Толкнувши дверь, под скрип заржавленных петель Я медленно вошел, предчувствуя обман, В тот садик, где, блестя сквозь утренний туман, Искрилася листвы росистая купель. Все так, как было. Я проверил все: тоннель Хмельного лозняка и трепетный платан, И в чуткой тишине чуть слышимый фонтан Роняет с шепотом серебряным капель. И розы, как тогда, дрожали, как тогда Кувшинки ветерок ласкал, едва дыша, Здесь каждый стебелек я вспомнил без труда. Я также отыскал Веледу у воды, Чья гипсовая плоть истлела и, шурша, Все сыплется под пошлый запах резеды.

Я — одрябший изнеженный Рим, что, давясь от зевоты, Сочиняет от нечего делать чудной акростих, А на кончике стиля танцует в лучах золотых Слишком долгий закат, погружаясь в трясину дремоты. Что такое, Аврелий, очнись, почему ты притих? Ах, Батилл, нехороший, пусти наконец, ну чего ты… Повалившись на стол, вот свинья, прямо в лужу блевоты, Сотрапезник, икая, хрипит среди кубков пустых. И бегут легионы, и варвары рвутся к столице, Вам повсюду мерещатся их идиотские лица, Ах, все выпито, съедено все, да чего тут жалеть! Из провинции снова приходят тревожные вести, И ваш раб начинает, пожалуй, немножко наглеть, И такая, такая тоска! А душа не на месте…

Мне нравится мечтать о женщине одной, Что мне с ней хорошо, и ей со мною тоже, Что все в ней на нее всегда так не похоже, И мне с ней хорошо вдвоем, а ей со мной. Она умеет быть и не совсем иной, И не такой как все. Она — одна. О боже, Пусть это только сон, я знаю, пусть, и все же Мне дорог мой обман, наивный и блажной. Блондинка ли она, брюнетка, что мне в этом? А имя у нее, наполненное светом, Из звонких тех имен, что вверены Судьбе. И взгляд ее похож на статуй взгляд далекий, А голос, он хранит, торжественный, в себе Смысл изначальный слов утраченных, глубокий.

Ах, первая любовь, томленья, розы-грезы, О странные глаза застенчивых подруг, О трепетный союз еще не смелых рук, О клятвы, о слова, о боже — эти слезы! О боже, с той поры лишь ропот и угрозы Невидимых врагов мне чудятся вокруг, Весну моих утрат зима сменила вдруг, И вот уж дни мои полны угрюмой прозы. И, словно сирота безродный, с той поры Один, совсем один, без брата и сестры, Я горестно терплю несчастье за несчастьем. О та, что и без слов привыкла понимать, О женщина! Когда, с заботой и участьем Она порою в лоб целует нас, как мать.

Надежда вновь блестит соломинкой в сарае, Хватайся за нее, не думай о былом. Бьют полдень. Спи. Оса кружится над столом, А ты все ждешь, свой лоб руками подпирая. Ах, бледная душа, и столько лет спустя Ты не устала ждать. Бьют полдень. Это снится. Пей! Вот вода, и жди. А я, сомкнув ресницы, Забормочу сквозь сон, как кроткое дитя… Бьют полдень. Ах, мадам, уйдите, ради бога, Пусть он еще поспит, да-да, еще немного… И гул ее шагов все чудится ему. Как камушек из рук сквозь брызнувшие слезы, Надежда падает в таинственную тьму… Когда же зацветут сентябрьские розы!