I
Стойте в молчанье кругом: освящаем поля мы и жатву,
Чинный свершая обряд, древле завещанный нам.
Вакх, снизойди, и с рожек твоих да склоняются грозди,
Ты же, Церера, обвей вязью колосьев чело!
5 В день святой да почиет земля, да почиет оратай,
Тягостный труд свой прервав, в угол повесит сошник.
Освободите ярмо от ремней: под венками сегодня
Пусть отдыхают волы, ясли да будут полны.
Ныне мы все отдаем божеству: ни единая пряха
10 Да не коснется рукой шерсти, ей данной в урок.
Вы же останьтесь вдали, от жертвы прочь отойдите,
Те, кому в прошлую ночь радость Венера дала;
Чистое вышним богам угодно: в чистой одежде
Шествуйте ныне к ручьям, черпайте чистой рукой.
15 Ныне к алтарным огням идет священный ягненок,
В белых одеждах толпа, в свежих масличных венках.
Боги отцов, святим мы поля, поселян освящаем;
Дальше от наших границ вы отгоняйте беду.
Пусть же обманной травой не смеются над жатвою нивы,
20 Пусть не боится волков, стадо покинув, овца.
Чисто одетый тогда, в урожае уверенный пахарь
Будет в огонь очага смело поленья бросать:
Стая питомцев-рабов, достатка хозяйского признак,
Будет играть у костра, строить шалаш из ветвей.
25 Впредь да свершатся мольбы: ты видишь, как вещие знаки
В жертвенных недрах овцы милость пророчат богов?
Дайте бочонок теперь с окуренным старым фалерном,
С амфор хиосского вы сбейте густую смолу!
Славь этот день, вино! Не стыдно в праздник напиться,
30 Передвигать кое-как ноги, бредущие врозь.
Каждый за кубком своим да воскликнет: «Во здравье Мессалы!»
Нет его, но да звучит имя его на устах!
Как знаменит твой триумф над тьмами племен аквитанских,
О победительный вождь, слава косматых отцов!
35 С нами ты будь, меня вдохнови в то время, как песни
Нашим богам полевым благодаренья гремят.
Сёла пою и сельских богов, наставников наших:
Больше не станет никто желуди с голоду грызть;
Это впервые они научили складывать бревна,
40 Маленький дом покрывать кровлей зеленой листвы.
Это впервые они быков обучили работе
И под возок, говорят, круг колеса подвели.
Дикий исчез обиход, мы плодовые садим деревья,
Близ проведенной воды зазеленели сады,
45 Там золотой виноград струей засверкал под пятою,
И с беззаботным вином трезвая влага слилась.
Жатву приносит земля, когда в жарком пыланье светила
Падает летом с полей золото светлых кудрей;
Соки весенних цветов пчела переносит в свой улей,
50 Сладким медом спеша соты наполнить скорей.
Пахарь, наскучив в полях постоянной работой, впервые
Свой деревенский напев в мерные стопы сложил,
И на сухом тростнике впервые песнь заиграл он,
Звонким созвучием слов славя венчанных богов.
55 Пахарь, о Вакх, лицо подкрасив суриком красным,
Первый повел хоровод, новым искусством пленен;
Дан был за это ему козел из богатого стада:
Праздника памятный дар средства умножил певца.
Сельский мальчик заплел из цветов весенних впервые
60 И возложил венок ларам седым на главу;
Сельская носит овца на спине руно завитое,
Чтобы заботу всегда девушкам нежным давать.
Женский рождается труд, урок ежедневный, и быстро
Крутится веретено в пальцах умелой руки;
65 Пряха поет, посвящая свой труд неустанный Минерве,
Туго натянутый край пряжи под гребнем звенит.
Сам Купидон, говорят, родился средь стад и средь пастбищ,
Меж табунов кобылиц, не укрощенных никем;
Начал впервые он там из лука стрелять неискусно.
70 Горе мне! Как же метка резвая нынче рука!
И не в овец, как раньше, он бьет, но рад поразить он
Девушку или стрелой крепкого мужа пронзить:
Юношу он богатства лишит и старца заставит
Плакать позорно у ног гневной его госпожи;
75 Мимо ночных сторожей он девушку тайно проводит:
В сумерках к другу она тихо крадется одна,
Ищет пути неверной стопой, от страха колеблясь,
И, протянувши вперед руку, в потемках идет.
О, как безрадостны те, которых сей бог угнетает!
80 Как мы блаженны, когда ласково веет Амур!
Праздничный пир посети, о божественный! Стрелы сложи ты
И, умоляю, припрячь факел пылающий свой!
Славному богу хвалу возглашайте, к стадам призывайте,
Громко зовите к стадам, кличьте тихонько к себе.
85 Да и к себе призывайте тайком: толпы ликованье,
Флейты фригийской звук все заглушают вокруг.
Смейтесь! Уж Ночь запрягает коней, и вокруг колесницы
Матери мчит свои полет звезд золотой хоровод;
С темными крыльями Сон шагает вослед молчаливо,
Черных видений толпа шаткой стопою бредет.
II
Гений Рожденья идет к алтарям, возносите молитвы,
Юные жены, мужи — все воспевайте хвалу!
Ладан благой да горит, в очагах да горят фимиамы;
Их из богатых земель томный привозит араб.
5 Гений да снидет сюда, принимая дары поклоненья;
Кудри святые его нежный венчает венок.
Чистый нард пусть течет с чела благовонного бога,
Пусть он вкусит пирога, чистым напьется вином;
Он на моленья твои да кивнет, Корнут, благосклонно.
10 Ну же! Чего ж ты молчишь? Гений кивает: проси!
Просьбу твою предскажу: ты просишь верной супруги!
О, я уверен, богам это известно давно.
Ты не попросишь себе земель безграничного мира,
Где молодой земледел пашет могучим волом,
15 Ты не попросишь себе блаженной Индии перлов,
Сколько бы их ни несли волны Восточных морей.
Так да свершится! Пускай летит на трепещущих крыльях
И золотые несет брачные цепи Амур, —
Крепки да будут они до тех пор, пока вялая старость
20 Не накидает морщин, волосы посеребрив,
Гений Рождения пусть приходит и к дедам и внукам,
Пусть у колен старика юная стая шалит.
III
Милой моею, Корнут, завладели деревня и хутор:
Право, железные те, кто из столиц — ни на шаг!
Ныне Венера сама поселилась на нивах широких,
И деревенским словам учится в поле Амур.
5 Только бы видеть мою госпожу! С какой бы я силой
Жирные глыбы земли крепкой мотыгой взрывал.
Я, будто пахарь простой, управлял бы выгнутым плугом,
Идя за парой волов, пашню рыхля под посев.
Я бы не стал ни на солнце пенять, мне жгущее тело,
10 Ни на волдырь водяной на непривычных руках.
Пас ведь и сам Аполлон-красавец тельцов у Адмета,
Но не пошли ему впрок струны и кудри его,
Соком целительных трав томления не залечил он:
Все врачеванья его преодолела любовь.
15 Бог этот сам из хлевов выгонял коров ежедневно.
‹На водопой их водил, сам и коров он доил.›
Смешивать нас научил с парным молоком он закваску,
Чтобы, смешавшись, могла млечная влага густеть.
Были корзины тогда сплетены из гибких тростинок,
20 В редкие дыры ее сыворотка потекла.
О, сколько раз, говорят, когда нес на плечах он теленка,
Встретившись с братом в полях, рдела родная сестра!
О, сколько раз в то время, как пел он в глубокой долине,
Ревом глушили быки стройные песни его!
25 Часто в тревоге вожди к оракулу шли за советом
И без ответа толпой шли от святилищ домой;
Часто Латону смущал священных волос беспорядок, —
Тех, что пленяли не раз даже и мачехи взор:
Простоволосого видя его, без всякой прически,
30 Горько стал бы жалеть всякий о Феба кудрях.
«Где же твой Делос, о Феб, где теперь Дельфийская Пифо?
Видно, неволит любовь в маленькой хижине жить!»
Как были счастливы все, когда без стыда и открыто
Можно и вечным богам было Венере служить!
35 Ныне же басней он стал; но кто дорожит своей милой,
Басней тот быть предпочтет, чем божеством без любви.
Ты же, над кем Купидон командует, брови нахмурив,
Кто бы ты ни был, свой стан в хижине нашей раскинь.
В веке железном хвалы не Венере гремят, а наживе:
40 Смертных нажива влечет к бездне печали и зла.
Эта нажива несла доспехи бойцам одичалым,
С ней и убийство пришло, с нею — кровавая смерть.
Эта нажива искать велела опасностей в море,
Острый клюв боевой шатким дала кораблям.
45 Хищник желаньем горит захватить безграничные земли,
Тысячи югеров дать овцам бесчисленных стад;
Мрамор его зарубежный прельстит — и при шуме народном
В город колонну влачат многие сотни быков;
Неукротимых морей валы запирает он молом,
50 Рыбе ленивой за ним бури зимы не страшны.
Но на пирушках моих с простою самосской посудой,
Даром куманских колес, глина да радует взор!
Горе мне, горе! Теперь богатство тешит красавиц:
Пусть же нажива царит — ищет Венера ее;
55 Пусть Немесида моя безумною роскошью блещет
И удивляет весь Рим щедрым подарком моим,
Негой прозрачных одежд, что сотканы женщиной Коса,
Расположившей на них вязь паутин золотых;
Пусть перед нею идут рабы темнокожие — инды,
60 С телом, сожженным огнем солнечных близких коней;
Пусть доставляют всегда ей отборные яркие краски:
Африка — красный багрец, Тир же — свой пурпурный сок.
Ведомо всем и без слов: царит у нас варвар недавний,
Кто на помосте стоял с белой от мела ногой.
65 Ты, о Церера, влечешь мою Немесиду из Рима!
Пусть же семян не вернет жесткая нива твоя!
Также и ласковый Вакх, насадивший отрадные лозы,
Также и ты, о Вакх, бочки проклятые кинь!
Ах, как преступно скрывать красавиц в печальной деревне:
70 Стоит ли этой цены сок твоих гроздий, отец?
Лучше да сгинут плоды, лишь бы девы в глуши не томились!
Желуди рады мы грызть, воду, как прадеды, пить:
Прадедов желудь питал, но любить они всюду умели, —
Был ли какой им изъян без борозды и семян?
75 Тем, кому улыбался Амур, открыто Венера
Радость дарила свою, в долах под сенью листвы
Не было ни сторожей, ни дверей — преграды влюбленным.
Если возможно, молю, — древний обычай, вернись!
………
80 В холод скрывали тела шкурой косматых одежд.
Если ж она заперлась и возможности нет для свиданий,
Горе бедняге: тогда тоги не впрок ширина!
Что ж, уводите меня! Для владычицы вспашем мы поле:
Рабских цепей и плетей я не отвергну теперь.
IV
Вижу я, быть мне рабом: госпожа для меня отыскалась;
Ныне навеки прощай, древняя воля отцов!
Рабство печально мое, и цепи меня удручают;
Но горемычному впредь путь не ослабит Амур.
5 Так, невиновен ли я или в чем прегрешил, — он сжигает,
О, я горю! Отстрани, дева, свой жгучий огонь!
Чтобы не знать никогда таких жестоких страданий,
Камнем хотел бы я быть оледенелых вершин
Или в безумии бурь стоять нерушимым утесом
10 В море, где хлещет волна, утлым грозя челнокам.
Горек отныне мне день, а ночи тень — еще горше,
Каждый час у меня мрачною желчью залит.
Ах, ни певец Аполлон, ни элегии мне не помогут:
Тянет за деньгами вновь жадную руку она.
15 Музы, ступайте вы прочь, если нет от вас пользы влюбленным:
Чтил ведь я вас не затем, чтобы войну прославлять,
Не воспевал я ни солнца путей, ни того, как сияет,
Круг свой закончив, Луна, вспять возвращая коней.
Нет, я стихами ищу к госпоже моей легкой дороги:
20 Музы, ступайте вы прочь, если бессильны стихи!
Ах, дары добывать я должен грехом и убийством,
Чтобы в слезах не лежать возле закрытых дверей!
Иль воровать из храмов святых богов украшенья.
Только Венеру тогда раньше других оскорблю:
25 Учит злодействам она, госпожой моей хищницу сделав.
Пусть святотатственных рук дело узнает теперь!
Сгиньте же все, кто себе изумруды зеленые копит,
Кто белоснежную шерсть красит в тирийский багрец!
Все это вводит в соблазн, и блестящий из Красного моря
30 Жемчуг, и косская ткань жадных красавиц влекут.
Так зародилося зло — и ключ на дверях появился,
И устрашающий пес сторожем лег на порог.
Но потряси хорошенько мошной — и сломлена стража,
И отворяется дверь, да и собака молчит.
35 Если же алчной, увы, красоту еще дал небожитель, —
Вот уж прибавил добра к полному скопищу зол!
Тут уж и плач и ссоры звучат, и это причиной
Стало тому, что Амур богом бесчестным прослыл.
Ты же, гонящая прочь друзей, превзойденных богатством, —
40 Ветер пускай и огонь прахом развеют твой скарб!
Пусть на твой лютый порог со смехом юноши смотрят,
Не подавая воды, чтобы огонь погасить;
Если придет к тебе смерть, пусть никто над тобой не заплачет
И не украсит ничем мрачных твоих похорон.
45 Та, что была нежадна и добра, хоть живи она до ста,
Слезы исторгнет у всех перед последним костром:
Смотришь, иной старичок, из почтенья к любви догоревшей,
Ей ежегодно венки будет на гроб приносить
И, уходя, говорить: «Покойся тихо и мирно,
50 И беспечальным костям пухом да будет земля!»
Правда все то, что пою; но есть ли мне польза от правды?
Должно Амуру служить так, как велит госпожа.
Если бы предков гнездо продать она мне приказала, —
Лары, прощайте! Теперь всё распродам я с торгов!
55 Сколько б отрав ни лила Цирцея и ядов — Медея,
Сколько бы трав ни росло на фессалийской земле,
Сок, что струится из чресл кобылицы, горящей желаньем,
Там, где Венера томит похотью дикий табун, —
Сотни дурманов иных смешай, о моя Немесида, —
Все за один только взгляд, ласковый выпью до дна!
V
Смилуйся, Феб, над новым жрецом, в твой храм приходящим:
Будь здесь с кифарой своей, с песней сюда снизойди.
Ныне созвучных ладов коснись перстами, молю я,
Ныне в хвалы обрати ты песнопенья мои.
О, снизойди, возложив на главу триумфальные лавры,
5 К жертвам твоих алтарей, к древним святыням твоим.
Пышный, блестящий приди: надень нарядное платье,
Длинные кудри свои на голове расчеши.
Будь таким же, как был, когда ты, по изгнанье Сатурна,
10 Гимны Юпитеру пел, славил победу его.
Ты прозреваешь в веках, и жрец, тобой вдохновенный,
Знает, какую судьбу вещие птицы сулят;
Жребий подвластен тебе, и тобою научен гадатель
Темные знаки богов в жертвенных недрах читать;
15 И, вдохновенный тобой, не обманет гекзаметр сивиллы
Римских мужей никогда, им предрекая судьбу.
Феб, Мессалину дозволь коснуться пророческих хартий
И песнопенья, молю, жрицы твоей вдохнови.
Жребий она Энею дала, когда, по преданью,
20 Спас он отца своего, ларов, спасая, унес.
Не помышлял он о Риме еще, взирая печально
На роковой Илион и на горящих богов.
Ромул еще не сложил те стены вечного града,
Где поселиться не смог вместе с ним брат его Рем.
25 На Палатине паслись, заросшем травою, коровы,
И покрывали ряды хижин Юпитеров холм,
Пан, окроплен молоком, стоял там под каменным дубом,
Палес из древа была грубым ножом создана,
Там кочевой пастух, на ветвях свой дар помещая,
30 Богу лесному в обет звонкую вешал свирель.
Этой свирели лады из тростинок составлены разных,
Воском спаян их ряд — от головной до меньшой.
Там же, где ныне лежит равнина Велабра, бывало
Лодочка малая шла по неглубокой воде;
35 Эта дорога несла в угоду хозяину стада,
Юноше с толстой сумой — девушку в полдничный день
И возвращалися с ней дары изобильной деревни —
Сыр и барашек младой от белоснежной овцы.
" «Неутомимый Эней, Амура крылатого братец!
40 Ты, что на беглых челнах Трои святыни везешь,
Вот уж Юпитер тебе указует лаврентские земли,
Ларов-скитальцев зовет гостеприимный приют.
Там небеса обретешь, когда Яумиция волны,
Как Индигета, тебя к сонму богов вознесут.
45 Вот уж Победа летит над кормой кораблей утомленных,
Слышат троянцы твои гордой богини привет.
Вот уж пожаром блестит пылающий лагерь рутулов:
Я предрекаю, о Турн, близкую гибель твою!
Лагерь Лаврента я зрю, предо мною Лавиния стены,
50 Долгую Альбу — оплот вижу Аскания я,
Илия, вижу тебя, о жрица, любезная Марсу,
Вижу, как бросила ты Весты святой алтари,
Тайный брак завершен, упали девичьи повязки,
Страстного бога доспех на побережье забыт.
55 Траву щипите, быки, пока можно, на всем семигорье,
Скоро на этих лугах мощный воздвигнется град.
Рим, для подвластных земель роковым твое имя пребудет
Там, где на нивы свои с неба Церера глядит,
Там, где рождается день, и там, где река Океана
60 Моет вечерней волной Солнца усталых коней.
Троя тогда на себя подивится и скажет, что славно
Долгий ваш путь завершен в доброй заботе о ней.
Столь же верна моя речь, как безвредны мне яства из лавра,
Как нерушима вовек девственность плоти моей».
65 Так прорицала, о Феб, вещунья, тебя призывая,
И потрясала главой, тучей взвивая власы.
………
………
Все Амальфеи слова, и песнь Герофилы Марнесской,
Предупреждения все мудрой гречанки Фито.
Также оракул святой, что по водам реки Аниена
70 Встарь тибуртянка несла, не замочив, на груди
………
………
Знаменья злые войны, комету они предсказали,
С ней предвещали земле яростный каменный дождь;
Молвят, гремела труба, и оружье бряцало на небе,
И прорицали леса бегства ужасную весть;
75 Землю окутал туман, даже самое Солнце затмилось
И в колесницу весь год бледных впрягало коней;
Изображенья богов проливали горючие слезы,
И, предвещая беду, заговорили быки.
Все это было давно; а теперь, Аполлон милосердный,
80 Знаменья злые сокрой бурного моря волной.
Пусть на священном огне затрещат лавровые ветви,
Вестью благою суля радостный год и святой.
Если же лавр благовестье подаст, ликуйте, селяне:
Житницы ваши набьет спелым Церера зерном,
85 Будет топтать виноград крестьянин, измазанный суслом,
Доверху все он нальет бочки и чаны свои,
Вакхом омытый пастух прославит свой праздник — Палилий
Сельских: уйдите теперь, волки, подальше от стад!
Выпивши, он подожжет священные кучи соломы,
90 Сложенной по старине, прыгать сквозь пламя начнет:
Деток жена народит, и малый сынок поцелуи
Будет срывать у отца, за уши крепко схватив;
Деду не надоест сторожить молодого внучонка,
Не надоест старику с ним по-ребячьи болтать.
95 Богу воздавши дары, молодежь на траве примостится,
Там, где старинных дерев падает зыбкая тень,
Иль из одёжи кругом навесы раскинет с венками
И водрузит пред собой кубок увенчанный свой;
Каждый, праздничный пир себе приготовив, поставит
100 Дерном обложенный стол, ложе из дерна собьет.
Юноша там, захмелев, браниться с милою будет,
После же будет просить ругань свою позабыть.
С милой подругой жесток, — отрезвившись, он горько заплачет,
Пылко начнет уверять, будто свихнулся с ума.
105 Пусть же и стрелы и лук, о Феб, с твоего дозволенья
Сгинут, да будет у нас впредь безоружен Амур!
Славно искусство стрельбы, но едва Купидон за оружие
Взялся, — и многим, увы, зло причинила стрельба,
Да, и особенно мне! Израненный, год уж лежу я,
110 Сам раздуваю болезнь, — муки отрада моя.
Всё Немесиду пою, без которой стих мой не в силах
Слов подходящих найти и соразмерить стопу.
Ты же, красавица, знай: охраняют боги поэтов!
И потому пощади, помни святого певца,
115 Чтобы прославить я мог Мессалина, когда понесет он
Пред колесницей своей взятые им города,
Лавр на чело возложив; и, лавром диким увенчан,
Примется воин греметь кликами: «Славься, триумф!»
Мой же Мессала толпу поразит тогда зрелищем дивным:
120 Шествие сына почтит рукоплесканьем отец.
Благослови меня, Феб! Да вьются всегда твои кудри
И да пребудет вовек чистою девой сестра!
VI
В лагерь сбирается Макр. Что станется с нежным Амуром?
Пустится ль храбро вослед, на спину вскинув колчан?
И повлекут ли бойца дороги земли или море,
Бурное, станет ли бог оруженосцем его?
5 Жги же ты, мальчик, того, кто забыл о досуге любовном
И под знамена свои вновь призови беглеца.
Если ж бойцов ты щадишь, то вот тебе еще новый:
В легком он шлеме себе сам будет воду носить.
В лагерь я мчусь, — Венера, прощай, прощайте, красотки!
10 Силы кипят и во мне, трубы гремят и для нас.
Громки слова; но хотя и хвастаюсь я громогласно,
Живо замкнутая дверь храбрые речи уймет.
Клялся не раз я порог этой двери навеки покинуть,
Но возвращали меня ноги упорно к нему.
15 Если б, жестокий Амур, мне увидеть твой факел угасшим,
О, если б стрелы твои грудой обломков легли!
Сводишь меня ты с ума, меня накликать заставляешь
Злую беду на себя, учишь кощунству язык.
Смертью пресек бы я зло, но жизнь мою греет Надежда
20 И постоянно сулит счастье на завтрашний день.
Пахарь Надеждой живет, Надежда пашне вверяет
Зерна затем, чтоб земля их возвратила стократ;
Птицу в ловушку она, а рыбу на удочку манит,
Скрывши приманкой своей тонкое жало крючка;
25 Только Надежда целит невольника в крепких оковах:
Ноги железом гремят, — он за работой поет;
Только Надежда сулит склонить Немесиду, но тщетно:
Горе! С богиней самой споришь, жестокая, ты!
Сжалься! Молю я твоей сестры безвременным прахом:
30 Пусть эта крошка лежит мирно под легкой землей.
Ей, как святыне, молюсь, на ее гробницу подарки
Буду носить и венки, их окропивши слезой.
К ней на могилу приду; умоляя, там буду сидеть я
И перед пеплом немым тихо роптать на судьбу.
35 Вечных просителя слез, тобой порожденных, не стерпит:
Словом ее запрещу быть равнодушной ко мне;
Злых да не шлют тебе снов ее оскорбленные маны,
Да не предстанет она ночью пред ложем твоим
В горестном образе том, в каком, с окна соскользнувши…
40 Окровавленной сошла в область подземных болот…
Полно! Не стану будить, о владычица, свежей печали:
Стою ли я хоть одной горькой слезинки твоей?
Да и тебе ли слезой омрачать говорящие очи:
Милая, ты ведь добра, — злобная сводня вредна.
45 Сводня губит меня: записочки тайные Фрина
Носит тихонько тебе, бегает взад и вперед;
Часто, когда узнаю за порогом безжалостным голос
Милой моей, — говорит, будто нет дома ее;
Часто, хоть ночь и обещана мне, уверяет старуха,
50 Будто устала она или боится угроз.
Мучусь в заботах тогда и в догадках рассудок теряю:
Кто госпожой овладел, как овладел госпожой?
Сводня проклятая, сгинь! Коль до слуха богов из проклятий
Хоть половина дойдет, плохо придется тебе!