из кухни и пригнувшись, чтобы не задеть дверную притолоку. Он стиснул ее в своих мощных объятиях. Ему хватило одной секунды, чтобы заметить, что она едва держится на ногах.

Он отклонился и вопросительно посмотрел на нее.

— Грег звонил сюда? — спросила Линн.

Бубу кивнул:

— Вчера вечером. Он сказал, что тебя не было дома, и он думал застать тебя у нас.

— Я работала допоздна. Мы с Карой ходили за пиццей. Что он еще сказал?

— Сказал, что ему понравилось у нас. Что моя гуакамоле была лучше, чем у Спаго, и что он пришлет мне какой-то особенный красный перец, который можно в нее добавить. Постой, что еще? Он скучает по тебе. Он с тобой свяжется.

— Идите и сядьте здесь, — позвала Анджела из гостиной. — Солнце выглянуло.

— В чем дело? — спросил Бубу, вглядываясь в лицо Линн.

— Это так странно. Послушай, между мной и Грегом все кончено. Я больше не встречаюсь с ним. Я сказала ему об этом, но он… продолжает звонить, оставляет для меня сообщения на автоответчике…

Бубу провел ее за руку в гостиную и усадил на диван рядом с Анджелой.

— Может быть, он хочет отговорить тебя от разрыва, — сказала Анджела.

Линн покачала головой.

— Все не так просто. — Она рассказала им о том, что произошло: подарки, которых она не хотела, енот, ее смелое решение прервать эту связь, когда она внутренне почувствовала, что что-то неладно… телефонные звонки, испорченные персики. Запинаясь, она рассказала о моментах, связанных с сексом, — выражения, которые употреблял Грег, колготки и каталоги.

— Все было странным с самого начала, — закончила она свой рассказ. — Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять это.

— А нам он показался неотразимым, — сказала Анджела таким тоном, словно давала понять, что они не принадлежат к людям, которые могут ошибаться.

Бубу почесал подбородок:

— Я действительно не понимаю, что тебя беспокоит. Мужчина хочет тебя снова увидеть, поэтому он продолжает звонить. Ты сама признаешь, что ты не отказала ему так же решительно, как следовало бы.

— Когда вы были у нас, вы смотрелись как очаровательная парочка, упивающаяся своей любовью, — вставила Анджела.

— То недоразумение, которое возникло в разговоре о его работе, было простой ошибкой — я сам это слышал, — сказал Бубу. — Неужели ты считаешь, что он испортил игрушку, чтобы расстроить тебя? Ты говорила, что он видел твоего приятеля бурундука на террасе; может быть, енот был наиболее похожим на него зверем, которого он смог найти. Что касается персиков, неужели ты на самом деле думаешь, что кто-то может специально прислать тебе испорченные фрукты?

— Он знал, как сохранить их, — ответила Линн. — Он сделал это в первый раз. И мы говорили о енотах именно в тот раз, когда возвращались от вас в Бостон, о том, как они выглядят, когда впадают в бешенство… — Линн замолчала. Она сама почувствовала неубедительность своих слов. — А телефонные звонки. Он так много звонит, но никогда не попадает на меня. Он оставляет номер, который всегда занят…

— Ты хочешь сказать, что он на самом деле не хочет говорить с тобой? — с недоверием спросил Бубу.

— Да!

Было слышно, как за окном падают капли таявшего снега. Светло-серый ковер был покрыт солнечным узором, который постоянно перемещался. Линн знобило, хотя в комнате было очень тепло — так, как любила Анджела. Она сжала руки.

Бубу подошел и обнял ее.

— Послушай, — сказал он, — если этот человек снова позвонит, я скажу ему все, что ты хочешь. Что я должен ему сказать? Что ты больше ничего не желаешь о нем слышать?

Линн пожала плечами. Так как она была уверена, что Грег совсем не хочет связываться с ней, она знала, что он не станет сюда больше звонить.

— Конечно.

— Прекрасно. Так я и сделаю.

— Мы будем когда-нибудь есть? — сказала Анджела. — Я умираю от голода.

— Я тоже, — солгала Линн.

Бубу поднялся:

— Омлет будет готов через три минуты. Тогда ты сможешь рассказать нам, как продвигаются дела с пробным показом программы.

* * *

Когда Линн открыла дверь квартиры, она услышала телефонный звонок.

— С тобой так трудно связаться. Я скучаю по тебе, — сказала Мэри. — Может быть, теперь, когда ты почти стала национальной знаменитостью, ты собираешься забыть своих любимых друзей?

— О, Мэри. Конечно, нет.

— Есть какие-нибудь новости о пробном показе? Когда вы будете его записывать?

— КТВ хочет, чтобы пленка была у них через шесть недель. Мы получили согласие Мэрилин Ван Дербур и Сандры Ди на участие в программе. Мы ведем переговоры с кое-кем еще. Но больше всего мне хочется заполучить Опру, но она пока молчит.

— Что еще? Как поживает Грег?

Линн вздохнула и все рассказала ей.

— Я приняла решение. Я рассталась с ним. Но меня не поняли. Все считают, что я веду себя как идиотка.

Мэри осторожно заметила:

— Тебя не должно беспокоить мнение других, если твое решение устраивает тебя саму.

— О, Мэри, — сказала Линн. Она стянула с ног сапоги. Татуировка еще не начала тускнеть; она замазывала ее корректирующим гримом, который купила в специализированном магазине, торгующем средствами, используемыми после хирургических операций, и старалась не думать о ней. — Это решение не устраивает меня ни в какой своей части.

Мэри молчала.

— Но раньше я чувствовала себя гораздо хуже. По крайней мере, я совершила поступок.

— И что дальше? — спросила Мэри спустя минуту.

— Не знаю. У тебя есть на этот счет какие-нибудь пословицы?

— Как та, в которой говорится о малышах и воде в ванной?

— Нет. В которой сказано о… том, как быть верной самой себе.

— Эта как раз подойдет, — сказала Мэри. — Однако вода в ванне не так уж плоха.

— Не говори так. Я не хочу, чтобы ты была сорок седьмым человеком, который пытается убедить меня вернуться к Грегу. Я испытываю к нему все больше и больше отвращения. То, о чем я только что рассказала тебе, было отвратительно. Колготки, каталог, все его грязные выражения…

— Некоторые люди считают их сексуальными выражениями.

— Никакой разницы. Когда речь идет о Греге. — Линн помассировала голову, которая начинала болеть. — Ты ведь сама так не считаешь?

— А ты?

* * *

Ночью в субботу она спала еще хуже, чем обычно, так как пульсирующая головная боль не оставляла ее. Не помог и тиленол усиленного действия. Она давно уже не вспоминала о валиуме, но теперь она подумывала и об этом.

Воскресным днем, сидя на террасе с чашкой горячего чая и глядя на серый порт, она продолжала мучиться решением своей проблемы.

Очень плохо, что Кара не понимает ее. Бубу и Анджела пытались оказать на нее давление. Не намеренно; но того факта, что они тоже считали, что она ошибается в отношении Грега — плюс осторожные вопросы Мэри, — было достаточно, чтобы вновь возбудить в ней сомнения в правильности ее решения.

Да, она доверяла своей интуиции; но как быть с интуицией тех, кто так близок к ней? И Грег, казалось, наконец оставил ее в покое. Количество телефонных звонков уменьшалось.

Все причины, заставившие ее отступить, были объяснимы.

Да и само отступление имело ясное объяснение.

Она отпила еще немного чая. Вдали буксир тянул длинную баржу. Если бы она взяла в комнате бинокль, она смогла бы рассмотреть людей и их передвижение на буксире, но ей не хотелось брать бинокль.

Ей вообще ничего не хотелось делать.

Четыре года назад она встречалась с мужчиной, который взял у нее в долг полторы тысячи долларов, чтобы купить ей обручальное кольцо. Он потратил эти деньги на солофлекс. Она простила его и дала еще денег. Он их тоже потратил, а потом бросил ее.

В отчаянии она познакомилась с режиссером-документалистом. Каждый вечер после работы он делал ей массаж спины и на ее день рождения устроил ей уикэнд в Сент-Томасе. Когда он пожаловался на то, что она кажется слишком независимой, она потеряла к нему всякий интерес.

Могла ли она выиграть в споре, когда Кара и Мэри и ее брат считали, что она была не способна объективно оценить мужчину?

Она выпила еще немного остывшего чая и еще крепче вжалась в стул.

 

Глава пятая

Кара была очень аккуратным человеком. Оплачивая счета, она всегда читала напоминания, отпечатанные на обратной стороне конвертов, и сама для себя отвечала на каждый указанный там вопрос.

Сейчас она занималась оплатой счетов, складывая их в аккуратную стопку на своем письменном столе.

Через некоторое время она должна была сходить погулять с собакой. Ники не знал о том, что сегодня суббота, да он никогда и не понимал, что в выходные ему вовсе не обязательно терпеть до шести или семи вечера, поэтому никогда и не просился раньше.

Как приятно, когда твоя любимая собачка так пунктуальна.

Разглаживая наклеенную марку, Кара думала о том, как она обычно принимает какие-либо решения. Она их не боялась и поэтому всегда получала удовольствие от этого процесса. Некоторые из ее коллег ненавидели что-либо решать, предпочитали, чтобы она сделала это за них, и тогда у нее появлялась возможность продемонстрировать свое умение.

Но от случая к случаю возникали проблемы, которые и ей самой не хотелось решать.

Вот и сейчас она оказалась перед одной из них.

Ее не удовлетворяло ни одно из возможных решений. Ей предстояло выбрать вариант, который вызывал у нее меньшее беспокойство.

А найти его она могла, только спросив себя: как бы я повела себя на месте Линн, чтобы уладить сложившуюся ситуацию? Как следует поступить Линн, чтобы это пошло на пользу мне и ей самой, помогло дальнейшему успеху шоу?

Постепенно у нее складывался ответ, пока она выписывала чеки, заклеивала конверты, приклеивала марки. Мэри называла бездумную работу пищей для мозга; в это время тебе приходят в голову лучшие решения.

Кара знала, что, если бы она запуталась в отношениях с мужчиной, которые казались очень перспективными, и собиралась разрушить их, а у Линн была возможность помочь ей, она, несомненно, обратилась бы к Линн за помощью.

Она хотела бы, чтобы Линн сделала то, что сейчас собиралась сделать она: помочь Линн не упустить такую возможность. Дать ей время на обдумывание.

План спасения Линн от самой себя не был чем-то новым в жизни Кары. К счастью, в последние несколько лет необходимость в нем возникала все реже и реже.

Их с Линн связывало очень многое; они были не только товарищами по работе, они были близкими подругами. Но своего нынешнего места продюсера крупного шоу она достигла тем, что делала осторожный выбор — она не следовала слепо за удачей Линн или кого-либо еще.

Поэтому, несмотря на то, что желание помочь Линн диктовалось искренней заботой и надеждой на счастье Линн, она должна была с полной искренностью признать, что это было своеобразным вложением в будущее.

Она готова была сделать все, что необходимо для того, чтобы шоу продолжалось дальше. Чтобы сделать сногсшибательный пробный показ. Чтобы войти в синдикат и завоевать всю страну. Чтобы успех и выполнение желаний ее и Линн не кончались.

И совсем недавно все эти слагаемые будущего преуспевания легко складывались в единое целое, принося надежду и радость.

Даже если иногда ей казалось, что она работает больше, чем Линн и за меньшую награду, — что ж, такова жизнь.

Нельзя сказать, что Кара была честолюбива. Во всяком случае, не в прямом значении этого слова; она ставила перед собой иные цели.

Она отложила чековую книжку и пошла налить себе диетической содовой. Она обожала настоящую кока-колу, но хранила ее для специальных случаев. Она просто не могла позволить себе лишних калорий.

В этом Линн тоже повезло: она все время жаловалась на свой вес, а у самой вообще не было заметно живота и ей не нужно было пить диетическую кока-колу, чтобы он таким и оставался.

Если бы она была на месте Линн, то бы меньше жаловалась, а больше радовалась тому, что у нее есть.

И, конечно же, она бы более аккуратно пользовалась своими возможностями.

* * *

Все знали, что Линн необходимо перед началом шоу побыть пятнадцать минут одной. Сейчас как раз и шли эти минуты, и Линн сидела за своим письменным столом, откинувшись на спинку стула и делая глубокие вдохи и выдохи.

Этот прием медитации всегда помогал ей. Она представляла конец программы, то чувство удовлетворения, которое возникает при ее завершении. Затем она мысленно проделывала весь путь от начала до конца, давая себе установки, которые были необходимы ей в этот день: я направляю выступающих… я не выношу окончательных суждений… я держусь уверенно.

Сегодня у нее была причина, которая могла сохранить это состояние расслабленности даже дольше, чем позволяла медитация. Она постаралась не думать об этом. Уже хватит. Это было лучшее, что она могла сделать.

Она позвонила Каре. Она приняла окончательное решение. Она согласна на предложение Кары, которое та делала ей несколько раз: дозвониться до Грега, чтобы они могли поговорить.

Она скажет, извини, но меня было трудно найти. Спасибо за все, что ты прислал. Давай начнем все заново.

Она предложит ему не торопиться. Ей не нужна сумасшедшая, неестественная связь, исполненная страсти. Но она была бы очень рада, если бы они просто могли узнать друг друга ближе. В том случае, если он все еще хочет этого.

Тогда она, по крайней мере, сможет спокойно спать, не мучаясь теми кошмарами, которые ее воображение приписывает этому несчастному человеку.

— Кары здесь нет. Она в студии, — ответила Пэм по телефону. — Мне попросить ее подняться к тебе?

— Нет. Я сама спущусь. Все равно мы не сможем сделать то, что мне надо, до окончания программы.

Линн спустилась в студию В, находящуюся тремя пролетами ниже. Публика сидела на своих местах, наблюдая, как вносят последние изменения в мизансцену. Многие заулыбались, когда увидели, как она тихо вошла через боковую дверь. Многим она пожала руку у входа на студию, когда они приходили в нее раньше.

Кара была на съемочной площадке. Она расставляла стулья, а звукорежиссер подводил к ним микрофоны.

— Шесть, — сказала Кара, когда Линн поднялась к ней. — Правильно, Линн? Три полицейских детектива, социолог и два адвоката. Профессор не придет.

— Правильно, — сказала Линн. — Поставь побольше воды. Полицейские будут пить воду. Им надо будет чем-то заняться.

Звукорежиссер ушел, и Линн тронула Кару за руку.

— После того, как мы закончим, я хотела бы поговорить с тобой.

Она не увидела беспокойства, отразившегося на лице Кары, потому что наклонилась, чтобы поправить шнур микрофона рядом со своей ногой. Когда она сделала это, то заметила на синем ковре, покрывающем пол съемочной площадки, несколько блестящих предметов. Она подняла глаза, чтобы предложить сделать быструю уборку пылесосом, увидела лицо Кары… и ей показалось, что кто-то нанес ей удар в живот, она почти физически ощутила его, когда все маленькие части мозаики сложились в ее подсознании в общую картинку.

Лишь краткое мгновение милосердного удивления отделило Линн от окончательного осознания того, что это были за скомканные блестящие бумажки, что означало их присутствие здесь и как все это дополняло лицо Кары.

— Здесь был Грег, — прошептала она Каре. — Верно?

Кара сделала глотательное движение.

Помощник режиссера крикнул:

— Осталось пять минут!

— Я сделала это, чтобы помочь тебе, — прошептала Кара в ответ.

Помощники продюсера провели гостей на съемочную площадку. Линн всегда старалась поприветствовать их там и немного поговорить с ними перед выходом в эфир, но сейчас она потащила Кару в сторону, чтобы их нельзя было услышать на съемочной площадке и в аппаратной.

— Он позвонил мне вчера вечером и настаивал на том, чтобы я с ним поужинала. Он был в городе всего один день. Он умолял меня, Линн. Он сказал, что не может связаться с тобой, и что ему нужен мой совет.

— Продолжай, — сказала Линн ледяным голосом.

Кара снова глотнула.

— Это все. Мы ужинали, и он рассказывал о том, как скучает по тебе. Он все время спрашивал меня, что ему делать. Он хотел посмотреть студию, в которой ты работаешь, а у меня были ключи, поэтому я открыла ее и показала ему.

Суета на съемочной площадке отвлекла внимание Линн. Гости сидели на своих местах, перед ними были установлены микрофоны, но помощники звукорежиссера что-то делали с проводами.

— Что случилось? — крикнула Линн.

— Некоторые микрофоны не работают. Мы заменяем их.

Линн закрыла глаза.

Кара сказала:

— Линн, не делай идиотских выводов. Не надо. Он только смотрел; он находился здесь не более двух минут. Ты знаешь, что микрофоны постоянно выходят из строя. — Она сжала плечо Линн. — Извини, что так получилось. Мне очень жаль, что ты расстроилась. Возможно, это была не лучшая моя идея. Но нам надо работать. Ты должна быть в порядке.

Линн кивнула. Она крепко сжала руки. Она заставила себя думать только о том, что она должна делать сейчас, именно сейчас, в этот самый момент. Она прошла в аппаратную.

— Со звуком все в порядке? — спросила она.

Один из техников ответил ей, но она не услышала ответа. Ее внимание привлекло совершенно иное.

На одной из тумбочек стояла белая кофеварка фирмы «Браун». Она была наполнена кофе, и вода в ней уже закипала.

Преодолевая дрожь в ногах, она наклонилась и осмотрела ее ближе. На хромированной подставке она увидела хорошо знакомую вмятину. Пахло поджаренным итальянским кофе.

Она побежала и привела Кару.

— Откуда это взялось?

Кара перевела глаза с тумбочки на Линн:

— Что взялось?

— Кофеварка.

— Не знаю.

Она вышла из аппаратной, прежде чем успела сказать Каре, что сама знает ответ на свой вопрос.

Грег забрался в помещение для мусора в ее доме — было бесполезно думать о том, когда это произошло — и взял оттуда кофеварку и кофе. И каким-то образом, без ведома Кары, установил ее в аппаратной, чтобы Линн нашла ее на следующий день после того, как он побывал здесь, в тот день, когда испортятся микрофоны.

Линн медленно шла к съемочной площадке.

Два года назад, когда ураган «Боб» обрушился с ревом на побережье около Бостона, она сидела на террасе своей квартиры, собираясь отправиться к Бубу, дом которого находился в более безопасном месте. Глядя на порт с потушенными огнями и зная, что где-то там скрывается смертоносная сила и она приближается, она собрала все свои силы, чтобы приготовиться к любым неожиданностям.

Хотя она до сих пор не понимала, какую цель преследует Грег, но теперь она была уверена, что все чувства, испытываемые ею раньше, оказались безошибочными. Она не могла объяснить его поступки с точки зрения здравого смысла, так же как не смогла бы договориться с ураганом. Он находился на одном конце прямой, а она на другом; а пространство между ними было заполнено чем-то непонятным и пугающим.

* * *

Она вела шоу, выходя на съемочную площадку с высокой температурой или сильной зубной болью. Одно шоу она провела утром того дня, когда ее гинеколог, после того как она пожаловалась на недельную боль в низу живота, настоял на том, чтобы положить ее в больницу. Сразу после шоу она потеряла сознание, и через час ей сделали срочную операцию на предмет удаления кисты.

Она прекрасно справилась и с этим шоу.

Слава Богу, его темой были преступления на почве секса. Ей был нужен предмет разговора, вызывающий всеобщий интерес, потому что единственное, на что она была способна в своем состоянии, — это держать свои действия под строгим контролем, пока она вела программу, автоматически слушая указания помощника режиссера, где надо сделать перерыв на рекламу, представляя следующего гостя, задавая наводящий вопрос, обращаясь к публике.

Она не могла отогнать от себя образ Грега, таящегося где-то рядом, скрывающегося везде, во всех местах, где она бывает… в ее доме, здесь, в ее студии. Тот факт, что только сегодня утром она окончательно решила отбросить в сторону свои подозрения, придавало всему оттенок агрессивности.

Подозрения в чем? Именно этот вопрос мучил ее весь уик-энд… и это подтолкнуло ее к тому решению, которое она приняла сегодня утром. Что она думала о его побуждениях? Не существовало никаких разумных предположений, которые могли соответствовать тем дьявольским поступкам, которые он, как казалось, совершал обдуманно.

Что-то привлекло ее внимание — не то профессиональное внимание, при помощи которого она управляла шоу, а ее искренний человеческий интерес. Говорил один из полицейских, детектив по имени Майк Делано.

— Майк, это очень важно. Повторите, пожалуйста, еще раз и помедленнее.

Она рассматривала его лицо, которое показывали крупными планом, на мониторе. У него были иссиня-черные глаза под густыми бровями и широкий раздвоенный подбородок. На экране она видела его серьезный и обеспокоенный взгляд, это было совсем не похоже на ту маску, которую обычно надевали на себя полицейские, попадая на телевидение.

Он сказал:

— Человек, совершающий преступление, связанное с сексом, это не только парень, который хватает женщину на темной лестнице или бросается на девушку, спешащую на свидание, или ребенка. Он может быть человеком, с которым вы вступаете в связь добровольно, он может носить костюм-тройку и покупать вам икру.

Затаив дыхание, Линн спросила:

— В чем же тогда состав преступления?

— Я как раз собирался об этом сказать, — раздраженно сказал он, ошибочно истолковав ее вопрос как вызов. — Это патология, о которой мы с каждым днем узнаем все больше и больше. Часто этот человек очень привлекателен, поэтому ему удается без труда проникнуть в вашу жизнь. Он занимается с вами любовью, окружает вас вниманием. Все выглядит в радужном свете. Но он болен, поэтому рано или поздно он выдает себя каким-нибудь образом, и вы расстаетесь с ним. Вот тогда и начинается нарушение закона. Обыкновенные люди сравнивают эти случаи с действиями охотника, тайно преследующего свою добычу. Мы называем их патологическим вниманием, а другими словами, мучением или пыткой.

Помощник режиссера делал Линн знаки, что пора сделать перерыв для рекламы, но она не могла оторвать глаз от монитора.

Теперь она начала понимать, что было нужно от нее Грегу.

 

Глава шестая

Когда он вошел в комнату с пакетом для ленча в руках, она сидела на стуле рядом с его столом и ждала. Вчера на шоу он был одет в костюм и галстук. Сегодня на нем были джинсы и серый хлопчатобумажный спортивный свитер с капюшоном и надписью «Тафтс».

Она наблюдала за ним, пока он пересекал комнату, обмениваясь приветствиями с другими детективами. Увидев ее, он на минуту заколебался, а затем отодвинул свой стул и поставил на него пакет.

— Спасибо за то, что вы пришли вчера на шоу, — сказала Линн. — Я пришла сюда не за этим, но еще раз спасибо. Вы помогли мне лично.

— Хорошо. Так почему вы здесь?

Линн медлила.

— А здесь нет офиса, в котором мы могли бы поговорить?

— Это он и есть. О них можете не беспокоиться, — сказал он, обводя рукой комнату, заполненную столами, стоящими почти вплотную один к другому. — Вряд ли мы будем обсуждать что-то такое, что им не приходилось слушать почти каждый день.

— Откуда вы знаете, что мы будем обсуждать? — спросила она чуть слышно.

Майк Делано с шумом выдохнул воздух.

— Вчера я рассказывал на вашем шоу о преступлениях, связанных с сексом. Сегодня вы сидите на моем стуле для клиентов и благодарите меня за то, что я помог вам лично. Если бы я не мог сделать из этого элементарных выводов, мне следовало бы вернуться в Академию. Хотите? — спросил он, доставая из пакета два хот-дога.

— Спасибо, не хочу. Мне помогло то, что вы сказали о патологическом внимании.

Она вкратце рассказала о том, что случилось с Грегом.

— И все винят в этом вас, — закончил за нее Майк, доставая из вощеной бумаги кислую капусту и добавляя ее к наполовину съеденному хот-догу.

Она была готова расплакаться.

— Да.

Не сознавая того, она не отрывала глаз от сосиски, которая все еще лежала на столе. Она уже не помнила, когда в последний раз ела ленч, но неожиданно почувствовала голод.

— Ради Бога, — сказал Майк, — возьмите. Я же предлагал.

— Я не хочу съесть половину вашего ленча.

— Тогда съешьте его четверть. — Он протянул ей сосиску, которую держал в руках и взял со стола целый хот-дог. — У этих парней это является частью их дьявольской игры. Их поступки можно истолковывать двояко. Ваши друзья настаивают на том, что он напоминает очаровательную шелковую подвязку, а вы знаете, что он на самом деле мокасиновая змея. Самые близкие из друзей могут даже убедить вас в этом настолько, что вы начнете сомневаться в своей правоте. Вы сказали, что он дал вам номер своего телефона?

Линн кивнула:

— Но когда я…

— Позвольте мне угадать. Это был номер 1288.

Она опустила булочку:

— Правильно.

— Любой номер 1288, с некоторыми вариантами, в любом месте страны будет всегда занят. Им пользуются актеры, скрывающиеся от поклонников. Мы пользуемся этими номерами. — Он наклонился к ней и пристально посмотрел на нее своими большими темными глазами. — Этот факт должен окончательно развеять все ваши сомнения в том, что этот парень — со сдвигом.

Линн поняла все раньше, чем Майк это произнес. Она откинулась на спинку стула, чувствуя, как хот-дог в желудке превращается в камень. Острое чувство облегчения, болезненный страх охватили ее одновременно.

Она была права. Она не искала червяка в яблоке, разрушая саму себя.

Она была права. Грег, или как его там еще звали, преследовал ее, сделал ее мишенью для своих планов, мучил ее.

— Что же должно произойти дальше? — спросила она.

— Откуда я знаю, черт побери?

— На шоу вы с уверенностью назвали себя экспертом в этих вопросах! — огрызнулась Линн. Никто из сидящих за другими столами даже не посмотрел в их сторону.

— Я разбираюсь в этом. Но я не Крескин. Послушайте, существует множество вариантов в зависимости от того, как далеко заходит дело. Их основной заботой является контроль. Они получают удовольствие оттого, что постоянно крутятся вокруг вас, появляясь и исчезая, присутствуя везде и оставаясь тем не менее недосягаемыми. Они насмехаются над вами, демонстрируя, как легко они могут проникнуть в вашу жизнь и испортить ее. Некоторые парни устают от вас и переключаются на следующую леди; некоторые продолжают изводить вас. Какой он был в постели?

— Мы… Он…

— Вы занимались с ним любовью?

— Да, но… казалось, что он любит одинаково говорить об этом и делать это. Может даже больше говорить. Вульгарным языком.

— А, — сказал Майк. — Что еще? Какие-нибудь странные просьбы?

— Колготки. Колготки без ластовицы, которые он постоянно мне навязывал? Он все время просил меня, чтобы я их надела, чтобы он мог… войти в меня. Просунуть свой язык внутрь прямо через них. Конец цитаты. В последний раз он хотел сделать это в ванной у моих друзей.

Она почувствовала, что к горлу подступает тошнота, и сделала глубокий вдох.

— А эти сальности — вы говорили ему, чтобы он прекратил их произносить?

— Да.

— А он не прекращал.

— Иногда он переставал, ненадолго. Похоже, что стоило мне только расслабиться, как он начинал все снова, в еще худшей форме. Я рассказала об этом моей подруге-психиатру. Той самой, которая устраивала вечеринку. Она сказала, что его выражения не грязные, а чрезмерно сексуальные. Она намекнула на то, что я не понимаю разницы.

Майк собрал бумажки, оставшиеся на столе после ленча, и выбросил их в мусорную корзину. Взгляд его темных глаз задержался на ней.

— Я думаю, что вы понимаете разницу.

Руки Линн были ледяными, и она потерла их одну о другую. В комнате было не жарко, но она чувствовала, как пот стекает по ее спине под блузкой. Рассказывая о других деталях — телефонных звонках, еноте и персиках, — она постаралась не касаться интимной части этой истории. То, что ей пришлось вспомнить об этом сейчас, было омерзительно.

Линн сделала глотательное движение. Может быть, ей лучше встать и пройти в туалет?

Майк сказал:

— Такое поведение полностью согласовывается с тем, что вы мне рассказали.

— Каким образом?

— Контроль. — Он развел руками. — Он получает удовольствие, управляя вами. Расслабились — подтянулись. Задний ход и огонь.

Возможно, от того, что она чувствовала себя очень неудобно, она взорвалась.

— Вас действительно научили языку метафор в Тафтсе. — Она свирепо посмотрела на его свитер.

Майк покачал головой:

— Я никогда не посещал Тафтс. Никогда не будьте уверены в том, что то, что находится у вас перед глазами, обязательно правда.

Он достал блокнот из ящика стола.

— Давайте приступим к работе.

Открывая входную дверь своей квартиры, Линн чувствовала ставшее уже привычным изнеможение, хотя сегодня к нему примешивалась маленькая капля облегчения.

Для нее стало огромным напряжением то, что она не могла убедить никого из тех, кто был рядом с ней, в том, что она не страдает психической неуравновешенностью. Разрываясь между изматывающей подготовкой пробного показа программы и переживаниями по поводу каждого слова, сказанного теми, кого она считала самыми близкими и дорогими для себя людьми, плюс постоянно ожидая того, что произойдет дальше, она чувствовала, что силы ее на исходе.

Ее разговор с Майком Делано во время ленча стал первым проблеском надежды.

Реально ничего не изменилось. Майк предупредил ее, что ничего нельзя будет сделать, пока не будет совершено никаких преступных действий.

— Эти парни получают удовольствие от того, что знают, что мы не можем им ничего сделать, — сказал он. — Ордер на задержание? Забудьте об этом. Они просто смеются нам в лицо. У нас в Массачусетсе есть закон, наказывающий за преследование, но мы не можем их за это арестовать до тех пор, пока они не начнут вам угрожать.

Но то успокоение, которое она ощутила, видя, как он кивает головой, тогда как все остальные с сожалением ею качают, чувство безопасности, когда он записывал все детали, словно согрели ее после ужасного смятения и неуверенности последних недель.

Она поставила сумку с продуктами на кухонный стол и посмотрела в окно на огни судов, стоящих в порту. Где-то пропел свою вечернюю песню запоздавший кардинал. Она положила масло и йогурт в холодильник, выложила камбалу в дуршлаг, чтобы промыть ее, и достала повареную книгу, чтобы приготовить салат.

Впервые за последние дни у нее возникло желание приготовить себе что-нибудь кроме чая. Сегодня вечером она даже могла поверить в то, что осуществится наиболее оптимистичное предположение, выдвинутое Майком: Грегу уже начинает надоедать эта игра, он скоро ее прекратит, возможно, уже прекратил.

Она зажгла свет в гостиной и включила телевизор. Она раздвинула длинные портьеры и снова посмотрела на огни, на их мерцающее отражение в воде.

Она прошла в спальню, чтобы переодеться в джинсы. Села на край кровати, начала снимать туфли…

…и неожиданно замерла, все еще держа одну туфлю за черный каблук.

На полу около ее ночного столика лежала скомканная обертка от «тамз».

Линн подавила в себе желание тут же выскочить из квартиры. В конце концов, это была только одна обертка. Она могла быть под кроватью. Она могла ее не заметить, когда пылесосила пол.

Словно обезумевшее животное, она сновала по спальне, проверяя, нет ли других бумажек. Она заглядывала под мебель, прощупала пальцами ковровый ворс вокруг кровати.

Наконец, когда дрожь утихла, она подобрала эту единственную бумажку и пошла в ванную, чтобы спустить ее в унитаз. Она включила свет. И застыла, выронив бумажку из рук.

По меньшей мере двенадцать разорванных оберток от «тамз» лежало на полу ванной.

* * *

— Вы слышали хоть что-нибудь из того, что я говорил вам сегодня днем?

— А вы слышали, что я сказала, что он забрался в мою квартиру?

— Но мы не знаем этого, — сказал Майк. — Мы знаем только то, что у вас на полу валяется мусор. Я не могу выписать ордер на арест на основании мусора.

Линн прислонилась к пластмассовой стенке телефона-автомата. Она выскочила из дома без пальто, а ветер был резким и сырым. Она прижала телефонную трубку плечом и обхватила себя руками.

— Он точно знал, что я буду делать. Он не оставил бумажки там, где я могла их сразу увидеть. Он знает, что я прихожу с работы и иду на кухню, прежде чем переодеваюсь. Он оставил одну бумажку там, где я могла ее сперва найти и испугаться, но не обязательно, а затем он предугадал даже то, что я сделаю следующим!

— Я могу прислать к вам патрульного, чтобы он обыскал вашу квартиру и убедился, что там никого нет.

— Мы прекрасно знаем, что там никого нет. Он достиг своей цели. Так что единственное, что вы мне предлагаете, это поменять замок и вернуться назад и ждать, что этот маньяк устроит мне в следующий раз.

— Не надо так к этому относиться. Не сдавайтесь.

— Не могли бы вы по крайней мере разыскать его настоящий номер телефона и предупредить его. Если он будет знать, что полиция осведомлена о нем…

Линн терла визитку Майка большим пальцем, слушая, как он объясняет ей, что Грег не совершил ничего преступного.

— Это звучит странно, — закончил он, — но давайте надеяться, что, если он не собирается прекращать, то в следующий раз он сделает что-нибудь получше — что-нибудь настолько угрожающее, что позволит обвинить его в уголовном преступлении. Например, взломает вашу дверь, вместо того чтобы воспользоваться ключом, который вы ему дали. Тогда, если мы будем знать, что это он, мы, вероятно, сможем что-нибудь сделать.

* * *

Он мог проникнуть в любое место, куда хотел попасть.

Этим умением он овладел очень давно.

Ни один соломенный раб за всю свою жизнь не мог бы даже в мыслях представить те приключения, которые Грег переживал в двенадцать лет.

Это началось так, как это бывает с любым двенадцатилетним искателем приключений, движимым буйным любопытством, свойственным этому возрасту. Он искал любую возможность посмотреть на жизнь владельцев поместий, о которой слышал множество рассказов.

Но не совсем естественным было то, что любопытством это не ограничивалось. Ему недостаточно было видеть. Он должен был на себе ощутить дела, вкусы и запахи; каждый, столь сладостный для него, кусочек той мозаики, которая была их жизнью.

За долгие годы до того, как он узнал о существовании дубликатов ключей, прежде чем увидел первый магазин, продающий инструменты, Грег научился с удивительным мастерством проникать в помещения, красться и прятаться. Он научился ставить задвижки в такое положение, что их можно было открыть снаружи. Он умел лазить вверх, как белка. Он пользовался окнами и выступами. Он скрывался в шкафах и других местах, куда можно было только заползти, под скатертями и за кружевными оборками, украшавшими туалетные столики.

Именно там он и был пойман, в первый и последний раз.

Ее звали Данита Колфакс. Ей было пятнадцать лет и ее шоколадного цвета волосы были коротко подстрижены как у мальчика, но во всем остальном она была уже настоящей женщиной — она и стала его первым завоеванием.

Однажды вечером, когда все ложились спать, он сидел под ее туалетным столиком, а она решила подточить ногти. Ее босая нога дотронулась до него; она вскрикнула и сдернула скатерть, и он был обнаружен.

Он выполз наружу. В панике он подумал было извиниться, умолять о прощении, рассказывая о том, какие ужасные неприятности ждут его, если она обо всем расскажет. Но, прежде чем эти слова сорвались с его губ, он неожиданно понял: она, несомненно, была напугана, но он заинтересовал ее.

Его следующим порывом было воспользоваться этим и запугать, пообещав, если она выдаст его, сказать, что она сама пригласила его в комнату. Прекрасно зная нравы этого дома, то, как ее мать возмущается легкомысленным поведением девушки, он мог быть уверен, что она промолчит.

Но затем, чувствуя, как Данита буквально испепеляет его своим взглядом, и вспомнив, как она всегда трогает себя в ванне, Грег почувствовал, что есть еще один возможный выход из этой ситуации.

У него возникло лишь смутное предчувствие, но этого было достаточно.

Вместо того, чтобы кланяться и унижаться, он выпрямился во весь рост. Он одарил девушку одной из тех улыбок, которые заставляли взрослых людей осыпать его сладостями. Он сказал ей, что хочет извиниться за то, что прятался, но он не мог удержаться, потому что она ему очень нравится.

Этим вечером он остался у нее на час.

Данита стала помогать ему прятаться в ее комнате. Она любила целоваться и с удовольствием сидела бы полночи, занимаясь только этим. Но возбуждение от пребывания при помощи Даниты в ее комнате скоро приелось, и Грегу захотелось новых развлечений. Экспериментируя и пытаясь дотронуться до нее так, как это делала она сама, он вскоре обнаружил, что она перестала сопротивляться, и это ей тоже понравилось.

Он подталкивал ее все дальше по этому пути.

Но каждый раз преодоление нового барьера приносило лишь разочарование.

Он был слишком юн и неопытен, чтобы понять принцип наслаждения этой охотой — и даже если бы понял, не осознал бы того, что уже тогда, в возрасте двенадцати лет, основной чертой его характера было принуждение.

Он знал только, что поцелуи, объятия и все остальное больше не радовали его. Единственной радостью было заставлять Даниту делать то, что она не хотела.

В конце концов он начал получать удовольствие, лишь отказываясь делать то, что хотела она.

* * *

Майк Делано вышел из автобуса на Коммонуэлс. Дул ветер, и он засунул руку под парку и натянул капюшон свитера на голову.

Иногда он приходил в таком виде на работу, и его встречали улюлюканием. В лучшем случае, он смахивал на бродягу. В худшем — можно было считать, что ему повезло, что его до сих пор не пристрелили; он был не очень высокого роста, а натянутый на голову капюшон считался своего рода униформой малолетних преступников.

Его квартира находилась в Ньюбери; дорога до нее от остановки была приятной прогулкой в хорошую погоду, но в плохую превращалась в ледяную ванну. Сегодняшнюю погоду однозначно нельзя было назвать даже приличной, хотя по календарю зима еще не началась.

Каждый год когда в Бостоне устанавливался мороз, многие парни на его работе начинали вслух интересоваться тем, что они, черт побери, здесь делают вместо того, чтобы совершать круиз на «Краун Вик» вдоль Западного побережья или где-нибудь еще.

Но Майк никогда не задавал себе подобные вопросы, ни вслух, ни про себя.

Он был дважды во Флориде, по разу в Аризоне и Калифорнии. Все это солнце высушивает тебе мозги. Большее число преступлений, более тяжелых, сумасшедших и порочных… и глупость! Казалось, само солнце выращивает их, так же как и странные высохшие колючие палки, которые там называют растениями. Удивительное количество кретинов.

Спасибо, он лучше останется здесь.

Его ненависть к северо-восточным подонкам, как и к холодной погоде, была рефлекторной. Они были ему знакомы. Худшие из них могли в некоторой степени конкурировать с типами с Юга, но большинство соответствовали определенному образцу.

Эта задница, этот слизняк, который теперь преследует Марчетт, не соответствует бостонскому типу. Ей даже не нужно было говорить, что этот парень Оттуда.

Может быть, он все-таки вернется к себе и оставит леди в покое.

Может быть.

Порыв ветра чуть не сорвал капюшон с головы Майка, и он поспешил уйти с широкого проспекта, свернув за угол и направившись в сторону Ньюбери. Чуть подальше, в середине квартала ветер трепал тент над входом в бар Нэнси Джин. Подойдя к нему, он секунду подумал и вошел внутрь.

Внутри было очень тепло, как в школьном классе, и это было одной из причин, по которой он столько времени проводил в этом месте; несомненно, такой причиной не могло быть пиво, которое здесь подавали и которое он, будучи хорошим парнем, заказывал и никогда не допивал. Или чили Нэнси Джин, которое она, похоже, готовила из старых ремешков от часов.

— Как дела? — приветствовала его Нэнси Джин. — Закрой дверь поплотнее, дорогой.

— Я это делаю всегда.

У стойки было около дюжины табуретов, половина из которых были заняты. За баром находилась комната с небольшой танцевальной площадкой и столами, освещенными чуть больше, чем это нравится публике, но Нэнси Джин любила свет так же, как тепло. Парочки и группы людей беседовали и ели. Никто никогда не говорил Нэнси Джин, что по новому закону необходимо оборудовать помещение для некурящих, и над всем витал дым.

Он повесил куртку и сел на табурет.

Нэнси Джин ходила за стойкой. Ее рост был меньше пяти футов, но на пол были прибиты дополнительные доски, и над стойкой виднелась верхняя часть тела Нэнси, начиная с ее голландского парика орехового цвета и двойного подбородка и заканчиваясь ее большой и низкой грудью.

— Миллер, дорогой?

— Конечно.

Он мог поесть, когда придет домой, но иногда ему было просто приятно посидеть здесь. Многих людей, работающих целыми днями и вечерами в большой шумной комнате, раздражает гул разговоров, но Майка это расслабляло. Необходимой ему тишиной он мог насладиться дома.

От нечего делать он смотрел маленький телевизор, стоящий у задней стенки бара. Нэнси Джин установила его там среди бутылок совсем недавно. Сначала показывали какого-то коммерсанта, занимающегося тканями, потом сводку погоды — именно то, что он хотел увидеть, — какая-то сияющая красавица, которая выглядела так, словно зубов у нее было больше, чем у обычного человека, весело трещала о похолодании.

Совсем не похоже на Третий канал, где он был вчера.

Там не было никаких ослепительных красоток.

У этой Линн Марчетт есть характер. Хорошая программа, возможно, хорошая леди… немного воинственная.

Но в ее ситуации он, наверно, вел бы себя также.

Да он, черт возьми, и был таким временами.

* * *

Слесарь, которого порекомендовал Майк, быстро пришел, сделал свою работу и ушел. Разговаривая по телефону, Линн не отрывала глаз от нового замка на двери.

В Лос-Анджелесском отделении «Тексако», естественно, никогда и ничего не слышали о Греге Альтере. Единственным человеком, с которым еще могла попытаться поговорить Линн, была Джоан Барбато, женщина из агентства Бейлисс.

Линн чувствовала запах рыбы, которая все еще лежала в дуршлаге на кухне, пока звонила в справочную Лос-Анджелеса. Как только она сделает этот звонок, она завернет рыбу и уберет ее.

Не сдавайтесь.

— Конечно, Линн, я тебя помню, — сказала Джоан. — Как я могла забыть свое знакомство со звездой телевидения? Я как раз смотрела твою программу несколько недель назад. Ты была великолепна.

— Спасибо. Я звоню по поводу Грега Альтера. Он просил меня найти какую-нибудь работу на телевидении для его двоюродной сестры, а у нас как раз есть свободное место, но я потеряла его визитную карточку. Ты не знаешь, где я могу найти его?

— У-у, нет. Я даже не запомнила его фамилии.

— А разве он не твой друг?

— Нет, — сказала Джоан. — Я познакомилась с ним только в тот вечер. Я думала, что он пришел с какой-то другой девушкой. Я могу проверить и постараться узнать, нет ли у кого-нибудь его номера телефона.

Дожидаясь ответного звонка Джоан, Линн обдумывала то, что она скажет Грегу, если она найдет кого-нибудь, кто общается с ним или может передать ему письмо.

Она может потребовать, чтобы он оставил ее в покое, сказать, что она ходила в полицию.

Или она может напасть. Попытаться вывести его из себя, подтолкнуть к какому-нибудь опрометчивому поступку.

Джоан позвонила и сказала, что никто ничего о Греге не знает. Роджер Массей изредка встречал его раньше в разных местах. Не хочет ли Линн, чтобы Роджер передал какое-нибудь сообщение, если он снова встретит Грега?

Линн закусила губу. Не хочет ли она? Она могла бы переслать Роджеру запечатанное письмо… но кто знает, когда Грег его получит и получит ли вообще? И хочет ли она, чтобы ее угрожающая записка болталась по всему агентству? Когда через несколько месяцев она будет на телевизионных экранах по всей стране?

— Спасибо, не надо, — сказала она Джоан. — Где-то эта визитка должна же быть. Найдется.

Она сидела, барабаня пальцами по телефону. Потом вспомнила про рыбу, прошла на кухню, завернула ее и убрала в холодильник. Она хотела задернуть занавески, потом передумала.

Не сдавайтесь.

Она решила написать Грегу письмо. Фразы из него вертелись в голове и просились наружу. Но кто мог бы передать письмо? И кому она может довериться настолько, чтобы быть уверенной, что человек не прочитает того, что написано в письме и что непосвященному в ситуацию оно покажется бредом сумасшедшей.

* * *

— Пожалуйста, не втягивай меня в это дело, — умоляла Кара. — Я ничего о нем не знаю с того воскресенья, и я до сих пор отвратительно чувствую себя из-за того случая.

— Потому что ты скрыла это от меня, — сказала Линн. — А это будет не только с моего ведома, но станет своего рода одолжением. Тебе не нужно встречаться с ним. Все, что я прошу, это поговорить и узнать его почтовый адрес или договориться о том, чтобы оставить ему где-нибудь письмо.

— А что если он мне больше не позвонит?

— Тогда ты, конечно, не сможешь передать ему письмо. Но если он позвонит…

Кара пыталась удержать в руках блокнот, скрепкосшиватель и папку для бумаг. Она положила их на пол и взяла стул.

— Я думала, что у нас сейчас будет встреча с детскими психиатрами, участвующими в пробной программе. Поэтому я и зашла.

— Встреча будет, — сказала Линн, постучав по своей папке. — Поэтому давай сперва решим этот вопрос. Вот Письмо. Я запечатаю его в конверт.

Линн в последний раз просмотрела письмо. В нем было написано ее мелким закругленным почерком:

«Грег, то, что ты делаешь, просто глупо. В своем преследовании ты преуспел не больше, чем в постели. Поэтому прекрати эту игру. Единственное, чего ты добился своими действиями, — это то, что надоел мне до смерти».

Линн лизнула клеющуюся полоску на конверте.

— Только сделай так, чтобы оно дошло до него. Это все, что от тебя требуется.

— А почему бы тебе не сделать это самой? — спросила Кара, забирая конверт. Затем сказала с не свойственной ей резкостью: — Извини, я забыла. Он целенаправленно избегает тебя.

Линн подавила желание защищаться и спокойно сказала:

— Я рассказала тебе о номере 1288.

— Ты рассказала мне то, что тебе сказали.

— Кара, он приходил в мою квартиру. Как ты можешь оправдывать…

— Не оправдывать. Объяснить. Ты увидела бумажки от «тамз». Они могли выпасть из мусора. Ты дала ему ключ.

— Я забыла о том, что он у него. Он не имел права воспользоваться им.

— Зачем ему было нужно приходить к тебе? Ты сказала, что ничего не было тронуто, никакого вреда он не нанес. Послушай, если уж он такой плохой, почему ты не боишься за меня?

— Майк Делано говорит, что этот тип личности не выбирает жертву беспорядочно. Он выискивает одну женщину и травит ее.

— Какое облегчение.

Линн сцепила зубы:

— Прекрати это. Пожалуйста. Спасибо за помощь. Я не хотела обращаться к кому-либо другому.

— Пожалуйста. — Кара подняла папку с пола. — Позволь мне сказать тебе только еще одну вещь, прежде чем мы начнем встречу. Ты все время цитируешь этого Майка Делано, словно он написал конституцию. Ты не думала, что у него могут быть свои причины?

— У каждого есть свои причины. — Она открыла папку с материалами, подготовленными к пробному показу.

* * *

Анджела прижалась покрепче к Бубу и задрожала.

— Это очередь тех, у кого есть билеты, или тех, кто их покупает? Ничего не понимаю.

— Пойду узнаю. А вы обе вставайте в очередь. — Бубу направился ко входу в кинотеатр; его длинный красный шарф развевался на ветру.

— Я замерзаю, — сказала Анджела. — Уже. Мне следовало надеть мою шубу из койота.

В который уже раз Линн подумала о том, что Анджела относится к тем людям, чей разговор полностью лишен каких-либо личностных черт. Все, что Анджела говорила ей, могло было быть сказано любому незнакомому человеку.

— Твой друг прислал чудесную посылку, — сказала Анджела.

Линн подскочила на месте:

— Кто?

— Грег, конечно.

— Это те, у кого есть билеты, — сказал Бубу, задыхаясь от быстрой ходьбы. — Я купил билеты. Все время забываю, что они стоят семьдесят пять.

— Ты не хочешь это запоминать, — сказала Анджела.

Он собрался ответить, но Линн прервала его:

— Какую посылку вы получили от Грега?

Бубу мигнул:

— Красные перцы. Помнишь? Он сказал…

— Не используй их. Выброси. Или нет — отдай их мне.

Они посмотрели на нее, Бубу с грустью, Анджела с раздражением.

Линн выставила вперед руки в перчатках:

— Пожалуйста, не смотрите на меня как на душевнобольную. Я рассказывала вам, что мне сказал детектив. Это форма преследования.

Бубу обнял ее:

— Ш-ш, ш-ш. Давай просто посмотрим фильм.

* * *

Линн осталась ночевать у Бубу и Анджелы, а после завтрака поехала домой. В сумочке она везла кусочек бананового пирога для Чипа.

Посылка от Грега лежала у нее в багажнике. Она могла оставаться там до завтрашнего дня, когда она отдаст ее Майку.

Теперь, возвращаясь домой, она открывала дверь со страхом. Даже с новым замком она обходила всю квартиру, чтобы убедиться, что за время ее отсутствия здесь никто не побывал. В особенно тяжелые дни она делала это по нескольку раз.

Она наполнила кормушки для птиц и оставила пирог для Чипа. Она вернулась в комнату и наблюдала, как он изучает его, когда зазвонил телефон.

— Сделано, — сказала Кара.

— Ты отправила письмо Грегу?

— Да.

— Как это было? Он дал тебе адрес или назвал место, где его можно оставить?

— Линн, я сделала то, что ты хотела. Я устала от всего этого. Давай обойдемся без подробностей?

— Конечно. Извини.

— Не извиняйся. Только стань…

— Что? Я не расслышала.

— Не важно. Увидимся завтра. Пока.

Линн не была уверена, но ей показалось, что Кара сказала: «Стань снова самой собой».

* * *

Если исключить еду и ее приготовление, то вряд ли Лоуренс Марчетт любил что-либо больше, чем «Патриотов», команду того штата, который стал ему новой родиной. Он мечтал посмотреть эту игру в течение всей недели.

И сейчас он развалился на диване с кульком попкорна в руке и смотрел вторую четверть игры. Анджела ушла в свой оздоровительный клуб. Он должен был прекрасно провести время.

У него это не получалось.

Линн уехала пару часов назад. Обнимая ее на прощанье, он едва сдержался, чтобы не попросить ее позвонить, когда она доберется до дома. Его внимание последнее время раздражало ее, а он не хотел расстраивать ее еще больше.

Но она беспокоила его.

Громкий вопль одобрения, донесшийся из телевизора, заставил его подскочить. Ради всего святого. Гол, а он пропустил его.

Он поднялся и сходил за пивом, которое Анджела купила для него в каком-то ирландском магазине. Он выпил немного и пожевал попокорн, но все еще не мог сосредоточиться на игре.

Он вспомнил тот день, когда Линн переезжала в свою квартиру около порта. Они с Анджелой помогали ей вместе с подругой Линн, Карой, и двумя ее сестрами — веселая была компания.

До темноты они все таскали коробки, раскатывали ковры и двигали мебель, а потом Линн повела их ужинать, запретив кому-либо платить за еду.

Это было справедливо. Он получал удовольствие от того, что его сестра могла позволить себе такую квартиру и ужин, от того, что видел, как ей самой это нравится.

Но, прежде чем они собрались уходить, он заметил, как в ее взгляде промелькнуло сомнение. Она могла это скрыть, но только не от него, от человека, который знал каждое движение ее ресниц. Она опять занялась самокопанием, пытаясь отыскать червяка. Она не была способна просто расслабиться и наслаждаться тем, что у нее было.

Но это было давно, и последнее время он не замечал в ней подобного. И он перестал присматриваться к ней.

Лоуренс прошел на кухню и достал из холодильника тарелку с фаршированными яйцами.

Так что же, черт возьми, происходит сейчас? Она знакомит их с парнем, который выглядит остроумным, элегантным джентльменом. А затем убеждает себя в том, что он — хитрая и коварная змея. Нет, в этом ее убеждает этот человек, детектив. Зачем ему-то это надо?

Главное заключается в том, что Линн, которая так исступленно занимается своим контрактом с синдикатом, с каждым днем становится все более возбужденной.

Подумав об этом, он резко сел, выронив кулек с попкорном из руки.

Контракт с синдикатом.

Вот в чем дело.

Она просто нервничает.

Как только она уладит все, связанное с этими новыми большими программами, она придет в норму.

Начиналась последняя четверть игры. Теперь он почувствовал, что сможет спокойно посмотреть ее.

Когда пришла Анджела, он хотел поделиться с ней своими мыслями, но потом передумал. Анджела и так считала, что он излишне заботится о своей сестре.

Он наклонился и подобрал несколько зернышек кукурузы, потом пошел и достал пылесос.

* * *

— Это всего лишь острый перец, — сказал Майк по телефону. — Никаких опасных добавок. Я ничего такого и не ожидал.

— Это утешает. Я полагаю.

— Вы полагаете?

Линн откинулась на спинку стула, вытянула ноги и потерла ухо, около которого держала телефонную трубку. Она весь день разговаривала по телефону. Идеи, связанные с программой для пробного показа, превращались в реальность. Благодаря той любви, которой Кара пользовалась в кругу своих друзей, Линн получила возможность лично поговорить с Розинн Арнольд, которая выразила искреннюю заинтересованность в участии в программе.

Они все еще не получили ответа от Опры, одно только присутствие которой гарантировало показу огромный успех.

Работа стала для Линн единственным успокоительным средством, самым важным моментом между периодами депрессии и тоски, мучительного беспокойства о том, что она уже никогда не сможет расслабиться.

Она так устала.

— Я имела в виду, что вы сказали о надежде на то, что он каким-нибудь образом преступит закон.

— И что тогда?

— Тогда он окажется в ваших руках.

Последовало молчание, затем:

— Я продолжаю объяснять вам — все не так просто. Прежде всего должна быть прямая угроза. Мы должны знать, что она исходит от него. Тогда его можно будет арестовать и вынести обвинение; вряд ли кто-нибудь станет для этого посылать людей в Калифорнию. Затем, Боже мой, существует множество вариантов того, как события будут развиваться дальше. Он может нанять адвоката, у него есть права…

— Какие права? Он умышленно старается испугать меня, унизить, свести с ума. Никто не верит в то, что происходит со мной. Даже моя лучшая подруга и мой собственный брат думают, что он чудесный парень, к которому я несправедлива. Если это не пытка…

— Да, но только не нужно возлагать больших надежд.

— Благодаря именно вам я начала надеяться на то, что Грег зайдет слишком далеко.

— Мне звонят по другому телефону. Я должен идти.

— Я также прислушалась к тому, что вы сказали о том, что нельзя сдаваться, — сказала Линн. — Я так и сделала, поэтому надеюсь, что Грег не разочарует нас.

Но он уже повесил трубку.

* * *

Линн была в аппаратной, когда Деннис Оррин заглянул туда.

— Можно тебя на минутку?

— Конечно.

— Берн хотела бы посмотреть сегодняшнее шоу, — сказал он, когда она вышла. — Ты не возражаешь?

— Конечно, нет. Тебе не нужно было спрашивать.

— Я сказал ей об этом, но она…

— Я заставила его спросить, — сказала, подходя к ним, Бернадин Оррин. — Я вовсе не хочу, чтобы меня принимали здесь за нахальную жену принца. Так ты согласна?

— Конечно. Но боюсь, тебе будет скучно. Основная тема сегодня — остеопороз.

Бернадин рассмеялась:

— У тебя доброе сердце. Неужели ты забыла, что я — самая старая из живущих ныне матерей, имеющих детей подросткового возраста?

— Забыла, — сказала Линн. — Это было нетрудно сделать.

— Осталось десять минут, — крикнул кто-то со съемочной площадки, и супруги Оррин распрощались с ней. Линн смотрела на Бернадин, идущую рядом с Деннисом. Ее свободный костюм цвета морской волны был изящно скроен и подчеркивал ее тонкую подтянутую фигуру; у нее были маленькие руки и ноги, и она двигалась как джазовый танцор.

Пятнадцать лет разницы, а Бернадин заставляла ее почувствовать себя сморщенным реликтовым млекопитающим, находящимся в летаргическом сне.

Линн ощутила беспокойство; такое же чувство возникало у нее, когда она видела Анджелу в ее гимнастическом трико или когда, переключая телевизионные каналы, наталкивалась на передачу по аэробике: что такое делали эти люди, что будет для нее «слишком поздно», если она тоже не начнет это делать?

* * *

В Зеленой комнате толпились специалисты, которые все еще продолжали спорить о применении витаминных препаратов, хотя, как Линн заметила, они старательно поглощали пончики.

— Прекрасная программа, — похвалила Бернадин, улыбаясь Линн и Каре. — Очень хорошо продуманная. А эта молодая леди — она указала рукой на женщину, представлявшую в программе свой комплекс упражнений и стоявшую сейчас рядом с Карой, — так хорошо осведомлена в своем вопросе.

— Спасибо, — сказала женщина.

— Это миссис Оррин, жена генерального менеджера, — представила ее Кара.

— Бернадин. А вы Элизабет..?

— Элизабет Вейл.

— Ваша система нагрузок на тело очень увлекательна. Если не ошибаюсь, вы сказали, что работаете в клубе «Брум»?

— Я провожу там тренировки.

Линн сказала:

— В этот клуб ходит моя невестка. Анджела Марчетт.

— Я разыщу ее, — пообещала Элизабет. — А вы являетесь членом клуба? — спросила она у Бернадин.

Бернадин покачала своей гладко причесанной головой:

— Я посещаю «Харбор спортс». Но я могла бы перейти. Всякий раз, когда я начинаю заниматься с каким-нибудь тренером, он тут же увольняется. У меня нет никаких успехов.

Кара и Линн обменялись взглядами. Кара дотронулась до изящной руки Бернадин:

— Это твоя идея по поводу отсутствия успехов?

Вошел Деннис.

— Ах, вот ты где, — зашумел он на Бернадин. — Ну, как тебе понравилось?

— Я рада, что пришла. Шоу было великолепным. Я как раз спрашивала Элизабет насчет клуба «Брум». Нужно оплачивать занятия за целый год или можно платить по месяцам?

Элизабет улыбнулась:

— Теперь есть преимущественное право для вступающих. Вы платите девяносто девять долларов за три месяца. А обычно это девяносто девять за месяц.

— Выгодное дело, — сказала Бернадин.

— Это действительно так. Я хотела, чтобы вы все об этом знали. — Она обвела взглядом стоящих рядом женщин.

— «Она имеет в виду меня? — Линн распрямила плечи и втянула живот. — Неужели она думает, что я в плохой форме?»

— Вчера я чувствовала себя похожей на кита, — сказала Кара. — Когда эта тренерша описывала клуб «Брум». Она смотрела прямо на меня. Я готова была сквозь землю провалиться. Я даже откопала пленки с передачей о голодании, чтобы посмотреть, как это делается.

— Сумасшедшая, — сказала Линн.

— Знаю. Но, если бы я не нашла повода посмеяться, я бы разревелась.

— Я подразумевала не тебя, а себя. Я думала, что она смотрит прямо на меня.

Зазвонил телефон, и Кара сняла трубку. Звонила Бернадин Оррин, которая хотела поговорить с Линн.

— Я в костюмерной. Я договорилась устроить персональную презентацию новой системы тренировок. Вы с Карой не хотите присоединиться ко мне? Или вы завалены работой?

— У нас через пятнадцать минут совещание по пробному показу.

— Может быть, нам прийти в ваш офис?

Линн заколебалась, но потом решилась.

— Хорошо. Приходите.

* * *

— Возьмите это, — предложила Элизабет Вейл, вручая Линн, Каре, Пэм, Бернадин по гантели.

— Они не очень тяжелые, — сказала Линн. — Но это только для начинающих, не так ли? Затем вы начинаете заниматься с гораздо более тяжелыми. Это меня и смущает. Это неудобно, и можно переутомиться.

— Нет, — заметила Бернадин. — Именно это отличает этот метод от других.

Элизабет забрала у них гантели и дала другие.

— Эти весят двенадцать фунтов, максимальный свободный вес, который я использую. Позже вы будете работать на тренажере для выжимания со штангой весом в пятнадцать фунтов — она не так тяжела как те, которыми пользуются тяжелоатлеты.

— Эти тоже неплохо, — согласилась Кара.

— Конечно, их достаточно для поддержания необходимого тонуса и костной массы женского тела. Вы ведь не собираетесь стать Арнольдом Шварценеггером — вы просто хотите хорошо выглядеть и чувствовать себя здоровыми. Я занимаюсь по этой методике, и я не стала сильной, но я сохраняю хорошую форму и делаю все необходимое для предотвращения остеопороза.

Бернадин взяла еще одну двенадцатифунтовую гантель и подняла обе гантели над головой.

— Вы действительно думаете, что я сохраню тонус, используя эти штуки? Даже тогда, когда мне перевалит за семьдесят?

— Да. Сами увидите.

Кара посмотрела на короткую юбку Бернадин.

— А это помогает похудеть?

— Сама по себе методика не помогает, — сказала Элизабет. — Мы называем работу со свободным весом анаэробикой. Чтобы потерять лишние фунты, вам необходимо уменьшить потребление жиров.

— У вас есть визитная карточка, которую я могла бы дать моей маме? — спросила Пэм.

Элизабет протянула ей визитку:

— Скажите ей, что первые три месяца стоят девяносто девять долларов. Так что вы думаете, дамы? Почему бы не попробовать записаться на этот срок? Если вам не понравится, вы ничего не потеряете. Кроме нескольких дюймов в объеме.

Бернадин сказала:

— Я выпишу вам чек.

* * *

Деннис вошел в комнату для совещаний:

— Извините. Еще один агент с очередной пленкой, которую я должен был немедленно просмотреть. Мне понадобилось десять минут, чтобы его выпроводить. Посмотрим, что у нас здесь.

На подставке рядом со столом была установлена доска. Деннис наклонился к ней.

На доске большими буквами было написано: СЕКСУАЛЬНЫЕ ОСКОРБЛЕНИЯ ЗНАМЕНИТОСТЕЙ. Сидящие вокруг стола Линн, Кара и два помощника продюсера рассматривали эту надпись.

Деннис потер подбородок:

— Не знаю. Бессмысленное словосочетание. Можно подумать, что именно знаменитости являются оскорбителями.

Кара спросила:

— А как насчет «Сексульно оскорбленные знаменитости»?

Линн покачала головой:

— Так пропадает мотив детства.

— Сексуальные оскорбления, нанесенные знаменитостям в детстве, — предложил Деннис.

— Хм, — сказала Линн. — Это уже ближе, но звучит слишком официально.

— И многословно, — поддержала ее Кара.

Деннис протер доску и написал: ЗНАМЕНИТОСТИ, КОТОРЫЕ В ДЕТСТВЕ ПОДВЕРГЛИСЬ СЕКСУАЛЬНЫМ ОСКОРБЛЕНИЯМ.

Линн скосила глаза на доску:

— Здесь еще больше слов. Но мне нравится.

— Мне тоже, — согласилась Кара. — Такая формулировка исключает неправильное толкование.

Деннис спросил:

— А что у нас с приглашенными?

— Двое подтвердили свое присутствие, — Кара постучала по папке с бумагами. — Сандра Ди и Мэрилин Ван Дербур выйдут на связь через спутниковое вещание. Розинн Арнольд, скорее всего, тоже. Мы еще не получили ответа от Опры. Но мы надеемся.

— Кто будет гостями студиями?

— Детские психиатры, возможно, какой-нибудь работник службы социального обеспечения. Мы еще точно не знаем, кто будет кроме них.

Слушая, как прозаически Кара обсуждает то шоу, которое должно было стать самым главным в ее карьере, Линн ощутила легкую панику. Но затем она исчезла, уступив место четкой уверенности: она сможет закончить подготовку программы, которая откроет ей дорогу в национальный синдикат.

Грег многого лишил и продолжал лишать ее. Но он не мог отнять ее работу.

Пэм открыла дверь:

— Линн?

— Это действительно важно, Пэм? Мы не хотели бы прерываться.

— Это только что пришло для тебя, срочно. — Она протянула Линн конверт.

* * *

— Он уехал по делам, мадам.

Линн сказала:

— Вы не могли бы связаться с ним? Пожалуйста.

— Если вы объясните мне, в чем дело, может быть кто-нибудь другой сможет.

— Никто другой не может помочь мне. — Не находя себе места, Линн ходила по офису с телефоном в руках. — Я должна поговорить с Майком Делано.

— Я постараюсь что-нибудь сделать для вас.

Майк перезвонил ей очень быстро.

— Что случилось, Линн?

— Я только что получила письмо от Грега. Угрожающее письмо. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы вы начали действовать, потому что…

— Я ничего не расслышал. Повторите еще раз.

— Я тоже почти не слышу вас, — прокричала Линн.

— Я звоню из машины. Говорите громко и медленно.

— Я получила очень угрожающее письмо от Грега. И Майк — оно написано моим собственным почерком! Он в точности скопировал мой почерк!

В течение минуты она не слышала ничего, кроме помех в телефоне и стука собственного сердца.

— Майк?

— Я буду у вас через десять минут.

— «Дорогая Линн, — читал Майк вслух, — ты сделала идиотскую ошибку, преследуя меня». — Майк поднял глаза. — «Преследуя меня»? Что, черт возьми, вы сделали?

— Я написала ему записку, в которой просила оставить меня в покое.

— Как вы ее передали ему?

— Кара передала. Я не знаю как. Я предположила, что он может снова связаться с ней, и попросила ее узнать почтовый адрес или назначить место, где ее можно было оставить.

— Вы написали ее от руки?

— Да.

— Чудесно. Вы очень упростили ему задачу.

— Но ведь это сработало? Разве письмо с угрозами не является противозаконным действием?

— И это, черт возьми, то, чего вы добивались? Вам, несомненно, удалось разозлить его. — Перегнувшись через стол, Майк прочитал: «Если бы ты вела себя прилично, я бы оставил тебя в покое. Я, знаешь ли, тоже устал от тебя. Но тебе хочется покрасоваться. Теперь я просто обязан показать тебе твое место.

В следующий раз, когда у тебя возникнет странное желание позлить меня, вспомни о том, кто за это будет отвечать, Линн. Как было легко расстроить тебя из-за твоего же белого платья. Вспомни прошлое. Помнишь, как я смотрел на него? Каждый из этих кружочков мог бы превратиться в бритву, воткнутую в твое тело. Но это минутное удовольствие… а я хочу растянуть его на долгое время. Посмотрим, как тебе все надоест теперь, Звезда. P. S. Ты была права — ты смотрелась отвратительно в том купальнике».

Майк посмотрел на Линн.

— Вы дрожите.

— Но я смогла это сделать. Вы здесь. Что будет дальше?

— Теперь мы проведем расследование.

Линн позвала Кару.

— Это Майк Делано, ты его помнишь.

— Да. — Она осторожно посмотрела на него.

— Давайте присядем, — сказал Майк. — Я хотел бы поговорить с вами об этой записке. Линн утверждает, что это ответ на ту, которую вы должны были передать Грегу.

— Да.

— И он связался с вами?

— Да.

Линн хмуро посмотрела на нее. Кара сидела на краешке стула, выпрямившись и сплетя пальцы вместе.

— Не могли бы вы рассказать, как это произошло?

— Он позвонил.

Майк ободряюще кивнул, но Кара больше ничего не сказала.

— Пожалуйста, Кара, расскажи ему все об этом, — мягко сказала Линн.

Кара повернулась и бросила на нее свирепый взгляд. Ярость, отразившаяся на ее лице, ужаснула Линн.

— Ты не хочешь, чтобы я это сделала.

— Но я действительно хочу. Почему?

— Линн. — Кара покачала головой. — Вот что я тебе скажу. Я думаю, что нам следует вернуться в комнату для совещаний и продолжить обсуждение. Все шло так хорошо.

— Что с тобой происходит? — Линн смотрела на свою старую подругу с изумлением. — Теперь у тебя не может быть никаких сомнений. — Она поднялась и выхватила письмо у Майка. — Вот доказательство того, кем на самом деле является Грег. Все это происходило у тебя на глазах. Через тебя я посылаю ему записку с просьбой не беспокоить меня. Он аккуратно копирует мой почерк, чтобы в очередной раз заставить людей считать, что я все это придумываю, и пишет мне о бритвах, вонзенных в мое тело.

Она протянула письмо Каре, и бумага задрожала в ее руке.

— Ты сама была частью этого. Ты все видела. Ты же знаешь, что я ничего не придумываю.

Кара перевела взгляд с письма на Линн, потом на Майка. В конце концов она сделала глубокий выдох.

— Когда Грег позвонил, — сказала она, — он был очень расстроен. Все, что он хотел, это поговорить с тобой, все уладить. Тебе нужно было послушать его голос, Линн. Этот мужчина сходит по тебе с ума.

Глядя на Кару, слушая ее, Линн думала: это происходит не со мной.

— Когда я сказала ему, что у меня есть для него письмо, он не смог ждать. Он настоял на том, чтобы я открыла его.

Кара остановилась, чтобы перевести дыхание. Она не смотрела ни на Линн, ни на Майка.

— Я не знала, что делать. Я хотела поскорее с этим покончить. Поэтому я… поэтому я открыла письмо и прочитала его ему по телефону.

Она повернулась к Линн:

— Я не уверена, но мне показалось, что он плакал. Линн, я чувствовала себя отвратительно. Эти дикие вещи, которые ты написала! Как ты можешь говорить мужчине, что он надоел тебе до смерти, что он плох в постели? Мне не следовало читать твое письмо. Мне очень жаль, что я это сделала.

Она встала:

— Он не копировал твой почерк, потому что никогда не видел письма! — выкрикнула она Линн. — Я знаю твой почерк лучше всех на свете. Я вижу его каждый день. Единственный человек, который может так писать, это ты сама, Линн!

С яростью ударив по письму, которое Линн держала дрожащей рукой, она выбежала из офиса.

 

Глава седьмая

Линн и Майк смотрели на захлопнувшуюся дверь. Бумаги, лежавшие на столе рядом с дверью, все еще трепетали от резкого порыва воздуха. Линн всхлипнула, стараясь сдержать слезы, подошла к своему столу и аккуратно опустила на него письмо. Майк взял его и положил в карман куртки.

— Кара думает, что это я написала, — сказала Линн скептически. — Написала это письмо и отправила сама себе.

Майк качал головой.

— Успокойтесь. Посмотрите на это с ее точки зрения.

— Я пытаюсь. — Но она не могла стряхнуть оцепенение.

— Я думаю, что вам следует сделать то, что сказала Кара. Вернитесь на совещание.

— Вы это серьезно?

— Да. Вы не должны поддаваться этому. Боритесь.

— Но ведь вы верите мне? — спросила она.

— Не будем упрощать.

У нее перехватило дыхание.

— Это не ответ.

— Не ребячьтесь. Вы делали все правильно.

— Как бы вы чувствовали себя на моем месте? Я знаю, что не посылала себе этого сумасшедшего письма. Я знаю, что где-то рядом есть больной ублюдок, который тянет из меня жилы и которому нравится, что люди считают меня душевнобольной. А я превратилась в человека, который должен смотреть, как люди, которым я доверяю, перестают доверять мне.

У Линн заболело горло. Потирая его, она заметила, что Майк смотрит на нее грустными глазами. Грустными из-за того, как с ней поступают? Или из-за того, что она делает сама себе?

Неужели теперь так будет всегда? Неужели она всегда будет гадать, кем считают ее самые близкие и самые дорогие люди и полиция: жертвой или помешанной?

Или ей даже не придется это делать, потому что Грег сумеет уничтожить все сомнения?

— Что вы собираетесь сейчас делать? — спросила она.

— Вернуться в Дорчестер и попытаться узнать, откуда у семилетнего ребенка синяки в паху и на гениталиях.

— О, Боже.

— По дороге я завезу это в участок. — Он похлопал себя по карману, в котором лежало письмо Грега. — И мне необходимо получить от вас дополнительную информацию. Где вы будете сегодня вечером около шести?

Линн сжала похолодевшие руки.

— Здесь, возможно. Если не буду бегать по городу обнаженная и рыдающая.

— Я буду ждать вас около выхода.

* * *

— Я сделала то, что вы посоветовали. Я вернулась на совещание.

Майк поднял брови:

— И?

— И я… сыграла свою роль. Я была прежней самоуверенной Линн, которая занимается подготовкой пробного показа своей программы.

— Хорошо.

— Думаете? Очень может быть, что теперь все мои коллеги считают меня Сибиллой. После совещания я пыталась поговорить с Карой. Но она весь оставшийся день избегала меня.

Майк увидел подходившую к столу Нэнси Джин.

— Голодны? — спросил он у Линн. — Или вы будете только кофе или пиво?

— Я бы чего-нибудь съела.

— Сегодня вечером мы подаем чили, — сказала Нэнси Джин, выкладывая на стол маленькие пластиковые меню.

— Да, пожалуйста, — попросила Линн. — И чай.

Майк заказал жареные сосиски и кислую капусту.

Когда его заказ принесли, запах еды напомнил Линн ее посещение полицейского участка.

Когда она уходила оттуда, она испытывала надежду и чувство защищенности: все происходящее не было плодом ее воображения, ее нервозности, ничего другого. Грег был выродком, и полиция должна была схватить его.

— Как чили?

— Немного… напоминает резину.

— Здесь даже пиво напоминает резину.

Некоторое время они ели в молчании. Затем Майк сказал:

— Письмо было отправлено из Восточного Лос-Анджелеса в почтовую контору на бульваре Моррисей. Кроме этого мы ничего не узнали.

Линн подняла глаза:

— Я и не надеялась. Если бы он был неосторожен, мы бы уже этим не занимались.

Майк навернул капусту словно спагетти на вилку.

— Вы не понимаете принципа работы полиции. В большинстве случаев мы просто терпеливо ждем, пока плохой мальчик не совершит какой-нибудь промах.

— А если это не происходит?

— Мы ждем еще какое-то время.

Линн больше не хотела чили. Она положила ложку.

Майк посмотрел на нее.

— Мне следовало вас предупредить. Хотите десерт? Пудинг здесь неплох. Все остальное ужасно.

— Еще немного чая.

К столу долетело облачко сигаретного дыма и остановилось над ним. Линн разогнала его рукой.

— Расскажите мне о Каре, — сказал Майк. — Она — ваш помощник и друг, правильно? Близкий друг?

— Очень близкий. Она для меня как сестра, которой у меня нет. Я же для нее — сестра, которая поддерживает ее в стремлении к успеху. У нее много сестер; с некоторыми она близка, с другими — не очень, но никто не делает ничего подобного.

— Она не замужем?

— Нет.

— Мужчины?

— Однажды она была помолвлена с одним журналистом, работавшим на Седьмом канале. У нее было несколько других связей. Сейчас у нее никого нет.

— Кажется, ей нравится Грег.

— Он всем нравится. — Она почувствовала слабость, когда вспомнила о том, как тогда в полицейском участке все стало казаться таким простым и легко разрешимым. — Как вы однажды заметили, они все обвиняют меня.

Он откинулся на спинку деревянного стула и посмотрел на нее. В ярком свете, наполнявшем помещение, его черные глаза мерцали. Он хмурился, но делал он это почти всегда. Никогда нельзя было сказать, что он думает.

В этот раз тишину нарушила Линн.

— Вы все еще уверены, что это не я?

— Вы хотите сказать, считаю ли я, что он — маньяк? Да.

— Итак, поскольку вы так считаете, — начала Линн, старательно подбирая слова, как она делала перед камерой, чтобы получить нужный ей ответ, — это письмо ничего для вас не изменило. У вас не появилось сомнений в том, что я говорю правду.

Майк продолжал сидеть, откинувшись на стуле. Он не сделал ни малейшего движения. Но пауза стала для Линн похожей на нож для колки льда, протыкающий ее насквозь.

Он сказал:

— Я уже говорил вам, чтобы вы не упрощали это дело подобным образом.

— Наверно, поэтому мы находимся здесь, вместо того чтобы разговаривать в вашем офисе или моем? Вы хотели подловить меня после этого несчастного дня, когда я буду усталой и расстроенной, и, кто знает, мало ли на что вдруг соглашусь?

Он выпрямился на стуле:

— Мы находимся здесь, потому что у меня за весь день не было ни одной свободной минуты, и в обед я остался голодным. На остальное я не считаю нужным отвечать.

— Но вы…

— И я еще не закончил задавать вопросы. Кара вам завидует?

Еще один удар.

— Вы пытаетесь переключить мое внимание.

— Я пытаюсь разобраться в том, что происходит, — резко сказал он. — Она завидует?

— Из-за Грега?

— Из-за Грега, вашей работе, драгоценностям, чему угодно.

— Может быть, — с некоторым колебанием сказала Линн. — Но я сомневаюсь в этом.

— Не вижу причин, почему бы ей этого не делать.

— К чему вы клоните?

Он пожал плечами:

— Это письмо написала Кара?

— Нет.

— Она лгала, когда говорила, что не передавала ему ваше письмо? Чтобы представить вас в дурном свете? Или она сказала правду, но, может быть, с радостью ухватилась за мысль, что второе письмо вы написали сами?

Линн исступленно качала головой.

— Она может немного завидовать, но Кара никогда бы — она не способна на это.

Майк тихо сказал:

— Очень плохо, что у нее нет такой же уверенности в вас.

Подавив в себе боль, Линн сказала как можно спокойнее:

— Есть.

Он не ответил, продлив тем самым молчание, от которого Линн хотелось повеситься.

Линн сказала:

— Иногда, в моменты кризиса, Кара теряет эту уверенность. Она ужасно расстраивается и переживает из-за этого. Такое случалось и раньше.

— Хотите десерт? — спросила Нэнси Джин. — У меня есть сладкий пирог, пудинг по-индейски, ананасовый пирог с сыром и шоколадный рулет.

Неожиданно ей захотелось шоколада, и она заказала рулет.

— Пудинг по-индейски, — сказал Майк.

— Сверху положить мороженое?

— Да. Две ложки.

Нэнси Джин ушла. Майк сказал:

— Пожалеете.

Бар начал пустеть. Линн посмотрела на свои часы: почти восемь. Ее машина осталась в гараже Третьего канала. Она представила, как поедет одна домой, будет входить в дом одна и задрожала.

— Шоколадный рулет, — сказала Нэнси Джин, обслуживая их. — Пудинг по-индейски.

Линн попробовала свой десерт. Майк был прав: сухая коричневая губка с начинкой из крема для бритья. Она отложила вилку.

Он отодвинул ее тарелку в сторону и поставил перед ней другую, на которой лежала половина его пудинга и сверху ложка уже начинавшего таять мороженого.

— О, — сказала она. — Благодарю.

— Пожалуйста. В следующий раз будете слушаться.

* * *

На следующий день до обеда Линн так и не смогла поговорить с Карой. Она редко оказывалась рядом после утреннего шоу, а когда появлялась, выглядела очень занятой и расстроенной.

Позвонила Бернадин.

— Я действительно не могу сейчас разговаривать, — сказала Линн.

— У тебя ужасный голос. Что-нибудь случилось?

— Это… сложно объяснить. — Линн вдруг поняла, что изо всех сил сжимает телефонную трубку, и расслабила пальцы.

— Я не задержу тебя. Я сейчас в клубе «Брум», я только хотела узнать, собираешься ли ты начать заниматься вместе со мной. Кара, похоже, не очень этого желает.

— Ты разговаривала с ней? Сегодня?

— Минуту назад. Она категорически отказалась. О, не вешай трубку. Хорошо. Линн? Элизабет просила передать тебе, что эти упражнения прекрасно помогают снять стресс.

* * *

— Я думаю, что нам следует туда пойти. Вместе, — сказала Линн, стараясь не замечать выражение упрямства на лице Кары. — Нам нужно поговорить, а я не вижу никакой возможности сделать это здесь. Если ты не захочешь, мы можем не делать никаких упражнений. У них есть сауна. Там есть бар.

— Перестань толкать меня. — Кара скрестила руки на груди. — И перестань говорить так, словно произошла небольшая ссора. Я очень расстроена.

— Я тоже, — тихо сказала Линн, отступая назад. В своем желании восстановить контакт с Карой она почти приперла ее к столу для закусок, стоящему в Зеленой комнате.

Кара сказала:

— Ты втянула меня в историю, из которой я хочу поскорее выбраться. Выбраться. Я не знаю, кому верить.

— Кара, как ты можешь так говорить? В течение десяти лет мы были друзьями и соратниками по работе, Грега же ты едва знаешь, и ты можешь доверять ему больше, чем мне?

— Я могу доверять только тому, что слышала и видела.

— Но Грег подстроил это!

— Он не мог подстроить то письмо, которое ты написала ему?

— Я знаю, что оно было грубым. Предназначенное любому другому человеку, это письмо было бы ужасным, но не для этого нелюдя. Но полиция продолжает утверждать, что она бессильна что-либо сделать, пока Грег не совершит что-то серьезное. Я пыталась заставить его действовать немедленно, чтобы иметь возможность остановить его!

Минуту они молчали, глядя друг на друга и думая об одном и том же: я была уверена, что знаю ее на все сто процентов.

— Итак, — начала Линн, боясь этой темы, но считая необходимым этот вопрос решить, — ты действительно считаешь, что это угрожающее письмо написала я.

Линн со страхом ждала ответа, но Кара смотрела в сторону, крепко сжав губы.

Наконец Кара сказала:

— Я не знаю, что и думать. Я все время анализирую детали, но я просто не знаю. Я не перестаю спрашивать себя, почему ты могла это сделать. Но потом я вспоминаю почерк, твой почерк, который я так хорошо знаю…

— Кара, он скопировал его. Он может делать сверхъестественные вещи, он…

— Он не волшебник, Линн!

Обида Линн постепенно переходила в злость. Резкие слова так и просились на язык. Она могла расценить первую реакцию Кары как результат шока, но прошел целый день, и она должна была хоть в чем-то разобраться.

Но прежде чем Линн успела ответить, в коридоре послышались голоса: группа школьников направлялась осматривать Зеленую комнату.

Линн заскрипела зубами и поспешила уйти, так как не чувствовала себя способной встретить посетителей улыбкой.

* * *

Хозяйка Грега испытывала антипатию к громкой музыке и слишком громко включенному телевизору. Это было выражение миссис Минот — «испытывать антипатию», и она очень педантично демонстрировала эту «антипатию», он точно знал тот уровень громкости, который заставит ее снять трубку телефона.

На самом деле ему тоже не нравился громкий звук, но это было удобное средство, которое служило сразу нескольким целям.

Это приучало ее к тому, что самый страшный грех, который может совершить ее верхний жилец, — это производить шум.

Это отвлекало ее внимание от других его странностей, таких, как отсутствие гостей, личной почты и телефонных звонков — хотя, будучи человеком осторожным, он от случая к случаю инсценировал последнее.

И это давало миссис Минот повод общаться с ее очаровательным, обходительным квартиросъемщиком. Никто лучше Грега не знал, насколько необходимо ей было это общение, и он старательно устраивал для нее подобные поводы.

У него вовсе не было никаких планов относительно милой дамы. Его устраивало нынешнее положение вещей. Всегда прекрасно иметь сверхреспектабельную хозяйку, чьим положением можно воспользоваться и самому.

Сейчас он слышал, как она ходила внизу. Она красила волосы; он чувствовал запах химических препаратов. Он всегда внимательно следил за ее занятиями подобного рода. Было полезно знать, когда она предпочитает держаться подальше от окон и дверей.

Он зажег еще одну лампу, потом передумал и выключил ее. Сегодня вечером лунный свет был теплым и светло-желтым. Он освещал все небо и отражался в рождественских фонариках, которые Грег не снимал с пальмы в течение всего года.

Скоро наступит время зажечь их.

Он знал, что Линн любит Рождество. Она рассказывала ему об этом.

Вряд ли оно понравится ей в этом году.

Он уютно устроился в своем любимом кресле.

Интересно, где в эту минуту находится Линн? Он любил представлять свою Звезду дрожащей и взволнованной. Сейчас она, наверно, близка к паранойе, видя, как ее друзья и коллеги отступаются от нее.

Его возбуждала даже мысль о том, какие планы он разработал для нее. Она просто не подозревала, чего ей нужно бояться, так как не имела ни малейшего представления о его многогранных способностях.

Он получал громадное удовольствие от того, как с каждым разом понемногу раздвигались границы его умения.

Он изучал этот процесс также кропотливо, как стеклодув изучает свое ремесло — правда, наставника у него не было. Только его собственные эксперименты и ошибки.

Начиная с маленькой Даниты.

Тогда он еще не знал, что ему надо, считал, что каждый этап этого дела был целью… пока не открывал возможность следующего этапа.

Таким образом он открыл для себя, что самый лучший этап — это пустыня, вершина горы.

Заставлять их пробиваться к свету, как это делают сорняки, когда ты отодвигаешь придавивший их камень. Никакого спасения. Рабы твоей воли.

С Данитой он был очень неуклюж. Это простительно; откуда ты можешь знать, куда ты должен прийти, если ты там никогда не был? Но, руководствуясь лишь своим инстинктом, он сумел добиться чудесного результата. К концу их истории она двигалась, полностью подчиняясь рывкам тех невидимых нитей, которые он держал в своих руках, она превратилась в проклятого Богом бродягу, ее юная красота была разрушена страданием, которое съедало ее.

Он изменил ее.

* * *

— Он стащил бирку в почтовом отделе одного офиса на бульваре Голливуд, — сказал Майк, разбирая бумаги на своем столе и одновременно разговаривая с Линн. — Почтовый отдел принадлежит бухгалтерской фирме. Они хранят заранее отпечатанные счета для воздушной экспресс-почты на стойке. Наш клиент мог просто зайти, взять один и выйти на улицу. Они не досчитались только одного счета.

Они еще немного поговорили. Он снова расспрашивал ее о некоторых деталях того, что происходило раньше.

— Я столько раз это рассказывала, — сказала она. — Откуда здесь взяться чему-нибудь новому?

— Не говорите об этом с такой уверенностью. Важные детали могут проявиться подсознательно.

— Я могу рассказать вам об одной важной детали Я знаю, как он скопировал мой почерк.

Делая этот звонок, Майк не воспользовался автоматически записывающей линией, но сейчас он нажал кнопку своего личного записывающего устройства. Услышав едва различимое всшш, возникающее при вращении катушки, он спросил:

— Как?

— Мой список покупок. Я потеряла его некоторое время назад. Я хранила его, прикрепив магнитом к холодильнику, список текущих дел, и в один прекрасный день он исчез. Возможно, он взял и какие-нибудь другие бумаги. В моей жизни столько бумаг, что из них можно сделать деревья. Про многие из них я просто не помню.

— А как вы можете объяснить тот факт, что он выполнил такую мастерскую подделку?

— Не знаю, — сказала Линн. — Думаю, это один из его многочисленных талантов.

Майку не понравилась вызывающая нота, прозвучавшая в его собственном голосе. Он перевел разговор на другую тему.

— Как ваша помощница сегодня? Вы общаетесь?

— Не очень много, — сказала Линн, и он представил себе ее лицо в этот момент, тот вызывающий взгляд, который он заметил у нее в баре Нэнси Джин, когда она пыталась выяснить, верит ли он в правдивость ее слов.

Он пообещал позвонить, если будут какие-нибудь новости, и повесил трубку.

Он отключил записывающее устройство и достал катушку. Секунду он держал ее в ладони, а потом вставил в нее ручку и осторожно сломал.

* * *

Проходя по спортивному залу в обтягивающих лосинах и гимнастическом трико, открывающем только шею, выбранных при помощи Бернадин в магазине при клубе «Брум», она чувствовала мучительную неловкость. Но потом она занялась делом, и нагрузка на тело отвлекла ее внимание от постоянного ощущения, что она находится в чудовищном ночном кошмаре, превратившемся в реальность.

— Две программы на два дня, — сказала тренер две недели назад, набросав примерную диаграмму изменения нагрузок. — Если начать очень резко увеличивать вес, можно надорваться. Вы можете приходить два раза в неделю?

— Постараюсь.

Сейчас, начиная свою третью утреннюю тренировку, Линн с удивлением поняла, что уже не боится десятиминутной нагрузки.

— Ваше тело начинает привыкать к нагрузкам, — объяснила Элизабет. — При сердечно-сосудистой деятельности вырабатываются определенные химические элементы, и ваш организм приучается ждать их появления.

Как бы там ни было, а это срабатывает, подумала Линн.

Позже, показывая Линн упражнения для бицепсов, тренер сказала:

— Вам не потребуется много времени, чтобы почувствовать, как ваши мышцы начнут крепнуть.

— Вы так думаете? — спросила Линн.

— Конечно. Вы начинаете занятия, имея хорошую здоровую форму. Большинству членов клуба приходится сначала сбрасывать лишний вес и менять привычный образ жизни.

— Я думала, что буду здесь единственным человеком, тело которого напоминает кисель.

— Кисель? — Элизабет постучала карандашом по руке Линн выше локтя. — Именно на этом месте обычно начинает провисать кожа у тридцатилетних женщин. А у вас прилично разработанный трицепс.

— Это радует. Мне не с кем было себя сравнивать, только с моей невесткой и Бернадин Оррин.

Женщина улыбнулась.

— Бернадин первоклассная женщина. Я не знакома с вашей невесткой. Но, если вам нужны реалистичные сравнения, оглянитесь вокруг. — Она посмотрела на часы. — Семь тридцать. Ваше время закончилось?

— Да. Я должна идти на работу.

— Позвольте мне сначала размять вас, или завтра вы меня возненавидите. Вы сделаете это в любом случае, но это немного поможет.

Быстро приняв душ и растираясь полотенцем, Линн думала о том, не стоит ли попробовать еще раз поговорить с Карой о клубе. Может быть, в этой более непринужденной обстановке они смогут возродить свои отношения. Линн так не хватало их прежней душевной близости, которую нельзя было заменить их шатким перемирием, построенном в основном на молчании и старании избежать друг друга.

* * *

Выходя из клуба, Линн встретила Анджелу. Она попыталась отделаться быстрым приветствием, но Анджела остановила ее:

— Мне нужно тебе кое-что сообщить.

— Что?

— Вчера к Лоуренсу приходил врач и сказал, что у него повышено давление.

— Он не говорил мне об этом. Насколько это серьезно?

— Ничего особенно страшного нет, но… ты могла бы помочь, Линн. Я знаю, что он ужасно переживает из-за тебя. Если бы ты могла хоть немного смягчить то, что ты рассказывала ему…

* * *

Именно Данита помогла Грегу понять, что делать гораздо увлекательнее, чем просто смотреть. И он начал испытывать на живущих в доме людях некоторые из навыков, которые приобрел на улице.

Сады и огороды, в которых соломенные рабы проводили бесконечно долгие дни, ухаживая за растениями, предоставляли неограниченные возможности для экспериментирования. Он узнал, что, перевязывая определенным образом саженец, можно было вырастить взрослое растение неправильной формы: скрюченную спаржу; подсолнечник, у которого не хватало половины лепестков; карликовые деревца. Помещенные в определенном месте камни заставляли растение бороться за жизнь и свет, и они вырастали, приобретая удивительную и причудливую форму.

Он начал добавлять небольшие количества трав к тем предметам в доме, которые люди ели, пили и надевали на себя. Он был хорошо осведомлен о том, какие растения отбирать, так как живущие за пределами поместья пользовались ими вместо лекарств и хорошо знали их свойства, и он совершенствовал свои знания, наблюдая за результатами своих действий.

А результаты были разнообразны. Он научился угадывать, что съел или выпил тот или иной член семьи по его поведению, состоянию кожи, запаху мочи. Корень лакричника, измельченный, высушенный и добавленный к чаю, вызывал повышенную возбудимость и прилив крови к лицу. Ирис заставлял вас все время бегать в ванную. Любимым растением Грега был белый перец, маленькие симпатичные цветки которого, если смешать их с едой, вызывали появление на губах красных шишек.

Однако с годами границы поместья стали для него тесны, и он начал думать о том, чтобы покинуть свою семью. Неожиданная и скорая смерть от долинной лихорадки обоих родителей только упростила выполнение задуманного. У него оставались только сестры, к которым, так же как и к родителям, он не испытывал никаких чувств. Казалось, они существовали в разных плоскостях, он и все эти люди, которые принимали свою жизнь такой, какая она есть, и ничего не хотели менять.

Он отправился в Сан-Диего, оставив в прошлом свои фармацевтические игры и многочисленных жертв, и начал процесс познания того, как легко и привлекательно было заставлять людей изменяться при помощи лишь своих собственных качеств: привлекательности, ума и изобретательности.

* * *

После тренировки Линн первой пришла на работу и поднялась на двенадцатый этаж. Почту уже принесли, и она лежала, сваленная в кучу, около стеклянной двери приемной. Расстроенная болезнью Бубу и раздраженная покровительством невестки, Линн решила ее не трогать, но потом передумала.

Доставая ключи, Линн просмотрела конверты и заметила среди них несколько одинаковых, размером больше обычных, с отпечатанными адресами. Ключом она вскрыла конверт, присланный на ее имя, и достала то, что лежало внутри — фотографию.

Линн было достаточно одного взгляда на обнаженную женщину, лежащую в порнографической позе с широко раздвинутыми ногами, чтобы направиться к стоящему в приемной столу, где была корзинка для мусора. Сердце ее колотилось в то время, как она решительно смяла фотографию в кулаке, а другой рукой потянулась к мусорной корзине, стоящей под столом.

Но вдруг она замерла, так и стоя с протянутой рукой, с ужасом осознавая то, что она увидела на фотографии.

Подушка с узором из голубых колокольчиков под голыми ягодицами была ее собственной подушкой.

Она расправила фотографию и внимательно посмотрела на нее — так и было на самом деле. Это была подушка с ее кровати. Это была ее постель. А женщина, мой Бог, была она сама.

В ту ночь Грег был особенно нежен, снова и снова возбуждая ее; было так приятно ощущать тепло его рук в контрасте с прохладным бризом, проникавшим в спальню через открытое окно. Он подложил одну подушку ей под голову и плечи, а другую под бедра, шепча о том, как сладка и нежна там ее кожа. Линн помнила, как музыка Элтона Джона и фортепьянные аккорды вносили новые ноты в ритм движения их тел.

И та близость, которая так быстро возникла между ними, была более глубокой, чем она когда-либо испытывала. Она помнила то удивительное чувство покоя и комфорта, которое она ощущала рядом с этим муж чиной, считавшим морщины знаками достоинства…

Именно из-за этой умиротворенности ей даже не пришло в голову переменить позу, когда Грег поднялся, чтобы взять новый презерватив, хотя в спальне был всего лишь полумрак…

Наверное, тогда он это и сделал. Достал не только презерватив — она могла точно вспомнить не только всю картину в целом, но даже щелчок резины — но и камеру для ночных съемок. Навел, сфокусировал и снял ее тело в самом унизительном ракурсе из всех возможных.

Фотографию можно было найти в любом уголке вещательной станции. Охранник, которого звали Джейм Кортес, занялся тем, что собрал и уничтожил все снимки, которые смог найти, хотя, по словам Кары, в двух случаях ему пришлось потребовать их у техников, которые хотели сохранить их.

— Я виновата перед тобой, — обратилась Кара к Линн, которая сидела, решительно выпрямившись, за своим столом за двадцать пять минут до начала эфира и ждала, что ее головная боль уменьшится под действием тиленола. Она должна заставить себя спуститься в студию, она должна провести прекрасное шоу, она должна отгородить себя железной стеной от безмерного унижения и надругательства. — Мне очень жаль, что с тобой такое случилось и что всю неделю я вела себя как выродок.

Линн посмотрела на нее; впервые за все утро она смогла посмотреть кому-либо в глаза.

— Я разговаривала с Мэри, — продолжала Кара. — Она помогла мне понять, что я сходила с ума, потому что мне казалось, что ты теряешь голову. Я боялась, что ты провалишь пробный показ и весь контракт для нас обеих. Поэтому… я смешала в одну кучу свой страх и другие вещи, к которым он не имел никакого отношения, и я виновата. Я отступилась от тебя. Но теперь я полностью на твоей стороне.

 

Глава восьмая

Обычно Грега не интересовали рыжеволосые женщины. Но у этой были красивые тонкие черты лица, хорошо очерченный рот, розовые камешки в розовых ушках… в общем, все вместе понравилось ему настолько, что он последовал за ней в книжный магазин Дальтона.

В эти дни он мало смотрел на женщин; ему было достаточно того, что он имел. С тех пор, как он встретил Линн, ему не требовалось нечто большее, чтобы чувствовать себя счастливым.

Это было еще одно достоинство Линн, которое она могла добавить к своим остальным дарованиям. Ему следовало бы отлить памятную табличку.

Женщина остановилась около книжной полки. Он остановился около стеллажа за ее спиной и вытянул голову, чтобы увидеть, какую книгу она выбрала.

«Принципы обучения подростков». Должно быть, она была учителем и преподавала какой-нибудь специальный предмет. Он почувствовал, как участилось биение его сердца. Снова отличительная особенность Линн. Она возбудила в нем тягу к женщинам будничных профессий. Вызов был таким заманчивым.

Сквозь стекло витрины лился солнечных свет, придавая волосам женщины огненный блеск. Грег наблюдал, как она листала страницы на удивление широкими пальцами с большими неотполированными ногтями. Казалось, ей было достаточно мгновения, чтобы просмотреть любую сложную диаграмму.

Ему пришлось прикрыть рот рукой, чтобы сдержаться от довольного хихиканья.

Но это была одна из самых притягательных его черт — чувство юмора. Линн часто говорила ему об этом.

Было бы просто чудесно узнать, что она думает о его чувстве юмора теперь.

Он вспомнил другой случай, когда он воспользовался камерой для ночных съемок Марти, косметолога из Калистоги. К тому времени у него уже появилась традиция давать любовные имена, и для нее он выбрал имя «Пони», навеянное ее длинными золотисто-каштановыми волосами, которые она обычно перетягивала лентой.

Он сделал несколько снимков, когда она перегнулась через стул: ее волосы свешивались вниз и ее попка была поднята — очаровательная попка, которая стоила того, чтобы дважды менять презерватив, что всегда служило естественным извинением за то, что он оставлял ее на минуту, ту минуту, которая требовалась ему, чтобы взять камеру.

На следующий вечер, в воскресенье, он пробрался в ее парикмахерскую и приклеил фотографии в витрине, изображением на улицу, чтобы все было готово к тому моменту, когда она откроет двери перед началом работы; и, выйдя наружу, заклинил дверь.

Для Линн он сделал только один снимок. Она обладала репортерским чутьем; он боялся, что она услышит жужжание перематываемой пленки.

Но она не услышала, и он смог перенести свое представление из парикмахерской на телевещательную станцию.

Господи, как она его вдохновляла.

Он испытывал наслаждение, когда представлял, как она беспокоится и мучается ожиданием того, что будет дальше. Его восхищала мысль о том, как полиция перерывает горы бумаг, проверяя «Федерал Экспресс» и другие почтовые глупости. Однако могло случиться так, что даже имя Линн Марчетт не заставило их тратить время на расследование этих невинных шуток.

Возможно, они сделают это позже.

Женщина подошла к кассе и заплатила за две книги. Последовав за ней к выходу, Грег заметил их отражение в стеклянной двери. Она была такой изящной; он самым трогательным образом возвышался над ней. Он мог заполучить ее в мгновение ока.

Но он снова почувствовал, что его это не интересует.

Единственный интерес для него представляла только Линн. Он мог думать только о ней.

* * *

— Я пытался связаться с вами, — сказал Майк. Он стоял в дверях квартиры Линн, одетый в черные джинсы, парку зеленовато-коричневого цвета и неизменный свитер. Этот украшали буквы «Б. С.». — Час назад я оставил сообщение в вашем офисе.

Линн отступила в сторону, чтобы впустить его.

— Я рано вернулась домой. Я еще не забирала сообщения.

Она уже перестала принимать тиленол, потому что таблетки не могли заглушить головную боль. То, что ей пришлось проводить шоу, зная, что каждый человек на съемочной площадке и в кабине звукооператора только что закончил рассматривать ее влагалище, полностью истощило все ее силы.

Майк сказал:

— Фотографии были отправлены двумя пачками — из Западного Лос-Анджелеса и из Студио-сити. Их просто опустили в почтовые ящики.

Линн вернулась к дивану. Пузырь со льдом лежал на журнальном столике. Во время последнего посещения зубной врач выписал ей перкодан, но она не выполнила его предписания.

— Вы звонили, чтобы сообщить это?

— Нет. Я звонил, чтобы получить ваше согласие на предоставление лос-анджелесской полиции дополнительных сведений.

— Каких сведений?

— Ваше имя, — сказал он.

— Нет.

Зазвонил телефон. Линн вышла на кухню, чтобы ответить.

— Это я, — произнес Деннис. — Кара сказала, что ты ушла домой, потому что плохо себя чувствуешь.

— Ужасная головная боль.

— Это понятно. Как ты сейчас? Мы можем поговорить о том, что происходит?

— Давай сделаем это завтра.

Линн вернулась в гостиную. Ей действительно требовалось приложить лед, независимо от того, была она одна или нет. Она приложила лед ко лбу.

— Это звонил мой начальник. Послушайте, я не хочу вам категорически отказывать, но у меня нет ни малейшего желания, чтобы в Лос-Анджелесе узнали, кто я.

— Подумайте как следует, — сказал Майк. — Если у кого-нибудь и есть сведения на этого парня, то только у них. Плюс у них есть единственное в стране подразделение, занимающееся вопросами предотвращения преследований. Они работают со знаменитостями; они — полиция Лос-Анджелеса.

— Но почему им нужна информация о моей личности, чтобы передать вам необходимые сведения?

— Им нужна веская причина, чтобы серьезно заниматься этим. А это мой единственный козырь. Здесь нет состава преступления, нет даже…

— Он унизил меня отвратительными снимками, которые были сделаны тайно. Он угрожал мне в письме.

Майк покачал головой:

— Делать фотографии, пускай даже тайно, или посылать их другим людям — это еще не преступление. Что же касается письма, он сообщил вам, что он не собирается делать. «Мне было бы так легко причинить тебе боль… но это принесло бы только минутное удовлетворение». Послушайте, Линн, мне неприятно это говорить, но парень был великолепен. Практически, мы не можем обвинить его даже в преследовании. Я не могу назвать разумной значительную трату времени на это дело, и если мы найдем его, единственное, что мы сможем сделать — это побеседовать с ним на эту тему. Что хотел ваш шеф?

Она заморгала от неожиданности:

— Поговорить об этом деле. Он нервничает. Мы готовим пробный показ программы по общенациональному телевидению, и у нас очень важная ежедневная программа.

Майк кивнул, рассматривая ее. Она не могла не заметить, как он безжалостно смотрит на людей, никогда не отводя взгляда, не прерывая возникающего напряжения.

— А чем это шоу особенное?

— Его будут транслировать в прямом эфире двадцать две станции. Мы будем отвечать на телефонные звонки со всех концов страны.

На кухне раздался громкий шум, и Линн подскочила. Майк побежал туда.

— Лед, — крикнул он. — Он оттаял в сосуде.

— Я превращаюсь в развалину, — сказала Линн. — Я панически пугаюсь каждого звука.

— Кто будет на этом шоу?

Она начала привыкать к его неожиданным сменам темы разговора. Она просто послушно следовала за ним. А почему нет, если ей нечего скрывать?

Она сказала:

— Родители, чьи дочери умерли после абортов, сделанных самим себе.

— Хорошая тема. Вам следует больше времени уделять темам, связанным с детьми. Проблемы усыновления — я могу дать вам информации больше, чем вы сможете переварить.

— Я учту это.

Она отложила лед и помассировала затылок кончиками пальцев, чтобы снять все усиливающуюся боль в районе лба.

— Вы принимали что-нибудь болеутоляющее? — спросил Майк.

— Тиленол, сегодня утром. Он не помог.

— Лучше всего принимать простой аспирин. Он у вас есть?

— Не уверена.

Ему не требовалось задавать вопросы, чтобы найти ванную комнату. Она услышала, как он открывал шкафчики. Она поднялась, чтобы пойти к нему, но вместо этого резко остановилась, неожиданно осознав значение одного из высказываний Майка.

«Я не могу назвать разумной значительную трату времени на это дело».

Что же он тогда здесь делает?

Почему он продолжает заниматься этим делом?

Хочет раскрыть преступление, которое таковым не считает, совершенное человеком, которого нельзя назвать преступником? Или потому, что хочет прибрать к рукам человека с телевидения?

Линн встала. Ее охватила паника. Она едва держалась на ногах от этого чувства и боли, но целеустремленно направилась к ванной.

Майк склонился к шкафчику под раковиной и перебирал баночки с кремами и витаминами. Наконец он нашел аспирин.

Линн остановилась перед ним.

— Если вы не считаете разумным тратить время на мой случай, то почему вы здесь?

Он бросил на нее оценивающий взгляд, словно проверял показания термометра. Он поднял голову.

Она стояла в одних колготках, а на нем были ботинки, но их глаза были примерно на одном уровне. Она дрожала от боли, страха и ярости, но она собрала остатки сил и пристально смотрела на него, не отводя глаз.

— Вы думаете, что я — псих. — сказала она. Эти слова принесли новую боль, словно каждый звук был равносилен сильному удару по голове. — Вы позволяете мне думать, что вы на моей стороне, но это не так. Вы копаете вокруг меня яму и ждете, когда я в нее упаду!

Она ждала, что он закричит на нее в ответ, ей так этого хотелось: ей нужна была реальность предложений, ответов, всех возможных «да» и «нет». Что бы она ни услышала, это было лучше, чем бесконечное метание между кошмарами.

Но вместо этого он прошел мимо нее в гостиную, по дороге прихватив на кухне стакан воды.

— Идите сюда, — бросил он через плечо. — Сядьте.

Она осталась стоять на месте.

— Не надо опекать меня. Я жду вашего ответа. — Ее голова настолько разболелась, что ей пришлось сжать ее руками.

Он открыл пузырек с аспирином и протянул ей три таблетки и воду.

— Я отвечу на все ваши вопросы. Но сперва выпейте это.

Она вернулась к дивану. Она сделала то, что он сказал; это был самый простой выход.

Майк сел на стул и пододвинул его ближе к столу, тем самым сократив расстояние между ними. Он наклонился вперед. У Линн возникло мимолетное воспоминание о том, что точно так же он сидел на шоу. Даже через камеру чувствовалось то агрессивное напряжение, которое он излучал.

— Сперва я сомневался, признаю это, — сказал он. — Ваша помощница обвиняет вас — ваша подруга… — Он покачал головой. — Это настораживало. То проклятое письмо — тоже. Имитация вашего почерка — ну что ж.

Он еще немного наклонился вперед. Его глаза были почти черными.

— Да, я подозревал вас. Вы могли таким образом пытаться привлечь к себе внимание. Сделать из этого шумную историю. Вы сами могли быть маньяком.

Теперь, слушая его слова, она хотела, чтобы их не было, так же сильно, как недавно жаждала, чтобы он произнес их.

— Спустя один день, — продолжал он, — я решил, что это не вы. Вы никогда не смогли бы написать это саркастическое замечание о своем теле, выпиравшем из купальника.

— Это была единственная причина? — спросила она.

— Нет. Это та причина, которую я могу четко сформулировать. А сегодня эти фотографии… — Он покачал головой. — Вам достаточно моих ответов?

Она сказала:

— Нет. Я все еще не понимаю, почему вы продолжаете заниматься этим.

Он вздохнул:

— Потому что мы имеем дело с совершенно другим типом аномального поведения, чем я думал. Совершенно другой уровень. Подделать ваш почерк так хорошо, что даже ваша помощница не может заметить разницы… использовать камеру для ночных съемок и рассылать фотографии…

— Что? Договаривайте.

— Я не знаю что. В этом все и дело. — Он снова вздохнул. — До письма все его дерьмовое поведение соответствовало обычной схеме. Чем-то отличалось, но в целом соответствовало. Можно было ожидать, что ему все это надоест и он оставит вас в покое. Теперь же… — Он пожал плечами. — Это может не произойти. Возможно, что все станет еще хуже.

* * *

Деннис пододвинул ей стул:

— Как твоя голова сегодня?

В лучшем состоянии, чем мое достоинство, хотела сказать Линн, но промолчала. Долгая бессонная ночь принесла ей понимание того, какую точно цель преследовала эта фотография: заставить ее скрываться и избегать всех тех, кто ее видел.

Не сдавайтесь.

— Я мог бы завести с тобой совершенно бессмысленный разговор, — сказал Деннис, — но ни тебе, ни мне это не надо. Позволь мне сказать только одно: есть какая-то зловещая ирония в том, что, уделив столько внимания навязчивым идеям и тайным преследованиям на своем шоу, ты теперь должна сама пройти через это.

Линн выпрямилась на роскошном стуле:

— Спасибо за понимание, Деннис.

— Сейчас в Голливуде просто какая-то эпидемия. Я постоянно об этом читаю. Никогда не думал, что придется самому с этим столкнуться.

— Я тоже, — сказала Линн.

— Похоже, мы всегда должны помнить о том, что у известности есть оборотная сторона. Ты становишься знакомой широкой публике, но уже не можешь контролировать, кого это к тебе привлечет. Ты привлекаешь внимание какого-нибудь психа, который решает, что имеет на тебя право… Что делает полиция? Я собираюсь слегка поторопить их.

— Один детектив работает над этим, когда у него есть возможность, — он был гостем на том шоу. Они мало что могут сделать. Здесь нет состава преступления.

— Вздор. Как этот человек смог забраться в твою квартиру, чтобы сделать эту фотографию?

Тут Линн поняла, что Деннис ничего не знает о Греге. А она предполагала, что уже вся станция обсуждает версии ее истории.

— Этот человек мне знаком, — сказала она. — У нас была любовная связь. Но она стала казаться мне странной, и я прервала ее. Тогда он начал присылать мне разные вещи, преследовать меня. Он прислал мне угрожающее письмо, написанное моим собственным почерком…

— Из-за этого было отложено совещание по пробному показу?

— Да.

— Ты сказала, что оно было написано твоим почерком?

— Он так хорошо подделал его, что даже Кара… не могла отличить подделку.

— Когда он сделал фотографию?

— Он сделал ее тайно, когда мы еще продолжали встречаться.

Деннис минуту смотрел на нее в молчании.

— И как долго вы встречались?

— Всего лишь пару недель. Он живет в Лос-Анджелесе. Там мы и познакомились, когда я ездила на переговоры с КТВ.

В дверь постучали, и вошла Кара.

— Я только что разговаривала с секретарем Опры. Программа положительно заинтересовала их. Она думает, что тебе следует позвонить Опре.

— Сейчас?

— Сейчас.

 

Глава девятая

Никогда еще Грег не получал такого удовольствия, планируя свои сюрпризы.

Обычно в его распоряжении был только один человек, которого он мог удивить. В случае с Линн он получил многочисленную аудиторию, которая позволяла ему выбирать варианты реализации своих потенциальных возможностей. И он будет это делать, будет. Как раз сегодня он продумал детали того, что сделает во время следующего своего визита к ней.

Он вовсе не собирался прощаться с Линн.

Как правило, он расставался с ними на этом этапе. Он получал свое вознаграждение, и в будущем вряд ли могло произойти что-то, способное привлечь его интерес и внимание.

Правда, в некоторых случаях он расставался с ними раньше, в очередной раз убеждаясь, что на свете живут более сумасшедшие люди, чем он предполагал. Иногда он или она вбивали в свою пустую голову, что его подарки и шутки являются подтверждением истинной любовной связи… они были похожи на собак, которые настолько глупы, что не видят, что брошенная им филейная часть изъедена червями.

Несколько раз Грегу довелось пожалеть, что свои любовные игры он организует сам и только для себя: порой возникало желание, чтобы кто-то еще мог разделить с ним радость от очередной шутки.

Он помнил темноглазую олениху: длинные ноги, маленькое личико, что и толкнуло его дать ей такое любовное имя — Тина. Ласковая и нетребовательная. Он впервые встретил ее в Студио-сити, в кафе, где она сидела за его спиной, а он словно прослушивал радиоспектакль.

Лакомясь копченой лососиной, он, от нечего делать, прислушивался к ее разговору с мужем. Точнее, к тому, что говорил ее муж; слышно было только его, а Тина изредка издавала звуки, выражающие восхищение и внимание.

Однако, дожидаясь кофе, Грег начал слушать более внимательно, заинтересовавшись происходящим. Муж Тины — его звали Джереми — выпил уже три или четыре рюмки водки и развлекался. Джереми добивался того, чтобы Тина закончила этот ужин признанием за собой некоего воображаемого преступления, за которое он получал возможность наброситься на нее. То, что проделывал Джереми для того, чтобы загнать ее в ловушку, было достойно похвалы.

Самому Грегу никогда не требовалось опускаться до подобной тактики. Она была для середнячка, продолжающего почетную традицию, начатую его отцом и дедом. Но это вовсе не означало, что он не был способен оценить прелесть того, чему он стал свидетелем; так истинный гурман время от времени наслаждается хорошим гамбургером.

Грег уже предвкушал десерт, когда Джереми привел Тину в нужное состояние. Мужчина рассказал ей какую-то бессвязную запутанную историю, а затем, когда она начала задавать вопросы, обвинил ее в том, что она не обращает на него внимания… а потом перешел в нападение.

— Ты меня не слушала. Ты никогда не слушаешь, — прошипел Джереми.

— Я слушала. Я это всегда делаю.

— Черт побери, ты думаешь только о себе. Все должно вертеться вокруг тебя. Я устал слушать твой вонючий вздор.

— Перестань вопить…

— Не смей, черт возьми, указывать мне, что делать!

Неожиданно Грега осенило. Он мог превратить эту маленькую пьесу в настоящий живой спектакль.

Он положил деньги на стол и вышел из своей кабинки. Он зашел в их кабинку и посмотрел на них сверху вниз: Джереми развалился на стуле, физиономия его была красного цвета, Тина храбро скрестила руки на груди, но подбородок ее дрожал.

Грег нежно сказал Тине:

— Я невольно подслушал ваш разговор. Позвольте мне вызвать для вас такси.

— Кто, черт возьми, ты? — зашипел Джереми.

— Заткнись, — сказал Грег. — Ты специально дразнишь эту женщину. Если ты такой крутой, найди себе более подходящий объект для третирования. — Грег дотронулся до плеча Тины. — Вы не должны это терпеть. Можете уйти отсюда со мной.

Она не захотела ехать домой, в тот дом, который она делила с Джереми, поэтому Грег снял комнату в мотеле и просидел там с ней полночи, просто держа ее за руку и смотря по телевизору старые фильмы, пока она не заснула, положив голову ему на грудь.

* * *

Победа над ней далась ему на удивление легко. Тина развелась с Джереми, сняла для себя квартиру, а затем спрашивала его совета по каждому вопросу обстановки и внутренней отделки. Для завершения Акта третьего этой пьесы Грег, возродив Тину к новой жизни, постепенно загнал ее в ту же ловушку, которую расставлял ей Джереми, сделав это, конечно, более тонко; но это было настолько легко, что принесло ему больше раздражения, чем радости.

Он начал сочувствовать Джереми.

* * *

По Джереми она не скучала, но к нему, вспомнил Грег, прилипла как банный лист. Что бы он ее ни просил, она только старалась еще больше угодить ему. Ей безумно нравилась татуировка; она сделала бы еще одну на поджелудочной железе, попроси он об этом. Ни одно требование не казалось ей слишком необоснованным, ни один половой акт не был для нее слишком унизительным. Она была готова мыть Пол по три раза на день, перевешивать все вещи в своем шкафу, возбуждать и удовлетворять его под столом в китайском ресторане.

Даже после того, как он порвал с ней, он не мог от нее избавиться. Что бы он ей ни посылал, ни писал, ни делал, она все принимала как должное. Она не давала ему спокойно жить; вечера и уик-энды она проводила в поездках на машине, разыскивая его по всему Лос-Анджелесу.

Раза два она находила его, давая тем самым интересный материал для расширения его опыта. Никогда еще он сам не становился объектом подобных действий.

Но ведь это и было отличительной особенностью истинного искателя приключений, не так ли? Приветствовать и смаковать сложности, вызванные чем-то непредвиденным.

* * *

Затем был Авель, его попутчик по дороге из Сакраменто в Сан-Диего — Грег дал ему это имя за его удивительную преданность.

Грег летел первым классом, привилегия, подаренная ему той работой, которой он тогда занимался, и, пребывая в праздничном настроении, он с удовольствием выпил шампанского, которое струилось словно…

— Шампанское, — подсказал сидящий рядом лысеющий мужчина, и они оба громко расхохотались.

Они представились друг другу; Грег вручил ему одну из своих многочисленных визитных карточек, с именем Этана Ричардса из Сакраменто — визитку, которую он недавно получил от настоящего Этана, торговца каменными плитами. С ним он познакомился в холле отеля «Марриотт».

Авель был одет в спортивный пиджак — и глаза его были подведены косметическим карандашом. Когда, после омара и еще некоторого количества шампанского, он предложил пройти в туалет и выкурить на двоих сигарету с марихуаной, Грег согласился… и с интересом наблюдал, как Авель отключил детектор дыма, зажег сигарету и, после того как они выкурили ее, сбросил с себя пиджак, а затем и все остальное.

В течение недели Грег встречался с Авелем по вечерам. Затем, когда его работа подошла к концу, он выкроил время для небольшого развлечения, выражавшегося том, что он посылал на работу Авелю подарки: самые эротические мужские журналы и т. д.

Но Авель, так же как и Тина, был непробиваем.

Вернувшись домой в Лос-Анджелес, Грег продолжал читать в газетах зашифрованные объявления: «ЭТАНУ» — «АВЕЛЬ» СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ. СВЯЖИСЬ СО МНОЙ. Его следующая работа снова привела его в Сакраменто, и он наткнулся на Авеля в «Марриотте», так как тот в свое время видел у него спичечный коробок из этого отеля.

И снова Трег поддался течению событий, используя ситуацию для своей пользы. Он позволил Авелю думать, что они снова вместе, дал ему ощущение полета, а затем быстро перекрыл этот поток благодати еще одной плотиной из по-настоящему дьявольских шуток.

Никто не мог сказать, что ему был чужд экспромт.

* * *

Последовавший за Днем благодарения четверг был облачным и ненастным: ветер раскачивал уличные фонари и разносил по городу песок, который нельзя было увидеть, но который скрипел на зубах.

Линн открыла замок своей входной двери. Она из последних сил сдерживала свое напряжение. Казалось, каждый день приносил новую тяжесть, не уменьшая уже накопленной. Она все время думала о Греге, о том, что он сделает в следующий раз. Гадала, что думают о ней окружающие.

Анджела советовала ей больше тренироваться. Казалось, она была довольна тем, что Линн начала посещать ее клуб, но слишком активно старалась руководить тем, что там делала Линн. Именно это плюс ее повышенная бдительность по охране покоя Лоуренса привели к тому, что Линн стала избегать ее.

Но она сделала то, что просила Анджела. Бубу ничего не знал о фотографии. Его давление держалось в норме.

Линн закрыла за собой дверь, вывалила на журнальный столик целую охапку почты и опустилась на софу.

Ветер яростно стучался в дверь, ведущую на террасу.

Ей захотелось туда выйти; стихия всегда вызывала у нее желание встретиться с ней лицом к лицу, почувствовать ее на своей коже, посмотреть, что она сделала с портом.

Но она слишком устала.

Она села и принялась просматривать почту. Среди писем и рекламных буклетов ей попался конверт из плотной коричневой бумаги. Она отнесла его на кухню и вскрыла с помощью ножа.

И так и застыла около кухонного стола, не в силах двинуться с места.

Это была та же самая фотография, которую получил каждый работающий на Третьем канале, но в эту были внесены изменения. На месте сосков были красные кровавые дыры. Нож для разделки мяса был воткнут в промежность, и с простыней с голубыми колокольчиками на ковер капала кровь.

Что-то случилось с ее мышцами. Она захотела бросить эту отвратительную фотографию, но не могла. Она продолжала держать ее, не в силах отвести взгляд, прикасаясь к каплям крови…

Неожиданно ее руки снова обрели подвижность Она отшвырнула снимок и наступила на него, втирая сапогами в пол.

На минуту в ней проснулся прагматизм, и она подумала, не уничтожает ли предмет, который может стать уликой для обвинения. Но еще более разумный внутренний голос ответил, что вряд ли ей так повезет.

Снаружи усилился шум ветра, со свистом проносящегося вдоль террас. Этот звук больше уже не был дружелюбным и очаровывающим.

Она постаралась подавить в себе страх. Если бы не это героическое усилие, она бы уже рыдала.

Но чувство паники не оставляло ее.

Лучше всего будет позвонить Майку.

Она перенесла телефон на диван, набрала номер полицейского участка и услышала короткие гудки.

Занято?

Она, наверное, неправильно набрала номер.

Она попробовала снова, затем еще два раза. Теперь была занята сама линия.

Ее охватила паника. Она чувствовала ее присутствие в странных местах: под языком, в подмышках.

Она еще раз набрала номер. Услышала короткие гудки и нажала кнопку повторного набора.

Неожиданно погас свет.

Она вскрикнула и вскочила, ударившись коленкой о журнальный стол. Она побежала к двери, распахнула ее и увидела темный коридор, затем бросилась обратно в квартиру за пальто, двигаясь с максимальной быстротой и пользуясь руками как антеннами.

Лифт не работал. Она в последний раз метнулась в квартиру, чтобы схватить зонтик. Она ощупью спустилась по ступенькам, размахивая перед собой зонтом, как это делают слепые; зонт казался ей в эту минуту единственным средством защиты.

Толкнув дверь, ведущую с лестницы в вестибюль здания, она увидела благословенный свет — это были уличные фонари! Она бросилась к двери и рывком распахнула ее, буквально упав в объятия ветра и нормальной реальности.

* * *

— Это все из-за погоды, — сказал Майк. — По всему городу перебои в подаче электроэнергии. Где вы? Куда я звоню?

— Я у Кары. Я приехала сюда на такси. Майк, я не могла дозвониться даже до полицейского участка!

— Это понятно; все туда звонят в такой вечер. Вы — не единственная, кто впадает в панику.

— Но я — единственная, у кого отключается свет в тот вечер, когда приходит по почте полная злобы вещь от больного, порочного…

— Линн! — прервал он. — Вы должны успокоиться. Когда вы начинаете нервничать, этим вы только помогаете ему. — Послышался звуковой сигнал. — Мой цыпленок готов. Подождите секунду.

Ники смотрел на Линн. Она протянула руку и погладила ему голову.

Вернулся Майк.

— Я собираюсь поесть. Я сегодня работал с семи до семи и просто умираю от голода.

Линн спросила:

— Вы не могли бы прислать полицейского, чтобы он осмотрел мою квартиру?

— Сегодня вечером? Вы шутите?

— Нет, я не шучу. Я хочу быть уверена, что энергосистема не была повреждена умышленно.

— С ней произошло то же самое, что происходит сегодня вечером со всеми. По всему городу целые кварталы погружены в темноту. Очень жаль, что это проклятое письмо пришло именно сегодня, но это всего лишь совпадение. Позвольте дать вам один совет.

— Какой?

— Сделайте вид, что вас это совершенно не волнует. Если хотите, переночуйте сегодня у Кары, но, начиная с завтрашнего дня, ведите себя так, словно в вашей жизни не происходит ничего ужасного.

Ники ткнулся в нее носом, но Линн пыталась сосредоточиться на словах Майка.

— Но это же будет просто отказом от борьбы?

— Этот способ срабатывает. Это дает преимущество вам, а не ему. Мы говорим об этом всем жертвам. Вы не можете контролировать его поступки, но вы можете следить за своей реакцией на них. И чем увереннее вы это сделаете, тем будет лучше. Взять себя в руки — это именно то, Линн, что вам сейчас необходимо. Достаточно фантазий на тему о том, как этот выродок мчится через всю страну на Восточное побережье, чтобы отключить у вас электричество.

* * *

— Возможно, я делаю что-то не так, — сказала Линн Элизабет Вейл. — Одна из основных причин, по которым я вступила в клуб, — это желание снять стресс. Но, похоже, это у меня плохо получается.

Они сидели напротив друг друга за столом в офисе для собеседований. Элизабет встала, достала тонометр и обернула манжету вокруг руки Линн.

— Сто десять на семьдесят. Нормально, — сказала Элизабет. — Когда вы в последний раз проходили полное медицинское обследование?

— Около года назад. Я не больна. Я завожусь по любому поводу и не могу отойти. У меня страшные головные боли…

— Вы делаете растяжку до и после тренировок?

— Обычно я об этом забываю.

Элизабет встала:

— Давайте спустимся вниз.

Она провела Линн в массажный кабинет. В нем были стены персикового цвета и мягкое напольное покрытие, неяркое освещение. В центре стоял обитый дерматином стол, покрытый чистой простыней; в комнате пахло туалетным мылом.

Элизабет повращала ручку настройки на приемнике, подбирая мелодию.

— Весенний лес? Нет, думаю, лучше водопад, — сказала она, и звуки нежных всплесков наполнили комнату.

Она уложила Линн на стол. Следующие полчаса Элизабет тянула, давила и вращала каждую часть ее тела. Она занималась шеей Линн, откуда брали начало головные боли, и особое внимание уделила верхней части спины и плечам.

— Вы чувствуете боль в голове и шее, но зарождается она здесь, — говорила Элизабет своим спокойным голосом. — Плохой день на работе заполняет этот треугольник в верхней части спины напряжением. Напряжение, по мере накопления, образует болевые узлы. Для многих людей это заканчивается судорогами; у вас же начинается головная боль.

Слушая объяснения, звучащие под тихий плеск, Линн думала о том, как бы ей хотелось, чтобы трудности на работе были единственной причиной ее напряжения.

К концу сеанса она действительно почувствовала себя лучше.

— Впервые за последние три дня мне не кажется, что я тащу на спине громадный рюкзак.

— Показать вам упражнения, которые вы можете делать прямо в офисе, чтобы снять нарастающее напряжение?

— Да. Жаль, что вы не работаете на дому у клиентов.

— Иногда работаю.

— Правда?

— Только с определенными клиентами.

— Итак, — сказала Линн, — если человек не может прийти сюда, вы можете приехать нему домой или в офис?

— Для вас или Бернадин я бы смогла.

— Спасибо.

Элизабет пожала плечами:

— Вы обе можете быть полезными для меня. Вы делаете мне рекламу. Давайте говорить начистоту: у вас прекрасные фигуры, вы обе в хорошей физической форме, а все знают, что систему упражнений для вас разработала я. Когда наступит время и я открою свой собственный клуб, мне бы хотелось, чтобы такие женщины, как вы и Бернадин, записались в него — и привели своих подруг.

* * *

Фотографии умерших девочек были приколоты булавками к пробковой доске в кабинете Линн.

Этот монтаж был сделан для ролика, анонсирующего это шоу. Эти лица западали в память: пять миловидных девочек-подростков с носами-пуговками и взбитыми волосами, которые забеременели, не захотели сказать об этом — и умерли.

Линн откинулась на спинку стула и посмотрела по очереди на каждую. Она изучала их лица в течение нескольких недель. Она знала, у кого над бровью есть родинка и чья улыбка приоткрывает неправильный прикус.

Пять девочек; пять матерей и пять отцов, готовых отдать любую часть своего тела, чтобы время повернулось вспять и подарило им возможность дать их дочерям совет и утешение.

Через два часа все родители соберутся в ее студии, чтобы рассказать свои печальные истории зрителям во всех концах страны.

— Нервничаешь? — спросила Кара, заходя с двумя чашками кофе в руках.

— Да.

Кара коснулась рукава Линн:

— Ты выглядишь великолепно.

— Правда? — Линн встала, чтобы продемонстрировать все платье, сшитое из белоснежного шерстяного крепа, с высоким воротником, который обрамлял ее лицо. — Я берегла его для сегодняшнего дня. Надеюсь, что шоу пройдет хорошо. Должно пройти. Тема очень важная, она не может не заинтересовать. Родители — очень впечатляющи. Не возможно не пожалеть этих девочек. Нас увидят в двадцати двух городах. А я даже еще не успела пролить на себя кофе.

* * *

Шоу продолжалось уже тринадцать минут, когда Деннис, наблюдавший за ним из аппаратной, сказал:

— Что это, черт побери?

Кара посмотрела на Линн, которая в этот момент шла по съемочной площадке с микрофоном в руке. Глаза у Кары округлились. Спина белоснежного платья Линн была вымазана чем-то, очень похожим на кровь.

— Перерыв! — сказала Кара режиссеру.

— Но…

— Немедленно прервите передачу! Уберите ее из кадра!

Мониторы переключили на рекламу, и Кара бросилась бегом на съемочную площадку. Работавшие там люди столпились вокруг Линн, которая только сейчас начала понимать причину этой суматохи. Кара быстро повела ее в свободную гардеробную.

— Это невероятно! — сказала Линн. — Как я могла — у меня даже нет менструации!

— Откуда же тогда это? Может быть мне стоит вызвать скорую помощь?

— Нет! Я хочу вернуться на съемочную площадку. Мне срочно необходимо другое платье.

Кара выбежала, встретила Пэм, послала ее в офис Линн за чистой одеждой и собралась бежать обратно к Линн. Но ее остановил Деннис.

— Нет, — сказал он, когда она ему все рассказала. — Линн не двинется с места, пока ее не осмотрит врач. Шоу отменяется. Пусть запустят «Лучшие из шоу» и сообщат, чтобы ждали дальнейших включений.

* * *

Грег включил телевизор раньше времени. Дурацкая реклама — новый, улучшенный «Тайд» и смесь для выпечки печенья. Вздор для домашних хозяек.

Это лишний раз напомнило ему, что его Звезда играет совсем в другой лиге.

На экране появился анонс шоу, посвященного проблеме абортов: «Вы увидите все это в шоу Линн Марчетт через пятнадцать минут!» — который он видел уже не один раз.

Он прекрасно помнил, с какой гордостью Линн и Кара обсуждали эту программу, как радовались тому, что их увидят в Чикаго, Лос-Анджелесе, Майами и ля-ля-ля.

Он сидел на вращающемся стуле в своей гостиной; все его внимание было приковано к экрану телевизора. Он не хотел пропустить ни секунды из этой передачи.

Шоу началось. Представили родителей; показали фотографии девочек.

У Грега пересохло во рту. Ему нужен был глоток воды. Он все равно ничего не увидит, прежде чем Линн сядет на свое место, а она никогда не делает этого до окончания первой части, но он прибавил громкость и на всякий случай проделал путь из комнаты на кухню и обратно бегом.

Вернувшись на свое место, он выпил воду. Он весь напрягся, когда Линн села.

Ничего.

Неужели его шутка провалилась?

Зазвонил телефон, и он топнул ногой от злости.

Он хотел включить автоответчик, но потом решил снять трубку.

— Мистер Сэллинджер? У вас наверху ужасно шумно.

Он скривился, услышав скрипучий старушечий голос, который всегда раздражал его, а сейчас просто сводил с ума.

— Извините, миссис Минот. Я учту.

Она продолжала что-то говорить, но он повесил трубку. Ничего, он потом успокоит ее.

Он снова убавил звук, затем посмотрел на часы. Они были в эфире уже девять минут.

Если он вскоре ничего не увидит, ему придется допустить мысль, что они вовремя разгадали его трюк.

Но как? Все же было так просто и надежно. Никто и никогда не садится на место ведущей, кроме Линн.

А капсулы были так же невидимы, как и хороши в действии.

Одиннадцать минут. Он сжал подлокотники.

Он заметил, что непроизвольно затаил дыхание и медленно выпустил воздух из легких.

Он встал со стула и начал мерить шагами ковер, оставляя глубокий след в желто-золотистом ворсе. Он ходил тихо и старался избегать тех мест, где пол не был прикрыт ковром; меньше всего ему хотелось, чтобы миссис Минот позвонила в его звездный час. Красный час.

В конце концов он плюхнулся прямо на ковер перед телевизором — так близко, что мог различить тонкие линии, составляющие изображение. Его глаза заболели от яркости, словно он, не отрываясь, смотрел на солнце, окутанное легкой дымкой.

Линн показала на микрофон, взяла его себе и большими шагами начала пересекать съемочную площадку, повернувшись спиной к камере — и тут он увидел то, чего так долго ждал. Он забыл о том, что краска проявляется только через несколько минут. Все платье Линн на спине было темно-красного цвета!

Отключили звук, потом изображение. Появилась заставка шоу Линн Марчетт. Потом началась реклама.

Еще два рекламных ролика, затем три музыкальных клипа. После этого голос диктора: «Программа, назначенная на это время, откладывается. Пожалуйста, оставайтесь на нашем канале, в ближайшие минуты вы увидите программу „Лучшие из шоу Линн Марчетт“».

— Победа! — закричал Грег, вскакивая с места. Он забарабанил кулаками по телевизору. Он танцевал на ковре, аплодируя самому себе, прошелся в танце на кухню и обратно.

Он представил видеорежиссерскую аппаратную Третьего канала. Он расхохотался, нарисовав в своем воображении Линн, Кару и всех остальных.

Он все еще продолжал смеяться, когда, танцуя, подошел к зазвонившему телефону, чтобы успокоить миссис Миног.

* * *

— Как это может быть не противозаконным? — спросила Линн.

— Он сорвал важное и дорогостоящее шоу, идущее в прямом эфире!

— Один только ваш шеф говорил об этом пятнадцать раз, — сказал Майк, глядя на дверь в офисе Линн, через которую только что ушли Деннис и Кара. — Говорю вам еще раз. Я не знаю, где он достал капсулы для пометки денег, но, даже если он и украл их, официально из этого нельзя извлечь большой пользы. Этот трюк в компетенции гражданских служб, а не полиции.

Линн потерла глаза.

Майк смотрел на нее. Ее опущенные плечи говорили о том напряжении, которое она испытывала. Ее кожа напоминала молоко, с которого сняли сливки.

Он с удивлением понял, что в какой-то части его существа возникло желание дотронуться до ее плеч, сжать ее руку, облегчить ее страдания.

— Деннис говорил о том, чтобы нанять частных сыщиков, — сказала Линн.

— Чтобы делать что? В данном случае ничего больше сделать нельзя.

— Он это знает. Он решил отказаться от этой затеи. И пока он не хочет придавать эту историю огласке. Но собирается усилить охрану.

Майк спросил:

— Откуда Грег узнал, что именно это шоу надо испортить?

— О, я сама сообщила ему об этом. Он заводил со мной разговоры о моей работе, и я выдала ему всю нужную информацию о том, какие шоу важны для меня и какие должны проводиться на Западном побережье. Это шоу я описала ему в деталях. Я так гордилась тем, что родители доверяют мне.

— Как вы думаете, каким образом он проник сюда?

— Я согласна с Карой. Он сделал дубликат ее ключей, когда она впустила его в студию — или еще раньше воспользовался для этого моими ключами. В этом я тоже очень ему помогла. На всех моих ключах есть бирки.

Майк направился к двери:

— Похоже, он поставил своей целью разрушить вашу карьеру. Он не может быть профессионалом, работающим на телевидении?

— Думаю, я бы догадалась об этом. Хотя, может и нет. Сейчас я так многого не понимаю.

 

Глава десятая

— Почему ты не рассказала об этом мне? — шумел Бубу. — Я должен был знать. Я должен был разыскать тебя.

— Это не причина! — Линн отстранила трубку от уха, но голос Бубу продолжал греметь.

— Мою сестру окунают в кровь, а я по чистой случайности не смотрю это шоу, поэтому мне приходится узнавать об этом от одного из моих кассиров…

— Это была не кровь. Краска для пометки денег.

— Он сумел достать такую вещь? Каким образом?

— Я не знаю!

— Ты должна была рассказать мне.

— Я не хотела тебя беспокоить.

— Я беспокоюсь еще больше, зная, что ты что-то скрываешь от меня. Хотел бы я знать, о чем ты еще не рассказала мне. Ты была права по поводу этого парня. Жаль, что я не послушал тебя раньше, когда я еще имел возможность придавить его.

Линн закрыла глаза, с тоской думая о том секрете, который она утаила от него: фотография, сделанная ночной камерой, слухи о которой, по-видимому, еще не начали расползаться.

* * *

Еще до выхода в эфир шоу по проблемам воспитания, Линн знала, что оно будет одним из самых сильных шоу, которые они когда-либо делали.

Каждый день, прожитый без выявления какого-нибудь ущерба, нанесенного лично ей или шоу, становился причиной, чтобы испытывать благодарность.

Когда прошли титры, публика, находящаяся в студии, приветствовала ее, встав со своих мест, громкими аплодисментами.

Деннис пожал руки Майку Делано, представителям службы социального обеспечения и двум подросткам, которые были гостями программы, когда они покидали съемочную площадку. Мэри Эли быстро обняла Линн и поспешно ушла.

В вестибюле к ней подбежала Кара:

— Я только что разговаривала с офисом Опры. Она дала согласие. Мы увидим ее по прямому включению через спутниковую связь на нашем пробном показе!

Линн закрыла глаза:

— Слава Богу. Я боялась, что она откажет нам.

* * *

В шесть часов приехала Бернадин с шампанским, и они собрались в офисе Денниса, чтобы отметить успех.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Бернадин у Линн.

— Великолепно, — солгала Линн. Радость от полученной новости быстро испарилась, отодвинутая на задний план ее страхами.

Она старалась сохранять мужество, думая только о том, как ей повезло. Она была сильной, известной личностью; ее преследователь был далеко отсюда, не мучил ее физически, в отличие от тех несчастных женщин, которым приходилось видеть своих мучителей каждый день, чувствовать присутствие своего злого гения за каждым своим движением.

Но надолго ли хватит ее мужества?

Не успела она закончить проведение хорошего шоу, как все вопросы снова вернулись к ней.

Что сделает ей Грег в период между сегодняшним днем и записью пробного показа? Воспользуется ли он своими обычными трюками, которые сводят ее с ума? Изобретет что-нибудь новое и еще более мерзкое? Попробует ли он испортить еще какое-нибудь шоу, и не решит ли Деннис отменить запись пробного показа из-за возможного провала?

Каковы шансы на то, что полиция сумеет отыскать Грега? Остановится ли он, если они сделают это?

Сможет ли она сделать так, чтобы на КТВ не узнали обо всем этом?

— Ты не пьешь свое шампанское, — тихо сказала Бернадин.

Линн отпила немного из бокала, попыталась улыбнуться, надеясь, что это у нее получилось, но Бернадин сказала:

— С тобой все в порядке? Нет, вижу, что это не так.

— Я… немного подавлена.

Не повышая голоса, Бернадин спросила:

— Это из-за того человека, который преследует тебя? Деннис мне кое-что рассказал.

Линн посмотрела на эту дружелюбную элегантную женщину, которая совсем не соответствовала привычным представлениям о том, какой должна быть жена начальника. Ее глаза со светлыми ресницами смотрели на нее с сочувствием и пониманием. Казалось, Бернадин хочет переложить на свои плечи часть гнетущего ее груза.

— Это чертовски тяжело, — сказала Линн. Она почувствовала острую боль в глазах. Дальше она продолжать не могла.

— Что я могу сделать для тебя? — спросила Бернадин. — Я могу выслушать. Ты не хочешь рассказать мне об этом?

Линн заколебалась, и Бернадин сказала:

— Сейчас не самый подходящий случай. Но, дорогая, тебе необходимо встряхнуться. Скоро ты станешь звездой первой величины. Постарайся думать только об этом.

* * *

Когда титры закончились, Грег выключил видеомагнитофон. Интересное шоу; Линн прекрасно провела его. Жаль только, что он не мог посмотреть его из студии. Но запись — это все же лучше, чем ничего. Очень жаль, что он не может видеть ее на экране чаще.

А еще больше жаль того, что остальная часть населения вообще ее не увидит.

А сейчас настало время для тщательного изучения.

Откладывая момент получения доказательств своего триумфа, он подошел к окну и стал смотреть на открывающуюся ему панораму города, украшенного огнями. Затем он задернул шторы, чтобы лучше видеть на экране детали, и перемотал пленку на начало.

Пора поднять себе настроение.

Он тщательно просмотрел всю пленку, останавливая видеомагнитофон, когда на экране появлялось крупным кадром лицо Линн или когда она была видна во весь рост. Особенное внимание он уделил началу и концу шоу, когда, как он заметил, она была менее напряжена.

Его сердце забилось от удовольствия. Несомненно наблюдается прогресс.

Он заметил напряжение, которое словно скопилось в нижней части ее лица. Он воспринимал язык тела даже лучше, чем зрительные образы. Он раскрывал сигналы этого языка при помощи воспоминаний о том, что делало ее тело, когда оно принадлежало ему. Он был уверен, что ее движения стали чуть более резкими. Даже та свободная манера, с которой она двигалась по съемочной площадке, немного изменилась.

Чудненько. Чудненько.

Ощущая возбуждение, он снова просмотрел всю пленку, на этот раз в поисках татуировки. В этом шоу они сделали мало кадров, на которых можно было увидеть низ ее ног, но он отыскал такой, где через колготки можно было рассмотреть рисунок. Татуировка еще не сошла полностью.

Он до сих пор жалел, что не смог убедить ее сделать настоящую татуировку, какая была у других.

Но это была мелочь по сравнение с потрясающей возможностью постоянно следить за ней.

Раньше ему всегда приходилось прятаться и красться, чтобы что-то увидеть — лишь один быстрый взгляд украдкой, ничто в сравнении с восхитительным обладанием видеокассетой, которую можно изучать часами.

Раньше он не имел дела со звездами телевидения.

Он вспомнил, как впервые увидел живую Линн.

Это произошло в баре ресторана «У Джеффри», когда она стояла, окруженная людьми из КТВ. Ее аура вызвала в нем состояние, близкое к ликованию. По сравнению с той фотографией, которая до сих пор лежала в его тайнике, тем рекламным снимком из журнала «Телевизионное вещание», она казалась мерцающим, вибрирующим видением.

Эта кожа. Эти руки.

Ее изысканность, которая, словно конфетная обертка, лишь добавляла золотой блеск тем восхитительным силам, что таились внутри.

Вы могли почувствовать скрытую там жизнестойкость, которую невозможно сломить или поколебать, увидеть тот упругий клубок силы, который был заключен в той Линн, какой она была на самом деле.

В тот вечер ему пришлось проявить особую осторожность, чтобы подобраться к ней; в дальнейшем никто не должен был с полной уверенностью вспомнить, чьим другом он является.

Все прошло на удивление легко. Это был во всех отношениях удивительный вечер — возможно, самое лучшее из всех представлений, разыгранных им при вступлении в новый этап своих приключений.

Пришлось постараться.

Но он так восхитительно провел тогда время.

До сих пор он умирал от смеха каждый раз, когда вспоминал, как Кара и Линн объясняли ему принцип спутникового вещания.

* * *

Майк добавил на штангу двадцать фунтов веса и проскользнул под нее. На штанге было сто семьдесят килограмм — его максимум; ему следовало взять корректировщик, но он не хотел этого делать. Если ты не берешь корректировщик, ты должен все сделать сам.

Он снял штангу с крюков, положил ее на пол, почувствовал нарастающее напряжение в руках, плечах и спине, приготовившихся к поднятию веса. Он медленно поднял штангу, потом выше, сосредоточившись на толчке… выжимая вес, выжимая и преодолевая ощущение невозможного, оставляя его позади.

Он отдыхал на скамейке. В зале был включен кондиционер; пот стекал по его груди и спине, и он почувствовал дрожь. Он наклонился за полотенцем.

В конце зала было расположено углубление, в котором стояли тренажеры. Майк не любил их, предпочитая свободный вес. Но была еще одна причина, по которой он избегал это место, — там был установлен телевизор.

Он беспокоился о Линн немного больше, чем это было необходимо. У него не было желания увидеть ее на экране и ощутить еще большее беспокойство. Даже сейчас, поздно вечером, по телевизору шли рекламные ролики ее шоу.

Тогда вечером в ее квартире он испытал чувство, близкое к шоку. Такое испытываешь, когда долго обманываешь себя в чем-то.

Линн кричала на него в ванной комнате, требуя, чтобы он сказал, что думает на самом деле. От этих криков голова у нее болела еще больше, и он дал ей аспирин.

На самом деле, как он с огорчением понял в тот момент, ему больше всего хочется обнять ее.

И это, естественно, заставило его немедленно отстраниться. И как можно дальше.

Несколько последующих дней он убеждал себя в том, что он не испытывал такого импульса.

Он настолько преуспел в этом, что, когда это чувство вернулось, он был искренне удивлен. Это случилось после сорванной программы.

Затем было шоу, в котором он принимал участие, и все повторилось снова. Он не мог отвести от нее глаз. Это было настолько явно, что один из охранников, на съемочной площадке, заметил это и многозначительно посмотрел на Майка.

Он сделал еще два комплекса упражнений с более легким весом, доведя себя до полного изнеможения, и пошел в душ.

Намыливаясь, он думал о ней и тех молодых ребятах из шоу. О боли в ее глазах.

Он вышел из-под душа и взял чистое полотенце.

Ему следовало заставить себя не думать об этом в таком ракурсе.

Существовала тысяча причин, которые делали невозможным существование между ним и Линн каких-либо отношений, помимо профессиональных.

Он оставил ключ от своего шкафчика на столе дежурного и вышел в сырую ночь, помахав на прощание паре других полицейских.

Может быть, он вовсе не хочет ее. Может быть, это всего лишь новое для него ощущение, возникающее от общения со знаменитостью.

Возможно, он жалеет ее. Из-за всей этой дурацкой ситуации. Возможно, если он сможет все это уладить и помочь ей выбраться из нее, его чувства исчезнут сами собой.

Скорее всего, так и будет.

* * *

— Черт, — сказал Деннис.

— Что случилось? — крикнула Бернадин.

Деннис стоял около своего шкафа, окруженный грудой свитеров.

— Черт побери. Я не могу найти свой коричневый пуловер. Ты отнесла его в химчистку?

— Нет.

С яростью он запихал плечики обратно.

— Ты не хочешь сказать мне, о чем ты думаешь? — спросила она.

— Всего лишь о том, что моя станция летит ко всем чертям.

— Она никуда не летит. — Бернадин прошла в свою ванную комнату и открыла «иллюминатор», маленькое окошечко, сделанное для того, чтобы они могли спокойно разговаривать, не переходя на крик, занимаясь своими обычными делами по утрам и вечерам.

— Что тебя беспокоит больше всего? — спросила она.

— Убийства. Нанесение увечий. Бездомные. Наркотики…

— Я спрашиваю серьезно.

— Ведущий экстренного выпуска новостей. Все предлагаемые мне пленки похожи одна на другую: скучные, вялые лица с ничего не выражающими глазами. А еще я думаю о шоу Марчетт.

— О шоу? Или о Линн?

— И о том, и о другом.

— Я знаю, что у нее неприятности. Чувствуется ее напряжение. Но шоу выглядит так же хорошо, как всегда.

— Хорошо? — спросил Деннис. — Ты не замечаешь никакой разницы?

— Никакой.

— Она кажется мне измотаной, — сказал Деннис сквозь зубную щетку. — Нам придется отложить ее пробный показ. Я хочу, чтобы она предстала в самом лучшем виде.

— Надеюсь, полиция сможет поймать этого ужасного человека, который преследует ее.

— Никак не могу представить, что у нее с этим типом был роман.

— Роман?

— Она сама мне об этом рассказала.

— Как это отвратительно, — заметила Бернадин. — Как она могла. — Что ж, кто знает? Я включаю душ.

— Закрой окошко, — попросил Деннис, но она уже открыла воду. Через окошко начал проникать пар, и он закрыл его со своей стороны.

* * *

— Ей следует предать эту историю огласке, — сказал детектив Говард Ландрау. — Поднять шум. Напугать это дерьмо.

— Она хочет, чтобы это оставалось в тайне. Кроме того, это может вызвать обратный эффект. Ему это может понравиться, — сказал Майк.

Ландрау пожал плечами:

— Ничего другое не срабатывает, я понял?

— Ничего другое и не пробовали. — Майк посмотрел на свой стол, стоящий рядом со столом Ландрау, и на лежащую на нем папку с делом Линн. Она была практически пуста. — Этот тип действует очень осторожно, чтобы не нарушить закон о преследовании. В Калифорнии он такой же, как у нас: должна быть реальная физическая угроза. У меня недостаточно материала, чтобы обратиться к окружному прокурору, поэтому я даже не могу начать его официальный розыск. И официально или нет, я не могу найти даже его следа. Он — привидение.

— Поговори с ней. Посмотри, может она согласится на огласку. Убеди ее в том, что тогда она получит больше популярности, чем сможет с ней справиться.

— Детектив Делано, — сказала Кара, протягивая трубку Линн.

— Привет, Майк. Есть что-нибудь новое?

— Нет. Я звоню, чтобы еще раз предложить вам подумать о том, чтобы обнародовать эту историю. Здесь есть люди, которые поддерживают эту идею.

Линн откинулась на спинку стула и устремила глаза к потолку. Кара вышла из офиса, и она была одна.

Эта мысль пугала ее. Но она ненавидела ту беспомощность, которую ощущала, свое поведение, напоминавшее поведение смертельно напуганного ребенка.

— Я все еще не решила, могу ли это сделать. Но что произойдет, если я соглашусь? Расскажите мне, — попросила она.

Сидя в своем офисе, Майк прижал трубку к уху предплечьем и буквально уткнулся в нее ртом. Долгие годы, когда ему приходилось звонить и отвечать на звонки в окружении других полицейских, научили его разговаривать нормальным голосом, но так, чтобы тебя не слышали окружающие.

— В лучшем случае, если он покинул свое убежище в лесу и не любит яркого света, он бросится обратно в лес и останется там. Эти ничтожества любят играть в свои игры, прячась и скрываясь от других, но они не любят, когда их находят.

— Тогда весь этот кошмар может закончиться. Возможно, он действительно оставит меня в покое.

— Возможно.

— Или?

— Публичность может придать ему новые силы. Вам придется сделать заявления, сидеть в ожидании интервью — я прав? Это громкая история: телевизионная знаменитость подвергается преследованию.

— Да.

— В этом случае может произойти самое плохое. Он не испытывает ненависть к свету, он любит его и хочет остаться в его лучах.

Слушая это, Линн качала головой, представляя, что ее ждет: всесторонняя травля, телефонные звонки, записки, вложенные в непристойные подарки, идущие снежной лавиной и способные похоронить ее заживо.

* * *

Дожидаясь окончания разговора Линн по телефону, Кара воспользовалась моментом, чтобы разобрать почту. В ней она нашла новую карточку Линн, подтверждающую ее членство в клубе «Брум». Кара положила ее на папку Линн и посмотрела на брошюру, которая была вместе с ней в конверте.

Где они только берут людей, чтобы позировать для подобных вещей? Лучшей демонстрации пользы физических упражнений быть не могло. Обезоруживающая наглядность.

Она положила брошюру вместе с карточкой и стала просматривать остальную почту, но мысли о прекрасных бедрах не покидали ее.

Она постоянно обещала себе сделать что-нибудь со своими собственными ногами, напоминающими кисель, своей невозможной задницей. Она даже заказала специальную литературу из двух клубов, но так и не притронулась к ней.

А теперь вот Линн, с идеальным внешним видом, чья жизнь полна событий, как у президента, — и начинающая делать все эти упражнения.

Это сводило Кару с ума.

* * *

Линн повесила трубку и начала мерить шагами офис. Она посмотрела вниз на машины, едущие по улице. Их бессмысленное зигзагообразное движение в сравнении с тем осмысленным и поступательным, которое царило здесь наверху, всегда служило для нее доказательство необходимости действий.

Но не сейчас.

В каждой из этих машин сидел по меньшей мере один человек; если она придаст огласке историю о том, как ее преследует садист-маньяк, она предоставит этим людям право обсуждать это и выносить свои суждения.

В поле ее зрения в данный момент находятся двадцать или тридцать машин. Помножить это на час, на день, на неделю. Добавить к этому пешеходов.

Тысячи жителей Бостона, затем сотни тысяч других, когда история начнет расползаться. Другие средства массовой информации: журнал «Пипл», бульварные газеты, телевизионные шоу.

А каковы на самом деле факты этого преследования, которые она предлагает на их обсуждение?

Несмотря на то, что она уже много раз делала неправильный выбор в своих отношениях с мужчинами и страдала от этого, она позволила себе во время деловой поездки увлечься привлекательным мужчиной. Она провела вместе с ним вечер, а неделю спустя предложила ему остаться в своей квартире. Она спала с ним каждую ночь, представила своим друзьям и семье, и все нашли его обворожительным. Он дарил ей и им чудесные подарки.

Затем она решила прекратить эту связь, так как его поведение казалось ей странным, хотя все остальные считали его прекрасным.

Затем он пытался убедить ее изменить это решение.

Затем он начал делать вещи, которые не приносили никому вреда и ничего не доказывали… и что самые близкие ей люди считали, что она все неправильно истолковывает.

Для своего спокойствия Линн старалась прежде не думать об этом, загнав эти мысли в дальний угол своего сознания. Но теперь ей пришлось извлечь их оттуда, чтобы представить себя на месте этих сотен тысяч людей, которые будут рассматривать эти факты, не пытаясь спрятать подальше свои переживания.

Если даже самые дорогие ей люди не могли поверить в то, что та история, которую она с такой радостью и энтузиазмом сама же и начала, отдает дерьмом, то чего же она может ожидать от этих сотен тысяч?

Что они думали о Патриции Боуман?

Что они думали об Аните Хилл?

И что подумают на КТВ о человеке, которого они сватают, когда он выступит в главной роли в драме, подобной историям Патриции и Аниты?

Дыхание Линн оставило на окне туманное пятнышко. Ногтем она нарисовала на нем рожицу с глазами и носом, но лишенную рта.

Не было слов, чтобы описать иронию происходящего. Та, которая настаивала в своем шоу на ярком свете, приняла решение остаться в темноте.

* * *

— Я принесла с собой кое-какие гантели, — сказала Элизабет. — Или вы хотите заняться только массажем?

Линн помассировала затылок.

— Я думаю, стоит попробовать и то, и другое.

— Головная боль?

— Пытаюсь что-то сделать. Спасибо, что приехали в офис.

— Никаких проблем. У вас был измученный голос, когда вы позвонили. Бернадин Оррин говорит, что у вас сейчас тяжелый период.

Когда Линн работала с эластичной лентой для рук, вошла Кара с бумагами в руках.

— Не хочешь присоединиться? — спросила Линн.

— Нет, — резко ответила Кара.

— Это не так тяжело.

— Нет. Я зашла только за тем, чтобы ты подписала эти бумаги.

Когда Кара ушла, Линн подумала о том, как ей не хватает той свободы и легкости, с какими они раньше могли обсуждать все, что угодно. Кара беспокоилась о шоу и включении их в синдикат; она честно признавалась в этом. Но эгоизм заставлял Линн ненавидеть тот клин, который эта работа вбила между ними.

— У меня действительно сейчас тяжелое время, — ответила она Элизабет. Теперь она начинала понимать популярность тенденции возникновения близких отношений с личным тренером — тенденции, которая раньше казалась ей пустой и надуманной. Было очень легко сблизиться с человеком, который помогает тебе расслабиться, улучшает твое здоровье и выступает при этом в роли горничной и парикмахера, сохраняя непредвзятость.

Особенно, когда все окружающие тебя люди эту непредвзятость потеряли.

* * *

— Вероятно, нам придется отложить пробный показ, — сообщил Деннис. — Мы не можем рисковать и допустить, чтобы он был сорван.

Линн сжала руки, спрятанные под столом.

— Кроме одного случая, у нас не было проблем с шоу.

— Но подумай о том, что произошло в тот единственный раз. Это был национальный провал. Мы не можем полагаться на удачу.

Кара предложила:

— Давайте не будем принимать поспешных решений по этому вопросу. Я выясняю вопрос об организации специальной охраны. Подождите, пока у меня не будет более полной информации.

— Есть еще один момент, — добавил Деннис. — Ты не в лучшей форме, Линн. Ты находишься во взвинченном состоянии, и это видно.

— Я делаю все, что могу, Деннис. Ты не станешь отрицать, что последние шоу были удачными. Могло бы быть хуже.

— Да-a, но не кажется ли тебе, что ситуация «могло-бы-быть-хуже» не совсем подходит для того, чтобы пытаться завоевать зрителей всей страны?

Когда Деннис ушел, Кара сказала:

— Я не хочу, чтобы мы потеряли для себя пробный показ. Мы должны добиться его любой ценой.

— Я тоже так считаю. Но я лучше потеряю его из-за того, что мы будем просить переноса сроков, чем из-за того, что его уничтожит Грег. — Линн попыталась улыбнуться, но губы не слушались. — Ну, не смешно ли это? Обычно я сама лишала себя благоприятной возможности что-либо сделать. Теперь я этого не делаю — это делает Грег! Так какая разница? Результат один: возможность исчезает!

* * *

До Сочельника осталось десять дней; тогда он зажжет огни на своей рождественской пальме.

Этот год принес ему много радости.

Все шло по четкому плану.

Еще никогда он не встречал этот праздник в таком состоянии. Это сулило великое множество восхитительных утонченных удовольствий.

Как то, которое он только что приготовил.

Несколько минут Грег сидел, не сводя глаз с телефона, ставшего главным инструментом, при помощи которого он сотворил для Линн это угощение на праздник.

С виду, это дело казалось технически сложным, но ему потребовалась не какая-нибудь технология, а просто несколько звонков по телефону.

Инженеру, занимающемуся спутниковой связью, который устанавливал ограничительные системы с той легкостью, с какой люди включают свои посудомоечные машины.

* * *

В первый раз увидев фотографию Линн, он понял, что она станет для него чем-то особенным.

Большой снимок в «Телевизионном вещании», на котором она была сфотографирована по пояс. В руках она держала приз, который получило ее шоу. Триумф светился в ее глазах, в той гордой позе, которую она приняла перед камерой.

Он уже проделал почти половину своего пути наверх в телевизионной башне, попивая кофе и листая журнал, когда увидел этот снимок.

Грег любил пить кофе подобным образом; так он мог быть уверен, что его не побеспокоят. Даже легендарные индейцы не чувствовали себя на высоте так легко, как он. Это было одной из причин, что позволяла ему так много получать внизу.

И только что он нашел еще одну причину радоваться тому, что он не забросил чтение профессиональной литературы.

Позже это чувство снова возникало у него, когда он читал об успешном развитии ее контактов с синдикатом. Здесь он мог получить любую необходимую ему информацию, которую не нужно было паже обдумывать — она была готова к использованию.

Итак, это была Линн, которая улыбалась ему со страницы журнала. Он никогда не выбирал их по фотографиям, но эта женщина…

На снимке он мог хорошо рассмотреть ее тело, чтобы понять, что скрывается под скромной блузкой. Узкие плечи, немного костлявые, удлиненная диафрагма. Приличного размеры груди. Маленькие девственные соски.

И это сияние, эта гордость, эта сила…

Какие изменения он мог в это внести!

И все это было уже почти его.

Этим экземпляром он должен был обладать.

Тот подарок, который он организовал для нее только что, был настоящим сюрпризом, потому что было трудно предсказать, когда он настигнет ее. Однако время веселья наступит довольно скоро.

И после этого Линн получит свой подарок на Рождество.

* * *

В субботу девятнадцатого декабря Линн больше уже не могла откладывать свой рождественский поход по магазинам. Они, несомненно, будут напоминать зверинец, как это всегда и бывает в последний уик-энд перед Рождеством; у нее оставался вариант вместе с другими любителями откладывать дела со дня на день, дождаться Сочельника, но это казалось ей еще более удручающим.

Она рано встала и провела час в клубе «Брум». Там была Анджела, которая все время наблюдала за ней, кудахтала, как курица и давала советы. В конце концов Линн спряталась от нее в сауне, где две женщины ее возраста обсуждали, как отпраздновать вместе Новый год, чтобы лишний раз не отпрашиваться с работы для приготовления праздничного стола.

Линн попыталась вспомнить, когда в последний раз она могла позволить себе роскошь отнести подобный вопрос к разряду серьезных проблем.

Из клуба она поехала в Квинси-маркет. Она не была там с того самого дня, когда они приходили туда с Грегом. Татуировка почти полностью исчезла с ноги. Она могла разглядеть только небольшой след от нее. Но, как только она вошла внутрь, прежние ощущения нахлынули на нее: покалывание длинной иглы, блаженство прошедшей ночи.

Она прошла мимо магазина спортивных товаров и вспомнила, что до сих пор не купила то средство защиты, которое настоятельно советовал купить Майк — для душевного покоя. Она держала список подарков в руке; она собиралась приступить к его выполнению немедленно и не останавливаться до тех пор, пока он не закончится. Но такое отклонение от плана было обоснованным.

Она купила баллончик со слезоточивым газом у крупного бородатого мужчины, который улыбался ей, пока отсчитывал сдачу с ее двадцати долларов.

— Надеюсь, он вам никогда не понадобится, — сказал он.

— Я тоже.

Выйдя на улицу, она посмотрела на список. Она подошла к плану и мысленно разработала свой маршрут. Возможно, ей удастся выполнить задуманное за три-четыре часа.

Она направилась к магазину «Крабтри и Эвелин». Анджеле нравилась их косметика с запахом лавра; одним из подарков, которые Линн планировала купить для нее, был набор с этим запахом, включавший в себя шампунь, освежитель воздуха для комнат, саше и мыло. Там же она могла купить что-нибудь и для Кары. Потом она пойдет в «Эдди Бауэр» за подарками для Бубу и Денниса.

Квинси-маркет был заполнен людьми, но везде чувствовалось приближение праздника. Звучали рождественские гимны; слава Богу, не слишком громко. Все люди улыбались.

В «Крабтри и Эвелин» было не протолкнуться. Маленький магазин; вежливые, но спешащие продавцы; длинные очереди.

Рассмотреть товары было очень сложно; ей пришлось отказаться от идеи купить здесь что-нибудь для Кары. Она сможет сделать это в другом магазине побольше.

Но уже через двадцать минут она наполнила большую бледно-зеленую корзину различными товарами, включая связку вешалок для дамского белья, которые вовсе не собиралась покупать; а еще через двадцать подошла ее очередь к кассе. Она протянула кредитную карточку «Виза».

Кассирша вставила ее в аппарат, нажала несколько клавиш, остановилась и зашептала что-то другой кассирше. Она повернулась к Линн и протянула ей руку, в которой лежали две половинки ее карты.

Линн переключила свое внимание с витрины с подсвечниками на кассира.

— Что вы…

— Мы получили сообщение об аннулировании карты. Это означает, что «Виза» поручает нам уничтожить ее.

— Этого не может быть!

— Я пробовала ее три раза.

— Это очень странно. Наверно, у вас какие-нибудь неполадки в системе. — Линн взяла половинки и протянула кассиру карточку «Америкэн экспресс».

И снова кассир вернула ей две половинки.

— Мадам, вы не хотите расплатиться наличными? Я не могу принять у вас чек без обеспечения.

— Повторите, сколько я должна заплатить.

Объяснение происходящего начало формироваться в ее мозгу, словно шум приближающегося поезда, и она почувствовала нарастающий внутри холод.

— Шестьдесят два восемьдесят, — сказала кассир.

— У меня нет такого количества наличных денег.

Судорожно соображая, что делать, и борясь с растущим в ней ужасом, она подумала, что может вернуть газовый баллончик, чтобы добавить эти деньги к тем, которые она должна заплатить за корзину.

Но на самом деле это ничего не решало.

И главным для нее было не выкупить эту корзину, а понять, что происходит.

Поэтому она достала еще две свои карты, «Мастеркард» и «Оптима», и сказала кассиру: «Попробуйте эти».

Люди, стоящие за ней в очереди, начали терять терпение. Она могла слышать вздохи и стоны. Кто-то обратился к ней:

— Они получают за это вознаграждение. Кредитная компания платит кассирам деньги.

Кто-то другой сказал:

— Это же Линн Марчетт.

Шепот усилился. Люди объясняли друг другу, что происходит. Ей следовало просто развернуться и уйти отсюда.

Но она должна была знать.

— Эти тоже аннулированы, мадам. — Кассир отдала ей еще четыре половинки.

— Что это в действительности значит? Что в систему поступила информация, что я не оплатила мои счета?

— Да, мадам.

Теперь она знала все.

* * *

Дожидаясь, пока Линн подойдет к двери, Мэри наслаждалась видом, открывающимся из окна коридора. Вода, с ее вечным движением, действовала успокаивающе.

— Привет, — сказала Линн.

— Привет. Надеюсь, ты не имеешь ничего против моего прихода.

Линн покачала головой и широко распахнула дверь.

Мэри прошла за ней в гостиную. Долгие годы работы приучили ее давать пациентам краткую, но по возможности максимально точную оценку; вот и сейчас она на минуту задумалась и выбрала для Линн слово «безразличная».

— Ты казалась очень расстроенной, когда говорила со мной по телефону, — сказала Мэри. Она повесила свое пальто на стул.

— Ты позвонила в… Ты застала меня в ужасный момент. — Линн потерла глаза, которые и так уже были красными. Тушь у нее размазалась.

Словно уже полночь, наступившая после очень долгого дня, подумала Мэри, а ведь еще только полдень.

— Я пришла подержать тебя за руку и… посмотреть, что мы можем придумать в данной ситуации.

— Спасибо, — сказала Линн.

— Что ты делала после моего звонка?

— Разговаривала с Майком Делано. Позвонила в кредитные компании. Естественно, нет никаких доказательств, что это сделал Грег.

Мэри подошла и села на диван рядом с Линн, взяв ее за руку. Пальцы у Линн были ледяными.

Линн всегда умела сохранять присутствие духа. На это не обращаешь внимание, пока оно не исчезает.

Мэри сказала:

— Ты слишком спокойна. Я знаю, что ворчала на тебя, потому что ты была возбуждена, но я предпочитаю видеть тебя возбужденной, а не апатичной.

— Тебе невозможно угодить, — ответила Линн с проблеском того, что, как надеялась Мэри, можно было считать улыбкой.

— Что мы можем сделать, чтобы хоть немного расшевелить тебя?

Ее пальцы все так же безжизненно лежали в руке Мэри, и с пугающим спокойствием Линн произнесла:

— Найдите Грега и разрежьте его на куски тупым ножом.

Мэри возразила:

— Я думала о чем-нибудь более подходящем, давай пройдем по магазинам и ты купишь подарки по моей кредитной карте, а мне дашь чек.

— Нет…

— Не отказывайся. Это лучше, чем сидеть здесь и бесконечно предаваться унынию. Послушай, давай разделим эти проблемы. Преследования Грега — это одно; это подавляет, когда пытаешься решить этот вопрос сразу. Так что мы его отметаем. Что имеет значение на данный момент — это покупка подарков по твоему списку. Я понимаю, что тебе не очень хочется это делать…

— Не хочется.

— Вот почему это и необходимо сделать.

Линн вздохнула и поднялась с места.

— Хорошо, — сказала Мэри. — Я хочу видеть, как ты двигаешься и что-то делаешь. Я беспокоюсь, когда ты не реагируешь ни на что. Ты действительно хочешь расправиться с этим сукиным сыном?

— Да, — выдохнула Линн. — Я же говорила тебе. Мне хочется его зарезать. Но я стараюсь следовать совету Майка о том, что должна вести себя так, словно полностью владею собой.

Мэри достала ключи от машины. Она постаралась построить фразу наиболее тактично.

— Я знаю, что у Майка большой опыт в делах подобного рода. И я согласна с тем, что очень важно держать себя в руках. Но ты старательно избегаешь вести себя так, словно ты отказываешься от борьбы.

— Я ни от чего не отказываюсь, Мэри. Я стою в свете яркого прожектора в полном смятении чувств, пытаясь сдерживать их и хоть как-то защитить себя. Похоже, никто не может защитить меня, а Майк по крайней мере пытается это сделать.

Выходя вместе с Линн из квартиры, Мэри почувствовала легкий укол беспокойства.

Неужели в отношении Линн к Майку появилась какая-то новая нотка? Может у них начали развиваться какие-то более близкие связи?

Мэри поморщилась. Линн была ее подругой, а не пациенткой, и профессиональные суждения не подходили к данному случаю. Но как профессионал она, основываясь на личных впечатлениях и рассказах Кары, сделала вывод, что Майк представлял собой грубого, способного управлять другими, человека с замашками диктатора. Именно тот тип человека, которого Линн следовало избегать.

Линн объяснила Мэри и Гидеону, почему полиция не может предпринять более активных действий для пресечения этого преследования.

Но не могло ли случиться так, что Майк был заинтересован в продолжении этой истории с преследованием? Мэри задумалась. Не хочет ли он, чтобы Линн и дальше оставалась от него в зависимости?

Где еще он мог добиться доступа к средствам массовой информации? Каким еще образом он мог получить возможность обладания настоящей властью?

* * *

Позже, после ужина, Мэри сказала Гидеону:

— Не знаю, помогла ли я ей хоть в чем-то.

— А что мы еще можем сделать? Она старается быть смелой, а мы ее в этом поддерживаем. Вот и все. Она имеет дело с маньяком.

— Да, он — маньяк. Но она была увлечена им.

— Ты порицаешь жертву.

— Я порицаю то, как она выбирает мужчин.

Гидеон некоторое время молчал, воспользовавшись тем же методом, который она применяла к своим пациентам, — дать чувствам немного остыть.

— Я все время думаю, почему такое не случается со мной, — сказала Мэри, вспоминая некоторые свои связи с мужчинами в прошлом.

— Это свойственно человеку.

— Как ты это понимаешь?

Гидеон грустно улыбнулся:

— Об этом я говорю по крайней мере пятидесяти восьми ученикам в неделю. Нельзя смешивать прошлое с настоящим. Какое имеет значение, как она выбирала раньше? Реально то, что она сейчас в беде.

— Это правда.

— Почему они не могут что-нибудь сделать, найти этого парня, отрезать ему яйца? Как подумаю, что мы принимали его в своем доме…

— Она похудела, — уныло сказала Мэри. — И у нее трясутся руки. Надеюсь, она ничего не принимает. Я предложила ей пожить немного у нас, но она отказалась.

Гидеон поднял брови:

— Так тебя это беспокоит? Ты думаешь, что этот человек может причинить ей вред?

Мэри покачала головой:

— Сомневаюсь. Обычно подобный тип личности старается держаться на заднем плане и совершает лишь скрытные действия, не выходит на первый план. Но как можно быть в чем-то уверенным, когда имеешь дело с психопатом? Он не взял на себя обязательство совершать только то, что, по имеющимся данным, делают эти странные типы. Даже этот детектив говорил ей, что нельзя с уверенностью сказать, как он себя поведет.

— Ты с большим уважением относишься к этому детективу, не правда ли?

Мэри возмущенно фыркнула:

— Не заводи меня.

* * *

— Свидетели утверждают, что все ваши кредитные карточки были разорваны пополам работниками магазина. Восемь или десять карточек, включая платиновую «Америкэн Экспресс».

Линн хорошо знала этот прием, но она все равно могла бы быть сбита с толку, если бы не ожидала подобных звонков и не подготовилась к ним.

— Мы разрабатываем тему кредитных карточек для специального шоу. Это все, что я могу сказать вам.

— Вы занимаетесь изучением этого вопроса сами? Только вы? — спросил репортер из «Геральд Америкэн».

— Естественно, не только я. Но люди не узнают моих сотрудников и не звонят из-за этого в газету.

— Тогда, — сказал репортер, — это не имеет ничего общего с той программой, которую вы так активно рекламировали, а потом отменили. Или со слухами о шокирующих фотографиях, циркулирующих на Третьем канале.

— Не имеет.

— Технические неполадки, щекотливые слухи, неоплаченные счета… можно подумать, что мы имеем дело с личными проблемами.

Линн почувствовала, как намокла от пота трубка, прижатая к ее уху; к счастью, репортер не мог этого видеть. Поэтому она постаралась придать своему голосу максимальную уверенность.

— Ничего подобного.

Линн закончила разговор и положила трубку. Она промокнула ухо гигиенической салфеткой и осторожно, чтобы не размазать косметику, протерла лицо, и после этого спустилась в студию.

* * *

— Полиция продолжает настаивать на том, что они ничего не могут сделать. Но меня мучают и унижают, и я нахожусь в постоянном страхе. Каждый раз, когда я начинаю надеяться, что все закончилось, он делает что-нибудь еще, что-нибудь новое и отвратительное.

Хелен Скольник кивнула. Она была частным сыщиком, носила костюмы от Анны Клейн и любила демонстрировать свое превосходство перед полицией. Но этот случай вряд ли мог предоставить ей такую возможность.

— Они правы, — сказала Хелен. — Здесь нет ничего, от чего можно оттолкнуться. Вы заплатите целое состояние за то, чтобы я слетала в Лос-Анджелес и вернулась, чтобы сказать то же самое, что говорю сейчас. — Хелен наклонилась к ней через стол. — Он никогда не звонил по вашему телефону? Не оставлял на виду свою кредитную карточку?

Линн покачала головой.

— И вы не хотите, чтобы я трогала ваши деловые контакты в Лос-Анджелесе.

— Я уже воспользовалась ими в том объеме, который считала возможным.

— Если бы вы хотя бы заглянули к нему в бумажник.

— Я этого не сделала. И мне становится дурно, когда я слышу слова «если бы». — Линн встала.

Хелен протянула ей руку:

— Мне хотелось бы помочь вам.

— Мне тоже этого хотелось. Мне хотелось бы, чтобы хоть кто-то помог мне.

* * *

На обратной дороге в офис Линн заехала в полицейский участок, чтобы рассказать Майку, что она ничего не добилась у частного сыщика.

— Я напоминаю мышь в клетке, которую шлепает лапой большой лев, — сказала она. — Он может раздавить ее в любую минуту, когда пожелает этого, но пока что он только развлекается с ней. А я дрожу в углу, подскакивая от каждого удара лапы. — Она сжала запястье Майка. — Это никогда не кончится. Он будет продолжать уничтожать каждый кусочек моей жизни. Он знает, как это можно сделать, не прикасаясь ко мне даже пальцем. Я показала ему все то, что составляет мою жизнь. Я помогла ему.

* * *

В этот вечер, несколько часов спустя, Майк сидел на постели и смотрел на свою руку, на то место, где пальцы Линн держали ее.

Он сидел, слушая ее внезапное излияние чувств, вдыхая запах ее туалетной воды.

Он подождал, пока она выговорится, а потом дал ей еще кое-какие практические советы.

И все это время он ощущал и осознавал только ее прикосновение, все остальное он делал и говорил автоматически.

Он выключил свет и забрался под одеяло с обогревом. Оно имело раздельное двойное включение, и он всегда включал обе стороны. Уже более двух лет тепло этой двуспальной кровати поддерживалось лишь при помощи нитей накаливания.

До этого в течение года у него была Рената — Рената, которая научила его тому, что не следует никогда больше вступать в связь с другим полицейским. До нее у него была Ди, у которой была квартира в Олстоне и куда он перевез свою кровать и кое-какие другие вещи. Ди была очень приятной и любила его, но спустя восемь месяцев он понял, что никогда не сможет с должной силой ответить на ее любовь, снял эту квартиру и перевез сюда свою кровать. Ей он оставил другие вещи, которые были в гораздо лучшем состоянии.

За время, прошедшее после расставания с Ренатой, которая была на пять лет ближе к отставке, чем он, и, слава Богу, уже получала свою пенсию где-то на солнечном берегу, весь свой энтузиазм он отдавал тем избитым и изувеченным людям, с которыми ему приходилось сталкиваться каждый день. В любом случае, казалось, что весь тот душевный огонь, которым он обладал, находил здесь свое выражение; у него никогда не возникало потребительского отношения к женщине, которая могла полезть за окровавленным ребенком в вентиляционную трубу многоквартирного дома в Дорчестере, или к грязной, покалеченной жертве насилия.

Ему все еще было приятно, что в постели, кроме него и нитей накаливания, никого не было.

Он чудесно спал в ней. Его ночной отдых был его спасением, перерывом в круговороте жизни, который позволял ему на следующий день начать это бесконечное движение с новыми силами.

Он не понимал, почему сегодня он ощущает беспокойство.

Спустя полчаса он встал, сделал себе сэндвич с салями и съел половину. Оставшуюся часть он завернул, улегся в кровать и, заснув, проснулся, как обычно, в шесть. У него было ощущение, что ему всю ночь снились какие-то сны, но он не мог ничего вспомнить.

 

Глава одиннадцатая

В четверг перед Рождеством состоялось ежегодное празднование на Третьем канале, устроенное в одной из студий. На праздник было приглашено множество гостей, не только работники канала. Деннису нравилось поддерживать среди своих сотрудников семейный дух, и под большой елкой лежали подарки для детей и любимчиков всех сотрудников.

Линн воткнула в волосы розовую розу, что сначала показалось ей не совсем удачной идеей, но это было ничем не хуже других атрибутов той роли, которую она старательно исполняла.

Она наблюдала за ходившей среди приглашенных Бернадин, которая была как всегда безмятежна и элегантна. Она подумала о том, что ей тоже следовало бы развлекать гостей. Но в этом году это было для нее невыносимым. Она никогда не знала, кто из тех, кто отвечает на ее рукопожатие, представляет ее в этот момент на подушке с рисунком из голубых колокольчиков…

Два человека из фирмы, занимавшейся поставками всего необходимого для Зеленой комнаты, болтали с кем-то из клуба «Брум». Линн направилась в их сторону, но заметила входящих Бубу и Анджелу и повернула к ним.

* * *

— Деннис хочет, чтобы ты обошла гостей, — прошептала Кара. — Я пока развлеку твоих родственников.

Линн привела в порядок выражение лица и осанку и пошла по студии, приветствуя гостей. Когда она наконец вернулась, Бубу разговаривал с Элизабет Вейл.

— Скажите, вы воспользовались волшебной палочкой? — спросил он у нее. — Моя жена годами пыталась убедить сестру заняться тренировками.

Линн не расслышала ответа, да и Бубу тоже; он наклонился ближе к Элизабет. Словно притянутая магнитным полем, Анджела, стоявшая через несколько групп от них, резко обернулась. Секунду она наблюдала за ними, а затем начала пробираться в их сторону.

Когда она добралась до них, Элизабет уже снова разговаривала с поставщиками. Анджела вцепилась в руку мужа.

— Куда это ты исчезла в субботу? — поинтересовалась она у Линн. — Я собиралась пригласить тебя на ленч.

— Мне нужно было пройти по магазинам, — ответила Линн. Она искала способ уйти от этой темы. Но ее брат, ее дорогой брат, который всегда был настроен на ее волну, неважно — удобно это было для нее или нет, выбрал именно этот момент, чтобы узнать: «После красного пятна никаких больше проблем не было?», и ей пришлось рассказать о том, что случилось с кредитными карточками.

— Почему ты сразу же не позвонила мне? — сердито спросил Бубу. — Что-нибудь, в конце концов, предпринимается? Полиция занялась этим серьезно, или это все еще один несчастный детектив, который хочет стать телевизионной звездой?

В ней начала, словно плохой ленч, подниматься злость: «Майк не…»

— А может быть, его интересует сама Линн? — предположила Анджела.

— Это глупо, — отрезала Линн, — и оскорбительно!

* * *

По дороге в Салем, в машине, Анджела сказала:

— Ей не стоило на меня огрызаться.

— Она почувствовала себя униженной.

— Она слишком близко приняла все это к сердцу.

— Она очень нервничает. Постарайся понять. Ты не единственный человек, который все время чего-то остерегается.

— Я — человек, который не ложится в постель с психом!

* * *

Несмотря на то, что гирлянды из лампочек висели на пальме круглый год, Грег включал их только в Сочельник.

Именно это он недавно и сделал. Теперь он сидел и наслаждался этим зрелищем.

Он подумал, что, вероятно, ему следовало выпить бокал яичного пунша, приготовленного с сахаром и сливками. Но он не любил эту густую и скользкую смесь, тем более, что ни о каком алкоголе не могло быть и речи этим вечером, когда ему предстояло такое важное дело.

Ему нужно было еще многое сделать, чтобы организовать рождественский сюрприз для Линн.

Уже стемнело. Светящиеся лампочки были видны очень отчетливо. Особенно привлекательным был их контраст с темно-зелеными листьями.

Он так любил контрасты.

Страстно желая почувствовать вкус праздника, он пошел на кухню. На столе лежало печенье в форме звездочек, оставленное около его двери миссис Минот. Он взял две штуки на тарелку. Он насыпал кофе в кофеварку, добавил туда немного корицы и с удовольствием вдохнул запах, наполнивший кухню.

Когда кофе был готов, он перенес все в гостиную. Довольный, он сел в свое «телевизионное» кресло и откинулся.

Он допил свой кофе. При нечастом употреблении корица оказывала освежающее действие. Ему нравилось добавлять ее в ликер поздними лунными вечерами или в такие праздничные дни, как сегодня.

А какой вечер мог быть более праздничным, чем этот: с огнями, чудесным настроением и его планами?

Ему оставалось закончить еще одно дело: купить подарок для миссис Минот. Он купит его где-нибудь, где можно наблюдать, как люди развлекаются со своими кредитными карточками, и вновь насладиться воображаемой картиной того, как Линн заливается краской стыда около кассы.

После этого наступит время для того, чтобы начать его работу.

* * *

Кара достала из коробки таблетку «Фиг Ньютон», отвернулась и засунула ее в мягкий фарш. Она наклонилась и скормила все это Ники.

— Не могу поверить, что ты делаешь это, — сказала Линн.

— Он должен получить свое мочегонное средство. Я могу запихать таблетку ему прямо в рот и огорчить этим нас обоих или могу ее спрятать. Что будешь пить? Кофе?

— Ничего. Я не задержусь. Я зашла, чтобы отдать тебе подарок.

Она подарила Каре длинные свободно свисающие серьги цвета меди, который прекрасно подходил к оттенку ее волос. Кара вручила ей три подарка: кожаные перчатки, хрустальный кулон и мыло фирмы «Шанель».

Нет, ее сестра Тереза была права, подумала Кара. Чувство вины не играло никакой роли при выборе подарков, абсолютно никакой.

Правда, Тереза также верила в то, что гомосексуалистов не следует допускать к голосованию.

Неважно, три подарка или нет, но Кара все еще чувствовала раздражение по отношению к Линн, не могла перестать постоянно оценивать ее.

А то, что она видела, вовсе не обнадеживало.

— Куда ты сейчас пойдешь? — спросила Кара у Линн.

— Домой.

— Ты собираешься провести Сочельник одна?

Ей следовало бы солгать.

— Да, — сказала Линн.

Кара наблюдала за тем, как Линн укладывала свои подарки в сумку. Руки у нее дрожали.

— С тобой все в порядке?

— Да. Я уже устала отвечать на подобные вопросы.

Кара попыталась удержаться от следующего вопроса. Но признаки были слишком тревожными.

— Ты ничего не принимаешь? Ведь правда?

Линн чуть не выругалась. Но ведь совсем недавно она сама находила этот вариант очень соблазнительным, а при сложившихся обстоятельствах кого, как ни Кару, можно было простить за такой вопрос.

Линн вздохнула:

— Нет. Ничего кроме аспирина и тиленола. Меня сейчас ни к чему не тянет — разве что к тренировкам. Похоже, это единственное, что удерживает меня от возникающего иногда желания прыгнуть в окно.

Заделай его, подумала Кара и почувствовала себя еще более виноватой, чем обычно.

* * *

В прошлом году Линн установила на террасе настоящую маленькую елочку, которая чудесно пахла. В Сочельник они с Карой приготовили подогретый сидр. Мэри, Гидеон, Бубу и Анджела помогали им наряжать елку; каждый смог повесить только одно украшение, так как на елке не хватало места.

Сейчас, стоя на террасе, Линн вспомнила, как они смеялись над микроскопическими размерами елки и всех украшений. Голоса Гидеона и Бубу гармонично сливались, когда они пели гимны, и холодный ветер уносил звуки.

Сегодня на террасе не было никакой елки. Она думала купить искусственную, только для того, чтобы хоть какая-то елка у нее была. Но потом решила, что навязывать самой себе елку — это высшая степень обмана.

В порту тихо позвякивал бакен, словно ветряные колокольчики у Бубу и Анджелы.

Она еще ни разу не оставалась в Сочельник одна.

Она могла избежать одиночества и на этот раз. Вероятно, ей так и следовало сделать.

По радио обещали снег, но пока ночь была ясная.

Линн плотнее закуталась в куртку и перегнулась через перила, чтобы посмотреть на соседние дома. Повсюду были видны огни; время от времени слышался смех. Тихие семейные звуки; для многих людей этот вечер был преддверием праздника.

Она могла бы поехать в Салем и остаться у Бубу и Анджелы, тем более, что она все равно собиралась к ним завтра. Сегодня днем Кара пыталась уговорить ее побыть у них. Мэри и Гидеон, по своей старой традиции, в Сочельник ужинали в ресторане: Гидеон настаивал на омарах. Они убеждали ее присоединиться к ним.

Но она чувствовала, что сегодня вечером не смогла бы притворяться. И ей нужно было как следует отдохнуть перед завтрашним днем.

На улице заметно потемнело. Линн посмотрела наверх и увидела, как облака закрывают луну и звезды, быстро проносясь по небу.

Она открыла дверь в комнату. Если действительно будет снег, ей надо оставить побольше корма.

Она взяла на кухне новый пакет с семенами и поискала банку с жареным арахисом, которую купила в качестве праздничного угощения для Чипа и птиц, и вышла обратно на террасу. За те несколько минут, которые она пробыла внутри, начал падать снег.

Он уже шел довольно сильно. Порт словно поместили в игрушечный стеклянный шар, в котором, если его потрясти, падают снежинки.

Она натянула на голову капюшон и высыпала семена и арахис в углу террасы, чтобы их не разнесло ветром. Затем она поспешила вернуться внутрь, чтобы не испачкать ковер, но капли, падавшие с ее куртки, все равно успели его намочить.

* * *

В семье Анджелы всегда дарили подарки в Сочельник. Она предпочла бы продолжить эту традицию; это было удобное и самое подходящее время для обмена подарками. Рождество же было днем, наполненным запахом еды и неприятным ярким светом.

Но в семье Марчетт, неизвестно, как уж они там праздновали — Лоуренс и Линн говорили, что в один год у них не было даже елки и только крохотный гусь на ужин — открывали подарки в день Рождества. Лоуренс считал, что у Марчеттов осталось так мало традиций, что было очень важно их сохранять.

Поэтому этот Сочельник они проводили, украшая елку и заворачивая подарки.

— У нас есть запасные лампочки? — спросил Бубу, закрепляя на елке гирлянду.

— Вот, — Анджела протянула ему коробку. — Но это все.

— Этого хватит, — Он ввернул новые лампочки и вылез из-под ветвей, осыпая все вокруг иголками.

— Я налила тебе бренди. — Анджела протянула ему стакан.

— А-а, — Бубу опустился на стул и немного отпил.

Спустя минуту Анджела сказала:

— Ты выглядишь не очень счастливым.

— Правда?

— Да. Никакого рождественского настроения.

Бубу посмотрел в свой стакан. Он медленно повертел его в руках.

— Я вспоминал прошлый Сочельник. Помнишь? Мы поехали к Линн. Было весело. — Он еще некоторое время смотрел на бренди. — А сейчас ей совсем не весело. У нее расцвет творческой карьеры, а она не способна этому радоваться.

Он поставил стакан на пол, взял стопку подарочных коробок и свалил их в кучу на столе.

— Я купил все это для нее — брошку, кашемировый шарф, кормушку для птиц и так далее, и тому подобное. Ты видела. Но на самом деле я хочу одного: чтобы у моей сестры была способность радоваться и покой, а именно этого я ей дать не могу.

К немалому испугу Анджелы две большие слезы скатились по лицу ее мужа.

Он потер глаза и снова сел.

— Я чувствую себя беспомощным.

— Я знаю, — Анджела похлопала его по руке. — Что я могу сделать?

Бубу пожал плечами:

— Именно об этом я постоянно себя спрашиваю. Что я могу сделать?

— Хорошо, — сказала Анджела, — возможно, единственное, что мы можем сделать для нее в данный момент, — это устроить ей чудесный рождественский праздник.

Бубу очень любил свою жену, но иногда она приводила его в изумление, заставляя замирать с открытым ртом и гадать, не говорят ли они на языках разных планет. Сейчас он посмотрел на нее в надежде, что это как раз не один из таких случаев. Он надеялся, что развеяв свои опасения, он сможет снять с себя этот груз отчаяния.

Но он не нашел в лице Анджелы той доброжелательной открытости, которая была ему так необходима. Ее лицо сохраняло обычное выражение, говорившее: пожалуйста, не усложняй; одно только подобие чувств.

Бубу встал.

— Да, — сказал он, — это то, что мы можем сделать. — Он передал Анджеле коробку с елочными украшениями и открыл еще одну для себя.

* * *

Бернадин закрыла свой шкафчик. Она застегнула молнию на своей спортивной сумке, надела пальто и поднялась наверх. Она нашла Элизабет в офисе для собеседований.

— Желаю приятного Рождества, — сказала Бернадин.

— О, вам также. Прекрасное пальто. Это лиса?

— Спасибо, — сказала Бернадин. — Это хорек.

— Подарок?

— Не в этом году.

Элизабет улыбнулась:

— А вам хочется знать, какой подарок будет в этом году?

— Я буду счастлива, если таким подарком станет сам муж. Он должен сегодня вечером вернуться из поездки. Но обещали снег. Послушайте, а Линн приходила сюда?

— Вчера.

— И как вы ее нашли?

— Она держится, — ответила Элизабет. — Думаю, это не легко. Она рассказала мне о большом шоу, которое старается подготовить, и о старом приятеле, который продолжает надоедать ей.

— Я беспокоюсь за нее, — сказала Бернадин. — Она выглядит все хуже и хуже.

Она вышла к машине. Было не очень холодно; в меховом пальто ей было даже немного жарко. Может быть, вместо снега пойдет дождь.

Выезжая со стоянки клуба «Брум», она хотела включить радио, но потом передумала. Что бы она ни услышала, это ее не обрадует; если пообещают снег, она решит, что Деннис не сможет попасть домой, а если этого не скажут, она подумает, что это прогноз не на сегодня.

Бернадин выехала на шоссе. На стекле появилось несколько капель воды.

Когда она обрадовалась тому, что не стала слушать радио, воды на стекле было уже столько, что ей пришлось включить дворники, и стало совершенно ясно, что это был снег.

Всю оставшуюся дорогу до дома, она смотрела на небо. Высматривая самолеты, она заметила два и это придало ей оптимизма.

Но к тому времени, когда она повернула на подъездную дорожку к дому, с неба уже летели мириады пушистых хлопьев, покрывая все вокруг толстым слоем. Дорожка к дому была уже полностью засыпана.

— Будь проклят этот снег, — сказала Бернадин, ударив кулаком по рулю.

* * *

Тем временем, на высоте пятнадцати тысяч футов над Бостоном, Деннис Оррин развернул пшеничные крекеры, оставшиеся после подаваемого в самолете «ужина», и хмуро посмотрел в иллюминатор на быстро сгущавшиеся темные облака.

Он где-то читал, что преуспевающие директора вроде него самого всегда выбирают в самолетах места, расположенные рядом с проходом. Но он любил места около иллюминатора, черт их побери. Он получал удовольствие, видя приближающиеся огни своего города, приветствующие его возвращение домой, когда самолет заходил на посадку в аэропорту Логан.

Возможно, на этот раз ему следовало сесть даже не около прохода, а где-нибудь в середине самолета, чтобы не видеть как перспектива попасть домой в Сочельник тает на глазах совсем как эти злосчастные крекеры.

Они кружили над аэропортом уже сорок минут.

Деннис был достаточно сведущ в смысле эвфемизмов, употребляемых в аэрофлоте, чтобы понять то, что многие из его попутчиков еще не поняли — а именно, что несмотря на веселые разговоры капитана самолета о том, какими по счету они должны приземлиться, погода менялась быстрее, чем ситуация на контрольном пункте, и что там собирались закрыть это поганое ноле для посадок, хотя их рейс и пять или шесть других продолжали выкрикивать свои позывные в воздухе.

Провал, притом по всем статьям: поездка была столь же плодотворна, как это кружение над городом.

В течение двух дней он просматривал дикторов последних известий в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. Легионы великолепно выглядящих, хорошо и интересно говорящих, прекрасно державшихся перед камерой мужчин и женщин всевозможных размеров и цветов.

Он доел последний крекер и засунул целлофан в пустую чашку из-под кофе.

Пошел снег. Он начался неожиданно, за считанные секунды превратившись из легкого кружения в мощные снежные заряды. Словно в ответ на это, самолет начал набирать высоту, и Деннис вытянул шею, чтобы увидеть удаляющийся город. Минуту назад внизу были видны движущиеся машины и корабли в порту; теперь он мог разглядеть только белую пелену.

Он ощутил себя пойманным в ловушку.

Дело было вовсе не в самолете. И даже не в самолетном кресле, хотя ему казалось, что с каждым годом оно становится все меньше, сжимая бедра и мешая локтям.

Дело было в до боли невыносимой ситуации, в которую он попал.

Пройдет меньше трех месяцев, и Лес уйдет, и если он, Деннис, не найдет замены на это место, ему не останется ничего кроме пустого кресла, стоящего перед камерами во время выпуска последних известий в шесть и одиннадцать вечера.

Временная замена в лице Ванессы или Ирвинга, работавших в выпусках, выходящих в эфир в полдень, была возможна, но ничего не решала; рейтинг программы упадет, если сразу же не начать заново завоевывать преданность зрителей новому ведущему вечерних выпусков.

Может, все дело в нем самом?

Не стал ли он настолько старым пердуном, что только он сам этого не замечает?

Неужели он успокоится только тогда, когда Чет Хантли перенесется прямо в кресло ведущего Третьего канала?

Он тяжело вздохнул, громче, чем ожидал; сидящая рядом женщина покосилась на него.

Он снова взглянул в иллюминатор. Снег шел очень густой. Там внизу Бернадин, дай Бог, вернулась домой, а не едет по улицам в такую погоду. Скоро в его теплом кабинете засветится разноцветными огнями елка, под ней будут лежать подарки, среди которых — часы на браслете, украшенные жемчугом и бриллиантами, которые Пэм помогла ему выбрать для Бернадин. Она вместе с девочками будет суетиться на кухне, а на столе разместится еда, которая пахнет намного лучше, чем мусор в его кофейной чашке, засунутой в карман сидения.

Сможет ли он увидеть это сегодня вечером? Или они будут еще пару часов кружить над городом, пока облачность не поднимется выше, и он попадет домой, когда все уже лягут спать?

Ловушка, это ловушка.

Он издал еще один тяжелый вздох, и женщина, сидевшая слева от него, передвинулась подальше и потерла лоб.

Рейтинг его выпусков новостей был очень высок, но он мог в ближайшее время упасть; и он должен был найти способ как этого избежать. А как начет других программ? Центр его маленькой галактики, шоу Марчетт — неужели дойдет до того, что придется искать замену и для него?

Теперь он смотрел каждую секунду каждого ее шоу на мониторе в своем кабинете. Словно охранял переговорное устройство, стоящее рядом с постелью спящего ребенка.

Она выглядела очень плохо, но работала с полной отдачей, связывая в единое целое все разрозненные элементы с помощью той невидимой нити, которая шла от нее к съемочной площадке и к зрителям.

Не было даже необходимости включать звук для того, чтобы почувствовать это.

Он надеялся, что с ней все в прядке.

И это несчастье со спутниковой связью… сколько потеряно впустую времени и денег, не говоря уже о том танце живота, который ему пришлось исполнять после этого перед всеми этими сраными станциями.

Сама мысль о том, что запись пробного показа может быть сорвана, внушала невообразимый ужас.

Как бы ему хотелось, чтобы полиция могла сделать еще хоть что-нибудь, он или кто-то другой смог — что-нибудь, кроме бесконечного бдения перед монитором и найма на работу нескольких хорошо обученных охранников в форме.

Не имеет значения, какие пугающие звуки он издает. Он идет по песку, и волны разбиваются у его ног, вымывая из-под него опору, на которой он стоит.

И он висит высоко в небе в то время, как его семья скучает по нему на земле, и подобным образом они, возможно, проведут большую часть Сочельника…

Динь, включилась система оповещения.

Или еще худшим…

— Друзья, мы надеялись доставить вас всех домой в Бостон. Но, увы, служба авиационного контроля только что сообщила нам, что в связи с погодными условиями, неблагоприятными для посадки, наш рейс направляют в Нью-Йорк…

* * *

— Ничего интересующего вас нет. Извините.

Майк склонился над своим столом. Кто-то развесил на лампах и других предметах леденцы на ленточках, и повсюду чувствовался запах сахара.

Он прижал трубку к другому уху.

— А как начет того, чтобы попробовать ваш компьютер М.О.?

— Как только у меня будет время заполнить форму, — сказала детектив в Лос-Анджелесе. Ее звали Абигайль Стерн, и говорила она так, что было ясно, что в конце рабочего дня в Сочельник у нее есть множество более приятных дел, чем помогать полицейскому из Бостона отыскать в Лос-Анджелесе какого-то маньяка, который упорно не хотел всплывать ни в ее голове, ни из папок с уголовными делами.

— Вы уже звонили сюда раньше, верно?

— Один или два раза.

На самом деле он звонил несколько раз — после каждого нового эпизода преследования, а иногда просто для того, чтобы поговорить со свежим человеком. Подсознательно он надеялся на то, что случится чудо и один из ветеранов подскочит и скажет: «Да вы же описываете того психа с колготками! Подождите, я сейчас найду его дело!»

Он попытался прощупать в достаточной степени ограниченные источники информации детектива Стерн с помощью еще нескольких вопросов, но это не дало никаких результатов. Он повесил трубку, откинулся на спинку стула и приказал себе идти домой.

Его рабочий день закончился два часа назад. Полицейские, которые хотели по дороге домой отметить вместе Сочельник, приглашали его с собой, но он отказался, так как ранний вечер был самым подходящим временем для звонка в Калифорнию.

Он сидел за этим столом слишком долго. Ему начало казаться, что его зацементировали в этот проклятый стул.

В двадцатый раз он пожалел о том, что не может дать серьезного обоснования необходимости выделения времени и денег на поездку в Лос-Анджелес. Столько же можно потратить и на телефонные разговоры, даже если ты общаешься с более дружелюбно настроенными и покладистыми людьми, чем детектив Стерн, а такие ему несколько раз попадались.

Если бы он мог присутствовать там лично, то своими силами получил данные, которые не добыл сейчас. Он смог бы задавать вопросы получше и максимально использовать свое лучшее качество — смотреть, слушать, впитывать в себя все мельчайшие детали и создавать из них целостную картину.

Но для получения разрешения на такую поездку было необходимо, чтобы в этой истории более явно прослеживался криминальный момент.

И в тысячный раз он радовался тому, что такой момент еще не возник.

С этой мыслью он наконец поднялся со своего стула. Он взял куртку. Подойдя к двери, он увидел мокрый пол, а затем снег. Ругаясь про себя, он натянул на голову капюшон. Холодная мокрая каша, летящая в лицо, мало соответствовала его представлению о приятном Сочельнике. Хорошо еще, что снег был не очень сильным. Было не похоже, что он затянется надолго.

Он направился в сторону автобусной остановки.

Он думал о том, что сегодня вечером делает Линн.

Была ли она одна и убирала свою чудесную квартиру? Отправилась ли за подарками к Рождеству? Сам он купил все необходимое еще в конце ноября. В платяном шкафу у него лежала стопка аккуратно завернутых коробок с подарками для родителей, братьев, невесток и племянников с племянницами. Его всегда удивляли люди, делающие все в последнюю минуту.

В действительности он не мог себе представить, как она ходит по магазинам, направляется в гости или старательно подвешивает чулки к камину.

Он подумал, что вполне вероятно, что она сидит совершенно одна, чувствуя себя изгоем.

На следующем углу стоял телефон-автомат, и, дойдя до этого квартала, он смотрел на него, не отрываясь.

Но, если он позвонит ей, то, как любил говорить его безграмотный начальник, это будет, как нелепый звонок президенту. Он еще не сделал ни одного жеста, который можно было бы расценивать как светский.

В последние дни он часто ловил себя на том, что много думает о ней. Однажды ночью ему приснилось, что они занимаются любовью в его постели. Он проснулся в сильном возбуждении, ощущая на руке легкий отпечаток от ее бедра. Весь тот день к нему постоянно возвращались и окутывали своей легкой дымкой эротические воспоминания.

До телефона оставалось полквартала.

Он мог перечислить тысячу причин, по которым ему следовало пройти мимо него.

О Господи, но он хотел позвонить.

Потом он стоял в автомате, держа трубку в руке, и раздававшийся в ней гудок требовал, чтобы он решился на что-нибудь.

Но его привыкший к анализу мозг разбирал возможные последствия этого поступка. Он рисовал перед ним два возможных варианта того, что должно было произойти: то, на что он надеялся, и то, что могло быть в реальности.

Говоря честно, он надеялся на то, что они каким-нибудь образом превратят его сон в реальность. Тогда хотя бы будет сломлен барьер между двумя этими плоскостями его жизни.

А в реальности могло случиться так, что никакого сигнала он от нее не получит, и будет вести себя так, как вел себя всегда — поддерживать видимость заботливого, незаинтересованного ни в чем профессионала. Но тогда все это будет только для нее, и ни в коей мере для них двоих, и он пожалеет о том, что не повесил трубку.

Но раз уж он держит ее — и он снял перчатку, опустил в прорезь монету и начал набирать ее номер. Глядя на свой палец, нажимавший кнопки, он заметил, что снегопад усиливается. Через секунду рукав его куртки покрылся снежинками. Он обернулся и увидел, что тротуар и проезжая часть внезапно стали совершенно белыми.

Он поморщился, повесил трубку и продолжил свой путь.

* * *

Грег понял, что слегка просчитался: он думал, что в Сочельник магазины будут открыты допоздна. Но магазин сувениров, где он собирался выбрать что-нибудь для миссис Минот, был закрыт.

В несколько других магазинов он также попасть не смог. Он уже собирался войти в «Ливз’н’Лоувз», чтобы купить набор из английского джема и печенья, который увидел в витрине, когда магазин уже закрылся.

Чтобы не привлекать к себе внимание, он повернулся, словно это не нарушило его планы, и побрел дальше.

Всего лишь крошечная ошибка, при этом легко исправимая, но у него не было времени на ошибки и неудачи. Сейчас, когда ему предстояло такое важное дело.

Он заставил себя замедлить шаг. Дисциплина превыше всего; она помогала ему думать.

Итак. Какая на данный момент проблема главная?

Подарок для миссис М.

Нельзя упустить ни одной детали. Самое мудрое — сохранить ее расположение.

Он продолжил свой путь. Все, что ему надо — это найти открытый магазин, где он сможет купить подходящий подарок. Затем он поспешит домой, завернет его, подарит хозяйке и перейдет к следующей фазе этой ночи.

Он подошел к книжному магазину Дальтона, куда в свое время он последовал за женщиной, интересовавшейся серьезными книгами и розовыми сережками. Он вошел внутрь.

Он не знал точно, что любит читать его домовладелица. Несколько раз, когда он заходил в ее квартиру, он видел только журналы.

Он пошел по магазину, руководствуясь своим пониманием ее вкусов.

Он оказался в дальнем конце магазина, где один из столов был завален большими, выполненными со вкусом подарочными книгами. Его взгляд остановился на одной из них, с изображением замка на обложке. Он взял ее в руки. История королевской архитектуры.

Он пролистал ее. Большой объем, множество иллюстраций. Толстые, рассчитанные на внешний эффект страницы.

Это то, что нужно.

С мягким шуршанием включилась система оповещения. Голос сказал: «Вниманию покупателей. Сейчас семь часов тридцать минут. Магазин закроется через десять минут. Оплатите, пожалуйста, ваши покупки».

Он прошел к кассе, отстоял очередь и заплатил, снова с удовольствием вспомнив тот ужас, который испытала Линн в такой же очереди.

Он засунул пакет под мышку и вышел в медленно падавший снег.

* * *

Приближаясь к своему дому, он с удовольствием смотрел на видневшуюся в окне пальму в сверкающей тиаре из разноцветных лампочек. Это было восхитительное зрелище.

Его, конечно, нельзя было сравнить с тем подарком, который он приготовил на завтрашний день для Линн, но по-своему оно забавляло.

Он поднялся к себе в квартиру, по дороге отметив, что миссис Минот была дома. Готовила праздничный ужин.

Что-то из тунца. Мясная запеканка с овощами.

Он достал бумагу и завернул книгу. Из пакета выпал чек, и он с нежностью посмотрел на него, снова мысленно возвращаясь к тому, как Линн стояла перед кассой в «Крабтри и Эвелин».

Он находился меньше, чем в пятидесяти футах от места действия, наблюдая за тем, как она складывала выбранные ею покупки. Он немного отошел, чтобы слишком долго не стоять в одном месте, затем вернулся в самый подходящий момент: она выгружала все, что было у нее в корзине, на стойку кассира и протягивала ей свои кредитные карточки.

Кредитные карточки.

Третья и четвертая.

Сердце его учащенно билось при виде сценического совершенства происходящего. Не так утонченно, как отключение электричества в ее доме во время урагана, но удивительно зрелищно.

Он с удовольствием следил за жестами и поведением — ее, кассира, стоящих за ней в очереди покупателей. Невидимый глазу сигнал, поступивший другим кассирам, что что-то не в порядке, их внимание, сразу же переключившееся на Линн.

Ножницы. Половинки.

И лицо Линн, не скрывающее нахлынувших на нее чувств, которые сменялись одно за другим… апофеозом чего стал полный и безнадежный крах ее силы.

Именно этого он и добивался, чтобы сохранить в своей памяти и возвращаться к этому и наслаждаться снова и снова.

Он закончил уборку и посмотрел на часы. Сейчас он спустится вниз с подарком, очаровательно откажется от предложения миссис Минот выпить чая или шерри, или что она там еще думает аристократичным подавать в Сочельник, и отправится спать.

В город входил Санта Клаус.

 

Глава двенадцатая

Вестибюль дома Линн был по-рождественскому пуст.

Поднимаясь на свой этаж, Линн поставила сумку с подарками на коврик в лифте, старательно выбрав место, где не было пятен грязи от растаявшего снега. В сумке лежал новый шарф, книга про птиц, брошка плюс пакет с едой, которую Бубу заставил ее взять с собой: толстые куски ростбифа, соус из хрена, печеный лук и ватрушка с сыром.

На ее входной двери висел праздничный венок, такой же, как у соседей. Она задела его лицом, когда вставляла ключ в замочную скважину. Ей не терпелось избавиться от этой вещи, которую она заставила себя повесить сюда. Она собиралась сдернуть его спустя минуту после того, как наступит Новый год. Другого поступка она от себя не могла даже ожидать.

Удерживая в руках сумку, она толчком открыла дверь и вошла в квартиру…

…и сразу же поняла, что там что-то было не так.

В прихожей горел свет, который она всегда оставляла включенным. Вся остальная квартира была погружена в темноту.

Она замерла, не двигаясь никуда из прихожей и держась за дверную ручку. Она внимательно прислушалась, но не услышала ничего, кроме биения собственного сердца. Она осмотрелась, медленно поворачивая голову и пытаясь определить, что же могло вызвать в ней это чувство тревоги.

Ничего не было.

Продолжая держать дверь открытой, она проиграла в голове те моменты, которые предшествовали этому чувству беспокойства.

Поднялась на лифте. Вышла на своем этаже. Тяжелая сумка в руке, запах лука. Вставила ключ в замок, открыла дверь — обычный набор тихих звуков… или какие-то новые? Нет.

Что ей следует сделать сейчас? Выйти на улицу и вызвать полицию, и попросить кого-нибудь приехать и войти в квартиру вместе с ней?

Она постояла еще минуту. Из кухни доносилось гудение холодильника. За окном мелькали какие-то огни; цифры на световом табло видеомагнитофона переключились с 6:57 на 6:58.

Ничего необычного.

Она подперла дверь сумкой, чтобы та оставалась открытой, и подошла к выключателю на стене прихожей, где начиналась гостиная, и повернула его.

Света стало гораздо больше. Освещавший ее чистую квартиру свет был теплым, успокаивающим и дружелюбным.

Она с облегчением вздохнула, в последний раз осмотрела гостиную и прихожую, вернулась, занесла внутрь сумку и закрыла за собой дверь.

Она прошла на кухню, поставила сумку на стол и собралась сделать для собственного успокоения обход других комнат перед тем, как выложить еду, когда почувствовала, что руки у нее мокрые.

Она издала раздраженный звук. Должно быть, она была недостаточно аккуратной в лифте.

Она взяла посудное полотенце и начала вытирать сумку и поверхность стола.

Первое, что она заметила — это то, что влага была чистой, а не грязной. Второе она ощутила на ощупь: густая. Не водянистая. Желеобразная.

Она застыла.

Из спальни раздался какой-то звук, словно кто-то царапался и щелкал. Страх сковал ей ноги и горло.

Она бросила полотенце и побежала к входной двери; она дергала ручку, но пальцы соскальзывали. Теперь она заметила большие мокрые пятна на коврике, которые блестели на свету.

Сквозь свое собственное тяжелое дыхание она услышала еще один звук и заставила себя обернуться и посмотреть; то, что она увидела, снова сковало ее на мгновение.

Из спальни, шатаясь, вышел громадных размеров енот с трясущейся головой. За ним тянулся след пузырящейся слюны.

Всхлипывая от ужаса, она схватила ручку двумя руками, дернула на себя, выскочила и захлопнула за собой дверь.

Когда Майк влетел в вестибюль, двое полицейских в форме провожали наверх в квартиру служащих ветеринарного контроля.

— Где, черт побери, медики? Вас что еще не осмотрели?

— Нет, — сказала Линн. — Может мне…

— Что это у вас на лице? Неужели слюна…

— Это я. Это мое. Я плакала. Не надо! — закричала она, когда он потянулся к ее рукам. — Не трогайте меня! Она там!

— Успокойтесь. — Он схватил ее руки в свои и осветил их карманным фонариком.

— Вы сошли с ума, — сказал она. Голос ее дрожал, угрожая пропасть совсем, словно огонь в лампе, стоящей на сильном ветру. — Теперь она на вас. — Она снова начала всхлипывать.

В вестибюле собралось несколько человек, привлеченных шумом.

— Все в порядке, — громко сказал им один из полицейских, входящий в этот момент в вестибюль вместе с человеком, который нес специальную защитную маску для головы и палку с петлей на конце. — Что-то залетело в квартиру, и мы это удаляем.

— Что что-то? — спросила женщина в обтягивающих джинсах и домашних шлепанцах, но ей никто не ответил.

— Я ничего здесь не вижу, — проворчал Майк. Он быстро осмотрелся. Все еще держа Линн за руку, он потянул ее в темную нишу, где висели почтовые ящики, и включил свет. При ярком освещении он склонился над ее руками, почти уткнувшись носом в ее ладонь. Он медленно освещал фонариком каждый участок ее кожи. Он вгляделся в каждую морщинку кожи и осмотрел все под ногтями.

— Слава Богу, — наконец сказал он. Он посмотрел на Линн, встретившись с ней глазами. Его глаза были переполнены болью. — Ничего нет.

— Но я знаю, что слюна на мне. Она измазала мне все руки…

— Только ваши руки. И ничего другого. И вы не были укушены. Правильно? — потребовал ответа Майк.

— Нет, но какая разница? Мне не нужны никакие анализы, чтобы сказать, что животное больно. Достаточно слюны. Теперь я заражена. Вы — тоже. — Слезы закапали у нее с подбородка. Она опустила глаза и увидела, что одна слезинка упала на его руку, все еще сжимавшую ее руки.

— Нет, мы не можем заразиться. В том случае, если у нас нет никаких царапин или ран. Вирус не может проникнуть через неповрежденную кожу человека.

— Не может?

— Нет. Вас обследуют, но я думаю, что с вами все в порядке. Что все-таки произошло? Я получил только краткое сообщение.

Пока она рассказывала, он пытался слушать ее, но не мог. Единственное, что он сознавал, это ее маленькие, грязные и горячие руки в своей большой и влажной от пота ладони. У него не было сил отпустить их.

Он уловил достаточно из того, что она рассказывала, чтобы представить картину произошедшего целиком, но ужас от того, что он услышал, отступил на задний план перед ужасом, который внушала ему собственная инертность.

В любую минуту кто-нибудь из полицейских мог заглянуть в нишу и увидеть их. Было безумием ждать, пока кто-нибудь найдет его здесь, стоящим так, как это сейчас делал он: сжимая ее руки и вдыхая ее запах, словно бродяга у двери булочной.

Он должен был отпустить ее.

Он не мог.

Он хотел сам почистить ее, намылить и высушить ей руки.

Обнять ее и крепко прижать к себе. Запустить пальцы в ее волосы.

Поцеловать все еще дрожащий рот.

Развести большой костер под этим монстром, который продолжает мучить и унижать ее.

* * *

— Это слабая форма вируса, — сказала врач больницы скорой помощи. Она была кореянкой, и Линн с трудом разобрала все слова; «слабая» прозвучало как «сябая».

Врач сняла перчатки и выбросила их в мусорное ведро.

— Вирус нейтрализуется, как только слюна высыхает. Вам повезло: никаких открытых ран. Через двадцать четыре часа вы сможете спокойно вернуться домой. Вам есть где провести сегодняшнюю ночь?

— Да. — Она уже позвонила Каре, которая незадолго до этого вернулась домой, и она уже ехала в больницу с чистыми вещами.

Врач склонилась над клавиатурой и начала вносить дополнения к тому, что уже было записано служащей в приемном покое. Она остановилась на секунду, потом пролистала информацию обратно и просмотрела ее.

— Здесь не указано, когда это произошло, — сказала врач.

Линн начала отвечать, и вдруг остановилась. Слишком велика была та часть информации, которая могла что-то объяснить, но в вопрос не вошла.

Прежде чем ответить на вопрос «когда?», надо было уточнить, что подразумевается под «это». Ведь именно это было главным моментом в вопросе.

И на каком главном моменте ей следовало сосредоточиться? Их было так много, они продолжали возникать, каждый из них по-своему важен, а Линн слишком устала, слишком вымоталась и слишком устала, чтобы выбрать из этой груды какой-то один.

Но врач ждала, и ей надо было это сделать.

Она прилегла на кушетку, куда ее посадили, и уставилась на круглую лампу на потолке.

Было ли это слюной на ее руках, которая, как она думала, должна была убить ее?

Или это был сам Грег?

Может быть, это были все те способы, с помощью которых Грег пытал ее? Потому что, без сомнения, ничем другим кроме пытки это назвать было нельзя. Линн задрожала, так как со всей ясностью поняла то, что становится ясным, когда задаешь себе вопрос: куда может завести пытка, как не к дальнейшим мучениям и смерти? Но она не могла на этом остановиться; она была бы раздавлена, если бы сделала это, поэтому она продолжала свой путь.

Это могло быть ее поездкой в Лос-Анджелес, ее знакомством с Грегом.

Или его приездом в Бостон. Ее горячее гостеприимство. Возможно, это было то, что они спали?

Она снова задрожала.

Может быть, это не имело совсем никакого отношения к Грегу.

Это мог быть вопрос о вхождении в синдикат.

Или более важное — само ее шоу.

Ее глаза заболели от света. Она потерла их, но рук после этого не опустила.

Ее руки, как это было связано с ее руками? Дело было не в покрывавшей их мерзости, об этом она уже думала, тем более теперь они были чистыми.

Но они такими не были, когда Майк схватил их.

Она села, выпрямившись, опустила руки и отвела глаза от лампы, теперь она пристально их рассматривала.

Она вспомнила его лицо, его взгляд, когда он бросился к ней, чтобы убедиться, что у нее нет никаких ран. Он мало смахивал на мужественного детектива. На заботливого общественного служащего.

А что было с ней? Она вспомнила свое отчаяние, когда он проигнорировал ее попытку защитить его. Свою боль при мысли, что он заразился.

Но она не могла на этом остановиться, или она будет раздавлена с другой стороны.

Врач выжидательно смотрела на нее, потом она забеспокоилась. Линн видела, как ее плоское лицо задвигалось, потом в движение пришел рот, словно она что-то спрашивала, скорее всего, все ли с ней в порядке.

Но она не могла сказать, что с ней все нормально, если, конечно, не считать нормальным состояние, когда ты видишь, как кто-то говорит и можешь слышать только слово «это», которое повторяется все громче и быстрее, а затем быстрее и тише, по мере того как ты вообще перестаешь что-либо слышать.

* * *

— Я сделала чай, — сказала Кара. — Или ты хочешь вина? Если бы я была на твоем месте, я бы умерла от страха. Ложись обратно, ладно?

Линн повиновалась, но потом почувствовала тошноту и села на постели. В больнице настояли на том, чтобы она приняла транквилизаторы, и она до сих пор ощущала неестественную расслабленность, словно легкая невидимая стена отделяла ее от реальности.

Зазвонил телефон. Кара пошла, чтобы ответить.

— Майк Делано, — сообщила Кара, принеся Линн трубку.

— Я слышал, что вы прошли обследование, — произнес Майк.

— Да. Но они сказали, что со мной все в порядке, и я могу уйти. Майк, что все-таки произошло? Это сделал Грег, это должен был быть он, правда? Как он забрался в квартиру? Откуда взялся енот? Моя квартира…

— В квартире все вверх дном. Но опасность исчезнет, когда слюна высохнет. Он попал внутрь, — продолжил Майк более серьезным тоном, — взломав замок. Вы явно не заметили этого, когда открывали дверь.

— Я не видела. Мне показалось, что что-то было не так…

— Когда?

— После того, как я открыла дверь.

— И вы вошли внутрь! Что, черт побери, с вами происходит?

— Я не была уверена! Теперь я все время нахожусь в состоянии близком к паранойе; если я буду обращать внимание на каждое подозрение, мне придется забиться в детский манеж и никогда оттуда не выходить!

— Быть нервным — это одно. Но интуиция — совсем другое. Вы должны научиться различать их. Ваше выживание зависит…

— Мне кажется, что мое выживание зависит от более активных действий полиции! Теперь-то вы можете начать официальное расследование? Это уголовное преступление.

— Я могу попытаться договориться об ордере на арест за взлом и вторжение в квартиру. Но я могу его не получить. Ничего не было взято. Нет никаких доказательств, что сделал это он.

— Он устроил нападение на меня. Бешеное животное…

— Это не преступление.

— Это смертельное оружие!

— Да-а? Найдите статью закона, в которой это сказано!

— Это не мое дело копаться в статьях! — выкрикнула Линн.

Но он уже повесил трубку.

* * *

Грег отпил немного кофе с корицей и решил оставить включенные лампочки на пальме до завтра.

Какое чудесное Рождество.

Он был на ногах с четырех тридцати и он устал, но это была приятная усталость, которая является результатом хорошо выполненной работы.

К этому времени полиция, наверно, уже разбирает детали того, что он сделал — пустая клетка в лаборатории диких животных в Кемп-парке, пропавшие перчатки и остальное, сломанные замки в лаборатории и на входной двери Линн.

Сломанные с нарочитой неловкостью; он хотел убедить их в том, что не мог попасть в квартиру с помощью ключа, после того как она поменяла замок.

Он все еще хранил ключ от прежнего замка, который она сама дала ему. Он лежал в тайнике за туалетным столиком в спальне вместе с игрушками для его проказ, штемпельным клеем, диктофонами, фотоаппаратурой, оборудованием для выполнения дубликатов с ключей и самими дубликатами. Но ключ Линн он хранил в специальной коробочке, покрытой лаком, где лежали те ключи, которые были добровольно и с любовью отданы ему в течение всех этих лет.

Сейчас их было сто восемьдесят семь штук.

Он достал из кармана «тамз» и вытолкнул одну.

Линн не заразилась. Он узнал это от полиции, этот эксперимент принес ему не только информацию, но послужил еще одной цели: доказал, что он может быть полицией для самой полиции.

Это могло пригодиться.

Он допил кофе, вымыл чашку и включил музыку. Быструю и ритмичную, не отвечавшую вкусам миссис Минот, но она уже час назад легла спать. Он был настолько хорошо знаком с ее вечерним распорядком, что узнавал по звукам и запахам что она делает. Ему больше не требовалось пробираться в ее квартиру и прислушиваться к ее храпу.

Он прошел пританцовывая к окну и облокотился на подоконник, чтобы посмотреть на машины, движущиеся по бульвару Моррисей в рождественскую ночь.

* * *

Он продолжал держать свои чувства в напряжении, потому что они давали ему пищу для размышлений, но радость от игры с ними пропала у него уже очень давно.

Он все еще любил вносить изменения в человеческую личность. Все еще ощущал потребность в сувенирах — проколотые уши или нос, татуировка, которые он или она должны были видеть каждый день всю оставшуюся жизнь и помнить о том, кто так изменил их.

Но сами эти изменения были уже совсем не те, которыми он занимался в Агуанге. Его старые трюки с корнями и семенами были детской шалостью в сравнении с тем, что он делал сейчас. Бросил и убежал — такой была его старая техника; только прячась и таясь, он мог наблюдать за тем, что происходило дальше.

Какое удовлетворение он получал, думая о том, что перешел на совершенно другой уровень, где его личность, а не ее анонимные действия, превращалась в инструмент моделирования этих изменений.

Туда, где его прямое участие не являлось лишь дополнением к процессу.

Оно составляло суть процесса.

* * *

Машин на улице было мало. На бульваре Моррисей было относительно спокойно. К югу, на расстоянии двух кварталов от его дома, где жилая часть улицы переходила в торговую, был открыт магазин, работавший с семи до одиннадцати, и больше ничего интересного из окна Грега видно не было. Даже окна типографии, которая работала без выходных, были темными.

Однажды в Цинциннати у него была девушка, работавшая в типографии наборщицей. Очень тонкая с темно-русыми волосами, стянутыми в тугой узел на затылке. Когда он, наконец, уговорил ее раздеться, на что потребовалось, если ему не изменяет память, пять непривычно долгих дней, она оказалась ужасно костлявой.

Сувениром для нее стали проколотые для сережек уши.

Она переезжала с одной квартиры на другую по меньшей мере дважды, прежде чем он оставил ее в покое.

Его не привлекали худые женщины; они были менее уязвимы для его самых утонченных тактических ходов. Но после наборщицы все же было несколько таких, которые принесли ему радость и прекрасно поддались его моделированию. Например, та учительница третьего класса, которую он назвал мисс Чипе; она сделала для него татуировку на плече. Позднее он водил ее по самым непристойным стриптиз-клубам, которые мог предложить Вегас, и убедил ее в том, что для него будет высшим наслаждением, если она в интимной обстановке и только для него сделает что-нибудь подобное.

Она так и не увидела камеру, которую он спрятал в лампе. Зато увидела целое собрание обалдевших от удивления школьников, когда он подменил пленку о миграции птиц на ту, которую сделал сам.

Танцевальная музыка закончилась, и зазвучала медленная песня. Теперь он сидел, сонно позевывая; пришло самое время ложиться спать.

* * *

Майк Делано сидел, наклонившись над своим столом, и рассматривал пустую чашку.

У него было выше головы бумажной работы, и он пытался понемногу разобраться с ней.

Жвачка для ума; ты имеешь возможность думать, пока разгребаешь это дерьмо — а разгрести его нужно было к завтрашнему дню, последнему дню 1992 года.

Единственная проблема заключалось в том, что от него требовалось написать в этих бумагах что-нибудь осмысленное.

Он дошел до рапорта о том, как они извлекали енота из квартиры Линн. Естественно, анализы подтвердили, что он был бешеный. Лаборатория была в этом заранее уверена. Он думал позвонить и сообщить об этом Линн, но после сражения в рождественскую ночь, два их последних разговора носили чисто официальный характер, и они были короткими и формальными.

Две недели назад он видел, как его сестра Клэр кричала на своего сына, который выскочил на дорогу перед идущей машиной. Клэр можно было понять, хотя она выбрала совсем не ту мишень, чтобы излить свои эмоции: «Теперь, когда я знаю, что он не умер, я хочу убить его».

Именно это он и делал сейчас в отношении Линн.

Зазвонил телефон на его столе.

— Делано.

— С Новым годом, — сказала женщина.

— Кто это? — пробурчал он.

— Детектив Абигайль Стерн. Департамент полиции Лос-Анджелеса. Вы, вероятно, хотите продиктовать мне номер вашего факса.

Он выпрямился на стуле.

— Зачем?

— Чтобы получить выполненный с помощью фоторобота портрет Джерарда Джона Сэллинджера. Мужчина, черный/коричневый, шесть-один, один девяносто, дата рождения 11/8/53. Плюс жалоба от 7/2/88, поданная некой Барбарой Элис Хайсмит. Преследование, последовавшее за любовной связью, возможное незаконное проникновение в квартиру, та-та-та, состав преступления не доказан. Постоянные телефонные звонки, та-та-та, и так далее, и тому подобное, а теперь мы переходим к последнему абзацу, из которого мы узнаем, что Барбара Элис получила от этого джентельмена против своего желания несколько комплектов нижнего белья порнографического типа и по его просьбе сделала себе татуировку на бедре.

— Это то, что надо, — сказал Майк, почувствовав, как забилось его сердце. — Именно то.

— Это не все. Компьютер выдал эту информацию после того, как я попросила аналитика ввести в него детали в пяти или шести разных конфигурациях, а портрет прилагался, потому что был составлен для опознания в момент подачи жалобы. Но жалоба была подана не на Джерарда Джона Сэллинджера. Жертва знала его под именем Грега Уолтера.

— Дерьмо собачье.

— А вы думали, что у меня пустая голова.

* * *

В машине, по дороге на Третий канал, Майк настолько остро ощущал присутствие этого факса на заднем сиденье за своей спиной, что эта бумажка вполне могла бы засветиться, как распятие в столовой его бабушки.

Он бросился бегом к аппарату, чтобы увидеть портрет, как только факс появится, и стоял, с яростью глядя на постепенно выползающие из машины отдельные черты лица: брови, нос, затем губы и подбородок… затем снова посмотрел на губы.

Узкая верхняя, очень пухлая нижняя, большой сам по себе рот, такой, какой бывает у кинозвезд.

Он долго не мог оторвать от него свой взгляд.

Мысль о том, чего касались эти губы, причиняла ему большую боль, чем он мог ожидать.

Подошел Говард Ландрау, чтобы посмотреть, что это его так заинтересовало.

— Алек Болдуин? — спросил Говард.

— Иди в задницу.

— Так кто же это?

— Выродок по имени Джерард Джон Сэллинджер. Известен нам под именем Грега Альтера. Онанист, который преследует Линн Марчетт.

— Она его опознала?

— Она сделает это.

Ландрау замолчал, потом осторожно заметил:

— Ты слишком много вкладываешь в это дело.

Майк пожал плечами.

— Большое телевизионное шоу. Начальство давит.

Сейчас, оставшись один и пробираясь сквозь множество машин, как всегда в это время заполнивших бульвар Моррисей, он задал себе тот же самый вопрос.

У него не было необходимости оправдывать тот факт, что он сам лично везет портрет к Линн. Это было обычной практикой — прослеживать реакцию жертвы и быстроту опознания.

Но это было единственное разумное объяснение, которое он мог предложить. Что касается остального, он не был обязан отвечать Ландрау, но лично для себя он должен был кое-что решить.

Он, действительно, уделял делу Линн очень много времени. И энергии: он думал о нем на работе, вне работы, под душем, в супермаркете.

На самом деле, он занимался именно тем, что в разговорах с Линн продолжал классифицировать как невозможное — гонялся за человеком, который официально не считался преступником и совершал преступления, которые таковыми назвать было нельзя.

Даже этот портрет, этот трофей. Теперь, когда он у него есть, что он будет делать с ним дальше? Он с лаем носился по улице, догоняя машину, и, наконец, поймал ее. Но какую пользу он может из нее извлечь? В Департаменте все-таки прислушались к аргументу об угрозе безопасности после случая с енотом и согласились выдать ордер на арест за преследование, но преступление было настолько незначительно, что это не позволило ему отправиться в Лос-Анджелес и произвести арест. Даже, если этот засранец появится у него перед дверью и скажет: «Привет, я — Грег Альтер, а также Джерард Джон Сэллинджер, арестуй меня», ему все равно будет нужно предоставить веские улики и убедить суд.

Безусловно.

Майк остановился на красный свет и посмотрел на свои пальцы, барабанившие по рулю. На углу был магазин 7-Одиннадцать; может, ему следует на минуту остановиться, выпить чего-нибудь холодного и успокоиться, прежде чем проделать последние полмили до здания Третьего канала.

Свет на светофоре изменился, его решение тоже. Он нажал педаль газа и устремился вперед в потоке машин.

Он знал, что он будет делать. Он распространит этот портрет повсюду: в аэропортах, отелях, такси и компаниях по прокату машин; он перекроет любой самый маленький путь, которым этот парень может воспользоваться для переездов между Бостоном и Лос-Анджелесом. Он еще немного надавит на Лос-Анджелес, чтобы они прочесали свое болото. И тем или иным способом он определит местонахождение Сэллинджера / Альтера / Дерьмовского — и поедет в Лос-Анджелес.

И тогда ему не придется оправдываться перед собой или кем-то еще. Он возьмет отпуск и поедет за свой счет. Затем продолжит работу над остальными делами.

А еще он с полной ответственностью скажет, почему он все это делает.

* * *

— Я ненавижу упражнения для плечевого пояса, — сказала Линн.

Элизабет положила полотенце на обитую материалом скамью для упражнений.

— Их все ненавидят. Но мы должны их делать. На этом держатся все остальные мышцы туловища.

— Пояс, подаренный нам природой, — сказала Бернадин с соседней скамьи, на которой она пыталась отдышаться после 150 отжиманий.

Элизабет рассмеялась, но Линн не присоединилась к ее смеху. Она уже не помнила, когда без специально прилагаемых усилий на ее лице в последний раз естественным образом появлялось довольное выражение.

Напряженное состояние, вызванное тем, что она не знала, когда и какую очередную глубинную бомбу подложит ей Грег, плюс давящая на психику необходимость сохранять вид вечносияющей личности — все это приводило к резким головным болям и вибрирующему напряжению в спине и шее.

Совсем рядом на стене висел телевизор, и в данную минуту на экране выступала Опра. У Опры были свои трудности, но она не жила в постоянной зависимости от чьего-то безумия.

— …Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят, — закончила считать Элизабет. — Теперь вы можете отдохнуть. Хорошенько пропотейте в сауне. А вы, Линн, продолжайте работать. Как ваша головная боль?

— Немного получше.

— Правда? Или вы насмехаетесь над тренером?

— Мне действительно лучше. Но через полчаса все снова ухудшится. Я собираюсь вернуться на работу.

Элизабет села на скамью, которую освободила Бернадин.

— Я не люблю влезать в медицинские проблемы моих клиентов. Но может вам лучше посоветоваться с вашим врачом по поводу этих головных болей?

— Они у меня всю жизнь. Все начинается с проблем с зубами или от напряжения. А сейчас уровень моего напряжения начал подниматься до стратосферы.

— Из-за той важной предстоящей записи?

— В частности…

— Я пытаюсь представить себе, на что это похоже, — сказала Элизабет. — Я понимаю, что такое быть всегда на виду и отвечать за других. Мне приходится делать это на работе. Но перед лицом сотен тысяч людей? Я бы не смогла.

Линн вытерла лицо полотенцем. Оно было испачкано остатками грима, нанесенными ею для эфира.

— Дело не в этом, — сказала Линн. — Я хотела этого. Это — привилегия. Я никогда не буду настолько самонадеянной, чтобы сожалеть об этом.

Линн старалась не перекладывать на других свои проблемы с Грегом. Независимо от того, что они говорили, никто не хотел об этом слушать. Эта история сводила с ума, она позорила ее, и они боялись, что она запятнает и их.

Сколько раз на своем шоу она слушала, как ее гости сожалели о тех людях, которые сторонятся столь необходимой им поддержки, а теперь должна была подавлять в себе собственное импульсивное желание отступить.

Но иногда ей казалось, что, если она не выпустит свои чувства наружу, они разорвут ее.

— Я рассказывала вам, — сказала Линн, — о том человеке, который не оставляет меня в покое…

— Это все еще продолжается?

— Это стало даже хуже. Он забрался в мою квартиру и подсадил туда бешеного енота.

— О Боже, Линн!

Рассказывая, Линн искала на лице у Элизабет выражение настороженности, желания держаться подальше от этой грустной истории, но видела только симпатию, смешанную с ужасом.

Элизабет сжала руки Линн.

— Никому нельзя жить с такой тяжестью на душе. Ничего удивительного, что вы так страдаете от боли. Я очень сочувствую вам.

Словно получив силу от ее крепкого пожатия, Линн подавила нахлынувшие чувства.

— Спасибо.

* * *

В сауне Бернадин заправила под шапочку выбившуюся прядь волос и вытянула ноги на дощатой ступеньке.

Вошла Анджела Марчетт. Они поздоровались.

Бернадин гадала, насколько Анджела осведомлена о положении Линн. У Линн с братом были очень близкие отношения, но Бернадин заметила некоторую отчужденность между Линн и Анджелой.

Однако, та беспокоилась о Линн, а поделиться своим беспокойством с Деннисом не могла; разговоры о проблемах Линн приводили его в состояние, очень смахивавшее на сумасшествие.

Прежде чем Бернадин нашла способ заговорить на эту тему, Анджела сказала:

— Как хорошо вы знаете эту Элизабет?

Бернадин с удивлением обернулась:

— Она тренирует меня. У нее это хорошо получается.

— Я имею в виду лично. Она замужем?

— Нет.

— Она ездит тренировать Линн на работу. Вы знаете об этом?

— Да, — сказала Бернадин. — Она и меня там тренирует.

Анджела покачала головой.

Бернадин ждала продолжения, но Анджела молчала. Наконец, она спросила:

— А в чем собственно дело?

— Ну, — сказала Анджела, — я думала вам будет небезынтересно узнать, что она, похоже, интересуется чужими мужьями.

* * *

Когда Линн вернулась в здание Третьего канала, те, кто работали днем, уже ушли. Приемная перед ее офисом была погружена в полумрак. Но, когда она вышла из лифта, ей было достаточно одного мгновения, чтобы понять, что там на стуле сидит Майк Делано.

Когда она приблизилась, он встал:

— Мне сказали, что вы в гимнастическом зале и что вернетесь. Я решил подождать.

— А в чем дело? — холодно спросила Линн.

Он кивнул на папку.

— Хочу кое-что показать вам. Давайте пройдем в офис.

Она впустила его и включила свет. Изнеможение, последовавшее за расслаблением, неожиданно пропало; внутри нее снова пульсировала головная боль. Ей было трудно смотреть на него. Она хорошо помнила тот момент осознания чего-то, еще не совсем понятного, в рождественскую ночь после того, как он осматривал ее руки; она все еще злилась на него за то, что он, как ей казалось, пытался воздействовать на нее в то время, когда она была так уязвима.

Она предполагала, что эти чувства повлияли одно на другое, но не собиралась их анализировать, а тем более не хотела исследовать нахлынувший на нее потом дурман возникших к нему чувств.

Наблюдая за ней, Майк ждал, когда она перестанет ходить по офису и обратит на него внимание. Когда она это сделала, он открыл папку и протянул ей портрет.

— О! — вскрикнула она, схватив рисунок. Она с изумлением посмотрела на него, затем рефлекторно отодвинула с отвращением подальше от себя.

Майк прищурился. В яблочко.

— Чтобы вы не слишком радовались, — сказал он, — это не такое значительное достижение, как может показаться.

— Почему? Теперь у нас есть вся та информация, которой мы не имели раньше. Его адрес…

— Это пустой номер. После него там было уже двое других жильцов. И, как я вам уже говорил, мы не можем ездить по всей стране, арестовывая людей и доставляя их на противоположный конец континента в случаях, подобных этому.

— Но если вы узнаете его настоящий адрес и начнете следить за ним, это поможет вам схватить его, когда он будет здесь. Вы сможете поймать его за конкретными действиями, и, возможно, обвинить его в чем-нибудь худшем, чем преследование. И если он увидит, что вы занялись им, он может испугаться. Ведь верно? А что эта Барбара Элис Хайсмит? Вы звонили ей? А я могу ей позвонить?

— Я ее еще не нашел.

Линн подошла к окну. Она держала портрет в руках. Майк наблюдал, как она смотрела на освещенные здания, спешащих пешеходов.

Ее волосы были в невообразимом беспорядке: только два гребня из слоновой кости удерживали их, оставляя открытым лицо. Концы прядей были еще влажными после душа. Мягкий на вид, светло-голубой свитер слегка натянулся у нее на спине: или подсел, или своими тренировками она уже наработала мышцы.

Чувствовалось, как под этим свитером она напряжена.

Его рукам хотелось облегчить ей это напряжение. Чтобы их чем-то занять, он резко захлопнул папку, при этом смяв ее.

— Мы собираемся раздать повсюду этот портрет, — сказал Майк. — Копии будут переданы в Кемп-парк, охранникам здесь на станции, в вашем доме.

Линн повернулась:

— Только не в моем доме. Соседи и так уже нервничают. Я не хочу, чтобы мной снова заинтересовались в «Геральд». Мне и так стоило большого труда убедить их, что ничего не происходит.

Он подошел к ней ближе:

— Вы уверены, что не хотите этого? Подумайте еще раз. Я знаю, что вы не хотите привлекать внимание публики к этому случаю, но это чертовски хороший способ заставить полицию заняться этим с большим вниманием и рвением. Если газеты будут забиты сообщениями, что телевизионная звезда находится в опасности, готов поспорить, что мой начальник постарается как можно скорее разобраться с этим делом.

— Я это учла. Но ответ остается отрицательным. КТВ исчезнет из моей жизни так быстро, что я не успею оглянуться. Им нужна сильная, здоровая и собранная ведущая. А не какая-то там жертва. — Она засмеялась, но без улыбки. — А вы не хотите присоединиться к моему веселью по поводу иронии происходящего?

Вместо ответа он переменил тему:

— Вы решили, хотите ли вернуться обратно в свою квартиру?

Он заметил, как она затаила дыхание, а потом резко выдохнула.

— Об этом я тоже думала. Кара говорит, что я могу жить у нее, сколько мне надо, но я и так задержалась у нее. Я хочу установить ту дверь Стэнли, о которой вы мне говорили. После этого я вернусь.

По дороге к выходу три разных охранника проверили его удостоверение личности, но, несмотря на это, они заставили его расписаться в книге посетителей.

Это порадовало его.

Его сводило с ума то, как она была беззащитна. Ему не понравилось, что она решила вернуться в свою квартиру. Но он знал, что она так сделает. Храбрость так нравилась ему в ее характере.

Он тоже должен был быть храбрым.

* * *

Грег выскользнул из дома Кары незамеченным, унося в кармане пиджака заслуженный приз.

Эта собака действовала на нервы, но была не опасна. Он знал, что она не укусит, но он мог бы обойтись без лишнего шума.

В любом случае, он достал то, за чем приходил, и ему не пришлось ничего делать с собакой.

Большинство его дел обходилось без домашних животных. Он помнил пару птиц, одна из которых была говорящей, и несколько кошек. Женщины на Среднем Западе предпочитали не заводить животных; среди тех, кто жил в Калифорнии, он насчитал десять или двенадцать человек, у которых были собаки. У одного из его любовников была собака, визгливый маленький пушистый шар.

Положил ли он конец этому визгу? Он не мог как следует настроиться на это воспоминание. Но он достаточно четко помнил того мужчину: Бадди, крупный парень, который любил, когда его называли Здоровяком. Он упал к его ногам, как осыпавшаяся куча песка, проколол оба уха, выкрасил волосы на лобке. Его было гораздо легче убедить, чем большинство женщин. И потом вел он себя лучше, чем они; он выл и визжал, когда Грег включил свою систему давления, переезжал с одной квартиры на другую, пока Грег не устал от Бадди и Висконсина и не воспользовался шансом поработать с системой спутниковой связи в Миннеаполисе.

Возможность свободного передвижения была преимуществом как его профессии, так и его призвания. Кроме чистого веселья, которое он от этого получал, Грег любил ту дополнительную остроту, которую эти переезды придавали его делам, предоставляя возможность держать людей в неведении по поводу того, где он на самом деле живет — так как он нигде не жил подолгу и мог использовать легальные переезды, чтобы, к примеру, воровать настоящие квитанции Федерал Экспресс, и, если этого требовала ситуация, быстро перебираться на новое место. Плюс всегда имелся свежий материал для отбора.

У него вовсе не было намерения так растягивать эпизод с Линн. Откуда он мог знать, когда начал следить за ней в Бостоне, что ему предоставится возможность сопровождать ее всю дорогу до Лос-Анджелеса? И даже встретить ее в ресторане «У Джеффри»?

Но поездка в Калифорнию неожиданно принесла ему определенную выгоду. Она была больше, чем просто громадное веселье, которое он получил, рассказывая свою вымышленную историю и с легкостью убедив их в том, что живет на Западном побережье. Это была блестящая идея воспользоваться возможностью и устроить так, чтобы знакомство произошло именно там.

Он прошел мимо группы людей, которые ожидали сигнала, чтобы перейти улицу, и желали друг другу счастливого Нового года. Он улыбнулся им, а они заулыбались в ответ.

Все были счастливы в канун Нового года.

Время перемен, новый год, новая страница в жизни.

В прежние дни, когда он жил среди соломенных рабов, они считали его сумасшедшим, когда он говорил что-нибудь подобное. В его семье не считали начало Нового года событием, для них это была просто ночь, в которую они пытались заснуть под долетавший из большого дома шум, чтобы проснуться утром и вернуться к своей бесконечно однообразной жизни.

Что ж. Он доказал идиотизм их поведения — в многочисленные кануны Нового года, и в бесчисленном количестве других случаев.

И продолжал доказывать в каждом восхитительном деле, при каждой прелестной шутке.

* * *

Кара смотрела, как Линн подвязывает фартук.

— Ты очень похудела.

Из холодильника Кары Линн достала банку креветок.

— Я знаю, — с грустью сказала она.

Ники прыгал около их ног.

— Не стони. Я бы хотела также похудеть. Ники, успокойся. Он сегодня такой приставучий.

Линн выложила креветки.

— Нет. Нет, тебе это не надо. Тот ад, в который я попала… ни потеря веса, ничто другое не стоят такого.

— Я не это имела в виду. Я только хотела сказать, что ты хорошо выглядишь. Этот Майк Делано не может глаз от тебя оторвать.

У Линн вспыхнули щеки, но она сказала:

— Это его обычная манера. Он на всех смотрит.

— Если он на всех смотрит так, как на тебя, то его когда-нибудь побьют. В любом случае, отвращение к самому себе является составной частью существования в роли жертвы, ты помнишь об этом?

Некоторое время они работали молча, занимаясь приготовлением ужина.

— Мы уже привыкли готовить вместе, — сказала Линн.

Кара кивнула.

Линн потянулась за чесноком:

— Как нам удалось выбраться из этого безумия?

— Это было очень трудно. И слишком много глупостей. Особенно с моей стороны.

— Ты не должна…

— Я говорю не только о Греге. Я до сих пор чувствую себя виноватой за то, что сомневалась в тебе. Я имею в виду — ну, это звучит ужасно, если учесть через что тебе пришлось пройти, но… я завидую. Ты, Бернадин и все остальные принадлежите к избранному обществу худых фанатов физических упражнений; я же явно слишком толстая. Вы все говорите так, словно меня не существует.

— Прости. Я не…

— Я постоянно вишу на телефоне, а тебя показывают по телевизору; удачливую, сильную и неотразимую. Мне кажется, что ты участвуешь в каком-то захватывающем фильме, а я сижу в зрительном зале.

Слезы полились из ее глаз. В замешательстве Линн бросила доску для резки и обняла Кару.

— Не плачь. Ты же никогда не плачешь.

— Я знаю.

— Ты всегда говорила, что не хочешь работать в эфире.

— Не хочу. Я просто хочу достичь такого же выдающегося успеха в моей работе, какого ты достигла в своей.

— Но ты достигла его. Лишь благодаря тебе программы имеют такой успех. Я могу работать только с тем материалом, который даешь мне ты. И все это знают. Если бы не ты, у нас не было бы никакого пробного показа, — Линн поморщилась. — Если мы сделаем его.

— Сделаем.

Линн потерла глаза. Когда она просыпалась по утрам, стремясь поскорее попасть на работу, все ее чувства были сконцентрированы на одной пугающей проблеме: что может случиться в студии. Непредсказуемые моменты, когда они возникали, придавали ей новые силы в ее удивительном контакте со зрителями и приносили шквал аплодисментов.

Теперь же эти сюрпризы, на работе и в личной жизни, использовались, чтобы ослабить ее.

Она уже не могла полностью полагаться на те качества при ведении шоу, тот набор навыков, которые оттачивала годами.

Не было ли эгоизмом с ее стороны настаивать на проведении пробного показа независимо ни от каких обстоятельств? Обладала ли она тем, что было необходимо для этого; тем, что была должна всем заинтересованным людям?

— Я не уверена. Я начинаю думать, не следует ли нам отложить…

— Послушай, Линн. Ты должна сделать этот показ. Если ты не сделаешь, ты признаешь свое поражение. Мы примем все мыслимые и немыслимые меры, чтобы защитить его. Мы будем менять студии, мы наймем в десять раз больше охранников, будем держать в секрете все переговоры. Но не позволяй Грегу растоптать твой пробный показ.

* * *

Позднее, выйдя из-под душа, Линн посмотрела на часы в ванной. Двенадцать сорок пять. Звуки рожков на улице прекратились.

Она сняла шапочку для душа и распустила волосы по плечам.

«Этот Майк Делано не может глаз от тебя оторвать».

Что делает Майк сегодня вечером?

Ее воображение немедленно нарисовало ей картину вечеринки.

Яркая и возбуждающая, мужчины и женщины полицейские. Много алкоголя и быстрая, пульсирующая музыка.

А может быть совсем по-другому. Возможно, он проводит ночь с одной женщиной.

— Хочешь немного замороженного йогурта? — крикнула Кара, и Линн с облегчением избавилась от своей фантазии и схватила ночную рубашку.

* * *

— Одна из трех, — повторил Майк, поднимая пальцы.

— Что одна из трех? — спросил еще один полицейский, присоединяясь к группе, в которой стоял Майк.

— Одна из трех женщин, обращающихся в травмотологические пункты по всей стране, попадает туда по причине жестокости в быту.

— Ты шутишь. Это что новые данные?

— А я хотел бы знать, — сказал кто-то еще, — неужели положение всегда было таким плохим. Участились ли случаи такой жестокости? Или теперь мы лучше их распознаем и учитываем?

— Лазанья готова, — крикнула Грейс Ландрау из кухонной ниши.

Все двинулись в ту сторону, и Майк последовал за ними, взяв тарелку и наполнив ее едой. Он весь вечер жевал чипсы и не был голоден. Он съел немного лазаньи, которая была так себе, а остальное доел через силу.

Вечеринка закончилась почти сразу после еды.

Автобус был забит возбужденными вертящимися учениками колледжей. Он подумал о том, что должен порадоваться тому, что они едут здесь, а не управляют машиной. Но в эти праздники у него было не совсем радостное настроение, и его терпимость к радости других была не безгранична.

Направляясь к дому, он на минуту остановился у бара Нэнси Джин, а затем вошел в него. Бар был забит людьми, и он уже собрался уйти. Но Нэнси Джин увидела его и протянула свои руки для объятия. Затем, заметив его настроение, она отвела его за пустой столик в углу, находящийся подальше от танцевальной площадки и освещенный таким тусклым светом, что казалось, будто ты попал в купе поезда.

Он надеялся, что пирушка развеселит его, но этого не случилось. Ему не было грустно, но он ощущал беспокойство и непонятное ожидание, словно он ворочался в кровати и не мог найти удобное положение.

— Видела твою подругу по телевизору, — сказала Нэнси Джин. Она поставила на стол пиво и тарелку с сухими крендельками, посыпанными солью. — Она говорила со специалистами по питанию о жирах. О тех продуктах, в которых они содержатся. Поэтому я теперь подаю эти крендельки вместо арахиса. Скажи ей об этом.

— Хорошо, — сказал Майк.

— А лучше приведи ее сюда, и я сама ей это скажу.

Наблюдая за тем, как она пробирается через толпу, он заметил, что его ощущение дискомфорта значительно усилилось.

Он ел крендельки, сначала по одной штуке, с полным безразличием, затем начал поглощать их с жадностью.

Он так еще и не сдержал обещание, данное самому себе.

Он сделал только пару глотков пива, а тарелка с крендельками уже опустела. Он поднялся, чтобы сходить за новой порцией, но наполовину приподнявшись со стула, понял, что это был всего-навсего очередной предлог для отсрочки решения.

Он опустился обратно на стул.

Он обещал себе с полной ответственностью признаться, почему он так настойчиво занимается делом Линн.

Было глупо продолжать играть с самим собой. Оттого, что он будет это игнорировать, ничего не исчезнет. По крайней мере, если он произнесет это, то сможет перейти к следующему этапу этого процесса — решению проблемы, как бы это ни было печально.

Итак. Почему он это делает?

Потому, что он любит ее.

Он закрыл голову руками и тяжело вздохнул.

 

Глава тринадцатая

 — Вы не хотите, чтобы я вошел туда вместе с вами? — спросил Майк.

Линн посмотрела на новые ключи, которые держала в руке, потом подняла глаза на него:

— Если вы не против.

Он открыл перед ней дверь офиса.

Она повела машину к дому, Майк следовал за ней. Он показал ей, как обращаться с новой дверью, семь металлических прутьев на внутренней стороне двери и замки на внешней стороне, которые выглядели самыми обычными, но каждый из которых требовал отдельного ключа и серии поворотов.

— Найдите пять лишних минут перед уходом на работу или куда-либо еще, — сказал Майк, — потому что вам необходимо проверять их безопасность с наружной стороны.

Когда дверь была открыта, она неуверенно остановилась, а потом вошла в квартиру.

— Здесь пахнет больницей, — сказала она.

— Это дезинфицирующий препарат. Ваш запах вернется сюда очень быстро. Вы знаете про кошек?

— Что? — Она осмотрела прихожую, прошла в гостиную.

Майк закатил глаза. Он разболтался как малолетка с цепочкой на шее в баре для холостяков. Он замолчал, надеясь, что она не станет продолжать этот разговор, но она повернулась к нему:

— Что я должна знать о кошках?

— Им необходимо помечать своим запахом незнакомые предметы, чтобы чувствовать себя среди них уютно. Если вы принесете к себе бумажный пакет и бросите где-нибудь, а кошка будет весь его обтрагивать лапами, значит она хочет, чтобы он пах ею.

— Вы никогда не бросите бумажный пакет где-нибудь, — сказала она, удивив его своим ответом.

Она обошла гостиную, вглядываясь в ковер. Прошла через кухню. Майк следовал за ней на некотором расстоянии, чтобы дать ей возможность заново привыкнуть к своей квартире.

Она вошла в спальню. Он хотел задержаться, но одновременно хотел посмотреть ее. Он выбрал компромиссное решение, остановившись в дверях и оттуда осматривая комнату.

Если остальная часть квартиры выглядела элегантной и даже шикарной, то спальня, видимо, была ее укромным уголком. Семейные фотографии, гладильная доска, которую она, похоже, никогда не собирала. Большая, мягкая с виду кровать.

Когда его взгляд остановился на ней, она стала центром его внимания.

Кровать была аккуратно заправлена, но его воображение мгновенно привело ее в беспорядок, нарисовало ее, лежащей обнаженной на простынях в цветочек. И снова, как в тот раз, когда ту проклятую фотографию передали ему по факсу, его тело задрожало от желания крушить все, что попадается под руку.

Он наблюдал за тем, как Линн ходила по комнате. Она открыла шкаф, и ему показалось, что он заметил в нем рукав того платья, о котором писал Грег, с острыми украшениями.

Она вышла, пройдя мимо него, и он быстро отступил назад, почувствовав запах ее духов.

Он понял, что, даже несмотря на запах дезинфекции, спальня хранила ее запах, он легким дуновением вылетел оттуда за ней, словно она усилила его своим присутствием.

Его грудь заболела.

Она прошла снова на кухню, заглядывая во все углы. Автоответчик стоял под телефоном. Она нажала кнопку прослушивания.

— Итак, привет, — произнес мужской голос.

Майк вопросительно посмотрел на Линн, и она пояснила:

— Мой брат.

Сообщение продолжалось:

— Просто хотел поприветствовать тебя дома. Надеюсь, что с тобой все в порядке. — Голос был обеспокоенным.

Затем:

— Мисс Марчетт, говорят из офиса доктора Гуриана. Ваша коронка готова. Позвоните, пожалуйста, чтобы записаться на прием.

Затем послышался писклявый детский голос:

— Не надо, пожалуйста, не делайте мне больно! Нет, нет, не-е-е-е-е-т! О, это так больно!

Майк увидел, как на лице Линн удивление сменилось беспокойством, а потом ужасом, когда голос продолжил:

— Пожалуйста, я всего лишь маленький бурундук, не убивайте меня!

Затем послышался хрип.

— Нет. Нет, — сказала Линн, бросилась к двери на террасу и распахнула ее. Майк побежал за ней, почувствовав как ее крик пульсирует внутри него.

На террасе, окруженный остатками семян, лежал Чип; его шея была сломана при помощи одного из колец для салфеток с портретом Элизабет Тейлор.

* * *

Она плакала в объятиях Майка. Его свитер промок от ее слез. Его переполняли чувства от прикосновения ее волос к его подбородку, от ощущения ее тела под своими руками: ее кости, и мышцы, и рыдания, которые исходили из самой глубины ее естества.

В конце концов, когда она успокоилась настолько, что он смог усадить ее, он взял на кухне пакет, вернулся на террасу и положил в него бедное животное.

Он знал, как она любила его, раза два она рассказывала об этом, как она кормила птиц и этого смелого бурундука.

Итак, теперь появился еще один штрих к портрету этого психа. Потому что было ясно, что он забрался на террасу со стороны улицы.

Неужели этот гад был альпинистом?

Но кем бы он ни был, стало ясно одно: за последнюю неделю он дважды пересек страну, а во второй раз его фотография была во всех аэропортах и агентствах по прокату машин.

* * *

— Вам следует переехать, — сказал Майк.

— Я не буду переезжать. Ему придется взорвать здание, чтобы выгнать меня из него.

Она потерла шею. Головная боль медленно поднималась вверх по затылку, сверлящая и безжалостная.

Сегодня вечером ей придется что-нибудь принять.

Ее сердце болело за Чипа, и ее переполняло вызывающее слабость сознание того, что ей нанесли удар с еще одной стороны.

— Это его голос на пленке?

— Думаю, да. Чей еще он может быть? — спросила она.

— Я просто хочу, чтобы вы его опознали, если, конечно, можете это сделать. Тогда мы будем знать.

— Мы и так знаем.

— Да-а.

Несколько минут они молчали. Наконец Линн сказала:

— Слава Богу, вы оказались здесь сегодня вечером.

Майк посмотрел на нее. На ее лице были видны высыхающие слезы, в глазах читались отчаяние и опустошенность; это был тот взгляд, который он встречал у подростков, доросших до возможности понимания того, что ничего хорошего в их будущем уже не будет.

Ему захотелось снова обнять ее.

Он должен был убираться отсюда к чертовой матери.

— Я должен идти, — сказал он.

Она повернулась к нему. Она ничего не сказала.

Он показал на дверь, ведущую на террасу:

— Мне не нравится, как вы на это отреагировали. Почему бы вам не вернуться на сегодняшний вечер к Каре?

— Нет. Я хочу остаться дома. Я не собираюсь смиряться и позволять ему отбирать у меня все по маленьким кусочкам.

Он покачал головой.

Она сказала:

— Что вы сделали с его телом?

— Пока что оставил там, в пакете. Я заберу его с собой.

Она снова начала плакать.

— Я не могу поверить, что больше никогда его не увижу. Не буду кормить его.

Она уткнулась в свои руки. Ее плечи вздрагивали.

Он вспомнил их изгиб.

Ему действительно следовало убираться отсюда.

Но после этого все мысли оставили его голову, и он просто подошел к ней, поднял ее с дивана и прижал к себе; и на этот раз все было по-другому.

В этот раз она не просто опиралась на него, а была с ним, отвечая на его объятие, крепко прижимая его к себе.

Она пододвинулась к нему еще ближе. Их тела соприкасались по всей длине.

Он затаил дыхание, не веря тому, что чувствует ее, не веря их близости.

Но она притянула его к себе еще немного. Спрятала свое лицо на его груди. А потом отклонилась, чтобы посмотреть на него, и он увидел ее печальные глаза, открытый рот и дорожки от высохших слез на ее коже.

Бессознательно он взял ее голову в свои руки и поцеловал ее.

Он не мог даже представить вкуса ее рта, до тех пор пока не попробовал его.

Ему казалось, что он участвует в фильме, режиссером которого является сам, перепрыгивая с места участника на место зрителя и обратно.

Там, где были ее руки, его спина горела.

Его собственные пальцы держали буйные пряди ее волос, приглаживая их, словно он надеялся, что, усмирив их, он сможет повлиять на ситуацию.

Но это было смешно, потому что она уже вышла из-под контроля и с каждой секундой выходила все больше.

* * *

Спина Майка задвигалась под руками Линн. У нее возникло желание просунуть руки под его свитер и почувствовать теплоту кожи, но она не поддалась этому искушению.

С одной стороны, прижавшись к нему всем телом, она чувствовала, что они принадлежат друг другу. А с другой, — она ощущала себя в дурном сне.

Его язык был у нее во рту, его руки гладили ее волосы. Она чувствовала, как в его груди бьется сердце. Его лицо было шершавым от того, что он с утра не брился. Она дотронулась до его шеи. Растущие там волосы были на удивление мягкими. Она поймала себя на том, что все сильнее прижимается губами к его рту в надежде, что это снимет ее боль.

Она снова заплакала, целовала его и плакала.

* * *

Майк услышал ее всхлипывания, почувствовал, как задрожал ее рот. Подобные звуки просились из его груди, но он сдержался. Он должен был максимально держать себя в руках. Но с каждой секундой, с каждым прикосновением он соскальзывал все дальше в пропасть.

Она снова всхлипнула, и он почувствовал, как на ее лице появились слезы, превратившись в неотъемлемую часть этого бесконечного поцелуя. Он оторвался от нее и вытер ей лицо большими пальцами.

Она вновь потянулась к нему. Сквозь ее шерстяную юбку он почувствовал, как ее бедра прижались к его. Она слегка потерлась о его пах.

Он чувствовал, что теряет рассудок.

Он обхватил ее ягодицы одной рукой и прижал ее к себе еще крепче; и теперь он уже не мог сдерживать своих стонов. Если бы он остался настороже, он бы почувствовал легкое сопротивление, возникшее в ней, но теперь он был способен отреагировать разве что на взрыв бомбы.

И он продолжал прижимать ее все крепче и целовать все сильнее, пока со сдавленным криком она не вырвалась из его рук.

Она стояла, глядя куда-то мимо него и прерывисто дыша. Его собственное дыхание было тяжелым и таким горячим, словно выходило из топки, и поднималось из самой глубины его груди.

— В чем дело? — наконец спросил он, ощущая острую необходимость получить ответ.

Она покачала головой:

— Я чувствую себя сумасшедшей.

Майк вытер рот.

— Вы были со мной? Что случилось потом?

— Я неожиданно почувствовала… как это бывает в кошмарном сне. Что ты попала в ловушку, пытаешься выбраться из нее и не можешь. — По ее лицу снова потекли слезы, и она со злостью вытерла их.

Майк подошел к двери на террасу, распахнул ее и вернулся с пакетом. Он взял свою куртку.

— Извините, — сказала Линн.

Он отмахнулся от ее слов.

— Вы уверены, что хотите сегодня остаться здесь? Не лучше ли вам поехать к Каре?

— Нет.

Он снова махнул рукой и вышел.

Линн услышала, как открылась и закрылась дверь лифта, снова начала плакать и остановила себя.

* * *

Ей ничего не снилось, но она постоянно просыпалась. Образ Чипа не появлялся в снах, но возникал в ее голове каждый раз, когда она просыпалась. Она не могла перестать представлять, как Грег устраивает засаду на бедное животное, хватает и убивает его. Как забирается на террасу и оставляет его там, чтобы она нашла его, лежащего среди семян.

Может быть, ей следовало вернуться к Каре. Но ее удерживало одно чувство. Чем больше в ее жизнь пытался влезть Грег, тем крепче она держалась за то, что оставалось.

Слава Богу, Майк был здесь.

Ей не хватало его, но в то же время ей было приятно ее одиночество.

Теперь страх за свою безопасность и ясность рассудка не оставлял ее ни на секунду. Для трепетных, пугающих реакций и побуждений просто не было места в ее душе.

Она не знала, как дошла до этого, и, тем более, как дошел до этого Майк. Неужели он пользовался ситуацией, реализуя ее возможности в разных направлениях?

Часть ее естества помнила теплую близость их тел. Другая противилась этому и была напугана.

И ее голос звучал громче.

Январь 5, 1993

Как плохо, что у Линн не было счастливого Нового года.

Мне нравится, что она никогда не знает, с какой стороны ждать следующего сюрприза.

Мне нравится наблюдать, как она сжимается под ударами.

— Я не помню, как были упакованы кольца для салфеток и могли ли мы заметить, что одно из них отсутствует, когда я принесла их тебе, — сказала Линн.

Кара покачала головой:

— Возможно, его не было уже тогда.

— Он с самого начала знал, что эти кольца для салфеток куплены для моей лучшей подруги. Поэтому он и взял одно. Он знал, что ему предоставится случай использовать его, чтобы внести разлад в наши с тобой отношения.

Вошла Пэм:

— Я разговаривала со студиями, которые Кара указала в списке для пробного показа. Я выбрала из него две. Обе оборудованы для спутникового вещания. Но «студия-Ревер» предпочтительнее с точки зрения безопасности.

Зазвонил телефон, и Пэм сняла трубку.

— Детектив Делано, — сказала она Линн.

Линн почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, и отвернулась, чтобы Кара не заметила этого.

— Привет. Спасибо, не слишком плохо. Четырнадцатого февраля, но в три часа в следующую пятницу мы устраиваем совещание, чтобы обсудить структуру программы с вами и другими гостями. Нет, с записью ясности пока еще нет. Деннис оставил этот вопрос на мое усмотрение, а я еще не приняла окончательного решения. Но, в любом случае, мы продолжаем работу в этом направлении. Хорошо. Пока.

— Мне так и не удастся отговорить тебя от его участия в эфире? — спросила Кара.

— Нет.

— Он пользуется случаем. Он жаждет славы.

— Он — профессионал в вопросах плохого обращения с детьми. У него есть знания и опыт, которыми он может поделиться. И я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, если там будет детектив.

* * *

У Денниса был грипп. Его руки горели, глаза опухли, мысли перескакивали с предмета на предмет.

Он лежал в постели и смотрел, как Дэн Ратер выполняет свою тяжелую работу ведущего вечерних новостей. Дэн читал все сообщения так, словно они представляли собой трагедии с мировыми последствиями, даже если речь шла о футболе.

Пока он так лежал, случилась странная вещь. Он превратился в Дэна. Он, Деннис Оррин, вел программу новостей.

Он видел себя склонившимся к камере именно с той долей властности и симпатии, какая была для этого необходима. Видел фрагменты изображения с вмонтированным в него своим собственным лицом.

Вошла Бернадин, прервав его видение.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Нечто среднее между ужасным состоянием и смертью.

— Тебе что-нибудь принести?

— Нет, черт побери! Я вышвырну все, что ты сюда принесешь.

— Не капризничай.

— Извини, — сказал он, но это прозвучало неубедительно.

* * *

— Что это, черт возьми? — спросил Майк у Линн.

Он взял со стола лицензионную табличку для детского велосипеда.

— Это мое, — сказала Кара. — Моему племяннику на день рождения.

— Купите что-нибудь другое. А это уничтожьте. Если не хотите, чтобы какой-нибудь извращенец прихватил его.

— Я на самом деле не думаю.

— Вы не слушали то, что я говорил на вашем совещании? Я подчеркивал, что нельзя детям нашивать на одежду бирки, давать лицензионные таблички или что-нибудь другое с их именами.

Они сидели в офисе Линн после совещания, которое проходило в конференц-зале Третьего канала. Кара вкратце объяснила структуру программы гостям, которые не были знаменитостями: Майку и женщине-офицеру полиции; работнику службы социального обеспечения; администратору нью-йоркской горячей линии для детей, подвергавшихся жестокому обращению; гипнотерапевту, который занимался детьми, выжившими после попытки самоубийства, и Мэри Эли.

— Хорошо, — сказала Кара.

— Надеюсь, это согласие не притворное. На улице шатаются настоящие монстры.

Кара ушла, оставив Майка и Линн одних. Чтобы избежать возможного молчания, Линн сказала:

— Похоже, вы пытаетесь настроить против себя всех моих подруг? Кара сказала, что вы накричали на Мэри.

— На маленькую блондинку? Да, накричал. Она начала экзаменовать меня на тему о том, что мы делаем для вашей защиты.

— И вы защищались.

— Я защищал вас. Эти вопросы были не так просты, как могло показаться. Она недостаточно серьезно воспринимает вашу ситуацию.

— Что дает вам право…

— Вам следует быть чертовски довольной…

На столе Линн зазвонил телефон. Попросили Майка. Когда разговор был окончен, он сказал:

— Это звонили из моего офиса. Меня не будет на работе с завтрашнего дня до понедельника. Основная причина моего появления в вашем офисе после совещания — это сообщить вам, что я уезжаю в Лос-Анджелес, чтобы поговорить с Барбарой Элис Хайсмит.

Линн открыла рот от изумления:

— Вы нашли ее?

— Лос-Анджелесские полицейские нашли.

— Я тоже хочу поехать.

Он не ожидал этого.

— Нет.

— Я оплачу все сама.

— Дело не в деньгах.

Мысль о проведении вместе с ней трех дней, о том, что во время путешествия он будет вынужден оставаться с ней наедине, была просто нелепой. После того памятного вечера в ее квартире он разработал план, как отделить себя от нее, от тех чувств, которые он испытывал к ней. Как дюйм за дюймом подвести себя к решению продолжать их отношения только на профессиональной и дружеской основе. И точка.

Но она настойчиво умоляла. Он посмотрел на ее лицо, которое стало еще тоньше и бледнее за те полторы недели, что он не видел ее. Впервые за долгое время она была так оживлена. Он не мог даже признаться, что поездка была неофициальной.

В конце концов, он не имеет права запретить ей это.

* * *

Квартира Барбары Элис Хайсмит находилась в бежевом трехэтажном доме на бульваре Кресчента в Глендейле. Около дома был внутренний дворик с лимонными деревьями и тремя столиками для пикников.

Барбара была женщиной около тридцати пяти лет, довольно высокой, с длинными, но слегка полными ногами. У нее были прямые каштановые волосы, которые она заплетала в косу, и чудесная свежая кожа. Одета она была в джинсовую юбку и широкую блузку оливкового цвета.

— Вы работаете на телевидении. Я видела вас, — сказала Барбара Линн, когда открыла дверь. — Я думала, это для того, чтобы найти Грега Уолтера. Если это должно быть интервью…

— Нет, нет, нет, — сказала Линн. — Я здесь, потому что я тоже его жертва. Я знаю его под именем Грега Альтера.

С этого и начался разговор. Она познакомилась с Грегом в пляжном клубе в Монтерее, и они начали встречаться.

— Сперва это было великолепно, — сказала Барбара. — Он был так очарователен и добр. Он покупал мне дорогую одежду. У него были чудесные отношения с моими друзьями. А через некоторое время это стало отдавать похотью. Он хотел заснять нас на видеокамеру, когда мы занимались любовью. Он хотел попробовать все возможные позы и способы и считал, что я слишком нервно к этому отношусь, когда я не хотела этого делать.

Майк спросил:

— Как это закончилось?

— Это не закончилось. Тогда, когда я этого хотела. — Ее глаза стали пустыми. — Он не оставлял меня. Он присылал мне порнографические вещи. Белье, которое я раньше отказывалась надевать. Он постоянно звонил мне и вешал трубку, иногда всю ночь напролет. Но, когда я пыталась ему дозвониться, линия всегда была занята.

— Помните номер?

— Я никогда его не забуду — 543–1288. — Она повернулась к Линн. — Полиция сказала, что вы тоже сделали татуировку.

— Сделала. Но это была имитация. Сейчас она сошла.

Барбара подняла юбку. На ее бедре были знакомые губы с буквой Г. Правда, на этот раз буква была квадратной формы.

Барбара сказала:

— Я хотела взять нож и вырезать ее из моего тела. Я и сейчас этого хочу.

* * *

— Я уверена, что было множество других, — сказала детектив Абигайль Стерн. — Она никогда не видела его квартиры; его машины всегда были взяты напрокат на вымышленное имя. Что он говорил о своей работе, не соответствовало действительности. Это похоже на хорошо отработанную систему. И ни один псих не ограничится одной или двумя женщинами и не скажет потом: «Я удовлетворен». Скорее всего большинство из них просто никогда не заявляло об этом.

— Он об этом позаботился, — сказал Майк. — Он умеет очень ловко вселить в человека чувство стыда и вины. Боже, сколько же у вас здесь подобных типов.

— Только не говорите это моему начальству. Оно здесь для того, чтобы заниматься серфингом.

Линн слушала, как они пикировались друг с другом. Детектив Стерн была миниатюрной, хорошо сложенной двадцативосьмилетней женщиной, которая смотрела на Майка оценивающе, хотя он, казалось, этого не замечал. Этот чисто женский интерес вызвал у Линн некоторое возмущение, но она подавила его, вспомнив, скольким она обязана детективу Стерн.

— А каковы шансы, — спросила ее Линн, — найти остальных его жертв? Я хочу знать, что заставляет его остановиться.

Она пожала плечами:

— У нас подрезаны крылья, так же, как у детектива Делано. В частности, потому что на нас не оказывает давления нынешняя выдающаяся жертва. Говоря честно, он может не оставлять вас в покое именно по этой причине. Даже, несмотря на то, что вы не хотите придавать дело огласке, вы все равно остаетесь на виду. Ваша известность превращает его действия в хождение по туго натянутой проволоке.

* * *

— Возможно, она права, — сказал Майк. — Но она также права в том, что чем больше вы будете популярны, тем дальше он будет отступать от вас. Он может быть сумасшедшим, но он должен защищать себя. Какова вероятность того, что какой-нибудь выродок начнет преследовать Опру Уинфри?

— Барбаре Элис Хайсмит пришлось переезжать дважды. Дважды.

— По крайней мере, после этого он оставил ее в покое, — сказал Майк.

— Может быть, во второй раз он просто не смог найти ее.

— Один раз он ее отыскал, мог и снова найти ее, если бы захотел. Просто он достаточно навеселился. И перешел к новому этапу.

Они ехали из полицейского участка на взятом напрокат «Бьюике», обдумывая услышанное за день и чередуя вспышки разговора с долгими периодами молчания.

— Она была такой открытой. Барбара. Я ценю это очень высоко, — сказала Линн. — Слава Богу, я не сделала настоящую татуировку. Не могу представить, что мне пришлось бы жить с ней до конца моих дней. — Она невесело рассмеялась; это была единственная форма смеха, доступная ей в последнее время. — Нет, вы только послушайте меня. Словно я действительно не буду жить с ним вечно.

— Не говорите так, — сердито сказал Майк. — Продолжайте делать то, что делали. Не преувеличивайте ничего.

Они ехали вдоль широких улиц с низкими пастельных цветов домами и экзотическими деревьями и кустарниками. Линн с грустью вспомнила, как впервые знакомилась с Лос-Анджелесом. Тогда он казался ей волшебным ковром, принадлежащим только ей.

Они повернули за угол, и Линн заметила на стекле машины свое отражение. Она выглядела согнутой и запуганной. Ощутив неловкость, она выпрямилась и подняла голову.

— Вы слышали, что Барбара сказала о своем самовосприятии? — спросила Линн.

— Она сказала, что не может смотреть на себя, когда на ней нет одежды.

Линн кивнула: — Я тоже не могу.

Он посмотрел на нее.

— Когда вы были в ванной, — продолжала Линн, — я рассказала ей о том, как Грег купил мне тот купальник, а потом сказал, что мое тело просто выпирает из него. Она сказала, что однажды он крикнул ей, чтобы она вошла в комнату обнаженной. Он знал, что она только что вышла из-под душа. Она думала, что он шутит — ведь он всегда был таким сексуальным и игривым, — и она сделала это. Оказалось, что в гостиной находился мастер, который пришел починить телевизионный кабель.

— О Господи.

— Это еще не конец. После того, как он начал присылать ей вещи, она получила письмо, якобы от телевизионщика, в котором он рассказывал ей, какая она уродливая и толстая. Во всех подробностях.

— Психопат.

— Он забирается в твое подсознание и портит твои представления о себе. Бедная эта женщина.

Майк еще раз осмотрел ее фигуру, которую знал теперь так хорошо. Худые руки и ноги, плоский живот. Невозможно, чтобы обладательница такого тела считала его дрянью. Но все годы, которые он копался в отбросах общества в виде сексуальных преступников и собирал по крохам картину психологического и эмоционального состояния их жертв, научили его, лучше, чем кого-либо другого, понимать то, на что способен мозг человека под влиянием этого состояния.

Они проезжали маленький торговый центр. Он резко повернул к нему.

— Сюда, — сказал он, указывая рукой.

— Куда сюда? Где мы?

— Идите в магазин. Купите себе купальник. Не надо мне ничего говорить. Я дал свое согласие на то, чтобы вы поехали со мной в Лос-Анджелес…

Ему пришлось убеждать ее еще несколько минут, но она сделала это, а он тем временем зашел в аптеку и купил фотоаппарат.

— Разоблачающая терапия, — это все, что он сказал, заводя машину.

Он заехал на стоянку напротив общественного пляжа в Малибу. Он заставил ее пройти в кабинку и надеть купальник.

— Идите вдоль пляжа, — сказал он, когда она вышла. — Я пойду за вами. — Затем добавил явную нелепицу. — Я не буду смотреть на вас.

Снова ему пришлось уговаривать ее, но она все-таки пошла босиком по песку, белая как смерть на фоне местных жителей. Он сдержал свое обещание и смотрел на нее только тогда, когда нужно было навести резкость, и поздравил себя с этим, так как это было так же необходимо для его собственной защиты, как и для доказательства надежности его обещаний.

Он использовал почти всю пленку, которая была в фотоаппарате, фотографируя не только ее, но и наблюдавших за ней мужчин.

Он не был уверен в том, насколько это поможет.

Но это занимало его мысли те долгие мили, которые отделяли его от дома и которые он преодолевал вместе с этой женщиной. И это могло остановить то медленное, но постоянное угасание жизни, которое он видел в ней и которое все время вызывало в нем все большую тревогу.

 

Глава четырнадцатая

— Где она? — спросил Деннис.

— В Лос-Анджелесе. Вернется сегодня вечером, — ответила Кара. — Ты чувствуешь себя уже лучше?

— То так, то сяк. — До этого звонка Деннис принял душ и оделся, собираясь пойти на работу, но потом, когда на пути в гараж его охватила слабость, передумал. — Попроси ее, пожалуйста, позвонить мне, если она с тобой свяжется.

Бернадин слышала, как он в кабинете повесил телефонную трубку.

— Не стоит ли тебе вернуться в постель? — крикнула она.

— Нет.

Она вошла и забрала пустой стакан; ее движения были резкими, и он подумал, что мог бы выбрать другой тон и что он не заслуживает такой чудесной жены. Но затем его мысли ушли в другую сторону, и проблемы снова захлестнули его. Ведущий программы новостей, шоу Марчетт, пробная программа для КТВ.

— Как вообще Линн в гимнастическом зале? — неожиданно спросил он.

— Линн? — Бернадин нахмурилась. — А что тебя интересует?

— Чем она там занимается?

— Тем же, чем и я, в большей или меньшей степени. Работа с тяжестями, движущаяся дорожка, упражнения на полу.

— Она там такая же рассеянная? Не кажется, что она где-то далеко?

— А чего еще ты ждешь? Она мучается и нервничает. У нее постоянные головные боли.

Бернадин ждала, а когда он не стал продолжать разговор, спросила: «Почему?» Но он не ответил.

* * *

Когда они пролетали где-то над штатом Индиана, Майк попросил:

— Расскажите мне снова о том вечере, когда вы познакомились.

— Мы обсуждали это уже раз пятьдесят.

— Все равно расскажите. Мы только что там были; это могло активизировать вашу память. Может всплыть что-то новое.

Поэтому она откинулась в узком кресле и описала все снова: ресторан, Тихий океан и Фермерский рынок. Майк расспрашивал ее о приезде Грега в Бостон. Чтобы сделать себе в этот день приятное, он упустил тему секса и сразу перешел к вечеринке у Мэри, посылкам и звонкам.

Пилот только что объявил, что они пролетают над озером Эри, чтобы желающие могли наклониться к иллюминаторам и посмотреть, когда Майк сказал:

— О’кей, по телевизору идет Мэрфи Браун; он звонит, как вы считаете, из машины?

— Я знаю, что он был в своей машине. Он сам это сказал.

— Давайте пройдемся по разговору.

— Я сказала, что хочу пресечь это в зародыше. Он сказал, что мне не следует этого делать. Он спросил, помню ли я тот вечер, когда мы познакомились, и сказал, что находится в Малибу, рядом с этим рестораном. Он настаивал, чтобы я сказала, как он может снова сделать меня счастливой. Что это было…

— Вернитесь мысленно к этому моменту. Вслушайтесь во все звуки, — сказал Майк. — Он мог сознательно обманывать вас, говоря откуда звонит. Нет ли звуков, похожих на те, что бывают на бензоколонке? Завод? Вы слышите шум океана?

Она постаралась затаить дыхание и почувствовать все, что было тогда.

— Мимо проезжают машины. По звукам похоже, что это — шоссе.

— Он едет по шоссе.

— Думаю, да.

— Поэтому его голос слегка дрожит. Может, связь пропадает.

— Нет.

— Значит, похоже на то, что машина стоит?

— Да.

— Продолжайте.

— Я сказала, что, может быть, это я слишком холодна. И он — и он…

Линн подскочила в кресле.

Майк напрягся:

— Что?

— Именно поэтому я поняла, что машина стоит. Радио, не в его машине; звук появился и пропал, словно другая машина остановилась на секунду. Но, послушайте, я никогда раньше этого не осознавала, но это же было шоу Боба Хемпхилла.

— И что это значит?

— Боб Хемпхилл работает на местной радиостанции. Его можно слушать только в восточном Массачусетсе. Грег не мог быть в Калифорнии! Он был в Бостоне! Он звонил мне из Бостона!

* * *

В течение полутора дней Майк обзывал себя придурком. А кто еще, кроме придурка, потащится на другой конец страны, чтобы узнать, что начинать ему нужно было, возможно, со своего конца?

Затем он начал заново собирать кусочки своей картинки-загадки.

Не считай, что маньяк живет там, где он говорит. Не покупайся на это.

Представь этого маньяка прямо здесь, дома.

Не рассылай повсюду его портрет и не удивляйся тому, что никто не видит его проходящим контроль в аэропорту.

Подумай о том, сколько раз он предположительно приезжал на Восток, чтобы устраивать свои мерзкие штучки. Подумай, как это могло быть по-другому.

И не просто смотри в другом направлении. Думай в другом направлении. Заберись в шкуру этого маньяка и посмотри на все его глазами и таким образом найди его.

* * *

Он выглядит так же плохо, как я, подумала Линн, рассматривая неестественно выступающие скулы и белую как мел кожу Денниса. Костюм висел на нем мешком, а на лбу выступил пот.

— Кара сказала, что ты был расстроен тем, что меня не было в понедельник, — сказала она.

Деннис вытер лоб.

— Это не из-за твоего отсутствия. Всем известно, что ты живешь почти на пределе. А я не нахожу себе места. А еще… я чувствую, что теряю с тобой внутренний контакт.

— О, Деннис.

— С тобой все в порядке, Линн? До какой степени я должен беспокоиться?

Линн заколебалась. Они смотрели друг на друга через громадный рабочий стол очень занятого человека, заваленный пленками и ужасно важными бумагами.

Она не была точно уверена в том, о чем он спрашивает, но предполагала, что это и не было обязательным. Деннис всегда был ее другом и союзником, но в то же время он был человеком, который сидел на другом конце этого стола размером с океанский лайнер, и если бы ему пришлось сознательно проявить твердость для внесения ясности, он так бы и сделал.

В данной ситуации, не зная нужного направления, она получала право выбирать его сама.

Она была бы счастлива сейчас поспать хотя бы три часа подряд без нервных подскакиваний, но она не стала бы ему это говорить.

Она больше не ступала на эскалаторы, потому что боялась падений, но к чему было упоминать об этом?

Выходя на улицу, любую улицу, она смотрела во все стороны, но все же чувствовала, что ее преследуют. Она не могла пройти от своей машины до двери квартиры или от такси до офиса, не думая о том, что за ней тайно следят чужие глаза. Но она не стала бы беспокоить этим Денниса.

Боли в ее голове напоминали метеоритные дожди. В снах, когда ей удавалось заснуть, она видела валиум, который лежал в баночке из-под икры. Но как раз этого Деннису и не надо было слышать.

— Если ты имеешь в виду, к какому решению я склоняюсь в отношении пробного показа, — сказала она, откинувшись, — я все еще думаю. А понедельник я отработаю.

После работы Линн поехала в клуб «Брум». В ее дипломате лежали пять таблеток тиленола с кодеином, завернутые в гигиеническую салфетку.

Она занималась уже минуту и двадцать три секунды, когда появилась Бернадин.

— Как поживаешь? Удачно съездила?

Линн испытала сильное искушение рассказать всю правду. Хоть немного облегчить свои страдания. Бернадин умела вовремя предложить поддержку и понимание, именно тогда, когда Линн нуждалась в этом. А сейчас это ей было крайне необходимо.

Но она не могла, смело удержав профессиональную оборону перед Деннисом, вывалить все свои страхи на его жену. Поэтому она ответила:

— Это долгая история. Почему бы тебе не рассказать, как ты живешь?

— У меня все в порядке.

Но это было не так, и каждый мог заметить натянутую улыбку и скованные движения. Даже Линн.

— Как тебе Деннис? — спросила Бернадин.

— Не слишком хорошо. Но эта простуда иногда просто убивает.

— Я имею в виду его настроение. В последнее время он очень изменился.

— У него много проблем. «И одну из них добавляю ему я», — виновато подумала Линн.

— Возможно, я превращаюсь в нервноприпадочную жену, но, сама знаешь, он путешествует, и он все больше времени проводит на работе, а когда возвращается домой, он мечется, как дракон в клетке… — Она на секунду замолчала. — Деннис не мог завести другую женщину?

Линн повернулась к Бернадин, выпустила из рук перила, а потом снова поймала их.

— Ты это серьезно?

— Да, серьезно.

Линн думала о том, как ответить. Деннис был человеком, которого она меньше всего могла заподозрить в измене. Кроме того, у него бы просто не хватило на это времени.

Она решила сказать просто то, что думала.

— Вы с Деннисом очень близки. У таких пар иногда возникают периоды, когда они на некоторое время как бы отходят друг от друга.

«А теперь послушай мое личное мнение, — подумала она. — как калека будет учить здорового».

— Я думаю, что он в таком тяжелом положении, что, возможно, срывается на тех, кто есть под рукой. Я не верю, что тут замешана женщина. Ради Бога, Бернадин, говоря между нами, каждую секунду своего дня он проводит либо с тобой, либо со мной.

* * *

Линн закончила первую серию выжиманий, и Элизабет забрала у нее штангу. Она села, чтобы отдохнуть, и увидела входящего в зал Майка Делано, который держал в руках конверт.

— В офисе сказали, что вы здесь. Я принес копии статистических данных, которые вам нужны для записи. Мне не хотелось оставлять их в том послеураганном нагромождении, которое вы называете своим рабочим столом.

Элизабет протянула ей штангу:

— Не останавливайтесь слишком надолго.

Немного смущаясь, Линн легла обратно и продолжила выполнение своих упражнений. Она чувствовала критический взгляд Майка.

— Для нее это слишком легкий вес, — заметил Майк.

— Это… сделано специально, — сказала Линн между жимами.

— Максимальный вес, который я ей даю, — это спиральная штанга с пятифунтовиками, — сказала Элизабет, добавляя на каждый конец штанги по кольцу весом в пять фунтов.

Майк осмотрел зал, подошел и взял прямую штангу.

— Эта весит сорок пять. Вы ее выжмите с легкостью.

— Я не хочу иметь сильно развитую мускулатуру.

Элизабет отреагировала:

— Женщинам требуются многочисленные повторения выжиманий при более легкой нагрузке. Эти тяжелые штанги предназначены для наращивания силы, а не для поддержания тонуса и костной массы. Я не использую их, и мои клиенты тоже.

— Она могла бы использовать их для обратных жимов.

— Обратные жимы дают слишком большую нагрузку на локти.

— Это не так, если вы…

— Майк, — остановила его Линн.

Позже, разминая ее, Элизабет заметила:

— Опять множество узлов на спине.

Линн закрыла глаза:

— У меня тяжелый период.

— Никаких улучшений?

— Нет. Все становится только хуже.

— Бернадин спрашивала меня о том мужчине. Я не знала, что могу ей сказать — что вы хотите, чтобы знал ваш шеф. Поэтому я предпочла переменить тему.

— Спасибо.

— Наклоните плечо влево. Мне кажется, что это ваш приятель является причиной вашего напряжения. Он показался мне любителем поспорить.

— Он действительно любит спорить. Но он не мой приятель.

— Я могла ошибиться, — согласилась Элизабет. — Но я рада этому. При всем том, что вы рассказали, мне кажется, что проблем с мужчинами у вас уже более чем достаточно.

— Это несомненно. По вашим словам можно подумать, что вы прекрасно разбираетесь в том, о чем говорите.

Руки Элизабет замерли на плечах Линн.

— Я… это…

Линн ждала, когда она продолжит, но ничего не услышав, сказала:

— Извините. Иногда слова слетают с моего языка сами по себе. Вы не обязаны отвечать.

— Это просто… слишком длинная история.

Руки Элизабет вернулись к работе.

— А сейчас у вас есть кто-нибудь получше?

Элизабет улыбнулась:

— Я работаю над этим.

Линн вытянула руки перед собой, и Элизабет начала работу с бицепсами.

— Я хорошо разбираюсь в том, что говорю о себе.

— Вы?

— Это одна из причин, по которой я увлеклась Грегом, человеком, который сейчас делает меня такой несчастной, — сказала Линн. — Он был так нежен и заботлив, когда я познакомилась с ним. Казалось, что он так отличается от тех свиней, с которыми я обычно расставалась. Как мало я знала…

Линн закрыла глаза и прислушалась к плеску водопада. Она представила, что лежит посреди зеленого оазиса и холодные капли падают ей на лицо.

Она чувствовала, как расслабляется ее спина. Она наслаждалась временным покоем, создаваемым приглушенным светом, тихими звуками леса и руками, которые снимали напряжение с ее мышц.

Это было именно то, в чем она так нуждалась.

* * *

Некоторое время Линн сидела в сауне, а когда жара спала, она нажала на термостат с мощным, закрепленным на стене шлангом, чтобы добавить пара еще на несколько минут. Она подумала о том, что ее внутренний эмоциональный термостат стал остро реагирующим, но не повышающим общий уровень, а снижающим его при каждом новом ударе, получаемом от Грега.

Одеваясь, она достала из дипломата свою косметичку. Она посмотрела на завернутые в салфетку таблетки, потрогала их, но ни одной не взяла. Она увидела пачку калифорнийских фотографий, которую Майк отдал ей несколько дней назад, и достала их, чтобы получше рассмотреть.

За время их трехдневного марафона прогулка по пляжу была единственным неприятным моментом.

Она просмотрела фотографии. В черном купальнике она выглядела тощей и дряблой.

Но Майк был прав: взгляды, направленные на нее, говорили обратное.

Она тщательно обыскала глазами каждый снимок в поисках другой женщины или собаки, или киоска с мороженым, которые могли быть предметом этого внимания. Но ничего такого не было.

* * *

Линн была в четырех кварталах от своего дома и ждала зеленого сигнала светофора, когда дверца «Лексуса» со стороны пассажирского места открылась и на сидение прыгнул Грег.

Ее рот открылся в немом изумлении. Кровь застучала в висках.

Она рефлекторно схватилась за ручку дверцы, но Грег оказался проворнее. Он нажал кнопку блокировки двери.

Линн нажала звуковой сигнал.

Грег рассмеялся:

— Не беспокойся. Никто не обратит никакого внимания. Как поживаешь?

Довольный смех, загар, очаровательная улыбка… словно мертвец, который предстает перед тобой живым, а через минуту начнет разлагаться у тебя на глазах.

Линн задрожала всем телом, но неожиданно она почувствовала прилив сверхъестественной храбрости, которая всегда приходила ей на помощь во время шоу, когда казалось, что через несколько секунд разразится катастрофа.

— Ты — жалкий ублюдок, — сказала она голосом, дрожащим от ужаса и ненависти и причинявшим горлу боль. — Ты получил еще не все, что хотел? Ты еще не достаточно испоганил мне жизнь?

Грег улыбнулся еще шире и потянулся к ее промежности.

Вся ее храбрость исчезла. Она завизжала и так и продолжала визжать, глядя, как он пробирается между машинами, пока он не исчез из виду.

* * *

Естественно, Линн приняла таблетки; не все пять сразу, но две — подъезжая к дому, а затем — еще одну.

Она не могла дозвониться до Кары или Майка.

Она подумала о брате. Звонок Бубу означал отказ от ее политики умалчивания, которую она все еще проводила под давлением Анджелы, делавшей зловещие предсказания по поводу его здоровья. Но утаивание от брата истинных размеров опасности давало Линн некоторое преимущество. В том случае, когда Бубу не знал, насколько серьезна угроза, уменьшалась вероятность того, что он перестанет что-либо предлагать и начнет настаивать на том, чтобы она осталась в Салеме или позволила ему пожить у нее в Бостоне или даже, что было вполне вероятно, отказалась от выходов в эфир.

Теперь, в сложившейся ситуации, такие возможности пугали ее не больше, чем то, что происходило.

Но, пока она обдумывала это, перезвонил Майк.

* * *

Она встретилась с ним в баре «У Нэнси Джин», с радостью ухватившись за возможность уйти из дому.

Еще один поступок, пугавший ее раньше.

Сидя на жестком стуле, она все еще ощущала, как пальцы Грега копаются у нее между ног, чувствовала тяжесть его ладони.

Ей нужно было еще раз принять душ.

Но это было нелепо.

— Я все время думаю о том, что Барбара Элис Хайсмит переезжала дважды, — сказала она. — Может, он хочет заставить меня сделать именно это? Но, так как я работаю на телевидении, не имеет значения, где я живу; меня всегда можно найти. Если, конечно, дело в этом. Может быть, он хочет, чтобы я отказалась от программы.

— И вы это сделаете?

— Я никогда об этом не думала. Но, возможно, мне не следует делать пробный показ.

Майк покачал головой:

— Я думаю, вам не надо отказываться. Вы делаете эту программу и превращаетесь в дирижабль. Вы висите высоко в небе, вся на виду. Очень сложно устраивать партизанские штучки над чем-то большим и сияющим, на которое смотрит каждый.

Произнося эти разумные и исполненные здравого смысла слова, Майк внутри сгорал от ярости, вызванной последней выходкой Грега. Чтобы сдержать свои чувства, он, не отрываясь, смотрел на экран телевизора, висевшего над стойкой. В новостях показывали лохматого, похожего на бродягу ребенка, который забирался в полицейскую машину.

— Кэти Биерз, — сказала Линн. — Еще одна история.

— И да. И нет. Существуют миллионы таких, как она. Одного ребенка спасают, каждый получает желанный сказочный конец, и страна вздыхает с облегчением. Все думают, что проблемой жестокого обращения с детьми кто-то занимается.

Линн встретилась с ним взглядом.

— Скажите это на пробной программе.

— Скажу. — Он пристально посмотрел на нее в ответ. — Итак, вы собираетесь ее делать?

— Я хочу. Но я боюсь. Что будет, если Грег уничтожит ее? Он инстинктивно метит в то, что для меня имеет значение. Он знает, что эта программа — достижение всей моей жизни. Он знает, что нет более надежного способа ранить и унизить меня, чем сорвать ее показ. А он подбирается все ближе, становится все более наглым и более опасным.

— Согласен.

— И тем не менее вы считаете, что я должна идти вперед.

Майк постучал пальцами по спинке стула:

— Теперь у нас есть преимущество. Мы знаем, что он или живет в этом районе, или проводит здесь гораздо больше времени, чем он хочет показать. Мы не оглядываемся на Запад, пока он шныряет у нас под ногами. И он не знает, что нам это известно. Поэтому мы сосредоточим усилия на охране студии «Ревер» и технологических приготовлений. Мы назначим охранника для каждого человека, который важен для проведения показа. И, возможно, имея на этот раз так много глаз, мы выявим его и позволим ему привести нас к тому камню, под которым у него нора. И, может быть, мы поймаем его за таким занятием, которое поможет нам засадить его на очень хороший срок, гораздо более долгий, чем за простое преследование.

Майк взял горсть крендельков и сломал их все сразу.

— И еще одно, — сказал он. — Это очень важная программа. Она должна быть сделана. Люди должны ее увидеть.

**

Некоторое время у нее не хватало духу выйти на террасу, так как она не могла отбросить воспоминания о Чипе. Но она заставила себя это сделать. Она должна была крепко удерживать то, что у нее оставалось по мере того, как все больше и больше кусочков ее жизни уносило прочь живым цунами, в которое превратился Грег.

Сегодня вечером на улице подмораживало.

Она чувствовала его присутствие, прикосновение его пальцев. Всю непристойность ее интимной связи с человеком-монстром и его с ней.

Внутри зазвонил телефон, и она поспешила к нему. Звонил брат.

— Я надеюсь, что ты еще раз подумала о том, чтобы некоторое время пожить у нас.

— Я думала об этом. Я обожаю тебя за это предложение. Но…

— Золотко, я не предлагаю. Я… умоляю.

— О, Бу.

— Ты можешь ездить на работу отсюда. Анджела ездит и тысячи других людей. У тебя будут все удобства. Личная ванная комната. Завтрак в постель. Персональная «Глоб» по утрам.

— Я не…

— Хорошо, хорошо. Я буду приносить тебе «Тудей».

— Послушай, я не жила здесь неделю. Я поставила дверь, способную защитить Форт Нокс. Я просто хочу пожить в своей квартире. Это так ужасно? — Линн потерла шею. — Извини, что перебила.

— Ничего. Мы все нервничаем.

* * *

Всю неделю было холодно. Ветер выдувал из урн мусор и швырял его прямо в глаза. Он пачкал волосы и царапал кожу.

За три дня до записи пробного показа Грег надел меховую шапку, теплое пальто и свои любимые сапоги «Сторм Труппер» и отправился на прогулку вниз по бульвару Моррисей, мимо здания Третьего канала.

Он знал, что запись будет проводиться в студии «Ревер». Естественно, он прекрасно знал, где она находится. Он знал расположение каждого входа, размер потолочных балок, количество кабинок в мужских и женских туалетах и запах освежителя воздуха в гардеробной.

Но это все будет через три дня, а сегодня есть сегодня, и с тех пор, как он начал планировать свое дело с Линн, он полюбил гулять по этой улице, просто закутавшись в объемную одежду, изменив осанку и походку и смешавшись с толпой людей, спешащих куда-то по делам.

Это было нечто совершенно противоположное тому, что он делал, когда прятался; но все же это было лучшим из всех способом раствориться.

Теперь он каждый день смотрел шоу; если мог — по телевизору, а когда работал — в записи.

Линн пыталась это скрыть, но в ней появилась заметная перемена. Сравнивая последние пленки с теми, что он делал три месяца назад, он высчитал, что она потеряла в весе около 11 фунтов. Над ее верхней губой появились морщинки. Иногда ее руки дрожали; это можно было заметить, когда она перекладывала микрофон из руки в руку. В машине он увидел, как потускнели ее волосы.

Теперь ему было абсолютно наплевать на то, что он не смог заставить ее сделать настоящую татуировку. Подобные достижения он оставил далеко позади. Возможность наблюдать такие глубокие и систематические изменения, какие он мог увидеть на пленках — это было лучшей наградой из всех, что были у него до этого.

Проходившая мимо пухленькая, миниатюрная женщина сверкнула в его сторону ослепительно белыми зубами и подмигнула. Он слегка улыбнулся в ответ, но этим ограничился.

Он думал только о Линн.

Никто и никогда еще не удерживал его внимание так долго. Это было удивительно.

Держать его в возбуждении все это время и с каждым днем становиться еще более восхитительной… Линн заслужила приз. Его Звезда. Сокровище видеозаписи.

Его сказочная возлюбленная.

— Они умоляют нас в отчаянии. Это же делают представители больших рынков, — сказала Вики Белински. — Как только они слышат имена Опры и Розанн, им не терпится получить пленку.

Линн была взволнована и напугана. По всей стране большие станции ждали ее пробного показа. По всей стране большие станции готовились увидеть ее провал.

— Ты становишься известной, моя дорогая, — продолжала Вики. — Мне редко приходится объяснять, кто ты такая. Лен и я очень, очень волнуемся.

Как ей хотелось сказать Вики Белински: «Один сумасшедший преследует меня и уже уничтожил одно из моих шоу. Я с ужасом думаю о том, что не смогу хорошо провести пробную программу. Я очень боюсь, что она будет сорвана».

Была вероятность того, что, сказав это, она встретит сострадание. Она была нужна КТВ, потому что была человечной и искренней, и вполне вероятно, что Вики сказала бы: «Почему ты не рассказала об этом мне, мы все понимаем, чем мы можем помочь?»

Но, помимо этого, КТВ была преуспевающей, нацеленной на выгоду корпорацией, которая привыкла отбирать лучших носителей телевизионных талантов. У них не было необходимости работать с кем-либо, кто не был чистым и совершенным.

Они также были людьми. А людям свойственно желание знать, что их капиталовложение сохраняется в порядке и неприкосновенности.

— Еще три дня, — сказала Вики.

Линн крепко сжала руки и ответила:

— Я не могу ждать!

Февраль 11, 1993

У меня была уверенность, что Линн будет совершенно особым случаем. Что она будет наиболее желанным завоеванием.

Некоторые их тех, кто был раньше, выглядели лучше, были моложе и свежее. Но никто не был так могуществен, так восхитителен, как она.

А теперь она стала нервной. Она не знает, что ей ждать.

Мне нравится, как она трясется.

Общенациональное уважение? Общенациональная популярность?

Увидим.

Тринадцатого февраля Линн, Кара и Деннис в сопровождении Бернарда Стрикера из «Службы охраны Стрикера» знакомились с системой охраны студии «Ревер». Стрикер был высоким и худым мужчиной с нежным голосом.

— Вот здесь — единственный вход для публики, — сказал Стрикер. — Здесь будут стоять два моих самых опытных сотрудника, когда ваши люди будут рассаживать зрителей по местам. Несомненно, у них будет портрет объекта. Никакой другой вход в здание не будет открыт.

Он провел их в аппаратную и на съемочную площадку. Везде находились охранники.

— Вам хорошо объяснили все коды безопасности? Организация связи с теми гостями, кто свяжется с нами через спутник, дополнительные источники энергии, все пароли?

— Да, — сказал Деннис. — Но я все-таки хочу, чтобы охранники находились здесь все время.

— Мои люди круглосуточно сменяют друг друга. Я также назначил трех человек охранять вас троих, с десяти вечера до окончания записи завтра.

* * *

— Мой начальник выделил человека для вашей охраны, — сказал Майк Линн. — С сегодняшнего вечера до окончания записи.

Линн ответила на звонок в приемной, где она просматривала факс от Вики Белински с перечислением заинтересованных станций.

— Но у меня уже есть охрана. Люди Стрикера прикреплены ко всем нам.

— Я хочу, чтобы с вами был настоящий полицейский.

— Хорошо, — сказала Линн. — Спасибо. — Ей хотелось, чтобы они оба были с ней, а еще несколько человек следовали бы за ней повсюду на вертолете. Она никогда не чувствовала себя в полной безопасности.

— Собираетесь спать? — спросил охранник Линн. Его звали Норман Ли, и он был широкоплечим, одетым в форму полицейским с короткими светлыми волосами. Он сидел на ее диване и читал «Глоб». Перед ним на стеклянном столике лежал толстый сэндвич и стояла банка кока-колы.

Она слегка улыбнулась:

— Хочу попробовать.

— И то хорошо.

Линн помылась и надела ночную рубашку. К счастью, сегодня вечером головной боли у нее не было. Такой боли, что ей пришлось бы принимать таблетки; о тиленоле с кодеином, который она позволяла себе, когда боль становилась невыносимой, не могло быть и речи, когда она собиралась через несколько часов выйти в эфир.

Она легла в постель и почитала статью, которую ей дала Мэри, под названием «Родители, страдающие нарциссизмом, и сексуальные нарушения у ребенка женского пола». Она решила для себя, что она или уснет, или узнает что-нибудь интересное, и ей удалось и то, и другое. Она спала, пока в шесть сорок не зазвонил будильник.

* * *

Она съела грейпфрут и дала один офицеру Ли. Она выпила чашку кофе, налила еще одну и взяла ее с собой в душ.

Она удивлялась тому, что смогла поспать. Ее тревога словно покрылась патиной спокойствия. Слава Богу, должно быть, наружу вырвалась та часть ее личности, которая была связана только с программой. Мысленно она уже взяла в руки микрофон, а ее мозг и рот были нацелены только на работу.

Это Грег украсть у нее не мог. Она была готова.

Она настраивалась на проведение шоу. Ее глаза, уши, руки и мозг готовились вытянуть самое лучшее из зрителей, гостей и нее самой.

Она отпила кофе и направила струю горячей воды себе на спину.

Она уже настроилась на частоту тех, кто должен был сегодня прийти на шоу, а они уже были настроены на ее частоту.

Офицер Ли вымыл свою тарелку и чашку. Кофейник был пуст, и он вымыл и его, а затем протер стол.

Зазвонил телефон.

— Квартира Марчетт, говорит Ли.

— Норман? Это Майк Делано. Ты мне срочно нужен на студии «Ревер». Феллман уже едет, чтобы подменить тебя.

— Не следует ли мне подождать?

— Нет, черт побери. Пошевеливайся. Это серьезно.

Ли повесил трубку и схватил свою куртку. Он постучал в дверь ванной, но она не могла ничего услышать из-за шума воды. Он немного подождал, постучал снова, раздумывая, не приоткрыть ли дверь и не покричать; но это могло до смерти напугать бедную женщину.

Когда детектив Делано приказывает шевелиться, лучше именно так и делать. Ему лучше было пойти.

Он вышел, неодобрительно посмотрев на замки. Еще секунду он колебался, думая о том, что, возможно, ему следует подождать, пока дама выйдет из ванной и закроет за ним дверь. А также дать Феллману еще минуту, чтобы добраться сюда.

Но он снова вспомнил, каким озабоченным был голос детектива Делано, передумал и поспешил на улицу.

* * *

Линн вытерла волосы полотенцем и нанесла на них гель для укладки. Она включила фен.

Закончив с этим, она заколола назад свою кудрявую гриву двумя гребнями. Ее платье лежало на кровати; она завернулась в полотенце и открыла дверь ванной.

Краем глаза она заметила какое-то движение. Инстинктивно, еще до того, как в мозг поступил соответствующий сигнал, она начала поворачиваться. Затем сбоку последовал мощный, ошеломляющий удар, и она упала.

 

Глава пятнадцатая

В восемь десять Кара приехала на студии «Ревер» в сопровождении прикрепленного к ней охранника из агентства Стрикера. Она прошла на съемочную площадку, где Пэм раскладывала вокруг кофеварки печенье. Звукорежиссеры уже находились в аппаратной.

В восемь пятнадцать Кара посмотрела на часы, прошла к телефону рядом с аппаратной и позвонила Линн. Не получив ответа после семи звонков, она обсудила со звукорежиссерами титры и понаблюдала, как они проверяли подключение к спутниковой связи. Затем она обзвонила офисы каждого знаменитого гостя, чтобы просто прощупать почву.

К восьми тридцати она с облегчением поняла, что с техническими приготовлениями все в порядке, но почувствовала беспокойство по поводу Линн. Они договаривались встретиться в восемь часов. Она позвонила еще два раза.

Линн никогда не опаздывала больше, чем на пять или десять минут. И не забывала включить автоответчик.

Тем более с ней был полицейский, который должен был привезти ее сюда. Может быть, он посчитал нужным поехать каким-нибудь необычным маршрутом.

К 8.45 все зрители сидели на своих местах. Приехала Мэри и трое других гостей, а затем Деннис, Вики и Лен.

Майк Делано вошел в студию на полминуты раньше Нормана Ли.

* * *

Линн неожиданно пришла в себя. Голова болела невыносимо. Она лежала, скрючившись, в темноте, на чем-то холодном и твердом.

Она подняла голову и сразу закричала от резко нахлынувшей мучительной боли в области левой щеки и глаза. Она дотронулась до этого места и почувствовала кровь.

Боль мешала ей думать, поэтому она сжала больное место руками и постаралась сосредоточиться.

Когда она сделала это, ее сердце быстро забилось, усиливая шум стучащей в виске крови.

Она сжала голову двумя руками и постаралась вспомнить, что с ней произошло.

Душ. Фен. Телефон. Нет; звонки телефона раздавались сейчас, а не тогда.

Линн провела вокруг себя рукой.

Шерсть. Пальто. Знакомый запах лаванды, ее лавандовые саше .

Она была в своем собственном шкафу для верхней одежды.

Телефонные звонки прекратились, затем начались снова.

А как же запись? Неужели она пропустила запись?

Она попыталась подняться, но почувствовала ужасную слабость. И холод. Она была голая.

Она потянулась к ручке на внутренней стороне дверцы. Дверь была заперта. Кто-то ударил ее по голове, а потом запер здесь.

Снова зазвонил телефон.

Держась за пальто, Линн встала на ноги. Она навалилась всем своим весом на дверь и толкнула ее.

Ничего — только боль.

Она постаралась развернуться так, чтобы увеличить силу толчка, но в шкафу было мало места. Ей мешали пальто.

Она начала срывать их и бросать на пол.

Ее сердце бешено колотилось в груди. Голова болела. Шерсть и плечики для пальто царапали и кололи ее голое тело.

Она снова бросилась на дверь, на этот раз с большей силой. Дверь даже не треснула.

Слезы хлынули по ее лицу, смешиваясь с кровью. Руки у нее были мокрыми и скользкими.

Она стала бить в дверь ногами, но только поранила пальцы, а потом пятку.

Она рухнула на пол и начала шарить среди пальто в поисках чего-нибудь, что могло помочь ей выбраться отсюда, и нашла свой старый шар для боулинга.

* * *

Майк, Норман Ли, Кара и Деннис бежали к двери Линн. Майк толкнул ее, и она открылась.

Линн лежала, прислонившись к стене, рядом со шкафом для верхней одежды. Спутавшиеся окровавленные волосы свисали ей на лицо. Она была завернута в полотенце. Все тело было испачкано кровью. В коридоре лежал шар для боулинга.

Кара вскрикнула. Майк быстро обследовал ее рану, пока Ли осматривал остальные комнаты.

Кара схватила пальто, надела его на Линн и отвела ее к дивану.

Майк забросал ее вопросами. Она старалась отвечать на них как можно лучше.

— Это все, что я могу вам рассказать, — закончила Линн. — Офицер Ли был здесь, когда я пошла в душ, после этого я его не видела.

— Он приехал на студию, — сказал Майк. — Ему позвонили, предположительно от моего имени, и сказали, что на студии экстренная ситуация. Ему сообщили, что сюда едет человек, чтобы подменить его.

— А, — сказал Деннис, — звонили не вы.

— Да, это был не я.

— Это был Грег, — с отчаянием произнесла Линн.

— Но ты же его не видела, — заметил Деннис.

— Нет.

Майк сказал:

— Вас надо срочно отвезти к врачу. Рана не глубокая, но ее надо зашить.

Линн поплотнее закуталась в пальто. У нее было бледное и ошеломленное лицо.

— Что ты скажешь Вики и Лену? — спросила она у Денниса.

— Бог его знает.

— Я поговорю с ними, — предложила Кара. — Ты — жертва преступления. И точка. Они были в аппаратной, когда пришел офицер Ли. Они не слышали.

— Прежде чем вы что-нибудь сделаете, — заявил Майк, — помогите Линн одеться. Я немедленно отвезу ее в больницу.

* * *

Когда они возвращались на студию «Ревер» в такси, Деннис спросил Кару:

— Ты поверила всему этому?

— Ты имеешь в виду, думаю ли я, что все случилось так, как говорит Линн? А почему я не должна этому верить?

Деннис выпрямился на жестком сидении и напрягся.

— Ты можешь назвать меня скептиком, но когда я нахожу человека, у которого в прошлом были проблемы с наркотиками, который уже довольно долго находится в депрессивном состоянии, с пробитой головой в то утро, когда должно записываться самое главное в его жизни шоу, первый вывод, который у меня напрашивается, отнюдь не о том, что на этого человека напал какой-то таинственный незнакомец. Возможно, она перестаралась с дозой и ударилась головой.

— И заперла себя в шкафу?

— Мы не видели ее в шкафу.

— Она не принимает наркотики. Она только пьет таблетки от зубной боли. Все подобные проблемы остались для нее в прошлом.

Деннис сказал:

— Откуда ты можешь это знать?

* * *

Линн лежала на боку, пока доктор накладывал швы на ее висок. Лидокаин, который ввели ей для анестезии лица, также заморозил, должно быть, ее чувства. Казалось, она не чувствовала ничего; только вялое, бесцветное безразличие.

У нее были вопросы, которые она должна была задать Майку, Каре и Деннису. Наверно, ей следовало позвонить Бубу.

Но она не знала, с чего начать.

На самом деле ей не хотелось ни спрашивать, ни слушать.

Ей даже не хотелось решать главную на данный момент проблему: где она будет сегодня ночевать. Она не беспокоилась и не боялась.

И это испугало ее.

— Меня предупредили, — сказал врач, обрезая что-то вне поля ее зрения, — что я не должен задавать вам вопросы о том, что произошло.

— Меня ударили, — пояснила Линн. — Я не видела ни нападавшего, ни оружие, если таковое было.

— Случайное нападение на улице?

— Нет. Это… сложно объяснить.

— Мне также не следует сообщать о том, кто вы?

— Никаким средствам массовой информации, — сказал Майк, входя с открытым блокнотом в руках.

Врач прекратил свою работу и повернулся к Майку.

— Послушайте, это связано с домашними проблемами? Ее ударил кто-то, кого она знает? В таком случае вы обязаны регистрировать подобные случаи. И ничего хорошего не будет, если вы будете это скрывать.

— Успокойтесь, — сказал Майк. — Это не тот случай. Ее ударил человек, который преследует ее. — Он повернулся лицом к Линн. — Я только что разговаривал с одним из людей, которые осматривали квартиру и здание. Никаких следов чьего-либо присутствия. Как всегда, маньяк остается невидимым.

**

После того как Грег вышел из дома Линн, было еще рано отправляться смотреть на представление на студию «Ревер». У него был назначен сеанс в солярии, но он был слишком возбужден, чтобы думать сейчас об этом. Поэтому он быстро прошел к «Маффин-хат», расположенному на углу напротив студии, и неторопливо позавтракал.

Он все время думал о здоровом светловолосом полицейском, вскочившем на быстрого коня и умчавшемся галопом от своей подопечной.

Это было новое утонченное удовольствие.

Он, Грег, много раз копировал человеческие голоса по телефону; его дар подражания не ограничивался почерками. Но разговаривать в роли полицейского с другим полицейским — это было восхитительно.

Ему очень, очень нравилось играть в этой лиге.

Та вспышка вдохновения, которая возникла, когда он впервые увидел фотографию Линн в журнале и сопоставил свой домашний адрес с адресом ее офиса, была многообещающей, но принесла еще больше.

Однажды в Сиэтле у него была двадцатилетняя девушка, отец которой был отставным полицейским, Он был водителем лимузина. Старик постарался всеми способами защитить свое чадо, когда та пожаловалась на то, что с ней происходит; по мнению Грега, он хотел сохранить девочку для себя и, вероятно, спал с ней уже много лет. Так что Грег считал, что оказывает этому типу любезность, предоставив возможность неотрывно следить за ней.

В любом случае, Грег развлекался тем, что звонил ей на работу, изображал из себя ее отца и назначал ей встречи в разных местах. Затем он звонил отцу и представлялся офицером таким-то из патрульной службы и бесстрастно сообщал о том, что она попала в аварию.

Он проделывал это четыре или пять раз. Старик знал, что это было надувательство, но как можно быть в этом уверенным, если дело касается твоего ребенка? Поэтому Грег заставлял его бегать взад-вперед по квартире, пуская дым из ушей, пока девушка не появлялась, и с каждым разом это становилось все забавнее…

Он кончил есть, заплатил кассиру, надел пальто, шарф и шапку и вышел. У входа на студию будет достаточно неразберихи, когда зрители будут покидать здание и все эти типы из охраны будут носиться кругом, как на китайских боевых учениях, поэтому он сможет насладиться зрелищем, ничем не рискуя.

* * *

— Ничего удивительного, что вы не захотели пройти через главный вход, — сказала Элизабет Вейл, накрывая массажный стол свежей простыней. — Ощущения такие же ужасные, как и внешний вид?

— Болит, — согласилась Линн.

Элизабет заботливо помогла ей забраться на стол.

— Если хотите знать правду, у меня болит каждая частичка.

Элизабет покачала головой:

— Извините. Я спросила Бернадин, почему она звонила мне, чтобы назначить встречу для вас. Она сказала, что на вас напали на улице.

Динн посмотрела на потолок. Она так устала слушать слова жалости.

— Нападение — это официальная версия. На самом деле случилось другое. Грег забрался в мою квартиру сегодня утром и ударил меня.

— О, Линн! — Элизабет наклонилась и обняла ее.

— Он сделал это. Он сорвал пробный показ. Мы считали, что мы обезопасили себя, но мы ошиблись. Теперь я не знаю, что будет дальше. С пробным показом или… со мной.

Поврежденный глаз под повязкой начало щипать, и она постаралась сдержать слезы. Но они должны были выходить наружу хотя бы иногда, как бы это ни было неприятно.

По крайней мере, она сдерживалась перед Бернадин, Деннисом и Вики.

Или перед Карой, которой в данный момент хватало забот о самом ближайшем будущем, которое теперь стало таким неопределенным.

Или перед Бубу, которого это свело бы с ума.

* * *

Майк не стал ужинать, и голода он не испытывал.

Он сидел на застеленной кровати, так и не сняв одежду. Телевизор был включен. Ларри Кинг беседовал с каким-то экспертом по вопросам экономики.

Иногда посторонний шум помогал ему лучше думать.

Рабочий день закончился, и ему хотелось сдвинуться с мертвой точки и перестать думать о поражении, мысли о котором не оставляли его.

Под монотонное гудение Ларри Майк взял ручку и начал рисовать в своем блокноте бессмысленные фигуры.

Что делает Грег в данную минуту?

Хорошая отправная точка для начала размышлений — не хуже, чем любая другая.

Празднует то, как он обдурил бостонскую полицию.

Майк швырнул ручку в стену. Нет, ты, засранец, он очарован вовсе не полицией Бостона. Итак, снова. Что он делает в данный момент?

Ищет Линн? Не хочет ли он снова напасть на нее?

Ничего не складывается.

Он решил начать с более ранних событий.

Шесть утра. Маньяк знает о записи, и знает, что мы в курсе того, что он знает. Он, наверняка, знает обо всех приготовлениях против срыва программы.

Он находится в здании, где живет Линн. У него есть сотовый телефон. Он знает весь наш план, имя Ли, мое имя.

Он должен дождаться, когда включится душ. Есть ли у него способ определения включения ее душа по шуму в трубах? Или он просто подслушивает под дверью?

Итак. Она в душе, он звонит Ли, достаточно убедительно подделав мой голос. Ли уходит, маньяк входит в квартиру, ждет, пока Линн выйдет из ванной, бьет ее кулаком или каким-то предметом.

При воспоминании о крови, опухоли и Линн в полуобнаженном виде Майк почувствовал, как скрутило его пустой желудок. Но он чувствовал, что приближается к чему-то, и не стал останавливаться.

Итак, он бьет ее, запирает в шкаф, удирает, и что делает потом? Сидит где-нибудь и жаждет увидеть результаты своего труда.

И что тогда? Он уже причинил ей боль, создал прецедент. Собирается ли он вернуться к прежнему и снова начать вытворять свои анонимные штучки?

Какое они могут доставить ему удовольствие, когда он зашел так далеко?

Поэтому он постарается снова причинить ей боль. На этот раз в худшей форме. Он дожидается ночи, так как сейчас они ищут его; или он ждет неделю или месяц, заставляя ее попотеть, а затем добирается до нее.

Майк сел на кровати. Это звучит неправдоподобно.

Ларри прервался для рекламы. Майк не знал, какой продукт рекламировали, но на экране появился толстый сэндвич, и он неожиданно почувствовал, что проголодался.

Он прошел на кухню, взял кусок тунца со швейцарским сыром, отнес его в комнату на кровать и, пока рот был занят едой, начал думать дальше.

Он представлял, как маньяк преследует ее, вкладывал ему в руки разное оружие, воображал, как он нападает на нее в разных местах: в квартире, в гараже, на телевизионной студии, на улице.

Ничего не получалось. Он знал, что идет по ложному следу.

О'кей. Попробуем с другой стороны. Унижение. На что он пойдет сейчас? Еще одна засада, но на этот раз для изнасилования? Изнасилование и нанесение телесных повреждений?

Пару лет назад в Розалинде они поймали насильника, который выбивал жертвам кулаком оба глаза, прежде чем насиловал их. Сообразительный: дело раньше удовольствия.

Однако этому маньяку такая схема не подходит.

Почему нет?

Потому что похоже, что жестокость — это не его стиль.

Молодец, Майк. Смотреть, как врач зашивает ее лицо, а потом заявить, что жестокость не соответствует стилю напавшего на нее человека.

Он вздохнул. Доел сэндвич и продолжал размышления.

Еще одна реклама. Полоскание для рта. Пара, танцующая под мечтательную музыку. Разговаривающая и целующаяся одновременно; свежие пахнущие мятой рты.

К нему тихо подкрались воспоминания.

Майк и Линн в ее гостиной. Ее тело под его руками. Ощущение ее близости, вкус ее кожи.

Жизнь, пронизывающая ее и принадлежащая в эту минуту только ему.

Сейчас, сидя на кровати, он потер лицо, чтобы прогнать это воспоминание, но оно упорно не исчезало.

Сначала она была там вместе с ним. Они были двумя ракетами, летящими на огонь. Она крепко обнимала его, прижималась к нему. Ее поцелуй был таким же жадным, как и его.

Впервые за время, прошедшее с сегодняшнего утра, он позволил себе вспомнить ту сцену, когда она отпустила полотенце, чтобы надеть пальто, которое держала Кара.

Ее кожа, ее бледная нежная кожа, через которую были видны ребра; длинные, сильные бедра. Ее ровная грудная клетка, небольшие круглые груди.

Он должен был прекратить это, потому что это противоречило его правилу рассматривать обнаженную жертву только с профессиональной беспристрастностью и благородной симпатией.

Тогда он вспомнил ее рану и представил ее с такой ясностью, как будто только что проводил простительный в данном случае осмотр ее тела. Полузасохшая кровь и спутанные волосы; ошарашенный и беспомощный взгляд.

Несомненно, маньяк оставил себе секунду для осмотра, прежде чем размозжил ей голову. Осмотра памятной ему территории, которую ему раньше дарили добровольно.

Майк начинал злиться все больше.

Так дальше не пойдет. Если он будет рассматривать это нападение, этот случай с личной точки зрения, это ничему не поможет. Чувства затмевают факты и процессы, придают им иную окраску, склеивают их вместе, словно каучуковую массу под прессом.

Была ли ее нагота частью игры Грега? Было ли это щелчком по носу Норману, ему и другим полицейским и охранникам? Не поэтому ли он напал на Линн подобным образом, прямо у них под носом?

Скорее всего, нет. Так же как и жестокость, игра с полицией, казалось, не являлась целью Грега.

Итак. Вернемся к главному. Какова была цель Грега на сегодняшний день?

Выделим еще более важный момент. Почему выбран сегодняшний день?

Из-за пробного показа. Он хотел использовать пробный показ.

На экране Ларри Кинг беседовал с экономистом. Интервью с помощью спутниковой связи.

Нет.

Грег не использовал пробный показ. Он использовал Линн. Линн как инструмент.

Он жаждал сорвать пробный показ. Он знал, что мы ждем, что он попытается это сделать. И пока мы перекрывали ему возможные подходы и организовывали охрану самого шоу, он опередил нас, применив упреждающий, быстрый и новый прием — повредил ту часть, без которой пробный показ не мог осуществиться.

Это уже ближе к истине.

Ларри продолжал говорить. Крупным планом показывали его лицо, его зубы.

Ему вспомнилась фраза, сказанная детективом Стерн: «Может быть, именно то, что вы на виду, и заводит его».

Не охотится ли этот маньяк на женщин с телевидения? Или Линн стала новым лакомым куском? В любом случае, возможность видеть ее на экране телевизора непосредственно в его пещере, должно быть, доставляет ему огромное удовольствие.

Майк вспомнил кое-что еще: татуировку Барбары Элис Хайсмит. Татуировку Линн. Необычное белье, которое Грег хотел видеть на них, прозрачное платье.

Этот мужчина любит Шоу и Разговоры. Без Разговоров. Похоже, больше всего ему нравится организовывать Шоу самому.

Ощущал ли он восторг от этого, видя на телевизионном экране татуировку Линн, пока та не исчезла?

Майк резко сел, рассыпав крошки от сэндвича по полу.

У него появилась идея.

* * *

— Привет, это Линн Марчетт. Сейчас в наших программах наметился небольшой перерыв, так как мы работаем над несколькими уникальными новыми программами, которые мы покажем вам в ближайшие недели. Следите за информацией о новом расписании выхода в эфир нашего шоу, а пока посмотрите одну из самых моих любимых программ.

Линн нажала кнопку «Пауза», и на экране монитора застыла заставка «Шоу Линн Марчетт». Она сопровождала весь текст, который она прочитала, не появляясь сама на экране.

— Хорошо?

Майк кивнул:

— Это заставит его полезть на стену.

— Мне не очень нравится то, что я делаю. Каре и Деннису тоже. Они хотят сделать копию, где будет указана точная дата выхода в эфир. Они беспокоятся, что мы потеряем большую часть нашей аудитории.

— Это может сработать очень быстро. Он обязательно захочет посмотреть на то, что он сделал с вашим лицом. А если он будет знать, что некоторое время не сможет увидеть вас по телевизору, он попытается посмотреть на вас собственными глазами.

— Для меня невыносима даже сама мысль об этом.

— А вы об этом не думайте. Думайте о том, что он вообще больше никогда не окажется рядом с вами.

* * *

Напротив ВДСЕ-ТВ, на бульваре Моррисей, 330, находилось административное здание с тремя свободными апартаментами. В одной из комнат, расположенной на втором этаже и выходящей окнами на улицу, и расположился Майк с биноклем; он стоял там утром, вечером и во время ленча, когда Линн входила и выходила из здания Третьего канала, наблюдая за теми, кто может следить за ней.

В пустом магазине, наискосок от ее дома, он нашел еще одно пустое помещение, откуда мог наблюдать за ее квартирой.

Он взял неделю отпуска.

Его очень огорчало то, что он пообещал ей настоящего полицейского, а тот таковым не оказался.

Сейчас он надеялся этот промах исправить.

Если он был прав, очень скоро в один прекрасный момент маньяк появится здесь.

Тогда он сможет выследить этого сукина сына до того места, где он живет или остановился, где может оказаться обнадеживающая улика, где его можно будет арестовать и предъявить ему обвинение.

Тогда, сказал Майк самому себе, он наконец сможет отойти от всего этого. И займется тем, что забудет эту историю и Линн.

Грег прекрасно умел видеть, оставаясь незамеченным. Но он не привык к тому, чтобы за ним охотились с такой же изощренностью, какая была у него самого.

* * *

Понадобилось всего два дня.

Шестнадцатого февраля в пять двадцать вечера Майк стоял в темном офисе. Грязь на стекле, которая так хорошо помогала ему прятаться днем, сейчас, когда стемнело, мешала ему. Он щурился, наблюдая в бинокль за проходящими мимо ВДСЕ-ТВ людьми.

Некоторых он запомнил еще со вчерашнего вечера: работники Третьего канала и служащие из офисов, расположенных в соседних зданиях.

В поле его зрения появился мужчина, который, как показалось Майку, прошел здесь всего пять минут назад. Он остановился около здания Третьего канала, посмотрел на часы, словно ожидая кого-то. Хорошее пальто, сверкающие туфли. Почему он ждет снаружи, хотя на улице довольно холодно?

Майк повернулся и посмотрел на портрет Грега Альтера, приклеенный к оконной раме. Он знал каждую черточку этого проклятого лица, но он все-таки посмотрел, а через секунду в бинокле стали видны те же нос и подбородок, только в профиль.

Он засунул бинокль в куртку.

Ему хотелось броситься вниз по лестнице и перебежать улицу. Броситься на этого человека и избить его до полусмерти. Ему хотелось разбить это лицо, все лицо, а не только одну сторону, и тогда посмотрим, как ты будешь нравиться дамам, говнюк.

Но он знал, что подобное желание возникнет в нем, и много раз проигрывал в голове, что он должен сделать вместо этого, и сейчас он сделал это.

Он схватил свой сотовый телефон и позвонил Линн в офис. Затем он вышел из пустой комнаты, быстро и осторожно спустился на улицу и спрятался за припаркованным фургоном, чтобы подождать, пока зверь приведет его в свое логово.

* * *

Грег не любил пальто. Оно казалось ему длинным и неудобным, и он чувствовал себя гораздо удобнее в обыкновенной куртке на молнии. Но если бы он не надел его, то в этот час он бы сильно выделялся на фоне других.

Дня два он никуда не выходил, считая, что на сладкое он получил осмотр студии «Ревер». Он даже смог посмотреть на Кару Миллет, ловко отвернувшись, прежде чем она увидела его; правда, вряд ли бы она в такой суматохе поняла, кто он. Шумные дни были прекрасным временем для наблюдений.

И сегодня было не так уж холодно, чтобы принимать те меры предосторожности, которые он так любил, но его неодолимо тянуло прийти сюда.

Он так хотел увидеть разукрашенную Линн.

Он просмотрел все газеты, надеясь, что ВДСЕ не сможет сохранить в секрете ее травму, но никаких сообщений не было. Он думал, что она очень скоро вернется в эфир, так как казалось, что никакие его действия не могут ее остановить, но затем услышал объявление о том, что это произойдет через неопределенное время.

Он не хотел ждать, пока она снова будет выглядеть нормально.

Поэтому он был здесь, и пределом его желаний был лишь короткий взгляд, который он сможет бросить на нее в ближайшие полчаса.

Он посмотрел на часы. Осталось даже меньше — двадцать пять минут. Обычно она уходила с работы около шести.

Он не отрывал глаз от потока людей, вытекавшего из здания. Он наблюдал за ними через стекло вестибюля, поэтому он видел каждого выходящего еще до того, как тот оказывался на улице.

И вдруг его словно ударило током — там была Линн, снявшая черные очки в тот момент, когда она подошла к двери.

Сперва он не заметил пластыря, только припухлость на ее лице, но когда она подошла ближе, он увидел, что это был пластырь под цвет кожи. Вокруг него ее висок и скула были совершенно бесцветными. И, мой Бог, ее глаз напоминал большой толстый желудь темного цвета, желудь со щелью вдоль него, словно его силой закрыли. А закрыл его он.

Он напряг щеки, чтобы удержаться от ухмылки.

Линн спешила, обычно она не двигалась так быстро, и ему пришлось отступить в поток людей, чтобы слиться с окружающей обстановкой, когда она подошла к тротуару. Она ступила на проезжую часть и подозвала такси.

В тех местах, где не было ушиба, ее лицо было бледным. Ему это понравилось. Ее манера поведения немного изменилась, она была уже не такой… энергичной. Может ему показалось, или действительно та скула, которая осталась нетронутой, стала выступать еще больше, сигнализируя о потере еще двух фунтов?

Такси остановилось, и она села в него. Грег наблюдал за тем, как машина пробиралась в транспортном потоке часа пик. Он смотрел, не отрываясь, пока машина не исчезла из виду.

Февраль 16, 1993

Надо же, временный перерыв. Она не может сделать это.

У нее ничего не получится. Ее лицо выглядит так, словно она столкнулась с газонокосилкой.

Мне нравится это.

Все приключение оказалось на удивление простым и совершенно восхитительным. Никогда раньше в его жизни не было столько душевных всплесков. Всплеск за всплеском, ощущение постоянной пульсации.

Грег включил программу новостей Седьмого канала, чтобы посмотреть, нет ли все-таки каких-нибудь сообщений о нападении на Линн. Теперь он понял, почему ее собственная станция ничего об этом не говорит, но существующая между ними конкуренция должна была подогреть интерес. Если они знали.

Возможно, они ни о чем не знали.

Возможно, ему следовало сделать так, чтобы узнали.

Уже не в первый раз он почувствовал прилив восхищения от собственной гениальной идеи взять с собой на следующий день камеру.

Он пытался прекратить пользоваться камерой. Это было очень весело, но фотография была реальной вещью, которая при случае могла быть использована против него. Он предпочитал невидимые свидетельства, которые с таким удовольствием собирал.

Однако, временами, как можно было устоять? Всегда можно было сжечь то, что не следовало хранить.

Новости кончились. В них не было ничего, кроме обычной скучной болтовни.

Но в нем с каждым днем росла привязанность к телевидению в целом. Пока что он получал удовольствие и от того, что видел на экране Линн, но как было бы восхитительно услышать, как они говорят о нем.

Грег в раздумье откинул голову на спинку стула. Что он должен сделать, чтобы добиться этого? Он мог бы начать по-настоящему нападать на людей. Отойти от своих нынешних занятий, оставить организацию своих шоу.

Он нахмурился. Это было рискованно. Не даром же он провел все эти годы, стараясь не доводить дело до серьезного преступления.

Тем более, со всем его опытом, он стал более ловким и умелым, чем когда-либо ранее. Если и существовал преступник, которого нельзя было поймать, то это был он.

Он снова включил телевизор, нашел еще одну программу новостей и стал смотреть, как ведущие читают свои скучные истории, представляя себя звездой дня, причиной серьезных выражений их лиц и суровых голосов.

Это могло стать удивительной возможностью для безграничного совершенствования.

* * *

Это был второй этаж. Майк проследил, как Грег вошел в маленькое здание, поднялся в свою квартиру и зажег свет. Он увидел мерцающий свет включенного телевизора. На некоторое время телевизор выключили, потом включили снова.

В окне были видны рождественские лампочки, которые были не зажжены и украшали дерево, похожее на пальму.

Он никак не мог принять оскорбительный факт местонахождения этой квартиры. Он, не переставая, ругал себя за то, что рыскал неизвестно где, купившись на это калифорнийское дерьмо, а маньяк в это время преспокойно жил на той же улице, где находилось здание Третьего канала.

Ярость, охватывавшая его при этой мысли, заставляла кровь стучать в его висках.

Он должен был дальше развивать свой план. Вызвать сюда людей и войти в квартиру.

Но он продолжал стоять здесь, и что-то подсказывало ему, что это делать не надо.

Там, внутри, были какие-то вещи, вещи, которые помогут ему поджарить этого парня живьем; он был в этом уверен. И он знал, что должен войти туда прямо сейчас, иначе все может пропасть.

Он подождал еще минуту, спрашивая себя, действительно ли он верит в это или просто не может ждать.

Но, независимо от ответа, ждать он не мог.

* * *

Грег удивился, услышав звонок в дверь. Миссис Минот всегда пользовалась телефоном, а кроме нее никто прийти сюда не мог.

Он подошел к двери, посмотрел в глазок и почувствовал обжигающий, тошнотворный холод.

— Открой дверь, — сказал Майк.

Этого не может быть.

— Открой эту сраную дверь.

Усилием воли Грег прогнал чувство слабости. Он всегда знал, что такое может случиться. На самом деле это ничего не значило. Они не могли доказать, что он нарушил какой-нибудь закон. Даже если они навесят на него эту глупую статейку о преследовании, он окажется на свободе в считанные секунды.

Он был в безопасности. У него все было в порядке. Этот детектив Делано не мог причинить ему вред. Наверное, было бы очаровательно поприветствовать человека его же собственным голосом.

Улыбаясь, он открыл дверь.

* * *

Майк сурово посмотрел на маньяка.

Великолепная упаковка. Голливудское лицо, сверкающие черные волосы, сильное тренированное тело.

Но от него исходил какой-то невидимый туман, в чем-то схожий с дурным запахом, но не ощутимый так реально.

Ему захотелось размозжить эту рожу камнем.

— Чем могу помочь? — спросил маньяк.

Майк вошел, оглядывая помещение. Около стены на тумбочке стоял телевизор, в большом горшке была пальма с гирляндой рождественских лампочек. Стол и несколько стульев, дорогая и мягкая мебель.

— Я собираюсь обыскать эту квартиру.

Улыбка Грега стала еще шире.

— О, я не думаю…

Майк вытащил пистолет.

— Заткнись, или я убью тебя.

Он достал из кармана ордер на обыск.

Грег попытался что-то говорить, но Майк сказал:

— Не играй со мной. Не притворяйся, что ты не знаешь, кто я. — Он пододвинулся ближе к Грегу, попав в полосу его тумана. Теперь это еще больше напоминало запах, настолько сильный, что Майку потребовалось усилие, чтобы не поддаться его влиянию. — И ни на секунду не обольщай себя мыслью, что ты не сидишь по уши в дерьме.

Грег сложил руки на груди и посмотрел назад. Прежде чем он смог что-то сказать, Майк повернулся и отошел, направившись к спальне.

— Куда это вы, черт побери, собрались? — закричал Грег. Он бросился за Майком. Все его вещи хранились в тайнике в спальне, но туалетный столик, который закрывал вход в него, мог служить защитой только от любопытства миссис Минот.

Майк отклонился, направив пистолет ему в грудь.

— Убери руки, дерьмо, — прорычал он и пошел дальше.

Впервые у Грега возникло настоящее беспокойство. Как далеко может зайти Делано? Что у них есть на него? Должно быть не очень много, иначе этот человек не пришел бы сюда один, угрожая ему.

Он мог бы уехать сегодня вечером, подумал Грег, и как всегда устроиться на новом месте, и на таком расстоянии никто не мог бы контролировать, что он делает и с кем общается. Даже находясь далеко, он мог получить много удовольствия от Линн, а у этих идиотов не было бы ни малейшей надежды отыскать его.

А вдруг Делано найдет тайник? Если это произойдет, могут возникнуть трудности.

Неожиданно Грег замер.

Он только что вспомнил. Слева от него на шкафчике были фотографии Линн. Он подавил в себе инстинктивное желание обернуться и посмотреть в ту сторону.

Будь прокляты эти фотографии. Ему никогда не следовало делать их. Они являлись вещественным доказательством нападения.

Он должен был схватить их и спрятать.

Он почувствовал, как в нем закипает и начинает распространяться по телу энергия, как это всегда случалось с ним, когда он занимался наиболее важными мероприятиями. А это было очень серьезным.

Он заставил себя снова улыбнуться и придал голосу беззаботный и невинный тон.

— Вы зря тратите время, — сказал он. — У меня нет ничего, что представляет для вас интерес. Кем бы вы там ни были.

Как он и надеялся, насмешка заставила Майка действовать быстрее, смотреть более внимательно, не только открывать шкафы, но и проверять под ними. Он подождал, пока Майк полностью от него отвернулся, наклонившись над ящиком комода. Быстрый как змея, Грег протянул руку влево и схватил фотографии.

Майк повернулся к нему в тот момент, когда он запихивал их в карман брюк.

— Что вы только что сделали?

Грег заставил себя улыбнуться и пожал плечами.

Майк прыжком преодолел расстояние между ними и потянулся к карману.

— Убирайтесь от меня! — закричал Грег и со всей силы толкнул его.

Майк отлетел к туалетному столику, с грохотом ударившись о него. Пистолет вылетел из его руки. Он почувствовал невыносимую боль в спине. На секунду он потерял способность двигаться, и его наполнил ужас.

Грег побежал в гостиную.

С криком, вырвавшимся из самой глубины его груди, Майк заставил себя подняться и, спотыкаясь, бросился за ним. Грег делал что-то около задней стенки телевизора. В его руке мелькнуло что-то белое, похожее на то, что Майк заметил исчезающим в его кармане.

Грег замер, Майк тоже. Грудь у обоих вздымалась. Слышалось лишь их тяжелое дыхание.

Майк хотел снова броситься на него, но у Грега было преимущество. Каждое движение причиняло ему боль, которая, словно лазер, разрезала его спину. Еще один удар, и он уже не встанет никогда. Он не имел ни малейшего представления, где был его пистолет. Он шарил глазами по комнате, стараясь найти какой-нибудь предмет, который поможет ему задержать Грега, связать его, и вдруг увидел рождественские лампочки, украшавшие пальму.

Бросившись вперед словно пуля, Майк схватил гирлянду. Он сорвал с пальмы весь провод и, не задерживаясь ни на секунду, обмотал его вокруг Грега.

Ругаясь, Грег пытался освободиться. Майк потянул за концы провода, повалив его с криком на пол. Под тяжестью тела Трега лампочки разлетались вдребезги, осыпая их осколками стекла.

Не обращая внимания на порезы от провода и разбитых лампочек, покрывшие его руки, и сгибаясь от нарастающей боли в спине, Майк крепко стянул концы провода и завязал их, притянув руки Грега к туловищу. Затем, со всей доступной ему скоростью, он поспешил к телевизору, увидел белое, оказавшееся фотографиями, которые Грег запихал внутрь телевизора.

Майк взял их в руки и пытался достать их так, чтобы в телевизоре не остались кусочки, когда Грег рывком поднялся с пола и бросился на Майка.

Но Майк отскочил в сторону.

Громадная петля, которую он сделал из концов провода, зацепилась за угол телевизора. Видя, что должно произойти, Грег завизжал, попытался увернуться и потерял равновесие. В следующее мгновение он упал на пол, а телевизор обрушился ему на голову.

Телефон звонил, звонил и звонил.

 

Глава шестнадцатая

Линн спала плохо. Мэри назвала это состояние посттравматическим эффектом. Ей снился Грег, окровавленный и мертвый, или Грег в ее квартире. Иногда она менялась с ним местами и видела себя в роли трупа.

Иногда он не появлялся в ее снах во плоти, но она знала, что он присутствует там в какой-то форме, потому что так же подскакивала посреди ночи, покрытая потом, с чувством тошноты, как тогда, когда он снился ей в человеческом обличье.

Тогда она лежала и ждала, когда ее сердце перестанет колотиться. Иногда ей удавалось расслабиться, когда ее мозг и тело вспоминали о том, что им не нужно больше оставаться настороже.

Обычно через десять или пятнадцать минут она снова засыпала, но, если ей это не удавалось, она вставала.

Если это случалось после пяти утра, она одевалась, ехала в клуб «Брум» и позволяла медленному завораживающему движению ступенек успокаивать ее… затем лежала под спокойным светом массажной комнаты, и Элизабет разминала ее тело, после чего она отправлялась под горячий душ.

Если же это случалось глубокой ночью, она надевала пальто поверх ночной рубашки и выходила на террасу.

Ощущение холодного воздуха на коже успокаивало ее. Она смотрела на воду и огни и знала, что ее дом вернулся к ней. И ее карьера: на этой неделе было запланировано проведение шоу в прямом эфире, ее лицо можно уже было показывать, слегка загримировав и сделав макияж. А скоро она будет разговаривать с КТВ о назначении новой даты пробного показа.

Когда она так стояла в темноте, ей было трудно не думать о Майке Делано.

Она представляла его таким, каким увидела в последний раз, незадолго до выписки из больницы. Он с трудом двигался, его грудь была перебинтована и затянута в корсет из-за сломанных ребер. Его руки и лицо начали заживать, но на них оставались царапины и порезы.

В тот день, когда она пришла навестить его, захватив с собой яблоки и печенье, у него сидел другой полицейский, который неловко шутил по поводу больничной одежды. Было похоже, что мужчина слегка побаивается ее, и они оба в той или иной степени игнорировали ее. Она оставалась там минут двадцать, а затем ушла, чувствуя странное раздражение.

Казалось, у нее не было больше причин встречаться с Майком. Но она постоянно вспоминала о нем.

С болезненной четкостью она вспоминала ту ужасную ночь, когда она вернулась сюда и нашла Чипа.

Ее печаль, ее слезы.

Она вспоминала о том, как их с Майком тела слились в одно целое так, словно каждое движение и каждый вздох повторялись раньше и не один раз. Она все еще чувствовала вкус его губ. Она помнила, как ей хотелось быть ближе к нему.

И с той же остротой она вспоминала свои порывы, безумный круговорот ее чувств.

В течение тех недель, которые прошли со смерти Грега, когда ее мир начал создаваться заново, она старалась не убегать от этого воспоминания и задавала себе те же безжалостные вопросы, которые задавала другим перед камерой.

Действительно ли ее тянуло к Майку? Влюбилась ли она в него или была близка к этому? Или это было реакцией эмоционально опустошенного существа, которое страстно жаждало соединения?

Почему она постоянно возвращается мыслями к тому, что могло произойти той ночью? Из-за стресса, переживаемого ею так долго или пережитого именно в тот вечер? Или тогда наружу вышли ее искренние чувства, пытаясь уберечь ее от ошибки, от того, чтобы быть неискренней с Майком и с самой собой?

Но у нее действительно не было ответов на эти вопросы.

Что чувствовал Майк? Интересовала ли она его? Или он только воспользовался моментом, испытывая необходимость освободиться и уйти от самого себя?

На эти вопросы она тоже не могла ответить.

Как только она узнала, находясь у Бубу и Анджелы, о том, что произошло, она бросилась в больницу и навещала его там через день. Но, если не брать в расчет случайные записки или звонки, не было никаких оснований продолжать их отношения; да и сам Майк, похоже, не хотел этого.

Поэтому она могла сделать вывод, что появление в ее воспоминаниях его лица, голоса и, упаси Боже, рук или губ было вызвано элементарной благодарностью.

Он едва не погиб, защищая ее.

Она была обязана ему тем, что выжила.

Как можно было ожидать, что ее не захлестнет буря эмоций в отношении этого человека?

И разве могла она, после того что с ней произошло, дать кому-то почувствовать хоть что-то, отдаленно напоминающее любовь, а не жалкую пародию на нее?

Было только справедливо защитить Майка, как он защитил ее. Защитить его от самой себя.

* * *

Майк не мог еще работать полный рабочий день — не мог подолгу сидеть в машине или за рабочим столом, даже над миской с обжигающим рот чили у Нэнси Джин.

Но ничего не делать он тоже не мог. Он видел слишком много людей, которые этим занимались и заканчивали тем, что полностью уходили в себя и начинали сходить с ума.

Административное расследование по поводу смерти Грега полностью освободило его от ответственности за происшедшее. Но когда ты — полицейский и кто-то умирает, и ты единственный человек, который при этом присутствует, не имеет никакого значения, что еще могло случиться или не случиться и кто отпустил твои грехи. Привидения только и ждут того момента, когда пригласишь их войти.

Поэтому каждый день, когда скука становилась невыносимой и начинала пугать его, он с трудом натягивал на себя свитер и отправлялся на автобусе на работу. Он кивками отвечал или отмахивался от тех, кто приветствовал его словами: «Какого черта ты здесь делаешь?», садился за свой стол и потихоньку разбирал дела.

Это же он делал и сегодня, а потом совершил свой ставший ежевечерним заход к Нэнси Джин; казалось, что ему просто необходимо оказаться в гуще огней и чужих разговоров. Сейчас он пришел домой, проверил почтовый ящик и среди обычных счетов и проспектов нашел еще одну открытку от Линн, на которой вместо слов «Поправляйтесь» было напечатано «Спасибо».

Я должна выразить вам свою бесконечную благодарность за вашу самоотверженную помощь, написала она внутри. Я надеюсь, что вы успешно поправляетесь. Карточка была подписана: Всего наилучшего, Линн.

Его охватила мгновенная ярость. Всего наилучшего, Линн? Чего всего наилучшего?

Он поднялся к себе, открыл дверь, осторожно лег на застеленную кровать и просмотрел остальную почту.

Он сдержал данное себе обещание. Это стало его основной задачей — отойти от этого случая, от Линн и своих чувств к ней. Каждый день, наполненный болью, напоминал ему, почему он не должен был позволять себе заходить так далеко; его сердце болело так же сильно, как его бок и плечо, как любая часть его тела, которая была либо поцарапана, либо порезана, либо поломана.

Он не знал, что думала Линн или чего она хотела; он знал только одно — у нее была масса возможностей хоть как-то отреагировать на ту попытку, которую он сделал тогда. Если же она этого не делала, если она старательно демонстрировала свою глубокую благодарность и более ничего, он был бы просто идиотом, если бы стал ждать чего-то большего. Если речь шла о безразличии, о жалости к ранам или заполнении пустых мест, ему это было не нужно.

Люди говорят, что полицейские отличаются от остальных людей. Возможно, это правда, но знаменитости… ты просто никогда не можешь сказать, что скрывается за их поступками, что в них реально и чего им не хватает.

Он хмуро посмотрел на открытку. Он взял ее и еще раз прочитал текст: аккуратный почерк, ничего не значащие два предложения.

Всего наилучшего, Линн.

Он отшвырнул ее в корзину для мусора и даже не стал смотреть, попала ли она туда.

* * *

Во второй вторник марта, незадолго до трех тридцати по полудню Пэм принесла в офис конверт для Линн.

Кара вошла в комнату как раз тогда, когда она открывала его.

— Я занимаюсь реорганизацией нашего пленочного архива, — сказала Кара. — Ты не хочешь, чтобы я… Что случилось?

Лицо Линн смертельно побледнело. Кара поспешила посмотреть на записку, на которую Линн все еще смотрела, не отрываясь.

Она перегнулась через плечо Линн и прочитала отпечатанные на машинке строчки вслух: Ты думала, что все кончилось, не так ли? Пойди и посмотри в своей машине.

* * *

«Лексус» стоял на том же самом месте в гараже, где Линн оставила его утром, с закрытыми дверцами.

Дрожащими пальцами Линн нажала кнопку замка и услышала глухой щелчок, когда двери открылись. Она открыла дверь со стороны места водителя; Кара направилась к двери со стороны места пассажира.

Она просмотрели сидения, пол. Они заглянули под сидения, в перчаточное отделение и в карманы на дверях.

Ничего.

Линн дернула рычажок, открывающий багажник, обежала машину и открыла его крышку. Внутри увидела полотенце, не ее полотенце, оно что-то прикрывало, и она подняла его.

Там лежал Ники, мертвый, с вывалившимся языком, по положению его головы было видно, что у него сломана шея.

Она закричала и услышала, как Кара тоже кричит; она не могла отделить ее криков от своих и не могла остановиться.

* * *

Когда пришли полицейские, Кару рвало в туалете, Линн встретила их в офисе; это были двое мужчин, которых она раньше не видела.

Ее волосы были влажными от пота и слез. Ее знобило; она не могла удержать дрожь и не могла сосредоточиться.

Она не знала с чего начать, поэтому просто отвечала на их вопросы.

Да, она уверена, что оставила машину закрытой. Ключей больше ни у кого нет. Нет, она не знает, кто мог написать записку.

Да, подобные вещи случались и раньше.

Двое мужчин ждали продолжения ее слов.

— Был один мужчина, с которым я некоторое время встречалась прошлой осенью. Он присылал мне разные вещи, преследовал меня на работе. Он убил дикого бурундука, который забирался на мою террасу и ел птичий корм. Он прекратил действие моих кредитных карточек. Он пробрался в мою квартиру и ударил меня по голове. Это продолжалось бесконечно.

Она остановилась, чтобы перевести дыхание.

— Здесь все время находились охранники. Майк Делано тоже занимался этим делом, когда у него была возможность. Я пыталась дозвониться ему час назад…

— Он в отпуске по болезни, — сказал один из полицейских.

— Я знаю. Он пострадал в драке с человеком, о котором я говорю…

— Тот, который покалечил детектива Делано? Но он мертв.

Линн могла только кивнуть.

* * *

Кара не могла разговаривать ни с ней, ни с кем-либо другим.

В конце концов Линн оставила ее в женском туалете, налила себе стакан воды из графина и полезла в дипломат за таблетками.

Но тиленол с кодеином сейчас ей не подходил. Она запихнула таблетки обратно.

Она села за стол и обхватила себя руками. Внутри нее все горело и переворачивалось. Она дрожала, словно была больна гриппом. Дрожь охватывала ее и отступала, снова наступала и прекращалась.

Она спустилась в аптечный киоск, купила продаваемый без рецепта транквилизатор и приняла четыре таблетки.

Когда она позвонила в полицейский участок, ей сказали, что Майк обычно приходит после двенадцати. Дома у него был включен автоответчик.

Она взяла такси и поехала в участок, чтобы там дождаться прихода Майка.

Когда она села на стул, стоящий сбоку от стола Майка, ее неожиданно охватило душевное волнение. За этот день это случалось не первый раз, но пока что это было лишь предвестие сезона дождей. А это волнение было совершенно иным: оно было связано с болью воспоминаний.

Она почти реально могла почувствовать запах хотдогов. Она вспомнила, как смотрела на Майка, направлявшегося к своему столу, с привычной легкостью обходившего стоящие на его пути столы товарищей и держащего в руках маленький коричневый пакет с ленчем. Она увидела свитер со словом «Тафте». Вспомнила удививший ее контраст между этим свитером и костюмом с галстуком, который она заметила на нем в предыдущий день.

Она вспомнила его энергичность, постоянно сдвинутые брови, темные волосы, падавшие на глаза. Заваленный разными предметами и тем не менее безликий стол, словно у него никогда не хватало времени украсить его своими любимыми вещами. Не хватало времени заводить такие вещи.

В тот день он все время спорил с ней. Не только в тот день; он всегда затевал споры, просто тогда она еще не знала об этом. Он все подвергал сомнению и подначивал ее; она вспомнила, раз-другой они оба срывались. Но в конце разговора она почувствовала нечто, что давно ушло из ее жизни: чувство безопасности.

Как ей хотелось снова почувствовать это.

Неожиданно она заметила Майка, подходившего к столу. Он увидел ее. На его лице не дрогнул ни один мускул; можно было подумать, что она сидит здесь каждый день всю его жизнь.

Он шел, слегка наклонившись на бок, но двигался достаточно свободно.

В руках он держал небольшой коричневый пакет, покрытый влажными пятнами, и запах хот-догов стал реальностью.

— Что случилось? — спросил он, осторожно опускаясь на стул.

Слезы, которые она сдерживала весь день, вырвались наружу. Было достаточно одного вопроса. Или не только вопроса: в нем ли было дело? Полицейский участок, стул, дурацкий, пахнущий хотдогами пакет. Резкий переход, совершенный ею из прошлого в настоящее.

— Грег, — сказала она. — Он жив.

Майк покачал головой:

— Нет, он мертв.

— Он должен быть жив, Майк. Он снова преследует меня.

Лицо Майка меняло свое выражение по мере того, как он слушал ее рассказ о деталях происшедшего сегодня; этот рассказ уже не вызывал в ней такую слабость, как раньше, потому что ей приходилось его постоянно повторять. Что-то пропало в его лице или, наоборот, появилось; она не могла сказать это с точностью, да и не пыталась. Она сосредоточилась на том, чтобы выдавить из себя всю историю до конца.

Он дал ей закончить рассказ. Он ни на секунду не отрывал от нее глаз.

Когда она высказалась, она спросила:

— Какова точная причина смерти Грега? Мне кажется, я никогда этим не интересовалась.

Майк моргнул:

— Как насчет мозгов, вытекающих из черепа?

Она посмотрела в сторону.

— Итак, у вас нет ни малейшего сомнения в том, что он был мертв.

— Никакого.

— Тогда…

— У кого есть ключ от вашей машины?

— Ни у кого. Запасной ключ я храню в рабочем столе. Маленький ключ я ношу в кошельке. Его так и называют кошелечный ключ. Также есть еще один ключ. Он хранится в машине, в специальном отделении на приборной доске.

— А как насчет квартиры Кары? У вас есть ключ от нее?

— Да, — сказала Линн.

— У кого еще он есть?

— Мне кажется, у двух ее сестер.

Его пакет так и стоял на столе неоткрытым. Он посмотрел на него, а потом, не трогая его, снова повернулся к Линн:

— Кто знает о том, что происходило с вами раньше?

— Множество людей.

— Перечислите их имена, — сказал он, доставая официальный бланк допроса.

— Кара. Мэри и Гидеон Эли. Мой начальник и его жена. Мой брат и невестка. Множество людей на Третьем канале. Некоторые представители КТВ.

— Это все?

Линн пожала плечами:

— Полиция и охранники. Люди в моем оздоровительном клубе. Некоторые из соседей кое-что знают.

Она наблюдала за тем, как он пишет.

— Почему вы хотите это знать? Вы думаете, что кто-то копирует то, что делал Грег?

Он не поднял глаз.

— Я уверен в этом.

— О, уверены? — огрызнулась Линн, почувствовав неожиданную злость.

Теперь он поднял глаза; они были цвета черного опала.

— Надеюсь, мне не стоит серьезно относиться к вашим словам о том, что я не могу распознать мертвого человека, когда я такового вижу?

— Возможно, вы можете. Но…

— Никаких «возможно». Я долгие годы занимаюсь этой работой, поэтому я могу посмотреть на носилки и сказать, что на них лежит труп. Линн, маньяк был мертв. Его мозги промочили весь ковер.

Майк поднялся со стула, подошел к шкафу и принес две папки. Он достал из них фотографии и разложил на столе.

— Рапорт коронера. Фотографии с места происшествия. Фотография патологоанатомической экспертизы. Свидетельство о кремации.

Линн старалась смотреть туда, где не было крови, и не замечать остального. Она схватилась за живот.

Это был Грег; не было никаких сомнений. Она даже узнала его рубашку.

— Если кто-то снова затеял с вами эту грязную игру, — сказал Майк, — я не знаю точного ответа, кто это, но могу с уверенностью сказать, что это не тот же ублюдок соскочил со стола в морге, натянул брюки и бросился за вами.

Он вырвал страницу со списком и развернул ее так, чтобы она могла прочитать написанное.

— Ответ содержится здесь.

Жест означал: и не рассчитывайте, что я помогу вам найти его.

Ей хотелось убежать отсюда, подальше от этих столов и кажущихся безразличными ко всему детективов.

Но в то же время что-то удерживало ее — столь памятное ощущение безопасности или просто факт того, что это полицейский участок?

Нет, в действительности все было проще.

Она положила листок обратно на стол.

Она просто не могла двинуться с места, пораженная мыслью о том, что она оказалась в тупике.

* * *

Выйдя на улицу, она некоторое время стояла в нерешительности. Она ощущала себя ярко освещенной мишенью.

Она не знала точно, от чего она так зависела: от самого Майка или от того, что он представлял — официальную версию о том, что происходящее с ней было преступлением с реальным злодеем, а не какой-то призрачной проблемой, причиной которой является она сама.

Но это не имело значения, потому что похоже, что и этого она теперь была лишена.

«Ответ содержится здесь…»

«Если кто-то снова затеял с вами эту грязную игру…»

Если.

* * *

Квартира Кары не казалась бы более пустой, даже если бы из нее исчезли все вещи.

Не слышно стука когтей по полу. Никто не утыкается тебе в ноги сопящим носом.

Она была дома уже час; достаточное время, чтобы ответить на телефонные звонки и убрать грязь, оставленную плотником, а теперь она думала о том, что делать с вещами Ники.

Она подошла к окну гостиной и устремила глаза на поток машин, не видя его.

Раздался звонок в дверь. Это была Линн. Она впустила ее.

— Как ты? — спросила Линн.

— Не слишком плохо.

— Тебе не обязательно…

— Хорошо. Мне очень дерьмово.

— Я знаю, — тихо сказала Линн. — Мне безумно жаль. Он был самой лучшей собакой в мире.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю. Уехать из страны? Я не знаю, что делать, даже что подумать.

Кара спросила:

— Грег действительно мертв?

— Да. Я видела фотографии его тела.

Наблюдательность Кары была притуплена горем, но она все-таки ощутила тревожный укол. Глаза Линн были затуманены. Движения были слегка замедленны.

Кара знала эти симптомы. Она видела их много лет назад, наблюдала, как со временем они усилились.

— Что же тогда происходит? — спросила Кара.

— Я не знаю. Майк Делано говорит, что кто-то, должно быть, копирует то, что делал Грег.

Кара отвернулась. В ней закипала злость. Ее работа, ее собака, ее жизнь… и она должна беспомощно сидеть, пока Линн, как попугай, повторяет слова какого-то балдеющего от своей власти детектива и накачивается Бог знает какими наркотиками, и еще больше усугубляет ситуацию.

Она резко повернулась к Линн:

— Мы все пострадали от этого! Грег преследовал тебя и нападал на тебя, а потом этого не было, потому что он был мертв. Разве не так?

— Да.

— Я долгие годы была вместе с тобой. Ведь так? Линн и Кара, одна сплоченная команда. Я делала все, что ты хотела; выполняла все твои решения, независимо от того, соглашалась с ними или нет; и мы всегда помогали друг другу.

Линн попыталась ответить, но Кара остановила ее.

— Пришло время поговорить начистоту. Ты попала в беду, о которой никто не знает? Кто и куда втянул тебя? Ты наркоманка, Линн?

— Нет!

— Мы всегда старались обходить эту тему, но больше этого делать нельзя! — Кара кричала. — У тебя что-то вымогают? Кто-то знает, что ты принимаешь наркотики, и шантажирует тебя?

Линн трясло, но она посмотрела Каре в лицо:

— Я не замешана ни в чем, что бы не рассказала тебе. Я — профессионал, который старается выполнять свою работу.

— Тогда, как ты объяснишь…

— У меня нет объяснений!

* * *

Обычно Майк оставался на работе до вечера; это было лучше, чем все остальное, что он мог в настоящее время делать. Но после ухода Линн он почувствовал, что не может относиться терпимо к шуму и активности, которые окружали его.

Он вышел на улицу и, не подозревая об этом, остановился на том же самом месте, где раньше стояла Линн, размышляя о тающих на ее глазах возможностях выбора.

Словно в насмешку или по иронии судьбы, день выдался чудесный.

Ему хотелось разнести что-нибудь вдребезги кулаком.

Он тронулся в путь. Это было нелегко, но уже не так трудно, как тогда, когда каждый шаг причинял острую боль в боку. В конечном счете он сел на автобус и немного проехал.

К середине дня он оказался в районе порта.

Для рабочего дня он был очень оживлен. Чайки быстро слетали вниз, чтобы подхватить угощение, которое бросали им дети. Было много гуляющих и велосипедистов, два киоска с мороженым. Он увидел торговца, продающего хот-доги, и на секунду вспомнил о нетронутом пакете с ленчем, который остался в мусорном ящике участка, но он по-прежнему ничего не хотел есть.

Он остановился рядом со скамейкой и опустился на нее. Отсюда было хорошо видно находящееся чуть дальше по улице здание, в котором жила Линн. Казалось, от ее квартиры исходил какой-то магнетический сигнал.

Он считал, что выполнение решения о прекращении каких-либо личных отношений с Линн, было относительно простым делом.

Но сегодняшний день выявил тот факт, что ситуация была не так проста и имела скрытые пласты, углы и тайники.

Ему даже не хотелось знать, какое из возможных объяснений того, что могло или не могло происходить, является верным.

Он не был уверен, что у него есть выбор.

Он поднялся и прошел еще немного вперед, сознательно удаляясь от дома Линн.

Он думал о списке, который составил для Линн. Она оставила его на столе.

Он остановился и посмотрел на свое отражение в витрине магазина, торгующего футболками. «А что ты ожидал от нее?» — спросил он у отражения. Что после того, что на нее свалилось, она кивнет, схватит карандаш, склонится над списком и начнет анализировать и решать, кто же из ее ближайших друзей и родственников решил занять место ее мучителя?

Он заставил себя остаться на месте и продолжал смотреть на самого себя, пока формулировал следующий вопрос, тот, который мучил его весь этот день.

Неужели это она? Неужели она сама заняла место маньяка?

Может, ей было нужно внимание — друзей, сотрудников и семьи? Внимание полиции или его самого?

Может, это манера поведения, свойственная свихнувшейся знаменитости?

Может быть она настолько не в себе, что не осознает, что сама делает это?

Он еще долго стоял на этом месте, рассматривая свое бесстрастное лицо.

* * *

— Возьми небольшой отпуск, — сказала Вики Белински. — Хорошенечко отдохни.

Линн сжала телефонную трубку:

— И тогда?

— Тогда увидим.

Линн было не до игр в вежливость.

— Вики, произнеси это, пожалуйста. Я хочу знать, каковы намерения КТВ. Вы видите возможность проведения пробного показа в ближайшие два месяца? Или вы откладываете его на неопределенный срок?

Последовало молчание, затем из Калифорнии донесся вздох.

— На неопределенный.

* * *

В последующие дни Кара приходила на работу и выполняла свои обязанности, Линн делала то же самое, и этим их общение ограничивалось.

Линн старалась пройти через это, надев на себя маску общественного деятеля. Улыбка, пожатия рук. Берешь манеру поведения перед камерой и придерживаешься ее все время. Чтобы она помогла притворяться, что все в порядке.

Она не осмеливалась не притворяться. Не осмеливалась быть уязвимой.

Деннис вызвал ее для разговора, в котором чувствовался отзвук некоторых вопросов, брошенных ей в лицо Карой: не было ли у Линн каких-нибудь проблем с наркотиками? при чем здесь собака Кары? было ли это местью, направленной против нее и Кары?

Только по ночам, в одиночестве, она могла опускаться до состояния подавленной, испуганной и всех подозревающей женщины, которая и была тем истинным человеком, скрывающимся под обличьем очаровательной и уверенной в себе телевизионной ведущей.

Она продолжала принимать транквилизаторы, купленные в аптеке, но старалась делать это как можно реже.

* * *

В пятницу она должна была пойти к зубному врачу. Она хотела отменить посещение, но потом передумала; она и так слишком долго откладывала этот визит.

Ощущение физического дискомфорта было своего рода облегчением. Телесная боль вытесняла все другие. И она знала, как с ней справиться, знала ее особенности и пределы.

Она должна была искать облегчение там, где это было возможно.

— Сегодня вечером он поболит, — сказал врач, когда закончил свою работу. Он был сострадательным человеком, который ненавидел причинять боль другим, и был склонен преувеличивать болевой порог своих пациентов. — Я дам вам несколько таблеток перкодана и выпишу рецепт, чтобы вы купили еще.

— Спасибо, не надо, — сказала Линн.

— Возьмите. Они вам понадобятся.

— Я специально наметила это посещение на пятницу, — сказала она, с трудом двигая одной половиной лица. — Мне не нужно выходить на работу до понедельника. К тому времени со мной все будет в порядке.

Доктор Гуриан покачал своей лысеющей головой:

— Сегодня вечером в восемь я собираюсь есть омаров в Велфлите. Я не собираюсь возвращаться раньше утра понедельника. Вы что, хотите испортить мне уик-энд, заставив меня беспокоиться о вашем состоянии?

Линн сказала:

— Вам не нужно беспокоиться.

— А я буду. Возьмите домой таблетки.

* * *

Доктор был прав. К тому времени, когда он вскрывал своего омара, Линн уже лежала на диване с пузырем, наполненным льдом. Никакого эффекта, кроме онемения челюсти, это не давало, да и то только тогда, когда она крепко, до боли, прижимала пузырь к щеке. Через некоторое время она бросила это занятие и приняла еще аспирин, помня о том, как однажды Майк заставил ее проглотить эти таблетки во время головной боли.

Как и запах хот-догов, кислый вкус вызывал немедленное воспоминание о нем.

Странно, что вещи так много значат для нас.

Она не знала, скучала ли она по Майку или тому ложному ощущению комфорта, когда есть человек, которому можно позвонить, если что-то случилось.

Но каждый раз, когда она думала о Майке, ей приходилось вспоминать о его списке. А это было так тяжело. Она пыталась мысленно просмотреть его и выделить в нем тех, кто мог получить удовольствие от ее боли, но тут же бросала это.

Единственно допустимой в этом списке она считала возможность существования на Третьем канале какого-нибудь психически неустойчивого человека, которого она едва знала, вымещающего на ней чувство обиды. В более мелких шоу встречалась масса таких случаев: какое-нибудь несчастное больное существо с вариантом сценария или навязчивой идеей, или козел отпущения.

Она постоянно думала о видео- и звукоинженерах, о тех, кто работал на съемочной площадке, о телефонных операторах, и гадала, кто мог подражать Грегу.

Или это мог быть кто-нибудь из департамента полиции. Множество полицейских имели доступ к необходимой информации.

Она позвонила Хелен Скольник, частному детективу, и оставила сообщение. Она думала о том, чтобы снова нанять охранников Стрикера, на этот раз за свой счет, чтобы они охраняли лично ее; но она не знала, насколько осмелится предать гласности творящийся с ней кошмар среди работавших на канале людей.

Аспирин не помогал.

Она подумала о перкодане, который лежал в ее кошельке.

Ее рот, действительно, очень болел.

Ей мог помочь сон, но она спала так беспокойно. Боль должна была превратить ночь в суровое испытание.

Перкодан мог принести расслабление и умерить боль, сделав нормальный сон более доступным для нее.

Она нашла кошелек, открыла одну из упаковок, запила две таблетки водой, а потом приняла еще одну.

В начале одиннадцатого, когда она собиралась лечь спать, а адская боль во рту слегка поутихла, позвонила Хелен Скольник.

— Извините за поздний звонок, но вы сказали, что это очень важно.

Линн рассказала ей о Ники.

— Но ведь этот человек мертв?

— Да. Полиция думает, что кто-то копирует его действия. — От боли и таблеток ее язык заплетался, и она говорила не очень разборчиво.

— Я не совсем хорошо разбираю то, что вы говорите.

— Я сегодня была у зубного врача.

— Не думаю, что могу вам чем-то помочь, — после небольшой паузы сказала Хелен. — Если полиция сделала все то, что могла бы сделать я, и ничего не обнаружила, мне по-прежнему нечего делать в вашем случае. Да и ситуация… довольно странная, если не сказать большего.

— Да. Поэтому мне так необходима помощь, — сказала Линн, отказываясь реагировать на еще один намек, что не только ситуация кажется странной.

 

Глава семнадцатая

Пэм зашла в офис Линн, чтобы забрать у Кары и Линн деньги на ленч.

Линн взяла свою сумочку, нашла там только два билета в один конец и вспомнила, что положила конверт с наличными, взятыми из банковского автомата, в дипломат. Она перегнулась через стол, чтобы дотянуться до дипломата, и опустила в него руку, стараясь достать конверт.

Она почувствовала резкую боль в руке. Она вскрикнула и выдернула руку. Из нее хлестала кровь; крови было так много, что в считанные секунды она была повсюду.

Мгновение Пэм и Кара стояли в немом изумлении. Затем Пэм завизжала, а Кара схватила пачку гигиенических салфеток, бросилась к Линн и прижала их к ее руке.

— Что случилось! — закричала Пэм.

Свободной рукой Линн подняла окровавленный дипломат и перевернула его. Она держала его за низ, вытряхивая содержимое.

Книга, папка, бумаги, одежная щетка, ручки… и что-то металлическое с белым пластиком…

— Это, что, нож из кухонного комбайна? — сказала Пэм. — О Боже, Линн, он же острый как бритва!

* * *

— Вам повезло, — сказал врач пункта первой помощи, когда медсестра промыла руку Линн.

Линн почувствовала, что внутри нее зарождается истерический смех. Какое бы дьявольское событие ни происходило с ней, всегда находился кто-то, говорящий, что ей повезло. Вместо смеха она закашлялась.

— Еще один дюйм, — продолжал врач, — и вы перерезали бы артерию. Здесь есть за что поблагодарить Господа. Вы могли бы истечь кровью, прежде чем добрались бы сюда.

Его звали Турко, и это был тот же самый широкогрудый, открытый и веселый человек, который занимался ею, когда ее ударили по голове.

Он как-то странно посмотрел на нее, пока готовил инструмент для того, чтобы зашить рану, рваной линией пересекавшую половину ее ладони.

— Расскажите-ка мне обо всем еще раз.

Периодически Линн начинала бить дрожь, и сейчас у нее снова начали стучать зубы.

— А нельзя ли п-подождать, пока вы з-закон-чите?

— Нет. Это поможет вам отвлечься. Лидокаин, пожалуйста. Спокойнее, мисс Марчетт. Итак. Чем вы порезались? Серпом?

— Режущей пластиной из кухонного комбайна.

— Извините за глупые шутки, — сказал врач. — Я имею привычку так шутить, когда не знаю, что сказать. А сейчас тем более, когда ко мне снова приходит Линн Марчетт с еще одной раной, характерной для случаев жестокого обращения.

Линн смотрела на свою руку, пока он проводил операцию, хотя в действительности это совсем не интересовало ее, так как во всем теле она ощущала тот же холод, который сковывал ее руку. Она знала, что благословенное чувство онемения скоро пройдет, но в данный момент ей хотелось только одного: ни о чем не думать.

— В прошлый раз вас привезла сюда полиция, — сказал врач. — Сейчас вас привела ваша помощница. Предполагается, что мы все не должны обсуждать факт вашей личности.

Он проткнул кожу рядом с разрезом иголкой с черной ниткой.

— Что же получается, если все это сопоставить? Я скажу вам что, — сказал он. — Случай жестокого обращения в семье.

На этот раз смех вырвался наружу. Линн не могла остановить его, да и не пыталась это сделать. Но он быстро перешел в слезы. Медсестра подняла на нее грустные темные глаза и протянула коробку с бумажными салфетками.

— Ваш способ отвлекать? — спросила сестра у врача.

— Простите. — Он искренне расстроился. — Похоже, что я все только испортил. Я просто ненавижу приводить женщин в порядок, чтобы они могли вернуться к тому, кто опять покалечит их, и снова получать их в искалеченном виде. Это так просто.

* * *

Бубу приехал в больницу и настоял на том, чтобы она поехала с ним в Салем, на что она согласилась при условии, что сперва они заедут на ее квартиру.

Она взяла с собой вещей на пару дней и оставшуюся у нее упаковку перкодана.

Проезжая по мосту Тобина в машине брата, она почувствовала себя совершенно беспомощной. Она всегда вела машину сама, когда ехала к брату и невестке, и оставалась у них, когда хотела этого. Теперь же ее вез кто-то другой. Это чувство только усилило ее паническое состояние.

Бубу сказал:

— Это был нож из твоего кухонного набора?

— Да. Я проверила, как только вошла в квартиру.

Ее брат выругался.

— Значит, они забрались в твою квартиру.

— Не думаю. Нож могли забрать уже давно.

— Но мы не знаем этого. Я не могу смириться с мыслью, что ты так беззащитна. Ты не можешь бесконечно менять замки. Что ты собираешься делать? Ты не хочешь уезжать из города. Ты не хочешь жить у нас с Анджелой. Ты не хочешь переезжать на другую…

— Я не хочу просто сидеть и ждать, пока на меня снова нападут. Вы меня убедили. Я собираюсь нанять человека, который обеспечит мою защиту.

— Только не этого проклятого детектива!

— Нет. Я найму кого-нибудь за деньги. Мне нужен сыщик. Мне нужен человек, который сможет разобраться в том, что происходит, и прекратить это.

Они поворачивали на подъездную дорожку, ведущую к дому. Крокусы, посаженные вдоль нее, уже отцвели.

Бубу достал сумку с ее вещами из багажника.

— Есть люди, с которыми, я думаю, нам следует поговорить, — сказал он.

* * *

Офис «Арбор инвестигейшнз» находился в здании с затемненными стеклами, расположенном в Вустере. Линн и Бубу ждали, сидя в дорогих креслах с мягкими подлокотниками в приемной. На двух стенах висели написанные масляной краской подлинники, изображавшие сцены из жизни парижских улиц; на третьей стене была устроена своеобразная выставка наградных табличек. Четвертая стена была полностью стеклянная. За ней находился секретарь, а за ее спиной три женщины и один мужчина работали за компьютерами. За ними можно было видеть несколько дверей, ведущих в офисы.

Зазвонил телефон у секретаря на столе. Она вышла и проводила Линн и Бубу в один из офисов, где, стоя около стола, их ждали двое мужчин.

— Мистер Крейг Риб и мистер Доминик Сперанза, — сказала она.

— Меня зовут Лоуренс Марчетт. А это моя сестра, Линн.

Мужчины посмотрели на левую забинтованную руку Линн и пожали ей правую.

— Ну, конечно же, я видел вашу программу много раз, — сказал Риб, который был старше своего товарища. Ему было около шестидесяти, у него были седеющие каштановые волосы и военная выправка. У Сперанзы был обманчиво беззаботный вид, который Линн привыкла видеть у офицеров полиции. Никаких пустых разговоров, взгляд, который ничего не пропускает.

Они выглядели именно так, как сказал ее брат, осмотрительными профессиональными сыщиками, которым доверяют банки, его банк и многие другие.

Ей показалось, что чувство безнадежности, переполнявшее ее, немного, совсем чуть-чуть, но уменьшилось.

* * *

— Как мы поняли, вы столкнулись с проблемой преследования, — сказал Риб. — Почему бы вам не ввести нас в курс дела?

Линн показала на свою забинтованную руку:

— Это случилось сегодня. Двадцать швов. Я порезалась о режущую пластину из моего кухонного комбайна. Кто-то положил ее в мой дипломат, где я и наткнулась на нее, когда полезла внутрь.

— Где вы находились? — спросил Сперанза.

— В моем офисе на работе.

Он начал писать в маленьком линованном блокноте.

— Бывший полицейский? — спросила у него Линн.

— Вышел в отставку шесть месяцев назад. — Он посмотрел на нее с уважением.

Риб спросил:

— Что еще?

— Неделю назад в офис доставили записку для меня. Ее нашел охранник. В записке мне предлагали осмотреть мою машину. Моя помощница и я бросились в гараж. То, что мы нашли там, было… было мертвым телом ее маленькой собачки, в багажнике.

Ее снова охватил ужас. Ей пришлось сделать огромное усилие над собой, чтобы не разрыдаться.

Риб мягко спросил:

— Вы живете одна?

— Да.

Бубу прокашлялся:

— Я постоянно убеждаю ее переехать к нам или позволить мне остаться пожить у нее. Она упряма, как коза. Но сейчас необходимо что-нибудь предпринять.

— Я тоже так думаю. — Все это время Риб сидел за столом, но теперь он встал и подошел к ним.

— Вам приходилось раньше улаживать подобные дела? — спросила Линн.

— Да, мадам.

— Так вы думаете, что сможете помочь мне?

— О, вполне вероятно, что мы сможем вам в чем-то помочь.

— Слава Богу, — выдохнула Линн.

Риб нажал кнопку, и в дверь заглянула секретарь.

— Чего бы вы хотели? — спросила она. — Кофе? Содовая?

— Спасибо, ничего не надо, — сказала Линн.

— Выпейте чего-нибудь, — настаивал Риб. — Нам нужно получить от вас полную информацию. Это займет много времени. Промочите горло.

— Хорошо. Спасибо. Кофе с молоком, пожалуйста.

Когда секретарь вышла, Сперанза снова начал писать.

— Я фиксирую все события, которые вы описываете, время и даты. — Он повернул блокнот так, чтобы она могла прочитать написанное. — Все правильно?

Она прочитала.

— Да.

— Были ли какие-нибудь другие случаи?

— Не из этой серии.

— Вас преследовали раньше? — спросил бывший полицейский.

Линн повернулась к Бубу:

— Разве ты не рассказал им?

— Я не говорил, что все это прекратилось, потом началось снова, то есть не уточнял это.

Секретарь принесла напитки, и Линн с благодарностью отпила немного кофе.

Сперанза перешел на новую страницу.

— Когда имели место другие случаи?

Линн потерла ноющее запястье, которое болело из-за того, что она все время пыталась оградить кисть от любого давления.

— Это началось в октябре и закончилось в феврале. Человек, который преследовал меня, был убит шестнадцатого февраля.

Последовало непродолжительное молчание. Затем Сперанза сказал:

— Следовательно, мы говорим о преследовании со стороны двух разных людей.

— Да, — сказала Линн.

— Вы обращались в полицию?

Линн вздохнула и открыла рот, чтобы ответить, но Бубу сделал это за нее.

— Полиция в этом деле оказалась бесполезной. Нам только сказали, что они делали какие-то попытки…

— Вам только сказали в Департаменте полиции Бостона?

Бубу покачал головой:

— Выслушайте меня. Этот парень, этот детектив, он хотел воспользоваться положением моей сестры…

Линн положила руку на плечо брата, чтобы сдержать его:

— Это твои ощущения. Я не согласна с тобой. Майк даже не знает, что случилось сегодня. Но они хотят услышать не наши личные мнения. — Она повернулась к детективам: — Я думаю, мне следует рассказать все с самого начала.

— Не помешало бы, — сказал Сперанза.

* * *

Ее рука горела, усиливая боль в ладони. Она полностью обессилила и чувствовала тошноту от голода, а горячий кофе только растревожил еще не зажившую рану во рту, и она посылала острые стрелы боли в затылок.

Но она заставила себя рассказать все по порядку, призвав на помощь весь свой профессионализм, чтобы, независимо от того беспорядка, который царил в ее мыслях, четко описать все куски этой мозаики-загадки.

Запинаясь, она рассказала о деталях, связанных с сексом, чего бы с ней никогда не случилось, если бы рядом не было Бубу.

В какой-то момент своего рассказа у нее возникло легкое беспокойство из-за того, что Сперанза перестал делать записи. Но она продолжила, как всегда делала, когда шоу начинало идти не в том направлении, которое было запланировано ею ранее, но должно было двигаться вперед в любом случае.

Когда она закончила, целую минуту стояла полная тишина.

Риб сказал:

— Все это очень странно. Эта часть преследования началась, когда преступник был уже мертв. Я должен спросить: что вам подсказывает в этой ситуации ваш внутренний голос?

Линн потерла плечо:

— Единственный ответ, который напрашивается, — это то, что некто, кто знает о том, что происходило, имитирует Грега.

— Некто, относящийся к близким вам людям. — Это не был вопрос.

— Мне не хочется, чтобы это было так, — сказала она. — Я хотела бы, чтобы этим человеком оказался кто-то неизвестный мне, страдающий психическим расстройством и завидующий мне. Но, да, логично предположить, что это кто-то из близких мне людей.

— Что думают об этом те, кто работает с вами?

— Но это и есть близкие мне люди.

Последовала еще одна минута молчания, и затем Риб спросил:

— Кто в настоящее время возглавляет Третий канал?

— Генеральный менеджер, Деннис Оррин.

— Каково его мнение по этому поводу?

Желудок Линн перевернулся. Она должна была быть честной.

— Он… предположил, что это может быть месть, связанная с моими личными проблемами в прошлом.

Сперанза наклонился к ней:

— Какого рода личными проблемами?

— Наркотики. У меня сейчас нет этой проблемы, но он…

— Почему же он тогда сказал это?

Линн вздохнула:

— Много лет назад у меня временами возникала зависимость от лекарств, которые я принимала, чтобы снять острую боль, вызванную больными зубами. Деннис знал об этом. Я могу предположить, что сейчас это снова пришло ему в голову…

Сперанза и Риб посмотрели друг на друга.

Риб сказал:

— Извините, мы оставим вас на секунду.

В соседнем офисе оба детектива склонились над пустым столом.

— Что ты думаешь? — спросил старший.

— Я не уверен. Но если я должен высказать предположение…

— Должен.

— Тогда я считаю, что первая серия происшествий была настоящая, а теперь, когда этот парень умер, она продолжает делать это сама.

— Мне тоже так показалось.

— Так кто же она? Знаменитая психопатка? Нуждается в симпатии? В чем дело?

— Она кажется обезумевшей от горя, — сказал Риб, — но на настоящего психа она не похожа. Может, она устраивает это, чтобы потом сделать из этого программу?

Сперанза медленно кивнул:

— Вполне вероятно. Может быть, реальная угроза прекратила существовать раньше, чем это ее устраивало. Прежде чем можно было пустить в ход камеры.

— Однако не могу представить ее убивающей собаку подруги.

— А кто знает, что она на самом деле думает о своей подруге?

— Справедливо замечено.

— Я имею в виду, Господи, что у нее нет никаких доказательств того, что она не замешана в это. У нее есть все ключи, возникавшие в этом деле, а режущее полотно, поранившее ее руку, взято из ее собственной квартиры. Звучит неправдоподобно. Единственный вопрос, который у меня возникает: почему она обратилась к нам?

Риб выпрямился:

— Ее брат сходит с ума от беспокойства. Возможно, он заставил ее сделать это.

* * *

— Попридержите ваших коней, — сказал Бубу. — Час назад вы сказали, что можете помочь. И вдруг сейчас оказывается, что вы не можете взяться за эту работу.

— Этот случай слишком сложный. Нам дали понять, что это простой случай преследования. Мы не можем…

Лицо и шея Бубу побагровели.

— Это и есть простой случай преследования.

Пожилой детектив сказал успокаивающим тоном:

— Я знаю, что так кажется вам и мисс Марчетт. Но, выслушав все обстоятельства дела, мы пришли к выводу, что случай слишком расплывчатый…

— На него может уйти гораздо больше времени, чем мы думали, — сказал Сперанза. — При нашей нынешней нагрузке мы не можем включить его в свой график.

Бубу собирался спорить дальше, но Линн прервала его:

— Не трать энергию попусту.

— Но это же оскорбление. Банк дает этим парням столько работы…

— И будет давать. Они, несомненно, специалисты в своем деле. Но они не хотят работать над моим делом. Они не верят мне. Давай, Бубу. Мы уходим.

* * *

В машине на обратном пути к дому Бубу и Анджелы она все-таки разрыдалась.

— Все как прежде, — всхлипывала она. — Кто-то преследует меня, и никто не может помочь.

— Эти ублюдки, — сказал Бубу. — Мне не следовало позволять тебе утащить меня оттуда. Где, черт возьми, они набрались такого нахальства, что позволяют себе обращаться с известной телевизионной ведущей как с помоями?

— Не только они. Это делают все. Не существует никаких объяснений, во все это трудно поверить, вот они ничему и не верят. Они отступают.

Она забыла дома гигиенические салфетки, и из ее глаз и носа лилось, не переставая. Она порылась в сумочке, надеясь хоть что-нибудь там найти, но ничего не было, и она заплакала еще сильнее, содрогаясь от сильных рыданий.

Глаза ее брата тоже наполнились слезами. Он обхватил ее плечи своей громадной рукой, притянул ее к себе и так, крепко обняв ее, продолжал вести машину.

* * *

Линн лежала в комнате для гостей; сон не шел к ней. Сквозь окно проникали ночные звуки.

Анджела проявила свое мастерство волшебницы в украшении комнаты. Кровать напоминала гору взбитого пуха и, казалось, сошла со страниц модного современного журнала; прозрачные желтые занавески покачивались от легкого ветерка. Ночной столик был заставлен разнообразными лосьонами и мазями.

Но ничего из этого не интересовало Линн. Сон стал недостижимой целью. Ладонь напоминала перчатку вратаря. Рука выше локтя и плечо болели так, словно она побывала в автомобильной аварии. Две таблетки перкодана не принесли облегчения.

Она прокручивала в памяти события и слова прошедшего дня. Ей так нужна была сейчас сила, но ее не было. Она вытекала из нее, словно просачиваясь по каплям.

«Во все это трудно поверить, поэтому они ничему и не верят».

Ее собственные слова.

«Что подсказывает ваш внутренний голос?»

Она вспомнила, какое выражение лица было у детектива: «Возможно, вы не сможете убедить меня, но почему бы не попробовать».

«Кто-то из близких вам людей…»

«Да…»

Линн повернулась на бок и положила руку на высокую, твердую подушку, которую для этого дала ей Анджела.

Она не переставая думала об этом предположении. Неужели она на полном серьезе должна была обдумывать вероятность того, что такие люди, как Кара и Деннис, пытались заставить ее умереть от потери крови?

Но она действительно должна была это обдумать.

Было даже больше смысла в том, что подумали детективы: никто ничего не делает Линн, кроме самой Линн.

Окно находилось в ногах ее кровати. Она услышала, как что-то прошуршало снаружи, затем тихий писк какого-то животного; она села на кровати и перегнулась через подоконник, чтобы посмотреть на него. Но там ничего не было, даже звуков его отступления.

Она села на кровати и начала делать глубокие вдохи, чтобы унять дрожь, которая охватывала ее во время всей этой ужасной ночи, когда она пыталась пробраться ощупью и одержать победу над путаницей, царящей в ее голове.

Но свежий воздух, наполненный запахом земли, не мог изгнать тот яд, который хранился на самом дне сознания: мысль о том, что детективы были правы.

Ее новый мучитель был фантомом.

Существом, не более материальным, чем животное, которое только что померещилось ей.

Она откинулась на спину, когда слезы снова потекли из глаз.

Неужели такое могло, могло быть? Неужели она страдала галлюцинациями?

Можно ли было допустить хотя бы отдаленную мысль, что она могла совершить все эти вещи после того, как Грег умер?

Порезать саму себя?

Убить Ники?

Она выпустила в эфир не одно шоу с участием жертв изнасилования и свидетелей убийств, которые спустя десятилетия неожиданно вспоминали преступления, о которых все эти годы ничего не помнили.

Неужели с ней произойдет то же самое: она проснется через десять лет и вспомнит все эти поступки? Случалось ли такое с теми, кто совершал преступления, а не только с жертвами?

Возможно, ей следует это выяснить.

Алло, Мэри? Можно ли преследовать саму себя, совершить попытку самоубийства и убить собаку, не понимая, что делаешь? О, никаких причин, просто интересуюсь. Желаю хорошего дня.

Лежа в кровати, Линн начала смеяться. Это были те же сумасшедшие звуки, которые вырвались у нее в пункте первой помощи, и так же быстро они перешли в рыдания.

Слезы стекали по ее лицу и впитывались в модное стеганое одеяло.

* * *

— Я не знаю, что делать, — говорила Кара Мэри по телефону. — Я боюсь за Линн и за себя, боюсь за шоу. Мне даже пришлось убеждать Денниса, что я не была замешана во все это.

— И каковы твои намерения? — спросила Мэри.

— Мне кажется, я могла бы поискать другую работу. Но, несмотря на то, что я взбешена поведением Линн, я не хочу ее бросать. Да и положение таково, что многообещающие вакансии продюсеров не валяются на дороге в ожидании моего прихода.

— Считай, что я ничего не слышала о том, что ты хочешь найти другую работу, — сказала Мэри, посмотрев на часы. До прихода следующего пациента оставалось пять минут. — Ты всегда любила именно эту. Но полагаю, ты чувствуешь, что шоу подвергается опасности из-за того положения, в которое попала Линн.

— Оно действительно подвергается. Посмотри, что уже произошло. Мы вплотную приблизились к возможности пробного показа и потеряли ее. Мы надеемся, что КТВ перенесет его на какое-то другое время, но они не сделают этого, если Линн не придет в норму. На данный момент Деннис очень нервничает по поводу способности Линн выносить трезвые решения. А Линн это и есть шоу.

— Ты можешь взять на себя большую ответственность за принятие решений и организацию шоу? Отделить себя от проблем Линн? Иногда нам приходится это делать в отношении других людей. Их проблемы могут стать губительными. Ты не можешь допустить, чтобы они погубили и тебя.

— Я думаю поговорить об этом с Деннисом. Сейчас, если не считать его самого, последнее слово в решении всего, что касается шоу, остается за Линн. Я собиралась просить его передать часть полномочий мне.

— Имеет смысл, — сказала Мэри.

— Это пощечина Линн.

— Ты думаешь, Кара? Или ты просто делаешь то, что должна сделать?

Март 21, 1993

Как жаль, что это была левая рука.

Мне следовало подумать о такой возможности. Я хотела сделать ее беспомощной, не способной работать или действовать.

Я хотела отнять у нее частицу ее самой, заставить ее жить, обладая все меньшим и меньшим… как она сделала это со мной.

Я вижу ее на экране. Она шествует так, словно весь мир принадлежит ей.

Она не имеет ни малейшего представления, через что должны проходить другие люди, чтобы просто пережить этот день и перейти в следующий.

Но я убеждаюсь в том, что она все лучше и лучше понимает это…

Понимает, что то, что она отняла, может быть отобрано у нее.

После двух дней, проведенных у Бубу, Линн заявила:

— Я возвращаюсь в свою квартиру.

— Линн, ты подвергаешься там опасности!

— Я могу подвергаться опасности где угодно.

— В своей квартире ты одна и очень уязвима. Кто-то же забрался в нее.

— Мы этого не знаем, — возразила Линн. — Я уже целую вечность не пользовалась кухонным комбайном. Я не могла заметить, что режущая пластина отсутствует. И считается, что эту дверь вскрыть нельзя. Я должна вернуться домой. Я не могу работать, живя в Салеме.

Бубу сказал:

— Работа — это не самое главное…

— Это главное для меня. Это фактически все, что у меня есть. И это защита. Если бы у меня не было шоу, я была бы неподвижной мишенью в темной аллее.

— Есть другие детективные агентства.

Линн покачала головой:

— Я не хочу снова проходить через это унижение.

— А ты могла бы работать, живя в другой квартире?

Линн посмотрела на него:

— В другой квартире в Бостоне? У меня едва хватает сил, чтобы существовать и делать шоу, и надеяться на то, что КТВ не откажется полностью от идеи включения нас в синдикат. Я не могу ходить в поисках другой квартиры.

Бубу похлопал рукой по журнальному столику:

— А если я найду ее для тебя? И перевезу всю твою одежду и мебель? Более безопасную квартиру, где не будет ни террасы, ни стеклянной двери. Никакого замка, к которому есть ключ у какого-то там Тома, Дика или Гарри. Позволь мне попробовать. Просто разреши мне сделать такую попытку.

Март 22, 1993.

Я заставлю ее убраться из эфира.

Тогда я получу свой кусочек счастья. Мне не придется ни видеть, ни слышать ее, ни рядом с собой, ни по телевизору. Мне не придется видеть, как все виляют хвостом перед этой тварью, воровкой, которая крадет то, что ты хранишь как сокровище, а затем еще трясет этим перед твоим носом.

Она ищет сочувствия, потому что она одинока.

Она не знает, что такое одиночество.

А я знаю.

Я все время нахожусь среди людей, но я абсолютно одинока.

Скоро Линн узнает, что такое настоящее одиночество. Люди отступают от нее. Я постоянно убеждаюсь, что этот процесс продолжается.

Никто не знает, что я чувствую. Они думают, что я люблю Линн.

С каждым днем мне все труднее быть одновременно такой, какой я должна быть и какая я на самом деле.

В некоторые дни очень трудно отделить эти две сущности одну от другой.

В распоряжении агентства «Пилгрим траст» была квартира с одной спальней и обставленная мебелью на Глостер-стрит. Она оказалась в данный момент не занятой, и до конца июня никто на нее не претендовал.

Бубу нанял консультанта по замкам, обслуживающего их банк, и он поработал в квартире и с машиной, а новые ключи получили только Линн и сам Бубу. Он настоял на том, чтобы они оба все время носили ключи при себе. Ее домашний телефон был включен на передачу звонков на новую квартиру. Он достал коробки и перевез все ее вещи. К воскресенью переезд был практически завершен. Осталось перевезти только ее цветы, и она сама сложила их в картонную коробку, предварительно отправив брата обратно в Салем после неоднократных звонков Анджелы.

Майк Делано приехал как раз тогда, когда она запирала дверь, пытаясь одновременно удержать коробку.

Он показал на ее забинтованную руку:

— Почему вы не сообщили мне?

Линн ответила:

— Идиотский вопрос. Что хорошего получилось из того, что я сообщила вам о том, что собака Кары убита?

Вместо ответа он сказал:

— Я только что ходил в больницу на физиотерапию. Я столкнулся с Франком Турко. Он спросил меня о том, что, черт возьми, с вами происходит.

Линн передвинула коробку, чтобы положить ключи в карман свитера. Она направилась к лифту.

— Когда вы выясните это, — произнесла она, — не дадите ли мне знать?

* * *

— Здесь негде поставить машину, — пожаловался Майк. — Мне понадобилось десять минут, чтобы найти свободное место. Где вы поставили машину?!

— В гараже на углу. Место там предоставляется вместе с квартирой.

Он осмотрел маленькую гостиную. Она была изящной, с трехстворчатым окном, выходящим на улицу, но вид из него мало походил на открывающуюся панораму порта в той ее квартире. В комнате стояла практичная мебель, которая бывает обычно в гостиницах, не дешевая, но надоедливая.

Развешивая посудные полотенца, она повернулась к нему вполоборота, и он воспользовался возможностью рассмотреть ее. За две последние недели она явно похудела еще на несколько фунтов. Лицо было совершенно бледным. То, что происходило сейчас, оставило на ней более тяжелые следы, чем даже те, что можно было видеть в самые худшие моменты эпопеи с Грегом. Их можно было заметить в том, как она держала себя, говорила и вообще не улыбалась. Она выглядела смертельно усталой. Вокруг ее глаз был наложен толстый слой грима, предназначенный для маскировки.

— Вы не очень хорошо выглядите, — заметил Майк.

Она повернулась к нему лицом:

— А со мной вообще все не очень хорошо. Я уничтожена.

Он испугался, что она попросит его уйти, и предложил:

— Давайте пойдем к Нэнси Джин. Она все время просит, чтобы я снова привел вас.

* * *

— Доктор Турко сказал, что я могла умереть от потери крови. В тот день я обратилась в детективную фирму.

— И?

Линн откинулась на спинку стула и обхватила себя руками. Ей было холодно в этом жарком ресторане.

— Сперва они сказали, что могут помочь. Затем отказались.

— Почему?

— Это слишком запутанное дело, они не могут включить его в свой график и так далее. Но было совершенно ясно, что они думают на самом деле. Они решили, что я — сумасшедшая. Притворяюсь или галлюцинирую.

— Кто были эти шуты?

— «Арбор инвестигейшнз.». Они не шуты. Они просто не были убеждены.

* * *

Чуть позже музыка стала более медленной и мечтательной. Доливая им в чашки кофе, Нэнси Джин перевела глаза с одного на другую и сказала:

— Встали и потанцевали бы, милые мои? Вы же не на поминках.

— Нет, — согласился Майк.

Нэнси Джин улыбнулась:

— Мне что, нужно опрокинуть твой стул?

* * *

Майк не знал, как это произошло, но его руки обнимали Линн, и они двигались в танце под звуки какой-то крайне сентиментальной мелодии.

Это вернуло тот сон, который мучил его днями и ночами на протяжении последних месяцев. Он знал каждый изгиб и выемку на теле Линн так хорошо, словно она лежала рядом с ним каждую ночь, а ведь он обнимал ее всего один раз.

Он всеми возможными способами пытался не думать о ней. Когда стало ясно, что это невозможно, он попытался направить свои чувства в русло своих профессиональных обязанностей: если он не мог бросить ее в том кошмаре, в котором она жила и который — для осознания этого ему понадобилось меньше суток — был реальностью, тогда он должен был сделать все от него зависящее, чтобы помочь ей. В пределах своих нынешних возможностей. И без личной заинтересованности.

А теперь было похоже что это решение исчезает вместе со всеми другими.

Его руки дрожали. Он не хотел, чтобы она почувствовала это, и поэтому едва дотрагивался до нее. Дрожь от этого только усиливалась, поэтому он обнял ее крепче.

Песня не кончалась, и было непохоже, что конец где-то близко. Ему хотелось, чтобы она прекратилась сию секунду.

И хотелось, чтобы она не кончалась никогда.

* * *

— Хорошая работа, — сказал Майк, глядя на замок входной двери в ее новой квартире.

— Мой брат пригласил человека, который выполняет такую работу в банке. Ключи есть только у меня и Бубу, и мы носим их с собой. Я больше не ношу свой ключ в кошельке.

— Ваш брат живет слишком далеко, чтобы оставаться единственным человеком, который может сюда попасть. Вам лучше дать еще один ключ мне.

— Я пообещала ему, что не дам ключ больше никому.

— Передайте ему то, что я сказал. Вы не собираетесь поговорить еще с каким-нибудь детективным агентством?

— Нет. — Линн сняла свитер. — Вы не можете себе представить, насколько это было унизительно. Мой брат чуть не ударил одного из них.

— Что же тогда, черт побери, вы собираетесь делать? Если вы настаиваете на том, чтобы оставаться в городе…

— У меня нет выбора. Я должна находиться здесь, чтобы заниматься шоу. Об его отмене не может быть и речи, так что даже не начинайте. КТВ и так уже отложило пробный показ на неопределенный срок.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже.

— Я мог бы помочь вам найти другого детектива.

Она вздохнула.

— Почему кто-то другой должен поверить мне, если они этого не сделали? — Она посмотрела ему в глаза. — Вы же тоже не поверили.

Он прошел в маленькую кухню, взял стакан и выпил воды.

— Я не знал, что и думать, — наконец сказал он.

Линн издала короткий смешок.

— Звучит очень обнадеживающе и, главное, к месту. — Затем она услышала, как с ее губ слетает вопрос: — Что вы думаете теперь? Сейчас вы мне верите?

Их разделяло несколько футов. Майк сделал два широких шага и обхватил ее руками.

— Я верю тебе, — сказал он нетвердым голосом.

Он держал ее так же, как на танцевальной площадке. Но теперь они не танцевали и кругом не было людей, а она так устала разыгрывать представления и сдерживать себя.

Она обняла его. Его губы прильнули к ее губам. Они были теплыми и нетерпеливыми, а его дыхание было учащенным.

Его руки гладили ее тело. Ее были в его густых волосах. Она опустила их на его спину. Там все еще оставались бинты. Она нашла его позвоночник и провела по нему пальцами.

Он застонал и крепко прижал ее к себе, и она почувствовала нарастающее в нем возбуждение.

В квартире стало темно. Свет падал только из кухни и из окна, за которым стоял уличный фонарь. Линн смотрела на его затененное лицо и не осознавала, что видит на нем.

Он сжал ее плечи. Он снова поцеловал ее, более сдержанно, но она чувствовала, что руки его дрожат.

— Ты находишься в опасности. Тебе не следует оставаться в одиночестве. Я думаю, мне нужно остаться с тобой.

— Ты имеешь в виду, — сказала Линн, — жить здесь?

— Я не собирался этого говорить. Я об этом не думал. Но, да, в большей или меньшей степени. Пока мы не найдем выхода из этой ситуации.

Он все еще держал ее за плечи, но неожиданно Линн почувствовала, что это уже не так ей нравится.

Хор голосов зазвучал в ее ушах. Бубу, Анджела и Кара…

«Он пытается воспользоваться…»

«Ты очень для него полезна…»

«А ты не думала, что у него могут быть какие-то планы?»

Наблюдавший за ней Майк опустил руки.

Он так тонко чувствовал ее настрой. Он мог читать ее мысли, понимал ее внутреннее состояние; это чувство возникло у нее еще во время их первого разговора за его рабочим столом.

Удивительная способность слышать то, что не было сказано; знать скрытые желания и потребности.

Неужели он применил ее сегодня вечером?

Неужели он пользовался этим тяжелым для нее моментом — незнакомый дом, ее полностью исчерпанные душевные ресурсы, ее одиночество, ее страх, делавшие ее столь уязвимой, — чтобы воспользоваться пустотой, образовавшейся в ее жизни и чувствах, и сделать себя необходимым ей?

Неужели все это было лишь способом заставить работать на себя выгодную ситуацию?

Зазвонил телефон.

— Я уже собирался приехать и разыскивать тебя, — сказал Бубу. — Я оставил три сообщения.

— Извини. Я не проверяла автоответчик. Я ходила перекусить.

Слушая брата, Линн наблюдала за тем, как Майк взял свою куртку и надел ее. Когда она повесила трубку, он уже открывал дверь.

— Закрой ее сразу же за мной, — сказал он ей.

 

Глава восемнадцатая

Майк решил смотреть ее шоу теперь каждый день. Если он не может находиться рядом с ней, он может сделать хотя бы это. По крайней мере, он будет знать, что пока с ней все в порядке.

Он не хотел смотреть программу дома и у Нэнси Джин тоже; это Майк понял, когда направился туда в понедельник утром. Смотреть на Линн, выступающую на экране, сидя рядом с этой грязной маленькой танцевальной площадкой — это могло свести с ума. Воспоминания об их танце разрывали его тело. Не хватало только добавить к этому вид самого места преступления.

Поэтому он изменил направление и пошел в другую закусочную, расположенную по соседству, и смотрел программу своей обожаемой леди в баре вместе с молчаливым седеющим мужчиной, курившим «Кэмэл», и барменом.

Целый час он просидел, не шелохнувшись. Несмотря на то, что ее стрессовое состояние было заметно в каждом движении, она была невероятно хороша, полностью владея ситуацией и ведя программу с присущим ей мастерством.

Он сходил по ней с ума.

Уже в двадцатый раз за время, прошедшее после прошлого вечера, он говорил себе, что должен был сказать ей об этом. Тогда она, может быть, разрешила бы ему остаться, и у него была бы возможность защищать ее, докопаться до причины происходящего и прекратить все это.

И снова он убеждал себя в другом: она не была готова услышать это. Это не развеяло бы ее сомнений в отношении него, а могло их только усилить. Она могла почувствовать еще большую потребность во внутренней защите и оттолкнуть его еще дальше.

Потому что он знал о ее сомнениях; он всегда хорошо понимал чужие чувства, а когда дело касалось непосредственно его, он становился почти телепатом.

Он не мог осуждать ее за это. Какие чувства, кроме противоречивых, могли возникнуть у нее с учетом ситуации? Она могла ожидать только того, что любой мужчина причинит ей боль. Если бы она была его сестрой, он сейчас посоветовал бы ей держаться подальше от каких-либо увлечений, даже если бы ей этого хотелось.

Поэтому он должен подождать и постараться больше не дотрагиваться до нее.

И попытаться руководствоваться в своих решениях чем-нибудь более серьезным, чем собственная эрекция.

Март 23, 1993.

Я больше не могу выносить те мучения, которые испытываю, когда вижу ее. Я должна сделать так, чтобы она больше не могла появляться на экране.

Я должна держаться и пока еще оставаться той, кем они меня считают.

Но только до тех пор, пока не добьюсь своего.

Мой Грег, с каждым днем мне не хватает тебя все больше.

Моя татуировка уже не приносит мне умиротворения. Теперь, когда я знаю, что ты ушел навсегда.

В тот вечер, наш последний вечер, проведенный вместе, ты сказал, чтобы я ждала тебя, потому что ты придешь ко мне. Мне следовало знать, что ты не собирался делать этого. Ты дотрагивался до меня, но только тогда, когда никто не смотрел. Ты хотел Линн. Ты смотрел на нее так, как прежде смотрел на меня.

Мне следовало сопротивляться. Мне не следовало хранить нашу любовь в секрете. Мне не следовало отдавать тебя ей. Это было слишком плохо, что я отдала тебя ей. Потом она сделала так, что я уже никогда не смогу вернуть тебя.

Ты мертв, и это ее вина.

Но мне все еще приходится смотреть на нее — не только лицом к лицу, но и все время на этом проклятом экране.

Все смотрят на Линн.

Я не выношу тебя, Линн.

Ты отравила для меня все. Я должна была быть на твоем месте.

Линн заставила себя пойти в клубе «Брум» после работы в четверг.

У нее не было сил заниматься на тренажере, поэтому она некоторое время поделала упражнения с тяжестями, но скоро потеряла интерес и к этому.

Она увидела Анджелу, работавшую на гравитроне, и хотела подойти к ней. Но теперь всякий раз, когда она хотела поговорить с кем-нибудь, перед ее глазами в горящей рамке появлялся список, составленный Майком.

Вчера вечером она начала набирать номер Мэри, но увидела этот список и остановилась.

Мэри прекрасно знала о том, что с ней происходило. Если Мэри была таким надежным другом, почему же Мэри не звонила ей?

Элизабет работала с клиентом, но, когда Линн направилась в душ, она уже закончила. Линн попрощалась с ней.

— Вы же только что пришли? — спросила Элизабет.

— Да. Но у меня нет настроения заниматься.

Минуту Элизабет разглядывала ее.

— В прошлый раз, когда я вас видела, вы выглядели гораздо лучше. Что случилось?

Это было первое лицо, выражающее симпатию, после того, как она простилась с братом. Она начала плакать.

— Пойдемте, — сказала Элизабет, проводя ее вниз, в массажный кабинет. — У меня есть несколько минут. Надеюсь, там свободно.

Однако приглушенный свет и эффекты звуков природы не помогли. Элизабет работала над ее напряженными ногами и руками, но она оставалась натянутой как струна. Ничего другого она и не ожидала.

Она не хотела выплескивать свое несчастье на Элизабет еще раз. Но слова помимо ее воли срывались с губ.

— Не имеет значения, что вы не ходили сюда, — сказала Элизабет, когда закончила. — Вам следовало мне позвонить; я могла бы сама приехать к вам. Может полиция сделать хоть что-нибудь'?

Линн начала отвечать, но открылась дверь. Это была Анджела.

— Вот ты где. Извините, что помешала, — сказала Анджела. — Но я знала, что ты где-то здесь, а на обращение по внутренней связи ты не отвечала. Звонила Бернадин и искала тебя.

Линн попробовала позвонить Бернадин домой из телефона-автомата, но там никто не отвечал. Она помылась в душе, оделась и попробовала дозвониться еще раз, но безрезультатно, а затем уехала из клуба и направилась в сторону Глостер-стрит.

* * *

Приближаясь к дому, Линн услышала, как ее окликнули по имени.

«Линкольн» Бернадин был припаркован около тротуара, и из него выходила Бернадин.

Ее лицо было в пятнах. Ее прекрасные легкие волосы висели мокрыми прядями, а в сумеречном свете виден был блеск слез.

— О Боже, — сказала Линн, — что случилось? В чем дело?

— В этом, — хрипло сказала Бернадин и сунула ей что-то в руку.

Это была пачка фотографий, на которых Линн была изображена в купальнике на калифорнийском побережье.

Линн была озадачена.

— Я не понимаю.

— Я тоже, — сказала Бернадин. — Я не понимаю, что это делало в шкафу моего мужа в нашей спальне.

— Но это невозможно. Это мое. Как могли…

— Это ты мне скажешь! Вы спите с Деннисом?

— Нет!

Кожа вокруг носа Бернадин собралась. Она дышала так, словно мучилась от сильной боли; ее грудь вздымалась под шелковистым свитером.

Бернадин начала рыдать.

— И ты думаешь, что я, черт побери, поверю в это?

Линн почувствовала, какая боль переполняет Бернадин. И что-то еще, до боли знакомое: безнадежное понимание того, что происходящее не подвластно ее контролю. Словно ее несло ужасным течением, и никто не хотел поверить в то, что она не хочет этого, и не слышал ее криков о помощи.

Она потянулась к руке Бернадин, но та отдернула.

Линн сказала:

— Эти фотографии были сделаны в Калифорнии. Это был своеобразный способ лечения. Тот детектив, с которым я туда ездила, пытался помочь мне восстановить уверенность в себе.

Она сама поняла, что объяснение звучит глупо, и Бернадин смотрела на нее с яростью, но она продолжила:

— После того что случилось с Грегом, я… ну, ты знаешь, я никогда не считала, что хорошо выгляжу. А он заставил меня думать о себе еще хуже. Майк, тот детектив, пытался помочь, продемонстрировав, что мною восхищаются.

— Линн, — Бернадин покачала головой. — Неужели ты думаешь, что я поверю в это? Неужели ты думаешь, что весь мир покупает то, что ты продаешь? А как насчет такого варианта? Да, ты чувствовала себя неуверенно, поэтому ты соблазнила своего генерального менеджера. Вероятно, тогда он смог пересмотреть тот факт, что он не уверен в тебе! Он, наверное, не обращал внимания на то, что ты приносишь несчастье!

Бернадин наклонилась ближе, переходя на крик:

— Я всегда была на твоей стороне! Я защищала тебя, когда Деннис думал, что ты снова принимаешь наркотики! Я говорила, что мы должны быть ближе к тебе, когда он сказал, что у тебя слишком много проблем и слишком много несчастий!

— Ну что ж, — сказала женщина, качая головой и вытирая слезы, — «Спасибо, Бернадин!» — Она похлопала себя по плечу. — Спасибо за то, что ты была идиоткой!

Мимо них проходили люди, кто-то входил и выходил из здания, подъезжали и отъезжали машины, но Бернадин не замечала этого. Она указала на Линн пальцем:

— Я готова поспорить, что знаю, почему ты переехала! Чтобы быть ближе к работе! Твоя невестка пыталась убедить меня в том, что Элизабет увлечена Деннисом, но это была ты! Ты даже позволила мне доверить тебе свои проблемы, а сама в это время спала с моим мужем! В этой квартире ты встречаешься с Деннисом. Разве не так?

— Нет. Нет. Пожалуйста, пожалуйста, послушай. Я никогда этого не делала. Спроси его! Он скажет тебе! В последние несколько недель мы почти не разговаривали друг с другом!

— Я спрашивала. Он отрицает это. Он сказал, что никогда раньше не видел этих фотографий.

— Он говорит правду. Кто-то подложил их туда. Кто-то взял их у меня…

— Мы снова возвращаемся к таинственному кому-то? Я достаточно наслушалась этого! — Бернадин в бешенстве потерла свои мокрые щеки. Без своей обычной аккуратно нанесенной косметики она выглядела старше и тоньше. Она выхватила фотографии у Линн, потом передумала и швырнула их на землю. Она бросилась бегом к машине, резко завела ее и уехала.

* * *

Линн хотела поехать за ней, но потом заставила себя остановиться. Она вошла в здание. Чтобы разрядить давящую тишину, она включила выпуск новостей и была поражена увидев, что их ведет Деннис.

Она посмотрела, как он закончил читать, сняла телефонную трубку, чтобы позвонить ему на работу, потом не стала этого делать.

Она надела легкий пиджак и спустилась в гараж.

В ее памяти вспыхнул список Майка, но она прогнала это воспоминание.

Она очень долго была связана с Бернадин и Деннисом. Они были почти одной семьей. На самых любимых фотографиях, которые она хранила, Деннис был наиболее часто попадающимся мужчиной после Бубу.

Она должна была сражаться за это.

* * *

Деннис открыл дверь своего дома и нахмурился.

— Пожалуйста. Позволь мне поговорить с вами обоими, — обратилась к нему Линн.

— Не знаю…

— Линн? — закричала из-за его плеча Бернадин. — Что ты здесь делаешь? Думаю, что знаю.

— Скажи ей, Деннис, — попросила Линн.

— Я уже говорил.

— Мы с тобой почти не встречались, только для коротких деловых обсуждений, — пояснила Линн. — Я даже не знала, что ты собирался вести программу новостей сегодня вечером. — Здесь, в пригороде было холодно для ее легкой одежды. Она начала дрожать. — Можно мне войти?

— Лучше не надо, — сказал Деннис. Он увидел, как сморщилось ее лицо. — Все слишком перепуталось. Нам нужно время, чтобы это исправить.

— Я являюсь частью этого. Я хочу это исправить.

Деннис ответил как можно добрее, но его глаза оставались холодными.

— Лучше решай свои проблемы сама, а мы будем решать свои.

* * *

Линн уже съела перкодан, который дал ей врач, и купила еще таблеток по рецепту, но еще ни одной из них не приняла.

Сегодня вечером, вернувшись от Орринов, с разламывающейся от боли головой, она приняла две штуки.

В ее мозгу высветился список Майка, имена появлялись одно за другим, как гости в начале одного из ее шоу.

Она задернула занавески, чтобы не видеть света уличных фонарей, легла на кровать и стала ждать, когда лекарство успокоит тяжелые удары в ее голове и поможет ей думать.

Она пыталась вспомнить, что произошло с фотографиями, когда она переезжала сюда.

Остались ли они в квартире?

Были ли упакованы со всеми остальными вещами?

Голова не проходила. Она встала, выпила немного воды и легла обратно, но в конце концов ей пришлось принять еще две таблетки.

У нее появилась мысль.

А что, если это были не те же самые фотографии? А что, если это был еще один комплект?

Она встала и начала рыться в шкафах, на полках, среди конвертов. Затем она стала делать это более методично, обследуя каждую комнату по очереди.

Потом легла опять.

Что она пыталась только что доказать? Что существовал еще один комплект? Нет, не пыталась. Но она не была уверена в том, что второго комплекта не существует.

А что, если он был?

У Майка мог быть второй комплект. Только у него.

* * *

Должно быть, она заснула, потому что часы около кровати показывали 2:50.

Но, независимо от того спал ее мозг или наполовину бодрствовал, он выполнил большую работу.

Как прибор для отработки качества кадров, он открутил пленку назад и выделил отдельные моменты, чтобы показать ей.

«Тебе лучше дать один ключ мне…»

«Мне следует остаться здесь…»

Она могла позволить Майку остаться дольше в тот воскресный вечер. Но она не сделала этого, потому что была осторожна.

Потому что она начала задумываться над тем, не были ли правы ее друзья и семья в отношении Майка.

А что, если они были больше, чем правы?

Не мог ли Майк быть одной из ее несчастных ошибок в старом стиле? Такой же печальной, как Грег? Или хуже?

Майк был единственным, кто верил ей с самого начала… и кто собрал все доказательства против Грега. Он был специалистом, который дал ей объяснение происходящего. Он был единственным, кто постоянно говорил ей о том, как бессильна система против такого умелого непреступника.

Это Майк хотел, чтобы вместо охранника за ней следил до пробного показа настоящий полицейский… и именно его голос использовали, чтобы заставить ее защитника уйти.

Именно Майк один на один дрался с Грегом, когда тот умер.

Милосердный Боже, неужели Майк был именно тем человеком, который все время устраивал ей это?

Неужели он использовал свои жуткие инстинкты, чтобы манипулировать ситуацией и ею самой в своих ненормальных целях?

Неужели Грег был козлом отпущения? Может быть, она несла ответственность за смерть невинного человека?

Боль возвращалась волнами, сжимая ее череп. Баночка с таблетками стояла на ночном столике. Но было уже четыре сорок утра. Если сейчас она примет еще одну таблетку, она не сможет завтра провести шоу.

Она знала, что, как бы ей этого ни хотелось, заснуть она уже больше не сможет.

Она сварила кофе, включила телевизор и переключала его с канала на канал и обратно, чтобы какофонией звуков заглушить голоса, раздававшиеся в ее голове.

 

Глава девятнадцатая

Шоу подходило к концу. Головная боль у Линн уступила место тупой тяжести. Похоже, таблетки не повлияли на остроту ее восприятия, но она была рада, что сдержалась и не приняла ту таблетку после четырех утра. Однако, как только прошли титры, она почувствовала, что силы ее иссякли. После страданий в прошлую ночь плюс практически полного отсутствия сна у нее оставались силы лишь для того, чтобы собрать все мужество для проведения шоу.

Это все, что она была способна сделать. Провести шоу. После этого она отправится домой, примет эту проклятую таблетку, задернет занавески, закроет глаза и пролежит так, если понадобится, весь уик-энд.

— Деннис?

— Привет, Вики?

— Ну, как там у вас дела?

Он даже не пытался обмануть ее. Бог знает, что она слышала.

— Не очень хорошо, — сказал Деннис.

— Я видела два шоу. Линн чертовски плохо выглядит.

— Ага.

— Телестанции требуют, чтобы мы назвали новую дату пробного показа. Боюсь, мне придется им сказать, что мы аннулируем проект.

Он молчал, и Вики сказала:

— Мне очень жаль.

— Мне тоже.

* * *

Кара спросила Денниса:

— Линн знает?

— Еще нет. Я скажу ей после выходных.

— Ты подумал о том, что я просила?

Деннис потер глаза:

— Подумал. И ты права. Мы назначим тебя исполнительным продюсером. Вы с Линн будете рассматривать решения друг друга.

— Я чувствую себя отвратительно, делая это. Но в этом нет ничего личного. Все, что я хочу, это спасти наше шоу.

— Я уверен, что Линн поймет это, — сказал Деннис.

Март 26, 1993

Я хочу, чтобы ты умерла, как умираю я.

Теперь все готово.

Никто не может попасть в твою новую квартиру. Но я могу…

Линн открыла дверь квартиры, прошла прямо в спальню и приняла две таблетки перкодана.

Она не ела с… был ли это вчерашний ленч? Она все еще не испытывала чувства голода, но на пустой желудок лекарство могло вызвать тошноту.

Она поджарила в тостере английскую сдобную булочку и съела сколько смогла.

Она разделась и включила душ.

Перед ее глазами стояло мокрое лицо Бернадин. Сама боль.

Вина Линн. Она несет за это ответственность. Бернадин страдает из-за нее.

Незаслуженно и неправильно. Но без возможности это уладить.

Каре тоже пришлось пережить ужасную личную трагедию из-за нее.

Ее бедный брат, который обеспокоен до безумия, и это подрывает его здоровье…

Деннис, личная жизнь и карьера которого поставлены с ног на голову…

Она подумала о Майке, и у нее заныло под ложечкой.

Утром она попыталась забыть омерзительную мысль о настоящей роли Майка в ее жизненном кошмаре, потому что ей надо было работать. Но срок этой сделки, заключенной с самой собой, истек, и на нее снова хлынул поток вопросов.

В конце концов она завернула краны и вытерлась. Она замотала влажные волосы в полотенце и выдавила на щетку зубную пасту.

Склонившись над раковиной, чтобы почистить зубы, она заметила в зеркало, что нитка от полотенца прилипла к губе, и смахнула ее зубной щеткой.

Неожиданно губу начало жечь.

Она потерла ее, не осознавая, что причиной стала капля зубной пасты, попавшая на губу со щетки. В одно мгновение жжение стало невыносимым, губы горели огнем.

У нее в ужасе округлились глаза, когда она увидела, как в углу рта вздулся пузырь, побелел и появился запах обгоревшего мяса.

Она закричала, глядя на свое ужасное лицо в зеркале, кричала и не могла остановиться, и чувствовала, что сама глохнет от этого нечеловеческого визга.

* * *

Это был пункт неотложной помощи в другой больнице, но ощущения были до одури знакомые.

Она смутно помнила стук в дверь ее квартиры и то, как открывала дверь еще одной паре полицейских, которых не видела раньше.

Похоже было, что в городе их было бесчисленное множество.

Но все они ничего не могли сделать, когда она нуждалась в них.

— Что-то было явно введено в тюбик. Осмелюсь предположить, что это был пятновыводитель, — сказал врач. — Похоже, у вас только внешние повреждения. Если бы вы проглотили это, ваш пищевод был бы полностью сожжен.

Он узнал Линн Марчетт и поднял брови, но она даже не пыталась что-либо объяснять.

В этом не было смысла.

Единственное, чего она хотела, — пойти домой, спрятаться в своей постели и забыть обо всем.

Ожог причинял меньшую боль, чем все остальное.

Наибольшую боль причиняли картины, возникающие в воображении, и от них было необходимо избавиться.

Мысленное воплощение того, что могло произойти с ее языком и всем ртом, если бы туда попала паста со всей щетки.

Картины других случаев, которые могли закончиться для нее плохо: енот и нож из кухонного комбайна…

— Вы уверены, что не хотите кому-нибудь позвонить? Семье или другу? — спросила сестра.

Линн покачала головой.

Она знала, что, возвращаясь в квартиру, она оставляет себя совершенно открытой для удара.

Но у нее не было сил принимать меры предосторожности.

* * *

В течение нескольких часов она спала без снов, и когда проснулась, было уже темно. Она выбралась из постели, чтобы пойти в ванную, но почувствовала тошноту и слабость.

Мазь, наложенная на ожог, привела к тому, что волдырь вскрылся. Рана кровоточила и намокала. Она снова подумала о том, как могли пострадать ее рот и горло.

У нее возникла смутная мысль, почему она не напугана еще больше.

Но она не чувствовала сильного страха.

Она подумала о тех детях, которые, накачавшись ЛСД, выпрыгивали из зданий, уверенные в том, что могут летать. У нее было подобное чувство. Гибель не имела значения. Она уже давно перешла эту грань.

Но разница была в том, что они ощущали себя могущественными. Она же чувствовала себя… почти мертвой.

Причин чем-то заниматься не было, поэтому она забралась обратно под одеяло.

* * *

Она снова заснула, но ее разбудил звонок в дверь. Она не хотела открывать. После еще двух звонков, она поднялась.

— Кто это? — спросила она через домофон.

— Майк.

— Я… не очень хорошо себя чувствую.

— Я уже знаю. Впустите меня, ладно?

Она снова почувствовала, что действует по принципу меньшего сопротивления. Она нажала кнопку, открывающую дверь внизу.

Когда она открыла дверь, он уже стоял за ней в своем свитере со словом «Тафтс». Его брови поползли вверх, когда он увидел ее, стоящей в ночной рубашке, большого размера футболке с изображением котят, свисавшей с одного плеча. Волосы падали ей на лицо и рассыпались по спине. Она не успела смыть студийный грим, и то, что от него осталось, пятнами покрывало ее щеки и глаза. В углу рта у нее была красная рана, из которой сочилась кровь.

Он включил свет, и она прищурилась.

— В рапорте было написано, что в вашей зубной пасте было обнаружено какое-то едкое вещество. Оно попало в рот?

— Нет.

— Они проверяют тюбик. Что случилось, вы почувствовали его раньше, чем начали чистить зубы?

— Угу.

Взяв ее за плечи, он подвел ее к свету и наклонился ближе, чтобы рассмотреть рану.

Ее мозг напоминал фотоаппарат, все видящий и замечающий, но не реагирующий. Он зафиксировал пальцы на ее голой коже, теплое дыхание на щеке. Он подметил запахи крема для бритья и кислой капусты.

— Должно быть, чертовски болит, — сказал он.

Она не ответила. Но она зевнула, а это причинило боль, и она вскрикнула.

— Они дали вам какой-нибудь препарат, чтобы наносить на рану?

— Да.

— Где он?

— В ванной комнате.

Он пошел и принес мазь, и намазал ее лопаточкой на рану.

— Давайте присядем, — сказал он.

Она последовала за ним в гостиную и села в кресло. Майк сел напротив.

— Когда вы купили эту зубную пасту? — спросил он.

— Я только что купила ее в аптеке на первом этаже дома. Я уже говорила полиции.

— Значит, кто-то добрался до нее там. Или был здесь. Но ведь ключ есть только у вашего брата.

Она положила свою растрепанную голову на спинку кресла. Она была ужасно измучена.

Майк встал и постучал ее по колену.

— Поговори со мной, Линн. Что с тобой?

— Я устала.

— Ты безразлична ко всему. Ты беспокоишь меня.

Фотоаппарат зафиксировал тревогу в его голосе.

Он сказал:

— Мы должны обсудить это. Ты должна проснуться и сделать это. Кто-то старательно пытается причинить тебе вред и сейчас предпринимает все более значительные усилия для этого, и мы должны знать, кто это. Ты слышишь меня?

— Да. Твой список.

— Давай составим его еще раз. — Он достал записную книжку и ручку. — Кара. Мэри. Оррин. Его жена. Твой брат…

Линн с трудом поднялась из кресла и пошла на кухню, опираясь на спинки стульев.

Майк наблюдал за ней с открытым ртом.

— Куда это, черт возьми, ты собралась?

Она не ответила. Он пошел за ней и нашел ее около холодильника, где она пила кока-колу из двухлитровой бутылки.

Он предложил:

— Я мог бы тебе ее принести.

Она закончила пить и протянула руку, чтобы поставить бутылку на место. Она выскользнула из ее рук. Майк подскочил, чтобы поймать ее, но не успел, и она приземлилась на босые ноги Линн, облив кока-колой весь пол, шкафы и их обоих.

Боль в ноге словно повернула в ней какой-то выключатель. Она почувствовала эту боль и липкую жидкость на ногах. Ее глаза наполнились слезами, когда она вдруг ощутила безмерное, ужасное отчаяние.

Майк отвел ее назад в гостиную. Она плакала и дрожала. Он прошел в спальню, взял с кровати одеяло и завернул ее в него.

Когда ее рыдания слегка поутихли, он произнес:

— Я знаю, что ты ненавидишь этот список…

Линн пробормотала что-то, чего он не расслышал.

— Что? — спросил он.

— В нем нет тебя!

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что может ты и есть тот человек, который это мне устраивает?

Он уставился на нее в изумлении.

— Может быть список — всего лишь один кусочек правды в соответствии с желаниями Майка? — закричала она, заливаясь слезами. — Ты заходил сюда! Это ты отравил мою пасту? Может, ты и есть настоящий псих? Ты позволил мне поверить в то, что это был Грег, хотя это был ты?

Майк вскочил со стула:

— Ты думаешь, что это я мог причинить тебе вред?

— Ты контролировал всю информацию! Всю мою безопасность! Но независимо от того, какие замки, двери и пароли ты организовывал, все продолжалось!

— Я забросил всю остальную работу, чтобы помочь тебе! Я работал по тридцать часов в день! Я был на твоей стороне, когда никто не поддерживал тебя!

Его трясло от бешенства. Над воротником на шее вздулись жилы.

— Черт тебя побери! На каком свете ты находишься? Я дрался за тебя с маньяком, Линн! Я чуть не умер, защищая тебя!

Он рванулся к двери и распахнул ее.

— Можешь катиться к дьяволу!

Март 27, 1993

Мне не достаточно заставить ее расплачиваться болью. Я хочу найти возможность рассказать ей, чего она мне стоила.

И до тех пор, пока я не скажу ей это, я буду сохранять ей жизнь.

Я хочу, чтобы она знала, что только по ее вине Грег не вернулся ко мне.

Он должен был вернуться. Он бросал всех остальных и Линн тоже бы бросил. Но из-за нее он мертв.

Она сделала так, что я уже никогда не верну его.

Я ненавижу тебя, звезда. Я ненавижу, когда ты находишься рядом со мной. Я ненавижу тебя живую.

Я не думала, что будет так тяжело выносить твое присутствие. Я думала, что смогу осуществить свой план, не подпуская тебя к себе. Но я никогда не могла представить, что мне будет настолько тяжело скрывать от тебя свое горе. Я должна быть с тобой ласковой, хотя единственное, что я хочу, — это увидеть, как ты умираешь.

Моя ненависть растет с каждым днем. После того, как ты убила Грега, я не могу даже писать об этом. Моя ненависть настолько переполняет меня, что я не могу выразить ее словами.

Но теперь стало практически невозможно скрывать ее.

Я собираю все свои силы, чтобы казаться той, какой должна быть, потому что если я проявлю мою истинную сущность раньше времени, я снова проиграю.

Однако я могу это сделать. Я делаю это так хорошо, что временами забываю, что обе мои сущности — это я.

Линн страстно желала, чтобы к ней вернулось оцепенение. Все эти переживания были непереносимы.

Единственное, чего ей хотелось, — это спать, но как только она закрывала глаза, на нее наваливались кошмары. Какие-то голоса что-то нашептывали ей. С ожогом стало еще хуже; рана настолько разрослась и увеличилась, что она не могла пошевелить ртом, не испытывая мучительной боли.

Ей ужасно не хотелось принимать еще перкодан; она отказалась от лекарств, которые предлагал ей последний врач из пункта неотложной помощи. Но выбор был один: или держаться до конца, или потерять сознание от боли.

К вечеру в субботу она могла вспомнить, как проглотила четыре таблетки.

Какая-то еще действующая часть ее рассудка подсказывала, что их должно было быть гораздо больше, потому что она снова получила желанное оцепенение. Но частично избавиться от кошмара было так соблазнительно. Боясь, что это состояние исчезнет, она предпочла не задумываться над тем, как оно возникло.

И ее рот, ее рот. В зеркале было видно, как с одной стороны рта появился большой выступающий волдырь, захвативший и верхнюю, и нижнюю губу. Открывать рот было так больно, что она ничего не ела. Когда ей хотелось пить или нужно было проглотить таблетку, она вставляла соломинку в здоровую половину рта.

Ей снился Майк.

Это были не плохие сны, а неясные и спокойные; они были единственными светлыми пятнами среди черных картин, которые мучили ее непрестанно.

В одном из них она лежала на диване в своей собственной квартире с такой сильной головной болью, что не могла открыть глаз. Майк массировал ей голову, и там, где прикасались его пальцы, боль исчезала.

В воскресенье днем она ненадолго проснулась. Рот был очень сильно раздут. Она попробовала счистить насохшую корку при помощи ваты и перекиси, но даже эти легкие прикосновения заставили ее закричать. Она поискала мазь, но не смогла найти ее.

Она попыталась съесть немного йогурта. Она бросила это занятие, когда поняла, что не может раскрыть рот настолько широко, чтобы просунуть туда ложку.

Она подумала, не развести ли его молоком и сделать настолько жидким, чтобы его можно было пить; по крайней мере она бы получила какую-то пищу.

Но даже мысль о том, что ей придется доставать миксер, была слишком сложной.

В действительности ей хотелось одного: снова вернуться в кровать и заснуть.

Направляясь в спальню, она завернула в ванную, чтобы еще раз поискать мазь, но и от этой идеи быстро отказалась.

Последнее, что она сделала, прежде чем упала снова на постель, — это облокотилась на полку под зеркалом в ванной. Она всегда могла при необходимости таким путем войти в контакт с собой — или чтобы успокоить непонятное раздражение, или направить на что-то свое внимание, или обдумать какую-нибудь проблему.

Она приподняла свои опустившиеся плечи и убрала волосы с глаз. Она попыталась сфокусировать на них свое внимание. Завтра она должна будет вести шоу.

Ее тело знало то, в чем она не могла себе признаться: не было никаких шансов, что она сможет выйти в эфир.

Вместо того, чтобы войти в контакт со своим зеркальным двойником, она оказалась на полу рядом с унитазом, пытаясь освободить свой совершенно пустой желудок.

Она думала, что позвонила Каре. Но когда она снова проснулась в семь утра в понедельник, она не была уверена, действительно ли она звонила или ей это приснилось.

Тогда она набрала номер Кары, но там был включен автоответчик.

Она попробовала набрать собственный номер на работе. Никакого ответа.

Она не могла заставить себя позвонить Деннису.

Каждые десять минут она набирала свой номер в офисе. Наконец там ответила Пэм.

— Я повредила губу, — сказала ей Линн. — Она распухла и выглядит ужасно, и я с трудом разговариваю. Я не смогла дозвониться до Кары; она, должно быть, уже едет на работу. Ей придется сделать повторный показ.

Линн сама прекрасно слышала свой лепет и паузы между словами, которые, казалось, длились по нескольку секунд. Речь человека, накачанного наркотиками. Она подумала, не стоит ли объяснить Пэм о непереносимой боли и обезболивающих.

Но стоило ли беспокоиться? Разве теперь кто-нибудь из них верит хотя бы одному ее слову?

Обессилевшая после столь активно проведенного утра, с разрывающимся от боли ртом, она приняла три таблетки перкодана и вернулась в постель.

* * *

— Я не могу уйти, — сказала Мэри. — У меня сегодня очень много пациентов. У меня нет времени сходить в туалет.

— Это очень срочно. — Кара посмотрела на Пэм, которая кивнула головой. — Пэм говорит, что ей показалось, что она в ужасном состоянии. Мы должны поехать туда. Кроме нас это сделать некому.

— Черт. Ладно.

* * *

Линн снилось, что она вышла из ванной и кто-то ударил ее, но не в висок, а в рот. Она не видела, кто ее ударил. И она не потеряла на этот раз сознания. Удары повторялись и повторялись, пока она не почувствовала, что страстно желает потерять сознание, чтобы не нужно было переносить эту жуткую боль, терзающую рот.

Затем появился Майк, взял ее за руку и оттащил ее от того, кто продолжал ее бить. Он вывел ее из квартиры, и сразу же через другую дверь они попали к Нэнси Джин.

Там она услышала чудесную музыку. Их окружали запахи еды и дым сигарет, а они двигались в медленном танце по танцевальной площадке. Во сне это был лишь маленький кусочек пространства, и когда они танцевали на нем, она заметила, что кроме них никого больше не было. Ни одного человека, даже Нэнси Джин, только Линн и Майк, двигающиеся под нежную мелодию.

Они сжимали друг друга в объятиях вместо танца. Руки Майка прижимали ее к нему так крепко, что она едва могла вздохнуть, но когда она сделала это, объятие слегка ослабло.

Щека Майка, касавшаяся ее щеки, была колючей. Его кожа была прохладной. Его волосы мягко падали на его шею, где она почувствовала свою руку. Ее другая рука обнимала его за талию, прижимая его так же крепко, как он ее.

Они двигались в такт постепенному падению и нарастанию звуков музыки, словно их тела стали частью ее и повторяли каждое изменение в звучании.

Она вдруг поняла, что все люди, которых не было с ними, находятся снаружи, пытаясь попасть внутрь. Она слышала их. Она подняла голову и увидела, что все они стоят за стеклом, прижавшись к нему лицами.

Майк что-то сказал, но Линн не услышала его слов из-за шума, который производили эти люди, стучась в дверь.

Она начала просыпаться.

Она поняла, что звуки были реальными.

Она открыла глаза и увидела кровавые пятна на подушке, свежие и мокрые.

Первым инстинктивным движением было вскочить с кровати, но она могла сделать это лишь в очень замедленном темпе. Все ее движения были замедленными.

У ее двери были люди.

Она прикоснулась ко рту. Он уже не болел так сильно, но когда она отняла руку, та была испачкана в крови.

Она направилась в ванную. Ей все время приходилось держаться одной рукой за стену.

Кровь покрывала ее подбородок и измазала полосами ночную рубашку. Она смотрела на себя в зеркало, потом взяла полотенце и прижала его ко рту.

По-прежнему держась за стены, она добралась до двери в квартиру. Оказавшись около нее, она прислонилась к стене, чтобы передохнуть.

— Линн! Открой дверь!

— Ты нас слышишь?

Кара и Мэри. Ее друзья.

А может нет?

Она не могла вспомнить какую-то чертовски важную вещь.

Пальцы не слушались ее, но она повернула замок и открыла дверь.

Кара охнула от ужаса. Мэри схватила Линн за руки. Линн отпустила дверь и начала падать.

Они отвели ее в спальню. Мэри сбросила с постели окровавленную подушку и положила чистую.

— Итак, — сказала Мэри, когда Линн легла, — в чем дело? Что случилось?

— Кто-то… — У Линн возникло смутное воспоминание, что это слово нельзя было употреблять. — В моей зубной пасте… оказалась кислота. Она сожгла мою губу. Губу.

Кара заплакала. Линн услышала ее всхлипывания, посмотрела на нее и тоже начала плакать. Со слезами происходило то же самое, что и со всеми действиями, которые она пыталась совершать в этот день. Они вытекали из ее глаз медленно, словно с трудом.

Мэри присела на край кровати.

— Ты обращалась к врачу?

Линн кивнула. Это причинило ей боль, и она поморщилась.

— Приходила полиция. Я ездила в пункт неотложной помощи. Мой второй дом.

— Какая полиция? Майк Делано?

— Нет…

— Доктор дал тебе какое-то успокоительное? Поэтому ты в таком состоянии?

— Нет… этот врач… у меня было немного…

Мэри осмотрела ночной столик и наткнулась на баночку с перкоданом.

— Здесь почти ничего не осталось. Ты принимала эти таблетки с пятницы?

— Да.

— До пятницы тоже?

— Время… от времени…

Мэри повернулась к Каре, но Кара отошла к окну. Она смотрела на улицу, все еще тихо всхлипывая.

— Сейчас я позвоню твоему брату, — сказала Мэри. — Мы должны тебе как-то помочь.

— Майку тоже, — сказала Линн, стараясь как можно меньше открывать рот. — Позвони Майку.

Мэри посмотрела в сторону.

— Я не думаю…

— Да! — прошипела Линн. Каждое слово давалось ей с трудом. — Я должна… сказать ему…

— Человек, который нужен тебе в данный момент, — это твой брат. Он заботится о тебе.

— Майк… заботится… обо мне!

Мэри встала с кровати. Она вздохнула, бросив еще один взгляд на Кару. Наконец она сказала:

— Нет, это не так. Он не на твоей стороне.

— Нет, он…

— Послушай, Линн. Я никогда не повторяю то, что произносится в моем кабинете, но в данном случае мне ничего другого не остается. Ты для меня важнее. — Мэри крепко сцепила руки. — Майк не относится к твоим друзьям. Он думает, что ты сама преследуешь себя и делаешь себе эти вещи.

Кара отвернулась от окна и слушала.

— Вчера Майк приходил ко мне, — сказала Мэри. — Он настаивал на встрече в воскресенье. Он провел у меня больше часа, выпытывая все о тебе. Задавая вопросы о том, откуда у женщины может возникнуть маниакальная идея, которая заставляет ее совершать подобные поступки.

— Естественно, я давала только общие ответы. Я дала ему понять, что никакой личной информации я ему не предоставлю.

— Но Линн, он явно верит, что у тебя есть какая-то причина продолжать эту историю. Преступник мертв, но что-то не перестает происходить.

— Какая же этот Майк скотина, — произнесла Кара.

Мэри кивнула.

— Ты и так пережила слишком много, — посочувствовала ей Линн. — Тебе совершенно ни к чему переживать еще одно разочарование, когда выяснится, что кто-то, кого ты считала своим защитником, на самом деле твой враг.

* * *

Бубу сидел на ее кровати, держал ее руку и плакал вместе с ней.

— Я должен был заставить тебя остаться у нас. Я должен был заковать тебя в цепи.

Вошла Мэри:

— В «Лоуренс Глен» есть место. Боже мой, терпеть не могу этих названий. Можно подумать, что если ты отправляешься в место с идиллическим названием, тебе сразу становится лучше.

— Я не хочу туда ехать, — заупрямилась Линн.

— Я тебя понимаю, — ответила Мэри. — Но это вовсе не то, что ты думаешь. Там очень удобно, и очень надежный персонал. Ты будешь не первой знаменитостью, пребывание которой в стенах этой больницы будет храниться в строгом секрете.

Бубу спросил:

— А ты будешь официально назначена ее лечащим врачом?

— Если вы этого захотите, то да.

Он повернулся к Линн:

— Так тебя больше устраивает?

— Я все равно не хочу ехать.

Бубу встал.

— Возможно, — предложил он, — мне следует сделать то, что я должен был сделать гораздо раньше. Вероятно, мне следует связать мою сестру и спрятать ее в моем доме. Мы с женой сможем там о ней позаботиться.

— Не советовала бы, — сказала Мэри. — Она будет себя отвратительно чувствовать, когда наркотики начнут выходить из ее организма. А их в ней предостаточно. Такие вещи следует делать под контролем врачей. И они смогут вылечить эту рану, которая выглядит опасно инфицированной.

Мэри обратилась к Линн:

— Тебе нужно пройти курс лечения с соответствующим питанием и лекарственными препаратами. А в «Лоуренс Глен» ты будешь в безопасности. Никто не сможет пробраться туда, чтобы причинить тебе вред.

* * *

Линн осталась в спальне одна, пока Бубу пошел за машиной, а Мэри с Карой наводили порядок и укладывали ее чемодан.

Она откинулась на подушки и закрыла мокрые от слез глаза.

Уже несколько часов она не принимала таблеток, и ее рот ужасно болел, словно был охвачен огнем.

«В „Лоуренс Глен“ ты будешь в безопасности. Никто не сможет пробраться туда, чтобы причинить тебе вред».

В обе ее квартиры тоже никто не мог пробраться.

Кому можно было доверять? Кто мог защитить ее, если она не могла сделать это сама?

Или ей не стоило больше об этом беспокоиться, потому что ее мучитель все равно добьется своего и она будет мертва?

Между Линн и ее мыслями все еще оставался некоторый барьер, воздвигнутый наркотиками. Сила, позволяющая мыслям мучить ее, была ограничена. Но это должно было измениться. В больнице не будет ничего, способного принести ей облегчение.

Слава Богу, здесь был ее брат. Ее чудесный, заботливый брат, которому она доверяла.

А кому еще она могла доверять?

«Майк не относится к твоим друзьям…»

Но он был ее другом. Она искренне верила в это. Он все время давал ей это понять разными способами, а она так отвратительно обошлась с ним, отшвырнув от себя его доверие.

Она вспоминала Майка в своей квартире, когда он помогал ей избавиться от головной боли. Как отдавал свое время и свое профессиональное умение, чтобы защитить ее от опасности. Рассылал факсы, звонил по телефону, допрашивал. Следил за Грегом, стоял с ним лицом к лицу.

Майк чуть было не погиб ради ее спасения.

Мэри ошибается.

Но тогда почему — Линн потерла глаза и постаралась сосредоточиться, — почему он расспрашивал о ней Мэри? Почему он сказал, что подозревает, что она притворяется, что кто-то преследует ее?

Может быть, ошибалась именно она?

Она тяжело вздохнула и попробовала перевернуться на бок, но это было слишком болезненно.

Последнее время она так часто не была уверена в том, что есть что.

Не была даже уверена в том, что было или должно было быть в ее собственном мозгу.

Поэтому ей не следует быть абсолютно уверенной также и в Майке, ведь так? Может быть, он действительно считает, что она — ищущий внимания лунатик с расстроенной психикой?

Она осторожно свесилась с кровати и дотянулась до телефона. Неловкими пальцами она набрала номер.

У Майка был включен автоответчик.

Она не знала, как сформулировать сообщение, поэтому повесила трубку и набрала номер полицейского участка.

— Детектива Делано сейчас нет, мадам.

Она слегка пошевелила губами, чтобы сделать их более послушными. Ей была ненавистна мысль о том, как звучит ее голос.

— Когда… когда он будет на месте?

— Не могу сказать. Кто его спрашивает?

Прежде чем Линн смогла произнести свое имя, она поняла, что было не очень разумно называть себя, когда она говорила подобным образом.

Из-за этого ей, возможно, не следовало в этом состоянии разговаривать с Майком.

Но она хотела поговорить с ним.

— Алло? Вы не хотите оставить какое-нибудь сообщение, мадам?

Ей было необходимо узнать, почему, если Майк, по его словам, верит ей, он задавал Мэри эти вопросы?

Ей было необходимо сказать ему, как она сожалеет об этих ужасных обвинениях…

Но в трубке раздались короткие гудки.

Март 28, 1993

Как трагично то, что у моего сокровища оставалось так мало времени.

Его забрала Линн.

Что ж, теперь у нее тоже нет больше времени.

Я заберу его.

Ее время истекает.

В «Лоуренс Глен» все палаты были отдельными. Комната Линн находилась на втором этаже, а ее окна выходили в сад, заполненный цветами и кустарниками.

Бубу настоял на том, чтобы остаться там с ней. Он спал урывками на раскладушке, ухаживал за ней, заботился о ней и уступал свое место медицинской сестре только тогда, когда дело касалось уколов.

К утру среды он сам заболел, кашлял и дрожал от озноба, и она заставила его поехать домой.

— Оставайся в этой комнате. Никого не впускай, — хрипло сказал он Линн, пока Анджела ждала его внизу в машине, чтобы отвезти его в Салем.

* * *

Линн сидела у окна, когда вошла Мэри.

— Где твой брат?

— Дома, он заболел.

Она осмотрела Линн и измерила пульс. Увидела ее покрытый коростой рот.

— Я слышала, ты ничего не ешь. Нет аппетита?

— Да, — сказала Линн.

— Как мы можем это исправить?

Линн отвернулась к окну, подальше от кипучей энергии Мэри.

Мэри сказала:

— А как насчет сауны? Я отвезу тебя в твой клуб, а потом привезу обратно. Ты можешь заняться там какими-нибудь упражнениями, которые тебе нравятся. Я договорюсь о времени прямо сейчас. Какой там номер телефона?

— Бубу сказал, чтобы я не выходила отсюда.

— Все в порядке. Ты же будешь со своим врачом. Линн знала, что если она откажется, Мэри будет настаивать. Она оделась и стянула волосы резинкой.

* * *

Мэри, нахмурившись, наблюдала за ней, пока они спускались в клуб «Брум». Линн двигалась как лунатик, держась за перила и не видя, куда идет.

Им навстречу вышла Элизабет Вейл. Она начала приветствовать Линн, потом замолчала: на ее лице читалось изумление.

— Что случилось?

— Я… повредила губу.

Мэри наблюдала за неуверенными движениями Линн, которая не совсем хорошо координировала движения.

— Я думаю, мне стоит остаться здесь и подождать тебя.

— Тебе не нужно это делать, — сказала Линн.

— Тебя не следует оставлять одну.

— Она не останется одна, — сказала Элизабет. — Я побуду с ней.

— Ну… тогда ладно. Я вернусь через — по вашему мнению, часа хватит?

— К этому времени мы закончим, — сказала Элизабет.

Она провела Линн в массажный кабинет. Свет в нем, как всегда, был спокойным и мягким. Жар, исходивший от расположенной рядом сауны, согревал воздух. Элизабет включила магнитофон и нашла запись со звуками водопада, которую, как она знала, очень любила Линн.

Она помогла Линн забраться на стол, рассматривая ее красный и опухший рот.

Линн ждала вопросов, на которые она не была настроена отвечать.

Мэри объясняла все ее состоянием депрессии, но можно ли было назвать депрессией эту абсолютную душевную опустошенность? Она чувствовала себя полностью отчаявшейся. Все, чего она добивалась с таким трудом, превратилось в ничто.

И у нее не было никакой надежды на какие-либо изменения. Ни малейшего представления о том, кто преследует ее.

Элизабет достала из специальных отделений под столом ремни и закрепила их, один через грудь и руки Линн, а другой на ногах.

Это было неудобно: в таком положении нельзя было даже пошевельнуться, не то что заниматься растяжками.

— Разве Мэри сказала, что меня надо привязать? — спросила Линн.

Элизабет посмотрела на нее сверху вниз, и Линн подумала, что она не расслышала. Она собралась повторить вопрос, но замолчала, в изумлении открыв рот, так как Элизабет отошла в сторону и начала раздеваться.

Сердце Линн глухо забилось, и внутри у нее возник какой-то сигнал, предупреждающий об опасности, прежде чем осознал ее мозг.

Элизабет сняла шорты и стягивала свои колготки. Она медленно освободила из ткани правую ногу. Она подняла ее так, чтобы Линн могла ее увидеть.

На лодыжке, выполненная в красном и синем цвете, была видна та татуировка, которую Грег заставлял ее сделать: губы и буква Г.

Тело Линн под ремнями покрылось потом. Ее застывший от ужаса мозг старался сделать хоть что-то, чтобы разобраться в хлынувших в него вопросах.

Элизабет наклонилась близко к Линн. Ее лицо неожиданно изменилось: глаза застыли, не мигая, губы поджаты.

— Ты убила его, — прошептала Элизабет. — Ты забрала его, держала у себя, и он умер, и это случилось из-за тебя.

— Грег, — выдавила Линн.

— Он любил только меня. Я была его Тиной. Такое любовное имя он для меня придумал. Он спас мне жизнь; он освободил меня от человека, который постоянно бил меня.

— Грег расстался со мной. Но он обязательно вернулся бы. Другие женщины ничего не значили для него. Но ты… — По мере того как ее охватывала ненависть, лицо Элизабет становилось все более непроницаемым. — Тебя показывали по телевизору, все любили тебя. — Она выплевывала слова с язвительной монотонностью. — Ты устроила так, что он не мог устоять против тебя.

— Я пыталась избавиться от него, — запротестовала Линн, пытаясь приподняться под ремнями. — Он не прекращал. Он не оставлял меня в покое. Он посылал порнографию, он…

— Я знаю. Я знаю все, что он делал. — Элизабет начала одеваться, но передумала и выпрямилась. Ее полуобнаженное тело при мягком освещении казалось бледным, на ногах были видны рельефно выступающие мышцы. Она положила руки на бедра и пододвинулась к Линн.

— Только это тело он любил по-настоящему! А не твое! — Она сильно ударила Линн в живот, и Линн закричала.

— Не ори. — Теперь Элизабет все-таки надела колготки. — Твоя боль даже еще не начиналась.

Линн не могла осознать это.

Ее тренер, которому она так доверяла, за несколько секунд превратился в ее врага — ее мучителя, ее будущую убийцу…

Это были не Кара, Деннис, Мэри… Майк…

Элизабет. Элизабет, которая всегда делала так, что ей становилось лучше. Элизабет, с которой она теперь осталась один на один на целый час.

— Я сделаю так, что ты получишь свою паровую ванну. Этого будет достаточно, чтобы показать тебе, что такое настоящая боль, прежде чем ты умрешь. Ты можешь кричать, если захочешь, но этим ты только вынудишь меня воспользоваться другими моими игрушками — такими, как пятновыводитель, который я подложила в твою зубную пасту. Я сожгу всю остальную часть твоего рта, прежде чем кто-нибудь услышит тебя.

Линн охватил ужас.

Ее мозг наконец вернулся к жизни и начал судорожно работать, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации.

Элизабет начала поворачивать большой стол в направлении двери, ведущей в сауну.

— Подожди, — сказала Линн. Привязанная ремнями, она была слаба и беспомощна, но пока еще она могла говорить. А она умела это делать. — Я не понимаю. Ты должна мне объяснить. У тебя была связь с Грегом, потом он познакомился со мной…

— Не совсем так. Были и другие. Но он бросал их. Поэтому я и продолжала следить за ним; чтобы оказаться рядом, когда он поймет, что хочет, чтобы я вернулась. Я продолжала ходить во все места, где мы бывали вместе. Иногда я находила его и видела в его глазах правду: все остальные были для него ничем. А потом, — она издала пугающий булькающий звук, — ты… в тот вечер в баре «У Джеффри».

— В тот вечер в Лос-Анджелесе ты была вместе с ним?

— Да. — Отчаянный шепот. — Ты не замечала меня. Грег тоже не замечал меня. Грег и я сидели вместе, с той компанией, которая расположилась за соседним от вашего столиком… и он не видел никого, кроме тебя.

Он удивился, увидев меня там в тот вечер. Но он пригласил меня сесть вместе с ним. А когда он велел мне ехать домой, он сказал, чтобы я ждала его, что он приедет ко мне. Но он так и не пришел.

Элизабет всхлипнула, затем втянула в себя воздух, словно ее горло охватил спазм.

— Потом я поняла, что он обманывал меня. Он вовсе не был рад видеть меня. Но ему пришлось притвориться, иначе я могла поднять шум и привлечь к нему внимание. А тогда — тогда — он бы упустил возможность подобраться к тебе.

Она снова всхлипнула, и было похоже, что еще немного и она разрыдается. Но Линн увидела, как Элизабет взяла себя в руки и к ней вернулась та дикая ярость, которая вибрировала в каждом ее слове.

— В тот вечер я впервые познакомилась с Грегом, — сказала Линн, цепляясь за возможность заставить Элизабет продолжать этот разговор. — Мы не были любовниками до тех пор, пока он не приехал в Бостон. Откуда же ты узнала, что мы с ним были здесь близки?

Элизабет наклонилась над столом и выплюнула слова в лицо Линн:

— Я увидела твою татуировку. Переносной поцелуй. По телевизору в Лос-Анджелесе. Тогда я поняла, куда уехал мой Грег. И я приехала сюда, и получила эту работу.

Элизабет улыбнулась. На короткую секунду к ней вернулось ее прежнее сияющее выражение лица, но его место очень быстро сменила маска, выражающая злобный триумф.

— Я сделала так, что смогла попасть на твое шоу, с помощью той пленки. Я сделала ее в Лос-Анджелесе, и специально сама не снималась в ней, на тот случай, если Грег будет смотреть шоу в этот день. Затем я устроила так, чтобы ты вступила в клуб.

Элизабет снова начала катить стол к двери. Она тяжело дышала. На ее лице и шее выступил пот.

Линн нащупала еще один вопрос.

— А Грег знал о том, что ты здесь, в Бостоне?

— Один раз он чуть было не поймал меня. У твоей подруги-врача. Но точно он этого не знал. — Она сглотнула слюну. — Он умер раньше, чем я смогла сказать ему об этом.

Приведет ли этот разговор к чему-нибудь? Или Линн просто откладывает неизбежное?

Но она не могла сделать ничего другого.

Линн сказала:

— Я никогда не могла даже подумать, что это ты.

Элизабет ударила Линн по щеке ребром ладони. Боль напоминала взрыв ракеты.

— Тебе следовало об этом догадаться, такой сообразительной телевизионной звезде, как ты! Ты знаешь, что любое ничтожество может получить работу в оздоровительном клубе — люди говорили об этом на твоем шоу. Ты даже знаешь, что у меня есть ключ, который подходит ко всем шкафчикам — ты видела, как я им пользовалась, когда кто-нибудь забывал свой ключ. Посмотри, я тоже сообразительная — настолько, чтобы сделать дубликаты твоих ключей и Бернадин. Достаточно сообразительная, чтобы подслушивать телефонные разговоры. Достаточно сообразительная, чтобы знать, что сделать с фотографиями, которые ты по глупости оставила в своем ящичке!

Элизабет ударила ногой по столу, и Линн почувствовала, как ее тело содрогнулось от силы удара.

— Достаточно сообразительная для того, — сказала Элизабет, — чтобы устроить так, что все подумают, что больная, слабая и полоумная женщина могла совершить ошибку, контролируя температуру в сауне.

Звук водопада стал громче.

Элизабет открыла дверь. Линн сразу же почувствовала, как до нее долетел порыв горячего воздуха. Ее охватила паника, и она стала вырываться из-под ремней, крякая от напряжения.

— Оставь! — прошипела Элизабет, проходя спиной в дверной проем и волоча за собой стол. — Это же все ерунда, что я не занимаюсь с большими весами. Я же знала, на что ты купишься. Я раньше работала в настоящих гимнастических залах. Я обладаю необыкновенной силой. Если ты сумеешь вырваться из-под этих ремней, хотя это вряд ли у тебя получится, я смогу убить тебя моими…

Напряженно вытягивая голову и шею и стараясь рассмотреть, что происходит, Линн неожиданно увидела, как Элизабет упала на бок, сбитая с ног потоком воды.

Неужели что-то сломалось? Неужели они обе должны теперь умереть, захлебнувшись в потоке воды? Линн пронзительно закричала и почувствовала, как ее окутывает пар, и снова закричала…

…и поняла, что ее крики — это не единственные звуки, раздающиеся в помещении.

В сауне кричали люди. Вода, бьющая с сильным напором, заливала все вокруг. Линн закашлялась, когда струя воды ударила по ней. Она напряженно вытянула голову вверх, как можно выше.

Стол отлетел от дверного прохода, когда на него упали двое сцепившихся друг с другом людей.

Элизабет — и Майк Делано. Со сдавленным криком Майк сжал запястья Элизабет и защелкнул на ней наручники.

* * *

— Мне пришлось пробиваться через кучу полицейских машин, чтобы добраться сюда, — сказала Мэри. — Что случилось!

— Человек, который пытался убить меня. Она пыталась это сделать снова, в сауне. Они арестовали ее. Это была Элизабет.

Мэри опустилась на скамейку, на которой сидела Линн.

— Тренер?

Линн кивнула. Она подтянула колени к подбородку и обхватила их руками, чтобы унять дрожь.

— Боже мой, — сказала Мэри. — Боже мой. Она… С тобой все в порядке? Ты не чувствуешь, что можешь потерять сознание? — Она взяла Линн за руку и нащупала пульс. — Я не понимаю, почему они оставили тебя здесь одну.

— Они не оставили, — сказал Майк, выходя из-за угла. Он держался за спину. — Я отошел на минуту, чтобы вывести Вейл из клуба.

Линн отпустила ноги и села прямо.

— Ты сказал, что все объяснишь, — сказала она Майку. — Скажи мне сейчас. Скажи мне все, что…

— Я объясню все по дороге в пункт неотложной помощи.

— Я не поеду ни в какой пункт неотложной помощи.

— Не ты. А я. Я снова сломал ребра.

Линн сказала:

— Ты говорил, что веришь мне. Зачем же ты задавал Мэри все эти вопросы обо мне?

Майк повернулся к ней, поморщился и переменил положение в кресле водителя.

— Не о тебе. О Вейл. Я пытался разобраться в ней. Мэри подумала, что я имею в виду тебя!

— Да. Она предупредила меня, что ты не на моей стороне.

— Она — дрянь.

— Она тоже не любит тебя.

Майк нажал тормоз, заметив красный свет светофора, и снова поморщился.

— Я пыталась дозвониться тебе, после того как узнала это, — сказала Линн. — Мне не сообщили, где ты был. Я подумала, что ты избегаешь меня. Я знаю, что наговорила тебе ужасные вещи.

Он заколебался.

— Примерно день я испытывал желание самому убить тебя. Затем я начал понимать, что в тебе говорил страх.

Он посмотрел на нее, потом опять на дорогу.

— Спорю, что ты не знала, что я поставил человека прикрывать тебя.

— Ты имеешь в виду охранять меня? Где?

— Везде. Я хотел, чтобы за тобой наблюдали. Я хотел знать, если кто-то сделает новую попытку. Когда Мэри поместила тебя в «Лоуренс йен», я решил, что на некоторое время ты будешь в безопасности. Сегодня тебя охранял Норман Ли. Он не знал, есть ли какие-нибудь проблемы с твоим посещением клуба «Брум», потому что я не говорил ему, над чем работаю. Поэтому он не стал сообщать мне о том, где ты, пока мы… почти…

Линн ожидала, что он скажет «совсем не опоздали», но он ничего не говорил. Она с удивлением заметила, как Майк старается сдержаться и не потерять самообладание.

Ей пришлось посмотреть в сторону. Ее сердце забилось. Она не знала, что сделать или сказать.

Майк прокашлялся.

— Когда ты не могла дозвониться до меня, — продолжал он, — я был в Лос-Анджелесе и проверял Элизабет Вейл.

— Но почему? — спросила Линн. — Как ты вышел на нее?

Он пожал плечами, и его лицо снова сморщилось от боли.

— Давай я поведу машину, — предложила Линн.

— Нет. Когда я сижу спокойно, мне не больно. Помнишь, что я сказал тебе, когда ты в первый раз пришла к нам в участок? Когда ты выступила по поводу слова «Тафте»?

— Никогда не считайте, что то, что находится прямо перед вашими глазами, и есть истинная правда, — процитировала Линн.

Майк кивнул.

— Я продолжал терзать этот проклятый список. Ты настаивала на том, что это не могут быть твои друзья или члены семьи. Наконец, я сказал себе: перестань считать, что она не права.

— Осторожно, такси.

— Вижу. Поэтому я начал мысленно перебирать все то, что знал о твоей жизни, пытаясь вытряхнуть из памяти какие-нибудь кусочки, которые могли вызвать подозрение. Всевозможные кусочки — а не только те, которые подходили к моим предположениям. И знаешь, что все время всплывало? Тот глупый разговор в гимнастическом зале. Когда я пришел, чтобы отдать тебе статистические данные для пробного показа. Вейл все время разглагольствовала о малых весах, но я знал, что она — опытный атлет. Она надевала кольца на штангу внутренней стороной наружу, как это делают тяжелоатлеты. Они любят видеть на них цифры. Это воодушевляет их. Она говорила так же, как они. Она употребляла слова, которые можно услышать только от профессионалов. И она не выглядела как преподаватель простых оздоровительных упражнений. Ты видела ее мускулатуру? Она сильна, как лев.

Он посигналил и обогнал медленно ползущую «Хонду».

— Тогда я забыл об этом. Но потом я начал задумываться над тем, почему человек скрывает свой опыт. И я подумал, что, может быть, он делает это, если хочет скрыть какие-то другие секреты.

Я проверил ее файл в клубе «Брум» и узнал, что она недавно приехала из Лос-Анджелеса. Тогда я начал копать дальше. Я был прав — она работала там в двух гимнастических залах. С ней было не все в порядке — ее трижды помещали в больницу для душевнобольных. Но главное, что настораживало, — это время ее переезда. Грег знакомится с тобой в Лос-Анджелесе, начинает встречаться с тобой, старается сделать так, чтобы никто не узнал, что он живет здесь. Вейл переезжает сюда, пробирается как червяк на твое шоу и в твою жизнь. Грег умирает, а кто-то подхватывает эстафету.

Майк посмотрел на нее:

— За этот период в твоей жизни не появилось больше никаких новых людей. Никого, кроме меня.

Линн уже в который раз почувствовала резкую вспышку стыда.

— Я очень виновата…

— Ничего страшного.

Спустя минуту Линн сказала:

— Элизабет всегда была так добра ко мне. Поддерживала и жалела.

— Она ждала.

— Ждала Грега. Она сказала мне, что он собирался вернуться к ней. У них были серьезные отношения?

Майк покачал головой:

— Не более искренние, чем все остальные его связи. Но к тому времени, когда она закончила их анализировать, он стал любовью всей ее жизни. Я так думаю.

— Поэтому вопросы, которые ты задавал Мэри…

— Я должен был узнать о патологических изменениях в психике жертвы, о ревности, одержимости и маниакальных идеях. Я проверял свое предположение. Мы знаем жертв нападения, которые испытывают неподходящие для данной ситуации чувства к тем, кто напал на них. Это временное явление, на тот срок, пока мозг пытается подогнать незнакомый ему опыт под привычные рамки. И тогда я подумал о том, что будет, если жертва сама страдает склонностью к психическим отклонениям? Может тогда эти чувства перестают быть временными? И я подумал, что такое могло случиться с Вейл. А ты стала для нее ненавистной соперницей. Она хотела измучить тебя и уничтожить.

Они молчали, пока Майк заезжал на стоянку и искал место для машины.

— Она действительно собиралась убить меня, — сказала Линн, потирая кровоподтеки на груди, там, где ремни врезались ей в кожу.

— Возможно, она приблизилась к этому вплотную, если бы не этот шланг, который висел в сауне: мне он нужен был, чтобы застать ее врасплох, на тот случай, если у нее было какое-то оружие. Я как раз собирался открыть дверь и накинуть его на нее, но она сама избавила меня от лишних неприятностей.

— Ты слышал, что она говорила мне?

— Не очень много. Я забрался туда незадолго до этого.

Он отвернулся и посмотрел в окно, и Линн подумала, что он высматривает свободное место. Но когда он снова обернулся к ней, его глаза были красными и влажными. Он взял ее руку и сжал ее.

* * *

— Теперь ты можешь переехать обратно в свою квартиру, — сказал Майк. — Должно быть, это приятное ощущение.

— Это так. Но я все еще чувствую легкую неуверенность…

— Ты выглядишь совершенно по-другому. Воодушевленной.

— Я выгляжу ужасно. Волосы, эта одежда, никакой косметики. Этот ожог на губах.

— Только не для меня.

— Спасибо.

Он пожал плечами, сморщил лицо и схватился за свой вновь перебинтованный бок. Они застряли среди машин, переполнявших улицы в час пик.

— Мне придется сперва поехать на мою временную квартиру, прежде чем вернусь домой, — сказала Линн. — И я все еще официально остаюсь пациентом «Лоуренс Глен». Мэри должна выписать меня оттуда.

— Черт.

В ее отсутствие больничная палата была аккуратно прибрана, словно она выходила всего лишь на прогулку. Кровать была убрана и застелена свежим бельем. В воздухе стоял запах гиацинтов, принесенных Анджелой.

Медицинская сестра проводила Линн и Майка в комнату, улыбнулась и вышла.

Линн достала свой чемодан и начала складывать вещи.

Майк закрыл дверь. Он обхватил Линн руками и крепко прижал ее к себе.

У Линн закружилась голова.

Но это была совершенно иная слабость. Словно кто-то снял с ее плеч громадный мешок камней. Импульсивные желания, словно маленькие дети, спешащие к родителям за советом, возвращались к ней. Это? Могу я теперь сделать это?

Руки Майка скользнули вниз от ее талии и прижали ее еще крепче.

Она отодвинулась:

— Дверь не закрывается.

Майк снял с пояса наручники. Один их конец он надел на дверную ручку, а другой — на прикрепленный к стене крюк для одежды.

— Теперь закрывается, — сказал он.

Он дотронулся до подживающей раны около ее рта.

— Болит?

— Не сильно.

Он взял ее руки и положил себе на плечи. Его руки гладили ее спину, в то время как он целовал ей шею, подбородок, рот.

Не отпуская ее от себя, он отклонился и изучающе посмотрел ей в лицо.

Линн знала, о чем он думает в этот момент. Она сама ощущала подобное беспокойство.

— Ты думаешь, что я собираюсь остановиться, — сказала она.

— А ты собираешься?

Она дотронулась до его лица. Она провела пальцем по его густым жестким бровям, затем по губам.

Он застонал и снова крепко прижал ее к себе, целуя ее, пробираясь в нее языком. Потом резко прервал поцелуй и прижал ее голову к своему плечу.

— Ответь мне, — прошептал он суровым голосом ей в ухо.

— Я не хочу останавливаться, — мягко сказала она.

Она снова отыскала его рот, и на этот раз в наступление перешел ее язык. Он позволил ей это, он приветствовал это, демонстрируя свое удовольствие тем, что запустил руки ей в волосы, чтобы удерживать в таком положении ее голову.

Окно было открыто. Запахи сада проникали в комнату, смешиваясь с ароматом гиацинтов. Темнело, и на деревьях было слышно щебетанье поздних птиц. Это напомнило Линн о ее квартире, о том восхищении, которое она испытала, когда он в первый раз поцеловал ее.

Вкус его губ, уверенно-нежная теплота его языка… легкая дрожь, которую она уловила в его теле…

Она почувствовала, как в ее животе начинает нарастать холод. Она высвободилась и встала, смущенная, все еще учащенно дыша.

— В чем дело?

— Не знаю, — сказала она. — Какое-то идиотское чувство.

— Если мы собираемся остановиться, то это надо сделать сейчас.

Его грудь под рубашкой вздымалась и опускалась. Около шеи был виден завиток черных волос.

— Сейчас. Ты должна решить это сейчас. — Его черные глаза смотрели на нее, не отрываясь. — Если ты хочешь подождать, мы подождем. Мне это не нравится, но я сделаю это.

У Линн снова закружилась голова. Она потерла свой лоб.

— Линн, я не буду лгать; мне до смерти хочется заняться с тобой любовью прямо сейчас. Но ты тоже должна этого хотеть. — Он скрестил руки на груди. — Возможно, ты не хочешь. Возможно, тебе все еще необходимо защищать себя.

И тут Линн поняла, что именно это и мешало ей: необходимость защищать себя. Она отпала, все еще отпадала по мере того, как от страха освобождался очередной пласт ее сознания… возможно, это будет продолжаться еще долго.

Но ей никогда не нужно было защищать себя от Майка. И никогда не будет нужно. За этой холодной внешностью скрывалось столько заботливости и доброты.

— Мы не будем ставить на этом точку, — сказал он. — Я ждал и жду сейчас. Мы пройдем эту дорогу вместе, до самого конца, или не пойдем вообще. Ты согласна на это?

— Я согласна.

Он по-прежнему не двинулся с места и не дотронулся до нее.

— Скажи это. Скажи, что ты хочешь.

— Я хочу заниматься с тобой любовью.

Он закрыл глаза. Он притянул ее к себе и крепко прижал их тела друг к другу.

Линн нащупала на его спине повязку и нежно погладила ее. Он потянулся назад и прижал ее руку, показывая, что она может не беспокоиться за него.

— Я не хочу причинить тебе боль, — прошептала она.

— Это должен был сказать я. — Он усмехнулся углом рта. — Это похоже на тебя, бояться причинить боль мне.

— А почему нет? — сказала она. — Ты же сделал все, чтобы защитить меня.

— Не совсем. — Он взял ее лицо в свои руки. — Ты такая смелая. Я люблю тебя.

По лицу потекли слезы. Ее руки были заняты, и она не могла их вытереть. Они стекали прямо по его пальцам.

— Я люблю тебя.

Он развернул ее так, что она оказалась спиной к стене, и прижал ее к ней своим телом. Они целовались.

Наконец Майк отступил назад, взялся за ее свитер и стянул его с нее через голову. Линн не стала ждать, пока он расстегнет ее бюстгальтер, сделала это сама.

— Я действительно не смотрел на тебя в тот раз, когда ты была в купальнике, — сказал Майк. — Я собираюсь сделать это сейчас.

Он смотрел, как она выскользнула из бюстгальтера. Его руки потянулись к ее грудям, и она часто задышала, когда его пальцы стали их гладить.

Но через минуту он остановился.

— На нас обоих все еще слишком много одежды, — произнес он; голос плохо слушался его.

Когда они, наконец, оказались на пахнущих свежестью простынях, именно Линн была тем, кто не хотел ждать. Она притянула Майка к себе.

Он опустил руку, раздвинул ее ноги и через секунду вошел в нее. Он издал тяжелый стон, словно испытал острую боль.

— С тобой все в порядке? — задыхаясь, спросила Линн. Она дотронулась до его повязки.

Он не ответил, а начал двигаться в неудержимом ритме, который захватил и ее.

Она перестала беспокоиться о нем. Ее руки скользнули вниз по его спине и пальцы вцепились в его ягодицы. Рот Майка закрывал ее рот. Не сознавая этого, она издавала какие-то звуки, но он все крепче вжимал свои губы в ее, когда начал двигаться быстрее, ударяя своим телом ее.

В самый последний момент он поднял голову, со свистом выдохнул воздух, когда вошел в нее, и она не могла узнать, когда Майк закрыл ей рот ладонью, что он успел услышать ее крик, прежде чем он затих.

Апрель 2, 1993

Я смотрю на мою татуировку каждый день.

Обычно она давала мне силы. Этого больше не происходит; ничто не дает их.

Переносной поцелуй потерял свою силу.

Теперь мне неоткуда черпать силы. Я ничего не добилась. Даже здесь мне приходится видеть ее по телевизору.

Линн жива, Грег умер.

А я? Мне кажется, что я превратилась в ничто.

Но я могу это изменить.

Сначала я сожгу мой дневник. Затем я умру. Увижу ли я тогда Грега?

Существует ли любовь после смерти?

— У нее было два мужа, которые не хотят ничего знать, — сказала Линн Бернадин, — и дряхлый отец в доме для престарелых, который уже двадцать лет не может вспомнить своего имени. Она не только была никому не нужна до того, как покончила с собой, им не нужен даже ее пепел.

— Надеюсь, ты не собираешься забрать его?

Линн откинулась на спинку стула, стоящего в кухне Бернадин.

— Так далеко я не могу зайти.

— Как ты можешь говорить о ней так спокойно, хотя должна ненавидеть ее? Она пыталась убить тебя.

— Она — жертва.

— Ты так действительно думаешь?

— Я стараюсь.

* * *

— Нервничаешь? — спросила Кара.

Линн рассмеялась:

— Если рассматривать последние шесть месяцев, — сказала она, наклоняясь к зеркалу в комнате для гостей в доме Мэри, чтобы поправить персикового цвета украшение на голове, которое так подходило к ее короткому кружевному платью, — замужество не кажется таким уж пугающим.

Вошла Мэри:

— Ты готова? Ты выглядишь прекрасно. Уже пора спускаться вниз.

— Там уже все собрались? — спросила Линн.

— Бубу и Анджела. Пэм. Мужчина и женщина из КТВ. Родители Майка и его сестры с братьями, пара восхитительных полицейских, которыми придется заниматься Каре. Бернадин Оррин. Только что пришел мэр. Все, кроме Денниса.

— Он будет здесь с минуты на минуту, — сказала Кара. — Он закончил эфир полчаса назад.

Линн повернулась к ней:

— Мне казалось, что новый генеральный менеджер мог сделать так, чтобы новому ведущему программы новостей не пришлось работать в день моей свадьбы.

— Я пыталась. Он хотел работать.

— Приехал Деннис, — крикнула снизу Бернадин.

* * *

— Здесь чертовски холодно, — тихо произнес Майк, когда они с Линн заняли свои места перед наполненным цветами камином в гостиной Мэри.

— Ш-ш. Мэри любит, когда прохладно.

— Мало того, что в течение полугода моя кожа из-за тебя была покрыта мурашками…

Мэр достал свои бумаги, готовясь начать церемонию.

— Ты так романтичен, — прошептала Линн.

— Да, романтичен. Как только мы выберемся из этого йглу и попадем на побережье Ямайки, я покажу тебе, как я романтичен.

Он обнял ее за талию.

— Ты потрясающе выглядишь в этом платье; я считаю, что я должен показать тебе это сейчас.

— Я готов начать церемонию, — провозгласил мэр.

— Одну минуту, — перебил его Майк, притянул Линн к себе и закрыл ей рот поцелуем.

Об авторе

Молли Катс в прошлом автор известных бродвейских комедий. Ее рассказы печатали популярнейшие «Космополитен» и «Нью-Йоркер». Роман «Никто мне не верит» об ужасах и о любви продан в 12 стран еще до выхода в свет.