ПРЕДИСЛОВИЕ

Будучи маленьким наивным мальчиком, я смеялся над бедным глупым Буратино, зарывшим свои монеты в землю. И только став взрослым седеющим мужчиной, я понял, что в Стране Дураков действительно растут золотые деревья.

В этой книге столько же вымысла, сколько и правды, ибо сама жизнь, являясь невероятным выдумщиком, ежедневно стирает границы между реальностью, фантазией и бредом.

Мир удивительно многообразен. И недостаток денег у людей — это не единственный их недостаток, — как людей, так и денег. Все мы — объекты, движущиеся в системе трех координат: деньги, секс, власть. Для многих первая координата является главной, для некоторых — единственной, превращающей их жизнь в движение по прямой.

Как врач-патологоанатом, я бы посоветовал прочитать эту книгу, поскольку в ней нет ни одного трупа. Как экономист, я порекомендовал бы почитать ее тем, кто хочет очень быстро стать миллионером. Книга эта может так же показаться познавательной и для тех, кто думает, что в этом мире что-то может происходить случайно.

Написав книгу, я еще раз убедился в том, что время — это пространство, в которое можно входить в любой его точке. Если жива память…

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА

Стоял ясный солнечный день середины апреля 1998 года. На ступеньках здания Харьковского вокзала возвышался броский молодой человек с лицом, исполненным достоинства и уважения к каждой минуте уходящего времени, неумолимо отсчитываемого электронными часами на колонном фронтоне. Он стоял, будто отлитый из тяжелого металла, словно памятник неизвестному пассажиру, в честь которого еще не успели зажечь вечный огонь вечного движения. Он стоял и полной грудью вдыхал утренний воздух большого города, не отличающийся идеальной чистотой, но точно передающий тревожные запахи времени.

Пегий, явно перекормленный кот, — по всей видимости, завсегдатай вокзальных буфетов, — грелся на солнышке возле колонны. Его не покидали приятные воспоминания о прошедшем марте.

Большой город просыпался, как просыпается человек, — проклиная похмелье и чистя зубы, удивляясь беспричинной эрекции и заваривая кофе, нанося мимикрический макияж и намазывая мыло на отросшую щетину, с отвращением заглядывая в холодильник и хороня вечерние экзальтированные планы, прощая себе вчерашние ошибки и обманывая себя предстоящими перспективами, выглядывая в окно и восклицая: «Действительность, ты опять снишься мне!»

В воздухе висел напоминающий детство запах мокрой пыли. Аналогичный ностальгический запах веселых отроческих лет — битумное дыхание промасленных шпал — встретил молодого человека десять минут назад, когда поезд «Москва — Харьков» высадил его на мокром перроне вокзала. Легкий и влажный утренний бриз трепал, как черные пиратские флаги, широкие штанины брюк новоприбывшего. В боковом кармане дорогого пиджака незнакомца покоился паспорт гражданина СССР, выданный в городе Тамбове на имя Семена Семеновича Кольского. В нагрудном кармане того же пиджака лежало агрессивно краснокожее удостоверение на имя Остапа Крымова, где в графе «должность» было грязно-синим по мято-белому написано: «режиссер-постановщик». Судя по фотографиям, оба документа принадлежали одному и тому же лицу, что могло удивить кого угодно, кроме самого обладателя этого лица.

Еще в юные годы Сеня Кольский, узнав о том, что многие великие люди из артистического и литературного бомонда известны в миру по своим псевдонимам, решил сменить и свое девичье имя. Таким образом, уже выступая в институтском вокально-инструментальном ансамбле в качестве ударника, Семен Кольский стал называться Остапом Крымовым. Любящий жаркое черноморское солнце юноша, не долго думая, поменял содержащееся в его фамилии название северного полуострова на аналогичный южный, а имя взял у своего любимого литературного героя. Остап не стал юридически оформлять эту метаморфозу, дабы не огорчать старика Кольского, своего дедушку — героя Гражданской войны, красного командира и грязного горлопана, рубавшего, как капусту, еще в те мутные времена и белых, и зеленых, и красных (по ошибке), и полностью бесцветных. Голубые тогда еще не афишировали себя настолько, чтобы на них можно было завести статистику.

С тех пор так и повелось: под одним именем он изредка, на заре своей трудовой деятельности, получал символическое жалование, бывал вызываем грозными и невинными повестками в присутственные учреждения, прописывался в самых неожиданных местах и селился в гостиницах; под другим — был любим женщинами, боготворим друзьями и уважаем коллегами во всех городах и весях бывшей одной шестой части суши, называемой СССР. Поскольку зарплату Остап не получал уже лет пятнадцать, а правило не иметь лично ничего общего с официальными и, особенно, правоохранительными органами стало для него непререкаемым законом, то он как-то потихоньку стал отвыкать от своего первого, доставшегося от папы имени. Тем более что последний раз своего родителя он видел в двухмесячном возрасте и имел все основания плохо разбираться в отцовской ветви своего генеалогического дерева.

Подумав об этом, Остап машинально сунул руку в карман своих широких штанин и вытащил морщинистый, засаленный сотнями казенных пальцев паспорт, который, судя по датам, уже находился в состоянии клинической смерти. С обложки грустно сверкнула до боли знакомая, некогда гордая аббревиатура — СССР. На дворе на нетвердых ногах стоял 1998 год. В начальных классах средних школ бывшей империи ничего не подозревающие дети и подумать не могли, что Россия, Украина, Азербайджан, Чечня, Эстония и Сахалин были совсем недавно одним государством. Остап вспомнил, как неделю назад в анкете Голландского посольства в графе «страна рождения» он написал СССР, и сам удивился тому, как это уже непривычно звучит. Как все же нелепо родиться в одной стране, а затем, заполняя анкету, понять, что ты живешь уже в другой.

Остап поднял глаза на серое, покроя сороковых годов, здание главпочтамта, символизирующее по задумке его авторов-архитекторов корабль, плывущий в коммунизм, и вздохнул:

Эх, такую страну развалили!

Эта фраза была рождена скорее не самим существом этой проблемы, а ее частным отголоском — теми трудностями, которые возникли у Остапа с пересечением границы. Паспорт Крымова, давно подлежавший замене, не имел должных отметок ни с украинской, ни с российской сторон и доживал свои последние дни, находясь в глубокой коме. Единственное, что задерживало Остапа с обменом, — это его нерешительность с выбором гражданства. Бывший подданный СССР ждал, как лягут карты в обеих странах, которые все время лихорадило то с руководством, то с войной, то с погодными условиями и, неизменно, с экономикой. К сожалению, Украина не признавала двойного гражданства. По всей видимости, такая принципиальность была рождена чувством национальной гордости. Это очень огорчало Остапа. Крымову не хотелось как-то делить свою интернациональную советскую сущность. Тем более что он сам для себя не смог бы с уверенностью ответить, где же его Родина. Пропахавший с ранней юности весь Союз от Таллинна до Курил, Остап чувствовал себя тесно и неуютно в рамках одной республики, как матерый волк в вольере зоопарка.

Одни люди живут и учатся, другие — просто живут. Остапу всегда хотелось относиться ко второй категории, но у него не всегда это получалось. Жизнь все время учила его тому, что все происходящее вокруг — это комедия дли тех, кто думает, и трагедия для тех, кто только чувствует. С годами ему все трудней стало находить новых друзей и не терять старых, и в результате в настоящий момент его ближайшим сердечным другом была лишь нательная рубашка.

Внимательный прохожий мог бы заметить, что в одеянии Крымова не хватало одной почти неуловимой детали. Черные шелковистые брюки отлично сочетались со светло-серым строгим пиджаком, но при этом не хватало рубашки. Вместо нее между изысканными лацканами пиджака проглядывала белая футболка, похожая на ту, которую используют для сна солидные мужчины, не очень доверяющие гостиничному белью. Этот факт наталкивал на мысль, что, прощаясь с Москвой, Остап не имел достаточного времени или желания разобраться со своим гардеробом. Эту же мысль подтверждал и скудный багаж приезжего — тонкий черный дипломат с цифровым устройством и круглым разводом на боку, по всей видимости, оставленным чашкой с горячим напитком.

Весь облик Крымова дышал уверенностью и силой. Прямой удлиненный с тонкими ноздрями нос говорил об изрядной доле восточной крови, текущей в его жилах. Богатырская грудь и саженый размах плеч достались ему от здоровяка-отца, уроженца Сибири. Волевой подбородок, начинавший зарастать щетиной сразу же после бритья, выдавал в нем толику кавказской крови. И только серо-голубые глаза, доставшиеся от матери в подарок в первый день рождения, русые волосы и вечно жизнерадостное выражение лица спасали Остапа от бесконечных проверок московской милиции. Без сомнения, Крымов принадлежал к тому типу мужчин, которые нравятся девяноста пяти процентам любвеспособных женщин, включая лесбиянок и политических феминисток. В декабре Остапу исполнилось сорок лет, но торжество пришлось отложить — юбиляру его лет не давали. «Если часы начинают бить, то главное — чтобы не по лицу», — высказал он тогда случайно забредшую в голову мысль. И был прав.

Остап стоял на возвышении привокзальной площади, как монумент, устремив взгляд сквозь каменные джунгли домов и улиц. Где-то там, в глубине города, в своей норе сидел мохнатый пузатенький паук, вечно голодный, не брезгующий ничем и никем. Следуя своему жизненному правилу никогда не возвращаться в прошлое, особенно — принесшее разочарование, Крымов только теперь подумал, что пришло время восстановить статус-кво в этом отложенном, но не забытом вопросе. Только теперь можно впустить на время в душу столь не любимое им чувство мести, которое послужит двигателем дальнейшей программы. Подавив вздох, Остап подумал: «Если кто-то имеет на кого-то зуб, то это — не зуб мудрости. Но что поделаешь, если человеку необходима каждую минуту жизненная программа, как двигателю — топливо, и не важно — то ли это месть, то ли тщеславие, то ли любовь».

Остап глянул на часы. Кажется, у него было еще минут десять.

«А может, оно все и к лучшему, — подумал Крымов. — Неизвестно, сколько бы я откладывал это дело. Как учил меня мой дедушка-лентяй, все, что не делается — к лучшему. Как минимум, у меня есть полгода. За это время можно такой шухер здесь устроить, что мало не покажется. Думаю, что полтора миллиона на все хватит, а может быть, и меньше. Все-таки здесь — это вам не там: Харьков — не Москва и даже не Лас-Вегас. Хотя, время все лечит. Кроме глупости, конечно».

Остап обвел добрым взглядом площадь с мельтешащими злыми прохожими. Они спешили изо всех сил, полагая, что время — это деньги, хотя и невооруженным взглядом было видно, что времени у них гораздо больше, чем денег. Остап поймал себя на мысли, что все наши люди выглядят так, будто их постоянно кто-то имеет. Именно это свойство, вошедшее в кровь и плоть нашего народа, позволяет безошибочно идентифицировать «русского» человека, независимо от его национальности, в любой стране мира. Поэтому в нашей стране, где нас имеют всех скопом, так легко отличить иностранца. А понты и атрибутика «новых русских» — это лишь жалкая попытка представить другим, что это они имеет всех. Наивняк.

Остап отбросил эту мрачную мысль, морщинка на его переносице разладилась, взгляд просветлел, и он стал похож на иностранца. «Как всегда — ни цветов, ни оркестра, ни визжащих фанаток, — без обиды подумал Крымов. Доживу ли я до того дня, когда общество воздаст мне должное?»

У Остапа еще с юных лет осталась привычка сочинять по одному четверостишию в день. По аналогии с любимым поэтом, он стал со временем называть их в свою честь «крымиками». Иногда, если под рукой оказывалось перо, ему удавалось увековечить себя на бумаге. Чаще же, проболтавшись несколько дней в голове, «крымики» забывались, унося в Лету сиюминутные мысли автора. Крымов сочинял их почти мгновенно, стоило ему услышать какое-то созвучное слово, шутку или придумать свой обыгрыш. А когда он не думал о деньгах и женщинах, в его голову приходило много неплохих мыслей. К тому же, в отличие от традиционных поэтов, Остап предпочитал не ждать муз, а самому посещать их. Вот и на этот раз, с первыми глотками украинского свежего воздуха в течение каких-то двух минут в душе Остапа зародилась мысль и преобразовалась в очередной «крымик». Отшлифовав мысленно стиль, Крымов вслух, но негромко продекламировал:

Иной

Задумавшись, молодой человек не мог видеть, как проезжавший мимо белый «форд» приостановился, затемненное боковое стекло чуть опустилось, обнажив верхнюю часть стриженой, обтекаемой формы, головы в темных очках. Водитель несколько секунд всматривался в монументальную фигуру на ступеньках, показавшуюся ему знакомой. Затем стекло с легким жужжанием вернулось на место и машина, взвизгнув резиной, резко рванула с места.

Посмотрев вслед удаляющемуся автомобилю, Остап подумал: «По такому звуку всегда можно со стопроцентной точностью сделать вывод о характере и внешности хозяина машины, а также о наличии у него носового платка. — Крымов вздохнул. — А я так и не обзавелся до сих пор авто. Интересно, какая бы у меня была манера вождения?»

Молодой человек слегка лукавил сам с собой. На свете было всего три вещи, которые Остап не умел и не собирался уметь делать: водить автомобиль, бить женщин и платить в общественном транспорте. Все остальное — от рытья канавы до изучения китайского языка — не представляло для Крымова каких-либо трудностей. В свои сорок Остап научился относиться к жизни так же снисходительно, как она относилась к нему. Он обрел, наконец, способность смотреть вслед пролетающему в небе косяку птиц и не думать, как на этом можно заработать.

Открыв свой паспорт на разделе «прописка», Остап сквозь навернувшуюся слезу отыскал одну из многочисленных отметок: Харьков, улица Данилевского, 10, квартира 22, 5 мая 1978 года. Он спрятал многострадальный документ.

Ну что же, первая столица, принимай своего блудного сына!

Не поворачивая корпуса, Остап скосил глаза на обжору-кота и, получив в ответ дружелюбный взгляд, сказал, обращаясь в сторону исторического центра Харькова:

Нет, все-таки придется опрокинуть этот город в бездну процветания и экономического роста. Все! Время слезливой встречи и минута молчания по утерянным годам закончилась. Пора браться за дело.

Остап ощутил какую-то легкость на душе, хотя легкость в пустых карманах была тут ни при чем. Он нащупал в брюках сиротливо приютившуюся одинокую купюру. «Все мы гадаем, что бы мы делали, будь у нас доход Дюпона, — подумал Остап. — А что бы он, голуба, делал, будь у него наша наличность?»

Крымов огляделся по сторонам. В его жизни часто случались моменты, когда приходилось все начинать с нулевой точки, и это никогда не приводило его в уныние. Он считал: пусть эта точка и является точкой отсчета, лишь бы она была в нужный момент в нужном месте. А лучшей точки для начала пути, чем вокзал большого города, невозможно было и придумать.

В это время…

Муравейник вокзала шелестел и дышал запахами пота, неприкаянности и плесени человеческих проблем своих коренных обитателей. Вокзальный улей гудел и роился суетой и вечной спешкой своего транзитного содержания. Вокзалы и поезда всегда были нужны человечеству, как нужны всему сущему единицы измерения. Деля человеческие жизни своими точками отправления и прибытия на неравные отрезки, они помогают людям исчислять свое движение во времени и пространстве. Старые усталые поезда с подслеповатыми глазами-окнами покорно насыщают свои чрева беспокойной человеческой массой и уносят сотни двуногих без крыльев в никуда. Изгибая прокопченные спины, стеклянно-металлические змеи заползают под навесы перронов, выплевывают усталые сгустки людей, затем заглатывают новые и уползают прочь. За пыльными окнами вагонов на откинутых полках лежат судьбы, эпохи и надежды, обнаженные острым и волнующим скальпелем дороги. Не меняющиеся десятилетиями тусклые запахи и звуки железнодорожного кочевья превращают озабоченных взрослых в былых восторженных и растерянных детей, ждущих от дороги чуда и желающих уехать за ним далеко-далеко. И вся разноликая человеческая пестрота с первого же качка двинувшегося поезда превращается в покорную однородную массу, вверяющую свою неистребимую цель вечного движения старым изношенным вагонам, равнодушным, как хирурги, проводникам, одиноким забытым светофорам и глупым ржавым стрелкам, — этим четырем божествам и вершителям пассажирского сна.

Проплывающие полустанки и провинциальные местечки рассыпаются на потрескавшийся асфальт перронов мелочью человеческих страстей и медной сдачей жизни, на которую никто уже не захочет махнуться не глядя. И понимая это, поезд, издав рожковый сигнал приветствия и превосходства, немедленно уносит вас подальше от пыли и бурьяна захолустья, туда, где озера огней, солнце и море, большие города и большие проблемы, большие люди и даримые ими ожидания.

 

МЛАДШИЙ НАУЧНЫЙ СОТРУДНИК ВОКЗАЛА

Каждый вокзал, принадлежит ли он большому городу или провинциальной дыре, всегда является мгновенным и точным слепком облика своего города, концентрированным отображением его лица, характера и общего уровня. Здесь можно встретить никогда не унывающих бомжей, знающих краеведческие достопримечательности родной стороны лучше любого профессора-историка; алкоголиков с кроличьими глазами, уровень наполненности которых отражает общее пристрастие горожан к горячительным напиткам; полоумных всех видов и оттенков, агрессивность которых отражает основную степень озлобленности всего населения; самых дешевых проституток, по которым мгновенно можно сделать вывод о качестве и ценах на данный товар в других городских районах; разного рода бездельников, по гордости и достоинству которых можно судить о лучших временах города.

Ад не намного хуже рая. Просто в нем надо родиться. Вокзал ничем не хуже Дома пионеров, если вы давно вышли из пионерского возраста. Южный вокзал города Харькова представлял собой замкнутую экосистему, о которой писал в свое время академик Вернадский. Здесь помимо небольшого количества людей, занятых приездами и отъездами, находилась значительная масса граждан, имевших на вокзале работу, еду и ночлег. Здесь были свои финансы, свои мошенничество и воровство. Здесь была своя мафия, своя милиция и свой контингент, на котором они кормились. Здесь была своя неповторимая атмосфера, в которой определенное количество кислорода было вытеснено запахами пыли, сомнительной еды и несвежей одежды. Роспись и лепка потолка вокзала не уступали по своей роскоши и художественному мастерству хорошему христианскому собору. Здесь был даже свой памятник Ленину, незаметно притулившийся в арочке около буфета. Словом, здесь было все, что необходимо в наше время для жизни. И даже смерти.

Для опытного наблюдателя было достаточно и беглого взгляда на внутренний и внешний облик харьковского вокзала, чтобы сразу понять, что это крупный вальяжный город, не блещущий такими историческими достопримечательностями, как Питер; не страдающий массовым пристрастием к спиртному, как города Нечерноземья России и Урала; не ведущий бурной ночной артистической и развлекательной жизни, как Париж; не поражающий контрастами бедного и богатого, черного и белого, как Нью-Йорк; не умиротворяющий зелеными газонами и цветастыми клумбами, как Вена; не разделенный на сферы влияния, как Москва; не раздражающий политическим экстремизмом, как Иерусалим; не фанатирующий на украинской идее, как Львов. Если собрать вместе все «не», которые воплотил в себе Харьков, то может показаться, что он вообще не стоит доброго слова. Но это было не так. Сочетая в себе большие «нет» и маленькие «да», это место Земного шара на практике оказывалось очень даже пригодным для жизни. По тому же вокзалу можно было достоверно определить, что в этом городе все есть; что здесь — нетипично для нашего времени — редко грабят на улицах; что дешевое пропитание позволяет не работать половине трудоспособного населения; что проститутки просят за добросовестный труд не менее полтинника, а получают не более четвертака; что здесь несильно увлекаются проверками документов на улицах, а с гаишником можно рассчитаться хорошим анекдотом; что в городе не голодают бездомные собаки; что мужчины здесь любят хорошие иномарки, а красивые девушки, в свою очередь, любят мужчин за это; что бизнесом здесь занимаются все, кому не лень, а обдурить можно каждого второго, потому что у первого просто нет денег. Словом, в этом городе можно было жить.

Здесь, на вокзале, Крымов должен был найти все, что ему было нужно.

Остап окинул неторопливым орлиным взглядом необъятные просторы гулких вокзальных помещений и двинулся вдоль потускневшего мрамора колонн в зал ожидания. На лавках без признаков мысли на лице сидели, спали, читали и употребляли пищу разнополые существа в одеждах преимущественно темно-коричневых, серо-черных и других грязелечебных оттенков. Некоторым удалось захватить люксовские лежачие места, другие дремали, сидя в невероятно мучительных позах.

«С точки зрения стула — все люди безголовые, с точки зрения вокзала все люди бездомные», — думал Остап, внимательно и терпеливо, как миноискатель, прохаживаясь между скамейками. Публика была скучна, глаза тусклы, интересы явно узки. Остап знал, что где-то среди этой глины должны быть самородки, которые надо найти, отмыть и заставить заблестеть. А золото начинает блестеть только в руках мастера.

Вдруг до чутких ушей Крымова с высоты семидесяти сантиметров над уровнем пола донеслась хлесткая фраза, произнесенная с излишним для данного места пафосом:

Нет! Не надо! Пусть достанется французам!

Остап повернулся к изрекшему столь неожиданные слова редкому для наших краев любителю лягушатины. Им оказался неопределенного возраста, но не моложе сорока пяти, мужчина в трехдневной щетине, круглых очках и разнокалиберной несвежей одежде. Джинсовая куртка на пуговицах переходила в явно коротковатые клетчатые брюки. На месте носков следовал пробел в одежде. И, наконец, завершали верхнее одеяние глубоко пенсионного возраста туфли со сбитыми носками, как будто их обладатель имел привычку избивать ногами поверженные статуи пролетарских вождей. Под куцей курткой проглядывала тельняшка, светлые полосы которой уже утратили свою белизну и невинность навеки. На голове незнакомца, как приклеенная столярным клеем, прочно сидела бейсбольная шапочка с эмблемой «Нью-Йорк Янкиз». Очкарик спал в позе мальчика-паиньки с подогнутыми к животу ногами. Его голова покоилась на толстой потрепанной книге, на корешке которой время уже почти стерло бессмертное имя Фейхтвангера. Он громко храпел и крепко благоухал луком, что являлось двойной зашитой от желающих попросить подвинуться. Незнакомец спал с безмятежностью большого ребенка, как бы подтверждая правило, что только на вокзале и в тюрьме вас никогда не посмеют пугать повышением квартплаты.

Остап постоял некоторое время над спящим, прикидывая, к чему относилась его фраза: к войне 1812 года, к футбольному матчу Украина — Франция или к просроченным импортным продуктам питания. Только в последнем случае Крымов назвал бы автора услышанного лозунга патриотом. Общий вид кандидата на будущее процветание и богатство Остапу, в общем, понравился. По всему было видно, что он принадлежал к числу тех, кто не увеличивал валовой национальный доход страны, не уменьшал безработицу и никак не влиял на рост преступности. «Судя по всему, образован, интеллигентен, непритязателен и голоден, — подумал Остап, подходя ближе. — Сразу видно, что на его жизненную трагедию ходило не много зрителей. Надо пробовать».

Кандидата пора было будить. Но Крымов хорошо знал, что особенно крепко спится после звонка будильника и что человек, насильственно выводимый из состояния сна, как правило, обретает скверное настроение. Поэтому Остап решил, добавив немного положительных эмоций, сделать пробуждение предполагаемого сподвижника, по возможности, приятным. Он достал из кармана брюк смятую пятидесятитысячную рублевую купюру, окинул ее прощальным взглядом и кинул под скамейку.

Эй, мужчина, это не у вас деньги выпали? — негромко спросил Остап, придав голосу немного официальности.

Мои! — мгновенно выпалил незнакомец и вскочил, еще не успев открыть глаза.

«Реакция хорошая, — с удовлетворением отметил Крымов, — А как у нас с сообразительностью?»

Послушайте, любезный, вы уверены, что это ваши деньги? Я проходил тут минут пять назад, никакой купюры не было и в помине.

Незнакомец ошарашено уставился на деньги, углубившись на несколько минут в анализ этой невероятной ситуации. Наконец, сжав купюру в кулаке так, что у той захрустели кости, он выпалил высоким голосом человека, знающего свои демократические права:

Но это мои деньги!

Решительность незнакомца была беспредельной. У Остапа уже не оставалось пути к отступлению, и он миролюбиво пожал плечами.

Я и не оспариваю этого. Почему бы такому солидному человеку не иметь денег? Просто подумал, не могу ли я рассчитывать на свою долю. Даже государство, которое нас совсем не балует, платит двадцать пять процентов от найденного клада. Я ведь мог и не тревожить ваш сон, позволив французам разбазаривать народное достояние.

Незнакомец, ничего, видимо, не поняв про французов, сунул купюру в карман и убежденно сказал:

Нет, никак нет!

В таком случае, — пошел на мировую Остап, — могу ли я рассчитывать хотя бы на чашку чая? Надо же обмыть это дело!

Некоторое время очкарик колебался.

Что ж, пожалуй, — нерешительно буркнул обладатель купюры и вытянул шею в сторону буфета.

Крымов, слегка склонив голову, протянул руку угощающему.

Крымов. Остап. Режиссер.

Новоиспеченный гроза буфета протянул Остапу сухую воробьиную ладонь.

Сан Саныч Нильский, научный сотрудник… Бывший.

Горячая сладковатая жидкость, попавшая самотеком в желудок Нильского после суточного поста, произвела на него эффект подогретого портвейна. Через десять минут непринужденной беседы, проведенной за парой граненых стаканов чая и бутербродами с позавчерашним потным сыром, Остап знал все необходимое из биографии бывшего научного сотрудника.

Первая волна перестройки, которую Сан Саныч как истый интеллигент в пятом колене встретил с восторгом, казалось, не предвещала ничего плохого. Правда, журавлиными стаями и утиными косяками потянулись в Америку и Израиль коллеги по работе и знакомые еврейского происхождения. Имея русских предков во всех ветвях своего генеалогического древа, Сан Саныч со своими круглыми очками, картавым голосом и склочным характером был везде принимаем за еврея. И нередко ему приходилось слышать: «Нильский, ну а вы что же? Вон, Иванов уже и билеты взял, а вы все не чешетесь». Но Сан Саныч только отмахивался. А зря. Необходимое для такого случая свидетельство о рождении стоило тогда на руках пятьдесят долларов. В те времена его еще не проверяли на подлинность ни американцы, ни израильтяне, ни немцы. Сан Саныч никак не хотел внять голосу разума, исходившему от знакомых и друзей, которые складывали чемоданы, — русских, украинцев, армян и бурятов с еврейскими метриками, а также евреев, которым уже не надо было переделывать свою национальность в старых советских паспортах. Наоборот, Нильский рьяно занимался просветительской работой, убеждая своих знакомых, что родину Гоголя и Пушкина, Чайковского и Рахманинова, Менделеева и Сахарова ждет светлое будущее в самые ближайшие времена. Но, в конце концов, жизнь подтвердила свое правило: не бери на себя больше, чем сможешь унести.

Распад СССР произвел на Нильского эффект рухнувшего потолка. Ему было обидно и страшно. Ему хотелось объясниться с кем-либо. Но с кем? Большинство друзей уехало, единицы мотались с вытаращенными глазами и желто-блакитными флагами, остальные бегали, тоже вытаращив глаза, в поисках денег на колбасу и хлеб. Нильскому сразу показалось, что он тратил свои последние годы, как тратил мелочь в детстве, когда каждые десять копеек были большой ценностью, но быстро и незаметно уходили на леденцы и газированную воду, от которых не оставалось никакого следа, кроме пятен на футболке. Задавая себе и окружающим вопрос — почему? зачем это им было нужно? — он не понимал, что точно по такой же причине первые русские князья после смерти своего папы, раздавшего все всем поровну, резали друг другу глотки и жгли города только для того, чтобы править самостоятельно. Они собирали народное вече, и одуревший от поборов и пьянки люд кричал: «Независимость!» И накричавшись вдоволь, рвался грабить соседнего князя.

Нильский никак не мог понять, что здравый смысл народов и здравый смысл их руководителей — это не одно и то же. Процветание народа и процветание руководства — это тоже разные вещи, которые связаны друг с другом так же, как желания рыбака и рыбки. Нильский никак не мог понять, зачем советских людей, не слишком уважаемых во всем мире, но внушавших некоторый страх, поделили на украинцев, русских, узбеков и молдаван, не внушающих ни страха, ни уважения, ни интереса. Кому нужно было разбивать страну, занимавшую лидирующие места в мире, на несколько иждивенческих самостоятельных кусков, дружно занявших места со сто четвертого по сто тридцатое в мировой табели о рангах по кредиту доверия? Нильский никак не мог понять, что институт демократии в наших странах еще не достиг того уровня, когда вновь назначенные премьеры не начинали бы свою трудовую деятельность сразу же с открытия кодированных валютных счетов за границей.

В обстановке воцарившегося бардака слово «независимость» означало для Нильского только одно — от этой страны уже нигде ничего не зависело. Всегда недолюбливавший Ленина, Нильский с ностальгией вспоминал времена, когда за небольшую взятку все же можно было отдохнуть в Ялте, когда Никита Хрущев мог без всяких последствий постучать ботинком по трибуне ООН, когда, уложившись всего в пятерку, можно было соблазнить жену сослуживца, когда железно-дорожные билеты с вершком были доступны студентам, когда имена космонавтов все знали наизусть, и ты знал, что главное — в восемь ноль-ноль пересечь проходную института, а там — хоть трава не расти.

Поражения любят тех, кто их терпит. Нильский мужественно перенес потерю работы, устроившись на подмену лоточницы-соседки, торгующей на базаре колготками. Он стойко перенес уход жены, устроившись на подмену мужа соседки-лоточницы, вечно ошивающегося в командировках. Он достойно пережил обесценивание денег на сберкнижке, заявив свои права на часть холодильника сожительницы. Но что окончательно подкосило Нильского, так это пирамида.

У Сан Саныча никогда не было даже мелких свободных денег, чтобы играть в народные финансовые игры. Но у него еще оставались друзья и знакомые, у которых совершенно необъяснимым образом водились хоть и небольшие, но деньги. В девяносто третьем году инфляция, как эпидемия, повсеместно охватившая все районы Украины, породила необычайно высокий процент депозитных ставок. В то время Нильский, совершенно нелюбезным образом спущенный с лестницы новым любовником соседки-лоточницы, устроился охранником в одну из частных фирм, называющуюся «Кредитный Союз».

Хозяин фирмы — молодой, невысокого роста юноша с беличьим лицом, девичьей кожей и голубоватой манерой поведения постоянно носил в кармане узкие целлофановые пакеты, распираемые изнутри долларовыми купюрами. К нему ежечасно приезжали самые разнокалиберные люди — от старых, сомнительно попахивавших старичков до пузатых дядек с распухшими от сотовых телефонов ушами. Они производили какие-то операции с денежными пакетами и разъезжались с довольными лицами. Нильский великолепно знал, что его начальник ничегошеньки не делает, но чужие деньги в его пакетах каким-то непонятным образом размножались.

Когда же начальник предложил ему поискать среди своих знакомых и приятелей желающих иметь хороший процент от временно свободных денег, Нильский не знал, что эта трясина легкого заработка засосет его с головой. Он всегда считал себя умным человеком, забывая, что умные — это те, кто зарабатывает собственной головой, а мудрые — это те, на которых работают умные.

В то время инфляция так перепугала народ, что временно свободных денег было в избытке. Работать не хотел никто, равно как и плохо жить. Голубоватый начальник принимал у Нильского первые робкие суммы его знакомых и в конце каждого месяца доставал из целлофановых конвертов хорошие проценты. Ломбардная контора разрасталась. Появились дорогая мебель, мордовороты-охранники, длинноволосые фурии — словом, все, что является атрибутами процветания по-новорусски. Нильскому, исправно передающему процентные деньги своих знакомых, начинали доверять все большие и большие суммы. Денежные потоки ширились. В них втекали новые ручейки «трудовых» и «последних». Имея свои полпроцента, Нильский уволился с работы и заимел массу времени для любимого занятия — чтения и коллекционирования книг.

Как и любое счастье, вольготная жизнь Нильского закончилась так же неожиданно и обидно, как заканчивается добротный эротический сон. Однажды утром первый из кредиторов робко постучал и дверь квартиры Нильского и осмелился справиться насчет просроченных процентов. Получив отрицательный ответ, знакомый тихо ушел. К тому времени беличьеобразного начальника уже неделю не было на работе. На следующий день, как по голубиной почте, эта весть разнеслась намного шире. Уже несколько приятелей, родственников и знакомых Нильского выслушивали его сбивчивые объяснения. Ушли они на этот раз громко, обещая завтра снова прийти за своими деньгами. Еще через день ни в чем не повинный Нильский переехал жить к маме — оставаться на своей квартире становилось уже опасно. Тогда он понял, что лучший друг человека — не собака, а козел отпущения.

Те немногие знакомые Сан Саныча, кто еще не свалил за бугор и кто совсем недавно любил, уважал и дружил с Нильским, теперь искали его с единственной целью — набить морду и отобрать то, что еще можно было отобрать. Все кредиторы, будучи друг другу явными конкурентами, всячески хотели показать своим коллегам по несчастью, что они уже смирились с фиаско. Но каждый из них персонально хотел первым добраться своими руками до горла Нильского и трясти его так долго, пока что-нибудь не выпадет. Некоторым это удалось. Вскоре у Нильского нечего было забирать, но и оставшаяся перспектива — быть всего лишь побитым и искусанным — не очень прельщала его. За несколько месяцев Нильский набрался бесценного опыта конспирации, уходя от погонь, уворачиваясь от самых неожиданных и коварных ударов, обходя заставы и заслоны. В прошлом сеть знакомых Нильского покрывала, как плотная паутина, весь город, и в результате вынужденной конспирации вокзал стал самым безопасным местом, где были и ночлег, и случайный заработок, и случайная любовь. Изредка, маскируясь под придурка, Нильский совершал дерзкие вылазки в город, в основном на книжную балку. Но в последнее время засады возле книжных лотков стали настолько очевидны, что хитрый Нильский решил больше не искушать судьбу. Отрезанный от живительных источников культуры, Сан Саныч стал грустить и подумывать о переезде. Но для этого нужна была определенная сумма, а ее не было не только в наличии, но и в теории. Таким вот образом Нильский дожил до сорока пяти лет, сыграв в своей жизни всего несколько эпизодических ролей.

Выслушав печальную историю своего нового знакомого, Остап сочувственно посмотрел на младшего научного сотрудника.

Сан Саныч, справедливости всегда ищут там, где ее нет. Разве вы этого еще не усвоили? Я вижу, в вашей жизни, как у маляра, слишком большие пробелы. Вы чрезмерно закомплексованы, учитесь перестраиваться вместе со временем. Кстати, образование у вас высшее?

Нильский грустно улыбнулся.

Незаконное высшее.

На данный момент вы женаты? — уточнил Крымов.

Да нет, это я просто так выгляжу, — уныло пошутил Нильский.

Жаль, я больше люблю женатых сотрудников. Они дольше задерживаются на работе. А вы, я вижу, живете замкнуто, как устрица.

Остап окинул Нильского печальным взглядом.

Я уже заметил, что вы выглядите таким поношенным не потому, что вас часто носили на руках. Послушайте меня, если ваш жребий жалок, наплюйте на него и выберите другой. И самые дорогие цветы мгновенно вянут, если их ни во что не ставят. У меня, вероятно, найдется для вас работа.

Не стоит, — со знанием дела сказал Нильский. — После того, что мне пришлось пережить, боюсь, я разочарую вас. Я — моральный импотент.

Не преувеличивайте, Сан Саныч. Помните, у Чехова: если в первом акте висит, то в последнем обязательно выстрелит.

Нильский недоверчиво посмотрел па Крымова.

Боюсь, у меня уже не тот запал. Возраст. Остап бодро оглядел Нильского.

Истинная молодость отличается от просто молодости тем, что приходит с возрастом. Я понимаю, что жизнь перегнала вас. Но в вас же сидят образование, знания и культура. Вы что, ничего не можете придумать лучшего, как вывезти все это за границу? Ведь это же контрабанда нашего национального наследия. Вы хотите, чтобы вас арестовали?

Нильский молчал и ежился под искрящимся взглядом Остапа.

Хватит бороться с темнотой методом светлячка, — продолжал напирать Крымов. — Вы думаете, что вам удалось спрятаться ото всех в этом зале ожидания жизни? Знайте, что легче всего отыскать человека, когда он уходит в себя. Ладно, беру вас в свою команду.

Зачем я вам нужен? — спросил Сан Саныч, искренне полагая, что своей персоной он мог бы заинтересовать только студентов мединститута, пожелающих покопаться в его внутренностях.

Дело в том, что я собираюсь в ближайшее время неприлично разбогатеть, — задумчиво сказал Крымов. — Но один в отечественном поле бизнеса — не воин. Мне нужны единомышленники, а с вами, я вижу, у нас получится неплохая команда.

Опять афера? — прервал Сан Саныч песенное настроение Крымова.

А какой бизнес сейчас не афера? — саркастически осведомился Остап. — Во всяком случае, я гарантирую вам три момента: безопасность, харчевые и исполнение вашей мечты.

Откуда вы можете знать мою мечту? — грустно спросил Нильский.

Уже знаю. Вы просто обязаны помочь мне осуществить ее. Паспорт у вас есть?

Ну, это последнее, что у меня не смогли отобрать, — с гордостью сказал Нильский, похлопав себя в области паха, где он, видимо, прятал паспорт.

Отлично, президент!

Почему президент?

Теперь так будет называться ваша должность! — провозгласил Остап. — Ждите меня здесь.

За год и три месяца до этого…

Свет опять отключили. На улице была кромешная тьма. Конечно, с температурным знаком минус. Лифт, естественно, не работал. Потыкав пальцем вмертвую кнопку, Сан Саныч, скорее повинуясь привычке, чем надежде, зажег спичку. Написанное от руки объявление гласило: «Лифт не работает. Ближайший лифт находится в соседнем подъезде». Эта бумажка документально подтверждала, что идет 1997 год, то есть: веерное отключение света; тепло в половину мощности; горячая вода по графику; о лифте, как о подакцизной роскоши, надо было забыть навсегда.

Боже мой, опять переться на двенадцатый этаж! За что мне такие муки! — Голос жены шрапнелью ударил в спину.

Пошли.

Первый этаж.

Ты помнишь, что у мамы завтра день рождения?

Сейчас вспомнил. Ума не приложу, что ей подарить.

Давай я спрошу у нее.

Не надо. У меня нет таких денег.

Второй этаж.

А они у тебя когда-нибудь были? А они у тебя когда-нибудь будут?

Сумки с картошкой и крупой больно резали руки. Жена тащила авоськи с маминой консервацией, но ему было жалко только себя. «Жена — как дурная привычка: легко приобрести и трудно избавиться», — подумал он.

На площадке нехорошо запахло. Сам Саныч старался ступать в кромешной темноте осторожно, но если пошел непрун, то это, казалось, навсегда. Он поскользнулся и, широко расставив руки, ударил жену сумкой. Преодолевая следующий лестничный пролет, Нильский услышал о себе пару новых определений.

«Если хочешь узнать, что на самом деле о тебе думает женщина, женись на ней, и очень скоро ты все узнаешь», — подумал он.

Мне нужно пальто на зиму.

Давай подождем до марта. Они должны дать скидку на сорок процентов. Все-таки экономия.

Я знаю. Потом ты найдешь способ сэкономить все сто процентов. Ты предложишь подождать доследующей зимы.

Третий этаж

А помнишь, как мы с тобой целовались? — спросил он, уходя от темы пальто.

Это было давно, и я тогда была замужем за Файбусовичем. Ты можешь представить, где бы я сейчас жила? Какая роковая ошибка!

«Жена-еврейка — это самый короткий путь в антисемиты, — подумал он, но затем передумал. — Впрочем, причем здесь еврейство? Если бы моя жена была русской, я бы страдал русофобией».

Четвертый этаж.

Ты помнишь, что у нас нет ничего мясного. Мне придется потушить твоего Фейхтвангера и двухтомник Бабеля.

Только через мой труп.

Не надо меня искушать. Я и так уже две недели не ела мяса.

Пятый этаж.

«Мужчина гоняется за женщиной до тех пор, пока она его не поймает», — вспомнил он и сказал:

Боже мой! Как я был слеп, как не наблюдателен! С какой жалостью смотрел на меня твой папа, когда я просил твоей руки!

Жаль, что ты не видел глаза моей мамы, когда она смотрела на тебя!

Шестой этаж.

Со стороны мусоропровода донесся крепкий запах спиртного. В темноте раздался скрежет откидываемой крышки и затем прозвучал голос:

Извините, какой это этаж?

Нарастающий звук падающего сверху по трубе мусора заглушил ответ. Спиртной запах исчез.

«До понимания некоторых истин надо не дорасти, а опуститься», — подумал он.

Седьмой этаж.

Ты — неудачник. И папа твой — неудачник. И дети твои — слава Богу, уберег, — тоже будут неудачники. Если бы был конкурс неудачников, ты бы занял третье место.

Почему не первое?

Потому что неудачник.

Только не говори, что ты придумала это сама.

Тебя так уж точно придумала не я. Если бы тебя видел твой папа, он бы горько плакал над загубленным сперматозоидом.

Восьмой этаж.

«Ударю, — подумал он. — Не могу больше терпеть. Вот еще поднимусь на пару ступенек и ударю. Только мокрое место останется». Поднявшись натри ступеньки, Нильский поставил сумки на пол и резко ударил открытой ладонью. На пальце он ощутил липковатую жидкость. «Кровь! У, зараза! Так тебе и надо».

Ну вот, видишь, — раздался издевательский голос жены, — на улице мороз, а его в подъезде комары кусают. Я же говорила, что неудачник.

Неудачи преследуют сейчас всех.

А догоняют некоторых.

Девятый этаж.

Бензин подорожал, — попытался он сменить тему.

Можно подумать, тебя это касается. У тебя даже зажигалки нет.

Язык твой — враг мой, — одарил он ее ходячей фразой. Хотя горькая правда, как утопленница, всплыла на поверхность ее слов.

«А еще говорят, вдвоем легче плыть по океану жизни, — вздохнул Сан Саныч. — Не легче, а веселей. И только в штиль. Когда штормит, то два плохо плавающих человека, вцепившись друг в друга, быстрее идут ко дну».

Десятый этаж.

Где твои обещания? Где твои стихи? Где твоя тайна, за которую я тебя полюбила?

Любят не за что-то, а вопреки чему-то.

Это уже не любовь, а мазохизм.

Вспомнив о бесконечных головных болях жены, он хотел сказать, что это тоже не любовь, а садизм, но только произнес вслух:

Если у женщины ничего не болит, пора вызывать скорую помощь.

Еще одно слово, и я — вдова.

Он вспомнил, что у нее в авоське тяжелые трехлитровые банки с овощами.

Одиннадцатый этаж.

«Наверняка, крутит с Гугилем. Как пить дать, уедет с ним. Все меня предали. Все… На моей могиле напишут: „Ему не изменяла только память“.

Жена уже порядком запыхалась.

Ты… хоть можешь представить… что, как в былые времена… любишь меня?

«Это значит нести авоськи с огурцами самому. Нет уж, дудки!»

Я отдала тебе лучшие годы своей жизни. «Если это были лучшие, то представляю, что меня ждет впереди», — подумал он и произнес вслух:

А я отдал тебе лучшие страницы своих сберкнижек.

Если бы! Лучшие страницы своих сберкнижек ты отдал этому государству, если его можно так назвать.

«Она все время права. Ну, как можно после этого с ней жить!» Ему представилась надгробная плита с портретом жены и короткая эпитафия: «Спи спокойно. Твои слова подтвердились».

Двенадцатый этаж.

Пыхтя, как паровозы, загнанные в тупик бытия, они остановились около двери. Отдышавшись, он вставил ключ в замок и подумал, что завтра она от него уйдет.

 

НАЗНАЧАЮ ВАС ПЯТНИЦЕЙ

Остапу нужны были еще, как минимум, два соратника. Причем, один из них должен быть женщиной. Но эту, самую ответственную, часть кадровой работы Остап отложил на завтра. Сегодня надо было устроиться на ночлег и, желательно, не на пустой желудок. К тому же без рубашки шансы на быстрое обретение компаньонки слегка уменьшались. Но это не печалило Остапа. Он смог бы познакомиться с леди даже в наряде гвинейского папуаса. Плюс ко всему, удостоверение режиссера-постановщика по-прежнему продолжало магически действовать на совковских дам, независимо от того, из Бердичева они или из Санкт-Петербурга.

«С Нильским, кажется, я не ошибся, — подумал Остап, потирая ощетинившийся подбородок. — Теперь нужен соратник номер два. Из скудного выбора кандидатур придется лепить одного полноценного работника из двоих. Если Нильский — это голова, то надо найти еще и ноги».

Исходя из требуемых характеристик, Крымов уверенно направился к самой деловой части вокзала — к кассам.

Билетные кассы, как Сити в Лондоне, как Уолл-Стрит в Нью-Йорке, были деловым и финансовым центром каждого уважающего себя вокзала. Именно здесь делались деньги и находились рабочие места для неискушенных в сложных финансовых махинациях мелких спекулянтов.

Зоркий взгляд Остапа сразу же выхватил из толпы коротко стриженый затылок смуглого молодого человека в потертой кожаной куртке. Голова его была слегка наклонена и вытянута вперед. Хорошо разбирающийся в человеческой жестикуляции Остап подумал, что такая позиция предвещает обычно неожиданный удар в солнечное сплетение. Но в данном случае на лице парня застыло маслянисто-улыбчивое выражение. Молодой человек поочередно подходил к жаждущим лишнего билетика и вступал в диалоги. Крупные залысины на голове у парня могли бы говорить о признаке интеллекта, если бы не глаза, подпирающие этот лоб мыслителя снизу. Они не выражали ничего, кроме блеска городской дешевой ушлости и желания хапнуть все, что плохо лежит. Весь его стандартный вид говорил, что рожден он был для вокзала, как рыба для ухи. Чтобы детальней познакомиться с методами вокзального уолл-стритовца, Остап подошел поближе. В это время, придвинув свое лицо вплотную к раскрасневшейся физиономии очередного клиента, парень убеждал толстого хохла с родинкой на носу, что верхняя боковая полка плацкартного вагона возле туалета — одно из самых лучших мест в поезде. Хохол не очень был в этом уверен, но маслянистый взгляд и положение головы спекулянта постепенно развеивали его сомнения. Наконец, пассажир начал сдаваться и полез за деньгами. Молодой человек попросил секунду на организационные вопросы и, мгновенно нырнув в толпу, исчез. Через несколько секунд он неожиданно вынырнул с другой стороны, испугав этим своего клиента.

Все в порядке, — выдохнул он, конспиративно оглядываясь по сторонам.

Тут началось второе действие, не менее мучительное для толстого хохла, чем первое. Парень назвал цену. Хохол часто замахал руками, как курица, делающая отчаянную попытку взлететь. Бедняга не знал, что он уже барахтается в липкой паутине вокзального паука-магната. Парень, еще более агрессивно наклонив голову, безапелляционно заявил, что он уже заплатил свои деньги и не собирается терять на сделке ни копейки. Исход борьбы был предрешен, и Остап отошел от места поединка.

«Морда наглая, денег нет, может постоять за себя, — резюмировал Остап свои наблюдения. — В беде такой не оставит, но может легко до нее довести. Надо прощупать».

Для того чтобы войти в контакт с билетным специалистом, Остап избрал более короткий и прямолинейный способ.

Когда тот, подсчитывая барыш, освободился, Крымов подошел к парню, хлопнул по плечу и негромко сказал:

Эй, приятель, лишний билетик не нужен?

Парень оглянулся по сторонам и вытянул голову в сторону Остапа. По характерному запаху Крымов понял, что железнодорожный барышник недавно съел одного из родственников Чиполлино.

Если по дешевке, то возьму. А куда?

В страну, где вечная зелень, океан, пальмы и полуобнаженные туземки. А также небоскребы, лимузины и двуспальная кровать с водяным матрацем, — воодушевленно перечислил Крымов.

Парень глянул на Остапа и, убедившись в том, что тот не чокнутый, спросил:

Ты что, мент?

По-вашему, только менты могут предложить столь заманчивую перспективу? — вопросом на вопрос ответил Крымов.

Парень отступил на полшага назад.

Короче, Склифосовский, не морочь мне голову, говори, чего надо?

Во-первых, раз мы уже почти познакомились, то можно переходить на «вы», — слегка изменив тон, сказал Крымов. — Во-вторых, мне бы хотелось получить от вас чистосердечный ответ на вопрос: вы хотите заработать?

Кто ж не хочет заработать!

А не будет ли для вас в тягость постоянная работа? — понизив голос, спросил Крымов.

Кто ж не хочет постоянной работы! — недоверчиво ответил парень, окинув Остапа внимательным взглядом.

А честно работать хотите? — с пристрастием поинтересовался Крымов.

Конечно, — прикинулся дурачком парень, великолепно зная, что честной работы не бывает.

Только я не тот человек, который разменивается по мелочам, — продолжил нагнетать Остап.

Кто же хочет размениваться по мелочам! — как попугай, повторил парень, поглядывая на незнакомца с сомнением, рожденным отсутствием рубашки. Он смотрел на Остапа, как на картонную коробку из-под обуви, найденную на улице: с одной стороны, очень хотелось ее буцнуть ногой, с другой — опасно: в ней мог лежать кирпич.

Тогда разрешите представиться. Остап Крымов.

Жора Четвергов, — сказал парень и выкинул в сторону Остапа ладонь, простую и твердую, как у памятника Ленину.

Крымов машинально обратил внимание на постановку его руки. Ладонь Жоры располагалась строго вертикально, что говорило о среднем балансе уверенности в себе. Кстати, Нильский, здороваясь, протянул Крымову руку слегка обращенной ладонью кверху, что говорило о мягкости характера и открытости.

Итак, Четвергов, — повторил Остап, определяя по жесткости ладони ее знакомство со слесарным инструментом. В школе, наверное, вас звали просто Четверг.

Откуда вы знаете? — слегка засомневавшись в новом начальнике, спросил Жора.

Просто я знаком с полетом фантазии нашего народа. Можете не сомневаться, молодой человек, если бы я был вашим одноклассником, вас бы уже лет двадцать называли Пятницей.

Почему Пятницей? — спросил Жора. Как лучший способ ведения беседы, он всегда предпочитал задавать вопросы, потому что относился к той категории людей, которые пишут скверно, говорят плохо, а думают только в крайнем случае.

А что, вам больше нравится Среда? — спросил Остап и, взяв Жору за руку, начал не спеша прогуливаться вдоль касс,

Кстати, мы, вообще-то, не знакомы, но я могу рассказать кое-что о вас. Я большой физиономист, не удивляйтесь, мой милый Пятница, Хотите, погадаю по вашему лицу?

Может, лучше по руке? — спросил Жора.

Нет. Только по лицу. По руке гадают цыгане и шарлатаны.

Валяйте, — разрешил Жора, поскольку с него за это денег не просили.

Остап, прищурившись, взглянул на парня.

Несомненно, вы являетесь типичным представителем нашего народа, в который легко верят революционеры и попы, но доверять которому противопоказано и тем, и другим. В свое время вы уклонились от воинской обязанности, затем — от права на труд. И я думаю, вы, вообще, — талантливый уклонист. Такому, как вы, пальцев в рот не клади — свистните. Зная, что семья заменяет человеку все, вы, выбирая между семьей и всем, выбрали последнее. В настоящее время в вашей душе не осталось места, где бы не ступала нога человека по имени женщина. Как ни ловчились, вы все же попали в брачные сети. Но затем временно приостановили свое членство в семье. Очень вероятно, что не в одной. Я верю, что вы не раз давали себе слово стать другим человеком. И становились им, но вскоре этот другой тоже начинал красть. Вы всегда были легки на подъем для падения в очередную яму краха ваших финансовых начинаний. Бизнесом вы начали заниматься очень рано. Еще во втором классе, наверное, помогали своим родителям экономить деньги на учебниках, оставаясь на второй год. Гигиене вы традиционно отводите не самые почетные места в вашей жизни. С милицией у вас трудные отношения, но взаимные, — вы не любите друг друга. Очень вероятно, что именно поэтому, выступая антиподом Феликса Дзержинского, вы идете по жизни с холодным сердцем, горячим умом и грязными руками.

Жора посмотрел на свои черные ногти и неопределенно хмыкнул.

Если мы уже договорились насчет работы, — продолжил Остап, — то я хочу предложить вам должность Пятницы.

Жора не стал спорить, тем более, что не читал «Робинзона Крузо». Он решил перейти к делу.

Так в чем работа?

Не торопитесь, мой дорогой Пятница. Кстати, сколько вам лет?

Тридцать.

Сколько раз были женаты?

Жора замешкался. Видимо, у него не было точного ответа на этот вопрос.

Ясно, — сказал Остап. — Дети?

Жора поднял глаза к лепному куполу вокзала, где на панно счастливые дети сталинских времен были прорежены не менее счастливыми сталеварами и шахтерами. Он углубился в сложные математические расчеты.

Понятно, — констатировал Остап. — Признавайтесь, сколько капусты вы перевели на своих детей? Алименты?

Жора уныло кивнул и потупил глаза.

С дерева вашей любви облетели все листья, кроме исполнительного. Ну ладно, с этим мы разберемся, — кинул Остап. — Порой так трудно выйти в люди и сохраниться человеком.

Жора почувствовал, как в районе затылка в нем зародилось чувство уважения к шефу. Остап придирчиво оглядел Жору.

Вы пьете?

Нет, — категорично ответил Четвергов.

Курите?

Бросаю.

Верю, — сказал Остап, но с сомнением двинул бровью. — Вы, наверное, находитесь на той стадии, на которой перестаете сами покупать сигареты. Как с женщинами? Излишества присутствуют?

Боже упаси! — замахал руками Жора.

Так что, получается, что у вас всего один порок? — недоуменно спросил Остап.

Какой? — удивился Жора.

Вы — лгун. Впрочем, это, может быть, сейчас и не порок, а средство к существованию.

В это время тоненький румяный юноша, видимо, опаздывающий к поезду, пытаясь прошмыгнуть между говорящими мужчинами, слегка толкнул Остапа в плечо. Молниеносным движением, подобным броску языка лягушки за мухой, Жора схватил студента за ухо и вытянул его в ниточку перед Остапом.

Извинись перед дядей, нахал, — сказал Жора, не оставляя студенту других вариантов, кроме одного — присущей нашему народу вежливости.

Ладно, Жора. Отпустите юношу, — успокоил его Крымов. — Если он куда-то торопится, его за это можно уважать. Не торопятся только те, кто познал истину жизни, а это несчастнейшие люди.

Остап задумался. Кандидат предлагал не очень большой выбор способностей. Мир мудр, и в вечной терпеливой жизни есть место всем: и красивым, и уродливым, и умникам, и глупцам. Каждый займет свою нишу и дополнит бесконечную цепь Вселенной еще одним звеном. И каждое из этих звеньев — недостающее. Знать бы только, не достающее до чего.

Крымов колебался. Он вспомнил одну американскую пословицу: чем глупее фермер, тем выше кукуруза. Наша пословица гласила: лучше с умным потерять, чем с дураком найти. «В конце концов, — подумал Остап, — страна поворачивается к западным идеалам жизни. Главный конек американцев и японцев — это узкая специализация. Если сразу лишить этого парня инициативы, то много вреда он не наделает. А люди нужны. Еще Карл Маркс в „Капитале“ обосновал необходимость прибавочной стоимости. Что на простом языке означает: сам много не наработаешь».

Крымов считал, что все люди делятся на две категории: на тех, которые ни на что не способны, и тех, кто способен на все. И неизвестно, кто мог бы доставить больше хлопот. По облику Четвергова сразу было видно, что парень недалек и хитер задним умом. Окинув кандидата скептическим взглядом, Остап подумал, что до полноценного соратника ему так же далеко, как сенбернару до Сары Бернар. И все же нет абсолютно бездарных людей, каждый бездарен по-своему. Это испокон веков давало в жизни шанс каждому.

Жора тоже молчал. И делал это по двум причинам. Во-первых, он вообще, не очень любил говорить, и не только потому, что его мозг редко вырабатывал мысль, достойную публичной огласки. Во-вторых, — и это был редкий случай, — в данный момент он как раз такую мысль вырабатывал. Жора думал о том, что очень даже может пригодиться этому пройдохе без рубашки, но в дорогих штанах. Только сам Жора знал, в чем его конек и сила. А дело было в том, что он с младых лет обладая несравненным даром конспирации. У каждого человека может быть свой «бздык», как говорила его мать. Жориным хобби и второй натурой были конспирация и разведка. Ему всегда мерещились слежка, злые происки не только недругов, но и более скрытые и коварные — происки друзей, любимых и родителей. С невероятной хитростью Жора еще в школе уходил от бесконечных слежек, ловушек и покушений на его жизнь. Его не устраивала пассивная роль в ежедневной схватке с многочисленными врагами, в том числе и международными, и часто он работал на опережение. Он умудрялся знать все обо всем. Он тайно рылся в портфелях своих одноклассников, что позволяло иметь оперативную информацию о их враждебных планах. Каждую ночь он прокрадывался в коридор и исследовал содержимое карманов своего отчима, которому он очень не доверял. При всем при этом Жора был относительно честным мальчиком и не скрывал, что родителей любит меньше, чем сливочное мороженое. Кстати, вскоре опасения Жоры насчет своего отчима подтвердились. Именно он первым обнаружил факт наличия у отчима молодой любовницы. Выследить явочную квартиру и установить ее личность для Жоры не представило труда. Через месяц ювелирной работы он положил на стол своей мамаши досье, состоящее из ста двадцати страниц. Факты были убийственные. Отчим был обречен. Это был лишь один из многих раскрытых им заговоров. Никто не умел так ловко, как Жора, распознать тройную слежку и уйти от нее. Никто не знал так, как он, самые удобные места для установки подслушивающих жучков. Мало кто смог бы, как он, всю ночь просидеть в засаде под проливным дождем, выслеживая объект семейства кошачьих, регулярно брюхативший их Мурку. Да, что там говорить, — это был талант. Годы смели с души нашего Пинкертона налет прыти, но бдительность осталась при нем. Несмотря на врожденную лень, которая касалась всего, кроме конспирации, Жора обладал крепкой волей для того, чтобы позволить кому-либо избавить его от дурных привычек.

Пронесшиеся воспоминания и нахлынувшие мысли Жора резюмировал одной фразой:

Я пригожусь нам, шеф, вы не пожалеете.

Я никогда ни о чем не жалею, — ответил Остап, выходя из задумчивости. — Абсолютно точно установлено, что причина рака — чувство обиды. А обида — сестра самоедства. Ладно, пойдемте знакомиться с коллективом. Поскольку на интеллектуальную поддержку рассчитывать не приходится, то если я скажу, что две головы лучше, чем одна, меня поймет только торговец шляпами. Но ведь еще остаются ноги, количество которых будет равняться четырем А это уже приличная цифра. Уже можно ходить строем.

Остап ухарски махнул рукой.

Ладно, Георгий, наше время дает нам не очень большой выбор. Эх, ударим, что ли, концом века по недостаткам воспитания и избытку глупости! За мной!

Через минуту Остап подводил Жору к тому месту, где Нильский в ожидании новых жизненных перспектив натирал суконной тряпочкой свои туфли.

Знакомьтесь, господа. Это Георгий Пятница Победоносец.

Жора, — пропустив шутку мимо ушей, представился билетный спекулянт, — Жора Четвергов

А это Сан Саныч Нильский Тринадцатый.

Сан Саныч, — улыбнувшись, представился научный сотрудник Южного вокзала.

Будущие соратники, в прошлом находившиеся на разных уровнях интеллектуальной иерархии, скептически посмотрели друг на друга. В глазах Нильского читалось сочувствие. Зрачки Жоры горели желанием ответить тем же, но, с детства не имеющие привычки фиксироваться на одном месте, не выражали ничего, кроме ожидания подвоха. Только детям и патологоанатомам присуще свойство не придавать значения различиям между людьми — ни умственным, ни социальным, ни внешним. Оба соратника уже давно не были детьми, и с первого взгляда каждый из них мысленно поставил себя на ступеньку выше другого. По всем показателям.

Итак, — начал Крымов, — будем обустраиваться. Вы, Жора, лично займетесь жильем. Я видел там на ступеньках бабушек с рекламными табличками. Нам нужна квартира со всеми удобствами, спутниковой связью, круглосуточно работающим телефоном, живописным видом на море и плотным завтраком. В общем, вы должны уложиться в шестьдесят баксов, не больше. Вы, Нильский, купите прессу, из которой я должен почерпнуть информацию о политической и экономической ситуации в городе.

А деньги на квартиру, шеф? — поинтересовался Жора.

Остап обиделся.

Как только найдете что-то подходящее, предоставьте квартиродателя мне. Уж в чем — в чем, а в кредите Крымову еще никогда не отказывали.

За два года и три месяца до этого…

По рыхлой вате снега на фоне умиротворенной ограды православной церкви мечется огненно-рыжий беснующийся комок собачьего восторга. Жарко. Ноль градусов — это очень жарко. Это — Сахара для снега, собирающегося умереть завтра. А сегодня — утопающая по брюхо собачья радость, обращенная внутрь себя. Чау-чау с тибетскими глазами и фиолетовым дивом языка, разбрызгивая пушистые золотые искры, пропахивает клацающими челюстями хрустящий снег, и в бездонных коричневых глазах его — китайское бесстрастие. Сдержанная радость себе самому, сдержанное ожидание миски с кашей и новых собачьих запахов, степенное терпение присутствия человека. Его хладнокровие — это не мудрость Востока и не высота непальских хребтов. Его предки редко доживали до старости, и мудрость исхода жизни не осела в клетках их сочного и вкусного мяса. Их убивали пастухи своими длинными кривыми ножами, и разделанная плоть не успевала остынуть до соприкосновения с огнем жаровни. Его предки не успели впитать в свои гены ни страсть человеческой любви и ненависти, ни первый туман во влажных пурпурных глазах агонизирующего оленя, ни серую ненависть в глазах голодной волчицы. Выращенные дни корма двуногих животных, они не познали их мудрости, их силы и ничтожества, и ни одна клетка их девственного мозга не запятнала себя рефлексом преданности человеку. И выхолощенное мироощущение, замкнутое в тесном кругу гордыни, независимости и глупости, довольствуется двумя земными радостями мохнатого зверя — новыми собачьими запахами и миской теплой каши. И никогда в его мозгу не родится простая мысль о том, что ни щенков, ни человеческих детей нельзя рождать в юности, что хотя бы один из родителей должен иметь достаточный возраст для того, чтобы передать своему потомку, кроме своей внешности и крови, свою мудрость и мудрость своих предков.

 

«ВЕЛИКИЙ СУКОННЫЙ ПУТЬ»

Через полчаса Остап с соратниками въезжал в снятое помещение, которое, как рассчитывал Крымов, будет на первых порах служить и офисом. Жилищем-офисом оказался дореволюционной постройки двухэтажный дом с мокрым цоколем и позеленевшим шифером на том месте, которое называлось крышей. Половина дома принадлежала хозяйке, вторая пустовала вовсе. При доме был крошечный участок, украшенный двумя строениями: собачьей будкой и мрачной кирпичной конструкцией над выгребной ямой. Весь дом был щедро украшен самым древним и распространенным орнаментом — бедностью.

Апартаменты находились в одном из самых затрапезных районов города — Москалевке, названном так хохлами, по-видимому, в отмазку за имперские замашки кацапов. Крымов, знавший пятизвездочные отели Майами и Барселоны, утешал себя мыслью, что данную экзотику вполне можно принять за ретро. Зато в доме был настоящий телефон, поставленный хозяйке как жене участника трех войн. Сам аппарат был громоздким, зловещим и черным, как чекистский «воронок», и навевал воспоминания о добрых сталинских временах. Портрет самого Иосифа Виссарионовича стоял за стеклом серванта. Взгляд кормчего падал вбок на семь белых слоников, повернувшихся к вождю задом, как будто они только что вышли из зала заседания Двадцатого съезда КПСС.

После часового обследования дома радостный Пятница доложил, что двор надежно прикрыт собакой, с улицы на окнах стоят решетки, подслушивающих жучков не обнаружено. Правда, присутствует несметное количество живых жучков, в том числе и довольно крупных. Со стороны пустующей половины дома Жора пообещал установить секретные механические датчики. Остап успокоил себя мыслью: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не руками, и отпустил завхоза делать ловушки.

Хозяйкой дома оказалась древняя, но крепкая от скопившейся в ней обиды старуха, именующаяся Даниловной. Брошенная на произвол судьбы государством и мужем, преспокойно умершим еще при Советской власти, она крепко ударилась в религию, надеясь на том свете добраться-таки до Михаила Горбачева. У Даниловны была ужасная память — она все помнила. Уже десять лет жила она сама, не считая Барона — огромного злобного кобеля, все время прикованного к цепи возле своей будки. Последний раз кобель выбегал за пределы родного дома еще при старом хозяине и был приговорен к пожизненным кандалам после того, как за один день завалил соседского козла Никиту и в образовавшейся потасовке оторвал кусок ляжки участковому инспектору милиции. В результате пожизненного ареста — этого типично человеческого акта насилия и произвола — характер Барона изменился к худшему. Он молча ненавидел и презирал всех и вся. Тщетно Жора впоследствии подкармливал его мясом, пытаясь снискать благосклонность кобеля, сидящего слишком близко от дверей сортира. Барон не спеша прожевывал говядину, окидывал Жору презрительным взглядом и уходил в будку, оставляя кормильца в полном неведении о своих возможных действиях.

В этой связи Остап живо вспомнил сетования своего знакомого, бывшего депутата Самарской думы, который во время предвыборной кампании регулярно устраивал благотворительные обеды для бедняков. Голодные молчаливые старики и старухи дружно приходили изо дня в день, получали свое полноценное питание, а затем дружно, как один, проголосовали за коммуниста, который ничего не делал, кроме того, что собирал под красным флагом праздный люд по дворам и поносил по матери в мегафон своих оппонентов. «Да, необъяснима душа не только российского человека, но и российской собаки», — говорил Остап, глядя на Барона. Поэтому Крымов, хотя и считал, что собаки во многом благородней людей, но и им также старался не доверять.

Вся троица новоиспеченных соратников разместилась на втором этаже. Нильскому досталась панцирная кровать, чиркающая сеткой по полу при погружении в нее кого-либо старше трехлетнего ребенка. Остап разместился на королевском дерматиновом диване с высокой спинкой и двумя круглыми валиками по краям. Жора забил за собой раскладушку, поскольку вообще не собирался спать в свои годы один. Помимо полатей, на втором этаже было много стенных шкафов, которые, как потом оказалось, были комнатами.

Компаньоны перекусили картошкой, сваренной Даниловной для постояльцев в кредит. Счищая горячую кожуру, Остап предупредил соратников:

Обращайтесь с картошкой почтительно, уважая ее мундир.

Посыпая разваристый корнеплод солью, Крымов уплел его с не меньшим аппетитом, чем тихоокеанского королевского омара. Закончив трапезу, Остап собрал компаньонов на совещание.

Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями. Первым не выдержал Жора.

Так в чем работа-то? — вернулся он к давно мучившему его вопросу.

Да! В чем, собственно, будут наши обязанности, — набравшись храбрости, вставил Нильский и, слегка покраснев, добавил, — и наша зарплата?

Прежде, чем говорить об обязанностях, надо знать цели, — начал Остап. — Вы, дорогие мои соратнички, должны знать перспективу, какой бы блестящей она вам ни показалась. Итак, каковы наши цели? В ближайшие полгода я собираюсь заработать полтора миллиона, разорить один банк и построить один храм. Впрочем, последнее уже сделают мои последователи. Зато первые две части я собираюсь сделать при вашем непосредственном участии. Все три задачи не представляют для меня особой сложности. Единственное, в чем я могу ошибиться, — это в сроках.

Остап замолчал, ожидая, по-видимому, вопросов. Образовавшуюся паузу заполнила неудачная шутка Нильского.

Уточните насчет характера сроков, Остап Семенович, — сказал он с ехидным смешком и взглядом попросил поддержки у Четвергова.

Жора, ошарашенный размером суммы ожидаемого оборота, молчал, прикидывая, сможет ли он уже на первой стадии предприятия украсть «штуку» и быстренько смыться.

Остап обвел соратников снисходительным взглядом.

Я вижу, вам не очень-то верится. Я прощаю вам ваш скепсис. Но, тем не менее, мои планы именно таковы, и, как мне кажется, начало уже положено. Главное, что уже есть в нашем предприятии, — это я, ваш покорный слуга, офис — это уютное жилище со шкафами вместо комнат, главный менеджер и завхоз — мосье Пятница, сам господин президент — Сан Саныч Нильский и, наконец, у нас есть начальный капитал — десять украинских гривен, что равно пяти долларам США. На первый взгляд, это может показаться маловатым, но Генри Форд тоже начинал свою карьеру с чистильщика сапог. Правда, в отличие от Форда, мы находимся в более плачевном положении, потому что у нас отсутствуют законы, защищающие права частного предпринимателя. Зато присутствует такое количество противоречащих друг другу декретов, в которых еще долго никто не сможет разобраться. Мы не будем обращать внимания на этот сорняк. И я надеюсь, нас посетит искра Божья, на которой мы разогреем свой обед.

Теперь, чего у нас нет, — продолжал Остап, постепенно воодушевляясь. — У нас нет одного необходимого члена нашей команды — женщины. Какой именно женщины, и зачем она нам понадобится, вы узнаете позже. И последнее, чего у нас нет, — это информации. Самой свежайшей, горячей и бесценной информации

Информация в наше время — это все! — козыряя своим образованием, сказал Нильский, обращаясь к Жоре. — Кто владеет информацией, тот владеет миром. Но где ее достать?

Мы достанем ее немедленно! — безапелляционно заявил Остап, пододвигая к себе небольшую стопку газет и журналов. Затем, взглянув на кислое выражение лиц своих подопечных, он добавил — Впрочем, если кое-кого одолевают сомнения, то прошу не стесняться. Работа серьезная и напряженная, мне нужны будут помощники энергичные, мыслящие масштабно и рьяно. Или за отсутствием способности к мышлению, верующие в меня беззаветно, как Пенелопа в Одиссея.

А как же все-таки насчет зарплаты? — опять вернулся к старому вопросу Жора, сразу обозначив свои критерии понятия веры.

Джентльмены, ну вы подумайте, можно ли говорить о жаловании при двух миллионах чистого заработка? — с укоризной сказал Остап.

При этой фразе Жора подумал, что, возможно, удастся украсть и все три штуки.

Я согласен! Держите петуха, шеф! — выпалил он. Остап перевел взгляд на Нильского.

А нельзя ли поговорить все-таки о небольшой, но гарантированной оплате? — спросил мудрый бывший научный сотрудник.

Можно, но этот разговор будет окончательным, а мне бы не хотелось, чтобы с появлением в нашем коллективе сверхприбылей, за которые, как говорил Карл Маркс, капиталисты готовы пойти на любое преступление, у нас появились обиженные и недовольные. Я просто настаиваю на проценте. Иначе у меня не будет уверенности, что какой-нибудь тихой теплой ночью вы, Сан Саныч, не перережете горло Пятнице и не уложите меня под товарный поезд.

Нильский начал изображать на лице возмущение, но тут с вопросом вмешался Жора.

А сколько мы получим?

Распределение предлагается исключительно честное, — ответил Крымов. — Я удовлетворюсь девяноста процентами, остальную огромную массу денег вы разделите поровну.

А сколько это все же составит в абсолютной сумме? — не унимался Жора.

Если считать в долларах — а при нынешней ситуации в стране лучше считать в твердой валюте, — то у вас должно выйти чистыми по семьдесят тысяч на каждого.

Оба соратника одновременно выразили свою полную и безоговорочную капитуляцию в вопросе небольшого, но гарантированного заработка.

Остап перешел к следующему вопросу.

Теперь насчет субординации. Мне не нравится, что вы начали называть меня шефом. Во-первых, это плохая примета. Во-вторых, я буду осуществлять только идейное руководство. Учитывая мое пристрастие к режиссуре, можете называть меня просто и скромно — маэстро. Если говорить о дисциплине, то без моего указания не производить никаких действий, даже самых безобидных. Заранее прошу простить мне мои командные высоты, но я давно усвоил правило: только оторвавшись от коллектива, его можно возглавить Ходить придется по лезвию бритвы, так что будем учиться балансировать. Импровизировать и думать самостоятельно — только по моей команде. Влюбляться в женщин и вступать в религиозные секты на время операции категорически запрещается. Питаться умеренно, делать зарядку — никакого лишнего веса.

А что, придется убегать? — ехидно спросил битый жизнью Нильский.

Не только, — пропуская колкость мимо ушей, ответил Остап, — возможно, и догонять. Надо будет выглядеть подтянуто и импозантно. Вам лично, Нильский, предстоит должность президента большого концерна.

А мне? — заерзал на стуле Жора, волнуясь, что его начинают вытеснять на вторые роли и по своей неискушенности в бизнесе не знающий, что большие должности заканчиваются большими сроками.

Я бы предложил должность президента вам, Пятница, если бы вы могли написать это слово хотя бы с двумя ошибками. Но не волнуйтесь, распределение доходов будет вестись по трудовым вкладам, а не по должностям, которых у нас еще остается больше, чем людей. Вы назначаетесь завхозом и по совместительству начальником отдела кадров. Это очень ответственно, Жора. Даже самые захудалые сутенеры сейчас согласны с товарищем Сталиным в том, что кадры решают все.

Скрипя половицами, Остап, самовоодушевившийся, как современные телепроповедники, расхаживал по комнате, прочно удерживая внимание слушателей. Соратники, не отрывая глаз, провожали его движением голов, как теннисный мячик в замедленной съемке.

Поскольку наш президент на данный момент еще имеет слишком много недоброжелателей в городе, то на первых порах он будет прикован к президентскому креслу. Но затем, когда у нас появится оборотный капитал, нам придется в целях легальности погасить часть ваших векселей, Нильский. С остальными любителями бить морды президентам разберется завхоз Пятница.

Нильский сглотнул навернувшуюся слюну и подумал, что Крымов мыслит свежо и оригинально. Где-то в глубине его желудка одновременно с исчезновением ощущения голода на освободившемся месте начало зарождаться чувство уважения и преданности начальнику, о которых только что говорил Остап.

А теперь пора приступать к разработке плана, — между тем продолжал маэстро. — Еще в институте я выработал для себя правило: чтобы спастись от хаоса, надо либо самому этот хаос создать, либо иметь хотя бы паршивенький планчик. Правительство страны идет по первому пути, поэтому мы выберем альтернативное направление. Пойдем по второму варианту. Ввиду грандиозности наших начинаний предлагаю для конспирации назвать наш план «Великий суконный путь».

Почему «суконный»? — спросил с детства любознательный Жора.

Остап ждал этого вопроса.

Мне уже нравится, что вы не спрашиваете, почему «великий». «Суконный» — чтобы не путали с китайским «Шелковым путем» и понимали нашу национальную специфику.

Остап перестал ходить и присел к столу.

Удивительное дело, Сан Саныч. Сотни людей ночами не спят, ломают себе головы над тем, как бы заработать. И ничего, кроме того, чтобы продать свою честь или сбить шапку у подвыпившего прохожего, им не приходит на ум. Мы пойдем другим путем. Кто сказал, что все дороги ведут в Рим? Лично я знаю одну дорогу, которая точно ведет в Шепетовку. Я покажу вам, голуби мои, что на самом деле деньги лежат у всех под ногами и богатыми становятся те, кто просто не поленится нагнуться за ними. Мы должны заработать деньги в считанные месяцы, причем, относительно честно. Я не предлагаю вам заработать их абсолютно честно, потому что тогда бы мы были вне конкуренции, ибо таких в этом городе нет. А я все-таки люблю дух соперничества. Часть денег мы заработаем, остальные нам принесут сами владельцы дензнаков.

— Как это? — поинтересовался Жора, чувствуя, как от зажигательной речи Остапа в нем начинает пробуждаться вера, что, возможно, удастся избежать разборок с милицией.

Остап прошелся ласковым взглядом по софокловским залысинам Пятницы.

— Дело в том, что в нашей стране желающих отдать свои деньги больше, чем самого населения. Это объясняется тем, что основная масса людей, за исключением небольшого количества откровенных жадин, готова отдать их по нескольку раз. Кстати, и я — не исключение. Если подсчитать, сколько я роздал денег по своей доверчивости, то можно было бы открыть не-большой банчок. Прошу заметить, что я лично никогда не брал денег у простых, добрых и доверчивых людей. Поэтому можете считать меня Робин Гудом этих каменных лесов и рощ. Забирать деньги у неимущих — это аморально и подло. Буквально с завтрашнего дня вы убедитесь, что охотнее всего отдают деньги люди порочные, злые, мстительные и жадные. Точно также, в первую очередь, съедают те, кто сыт по горло, То, что я собираюсь быстро разбогатеть, может показаться чудом только тому, кто не знаком с этой страной, хотя все, что нужно, — это только знание психологии людей, немного режиссуры и актерской игры, логики и математического расчета. Мало того, мне нужна будет легальная сумма, а значит, нам придется платить налоги, и мы сможем честно взглянуть в беспощадные глаза налоговой полиции. Хотя платить налоги при их ставках — это преступление против себя, своих близких и человечества.

И таким образом вы собираетесь за полгода заработать полтора миллиона? — недоверчиво покачал головой Нильский.

Не совсем, — ответил Остап. — Собственно, заработать я собираюсь всего около миллиона, а остальные деньги взять у одного нехорошего человека. Но, чтобы мне к нему подобраться, я должен быть с ним водной весовой категории. Но хватит сотрясать воздух. За дело!

Остап придвинул к себе толстую еженедельную газету с названием «Деловой Харьков».

Вот здесь, коллеги, есть все, что нам нужно. Никто из огромного населения этого города, поголовно мечтающего стать богатым или, на худой конец, красивым, не догадывается, что подсказка кроется в этом журнале.

Жора вытянул шею, стараясь разглядеть из-под руки Остапа номер и дату еженедельника Остап улыбнулся.

Перестаньте, Пятница, вы меня смешите. Эта газета выходит каждую неделю, и все номера одинаковы. Не одинаков только взгляд читателя. Сан Саныч, берите ручку, лист бумаги и пишите. Озаглавьте: «Великий суконный путь».

Прежде чем начать чтение, Остап театральным голосом прочревовещал:

Экипаж больницы приветствует вас на борту палаты номер шесть. Счастливого вам полета фантазии.

Младшие компаньоны, еще не привыкшие к причудам маэстро, недоуменно переглянулись, а Остап, как водолаз, с головой погрузился в работу. Он стал читать, изредка задерживаясь на отдельных страницах. Углубившись в чтение, он не заметил, как начал разговаривать сам с собой вслух.

Да первые страницы, как всегда, о политике… Выборы… У вас что, выборы только закончились?.. А ну-ка, ну-ка! Что тут пишут? Опротестованы выборы в Верховную Раду по одному из округов… Разница в пятьсот голосов… Агитация в день выборов… Незарегистрированные урны… Постановление суда… Апелляция… Вот! Перевыборы через месяц!

Остап почему-то посмотрел на часы, хотя календаря на них не было,

Нильский, пишите. В кавычках «Все на выборы»… Срочно… Отыскать в картотеке горисполкома все благотворительные организации, зарегистрированные не менее двух лет назад… Выбрать из них бездействовавшие все это время… Выписать данные на их руководителей… Поговорить с каждым… Выбрать из них или круглого дурака, или откровенного лентяя, а лучше — и то и другое. Поверьте мне, среди этой публики таких предостаточно… Кандидатуру вместе с документами ко мне… Сходить в избирательную комиссию и принести мне все данные по кандидатам этого округа… Найти мне старую прессу, начиная за две недели до прошедших выборов… Купить на балке дискету с милицейской базой данных по населению города и телефонам. Она должна стоить не более пятидесяти баксов… Купить компьютер с принтером и пять тысяч почтовых конвертов… Составить смету затрат по этому этапу.

Остап закончил диктовать, перелистнул страницу и опять забубнил себе под нос.

«Украинская мобильная связь»… Совместное предприятие… Весеннее снижение цен… Тарифы… Фью-у-у-у! И это сниженные цены?! Нет, все-таки монополия — это великая вещь! Насколько я сужу по ценам, эта компания у вас единственная?

Нильский только замахал руками.

Откуда мне знать? Мне до сотовой связи, как Незнайке до Луны.

Остап дочитал статью до конца и повернулся к Нильскому.

Там, где присутствуют неразумные цены, там всегда есть место финансовому подвигу. Пишите, президент. В кавычках: «Пчелиная связь». Снять квартиру с окном, выходящим на самое оживленное место в городе… Отправить в Москву телеграмму следующего содержания: «Присылайте балалайки с балалаечниками конец мая тчк Остап». Адрес перепишите из моего блокнота.

Остап опять вернулся к журналу и продолжил чтение.

Так, что тут?.. Еврейская община… Интервью… Барон Ходос… Ха! Какое звучное сочетание! Он что, действительно барон? Кстати, Нильский, вы случайно не слышали какие-нибудь другие дворянские имена в вашем славном городе? Ну, что-то типа: председатель райисполкома граф Шипилкин или голова колхоза маркиз Кандыба. Не слышали? Странно. Тогда пишите. В кавычках: «Благородное собрание». Отправить телеграмму в Питер. «Приезжайте начало июня Харьков тчк захватите минимум десять комплектов тчк Остап»… Адрес возьмете у меня… Дать объявление: «Русский дворянский попечительский Совет ищет спонсора для организации представительства…» Адрес и телефон Даниловны.

Старые настенные часы с боем зажужжали, готовые пробить час ночи. Полинявшая пластмассовая кукушка, как пьяная девка, развязно вывалилась на ржавой пружине из окошка и, увидев трех человек, сидящих в столь позднее время, поперхнулась и убралась восвояси, не проронив ни звука.

Остап умиленно посмотрел на старый механизм.

Эти часы умеют постоять за себя. Они так стары, что я предлагаю переименовать их в песочные.

Вернувшись к газете, Крымов сразу наткнулся на маленькую заметку о состоявшемся на стадионе «Динамо» Областном Конгрессе Свидетелей Иеговы.

Ого! — весело выкрикнул Остап. — Пять тысяч участников. «Свидетели» продолжают свое победоносное шествие по миру. Хочу вам сказать, что, при всем моем уважении к этим ребятам, они являются моими идеологическими оппонентами. Церковь, основанная мной в Узбекистане, расходится с ними сразу потрем пунктам. Так что между нами присутствует доля здоровой конкуренции. Впрочем, какой я им конкурент? Куда мне против их размаха? Присутствие в двухстах странах, сто филиалов по всему миру, районные и разъездные надзиратели, красочные издания на всех языках мира, 15 тысяч добровольных работников, семь тысяч миссионеров, руководящая корпорация в США…

Крымов задумчиво почесал затылок.

Господа, вы задумывались над тем, сколько стоит минута телевизионного времени? А вы заметили, сколько религиозных передач выходит в неделю? Почти каждый день. Большие расходы. Значит, это кому-то нужно. Точно так же я подумал пять лет назад в городе Ташкенте, когда у меня заканчивался последний червонец. Новое — это хорошо забытое старое. Тряхнуть, что ли, стариной? В былые времена я бы не сомневался ни минуты, но за последние три года я совершенно не владею информацией о конъюнктуре на религиозном рынке. Ладно, давайте запишем этот пункт как резервный. Сан Саныч, давайте назовем его «Храм человеческих страстей». Предоставьте мне сведения о том, какие религиозные течения сейчас внедряются в вашем городе и расписание их собраний, выпишите мне из телевизионных программ все передачи, где выступают отечественные и импортные проповедники, законспектируйте мне по нескольку выступлений каждого. По этому пункту пока все.

Крымов попросил еще чайку, и Жора молнией метнулся вниз. Нильский любовно проводил ребром ладони по шпаргалке с инструкциями.

Остап продолжил чтение журнала. Пролистав несколько страниц, он углубился в статью о состоянии книжного и полиграфического бизнеса в городе. Крымов читал вслух.

Так… Фабрика имени Фрунзе… Простаивает импортное оборудование… Рост цен на бумагу… Новости с книжного рынка… Шелдон пошел в гору… Маринина еще держится… Серии по-прежнему в цене… Низкопробная продукция… Постоянный читательский спрос…

Остап на минуту задумался, глядя куда-то вдаль, и затем повернулся к Нильскому.

Насколько я помню, вы давнишний ценитель книги. Скажите-ка мне, как вы расцениваете теперешнее состояние книжного рынка?

Нильский, который кормился с полиграфической продукции еще при Советской власти, заметно оживился.

Вы знаете, чем дальше — тем хуже. Полное засилье чернухи и пошлятины. Покупать стали меньше, равно как и платить. На балке сейчас можно заработать только грыжу, а не деньги. Не знаю, как держатся издатели и авторы, но для мелких спекулянтов это нелегкий хлеб. Серии еще покупают, плюются, но покупают. Вот, взять, к примеру, этот сериал про Слепого…

Нильский, беритесь-ка за карандаш и пишите, — перебил его Крымов, боясь упустить мысль. — В кавычках: «Золотой Пегас». Дать объявление на замещение должности главного редактора в частном издательстве. Объявите также о наличии вакансий с середины лета на должности журналистов по совместительству. Оплата сдельная. Достаньте мне напрокат смету расходов на издание покет-бука, а также более солидного издания. Возьмите для меня напрокат как можно больше книг по разным разделам, кроме научной и узкоспециализированной литературы. Найти хорошего, не сильно пьющего художника. Все.

Остап помассировал себе затылок, пытаясь снять усталость, и затем опять начал медленно листать страницы. Через пять минут беглого чтения надуманных статей, валютных и товарных котировок Остап присвистнул и развернул перед Жорой страницу, полностью усеянную объявлениями с фотографиями обнаженных девиц и текстами настолько же короткими, насколько долгое удовольствие, полученное по телефону, они обещали.

Ну что, Пятница, позвоним, что ли? — весело предложил Остап. — А что, десять гривен у нас есть, хватит на пятнадцать секунд разговора. Зато удовольствия потом — на всю ночь. Если повезет со сном, конечно. Смотрите, какое разнообразие костюмов и какая фантазия в текстах. Представляю, что можно узнать о любви от этих полногрудых фурий. У меня вечно то времени нет, чтобы позвонить, то денег. Думаю, что в целях экономии зарплаты в этот штат в основном нанимают многодетных домохозяек и престарелых продавщиц книжных магазинов. Телефон — это, вообще, незаменимое средство обмана.

Остап задумался на секунду и опять пробежал глазами объявления.

А вы обращали когда-нибудь внимание на то, что все указанные телефоны заграничные? В редком случае они находятся в Москве. Или этот бизнес у нас запрещен, или здесь что-то неспроста. Надо подумать на досуге. Кстати, у вас в городе еще сохранилась служба 09?

Сохранилась, — ответил Нильский, — но только они не дают сексуальных справок по телефону.

Эта служба платная? — поинтересовался Остап.

Да нет, такая же, как и в старые добрые времена.

Это плохо, — в задумчивости произнес Остап. — То есть, наоборот, хорошо.

Уж не задумали ли вы заняться сексом по телефону, маэстро? — спросил Жора, открыв от восхищения рот,

С какой точностью вы попадаете пальцем в небо! — сказал Остап. — Неужели вы обо мне так плохо думаете? Вас надо сурово штрафовать за превышение скорости ответа над скоростью обдумывания.

Он замолчал, уставившись сквозь Нильского в какую-то далекую точку, где его никому неведомые мысли выстраивались в замысловатую комбинацию. Видимо, что-то придумав, Остап оживленно заерзал на стуле и обратился к Жоре:

Нет! Телефонным сексом мы заниматься не будем. Нильский, я не встретил ни одного объявления о платной справке. Неужели в вашем городе люди скорее умрут от своего невежества, чем заплатят пару рублей за глоток живительного воздуха, коим является в наше время информация? Информационные потоки настолько разлились, что надо ставить плотины. Кстати, вы знаете, что информация измеряется в битах, а раз есть единица измерения, то есть и ее цена? Информация стремительно дорожает и становится бесценной. Ничего плохого не будет, если мы сделаем ее чуточку дешевле, то есть — просто ценной… Пишите. В кавычках: «Ценная информация». Посетить городской телефонный узел и узнать о технической возможности регистрации звонков на данные нами городские телефоны. Дать объявления о наборе домохозяек по приему на дому запросов на рекламу. Дать в Ригу запрос в КБ «Электросвязь» о возможности продажи или изготовления комплекта счетного оборудования для старых АТС.

Часы на стене осторожно зажужжали, но кукушка не показалась — видно, кончился завод. Остап посмотрел на стрелки и потянулся.

Да, да. Я вижу, что уже поздно. Пора закругляться, господа. Ну-ка, президент, дайте сюда списочек, просмотрю его сначала. Так, все хорошо, но, к сожалению, у нас нет на все это стартового капитала. На одни объявления и телеграммы пойдет не меньше двухсот баксов. А в дальнейшем нас ждут колоссальные расходы на технические средства и связь. В этот план надо добавить парочку небольших идеек. Давайте я поставлю на первое место скромный, но стабильный способ заработка начального капитала. Закодируем его под названием «Веселый кукольник»… Так, что еще придумать? — Остап посмотрел на раскрытые страницы. — Жаль, что журнал закончился. Остались только новости культуры. А что в наше время можно заработать на нищей культуре, кроме хронического пессимизма? Впрочем, есть одна небольшая идейка… Пишу вторым номером «Большого пути»: «Музыкальный бомонд». Кстати, Пятница, а вы знаете, что больней всего могут побить за самые низкодоходные и безобидные вещи. Именно поэтому я не люблю размениваться по мелочам. Но что поделаешь, когда в качестве стартового капитала имеешь одну мелочь. «Бомонд» даст нам тысячи четыре, не больше. А вони произведет больше всего. Но даже и этого по деньгам маловато будет. Нам предстоят на старте большие представительские расходы. Что же добавить еще?

Крымов перелистнул еще одну страницу журнала и уперся взглядом на броский анонс выступления Филиппа Киркорова.

Бог мой! — воскликнул он, хлопнув себя по лбу толи от радости, то ли от досады. — Как же я забыл! А еще сам спрашивал, какой толк может быть в наше время от культуры! Непосредственный! Если «Бомонд» даст нам средства на хлеб насущный, то к хлебу надо еще масло, мясо и фрукты, богатые столь необходимыми витаминами. Поэтому назовем этот пункт: «Не хлебом единым».

Остап задумался на минуту, видимо, прикидывая про себя какой-то расклад. Ход его мыслей в данную минуту не смог бы отгадать ни Вольф Мессинг, ни Штирлиц, ни «агент 007». Продукт этих размышлений выразился в нескольких не связанных между собой фразах, репродуцированных маэстро вслух явно самому себе.

Да, это классика. Но по причине легальности это будет мелочь. Надо усилить… Где-то я там видел объявление о продаже кафе. Кризис жанра… Это положительно наталкивает меня на какую-то мысль. Конечно! Вот этого, я думаю, будет достаточно.

Крымов резко повернулся к Нильскому.

Пишите, президент: «Не хлебом единым». Завтра же предоставьте мне график гастролей в Харькове популярных российских исполнителей и групп. Выписать объявления о продаже кафе или ресторана. Собрать мне объявления о пропажах собак, кошек и документов, а также об угонах машин. Все!

Когда Нильский закончил, Остап выхватил у него листик и сделал на нем какие-то пометки. Наконец он закончил писать, посмотрел еще раз на результат и передал бумагу Сан Санычу.

Вот, я составил окончательный вариант «Великого пути» и проставил ориентировочные суммы. Огласите весь список, пожалуйста, господин президент.

Нильский взял план и стал читать:

«Великий суконный путь»

«Веселый кукольник» — 500

«Музыкальный бомонд» — 3500

«Не хлебом единым» — 10 000

«Храм человеческих страстей» — 50 000

«Все на выборы» — 70 000

«Благородное собрание» — 80 000

«Пчелиная связь» — 100 000

«Ценная информация» — 300 000

«Золотой Пегас» — 400 000

«Банк ва-банк» — 1 000 000

Итого: приблизительно 2 000 000 долларов.

Но это грязными, — сказал Остап, забрав список у Нильского и снова черкая в нем. — Вычтем отсюда расходную часть и налоги. Получим один миллион восемьсот тысяч долларов США чистого заработка. Ну что? Неплохой списочек, а, президент? — спросил Остап, довольно потягиваясь.

Да, лишь бы нас не внесли к этот список вперед ногами, — мрачно пошутил Нильский.

Сан Саныч, вы мучительно остроумны, — сказал Остап и с разбегу прыгнул на диван, который ответил на это злобным рычанием. — А мне наш план положительно нравится. Сегодня мы заложили основу. Теперь у нас в руках план дороги, ведущей наверх. По-моему, он гениален.

А что означает последний пункт — «Ва-банк»? — спросил Жора, изучивший весь список, но не разделивший после этого оптимизма Остапа.

А это и есть то, за чем я, собственно, приехал в этот город, — хитро сказал Крымов. — Но об этом я как-нибудь потом. Пока что перед нами стоит элементарнейшая и пошлейшая проблема — что мы будем жрать завтра.

За пятнадцать лет до этого…

Постепенно наращивая звук, ночной звонок телефона бесцеремонно ввинтился в его сознание. Как и все звонки, врывающиеся к вам домой глубокой ночью, он был омерзителен. Вжавшись в подушку, фотограф изо всех сил старался не потерять нить волнообразных ночных грез. Вцепившись бультерьерской хваткой в сознание, звонок неумолимо вытаскивал его из сна.

Слушаю, — его приглушенный хриплый голос был начисто лишен любезности.

Привет, начальник! Это я, Люсик!

Стряхнув с себя лохмотья сна, фотограф вспомнил. Это был звонок из Пермской области. После августовской «кидки», как называли на жаргоне фотоволынщиков сдачу работы и ее оплату, образовался большой «лом», то есть неоплаченные фото-портреты. Только напрочь отмороженный Люсик, известный в городе специалист по пристраиванию «лома», брался за такие объемы. Работая за тридцать процентов от суммы, он творил чудеса, возвращая до половины, казалось бы, пропащих денег. Чисто по-человечески фотограф не любил отморозка-Люсика, но признавал, что в работе равных ему нет. Не уплатившим заказчикам бесполезно было хитрить, прятаться и выворачивать пустые карманы. Люсик находил их из-под земли и вместо денег мог забрать корову или полное собрание сочинений Ленина, отобрать последнюю четверть самогона или оторвать калитку. Фотограф вспомнил, что его настырный посланец уже вторую неделю топчет своими импортными башмаками землю древнего Урала.

Который сейчас час? — фотограф никак не мог найти часы.

Точно не знаю, — ответил за две тысячи километров запыхавшийся голос Люсика. — У меня тут уже светает.

Какого черта! У нас три часа ночи! Ты что, утром не мог позвонить?

Не мог, — голос периодически исчезал, хотя слышимость была идеальная. — Докладываю… В данный момент… сдаю последние… два «лопуха».

Впечатление было такое, будто Люсик разговаривает по телефону и бежит трехкилометровку одновременно.

Тебя там бьют, что ли?

Наоборот…

Ты бьешь?

Да нет же…

Говори, паразит, в чем дело! Что за шуточки в три часа ночи!

Начальник… Докладываю… Всю работу за… исключением… полного мертвяка… пристроил… Деньги выслал почтой… Сейчас кидаю последние два портрета…

Это я уже слышал.

Я должен согласовать… форму оплаты…

В три часа ночи?

Потом не будет… возможности… У хозяйки совсем нет денег… и в доме… шаром покати… Предлагает рассчитаться натурой… Решил брать… Нужна твоя… резолюция.

Бери.

Так уже беру… Звоню тебе… прямо в процессе… Значит, заметано… полцены за эти два «лурика» с меня…

В трубке послышался слабый женский стони чмокающие звуки.

Люсик, я давно знал, что ты — ненормальный, но не до такой же степени! Почему нельзя было позвонить утром?

Объясняю… За два «лопуха»… она была должна четвертак… Делим пополам… Получается двенадцать с полтиной… Переходим к натуре… Ты же знаешь… что больше червонца… я за это дело не плачу… Два раза мне сегодня… не смочь… Остается еще трешка… Вот на три рубля… решил наговорить… по телефону… У меня еще есть… пять минут… Не вешай трубку… а то междугородка… рассоединится… Знаешь, как трудно… дозвониться…

Фотограф подавился легким междометием.

Слушай, Люсик, позвони-ка лучше Марику и поговори с ним оставшиеся три минуты. Тем более, что он «за это дело» платит не больше пятерки. Так что у вас появится дополнительное время поболтать по душам.

 

ВЕСЕЛЫЙ КУКОЛЬНИК

Наступило утро начала «Великого пути». На набухших почках деревьев лежал белый налет — след ночных заморозков. Весна опаздывала, как капризная девушка на свидание со второстепенным вариантом. Истомленные долгой зимой люди проклинали метеорологов, астрологов и, как всегда, политиков. Тем не менее, это была весна, и это чувствовал каждый, начиная от дорожников, созерцающих изломанные зимой проездные пути, и кончая простой каштановой веткой, из которой безудержно поперла зеленая жизнь. Весна… Она томила кровь, заставляла думать о себе лучше, чем было на самом деле. Она превращала серенькую мышку в Микки Мауса, а Золушку — в принцессу. Она дарила людям надежду на теплое лето, когда у людей будет на одну неприятность (холод) меньше. Она делала резче грань между полами и придвигала их вплотную к этой грани, заставляя щепку лезть на щепку.

Под табличкой «Злая собака», которая была прибита почему-то прямо к будке, сидел кислый Барон. Он хмуро поглядывал на надпись, понимая, что это не лучшая реклама для кобеля, желающего найти себе подругу жизни. С другой стороны, его успокаивал тот факт, что только собаки и большие начальники имеют персональные таблички.

Прямо с утра Крымов перешел к инструктажу. Видно было, что соратники волнуются, а Нильский — очень сильно. Остап покачал головой.

Заметьте, дорогие мои, если бы не полное отсутствие стартового капитала, я бы никогда не стал начинать с этого старого и, признаюсь, дешевого трюка. Не люблю повторяться, номер этот на самом деле с бородой. Он кормит еще много семейных и одиноких граждан, и я не могу не снять перед ним шляпу. В творческом плане для меня это только эпизод. Но если мы не будем к вечеру иметь три или четыре сотни, то нам не за что будет купить даже канцтовары, без которых в наше время немыслим ни один порядочный бизнес. Вы не думали о том, как легко жилось нашим первобытным предкам, — им не надо было с такими трудностями добывать огромное количество вещей, облегчающих жизнь.

Еще накануне, когда Остап объяснил компаньонам суть предстоящего дела, сразу стало заметно, что Нильский с ходу начал трусить. Это было видно невооруженным взглядом, без лупы и микроскопа. Остап, обладавший даром утешения бедных вдов и даже несчастных вкладчиков лопнувших финансовых компаний, трогательно похлопал Нильского по колючим плечам.

Не боги горшки обжигают, Сан Саныч. Трус не играет ни в хоккей, ни в поддавки. Надо же с чего-то начинать. Можно отказаться, но тогда вокзальный сортир будет вашим единственным удобством на всю оставшуюся жизнь. Хватит любоваться ягодицами фортуны! Давайте брать ее за толстое питательное вымя. На нем и так слишком много чужих отпечатков пальцев недостойных. Свято место бюстом не бывает. Парадокс, но современная фортуна с непостижимой легкостью отдается полуграмотному хаму, заставляя такого человека, как вы, ухаживать за собой годами. Неужели все современные женщины таковы? Я не берусь этого утверждать, потому что знаю не всех женщин. Но с этой девкой фортуной я знаком хорошо. Как и любая женщина, не умеющая сложить себе цены, в глубине своей натуры она жаждет грубости и силы.

Затем Остап перевел взгляд на жизнерадостного Жору.

Сан Саныч, берите пример с Пятницы. Из него эмоции так и прут. Посмотрите, как темпераментно вибрирует его копчик, словно хвост у собаки, знающей прикуп в преферансе.

На бодрые слова Крымова Нильский только кисло улыбнулся, выразив сомнение в том, что у него получится врать натурально.

Остап недовольно отрезал;

Не умеете врать — оставайтесь честным. Но учтите, когда счастье постучится к вам в двери, вы опять примете это за шум. Когда Моргана спросили, можно ли честно заработать миллион, он ответил утвердительно, но добавил, что при условии, если этот миллион десятый. Одно из самых приятных свойств денег заключается в том, что с определенного их количества они дарят людям чувство свободы, Я предлагаю заработать нечестно всего лишь несколько сотен. Вы же понимаете, как трудно начать миллионное дело с одной затрапезной десятки. Заниматься этим бизнесом не более зазорно, чем просить милостыню, а как гласит пословица: «Тот, кто просит милостыню на языке страны, тот никогда не умрет с голоду». В этой местности два языка: первый — русский, второй — язык обмана.

Остап оглядел немногочисленных соратников с такой же гордостью, как Наполеон — свою гвардию под Ватерлоо.

Сан Саныч, у вас все готово? Жора, проверьте амуницию.

Нильский выложил на стол незамысловатый реквизит: несколько пачек с одногривенными купюрами и полиэтиленовый прозрачный кулек. Еще вчера, выполняя указания Остапа, Жора разменял десятигривенную купюру на десять единичек, из которых начальник разрешил потратить только две — на хлеб и кефир. Нильский нашел на чердаке дома ворох ненужной бумаги и газет. Старые, видавшие виды ножницы Даниловны дополнили весь инструментарий, необходимый для подготовки первого этапа. Полночи Нильский и Жора резали бумагу, складывали ее в аккуратные пачки, по обеим сторонам обкладывали единичными купюрами. Это обкладывание Остап шутя назвал «вкладыванием имеющегося капитала». Нильский взял кулек с «куклами» с таким страхом, с каким старый пастор впервые в жизни заряжает крупнокалиберный пулемет.

Когда материальное обеспечение операции было подготовлено, Остап обратился к загрустившему президенту:

Сан Саныч, пусть вас вдохновляет тот факт, что только жадный и непорядочный человек может стать завтра нашим клиентом. Гарантирую, что, во всяком случае, морду бить не будут. Когда человек не прав, в нем притупляется чувство справедливости. Что поделаешь, иногда приходится начинать с нуля. Нормальный вариант, не уменьшающий шансов на невероятный успех. В нуле нет ничего страшного. Даже великие математики прошлого начинали с нуля.

Подбодрив компаньонов, Остап отправился проводить их до остановки. Старый дребезжащий переполненный вагон пришлось ждать сорок минут, на что было потеряно изрядно драгоценного времени. Транспорт ходил крайне нерегулярно, и это было не удивительно для Остапа, который не раз путешествовал по Западу и поражался секундной точности капиталистического общественного транспорта. Крымов понимал, что Украину от Германии отделяет не только тысяча километров, но и отсутствие потребности в элементарном порядке. Для порядка необходимы были либо диктатура пролетариата, либо диктатура денег. Но при нынешней мелкотравчатости коммунистических вождей очень трудно было подвигнуть еще на одну диктатуру современный пролетариат, хоть и порядочно озлобленный, но вкусивший водку в любое время без очереди, сорок сортов круглосуточного пива, десять телепрограмм и возможность безнаказанно не работать. Бывшие коммунистические лидеры, разделившиеся на два равных по силе лагеря левых и правых, разместились тесным кружком вокруг горнила власти. Они глушили, как рыбу динамитом, и диктатуру денег, потому что для нее время еще не пришло, то есть, денег у них было еще мало.

Страна балансировала на проволоке, как пьяный канатоходец, и отсутствие среди пятидесяти миллионов хотя бы одного настоящего сильного политического лидера обрекало ее рано или поздно на единственное: с этой проволоки сорваться. Страна ждала либо нового Ленина, либо нового Вашингтона.

Если бы транспорт ходил по расписанию, никому бы в голову не лезли такие дерзкие революционные мысли, заставляющие плохо спать президента и западных банкиров, вложивших свои деньги в нашу страну. А поскольку это было не так, то народ часами стоял, думал крамолу и, естественно, в это время не работал. Но поскольку трамвай все же пришел, то Крымов понял, что кто-то, несмотря ни на что, работает, подтверждая правило: ради денег некоторые люди готовы на все. Он усадил соратников в вагон, пожелал им, как Маугли, удачной охоты и помахал платочком.

Жора любил переполненные вагоны, дающие возможность на легальной основе потереться о чей-нибудь мягкий женский зад. Выбрав подходящий объект, он протиснулся к высокой брюнетке и налег на ее заднюю часть всем телом. Объект обернулся, и на его лице оказались пара красных от похмелья глаз и длинные висячие усы. Вначале Жоре стало неловко, но когда один из красных глаз лукаво моргнул, ему стало противно, почти дурно.

Пробравшись обратно к Нильскому, Жора компенсировал свой моральный ущерб любимой шуткой. Он незаметно ущипнул стоящую рядом с Сан Санычем хмурую даму бальзаковского возраста. Та обернулась и с возмущением посмотрела на Нильского. Ее встретил невинный взгляд президента. Дама недовольно передернула плечами и отвернулась. Жора повторил номер. На этот раз задремавший было Нильский под вопль: «Подлец! Грязный извращенец!» получил громкую пощечину, а возмущенные крики дамы не смолкали до самого Парка имени Горького, где компаньоны и сошли.

Памятник пролетарскому писателю Максиму Горькому, расположившийся посредине скудной цветочной клумбы, с укоризной смотрел на аллеи, заполненные в основном детьми и стариками. Их не украшали уже красные флаги, не сотрясал воздух духовой оркестр, не сверкала медь фанфар и не глушил частушечными шутками мегафонный голос массовика. Лицо классика выражало горькое сожаление, что идеалы, ради которых он предал свои собственные, тоже оказались химерой,

Решив отдышаться и успокоить нервы после скандала в трамвае, Нильский присел на скамью. Довольный Жора составил ему компанию.

Послушайте, Сан Саныч, а вы верите, что мы заработаем те деньги, которые нам обещал Крымов? — спросил Пятница.

Судя по тому, как начинается день, то нет, — ответил Нильский, протирая очки. Он потрогал щеку и мрачно добавил: — В городе полно сумасшедших. Просто опасно ходить. А представляете, что будет, если у такой психопатки выдурить червонец?

Жора плохо слушал президента, увлеченный своими мыслями.

Семьдесят тысяч! — восхищенно выговорил Жора, как бы перекатывая эту сумму на языке. — Ведь это сколько денег! Сан Саныч, а что бы вы сделали, если бы заработали сто тысяч?

Отдал бы долги.

А остальные?

Жора, не напрашивайтесь на банальный ответ, что остальные, мол, подождали бы. Уже все знают эту мульку, — сказал Нильский и водрузил очки на нос. — Если серьезно, то я заначил бы небольшую сумму, чтобы кому-нибудь ее занять.

Зачем?

Чтобы иметь полные основания плюнуть ему потом в лило. Знаете, как я этого натерпелся.

Тогда взаймы взял бы у вас я. Страсть как люблю занимать, — мечтательно сказал Жора, — Все-таки плохо, когда не сбывается то, чего хочешь.

Еще хуже, когда сбывается то, чего не хочешь. Как там говорит Крымов: «Хочешь — имей, не хочешь — имей всех!» — сказал Нильский и, сделавшись серьезным, добавил: — Ладно, Жора, пора браться за работу. С Богом!

Вскоре недалеко от каменного Максима Горького — мастера театральной пьесы начала столетия — разыгралась следующая сцена, исполненная поистине мхатовской актерской виртуозности. Вдоль аллеи с праздным выражением лица, нещадно мусоря вокруг себя семечной шелухой, прогуливался молодой человек плутоватой наружности. Жоре, а это был именно он, не надо было перевоплощаться — вся его сущность очень соответствовала полученной роли и выполняемому заданию. Навстречу ему двигался солидного вида мужчина в кожаном пиджаке и лохматых бровях. Хотя Жора плохо решал в школе задачи про пункт А и пункт Б, все же чисто интуитивно скорость прогулки была выбрана верно, и встреча двух мужчин должна была произойти как раз около скамейки, расположенной в тени свежераспустившегося каштана. На лавке, уткнувшись окаменевшим лицом в толстую потрепанную книгу, сидел мужчина в круглых очках и рассеянных мыслях. В нем можно было без труда узнать Нильского, правда, изрядно побелевшего и одеревеневшего от распирающего его страха.

Неожиданно очкарик, как будто что-то вспомнив, вскочил, посмотрел на часы и, звонко хлопнув себя полбу, быстрым шагом поскакал к выходу из парка. Еще через две секунды шедшие навстречу друг другу мужчины поравнялись. Почти одновременно оба заметили на скамейке целлофановый кулек, забытый, видимо, очкариком, в котором отчетливо просвечивались четыре пачки денег, перетянутые черными резинками.

Кожаный Пиджак посмотрел на Жору, тот посмотрел на Пиджака. Затем оба посмотрели вслед удаляющемуся очкарику. Немая сцена была долга, но не излишне.

Ну, что будем делать? — почти риторически спросил Жора, глядя поочередно то на кулек, то на Пиджака.

Может, позовем? — тоже риторически предложил незнакомец.

— Давай сделаем так: как карты лягут, так и будет, — предложил Жора.

Как это? — спросил Пиджак, сделав вид, что не понимает, но смутно догадываясь: пасьянс раскладывать не придется.

Сядем и подождем. Если вернется — отдадим, нет — поделим. Не оставлять же добро другим. Во всяком случае, я гнаться за этим чуваком не буду. Давай дадим ему пять минут.

Новые знакомые, не предприняв попытки познакомиться, сели на лавку и стали праздно смотреть по сторонам. Пиджак заметно нервничал и старался не встречаться с Жорой глазами. Когда пять минут истекли, Жора запустил свою блудливую руку в кулек и начал щупать его содержимое, как ветеринар, принимающий роды у тельной коровы. Закатив глаза вверх, он беззвучно, одними губами, выговаривал цифры, приводящие его соседа в финансовый шок.

Кажется, четыре сотни, — выдал он окончательный диагноз. — Ну что, пошли потихоньку отсюда.

Когда компаньоны по удаче уже собрались вставать, в конце аллеи показался взволнованный хозяин пакета, на всех парах несущийся обратно к скамейке. Жора ойкнул и мгновенно подсунул пакет себе под зад. Пиджак, как нашкодивший кот, прижал уши и застыл на месте, олицетворяя человека, одновременно безмятежно отдыхающего и мучимого малой нуждой. Запыхавшийся очкарик подбежал к скамейке.

Вы не видели здесь полиэтиленового кулька? — спросил он, дико и нервно озираясь по сторонам. Он походил на злого сторожа, из-под которого стибрили штаны.

Нет, — пожав плечами, ответил Жора, — а вы что, забыли что-то?

Да вот, где-то здесь. То ли на этой скамейке, то ли на соседней, не помню точно, — говорил очкарик, дергаясь и подозрительно поглядывая на Кожаного.

Тот молчал и сидел неподвижно, как будто прибитый соточным гвоздем.

Да вы посмотрите на соседней скамье или в кустах. Может, завалилась где ваша пропажа, — предложил Жора, плотнее прижимая задом пакет к старым деревянным брускам. — А что потеряли, если не секрет?

Очкарик начал молча бегать от одной скамьи к другой, судорожно дергаясь и все время поглядывая на двух прилипших к скамейке мужчин. Когда Нильский в очередной раз удалился от скамьи, Жора шепнул своему соседу:

Эй, приятель, на, прячь деньги в карман пиджака, видишь, я в рубашке, — и, не дождавшись ответа, засунул сверток ему под полу. Очкарик, близкий к состоянию истерики, опять подпрыгнул к мужикам и, охая, заглянул под скамейку.

В кустах глянь, в кустах, — продолжал давать советы Жора, разводя руки на триста шестьдесят градусов.

Нильский начал рыться в густом кустарнике позади аллеи, распугивая первых насекомых и поднимая вековую пыль Юрского периода. Жора наклонился к Пиджаку.

У тебя деньги свои есть? Давай мне сотку, я отвлеку этого чудака, а ты вали потихоньку. Просто так он от нас не отвяжется.

Кожаный пиджак порылся в кармане и, стараясь делать это незаметно, сунул своему сотоварищу несколько купюр. Жора шустрым ящеричным движением принял деньги, заговорщицки моргнул Пиджаку и подключился к очкарику, который весь в паутине и прошлогодних листьях копошился в кустах. Незнакомец, почти не касаясь земли ногами, не спеша пошел к выходу, делая свою походку непринужденной и нарочито праздной. Когда Кожаный пиджак окончательно растаял в конце аллеи, Жора и Нильский, подталкивая друг друга и ломая кустарник, со всех ног кинулись в лесную часть парка, покидая место событий.

В конце трудового дня Нильский подсчитывал кассу. На «Веселого кукольника» Остап отвел всего один день в плотном графике «Великого пути», и, несмотря на готовность Жоры опять броситься в бой, Крымов объявил операцию завершенной. После набега на Парк Шевченко, Театральный скверик, площадь Конституции, парк Артема и Центральный рынок доход компании составил триста восемьдесят пять гривен. Все прошло на редкость гладко, за исключением эпизода с моложавой старушкой, выхватившей пакет у Жоры и гнавшейся за растерявшимся Нильским два квартала. Честная женщина отдала Сан Санычу пакет и посоветовала не быть таким рассеянным, когда вокруг одни жулики. От перепуга Нильский прослезился, и честная старушка долго успокаивала незадачливого растеряху.

Компаньоны радовались, как дети. Остап хмурился. Глядя на жалкую горстку денег и детский восторг компаньонов, любующихся невиданным дневным заработком, Остап изрек:

Вы напоминаете мне двух мух, блаженствующих на куче дерьма. Да, это не фонтан, Во всяком случае, Бахчисарайский. Нам понадобится через день еще столько же. Но я не хочу испытывать судьбу, особенно теми номерами, к которым не лежит душа. Единственное, что меня успокаивает, — это чувство юмора, которое присутствует в моих аферах. Я беру чужие деньги с шуткой, все остальные способы — это грабеж.

Сгорбленный над столом Нильский, мусоля пальцы, сортировал купюры. Жора, захлебываясь от распиравшей его радости, рассказывал о глупых и жадных простаках. Остап был не в настроении. Когда ему надоела болтовня Пятницы, он прервал его, недовольно поморщившись:

Жора, вообще-то, вы человек немногословный, но иногда вы свои слова излишне часто употребляете. Чему вы радуетесь? Этим копейкам? Мне тошно от отсутствия творчества. Примитивизм всегда претил мне. И вообще, это не деньги. Надо завтра же утроить капитал, но только не таким варварским способом.

Остап почесал подбородок, что на его языке означало состояние легкой задумчивости.

Жора, скажите, у вас в городе много казино?

Да есть маленько, — ответил тот. — Но я не бываю. Туда меньше, чем с двумя сотнями, нечего соваться. А что, вы хотите пощипать их немножко? Ох, пустая это затея.

Ладно, посмотрим, — сказал Остап и скептически посмотрел на деньги. — Слишком мало для начала. Нам нужно, как минимум, три тысячи. Через пару дней начинаем второй пункт «Великого пути».

А завтра что, отдыхаем? — спросил Жора, потирая руки.

Не совсем. Завтра нам надо будет доукомплектовать штат. В моей работе без умной и красивой женщины, как без рук. Завтра мы забросим удочку на третьего соратника.

А ловить на что будем? — спросил Нильский, закончив свою бухгалтерию

На живца! — сказал Остап и, глянув на себя в зеркало, недовольно поморщился.

В этот вечер…

Только третье казино оказалось тем, которое он искал. В остальных велась честная скучная игра. Залетную публику в основном составляли кавалеры, веселящие своих свежих дам возможностью пощекотать нервы по маленькой. Раскрасневшиеся женщины спускали чужую мелочь, невозмутимые мужчины в любом случае оказывались не в проигрыше: если дама выигрывала, это веселило и возбуждало обоих; если проигрывала, то обязанность искупить материальную потерю только приближала запланированный час близости, делая ее неминуемой. В третьем заведении он увидел, что здесь играют по-настоящему, то есть нечестно. Казино, как и вся жизнь, подтверждало его третий постулат — всегда легче заработать там, где хотят заработать на тебе. Индустрия обмана всегда являлась неиссякаемым источником живых и быстрых денег, ибо здесь все время кто-то на ком-то хотел заработать. А выигрывал тот, кто обманывал последним. Стать последним становилось в наше время все сложнее и менее безопасно.

Подсев к столу и сделав несколько мелких случайных ставок, уже через десять минут он вычислил, что с рулеткой, крупье и игроками творится что-то неладное. Он на нюх чувствовал систему. Надо было определить раскладку, но для этого нужно было время. Ему показалось, что из четырех активных игроков двое играли на казино, а сама рулетка была заряжена. Зная наметанный глаз наблюдающего старшего крупье, он понимал, что сорвать куш удастся два-три раза, не больше. Затем игра будет поломана и перейдет в обычное русло. Казиношная команда играла слаженно и изобретательно, все время меняя тактику. Надо было считать, и он начал делать ставки, следя за игроками, запоминая номера, цвет и сектора. Всего надо было продержаться в неравных условиях около двухсот ходов и сохранить деньги для последних ставок. Его наличка была слишком жалкой для серьезной игры. Он начал считать. Двести цифр — это много, но не для него. Он вспомнил, как в казино «Тадж-Махал» в Атлантик-Сити — в одном из двух городов Соединенных Штатов, где разрешен игорный бизнес, — над каждым из пятидесяти рулеточных столов крутилось электронное табло с последними тридцатью результатами. Разнокалиберные самопальные игроки находили это очень удобным, не подозревая, что тридцать ходов — это ничто. Это количество еще не являлось статистикой. Минимум пятьсот. А двести — только в том случае, когда игра была заряжена. Но запомнить и проанализировать хотя бы двести цифр может один из тысячи, триста — один из пяти тысяч.

Атлантик-Сити был игорным центром Восточного побережья, в отличие от Лас-Вегаса, обслуживающего Запад, в основном Калифорнию. После небоскребов Манхеттена, лоска Беверли Хиллз, шика спидвеев и великолепия американских казино он понял, что больше нигде в мире уже не увидит ничего более крупного, блистательного и богатого. Величественный автобус с кондиционерами и видео через два часа доставил его из Нью-Йорка в этот город, который поражал своим игрушечным совершенством и сказочным размахом. Здесь было мало коренного населения, зато здесь играла половина Америки. Каждые три минуты к входным терминалам десяти крупнейших казино подъезжали авто-лайнеры с веселыми азартными паломниками. И каждые три минуты они увозили их, поклонившихся своему божеству и оставивших ему свои деньги, хорошее настроение и призрачную надежду. Тогда его посетила мысль, что в жизни мы очень сильно отличаемся от американцев, так же, как туркмены отличаются от нас. Но у игорного стола, как в постели, разницы между нациями и людьми уже не было.

Он подумал: «Источник нашей мудрости — опыт. Источник нашего опыта — глупость. А глупость — сама себе источник. Играть в неравные игры — на первый взгляд может показаться глупостью, но на самом деле это что-то среднее между болезнью и развлечением».

Тогда, в Атлантик-Сити, он понял: нашей стране уже никогда их не догнать. Наш удел — варить сталь, развивать вредные производства, выращивать свеклу и подсолнечник, танцевать гопак, хвастать никому ненужным салом и творить в уездном масштабе жалкое подобие этой жизни.

«Все народы закомплексованы на своей идее. Но закомплексованность бедных жалка по своей сути. По одежке встречают не только людей, но и народы».

Игра продолжалась. Силы были не равны. Игроки начинали расплескивать чаши своего терпения и невозмутимости.

«Наша слабость — в силе наших привычек».

Этот веселый белый шарик, несущийся по кругу, всегда имеет преимущество перед человеком чуть менее, чем на три процента. Но эти три процента дают ему возможность жить беспечно и зажиточно. Безмозглый шарик, умеющий считать всего до тридцати шести, всегда оказывается умней высокоинтеллектуального человека, умеющего считать до бесконечности. Шарик, начиненный магнитом, умеет считать всего до одного, но он оказывается умней всех.

«Изобретение денег положило начало безденежью, — подумал он. — Изобретение рулетки позволяет присваивать безденежью точную дату».

Когда стриженный под ежик небритый мужик начал выворачивать карманы в поисках завалявшихся долларов, а другой, седой и длинный, начал посматривать в сторону буфета, прикидывая, не пора ли напиться, он, наконец, определил, что будет делать при следующем ходе. Когда крупье бросит шарик и игроки сделают ставки, то самым последним из всех он поставит на фишку ничем непримечательного джинсового игрока справа. Скорее всего, это будет «зеро».

 

ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ

Так уж вышло, что в Харькове, для такого большого города, крайне мало настоящих достопримечательностей. Случайно забредшего уважаемого иностранца можно за двадцать минут галопом провести по двум-трем заслуживающим внимания объектам архитектуры и культуры, находящимся в районе центральной улицы города — Сумской. Начиная от невезучей Благовещенской церкви, через площадь Конституции с импровизированной художественной выставкой, мимо сомнительной архитектурной ценности Струи, служащей визиткой города, вдоль громады Оперного театра и далее сквозь монументальную площадь Свободы до Мемориала, — вся эта тонкая ниточка краеведческой гордости харьковчан простирается всего на восемь километров длиной и сорок метров шириной. Зато по всей огромной территории города — от Основы до Салтовки, от ХТЗ до Павлова Поля — сплошняком раскидана главная достопримечательность этих краев. Это — женщины.

Такого обилия симпатичных, милых, сексуальных, эффектных, красивых и невыносимо красивых женщин, как магнит притягивающих внимание мужчин, обладающих зрением и хотя бы одним единственным мужским гормоном, не встретишь ни в одном городе бывшего СССР. Остап не был коренным харьковчанином и мог высказаться по этому вопросу объективно. Такого количества красивых дам, приходящихся надушу населения, Остап не встречал ни в Нью-Йорке, славившемся своим огненным смешением рас, ни в Рио-де-Жанейро, где отдельная часть женского тела возведена в ранг святого места, ни в Варшаве, где прокуренные и накофеиненные дамы давно уронили былую славу города. Харьковчане в прошлом слыли для москвичей южанами, для западенцев — москалями, для крымчан — хохлами, для средней полосы России — цеховиками, наглядчиками и фотоволынщиками. И в то же время везде этот город считался своим. В Перми, Соликамске, Павлограде и Дербенте могли не знать о Черкассах, Сумах и Ивано-Франковске. Но Харьков знали везде. И если бы в Африке носили куртки на искусственном меху, увлекались наглядной агитацией, продавали и покупали «березочные» чеки и любили вешать на стены ретушированные портреты всех своих родственников, то и для Черного континента Харьков был бы родным. Так уж получалось исторически, что в городе всегда водились мужчины с деньгами, а это всегда было верной приметой, что где-то рядом должны водиться красивые женщины. Универсальность и интернационализм Харькова удивительным образом отразились на общем стереотипе населения. Город, в котором хорошо жилось хохлам и евреям, армянам и русским, силою влечения полов отковал неповторимый облик своего горожанина. И особенно это касалось женщин. При весьма скудных материальных возможностях большинства харьковчанок, используя внешние данные, любую пору года, непонятно откуда берущийся вкус и безразмерную гамму макияжа, делали невыносимым праздное гуляние безлошадных мужчин и повышали аварийность на улицах города. Справедливости ради надо сказать, что закон сохранения баланса действовал и здесь. То есть, стоило многим открыть рот, как они резко начинали терять баллы. Ну а в общем, как только наступал май, в городе было на что посмотреть.

Эта весна была поздней и холодной. Но, выжимая из температуры максимум возможного, харьковчанки приложили все усилия, чтобы появились ноги, бедра, футболки с двумя пупырышками, походки, шикарные волосы всех немыслимых оттенков, губы и темные очки.

Словом, все то, что может выжать признаки жизни даже из старого сухого полена.

Мучимая ностальгией по непознанным женщинам, троица будущих завоевателей города двигалась в таком порядке — впереди Нильский с Пятницей, позади в задумчивости шел Крымов.

У Нильского кружилась голова и болела шея. При виде такого обилия женщин он чувствовал себя влекомым и беспомощным. Он сгибался под тяжестью жизненной аксиомы, что в каждом возрасте — свои прелести, а в молодости еще и чужие. Глядя на Сан Саныча, Крымов громко пропел строчку:

Зачем вы, девушки, красивых губите…

Жора, блестя глазами, клялся себе, что с первых же денег купит хоть какое-то авто. Красивые женщины косяками проплывали мимо и растворялись в толпе, оставляя на душе легкий привкус непрожитой жизни.

Первые слова, которые сказал маэстро, проснувшись утром и глядя в потолок, были «шерше ля фам». Нильский подумал, что эта фраза рождена длительным воздержанием маэстро и, как товарищ по несчастью, в сердцах посочувствовал руководителю. Но дело обстояло не так. Просто Остап решил, что сегодняшний день будет решающим в доукомплектовании штата. А то, что этой единицей станет женщина, от пего практически не зависело.

Боюсь, что сегодня наш завкадрами Пятница будет визировать новое заявление о приеме на работу, — сказал Остап и скомандовал подъем.

Еще лежа в постели, Крымов громко зачитал свой новый утренний «крымик», встреченный бурными аплодисментами соратников:

А наша баба — порох с перцем.

Таких, как Шариков, она

Все любит за собачье сердце

И гениталии слона.

Остап громче всех рассмеялся собственной шутке, заполнив своим смехом всю комнату, от чего сама открылась дверь в коридор.

Компаньоны двигались в направлении почтового отделения, чтобы оплатить несколько объявлений в газеты. Крымов хотел лично отправить пару телеграмм, Нильского же захватили просто проветриться на свежем воздухе. У Сан Саныча, одуревшего от солнца и свободы, рябило в глазах, замыкало на сердце и искрило в суставах.

Раскрашенный весенними красками город вселял в душу смутную надежду, что это не самое последнее место на земле. Устав от вращения головой, Жора подошел к Остапу.

Маэстро, а кто вам больше нравится — девушки или женщины?

Остап улыбнулся.

Жора, задавайте корректные вопросы. Между потерей женственности и потерей девственности очень большая разница, а между женщиной и девушкой — не очень. Если вы о возрасте, то в мои сорок уже надо быть снисходительней к женскому долголетию, потому что годы изменяют не только формы женщин, но и содержание мужчин.

В одном из многочисленных киосков, разбросанных по центру, как в дождливое бабье лето грибы в лесу, Жора купил крабовые палочки. Дотошный Нильский сразу определил по маркировке, что у этого стандартного лоточного продукта вышел срок годности. Пятница, как положено, вернулся к киоску и попросил произвести замену. И, как обычно, перед киоском разыгралась до боли знакомая сцена. Продавец отказался принимать палочки, ничем не аргументировав этот факт. Жора сказал ему, что тот не прав. Киоскер еще раз наотрез отказался заменить просроченный товар, аргументируя теперь это тем, что состоял в интимных отношениях с Жориной мамой. Младший компаньон, хотя и сам редко ладил со своей мамашей, но на данную реплику среагировал нервно. В свою очередь, он заметил нахалу, что сам состоял в интимных отношениях не только с мамой продавца, но и с его бабушкой, всеми женскими членами его семьи и даже с дедушкой. Жора разнервничался и откровенно признался, что имел эти же отношения с самим киоском, и даже с мамой мэра города, расплодившего, по его мнению, киосочников-жуликов. Пятница настолько самовозбудился от собственного монолога, что собирался перейти и к президенту страны, но вместо этого пообещал киоскеру, что устроит тому интимные отношения непосредственно с самими крабовыми палочками, причем сделает это в неестественной форме. Воодушевленный своей правотой и поддержкой пятидесяти собравшихся слушателей, Жора был убедителен. Его аргументы подействовали на продавца, и под бурные аплодисменты толпы товар был принят обратно, а все деньги без обмана возвращены владельцу. Одержав убедительную победу на фронте потребительского рынка, соратники отправились дальше. Проходя мимо площади Свободы, бывшей площади имени Дзержинского, компаньоны увидали несколько перетекающих одна в другую кучек возбужденных пенсионеров с решительными и озлобленными физиономиями. Они были разрежены небольшим количеством мужчин средних лет с вполне разумными выражениями лиц, по которым можно было судить, что это — идейные и технические руководители данного сборища. Над головами митингующих развевались красные флаги, портреты Ленина и Сталина, транспаранты с невинными требованиями свержения существующего правительства и личными оскорблениями в адрес президента страны. Площадь Свободы, по осторожным уверениям харьковчан, являлась второй по величине площадью в мире. Этот факт является лишним свидетельством врожденной скромности горожан, ибо так до сих пор точно и не установлено, какая площадь мира является крупнейшей. Именно это место, а точнее — пятачок справа от подножия величественного памятника Ленину, облюбовали харьковчане в последний десяток лет для того, чтобы каждый со всей откровенностью мог высказать то, что до этого он высказывал только в постели своей жене или соседям во время дележа освободившегося погреба. Это было то моего, где, подобно Нью-Йоркскому Хагар-скверу и Лондонскому Гайд-парку, любой желающий, увидав несколько зазевавшихся прохожих, мог попросить слова и нести все, что ему будет угодно. Вплоть до того, пока не останется последний слушатель. Хотя часто для некоторых не нужны были и слушатели. Упражняясь в риторике, здесь собирались крохотными горстками сторонники различных мнений и по очереди говорили самое противоположное об одном и том же. Остап давно уже знал, что одну и ту же мысль можно выразить двумя тысячами способов: тысячей со знаком «плюс» и тысячей со знаком «минус».

Иногда мини-митинги возникали экспромтом, но чаще они все же происходили не по причине определенного расположения звезд, а были приурочены к знаменательным датам. Люди любят иногда собираться вместе в большом количестве, чтобы острее ощутить свое одиночество. Увидев несколько молоткасто-серпастых красных флагов и выражения лиц митингующих и сопоставив с этим текущую дату, Остап вспомнил, что сегодня день рождения Владимира Ильича Ленина. Раньше этот день отмечался всей страной массовым субботником, потому что, согласно коммунистическим преданиям и легендам, в этот день Ильич имел привычку носить по двору Кремля непонятно откуда взявшиеся тяжеленные бревна и обломки армированного бетона.

В связи с наличием хорошего настроения и обширной ностальгической опухоли, присутствующей в душе, Остап предложил спутникам присоединиться к группе зевак, разместившихся в тени лип в непосредственной близости от того места, где бушевали страсти.

В это время на площади шла острая перепалка между умеренными коммунистами, призывающими к решению всех проблем чисто парламентскими методами, и радикалами, готовящимися вооруженным путем свергнуть правительство и наполнить тюрьмы демократами и предпринимателями. Упоенные наличием большого количества единомышленников и потерявшие ориентацию во времени и пространстве, ораторы поочередно взбирались на трибуну, которой служил стеклотарный ящик. Они выкрикивали в просторы одной из крупнейших площадей мира накипевшее и наболевшее.

То есть, что попало. Тем более, что у каждого этого было предостаточно Наслушавшись знакомых с детства лозунгов и маразматических призывов, Крымов хотел уже было уйти восвояси, как на ящик забралась дама средних лет и решительно потребовала тишины.

Товарищи! Дамы и господа! До каких пор мы будем терпеть это издевательство! До каких пор будут попираться наша мораль и достоинство женщины! До каких пор на книжных полках будет свободно продаваться эта порнографическая, скабрезная и низкопробная книжонка! Я имею в виду так называемый «труд» Алекса Комфорта «Радость секса». Я не против эротики, раз уж молодежь не может без этого Но мы должны решительно выступить против порнографии. Каждый взрослый мужчина знает о женщинах гораздо больше, чем доктор Комфорт. То же самое, и даже больше, я могу сказать и о женщинах. Но мы предпочитаем помалкивать и не тратить на печатание подобных книжонок сотни тонн бумаги и типографской краски. И тем более, снабжать их такими извращенческими карандашными рисунками, которые доктор Комфорт, видимо, лично рисовал долгими зимними вечерами. Я сама могла бы рассказать о половом поведении мужчин захватывающие истории, но я, в отличие от доктора Комфорта, понимаю, что аморально привлекать всеобщее внимание молодежи к вопросам секса, как будто нет в наше время других проблем. Например, проблема среднего образования.

При слове «проблемы» среди слушателей раздались дружные аплодисменты.

Мне искренне жаль наших девочек-школьниц, которые, одурманенные подобными опусами и модными журналами типа «Кул герл», бросают своих любимых кукол, перестают слушаться бабушек и начинают думать о мужчинах. Мне жаль тех молодых женщин, которые могут потратить несколько дней на выбор бюстгальтера и не могут уделить пяти минут на выбор партнера, и хотя бы полчаса — на выбор мужа. Мне жаль тех невест, которые, покупая молоко или консервы, всегда желают получить точные требования к качеству и срокам годности продукта, но не удосуживаются спросить совета даже у собственной матери о сроке годности мужчины. Сократить статистику разводов можно только сокращением статистики браков. На самом деле современная женщина практически не нуждается в мужчине, и мы должны доказать им это. Тем более, если эти мужчины относятся к так называемым «новым русским»; псевдодемократам и чиновникам местных администраций.

По рядам митингующих прокатился одобрительный гул. Несмотря на антимужскую направленность последнего лозунга, но учитывая политический акцент, он был поддержан подавляющим большинством мужчин, состоящим преимущественно из пенсионеров, которые по возрасту и скудности пропитания себя уже к мужчинам не причисляли.

Уважаемые женщины! Медицина достигла таких успехов, что потребность в мужчинах постепенно начинает отпадать. Любую разновидность и любой типоразмер вибратора сейчас можно заказать по почте. Что говорить, если даже завод маркшейдерских инструментов наладил серийный выпуск отечественных вибраторов на батарейках. Я не против мужчин вообще. Я против материального закабаления женщин и их сексуального околпачивания на основе таких книжонок, как «Радость секса». Я призываю всех объявить бойкот этому псевдотворению Алекса Комфорта, стоимость которого равна размеру минимальной зарплаты, установленной в нашей стране на таком нищенском издевательском уровне, что ее не хватает не только на эту книгу, но и на питание, необходимое для семьи из трех человек на неделю.

Уловив в речи социальный момент, пенсионеры дружно захлопали.

Женщины Украины! Объединяйтесь в ряды защитниц своих прав! Да здравствует Владимир Ильич Ленин — истинный ценитель женщин! Да здравствует Надежда Крупская и Инесса Арманд — верные спутницы Ильича! Долой порнографию! Женщинам — равные права! Женщина должна жить свободной или, по крайней мере, с собакой! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Исчерпав тему своего выступления и запас воздуха в легких, ораторша под небурные, но частые хлопки слушателей спустилась с помоста. Освободившееся место тут же заняла другая дама, несколько постарше. Вручив близстоящему и спящему на один глаз пенсионеру со свободными от лозунгов руками собачий поводок, на другом конце которого помещался рыжий пудель с высокомерным выражением морды, старушка вскарабкалась на ящик и сбивчиво затараторила, упершись почему-то взглядом прямо в Нильского, седая шевелюра которого, казалось, вмещала всю скорбь послеперестроечного периода. Глаза ее горели, как у женщины с разыгравшимся воображением, вызванным приходом мужа домой после трех часов ночи.

— Дорогие друзья! Я так согласна с предыдущей женщиной в жабо в том месте, где она коснулась собак. Только собака может стать истинной любовью человека, будь он даже мужчина. Ленин тоже любил собак и ходоков. Никогда нельзя быть настолько уверенной в мужчине, как в собаке. Собака может тоже убежать из дома, но никогда при этом она не изменяет своей хозяйке. Мужья увиваются вокруг чужих юбок и злобно лают на свою жену, а собака — как раз наоборот. Собака любит свою хозяйку, независимо от того, насколько она постарела и утратила свою красоту и свежесть. А мужчины? У них же развит нюх только в одну сторону. Если от молодого мужа еще есть какой-то прок, то старая собака и старый муж — это совершенно несопоставимые вещи. Если собака, стоя на четырех лапах, весело машет хвостом около женщины и лижет ей руку, то пьяный мужчина, стоя на четырех конечностях, может только скверно ругаться, требовать снять ему носки и даже может жену назвать собакой. А как по-разному относятся мужья и собаки к еде! Если ваш любимый песик сдохнет — по старости или его отравят соседи, — то вы можете купить себе тут же нового четвероногого друга, а из старого сделать чучело и поставить его в коридоре, если вы, конечно, живете не в коммунальной квартире. А что муж? К тому времени, когда он освободит женщину, она уже будет, как выжатый лимон. А в таком состоянии очень трудно приобрести себе нового мужа. Женщины, любите своих собак! Эта любовь может стать единственной.

Рыжий пудель, разлученный со своей хозяйкой, нетерпеливо тявкнул, вспугнув окончательно задремавшего ветерана. По этому же сигналу к трибуне придвинулся средних лет мужчина с красной повязкой и значком депутата бывшего Верховного Совета бывшего СССР. Он попросил выступающую завернуть ближе к теме или уступить место другим желающим. Сбитая с мысли старушка начала неловко спускаться с ящика и, уже находясь на твердой земле, поставила точку в своем выступлении, выкрикнув и сторону памятника Ленину:

Я не хочу утверждать, что все мужчины — животные, но до собак им далеко!

После этого она вырвала поводок из рук старого коммуниста с таким возмущенным видом, как будто тот бил ее собаку ногами на протяжении всего выступления, и гордо удалилась восвояси.

Освободившееся место немедленно было занято третьим оратором, которым оказалась довольно привлекательная дама лет тридцати, отличавшаяся от нормального человека только чрезмерно одержимым выражением лица. Возвысившись с помощью ящика над толпой, она простерла руку вверх и слегка влево, в сторону бывшего обкома партии.

Женщины Украины! Если вы не хотите, чтобы вас ждал позор, вы должны яростно бороться за свои права. Я решительно поддерживаю предыдущих выступающих женщин, особенно ту, которая говорила до собачницы. Еще Ленин писал, что женщина любит ушами, а мужчина — всем остальным. Среди этого остального не последнюю роль играют глаза и нос. Есть женщины добродетельные и злобные, холодные и темпераментные, вялые и подвижные, честные и юристы. Но все они одинаковы в одном — они требуют уважения, а иногда и любви. Бывают женщины пикнические, лептосомные, атлетические, космополитические и косметические, Именно косметика делает женщину неуязвимой против мужского хамства и деспотизма. Особенно хороши косметические средства фирмы «Мэри Кэй». Мы должны решительно требовать выплаты задержанных зарплат (аплодисменты), чтобы иметь возможность приобрести так необходимую нам косметику этой компании. Продукцию этой фирмы вы не встретите в магазинах, потому что ее реализация производится по уникальному методу, называемому «мультилевел», суть которого заключается в продаже из рук в руки без этой набившей оскомину рекламы и сети магазинов, что дает значительную скидку в цене. Продукция «Мэри Кэй» — это последнее слово и области косметики и парфюмерии. Каждый из вас может не только купить через нашу сеть кремы, лосьоны, духи и туалетную воду, но и, став участником самой сети, получить возможность иметь гарантированный, не зависящий от государства способ заработка. Сейчас я объясню вам суть уникального маркетингового плана, и вы убедитесь, что он гораздо более выгодный, чем у «Гербалайфа».

Когда докладчица достала из-под полы своего модного пиджака плакат с графиками и цифрами, публика, наконец, поняла, что ее дурят. Вместо горячительных антиправительственных призывов и леденящих душу разоблачений госчиновников народ опять пичкают скрытой рекламой и предлагают пособничать укоренению капитализма в стране! Негодующие крики и свистки вынудили поклонницу «Мэри Кэй» свернуть свой плакат и уступить место на подиуме. Пока менялась декорация ящика-трибуны, Остап успел выпустить в весенний воздух, накаленный политическим горением, глубокую звуковую мысль:

Если женщина начинает активно заниматься публичной деятельностью, она неминуемо становится публичной. Вот почему мне не нравятся женщины, занимающиеся политикой.

Следующий оратор, представившийся бывшим профессором психологии, долго и пространно говорил в сложных медицинских терминах о современных непростых социальных аспектах, которые вынуждают его выглядеть таким идиотом, каким он выглядел. Вконец зазевавшую, публику вывела из оцепенения пламенная речь одного из нынешних руководителей коммунистов города, пышноволосого и усатого сына бывшего секретаря обкома партии. Решительно захватив ящик, он двумя — тремя хлесткими лозунгами разбудил пенсионеров. Он напомнил, что при коммунистах если чего-то и не было, то бесплатно. Он напомнил, что при коммунистах все не делали то, что им вздумается, что сажали тех, кто не работал и пользовался наемным трудом. Он напомнил, что при коммунистах парламент голосовал единогласно, а частной собственности не имел никто, даже генеральный секретарь. Он без обиняков заявил, что, придя к власти, коммунисты немедленно выплатят всю до копейки задержанную зарплату, откажутся от иностранной финансовой помощи, проиндексируют обесцененные вклады в Сбербанке и выплатят их, а также немедленно объединятся обратно в Советский Союз. Все выглядело настолько реальными привлекательным, что над площадью понесся воинствующий рокот, затрепетали красные стяги, запрыгали вверх-вниз портреты Маркса, Ленина и Сталина, заиграли золотом большевистские лозунги на транспарантах, засветился огонь веры в глазах старых коммунистов. По призыву лидера митингующие начали передвигаться на двести метров вбок в сторону резиденции губернатора области, чтобы устроить пикетирование одинокому сержанту милиции, охраняющему парадную дверь подъезда Госпрома, где находилась обладминистрация.

Проводив глазами возбужденные кучки народа, двинувшиеся с самыми решительными намерениями в сторону логова губернатора, Остап с грустью заметил:

Глядя на то, как самые нелепые и примитивные идеи достигают самых быстрых результатов, я еще разубеждаюсь, что общественного мнения нет. Общественное мнение — это всего лишь чье-то частное мнение, принявшее путем неосторожного обращения форму эпидемии… Пойдемте, друзья.

Вскоре компаньоны ввалились в помещение сберкассы. Жора стал в очередь, Нильский углубился в чтение каких-то листков на стенах. Остап отошел в сторону и стал заполнять бланк, прикрывая его от окружающих. В зал кассы порхающей походкой влетела молодая девушка и двинулась прямо к окошку. На вид ей было около двадцати пяти. У нее были темные волосы и карие глаза, длинная шея и высокие ноги. Если говорить о фигуре, то она была, как говорится, «при формах». При наличии хорошей талии такие фигуры выглядят чертовски сексуальными, и это был как раз тот случай.

Ой, извините, можно без очереди, я очень спешу, — сказала она плешивому мужичонке в подтяжках младшего бухгалтера и протянула квитанцию кассирше.

Очередь была небольшая, но обида человека, честно отстоявшего ее, не зависит от длины.

Нельзя!.. — завопил мужичок и молниеносным движением перехватил руку девушки.

Но почему, я на одну минуту, — упорствовала девушка, пытаясь подкупить правдолюбца обворожительной улыбкой.

А ну-ка стань в очередь, охламонка! Ишь, какая умная! — и пенсионер стал оттаскивать девушку от кассы.

Остап, услышав шум, сразу напрягся. Его, как борзую, учуявшую дичь, охватило знакомое чувство волнения. И случилось это не потому, что он увидел красивую женщину. Он увидел именно ту женщину. Остап с решительностью ледокола двинулся к месту событий. Подойдя к кассе, он остановил бровью Жору, который уже набирал в легкие воздух, чтобы тоже открыть рот на нахалку, и легонько похлопал по округлой спине начинающего потеть мужичка.

Мне кажется, вам нужна помощь, — сказал Остап.

Да, да! — подхватил блюститель порядка, не выпуская девушку из своих петушиных объятий, и обернулся к Остапу за подмогой.

В таком случае, я могу помочь вам найти дверь, — сказал Остап, глядя на правдолюбца немигающими глазами.

В каком смысле? — не понял тот.

Дверь бывает в двух смыслах: войти и выйти. Поскольку вы уже вошли, то мы будем говорить о втором варианте.

Что, что? — забормотал мужичок, не понимая, в чем дело.

Остап отыскал глазами петлю на «нэповских» подтяжках забияки, вставил в нее палец, загнул его и потянул в сторону.

Жора, объясните этому крикуну, в чем заключается смысл двери.

Когда Жора, нежно обняв за плечи мужичка, повел его в сторону, Остап вплотную придвинулся к даме. Понизив голос до грудного тембра, творившего в свои времена чудеса с гостиничными администраторшами и билетными кассиршами, Остап промурлыкал:

Только слепой импотент без обоняния может вести себя подобным образом с такой дамой, как вы.

Причем тут обоняние? — удивилась девушка, наконец, взглянув на Остапа.

«Испахан» — это мой любимый запах. Мне кажется, что этот аромат может обаять даже палача. Кстати, вам не надо еще что-нибудь где-нибудь оплатить? Я мог бы помочь вам урезонить пару крикунов.

Кассирша, прочитав текст, вернула квитанцию девушке.

Поставьте в этом месте, где пошли копейки, запятую.

Девушка, отсчитывающая деньги, обратилась к Остапу:

Поставьте, пожалуйста, у меня руки заняты.

Не могу, — ответил Крымов. — Все должно быть написано одним почерком.

Остап, обладавший даром вовремя и к месту вспомнить шутку, почувствовал, что овладел слушательницей, и продолжил:

Я уже видел вас. Это вы выбегали из цветочного магазина, когда мы сюда входили. Кстати, вы что, приезжая?

Нет, с чего вы взяли?

Только приезжие могут не знать, что за «без очереди» в этом городе могут здорово накостылять. В студенческие годы я частенько проникал в популярные кафешки и кинотеатры без очереди. Это была хорошая школа жизни. С тех пор нахальство стало моей второй натурой. Если не позаботишься о себе сам, то другие по-настоящему позаботятся о тебе только в день похорон.

Девушка одарила Остапа лучезарной улыбкой и стала считать сдачу. По притихшей очереди начали бродить первые робкие волны нетерпения, предвещающие крики и грубые толчки в спину.

Ну что ж, счета оплачены, деньги обезличены, можно выходить, — сказал Остап. — Все равно эти страждущие отдать свои сбережения не дадут нам спокойно поговорить.

Остап вместе с дамой пошел к выходу, провожаемый ревнивыми взглядами брошенных компаньонов.

Через час Крымов уже сидел с новой знакомой в «Тати» и попивал кофе. Вика — а именно так звали девушку — ела мороженое и слушала неумолкающую легкую болтовню своего нового знакомого. Как обычно при знакомстве, кавалер много говорил о себе, видимо, сразу стараясь компенсировать недостаток информации на более поздних стадиях знакомства. Остап представился режиссером театра и кино. Он долго и интересно рассказывал о своей последней постановке в Ленкоме, сыпля именами знаменитых артистов и представителей московского бомонда. По рассказам Крымова, ни одно более или менее примечательное событие культурной жизни России не проходило без его участия. Количество стран, в которых успел побывать молодой режиссер, граничило со списком участников ООН.

О своей новой знакомой Крымов вскоре узнал, что она до недавнего времени работала служащей кредитного отдела одного из филиалов Проминвестбанка, но затем попала под сокращение. Начальник обещал при первой же возможности найти ей место. Сейчас временно устроилась секретарем в какую-то торговую фирму, которую через день проверяют то налоговая, то экономическая милиция, то ОБОП. Вика, имея много знакомых в системе Госбанка, ждала вакансии, считая, что частный бизнес у нас все время находится, как на вулкане, а ее больше прельщали стабильность и спокойствие.

Остап рассказывал о Венеции, Вене, Берлине, Нью-Йорке. Вспоминая свою поездку в Милан, Крымов рассказал о случайном знакомстве с Чичолиной. Оказывается, бедная, ненавидящая разврат и пошлость, женщина ушла в порнобизнес исключительно ради места в итальянском парламенте. Остап показывал фото Кобзона с трогательной надписью, рассказывал о скором выходе своего фильма, снятого совместно с индийской кинокомпанией. В фильме много пели, стреляли и любили. Но к сожалению, все на индийском языке. Рассказывая о своей поездке в Будапешт, Остап поведал о неравной схватке с тюменской мафией и галантных венгерских полицейских, которые не устраивают засад на дорогах, как наши, а наоборот, при проезде на"кирпич» готовы лично показать правильный объезд. Рассказывая о Рио-де-Жанейро, Крымов выразил сомнение в правильном выборе Остапом Бендером города своей мечты. «Этот город — не для жизни, праздник не может длиться бесконечно, иначе работа станет праздником. В отличие от Харькова там счет три — ноль в пользу мужчин. Нашему бледному и хилому брату там нечего делать. К тому же вместо белых штанов там все поголовно ходят в шортах».

Коснувшись Южной Америки, Остап предостерег Вику от возможности попасть в рабство, в Африке — от возможности быть укушенной малярийным комаром, в Кувейте — от возможности попасть в гарем.

Вика с интересом слушала истории Крымова и не знала, чему верить, а чему нет. В тонких анекдотах маэстро фигурировали умные женщины, богатые мужчины, пройдошливые евреи и типичные англичане, которые даже на необитаемом острове строили три хижины: дом, свой клуб и клуб, который они игнорировали.

Я знакома с вами всего два часа, а кажется, все знаю о вас, — говорила Вика, медленно попивая кофе.

Это потому, что вы мне нравитесь. В таких случаях меня посещает вдохновение, — ответил Остап.

Вы даже не спрашиваете, замужем ли я.

Это не имеет никакого значения. Я не ревнив.

Вике начинал нравиться этот напористый самоуверенный ухажер, и ей было интересно узнать побольше о нем. Она полностью терялась в догадках относительно его возраста, который легко мог располагаться в диапазоне от двадцати восьми до сорока лет.

Вы так разговорчивы, Остап, — говорила Вика. — Вы не боитесь растратить все свое красноречие уже при первой же встрече?

А я могу уже рассчитывать на вторую? — мгновенно среагировал Крымов.

В принципе, да. Только приходите один. Зачем за нами полчаса ходили ваши стражи?

Вы про Нильского и Пятницу? Разве они похожи на стражей? А вы наблюдательны, — удивился Остап. — Не обращайте на них внимания. Я таскаю своих соратников с собой, чтобы на их фоне увеличивались мои шансы у женщин.

В таком случае вы должны пользоваться бешеным успехом, — заключила Вика. — А как вы относитесь к браку?

Неожиданный вопрос… Брак — это самый дорогой способ получения бесплатных советов, — продолжал острить Крымов — И вообще, брак — это понятие расторжимое.

Так, с браком все понятно, — резюмировала Вика, укоризненно покачав головой, — а как у нас хотя бы с постоянством?

Постоянство в любви часто так же раздражает, как постоянство в меню и непостоянство в расписании электричек. Это просто жизненное наблюдение, а не утверждение.

Вика рассмеялась.

Когда надо охаять понятие любви, все мужчины становятся философами.

Еще бы не стать философом с моим-то опытом. Предательства женщин и друзей пробили мое сердце в десяти местах, а от души осталась лишь небольшая часть, в размерах необходимого минимума, чтобы попасть в рай.

А вы собираетесь в рай?

Конечно! Но не с пустыми руками, — ответил Остап. — Это только в аду ничего не нужно. В раю, где, по моим данным, масса комфорта и хорошее обслуживание, нужны немалые средства. Хотя бы на чаевые. Кстати, понятие денег для вас, я надеюсь, не чуждо?

Для любой девушки, которая не хочет зависеть от мужчины, это понятие не чуждо. Но что я могу? Сейчас мужчины не могут найти себе работы, — печально сказала Вика.

Если что-либо стоит делать, то стоит это делать за деньги, — заметил Крымов. — Не думаю, что у вас могут быть проблемы с работой.

Не прикидывайтесь, Остап, — разозлилась Вика. — Естественно, у меня масса предложений. Но вы ведь знаете, что за этим стоит. Почему все начальники — мужчины? А если и попадается какая-нибудь баба, то такую, как я, с порога поворачивают. Начальники липучи, начальницы ревнивы. Вид начальников среднего пола еще не вывели.

Остап, решив для себя что-то, наклонился к Вике.

Я могу предложить вам работу без всех этих недостатков. Как начальник, я отношусь к среднему полу.

Вы хотите предложить мне работу у себя? — спросила Вика.

У меня — это громко сказано. Пока что — пустое место. Я только собираюсь создать фирму, но поверьте это будет фирма с большой буквы.

Вашу фразу я могу понять так, что вы не сможете гарантировать мне сразу постоянной зарплаты?

Через неделю уже смогу

А почему вы остановились на мне? — насторожилась Вика. Видно, такой оборот был для нее неожиданным,

Вы обладаете всеми теми необходимыми качествами, которые нужны мне. Вы хороший экономист, и у вас есть связи в банках. Вы знаете полгорода. И, в конце концов, мне будет просто приятно работать с вами. Умная и красивая женщина мне просто необходима.

Вика недоверчиво посмотрела на Крымова,

Не знаю, можно ли вам доверять. Я такая трусиха. У меня такое впечатление, что для какой-то цели вы заходите издалека.

Любая близость начинается издалека, — сказал Крымов, — В данном случае я говорю о тесных производственных отношениях. Мне можно верить. Я умею проникать в будущее.

Каким образом? — поинтересовалась Вика,

Существует только один способ — через прошлое.

И что же вы видите в моем прошлом?

Остап посмотрел на Вику как бы издалека.

Я вижу, что над вами довлеет опыт общения с мужчиной в возрасте. У него жена и дети. Все, что происходит между вами, происходит украдкой. И лучшее, что он может сделать для вас, — это выдать удачно замуж. Помните, как у Вознесенского: «И никто не скажет, вынимая нож: что ж ты, гад, любимую замуж выдаешь…» Этот сценарий имеет место быть. А в отношении ваших опасений… Не надо подгонять под штампы каждого человека, который вызвал у вас интерес. Предположим, вы мне понравились. Ну и что? В нашем случае я не посягаю на вашу свободу. Иногда ведь женщины тоже работают. В частности, телефон позволяет работать женщине от звонка до звонка… А если серьезно, из умного солидного мужчины, извините за комплимент в свой адрес, и красивой женщины получаются хорошие производственные коллективы

Вика сидела молча, не глядя на Остапа. Знакомство, обещавшее нечто иное, приобретало неожиданный оборот.

Я подумаю, — наконец, сказала она и попросила заказать ей мороженого.

Домой Остап вернулся поздно вечером. В кармане его брюк лежал счет, принесенный официантом. Этот счет был не в его пользу. А вот главный результат сегодняшнего дня был маленьким шагом к победе.

Младшие компаньоны ждали его, играя в дурака. Счет был равный, и это было тенденциозным. Зайдя в комнату и поймав вопросительные взгляды соратников, Крымов обратился к Жоре:

Пятница, послезавтра купите билеты в кино на самое позднее время.

Два? — понимающе улыбаясь, спросил Жора.

Три: вам, Нильскому и Даниловне, — сказал Остап и плюхнулся на диван.

За восемь лет до этого…

Всевозможные большие и маленькие заведения, на вывесках которых неизменно присутствовали три икса, попадались через каждые десять метров. Это была знаменитая 42 Street Манхеттена. Почему-то свое познание Америки он начал именно отсюда.

Он должен был посмотреть своими глазами на то, чем нас дразнили десятки лет. Первый зал содержал огромный стол-корыто, на дне которого валялись сотни журналов на все сексуальные вкусы. Вокруг стола, бесплатно пролистывая периодику, подогревались мужчины всех возрастов и оттенков кожи. По стенам — стеллажи с прокатными кассетами по рубрикам. В тупике — несколько телефонных кабинок с телевизионным экраном.

«Видео. Это неинтересно», — подумал он.

В правом углу — узкая лестница, ведущая куда-то вниз. Над лестницей — зовущая стрелка и уже четыре икса. Собрав в кулак все мужество, он позволил стрелке опустить себя вниз. За несколькими ступенчатыми изгибами неожиданно оказался огромный зал, разделенный на перегородки, как лабиринт, или как улей — на соты. В мутном и дымном воздухе в совершенно различных направлениях не спеша ходили мужчины. В большинстве — цветные. Половина публики полностью уделана. Изредка, как будто бы с потолка, доносились обрывки женских голосов и отголоски смеха. Но женщин не видно, кроме нескольких пожилых негритянок, снующих с ведрами и мокрыми тряпками. Он смутно начал догадываться зачем.

«Какие здесь правила? Хреново не знать английский. Когда не знаешь, что надо делать, делай, как все. Положимся на аборигенов».

Уцепившись хвостом за белым рыжим толстяком, он шел по лабиринту перегородок, обтекаемый другими чего-то ищущими посетителями. Встречные глаза мужчин смотрели сквозь стекла тел друг друга.

«Это не только здесь. Это везде за границей. Американцы никогда не смотрят в глаза. Если в Нью-Йорке поймаешь чей-то взгляд, то можно подойти и спросить по-русски, и вам ответят на том же языке».

Толстяк неожиданно исчез в какой-то двери. Их, оказывается, было много. Помедлив, он дернул наугад первую попавшуюся. Она была заперта. За дверью была тишина, наполненная какой-то жизнью. Он попробовал вторую и тоже безрезультатно. Бог любит троицу, и он зашел в третью дверь. За ней оказалась клетушка метр на метр, обшарпанный стул и окошко тридцать на тридцать сантиметров, закрытое листом поцарапанного пластика. На стене фломастерный фаллос — чье-то преувеличенное самомнение.

Как только он зашел, в комнатку заглянуло лицо уборщицы. Она что-то спросила, но он не понял. Она посмотрела на пол и молча исчезла. Изнутри оказался замок, и он запер дверь. Возле окошка была прорезь для мелочи и надпись: «Брось четыре токена». Токен — это двадцать пять центов

«Ничего себе турникет! Что же там, за перегородкой? Надеюсь, не вход в метро»

Он отсчитал монеты и бросил в щель. С неприятным скрежетом заработал плохо смазанный механизм, и дощечка опустилась вниз. Крошечное стеклянное окошко над щелью загорелось цифрой «30», и затем секунды начали отсчитывать в обратную сторону, как часовой механизм бомбы. За пластиковым окошком оказалась довольно просторная комната, в дальнем углу которой валялась потертая шкура какого-то зверя. Посредине стояло кресло, и в нем сидела совершенно голая молодая негритянка. Увидев ошарашенную физиономию в окошке, она отложила кроссворд и подошла к клиенту. Она была стройной и высокой, с типичным для негритянок усиленным задом и осиной талией. Она показалась ему очень красивой, хотя это был дилетантский взгляд европейца на африканку. Позже он узнал, что дилетантский взгляд — самый безошибочный. Позже он стал понимать, что американские негритянки — это совершенно уникальный гибрид, сочетающий лучшие качества двух рас. У них даже не было характерного запаха чернокожего тела.

Она что-то быстро сказала. Он постарался перевести. Кажется, она предлагала следующий сервис: танец, потрогать и просто поговорить. О том, чтобы просто поговорить, с его английским не могло быть и речи. Следуя своей привычке узнавать обо всем до конца, он спросил, как в этом заведении насчет секса. Он услышал категорическое «нет» и был одарен дежурной улыбкой сожаления.

«Just show».

Оставались «потрогать» и «танец». Он колебался. Вдруг раздался звонок, и дощечка поползла вверх. На счетчике был ноль. «Бай!» — помахала она ему ручкой и обворожительно улыбнулась. Он вдруг засуетился и хотел схватить дощечку руками, но вовремя опомнился.

«Темнота! У меня же есть еще мелочь».

Он отсчитал еще один доллар, и монеты привели в действие спусковой механизм, Она уже ждала. Она наклонилась и, мило улыбаясь, вопросительно смотрела на него. Он почему-то медлил.

«Кажется, я стесняюсь ее». Это было не к месту. «Попляшем для начала, что ли»

Dance, please.

Three dollars, please, — мило улыбнувшись, сказала она и выпрямилась. Ее пупок находился на уровне его глаз. От нее пахло чем-то сладким и волнующим. Легкое возбуждение удалило названную сумму на расстояние полнейшей мизерности.

«Трояк — это нам и по плечу, и по карману»

Он отсчитал положенную таксу. Танец длился полторы минуты. Он никогда еще раньше не видел голых негритянок. Проклятый счетчик не давал расслабиться. Затем, как и в первый раз, раздался звонок, и пластиковая штора заскрежетала на место. «Бай!» — успело проскочить через щель в его каморку, прежде чем изображение исчезло. Он почувствовал, что следующие три доллара уже приговорены.

Когда окошко открылось вновь, она улыбнулась ему, как старому знакомому.

«Еще пяток троячек — и мы будем лучшими друзьями», — подумал он.

Он вспомнил, что при входе во второй зал видел туалет с умывальниками. Он заказал «потрогать». Она приняла деньги и спросила, как повернуться. Может быть, это было и примитивным, но в женщинах он больше всего любил заднюю нижнюю часть туловища. Он не стал изменять своим привычками на этот раз.

Your ass.

Видимо стараясь сделать клиенту процедуру «of touch» удобной, она наклонилась. Он оказался неподготовленным к такому сервису и потерял несколько драгоценных секунд. Ее тело оказалось настолько мягким и шелковистым, что напомнило ему плюшевую игрушку. На табло под противный звон выскочил ноль, и окошко поползло вверх.

«Бай!»

Когда следующие три доллара вернули ее к нему, она понимающе улыбнулась и повернулась к нему спиной. И тут ему в голову пришла идея. Он похлопал ее по бедру и позвал: «Ми-исс!» Она повернулась и с улыбкой наклонилась к нему. За оставшиеся шестьдесят секунд и дополнительно оплаченные три минуты он, как смог, объяснил, что собирается проехать на автомобиле через всю Америку с востока на запад. Он хочет поближе узнать Штаты. Ему нужен гид и спутник. Он может относительно хорошо заплатить. Поездка не займет больше десяти дней. Почему бы ей не взять отпуск за свой счет и не показать ему Америку? Секс не обязателен. Когда он закончил, электронный счетчик показал, что у него есть еще пятнадцать секунд. Девушка обворожительно улыбнулась, сказала:

Wait a minute, please, — и, как была нагишом, куда-то исчезла. Когда через минуту окошко опустилось, вместо попы шоколадной красавицы его встретили черные зрачки гориллы в окружении красных белков глаз. Такого здорового негра он еще не видел. Горилла взял его за воротничок и резким движением по плечи втянул через окошко внутрь комнаты со шкурой. В голову пришла мысль, что эта шкура принадлежала какому-нибудь незадачливому курду, может быть, тоже любителю путешествовать по Америке в приятной компании. Негр долго что-то говорил. Единственный американский матюк был лейтмотивом этого монолога. Из всего сказанного он понял только один жест, когда вышибала провел пальцем по горлу. Он вспомнил, что в заднем кармане брюк у него заныкан полтинник баксов для экстренной ситуации. Очень неудобно доставать купюру, когда твои плечи прижаты к деревянной перегородке, а голова занята переводом с нью-йоркского сленга. Когда зеленая бумажка хрустнула перед носом гориллы, тот отпустил его и щелкнул пальцами. Как из-под земли, появилась его шоколадка. Все отступные перешли к новому хозяину. Счетчик выбросил очередные тридцать секунд. Шоу продолжалось. Но настроение пропало. Как только он открыл дверь и вышел, в комнатушку ворвалась бабка с тряпкой.

«Нет. Для меня все это слишком натурально. Здесь все поставлено на поток. Эх, скорее бы в Россию, пока до нас это не докатилось».

Когда он вышел на улицу, его окликнули. Это была уборщица-негритянка. Она молча сунула ему в руку что-то и вернулась обратно. Это была записка. На бумаге был нацарапан бруклинский телефон и имя: Бриджит.

«Все-таки, Америка — это страна шансов. В этом клочке бумажки сразу два шанса. Первый — посмотреть Штаты глазами коренной американской негритянки, второй — быть зарезанным ее сутенером. Выбор тоже интересен: либо ничего, либо сразу два шанса одновременно».

Через три дня он арендовал автомобиль и укатил в сторону запада.

 

АРТИСТИЧЕСКИЙ БОМОНД

«Снятое молоко» высшего музыкального и артистического общества Харькова было очень типичным: сливки находились в столицах и превращались там в масло, остатки — потихоньку в постный кефир.

На первый взгляд, бомонд города был пестр и многолик. Тут были и уважаемые знатоки, и спившиеся таланты, бузотеры и отмороженные тихони, наколотый и никогда не трезвеющий молодняк. В Харькове недолюбливали попсу и уважали классиков. Весь бомонд был, как настоящий, но извечная болезнь всех городов, если это не Киев, Москва и Питер, — провинциальность — придавала всему этому какой-то кукольный оттенок: фальшивые голоса за ширмой, мелкота планов, отсутствие поклонников, суммы, не поражающие воображение.

Принадлежность к иному миру оформлялась здесь в виде кожи, косичек, перехваченных резинкой, сережек в ушах, перегаром смешанного букета и особого музыкального жаргона.

Среди мелкокалиберной публики, выделялся талантливый бузотер Мармышников, рокер и словесник, актер и скандалист. Его единственное и основное невезение заключалось в том, что он родился не в Париже, а намного восточнее. Зарывая свой комический талант в землю, он отхлебывал из горла прямо на сцене половинку водки и вместо закуски орал в микрофон то, что называлось металлом. Хотя больше это походило на асфальт. Публике это нравилось, но ее стабильно было немного.

Мэтр музыкального бомонда Харькова — Бобров, ведущий передачи «Бизоны рок-н-ролла», всячески старался сам походить на древнее ископаемое. Он всегда ходил пешком, презирая скорее деньги, чем личный автотранспорт как таковой. Борода его и усы в разных местах пестрили множеством оттенков — от седого до желтого у рта, по-видимому, от трубки, которую Мэтр никогда не вынимал изо рта. Точно такой же налет дымных смол содержался, видимо, на его легких, придавая голосу тот хрипловатый баритональный оттенок, который так любили радиослушатели и который знал весь Харьков. Одежду он выбирал так, что с первого беглого взгляда его можно было принять за бомжа. Присмотревшись — за хиппи, а вглядевшись еще внимательней — за Боброва. Его знали в столицах за энциклопедические знания современной музыки и привычку без приглашения болтаться на всех тусовках. Его знали все, ну, может быть, за исключением комсомолок двадцатых годов, ностальгирующих по «Нас утро встречает прохладой».

В городском шоу бизнесе был заметем своим натуралистическим юмором Костя Станиславский. Костя, естественным образом сочетая в себе черты Александра Ширвиндта и поручика Ржевского, был любим и узнаваем в городе. Никто не мог, как он, произносить с экрана пошлости и скабрезности с таким благородством и чувством собственного достоинства. Его юмор нравился горожанам, потому что натурализм всегда становится второй натурой скептиков. А население Харькова, в связи с большой образованностью и переносом столицы в Киев, уже лет пятьдесят в основном состояло из циников и скептиков. Станиславский сочинял неплохие стихи, что говорило о широкой творческой палитре его души. Но пошлое время требовало пошлятины, и жаждущие получали ее.

Все они принадлежали к группе молодых талантов, не востребованных в масштабах большого, но окраинного мегаполиса. Но все они любили свой город. Им было хорошо здесь — море популярности, океаны внимания, озера пива, реки женской ласки. В этом городе они могли спокойно тиражировать свои физиономии на бутылках с джин-тоником, и ни один пьянчужка не перепутал бы их с Довганем.

На подготовку второго этапа «Великого пути» ушло больше времени, чем рассчитывал Остап. Вика позвонила на следующий день и дала свое согласие попробовать себя на новой работе. Остап тут же дал ей задание — аккуратно поискать выходы на артистическую и музыкальную элиту города. Вика, ожидавшая, что, прежде всего, понадобятся ее экономические знания, была удивлена, но задание приняла к исполнению. Полагаясь на вкус своей новой компаньонки, Остап попросил ее заодно походить по местам, где торгуют дешевым устаревшим товаром, желательно импортного производства. То же самое задание, но без особых надежд на успех, Крымов дал и Жоре. Нильскому была выдана для изучения книга Росса Бенсона «Пол Маккартни. Личность и миф».

Вика все-таки оказала неоценимую услугу в организации первой встречи с бомондом. В разговорах со своими многочисленными подругами она, как бы невзначай, обмолвилась о том, что у нее есть в Харькове знакомый, спившийся интеллигент, который в свое время провел пять лет в Ливерпуле, обучаясь в тамошнем университете. Оказалось, что он учился на одном факультете с Джоном Ленноном. Они даже переписывались и дружили. Вика рассказывала, как ее подвыпивший знакомый показывал вещи, принадлежащие легендарной четверке, которые он коллекционировал, еще будучи в Англии, а затем при переписке. Эта информация не могла остаться незамеченной в таком провинциальном городе, как Харьков, где открытый канализационный люк уже являлся событием, достойным показа по местному телевидению и газетной шумихи.

Накануне назначенной Нильскому встречи Остап собрал вещи, принесенные Викой и Жорой, а затем, открыв дипломат, достал еще несколько разрозненных предметов: тюбик зубной пасты, фрагмент письма на английском языке, старые пластинки в конвертах и еще пару мелочей.

Эти вещи выдержат любую экспертизу. Возьмите для убедительности, — сказал Крымов, кладя свой хлам в общую кучу.

К этой коллекции Остап добавил несколько снимков, которые он забрал накануне из фотомастерской. Используя негативы, привезенные с собой, и старые карточки Нильского, Крымов получил симпатичный фотомонтаж.

Действуя строго по инструкции Крымова, Сан Саныч пришел на встречу с бомондом в стельку пьяным. Нильский, еще с первого класса школы славившийся отличной памятью, пересказывал музыкальным сливкам города содержание первых двух глав книги Росса Бенсона, причем в редких моментах проскальзывала и его скромная личность. Битые зубры рока недоверчиво переглядывались и подливали живому свидетелю пиво. В самый критический момент, когда Мармышников собирался уже взять Нильского за шиворот и выкинуть из пивнухи, Сан Саныч, как бы невзначай, достал старый бумажник и извлек из него потрепанную фотографию, где в обнимку с юным Полом стоял, посверкивая еще девственными очками, сам Нильский. Сан Саныч так боялся подвыпивших рокеров, что вдохновение перло из него так же обильно, как непонятные предметы из рога изобилия, изображенного на гербе Харькова. Он неоднократно подносил фото к носу, как бы вглядываясь сквозь мелькнувшие кометой годы в те далекие времена, ронял скупую пересоленную слезу и просил еще пива. Нильский, хорошо знавший английский, перешел на родной язык Шекспира и рассказал в оригинале пару шотландских анекдотов. Публика потеплела, в основном из-за того, что не увидела подвоха в столь грандиозном вранье. Нильскому дали виски, при этом Сан Саныч неожиданно вспомнил, что именно такой «Блэк лэйбл» они пивали с Полом. Когда Нильский не мог уже ни стоять, ни говорить, заехал Жора и увез его на трамвае домой.

Бомонд живо обсуждал рассказ чудака и решил организовать встречу в расширенном составе. Мнения разделились. Молодые и неопытные предполагали, что такое вполне может быть. Старые зубры критически улыбались, называя трогательные воспоминания Нильского бредом сивого мерина и фуфлом.

Явившись через день в ту же пивную, Нильский вздрогнул — зал был битком набит кожаными жилетками, черными очками и немытыми хвостиками. Было также много со вкусом раздетых женщин. Холодок страха легким инеем подернул члены президента. Все слушали традиционную часовую речь Кости Станиславского, темой которой на сей раз был «поцелуй». Нильский включился в нее с середины. Лектор был, как всегда в это время, пьян, что не мешало ему быть точным и логичным.

Таким образом, я бы сказал, что в каждом случае поцелуй выполняется устно, — говорил Костя, расхаживая по сцене с указкой в одной руке и начатым стаканом водки в другой. Стакан был помещен в мельхиоровый подстаканник с советской символикой шестидесятых годов. На заднике висел плакат, изображающий разрез человеческого рта вместе с носом, напоминающим шнобель Мармышникова.

Казалось бы, поцелуй — это невинная шалость, легкий переход к глубоким отношениям. Но это не так. Категорически нельзя забывать, что это, прежде всего, сосущее движение, вовлекающее в себя все, что находится в ротовой полости противоположной стороны, в том числе случайные предметы и бактерии. Профессор Зильберман на основе наблюдения за сорока тысячами подопытных установил, что во время поцелуя из уст в уста переходят около четырех тысяч микробов. Но это не так опасно, как кажется, ибо такое же количество своих микробов вы передаете обратно. Это в среднем. Но если, скажем, вы будете целовать Мармышникова, то эта цифра может возрасти в семь раз. Но и это не так страшно, поскольку для того, чтобы все микробы, находящиеся в его рту, в результате такого неравного обмена перешли к вам, нужно произвести не меньше двадцати засосных поцелуев третьей степени тяжести, что в случае с Мармышниковым медицински невозможно. Поэтому несколько рекомендаций. Не пользуйтесь долгами поцелуями, поскольку количество бактерий прямо пропорционально длительности поцелуя. Перед поцелуем порекомендуйте своему партнеру избавиться от лишней слюны — основной среды активности микробов. После поцелуя тщательно прополощите рот, а если возможно, почистите зубы. Очень хорошо, например, действует спирт.

Станиславский громко отхлебнул из стакана и, не закусывая, продолжил:

Несмотря на самое разнообразное применение поцелуя, начиная от плотского и кончая поцелуем национального флага, самое распространенное применение он получил, как ни странно, в сексе. Именно этим фактом, а также невежеством населения, обуславливаются тот энтузиазм и веселье нашего народа, когда в застойные годы мы смотрели по телевидению встречи наших партийных лидеров, изобиловавшие поцелуями различной длительности. Если же коснуться секса, то ученые установили интересную закономерность: по времени применения девяносто пять процентов так называемых «осознанных» поцелуев приходится на период до акта и всего пять — после. Да, но эта статистика касается только удачного секса.

А неудачного? — спросила с места девушка с зелеными волосами, которая все время вела конспект.

В этом случае, — охотно пояснил лектор, — тридцать процентов — до, и семьдесят — вместо.

Идем дальше. Первый поцелуй бывает в жизни один раз. Все дальнейшие поцелуи происходят вначале по нарастающей до свадьбы, а затем, после свадьбы, — по убывающей. У каждого человека среднее количество поцелуев все время колеблется и имеет синусоидообразный характер, в зависимости от того, сколько раз он вступал в брак. Стоимость же поцелуя, наоборот, — во временном аспекте имеет тенденцию к неуклонному возрастанию, потому что в юности поцелуй достается практически на шару, а в старости многим мужчинам приходится платить за него большие деньги.

Теперь о классификации поцелуев. Они делятся на четыре класса, семь групп, двадцать три вида и семьдесят подвидов.

Станиславский отхлебнул из стакана и развернул перед слушателями диаграмму с классификацией и статистикой. Сан Саныч почувствовал, что в трезвом виде он практически не может дышать в напрочь прокуренном помещении. Пробравшись к выходу, он вышел на улицу и присоединился к трем патлатым музыкантам, сачковавшим лекцию за парой бутылочек пива. Нильский вдохнул так необходимого ему свежего воздуха и за счет ребят заполнил свой желудок первой на сегодня порцией алкоголя.

Крымов дал четкие инструкции — сразу же занять у Боброва двадцать баксов и не повторяться в рассказах. Через полчаса раздались аплодисменты, стук граненых стаканов и пивных кружек. Лекция закончилась. Алкоголь и безобидность своих действий помогли Нильскому побороть первоначальный животный страх, и он, присоединившись к основной массе бомонда, рассказал пару забавных историй из жизни Марка Твена, перенеся их в Ливерпуль. Затем Нильский читал всем «крымики» Остапа и рассказывал анекдоты

К концу вечера пьяный вусмерть Нильский перешел на «ты» со всеми, кроме Мэтра. Он состязался с Мармышниковым, кто больше знает слов, обозначающих акт любви. Затем победил Костю в состязании на самый пошлый анекдот и заспорил с Бобровым об особенностях музыкального почерка Лестера Янга. И ни разу он не заговорил о своей коллекции. Первым не выдержал Мармышников.

Слушай, старик, ты знаешь, что в этом мире веселого до смешного мало, — отрыгнув несвежее пиво, сказал король рока. — Я не могу точно вспомнить, зачем я это сказал, но чего ты молчишь про свою коллекцию? По городу, как перекормленные мухи, ползут слухи. Они уже расползаются за пределы нашего контроля.

Да какая там коллекция, — отмахнулся Нильский, делая недовольное лицо, — две-три вещи. Это просто воши.

Покажи, не жлобись, старина. Мы же не дебилы, — сказал Костя. — Я вставлю тебя в свою телепередачу «Счастливый случай». Покажи коллекцию. Известность приходит и уходит, а неизвестность остается.

Нильский сделал вид, что эта тема ему неприятна. После долгих приставаний со стороны Станиславского Нильский рассказал, как привел к себе домой год назад своих новых знакомых из Питера, молодых музыкантов. А наутро обнаружил пропажу всей переписки, от которой остался только фрагмент одного письма. С тех пор Нильский дал себе слово никому не показывать коллекцию.

Грустная история только распалила всеобщий интерес. Бомонд постановил: треп это или быль, чувака пора выводить на чистую воду.

Попойки усилились и продолжались уже три дня. За это время лед недоверия окончательно потрескался и был унесен паводком крепнущей дружбы. Длинноволосая братия слушала все новые и новые истории о великих музыкантах. За это время Нильский назанимал уже около сотни. Но как ни напаивали его музыканты, на коллекцию он не кололся. Ажиотаж возрастал.

Заканчивалась первая неделя приобщения Сан Саныча к музыкальному бомонду. Деньги подходили к концу, и угроза мучительной голодной смерти нависла над компаньонами. Жора уже подумывал побить Нильского за его нерешительность. Крымов дал команду переходить к активным действиям. Собравшись с духом, президент опять поехал в пивную.

Когда прошло два часа обычного пива, галдежа и подколов, изрядно набравшийся Мармышников встрепенулся и, с трудом удерживая равновесие, протолкался к сцене, где очередной бедолага выдавливал из гитары несколько повторяющихся зубодробительных звуков. Толстяк взобрался на подиум и вырвал микрофон. Это был очередной его приступ музыкально-политической риторики. Мармышникова сильно качало, но он хотел сказать речь.

Эй! Железо! Хватит трусить и сыпать ржавчиной! Надо брать город в свои руки! Он задыхается без металлической революции. Народ жаждет живительного глотка тяжелого рока. Мы поднимем и поведем за собой молодежь, включая чайников и недоносков. Мы оденем всех в кожу. Мы покроем каждый сантиметр свободного творческого тела татуировками. Кто не снами, тот под нами! В каждую ноздрю — по кольцу! В каждое ухо — по плееру! В каждую задницу — по турбодвигателю! Каждому импотенту — по эректору! Каждой чувихе — по вибратору! Хватит кормить нас жидкой кашицей брынчалова и нудилова. Громче звук! Крепче стул! Мы пройдемся черным ледоколом по асфальту улиц этого города. Концы — в воду! Хижины — правительству, дворцы — металлистам, пиво — народам! Долой ноты! Отменить понедельники! Судьбу на мыло!

В свете софитов потное лицо Мармышникова переливалось разноцветными елочными огнями.

Объединимся против песенников и частушечников! Высушим музыкальную плесень! Губина по губам! «Блестящих» — в гуталин! «Иванушек» — на куклы! Хватит нас «пучить»! Николаева — в Николаев! Хватит с нас этих песен спустя в рукава и скрипя сердцем! Укупника — к пуделям! Серова — на серу для лечения алкоголиков! Баянистов и балалаечников — в Зимбабве! За нами пойдут все, кто еще не разучился слышать, видеть и нюхать. Нам не надо кефира. Да здравствует чифирь! Яйца — всмятку! Бей пожарников!

Что творится с экологией! Вчера я сдал свою мочу на анализ. Недопустимое превышение нормы нуклидов, пестицидов и этилового спирта. Мы — дети подвалов, рабы Минздрава, заложники Минкульта — грудью защитим наше законное право повышать уровень свинца и других тяжелых металлов в наших анализах! Сохраним отечественный генофонд, скажем решительное «нет» вывозу за рубеж нашей замороженной спермы! Мы должны положить конец! Я не оговорился, именно конец… этому!

Мармышников решительно рубанул рукой, зашатался и, потеряв равновесие, рухнул со сцены. Десяток заботливых рук под крики, свистки и аплодисменты подняли его с пола и опять водрузили на стертые доски подиума. С полминуты оратор обводил задымленный зал выпученными глазами, затем встрепенулся, видимо, схватив за хвост промелькнувшую мысль, и заорал изо всех сил:

Возродим славу отечественного секса! Публичные дома — в каждый микрорайон города! Скидку рокерам, алкоголикам и наркоманам! СПИДу — нет! Гонорее — да, это наша классовая болезнь! Прекратить насильственную эпиляцию наших женщин! Сократить пенсионный возраст для музыкантов! Каждой бабе — по мужику! Каждому мужику — по бутылке! Каждой бутылке — по стакану! Каждому стакану — по закуске! Ударим украинской ляжкой по импортному окорочку!

Перекуем орала на мечи! В каждую бочку с официальным медом — по ложке андеграундного дегтя! Только настоящая музыка воняет истинными запахами. Утопим в водке либералов! Металлистам — место в парламенте! Героин — наш враг! Иглы — в задницы санэпидемстанций! Кокаин — дерьмо! Ломки — хуже тасок! Травка — наш шмаль! Плану — да, Госплану — нет!

Ноги оратора были широко расставлены, как у моряка во время качки. Он крепко двумя руками держался за микрофон, как за якорь. Одну руку с растопыренными пальцами он, как трибун и певец, простер вперед. С каждой фразой голос его нарастал, как милосердие в речи пастыря.

Сегодня мы вместе. Сегодня мы едины, как никогда. С нами группы «Дно прорвало», «Электрические глисты», «Пот, слезы и перхоть». Из Питера нас поддерживают «Глаз в стакане холодной воды» и «Оральный кодекс». В Киеве за нами идут «Безопасный кекс» и «Кошкин дом». С нами «Общество противников геморроя», нас поддерживает «Общество глухих». Со всех концов страны в нашу поддержку стучат барабаны, наливаются металлом электрозвуки и надрываются усилители. Возродим славу отечественной мотоциклетной промышленности! Титомиру — мир! «Кармену» — здоровенных ворон! Мадонне — непорочное зачатие! «Металлике» — украинское гражданство! В прошлом осталось тотальное давление госаппарата на кибернетику, джаз и рок. Согнем силовые структуры в рог изобилия! «Кобре» и «Беркуту» — место в зоопарке! Свободу выбора инструмента и силы звука! Пролетевшие всех стран, соединяйтесь! Долой фарфоровые зубы, железо в рот каждому! Выкинуть из школьной программы домоводство, Тургенева и квадратный трехчлен! Амнистию всем заключенным! Упразднить эрогенные зоны! Принять в парламенте закон о запрете преступности! Широкую автономию сексуальным меньшинствам! Сало — в рестораны мира! Каждому гражданину — по продовольственной корзине! Хватит развращать народ голой правдой! Да здравствует…

Тут Мармышников опять неудачно взмахнул рукой, отцепился от микрофона и, высоко взмахнув ногами, рухнул головой вниз. Сочтя этот пируэт за эффектную концовку речи, музыканты выразили восторг всеми мыслимыми и немыслимыми звуками и стали наливать. Нильский подоспел первый и помог оратору подняться.

Слушай, приятель, а насчет коллекции ты врешь, — погладив Сан Саныча по щеке, категорично заявил пришедший в себя Мармышников. — Ты мне мозги не пудри, уже не тот завод. С такими вещами не шутят. Это тебе не сало, а рок. Врешь ты все!

Усмири гордыню, Сан Саныч, — вещал низким голосом Станиславский, помахивая, как кадилом, трубкой Боброва. — Если высоко взлететь, то могут не заметить. Ты, как фиалка рядом с дерьмом, работаешь на дешевом контрасте. Или ты нас не уважаешь, или просто врешь.

Кто рвет? Я рву… то есть вру? — взвизгнул Нильский, поддерживаемый Мармышниковым. — Слышишь, Петя, он сказал, что я вру.

Я не Петя, но я с ним согласен, — сказал металлист, подмигивая братве нетрезвым глазом.

Что ты понимаешь в искусстве? — крикнул Нильский и махнул в сторону Мармышникова сушеной воблой, задев при этом Костю.

Его надо оштрафовать за издевательство над животными! — закричал диким голосом Станиславский. — Он ударил меня живой рыбой!

Только не надо ля-ля. Она соленая, — сказал Нильский, уставившись на рыбу. Та моргнула ему глазом. Сан Саныч понял, что больше ему пить нельзя.

Ах, так! Дайте мне деньги на такси и ждите, — шатаясь на нетвердых ногах, провозгласил обидевшийся Сан Саныч.

Через час Нильский вынимал из потрепанного картонного ящика дорогие реликвии. Здесь был клочок пожелтевшего письма без конверта, написанного левой рукой Пола, и старые носки Жоры, казалось, еще хранившие запах Ринго Стара; три струны с гитары Леннона и несколько подписанных фотографий; две футболки с автографами и шотландский рожок; две пары темных очков совершенно устаревшего покроя и пожелтевшая зубная щетка; чехол для гитары, клетчатый плед и макет электрогитары; расческа и пара зажигалок; дилетантские рисунки и зубная паста со сроком годности до 1962 года. Все вещи принадлежали великим ливерпульцам. А на раскладном ноже было выгравировано: 1960 г.

Вещи были оставлены под слово Боброва для того, чтобы в течение трех дней все могли прийти, посмотреть, потрогать и понюхать.

Сам Мэтр, потешавшийся над молодой публикой, взял пару вещей на экспертизу. Каково же было его удивление, когда анализ бумаги, тряпья и зубной пасты показал их принадлежность к началу шестидесятых. Хотя это ни о чем еще не говорило, но с этого дня в сознании музыкантов произошел перелом.

Сигналом к началу распродажи послужил поступок юного музбомондовца с длинным не запоминающимся именем. Вследствие какой-то сложной системы взаиморасчетов, Мармышников перевел долг Нильского на юного музыканта. Когда последний вошел в очередной виток финансовых трудностей и предъявил Нильскому счет, тот, сославшись на полное отсутствие денег, предложил продать одну из вещей коллекции. Молодой музыкант принял под расчет трусы Леннона, исполненные в виде английского флага. На следующий день остальные кредиторы навалились на Сан Саныча. Нильский категорически заявил, что не будет продавать вещи задаром, и поднял цены. Прощаясь с каждой реликвией, Нильский рыдал, как над могилой бабушки. Его плач был безупречен. Кредиторам пришлось доплатить, но они были рады, что хоть как-то вернули часть своих денег. Когда счастливыми обладателями реликвий стали с пяток бомондовцев, то остальных охватило чувство утраченной возможности. На Нильского посыпались заманчивые предложения, но он неожиданно стал непреклонен и прекратил распродажу. Ажиотаж подскочил еще больше. Вещей было мало, и ставки росли на глазах. И тогда Остап дал добро на резкую распродажу. Расценки были сложены, и товар выставлен. Нильский, несмотря на то, что никак не мог выйти из глубокого запоя, крепко держал цену.

Вся коллекция была разметена в течение одного дня. Мармышникову, не успевшему вовремя занять денег, не досталось уже ничего, но Нильский, как своему любимцу, подарил ему заныканные очки Ринго Стара.

В этот вечер…

Когда бармен подошел к Жоре и, извинившись, ласково сообщил, что заведение не может закрыться только из-за него одного, на часах уже было три часа ночи. Расплатившись по счету и отвалив царские чаевые, Жора двинулся в сторону выхода, сомневаясь, сможет ли найти его без посторонней помощи. Вежливый официант, посчитав чаевые, любезно подхватил его под руку и помог добраться до двери. На улице лил дождь, лужи отсвечивали мертвым и мокрым светом редких фонарей.

Что это за мерзкий запах? — спросил он.

Это свежий воздух, — вежливо ответил швейцар.

Сырость, стоящая в воздухе плотной стеной, пахла землей и машинным маслом.

«Ох, и набрался же я», — подумал Жора, чувствуя, что раскачивается в створе двери, как маятник в колоколе. Легкая тошнота подступила к горлу и вышла вместе с омерзительной отрыжкой. «Надо поймать такси», — подумал он и навел резкость на темноту, нещадно поливаемую холодным, чуть серебрящимся в свете вывески дождем. Прямо перед ним в пяти шагах стоял автомобиль, едва различимый за плотной стеной низвергающейся воды. Подняв воротник, он вихляющими скачками, которые в трезвом виде назывались бы бегом, по-женски раскидывая ноги, преодолел расстояние до машины и даже умудрился не упасть на повороте, огибая ее, чтобы добраться до пассажирской двери. Плюхнувшись на сидение, он почувствовал очередной позыв тошноты и, закрыв глаза, сквозь стиснутые зубы процедил:

На Москалевку, шеф. Двойной тариф.

Откинув голову на подголовник сидения, он минуту пытался выбраться из тягучих волн головокружения. Тошнота начала отпускать, машина не двигалась.

Чего не едем, начальник? — спросил Жора, собираясь открыть глаза.

Машина без единого рывка, как железнодорожный пассажирский состав, бесшумно тронулась с места. Сделав неловкое движение локтем, он задел кнопку двери, и та с мягким щелчком заперла замки. Осторожно, чтобы движущаяся картинка за окном не вызвала очередной волны дурноты, он открыл правый глаз. Мимо него со скоростью пешехода проплывал желтый фонарь закрытого киоска.

Чего ползем, шеф? Газуй, а то мы так и до утра не доберемся, — промычал он, чувствуя, как заплетается язык в этой чересчур длинной и слишком логичной для его состояния фразы.

Ответа не последовало. Смутное чувство чего-то необычного, происшедшего минуту назад, заползло в его идущую кругом голову. Легкий холодок пробежал по спине. Жора понял, что было необычным. Машина тронулась, но мотор не был заведен. Автомобиль и сейчас ехал бесшумно и плавно, как лодка по воде, только слегка поскрипывали пружины и в багажнике отчетливо позвякивало какое-то железо. Лобовое стекло заливало дождем, но дворники были недвижимы, как трехдневные мертвецы. Не открывая глаз, он спросил:

Как звать-то тебя, братишка?

Ответа не последовало. Машину лениво и плавно тряхнуло на ухабе. Мотор не работал. Автомобиль двигался вперед с неизменной скоростью.

Осторожно, боясь увидеть самое худшее, Жора медленно начал открывать левый глаз. Даже не раскрыв его полностью, он уже понял, что худшее он все-таки увидит. Рядом с ним никого не было. Руль автомобиля без помощи человеческих рук слегка вибрировал из стороны в сторону. Боясь пошевелиться, он закрыл глаз и почувствовал, что совершенно трезв. Плавно, стараясь не делать шуршащих звуков, он потянулся к ручке двери. Он слышал, как скрипят его суставы. Дверь не открывалась. Паника сковала его отрезвевшие члены.

Открыв правый глаз, он увидел сквозь искаженное каплями боковое окно наплывающий одинокий фонарь, отсвечивающий мертвенно-синим светом, и вывеску под фонарем: «Харьковское городское кладбище No 8». Поравнявшись с вывеской, машина остановилась.

Холодный пот мгновенно заструился к низу спины, шея онемела и перестала слушаться, верхнее веко левого глаза накрепко приклеилось к нижнему. Жора попытался еще раз открыть дверь. И опять безуспешно. Машина вновь тронулась с места. Не увеличивая скорости, запертый автомобиль, зловеще позвякивая чем-то металлическим, — и теперь он был уверен, что и острым, — в гробовой тишине ехал в неизвестном направлении. Мысли покинули его, оставив один на один с этим катящимся гробом.

Впереди что-то смутно засветилось. Что-то знакомое, но размытое и скрытое темнотой. С приближением машины нечто знакомое начало принимать все более четкие очертания и вскоре оказалось машиной ГАИ. Стараясь не делать резких движений, он начал крутить ручку стеклоподъемника. Мокрое запотевшее стекло послушалось и начало медленно опускаться. Автомобиль поравнялся с милицейским «жигуленком» и остановился. Дверь гаишной машины открылась и из нее вышел офицер в плаще с капюшоном. Медленно приблизившись к автомобилю, он наклонился и заглянул в открытое окно. Их глаза встретились. И только тут Жора понял, что не может расцепить зубы. Он хотел крикнуть: «Помогите!», но мышцы лица и легких не слушались. Милиционер молча смотрел на него. Не в силах открыть рот, Жора замычал и завращал правым глазом, стараясь обратить этим движением внимание офицера на пустующее сидение водителя. Гаишник продолжал молча смотреть на него, только мохнатые брови слегка нахмурились. После тщетных попыток хоть слегка открыть сведенные судорогой челюсти, Жора замычал еще более интенсивно и заговорщицки заморгал единственным слушающимся его глазом. Гаишник, не шевелясь, продолжал смотреть на него. И тут жуткая мысль пронзила Жору до мозга костей: «Это не милиционер!»

Лицо в окне, скрытое капюшоном, смотрело молча, глаза не мигали. Толстый бушлат полностью скрывал одежду молчуна, лицо отливало синеватым оттенком, глаза, неподвижные, как у зомби, имели землистый цвет.

Если бы незнакомец задержал свой взгляд еще на две секунды, сердце Жоры выскочило бы из груди и упало бы в лужу у ног гаишника. Но тот поднял голову и, глядя куда-то в темноту позади машины, спросил:

Ну что, сдох?

«Это — конец», — ужасная мысль ворвалась в онемевшее сознание, как приговор.

Бешено колотящееся сердце на секунду замерло, ив гнетущей тишине раздались приближающиеся шаги. Затем прерываемый одышкой голос прохрипел над самым ухом:

Да вот, мотор заглох, товарищ сержант, а аккумулятор мертвый. Чертово корыто! От самого кабака толкаю. Уже из сил выбился окончательно. Можно, я от вашей машины прикурю?

Прикурить-то прикури, — разрешил инспектор и, кивнув в сторону машины, добавил: — Только зачем ненормальных по ночам в машине возить? Вон, сидит на переднем сидении, дергается. Вези его отсюда от греха подальше.

 

НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ

В то время, когда Нильский беспробудно пьянствовал с городским артистическим бомондом и выжидал, пока созреет публика, Остап не терял времени даром. За триста гривен он приобрел «нулевую» фирму — общество с ограниченной ответственностью «Радость», после чего укатил в Москву. Вернулся он через два дня, привезя с собой ворох каких-то плакатов и видеопленку с рекламным роликом. Крымов сообщил сподвижникам, что заключил в Москве контракт на организацию в Харькове концерта московской группы «Браво». Условия этого документа носили просто-таки кабальные условия для устроителей. Тем не менее красочные плакаты с анонсом выступления музыкантов были развешены по всему городу. По местному телевидению пять раз в день прокручивался призывный ролик с популярной группой. Остапу удалось избежать всех рекламных расходов, поскольку и пленкой, и плакатами его снабдил импресарио группы «Браво», а с телевидением Крымов рассчитался билетами на будущий концерт, который должен был состояться в киноконцертном зале «Украина» в конце мая.

Как только Нильский узнал о предстоящих гастролях, он затрусился, как виброустановка для выравнивания бетона. Не отличавшийся особенным мужеством и в более спокойные времена, Сан Саныч после того, как обрел должность президента «Радости», и вовсе потерял покой и сон. Когда Крымов вручил ему контракт, Нильский принял его с таким же чувством, как старый израильтянин принимает случайно найденную в Иерусалиме бесхозную сумку, в которой с равным успехом могут лежать как чьи-то ценности, так и килограмм тротила.

Нет, только не это! — простонал Нильский. — Я готов выдать все мои вещи, включая трусы и зубочистку, за личные вещи Фредди Меркюри, но только не это. Эти гастроли пахнут тюрьмой так же отчетливо, как Жора — чесноком, когда возвращается от своей буфетчицы с Барабашки. Я не могу на это пойти! Я умею читать газеты. И знаю, чем кончится этот «необыкновенный концерт». Известно, какие у звезд гонорары. Дай Бог окупить свои расходы Я догадываюсь — вы продадите часть билетов и тю-тю. В бега. А я куда? Вы не первый, маэстро, кто…

Посмотрите, кто подписал контракт, — невозмутимо прервал его Крымов, засовывая целиком в рот спелый банан.

Нильский вгляделся и обнаружил, что ниже слова «Директор» стояли имя и подпись самого Крымова.

Ну, тогда вы — самоубийца, — убежденно заключил Нильский. — Это ваше личное дело. Только прошу, не втягивайте меня в эту безнадежную аферу. Я все-таки президент фирмы. Меня первого поволокут за шкирку на Совнаркомовскую.

Остап с бесстрастным видом дожевал банан и неожиданно взревел львиным рыком:

Что?! Бунт на корабле? Вопиющая неблагодарность! Прекратить разговорчики! — И, обведя всех присутствующих соратников испепеляющим взглядом, добавил: — Кто еще хочет высказаться? Я вижу здесь еще двух официальных представителей ООО «Радость»: завхоза и завженотделом. Может, кто-то хочет поддержать своего любимого президента?

По лицам Вики и Пятницы было видно, что сердцем они поддерживают Нильского, а другими местами — не очень.

Совершенно неожиданно Остап в одно мгновение вернулся к тому безмятежному состоянию, которое имел, когда жевал банан.

Ладно, хватит пустых прений, Вика, завтра же вывесь на кассах объявление о том, что все билеты на «Браво» проданы.

У Жоры глаза полезли на лоб, а Нильский, который стоял с открытым ртом, как рыба, схватившая насморк, прошептал:

Так ведь мы же не продали еще ни одного билета!

Тем более, — безапелляционно отрезал Остап и закончил заседание.

Утром следующего дня Крымов поехал по объявлениям о продаже кафе и ресторанов, подобранным для него Нильским из местной прессы. Со второй попытки Остап попал именно на то заведение, которое отвечало поставленным требованиям. А требования эти были таковы: первое — кафе должно быть убыточным по причине низкой посещаемости; второе — хозяин доложен любить его, как родное, но несчастное дитя; и третье — владелец должен быть честным (или с претензией на честность) малым. Таковым и оказалось довольно большое, но преимущественно пустующее кафе «Жасмин», расположенное в самом неудобном месте проспекта Гагарина. Хозяином его был похожий на моржа сорокалетний мужик со зрелым лицом и незрелыми водянистыми глазами на нем — Сима Симкин по кличке Сиси.

Со слезами на глазах Сиси рассказал Остапу, что вынужден продать свое детище, которому отдал лучшие полгода своей жизни, по причине всеобщего кризиса этого жанра. Сиси проклинал свою жену, экономический кризис и город Харьков, где на каждого человека, который в состоянии заплатить за хороший ужин с выпивкой, приходится по одному кафе. Сиси не стал лукавить и посоветовал Остапу переквалифицировать помещение под секс-шоп или хлебный магазин.

Выслушав хозяина, Остап неожиданно сказал:

После хорошей огранки даже булыжник может стать драгоценным камнем. Ваше кафе — это самородок. Вы сами этого не знаете, Сима. Здесь надо приложить не руки, а голову. И вообще, я всегда считал, что не руки бывают золотыми, а мозги их обладателей. Сима, хотите, я сделаю ваше кафе процветающим? Сиси безнадежно махнул рукой.

Оно и так скоро станет процветающим плесенью. Вы издеваетесь с меня, Остап.

Крымов был серьезен.

Сима, я могу полагаться на вашу честность?

А на чью же честность тогда можно полагаться в этом городе? — с недоумением спросил Сиси, который проработал в свое время базарным мясником, поваром в ресторане и завскладом овощной базы.

Сима, скажите мне, положа руку на сердце, — спросил Остап, — какой доход в день дает «Жасмин»?

Как на духу — сто гривен, — печально ответил Сиси. — За месяц с трудом наскребаю на аренду и нищенскую зарплату повару. Чую, сбежит, паразит. Это пятый уже. У меня ведь сильно не поворуешь, я сам в прошлом в общепите работал.

Значит, в месяц выходит тысячи три от силы, — посчитал Остап и придвинулся ближе к Сиси. — Слушайте сюда. У меня к вам будет деловое предложение. Я сделаю так, что через месяц ваш доход возрастет впять раз. Буквально с завтрашнего дня. Я попрошу себе за это две трети прибавки дохода в первые два месяца, а затем я передаю вам свое ноу-хау, и вы получаете все сами.

Сиси недоверчиво посмотрел на Остапа.

Сколько денег с меня потребуется?

Ни копейки, — ответил Крымов. — Это все мои заботы. Вам ничего не надо менять. Просто у вас появится публика. И затем по моей методике, которую я вам передам в дальнейшем, она будет у вас всегда.

Ну, если от меня ничего не надо, я согласен. Мне, кроме собственных цепей, терять нечего, — сказал Сиси, с отвращением обводя помещение блекло-голубым взглядом.

Слово? — строго спросил Остап.

Слово, — ответил Сиси, протягивая руку. Вечером этого же дня к Остапу подошел мрачный, как церковный капельмейстер, завхоз Пятница.

Маэстро, разрешите доложить. У нас осталось два рубля. Продукты закончились.

И что? Среди соратников уже началась цинга? — беззаботно спросил Остап.

Жора был хмур.

Нильский говорит, что продажа битловских шмоток начнется со дня на день, а жрать хочется уже сейчас. И сильно. Остался только черствый хлеб и зеленый горошек.

Вместо комментария желудок Пятницы издал громкий переливчатый звук, сочетающий в себе вой волчицы и урчание сливаемой воды в унитазе. Остап почесал переносицу.

Вы правы, Жора, нам надо поднажить немного денег. Действительно — не хлебом же единым. Кафе и гастроли дадут нам доход только через неделю. Я не могу допустить массового падежа сподвижников. Начнем сейчас же. Давайте я вас проинструктирую, и вы уже сегодня принесете нам в клювике немного денег.

Что, опять кукла?

Никаких кукол, Жора. Я принципиально не возвращаюсь к пройденному. Да и душа не лежит. Слушайте меня внимательно, правила просты, но выполнять надо строго по инструкции.

Выслушав Крымова, Жора посмеиваясь пошел к выходу, а Остап сел за стол, придвинул к себе телефон и открыл газеты, в которых аккуратной рукой Нильского уже были подчеркнуты сегодняшние объявления о пропаже собак и котов, утере водительских прав и паспортов, а также об угоне автомобилей. Остап снял трубку и набрал первый номер.

На следующий день в городе происходили странные события, имеющие непосредственное отношение к членам фирмы «Радость». Жора целый день слонялся по улицам и паркам центра города, не забывая время от времени заглядывать в различные кафешки. Предметом его интереса были парочки всех возрастов, но преимущественно молодые. Покружив некоторое время в отдалении, Жора подходил к объекту, вежливо извинялся перед дамой и, наклонившись к кавалеру, коротко говорил ему что-то на ухо. Далее следовала самая различная реакция, которую доходчивее всего можно описать языком статистики. Из десяти мужчин четверо молча шли дальше, двое поднимали шум и скандал, один производил попытку ударить Жору по лицу или в пах, и трое молча доставали из кармана десять гривен и с невозмутимым лицом подавали их Пятнице, после чего шли дальше своей дорогой. Таким образом, с десяти клиентов Жора имел тридцатку чистой прибыли, и уже в первый день работы он притаранил домой сто пятьдесят гривен. Эта сумма пришлась как раз кстати, поскольку к этому моменту Нильский исхитрился сгрызть остатки засохшего бородинского хлеба. В последующие дни на протяжении недели Жора имел все те же неплохие результаты. В конце каждого дня он приносил в клювике от ста до двухсот гривен, что помогло продержаться компаньонам на плаву до начала поступления денег от «концерта» и «кафе».

Тем временем около театральных билетных касс, рядом с вывеской «Все билеты на концерт „Браво“ проданы», стояла девушка в очках и бейсболке и предлагала билеты с небольшой наценкой. Самые дешевые из них — те, которые были по десять гривен, спекулянтка предлагала по четвертаку. Эта небольшая сумма не била по мозгам, и публика охотно брала дефицит, тем более, что Вика была монополисткой. В первый день ей было как-то не по себе. Но билеты хорошо раскупались, спекуляция уже давно стала в нашей стране вещью привычной, превратившись и унижаемый вид бизнеса основной массы населения. Мало того, Вика с удивлением узнала, что ее же билеты скупают оптом и пролают уже по тридцать пять гривен, зачастую прямо возле ее носа. Уже через три дня Вика перестала сама торговать. Прямо сутра ее обступали разношерстные и разновозрастные оптовики и, раскупив все билеты, которые компаньоны успевали наштамповать за ночь, долго потом спорили, договариваясь о ценах и зонах влияния. Торговля шла, но Вику беспокоил сам факт того, что Остап так открыто, от имени фирмы, в которой имел официальную должность директора, продавал билеты на концерт, который явно не должен был состояться. Все это было слишком мелко и чересчур опасно для Крымова, особенно учитывая его намерения заработать в конце концов миллион. Но маэстро сохранял такое же олимпийское спокойствие, как президент нашего государства, объясняющий по телевидению причины падения страны в экономическую пропасть.

В то же время что-то сверхъестественное происходило с кафе «Жасмин». Неожиданно заведение стало давать невиданный доход Количество посетителей возросло в пять раз, как и предсказывал Крымов. Иногда это были парочки, но основную часть новой публики составляли одинокие мужчины, которые изредка заказывали поесть, но в основном брали горячительные напитки, причем в больших количествах, а как известно, именно спиртное давало наибольшую прибыль. Сиси не мог нарадоваться. Довольный и веселый, в начищенных штиблетах и при бабочке порхал он по залу, с гордостью обозревая занятые столики. Он признал Крымова, хотя суть метода маэстро оставалась для него загадкой. В газетах не появилось ни одной рекламы, ни строчки, упоминающей «Жасмин» в средствах массовой информации. Сиси все время подмывало спросить какого-нибудь клиента, почему тот решил навестить именно его кафе, но он боялся сглазить.

Через неделю пришел Остап, и Сиси, верный своему слову, отвалил ему полторы тысячи, обманув Крымова всего на сто тридцать две гривны. Он опять боялся сглазить. К тому же, он боялся, что у Крымова могут быть свои источники информации. Сиси так и подмывало спросить о мучившей его загадке, но лицо маэстро было непроницаемо и не давало ни малейшего шанса раскрыть тайну до оговоренного срока.

С началом поступления доходов от «Жасмина» Остап снял Жору с его таинственной работы по получению червонцев и перебросил на продажу билетов, тем более, что неотвратимо приближался день концерта, и на Крымова с каждым днем нарастало давление директора-администратора группы «Браво», требующего внести аванс и оплатить транспортные расходы. Импресарио просто обрывал телефон и грозился приехать с бригадой разбираться в столь долгом молчании устроителей концерта. В этой нервозной обстановке Нильский, как президент «Радости», окончательно утратил сон, прятал по ночам голову под подушку и затем, забывшись недолгой дремой, вздрагивал и кричал во сне. Жора в деталях продумывал пути бегства, Вика худела на глазах. Остап тянул, выигрывая время, как мог, и только подгонял своих реализаторов. Но всему наступает предел. Нервозность директора музыкальной группы достигла своего апогея, когда до пего дошли слухи, что по городу висят объявления, будто все билеты на концерт уже проданы. Остап почувствовал этот перелом. Набрав и очередной раз номер телефона фирмы «Радость», директор «Браво» услышал на другом конце провода траурный голос Крымова:

Извините, уважаемый. Нас подвел неверный расчет. В погоне за темпами реализации билетов мы неправильно рассчитали цену и назначили слишком маленькую. В результате мы не в состоянии покрыть расходы и оплатить гонорар самой группе и ее проезд. Мы сами понесли огромные убытки. Очень жаль, но концерт придется отменить.

А билеты? — взревел директор. — Вы же продали все билеты!

Что вы! Не более десяти процентов, — с непробиваемым спокойствием пояснил Крымов. — Проданные билеты в соответствии с законодательством нам придется принять обратно.

На следующий день в газетах города было сообщено, что концерт группы «Браво» по неизвестным причинам отменяется, а устроитель выступления фирма «Радость» принимает билеты обратно по их номинальной стоимости. Вот только тут соратники поняли, на чем они заработали. Билеты продавались из-под полы по четвертаку, а принимались обратно по цене, написанной на его лицевой стороне, то есть по червонцу. Претензий предъявлять было не к кому. Обладатели билетов получали обратно свою десятку и проклинали расплодившихся повсюду спекулянтов. Теперь только сподвижники оценили дальновидность маэстро и поняли его олимпийское спокойствие в вопросе законности действий ООО «Радость».

Вечером, под бурный восторг компаньонов, подсчитавших ожидаемый размер прибыли после обратного выкупа всех билетов, Остап на радостях объяснил Вике и Нильскому суть самостоятельной работы Пятницы с влюбленными парочками, которая спасала сподвижников на протяжении недели от голодных обмороков. А механизм был прост. Жора выбирал парочку влюбленных, которые, по всем признакам, были знакомы недавно. Признаки эти продиктовал ему Крымов, а Жора выучил их назубок, тем более, что их было не много. Кавалер и дама должны были сидеть или идти близко друг от друга. Положение «рука в руке» усиливало картину. Говорить должны тихо, изредка наклоняясь друг к другу. Дама должна улыбаться, кавалер должен много что-то рассказывать. Сидя за столиком, они не должны есть, идеальными были десерт, кофе и сок, из спиртного — только немного шампанского. Боже упаси — водка или крепленое вино. Время от времени — целоваться, в том числе и взасос. Вот и все. Совокупность всех этих признаков давала стопроцентную вероятность избежать супружеской пары или влюбленных со стажем.

Далее Жора подходил к кавалеру и шепотом говорил ему на ухо:

Я ненормальный. Только что выпустили. Дай червонец. А то буду грязно ругаться, оскорблять последними словами тебя и твою даму. Улыбайся. Дай червонец, это же не деньги.

На самом деле Пятница и не собирался устраивать скандал. В его задачу входило подождать минуту и уходить восвояси. Но после этой фразы в среднем двое из десяти давали Жоре деньги, и он, вежливо раскланявшись с дамой, уходил, полный загадки и достоинства. Крымов заметил компаньонам, что статистика держится довольно стабильно.

Но почему? — воскликнул Нильский.

Это все психология, — пояснил Остап. — Лишних неприятностей не хотят все десятеро, но двое настолько слабохарактерны, что платят за это деньги. Психология — вещь тонкая. Если бы Жора попадал на супружескую пару, то имел бы стопроцентную вероятность, что его самого оскорбили бы последними словами. Кстати, давайте я расскажу вам заодно о том, как я резко поднял доход кафе «Жасмин». Тем более, что с сегодняшнего дня Вика уже свободна от реализации билетов и теперь будет заниматься нашим общепитом. Смотрите и слушайте. Вы все поймете сами.

Остап сел к телефону, придвинул к себе пачку газет со свежими частными объявлениями и выбрал несколько из подчеркнутых.

Алло! Это у вас пропал пуделек? Да, да, черненький… Точно, с бантиком… И с глазиком. Все, как вы и писали. Пусть ваш муж приходит сегодня в четыре дня в кафе «Жасмин»… Что вы! Какое вознаграждение, у меня у самого собака. Пусть возьмет для меня в баре бутылочку сухого «мартини», этого будет достаточно. По бутылке я его и узнаю… Нет, я кормил его «Педигри Палом»… Не стоит… До встречи.

Алло! Это Зазян Армен Саркисович? Вам повезло, я нашел документы вашей фирмы и печать около своего подъезда… Нет, портфеля не было… Все на месте. И чековая книжка, и квартальный отчет… Что вы? Я сам сто раз терял печать… Сегодня в четыре дня в кафе «Жасмин»… Не знаете? Пишите адрес: Продольная, 27. Возьмите мне бутылочку «Абсолюта», я могу задержаться на несколько минут… Обязательно… Всего хорошего.

Алло! Это Шурупов? Сергей Леонидович? Кажется, у меня есть информация по вашему угнанному джипу… Откуда я могу помнить госномера?.. Зеркало? Да, кажется разбито… Именно такой цвет… Только не надо так громко, вы сами понимаете… Жуткий город, я с вами согласен… Ладно, договоримся, у меня самого три раза угоняли машину… Сегодня в четыре, в кафе «Жасмин». Продольная, 27. Я узнаю вас по открытой бутылке «мартеля»… Конец связи.

Алло! Это вы интересовались неженатым непьющим брюнетом от тридцати до шестидесяти, желающим оценить тонкую женскую натуру?.. Это как раз я… Я работаю оценщиком в ювелирном… Валентин. А вас?.. Я так и знал… К браку? Очень хорошо!.. Всего один раз… Бубновый король… Дети? Уже выросли… Ведь человеку столько лет, на сколько он выглядит… Вот видите, мы уже находим общие черты… Девяносто килограмм. Но вес в обществе у меня еще выше… Я же не спрашиваю у вас размер груди, хотя мне это тоже интересно. Шутка… Отчасти… Лучше один раз увидеть… Есть одно приятное кафе «Жасмин»… Как же мне вас узнать?..

Через пятнадцать минут Остап закончил формировать группу посетителей «Жасмина» с шестнадцати до семнадцати, и поскольку все было уже ясно, то дальнейшую работу он перепоручил Вике. Набор сегодняшних объявлений позволил загрузить заведение Сиси до одиннадцати часов вечера по семь клиентов в час. Дольше они, как правило, уже не ждали.

За семь с половиной лет до этого…

Когда он услышал первый раз о скандии и заинтересовался этим вопросом, он еще не знал, с чем столкнулся. На первый взгляд это казалось просто сказочным вариантом. Шел 1990 год. Близился развал Союза, и воровство в державе на всех уровнях и его безнаказанность напоминали бегство с тонущего корабля. За какой-то редкоземельный металл, о котором он знал только, что такой в принципе существует на свете, ему предложили невероятную цену — сорок тысяч баксов за килограмм. Правда, надо было доставить его за границу. Разговор с покупателем произошел в Будапеште, в уютном ресторанчике за бутылкой красного вина и бифштексом по-татарски — так венгры называли сырой фарш с луком и перцем. Заказчика звали Володя, и он оказался милейшим парнем, предложившим с барского плеча вариант, обещавший принести целое состояние всего за один месяц. В общей сложности, было заказано пять килограммов скандия на сумму двести тысяч долларов. Что такое пять килограммов, когда каждый месяц он перевозил через границу по пятьсот килограммов электротоваров, инструмента и постельного белья! Нормы вывоза с нашей стороны были еще не ограничены, а венграм, вообще, все было до лампочки. На «сэвовских», как их называли тогда местные жители, базарах по всей Венгрии держался семейный бюджет сотен тысяч наших и их семей. Что такое пять килограммов какого-то металла, пусть хоть и сверхчистого, если в то время можно было спокойно провезти хоть атомную бомбу. Просто не верилось, что удача пришла так буднично и незаметно.

Вернувшись домой, пришлось несколько подостыть. Металл обещали, но тянули со сроками и не называли цену. Наконец, знакомый замначальника одного военного завода определился с суммой и формой оплаты. Радужные краски несколько поблекли, и из шарового варианта сделка превратилась в трудовую, хотя и очень интересную. За скандий попросили сто тысяч. Прибыль обещала быть такой же, правда, при наличии риска с таможней. По тем временам эта сумма была более, чем значительной, и, естественно, ее не оказалось. Прежде, чем брать заем, надо было согласовать детали с покупателем, проверить еще раз платежеспособность и, конечно, не по телефону. Позвонив в Будапешт и стараясь не говорить по телефону лишнего, он сообщил, что металл, в принципе, есть, но надо уточнить условия. Договорились о встрече в Венгрии. На всякий случай, он решил захватить с собой граммов пятьдесят для экспертизы.

Пересекая границу, он каждый раз испытывал необычное чувство легкости. Это ощущение осталось в нем еще с тех пор, когда каждый выезд за рубеж был событием, и воздух за пограничным шлагбаумом с той стороны разительно отличался от нашего, потому что это был воздух свободы. Идя по знакомым уютным улицам красивейшего европейского города, он опять ощутил умиротворение и прилив радости. Сверив по бумажке адрес, он позвонил в дверь ничем не примечательного дома в Буде. Открыла высокая полногрудая блондинка и, приветливо улыбнувшись, без вопросов пригласила пройти внутрь. В доме, как на любой зарубежной «малине», где не прекращается постоянный проходняк спекулянтов, царил знакомый хаос: коробки, аппаратура, шмотки и кульки. Вместе с тем его удивили хорошая мебель и посуда. Володя встретил его в расстегнутой рубахе.

Извини, старик, никак не могу проснуться. Кофе будешь? Мы только что собрались завтракать.

Не откажусь, — сказал он и присел к низкому столу, уставленному грязной посудой.

Пока Таня (именно так назвал ее Володя) убирала со стола, а хозяин ушел в ванную комнату, он праздно оглядел обстановку и почувствовал, что куда-то делось хорошее настроение. Его это огорчило, как всегда огорчает беспричинная потеря уверенности в себе. Беспричинная… Он нахмурился. Нет, где-то здесь должна быть причина. Еще минуту назад все было так безмятежно. Отчего это тревожное чувство?

Володя напевал в ванной, радушная и милая Таня ставила новые приборы и справлялась, будет ли он есть венгерские сосиски. Улыбаясь в ответ, он попробовал сосредоточиться.

«Во-первых, сам хозяин. Полчаса назад они договорились встретиться, а он только встал. Ну, предположим, завалился опять. Что-то было еще… Посуда! Конечно, посуда. Володя сказал, что только проснулся, а на столе грязные чашки».

По стенкам прозрачного ситалового чайника стекали капли. Вот! Эти капли, они сразу бросились ему в глаза. Он тронул сосуд рукой, вода была еще теплой. Тут же вошла Таня, улыбнулась и унесла чайник. Настроение не улучшалось. Автоматически из памяти всплыла машина, стоящая во дворе на крошечной лужайке. Только теперь ему вспомнилось, что за затемненными стеклами едва угадывался силуэт головы.

«Нет, мне просто мерещится. Если здесь какая-то ложь, то зачем?» — попробовал он успокоить себя. В боковом кармане пиджака лежала стеклянная запаянная колба с образцом металла. Он прикинул ее стоимость.

«Максимум две тысячи. Нет, это не сумма для подстановы. Почти у каждого русского фарцовщика здесь, в Будапеште, суммы побольше. Хотя…»

Перед ним уже стояли чашка кофе и тарелочка с двумя сосисками и тостами.

Угощайтесь, — тепло улыбнулась Таня.

Кивнув в знак благодарности, он взял чашку и поднес ко рту. Затем замер. Нет, ему почему-то совсем не хотелось пить этот кофе. Таня смотрела на него. Она забыла сменить улыбку, и ее губы были растянуты в той прежней, которую он видел уже минуту назад, и от этого она казалась мертвой. Володя уже не пел, из ванной комнаты доносилась тишина. Поставив чашку на место, он виновато обратился к хозяйке:

Танечка, вы извините, разве я вам не сказал, что я уже пил сегодня кофе? Вот чайку я бы с удовольствием.

Таня мило улыбнулась свежей улыбкой и забрала чашку. Когда она уже выходила из комнаты, он спохватился: «Она же принесет сейчас чай, и что я буду делать?»

Таня, а можно пива? Что-то жарко сегодня, — успел он перехватить ее около двери. На дворе было солнечно, но прохладно. Хозяйка, уже без улыбки, но с любезно-терпеливым выражением лица, кивнула и вышла из комнаты.

«Боже мой, что за бред я вбил себе в голову! Я веду себя, как кретин. Может быть, это милые добрые люди». Он чувствовал себя неуверенно, потому что терялся в оценке ситуации. Для грандиозного плана его отравления не было оснований — его активы не превышали двух тысяч. К тому же, и про них Володя ничего не знал. С другой стороны, он нутром чувствовал какую-то подоплеку. Многое было странным и настораживающим. Но он попал в цейтнот и никак не мог прийти к окончательному решению. Не хотелось выглядеть смешным в глазах хозяев, разыгрывая шпионские страсти. Как бы хорошо было сейчас оказаться на улице и переиграть все заново. Почему он так расслабился с самого утра? Ох, уж этот воздух свободы! Хорошо хоть, что успел перезаказать чай на пиво, — везде на Западе примято бутылку открывать уже на столе. Будет хоть время разобраться с ситуацией.

Таня внесла на подносе пиво. Полулитровая бутылка венгерского «Кайзера» была открыта.

С плохо скрываемой злостью он посмотрел на хозяйку. Та, придвинув ему чистый стакан, села напротив и стала намазывать тост абрикосовым джемом. Хлопнула дверь ванной, утренний моцион хозяина был, видимо, окончен.

Пока не подошел Володя, он решил получить дополнительную информацию. Встав, потянувшись и пройдя через всю комнату, он подошел к окну и выглянул во двор. Подозрительная машина мирно стояла на газоне. К ней подошла кучерявая дворняга и неторопливо побрызгала на колесо. Автомобиль выглядел абсолютно мертвым.

А что это за марка? — спросил он хозяйку. — Не вижу отсюда.

Это «мазда», но она уже не ездит два месяца. Движок стукнул, — ответила Таня, откусывая тост.

У него отлегло от сердца. Теперь он четко вспомнил, что за рулем никого не было.

«Я просто болван. Вбил себе в голову какую-то химеру. Таня еще подумает, что я ненормальный. Мотив! Мотива-то нет. А раз нет, то и преступления нет. Это же детективная аксиома».

Он обернулся и хотел сказать хозяйке какую-то шутку, но не успел. Когда он обернулся, то с той точки, около окна, он сразу увидел раскладушку, стоящую за спинкой дивана и поэтому невидимую им ранее. На раскладушке кто-то лежал, укрывшись с головой одеялом.

Кто это? — спросил он, не успев стереть с лица выражение подозрительности.

Это Володин брат, — запивая тост дымящимся кофе, ответила Таня. — Вчера ночью приехал. Умаялся совсем.

Он посмотрел на очертания тела брата, проступающие через одеяло. Со стопроцентной уверенностью он сейчас сказал бы, что тот не спит. В комнату вошел Володя.

Чего не ешь? Давай рубай! Пивка выпей холодненького, там у вас такого нет.

Ситуация начинала накатывать. Наступило время выяснять все до конца. Открыв портфель, он достал оттуда чистый лист бумаги и положил перед Володей. Тот недоуменно поднял брови:

Что это?

Давай оговорим условия, запишем на бумагу и распишемся, — ответил он. — Вложения слишком велики. Я не располагаю такой суммой. Привози с собой предоплату в Совок, а я вывезу товар.

Какая предоплата? — недовольно повысил тон Володя. — Мы так не договаривались. Где скандий?

Какой скандий? — тут уже была его очередь удивляться. — Я ведь тебе русским языком сказал, что, в принципе, металл есть, но надо согласовать детали.

Так есть или нет?

Есть, но у хозяина. Кто же вслепую будет гатить такие деньги?

Так что, у тебя нет металла?

После этого вопроса все стало на свои места. Мотив. Наконец появился мотив, и одновременно холодок давно присутствующей в комнате смерти прошел по его вискам. Только сейчас он заметил ее, стоящую около дверей и ждущую, чем закончится разговор Только он не смог разглядеть ее, как следует.

Какой скандий? Я что, умалишенный? Кто же с такими ценностями будет по городу шастать! Я же тебе говорил по телефону. Ты что, не так меня понял?

Володя смотрел со смешанным оттенком злости и разочарования. Заскрипела раскладушка, и над спинкой дивана показались торс и голова проснувшегося брата. У рыжего рязанского Володи оказался черноволосый горбоносый брат. Он был раздет по пояс. Небольшое, но невероятной рельефности тело с короткой бычьей шеей могло принадлежать только борцу кавказского происхождения. По серым глазам можно было уточнить — Чечня. «Брат» молча подошел к столу, подцепил двумя пальцами кусочек сыра и, даже не поздоровавшись, пошел на кухню.

Володя молчал, Таня повернула голову в сторону телевизора. Он обернулся к двери. Смерть еще стояла там. Он разглядел ее на этот раз. Это был мужчина, и похож он был на брата-чеченца, как две капли воды. На столе стояла открытое пиво. Он взял бутылку и механически стал читать тарабарский венгерский язык. Володя протянул руку, взял из его рук бутылку, поднес к глазам и повернулся к Тане:

Зайчонок! Что же ты нашему гостю не предложила немецкое пиво? А ну-ка, Тань, мигом отнеси этот венгерский дрек и принеси нам что-нибудь приличное.

Ситуация начала медленно и неохотно откатываться.

Я схожу в ванную, помою руки. Не провожайте меня, я сам найду.

Закрыв на защелку дверь, он открутил воду и присел на край ванны. Оглядев белоснежный кафель, он подумал, что здесь должны были расчленять его труп. Сейчас они роются в его портфеле, а когда он выйдет, то, возможно, обыщут и его. Достав из кармана пузырек с пробным скандием, он опустил его в унитаз и спустил воду. Ради спасения целого, то есть головы, надо было расстаться с частью.

«Вот болван! Я был на волосок от погибели. Обидно было бы потом до чертиков. И все из-за того, что эта мразь не поняла меня по телефону. Как глупо. Учила меня мама — выражай свою мысль четко и правильно. Казалось бы, простая фраза: казнить нельзя помиловать. А как все зависит от правильной расстановки одной-единственной запятой!»

 

ПО ТУ СТОРОНУ РАЗУМА

Май в этом году выдался прохладным. Вот уже неделю последний месяц весны изменял лету с холодом. После продажи последней пары очков из коллекции «Биттлз» компаньоны поздним прохладным вечером собрались вместе. Нильский считал деньги пальцами, Жора — глазами. Вика не сводила глаз с Крымова. Остап, пользуясь затишьем после трудового дня, сочинял дежурный «крымик»:

Деньги, поступившие от первых набегов крымовской конторы на город, составили сумму в двенадцать тысяч долларов. Купюры, тщательно рассортированные Нильским и стянутые резиночкой, легли в импровизированный сейф — отделение буфета, справа от портрета Сталина.

Жора, только что вернувшийся с вечернего обхода секретных ловушек и традиционного шмона электронных и живых жучков, с восхищением смотрел на столь огромное количество денег, собранное в одном месте.

Не пускайте слюни, Пятница, — охладил его Остап. — Разве это деньги. Совсем недавно я имел неизмеримо больше.

И где же ваши сокровища, граф Монтс-Кристо? — поинтересовалась Вика.

У меня попросили всю сумму взаймы. Правда, сделали это в грубой форме и забыли уточнить, когда вернут, — печально ответствовал Остап, и хмурая складка появилась на его переносице.

Провожая глазами купюры, Жора отчетливо и твердо понял, что время забрать свою долю и убежать куда подальше уже наступило. Он почесал мочку уха и стал подумывать, как же осуществить этот план. Из задумчивости его вывел голос Остапа.

Пятница, если вы собираетесь сегодня украсть деньги и смыться, то хочу предупредить: у вас ничего не получится. Я найду вас, если вы спрячетесь даже в Австралии в сумке у кенгуру.

С чего вы взяли, маэстро? — мастерски изобразил обиду Жора.

Я забыл вас всех предупредить, что я умею читать мысли, — изрек Остап с совершенно серьезным выражением лица.

Да ладно вам. Это все брехня, я уже не раз слышал такое. Фокусы, — протянул Жора, несмотря на недавнее наглядное подтверждение этого тезиса.

Остап отложил калькулятор и сказал, обращаясь к Жоре:

Вот там стоит полка с книгами. Подойдите и выберите любую.

Жора робко подошел к полке и взял наугад первую попавшуюся книгу.

Откройте на любой странице от тридцатой по пятидесятую. Прибавьте к номеру страницы 75… Отбросьте у полученного числа первую цифру… Из задуманного числа надо вычесть то, которое получилось, а теперь откройте ту страницу, число которой у вас вышло окончательно… Прочитайте первую строчку про себя… Теперь посмотрите мне в глаза.

Жора проделал всю процедуру и, почему-то волнуясь, глянул на Остапа, смотревшего на него в упор.

Остап взял карандаш и написал на листке: «Графиня была беременна уже три месяца». Он протянул бумагу Жоре.

Верно?

Жора сверился и ахнул.

Верно! Во класс! — и он еще раз прочитал строку в книге.

Как вы это делаете? — спросила Вика, закончив аплодировать.

Сам не знаю. Вот здесь, — Остап постучал пальцем по лбу, — что-то находится. Кстати, я не только могу читать мысли, но и передавать их на расстояние.

Покажите, — затрясся в ажиотаже Жора, — никогда не видел.

Остап осмотрел комнату и указал на стол, за которым сидел Нильский.

Сан Саныч, загадайте из этих десяти предметов один и скажите слово на ушко Пятнице.

Нильский загадал «ножницы» и сообщил об этом Жоре и Вике.

Теперь назовите мне их все по очереди, — продолжил номер Крымов. Он медленно выговаривал каждое слово, отчего в комнате воцарилась необъяснимая атмосфера общего напряжения.

Нильский назвал десять предметов, предложенных ему Остапом. После этого Крымов устремил взгляд в окно и на минуту задумался. Затем опять посмотрел на Нильского и сказал:

Теперь позвоните по телефону 44-98-22 и спросите у Игоря Леонидовича, название какого предмета я ему сейчас передал сквозь пространство.

Нильский, улыбаясь, исполнил все и услышал в ответ: «ножницы» Все совпало.

Сан Саныч с восхищением и опаской посмотрел на Крымова. Остальные компаньоны были поражены эффектом эксперимента не меньше президента.

После этого Остап, не прикасаясь руками ни к одному предмету, поставил на ребро купюру с изображением гетмана Мазепы, подвигал глазами сигареты по столу и умножил за пять секунд 386 па 593.

Пораженные свидетели и участники чудес не скрывали своего изумления. А Жора твердо решил, что дальнейшее обдумывание планов хищения кассы надо производить не в присутствии Крымова.

После демонстрации своих феноменальных способностей Крымов проводил Вику домой.

Всю дорогу она поглядывала с интересом на Остапа и прижималась к его руке. Наконец она не выдержала.

Остап, если ты мне не расскажешь, как это делаешь, я буду тебя бояться.

Эх, Вика, Вика. Такая большая девочка, а в сказки веришь, — засмеялся Крымов. — Чудес на свете не бывает, хотя мне иногда удается их творить. Если ты интересуешься моим трюком с числами, то это действительно самое сложное из моих номеров. Просто я выработал свою систему счета еще в школе после просмотра фильма «Семь шагов за горизонт», был когда-то такой.

А цитата из книги?

Это один из тех приемов, которыми я зарабатываю, когда уже совсем нечего кушать, или для развлечения. Здесь все очень просто. Я зазубрил первые строчки, с которых начинаются все страницы с тридцатой по пятидесятую во всех двадцати трех книгах, стоящих на нашей полке. Это просто натренированная память. Число мне называет сам ассистент после того, как путем различных арифметических действий он приходит к тому же числу, которое обозначает номер страницы. Я знаю несколько таких схем-перевертышей перегона одного числа в другое, при котором опять приходишь к начальному.

Вика засмеялась и на минуту задумалась.

С передвижением предметов я могу допустить использование каких-то магнитов и Бог его знает каких еще технических приспособлений, — сказала она, — хотя я, как ни старалась, ничего не заметила. А телефон? Нильский чуть не свалился со стула.

Это известный трюк, — ответил Остап. — Каждый предмет пронумерован и закреплен за своим номером телефона. Предмет я действительно угадываю по интонации ассистента и еще кое-каким едва уловимым признакам. Затем говорю ему номер телефона, а на том конце уже знают, что, если позвонит какой-то идиот, то нужно сказать только одно слово. Например, «ножницы», как в нашем случае.

Но согласись, все-таки нужно отгадать один из десяти! У тебя что, вмонтирован детектор лжи?

Нет, но с Нильским это было просто. С Жорой тоже. Вот с тобой было бы сложнее.

Почему? Я что, такая лгунья?

Насчет лгуньи не знаю, нет информации, а вот насчет характера, то я чувствую всеми фибрами души — кремень и монолит.

Что ты! Я слабая и одинокая женщина.

Все женщины — слабые и одинокие, просто в разной степени. Да, все женщины одинаковы, но почему-то это так разнообразит жизнь.

Вика опять задумалась и затем спросила Крымова:

Скажи мне, Остап, а зачем тебе все это нужно — все эти чудеса и фокусы? Зачем ты напрягаешься перед своими так называемыми компаньонами? Если ради развлечения, то это требует слишком серьезной подготовки. Зачем метать бисер перед свиньями?

Лицо Остапа стало серьезным.

Ты не права. Нильский и Пятница, в общем-то, неплохие ребята. К тому же, они — мои соратники по борьбе. И главное, я добился основной цели — они теперь будут меня побаиваться. Не могу же я постоянно контролировать Пятницу на предмет кражи, а Нильского — на попытку к трусливому бегству. Пусть думают, что я их, если надо, из-под земли достану.

Люди — вообще странные существа, — говорил Остап, шагая и глядя себе под ноги. — У них есть потребность верить во всякую чушь. Когда им говоришь, что в четверг 21 июля 2007 года пройдет дождь, а наследующий день прямо с утра на Землю упадет комета и все население планеты погибнет в катаклизме, то они, хватаясь за сердце, охотно верят. Но если в вагонном сортире будет написано «занято», то все равно будут с остервенением дергать ручку.

В воздухе остро пахло сиренью и свежестью. Вика прильнула к Остапу.

Мне кажется, что надувательство стало твоей второй натурой. Как жаль, что когда вырастаешь, начинаешь сталкиваться с обманом на каждом шагу.

Гораздо раньше, моя дорогая, — сказал Остап. — По сути, первая встреча человека с обманом происходит, когда ему в грудном возрасте дают пустышку.

Дойдя до дверей подъезда, Вика взяла Остапа за воротник пальто и притянула к себе. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Затем Вика поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Остап ответил ей более долгим поцелуем. Вика всем своим женским существом ощутила волнение, вошедшее в тело Крымова. Настойчиво пахла сирень, напоминающая, что весна еще не кончилась. В воздухе висел отдаленный, еле слышимый гул большого города. Окна дома вглядывались в темноту мягкими желтоватыми глазами. От Вики пахло душистым мылом и тонкими духами. Она отстранилась и посмотрела прямо в глубь Остаповых глаз.

Если я тебя приглашу к себе, ты не будешь безобразничать?

Безобразничать — нет, но могу начать соблазнять.

А если у тебя не получится сегодня, ты не обидишься?

Конечно, обижусь, но вида не подам.

А ты пьешь кофе перед сном?

А ты ешь борщ с чесноком?

А ты?

Я — нет. Я люблю ложиться на голодный желудок.

Это из какого-то пошлого анекдота, да?

Нет более смешного и пошлого анекдота, чем сама жизнь.

Но мы ведь тоже часть жизни?

Будем считать, что мы из смешной ее половины.

Ты бы смог меня полюбить?

Если это не потребует сложных акробатических упражнений, то вполне.

Нет, ты все-таки — пошляк!

Иногда так веселей и легче жить. Если бы я не мог смеяться, когда надо плакать, я бы не выжил. Это уже вошло в привычку.

Ты врун!

Это неправда.

Ты подлый, расчетливый соблазнитель!

Ну, это уж совсем неправда!

Серьезное выражение не сходило с лица Вики, в то время как Остап выглядел легковесным и беспечным.

Скажи, — спросила Вика, — ты обо всем и всех думаешь так цинично?

Конечно, нет. Но, даже наблюдая за собой, трудно заставить себя хорошо думать о человеке.

Ты веришь в Бога?

Глупо спрашивать, верю ли я в Бога. А в кого же еще верить? — не задумываясь, ответил Остап. — Хотя Господь — самый большой бюрократ, потому что столько жалоб оставил без ответа, я в него все же верю.

Зачем?

Во-первых, чтобы оправдать свою лень и глупость. Во-вторых, я верю в бессмертие.

Ты любил когда-нибудь? — продолжала Вика задавать вопросы.

В молодости мне казалось, что Амур палил в меня из пулемета длинными очередями.

Что же было потом?

Потом я понял, что если любим и любишь, то это, как правило, разные люди. Дальше меня начали преследовать и преследуют до сих пор неудачи: когда я встречался с хорошей женщиной, то она оказывалась замужем, то я был женат.

А может, тебе просто не везло в любви? — серьезно спросила Вика.

На мой взгляд, человек, которому повезло в любви, называется холостяком. Я — человек, свободно движущийся в системе четырех, а иногда и пяти координат. Свобода — единственное мое достояние. Главная сила человека — в умении терять. Деньги и любовь неминуемо ведут к несвободе. Поэтому их не жалко потерять.

Ты серьезно так думаешь?

Это слишком серьезная тема, чтобы говорить о ней серьезно.

А я раньше мечтала, чтобы отношения с моим мужчиной были один раз и на всю жизнь. Как у Адама и Евы.

У Адама не было выбора.

Неважно. Пусть будет хотя бы одна пара людей, которых нельзя обвинить в измене.

Может быть. Но почему тогда говорят, что люди произошли от обезьян?

Ты невыносим. Слушая тебя, хочется стать простым полевым цветком, чтобы не знать никого и ничего.

Это бесполезно. Прилетят шмели и начнут опылять тебя, — был неумолим Остап.

Если бы ты помолчал, то выглядел бы намного умнее, — обиделась Вика.

Молчание — признак ума только тогда, когда нет других признаков.

Ты — жуткий циник. Ну, что я могу о тебе подумать?

Не будь подозрительной — не ищи во всем, что слышишь, смысл. Никогда не торопись делать выводы о человеке. Вот лично во мне сидят три сущности — практически три разных человека. Первый — тот, которого видят все. Его функция — борьба за существование и охрана двух других сущностей. Вторая — это то, что я есть с самыми близкими и сам с собой. Это более ранимый, простой и веселый человек. И третья — это подсознание. Это то, что вмещает нераскрывшиеся таланты и подавленные пороки. Эту сущность может изредка увидеть только сам ее носитель или врач-психиатр. А в целом мы все — едины в трех своих ипостасях, как Боги. Да мы и созданы по образу и подобию Богов. Языческих, конечно. Страшно порочные были существа. Завистники, садисты и дураки. Если наследственность людей — от греческих Богов, то тогда неудивительно, что все мы такие козлы.

Как же подобраться к твоей хотя бы второй сущности? Мне очень интересно.

Записывайся в категорию близких. Многие женщины узнают мужчин только после брака. Вообще брак — это когда постепенно узнаешь, кто был идеалом твоей жены до свадьбы.

Ну уж нет, после твоих комментариев ни в какой брак меня силой не затащишь. А на брак с детектором лжи — тем более. Ладно, идем, а то еще пару твоих перлов, и мне ничего не останется, как прогнать тебя.

В этот вечер…

Огненно-рыжий каталонский закат лениво сполз с картины Сальвадора Дали и замел украинское небо затухающим багрянцем, разбросав до горизонта красно-коричневые пятна обезвоженных облаков, сухих и тонких, как египетский пергамент. Медная боевая труба пропела раскаленным горном усталый и тягучий сигнал отбоя. Эта мелодия, теплая и уютная, как улыбка еще молодой матери, принесла мир и покой в душу, заставляя замереть все чувства, кроме одного — неугасимого пламени жажды познания чужого тела. В этот застывший миг заката, когда умирающий свет покорно уносит с собой все твои дневные грехи, замедлившиеся жизненные соки пульсируют в синих трепещущих венах и томят тело ощущением невосполнимого недостатка любви, такого же смертельно удушающего, как недостаток кислорода. Загадочная сила жизни, еще не остывшая настолько, чтобы снизойти до сна, находит свое родство с пылающим небом и вибрирующим солнцем, погружающимся сладко и неотвратимо в недра горизонта. Эта сила жаждет последнего вздоха дня как начала перехода души в другое измерение, исполненное любви и вожделения обнаженной плоти. И утомленная природа готова всех нас — от одноклеточных до «гомосапиенс» — одинаково любить, ставя на один уровень деление клетки и деление человеческих полов, как единый основной принцип продолжения жизни. Как мотылька свет, влекут человека темнота, и это тепло тела в темноте, и эти едва различимые губы, и эта вечная тяга преодоления сладкой пытки, коей есть любовь… Боль — и ничего, кроме боли… Каждый шаг приближающейся и уходящей любви — это сменяющаяся череда различных оттенков боли, от первой пытки страха возможной потери до сладкой боли оргазма, вырывающей крик из конвульсирующего горячего тела. Ни одна боль, кроме боли, причиненной любовью, не заставляет нас так покорно и ежедневно идти на казнь и возрождение, на муку и парение над ней…

Мягко тонущее в земле солнце длинными языками пламени слизывает с неба остатки голубых пятен, оставляя на их месте зияющие черные звездные дыры, сквозь которые на остывающие траву и песок готова уже обрушиться ночь, призванная на землю только затем, чтобы венчать неповторимую секунду человеческого погружения друг в друга.

 

«СОЛИДАРНОСТЬ — 18»

Если раньше, до Перестройки, политики не было вообще — вместо нее была прямая красная, жирная линия партии, — то в девяностых политики было столько, что для другого уже не хватало места, времени и денег.

Бросив в массы красивое слово «перестройка», Михаил Горбачев, великий реформатор современности, не подумал, что она может оказаться подобна девке, брошенной в полк. Одним махом к политике были приобщены массы людей, не знающих, что она вообще есть на свете, начиная от киргизских пастухов и кончая московскими ворами в законе. Озверевший от давки у водочных магазинов, озлобленный от блата и пустых прилавков, народ лихо вкусил смысл сладкого слова «свобода». И когда упустившие момент коммунисты попытались в 1991-м, как всегда, просто нажать на кнопку, то их танки были остановлены всего лишь голыми кулаками и тухлыми яйцами. Начиная с этого момента, политика стала нахально и беспрепятственно разгуливать по необъятным просторам бывшей империи. Вместо того, чтобы сеять хлеб, варить сталь, с умом торговать и просто думать, все поголовно занялись политикой.

Еще в институте Остап понял самый главный жизненный постулат — в этой стране идет великий эксперимент, лишенный логики образ жизни — смесь лжи и величия, — цель которой заключается в том, чтобы наклепать как можно больше бездумно работающих человеческих механизмов.

Какими только видами бизнеса не занимался Остап Крымов за последние годы! Он устраивал сеансы спиритизма и предсказания будущего, возил за границу электротовары и икру, организовывал религиозные секты, проповедовал теорию лечения мочой, продавал западные инвестиции, руководил банком.

Далеко в прошлом осталась доперестроечная полезная для общества деятельность инженера-колхозника, выездного фотографа, художника-оформителя, строителя-шабашника, режиссера-затейника, руководителя подпольной химчистки, начальника швейного цеха, ретушера и фотонаборщика, сочинителя виршей для «Крокодила».

С младых лет Остап попал в жизненную оппозицию к общегосударственной лжи, а таких людей уже никогда не допускают к власти. Он никогда не занимался политикой, хотя знал, что ни один бизнес в мире не дает таких больших прибылей. Крымов не занимался политикой, потому что имел принципы, а политиков считал самыми беспринципными из всех двуногих, включая страуса эму.

Остап был убежден, что Иуда тоже был политиком, но плохим, потому что у него были все-таки принципы. Любой неглупый человек сразу поймет, что тридцать сребреников — только повод, необходимая деталь для назидательных составителей Библии. Просто Иуда имел принципы — он не любил Христа, — и поэтому как политик он продешевил.

Наша политика — это игра, в которой ценятся или, как говаривал спортивный обозреватель Маслаченко, хотя бы не портят игру, люди, начисто лишенные принципов, у которых то, что думается, говорится и делается, не находится ни в малейшей связи, а наоборот, — пребывает в постоянном борении, как три известные стихии.

«Бедняга Сахаров, — говорил в свое время Крымов, — как мне его жаль. Ведь умный мужик, ну зачем пошел в парламент с его здоровьем, ведь это нагрузка не для честных людей. В ссылке ему было гораздо лучше». Остап как в воду глядел.

Простой обыватель неожиданно начинает догадываться о том, что политика — это целая индустрия, только тогда, когда ему отрывают руки, затягивая на различные сборища; когда во время предвыборных кампаний его почтовый ящик вечно забит бумажным мусором с портретами задумчивых мужчин; когда бесплатно поят водкой то красные, то зеленые, а то и голубые; когда можно подписаться сразу в десяти бюллетенях и сорвать десятерную оплату; когда бесплатно от одной партии поменяют унитаз, бачок к нему — от другой, а шнурок — от третьей. И такая многопартийная система может стоять у вас в туалете четыре года, увековечивая то золотое время, когда политики вспоминают о своем народе один раз за пятилетку и готовы осыпать его щедрыми дарами. И заскучавший после выборов народ с тоской жалеет о том, что устраивают их не каждый месяц и даже не раз в квартал. Отголосовав, народ надолго лишался права воспользоваться своим избирательным правом, понимая в глубине души, что единственным правом, которое у него осталось, является только неотъемлемое право быть участником собственных похорон.

Несмотря на то, что Крымов никогда не стал бы заниматься политикой, он считал ее гуманным и достойным видом заработка, потому что относился к политикам так же цинично, как они относились к нему, потенциальному избирателю.

Остап начал хорошо зарабатывать еще на выборах в Российский парламент в 1991 году. Продажа подписей и голосов, организация штабов и набор волонтеров были легким и веселым заработком. Остап получали складывал агитационную литературу для руководимых им групп поддержки, кроил со студентами зарплату, продавал подарочную водку таксистам за полцены, а после выборов еще добавлял на сдаче макулатуры.

Политика в бывших республиках СССР развивалась неравномерно, и это давало Остапу постоянную работу.

График выборов в разных регионах не совпадал. Можно было одной весной заработать на квартиру на выборах в Думу, сделать осенью ремонт за счет смены власти в Молдавии, потом успеть на президентские выборы в Армению, чтобы отдать долг приятелю.

И только выборы в Верховную Раду Украины 1998 года прошли мимо Остапа, ввиду его загруженности и финансовых разборок в Москве. Основное веселое время ушло, но заметка в местной газете об аннулировании результатов в некоторых городах давала Остапу шанс на заработок стартового капитала.

Выполняя четкие инструкции Крымова, Жора и нанятый им доцент кафедры психологии университета собрали все необходимые материалы. За выпивку и обещания будущих подарков была получена полная информация о населении интересующих округов. Изучение личных дел кандидатов заняло у Остапа не более получаса. Нильский плодотворно провел изыскательскую работу в архивах горисполкома и налоговых инспекциях. И главное, что при этом он не вышел за пределы сметы, — 85 долларов, и даже выкроил себе пятерку на новые книги.

Через пару дней перед Остапом сидел сухопарый, хмурый мужчина, агрессивный вид которого не вызывал сомнения в его явном идиотизме. Это был Николай Буйный — председатель благотворительного фонда «Солидарность — 18».

Как оказалось, с того момента, когда архив регистрации предприятий в городе был компьютеризирован, дотошные чиновники горисполкома боролись с тем, чтобы названия фирм и общественных организаций не повторялись. Но сломить упрямство и обуздать полет фантазии нашего человека, дорвавшегося до организации собственной конторы, было невозможно. Вскоре чиновниками был найден компромисс — нумерация. В результате в городе работали, числились или уже закрылись двадцать два «Ориона», семь «Восточно-украинских финансовых компаний», семнадцать «Олимпов» и так далее. Выделялись своей мизерностью четыре «Риты» и поражали многочисленностью двести девяносто три «Харькова». Причем последняя сотня, то есть начиная с «Харькова-200» и кончая «Харьковом-293», принадлежала братьям Рыжиковым, которые занимались обналичкой на весь город и хоронили свои «Харьковы» ежемесячно.

Благотворительный фонд «Солидарность-18» еще не почил в бозе, но был близок к этому. Налоговая администрация не раз хотела прикрыть неработающий фонд, но, натыкаясь на хамство и риторику Буйного, тянула резину, не желая связываться. Основной лозунг председателя фонда звучал лаконично: «Я подниму Украину с колен!». Николая Казимировича Буйного боялись не только налоговые инспекторы. От него шарахались соседи, врассыпную разбегались в Фонде занятости, стонали «Общество защиты прав потребителей» и Антимонопольный комитет. В горисполкоме, увидев его в окно, прятались в бытовках.

За все три года фонд не собрал ни копейки и не одарил малоимущих даже коробком спичек. Нельзя сказать, что Буйный не пытался в начале своей деятельности собирать пожертвования. Но врожденная ненависть председателя ко всем, у кого в кармане было больше двадцати пяти рублей, приводила к одному и тому же сценарию: вначале Буйный входил в кабинет, затем через пять минут выходил, тряся кулаком и крича: «Ждите меня с прокурором!».

Первая беседа Буйного с Нильским была трудной. С самого начала Буйный заявил, что не примет от сионистов ни копейки. Сан Саныч снял очки и открыл свою родословную. Только справка о репрессированном в тридцать восьмом году дедушке немного успокоила Буйного, и он согласился на встречу с Крымовым.

Взглянув на холеное нахальное лицо Остапа, Буйный сразу же решил задать ему в лоб свой традиционный вопрос о законности доходов. Но не успел.

Как вы думаете, Николай Казимирович, не пора ли вообще покончить со всеми этими безобразиями? — обратился к нему Остап, резким движением ладони разрубив в воздухе воображаемые недостатки.

Буйный оживился, как эскадронная лошадь, услышавшая одновременно боевой сигнал трубы и шорох насыпаемого фуража. Свой коронный вопрос он решил задать попозже.

Я наслышан о благородной деятельности вашего фонда, — продолжил Остап.

— К сожалению, во всех учреждениях засели казнокрады и взяточники. Я знаю, какие препятствия вам чинятся. Учитывая гуманные цели фонда и ваш личный опыт, я решил, что могу поставить на вас.

Буйный недоверчиво оглядел скудное убранство комнаты и хмуро покосился на Остапа. Как бы отвечая на немой вопрос, Крымов сказал:

У меня лично денег нет, но я имею обширные связи в Перу и Сан-Марино. Товарищи, которые ведут там освободительную борьбу, обладают достаточными средствами. К тому же, как вы думаете, зачем Фидель Кастро встречался с Папой Римским на Кубе?

Буйный, с детства обожавший Фиделя Кастро, не захотел показывать свою неосведомленность о целях упомянутой встречи и только спросил:

Каковы ваши цели, товарищ Крымов?

Мои цели совпадают с целями вашего Устава, Николай Казимирович, — помогать обездоленным, —с пафосом, достойным трибуны ООН, сказал Остап.

Что от меня нужно? — сухо спросил Буйный, не понимая еще, где его дурят. — Если вам нужна моя доверенность, то не дождетесь.

Мне нужна была в принципе ваша санкция на сбор пожертвований и их распределение, — пропустив грубость мимо ушей, продолжил Остап. — Но можно поступить иначе — сбором займусь я, а распределением — вы. Я дам вам людей и технику. На наш счет поступят денежные пожертвования из-за рубежа. Хотя я мог бы задержать их на офшорных счетах.

Задержите, — не задумываясь, распорядился Буйный, — я не доверяю нынешним властям. Все должно попасть к людям. Сколько у меня есть времени на обдумывание?

Пять минут, — ответил Остап. — Дело в том, что у меня есть предложение от фонда «Опора-9», а иностранные товарищи торопят.

Прямая, как лом, фигура Буйного выражала достоинство и значительность возложенной на него миссии.

В таком случае, я согласен. Беру вас к себе. Но запомните, печать я вам не дам.

Новые братья по борьбе за благосостояние трудящихся пожали друг другу руки, и Остап повел Буйного к выходу. Около самой двери Буйный резко остановился, повернулся всем корпусом к Остапу и, глядя в упор, спросил ледяным голосом:

А вы можете подтвердить законность ваших доходов за последние пять лет?

Конечно, — не задумываясь сказал Остап, одаривая Буйного ясным спокойным взглядом.

Буйный, как товарищу, протянул Крымову руку и скрылся в темных сенях.

Через день руководимый Нильским аппарат заработал на полную мощность. Начальником канцелярии — «начканцем», как называл его Жора, — был взят бывший завуч школы, деятельный и шустрый старик Быкадоров. По объявлению о наборе надомниц-машинисток было законтрактовано сорок женщин, а надомниц-связисток с телефоном — пятьдесят. Были наняты также три водителя со своими автомобилями. Нильский, опираясь на железное слово Крымова, обещал, что зарплата будет выплачиваться уже через две недели. Завкадрами Пятница уезжал из дому каждый день в шесть утра подписывать заявления и оформлять трудовые соглашения. Возвращался он поздней ночью с горящими глазами и ватными ногами. Такое обилие подчиненных женщин начало вызывать у него отвращение к сексу.

Распечатав секретные милицейские и «эсбэушные» файлы, выторгованные Нильским на балке всего за сорок долларов, Остап получил телефоны, адреса и данные на сорок тысяч человек избирательного возраста. Из них было выбрано пятнадцать тысяч. Пять дней четыре десятка женщин печатали стандартные письма по составленным спискам. И еще три дня водители развозили тяжелые мешки с письмами по почтовым отделениям района. В них содержалась краткая информация о начале распределения иностранной гуманитарной помощи, выделенной целевым назначением для жителей района. Поскольку статус Фонда позволял оказывать помощь только своим членам, предлагалось подать заявление о приеме в организацию. Приводился график ежемесячной выдачи медикаментов, консервированных продуктов и одежды. Особенно подкупало то, что руководство Фонда не просило уплатить вступительный взнос и не обременяло членов сложными оформительскими мероприятиями. Надо было просто написать заявление и ждать приглашения.

Не доверяя печать Фонда даже Крымову, Николай Казимирович лично ставил штамп своей фирмы на всех письмах. Его могучая рука без устали подымалась и опускалась, как могучий пролетарский молот. Равномерный стук доводил Нильского до зубной боли. Учитывая поточность производства и сжатые сроки, Буйный сделал факсимильную печать своей подписи, но ее тоже никому не доверял. Когда в очередной раз Жора заехал в офис за новыми мешками с почтой, Буйный, занеся руку для очередного удара штемпелем, обратил внимание на его старую потертую кожаную куртку, зашитую на рукаве.

Четвергов, где вы взяли деньги на покупку этой куртки? В свое время она, наверняка, стоила тысячу рублей.

Это подарок дедушки — красного командира. Портупею я уже обменял на бейсболку, — отшутился Жора, не желая вступать в диспут с идиотом.

Учтите, Четвергов, я не дам примазаться к моему Фонду всякому жулью, — грозно произнес Буйный, проколол Жору насквозь чекистским взглядом и опустил могучий молот с печатью.

Поскольку Крымов запрещал соратникам делиться своим мнением со вспыльчивым председателем Фонда, Жора просто обошел Буйного и показал его затылку поднятый средний палец руки.

Соратники работали просто на износ. Почты было столько, что вся комната была завалена конвертами и бумагой. Нильский с затемнившимися от бессонницы глазами часто ворчал:

Ничего у него не получится. Народ уже не тот, сейчас не поверят даже родной маме.

Остап, как-то услышав пораженческие слова президента, отечески похлопал его по плечу.

Плохой из вас психолог, Нильский. Еще месяц назад, когда избирателей вусмерть задергивали по радио, телевидению и живьем, они бы просто не распечатали письмо. А сейчас, заброшенные на четыре года своими избранниками, они могут клюнуть. Тем более, что халява всегда найдет своего любителя.

Крымов оказался прав. На пятнадцать тысяч писем пришло пять тысяч ответов с заявлениями о вступлении в Фонд.

Организованные «начканцем» Быкадоровым группы ходячих пенсионеров широким фронтом охватили аптеки города. Фармацевтам предлагалось пожертвовать просроченные лекарства, витамины и средства гигиены. Аптекарям выдавались справки от Фонда о пожертвованиях, при этом указывались максимальные цены. Окончательно сопротивление благодетелей было сломлено выпиской из служебной инструкции налоговой инспекции о том, что благотворители могут освобождаться от бесконечных поборов коммунальных служб города в фонды их развития. На третий день начала сбора стали поступать первые пожертвования. В арендованный школьный зал свозились просроченные витамины, аспирин без срока годности, военные аптечки1948 года, лишенная сертификата зубная паста, выдохшаяся настойка боярышника, женские пояса и вышедшие из моды старые одеколоны. На третий день сбора пожертвований в актовый зал явилась делегация, состоящая из ветерана-туберкулезника и двух крысоподобных старушек-Шапокляк. Это была комиссия, выбранная новоиспеченными членами Фонда и направленная для контроля за фактами злоупотреблений и хищений со стороны руководства. Общественную комиссию, которая явилась с самыми грозными намерениями, Остап, чтобы она не путалась под ногами, поставил у дверей актового зала для охраны.

Боже мой! Как я знаю эту страну! — восклицал Крымов, печально качая головой. — Не успели организовать благотворительную раздачу, а уже ее же участники организовали народный контроль. Кстати, по моим подсчетам, скоро должны пойти письма в прокуратуру, так что у нас остается мало времени. Когда безвинного Буйного привлекут к ответственности, то представляю, как он будет жалеть, что не украл хотя бы полпачки заветрившегося масла.

Сам же Буйный от нервного переутомления попал в больницу с диагнозом «острое умственное истощение». Совет Фонда, созданный Буйным за неделю до этого, созвал экстренное совещание, на котором была принята резолюция и отправлена в письменной форме в больницу. В ней говорилось: «Совет Фонда путем голосования принял постановление о том, что двадцатью голосами против семи желает вам скорейшего выздоровления».

Остапу до завершения подготовительного периода нужна была массовая акция, и ее день настал. После обзвона всех членов Фонда наступили суббота и воскресенье, когда «солидарны» выстроились в очередь у актового зала школы. Строгая ревизионная комиссия пропускала внутрь по двадцать человек, выделяя по пять минут на ознакомление со списками и десять минут на выбор. Над шумящей толпой одиозной фигурой возвышался Буйный, громче всех требующий тишины. Откуда-то взялись пресса и телевидение. Николай Казимирович давал интервью, заранее предупреждая корреспондентов, что за каждый вырезанный кадр они ответят перед народом.

«Солидарны» размели все, включая просроченные женские тампоны «Флора», вопреки утверждениям Жоры, что такими сейчас уже не пользуются. Всего было обслужено полторы тысячи человек, но те, кто не пришел по своему неверию и занятости, вечером уже знали, что Фонд заработал на полную катушку. По рядам членов Фонда кругами пошло здоровое возбуждение, и на адрес штаб-квартиры поступило полторы тысячи дополнительных заявлений о приеме. В райисполкоме, где недоумевали по поводу происшедшего, царила растерянность. Акция была проведена настолько скрытно и молниеносно, что исполком не успел к ней примазаться, и начальнику орготдела был объявлен выговор. Председатель хотел вызвать руководителя Фонда, но узнав, что это — Буйный, отказался от этой затеи.

Акция «Солидарности-18» получила широкий резонанс в городе. К Остапу посыпались заманчивые предложения. Бывший казначей городской еврейской общины Петр Молох обратился к Остапу с предложением принять на свой Фонд пять тонн маргарина, присланного американскими хасидами для евреев Харькова. Молох был назначен уполномоченным по распределению и уже три недели мучился, не зная, как получше организовать хищение. Маргарин начинал портиться, к тому же сведения о нем начали просачиваться в ряды членов общины. Увидев по телевидению интервью с Буйным, Молох понял, что за этим помешанным стоит чья-то умная голова. Молох вышел на Крымова и первым делом поинтересовался, есть ли среди членов «Солидарности-18» евреи. Узнав, что таковые имеются в достаточном количестве, Молох напрямик предложил Остапу за тридцать процентов натурой списать на свой Фонд всю партию маргарина. Остап обиделся:

Вы попали не по адресу, голубчик. Я соглашаюсь принять деньги только тогда, когда мне их дают добровольно. За всю свою жизнь Крымов не украл ни копейки. Несмотря на всю заманчивость вашего предложения, я посоветую вам поискать жулика в другом месте.

После этого, по просьбе Крымова, Жора спустил Молоха с лестницы, добавив от себя лично пинок в зад. Провожая взглядом убегающего бывшего казначея, Жора подумал о том, что лично ему вариант Петра Израильевича Молоха очень понравился. Но с субординацией на фирме было очень строго, и Жора должен был подчиниться указаниям начальника.

Во вторник Остап собрал утомленную недельной напряженной работой бригаду. Буйный уехал на областное радио выступать, как пошутил Крымов, в прямом «кефире». «Начканц» Быкадоров развозил остатки «Флоры» по надомницам. Остап обвел Нильского и Жору усталым взглядом.

Самое тяжелое уже сделано. Через неделю у нас будут приличные деньги. Даю вам день отдыха и приступайте к следующему разделу нашего «Великого пути». Остальное — это уже мое дело.

Когда Нильский с Пятницей, довольно посмеиваясь и подбадривая друг друга толчками, вышли из комнаты, Остап придвинул к себе личные дела судящихся кандидатов в Верховную Раду. Раскладка сил была самой благоприятной. Первый тур выиграл коммунист, секретарь районной партийной ячейки Федор Бойко. Всего на пятьсот голосов от него отстал банкир Сергей Ашотович Петросянц. За ним ноздря в ноздрю шел либерал Нанайцев и замыкал лидирующую группу профессор Юридической академии Пинский. Остальные кандидаты, безнадежно отставшие, не представляли для Остапа интереса, за исключением Александра Гугиля, независимого кандидата, руководителя общественной организации с длинным названием «Фонд возрождения и развития исторических памятников Харькова». Занявший десятое место Гугиль после выборов в сердцах собрал свои вещи и уехал на ПМЖ в Израиль.

«Отличный расклад», — подумал Остап и, подобно Штирлицу, перебирающему шаржи на гитлеровских бонзов, пододвинул к себе пять листиков бумаги и стал рисовать.

На первом он начертал Серп и Молот, подписал «Бойко» и, недовольно поморщившись, вывел цифру10 тысяч долларов. На втором он нарисовал толстого кукрыниксовского буржуя в котелке и полосатых штанах. Внизу листа Крымов, довольно улыбнувшись, вывел: «Петросянц — 35 тыс.». На третьем листке появилась узкоглазая китайская физиономия, под которой было написано: «Нанайцев — 20 тыс.». На четвертом была нарисована статуя Фемиды, на весах которой пятнадцать тысяч долларов перевешивали толстую книгу уголовного кодекса с комментариями. На последнем листке был нарисован кораблик, уплывающий вдаль, с флагом, украшенным шестиконечной звездой. Под корабликом не стояло никакой цифры вообще.

Остап несколько раз переместил листики на столе и затем движением указательного пальца подтащил к себе «буржуя».

— Ну, что ж, начнем с крупной рыбы.

Остап хрустнул фалангами пальцев и стал набирать телефон.

За три месяца до этого…

Он взошел на трибуну. Такое количество народа видел он впервые. В горле мгновенно пересохло. Это была его первая политическая речь, и волнение резиновыми жгутами стянуло челюсти. В зале стало тихо, как перед бурей. Он понял, что его выступления ждали, как ничье другое. Он вдохнул воздух и до боли в суставах сжал деревянную трибунную планку.

— Братья и сестры! Настал неотвратимый и суровый час пожинать плоды на этой истерзанной и истощенной земле, которую мы все называем своей родиной. Настал час собирать осколки нашей национальной гордости, осколки разбитого зеркала, в котором мы, не узнавая себя, видим осколки нашей веры в справедливость и элементарный здравый смысл наших правителей. Эти осколки разрезают сердца стариков острыми краями осознания бесцельности прожитой жизни и смертельного обмана. Наша переименованная земля, как затасканная девка, выхолощенная строем липкоруких пройдох, похотливых демагогов и политических дебилов, забросала народ выкидышами марионеточных вождей, жалких в своей беспомощности и смешных в своем величии свадебных генералов. Чрево нашей сызнова переиначенной земли, изрезанное дилетантским скальпелем доморощенных хирургов во время бесконечных идеологических и экономических абортов, окончательно потеряло способность забеременеть героем-спасителем. Почему время великих перемен и исторических изломов не принесло на эту землю истинного патриота, честное и бескорыстное сердце которого горело бы единственной целью — процветание своего народа? Почему в этой стране уже нет веры ни словам, ни делам, ни мыслям? Почему нас и наших детей, и детей наших детей обрекают жить во второразрядной стране мира, неуклонно катящейся к статусу государства, где будут скапливаться вредные производства и отходы, где женщины будут только мясом, продаваемым за границу, где старики, честно отдавшие все без остатка силы этой державе, обречены вымаливать у казнокрадов свой жалкий паек?

Мы живем в атмосфере владычества глубочайшего непрофессионализма и политической непорядочности. Глубоко аморальная политика тотального обмана и неприкрытого грабежа собственного народа рождает пьяный угар вседозволенности и презрения к стенам своего собственного родного дома, заплеванного и растасканного поколениями временщиков. Неподготовленный поворот к западным этическим ориентирам затаптывает в землю корни нашей общей русско-украинской культуры. Бесплодные зерна вседержавной глупости, посеянные сейчас в души наших детей, взрастут бурьяном и пустоцветом.

Примитивнейшее и только видимое благополучие, которым нас успокаивают сегодня, — это тот камень на шее наших внуков, который утащит их на дно беспросветного долгового омута. Сейчас мы волею наших руководителей живем за счет будущих поколений, наших детей и внуков. Волею наших руководителей за нас думают мозгами клерков международных валютных фондов, единственная цель которых — расчистить мировое пространство для своих транснациональных монополий.

Если будет убита вера и честный труд, если и дальше эта земля будет передаваться, как эстафета, из рук в руки от одной бездарности к другому ничтожеству, то этой стране никогда не подняться с колен, никогда не поменять позу нищего с протянутой рукой. Бездействие наших современных политиков — это пагубнейшее воровство, ибо они воруют у нас драгоценное время, которого уже почти не осталось, чтобы не оказаться на обочине мирового прогресса.

Я умоляю и заклинаю вас, соотечественники, братья и сестры, голосуйте за совесть. Не слушайте и не читайте ваших депутатов. Посмотрите просто в глаза своему кандидату, и пусть он ничего не говорит. Пусть ваш депутат, ваш премьер и ваш президент клянутся не на Конституции, которую они ежедневно попирают, не на флаге, который они унижают нищенством своего народа, не на Библии, ибо нет Бога в их сердцах, а на собственной крови, на здоровье своих близких и памяти своих умерших предков. Может, тогда они поймут, как опасно играть судьбами народа, вырастившего их и давшего им власть не для превращения ее в продажную девку, а для каждодневного честного исполнения своего долга. Может, тогда поймут они, что политика — это не игра, где переставляются фигуры, а ежедневная жизнь, смерть и борьба за существование тех пешек, на плечах которых зиждется их благополучие. Вместо штампованных программ и пустых слов пусть клянутся они вам самым святым, что у них есть. Бог услышит! И покарает жестоко лжецов, и возвеличит честных тружеников, как героев своего народа, взявших в тяжелую годину бремя ответственности за его вековую судьбу!

В зале повисла звенящая тишина. Минутная пауза взорвалась шквалом аплодисментов. Председатель долго успокаивал слушателей. Восстановив тишину, он потянулся к микрофону.

Товарищи, перед вами выступал представитель Партии Любителей Пива. Слово предоставляется коммунистам. Социал-демократам подготовиться.

 

КОГДА ТОРГ УМЕСТЕН

Сергей Ашотович Петросянц своей щетинкой седых усов, короткой шеей и ежиком волос был бы похож на простого базарного барыгу, если бы не скрытая угроза, исходившая от его черных глаз с полуопущенными веками и вместительными мешками под ними, слегка морщинистыми и дряблыми, как будто в них имелись профессиональные пустоты, вызванные недовыплаченными кредитами. Он с неохотой согласился принять Остапа в своем затемненном прохладном кабинете, собираясь отвести на беседу не более десяти минут. По телефонному разговору ему показалось, что он может выведать из собеседника кое-какую полезную информацию.

С первого взгляда поняв, что с Петросянцем не надо заходить издалека, Крымов сразу решил начать по существу.

Как показывает опыт, даже тайное голосование может обнаружить явную глупость. Особенно в общенациональном масштабе. Как известно, вы проиграли своему сопернику всего пятьсот голосов.

Это сейчас оспаривается, — не мигая, сказал Петросянц.

Я не думаю, что со второй попытки вы сможете сломить тенденцию. У коммунистов большинство по всей стране, — четко расставляя слова, продолжил Остап.

Что вы предлагаете? — спросил Петросянц без малейшего интереса в голосе.

Учитывая эти несчастные пятьсот голосов, я могу вам дать десятерную фору.

А вы совсем не выглядите на мелкого жулика, — спокойно сказал Петросянц. — Да, первое впечатление обманчиво.

Вы слишком большой человек, поэтому все остальные жулики для вас кажутся мелкими, — парировал Крымов.

Я прикажу сейчас вышвырнуть вас вон, — устало сказал Петросянц.

Я работал в команде Гугиля, — как ни в чем небывало, продолжал Остап подходить ближе к теме.

Плохо работали. Где сейчас ваш Гугиль? Остался с кукишем.

Гугиль просто мало платил. Он набрал три с половиной тысячи голосов, из них три тысячи сделал ему я, ровно столько, на сколько у него хватило денег.

Петросянц имел сведения, что Гугиль на последние деньги купил у кого-то пару тысяч голосов.

Дальше, — вяло сказал он, закуривая.

У меня есть пять тысяч голосов, но попрошу я дорого. Это число будет решающим, вы же понимаете.

Форма организации? — спросил Петросянц, лениво окутывая себя клубом дыма.

У меня благотворительный общественный Фонд. Если мы исключим из пяти тысяч членов, ну, предположим, две тысячи тех, которые тайно все равно проголосуют за компартию, то останется три.

Сколько лет вашему Фонду? — проявил впервые интерес банкир.

Три года.

Как называется Фонд?

«Солидарность-18».

Петросянц откинулся на спинку кресла.

Я так и знал, что за этим идиотом кто-то стоит. Ну, хорошо, какие гарантии, что вы не блефуете?

Остап достал дискету и очень медленно положил на стол перед хозяином банка.

Вот здесь списки пяти тысяч моих подопечных. Фамилии и имена, адреса и данные о их семьях. За каждым стоит, как минимум, по три человека: жены, тещи и свекрови, свои и внебрачные дети, любовницы и должники. Вы понимаете, какая это сила. У меня в конторе заявления с личными подписями, можете ознакомиться.

Хорошо, я проверю, — Петросянц затушил бычок о дно пепельницы, выполненной в виде лягушки, открывшей пасть. Он наклонился к Остапу.

Ваша цена?

Не меньше пятнадцати долларов за душу.

Включая тех, которые проголосуют за коммуниста? — саркастически спросил Петросянц.

К сожалению, да. Но ведь они будут меня уверять, что проголосуют за нас.

Петросянц устало откинулся назад и сказал:

Вы сумасшедший. Ведь это около ста тысяч денег. Место в Верховной Раде не стоит и половины этой суммы.

Остап не проявил ни малейших эмоций.

Стоит, Сергей Ашотович. Вы же сами знаете. По моим грубым подсчетам, вы потратили на сегодняшний момент тысяч триста — четыреста, не считая затрат на аннулирование результатов выборов. А когда вы узнали, что проиграли пятьсот голосов, то кусали себе локти и были готовы уплатить по тысяче долларов за каждый дополнительный голос. Так что не будем торговаться. У вас пути назад нет.

Петросянцу не нравился Крымов.

Не стройте из себя непревзойденного психолога. Мне неплохо живется и без парламента.

Насколько мне известно, ваш банк переживает не лучшие времена. Попадая в Верховную Раду, вы убиваете двух зайцев: во-первых, вы решаете вопрос жизни и смерти — сохранение своего детища, стоящего вам, как минимум, три миллиона; во-вторых, вы знаете, как после этого заработать в три раза больше.

Я знаю, как заработать и десять раз больше! — рявкнул Петросянц. — Но это не ваше дело.

Я не психолог, Сергей Ашотович, я — простой калькулятор. Я делю тридцать миллионов на сто тысяч, опираясь на ваши слова, и получаю три тысячи. То есть прибыль от вклада на первый взгляд большой суммы в сто тысяч дает три тысячи процентов прибыли. Считайте, что деньги, потраченные на первый этап, уже пропали. Ваш электорат в основном проголосует снова за вас. Теперь…

Если вы калькулятор, то очень примитивный, — перебил Остапа банкир. — О такой цене не может быть и речи. Ваш Фонд не стоит и пятидесяти копеек за душу, считая с коммунистами.

Ладно, Сергей Ашотович, учитывая ваши стесненные материальные обстоятельства, я готов сбавить, — сдался Остап. — Процентов на десять, не больше. Давайте переходить к делу. Как говорится, меньше слов. Только на телеграфе и в парламенте платят за слова, а не за дела.

Дальше покупатель и продавец спорили еще около часа. Петросянцу не раз хотелось запустить в Крымова лягушку-пепельницу. Крымову очень хотелось оторвать Петросянцу усы, но они очень были похожи на натуральные.

В конце концов, когда цена колебалась в районе семи с половиной долларов за душу, Петросянц устало сказал:

Ладно, Крымов, я пришлю к вам моих людей, но вначале я все проверю.

Проверяйте, но никаких людей, — сказал Остап. — Я уже сейчас вижу бритые квадратно-челюстные физиономии с глазами, горящими интеллектом и духовностью. Я буду ждать три дня. Проверяйте, только не спугните своих потенциальных избирателей вашими ребятишками. Простой народ не любит джипов и их содержимое. Учтите, что ваш избиратель — это простой тихий труженик, готовый за тарелку бесплатного супа разорвать горло любому из ваших верзил. Кстати, послушайте анекдот на тему.

Муж: Дорогая, поздравь меня, я избран.

Жена: Ой! А ты не обманываешь?

Муж: Нет, теперь это уже не нужно.

На этом Крымов откланялся и ушел.

Федор Иванович Бойко прибыл в контору Крымова с получасовым опозданием. Несколько трамваев было снято с маршрута в связи с забастовкой водителей, и Бойко пришлось добираться в объезд на троллейбусах с тремя пересадками. Зайдя в комнату, секретарь партячейки пригладил мозолистой рукой прямые жирноватые волосы и сел на край стула. Портрет Сталина согревал помещение ощущением непреходящих ценностей пролетарской революции.

За столом сидел Жора и дожевывал свой бутерброд с салом.

Извините, — сказал Бойко, обращаясь к Жоре, —вы руководитель этой организации?

В это время бодрым шагом в комнату вошел Крымов и кивком головы убрал Жору со сцены.

Остап схватил руку Бойко и с параноической настойчивостью стал трясти ее, выжимая, как эспандер.

Очень рад, Федор Иванович! Очень рад! Я, знаете, сам — коммунист. Состоял в партийной организации города Пярну. Это в Прибалтике. Вот сейчас здесь. Вышвырнули, как последнюю шваль. Вы же знаете, как там трудно приходилось нашему брату! Я работал под руководством Раймонда Лиепы, может, вы его знаете! Мировой мужик. Еще в тридцать девятом водрузил красный флаг на ратуше в Риге. Но в девяносто первом сердце не выдержало у старика. Затем практически в подполье от Нарвы до Лиепаи вместе с Тынисом Вески, вы, должно быть, о нем наслышаны. Мировой парень. Сейчас у Зюганова в аппарате.

Еще около получаса Крымов перечислял соратников по партийной работе, пока у него не кончился запас имен прибалтийских артистов.

Растроганный Бойко предложил Остапу место инструктора по работе с молодежью в своей ячейке и завел разговор о перспективах возврата Латвии в Советский Союз. Сама проблема восстановления СССР вообще для него существовала, как само собой разумеющийся исход. В теплой братской беседе за самоваром прошло два часа. Собеседники перешли на «ты». Наконец Бойко вспомнил, зачем пришел.

А что это ты говорил по телефону о перевыборах. Кажется, ты намекал на какой-то компромат. Сейчас самое время писать, пока не принято решение областным судом. Потом уже будет не так восприниматься.

Остап заговорщицки заглянул под стол.

Есть кое-какая информация. Только я тебя очень прошу — между нами. Ты ведь вышел вперед всего пятьюстами голосами? — спросил Остап.

Петросянц опротестовал, зараза, — по-свойски пожаловался Бойко. — Я действительно сболтнул лишнее во время агитации, но это не смертельно. Да вот ребята маленько перестарались, притащили откуда-то лишнюю незарегистрированную урну. И голосов-то было всего с сотню. А вот шуму наделали на всю тысячу. Но ничего, у этого армяшки кишка тонка идти против народа.

Не так уж и тонка, — засомневался Остап. — Ему подкупить тысчонку голосов — раз плюнуть. У меня тут планчик образовался.

Ну? — Бойко оглянулся по сторонам и придвинулся ближе к Остапу.

Понимаешь, работаю сейчас в одном Фонде на территории округа, — на пониженных тонах заговорил Крымов. — Членов — до хрена и больше. Но председатель — конченый рахит. Зверь, какого свет не видал. Либерал, фанатирует на Жириновского. Ни за что не даст за наших проголосовать. Вот, рискуя здоровьем, похитил списки членов. Единственная копия.

Остап протянул замасленные листки бумаги. Бойко просмотрел списки.

Так давай по домам пойдем, не впервой, — предложил он, озираясь по сторонам.

Не выйдет, Буйный контролирует все, гад. Во-вторых, шестачат ему через каждого. Можно только напортить, — вздохнул Остап.

Так где же выход? Жалко упускать такой пласт неимущего населения, — явно заинтересовался Бойко.

Остап еще больше понизил голос.

Выход есть. Надо убрать Буйного. Бойко призадумался.

Хотя это идет вразрез с нашими методами, но ребят в ячейке я найду.

Я не в том смысле, Федор. Его надо убрать из города.

Так подвал у товарищей найдется, — радостно сказал Бойко.

Да нет, не в этом дело. Шуму много наделаем. Надо, чтобы он сам уехал, добровольно.

Да как же такая гидра уедет добровольно, когда перевыборы поп катят? Такие всегда примажутся.

Остап вплотную придвинулся к Федору.

Есть только один способ. Этот самодур с детства мечтал поехать на Кубу. Но сам ни за что не поедет. Без жены не ходит даже в туалет. Одно слово — деспот. А тестя, хоть и алкоголика, любит, как родного отца. Без него, говорит, не пойду даже на прием к президенту. И получается, вроде, что надо увозить троих. Так на беду у них еще собака — питбуль. Зверюга, никого к себе не подпускает. Ногу отгрызет, не успеешь туфли спрятать. Ни с кем оставить нельзя. Значит, и собаку сними. Я читал, тут конкурс знатоков Кубы объявили. Вопросы, ответы. Приз — поездка на остров. Четыре первых места меньше, чем за десять тысяч, никак не купишь.

А зачем конкурс? — не понял Бойко.

Так если путевку ему подсунуть, заподозрит? Очень хитрый, змей.

А зачем четыре путевки, четвертая — собака ведь? — спросил смекалистый Бойко.

Так кто же ей без путевки отдельную комнату даст? Она пьяного тестя на дух не переносит.

Бойко нерешительно почесал подбородок. Десять тысяч были большие деньги. Остап хлопнул Федора по плечу.

Не дрейфь, старина! Товарищи помогут. У меня вот двадцатка найдется, а с получки еще добавлю.

Бойко рубанул ладонью воздух.

Эх, дело благородное, придется кинуть клич. Петросянц действительно напирает сзади. Заметано! Дуй в оргкомитет викторины, договаривайся.

Через пять минут дребезжащий трамвай унес Федора на встречу с активом партячейки.

У безобидного лопоухого Нанайцева, каким он выглядел на предвыборных плакатах, оказалось двухметровое тело с длинными волосатыми руками и кулаками, с трудом помещающимися в пятилитровую кастрюлю. На нанайца он был похож только, когда улыбался. Когда же он смотрел своим обычным теплым открытым взглядом, он был похож на питекантропа, каким его рисуют в учебниках по антропологии. В целом, он был круто сварен и весьма неудобоварим.

Гена Нанайцев был одним из трех крупнейших авторитетов города, и перед выборами ему казалось, что у него хватит братвы, чтобы начистить рыло всем, кто захочет проголосовать против. Являясь, согласно теории Дарвина, одним из продуктов естественного отбора, он усвоил только правило естественного отбора денег. Еще год назад, решив заняться большой политикой, Гена полностью порвал со своим преступным прошлым, и перешел на преступное настоящее. Устроившись перед выборами на благозвучную должность учителя русского языка в техникуме, Нанайцев на три предвыборных месяца поменял имидж. Будучи весьма расточительным в еде, машинах и женщинах, он всегда экономил на словах, употребляя в ограниченном ассортименте исключительно низкопробные и дешевые. В обязанности нанятого им доверенного лица, профессора пединститута, входило рассказывать на собраниях политическую платформу кандидата-учителя и отвечать на вопросы. В обязанности Нанайцева входило жать руки избирателям, приветственно махать рукой и улыбаться. Для красоты улыбки железные зубы были заменены на фарфоровые. Для создания впечатления полного экспромта на всех собраниях сидело пять подсадных уток, задающих острые неожиданные вопросы. Остроумные и лаконичные ответы были, на всякий случай, записаны на маленьких незаметных шпорах, рассованных по всем карманам кандидата. Когда к концу выборов Нанайцев понял, что проигрывает, срочно начали мобилизоваться дополнительные силы соседних группировок, сочувствующих авторитету в гонке за место в парламенте. Видя для себя двойную выгоду в таком человеке, который может замолвить словечко кому надо в черный день, братва собирала деньги, усиленно тряся ларьки и лоточников.

Сгоряча Нанайцев послал пару ребят попугать коммуниста Бойко, который, не прилагая никаких усилий, шел впереди. Но братва перепутала и побила какого-то бомжа, забредшего в район в поисках пустых бутылок.

Гена очень рассчитывал на зону, находящуюся на территории района, где сидело около двух тысяч отпетых зеков. Но незадолго до выборов пришло тревожное известие — руководство зоны дало команду голосовать за какого-то генерала. Паханы обещали сделать всевозможное, но результат не гарантировали.

Для Петросянца Гена заказал киллера, но оказалось, что парень по пьянке разболтал девкам из публичного дома Томки Чугуновой свой секрет. Он показывал им винтовку и баловался оптическим прицелом, засовывая его куда попало. Операцию пришлось отменить, а девок выдать замуж, чтобы помалкивали. Хотя зона и помогла немного — профессионалы-карманники творили фокусы с бюллетенями, — все же силы были не равными. Народ шел за красным флагом Бойко и зеленым долларом Петросянца.

Гена проиграл три тысячи голосов и, дав себе слово больше не палить денег зазря, на две недели ушел в запой. Он впал в депрессию, много пил и плакал. Ему казалось, что жизнь его не состоялась. «Ну на что я годен? — спрашивал он своего близкого кореша, размазывая сопли по щекам. — Вот люди — инженеры, учителя, ученые. А я? Неужели жизнь дала мне такой скудный жребий: или рэкет, или парламент?»

Неожиданный звонок Крымова вселил в пьяные мозги Нанайцева слабый свет надежды, что еще не все проиграно. Ознакомившись с сутью вопроса, Гена не стал говорить о проверке информации по Фонду. Он просто спросил Остапа, кого из уважаемых людей тот знает. Крымов сказал, что он всего две недели в городе. Тогда Нанайцев поинтересовался, какие имена за пределами Харькова знает Крымов. Остап назвал пару имен из Москвы и Ростова. Гена довольно кивнул головой, но заметил:

Если обманешь, катком в асфальт закатаю.

Глядя на Гену, Остап подумал: «А еще говорят, что животные — чистые безгрешные существа. Почему жете, кто совсем недавно произошел от обезьяны, не брезгуют заниматься политикой?»

Всего Крымов потратил на Гену полчаса. Цена была оговорена окончательно — по пять долларов за душу избирателя. Гена уехал к братве объявлять полный сбор и боевую готовность. Попрощавшись с Нанайцевым, Остап изрек в сторону Нильского:

Некоторым людям мозги даны только для того, чтобы они могли считать свои действия осмысленными.

Профессор Юридической академии Вениамин Генрихович Пинский находился по другую сторону баррикады от Нанайцева. Если последний нарушал законы, то первый их составлял. Умная, продуманная программа профессора была поддержана интеллигенцией и студентами, признана мягкотелой и беззубой пролетариатом, заумной — солдатами и братвой, импотентной — лавочниками и банкирами.

Поздоровавшись с Пинским, Остап начал беседу с легкого рассуждения.

Мне кажется, профессор, что учебники по цинизму должны начинаться с описания предвыборных кампаний. Я думаю, что народ не напрасно то место, куда кидают бюллетени, назвал словом урна.

С этого меткого замечания между собеседниками завязался интеллигентный захватывающий диспут. С анализа предвыборных кампаний американских президентов Крымов неожиданно перешел к истории Украины и выразил сомнение, а есть ли она вообще, эта история. Пинский, написавший недавно учебник по этому вопросу и защитивший докторскую диссертацию, заглотнул наживку и, делая упор на Правобережье, вступил в спор. Остап вернулся к Киевской Руси, затем остановился на выборности гетманов из простых казаков, затем пробежался по Запорожской Сечи. Когда Пинский, говоря об основных составляющих государственности, перешел к украинскому языку, Остап перебил его и опять вернулся к выборам.

Совершенно случайно оказалось, что у Крымова завалялась пара-тройка тысяч голосов, которые он бы уступил по бросовым ценам. Рассказав поучительную историю о скупердяе Гугиле, развернув списки с личным составом Фонда, показав гору папок с заявлениями, Остап назвал цену. Профессор сразу сказал, что цена реальная, но попросил дать ему возможность поторговаться. Остап дал, но заметил, что и он имеет в таком случае моральное право продать остаток голосов тому, кто даст сходную цену. Профессор заявил, что речь может идти только о продаже всего пакета голосов. Для того, чтобы решиться на второй тур выборов, Пинскому надо было добрать еще три тысячи голосов, а ресурсы его были уже исчерпаны. Правда, у него оставалась непроданная дача в Липцах и экзаменационная сессия на носу. Подсчитав возможную выручку за дачу и экзамены, Пинский согласился на пять долларов за нос. На этом и сговорились.

Покончив с предварительными переговорами, Остап перешел в стадию ожидания, надеясь, что нарастающая конкуренция сама пригонит в его сети этих четырех жирных карасиков. Оставалось только ждать, когда кандидаты проверят предоставленные им данные и решатся вложить деньги в верное дело.

Доверенные лица претендентов без излишнего шума, аккуратно, под видом водопроводчиков, санитарных врачей и алкоголиков провели проверку информации по Фонду Буйного. Вступая в случайные связи и беседы с жителями района, подобранными самым случайным образом по спискам Остапа, разведчики действительно убедились в существовании «Солидарности-18» и любви ее членов к председателю.

Еще через неделю были окончательно согласованы цены и формы оплаты. Петросянц произвел благотворительный взнос безналичными на счет Фонда — сорок две тысячи в эквиваленте, которые Остапу пришлось обналичить через братьев Рыжиковых. Гена Нанайцев подкатил фуру с бананами, которую Остап переправил в Москву за семнадцать тысяч баксов. Бойко принес коробку с девятью тысячами мелочью и мелкими купюрами, перетянутыми резинками. Пинский отдал четырнадцать с половиной тысяч новенькими стодолларовыми купюрами и вручил Крымову свой учебник с дарственной надписью.

После окончательного расчета с последним кандидатом поздним майским вечером Остап отщелкал на счетах восемьдесят три костяшки. Этой цифрой он подвел материальные и моральные итоги третьего этапа» Великого пути».

Вот вам наглядный пример — перевыполнение плана на девять процентов и полная безвредность операции. Объективность выбора кандидата сохранена, ибо мы не даем никакой команды нашим подопечным членам Фонда. Уличить нас в жульничестве невозможно, как невозможно объяснить и непостижимый ход мыслей и поступков нашего избирателя. Ведь если говорят, что мы имеем правительство, которое заслуживаем, то очевидно, что мы заслуживаем правительство, которое выбираем.

Четыре года назад…

У телефона-автомата была с корнем оторвана трубка. В развороченных почтовых ящиках только у него стоял замок. Уже седьмой. Они не допустят, чтобы у него было не так, как у всех. Он присмотрелся к свежим царапинам. Уже пытались ломать, но, видимо, сходу не получилось, Ничего, в следующий раз или выпьют побольше или прихватят инструмент.

«Интересно, им что, не пишут совсем?»

На дне ящика валялось письмо. Знакомый полосатый конверт из Америки. Кто это? Точно, Вовка Соколовский. В корявых торопливых строчках — напускное душевное благополучие.

«Почему они пишут чаще, чем мы им, и почему так подолгу звонят?» Смысл письма никак не шел в голову. Затем догадался: «Ни о чем».

Он начал вспоминать, кто у него еще в Америке. «По моим друзьям-иммигрантам можно изучать географию: Штаты, Германия, Канада, Австралия, Чехия, Перу, Испания, Австрия, ЮАР. Питер — тоже другая страна. Неужели у меня было столько друзей?»

На стол легла фотография десятилетней давности. «Вот они все вместе на мой четвертак. Последний раз вместе. Собрать их всех опять так же осуществимо, как собрать вместе Советский Союз образца 1988 года». Вокруг него на фото застыли двадцать радостных лиц. Прямо в центр этой фотографии попала авиационная бомба. После мощного взрыва тлеющие осколки этой дружбы разбросаны по всему миру. На месте взрыва — пустая воронка. На месте пустой воронки — его душа. Зачем оправдывать отсутствие друзей возрастом? Вот они, двадцать живых человек. Вместо них сейчас двадцать мертвых почтовых адресов.

«Почему они бомбят самых умных, самых талантливых и чистых? Кто здесь останется? Они добомбятся до полной дегенерации этого народа. Они завершат кровавый труд, начатый Лениным, по искоренению цвета этой земли. Ну что за козлы нами вечно управляют!»

Зазвонил междугородный телефон. Говорить не хотелось.

«Почему мы должны бежать со своей земли? Почему мы должны задолго до смерти хоронить друг друга? Кто за это ответит? Кому останется эта страна? Уж не тем ли, кто ежедневно совершает это преступление?»

Телефон накалялся. Не дать же ему разорваться. «Привет! Почему не звонишь?» Почему-то подумалось: «Куда? На тот свет?» Нельзя дружить по телефону. Нужны глаза и тепло души.

«Все! В этой жизни с друзьями покончено. В следующей жизни постараюсь родиться в другой стране».

Когда он выходил из подъезда, дверца его почтового ящика уже была вырвана с корнем. Покореженный замок болтался на одном погнутом болте. «Суки! Упорно продолжают устраивать мне тут Гарлем из Салтовки. Ничего, я вам покажу, что и в этом свинарнике еще живут люди». Несмотря на то, что его ждали в Центре, он вернулся обратно за инструментом и новым замком. У него было еще семь штук. Он не мог ни на секунду допустить торжества идеи всеобщего скотства.

Закручивая последний болт, он подумал: «Ну как же вам, падлы, доказать, что можно жить иначе?»

 

САШЕНЬКИНА ЛЮБОВЬ

В конце мая вместе с цветением сирени и каштанов начала расцветать фирма, руководимая Остапом. Предприятие не только начинало цвести материально, но и непрерывно расширялось количественно. Жора целыми днями носился по городу на мотоцикле. За ним, исходя лаем, гонялись собаки, подтверждая истинность теории реинкарнации, то есть переселения душ. По всей видимости, в собаках, которые гоняются за автомобилистами, живут души гаишников из других жизней.

В центре города, на втором этаже небольшого особнячка, были арендованы несколько комнат. Штат конторы рос и увеличивался на хорошо вздобренной почве крымовских идей. Помимо изящной секретарши, переманенной Жорой с какого-то госпредприятия, появились делопроизводитель, два помощника бухгалтера и охранник по имени Макс.

Максим Лысько, любящий, чтобы его называли Максом, начал накачивать мышцы еще с восьмого класса школы, твердо зная, что в свое время ему кто-нибудь обязательно заплатит за каждый килограмм натренированного мяса. И только с бурным развитием частного бизнеса, путем непрерывного совершенствования экстерьера, Максу удалось довести расценку за месячную эксплуатацию своих мышц до уровня цены за килограмм говядины. Макс был добр, туповат, прямолинеен и нахален, как бывают нахальны все не толстые молодые мужчины, весящие более ста килограммов. Макс не собирался всю жизнь работать охранником. Он вообще не собирался много работать. О будущем он не думал, резонно полагая, что от судьбы все равно не уйти. Если бы его резко и неожиданно спросили, кем он себя видит в будущем, то он бы ответил: милиционером или бандитом. И то, и другое было неплохим жизненным вариантом.

В отличие от Макса, секретарша Сашенька твердо знала, что ее сила в красоте и изяществе. С девятого класса школы она прошла боевое крещение на баррикадах сексуальной революции, разгоревшейся в стране с неожиданным приходом демократии. Образование Сашенька получила так себе — среднее. Главное знание, которое она вынесла еще со школы, было понимание того, что против мужчины у любой женщины есть оружие, которое, в принципе, не дает осечек. А знание — это сила. Почитая Фрейда, хотя и не зная в деталях его теории, Сашенька считала, что секс — это двигатель человеческого прогресса и единственное спасение беззащитных женщин. Из половых извращений Саша признавала лишь одно — воздержание. В будущем муже ее интересовали только две вещи: его размер (она любила крупных мужчин) и условия, на которых, в случае чего, он даст ей развод. Сашенька никогда не чувствовала себя одиноко. И если иногда она оставалась без кавалера, не беда, — у нее в сумочке всегда было зеркало. Одевалась Сашенька модно и смело, полагая, что женщина должна одеваться так, чтобы мужчине хотелось ее раздеть. Возраст и пониженный темперамент партнеров ее не волновал, потому что она твердо верила, что женщина не остынет, если ее укрыть дорогими мехами.

Сразу же положив глаз на Крымова, Сашенька твердо решила не замечать грубых наездов Пятницы и липких глаз Нильского. Придя на работу, она с первых же дней стала терпеливо ждать того момента, когда шеф вызовет ее к себе, предложит сесть в кресло и сделает откровенно непристойное предложение. Сашенька уже разработала четкую последовательность действий и не раз в уме прокручивала линию своего поведения. На первое предложение она спокойно, без ложного возмущения, ответит «нет» и предложит Крымову поменять мнение о себе в лучшую сторону. Скорое «да» сразу же сбило бы цену, а Сашенька не собиралась мелочиться. За категоричный отказ можно было загреметь с работы, и первое «нет» было самым опасным моментом в ее сценарии. Но Крымов не производил впечатление излишне озабоченного мужчины, и Саша надеялась, что у него хватит терпения до следующего раза. Для перехода ко второй стадии она скажет, что, как мужчина, Крымов ей нравится, но ее правило не заводить романов на работе — выше ее. В следующий раз, когда непристойное предложение не будет звучать уже так непристойно, она позволит шефу отвезти себя домой и задержится в машине не более, чем на пять минут. В третий раз она предложит встретиться около метро. Крымов будет ждать ее с цветами, она прижмет их к груди и, независимо от их наименования, скажет, что это ее любимые цветы и цвет. «Как вы догадались? — спросит она, затем пристально посмотрит на Крымова и добавит: Вы опасный человек, Остап». Он поведет ее скорей всего в «Итальянский гриль» или «Адмирал». Конечно, там можно встретить Гошу или Зураба, но, после измены первого и отказа второго купить сапоги, она считала себя абсолютно свободной. Она будет мало пить, откажется от сигареты, скажет, что уже четыре месяца одна, но в деньгах не нуждается. Когда принесут счет, она спросит Остапа, сколько должна. Понаслышке она знала, что за границей принято рассчитываться за стол пополам. Но, слова Богу, мы всего лишь в Совке, и Сашеньку не пугало, что в кошельке у нее будет одна мелочь. Крымов рассмеется и скажет, что она его обижает. Когда они сядут в машину, Крымов предложит ей поехать к нему домой. Сашенька положит свою ладонь ему на руку и тихо скажет: «Не сегодня». Сказать — «Зачем торопиться?» — было бы романтично, но неопределенно по срокам. Затем она весело скажет: «Давайте покатаемся по городу, сегодня такой чудный вечер. Я так люблю кататься, когда на улице…» — и тут Саша в зависимости от погодной ситуации вставит: такая прелесть, дождь, град, ветер, безветренно, ясно, звездно, пасмурно, идут селевые потоки, светят фонари, кромешная тьма, торнадо и так далее. Когда Крымов незаметно посмотрит на часы, она резко вспомнит, что ее ждет мама, и попросит отвезти ее домой

В следующий раз она постарается сократить программу в кафе незначительным заказом, а десерт они перенесут к Остапу домой. Там она, не допив кофе, бурно и страстно отдастся Крымову. Затем она резко попросит отвезти ее домой. Что будет дальше, Сашенька уже не планировала. То, что Крымов в свои сорок заглотнет ее наживку аж до предстательной железы, она не сомневалась. Сашенька была уверена, что, как мотылька, размажет его по своему натренированному молодому телу. Из уст своих ухажеров она знала, что чертовски мила и соблазнительна, и только обидное несовпадение ее вкусов и размеров кошельков ее кавалеров постоянно заставляло Сашеньку заботиться о смене караула. Судя по рукам, Крымов мог оказаться хорошим любовником, и это приводило Сашу в дополнительный азарт. В ее ассортименте были наручники, чулки с поясом, секс в длинном платье, намоченном под душем, прилипающем к телу, различного цвета парики, вибратор, забытый Гошей, и, главное, — отточенная техника. Мужчинам нравится, когда женщина приходит от них в экстаз, но им не нравится, когда сразу просят взаймы.

Сашенька подолгу в мыслях шлифовала детали своего совершенного плана. А время шло, и деньги заканчивались.

Однажды ее вызвал шеф. Сердце Саши забилось учащенно, как барабанная дробь в цирке перед рекордным номером, и отшлифованный план цветными плоскими картинками закрутился в ее воображении в обратной перемотке, остановившись на первом кадре.

Саша вошла в кабинет. Крымов предложил ей сесть в кресло.

Саша, я уже неделю никак не могу с вами поговорить.

Почему же? — робко спросила Сашенька.

Не хочу перебивать. Вы все время разговариваете по телефону. Но, в общем-то, я не об этом. Я хочу сделать предложение, которое может показаться вам неожиданным, — глухим голосом продолжил Остап. Видно было, что он нервничает.

Саша робко подняла глаза на шефа.

Саша, я хочу предложить вам добросовестней относиться к работе. О чем вы все время думаете? Насколько я вижу, о чем угодно, но не о работе. И потом, как вы на меня все время смотрите? Если вместо работы вы думаете обо мне — а мне так почему-то показалось — то хочу вас предупредить — я резко негативно отношусь к служебным романам. Я не собираюсь звать вас в любовницы, делать непристойные предложения, бездарно тратить время на различные кафе и рисковать здоровьем со всеми этими современными плотскими ухищрениями. И скажите, на милость, что это на вас надето?

Как что? — изумилась Сашенька. — Это же последний крик моды.

Последний, это в смысле предсмертный? — уточнил Остап.

Четкий заранее разработанный план сексуального штурма начальника погиб на корню. Тяжелая артиллерия Сашенькиного обольщения не успела сделать ни единого выстрела. В голове ее царил первобытный сумбур. Как сквозь десятимиллиметровое стекло, до нее доносились приглушенные слова Крымова.

Вы красивая девушка и заслуживаете гораздо более подходящей партии, чем я. Хотя, если говорить о красоте, то я сразу вспоминаю Хемингуэя: «Она была так красива, что ее можно было заподозрить в глупости». Я, конечно, не Хемингуэй, но как раз сегодня, тоже высказался по этому поводу.

Остап порылся у себя на столе и нашел смятый листик с карандашными каракулями.

Вот, послушайте. Это мой вчерашний «крымик»:

Прижавшись к женской пламенной груди,

Я думал: «В сказках есть начало.

Красавиц-королев — хоть пруд пруди,

Лягушек говорящих крайне мало».

Остап посмотрел на Сашеньку.

Я люблю умных женщин, некоторых из них красота портит до омерзения. Но это не про вас.

Кадры невостребованного Сашенькиного кино замелькали у нее в голове в полном беспорядке, вернулись на первый кадр, но затем исчез и он. Вместо этого перед глазами Сашеньки установилась четкая ясная картинка: сидящий в своем кресле Крымов с ироничным и сухим выражением лица. Сашенька растерялась.

Значит, вы признаете, что я красивая? — попыталась она продолжить эту тему.

Да, признаю, — неохотно согласился Остап. — Говорят, что красота покоряет мир, а на мой взгляд, у красивой женщины только одно преимущество — у нее больше шансов быть обманутой красиво.

Неужели я вас совсем не волную? — решив от безнадеги перейти в разведку боем, сказала Сашенька и перебросила ноги одна через другую. Она успела заметить, что этот популярный сексуальный жест не ускользнул от внимания Крымова.

Остап, не любивший врать без причины, ушел от прямого ответа.

Боже мой! Почему я не на двадцать лет старше? — и он посмотрел в потолок, где, по всей видимости, в данное время находился Бог, к которому он обращался.

Вы хотели сказать — младше, Остап Семенович, — поправила Саша.

Нет, все-таки старше. Тогда бы мне было все равно.

Сашенька слегка расслабилась.

Поверьте взгляду со стороны: при всей вашей добротности, вы выглядите одиноким.

Для меня понятие одиночества определяется как состояние, когда человек не может выносить самого себя. Мне с собой не скучно. С остальными гораздо скучнее.

Мне кажется, я бы могла внести свет и тепло в ваш дом.

Да, я слышал, что в этом городе этого очень не хватает зимой, — уныло заметил Крымов, — но я не собираюсь задерживаться здесь до холодов.

Вы хотите сказать, что вас не интересуют интимные отношения вообще? — не унималась Саша.

На свете нет ни одного человека, у которого не было бы своего, хоть самого маленького, мнения об интимных отношениях, — начал Остап, и по его лицу было видно, что у него тоже есть свое, и не маленькое, отношение к этому вопросу. — Но дело в том, что мы становимся должны сразу, как только нас полюбят. Поэтому интимные отношения, находящиеся на моем жизненном балансе в разделе «не списанные долги», не могут меня не интересовать. Но я не знаю, чего больше в них — интересного или пугающего. Я слишком сложен, чтобы вести себя со стоящими женщинами по упрощенной схеме. К тому же, где взять время? Сашенька, я настолько занят и ленив одновременно, что если я решу заводить ребенка, то женюсь на беременной женщине.

Остап Семенович, вы меня не знаете, я могу быть верной, — скромно повернула в свою сторону Сашенька, решив, что самое время добавить немного рекламы.

Кто, вы? — спросил Остап с легким удивлением, настолько легким, что Сашенька этого даже не заметила. — Наверное, вам известна разница между верным и неверным человеком. Верный, по-видимому, просто чаще испытывает угрызения совести. Или вы говорите это, потому что были не раз верны своему последнему мужчине.

Если бы мне удалось встретить такого человека, которого мне бы хотелось любить. Но мне иногда кажется, что моя привлекательность мне мешает. Кругом такие козлы. Я знаю, мужчины любят красивых, — закончила свою мысль Сашенька метким и свежим жизненным наблюдением.

А какой же дурак тогда придумал, что любовь слепа? — спросил Остап. — Когда вы немного вырастете, то поймете, наверное: чтобы научиться любить некрасивых, надо как следует узнать красоту. Охоту отбивает на раз.

Сашенька, которой пока трудно было следить за философской нитью шефа, предприняла еще одну попытку развернуть беседу ближе к сегодняшнему дню и живым людям, а не абстрактному человечеству.

Так что же вы посоветуете мне делать?

Хотите воспользоваться моим советом? — спросил Остап и сразу его дал: — Никогда ни у кого не спрашивайте совета. Иначе вам насоветуют не вашу жизнь. Что-нибудь типа того, чтобы дать объявление: «Познакомлюсь с красивым еврейским парнем, национальность значения не имеет». Не понимаю, почему красивые женщины не дают любовных объявлений, полагаясь на бездумную судьбу-индейку? Их обманывает обилие живых вариантов. Ведь так, без широкого охвата через прессу, значительно уменьшается вероятность найти свою единственную половину. А вообще, вы знаете, откуда это идет? По Платону, когда-то все люди были о четырех руках и ногах, а также о двух головах. Жуткое, наверное, было зрелище. Они были настолько сильны, что боги боялись их, и они решили разделить людей пополам, чтобы уменьшить вдвое их силу. А чтобы люди могли воспроизводить себе подобных, боги наделили каждую половину противоположным полом. Так вот, с тех пор все мы ищем свою половину, чтобы слиться в первозданное целое. Говорят, эта тяга и есть любовь. Ищите, Сашенька, ищите.

Кого? Одного и единственного? Очень трудно разобраться, твоя это половинка или чужая, когда все эти половины хотят от тебя только одного, — скептически заявила Сашенька.

Отлично сказано. Можно я уточню? Мужчины хотят одного, но от многих женщин, а женщина — многого, но от одного мужчины! В этом-то и разница! Отсюда многие следствия. Например, на показе новых коллекций одежды женщина думает о новом платье, а мужчина — о новой женщине. Но это не значит, что не надо искать. Я не призываю вас быть аскетом. Если поиски затянутся, то можно скоротать несколько лети пару раз выйти замуж. Но надо использовать свой шанс до конца. Вы не представляете, как может любить мужчина, которому, казалось бы, ничто животное не чуждо, когда он встречает свою половину. Я знаю такие случаи. Один — так точно.

И кто же был этот уникум? — спросила Сашенька.

Как, кто? — с удивлением поднял брови Крымов. — Я, конечно!

Не может быть! — ахнула Сашенька, всплеснув руками, и Крымов не без удовольствия заметил легкую иронию в ее глазах.

Так вы видели ее живьем или прочитали по объявлению? — поинтересовалась Саша, потихоньку отыгрываясь за начало сегодняшнего разговора.

Живьем и в натуральную величину, — неожиданно охотно ответил Остап. — Ну, прямо, как вас.

Так, может, у вас не было времени посмотреть на меня повнимательней, — предположила Сашенька.

У меня отличная зрительная память. Когда я принимал вас на работу, я все уже посмотрел.

Так, что же ваша половина? — искренне поинтересовалась Саша.

Представьте себе, мы смотрели в глаза друг другу, и это было достаточно долго: пятнадцать минут первый раз и целый час — второй. Только со второго раза я понял, что случился один шанс из миллиона, — мы нашли друг друга.

А она?

Она мне не перезвонила.

Так почему же вы не нашли ее?

Сашенька, вы меня удивляете. Чтобы я не попробовал использовать такой шанс? Я, конечно же, нашел ее, хотя это было уже насилие над собой. Но и с третьей попытки она не узнала меня. Я был просто поражен. Это шло вразрез всякой теории. Платон перевернулся бы в гробу, узнай он такое. Но это факт.

Но почему она не узнала вас?

Сущий пустяк — она любила тогда другого мужчину. Или женщину, — мы так и не успели как следует поговорить. Вообще, она ошибочно полагала, что любит мужчин с более темными волосами и глазами, чему меня, более молодых и резких, более высоких и широких в плечах. Ну, в общем, всю ту чушь, которая у нормальной женщины проходит к двадцати трем годам.

Почему вы не разъяснили тогда ее ошибки?

Это было бы уже насилие над ней. А я врожденный сексуальный пацифист. Нельзя же из-за того, что случайно нашел свою единственную половину, предавать свои принципы. Я, кажется, даже заболел тогда. Но теперь уже окончательно выздоровел. А урок остался.

Какой?

Во-первых, что Платон прав. Во-вторых, что любовь есть. В-третьих, что без нее жить легче.

Почему легче? Я думала, что без нее вообще жить нельзя.

Верно, без нее вы не проживете. Как мне помнится, мы здесь и сидим по этому поводу. Но я ведь говорю желаемое и рекомендуемое. А жизнь сама уже ломает нас по-своему. К сожалению или к счастью, я знаю, что такое любовь, и отсюда мой здоровый скепсис. Это такая пропасть и такая боль, переходящие в такой восторг и смысл бытия, что я, как специалист в этом вопросе, не рекомендовал бы этот фильм жизни для просмотра людям младше сорока.

Боже! Но почему так поздно?

Это не касается женщин. Они, вообще, быстро зреют. Шекспир считал, что женщины уже с двенадцати лет способны чувствовать любовь. Я говорю о мужчинах.

А что мужчины? Они из другого теста?

Нет, но с определенного возраста мужчина начинает видеть дальше собственной эрекции. Любой женщине надо от своего любимого чуточку отцовских чувств. Но, к сожалению, мы очень рано стареем. Моей половинке, когда я ее встретил, было всего девятнадцать. Обидное возрастное несовпадение.

А какую разницу вы считаете оптимальной? — спросила Сашенька, увлеченная темой.

Если я скажу, что мужчина должен быть намного старше женщины, то вы решите, что я подыгрываю в свою сторону. Но ничуть не бывало. Просто эта комбинация в жизни самая устойчивая. Если зрить в корень, то дело не в возрасте и годится любая разница. Два человека, живущие вместе, должны все время давать друг другу то главное, чего у них нет. Тогда эта пара будет нерушимой. Как правило, самое крепкое сочетание жизненно-важной взаимоотдачи, когда молодая женщина дарит более старшему мужчине ощущение молодости, — а это для него самое главное. Он ей — мудрость и уверенность, что является главным для каждой женщины. Иногда и сверстники могут отдавать друг другу адекватно. Иногда бывает наоборот, когда более старшая женщина дарит молодому мужчине мудрость и деньги. Да, это более редкое сочетание, но тоже имеет право на жизнь. Чаще все же сходятся пары сверстников, но что такого они могут друг другу дать, кроме равного секса? Который к тому же ведет к ранним детям. Боже мой, как мне жалко эти двадцатилетние пары! Как жаль, что в наших условиях родители выдыхаются так рано и от материального и морального истощения закрывают глаза на глупость детей. А ведь их истощение началось тоже с того момента, когда двадцатилетними они заплелись в одну косичку.

Сашенька, которую больше интересовал вопрос о любви, легонечко перебила Остапа.

А как звали вашу половинку?

Это неважно. Я почти забыл ее.

Как забыли!? Разве это можно забыть?

Я забыл звуковое, материальное и телесное воплощение своей любви. Если две половинки не сходятся, то одному с этой невостребованной любовью жить невыносимо. Ее надо поскорее сдать в архив, и только иногда, очень редко, пролистывать пожелтевшие страницы. Как, например, сегодня. Но учтите, вы вынудили меня своим легковесным обращением со словом «любовь». Просто захотелось вам объяснить, что иногда, в очень редких случаях, за цинизмом в вопросе любви стоит ее истинное божественное понимание и знание. Только тот знает все о чем-то, кто окончательно это что-то потерял. Так что ищите, Сашенька. Вдруг повезет. Вдруг ваша половинка, когда вы ее найдете, не будет ошибочно влюблена, и ей не будет девяносто лет.

Сашенька никак не могла мысленно оторваться от образа той далекой незнакомки, пленившей за пятнадцать минут сердце начальника.

Она была красивой?

Не помню толком. Для меня лично она была совершенством.

Я не похожа на нее? Как она выглядела?

У нее были волосы цвета соломы и глаза цвета льда.

Льда? А какого цвета лед?

Я затрудняюсь сам определить. Теперь я точно знаю, что лед цвета ее глаз.

А вы часто думаете о ней? Ведь получается, что раз она ваша половинка, значит она никогда не найдет настоящей любви.

Будет жить с ненастоящей. Так живут девяносто девять процентов людей. Любят кого-то некоторое время, затем обманывают себя тем, что их любимый изменился, постарел, огрубел, стал импотентом, начал пить, толстеть и разводить седину в бороде и беса в ребре. Ведь люди на самом деле не меняются. Просто так они медленно уходят друг от друга. Человек, уже только родившись, является сформированным на всю жизнь, и заложенная в нем сущность является более жесткой и стойкой структурой, чем внешность, вес и рост. Люди тайно изменяют друг другу, не понимая, что это просто необходимо им, потому что это хоть какое-то минутное исправление ошибки, продолжение вечного поиска, заложенного жизненным законом. Я очень уважаю церковь, но, возводя измены в грех, она, борясь за сохранение семьи, рождает другой грех — насилия над человеком, над его подсознанием и телом. Я думаю, что в далеком будущем, когда мир станет мудрей, вопрос семьи и секса будет разделен. Как они это сделают, я не знаю. Но ведь и наши предки не предполагали, что детей можно растить в пробирке.

Неожиданно в комнату заглянул Макс. Сашенька недовольно посмотрела на него. Бравый охранник имел возбужденный вид.

Там пожарник пришел, опечатал все розетки. Говорит, что отключит свет.

Все верно, — успокоил его Крымов. — Скажите Нильскому, чтобы предложил ему двадцатку и согласился на восемьдесят. И не надо так нервничать. Это только первая ласточка, которая будет улетать и прилетать в двенадцать раз чаще, чем натуральная птица. То есть — каждый месяц. Кроме него, на свете еще есть санэпидемстанция, налоговая, общества защиты чьих-то прав, арендодатели, местные власти, бандиты, милиция, КРУ, прокуратура, канадские фирмы, работники ЖЭКа, общественность и так далее. И что же, каждый раз вы будете так паниковать?

Когда Макс ушел, Остап посмотрел на Сашеньку и с трудом вспомнил прерванную тему.

А Максим — видный парень, как вы думаете? — спросил он Сашеньку, чувствуя, что с философией на сегодня хватит.

Кто, Макс!? Так у него же ветер и в голове, и в кармане, — категорично заявила Сашенька. — Он не годится. Я выйду замуж только за того человека, который знает, чего хочет.

Лучше выбирайте того, который знает, чего хотите вы.

В приемной раздался звонок. Это пришел факс. Тонкая японская техника слушалась только чутких Сашенькиных рук. Как бы не хотелось, пришлось идти работать.

В комнату с выражением паники на лице ворвался Пятница.

Пожарник уходит! Пожарник уходит! — кричал он, хватаясь за голову и судорожно выбрасывая руки в сторону коридора, как будто там тонул «Титаник».

Ну ничего сами сделать толком не могут, — заворчал Крымов и погнался за пожарником.

В конце дня к Остапу зашла Вика.

Я собрала сведения, которые ты запрашивал, — сказала она, кладя на стол несколько листиков с текстом и цифрами. — Вот все данные по тому банку. Здесь все, что смогла собрать моя знакомая из Национального банка. Но это общие сведения. А на словах мне передали, что твой банкир далеко не пользуется пылкой любовью своих коллег. Правда, его побаиваются. А кто это?

Остап был задумчив и непривычно серьезен.

Это человек, с которым у меня давние-предавние счеты, — сказал Остап, проглядывая информацию. — Тот, кто для того, чтобы плюнуть кому-нибудь в душу, никогда не поленится набрать в рот говна.

Ты хочешь ему отомстить? — спросила Вика, кладя руку на ладонь Остапа.

Нет, я просто хочу вернуть долг, — сказал Остап и замолчал, глубоко задумавшись.

Посмотрев в глаза Крымову, Вика увидела, что он сейчас где-то далеко-далеко.

Эмпирические законы любви Крымова из книги«Два трактата о любви», Самиздат, 1985 г., т. 1. с. 567 — 569.

Первый признак Крымова, Если вы любите самое чувство любви к другому, то это любовь.

Второй признак. Если вы любите чувство любви другого к себе, то это дружба.

Третий признак. Если любовь становится собственностью, то это ревность.

Четвертый признак. Если любовь используется как занятие, то это секс. Следствие третьего и четвертого признаков. Не все любовь, что на нее похоже.

Пятый признак. Если вы любите безответно, то это мазохизм.

Шестой признак. Если вас любят безответно, то это садизм.

Главное определение Крымова. Любовь — это когда получаешь удовольствие от того, что делаешь для кого-то больше, чем он того заслуживает.

Первый закон Крымова. Не следует бросать женщину в погоне за ее тенью.

Второй закон. Если вас не любят, то это нормально.

Третий закон. Если любовь уходит, то всякая попытка исправить ситуацию только ухудшает ее. Динамическое следствие третьего закона. Под давлением любовь уменьшается.

Четвертый (алгебраический) закон. Всякая новая любовь плодит квадрат новых проблем. Первое следствие четвертого закона. Двое влюбленных больше всего проблем создают друг другу. Второе следствие четвертого закона. Расходы в любви всегда превышают доходы. Третье следствие четвертого закона. Из всех женщин вы полюбите именно ту, ущерб от которой больше.

Пятый закон. Количество любви всегда равно количеству безразличия.

Шестой закон. Если вы полюбили с первого взгляда, то на самом деле вы полюбили гораздо раньше. Первое следствие шестого закона. Вы все время кого-то любите.

Седьмой закон (всеобщей изменчивости). Если измена может случиться, то она обязательно случается. Первое следствие седьмого закона. Любимый человек, предоставленный самому себе, имеет тенденцию к измене. Второе следствие седьмого закона. Если вы найдете человека, который является для вас идеалом, то сразу же появится другой, еще лучше.

Первый постулат Крымова. Любые признаки ухаживания женщина понимает иначе, чем мужчина.

Второй постулат. Если кажется, что охмурить будет легко, то на самом деле это будет сложно. Если с первого взгляда кажется, что охмурить будет трудно, тона самом деле это будет абсолютно невозможно.

Первое (векторное) правило Крымова. Неважно, что вы ухаживаете неправильно, главное чтобы это было красиво.

Восьмой закон. Если любовь несчастна, то единственный способ с ней справиться — заглушить еще большей любовью.

Девятый (процентный) закон. В любви достижение 10% результата занимает 90% времени и достижение остальных 90% результата занимает 10% времени.

Десятый закон. Число женщин имеет тенденцию возрастать, независимо от количества выделенной на них любви.

Первая аксиома Крымова. Если есть возможность перенести секс на завтра, женщина обязательно ею воспользуется.

Вторая аксиома. Женщина соглашается на секс тогда, когда необходимость в нем уже отпала.

Третья аксиома. Если секс потребует множества подготовительных процедур, то они станут важнее самого секса.

Четвертая аксиома, Чем меньше удовольствия от секса вы испытываете, тем больше вероятность, что вам придется им заниматься.

Третий постулат. Секс никогда не занимает столько времени, сколько вы на него отводите.

Четвертый постулат. Хороший секс сегодня лучше безупречного завтра.

Одиннадцатый закон. Если нет необходимости заниматься сексом, необходимо не заниматься им.

Первое наблюдение Крымова. «Отложим» — самая мучительная форма отказа в любви.

Пятый постулат. Во всякой фригидности есть зерно сверхсексуальности.

Следствие пятого постулата. Сверхсексуальность более нежелательна, чем фригидность.

Второе наблюдение. Умение изменить плохой секс — главный признак творчества. Умение изменить его раньше партнера — признак лидера.

Шестой постулат. Неизбежным результатом углубления отношений является расширение области непонимания.

Седьмой постулат. Вопросы секса решаются быстро, вопросы любви не решаются никогда.

Двенадцатый (маркетинговый) закон. Компромисс в любви обходится дороже, чем альтернатива.

Тринадцатый (рыночный) закон. Унция дружбы стоит фунта любви.

Пятая аксиома. Кто может любить, тот любит. Кто не может — занимается сексом. Кто не может заниматься сексом — учит остальных любви и сексу.

Третье наблюдение. Человек, любящий себя, подобен человеку, стоящему на вершине горы: все кажутся ему слишком маленькими, а всем остальным кажется слишком маленьким он.

Шестая аксиома. В плохом сексе на 20% виноват мужчина, на 10% виновата женщина, на остальные 70% виновата другая женщина.

Восьмой (вероятностный) постулат. Любовь нечаянно нагрянет, когда ее все время ждешь.

Четвертое наблюдение Крымова-Калъмана. Без женщин жить нельзя на свете. Но особенно в темноте.

Девятый постулат Крымова-Пушкина. В любви мужчины всех возрастов покорны.

Десятый постулат. Если женщина говорит, что вы у нее второй, значит она вас начинает любить. Если женщина говорит, что вы — далеко не первый, значит она вас ревнует.

Четырнадцатый закон. Женщина не верит никогда. Особенно в вопросах секса.

Пятнадцатый закон. В вопросах секса мужчина верит до последнего. Следствие пятнадцатого закона. Если любящий мужчина застал свою женщину в постели с другим мужчиной, то у него остается не менее семи вариантов найти этому объяснение.

Пятое наблюдение. Первый миф любви заключается в том, что она существует.

 

ФИНАНСОВЫЙ ПАУК

«Банкирский дом Пеленгасова» представлял собой средней величины рыбу в тихих водах харьковского банковского Гольфстрима, которая при оказии могла проглотить более мелкую плотвичку, но и сама пролезла бы в пасть рыбы покрупнее. Поэтому Боря Пеленгасов не мог позволить себе почивать на лаврах. Удивительное стечение обстоятельств и умение Пеленгасова не брезговать ничем в методах достижения цели сделали возможным этот день триумфа бывшего приемщика стеклотары. Изначально «Банкирский дом» назывался «Коминбанк» и был создан на деньги, которые в простонародье называются «деньгами партии». Во главе банка тогда стоял Саша Плахута — пухлогубый застенчивый Альхен, бывший секретарь горкома комсомола, бабник, интриган и мот. Плахута быстро научился брать мелкие и средние взятки деньгами и натурой (крупных тогда еще не платили) и не считал, что в новых условиях надо скрывать свой новый образ жизни. Банк преуспевал не только потому, что все банки тогда преуспевали, но и потому, что работать было легко и приятно, как гулять с любимой собакой по тихому парку. Это было время, когда еще держалось слово и почти все решалось просто по-дружески. Желающему получить ссуду достаточно было в разговоре с управляющим слегка коснуться своего преуспевающего бизнеса, вспомнить девчонок из сауны, поторговаться для вида за процент, нарисовать на клочке бумаги цифру личного интереса, и подписанное заявление на получение кредита было у него в кармане.

Пеленгасов почему-то считал себя человеком совести, хотя признавал, что она не раз была в употреблении. Поэтому из всех зол он выбирал то, которое легче причинить.

Пеленгасов подцепил Плахуту на какой-то конференции в Москве, когда Боря, организовавший один из первых кооперативов в городе, исправно посещал различного рода презентации и сборища начинающих и конченных бизнесменов. Расслоение на зубастый крупняк и худосочную мелочь произошло уже позже, года через три. А пока новые русские, будущие банкроты и Рокфеллеры, кучковались и пили вместе за лучшие времена.

Земляки-харьковчане встретились в богатой на презентации Москве, посидели без галстуков в ресторане, и у Бори родился план. Это был не тот план. Тогда еще Боря плавал мелко и ходил в основном по-маленькому. Это был лишь планчик — кинуть банк на 10-20 тысяч.

По приезде в Харьков Боре удалось подложить под Плахуту Зинку Лохматую. Впоследствии Пеленгасов не раз признавал, что это был самый критический момент в его карьере. Все могло пойти прахом из-за сущего пустяка. Дело в том, что через несколько дней Зинка честно отработала свой полтинник с Михаилом Боровым, влиятельным начальником отдела внешнеэкономических связей горисполкома. Через три дня примерный семьянин Боровой при неизвестных обстоятельствах обнаружил у себя триппер. Для Борового это был удар, для его жены — конец света, для его постоянной любовницы — повод затребовать совершенно несуразную сумму в качестве компенсации. Разгневанный Боровой, как человек чести, потребовал у Пеленгасова объяснений, и Боре с трудом удалось уладить инцидент. Зинке был объявлен выговор, после чего ее рейтинг в городе сильно упал. С замиранием сердца Пеленгасов ждал аналогичных трагических вестей из «Коминбанка». Но десница Божья, видимо, хранила управляющего… Пока.

От перестановки мест меняется очень многое, если места насиженные. Втершись окончательно в доверие к Плахуте, подружившись до непосредственной близости с его секретаршей, Боря сделал интересные выводы. Оказывается, вся работа банка фактически держалась на главбухе Кларе Викторовне Прониной и начальнице кредитного отдела Изабелле Бельфершпиц, а оба руководители только номинально выполняли свои несложные обязанности начальников, которые заключались в посещении презентаций, саун, ресторанов, в пересчете и распределении многочисленных взяток.

Разобравшись с ситуацией, Пеленгасов неожиданно понял, что непостижимым стечением обстоятельств у него появился шанс обрести клад, такой же реальный, как гонорея у Борового и его жены. Для этого требовалось три решительных удара. Первый был нацелен на заместителя Плахуты — Владимира Чубчика, молчаливого и незаметного, с вечно мокрыми от пота подмышками мужичка средних лет и очень средней наружности. Начинать надо было с него как преемника и правой руки управляющего. Надо было занять его кресло. Пеленгасов чувствовал, что этот человек не на своем месте, как бывает не на своем месте гипертоник, штурмующий Эверест. Проведя дознание, Боря узнал, какие силы поднесли Чубчика на его место. Оказывается, он был женат на престарелой бородавчатой дочери замгубернатора области. Чубчик, падающий в обморок при появлении мыши и испытывающий позывы при обнаружении безобидного средней длины волоса в борще, проявил в свое время железную выдержку и чудеса потенции, соблазнив еще в институте не пользующуюся спросом беспечных сокурсников дочь очень большого большевистского начальника. Перешагнув через перестройку, отец-начальник стал одним из ведущих лиц в области и сумел пристроить трусливого зятя в заместители управляющего банком.

Точным и размеренным ударом Пеленгасов убрал первую преграду. На карте боевых действий он начертил две жирные дугообразные стрелки, сходящиеся в одной точке — кресле, занимаемом Чубчиком. Первой стрелкой была подзалетевшая проститутка Соня из команды Томки с Плиточной. Второй стрелкой был пустоголовый великан-красавец Саша Жаров. Пеленгасов все рассчитал точно.

Потеющий при любой погоде Чубчик настолько боялся жены, что никогда бы не решился по своей инициативе вскарабкаться на другую женщину. Но хорошо оплачиваемая Соня сумела сломить сопротивление этого труса. Следуя инструкциям Пеленгасова и работая на основе выгодного контракта, Соня вела себя настолько тонко, настолько мастерски, что заставила Чубчика поверить в ее врожденное благородство, эрудицию и целомудрие. Чубчик быстро влюбился и расслабился. На самом деле Пеленгасов подарил ему, может быть, лучшие двадцать дней в его жизни.

В соответствии с намеченным планом в это время гренадер Саша Жаров полностью нейтрализовал жену Чубчика — неухоженную, безвкусно одевающуюся Клаву. Саша принадлежал к тому типу мужчин, которые, даже не выпив рюмку водки, самыми примитивными комплиментами могли в считанные секунды сломить сопротивление толстозадых теток в мохеровых шарфах, торгующих селедкой и развесным маслом. Собственно, этим бескорыстно и занимался Саша Жаров в свободное от жены время. Это было редкое сочетание его хобби и бизнеса — добыча сытного ужина за чужой счет. Когда Пеленгасов, которого Саша уважал и побаивался за паучью хватку, предложил ему за пустяковую работу отличные деньги, Жаров решил, что это — просто шара. И все завертелось. Пеленгасов, как режиссер, только размахивал палочкой и вскидывал брови.

Через месяц бурного романа Соня позвонила жене Чубчика и без обиняков заявила, что носит под сердцем ребенка от замуправляющего банком. В качестве доказательств были предъявлены справки от врача-гинеколога и пикантные, хотя и скромные, анатомические подробности о самом Чубчике. К тому времени тяга к семейному очагу у Клавы была изрядно подточена бурными любовными фейерверками, которые устраивал ей хорошо субсидируемый Жаров. Не по видушке, а в реальной жизни Клава узнала, что такое любовь в машине, под куполом органного зала Успенского собора, на явочной квартире при свечах, в желтом необозримом пшеничном поле и на чопорном столе в необъятном кабинете своего отца. Никогда еще Клавдия, воспитанная в ненавистных пуританских традициях своего папы и до тошноты верная домашнему очагу, не знала ничего подобного. Она беззаветно полюбила Жарова, как может полюбить женщина, испытавшая первый оргазм. Это была любовь пробудившейся самки к силе, необузданности и запаху настоящего самца. Когда Клава узнала об измене мужа, отягощенной плодом тайной любви, рогоносная личность ее Чубчика перестала для нее существовать. Она не испытывала ни малейшего упрека совести, считая, что злые жены ставят мужьям шишки, а добрые — только рога. Гнев папы, узнавшего о беременности проститутки и непосредственной причастности к этому его зятя, был подобен бешенству Зевса. Начальник Чубчика Плахута был вызван в облисполком. Через день Володя был уволен. Через два дня свободный, как птица, Жаров принес домой хорошую зарплату. Соня сделала очередной аборт и уехала отдыхать в Сочи. Пеленгасов, имея на руках купленную в Батумском Морском коммерческом банке запись в трудовой книжке о том, что он три года проработал начальником кредитного отдела, занял место Чубчика. Первый этап был завершен. Красавец Жаров неожиданно исчез из жизни Клавдии. Через месяц он прислал тоскующей Клаве письмо о том, что уехал в Чечню добровольцем сражаться за независимость Ичкерии и выразил сомнение в возможности вернутся живым. В письме он просил не ждать его более одного года. Бумага была прострелена в двух местах, а окончание и вовсе подгорело.

Первый этап позволил Пеленгасову вплотную подобраться к Плахуте. Три месяца совместной работы с управляющим дали возможность Боре подготовить второй, решающий удар по Коминбанку. Все получилось как по-писаному. Все-таки часто цель — это то, что находится в прицеле.

В октябре Плахута заглотнул червячка — шикарный телевизор с видеомагнитофоном от скромного директора частного предприятия «Триумф». В ноябре прямо с трапа самолета, принесшего Плахуту с отдыха в Арабских Эмиратах, его жизнерадостное загорелое тело было заключено в наручники. Директор «Триумфа» дал чистосердечные показания, сотрудники банка искренне подтвердили факт взятки, а пронумерованная видеотехника ждала следователей и понятых на новой квартире управляющего банком. На площади революционера Руднева в здании следственного отдела областной прокуратуры Плахуту дожидались аккуратно написанные свидетельские показания и холодные глаза следователя. Тогда Плахута понял и запомнил на всю жизнь, что катастрофы случаются так же нелепо и просто, как выход газа из человека, находящегося в присутственном месте, то есть, очень просто и непоправимо.

Таким образом, Пеленгасов стал «И.О.» управляющего банком. Наступило время третьего этапа, который представлял собой только дело техники.

Еще находясь в должности замуправляющего, Пеленгасов стал расшатывать плотные ряды учредителей банка. В должности И.О. он продолжил это увлекательное занятие. За три года некоторые учредители разорились сами, некоторым помог Пеленгасов, некоторые примкнули к новому руководителю в надежде на будущую благосклонность. Была проведена новая эмиссия акций. Среди акционеров и учредителей была проделана титаническая работа по раздору, стравливанию и обману. В результате еще через год контрольный пакет акций был у фирм и частных лиц, принадлежащих Пеленгасову. Заслуженный успех приходит к талантливым, остальным приходится довольствоваться незаслуженным.

Конечно, было не все так просто. За каждым шагом наверх стояла кропотливая работа и балансирование на лезвии бритвы. Боря понимал, что впоследствии такой номер у него не прошел бы. Где бы потом Пеленгасов еще нашел бесхозный банк? Но так вышло. В те годы проходили многие номера. Хаос только начинался. Еще не были выработаны правила в этих непривычных условиях непрерывно чередующихся политических и экономических глупостей. Это было время парадоксов. Тогда еще отдавали кредиты, хотя они выдавались без всякого разбора и обеспечения. Инфляция позволяла заработать обычным методом Буратино в Стране Чудес: зарытый в кубышке доллар давал рост рубля в десятки раз; заскладированная тушенка давала пятерной подъем за два месяца; купленные за наличку компьютеры продавались за безнал при наличии небольшой взятки руководителю госпредприятия в три раза дороже; обналичивали за тридцать процентов; купленная за купоны электродрель продавалась в России один к одному за рубли, которые были в два раза дороже украинского купона; официальный курс валюты был вдвое ниже рыночного; нечерноземная Россия никак не могла насытиться харьковскими куртками из балашовской плащевки на синтепоне… В те сказочные времена еще не надо было брать взаймы, чтобы потом не отдать; пожарник уходил довольный за пачку сигарет; от фининспектора мог отбиться любой полуграмотный сельский счетовод; налог на добавленную стоимость составлял тогда пять процентов вместо двадцати. И только наивные люди думали, что это все от неразберихи. Правда, к наивным относилось подавляющееся большинство населения. В этих масляных условиях им еще удавалось сохранить свои деньги. Но впереди была эпоха МММ, «Тибета», «Хопра».

Да, тогда, на заре совковского капитализма, был первобытный хаос. Это теперь хаос приобрел устойчивый характер, оброс законами и удивительными для всего мира правилами выживания человека и государства, при котором последнее делает вид, что управляет, а первый — что управляется. Заставляя человека идти на немыслимые ухищрения, чтобы выжить и накормить семью, государство периодически подкрадывается к нему, хватает за горло и душит, правда, не до смерти. Затем отпускает и смотрит — а что же он, бедолага, будет делать дальше? И если смышленый человечишко, наученный опытом, обойдет то место, где его придушили первый раз, то государство даст ему немного нагулять сальца, затем опять — хвать в другом месте! И так далее. А в те первохаосные времена государство, растерявшееся после неожиданного обретения государственности, еще не выработало для себя универсального алгоритма поведения в условиях хаоса. Да, золотое было время. Многие из тех, кто хорошо нажился тогда, считают, что не использовали и трети имевшихся возможностей. Ну почему до сих пор не изобрели машину времени? Очень и очень многие заказали бы себе 1991 год. Коммунисты — чтобы повторить путч; Горбачев — чтобы подписать Союзный договор; новые русские — чтобы вернуться в настоящее с утроенным капиталом; старые евреи — чтобы вовремя стать новыми американцами.

Между тем борьба за банк отняла у Пеленгасова много сил. Дела на работе пошли из рук вон плохо. Ушла хорошая клиентура и сильные учредители. Не возвращать кредит стало такой же привычкой, как проехать без билета в трамвае, — и, приблизительно, с той же степенью ответственности. Банк шатался, как колосс на глиняных ногах. Сотрудники вели переговоры, готовые разбежаться по другим конторам. Пеленгасов, страдающий отсутствием опыта и знаний, терял контроль над ситуацией. Даже мощная корневая система бывает слабее одного корня зла.

И тут Провидение спасло Бориса. Как-то, поехав в Курск проведать свою старенькую мамашу, хворающую маразмом и тоской по сыну, Пеленгасов в один из свободных вечеров зашел на представление неизвестного заезжего провидца. Он пошел, скорее, повеселиться и убить время, но с первых же минут был захвачен действом, разворачивающимся на сцене. Провидца и заклинателя духов звали Остап Крымов. Симпатичный уверенный мужчина спокойно, без всякой пошлой напыщенности и дешевой театральности, вытворял такие штуки, что Пеленгасов, сам редкий аферист, просто открыл рот. Крымов отгадывал имена зрителей, тексты, которые они писали на своих листках, перемножал в уме пятизначные цифры, называл имя мужа вдовы, ошибочный диагноз и истинную причину его кончины. Он угадывал пол отсутствующего ребенка, читал записки с завязанными глазами, отвернувшись от зала, телепортировал на сцену золотые кольца с десятка дам и бумажник самого Пеленгасова. Главное, что понравилось Пеленгасову, — экстрасенс не стал предсказывать будущее. За это он его окончательно зауважал.

После концерта Пеленгасов дождался выхода маэстро и предложил подвезти. Крымов, мельком глянув на физиономию Бориса, не вызывающую сомнения в его корыстных намерениях, согласился. В ресторане «Астория» за парой рюмок коньяку два неглупых человека поняли, что могут быть полезны друг другу. Пеленгасов безошибочно угадал в Крымове незаурядного психолога и афериста от Бога. Крымов, давно мечтавший о настоящей работе, оценил финансовые перспективы ушлого банкира. Два комбинатора поставили друг на друга и хлопнули по рукам.

К тому моменту банк Пеленгасова, окончательно растеряв клиентуру, стал гнездилищем обналичивающих фирм-однодневок и примитивной спекуляции валютой. Пеленгасова от безнадеги уже подмывало запустить пирамиду.

Крымов, получив свободу действий и ознакомившись с делами, резко начал менять ситуацию. За первые два месяца он, прямо-таки гипнотически действуя на чиновников, вернул в банк сильных клиентов, в том числе таможню. Вскоре удалось одним из первых среди негосударственных банков забраться на межбанковскую валютную биржу. По своим каналам старых связей в Москве и Питере удалось подкинуть в банк кредитные ресурсы из России. Вместо кредитования сомнительных фирм Крымов создал сеть своих предприятий, курирующих несколько перспективных проектов. И главное — удалось отхватить часть энергорынка области. Заработали ценные бумаги. Крымов обаял и переманил в банк лучших специалистов города. И дела пошли в гору.

Пеленгасов просто не ожидал такого эффекта. Вначале это его радовало. Затем заставило задуматься. В конце начало тревожить. Жизнерадостный Крымов, занимая в банке номинальную должность управляющего делами, был центром и пересечением всех потоков людей, идей и денег. Пеленгасова при этом, казалось, никто всерьез не воспринимал. По негласному соглашению сторон Крымов рассчитывал на треть дохода от совместной деятельности. Когда банк тонул, то треть от нуля казалась Пеленгасову не такой уж большой суммой. Но когда у банка появились реальные активы, и они имели тенденцию роста, то этот процент стал просто возмущать банкира.

И Боря не выдержал. Как-то одной промозглой осенней ночью, напившись в одиночестве коньяку, Пеленгасов задумал плохое. Зная жизненную устойчивость Крымова, он наметил ряд ударов по нарастающей.

Вся практическая часть работы банка в то время велась, в основном, Крымовым. В том числе филигранная техника цивилизованного ухода от налогов, приносящая при больших оборотах хороший доход.

Неожиданно по фирмам, осуществляющим для банка щекотливые операции на грани фола, был нанесен молниеносный удар налоговиков. Причем на руках у них была откуда-то полученная секретная информация. Пеленгасов безжалостно обрубал ветви, питающие дерево банка живительными витаминами, а вместе с ними — и Крымова. Боря обвинил Остапа в утечке информации и выставил штрафы. Чтобы отстранить Крымова от реальной работы, Пеленгасов посадил ему на хвост милицию. Для этого он с помощью своих подручных организовал подкидку наркотиков на квартиру Крымова. Несмотря на всю примитивность и грубость этого номера, Пеленгасов пытался убедить Крымова, что это — происки врагов банка. Крымов, конечно, сразу же учуял, чьи эти происки, но было уже поздно. Дело по наркотикам начало развиваться по оплаченному Борей плану. Одной рукой Пеленгасов вытащил Крымова из СИЗО, другой — готовил новую санкцию прокурора. Денег для защиты у Остапа не было. Оставался один выход — быстро ретироваться из зоны огня. За две минуты до приезда машины с оперативниками Крымов успел запрыгнуть в такси. Вещи собрать не удалось. С последней пьянки у Леуса в кармане брюк Остапа завалялась смятая двадцатка баксов.

До Белгорода, браток, доедем за пару червонцев? — спросил Крымов.

Ни в коем случае, — безапелляционно заявил водитель. — Не меньше полтинника.

Идет, — сказал Остап. «Какая разница, — подумал он, — по приезде в Белгород он еще добавит мне свой червонец на дорожку. Через час беседы он будет любить меня, как родного. Придется дать ему несколько советов по жизни, которые с лихвой окупят его убыток»

И грязно-желтое такси, разбрызгивая непроходимые осенние лужи, унесло его по мрачным неосвещенным улицам, а затем — по унылым дорогам России далеко от этого города на расстояние в четыре года.

На следующее утро…

Старый мохнатый паук проснулся в мерзком настроении. После скверного сна болели челюсти, сосала селезенка, переполненный мешочек с ядом давил на трахею. Выбравшись на паутину позавтракать, он обнаружил засохшую несвежую муху. Окончательно осерчав, паук устроил заспанной жене разгон. Он вспомнил ей и несмазанную паутину, и грязь в норе, и разбросанные где ни попадя яйца, и ее маму, вечно голодную маразматическую старуху.

Какая муха тебя укусила с утра, старик? — огрызнулась паучиха, мало обращая внимание на крики мужа. — Ты чего взбеленился, стрекозел старый?

Услышав обрыдший скрипучий голос жены, он вспомнил причину плохого настроения и кошмарного сна. Вечером по радио передавали новости из Южной Америки. Очередная трагедия еще в одной семье каракуртов. После акта любви удовлетворенная самка съела своего возлюбленного. Каннибалке назначены штраф и общественное порицание. Услышав новости, паук брезгливо передернул плечами.

Нет, ты слыхала, старуха, опять жена сожрала своего любимого супруга.

Дык ведь, там же не сказывали, что супруг-то, — ответила паучиха, — может, любовник, или так, случайный ухажер приклеился.

Ну какая разница! — возмутился паук. — Сожрать живого паука?! Это же каннибализм!

Дык у них, у каракуртов, это норма. Аль сам не знаешь? — говорила жена, не отрываясь от вязания. — В енциклопедиях-то сам, поди, читал не раз. Как скончит мужичонка енто сладкое дело, так она, матушка, его хрясь и ешо потненького и горяченького мням-мням.

Паук вскочил с дивана и в возбуждении забегал по потолку.

Ну как можешь ты, глупая баба, спокойно про это говорить! Это варварство! Дикарство! Это животные необузданные инстинкты! Скажи мне, зачем это бессмысленное паукоедство? Что ей, жратвы мало было? Да каракурт своим укусом убивает лошадь. Паучиха закончила ряд и посмотрела на мужа.

Уж коли хочешь знать, может я ее, горемышную, как женщина и понимаю маленько. Может, она шибко любила паренька того незадачливого.

Паук в недоумении уставился на жену.

Чо ты вылупился на мене, как на дихлофос, — продолжила паучиха. — Тебе, мерину, женское сердце не понять. Может, та каракуртша хотела, чтоб только ейный оставался тот миленок. «Не доставайся, мол, никому», как у Островского. А может, тоже кобель был, вроде тебя, под чужие юбки заглядывал. Словом, дыму без огня не бывает. Хотя, я лично, как натура романтическая, думаю, это была роковая любовь. Ну не ради пропитания же. Какой с вас, трясунов, прок в плане еды. Один духман мочи да тухлятина. Тьфу!

Ну что ты мелешь, торговка ты малограмотная, — окончательно вышел из себя паук. — Разве такая любовь бывает? Это извращение, а не любовь.

Паучиха мрачно посмотрела на мужа.

Да нешто ты в любви-то понимаешь? Я вот тебя тоже люблю, а за что — не знаю. Это ейное каракуртнешнее счастье, что баба крупней мужика в три раза. Была бы наша россейская порода такая, ужо я бы тебе показала любовь.

Паук с опаской посмотрел на два клыка, торчащие из верхней челюсти жены.

Бона твоя любовь разбросана по всем углам, — отталкивая разбросанные под лапами яйца, начала входить в раж жена. — Извращение, говоришь? Уж кака жисть у пауков, така и любовь.

Старуха хотела еще добавить что-нибудь обидное, но, глянув во двор, поперхнулась и закричала:

Гляди, дергает! Тяни скорей паутину-то! Никак, попалось что! У, как трясет! Не иначе муха навозная, грамма на пол, не меньше!

Паук опрометью выскочил из норы, поскользнулся на плохо смазанной клеем паутине и чуть не сорвался вниз. Проклиная старуху, отвлекшую его, он удержался, но потерял драгоценные секунды. В центре паутины билась огромная зеленая навозная муха с выпученными разноцветными глазами. У паука аж дух перехватило. «И пожрать хватит, и на базар будет что снести старухе». С трудом удерживаясь на давно не ремонтированной паутине, паук со всех шести ног понесся к мухе. Но когда он уже был готов вцепиться в ее холку своими туповатыми, но полными яда зубами, муха, сделав титаническое усилие, вырвалась и, взлетев на недосягаемую высоту, сделала несколько издевательских кругов над паутиной. Затем, крикнув что-то оскорбительное о том, что рожденный ползать летать не может, она унеслась прочь.

Паук, черный, как ночь, обернулся назад. У входа в нору стояла жена, наблюдавшая за его неудачным броском. Она плюнула на землю и скрылась в норе. Весь ее вид выражал полное презрение.

«Все из-за нее, заразы, — с ненавистью подумал паук. — Сожрать ее, что ли?»

 

ХРАМ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ СТРАСТЕЙ

Как-то вечером, выполняя продовольственную программу, Жора пришел с покупками из магазина и застал Крымова за чтением толстенной книги. Приглядевшись, Пятница выронил сумки из рук. Остап читал Библию. Жора имел набожную бабушку, тщетно пытавшуюся в свое время приобщить порочного внука к вере, и потому он был слегка знаком с терминологией. Из всего своего недолгого общения с Господом Жора уяснил для себя только одну мысль — если спрашивать у Бога дорогу в рай, то он пошлет по самому трудному пути. Поэтому смышленый юноша решил и не спрашивать до поры до времени.

Жора потихоньку подкрался к Остапу.

Маэстро, только не говорите мне, что ищете место, где Святое Писание дает рецепт, как заработать пару тысяч долларов.

Вовсе нет, — ответил Крымов. — Библия как книга всех времен и народов, как фундаментальный философский труд не оперирует конкретными цифрами и схемами. Она говорит сразу обо всех сторонах человеческого бытия. Вот, я нашел место, бывшее темой моей лекции, которую я проводил в 1993 году в Ташкенте. Тема беседы была «Законы процветания, основанные на слове Божьем». Я нашел страницы, послужившие основой моего выступления, — «Бытие», главы с десятой по пятнадцатую. Как я и предполагал, Библия не могла не коснуться этой темы, ибо это насущный вопрос жизни каждого человека. Помню, зал был набит битком. Когда я спросил у публики, для кого из них физическое исцеление является самой насущной проблемой, то поднялось всего несколько рук. А когда я спросил насчет финансового процветания, то руки подняли больше половины. Почти все.

Так в чем, по-вашему, заключается закон процветания? — спросил Жора, разбирая пакеты с продуктами.

В благословении Божьем, Жора, в благословении, которое надо заслужить. Но это вы еще будете иметь возможность услышать. А сейчас позовите сюда Нильского и Вику, настала пора приступать к следующему этапу «Пути».

Когда все собрались, Крымов положил на стол Библию, несколько ее популяризированных интерпретаций, кипу цветастых брошюр и журналов на религиозную тематику.

Если вы попросите меня объяснить, — начал Остап, — на чем мы собираемся заработать, то я вам сейчас не смогу точно ответить. Знаю только, что всегда и во все времена не было недостатка в желающих сбить отдельных людей в большую кучу. То ли на партийной основе, то ли на религиозной, то ли на племенной. Масса людей — это уже сила, и те, кто может эту силу обуздать и использовать, готовы платить за это деньги. Религия — дело тонкое. Как и все вопросы, касающиеся души, это вопрос очень деликатный. Не знаю, верю я лично в Бога или нет, но я его боюсь и в церковь изредка хожу. Поэтому на третьем этапе «Великого суконного пути» мы постараемся не нарушать нормы религиозной морали и не переступать черты, потому что я сам очень не люблю тех, кто это делает. Ибо, как изрек Эммануил Кант: «Страшен Бог без морали». Мы организуем в Харькове небольшое религиозное течение. Чтобы не гневить Господа ересью, будем просто излагать его же Писание, но делать это в современной доходчивой и легкой форме, как того велит время. Собственно, на простой этой основе, то есть, популярности и простоте, зиждется столь триумфальное движение по миру новых религиозных сект, течений и церквей под открытым небом.

Остап изобразил руками открытое небо. Оно получилось высокое и прозрачное, с небольшим количеством белых перистых облаков.

Многие современные проповедники стали телевизионными звездами и собирают миллионные аудитории. Я никогда не рассматривал религию как основной заработок и обращался за этим к ней только в случае крайней нужды. Заметьте — не малой, а крайней. У нас, сподвижники мои, нет пока достаточного оборотного капитала, чтобы развернуть настоящий бизнес. Пока что весь наш капитал — это наши головы и языки (Остап постучал себя по голове, но языка не показал). А если в наличии есть только язык, то ничего не остается, как зарабатывать словом. Даже если это слово Божье. Как говорил Монтень: слово принадлежит поровну тому, кто его сказал, и тому, кто его услышал. Что касается религии, то у меня уже есть небольшой опыт в этой работе. К тому же с наплывом в страну различных проповедников, как отечественных, так и импортных, появилась необъятная масса всякой религиозной литературы. Как говорится, Бог в помощь. Вот эту кипу брошюр я насобирал за три посещения различных, так называемых новых христианских, церквей. Одна из них проводит свои собрания в Клубе железнодорожников, другая — во Дворце спорта, третья — в актовом зале «НИИТочВзрыва». Все изложено простои доходчиво, как в американской инструкции по пользованию молотком. Не надо кончать никаких семинарий.

Маэстро, — поинтересовался Нильский, — мы что же, собираемся разбогатеть на пожертвованиях прихожан?

Ни в коем случае, — категорично отрезал Крымов. — Ни копейки с верующих. Во-первых, я считаю, что зарабатывать на искренней вере прихожан — это аморально. Именно в этом я вижу одну из причин теперешнего кризиса христианской церкви. Во-вторых, те, кто это делает, знают, что это процесс длительный. Колоссальные вложения возвращаются годами, и то только при развернутой деятельности и задействовании десятков, а порой сотен и тысяч сотрудников. Все зависит от масштабов. Традиционные классические церкви, такие, как православная, католическая и так далее, существуют в финансовом плане на наработках и традициях, которым уже сотни лет, грубо говоря — века. Мормонам немногим более полутора веков, и они являются, кстати, редким примером некоммерческого использования слова Божьего. Свидетели Иеговы начали с семидесятых годов прошлого века, а в настоящее время насчитывают уже двенадцать миллионов своих сторонников по всему миру. У нас же в распоряжении два-три месяца и каких-то несчастных несколько тысяч оборотного капитала.

Вы сами себе противоречите, маэстро, — заметил Нильский. — Как же мы без серьезных вложений в кратчайшие сроки сможем создать свое религиозное течение? А реклама, а печатная продукция, а накладные расходы? Ведь это десятки тысяч денег!

Положитесь на меня, — успокоил его Остап. — Вы все увидите. Первый на Земле священник начинал, когда у него не было и медного гроша. То есть, при полном отсутствии стартового капитала. А теперь какие храмы понастроили по всему миру? Через месяц, максимум два, у нас уже будет своя община, и не хуже, чему других. Вот вам текст объявления, дайте его в завтрашние газеты и пустите бегущей строкой по телевидению. Нам нужно собрать как можно больше народа на первое собрание.

Нильский взял листок и прочитал: «Известная всему миру христианская церковь „Вестники Божьего Мира“, возглавляемая пастырем Льюисом Баркнеттом, начинает свою деятельность в Харькове. В воскресенье 14 июня в 12-00 во Дворце культуры завода „Свет шахтера“ состоится вводная проповедь на тему „Свет Божий“. Отец Баркнетт будет рад лично встретиться со своими постоянными слушателями, наблюдавшими его проповеди по телевидению на протяжении полутора лет. Да благословит вас всех Господь!»

А кто это такой, этот отец Баркнетт? — спросил Пятница.

Если бы вы интересовались религиозными передачами, — пояснил Крымов, — то знали бы, что это настоящая телевизионная звезда. Его передачи идут четыре раза в неделю по двум коммерческим программам. Я даже боюсь предположить, сколько это стоит. Лично с меня как-то запросили тысячу долларов за трехминутное выступление с телеэкрана. Думаю, у отца Льюиса — своя финансовая кухня, и мы не будем ломать над ней голову. Просто я решил: почему бы нам не воспользоваться полуторагодичной рекламой этого талантливого оратора? Главное — собрать с наименьшими затратами побольше народу для первой встречи, а там они уже будут наши. Вы не представляете, насколько живое слово сильнее телевизионного, и тем более печатного. Сан Саныч, договоритесь насчет аренды зала на пару часов, это будет стоить недорого.

Жора восхищенно посмотрел на Остапа.

Маэстро, я вас признал! Здорово мы обошли рекламу! Высший класс!

Да, но заработаем-то мы на чем? — с плохо скрываемым скептицизмом спросила Вика.

Не думаешь же ты, что я буду продавать реквизиты и домашний адрес Бога? — саркастически спросил Остап. — За это я не волнуюсь. Сами увидите. Если кто-то вкладывает в это деньги, и не малые, то это неспроста. У них свои далеко идущие планы. У нас — более короткие и конкретные. Поэтому нам будет легче. В этой стране в любой бизнес надо бегать на короткие дистанции. Но повторяю — ни копейки с прихожан, кроме собственных организационных расходов. Боюсь, что нам придется на первых порах потратить некоторое количество своих денег.

Остап глянул на календарь, давая понять, что беседа несколько затянулась.

Все. На сегодня умственной работы достаточно. Мне надо готовиться к первой проповеди. Сан Саныч, достаньте где-нибудь в аренду звуковую аппаратуру и опробуйте вот эти кассеты. Современные религиозные лекции немыслимы без музыкального сопровождения и шоу. Эта программа — полнейший плагиат. И это хорошо, это сэкономит нам время. Вообще, плагиат — это любимый технический прием любого афериста. Остап Бендер говорил, что существует четыреста способов цивилизованного отъема денег у населения. На самом деле их больше, но в сердцевине всех лежит не больше десятка основополагающих идей. Все остальное — это вариации. Плагиат с творческим подходом.

Жора робко поднял руку.

Можно последний вопрос?

Валяйте, но только коротко. Недаром сказано: не говори длинно, ибо жизнь коротка.

Маэстро, а как же отец Льюис?

Отца Баркнетта не будет. Вместо него буду я! — сказал Остап несколько напыщенно, и соратники не заметили, как в его глазах слегка затеплился огонек проповеднической святости.

Первая встреча со сторонниками отца Льюиса Баркнетта состоялась ровно по расписанию. Жора, в обязанности которого входило вести статистику собраний, насчитал 412 человек. Видимо, «Вестники Божьего Мира» имели своих многочисленных последователей в Харькове. К тому же народ хотел увидеть живую телезвезду.

Первой на сцену вышла Вика и сообщила, что отец Баркнетт, к сожалению, не смог приехать по причине неожиданной болезни. Тем не менее, он передавал всем своим приверженцам привет, наилучшие пожелания, а провести первую беседу поручил своему ближайшему ученику — брату Остапу Крымову. Затем на сцену вышел Остап. Он был одет просто и демократично, как все современные проповедники: джинсы, клетчатая рубаха, кроссовки и пиджак. Вещи много раз ношенные, но стиранные и аккуратно выглаженные. На лице его запечатлелась доброта, брови у переносицы были слегка приподняты, глаза светились неземной святостью, водной руке он держал Библию, другая покоилась на сердце. Из мощных динамиков полилась современная музыка, насыщенная библейскими стихами. На сцене стоял ряд женщин всех возрастов и размеров, нанятых Жорой на условиях почасовой оплаты в самодеятельности НИИ «Южгипроцемент». Женщины открывали рот под фонограмму, а некоторые действительно пели, подглядывая в листки с текстом. Когда замолкли последние аккорды музыки, Остап вышел вперед.

Братья и сестры! Представьте себе огромную зеленую цветущую долину, залитую солнцем и негой. По ней идут, взявшись за руки, люди всех рас — черные, белые, желтые, — они смешались в одну единую огромную семью. Среди них вы видите тех, кто дорог вам, тех, кто жив или уже когда-то покинул этот мир. Теперь вы снова вместе. Какая радость! Какое единодушие! Какая гармония! Нет уже ни танков, ни пушек, ни бомб; нет радиоактивного заражения Земли; нет недостатка в жилищах, потому что каждый живет в своем собственном прекрасном доме.

Включился диапроектор, и на большом экране начали чередоваться цветные слайды.

Посмотрите, как радостно и беззаботно играют дети, как безмятежно бродят все виды животных, в небе сверкают всеми красками птицы, и их чудесное пение сливается с веселым смехом детей. Какие вкусные плоды в изобилии лежат в плетеных корзинах! Здесь, в этой долине, молодые вырастают до зрелого возраста и никогда не стареют, и каждый из живущих в этой стране наслаждается прелестью жизни в юношеской силе и полном здравии. И эта долина простирается по всей Земле.

С первых же минут Остап, как истинный профессионал в организации массовых мероприятий, преисполнился высоким вдохновением, и слова потекли из него могуче и просто, как воды великой Амазонки. Маэстро несло, и он уже сам не мог разделить в своей речи, где есть библейские истины, а где — его собственные. Взращенный в старой системе, Остап твердо знал, что ни библейские, ни коммунистические, ни другие философствующие мудрецы никогда не ставили точек над i, и даже над е. Поэтому в строгих рамках библейских канонов всегда сохранялось место для импровизации.

Эту картину рисует нам самая чудесная книга в мире. Ее называют Библией. Это очень древняя книга, некоторые из ее частей были написаны 3500 лет тому назад. Одновременно она является самой современной из существующих книг, потому что содержит здравый совет не только для сегодняшнего дня, но и для завтрашней жизни. Ее пророчества пробуждают светлую надежду на будущее. Это самая распространенная книга за всю историю человечества. Представьте себе: более двух миллиардов экземпляров на 180 языках мира! Ни одна другая священная книга не имела такого широкого распространения, а большинство других не были даже приблизительно такими древними, как она. Корану, книге Ислама, меньше 1400 лет. Будда и Конфуций жили приблизительно 2500 лет назад. Священные писания синтоизма были составлены не более1200 лет назад. «Книге Мормона» всего лишь 160 лет. За тысячу лет до Будды, в 1513 году до нашей эры, Моисей, живший на Ближнем Востоке, был инспирирован Богом написать первую книгу Библии, называемую «Бытием». Начиная с нее, Библия преследует одну единую тему вплоть до последней книги, до «Откровения», которая была закончена в 98 году нашей эры. Знали ли вы, что Библия состоит из более чем шестидесяти различных книг? Да, Библия сама по себе является маленькой библиотекой. Сорок человек участвовали в записи гармоничного библейского сообщения! Остап, как и положено религиозному проповеднику, активно гримасничал и жестикулировал, добавляя этим больше убедительности и красочности своей речи. При последней фразе ему удалось коротким жестом одной руки изобразить цифру сорок.

Почему я так много говорю о Библии? Дело в том, что человеку, решившему обратиться к Богу, очень трудно, если не сказать — невозможно, определить среди сотен существующих в мире религий, сект и культов, какое поклонение одобряет Бог. Может показаться, что это равносильно поиску иголки в стоге сена. Тут-то и приходит нам на помощь Библия, ибо она, как слово Бога, действует подобно магниту, помогая определить ту самую «одну веру» (Ефесянам, глава 4, стих 5). Римский философ Луций Анней Сенека говорил: «Если человек не знает, в какую гавань плывет, то все равно, какой дует ветер». Это подтверждает давно известную истину: главное в жизни — иметь направление и цель. Давайте воспользуемся методом исключения и попробуем подойти вплотную к истине, к вопросу о том, какая церковь признается Богом путем отсечения церквей, являющихся ложными. Как пройти неподготовленному человеку по этому лабиринту?

Говоря это, Остап на цыпочках прошелся по сцене, как бы осторожно обходя разбросанные по ней ложные религии. В этот момент он был похож на обывателя, вышедшего поутру из подъезда и бережно обходящего раскиданные повсюду кучки собачьего дерьма.

Один из краеугольных камней любой религии есть вопрос о бессмертии души человека. Все мы знаем, что тела людей, как у наших прародителей Адама и Евы, — смертны, ибо наказаны этим они Господом за непослушание. А как же обстоит дело с душой?

Философский энциклопедический словарь определяет переселение душ как «учение о переселении душ умерших в тела людей (новорожденного ребенка), животных, растений и минералов». Представление о переселении душ играет важную роль в восточных религиях. Особенно в тех, которые взяли свое начало в Индии, — например, в буддизме, индуизме, джайнизме и сикхизме, согласно которым жизнь считается непрерывным циклом смерти и перерождения. В последнее время представление о переселении душ привлекло внимание многих, живущих в западном полушарии, в том числе немало молодежи. Да, это очень привлекательная теория, дающая надежду человечеству избежать смерти. Но где ее подтверждения? Где духовная и временная преемственность души, переходящей из одной формы в другую? Где память, сопутствующая душе?

Остап громко постучал себя средним пальцем по лбу, как бы показывая, что памяти действительно не осталось.

Всякий исследующий Библию в надежде найти подтверждение учению о переселении душ рано или поздно будет разочарован. Нигде в Библии вы не найдете указания на то, что люди живут больше, чем один раз. Кроме того, вы не найдете таких выражений, как «перевоплощение», «переселение душ» или «бессмертная душа». Хотя Библия и не поддерживает этого учения, разочаровываться из-за этого нет нужды. Библия предлагает нам нечто более утешительное, чем мысль о перерождении в мире, полном грязи, болезней, печали, боли и новой смерти. Это освежающее учение Павел выразил следующим образом: «Имея надежду на Бога, что будет воскресение мертвых, праведных и неправедных». Слово «воскресение» и его формы встречаются в Христианских Греческих Писаниях 50 раз, и Павел говорит о воскресении как о «начатке» христианского вероучения (Деяния, глава 24, стих 15; Евреям, глава б, стих 1 и 2). Смерть, или небытие, была наказанием за грех Адама и Евы пред Богом, а не прихожей, ведущей в вечную жизнь где-то еще. Бог прямо сказал Адаму, что вернутся они туда, откуда пришли, — в землю, «из которой ты взят; ибо прах ты и в прах возвратишься» (Бытие 3:19). До того, как Бог поместил их на земле в Эдемском саду, у них не было бессмертной души, не было ее, и когда они умерли.

На некоторое время Остап застыл на сцене, изображая скорбь Адама. Казалось, он был в этот момент также наг, печален и сломлен, как прародитель людей, услышавший вердикт Создателя.

Воскресение мертвых сравнивается с пробуждением ото сна. Иисус, например, сказал о Лазаре, которого он собирался воскресить: «Лазарь… уснул, но Я иду разбудить его» (от Иоанна 11:11). А что будет жребием воскресших? Библия говорит о двух воскресениях — небесном и земном. Земное ожидает большинство людей, живших на земле и умерших. И очень немногих ожидает небесное воскрешение. Эти люди будут править вместе с Христом в небесном Царстве Бога (Откровение 14:1-3, 20:4). На «новой земле» не будет больше страданий и болезней, не будет смерти — ее сменит вечная жизнь. «Отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло» (Откровение 1:4). «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» (Матфея 5:5). Сравним эти удивительные обещания Бога с учением о переселении душ, согласно которому человек снова и снова возвращается в одну и ту же развращенную систему вещей. Это означает, что он и дальше будет жить среди зла, страданий и болезней, практически в бесконечном цикле. Какая безрадостная перспектива!

Остап с отвращением посмотрел на левого крайнего в первом ряду, как будто тот был приверженцем теории реинкарнации. Бедняга похолодел от страха. Но затем Крымов встрепенулся и просветлел.

Итак, Библия отвечает на вопрос о второй жизни: нет! У тебя не было другой жизни, кроме этой. Но эту жизнь можно продлить, и продлить навеки. Если ты проявляешь веру в Иисуса, помни его слова, когда умер Лазарь. Эти слова относятся и к тебе: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Иоанна 11.25,26).

Итак, зная простую и очевидную истину о воскресении, мы можем исключить любую религию, которая учит, что душа бессмертна. В итоге, нам остается проверить совсем немного религий, чтобы найти ту, которую признает Бог. А для этого зададим себе несколько вопросов и вместе с Библией ответим на них. Будет ли истинная вера превозносить, прославлять и почитать духовенство? Нет! Должно ли истинное поклонение преследовать коммерческие цели, чтобы ее руководители могли жить в роскоши? Нет! Должно ли название истинной религии происходить от какого-то учения (например, баптисты, пятидесятники), от имени ее несовершенного основателя (как Лютер, Кальвин, Уэсли) или от формы правления, которая в ней используется (такие, как пресвитерианская и епископальная)? Нет! Будут ли истинные поклонники Бога участвовать в политических и национальных конфликтах, в войнах, в расовой и племенной резне? Нет! Будет ли она прославлять имена человеческих руководителей? Нет! Ответив с помощью Библии на эти вопросы: нет, нет и еще раз нет, вы поймете, что истинной религией является учение отца Льюиса Баркнетта, его учеников и последователей. Ибо только оно основывается на самом точном толковании Святого Писания.

Остап взмахнул рукой, и Жора включил фонограмму. Женщины открыли рты и, поддерживаемые залом, спели несколько куплетов, воспевающих радостные картины воскресения и соединения в вечной жизни живых и умерших, в том числе родственников: мужей и переживших их вдов, тещ и зятьев, детей и оставивших им наследство родителей. Пока играла музыка и зал стоя подпевал хору, Остап успел передохнуть и даже сделать пару деловых звонков. Когда песнопение закончилось, брат Остап Крымов неспешной походкой снова вышел на сцену.

После перерыва Остап разгромил в пух и прах несколько наиболее распространенных ложных религий. В том числе католическую и протестантскую, а также ислам. Он изложил основы их с отцом Баркнеттом истинного поклонения. Оно зиждилось на следующих положениях: единство трех в Святой Троице (Бог-отец, Бог-сын и Святой Дух); назначение изначального сотворения человека, как бесконечный процесс размножения; отсутствие ада, вместо которого — одно полное забвение; воскресение праведных умерших на земле и вечное забвение неправедных; прославление семьи как истинной ценности на земле; благословение Господом материального благополучия людей.

Уже здесь Остап умышленно отошел от одного из постулатов отца Льюиса, что давало ему шанс через некоторое время назвать это религиозное учение своим. Это отличие заключалось в том, что, по мнению отца Льюиса Баркнетта, Бог сотворил людей не для бесконечного размножения, а для наполнения Земли, до тех ограниченных размеров, которые укладывались в санитарные нормы. (Приблизительно по тому же принципу, как коммунисты отводили норму квадратных метров жилплощади на человека для прописки и внесения в список очередников на расширение.) Это была небольшая, казалось бы, деталь, но в слове Божьем незначительных деталей не бывает. Каждый нюанс превращал религиозное течение в отдельное. Таким образом, Остап уже на первом собрании заложил основы своей собственной церкви, которая являлась безусловно христианской и занимала промежуточное положение между протестантами и Свидетелями Иеговы. В этом же промежутке находились учения Льюиса Баркнетта (ближе к Свидетелям), брата Василия Стрижко (ближе к православным) и отца Отто Зиммермана (ближе к протестантам). Эта позиция давала Остапу возможность хорошего маневра и компиляции наиболее привлекательных черт конкурирующих конфессий. При внимательном рассмотрении было видно, что каждое из этих течений проповедовало практически одни и те же гуманистические и очень даже неплохие истины. Отличия церквей заключались в различном толковании тех или иных разделов Святого Писания, благо авторы Библии своими неоднозначными виршами и описаниями давали широкое поле деятельности для этого. Остап даже подумывал, что при современном развитии техники подробный и объективный анализ Библии смог бы сделать хороший компьютер, но он не мог сейчас позволить себе такие затраты. Даже ради торжества истины.

Затем прихожане вместе с братом Остапом помолились, и все перешли к вопросам. Вначале единоверцев сильно интересовало состояние здоровья отца Баркнетта. Остап успокоил всех, заверив, что вскоре преподобный Льюис подключится к их встречам. Затем перешли к вере. Остап без запинки отвечал на наболевшее и сокровенное.

Что будет, если я нарушу одну из десяти заповедей? — спросила худенькая невысокая девушка в очках, которую трудно было заподозрить в способности что-то нарушить.

Останется еще девять, — компетентно ответил Остап.

Почему все время растут цены? — спросила старушка в комнатных тапочках.

К сожалению, Бог не занимается регулированием ценовой политики, — ответил Крымов. — Это все происки Сатаны. Что поделаешь, приходится терпеть, когда цены растут, а плата за грехи, как твердая валюта, остается все на том же уровне.

Можно ли ходить на дискотеки? — спросил молодой парень в джинсах.

Ешь, пой и веселись, ибо завтра наступит пост, — изрек Крымов.

Можно ли надеяться, что все собравшиеся в этом зале обретут новую, вечную жизнь? — спросил старичок, древние морщины которого говорили, что он успел прожить с этой страной несколько не самых лучших жизней в своей жизни.

Конечно! — радостно успокоил Остап. — Ибо сказано в Библии; «Много званых, но мало избранных».

Как мне бороться с искушением? — спросила миловидная интеллигентная женщина, по лицу которой было видно, что искушение работает начальником их отдела.

Вино молчит, пока закупорена бутылка, — неопределенно ответил Остап.

Не поздно мне в моем возрасте начинать верить в Бога? — спросил пожилой мужчина, попавший первый раз на религиозное собрание.

Конечно, нет. Но учтите, сейчас много таких, которые верят в Бога, но мало тех, кому верит Бог.

Лысый мужчина бухгалтерского типа поинтересовался, можно ли мыть голову «Хед энд шолдерс».

Жалкий бы вид имел этот шампунь, если бы не было перхоти, — ответил Крымов. — А перхоть угодна Богу.

Молодой человек в кожаной куртке попросил брата Остапа уточнить суть заповеди «Не возлюби жены ближнего своего». Крымов любезно пояснил, что если жена находится в Харькове, а муж — в командировке на далеком Сахалине, то от этого он не перестает быть ближним.

Вот таким образом вопросы и ответы продолжались целый час. В заключение Остап ознакомил слушателей с программой будущих собраний. Здесь были беседы на темы: «Сколько ты можешь жить», «Могут ли мертвые причинить вред живым», «Если Бог действительно заботится о нас, почему он допускает страдания», «Жил ли ты раньше и будешь ли жить опять», «Прелюбодеяния: простить или не простить», «Стихийные бедствия и Бог», «Видят ли нас умершие, где они находятся», «Воскресение: когда и как оно произойдет», «Материальное благополучие и Бог», «Как возникла жизнь», «Бог и инопланетяне». В конце встречи перед слушателями выступил Нильский, поведавший о том, что, прожив без Бога в душе сорок пять лет, он упал на самое дно общества, лишился дома и пищи, жил на вокзале. Проникшись же учением отца Баркнетта и брата Остапа, он обрел работу, кров и регулярное трехразовое питание. После чуда, продемонстрированного на примере Сан Саныча, Крымов еще долго пел с верующими, сплясал гопак и разыграл небольшую лотерею, где в качестве призов были красочные издания Библии. Сдав взносы на аренду помещения для следующего собрания, благодарные и умиротворенные последователи учения Баркнетта-Крымова разошлись по домам. Старт нового этапа «Великого пути» Остап оценил как обнадеживающий. По его мнению, можно было начинать расширяться. Через два дня группа, занимающаяся развитием и привнесением в массы нового религиозного веяния, которая изначально состояла из одного Крымова, была дополнена двумя кадрами: бывшим штатным массовиком-затейником Дворца бракосочетаний Юрием Козловым и артистом захиревшего театра драмы Богданом Крапивницким. Массовик должен был отвечать за музыкальную часть, антракты и развлекательные мероприятия. Артист должен был вникнуть в суть нового христианского течения и подменять Остапа в работе на сцене и по приему верующих в будние дни.

Через неделю состоялось очередное собрание слушателей, на котором Остап впервые употребил термин «Христиане Новой Эры». Остап поведал всем присутствующим, что человечество сейчас живет на границе проходящей эпохи Рыб и наступающей эпохи Водолея. Вот уже 2000 лет знак Рыб оказывает на население Земли отрицательное влияние. Главным виновником создания отсталого, алчного человеческого общества Остап назвал прежний христианский мир, который не давал прогрессировать истине. Но сейчас, с наступлением новой эры, эта истина будет раскрыта в течение наступающей эпохи Водолея — периода духовного просветления. Остап предложил название «Христиане Новой Эры» как название новой истинной церкви третьего тысячелетия.

Представление прошло интересно и слаженно. На этот раз отец Баркнетт был упомянут только один раз, и то в связи с его статьей, в которой он несколько отступил от одного из положений своей платформы.

Собрание прошло при полном аншлаге, и следующую встречу было решено провести во Дворце спорта. Она состоялась, и в местной прессе появилось сообщение о том, что на религиозном собрании в самом большом крытом зале города присутствовало полторы тысячи человек. Цифра была несколько завышена по просьбе Крымова. Пора было запускать механизм рекламы.

Через три недели после начала деятельности в городе новой секты пришло гневное письмо от Льюиса Баркнетта, в котором он с негодованием обвинил Крымова, что тот незаконно воспользовался его именем и рекламой. Отец Льюис грозился в ближайшее время прибыть лично в Харьков и разоблачить Остапа.

Узнав о содержании письма, Пятница крепко огорчился.

Заложили! Настучал на нас кто-то из прихожан. У, божьи человечки!

Остап же, наоборот, был весел.

Все разворачивается по плану, Жора, процесс пошел. Нам надо приобретать известность, а скандал — это самая сильная реклама. Бизнес должен вызреть в борьбе и во времени. Без труда и баба с возу не упадет.

Через три недели после разворачивания четвертого этапа Нильский, озабоченный нарастающими расходами, подошел к Остапу.

Если честно, я до сих пор не понимаю вашего плана, маэстро. Где же заработок? Я не вижу ни малейших перспектив.

Не надо бежать впереди паровоза, — успокоил его Крымов. — Мы уже запустили этот механизм. Дальше нужно только время. Как говорится: что посеешь, то обязательно кто-то найдет. Тут нельзя торопиться. По моим подсчетам, деньги с этого этапа появятся у нас не раньше, чем через два-три месяца. Как раз тогда, когда надо будет начинать финансирование следующих этапов. Будем работать параллельно. Раз в неделю мы с Крапивницким и Козловым будем проводить проповеди. Пока этого будет достаточно. А что будет потом, только Бог знает.

Четыре года и семь месяцев до этого…

Сегодня был последний день приема больных. Последний день его недолгой врачебной практики. Целитель знал, что завтра придет участковый инспектор и, если застанет его за приемом, начнет задавать вопросы. Придется давать ответы, которые, вполне возможно, будут заноситься в протокол. А это уже плохо, поскольку протокол — это, вообще, не очень хороший документ, кроме того случая, когда это «протокол о намерениях». Слово — не воробей, но поймают и посадят. Целитель знал то, что случится завтра, не только потому, что был по совместительству провидцем. Просто произошло то, что не должно было случиться, но случилось. И этого он никак не смог предвидеть.

Его новейшая революционная теория лечения мочой начала набирать сторонников и победным шествием прокладывала себе дорогу в сознании людей, презирающих традиционную медицину. Поток пациентов нарастал день ото дня, возрастали расценки и уменьшались расходы на рекламу. Излеченные желудочные болезни, исчезнувший псориаз, сгинувшая подагра, возвращенные к полноценной жизнедеятельности почки, восстановленные половые функции мужчин, двукратное улучшение зрения — все это было живым наглядным примером торжества его идеи. Работать бы да работать. И надо же было случиться этому пренеприятнейшему казусу.

Одна из пациенток, вылечившая себе начинающуюся язву и уверовавшая в чудодейственность метода, вначале тайно от своего зятя, но с согласия дочери, сумела снизить его пристрастие к алкоголю наполовину. Окрыленная успехом, она заодно решила избавить зятя и от ячменей, которыми часто страдал парень. Теща закапала ему глаза своей мочой, выдав ее за какое-то лекарство, и стала ждать результатов. Ячмень прошел, но появился шанкр. Анализ у венеролога дал результат — сифилис. Теща и сама была в шоке. После небольшого рукоприкладства она призналась пострадавшему, чем она его лечила. Разразился скандал, Дело дошло до милиции.

Мысли целителя были прерваны вошедшим ассистентом.

В приемной полно народу. Будем начинать?

Запускайте, — вздохнул целитель.

Первыми вошла парочка: девушка лет двадцати и пожилой астматический мужчина.

Мой муж задыхается по ночам, — сказала она . — Боже, это так страшно! Мы у каких только врачей не побывали!

Когда целитель начал осматривать больного, он подумал: «Какое счастье, что меня выгнали с третьего курса мединститута. После этого в моей жизни стало на одну клятву меньше из тех, которые пришлось бы нарушить».

Ну что, есть какая-то надежда? — спросила девушка.

В зависимости от того, на что вы надеетесь, — уклончиво ответил целитель и подумал: «Каким бы здоровьем ни обладал человек, его хватит ровно до конца жизни. Хорошее здоровье после смерти абсолютно ни к чему».

Ставьте супругу перед сном на один час компресс из вашей утренней мочи на эти места, — целитель показал на легочные части заплывшей груди мужа, — и ему не будет больно за бесцельно прожитые годы.

Можно, мы придем к вам в следующую пятницу?

Не получится. В четверг вы поломаете ногу, — сказал целитель, потому что он должен был еще поддерживать репутацию провидца. — Шучу. Лучше позвоните. С вас двадцать долларов.

Следующим вошел здоровенный мужик с оплывшим красным лицом и веками, подымающимися с таким трудом, будто на них давили канализационные люки.

Печень, доктор. Я обычным врачам не верю. Моего кума зарезали недавно, а вроде был простой фурункул. Только не говорите мне, что я должен бросить пить. Что угодно, только не это.

Целитель, как обычно, поставил сразу два диагноза — алкоголизм и десять долларов. Как и все опытные врачи, он ставил диагноз не по состоянию больного, а по его состоятельности.

Не волнуйтесь — бросать пить совсем не обязательно. Двести граммов мочи перед употреблением спиртного. После этого можете пить любое количество любой крепости. И не закусывать.

Больной брезгливо передернул плечами

Фу, гадость какая! Свою мочу? А можно, я буду пить мочу своего ребенка?

В зависимости от того, сколько лет ребенку.

Тринадцать лет Девочка.

Боже упаси! — закричал целитель, вспомнив случай про сифилис. — Только свою собственную! С вас десять долларов.

Затем в кабинет вошла еще молодая женщина, подернутая вуалью печали.

Мне тридцать шесть лет, доктор, и я уже двадцать один год не могу забеременеть. Надежда только на вас.

Хотя он заранее и знал, что пропишет ей компрессы на яичники из мочи рожавшей женщины, все же ритуал целительства требовал осмотра. Женщина начала нервно освобождать себя от одежды. Отвлекшись на запись в журнале регистрации больных и подняв затем голову, он заметил, что дама разделась полностью и в выжидательной позе стояла перед ним. Он испугался — ему показалось, что она хочет излечиться от бесплодия прямо сейчас.

Накиньте кофточку и оденьте белье. Мне нужен только живот, — сказал он и подумал: «Как быстро я приучился натурально лгать. Хотя, если ты сам веришь в то, что говоришь, то это уже не вранье — это вдохновение. Если вранье прекрасно, то это уже творчество. И вообще, человек становится лжецом только тогда, когда правда, которую он вам говорит, неприятна».

Он назначил компрессы и пятнадцать долларов.

Следующей вошла обширная пожилая женщина, сумевшая протиснуться в дверной проем только боком.

Доктор, у меня совсем разладились отношения с мужем. Я так боюсь, что он бросит меня. Ради Бога, помогите мне удержать моего Эдуарда.

Целитель, написавший в свое время небольшой труд по классификации народных методов знахарства, великолепно знал, что такой случай элементарно лечится путем подливания в чай небольшого количества менструации в течение трех дней от начала полнолуния. Но взглянув на почтенный возраст дамы и прикинув, что ее климаксу уже лет десять, он с торжеством подумал: «Все-таки мой метод универсален. На каждом конкретном случае он доказывает свое превосходство. Моча всегда с человеком, до конца его дней. А у Болдухаева, который лечит менструацией, выпадает целая возрастная группа женщин. Бедняга, не рассчитал немного. Впрочем, и у него хватает практики в Донецке».

Раздевайтесь, — сказал целитель и начал заполнять карточку.

Когда пациентка осталась в одном белье, дверь неожиданно открылась. На пороге стоял милиционер в погонах капитана. Одновременно с криком пожилой дамы в сознание целителя вошла короткая простая мысль: «Не успел».

Выпроводив возмущенную женщину, участковый деловито сел за стол, достал несколько чистых листов бумаги, загнул их так, чтобы обозначить поля (очень знакомая процедура для тех, кто участвовал в допросах), надписал сверху шапку и печально посмотрел на целителя.

Сейчас я задам вам несколько вопросов, но для начала прошу предоставить мне все ваши документы: свидетельство о регистрации, лицензию, патент, разрешения местных органов, ну и ваш паспорт. Словом, вы сами понимаете, что нужно.

Секунду, — с готовностью, почти радостно ответил целитель. — Все есть. В соседней комнате.

Он вышел и дверь, примыкавшую к кабинету, и оказался в маленьком туалете с умывальником. Здесь у него уже было все готово: окно, ведущее во двор, и веревочная лестница. Протискиваясь в маленькое окошко, целитель ворчал: «Ох, до чего же узкое, хорошо — я не толстый. С такой жизнью разве нагуляешь жирок? Редко кто из больных догадывается, что причиной смерти во всех случаях оказывается жизнь. Особенно такая».

 

КНЯГИНЯ КРАМСКАЯ И ФСК

Как-то незаметно подошел по графику срок начала шестого пункта «Великого пути». Для Нильского, в функции которого входил строгий контроль за графиком выполнения плана, само существо бизнеса под кодовым названием «Благородное собрание» все еще было окутано тайной.

По улицам и дворам городе летал всем опротивевший тополиный пух. Тополя, занимаясь своим ежегодным деревянным сексом, делали жизнь горожан, страдающих пуховой аллергией и не страдающих ею, просто невыносимой. Накатившая жара усугубляла разочарование харьковчан в раннем украинском лете, окончательно овладевшем городом, как неприятельской крепостью.

Ранним и не очень свежим июльским утром Сан Саныч встречал руководителя «Дворянского попечительского общества» — Марию Сергеевну Крамскую. Это была женщина, мужественно перешагнувшая пятьдесят лет и приблизительно такое же количество зим, очень похожая на маму Владимира Ульянова и в то же время как будто бы сошедшая с картины неизвестного голландского мастера конца шестнадцатого века. Она была чопорна, благородна и почти стародевственна. Ее возраст, как у всех женщин, неистово верующих в скотское начало мужчин, был частью ее имиджа. Ее наряд и манера поведения, как у всех снобов, не давал ни малейшего шанса на экспромт или невинный анекдот, даже про старого еврея. Она твердо считала, что нет закона притяжения полов, есть их беззаконие.

У Марии Сергеевны был очень напряженный график поездок по городам и весям бывшего Союза. Ее посещение «неньки Украины» было первым и, дай Бог, думала она, не последним. На зажиточный пророссийский Харьков Крамская отвела вначале две недели в своем плотном, как ее корсет, графике. Этот город, где у людей всегда, даже в более худшие времена, водились деньги, должен был неминуемо, по понятиям княгини, вырасти до понимания простого факта, что если честь можно продать, то ее можно и купить. После Харькова в графике стояли Курск, Новосибирск, Варшава и Минск.

Бизнес Марии Сергеевны был отлажен, как механизм часов на Спасской башне. Два года подходила она к тому, чтобы поставить на поток свое детище — продажу дворянских титулов. Вначале — Москва и Санкт-Петербург. Затем российская провинция начала проявлять робкий интерес к этой животрепещущей теме. На периферии России дела шли туго. А «красный пояс», вообще, со дня на день ждал возвращения Советского Союза. Поэтому княгиня все время искала новые рынки сбыта своего товара. И вот — первая ласточка на Украине. Вопрос был не только в этической готовности населения, но и в его материальной способности. Крамская, знавшая, что Украина по всем показателям копирует Россию, но отстает при этом года эдак на два, все ждала, когда же русскоязычные области бывшей Малороссии созреют до столь важного вопроса.

Бизнес на самом деле был очень прост. Титулы выдавались непосредственно руководителем Польского монархического движения (ПМД) Лешиком Вержховским. После соблюдения необходимых формальностей, заполнения анкет и внесения аванса пан Лешик, как «регент-инициатор», — а именно так называлась его должность, — брался за составление официальных бумаг. Каким-то неведомым образом граф Вержховский после бегства буржуазного польского правительства в 1945 году сумел закрепить за собой право на председательство в ПМД, ведающем вопросом присвоения дворянских титулов, которые имели хождение по Европе. По запаре строительства социализма, а затем его разрушения Польше было недосуг заниматься этим вопросом, и ПМД монополизировало, казалось бы, недоходную отрасль. Но с 1991 года открылся новый, неосвоенный рынок СНГ и бизнес получил второе дыхание.

Мария Сергеевна сумела добраться до «регента» только тогда, когда смогла раскрутить мелкий опт — от пяти до десяти претендентов в пакете. Избегая открытой рекламы, госпожа Крамская использовала исключительно индивидуальный подход. И что интересно, сами титулы были натуральны, как крымские помидоры на алуштинском рынке, ибо пан «регент-инициатор» какими-то немыслимыми уловками сумел заполучить у польского президента сразу после окончания войны не только право жаловать дворянские титулы, но и поддержку ряда мелких монархических дворов Европы. Так что Мария Сергеевна не боялась ни насмешливых журналистов, ни «Общества защиты прав потребителей», ни «Антимонопольного комитета». Бумаги, предоставляемые паном Лешиком Вержховским, были настолько основательны, что с ними можно было идти в народный суд, исполком или международный арбитраж, и это внушило уверенность и убедительность госпоже Крамской в деле возрождения отечественного дворянства.

Встретив прибывший из Москвы поезд, Нильский галантно помог даме спуститься с замасленного трапа вагона и принял багаж — небольшой саквояж с личными вещами и персональный компьютер «ноут бук» с модемом для связи с Варшавой и другими городами.

Княгиня произвела на Нильского самое благоприятное впечатление. Как будто сошедшая со страниц тургеневских книг, она показалось Сан Санычу воплощением утерянной чести нашего народа, особенно ее женской половины.

Через двадцать минут езды на такси по ужасным харьковским дорогам, подтверждающим классическое правило, что ничто не вечно под луной, Мария Сергеевна уже сидела в отведенной ей комнате и обсуждала с Остапом план предстоящей работы. План был до предела насыщен и сжат, как у всех деловых людей, дорожащих своим временем и временем клиента.

В субботу предстоял доклад Крамской в Центральном лектории. На следующий день — презентация «Российского дворянского попечительского общества», и прямо со среды начинались дни приема. На индивидуальную обработку клиентов с выездом Крымов по нехватке времени решил не тратить сил, и Мария Сергеевна согласилась принимать по записи.

К удовлетворению Остапа, первая лекция собрала не только пару десятков солидных мужчин и нескольких обветшалых старушек, но и пяток корреспондентов местных «масс-медиа». Еще с утра Нильский обзвонил редакции газет и телевидения и посоветовал прислать людей. Зная хорошие артистические данные Марии Сергеевны, Остап не сомневался, что в местных газетах появятся заметки и интервью. В любом периферийном городе горячая информация — большая редкость, и если попадается хотя бы слегка теплая, это уже имеет шанс быть замеченным. После телевизионного репортажа, последовавшего в вечерних новостях, Крымов распил вместе со своей компаньоншей бутылку шампанского.

Мы близки к удаче, — выдал Остап прогноз. — Она всегда рядом. Только не известно, с кем.

Презентация, состоявшаяся в арендованном Доме ученых, удалась на славу. Атрибутика и музейные материалы, прибывшие из Москвы багажом, были весьма кстати. Во время небольшого фуршета Мария Сергеевна имела возможность походить за руку с каждым заслуживающим внимания посетителем и обсудить вопросы, не терпящие публичной огласки. Главной целью предварительного знакомства было зародить в умах слегка подготовленной публики саму идею возрождения традиций дворянства в нашем государстве. Как и в любом сетевом маркетинге, главным здесь было не конкретная агитация, а широкий охват чистой идеей.

Сдавая ключ от помещения вахтеру, Мария Сергеевна сказала поддерживавшему ее под руку Нильскому:

Завтра будут люди, это я вам точно говорю. Кроме первых персон, я приметила еще нескольких шестерок, посланных с целью явной разведки. Не опаздывайте с утра в офис, Сан Саныч, будем заполнять бумаги. Судя по одежке, будут торговаться, так что предстоит тяжелая работа.

Рано утром Сашенька уже печатала прейскурант и перечень необходимых документов под диктовку Крамской. «Князь» шел только за валюту и колебался в диапазоне от двадцати пяти до тридцати тысяч долларов. «Граф» почему-то был установлен нижней границей — пятнадцать тысяч долларов. За «Барона» разрешалось платить местной валютой в эквиваленте. Предусматривались скидки для ветеранов труда и чернобыльцев. Оптовые цены почему-то не указывались. Неожиданными выглядели наценки для коренных представителей Африки, мусульман и австралийских аборигенов. К многочисленным информационным материалам прилагались различные инструкции: по этикету, по протоколу во время королевского приема, по поведению за столом, правила наследования титула для самых запутанных семейных отношений и так далее.

Вопреки ожиданиям княгини, в первый приемный день никто не явился. От скуки Сан Саныч, дежуривший на приеме, сочинил пару сонетов, посвященных Марии Сергеевне, и замочил с десяток мух. В конце смены стало ясно, что ничего не осталось, как ждать завтрашнего дня.

Собравшись вечером за чаем в недавно построенной по указанию Крымова беседке во дворе, компаньоны коротали время за неспешным разговором. Барон, насколько позволяла цепь, сидел в непосредственной близости от беседки и лениво слушал бесполезную болтовню людей. Жора громко сербал чай. Даниловна вязала носки. Княгиня раскладывала пасьянс, а Нильский, как всегда, читал газету, ежеминутно охая и чертыхаясь. Остап мелкими глотками пил теплый коньяк. Между Викой и княгиней догорал остаток длинного разговора.

Так что, душечка моя, — монотонно чревовещала Мария Сергеевна, — никогда не надо волноваться, если ваш муж пришел под утро и не может вразумительно объяснить, где и с кем он был. Где гарантии, что, узнав правду, вы будете волноваться меньше? Я по собственному опыту знаю, что все они корыстные лжецы, напыщенные эгоисты. Особенно холостяки. А старые, вообще, приводят в дом даму только затем, чтобы она навела порядок в его берлоге. У холостяков есть одна существенная слабость — они не могут во всем обвинить свою жену.

Мария Сергеевна, — спросила Вика, — а какой, по вашему мнению, должна быть идеальная жена?

В Европе мне попалось одно солидное руководство для начинающих супругов, — ответила княгиня, — в котором идеальная жена определяется как женщина не слишком красивая, чтоб не искушать мужчин и не будить ревность супруга, не слишком умная, чтобы муж не чувствовал своей неполноценности, не слишком нравственная, чтоб не показаться ему однообразной, не слишком прямолинейная, ибо во благо брака надо уметь кое-что скрывать. Главное качество хорошей жены — терпение. А много терпеть — это значит много прощать.

Вика задумалась, а княгиня погрузилась в пасьянс. На некоторое время все замолчали. Даниловна закончила ряд и вздохнула, Нильский перевернул страницу и глубоко вздохнул. Княгиня скользнула взглядом поверх карт и не удержала легкого вздоха. Жора, отхлебнув чай, с протяжным вздохом выпустил горячий воздух.

Господа, — не выдержал Остап, — нельзя же все время о деньгах!

Давайте играть в дурака! — вдруг предложила княгиня, несколько переигрывая с энтузиазмом.

А ставки? — поинтересовался Остап, хотя в дурака всегда играл без интереса.

На поцелуй, — игриво скосилась на Остапа Марья Сергеевна.

Нет, давайте повысим ставки хотя бы до десяти копеек, — запротестовал Крымов.

Я! Я согласен на поцелуй! — засуетился Нильский, подсаживаясь вплотную к Крамской.

Княгиня недоверчиво посмотрела на Сан Саныча и сказала, что еще не закончила раскладывать пасьянс. Некоторое время все молчали.

Вы когда-нибудь курили, Остап? — спросила княгиня.

Почти нет, — ответил Крымов. — У меня и без того масса вредных привычек. Сигарета — это палочка о двух концах, на одной стороне которой огонек с дымом, на другой — самоубийца.

Нильский опять чертыхнулся и назвал кого-то в газете ослом, болваном и вредителем. На некоторое время воцарилось молчание, прерываемое утробными звуками организма Пятницы, борющегося с обжигающей жидкостью.

Княгиня брезгливо поморщилась.

Жора, ну что у вас за воспитание? Разве можно так громко пить чай?

Воспитание? — повторила Вика. — Вы думаете, он знает, что это такое?

Остап оживился и повернулся к Вике.

Воспитание — это умение человека хорошо скрывать от окружающих, как много он заботится о себе и как мало обо всех остальных,

Вот именно, — подхватила княгиня, глядя на Пятницу, — уходить не прощаясь уже все умеют, а вот приходить и здороваться…

Жора громко отхлебнул горячую жидкость.

Послушайте, Пятница, — прервал его чаепитие Остап, — я хочу сделать вам замечание. Вы, как ответственный за ведение хозяйства, не справляетесь со своими обязанностями. Скажите, что за напиток вы подали нам сегодня утром?

Я не помню, или кофе, или чай, — ответил Жора, прекратив сербать.

Но ваш напиток отдавал нашатырным спиртом!

Тогда это был чай. Кофе у нас попахивает немного дустом, — сказал Жора и громко хлебнул из блюдца. — Сан Саныч, я надеюсь, вы не против меня? Вам разве не понравился вчерашний суп?

Жора, я умоляю вас! — прогундосил Нильский, не отрываясь от газеты. — Не надо искать повода для ссоры.

Это несправедливо, Сан Саныч. Я сегодня принес вам кофе прямо в постель.

И я остался теперь без простыни! — возмущенно воскликнул Нильский.

А посмотрите на этот нож! Он же грязный, — возмущенно вставила княгиня.

Странно, почему грязный? — удивился Жора, — Последнее, что я им резал, было хозяйственное мыло,

Если ты скажешь, что ложкой размешивал стиральный порошок, я тебя удавлю, — негромко, но веско добавила Вика.

Так что делать? — спросил обидевшийся Жора. — Мыть или не мыть…

Вот, в чем вопрос, — закончил за него Крымов. — Да вы, Пятница, — прямо малогабаритный кухонный Гамлет.

Княгиня брезгливо посмотрела на Жору.

Разве сейчас мужчины? Я удивляюсь, что у современных мужчин еще не появились женские болезни. К тому же нынешние мужчины совершенно не умеют любить. Вообще, только зрелые люди моего возраста еще помнят те времена, когда любили по-настоящему.

По вашей теории значит, что лучше всех из нас в любви разбирается Даниловна, как самая старшая? — съехидничал Жора. — Даниловна, что вы знаете о любви?

Да что я могу знать-то о любви? — отмахнулась старуха. — Я мужу-то ни разу не изменила.

Барон по-собачьи философски вздохнул глубоко и тяжко.

После пятиминутного молчания княгиня, закончив пасьянс, неожиданно с пафосом изрекла:

Да, все мы на свалке истории, и ту бессовестно растаскивают.

Остап отпил мелкий глоток коньяку, и по искорке в его глазах было видно, что он хочет поразглагольствовать. Это всегда с ним случалось в минуту редкого досуга.

Если подходить чисто арифметически, то этому государству осталось до своей кончины совсем немного.

Что вы имеете в виду под словом «арифметически»? — встрепенулся Нильский, всегда любивший поговорить о современных бедах нации. Остап с охотой ответил:

Я вывел формулу смерти государства и назвал ее ФСК — формула смерти по Крымову.

Как это — формула смерти, объясните? — спросил Нильский, откидывая газету.

Очень просто, — начал Остап. — Все население страны можно условно разделить на пять групп и определить их примерную численность.

Работающие — производители валового национального продукта.

Дети, школьники, студенты, пенсионеры и прочие слои населения, полностью находящиеся на иждивении работающих, — тридцать пять процентов от всего населения.

«Чиновники»: депутаты всех мастей, администрации, пожарники, профсоюзы, всякие инспекции и контролирующие органы, спортивные и общественные организации, а также аппарат, всех их обслуживающий, — примерно семь процентов

Безработные, домохозяйки и декретные женщины — четырнадцать процентов.

Силовой аппарат: армия, секретные службы, таможня и милиция, а также их обслуживание — девять процентов.

Итого, если вычесть из ста процентов то количество, которое не производит никаких материальных ценностей, то мы получим тридцать пять процентов. Из оставшихся работающих примерно пятнадцать процентов «паразитирующих»: финансы, торговля, посредники. Если привести это к общему количеству, то останется двадцать девять процентов. Из оставшихся — минимум одна треть занята в сфере обслуживания. Остается девятнадцать процентов.

Итак, мы получаем, что производством валового национального продукта заняты всего девятнадцать процентов населения, то есть, на одного работающего приходятся четверо, кормящихся его трудом. А если учесть, что страна выплачивает проценты по иностранным кредитам, то на каждого работающего приходится еще по одному иностранцу: американцу, или японцу, или немцу. Итого: пять на одного.

Когда мы кормим членов своей семьи, детей и стариков, это ладно. Но ведь мы еще содержим силовой и бюрократический аппарат. Если сложить численность чиновничьего и силового аппарата, то мы получим 16 процентов. Моя формула — это отношение количества тех, кто производит материальное, к числу нависающего над нами госаппарата. Давайте вычислим: девятнадцать, деленное на шестнадцать, дает нам одну целую восемнадцать сотых. Как видите, это число приближается к единице. Когда оно достигнет ее, это уже будет диагнозом смерти государства, то есть, один работает, один его проверяет. При имеющейся у нас ситуации ежемесячно выпускаются все новые законы, которые в силу их угнетающего характера никто добровольно выполнять не собирается. Значит, перед государством стоит жизненно важная задача увеличения фискального аппарата. Преступность в условиях массовой безработицы и общей бедности имеет тенденцию увеличиваться, а значит, будет увеличиваться численность милиции. Это значит, что делитель в моей формуле будет тоже увеличиваться. А в связи с эмиграцией и превышением смертности над рождаемостью делимое будет уменьшаться. Еще немного, и моя формула даст в результате единицу. А это уже уровень смерти. Это уже труп.

Остап отпил коньяк и грустно улыбнулся.

Что интересно, правительство постоянно идет не по пути упрощения, а по пути затягивания узла еще туже. Они еще удивляются, почему увеличение фискального аппарата не дает ощутимого дохода в бюджет. Да все прибавки идут на само же увеличение аппарата. Тем более, что их зарплаты не сравнить с инженерной или зарплатой рабочего. Наше государство напоминает мне удава, заглатывающего самого себя с хвоста и думающего, что оно кушает.

Барон опять тяжело вздохнул и поплелся, позвякивая цепью, к себе в будку, подальше от мрачных прогнозов Остапа. Время было отходить ко сну. Жора удалился затем, чтобы проверить свои ловушки и совершить ночной обход окрестности на предмет выявления слежки. Нильский проводил Марию Сергеевну к себе. Вернувшись в беседку, Сан Саныч мечтательно-болезненно посмотрел на окна княгини и вздохнул:

Ах! Она просто ангел.

Крымов поперхнулся коньяком и долго откашливался.

Я так и знал, что она не женщина, — придя в нормальное состояние, заметил он и пошел спать.

Глубокой ночью, когда скоротечный летний сон окончательно разморил и расслабил члены обитателей москалевской слободки, из мезонина, где квартировалась княгиня, раздался громкий душераздирающий крик, заставивший на мгновение остановиться сердце в груди чуткого на звуки Барона. Затем что-то с глухим грохотом упало и крик повторился, в точности продублировав неповторимый тембр, силу и продолжительность первого. После этого темную, как тонкий кишечник негра, ночь разрезали неприятные звуки бьющейся в большом количестве посуды. Затем крик раздался снова, но на этот раз прервался на полуноте. В окошке княгини уже горел свет. Придя в себя после пережитого шока, Барон залился протяжным лаем, в который он вложил всю ненависть к людям, не дающим спокойно поспать пожилому обиженному жизнью псу. Его лай был подхвачен в соседнем дворе, затем удвоен двумя следующими и, нарастая, как цепная реакция, понесся по Москалевке. Цунами многоголосого собачьего лая докатилось до Красношкольной набережной и разбилось о нее в районе Нового цирка, где начинались высотные дома.

Чтобы понять причину этих нечеловеческих криков, изданных через равные промежутки времени, надо вернуться на три минуты назад.

Мария Сергеевна, имевшая обыкновение отходить ко сну не ранее двух ночи, на этот раз зачиталась Вольтером почти до половины третьего. Почувствовав, что веки начинают слипаться, а буквы — двоиться, княгиня прочитала молитву, выключила свет и закрыла глаза. Когда первая волна легкого сна пробежала приятной теплотой и негой по ногам, раздался скрип открываемой двери. Графиня разомкнула веки и увидела, как дверь ее комнаты, едва освещаемая лунным светом, начала медленно открываться. Онемевшая от ужаса княгиня почувствовала, что у нее похолодели внутренности, наполненные легким пуританским ужином. В комнату плавно и бесшумно вплыло нечто белое и зловещее, имеющее очертания человеческой фигуры. На голове у этого «нечто» было что-то белое и высокое, что княгиня приняла за капюшон,

«Может, это смерть? — подумала Марья Сергевна и осознала, что забыла напрочь все молитвы. — Но почему она в белом, а не в черном?» Затем княгиня вспомнила, что за людьми дворянского звания смерть приходит в белом. Немой ужас сковал госпожу Крамскую. Фосфоресцирующая фигура, выставив вперед костлявую руку, начала неуверенно продвигаться в сторону кровати. Неожиданно белая смерть натолкнулась на стул, стоящий у нее на дороге, и шепотом чертыхнулась, слабо выбирая при этом выражения. И тут новая догадка, не менее ужасная, чем первая, пронзила княгиню, как копье Париса: «Это не смерть. Это грабитель». Ужасная мысль подтверждалась тем, что под подушкой у княгини лежали пять тысяч задатка за титул барона, который она на презентации тайком от Крымова взяла с прыщавого хозяина торговой фирмы «Пиктусевич и компания». Зловещая фигура вплотную приблизилась к кровати, наклонилась и потянулась длинной волосатой рукой, как показалось княгине, прямо под подушку. Это движение и кошмарная догадка, наконец, разомкнули сцепленные ужасом челюсти Марии Сергеевны и исторгли из нетренированного горла потрясающей силы и пронзительности звук.

Чтобы ощутить неповторимые чувства, ворвавшиеся при первых нотах этого крика в душу белого незнакомца, надо снова вернуться на три минуты назад.

Проводив княгиню в ее комнату, Нильский никак не мог уснуть. Он ворочался в неудобной, жгущей тело постели и вспоминал каждое движение Марьи Сергеевны, с которой он по заданию Крымова провел весь день. Благородство и чистота ее линий мгновенно пленили его, как пленяет старого капитана изящество и строгость обводов трехмачтовой бригантины. Давно забытое чувство ворвалось в сердце Сан Саныча, мгновенно растопив вековые глыбы льда, сковавшие душу и тело президента еще с перестроечных времен. От такого таяния веселые теплые и озорные ручейки забегали по всем членам его тела, попадая в отдаленные и забытые изгибы и закоулки.

Не в силах совладать с нахлынувшими чувствами, Нильский, знавший привычку княгини ложиться поздно, решил объясниться немедленно. Как был, в ночной рубашке и колпаке, который стягивал во время сна его длинные волосы, Нильский начал красться по винтовой лестнице на мезонин. Добравшись до комнаты своего кумира, Сан Саныч неуверенно поскребся в дверь. Приняв невнятный стон, изданный княгиней, начинающей тонуть в первых волнах сна, за разрешение войти, Нильский, стараясь не разбудить обитателей дома, бесшумно проскользнул в комнату. На цыпочках он подошел к кровати, по дороге больно ударившись о стул, наклонился над княгиней и хотел спросить ее разрешения включить свет. Именно в этот момент он был встречен таким криком, которого не слышал даже в самых черных американских фильмах ужаса. От неожиданности и испуга в недрах тела Нильского оборвались все внутренности. Ничего не соображая, он рванулся к двери, натолкнулся на все тот же злосчастный стул и, потеряв равновесие, рухнул на пол. От этого удара старый аварийный дом всем своим существом издал глухой недовольный стон. Вскочив на ноги, Нильский продолжил свое неумолимое, как движение нерестящегося лосося, стремление к двери, но в темноте больно и обидно врезался в буфет. В кромешной темноте под повторный убийственный визг княгини на пол посыпались старые тарелки Даниловны. Окончательно потеряв ориентацию в пространстве, в состоянии, близком к помешательству, Нильский из последних сил рванулся в сторону единственного освещенного окна и судорожно начал дергать раму. Тут его, как пуля, настигшая арестанта на тюремной стене при побеге, догнал последний животный вопль княгини. В этот момент в комнате зажегся свет, спасший Нильского от разрыва сердца. На пороге в одних трусах с табуретом в руке стоял Остап, прикидывающий, в кого его запустить — в белую фигуру, пытающуюся выскочить в окно, или в истошно орущую княгиню. Когда Остап окончательно решил, что табурет скорее всего предназначен Марии Сергеевне, разрывающей своим визгом барабанные перепонки, та наконец замолчала, принеся всему дому и трем ближайшим кварталам немыслимое облегчение. Мерзкая трясущаяся фигура у окна обернулась и оказалась Нильским. Княгиня, видимо придя в себя, в негодовании схватила с ночного столика статуэтку из неизвестного черного камня, выполненную в виде фигурки белого медведя, и изо всех сил запустила ей в Нильского. Описав пологую дугу, каменный медведь ударился о коленную чашечку возмутителя спокойствия. На этот раз тишину ночи разрезал нечеловеческий вопль Нильского, вызванный резким болевым ощущением в ноге. С криком: «Княгиня, еще не время разбрасывать камни!» Остап схватил за шиворот Нильского, собирающегося упасть на пол, и поволок его вон из комнаты. Тепло, по-отечески похлопав президента по спине табуретом, Крымов успокоил его уже в коридоре.

С первых же минут допроса, учиненного на кухне, Нильский раскололся и признал себя виновным в том, что не сумел обуздать внезапно нахлынувший на него приступ страсти. Посочувствовав незадачливому влюбленному, Остап посоветовал ему впредь заниматься с княгиней любовью только днем с предварительным письменным уведомлением, дабы избежать дальнейших эксцессов.

Накануне …

Тускнея и обостряя запахи и звуки, вечер переходил в ночь. Большой старый пес, положив морду на лапы, не спеша размышлял о жизни.

Нестерпимо противно пахло соседским Мурзиком. Пес знал, что когда он обретет свободу, — а это случится рано или поздно, — первым, до кого он доберется, будет, конечно, этот пройдоха Мурзик.

«Глупые люди так и не понимают причину вековой ненависти собак к котам. А корни на самом деле в классовой борьбе. Какими это заслугами котам дарованы такие привилегии? Хочешь — работай, хочешь — нет; хочешь — ловишь мышей, хочешь — спишь; жратва в любое время суток. Ни одно животное так не барствует. У, буржуи!»

Под хвостом беспокойно завозилась блоха. Три секунды пес ждал, пока она угомонится, и, не дождавшись, неистово заклацал зубами в густой нечесаной шерсти. Только услышав на зубах знакомый приятный хруст и уловив запах раздавленных блошиных внутренностей, пес вернулся к своим размышлениям. Он знал всех своих блох. Целыми днями и ночами они прочесывали заросли его шерсти, творя свой незамысловатый быт. Длинными зимними ночами пес мысленно прослеживал маршруты их движения, следил за их семейными отношениями и, казалось, знал по именам. «Мы с тобой — одной крови», — как будто говорили они ему. Лицемеры. Пес и без них знал, что это так.

«Не пойму, как это люди живут без блох? Говорят, в Америке у каждой блохи — своя собака. Вообще, люди — какие-то недоделанные существа. Шерсти нет, на двух ногах далеко не убежишь. Болеют каждый месяц. Зато спеси, как у Мастино Неаполитано».

От блох мысли незаметно повернулись к людям. В доме появились новые постояльцы, и у пса было на этот счет свое мнение. Тот, который вошел первым, вначале понравился псу. От него приятно пахло терпким потом и грязными, давно не стиранными носками. Этот запах пес любил в мужчинах больше всего. Он отдаленно напоминал ему запах дохлой крысы, приводивший его в восторг еще в давние щенячьи годы. У каждой собаки могут быть свои слабости. По жизненному опыту пес знал, что мужики, пахнущие потом и носками, чаще других любят собак, но зато и закладывают крепко, а этого пес уже не любил. Кроме этих основных запахов, Первый, как и все животные, имел внутренние запахи, исходившие от души, и здесь с этим типом было сложнее. От него пахло скрытой жадностью и развратом. Изрядно смешанный с луком, но все же четко уловимый запах сразу нескольких женщин разил от него за версту. Пес не понимал этого. Привыкший с отроческих лет к тому, что секс должен быть один-два раза в году, пес с брезгливостью недоумевал, зачем люди трахаются каждую неделю. А то и каждый день, как Первый. «Люди — самые развратные животные в этом городе». Других городов пес не знал, поэтому и не говорил о них.

Второй постоялец — высокий, с начищенными задними лапами, которому пес сразу дал кличку Главный, — вызывал у него противоречивые чувства. С одной стороны, он неприятно пах одеколоном и безразличием, с другой стороны, пес уловил в нем единственного из всех, способного понять его. Во всяком случае, пес уже твердо знал, что последним, кого он укусит в случае чего, будет Главный. Странно, но от души Главного исходили сразу три запаха, причем немного разные. Пес недоумевал. Ему приходилось встречать раздвоение души, но растроение — очень редко. Впрочем, все три запаха были неуловимо родственны и, главное, в них не было запаха опасности, который мгновенно заставлял пса непроизвольно напрягать мышцы холки. От Главного тоже пахло женщинами, но дорогими и красивыми, к тому же запах был давний и едва уловимый. Только пес мог понять, что этот запах накопился в Главном за последние десять лет и уже никогда не будет смешан с вульгарными запахами другого сорта женщин, часто проходящих вдоль забора.

От третьего постояльца, когда он первый раз приблизился к будке, так шибануло старой одеждой и одиночеством, что пес чуть не завыл. «Родственная душа. Если бы не второй запашок трусости и мелкоты, дал бы погладить ему себя пару раз». Даже щенок сразу бы почуял, что у третьего постояльца нет женщины. Пес, уловив из разговора людей непонятное для него обращение к третьему, стал называть его про себя Презент.

При всей их непохожести, пес одинаково относился ко всем трем свысока и даже слегка презрительно. Во-первых, они были люди, а значит, самые что ни на есть эксплуататоры. Во-вторых, у них не было даже своей будки. В-третьих, ну за что их, вообще, можно было уважать, если у них абсолютно нет обоняния?

Чуть позже в доме стала появляться молодая женщина. По тому, что она и Главный начали вскоре слегка пахнуть друг другом, пес понял, что они иногда спят вместе, что было, конечно, их личным делом. От девушки всегда пахло чистотой, это немного смущало пса, желавшего по естественным запахам сразу представить истинное лицо человека.

«Это красотка так усиленно моется, будто пытается ввести меня в заблуждение. Не знаю, любят ли они друг друга, но пахнут они как-то неодинаково». Их секс слегка раздражал пса, но, скорее, это было вызвано уж слишком длительным воздержанием последнего.

«Эх, скорее бы пришла свобода!» Вторым пунктом в длинном списке пса сразу после Мурзика стояла сучонка, живущая через три дома. Пес понюхал цепь. «Глупая хозяйка, думает, что я охраняю ее дом. Я терплю ее только ради этой бренной пищи и крова. На самом деле я охраняю только свою будку и косточку, зарытую за ней». При воспоминании о косточке пес грозно поднял голову и втянул ночной воздух мокрым носом. Ему все время казалось, что Первый хочет откопать и украсть его косточку. «Надо будет обязательно куснуть его завтра, а то что-то он подозрительно любезен последнее время. Мясом подкармливает. А сам, наверное, уже присмотрел мою кость».

Пожилая дама, гостящая у постояльцев, не произвела на пса вообще никакого впечатления. Она пахла, как выстиранная и высушенная оконная занавеска, болтающаяся на веревке. Ну разве так должна пахнуть женщина? Пес не требовал от нее, чтобы она вкусно пахла течкой, как иногда пахла девушка Главного. Ну а где запах теплоты, молока, еды и влаги, которыми должны пахнуть женщины? Где старуха растеряла их? Пес понюхал потрескавшуюся доску своей будки. «Никакой разницы». Пес вздохнул. «Даже хозяйка, хоть и старше, могла бы еще зажать за печкой какого-нибудь ветерана труда, а эта — треска треской».

За ухом заворошились сразу две блохи. Ухо было тяжелым случаем, и пес тревожно замер, следя за действиями насекомых. Через пару секунд, видимо, разобравшись друг с другом, влюбленные затихли. Пес шумно вздохнул. «Эх, жизнь продолжается. Пусть живут, Божьи твари. Что я — зверь, что ли?»

 

БОЯРЫНЯ-СУТЕНЕРША

На следующий день в департамент княгини явился первый клиент. Это была женщина.

Тома Чугунова давно мечтала о солидном и уважаемом бизнесе. Когда в начале девяностых годов рекламные полосы газет запестрели объявлениями: «Обналичу за минимальный процент, порядочность гарантирую», «Куплю-продам доллары, полная конфиденциальность», «Секс с девушками вашей мечты по разумным ценам», — Тома решила, что ее час пробил. От родителей Тамара унаследовала неграмотность и бедность. Хамство и беспринципность она приобрела сама, проталкивая себе дорогу в жизни то грудью, то задом, то передком.

Вначале ее бизнес, не требующий больших капиталовложений, складывался как нельзя удачно. Полная легальность первых самостийных лет, подкрепленная мощной рекламой, давала бесперебойный приток клиентуры. Истосковавшийся по разврату народ с радостью дорвался, наконец, до виданных только в кино форм платной любви. Маленькое, но красочное объявление: «Прекрасные феи фирмы „Принцесса“ подарят вам райское наслаждение» — давало бурный наплыв любителей райского наслаждения. Фирма разрасталась на глазах. Над публичным домом Чугуновой, казалось, летали ангелы, бегло постреливающие из своих серебряных луков. Создав бизнес практически из воздуха, Тома не имела даже своего помещения, работая только по вызову. Пришлось срочно организовывать доставку. Через месяц после выхода первой рекламы на маршруте уже были три машины, причем на двух из них работали второй и четвертый муж самой Чугуновой. Харьков оказался верен себе и, как в былые времена, не стал делиться на группировки, районы и банды. Будучи всегда миролюбивым городом, он не позволил делить себя на сферы влияния, будь то бензиновый бизнес, торговля или проституция. Все определялось исключительно индивидуальными пробивными способностями и близостью к городскому начальству. Все так же, как и везде по Совку, за исключением излишней агрессивности и беспредела. Поэтому Тома не чувствовала особенной давки и нечестной конкуренции в своей работе, развивая свой бизнес качественно и количественно. Милиция же, благодаря которой в городе поддерживался традиционный порядок, пока себя никак не проявляла. Тома даже порой сочувственно жаловалась коллегам: «Эх, жаль, с нашими бы мусорами настоящий бизнес делать, но ведь над ними же начальство, поди знай, какая моча ему в голову ударит». Приход «мочи» не заставил себя ждать.

Набирая девушек, Тома производила краткий инструктаж и с ходу запускала их прямо в работу, полагаясь на природные данные и интуицию, заложенные в каждой женщине. Шлифовка мастерства происходила на рабочих местах. Тома работала по принципу широкого охвата и глубокого отсева. Она щедро делилась с начинающими гейшами врожденным мастерством и опытом. Вставив зажженную сигарету в известное интимное место, она демонстрировала исключительное мастерство владения мышцами живота, показывая номер, который она называла «усатый курильщик». Она не только могла поддерживать процесс курения, но также выпускать дым кольцами, приводя в восторг благодарную публику. Борясь за честь фирмы, Тома беспощадно увольняла без выходных пособий работниц, трудящихся с прохладцей, и бессовестно переманивала передовиц производства из конкурирующих предприятий. За последние номера бывали не раз биты ее бывшие мужья, которых она выставляла на разборки, все, кроме третьего, — любимого. Лозунг «Ни один вызов без ответа» неуклонно соблюдался на фирме, и Тома, будучи сама уже не в столь спортивном возрасте, иногда собственным телом затыкала неожиданно возникающие бреши, хотя ей лично больше нравилось руководство и шампанское.

Но вскоре пастельные тона, окрашивавшие Томин бизнес на заре перестройки, начали приобретать багровые оттенки. Валютчики, отмывалы и сутенеры совсем забыли о том, что еще никто не отменял статьи Уголовного кодекса, ждущие своих адресатов. Чиновники, перепуганные поначалу разгоном партии и выплеснувшимися на их непокрытые головы массами частных предпринимателей, начали потихоньку приходить в себя и, мусоля палец, залистали запылившиеся страницы кодексов, неотмененных инструкций и бородатых законов. Очнувшиеся правоохоронцы нанесли молниеносные удары по распоясавшейся мелкоте. Тома попала в числе первых под горячую руку отдела по борьбе с проституцией, который и сам был вздрючен в самой жестокой форме на заседании облисполкома. На первый раз все отделались легким испугом и средней силы материальными отчислениями. Но основные потери были впереди. Пришлось менять тактику, накрываясь первым слоем конспирации. Объявления утратили отчетливые очертания и приобрели неопределенные формулировки, типа: «Приятный вечер для мужчин с фирмой „Диана“ или просто — „Незабываемые встречи. Тел. …“. Томе пришлось уволить второго и четвертого мужа и взять на их место третьего, а также последнего любовника. Связные телефоны менялись каждый месяц. Но прочно севшая на хвост полиция нравов, как клещ на собаке, не выпускала Тому из своей хватки. Все мелкие хитрости и увертки Томы только смешили доблестную милицию, которая позволяла развиваться ее бизнесу ровно настолько, чтобы иметь возможность заплатить положенную мзду. Но Чугунова была рада и этому, потому что это были хоть какие-то правила, гораздо более постоянные и гуманные, чем те, которые могло предложить на тот момент государство.

Бизнес начал постепенно приходить в упадок. Томе пришлось снять с довольствия всех мужей, кроме любимого любовника. Каждая вторая работница стучала на свою начальницу, сводя на нет все конспиративные ухищрения Чугуновой. Расценки падали, сбережения таяли, как апрельский снег. Когда распределение прибыли подошло к соотношению два к трем в пользу полиции нравов, Тома решила, что бизнес умер.

Но хитрая баба вывернулась из ситуации, перейдя на оптовую, как она называла, торговлю товаром. Москва платила в то время по 2000 немецких марок за девочку, которая затем отправлялась в Грецию, Турцию, Германию, Италию и Венгрию. При этом гарантировалось бесплатное медицинское обслуживание и принцип личной неприкосновенности. Тома с тяжелым сердцем распродала свою фирму, и основной состав упорхнул в дальние края познавать разницу между нашими и ихними мужчинами, будучи заранее осведомленными только о ценовой разнице.

Провожая девочек на перроне вокзала, Тома со слезами на глазах напутствовала их пожеланиями счастья и мужа.

«Девочки мои, — с жаром говорила она, — это единственный шанс в вашей жизни. Хватайтесь за него обеими руками, зубами, губами. Если иностранца нельзя взять голыми руками, то берите его голыми ногами. Я знаю, поначалу вам там будет плохо и одиноко, но держитесь из последних сил. Только не возвращайтесь в эту проклятую страну. Здесь вы пропадете. Наш мужик и себя-то толком прокормить не может. Всю жизнь будете передком кормить этих бездельников и их выродков. Чтоб я вас здесь больше не видела, крошки мои». Девочки дружно ревели, размазывая тушь по мокрым лицам. Им было страшно, и они только сейчас начали понимать, что все последнее время эта грубая алчная баба заменяла им по сути мать, давая заработок и хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Уезжая из-под теплого крылышка своей наседки, они трусили, не зная, кто их защитит в неведомых краях. Тома тоже плакала, искренне надеясь, что больше не увидит своих подопечных.

Как-то, получив в Москве деньги за очередную партию воспитанниц «Дианы», Тома в сердцах взяла за шиворот белесую стриженную под ежик бабенку с выпуклыми глазами — перекупщицу, подтянула ее, слегка приподняв, к своей пышной груди и прошипела в ее веснушчатый нос, обдавая запахом свежесъеденного беляша: «Ты, шалава, смотри мне, если хоть один волосок упадет с головок моих девочек, я тебе матку выверну. Они, мои крошки, заслуживают счастья не меньше, чем ты, сучка». Затем, подостыв, она поставила наемщицу на место и, погладив по голове, спокойным голосом добавила: «Нет, серьезно, Ань, проследи, чтобы все там было чин-чинарем. Попроси там мужиков, чтоб погуманней было. Я ведь знаю родителей многих своих девчонок, как я буду им в глаза смотреть!» К счастью, наемщица Аня не обманула Тому. Многие девочки вскоре написали письма о довольно сносных условиях работы за границей и кое-каких перспективах в личной жизни. Через три месяца первая ласточка, Зинка Лохматая, вышла замуж за итальянца, и Томка, получившая это известие, пропьянствовала на радостях два дня с Зинкиной матерью. Делясь жизненной мудростью, подвыпившая Тома говорила своей собутыльнице: «Выйти замуж за деньги — это значит заработать их тяжелым трудом». А еще через три месяца Чугунова записала в свой актив двух греков, турка и мальтийца.

Сходив в церковь, Тома поставила свечки святому Николаю и деве Марии, повинилась перед батюшкой и попросила благословить на бизнес за границей. Несмотря на настойчивые уговоры и обещания крупной взятки, батюшка благословения не дал, но грехи отпустил.

Тома лишний раз убедилась, что грешен, как правило, не тот, кто согрешил, а тот, кто покаялся.

Таким вот образом Тома Чугунова, крашеная блондинка сорока трех лет с лицом, несущим следы пристрастия к шампанскому, кулаками, склонными к наглым мужицким рожам, и ртом, похожим на туз червей, появилась перед княгиней Крамской и, изложив по просьбе последней свою историю, заявила, что ей позарез нужна «баронесса». И как можно скорее. Слово «баронесса» навеивало на Тому что-то развратное и вдовье, и поэтому нравилось ей больше всего.

Остап появился в офисе уже в середине разговора.

Обозрев спелую и налитую, как боксерская груша, фигуру бывшей проститутки, Остап подумал: «Тела давно минувших дней». Две женщины беседовали уже давно и безрезультатно.

Понимаете, Тамара Ивановна, пусть вам не покажется мой вопрос бестактным, но наше Общество бережет честь своего имени, и нам хотелось бы знать цели, для которых вам понадобился титул, — монотонно бубнила Мария Сергеевна. Слова просачивались через пуговичную петлю ее губ, как заморенные. — Есть вещи, несовместимые с дворянским именем, тем более, что на официальных бумагах будут стоять подписи больших уважаемых людей. Проституция не может стоять рядом с понятием чести. Вот если бы…

Если бы у бабушки был член, она была бы педерастом, — грубо прервала княгиню Тома, обозначив неутешительную альтернативу для бабушки. Чугунова явно начинала нервничать.

Вы, прямо, как поп. Почему это вы считаете, что проституция несовместима с понятием чести? У нас она совместима со всем. Чем я хуже банкира или, скажем, политика? Даже Ленин считал, что существуют политические проститутки. Я, правда, не знаю точно, что это такое, но если бы вы берегли Россию тогда, в семнадцатом году, то, может быть, сейчас титулы не продавались бы на каждом углу. И вообще, не надо лезть в душу, оттуда и так уже нечего выносить

То, что вы делаете, глубоко аморально, — начала горячиться Крамская. — Вы превращаете невинных девушек в падших женщин. Из-за таких, как вы, из родильного дома сразу попадают в публичный.

А что им еще делать, бедным, когда Бог не дал ни ума, ни таланта, — раскрасневшись, повысила голос Тамара. — И не надо мне тут прикидываться Белоснежкой. Вы же прекрасно знаете, что все бабы — в той или иной мере проститутки, только не все могут себе в этом признаться. А те, кто все-таки решается, прямо начинает брать деньги, вместо того, чтобы выклянчивать их с помощью всяких уловок.

Выходит, по-вашему, и я — проститутка? — гневно засверкала глазами Мария Сергеевна.

А как же! — выпалила Тома, навалившись на столешницу. — Небось еще в гимназии высосала с помощью минета свой титул из какого-нибудь старенького князика.

Мария Сергеевна поперхнулась и, не находя слов, глотала воздух открытым ртом.

Тома, придвинувшись вплотную к княгине, взяла ее за накрахмаленный воротничок блузки и вкрадчивым голосом прошипела:

Если ты, выдра, не продашь мне титул, то я через пять минут вернусь с кучей мусоров, и поверь, что тебе придется даром дать мне «графиню» и «принца Уэльского» каждому из них.

Остап понял, что пора вмешиваться.

Извините, мадам, а вы можете уточнить конкретнее, зачем вам понадобилось дворянство?

Тома, обернувшись, смерила Остапа ироничным взглядом.

Отвали, морячок. Таких, как ты, я щелкаю между ляжками, как гнилые орехи.

Оригинальный способ колки орехов, — признал Крымов. — Но, я думаю, мы могли бы найти обстоятельства, которые помогут нам смягчить непреклонность Марии Сергеевны. Она ведь тоже человек и, наверное, поймет нас с вами в той мысли, что раскаяться никогда не поздно, а согрешить можно и не успеть.

Тома, наконец, отпустила воротничок Крамской.

Если ты тут главный, то так и говори! А то буду я тут терять время с этой старой курицей! Ишь ты, золото высшей пробы! А то я и вижу, что пробы ставить негде.

Остап взглядом успокоил княгиню, начавшую приходить в себя, и вопросительно посмотрел на Чугунову.

Если хотите знать, — спокойно начала Тома, — я не просто так за какую-то бумажку собираюсь выложить вам десять кусков…

Пятнадцать, — тактично поправил Остап

Двенадцать и ни копейки больше, — отрезала бандерша. — Мои девочки, и так, уже спят исключительно по любви.

Как это? — вмешался Нильский.

А вы что, думаете, двадцать долларов — это деньги? — возмущенно спросила Тома и, обернувшись к Остапу, продолжила:

Так вот. Мне нужно имя, мне нужно прикрытие и хорошее общество. Я понимаю, что здесь, в этой стране, мне делать нечего. Хватит работать на дядю. Вон все, начиная от мелких жуликов до премьер-министров, переводят свои капиталы за границу. Мы все здесь, и мужики в том числе, как баба на курорте — работать не надо, денег не платят и трахают каждый день. Что я, дура последняя, что ли? Я прикинула, что мой капитал — девочки — уже переведен за рубеж. Так что же я тут сижу? С титулом я буду не просто Тома, а графиня Чугунова. Меня примут в любом обществе и в любом порядочном доме. С титулом я выйду в аристократические сливки, а это значит, что мои девочки будут работать не с грязными вонючими извращенцами, а с благородными людьми, сумеющими оцепить моих крошек. Ведь куколки какие! Хоть и глупые, но одна в одну, как персики… Вы что думаете, у Томы принципов нет? Я вот во время выборов за «зеленых» была. Мы с либералов и НДР целый месяц двойную цену брали.

Посмотрев на часы, Остап прервал Чугунову.

Ну что ж, Тамара Ивановна, я лично нахожу вашу миссию благородной и достойной. Вы не только создаете рабочие места, вы еще смотрите далеко в будущее. Думаю, что грядущие поколения греков, турков и немцев, рожденные от интернациональных браков, еще отольют вам памятник. Кстати, судя по роду вашей работы, вы имеете в городе много знакомых среди мужчин.

А, этого добра у меня — пол-Харькова, — отмахнулась Тома.

Ну, тогда, ввиду возможного предстоящего сотрудничества, наша фирма сделает вам небольшую скидку, и мы согласимся принять от вас всего тринадцать тысяч.

А почему не двенадцать?

Тысяча пойдет на компенсацию морального ущерба, нанесенного Марии Сергеевне.

Тома удивленно пожала плечами.

Тю! Чи не ущерб! Да я с таким ущербом могу пахать всего за червонец в час целые сутки без перерыва. Мне бы такой заработок!

Остап посоветовал всем оставаться при своих заработках.

Может, договоримся за бартер? У меня фотки с собой, — с надеждой в голосе спросила Тома.

Остап скептически посмотрел на Нильского.

Это точно отпадает.

А как насчет кредита? — не унималась будущая баронесса.

Если ваши девочки одеваются в кредит, то раздеваются они исключительно за наличные, — отрезал Остап и закрыл торги.

Вечером …

Из медленно проезжающих автомобилей через открытые окна вываливались в ночь сочные потоки музыки и, волоча хвосты шикарных мелодий, уносились прочь. Несколько фосфоресцирующих человеческих фигур с лицами и в позах манекенов отбрасывали на остывающий асфальт троящиеся тени. От них пахло дорогими духами и одиночеством.

Уходи. Ступай домой, телевизор посмотри. Ты мне всех тут распугаешь… — мягкий грудной голос имел привкус «стиморола». Над ухом жужжала разноцветная реклама, голые ноги ежесекундно меняли цвет. Изогнутой засохшей соплей он прилип к ее холодному плечу.

Иди же, говорю, вон, видишь, едут опять, — она стряхнула с себя мокрую холодную руку.

Большой теплый автомобиль, влажно шелестя мотором, уперся близоруким светом фар в обшарпанную стену соседнего дома. Но изгибам его налощенного тела текли живые змеи разноцветных огней, разбрызгиваемых во все стороны бурлящим неоновым входом казино. В кожаной прохладной мгле салона уютно вспыхнул кончик сигареты, выхватив из темноты два глаза, в которых потягивались, задрав хвосты, два жирных кота.

Позови ту, лохматую, — огонек поблек, и ломаные ленивые лекала дорогого дыма проплыли через область света и растворились под потолком.

Вторая пара глаз с дергающимися низкозадыми гиенами ощупала неясные очертания лица блондинки. Тихо опустилось электрическое стекло, выполняя молчаливый ритуал интереса. Под перегидроленной копной выжженных волос спали равнодушные карие глаза и жил большой порочный рот с малиновыми губами.

Что, парни, скучаем? — молочный мрамор затянутого бюста вплыл в открытый створ переднего окна, выгнутая спина не оставляла никакой альтернативы.

Садись, красавица, Нас двое, — и красный огонек осветил окончательно проснувшихся котов.

Одна не поеду. Возьмите еще вон того, худого, что смотрит. Он тихий, не помешает… И денег я за него не возьму.

На кой хрен он нам? — клацнули зубами тупорылые гиены.

Да так, повеселит. Или обслужит, коли охота выпадет. Аппетит приходит во время еды, — ароматизированный голос старался казаться веселым.

Голубой?

Нет, муж мой. Не пускает одну, никчема. Просто мука с ним.

Пьет?

Так нет, но для компании может. Анекдотов знает тьмущу. Да он безвредный, не бойтесь.

Ладно, зови. Накачаем водкой, если будет мешать…

…Выходя из ванной комнаты, жирный кот увидел переломленную пополам худую спину с выступающим хребтом, склонившуюся над недопитым стаканом.

Эй, муж — объелся груш! Бутылку пустую со стола убери… Там мой кореш отпыхтел уже. Иди, принимай эстафету. А то замучил теорией совсем…

Шатающаяся тень рывками продвинулась сквозь цветные пятна темной квартиры в полуосвещенную комнату, наполненную густым запахом любовного пота. По экрану маленького «панасоника» без звука бегали Том и Джерри. На плавящемся айсберге огромной смятой постели желтело горячее голое тело с размытыми контурами. Стертые аморфные губы зашептали:

Иди сюда, зайчонок мой… Повезло нам сегодня, Андрюшка. Купим завтра твоего Клэптона. Иди, ложись рядом, я тебя жду. Потрогай, какая я жаркая. Ты ведь любишь так…

 

РУССКИЙ С ЕВРЕЕМ — БРАТЬЯ НАВЕК

Павел Ильич Делов был массивен, крепок шеей и затылком, мохнат бровями, редок ресницами и толст в кисти рук. Две суровые складки на лбу говорили о непреклонной вере в собственное достоинство и правоту. Он был типичным начальником, из тех, которые раньше ездили на «Волгах» и внушали страх и трепет одним только видом своих престарелых секретарш, демонстрируя своему руководству широту души и терпимость задницы. Образом начальника старого типа были пропитаны его незамысловатая детдомовская прическа, старомодный безликий галстук и медлительная речь, сквозь которую невозможно было просунуть даже лезвие бритвы. Такие люди, куда бы их ни послали, — на Луну, в тыл врага, в публичный дом или просто к едреной матери, — везде умудрялись быть начальниками.

Павел Ильич солидно вплыл в кабинет, усадил свое объемное тело, напоминающее сортир Даниловны, на шаткий стул, откашлялся и вдруг неожиданно улыбнулся.

Вы не догадаетесь, зачем я пришел? — сказал он сквозь скрываемую неловкость.

Почему же, — ответил Остап — Вы спросили только. Что у секретаря, где тут принимают по вопросу дворянства.

Ага, так вам уже доложили? Ладно, тогда перейдем прямо к делу. Я хотел бы, ну вы сами понимаете, воспользоваться вашей услугой, что ли. Но только у меня одно непременное условие — чтобы все это было инкогнито.

Остап заверил Делова в полной конфиденциальности и предложил ознакомиться у княгини Крамской со всей документацией и прейскурантом. Делов отвел четверть часа своего дорогого времени на детальное изучение документов и, оставшись довольным, сделал заказ на титул князя. Следуя установленным правилам, Мария Сергеевна протянула клиенту анкету и спросила:

Прежде чем я дам документам ход, я должна поинтересоваться у вас о целях столь ответственного шага. Поймите меня правильно, таковы наши правила.

Делов обвел комнату подозрительным взглядом, заглянул под стол и придвинулся ближе к княгине.

Хорошо, я вам скажу, — степенно сказал он. — Видите ли, дело в том, что мой дед, царство ему небесное, был из помещичьей семьи. При раскулачивании у нас отобрали те жалкие крохи нашего имущества, которые остались после погромов восемнадцатого года. Даже сейчас над воротами седьмого скобяного завода в Купянске остался наш вензель. Приходилось все это время скрывать. Моему деду даже пришлось в девятнадцатом году написать донос на своего дядю, тоже царство ему небесное. Но сейчас все идет, видимо, к тому, что, возможно, я захочу предъявить свои права на наше фамильное имущество. Закона еще нет, но есть прецеденты в других странах. В Прибалтике, например. Рано или поздно, такое может случиться и у нас… А земли под Люботином у нас было немерено. С землицей-то, как ни крути, руководству придется решать, иначе скоро полностью перейдем на подножный корм. Так что мои мотивы вам должны быть ясны. Но я в настоящее время являюсь депутатом горсовета, председателем комиссии, не говоря уже о моей служебной должности. Так что убедительная просьба не разглашать наш разговор. Еще рано. Не время, так сказать…

Глядя на спесивое и одновременно заискивающее лицо Делова, Остап подумал, что в таких людях так засела привычка к лизоблюдничеству, дошедшая до состояния рефлекса, что выбейся он в самые большие начальники, мог бы сам себе автоматически пару раз лизнуть задницу.

Княгиня понимающе вздохнула и спросила:

Вы знаете наши расценки?

Да, я ознакомился. Я уже обращался ранее в Москву, но там мне загнули такое, что сразу захотелось написать жалобу куда следует. У вас куда более приемлемые цены. Вот если бы вы еще уступили пару тысчонок…

Остап окинул Делова оценивающим взглядом. Судя по литому затылку и бронебойному лбу, председатель комиссии брал не меньше пятисот баксов из одних рук за устранение им же созданных трудностей. За это он заслуживал вместо скидки только надбавку. Но, учитывая промелькнувшую в разговоре привычку пописывать жалобы, связываться с бывшим помещиком было опасно.

Мы сможем вам уступить не более тысячи, — сказал Остап. — Но зато никаких проволочек.

А мне некуда пока торопиться, ведь это дело не сегодняшнего дня.

Тысяча двести, — сделал последнюю уступку Остап. — Особенно, учитывая, что нам придется сохранять конфиденциальность столь неопределенное время. Итого, получится двадцать восемь восемьсот.

Наших? — сделав последнюю попытку, с наивным выражением лица спросил Делов.

Как первые капли, предвещающие дождь, в глазах Делова посверкивали первые искорки надвигающегося маразма.

Ихних! — отрезал Остап. — И полная тайна вкладов. Ваши земли и заводы ждут вас. Осталось за малым — подтвердить ваши права. Вы делаете сейчас хорошее помещение капитала. Дюпон, кстати, отвалил за «лорда» пятьсот тысяч. Не торгуйтесь, в Москве цены в три раза выше.

В это время дверь в кабинет приоткрылась, и в образовавшейся щели показался длинный крючковатый нос с торчащей из ноздрей щепоткой волос разной длины и цвета. Нос помедлил и спросил:

Можно войти, или и здесь тоже таки надо ждать?

Входите, — ответил Остап, указывая Делову место за соседним столом, где сидела княгиня.

Нос начал осторожно проникать в комнату и через секунду был дополнен бледным сморщенным лицом настолько еврейского происхождения, что пейсы и кипа могли бы показаться уже театральным реквизитом. Остап восхищенно подумал: «Боже, какой типаж! Сейчас такое встретишь уже не часто. Даже в таком городе, как Харьков. Забытый вкус».

Здрасьте всем уважаемым людям и женщинам, — приветствовал вошедший всех присутствующих легким поклоном. — Разрешите представиться, Борух Гиршман. Там у приемной ваша девушка с глазами сказала, что это здесь можно поторговаться за дворянские титулы.

Это не совсем верное слово, любезный, — сказал ему Остап, у которого в глазах заиграли бесовские огоньки интереса и веселья. — Не хочу повторять избитую фразу, но эта тема действительно не терпит торга… Почти.

Вот видите! У нас уже есть «почти», — обрадовался Гиршман и подошел немного ближе. — Для еврея это уже неплохой шанс сбить цену у три раза.

Гиршман осторожными шагами подошел вплотную к столу и без приглашения, как пыль, мягко сел на стул. Он явно относился к тому типу людей, которые всегда готовы дать совет ближнему, поскольку уже утратили способность сами подать дурной пример.

Насколько я понял, вы к нам за титулом? — спросил Остап.

За ним самым, будь он неладен, — печально покачал головой Борух и закатил глаза.

А почему так трагично? — поинтересовался Крымов.

Сто лет нужен бы мне был ваш титул! На кой ляд, скажите, он сдался старому еврею? Это все моя Песя! Уж как вобьет себе что-то у свою склочную голову, так лучше сразу лечь. Вы знаете, что может быть противней немолодого больного еврея? Правильно! Только немолодая больная еврейка… Да, когда-то и моя Песя была маленькой щебечущей птичкой. Но с годами она слегка погрузнела и в один прекрасный день закаркала. Затем моя Песя вбила себе у голову, что таки конкретно заболела, и тогда она решительно слегла. Но беда не приходит одна. На следующий день приехала ее мама и поселилась у нас ухаживать за больной. И вот идет уже пятнадцатый год. Когда я привел знакомого врача, он обслушал усю Песю и даже заглянул ей у рот. Потом он сказал, что из этой болезнью она проживет еще сто три года. Он совершенно не подумал, сколько из этой болезнью проживу я… И как… Когда в доме были дети, нам усем доставалось поровну. Но сейчас я один, как перст Не считая Песи, конечно. Но вы думаете, ее одной будет мало?.. И зачем вы только напечатали это объявление! Ведь что интересно, мы ведь газет не выписываем уже десять лет, с тех пор, как уехал наш Миша и подорожали услуги почты… Так нет же, Бетя передала нам селедки.

Гиршман закатил глаза и надолго замолчал.

Делов в это время сидел спиной к Гиршману и, низко склонившись над своими бумагами, как показалось Крымову, пытался остаться неузнанным.

А причем здесь селедка? — прервал затянувшуюся паузу Остап, пытаясь вывести Боруха из состояния общения со своим Богом.

Как причем! — с выражением полнейшего изумления воскликнул Борух. — А газета? Вы что, не знаете, что все старые люди пользуются исключительно газетой? Особенно для такого продукта, как селедка. Но разве сейчас та рыба, что была в наши времена? Раньше газету после рыбы невозможно было читать, я надевал две пары очков… а сейчас даже Песя с ее глазами… Послушайте, молодой человек, вы, случайно, не еврей? Остап улыбнулся.

Пятнадцать лет назад полностью уверенными в том, что они не евреи, могли быть только сами евреи.

Вы, наверное, правы. Сейчас стало модным быть евреем. Оказывается, это может еще приносить дивиденды. Я даже слышал новое слово: «торпеда». Верно, я не ошибся? Но поверьте мне, если у вас не очень молодая жена, и к тому же ей все время мерещится, что она болеет двумя третями болезней, которые находятся у энциклопедии, то на самом деле у этом нет ничего хорошего… Я посмотрел ваш прейскурант. Мне кажется, вы не учитываете современную сложную политическую и экономическую обстановку в стране. Даже на картошку цены пошли униз… Как говорится, чем дальше в лес, тем ближе вылез. Послушайте, молодой человек, а у вас нет скидок для ветеранов войны? Я прихватил с собой удостоверение. Я всегда его ношу с собой.

Есть, — сказал Остап. — Два процента.

Ну вот, видите, а эта глупая баба говорила мне не смешить людей. Разве ж это смех — два ранения: одно в голову, одно в ягодицу… Молодой человек, так значит, у вас есть скидка и для ветеранов труда. Правда, мое удостоверение просрочено в настоящий момент, но…

Извините, уважаемый, но у нас только одна скидка, — перебил его Крымов.

— Вы ведь не чернобылец?

Нет, а что?

Тогда бы вам был еще бесплатный подарок от фирмы.

Так мой сын, Миша, участвовал в ликвидации. Целый месяц, как самый крайний, поливал из шланга бронетехнику… Он сейчас в Израиле. Теперь воюет там. Но если нужна доверенность…

Нет, только сам титулующийся, — настаивал Остап, явно развлекаясь разговором.

Гиршман нахохлился.

Любезный, Гиршман хоть и стар, но законы знает. Насколько мне говорила Песя, дворянский титул передается по наследству. Ведь так?

Так, — согласился Остап. По Боруху было видно, что он читал спецлитературу. По всей видимости, это были «Королева Марго», справочник по этикету и письма мамы в армию.

Значит, и мой Мишенька тоже будет носить титул, — заключил Гиршман. — Вы что же думаете, Песя с бухты-барахты послала бы меня тратить такие деньги? Она успела сбегать к нашему Мойшику, и он ей все как по полочкам разложил — и про наследство, и про брак.

А что о браке? — поинтересовался Остап.

Как что? Не прикидывайтесь, что вы не знаете! Ведь если я буду граф, то и моя Песя за мной автоматом становится графиней. Верно я говорю?

Ну, в общем-то, верно при соблюдении небольших формальностей. Но скажите мне, Борух, зачем вашей жене титул? — с неподдельным интересом спросил Остап.

Борух сокрушенно покачал головой.

Вбила себе у голову, что помирать скоро придется. Вот и говорит мне: пусть, мол, хоть на могиле покрасуюсь графиней. В могилу ведь денег не возьмешь…

За исключением денег, взятых взаймы, — тонко вставил Остап.

Гиршман с уважением посмотрел на Крымова и спросил:

Нет, молодой человек, а вы уверены, что вы все-таки не еврей?

Остап воздел руки к небесам.

Разве в наше время можно в чем-либо быть уверенным, кроме своей половой принадлежности? И то…

Борух печальной улыбкой согласился с ним и продолжил монолог своей Песи.

Всю жизнь, говорит, в дерьме проваландались, пусть хоть на старости лет нос утрем соседям. И пилит меня, и пилит. Аж опилки посыпались. В доме, говорит, шаром покати. Из недвижимого имущества, говорит, только твой член… Пардон, мадам, это моя Песя так любит шутить, — объяснил Гиршман в сторону княгини и затем опять повернулся к Остапу. — Мише ведь ничего, говорит, не накопили, так хоть дворянский титул унаследует. Умному и красивому мужчине все пригодится… Вот только цены у вас великоваты маленько. Учтите, я — потомок известного местного пролетарского врача. У нас в городе есть даже улица…

При этих словах Делов, склонившийся над бумагами, саркастически хмыкнул.

Гиршман, не оборачиваясь, сказал спине депутата горсовета:

Между прочим, я вас уже давно узнал, Павел Ильич. Вы что же, как и я, за дворянство тут интересуетесь? — и, обратившись к Остапу, добавил: — Это мой сосед, Делов Павел Ильич. Большой человек. Как и я, здесь. Жена, наверное, тоже заела.

Делов медленно выпрямился, развернулся и с укоризной посмотрел на Крымова.

Остап сделал успокаивающую гримасу и сказал:

Да нет, вы ошибаетесь, месье Гиршман, это у нас комиссия из горсовета с проверкой.

Как же, так я вам и поверил! Да у нас весь дом знает, что у их семейки до революции добра было немерено. А чего стесняться теперь? Сейчас это даже уважается.

Я не нуждаюсь в ваших комментариях, Гиршман, — перебил его Делов. — Ну, хорошо, я-то по праву интересуюсь этим вопросом, по что вы тут делаете? Ну везде, а!? Послушайте, Борух, вы же собирались валить за бугор, зачем вам дворянство?

Во-первых, там это дороже, — спокойно начал говорить Гиршман. — Во-вторых, вы же знаете мою Песю. В-третьих, почему вы считаете, что я намного дурней вас? Наверное, тоже с женой подсчитали, что титул пойдет на всю семейку. Какие же еврей с хохлом не купят три вещи за одну цену?

Делов откинулся на спинку стула и в упор посмотрел на Боруха.

Гиршман, не прикидывайтесь нищим. Это вы открыли десять лет назад первый платный туалет в центре города. Моя жена еще тогда шутила: «Эта Песя заставит своего мужа даже из говна делать деньги».

Гиршман воинственно поднял нос.

Да, открыл, а вы закрыли.

А если у человека нет десяти копеек на малую нужду? — гневно сверкнул глазами Делов.

То на большую у него их тоже не будет, — спокойно заключил Гиршман.

Правильно сделали, что закрыли вас.

Зато сейчас там так загажено, что зайти нельзя, и все ходят на стенку прямо около универмага.

Послушайте, Гиршман, ну почему вы везде лезете? — протянул Делов противным голосом.

Мы — это кто? — не понял Борух. — Я и Песя?

Нет, вы — евреи.

Не понятно мне только, почему такой неглупый, вроде, человек, как вы, товарищ Делов, называет словом «лезть» тот факт, что евреи делают то, что у них лучше получается.

Может, мой сын тоже хотел бы быть врачом или юристом, так ведь не дотолпишься, кругом одни евреи.

Ну, во-первых, у вас не сын, а дочь. Во всяком случае, ваша Вера Петровна больше ни о ком другом не знает. Во-вторых, вы хотите сказать, почему евреи редко работают фрезеровщиками, плотниками-краснодеревщиками и животноводами? Но еще меньше работают ими живущие у нас азербайджанцы, итальянцы и даже африканские негры. Зато в своих странах им все профессии по плечу. Кстати, в Израиле рабочие и крестьяне — сплошь евреи. Следуя закону выживаемости, наше племя делает то, что имеет свою незанятую нишу. Поэтому у этой стране евреи занимаются финансами, торговлей, играют в шахматы и пишут юмористические рассказы. Что тут плохого!?

И таким образом, ваш народ везде, по всему миру там, где тепло, — не унимался Делов.

И где тепло, а где и очень жарко. Вы не знаете так географии, товарищ Делов, как знает мой народ. Вы, господин Делов, я вижу, относитесь к тем людям, которые считают, что еврей вдыхает кислород, а выдыхает углекислый газ только потому, что хитрее остальных.

А что, неправда, что вы везде первее всех? — горячился Делов. — Стоило снять железный занавес, так первые, кто сиганул в окно, — вы, евреи.

Ну и что? — сказал непробиваемый Гиршман. — Я представляю, какая бы была давка, если бы Америка и Израиль набирали украинцев и русских. К тому же, вы не учитываете религиозный фактор… Я уже привык к тому, что еврей в любом случае везде виноват. При большевиках Фаня Каплан была виновата, что стрельнула сдуру в Ильича. А теперь демократы гонят на эту бедную женщину, что плохо, видите ли, целилась. Хотя я и согласен с вами, что лучше бы Троцкий и компания то время и энергию, которые они потратили на большевистскую революцию, употребили бы, скажем, на создание еврейского государства Израиль. Ну почему эта идея пришла в голову не ему!

У Делова тоже не заканчивалось желание сказать последним.

Вам не кажется порой, что те народы, которые приютили евреев, не любят вас за вашу хитрожопость и высокомерие?

Гиршман был спокоен, как египетский сфинкс.

Насчет того, что прохиндейство у евреев в крови, это я согласен. А насчет высокомерия — нет Я думаю, что в каждом конкретном случае евреи относятся к другим народам так же, как те к ним. Это, вообще, свойство как отдельного человека, так и целого народа, — рефлективность, отражаемость. Только фанатик может любить своего тирана. Еврейская мудрость слишком стара для фанатизма. Между прочим, сами по себе русские, немцы и евреи, брошенные без опеки политиков, уживаются очень хорошо. Но когда нужно раздрочить народ для совершенно другой цели, то евреи оказывают самим фактом своего существования неоценимую услугу власть предержащим во все времена. Наверное, в Бога надо верить для того, чтобы оправдать свою глупость. В еврея надо верить, чтобы оправдать собственную несостоятельность.

Остап посмотрел на своих собеседников и, как бы завершая спор, сказал:

Если я когда-то был ребенком, и довольно долго, то это не дает мне право утверждать, что я являюсь специалистом по детям. Насколько мне известно, товарищ Делов никогда не был евреем, а считает себя специалистом в этом вопросе. Лучше гор могут быть только горы, хуже еврея может быть только еврей разновидности жид, но достоверно это знают только сами евреи. В любом случае, я верю, что во вселенной нет ничего лишнего. Я верю в мудрость матери-природы — если евреи есть везде, значит, они нужны всем.

Поставив философскую точку в извечном споре о роли еврейства как двигателе прогресса, Остап спустился на землю и предложил перейти к мирским вопросам.

А теперь давайте-ка разойдемся по разным комнатам. Насколько я понял, мне предстоят еще нелегкие два часа торговли с господином Гиршманом. А вас, Павел Ильич, я оставляю на опеку княгини.

Остап ошибся. Торг с Гиршманом занял у него четыре с четвертью часа. Этого времени вполне хватило Крымову, чтобы узнать все о дедушке уважаемого Боруха, о склочном характере его теши, о цепах на золото и изюм, услышать мнение о современной политической обстановке и грустную оценку Гиршмана всем самодержцам России, начиная от Ивана Грозного и кончая Горбачевым. Борух выклянчил-таки скидку за просроченного ветерана труда, и деловые партнеры сошлись на семнадцати тысячах.

Через десять дней княгиня Крамская распродала весь пакет титулов, привезенных в Харьков. Среди клиентов оказался цыганский барон Роман Зараев, предложивший вначале рассчитаться за титул князя бартером — тремя мешками маковой соломки. Остап категорически отказался, дав, правда, Зараеву время на сбор наличных денег.

В один из дней в конторе неожиданно появился Петр Молох. Честный казначей сумел, наконец, пристроить где-то импортный благотворительный маргарин и был при деньгах. Остап завизировал эту сделку, признав, что лично его бизнес с Молохом носит честный характер.

Если бы все проверяли происхождение денег своих партнеров, то экономика страны просто бы умерла, — изрек Остап, знающий о деньгах больше, чем они знали о себе.

За двенадцать лет до этого…

Художник был на грани отчаяния. Два колхоза полностью отказались платить деньги. Два других работу приняли, но тянули с зарплатой. В последнем начальство усиленно пряталось, решив взять художника измором. Перспектива голодного обморока и пешего пути домой с котомкой за спиной костлявой рукой начала примериваться к его шее. Путь был неблизкий. Три тысячи километров отделяли Харьков от Ошской области Киргизской ССР Сельский клуб, где работал художник, был прижат снежными хребтами к пыльному низкорослому аулу с мелкими вонючими арыками и ленивым местным населением. Работали здесь только сосланные немцы. Русские руководили и употребляли водку, киргизы сутками пили зеленый чай и делали вид, что плохо понимают по-русски.

Художник был на грани отчаяния. Он был молод и еще не избавился от привычки много есть. Он был молод и еще не избавился от потребности иметь секс. Он был молод, и дома у него еще были друзья. Уже полтора месяца он изнывал у подножья великолепных и опротивевших гор без еды, секса и друзей. Это был не его стиль, и он страдал. Самое печальное, что не было видно конца этой изощренной подлости киргизов, заманивших его за тридевять земель и оставивших без копейки денег.

Художник на самом деле не был художником. Он был инженером-программистом. Как художник, он не смог бы правильно нарисовать даже куриное яйцо. Как программист, он заканчивал аспирантуру. От художника у него были только три вещи: массивные очки с нулевыми стеклами, фетровый берет с задорной пипочкой на макушке и красная папка. Приезжая домой, он прятал этот реквизит в сундук и становился нормальным человеком с отличным зрением, здоровой потенцией и варящими мозгами.

Художник знал, что в наглядной агитации не надо быть художником. Но он был им. Потому что если бы он признался, что он не художник, то ему заплатили бы, как инженеру, то есть сто десять рублей без удержания. Он покупал в Харькове готовые элементы будущих композиций: барельефы, отлитые, вместо металла, из пластмассы; планшеты с набранной стандартной текстовкой; краску, чтобы подмазать потертости, возникающие при транспортировке. Уже на месте все это скручивалось и начинало играть кумачом, серебром и золотом. Наглядная агитация была необходимым атрибутом каждого уважающего себя предприятия того времени. Доска почета, «Экран социалистического соревнования», «Показатели производства», «Уголок животновода». Никто тогда не представлял, как можно без этого жить, как не представляют сейчас, что это было на самом деле.

Художник в действительности был поэтом. Это мешало ему быть барыгой, и он ушел в художники. Сидя ночью в пустынном клубе, он слушал отдаленный волчий вой, сочинял стихи, чтобы заглушить боль в пустом желудке, и прикидывал, где ему завтра подстеречь последнего председателя. Художник обманывал себя призрачной надеждой на этого председателя, потому что кроме надежды и последней сухой лепешки у него уже ничего не оставалось.

Шанс пришел к нему утром, когда, еще спящий на раскладушке на сцене клуба под бюстом Михаила Калинина, он почувствовал грубые толчки в бок.

Эй, парень! Ты не видал тут художника? Мне сказали, что его поместили в клубе.

У нетерпеливого искателя чуть не свалилась с головы белая киргизская шапка с черными узорами

Художник молча запустил руку под раскладушку, порылся на ощупь в чемодане, затем достал и надел на себя очки и берет.

А, так это вы! — лицо киргиза расплылось в улыбке. Художник со злостью подумал, что, пока дело не дошло до акта приемки, они всегда называют на «Вы». По любезному подходу он сразу понял, что это новенькие. Сейчас его это не обрадовало. У него уже не осталось ни планшетов, ни барельефов.

Через час он сидел в кабинете председателя колхоза имени Двадцать второго съезда КПСС и слушал суть проблемы. Оказывается, завтра предстояло открытие местного Дома культуры. Ожидался приезд первого секретаря райкома. Как обычно, клуб назывался: имени В. И. Ленина. Но из Москвы в Ош поступила новая директива: развивая положения программы партии по национальной политике, следовало разнообразить названия домов культуры именами национальных писателей народов, населяющих СССР. Отдел культуры срочно спустил новое имя для построенного клуба. Жребий пал на великого еврейского писателя Шолом-Алейхема. Название клуба надо было срочно менять. Требовался метровый барельеф писателя и его бессмертная цитата.

Понимаешь, брат, до зарезу надо до завтра успеть, — как родного, убеждал его председатель. — Мелочь ведь, а с работы загреметь враз можно. Оно, начальство, что? Ему ведь неважно, что отопление не работает. Главное — лицо. И наглядная агитация. Ну что? Успеешь? Выручай, ей-богу.

Художник собрался сказать «нет».

Председатель решительно тряхнул буйной головой.

Пять сотен отвалю, как закончишь.

Художник собрался сказать «нет», но его голодное тело сказало «да».

В запасе у художника оставались сутки, но он великолепно понимал, что задача невыполнима. Он не читал Шолом-Алейхема. Кажется, он писал в прошлом веке. Где достать его цитату? Где достать портрет великого еврейского писателя? Как он выглядит? Но главное, если бы это и было, то как за сутки сделать метровый барельеф без материала и малейшего понятия, как это делается?

Вначале художник, как это делают все люди, прижатые к стенке, сделал ряд спешных и необдуманных поступков. Он попробовал позвонить домой и попросить узнать для него какую-нибудь цитату великого писателя и мыслителя. Международной связи не было. Затем он начал судорожно искать алюминиевый лист. Но вспомнил, что никогда в жизни не делал чеканок. К тому же листа не нашлось. Тогда он решил не суетиться, а подумать.

Художник разложил на свежеокрашенном полу Дома культуры все, что осталось после предыдущей работы. Перед ним лежали пара десятков разрозненных объемных букв и побитый планшет с приклеенным текстом: «Мы придем к победе коммунистического труда. В.И. Ленин». Были также пластмассовые, выкрашенные серебрянкой под чеканку, барельефы: фрагмент фигуры Мухиной — скрещенные руки с серпом и молотом; трактор, везущий ворох сена; корова с выпученными глазами, которую художник обычно крепил под показателями надоев, и, наконец, куски барельефа Ленина, расколовшегося на четыре части от удара прицепом пьяного тракториста. Художник начал прикидывать, какое это все могло бы иметь отношение к Шолом-Алейхему, и пришел к выводу, что очень смутное. Но солнце уже садилось за горы, и надо было начинать работу. Художник сбил с планшета текст и из имеющегося набора букв стал составлять цитату, принадлежащую мудрому перу Шолом-Алейхема. Вначале он набрал фразу: «Киргиз с евреем — братья навек!», но у него не хватило сразу семи букв. Затем художник попробовал следующие варианты: «Эх! Хорошо живется еврею в Киргизии!», «Ивриту учиться, учиться, учиться!», «Мудрость сближает киргизского аксакала и еврейского раввина», «По хребтам Тянь-Шаня проходит путь странствующего иудея», «Киргизский пастух — брат израильтянину-труженнику», «Киргизская айва недалеко падает от иерусалимского персика», «Я вижу — социалистической Киргизии быть!». Но каждый раз художнику не хватало нескольких букв. Из-за ограниченного выбора фраза пока не шла. Решив отложить цитату напоследок, художник перешел к барельефу.

Подумав пять минут, он решительно отложил в сторону корову. Туда же последовал и трактор с сеном. Выбор стремительно сокращался. Две руки с серпом и молотом, как ни крутил их художник, никак не давали хоть отдаленное напоминание человеческого лица. Фигура Мухиной тоже пошла в отход. Сложив вместе четыре куска барельефа Ленина, только случайно не выкинутые им после удара косилкой, художник получил знакомый до боли полупрофиль вождя, исполосованный зияющими трещинами. «Слишком узнаваемый образ», — подумал художник и взял в руки стамеску. Аккуратными ударами молотка по режущему инструменту художнику за полчаса удалось отбить нижнюю часть уса Ильича. Затем художник достал пластилин и, орудуя им, как Бог глиной, закрутил ус вверх. Отколов от фигуры Мухиной серп, художник крепким шурупом посадил его на кончик бороды пролетарского вождя и опять выровнял пластилином поверхность волосяного покрова подбородка. Просверлив множественные отверстия в обломках барельефа, художник прикрепил их болтами к планшету в нужной последовательности. Образовавшиеся щели и головки болтов были скрыты толстым слоем пластилина. Затем все это было закрашено серебрянкой. Отойдя на пять метров, художник отметил, что выпуклости были почти не видны под слоем алюминиевой пудры. Оставшись довольным, он продолжил свое творчество.

Утром следующего дня председатель принимал работу. Минут десять он вглядывался в метровый барельеф Шолом-Алейхема. То щурясь, то широко открывая веки, то подходя ближе, то отходя на дальнее расстояние, председатель прикидывал художественную ценность произведения. Как всегда, когда работа была уже выполнена, все они становились придирчивыми критиками. Наконец, председатель подошел к художнику.

Сдается мне, что он на Ленина маленько смахивает?

Так ведь какой есть, — степенно ответил художник. — Да и Ленин сам-то на четверть был евреем.

Да ну? — недоверчиво посмотрел председатель.

Чтоб я сдох! — безапелляционно заявил художник.

Председатель еще раз посмотрел на композицию, водруженную над входом Дома культуры.

Ну, в общем, хорошо. И цитата — что надо. Ладно, художник, я слово держу. Дуй в бухгалтерию за деньгами, я уже распорядился подготовить тебе пятихатку.

Когда художник скрылся в здании конторы, председатель еще раз посмотрел на монументальное панно. Ему оно положительно нравилось. Длинные усы Шолом-Алейхема были по-генеральски загнуты вверх, как у командарма Буденного. На лысой макушке косо сидела кипа, сделанная художником из молота фигуры Мухиной. Длинная козлиная борода напоминала старика Хоттабыча. Выпуклый лоб дышал мыслью. Под барельефом на ослепительном киргизском солнце сверкала фраза: «Мы придем к победе коммунистического труда. Шолом-Алейхем».

 

ПОД КРЫШЕЙ ДОМА СВОЕГО

Ни для кого не секрет, что сельский менталитет отличается от городского, как «запорожец» от «девятки». Корень «мент», присутствующий в этом слове, только подтверждает это правило.

Остапу не раз приходилось слышать от харьковчан фразу, произносимую с неизменной значительностью и глубоким подтекстом: «Харьков — мусорской город». Признавая этот факт, жители города не смогли бы с уверенностью ответить, хорошо это или плохо. Не вдаваясь в глубокий анализ существа вопроса, подавляющее большинство ответило бы одной фразой: «Лучше мусорской, чем бандитский». Так ответили бы мелкие торговцы, пенсионеры, крупные предприниматели, домохозяйки и сами бандиты. Последние, действуя четко по неписаным законам, никогда не держали злобы на правоохранительные органы в соответствии с правилом: поймался — сам виноват.

После перестройки, независимости и всеобщего обнищания как-то устоялось общественное мнение, что от сумы или тюрьмы все равно не уйти. Государство, потеряв стержень своей былой силы — партийную иерархию и дисциплину, — расслабило вожжи контроля, позволив силовым структурам самим приспосабливаться к изменениям окружающей среды. Таким образом, к концу девяностых годов в общественном мнении населения бывшего Союза прочно устоялись три вида современного произвола: бандитский, мусорской и чиновничий. Эти три силы правили реальную власть в городах и городишках, вяло реагируя на декреты, постановления и законы, издаваемые Центром. Смена законодательной базы в стране происходила с такой частотой, что броуновское движение реальной жизни на практике оказывалось самым стабильным явлением окружающей действительности. Реальное бытие лепилось из тех кусков разной твердости, которые достались нам от развала Союза. Милиция оказалась среди самых твердых и консолидированных обломков прошлой силовой системы.

Правоохранительные органы, являясь частью всеобщего спектакля, в котором за бутафорские деньги можно было купить только бутафорскую еду, исправно подыгрывали своему государству, делая вид, что живут на одну зарплату. Но на самом деле наш милиционер, будь он высоким начальством или рядовым постовым, снимая портупею, а затем и трусы, становился таким же человеком, как колхозник или слесарь. Он ложился на свою жену, такую же простую женщину, как жена инженера и автомеханика. И точно так же, несмотря на качество проведенной ночи, поутру эта женщина требовала деньги на харчи, шмотки и детей. И эта единая основа нашего бытия заставляла ветвиться и множиться единственную извилину у милиционера из известного анекдота. И если даже кто-то продолжал честно выполнять свой служебный долг, то это уже приравнивалось к гражданскому подвигу, явно пренебрегая тем, что в современных условиях женщины героев откровенно побаиваются.

Кстати, Остапа всегда трогал тот факт, насколько анекдоты о милиционерах, прежде всего, нравятся им самим. На самом деле, искренне шутить над собой может позволить только тот, кто знает свою силу и превосходство. Поэтому современный милиционер от всей души веселился над народной выдумкой, поддерживая в массах заблуждение о своем былом невежестве.

Остап достаточно хорошо знал Харьков уже на протяжении двух десятилетий. Это был действительно мусорской город, но в хорошем смысле этого слова. Здесь спокойно прогуливались по ночам влюбленные, не подрывались в автомобилях авторитеты, как в Москве, не выводили вечером из ресторанов и не ставили к стенке для обыска, как во Владивостоке, не убивали в подъездах депутатов и банкиров, как в Киеве, не похищали людей целыми группами, как в Чечне. Здесь никогда не было войны между тремя ветвями реальной власти, потому что в этом городе, как нигде в Украине, они переплелись в единую систему мирного сосуществования. Остап говаривал, что в этом отношении Харьков является для этой уникальной страны прототипом города будущего, где социальный мир и согласие определяются теснейшим участием правоохранительных органов во всем, что выходит за норму, как в худшую, так и в лучшую стороны. Как часто овцы, для того чтобы быть целыми, закрывают глаза на то, что волки сыты!

Появление трех человек в штатском, форменные лица которых не оставляли сомнения в служебном диапазоне от «старлея» до майора, не особенно удивили знающего эту страну Остапа. О том, что в офисе что-то неладно, Крымов понял по паническому поведению Пятницы, который, бросив у входа свой знаменитый мотоцикл, пытался перелезть через забор с колючей проволокой и уйти дворами. Произведя краткий допрос трясущегося компаньона, Остап узнал, что в офисе его ожидают два милиционера, которые, не теряя времени, уже расспрашивали о чем-то Нильского.

Остап немедленно двинулся в сторону своего кабинета. Войдя в комнату, Крымов решительно подошел к мокрому и бледному Нильскому, с трудом вспоминающему свое имя в окружении двух типичных оперативников. Тот, что сидел на месте Остапа, повесив свой пиджак на спинку кресла, получал искреннее удовольствие от поведения Нильского.

Так, что же мы молчим? — видимо, не в первый раз задавал свой вопрос старший.

Если рыба молчит, это еще не значит, что ей нечего сказать, — донесся от дверей уверенный голос Остапа. Маэстро спокойно подошел к столу и обратился к милиционеру: — Кто сказал, что рыбы не говорят? Они просто долго думают. Зачастую это происходит так долго, что занимает всю их жизнь. Разрешите, я присяду на свое место.

Старший, для солидности помедлив, нехотя встал и, согнав своего младшего коллегу, который отошел к двери, сел на соседний стул. Остап сел и минуту приводил в порядок бумаги на столе, раскладывая их по каким-то стопкам. Затем, как бы вспомнив о присутствующих, Крымов поднял глаза.

Вы свободны, — сказал Остап, обращаясь к Нильскому и, повернувшись к старшему из офицеров, добавил: — А вы что здесь делаете? Кто такие?

Рыжий круглолицый толстяк отработанным движением протянул Остапу удостоверение и вопросительно посмотрел на своего товарища. Крымов для проформы задержался на документе, между тем как Нильский попытался улизнуть из комнаты. Младший офицер преградил ему дорогу. Рыжий майор спрятал свою корочку и поинтересовался у Крымова:

А вы кто такой?

Об этом чуть позже. Вы тут по делу или просто так пугаете неопытных президентов начинающих фирм?

Ничего себе, начинающая! — с издевкой встрял младший. — Да вы тут на парочку статеек наработали уже.

Остап нутром почувствовал, что ребята здесь не просто так, и вероятно, это то, чего он ожидал. Это была та ситуация, при которой неверные действия могли привести к плачевным последствиям. Детективы пришли по явной наводке.

Одну минуту, мне надо найти кое-что, — сказал Остап и начал выдвигать и задвигать обратно ящики стола, шумно переворачивая их содержимое и вороша бумаги. Порывшись в пестром содержимом полок, Крымов, наконец, достал из последнего ящичка квитанцию на сданные в ремонт туфли и облегченно вздохнул, как будто вновь обрел утерянный клад.

Вот, наконец-то! — он обрадовано потряс бумажкой перед носом милиционера и, обратившись к младшему офицеру, попросил: — Передайте, пожалуйста, эту квитанцию моему завхозу. Скажите, пусть получит туфли сегодня же.

Младший придирчиво обследовал бумагу со всех сторон и вышел из комнаты. Крымов придвинулся к старшему и, пристально посмотрев тому в глаза, доверительно спросил:

Скажите мне начистоту, майор, кто вас прислал?

Рыжий милиционер опять вернулся к своему вопросу:

А вы кто такой, собственно, будете? Документы у вас есть?

Я — лицо неофициальное в данном случае, и, может быть, это для вас к лучшему.

А все-таки? — не унимался рыжий.

Крымов протянул удостоверение.

«Режиссер-постановщик», — прочитал Рыжий. — И что же вы тут, как режиссер, ставите?

Как говорят у вас тут в Украине, — постанову, — ответил Остап. — Так с чем к нам такие дорогие гости?

На вашу фирму есть информация, мы не можем не отреагировать.

Остап глянул на старшего и прочитал в его кошачьих глазах до боли знакомую готовность к компромиссам, смешанную с необходимостью выполнения служебного задания. В комнату вернулся второй детектив. Остап уже знал, что он будет делать. Пододвинув к себе телефон, Крымов деловито набрал какой-то номер и, получив ответ, заговорил, чеканя слова, как советские металлические рубли с изображением Ленина.

Алло, это седьмой? Соедините меня с девяткой… Алло, это Крымов. Дайте мне, пожалуйста, информацию на майора Московского райотдела Стуся Романа Степановича.

В комнате повисла напряженная тишина, Остап, откинувшись на спинку кресла, с усталым видом ждал ответа. Младший подсел к Рыжему и с интересом и опаской поглядывал на загадочного хозяина офиса. Майор налил стакан минералки, стоящей на столе, и выпил ее залпом.

Наконец, «девятка» ответила. Остап начальственным жестом пальца попросил майора подать ему карандаш и бумагу.

Записываю… Тридцать семь лет… Женат… Девичья фамилия — Цаплиенко… 1963 года рождения… Двое детей… Две девочки, восемь и двенадцать… Проживает: Героев труда, 12е, квартира 100… Рост сто семьдесят… Размер ноги — сорок два… Глаза серо-голубые… Болеет псориазом… Пародонтоз… Что, что? Лечится в настоящее время от алкоголизма?.. — Остап укоризненно посмотрел на майора.

По мере того, как Крымов, повторяя вслух, записывал, лица обоих милиционеров вытягивались. Остап нетерпеливо обратился к трубке:

Ну все, достаточно, пока. Если понадобится дополнительная информация, запрошу по официальному каналу. Да нет, пока все в порядке. Все, отбой! Привет Славину.

Повесив трубку, Остап ласково посмотрел на оторопевших милиционеров.

Ну что, коллеги. Мне известно, с чем вы пришли сюда и что еще хотите дополнительно разузнать. Вы, конечно, собрали дополнительную информацию, а я вижу вас первый раз, но уже знаю всю вашу подноготную. Я мог бы рассказать, какого цвета волосы у любовницы вашего молодого коллеги, но это будет не так быстро.

Не надо, — проговорил старший, и движением руки прихлопнул отвисшую челюсть младшему.

Рыжий откинулся от стола, как бы отодвигаясь от Остапа на более далекое расстояние.

По всей видимости, нас ввели в заблуждение, — и обратившись к младшему, он добавил:

Чуть не подставил нас этот гад толстопузый.

Вы, по всей видимости, говорите о господине Пеленгасове? — спросил Остап. — Так вы учтите, что он у нас под колпаком уже второй год. Никак не можем подобраться. Вот сейчас пробуем подцепить этого скользкого карасика. Кстати, в этой связи у меня к вам просьба — о сегодняшнем разговоре ни слова, иначе поломаем всю игру. Да, и своих предупредите, пожалуйста. Нам понадобится еще поработать месяца три-четыре. У меня было задание не открываться до поры до времени, но раз уж так получилось, то другого выхода, как сотрудничать, у нас нет. Одно ведь дело делаем, товарищи!

Остап посмотрел на майора теплым нежным взглядом дяди Степы-милиционера.

А секретность — это наш стиль. Ничего не попишешь. Органы безопасности — это вам не какие-нибудь там органы. Нас не любят не потому, что мы злые, а потому, что ничего о нас не знают.

Остап говорил быстро, без запинок, и майор никак не мог вставить свою просьбу показать дополнительное удостоверение, хотя сомнение в целесообразности этого заставляло его малодушно колебаться. Прочитав нерешительность на лице Стуся, Остап понял, что надо закрепить инициативу.

Да! Чтобы вам не попало за возможный срыв всей операции, я не буду докладывать полковнику о сегодняшнем инциденте. Но это в том случае, если вы меня не подведете и сделаете то же самое. Вы ведь знаете, начальство, чуть что сорвется, сразу сделает из меня и из вас козлов отпущения. Все, мужики, у вас своя работа, у меня — своя. Пора вам потихоньку отчаливать, а то еще увидит кто-нибудь. Знаете пословицу «И стены имеют уши». В нашем ведомстве, это уж точно. Помню, когда я учился еще в юридическом и подрабатывал в театре Пушкина монтировщиком сцены, то как-то присел отдохнуть за кулисами во время антракта у самой декорации, которая изображала стену замка. Так весь перерыв две солидные такие на вид дамы, сидевшие в первом ряду прямо возле стен замка, такую пошлятину про своих мужиков несли, от которой даже Калигула покраснел бы от пяток до кончика своего утиного носа. Вот уж действительно, как не верить народным пословицам!

Уловив паузу в монологе Крымова, майор попытался было сделать еще одну попытку идентифицировать Остапа, но тот опять не дал ему вставить слово.

Кстати, есть один старый анекдот про двух дам. Встречаются две подруги, и одна говорит: «Ты знаешь, у меня без конца голова болит». А вторая ей в ответ: «А я вообще без него спать не могу». Между прочим, Роман Степанович, раз уже мы начали работать вместе, то оставьте мне свой телефончик, а лучше — визитку. Вы, по всей видимости, хорошо знаете Пеленгасова, а это может очень пригодиться.

Далее Остап предложил перенести разговор с места работы, которое являлось одновременно и боевым заданием, в более непринужденную обстановку, к примеру, в кафе. Через пару дней. А лучше — через недельку.

Выйдя в приемную, трое мужчин с выражением одной общей тайны на лицах деловито попрощались. Причем даже Макс заметил, что оперативники посматривали на Остапа, как на старшего. Пятница, окончательно оправившийся от испуга и любящий, теша свое самолюбие, потереться около дружески настроенных представителей власти, вызвался проводить двух задумчивых милиционеров.

Майор сдержанно сказал:

Пожалуйста, не беспокойтесь провожать нас.

Ну что вы, — любезно заулыбался Жора, — какое же это беспокойство, это — удовольствие.

Когда Остап вошел обратно в кабинет, он натолкнулся на вопрошающий и настороженный взгляд Сан Саныча.

В какую игру вы меня втянули, товарищ Крымов? Вы что, тоже этот… — и Нильский приложил два пальца к плечу, изображая лычки на погонах.

Остап весело и раскатисто расхохотался:

Я думаю, Сан Саныч, на вас произвело впечатление, как я перевербовал у Пеленгасова двух его подручных. Это всего лишь временный успех. Но мы убили сразу трех зайцев. Во-первых, мы точно уже знаем, что Пеленгасов живейшим образом интересуется нами. Во-вторых, мы получили передышку, которую я расцениваю как карт-бланш на завершение задуманного плана. И в-третьих, мы теперь имеем хорошую крышу для гашения всевозможных неприятностей. А их, учитывая специфику нашей работы, поверьте, скоро будет хоть отбавляй. Некоторые люди, узнав с нашей помощью, что они являются болванами и кретинами, могут задумать месть за это открытие. Ведь если осла назвать козлом, он тоже обидится. Людям вообще свойственно думать о себе намного лучше, чем они есть на самом деле. А жаль, — это как раз и ведет ко всем бедам. Отвечая на ваш вопрос насчет погон, скажу — ничуть не бывало. Но, если в мои фантазии поверили наши искушенные блюстители порядка, то меня не удивляет ваша недоверчивость.

Но ведь вы же звонили куда-то при всех нас? — хмуро уставился на Остапа Нильский.

Я набрал наугад первый пришедший мне в голову номер.

Но ведь вы говорили с кем-то?

Да, мне показалось, что это была какая-то старушка. Некоторое время она слушала мой монолог, а затем, решив, что ей позвонил полоумный, повесила трубку. Так что остаток разговора я провел с короткими гудками.

Но ведь вы же выдали им такую информацию, что у них глаза полезли на лоб! Откуда вы ее взяли?

Остап улыбнулся.

Сколько раз мне говорить вам, младшему научному сотруднику, что чудес на свете не бывает. Когда я работал в 1992 году предсказателем будущего, то выработал для себя правило — обезоружить для начала недоверчивого обывателя достоверными данными из его прошлого. После этого уже весь зал находился под моим контролем, и я мог расслабиться и нести всякую ахинею. Что интересно, так никто и не смог догадаться, как я это делаю, начиная от милиции и кончая конкурирующими ясновидцами, у которых я удачно отбивал клиентуру. Я не буду выдавать свои маленькие секреты. Мало ли, произойдет еще один политический переворот, придется вернуться к старому испытанному заработку. Поверьте мне, что в периоды послереволюционного развала и безвременья предсказание будущего — это хорошие стабильные деньги.

Мне трудно вам поверить, это слишком невероятно, — не унимался Нильский.

Хорошо, — сжалился Остап, — что вам показалось таким невероятным?

Откуда все эти сведения?

Из паспорта Романа Степановича.

Из какого паспорта?

Из обычного, гражданского.

А где вы его видели?

Я пролистал его во время разговора.

Каким образом?

Вы не совсем внимательны, президент. Вы, наверное, помните, что, зайдя в комнату, я сразу же попросил нашего доблестного майора уступить мне мое место. Как вы думаете, зачем я это сделал, ведь в комнате были другие свободные места? Во-первых, мне надо было сразу вложить в головы нашим гостям понимание того, кто здесь хозяин, но главное — на спинке моего стула висел майорский пиджак. Удобно разместившись в кресле, мне удалось незаметно вытащить из кармана пиджака паспорт Стуся, быстренько ознакомиться с ним, держа его под столом, и затем вернуть на место. Вы думаете, зачем я так долго искал квитанцию? У меня быстрая зрительная память — результат профессиональных тренировок.

Нильский несколько расслабился.

А остальные данные?

Все остальное я добавил только для усиления эффекта. Цвет глаз я самым примитивным образом определил, глядя в ясные очи майора. Размер обуви определил бы даже Пятница, а рост человека, плюс-минус один сантиметр, он и сам толком с годами не знает.

А псориаз? А пародонтоз?

Псориаз — маленькое пятнышко на коже, выглядывающее из-под рукава рубашки, пародонтоз — неприятный запах изо рта бедного майора. Я слишком близко от него сидел, чтобы не заметить этого.

Ну, хорошо, а как вы определили лечение от алкоголизма?

Цвет лица — это раз, а реакцию мгновенного потовыделения после стакана холодной воды дает только реополиглюкин, которым в наших краях тщетно пытаются лечить алкоголиков.

Нильский с восхищением посмотрел на Остапа.

Да, за исключением номера с паспортом, все действительно просто.

Вы не представляете, президент, какие чудеса можно творить с помощью простой наблюдательности и небольшого объема знаний, — сказал Остап. И добавил: — Прошу вас только никому не рассказывать подробности состоявшейся вербовки, во избежание ненужной и преждевременной огласки. Пеленгасов не только знает, что мы близко, но уже начинает переходить в наступление. Сейчас он попытается убрать нас с пути самым простым и примитивным способом. Но когда у нас будут деньги, он начнет относиться к нам бережней. Надо форсировать последующие этапы, а то пропадем ни за цапову душу. Мне надо приблизиться к нему вплотную, хотя особого удовольствия от этой близости я не получу.

За год и шесть месяцев до этого….

На календаре стояла дата 30 декабря 1996 года, и это значило, что завтра наступит последний день для покупки новогодних подарков. Жора достал из кармана последнюю десятку, оставшуюся после выдачи средств теще на праздничный стол, и с ненавистью посмотрел на разноцветные огни огромной елки, украшавшей привокзальную площадь. Как часто случалось с ним последнее время, его посетила мысль, что и хорошая погода с небольшим ласковым снежком, и эта елка, рождающая радостное, почти забытое детское чувство рождественского праздника, — все это подарок сегодняшнего дня кому-то другому. А ты просто находишься в зоне действия чужого подарка.

Жора в сердцах сплюнул в сторону стоящего к нему спиной милиционера. Из второго кармана он достал список подарков, написанный аккуратной рукой скрупулезной жены: теще — отрез на платье, сыну — конструктор и «тамагочи», жене — цепочку с брелком, тестю — домашний халат. Принимая список из жениных рук, Жора поморщился, но, уловив в ее глазах нехороший огонек, понял, что на этот год ему не удастся отвертеться. Жора спрятал список.

У, гады, — незлобно процедил он сквозь зубы, — сожрете меня скоро с потрохами.

Жора задумался. Надо было предпринимать что-либо. Он не мог просто так прийти, без подарков. Обстановка была и так накалена до предела, и он понимал, что его пребывание в квартире тещи уже полгода висит на волоске. Его басни о трудных временах уже никто не хотел слушать.

Решение пришло неожиданно. Его просто осенило. Он быстренько мотнулся к прибывшему московскому поезду и за пять гривен приобрел у проводницы пачку использованных билетов. Затем позвонил своему приятелю, Сереге Бисяеву, и попросил его позвонить два раза подряд ему домой ровно в восемь вечера. Проинструктировав Серегу и купив в киоске бутылку ряженой русской водки с винтовой пробкой, он поспешил домой. Закрывшись в ванной, он отпил полбутылки, долил доверху водой и закрутил пробку обратно. Через пятнадцать минут бдения в засаде, в той же ванной комнате, Жоре удалось прихлопнуть здоровенного таракана, которого он спрятал в карман. Сделал он это аккуратно, чтобы не повредить хрупкое туловище насекомого, как того требовал план.

Теща накрывала в кухне обед. Улучив момент, когда она вышла, Жора густо намазал подсолнечным маслом принесенную бутылку водки и поставил ее в глубине рабочего столика кухни. Затем он развернул вентилятор, который служил в качестве вытяжки, в сторону газовой плиты, а выключатель, болтающийся на проводе, аккуратно подсунул под дверцу шкафчика с лекарствами. После этих таинственных приготовлений Жора завалился на диван и включил телевизор.

Вскоре жена позвала обедать. Зайдя в кухню, Жора уперся в выжидательный взгляд супруги. На губах тестя, уткнувшегося в газету, играла ехидная улыбочка.

Ну, как у тебя дела? — немного громче обычного спросила жена. — Завтра, между прочим, уже Новый год.

Отлично! — выпалил Жора и достал из кармана пачку железнодорожных билетов. — Вот! Гляди! Вона мой капитал! Вот здесь — бессонные ночи, нечеловеческий риск и каторжный труд.

Жора потрясал перед изумленными глазами тещи пачкой билетов и, как римский трибун, триумфально вышагивал по тесной кухне.

Тут тысячи на две будет! А то и больше. На «московский» ведь. Оторвут сегодня же с руками.

С одержимым и радостным, как у физкультурника тридцатых годов, лицом Жора сделал последний энергичный круг по кухне, положил билеты на столик возле плиты и плюхнулся на стул.

Вот сейчас подрубаю маненько и на вокзал. Пару часов дел-то. А затем — по магазинам. Будет вам и отрез, мама, и кулончик, Зин, и какава с чаем тестюшке, и конструктор малому.

Лицо супруги расплылось в улыбке, сын визжал и хлопал себя по ушам, тесть отложил газету.

Часы пропикали восемь часов. Как только смолк последний сигнал, раздался телефонный звонок. «Серега, — подумал Жора, — молодец, кореш, не подвел» (Жора не знал, что Серега с утра напился и проспал до поздней ночи). Тесть, около которого стоял аппарат, снял трубку. В наступившей тишине все отчетливо услышали мужской голос. Тесть в растерянности посмотрел на дочь. Жора рванулся со своего места и выхватил трубку.

Алло! Вам кого?.. Зину? А ты кто? Как никто?.. Я кто? Слышишь, ты, таинственный незнакомец, ты хоть знаешь, с кем разговариваешь?.. Да я…

На другом конце бросили трубку. Жора, хмурый, как самурай, молча сел на место и протяжно посмотрел на бледную и растерянную жену. Гнетущую тишину разрезал повторный звонок телефона, заставивший тестя прямо подскочить на своем табурете.

«Молодец, Серега!» — подумал Жора и мрачно посмотрел на жену.

Ну-ка, сыми трубочку, Зин. Посмотрим, кто тебя так домогается.

Дрожащими руками супруга сняла трубку. Не успел мужской голос сказать и пару слов, как Жора подскочил к Зинаиде, вырвал трубку и заорал не своим голосом.

Ты за кого меня держишь, поц! Я тебе дам Зину! Я тебе дам Зинулю, Зиночку, Зинчика и Зизи, всех сразу! Еще раз позвонишь, и я устрою ей гестапо, она выдаст тебя под пытками! А когда я до тебя доберусь, я тебе все ноги и головы повыдергиваю…

На том конце бросили трубку. Жора вызверился на Зинаиду.

Ну? Кто звонил? Говори! Может, Дед Мороз? Жена сидела с отвисшей челюстью и со страхом, как на заминированный, смотрела на телефон.

Жора вернулся на место и, испепелив супругу взглядом, обратился к своему отпрыску:

Ну-ка, сынок, подай папке бутылку, а то нервы чтой-то ни к черту.

Перепуганный недавним гневом отца, наследник рванулся с места, схватил бутылку и обернулся в сторону стола. Вот тут-то хорошо смазанная маслом бутылка выскользнула из его рук и, ударившись о кафельный пол, разлетелась вдребезги. Жора аж крякнул от удовольствия. Благо, этого никто не заметил, поскольку все смотрели на осколки стекла и лужу, издающую явственный водочный запах. Когда все снова посмотрели на Жору, тот стоял над столом с искаженным болью лицом, далеко вытянув голову в сторону останков водки. Затем он очень медленно с остекленевшими глазами опустился на стул, обхватил голову руками и застонал. Сквозь рыдания, охания, стенания и прочие неразборчивые звуки просачивались горькие слова.

Боже мой! И это мой сын… Надежда и опора… И так поступить с отцом… В праздник… Из последних сил… Все ради них… А жена рога наставляет, сын последней радости отца лишает… Рожай после этого этих оглоедов… Вырастут, вообще отца из дому выгонят на мороз, в снег…

Жена начала гладить его по голове, пацан утирал сопли. Из-под руки Жора украдкой посмотрел на тестя и остался доволен. У того мелко дрожали руки и на левой щеке появилось яркое красное пятно.

Жора шумно вздохнул и придвинул к себе тарелку с супом, в котором уже плавал убитый давеча таракан.

Мама! Вы шо, погубить меня хотите?! — закричал Жора нечеловеческим голосом. — Да вы посмотрите, какого животного мне в суп засунули! Что, специально, да? Шо я вам плохого сделал?

Жора схватил таракана за лапу и высоко поднял его, усеянного капельками жира, вверх.

Да я же съесть мог его! Хорошо, хоть сметану не успел положить, Я же доверял вам, мама, как самому себе!

Батюшки! — простонала белая, как стена, теща и попыталась выхватить таракана из рук зятя. Но Жора ловко уклонился и продолжал голосить, не забывая при этом внимательно наблюдать за тестем. У того уже сильно тряслись руки и побелел нос. Жора решил, что надо добавить еще немного пурги.

С силой шмякнув размокшим тараканом по столу, он изо всех сил заревел:

Все, ну все против меня! Меня все тут ненавидят! Ну как же жить после этого?

Вот тут-то тесть и не выдержал. Держась за сердце, он поднялся и неуверенно двинулся в сторону шкафчика с лекарствами. Подойдя к нему, он потянул на себя дверцу, чем защемил подложенный под нее выключатель вентилятора, который, соответственно, от этого включился. Мощная струя воздуха подхватила пачку билетов, лежащих на краю рабочего столика, и сбросила их прямо на пламя включенной конфорки газовой плиты, которая в целях отопления горела в доме круглые сутки. Все произошло точно так, как и рассчитал Жора. Первой огонь от вспыхнувших билетов заметила теща и сразу рванулась к печке. Но Жора был готов к этому. Ловким движением носка своего ботинка он заплел под столом ноги тещи и та, зацепившись левой конечностью за свою правую, смачно растянулась на полу. Пока жена оббегала распластанную мамашу, билеты уже пылали ярким пламенем. Когда супруга затушила огонь, полив билеты из чайника, от них остались только обгоревшие корешки, собранные скрепкой. На кухне повисла кладбищенская тишина. Тесть уже сидел на полу и тихо открывал и закрывал рот. Онемевший от горя Жора молча смотрел на него. Когда трагическая пауза стала совсем невыносимой, Жора шатающейся походкой подошел к жене, принял из ее рук остатки обуглившейся бумаги, «номинальной стоимостью в две тысячи» и, не проронив ни слова, в состоянии, близком к обморочному, ушел из дома.

В Новогоднюю ночь без пяти двенадцать семья собралась за праздничным столом. Домочадцы со страхом смотрели на главу и кормильца. Тесть лежал на диване и смотрел вдаль. Жора, взявший слово, стоял над блюдом с винегретом, нависая над родней, как дамоклов меч, Он поднял бокал и обвел всех тяжелым взглядом.

Ну что? С Новым годом, что ли? С новым счастьем.

На душе у него было тепло и спокойно. На этот раз ему удалось устроиться всего в десять гривен, а до восьмого марта было еще больше двух месяцев. А там, как говорил Ходжа Насреддин, «или шах умрет, или ишак сдохнет».

 

СЛУЧАЙНЫЕ ТЕЛЕФОННЫЕ СВЯЗИ

Техническая сторона бизнеса, стоявшего в списке «Великого пути» под номером шесть, так до конца и осталась для Жоры, не искушенного в современной электронике, полной загадкой.

В один из дней Жора снял с поезда, прибывшего из Ростова, несколько тяжелых ящиков с нарисованной на них рюмкой. Этот груз не имел к спиртному никакого отношения. В ящиках находилась дорогостоящая техника, взятая Остапом напрокат вместе со специалистами, ее обслуживающими. К ящикам прилагались два очкарика и один компьютер. Жора доставил весь комплект на заранее подготовленную квартиру, которая находилась на третьем этаже старинного дома, стоящего на самой центровой улице города — Сумской. Окна этой «малины» выходили на самое оживленное место в городе — станцию метро «Университет», с прилегающими офисами, магазинами и толпами праздной публики.

Прибыв на «базу», очкарики сразу же засуетились вокруг техники, и через четыре часа на столе, примостившемся возле окна, громоздилась какая-то сложная аппаратура, увенчанная довольно массивной тарелкообразной антенной, обращенной на улицу. Окно было завешено полупрозрачной пыльной шторой. Когда сборка была закончена, старший из очкариков включил питание и нажал зеленую кнопку. Зашумел трансформатор, загорелись желтые, синие и красные лампочки, задергались нервные стрелки многочисленных умных приборов, замелькали непоседливые значки цифровых счетчиков.

Разговаривая на каком-то специальном птичьем языке, очкарики деловито суетились вокруг аппаратуры — один около антенны, другой около компьютера, подключенного к основной принимающей технике. Через полчаса непонятной для Жоры суеты, которая заключалась в подкручивании каких-то переключателей и регуляторов, выкрикивании научных ругательств и ненаучных матюков, очкарик, сидевший за компьютером, закричал:

Есть код! Все, работает! А ты, старик, говорил, что на этой частоте не возьмет! И за что тебе дали доктора наук?

Второй очкарик, который был, по-видимому, старшим, подскочил к монитору, окинул взглядом несколько цифр, хлопнул своего коллегу по затылку и, обернувшись к Жоре, сказал:

Ну все, зовите вашего шефа — принимайте работу!

Установка техники и ее запуск заняли всего четыре часа. По потертостям и царапинам на корпусах приборов Жора смутно догадался, что аппаратура используется не впервой. Об этом же свидетельствовали слаженные действия головастых техников, которые называли друг друга «доцентом» и «профессором». Жора, который пропьянствовал последние два дня и потратил остатки денег, выданных ему Нильским на ремонт «малины», с неохотой пошел звонить начальнику.

По вызову мгновенно явился Остап. Крымов, по горло загруженный религиозной сектой и дворянами, первый раз попал на конспиративную квартиру и провел детальный осмотр производственных площадей. Кухней он остался недоволен.

Жора, зачем вы поставили на краны эти фильтры — для очистки совести?

Жора промолчал, потому что его совесть, как и вода в кране, была не очень чиста.

Пятница, где вы были вчера вечером? — спросил Крымов, подозрительно оценивая помятый вид завхоза. — Я звонил вам два часа подряд. Уже начал волноваться.

Я был в бессознательном состоянии, — несколько конфузливо, но честно признался Жора.

Что, спали, как убитый?

Нет, лежал. Передвигал холодильник и задел косяк двери головой, а сверху с антресолей посыпались банки с консервацией.

Остап сочувственно посмотрел на бугристую голову завхоза.

Больную голову меч не сечет. Ну ладно, показывайте главный зал.

Познакомившись с «доцентом» и «профессором» и осмотрев убранство комнаты радиоперехвата, Крымов остался доволен кадрами и техникой. Посмотрев результаты пробной пеленгации, Остап похвалил ребят и увлек Жору в другую комнату.

Жора, — начал Остап, крепко держа Пятницу за лацканы куртки, — никому ни слова об этой работе. Напрягите все ваши конспиративные таланты. Будете брать у Нильского сотовые телефонные аппараты, приносить сюда к ребятам и забирать на следующий день, после кодировки. Запомните новый термин — эвакуация по сигналу «ноль». Это значит, что вы должны за пять минут разобрать всю технику, упаковать ее в ящики и вместе с ребятами отправить ближайшим поездом в любом направлении России или Украины.

Я могу не успеть это сделать за пять минут, — возразил Жора.

Тогда это успеет сделать кто-то другой, но об этом я должен позаботиться заранее, — сказал Остап с вопросительным выражением лица.

Ладно, я прорепетирую, — сказал Жора. Ему не хотелось терять непыльную работу.

Хорошо, только репетируйте на ящиках с бутылками, каждая минута работы этой техники приносит деньги. Вопросы есть?

Жора так громко почесал в затылке, что спугнул таракана, высунувшегося из-под наличника двери подышать свежим воздухом. Его мучил вопрос, и он не знал, тактично ли проявить свою неосведомленность в нем.

Ну, вы что-то хотели спросить, Пятница? Не тяните, наше дело не терпит недомолвок, — подбодрил его Остап.

А когда может возникнуть этот сигнал «ноль»? — спросил Жора.

Остап недовольно поморщился.

Он всегда возникает без предупреждения, в этом его вековая специфика. Могу вам привести пример. Первый: старушка-соседка по этажу, которую вы можете ущипнуть за место ниже спины, спросит вас: «А что это у вас там жужжит в комнате днем? Уж не пеленгатор ли это?» Второй пример: старичок, проходящий внизу, останавливает вас и говорит: «Молодой человек, у меня плохое зрение. Это что там торчит в окне? Антенна, что ли? Постойте, покараульте здесь, а я позвоню, куда следует». В общем, Жора, сигнал «ноль» — это любой тончайший намек на неприятность с официозом, в том числе милицией. Если отряд спецназа начинает выламывать дверь кувалдой, то это верный признак того, что сигнал «ноль» уже подходит к концу.

А что, такое может быть? — в ужасе прошептал Жора.

Все когда-нибудь может быть, Жора. В этом городе даже было однажды землетрясение, так что приход милиционера при таком их количестве в Харькове, — это не такое уж редкое явление.

А почему, маэстро? В чем криминал? Я ведь имею право знать, раз я ответственный за это предприятие. Может быть, если я буду знать, я уложусь при сигнале «ноль» и в две минуты.

Остап миролюбиво тронул Жору за плечо.

Хорошо, я вам скажу. Вот эта антенна ловит сигналы сотовых телефонов из стоящих перед светофором машин, а также у деловых людей, тасующихся по этому центровому месту города, Вы заметили, что те, у кого есть сотовые телефоны, очень любят доставать их в самых людных и скученных местах? Дальше, вот та техника обрабатывает радиосигналы и переводит их в цифровые коды. А вот этот компьютер после того, как цифровые сигналы по этим проводкам попадают в ЭВМ, расшифровывает код. А вот этот ящик с лампочками — это шифратор. Он перенастраивает радиотелефон на другой цифровой код. Вот и все.

А в чем же заработок? — недоуменно воскликнул Жора.

Заработок, как всегда в моем случае, — в жадности людей и их пристрастии к халяве, — ответил Остап.

Объясните, маэстро, я пока не понимаю, — честно сознался Жора.

Хорошо. До конца осталось совсем немного. Но сперва вопрос. У вас был когда-нибудь сотовый телефон?

Никогда! — с таким жаром ответил Жора, как будто отвечал на вопрос: «А вы продавали когда-нибудь Родину?»

И правильно. Чтобы оплатить счета за разговоры и сам аппарат, вам пришлось бы спекулировать железнодорожными билетами в три смены и еще подрабатывать на выгрузке угля. И вам бы не хватило. Как вы думаете, вот те парни внизу в «Тойоте» испытывают материальные затруднения?

Жора глянул вниз и сплюнул.

У, рожи! Да этим сотку на телку выкинуть — раз плюнуть. Если бы у меня была сотка, так я бы…

Вот именно, Пятница, у вас нет пока сотки. Эти ребята платят за свою беспрерывную болтовню по сотовому телефону по триста — четыреста долларов в месяц, а на кабаки и рулетку выбрасывают в четыре раза больше. Но, что удивительно, если я предложу им возможность звонить бесплатно, они бросят все и побегут ко мне, как ручные. Экономия — раз. Это арифметика. Халява — два. Это уже просто приятно.

Так что, эта техника дает возможность звонить бесплатно? — заревел Жора, больно ударив себя кулаком по лбу.

Почти, — улыбнулся Остап. — Мы же не можем из этой комнаты организовать мобильную связь для сотен абонентов. Просто мы перекодируем их сотовые телефоны, и за наших клиентов будут платить их братья-сотовики из Киева, Львова, Москвы и других городов, где действует эта система. Все номера начинаются на 050.

Как это, будут платить другие? — хотел понять Жора то, за что один из очкариков получил звание профессора.

Просто на счета других клиентов будут автоматически начисляться суммы за разговоры харьковских халявщиков.

Жора улыбнулся во весь рот.

Вот это здорово! Высший класс! Никогда бы не подумал, что из одной комнаты с четырьмя ящиками с лампочками можно зарабатывать бабки. Послушайте, маэстро, а что это вы говорили насчет сигнала «ноль»?

Дело в том, дорогой мой Пятница, что перехват и раскодирование сотовой связи по международной конвенции приравниваются к фальшивомонетничеству. Наша страна еще не состоит в этой конвенции, так же, как и во многих других. Поэтому у нас безнаказанно процветают видеопиратство и другие виды бизнеса, типа нашего.

Да это же срок какой! — ужаснулся Жора.

Остап поморщился.

Послушайте, Пятница! Как у вас называют, когда человек ничего не зарабатывает? Я лично знаю несколько вариантов. Среди них есть — «сосать лапу» или еще кое-что. Так вот, уж лучше быть фальшивоМОнетчиком, чем фальшивоМИнетчиком. К тому же, телефонная компания не несет убытков, просто происходит перераспределение материальной ответственности. Конечно, рано или поздно поднимется скандал, и долго этим заниматься нельзя. Но на безрыбье и рак с пивом сойдет за омара с шампанским. Ну, теперь, надеюсь, вы понимаете, что если решите соблазнить старушку-соседку, то изо всех сил старайтесь не проговориться в оргазме об этой военной тайне. Впрочем, проговориться можно о том, что знаешь. Поэтому забудьте, что слышали. Тем более, что это будет вам не сложно.

И еще, — продолжил Остап — В конце мы восстановим справедливость в этом деле, и обиженных не будет, но об этом после. А сейчас я поехал к Нильскому, надо начинать организацию заказов. К сожалению, в этом деле мы не можем пользоваться рекламой. А жаль. Ведь реклама заставляет человека нуждаться в тех вещах, о которых он не имел ни малейшего представления.

А как же мы будем искать клиентов? — спросил Жора, и Остап не мог не признать, что этот вопрос — по существу.

Мы воспользуемся старым испытанным способом — «сарафанной почтой». Вы же ведь знаете, что реклама из уст в уста распространяется со скоростью звука. Главное, запустить информацию. Хочешь, чтобы тебя услышали, — шепни. Я позвонил вчера нашей знакомой Тамаре Ивановне Чугуновой. Вскоре она станет баронессой, и к ней уже будет не подступиться. А пока я попросил ее помочь нам с начальной клиентурой. Среди завсегдатаев ее фирмы около полусотни отборных голов бандитов и середнячков-бизнесменов. И у всех, представляете, у всех есть сотовые телефоны. Я обещал баронессе пять процентов. Она уже ждет начала работы. В связи с высылкой очередного десанта за рубеж и предоплатой за титул, она сейчас на мели. После первого десятка ее постоянных клиентов все покатится по нарастающей, как снежный ком. Думаю, что среди наших клиентов опять окажется бизнес-система Гены Нанайцева. Жора, я не представлял, что Харьков — такой тесный город. Вы знаете, что самый последний титул был продан Нанайцеву? Учитывая его очередное фиаско с перевыборами, мы с княгиней дали ему десятипроцентную скидку. Это еще не все. Кто-то надоумил Гену организовать профсоюз речных грузчиков. В Харькове, оказывается, сразу две реки, и я даже видел один пароход, Я веду сейчас переговоры с Геной о передаче в ведение его профсоюза Фонда Буйного. Но поскольку в нем очень мало речных грузчиков, я предложил переименовать профсоюзы и назвать их свободными профсоюзами «МЖ» — москалевских жителей.

Жора вернулся к подведомственному ему предприятию.

Маэстро, а что вы говорили насчет справедливости? Можно подробней?

Остап, уже собиравшийся уходить, вернулся и сел в продавленное кресло.

Хорошо, я постараюсь объяснить. Через пару-тройку месяцев справедливость и в этом вопросе будет, так или иначе, восстановлена. Если не вдаваться в технические подробности, то телефонная компания очень скоро определит номера абонентов-халявщиков и, в случае жалоб со стороны пострадавших, произведет перерасчет по оплате. Таким образом, то, что будем иметь мы в конечном счете, называется беспроцентный кредит от владельцев сотовых телефонов. Нам бы только начать, а там раскрутимся. Теоретически, мы могли бы даже вернуть аванс, взятый с клиентов, но вряд ли у нас хватит потом мужества отдать уже отобранные деньги. Я уверен, что проблем у нас с обиженными клиентами не будет.

Почему? — поинтересовался Жора, смутно догадываясь сам.

Да все потому же, почему укравший не будет заявлять в милицию о пропаже краденного.

Согласен, — закивал Жора, вспоминая из своей жизни аналогичные моменты, — но ведь могут просто морду набить.

Вероятность этого есть, но очень невелика. За каждый перекодированный телефон мы будем брать с клиентов всего сто долларов. При этом он будет звонить абсолютно бесплатно в течение нескольких месяцев. Из-за того, что вас надули на сто долларов, в наше время, когда умудряются надувать на все оставшиеся деньги, вероятность скандала очень невелика. По моим подсчетам, с рекламациями придут не более десяти процентов клиентов. Из них больше половины захотят забрать аванс и только незначительная часть захочет еще набить вам, Жора, как ответственному лицу, морду. Но поверьте мне, имея дело с проходимцами, этого практически нечего бояться. В большой дружной семье жуликов есть даже понятие профессионального уважения, — если жулик обдурил жулика, это ставится ему в заслугу. Лишь бы сделка прошла по взаимному согласию сторон. Но охрану мы, конечно, усилим.

Остап расслабился и откинулся на спинку кресла.

Да, Жора, жульничество — это целая философия. Мы живем в государстве, где обман возведен в принцип жизни. Мы с детства впитываем в кровь дух обмана со стороны столпа нашей жизни — государства. Великая цель построения коммунизма — это обман, с которым страна прожила восемьдесят лет, и несколько поколений родилось и умерло в этом обмане. Мы привыкли жить в царстве кривых зеркал и притворства. Государство сейчас делает вид, что можно прожить на двадцать долларов в месяц, что является на самом деле необходимой нормой всего на один — два дня. Как же мы живем целый месяц с двухдневными ресурсами? Это обман, в который государство играет с нами. А мы играем с ним в дурака, делая вид, что работаем и платим налоги.

Ладонь Остапа непроизвольно приобрела форму дули. Эта была универсальная символика текущего момента нашей жизни.

Вы заметили, как нас обувают в общегосударственном масштабе? Они забрали наши вклады и взамен предложили приватизацию, в которой нажились еще один раз. Придумывая различные разрешительные системы, нас гоняют по кругу за различными справками, при этом вводят систему их оплаты. Чиновники плодятся, как грибы, потому что есть благодатная почва для их питания — бюрократическая волокита, от которой мы все беззащитны. Отдельные законы, выходящие явно под заказ, — настолько с душком, что чувствуешь, как тебя обманывают скопом, покрывая сразу миллионами. Просыпаясь утром и включая телевизор, я сразу чувствую, как меня надувают с рекламой, как лгут политики и чиновники. В такси, поезде, на работе и в постели с женой мы чувствуем, что нас хотят все время надуть. В ответ весь мир получает от нас ответную реакцию, и мы должны понять только, что надувательство — это естественный образ жизни для людей и всей этой страны, доживающей по этому принципу уже век.

Остап пропел рукой по лицу, но немногочисленные морщины — следы усталости от человеческой глупости, — не разгладились.

Отъем денег — это основа основ нашего общества, это та бесконечная игра, где не поймешь, что было раньше — курица или яйцо. Мы отнимаем у государства, затем отнимаем друг у друга, и в конце государство отнимает у всех. В развитых процветающих обществах этот отъем цивилизованно называется налогами и зарплатой. И это верно. Там люди живут настолько хорошо, насколько хорошо они работают. У нас ты живешь настолько хорошо, насколько хорошо ты отнял. И происходит это потому, что работать при таких законах честно невозможно. И это знают те, кто эти законы придумал. Да, это говорит о том, что общество серьезно больно. Но и больные должны жить, кушать и размножаться. У всех у нас нет другого выбора. И что смешно, у государства его тоже нет, если оно не отнимет у нас последнее, ему тоже нечем будет питать свой аппарат. Это замкнутый круг обмана и отъема, и в нем действуют правила, по которым живу и я, ваш покорный слуга.

Остап ткнул себя в грудь. В этот момент он был похож на памятник неизвестному аферисту.

Но здесь у меня свои принципы. Я никогда не отнимал у людей последнее — это раз. Я никогда не прибегаю к грубым силовым приемам — это два. И, наконец, я всегда зарабатывал, эксплуатируя два человеческих порока — глупость и жадность. Именно эксплуатация этих двух черт, присущих большинству из нас, лежит в основе моего бизнеса. Обман, как человеческая ценность, вечен, как вечно стремление человека к мечте. Да, именно мечта — это то, что я дарю человеку. Человек мечтает быть хитрее и умнее всех. Он мечтает ничего не делать и жить хорошо. И я дарю ему эту мечту. Пусть ненадолго, но все-таки. Кто ему еще ее подарит, не государство же. Человек мечтает иметь дома вещь знаменитого человека, бесплатно говорить по сотовому телефону, получить беспроцентный кредит, разменять двухкомнатную квартиру на четырехкомнатную без доплаты, чтобы у него дома не крутился электрический счетчик. Человек мечтает переспать с женщиной по любви. Боже мой, о чем только ни мечтает человек! И есть люди, которые дают человеку подержать свою мечту в руках хотя бы некоторое время. За мечту надо платить, и я не отказываюсь от этого гонорара.

На секунду Крымов замолчал. На его лице застыло мечтательное выражение, как будто он умножил в уме десять долларов, которые каждый готов был бы дать ему за осуществление своей мечты, на количество жителей Земли.

История обычно имеет свойство повторяться. Мой тезка Остап Бендер работал во времена, очень похожие на наши. Это был период мельтешения человеческих страстей после великого перелома — большевистского переворота. Сейчас, после тихой революции в обратную сторону, точно так же происходит брожение и утряска жизни народа, согнанного, как наседка, с насиженного места. Если глупость распределена по истории человечества равномерным слоем, независимо от стран и континентов, то возможность заработать на ней имеет очаговые всплески в зависимости от исторических и политических коллизий. Войны, революции, перевороты и следующие за ними периоды стабилизации всегда влияли на главный фактор — желание людей честно работать. Когда это желание — в силу причин, не зависящих от самих народов, — убивалось на корню, возникали эпидемии халявы. Одну из таких эпидемий мы переживаем сейчас у нас. И тогда глупость, которая была, есть и будет, просто вопиет и хочет дать тебе заработать денег. Что мне еще остается делать, как не взять их? Если уж я родился и живу в этой стране в такое время, когда из ничего делают капиталы и состояния, глупо стоять на обочине. Вообще, глупость — это огромная индустрия, не меньшая, чем военно-промышленный комплекс или сельское хозяйство. Возьмите, к примеру, МММ. Как лихо Мавроди собрал свои миллионы за рекордные сроки! Я не одобряю его методов, поскольку он забрал у многих последние деньги. Но жернова его машины не имели функции избирательности. Он не мог отсеять толпы тех, кто нес последнее в надежде на быстрый халявный заработок.

А чем вы отличаетесь от Мавроди, маэстро? — спросил Жора.

Как чем?! — возмутился Остап. — Я не работаю с пенсионерами, студентами и прочими неимущими слоями населения. Я отнимаю деньги у тех, у кого они есть. Можете считать меня пушкинским Дубровским. Правда, я не раздаю денег неимущим. У всех свои недостатки и, к сожалению, чужие достоинства.

Жора, немного смущаясь, спросил:

Остап Семенович, скажите, а вы сидели когда-нибудь?

Нет, сидеть — не сидел. У меня принцип — ни сумы, ни тюрьмы. У всех могут быть свои принципы, ведь верно? Вот уходить по сигналу «ноль» приходилось, это да. У меня остро развито чувство приближающейся опасности, оно не раз выручало меня по жизни.

Остап замолчал, решив, что и так слишком расфилософствовался.

Да, теория у вас крепка, но чего вы достигли, маэстро? — спросил Жора.

— Где результаты? Может, я и не совсем тактичный вопрос задаю?

Жора, я видал такие деньги, которые не уместились бы в вашем воображении. Но что поделаешь! Я слишком добр, чтобы не доверять людям, и жизнь меня уже ничему не научит. К тому же деньги — это вторичное. О деньгах, о их количестве и о их запахе уже много сказано до меня. Ни их спорный запах, ни их большое количество пока не сделало меня счастливей. А даже наоборот. Вы не представляете, Жора, насколько жизнь становится тягостной, когда деньги и желание их сохранить давят на мозги. Перестаешь спать, много работаешь и часто боишься. С большими деньгами надо уходить в политику, но для этого надо быть прохиндеем. Вы будете смеяться, но в свое время я жертвовал небольшое количество денег сиротам до тех пор, пока не понял, что нужно тратить еще столько же на контроль, чтобы эти деньги не разокрали. Только не подумайте, что я сумасшедший. Я сентиментален, это — да. Приходится это скрывать. Отсутствие денег в данный момент — это не результат моей филантропии. У меня их тоже отобрали, и я должен признать, очень некрасиво. Если бы у меня их забрали мастерски и тактично, я бы аплодировал. Но когда кто-то несправедливо получает от жизни подарки — это обидно. Исправление таких моментов я могу отложить на время, но забыть — никогда.

Остап сделал короткое, но такое решительное движение кулаком сверху вниз, что окажись на его пути с десяток сложенных кирпичей, им бы не поздоровилось.

Кстати, иногда даже плохие обстоятельства дают возможность вернуться к прошлой несправедливости. Основная моя цель сейчас — не телефонные деньги и, даже не весь «Великий путь». Я тут для того, чтобы восстановить справедливость. Есть человек, для которого деньги заменяют все. Это его счастье, и скоро он узнает, что и несчастье тоже.

За шесть лет до этого…

Глядя через щелку занавеса, Магистр подумал, что чудеса есть не суть потустороннее, чудеса — это чистое искусство. С этой мыслью согласилась бы вся многоликая братия белых и черных магов, его коллег, конкурентов и товарищей. Отгадать будущее может каждый, отгадать прошлое — только избранные. Но одно не идет без другого.

«Можно слегка отгадывать будущее, но не стоит сильно опережать время. Иначе придется подождать его в местах не столь отдаленных», — подумал он.

Маэстро внимательно изучал публику. Потом, когда выключат свет, уже не будет такой возможности — действие потребует полной отрешенности и беспрерывного нагнетания напряжения и темпа. Малейшие мелочи откладывались в его натренированной памяти, складывая по крупицам лицо сегодняшнего зала. Прежде всего, надо выяснить, есть ли сегодня повторные зрители. Потом надо сразу же выявить тех, кто пришел сюда с целью сорвать представление или просто посмеяться. Вот тот ветеран с косматыми седыми бровями и наградными планками на пиджаке — ярый атеист, какой-нибудь бывший замполит роты. Надо сразу поставить его на место. Маэстро дал указание своему менеджеру быстренько подсадить к правдолюбцу опытную «утку».

«Обманывать людей на самом деле очень просто. Все мы исключительного самомнения. Самый легкий путь быть обманутым — считать себя умнее других».

Сегодня был аншлаг, и Магистр задействовал на этот раз пятнадцать ассистентов. Семеро сидят в зале и ничем не отличаются от остальной публики. Они уже непринужденно беседуют с соседями, узнавая их имена, здоровье супругов и детей, род занятий и насущные проблемы. Максимум данных будет собрано уже через десять минут и передано на центральный диспетчерский пункт. Двое из этой семерки выступят первыми людьми из зала, беседа с которыми послужит разминкой и позволит разогреть публику для основного действия. На них уйдет минут десять — достаточное время для того, чтобы собрать всю остальную информацию.

«Если пророчество не сбылось, его следует считать прогнозом. Абсолютная точность людям всегда была ни к чему. Их всегда больше привлекает шоу. К тому же, даже стоящие часы два раза в сутки показывают точное время».

Двое ассистентов работают в гардеробе. Публика, пришедшая на сеанс ясновидения, уже привыкла, что с приходом независимости державы и демократии стало нормой сидеть одетыми в лекторских аудиториях, театрах и торжественных собраниях: во-первых, везде почти не топят, во-вторых, экономия на зарплате гардеробщиков. Сегодня публика приятно удивлена. В зале тепло, гардероб работает, любезное обслуживание, приятный свет. Скоро, когда представление начнется, от служителей гардероба (двух ассистентов) поступят данные, почерпнутые из карманов одежды, оставленной своими хозяевами. Документы, забытые письма, квитанции, клочки использованных билетов, рецепты, фотографии, ключи от автомобилей и квартир — все может очень много рассказать о своих хозяевах. Для них это будет просто ошеломляющим.

«Нет, с людьми работать — одно удовольствие. В отличие от нашего государства, которое имеет не только непредсказуемое будущее, но и непредсказуемое прошлое, люди цепко охраняют свою личную историю и не позволяют корректировать свою память. Все политики — это те же предсказатели, только с небольшой спецификой. В отличие от традиционных гадалок, для них необязательно точно предугадать будущее. Для них главное — это убедительно объяснить, почему это не произошло».

Двое ассистентов обрабатывают радиоинформацию, поступающую от «жучков», натыканных по всему залу. Еще два ассистента скоро будут раздавать по залу блокноты тем из публики, у кого нет чистой бумаги. На листке публика будет записывать вопросы и контрольные фразы, которые затем отгадает Магистр. Прикрываясь от соседей, хитрый обыватель нацарапает что-то на листке, оторвет его и спрячет глубоко в карман, чтоб ни одна душа не прочитала. А блокнот отдаст обратно ассистенту. А текст уже продублирован на третьей специальной странице и, переданный в центральный пункт, под ультрафиолетовым светом передаст тайные мысли кого угодно, будь то хоть убежденный атеист, хоть замполит батальона смерти…

«Когда начинаешь играть с материальным миром, то люди, еще со школы уверовавшие, что материя первична, просто не подготовлены к тому, что лежит за пределами их понимания. Хотя закон сохранения материи может опровергнуть любой кладовщик ткацкой фабрики».

Мысли Магистра прервали сигналы микроскопического приемного устройства, спрятанного глубоко в ухе.

Главный! Главный! Это — Первый. Внимание, пошла информация. Диктую, запоминайте.

Последнее, о чем подумал Магистр, прежде чем сконцентрироваться на информации, была мысль: «Нет, чудеса и ясновидение — это, прежде всего, искусство и, как любое искусство, — это работа. И никто не догадывается, какой это тяжелый труд».

 

УМОМ РОССИЮ НЕ ПОНЯТЬ…

Жора сидел в углу комнаты и в задумчивости грыз ноготь. Его чело было хмуро. Сегодня днем в отсутствие шефа Жора обнаружил в офисе «жучка». Электронное устройство было вмонтировано в электрическую розетку. Пятница ничего не сказал Крымову об этом, надеясь самостоятельно выяснить, завелась ли в конторе «крыса» или это происки извне. Теперь он жалел о том, что не открылся. И чем дольше шло время, тем больше совесть грызла его. «Жучок» остался на месте. Жора постепенно приходил к решению изъять завтра подслушивающее устройство и провести тайное расследование. В его мозгу выстраивалась редкая шеренга подозреваемых и шаткий карточный домик мотивов и улик.

Глупость, просто глупость! — в сердцах воскликнул Нильский, отшвыривая от себя газету и гневно сверкая очками. — Вы читали эти последние указы? Ну, как можно не понимать очевидного!

Президент возмущенно схватил за горло начатую бутылку хереса и опрокинул в себя ее содержимое.

Крымов взглянул на Сан Саныча и заметил, что тот похож на суслика, который умеет говорить.

Нет, мой дорогой президент, это не глупость, — сказал Остап, усаживаясь поудобней в кресло и вытягивая ноги. — Знаете, ведь еще классик говорил: «Если звезды на небе зажигают, значит это кому-то нужно». То же самое относится и к тому, что вы называете политической глупостью. Наших руководителей можно обвинить в чем угодно, но только не в глупости. Эти постановления, призванные остановить всеобщий хаос, подобны столбам, вбитым в дно океана с целью зафиксировать движение волн. При всем при этом данные столбы приносят большие деньги тем, кто их так бестолково забивает. За каждым таким постановлением стоит большая подготовительная работа и миллионы наших денег, попадающих в заранее подготовленные места. А что делать? Государство устаревших технологий и законов не в состоянии прокормить всех. Нас, как корабль, потерявший управление, несет неведомо куда, и только хитрая команда во главе с мудрым капитаном знает, как спускать спасательные шлюпки. Хотя, судя по тому, что все крысы на месте, наш корабль еще плывет.

Остап мягко отобрал херес у агрессивно настроенного Нильского и наполнил свой стакан.

Вы напрасно так нервничаете по всякому случаю проявления глупости на общегосударственном уровне. Конечно же, это есть глупость в глобальном масштабе, но вы ведь понимаете, что через пару лет или раньше сегодняшнего руководства уже не будет. Они сами это понимают лучше всех остальных. Это же психология временщиков. Ведь эта стратегия так же мудра и примитивна, как поведение муравьев в муравейнике. Главное сейчас, пока у власти и у ответа, — заткнуть дыры и глотки. Пусть даже ценой возникновения больших брешей в других местах. А там хоть трава не расти. Последствия расхлебывать уже не им. Так где же здесь глупость? Если это и что-то, то, скорее всего, ограниченность. А ограниченность, как известно, не знает границ, то есть она безгранична. Если есть хоть горстка здравого смысла в этой несчастной стране, то это постановление, которое вас так взволновало, отменят, но сам факт его появления в цивилизованной стране, населенной далеко не папуасами, наводит на грустные размышления. Это уже макрополитика, где нет и не может быть здравого смысла. Ничто на свете не происходит случайно. Кстати, ждите в скором будущем всплеска непредсказуемых декретов.

Почему? — поинтересовался Нильский.

Грядут президентские выборы. Тут в ход пойдут все средства.

Остап говорил спокойно и грустно, как человек, понимающий, что через пропасть, если ты не Бэтмен, не перепрыгнешь.

Конечно, я говорю грубо и цинично о наших политиках, и кое-кто мог бы на меня обидеться. Но если я говорю хоть слово неправды, то пусть каждый из них, как говорил мой тезка, кинет в меня камень. Если Кису Воробьянинова и можно было бы, при большом желании, спутать с мальчиком, то нашего политика не спутаешь ни с кем.

Да, печально, — грустно заметил Нильский. Жора издал утробный протяжный звук в знак согласия с президентом.

Еще бы, — согласился с их пессимизмом Крымов. — Это голая истина. А голая истина — это гораздо более отвратительная вещь, чем голая женщина.

Остап отпил маленький глоток терпкого насыщенного южным солнцем хереса и ласково посмотрел на Нильского.

И еще. Любой факт глупости подтверждает мою теорию, что глупость — это огромная индустрия для стран третьего мира, к коим по всем показателям мы относимся. Вы думаете, что наши умельцы не изобретут способ, как обойти это мерзкое постановление, которое вас так раздосадовало, Сан Саныч? Чего стоят умники, если нет дураков? Когда большинство будет охать и ахать, не зная, что делать, когда остальные окончательно решат уйти в теневой бизнес, когда коррупция чиновников получит дополнительную подпитку этой тщательно подготовленной «глупостью», появятся короткие объявления в газетах, типа: «Финансовая компания поможет сэкономить вам 90 % того, что вы уже собрались отдать». Кто-то башковитый всегда заработает на глупости большие деньги. Как ни хитро правительство, на него всегда найдется болт с левой резьбой. Изобретательность нашего народа в неравных азартных играх с государством настолько безгранична, что начинаешь верить в сказочных героев типа Левши или Иванушки-дурачка. Только мелкие аферисты, типа нас с вами, зарабатывают друг на друге. Настоящие аферисты стабильно зарабатывают на глупости одного субъекта — руководства государства. Вы посмотрите на наше правительство (Все посмотрели на правительство). Это простой расчет. Когда руководство считает нас всех лохами, то это тоже расчет. И если вы поймете это, то увидите так называемую вами глупость совершенно в другом свете. Но они просто не понимают, что на любой расчет есть расчет встречный. И если и есть здесь глупость, то только в том, что они не понимают последнего факта. Глупость вообще, как магнит, притягивает к себе. Даже в зоопарке у вольера с ослом в три раза больше народу, чем около лошади Пржевальского. И вообще, глупость — это хорошо скрытая форма счастья.

Так когда же это кончится? — простонал нетерпеливый Нильский, сжимая в отчаянии горло ни в чем не повинной бутылки.

На мой взгляд, у нашей страны есть два варианта: реалистический и фантастический, — задумчиво начал рассуждать Крымов. — Реалистический — это когда прилетят инопланетяне и помогут нам организовать все как следует. Фантастический — когда мы сделаем это сами. Но вы спрашивали — когда? Если я скажу вам, что никогда, то вы, пожалуй, не будете спать и промучаетесь всю ночь, а вы мне нужны на завтра свежим, как огурчик. К тому же, я буду не прав. Все имеет свой конец, несмотря на то, что глупость бесконечна. Я могу дать вам сейчас лишь приблизительный прогноз. Падение может быть остановлено в двух случаях: либо когда падать будет уже некуда, либо власть предержащие почувствуют, что взлетать будет выгодней. Для кого-то, пока что, выгодней падать. Плюс ко всему, тот инструмент контроля, которым во всех развитых странах является парламент, здесь практически бездействует. Депутаты заняты сейчас очень важным делом — перетягиванием одеяла. Не надо им мешать. Они столько сил затратили во время выборов, пусть теперь потешат душеньку. Жаль, но в этой стране хорошо живется только жуликам. Это милицейский факт. А все потому, что мутная, ох, мутная страна! Неудивительно, что дети так часто путают проституцию с конституцией.

Так кто же, по-вашему, должен прийти к власти? Уж не коммунисты ли? — добивался своего Нильский.

Зачем? — удивленно посмотрел на него Остап. — Это несправедливо. Им уже был предоставлен испытательный срок в семьдесят лет. Дайте, товарищи, другим попробовать. Только не надо проветривать тухлятину! Гангрену надо отрезать и выбрасывать в мусоропровод. Ведь положа руку на сердце, надо признать, что захудалый у нас был быт. Развал Союза был закономерен. Беда в том, что при перестройке они нам устроили из огня полымя. К тому же Маркс и Ленин писали свои теории сто лет назад, стоит ли сейчас основываться на столь застарелой идеологии? Когда-то давно я пытался для себя понять, что же все-таки такое есть коммунизм. Забавная штука, Нильский. Пока я говорил на экзаменах учебными штампами, я получал пятерки. Когда я пытался понять и объяснить что-либо логически, я запутывался и получал двойки. Как сейчас оказалось, коммунизм — это то, что построили у себя немцы и шведы, которые боялись коммунизма, как черт ладана. На самом деле, коммунизм — это еще один альтернативный инструмент прихода к власти. Ведь не важно, кто будет править и под каким знаменем. Всякая тоталитарная власть одинакова. Главное, чтоб у тебя была альтернатива, опирающаяся на широкие слои масс. Маркс придумал, а Ленин воплотил идею коммунизма, как инструмент прихода к власти и ее удержания. Кстати, сегодняшние коммунисты продемонстрировали на этих выборах, что не плохая-таки для этой цели теорийка. И вообще, президент, не трогайте меня с Лениным. Эта слишком больная и большая тема не для коротких июньских ночей. Я очень уважаю старика — это вам не Кашпировский. Говорю это вам как специалист по предсказаниям и массовому гипнозу. В Ильиче умещается целая эпоха зла и гения. Жаль, что через сорок лет вообще не с кем будет поспорить на эту тему. Нашим детям уже сейчас по фигу и Ленин, и Сталин. А правнуки вообще будут говорить только ходячими цитатами из голливудских боевиков. Ленин — это папа Сталина и Гитлера, Фиделя Кастро и Муссолини, Мао и Пол Пота.

Остап Семенович, ну как вы можете ставить в один ряд таких разных людей? — возмутился Нильский.

Почему разных, Сан Саныч! Если у Сталина усы были другого покроя, чем у Гитлера, а у Мао, в отличие от Кастро, вообще не росла борода, это значит — разные? Если Пол Пот уничтожил три миллиона камбоджийцев, а Муссолини — всего один миллион итальянцев, то последний лучше, чем первый, в отношении три к одному? Нет, Папа научил их главному — превращать большое количество личностей в большую обезличенную толпу безмозглых баранов. Гитлер даже создал фабрики по производству чистокровных типовых немцев. Папа научил их еще считать, что каждый из них умней своего народа.

Остап слегка покраснел, и невооруженным взглядом было видно, что начинал нервничать.

Значит демократов надо выбирать, — резюмировал Нильский монолог Остапа.

Демократов!? — иронично воскликнул Остап. — А что у них есть демократического, кроме названия? Демократия — это понимание того, что лучшего способа существования для народа, чем демократия, нет. А я уверен, что в каждом из сегодняшних так называемых демократов, рвущихся к власти, сидит глубокое убеждение, что лучшей политики для нашего народа, чем кнут и пряник, нет.

Жора, внимательно слушавший разгорячившегося оратора, решил, скорее не для поиска истины, а чтоб не отстать в споре, подкинуть новую версию.

Богатых надо у власти ставить, они красть не будут.

Остап убил Жору коротким взглядом и обратился к Нильскому.

Вот этот не по годам развитый юноша считает, что управлять должен тот, кто уже накушался. Бред пьяного опоссума! Ну, во-первых, с чего вы решили, что они уже накушались? Если у вас в кармане рубль, а у него десять тысяч, вы думаете, что ему хватает? Во-вторых, меня очень берет сомнение насчет их морального облика. Все великие состояния наживаются нечестным путем. Это цитата, молодой человек, — кинул Остап в сторону Жоры. — Я это по себе знаю. Власть у таких людей не поменяет их сущности. Люди для них — это тот же материал, что и прежде, только в больших масштабах.

Жора, подпрыгивая на стуле, потянул руку, как ученик за партой.

Я знаю! Ученых надо ставить, — ему казалось, что последняя версия заведет Остапа в тупик.

Короткий саркастический смех сразу поставил крест на свежей гипотезе Пятницы.

Не надо лепить марки на почтовых голубей! Ну, что вы скажете на этот лепет, Нильский? А кто выдумал отравляющие газы, кто вырезал для продажи у людей почки, печень и даже гениталии? И потом, вы заметили, что хорошие ученые, художники и — я предваряю ваш вопрос насчет композиторов, — и композиторы ни разу не приходили к власти? Как вы думаете, почему? Да потому, что кишка тонка! Власть надо уметь не только брать, но и защищать. Крепкими диктаторами всегда были лавочники и военные, а не люди творческие.

А что вы скажете насчет священников, служителей церкви? — спросил Нильский, сощурив глаза.

И это говорите мне вы, самый научный из младших научных сотрудников!? А инквизиция! А крестовые походы! Половина всех войн современности происходит на религиозной основе. Эти бородатые и усатые мужи в рясах всех покроев и стилей толкуют, по сути, одни и те же истины об одном и том же Боге, но за каждую мелкую интерпретацию готовы горло друг другу перегрызть. Та же борьба за власть, через борьбу за умы.

А женщины? — неожиданно для себя предложил Жора.

Ха! Как известно, Смольный был институтом благородных девиц, а стал штабом революции, набитым матросней и еврейской интеллигенцией с маузерами. Женщина у власти — это временный вариант. К тому же, находя принципиальные анатомические различия между мужчиной и женщиной, я должен отметить, что в политике все равны, как шарики в подшипниках.

Аристократия! — предложил Нильский.

Римская империя, лень, гниение и распад, — коротко ответил Остап.

Националисты, — неуверенно пискнул Нильский.

Гитлер, — увесисто возразил Крымов.

Человек из народа! — ударил себя в грудь Жора.

Батька Махно! — не удостоив Жору даже взглядом, сказал Остап.

А что вы скажите насчет собственной кандидатуры? — спросил ни в чем не уверенный Нильский.

Боже упаси! Зачем мне такие соблазны? Я сочетаю в себе скрытые пороки всех вышеперечисленных групп, поскольку живу уже пятую жизнь.

Нильский и Жора вспотели и глубоко дышали, как будто только что убегали от носорога.

Хорошо, маэстро, — сдался Нильский. — Ну, кто тогда? Вы знаете ответ?

Остап обвел всех взглядом, полным идейного превосходства. В комнате воцарилась нерекламная пауза.

Конечно, — спокойно сказал Крымов, — но это мое мнение, и я на нем не настаиваю. Я — не пророк. Золотых ключиков много, дверь — одна.

Скажите, Бога ради! Мы уже всех перебрали! — взмолился Нильский.

Не всех. Вы забыли одну, но очень заметную фигуру. Почему-то сейчас почти никто не помнит о ней. А ведь века жили вместе.

Вы про кого? — спросил Жора, не собираясь напрягать и без того скудные умственные способности.

Я про царя, — сказал Остап и поднял вверх указательный палец. — Да, да. Я имею в виду именно этот институт совести российского народа, который уничтожили большевики, чтобы отобрать у нас совесть вообще. Вы заметили, что царь — это единственный человек в истории этого государства, который не крал. Крали все — генералы, бояре, премьеры и придворные портные. А он не крал. Хоть ты его убей! Да, Ильич знал, как рубануть под корень. Разве можно было лишать эту страну с таким стойким халявным менталитетом такого светлого ориентира? Но лишили. Царь не вписывался в ленинскую теорию оболванивания масс.

А Ленин? А Сталин? Вы думаете, они украли хоть копейку? — спросил Нильский.

Зачем им было красть, если они знали, что все будет принадлежать им до самой смерти? К тому же царь полагал, что народ дан ему Богом, а вожди считали народ завоеванным. Наш монарх был редким случаем сочетания в одном лице и слуги, и правителя народа. Без национального стержня государство разрушается. Есть народы, которые увядают и чахнут без монарха. Вы думаете, Монако за какие заслуги кормит своего принца? Вы думаете, Англия напрасно содержит королевское семейство? Я думаю, величайшей трагедией России было истребление царской династии. Да, царь мог быть слабым, нерешительным и недальновидным. Но своим наличием он объединял народ вокруг идеи гордости за державу, вокруг веры в то, что есть хотя бы один не ворующий человек на Руси, который примет решение по совести… Еще в школе я, помню, сочинил две строчки:

И в красном царстве октября

Шуты остались без царя.

Отбросив нахлынувшие воспоминания, Крымов печально взглянул на Нильского.

Конечно, сейчас царь для этой страны — это пустая формула. Он никому из правящих здесь не нужен. И народ о нем уже окончательно забыл, сам не осознавая, что глубоко в генах в нем сидит потребность в царе. Угробив одного самодержца, наш народ тут же придумывает себе нового. Вначале в лице Сталина, потом — Хрущева и Брежнева. Вот только последние десять лет болтаемся без царя в государстве и в голове. Утомились, видно, от самозванцев.

Крымов замолчал, и серые глаза его, налившись свинцом, погасли, скрывая от окружающих только ему видимое и понятое.

В обозримом прошлом…

Умирать можно долго, но, умерши, бесполезно стучаться обратно в жизнь. Убитая совесть умирает навсегда, как навсегда умирает человек. И призванная обратно в жизнь, она, как ожившее человеческое тело, как зомби, с загустевшей в венах кровью и неподвижными глазами, ходит по земле. Лишенная души и слов, холодной тенью бродит она среди живых людей, пугая их своей чужеродностью и вызывая жалость старомодным вкусом.

О совесть! Самая одинокая из всех женщин! В глазах твоих застыла Луна, в душе твоей — осень, сердце молчит, как черное звездное небо. Песочные часы твоего завода пусты. Ты сидишь одна на потрескавшейся скамье пустынного летнего кинотеатра, и над головой твоей бушуют в ночном ветре верхушки тополей.

На экране — черно-белая глухонемая хроника…

1912 год. Плавно и величественно движется праздничный кортеж во главе с царской семьей.

Развеваются белые перья великолепных дамских шляп, сверкает золото эполет, серые в яблоках исполинские жеребцы колышут серебристыми плюмажами. Сквозь яркие вспышки, черные и белые полосы старой пленки, как в слепом дожде, идет, припадая на больную с детства ногу, царевич, влекомый за руку отцом…

Ленточки матросской бескозырки, трепещущиеся на ветру… Белоснежные кружевные гольфы бесполого ангела… Беспокойное детское личико смотрит прямо с экрана, завораживая своей чистотой и святостью. Ясные голубые глаза восьмилетнего ребенка всматриваются сквозь слепой дождь изношенной пленки, сквозь шквал пронесшихся лет в усатое лицо недочеловека в кожаной куртке, целящегося через шесть лет в нижнем этаже дома Ипатьева в его розовый чистый лоб. Добрые всепрощающие глаза мальчика пытаются всмотреться в озабоченные лица матросов и солдат, второпях стреляющих в недоумевающее сердце его отца, в теплую грудь его матери, в девственные животы его сестер. На лице его — детский страх перед болью и детское удивление от открытия новых жутких истин. На лице его — печать неотвратимой смерти и милосердная покорность принять ее, чтобы искупить великий грех этих по-воровски суетливо стреляющих людей. И их родителей, и их детей, и всех людей, убивающих и молчащих, равнодушных и лживых, алчных и беспощадных…

Царский эскорт проплывает мимо. Бледная ладошка царевича Алексея белеет на фоне смуглой руки задумавшегося отца, и худое личико смотрит неотрывно в зал пустого кинотеатра, и его святые глаза, кроткие и мудрые, как у старца, простившие своим убийцам кровь, ненависть и скотство, только вопрошают: «Ради чего?..». Но только пустой зал, и лишенная плоти тень совести, и глаза ее, опущенные долу…

Кортеж удаляется, и «маленький принц» оборачивается последний раз, и старая пленка кинохроники не АН силах скрыть слезы величия святости над подлостью, слезы всепрощения на его глазах. И тоска в них, что за столько лет ни одного взгляда навстречу…

Отец тянет мальчика за руку, и тот, бросив прощальный взгляд, устремляет свое лицо вперед и делает следующий шаг навстречу великому и бессмысленному предательству своего народа, навстречу страшной и беспомощной смерти, поставившей на столетие кровавую печать позора на вооруженную часть нации, убивающей свою слабую половину.

 

ЦЕННАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Душным июльским вечером Нильский и Жора попивали чай, сидя во дворе в недавно построенной беседке. Сан Саныч говорил шепотом:

Послушайте, Жора, я не пойму действий Крымова. Зачем он заплатил такие деньги за эту аппаратуру? А взятки! Это просто неслыханно! Я не думаю, что в этом городе живут такие глупые люди, чтобы не заняться таким очевидным бизнесом. Скажите, какой толк в платной справке по сортам декоративных растений? Хорошо, может быть, еще кто-то позвонит, чтобы узнать свой гороскоп. Но какому кретину взбредет в голову брать справку по истории Египта второго века до нашей эры?

Компаньоны уже целый час обсуждали первые шаги нового раздела «Великого суконного пути». Жора протирал тряпочкой какую-то латунную мотоциклетную деталь и сочувственно качал головой. Лично ему очень нравилась идея секса по телефону, но Крымов сказал, что Горздрав этого не пропустит. Действительно, по мнению Жоры, Крымов потерял нюх. Жора понимал, что можно экспериментировать, но не такой дорогой ценой. Младшие компаньоны, уже час сидевшие в садике рядом с будкой Барона, не могли сложить в единую логическую цепь разрозненные указания и действия Остапа. Кобель переводил взгляд с одного компаньона на другого, как будто слушая и разделяя скепсис говорящих.

Остап договорился с руководством «Телекома», крупнейшей городской телефонной компании, о совместной деятельности по платной справке. Вначале руководство категорически заявило, что в городе уже есть несколько справочных телефонных служб, а телефонного секса областное начальство не пропустит. Сочувственно глядя на Крымова, руководство намекнуло ему, что эта область уже монополизирована и, кстати, не приносит больших дивидендов. Остап возразил, что главное — это правильный выбор справочной информации.

Мы будем нацелены на узкие группы специалистов, — сказал Остап и развернул перед руководством перечень предлагаемых тематик.

Если бы не служба составления гороскопов, то руководство «Телекома» могло бы подумать, что Крымов — полный идиот. Здесь были справки об инструментах по резке и шлифовке драгоценных камней, каталог редких декоративных растений, справочная телефонов в Стокгольме, график футбольных игр в Перу и еще парочка экзотических справок, о которых трудно было даже догадаться.

Начальство посоветовалось за закрытыми дверями и решило, что либо этот пройдоха тонко чувствует конъюнктуру, либо его надо показать врачу.

Был вызван самый большой начальник.

Послушайте, любезный, как вы собираетесь заработать на такой справке? Если объясните, мы дадим добро, — говорил он тихо и ласково, как главврач психической клиники. По его глазам можно было догадаться, что он имеет дело с полоумным.

Дело в том, — обстоятельно начал излагать Остап, — что, во-первых, справок много; во-вторых, человек скорее позвонит по узкому вопросу, чем пойдет для этого в библиотеку и угробит массу дорогого времени. В-третьих, невысокая цена. И в-четвертых, я не ставлю перед собой цель заработать миллионы. Вы же не находите ничего плохого в тяге людей к источникам знаний? Особенно молодежи. Я же не собираюсь распространять по телефону порножурналы и боеприпасы.

Начальство решило, что, несмотря на долю логики в словах посетителя, он все же не в себе, и попыталось технично избавиться от Крымова, сказав, что у них нет соответствующей регистрирующей аппаратуры. Остап заявил, что сам купит оборудование и готов оплачивать услуги телефонного узла, независимо от доходов. А в случае неудачи и убытков даже оставит оборудование «Телекому».

Предложение оказалось беспроигрышным, и был составлен договор.

Решив главный вопрос, Остап раздал указания своим подчиненным и укатил на два дня в неизвестном направлении.

Тем временем, следуя намеченному плану, Нильский начал развозить по пятидесяти нанятым надомницам-телефонисткам справочную литературу. Девушкам было поручено вызубрить все назубок. Для тех, кому плохо давались археология Египта или анатомия бразильских крокодилов, были напечатаны удобные иллюстрированные каталоги. На обучение было дано десять дней.

В это же время «начканц» Быкадоров этапировал из Риги сложную электронную автоматическую аппаратуру, которую техники телефонного узла установили для Крымова в кредит. Вскоре вся система была приведена в рабочее состояние. Электронная многоканальная связь позволяла переводить запрос на любой свободный телефон из пятидесяти телефонов надомниц, разбросанных по всему городу.

В последнюю минуту Остап предложил усилить справочную службу платной услугой, за обращение к которой также надо было оплачивать телефонный звонок, о чем, естественно, заранее предупреждались клиенты.

Жора в это время занимался вопросом, совсем не связанным с телефонной справкой. Ему было дано указание организовать сеть продажи китайских товаров ограниченного наименования. Не найдя указанного бизнеса в списке «Великого пути», Жора решил, что Остап просто начал импровизировать, потеряв контроль над ситуацией. Но, поставленный шефом в жесткие временные рамки, он все же исправно выполнял порученную работу. Были наняты молодые энергичные ребята, всего триста человек. В их обязанности входило отлавливать где угодно покупателей, представляться сотрудниками канадской фирмы, быть хорошо одетыми и пытаться до последней возможности всучить свой товар. Поскольку потенциальный покупатель, идущий по улице, мог легко убежать от представителей канадской фирмы, запрыгнув в трамвай или скрывшись в подворотне, то ребятам предлагалось брать клиентов врасплох в их офисах. По расчету Остапа, с рабочих мест бежать было некуда, а когда решат выгнать, то в запасе еще останется две-три минуты для небольшой, но напористой рекламы.

Получив указание работать только по офисам, Жора засомневался и спросил Крымова:

А к частным лицам, что же, вообще не обращаться?

Остап не долго думал над ответом:

К частным? К частным лицам приставать только в самолетах, там они пристегнуты ремнями.

Жора был разочарован. На его взгляд, это было пустой затеей. А Нильский, давно знакомый с этим бизнесом, уверял, что от травм этих ребят спасает только высокий уровень культуры населения и свойственное душе нашего народа вековое чувство сострадания к нищим и юродивым.

Жора предостерегал, что народ нынче зол и не стоит испытывать его терпение.

Наш народ стерпит и не такое, — уверял он Крымова. — Это-то ладно, но где же тут заработок? Это же воши.

Когда Жора узнал, что Крымов положил ребятам гарантированную зарплату, он заподозрил неладное. Он не спал всю ночь, ворочаясь с боку на бок. Ему приснился плохой сон, в котором он по рассеянности передал Крымову вместе с дневной выручкой и свою заначку. Под утро нехорошая мысль пронзила его до мозга костей.

Ворвавшись рано утром в комнату к Нильскому, он затряс сонного президента за плечи.

Сан Саныч! Я все понял. Крымов хочет нас кинуть. Сколько денег в кассе? Надо срочно брать свою долю и сматывать удочки. Я не такой простак, чтобы дать облапошить себя, как последнего олуха.

Окончательно проснувшись, Нильский стал вникать в суть сказанного.

Жора долго и путано начал объяснять коварный замысел их шефа и идейного руководителя. Кроме того, что Остап хочет забрать все их деньги, Нильский ничего не мог понять. Сан Саныч, вообще склонный к компромиссам, занимал промежуточную позицию.

Я бы с удовольствием поддержал вас, Жора, в этом начинании, но все деньги в банке. В наличной кассе после Москвы осталось всего две тысячи. Хотя это тоже хорошие деньги, — добавил Нильский, вспомнив вокзал. — Но объясните мне, дорогой, в чем дело?

В комнате было очень жарко. Трясущимися руками Жора открыл окно, впустив в комнату три мухи, запах газовой заправки и немного пыли. На улице оказалось еще жарче. Жора заставил себя успокоиться, закрыл окно, сел рядом с заспанным Нильским и стал загибать пальцы.

Он потратил в Москве десять тысяч на это электронное оборудование — какое-то железо, которое обещал подарить впоследствии «Телекому». Вы помните, сколько мы за него отвалили? Это раз. Он определил почасовую зарплату для надомниц и студентов, независимо от выработки. И довольно приличные деньги. Это два. Он заставил закупить меня триста комплектов этой ерунды — блокнотов, фонариков и игрушек, — которую уже никто не покупает. Это три. Знаете, Нильский, что теперь последует?

Что? — вжав голову в плечи, спросил Нильский, ожидая самого ужасного ответа.

Теперь он спишет все деньги на зарплату, расскажет нам басню, что закупил целый склад этого мусора, и растворится в неизвестном направлении. Во, хитрый волчара! Он мне сразу не понравился. Вы помните его наглую рожу? Тоже мне — маэстро!

Нильский сидел, как убитый. Весь опыт прожитой им жизни подсказывал, что Пятница был прав. Все шло к тому, что их использовали, как болванов. Это был крах всех надежд. Ему почудилось, что терпкий носочный запах зала ожидания вокзала начал заполнять комнату.

Что же делать, Жора, что делать? Надо немедленно делить наличность и бежать отсюда. А то и того не останется. Я сегодня должен был оплатить объявления.

Какие объявления! Какая справка! — закричал Жора, закипая, как чайник.

— Не смешите меня, Нильский. Не говорите, как идиот!

Я говорю всегда так, чтобы меня понимали, — гордо заявил Нильский. — Я всегда знаю, с кем разговариваю. Ладно, не будем ссориться. Тем более, что я солидарен с вами. Я не могу не согласиться, что все это похоже на кидалово компаньонов. Без этого сейчас немыслим ни один совковский бизнес. И вообще, какой нормальный человек сможет понять логику Крымова? Вы посмотрите на эти услуги, на эти объявления. Вот, к примеру, послушайте этот перл: «Считаю до трех. Цена договорная». Это же полнейший бред! Или вот: «Рожу ребенка мужского пола. Сезонные скидки для недоношенных». Почему мужского? Какие скидки? Это же просто издевательство! А как вам эта услуга: «Узнаю прикуп. Полная гарантия». Шарлатанство! А что он имел в виду под этим сервисом: «Возвращаюсь за вознаграждение. Владельцев домашних животных просьба не беспокоить». Ну, скажите мне, какие животные? Кто-то один из нас, или он, или я, — идиот. И я догадываюсь кто. Во всяком случае, я не позволю делать дурака именно из меня!

Нильский бросил короткий изучающий взгляд на Жору и с пылом продолжил свой монолог, возбуждаясь от фразы к фразе и переходя на фальцет:

Когда человек хочет позадрачивать публику, его с трудом, но можно понять. Но не за такие же деньги! Мы втюхали в электронную аппаратуру без малого десять тысяч. Да за такие деньги я загоняю до смерти стаю воробьев в чистом поле! Или я полный кретин, или Крымов знает о людях что-то, чего не знает больше никто.

Жора махнул рукой.

Неужели вы не видите, что это блеф? Я не хочу быть самым последним лохом! Я не думаю, что вас интересует, сколько дней может перевариваться мясо антилопы гну в желудке у нильского крокодила. К черту его справочную услугу и сервис для умалишенных! К черту его любезных студентов с китайским дерьмом в сумках! За нами еще наши законные десять процентов от суммы. А учитывая такое поведение, я вообще забрал бы все!

После этой фразы, сказанной Жорой сгоряча, — он и в мыслях не мечтал забрать все, в его планы вначале входило раскрутить Нильского только на кассу, — воцарилась гнетущая тишина. Нильский чувствовал себя подобно Герингу, получившему от Гиммлера неожиданное предложение свергнуть фюрера.

«Это провокация, — в панике подумал Нильский. — Как поступить?» Сан Саныч начал говорить, но никак не мог сдвинуться с первой буквы.

Э-э-э… — подбирая разбежавшиеся мысли, начал он.

Что вы мычите! — рявкнул Жора, решив, что после сказанного назад пути нет. — Надо забирать деньги. Другого такого момента может больше и не быть. Собираем бебехи и рвем когти. Пока шефа нет, мы все успеем провернуть.

Что вы такое говорите, Жора? Как можно, в самом деле? — отделался ничего не значившим вопросом президент.

Надо забрать у него печать и снять бабки!

Вспомнив бицепсы Остапа, Нильский подумал, что его берцовая кость не выдержит даже половинной силы удара маэстро.

Это невозможно! — выдохнул он.

Возможно! Еще и как возможно. Вот! — и Жора достал из кармана пузырек с бесцветной жидкостью. — Это клофелин. Крымов всегда пьет рюмку коньяку перед обедом, я знаю, где стоит его бутылка. Мы усыпим шефа и отнимем печать.

Нильский со страхом посмотрел на Жору.

Вы что, давно это задумали?

Да нет же, у Клавки с Новых домов сегодня как раз забрал. Еще б немного, и вляпалась бы, зараза.

Нильский уронил голову на руки и затих, сидя в ночной рубашке. Изобразив позу отчаяния, он лихорадочно соображал, как поступить. На секунду он заглянул в себя и вышел оттуда с чувством омерзения.

Делайте, что хотите, — сказал в очередной раз ушибленный жизнью президент и опять замолк. Жора метнулся к серванту и обнаружил там пустую бутылку из-под молдавского коньяка.

Это вы вылакали? — злобно выпалил Жора, зная привычку Остапа всегда держать дома спиртное. Нильский, не поднимая головы, виновато пискнул.

Ладно, дайте денег, я смотаюсь за новой бутылкой. Скоро Крымов должен вернуться.

Нильский скорбно махнул рукой в сторону своей одежды Жора схватил брюки за штанины и с энергией, достаточной, чтобы вытрясти из штанов самого Нильского, встряхнул несколько раз. Из кармана посыпались мелочь, мелкие купюры и несколько фотографий с голыми девицами.

Эх, вы, Сан Саныч! У вас только одно на уме. Если вы мне не поможете…

— Жора, не найдя продолжения, бросил на Нильского испепеляющий взгляд, показал кулак и убежал.

Через двадцать минут, тяжело дыша, Жора ввалился в комнату.

Эй, вы, фельдмаршал, покажите, сколько вчера оставалось?

Нильский подошел на ватных ногах и царапнул ногтем на бутылке в районе одной трети. Жора запрокинул бутылку и залпом влил себе в горло лишнюю жидкость. Выдохнув пары коньяка, распространившиеся по носу, ушам и прочим полостям его тела, Жора начал рыться в кармане, ища пузырек со снотворным.

В это время открылась дверь, и в комнату вошел Крымов. Младшие компаньоны застыли, как гусеницы, прикидывающиеся веткой при виде синицы. У Нильского сперло дыхание. У Жоры с противным звуком откуда-то вышли остатки коньячных паров.

Остап был в хорошем настроении. Он благодушно взглянул на застывших подчиненных и весело спросил:

Ну что, орлы, наверное, уже задумали заговор против меня? Делу время, интриге час.

Нильский почувствовал, как у него вспотели ладони и с шумом выпало с десяток волос. Жора, мгновенно решивший, что, пока он бегал за коньяком, Нильский успел заложить его, затянул гнусноватым голосом:

Вам, наверное, наговаривают на меня, Остап Семенович, всякую чушь…

Вы что, диктофон, что ли, чтоб на вас наговаривали? — резонно поинтересовался Крымов и, рассмеявшись собственной шутке, пошел к вешалке, чтобы избавиться от пиджака.

Воспользовавшись тем, что маэстро повернулся спиной, Жора резким движением кинул в открытую форточку флакон, который, казалось, нестерпимо жег ему руку. Нарушенная коньяком координация подвела Жору. Пузырек ударился о раму и отскочил обратно в комнату.

У Нильского мелко затрусились коленки. У Жоры закрутило в животе, и он подумал, что коньяк оказался ряженым.

Остап наклонился, поднял пузырек и посмотрел его на свет:

Это что — клофелин?

Компаньоны ответили одновременно: Жора сказал «нет», Нильский — «да».

Очень модная штука, — сказал Остап, выбрасывая пузырек в окно. — Хотя мне лично известны более действенные препараты. Вся эта пошлятина — для такого контингента девиц, как ваши знакомые, Жора. Дорогой Пятница, вы занимаетесь сомнительными вариантами. Халява у вас в плоти. Особенно крайней. Не позволяйте инстинктам вести вас по жизни за ваши слабые места.

Остап сел в кресло и с довольным видом посмотрел на соратников.

Как говорили древние, только тот, кто не имеет слуг, не может быть обманут. Ну что же, президент, отчитывайтесь о проделанной работе, а вы, Жора, налейте коньячку.

Все в полном порядке, — затараторил Нильский, не веря чуду легкого избавления от расплаты за заговор. — Осталось только оплатить объявления, и уже послезавтра можно начинать. Я поражаюсь вашей дальновидности, маэстро, это замечательная идея, просто великолепная. Жора тоже считает, что с канадской фирмой — это здорово. Он набрал мировых ребят.

Да, да, — подхватил Пятница, — ребята нахальные и выносливые. Удар великолепно держат, прямо как Тайсон. В помещения проникают, как воздух, без подручных средств, на одном дыхании, так сказать.

Я рад, что вам понравилась моя идея. — Остап устало потянулся. — Есть еще пара дополнений. Запишите, Жора. Чтобы наши дистрибьюторы не волынили — оплата ведь почасовая, — приказываю докладывать о проделанной работе оперативно. Поговорили с клиентом, получили результат, не важно, какой — звонить, докладывать, где находятся, что продано, что нет, куда дальше стопы держат. Докладывать не реже, чем каждые пятнадцать минут. Мы не можем позволить им относиться к работе с прохладцей, они должны быть все время под контролем. Звонки регистрировать. Вести учет по каждому парню. Сачков увольнять. В день обходить сорок организаций каждому. К частным лицам на улице не приставать, бесполезно, все равно убегут.

Маэстро, цены бы сбавить. Не купят ведь ни хрена, — вставил рационализаторское предложение Жора.

Цены не сбавлять, будем брать массовостью, напором и хорошими манерами, — сказал Остап и повернулся к Нильскому. — Вопросы есть?

Выделите мне, пожалуйста, статью в смете на телефоны-автоматы для наших студентов. Я разменяю мелочь и буду раздавать ребятам.

Нет, мы так вылетим в трубу, — отрезал Остап. — Пусть звонят из организаций, в которых будут предлагать товар. Я думаю, что им разрешат, лишь бы не надоедали.

А что по «справке»? Что дамам делать? Персонал уже готов, — спросил Нильский, держа наготове блокнот, чтобы записывать.

Дамам объявить подъем с восьми и — за телефон. На время кормления детей, уборки квартиры и походов в магазины ставить автоответчик с переадресацией. Каждая минута будет приносить нам деньги. На еду, стирку и секс с мужем — всего не более часа в день. Организовать соцсоревнование среди женщин. Передовиков — на Доску почета и бесплатные путевки на Багамы. Развернуть стахановское движение. Возродить отечественных Паш Ангелиных. За неподнятую трубку увольнять на месте без суда и следствия. Все. Свободны.

Когда соратники вышли из комнаты, Жора, придя в себя, на всякий случай ткнул в темном коридоре Нильского локтем в живот. Сан Саныч, проглотив обиду, дал себе слово не участвовать больше ни в одном дворцовом заговоре.

Оплачивая объявления в сберкассе, Сан Саныч продолжал недоумевать. Почему Крымов, потративший уйму денег на аппаратуру, набор людей и установивший высокие заработки, так экономил на рекламе? Для платных справок Остап дал указания выбрать самые дешевые газеты и мелкие шрифты. «Мы должны экономить на всем, чем сможем», — учил он.

Жора, собрав дистрибьюторов, провел последний инструктаж, проверил состояние белых воротничков, белозубых улыбок и цветастых галстуков. Раздав всем сумки с товаром, Жора благословил ребят, лично перекрестив каждого. А вечером, даже не проверив ловушки-сигнализаторы, он напился и уснул тяжелым потливым сном бизнесмена.

Наступил первый день работы. Остап объявил соревнование между Жорой и Нильским, чей бизнес принесет больше прибыли. Жора подшучивал над Сан Санычем: «Ну что, президент, у меня ребята хоть у кого-нибудь отнимут десятку, а вот какой придурок будет узнавать о сроке прорастания кукурузной семечки или периоде овуляции яйцеклетки носорога?»

Но результаты первого дня просто ошеломили младших компаньонов. Удивительное было не в том, что Нильский выиграл у Жоры. Канадским ведомством был продан один фонарик и один блокнот. Удивительное было в невероятно большом размере прихода по телефонной справке. Поступило около двух с половиной тысяч звонков. Средняя продолжительность разговора составила тридцать секунд. Поскольку минимальная оплата равнялась доллару за минуту, то общий дневной доход составил четыре тысячи.

Через два дня, вызвав Жору на ковер и услышав неутешительный доклад, Остап разрешил ему менять номенклатуру товара канадской фирмы, слегка снизить цены и направить ребят бомбить повторно места, где уже были ранее. Второй день принес следующий результат: двадцать баксов против трех тысяч девятьсот шестидесяти в пользу Нильского.

Через три недели выработалась четкая тенденция преимущества ведомства Нильского над бизнесом, возглавляемым Жорой. Преимущество было подавляющим — телефонная справка давала доход в двести раз больше. Остап подбадривал Жору:

Старайтесь, Пятница, старайтесь! Все равно вы — молодец. Я награжу вас обратной стороной медали. Я присвою вам звание заслуженного мастера отдыха, и если ситуация будет сохраняться, то вам придется получать столько, сколько вы заслуживаете.

Я не согласен работать за такую мизерную оплату, — протестовал Пятница.

Но Крымов был неумолим. Жора пытался улучшить показатели, введя драконовские меры. Ребятам была увеличена нагрузка и введены штрафы. Но все это неожиданно привело к тому, что показатели Нильского увеличились еще на десять процентов. Жора собрался заняться увольнением, но Остап запретил. Мало того, он не только отменил штрафы, но и дал указания выплатить ребятам небольшие премиальные.

Нет, Жора, студентов надо подбодрить и поощрить, — говорил Остап. — Они и так улыбаются из последних сил. Объективности ради, надо признать, что товар — завалящий. Но зато в кредит. Следите, чтобы ребята хорошо кушали, и исправно им платите. Введите понедельную оплату, как у наших американских братьев-капиталистов. Расходы пока покроем из доходов Сан Саныча. В принципе, мы ведь одно дело делаем, а там, где одному нечего делать, то двое и подавно справятся.

Через две недели Нильский был переброшен Остапом на подготовку следующего этапа «Великого пути» и почти совсем перестал уделять внимание своему ведомству. Ему хватало времени только на то, чтобы выдавать Быкадорову зарплату для надомниц и вести учет многочисленных расходов фирмы, которые накатывали, как снежный ком. Сан Саныч недоумевал о причинах столь сильного успеха «справки», и ему ничего другого не оставалось, как поражаться мощному интеллекту маэстро.

Учитывая многопрофильность предприятия, Крымов переименовал фирму в концерн и дал ему тенденциозное название «РИО», что расшифровывалось как Региональное Инвестиционное Общество. В концерне появился главный бухгалтер — седой сухопарый мужчина в возрасте, с резкими полковничьими чертами лица. Звали его Петр Ильич Костомаров, и походил он на председателя тройки ревтрибунала. Он был строгий, как военный устав, и устаревший, как театральный реквизит двадцатилетней давности. Жора с самого начала побаивался Ильича. В его представлении главбух должен быть невысоким полнеющим занудой с плешью и в очках. Нильский очень страдал из-за высокой зарплаты главбуха. Крымов успокоил компаньонов.

Бухгалтерия — это основа основ. Это адаптация полета фантазии нашего предпринимателя к могильным канонам наших законов. Без легальности сейчас нельзя. Друзья мои, полная законность или хотя бы ее полная видимость. Вы что, Сан Саныч, хотите в тюрьму?

Нильский сплюнул, постучал по дереву, перекрестился и заверил Остапа, что никогда не имел даже малейшего желания.

Через две недели работы анализ состояния дел показал устойчивый и ошеломляющий успех телефонной справки. Бизнес давал доход в будние дни около четырех тысяч в день, в субботу — полторы тысячи и в воскресенье — всего двадцать баксов.

Все правильно, — сказал Остап, ознакомившись с результатами анализа. — С точки зрения менеджмента, здесь практически уже делать нечего. Мой расчет оказался верным. Каждый трудовой день будет множить наш капитал. Сан Саныч, надо все силы бросать на следующий этап. А вот вам, Пятница, надо подтянуться. Если хотите, могу предложить вам процент от выработки вашего бизнеса, иначе дело не сдвинется с мертвой точки.

Жора мгновенно покраснел.

Эту фигню не я придумал, — с обидой сказал он. — Давайте лучше я поменяюсь с Нильским. Ишь, стоит, улыбается. Да он же палец о палец не ударил! Да еще к тому же высказывал пораженческие настроения.

Нильский заерзал на стуле, собираясь сказать Жоре что-нибудь едкое, но Остап прервал его.

Ладно, Жора. Это случай. Если бы знать, где упадешь, соломку постелил бы. В общем, я погорячился, будем делить, как и раньше, — из общего котла. А вы, президент, — молодец. Хвалю. Я куплю вам пальму первенства.

Благодарный, что его не выкинули из общей кормушки, Жора решил внести рацпредложение.

Давайте закроем это дистрибьюторство. Одни убытки ведь. Зарплата, барахло, транспортные расходы. Продали всего три фонарика, два калькулятора и четыре блокнота.

Ни в коем случае, — отрезал Остап и, улыбнувшись, посмотрел на Жору.

Компаньоны не понимали, почему Крымов все время ходит лукаво-довольный и посмеивается над ними. Доход, правда, превышал все допустимые ожидания и разумные нормы, но китайский товар приносил постоянные убытки. Нильский догадывался, что есть что-то, что просто веселит Крымова в поведении его и Жоры вокруг вопроса о соцсоревновании. Действительно, в том, что «справка» давала такой несуразный доход, крылась какая-то загадка. Здесь был какой-то дальновидный и коварный замысел Крымова. Но в чем он заключался? Почему вдруг полгорода бросилось за редкой информацией? Почему, когда ни позвонишь, все телефоны подолгу заняты?

Нильский начал задумываться над ситуацией, и смутные догадки стали пробивать узкую тропинку к истине. Младший научный сотрудник начал просыпаться в давно не тренированном мозгу Сан Саныча.

Как-то утром Нильский исчез где-то на полдня и только к обеду заявился в контору. Жора сидел за столом, склонившись над новым кроссвордом, и, сжимая голову руками, решал непосильную задачу — что делать? Еще немного, и Остап выкинет его из дела. Канадская фирма приносила одни убытки, и Жора не знал, доколе хватит терпения Крымова. За окном бушевал грозовой ливень. От сплошных свинцовых туч в помещении было сумрачно, как в погребе. Неожиданно комната наполнилась светом. Жора оторвался от бумаг и повернулся. Это сиял Нильский.

Жора, я все знаю!

Вот и отлично, — мрачно заметил Пятница. — Тогда скажите мне слово из семи букв на…

Нет, Жора, все-таки Крымов — это голова! — с восхищением промолвил Нильский и опустился на стул. — Я все понял. Все гениально, как все простое, и просто, как гениальное.

Что вы поняли? — зло спросил Жора. Он ненавидел Нильского за место под солнцем, доставшееся ему на шару, и его веселье злило Пятницу.

Я объездил сегодня наших телефонисток.

Ну и что, они объяснили вам, за сколько суток вы сможете высидеть яйцо страуса?

Нет, Жора. Я просто спросил их, кто им звонит. Действительно, они не успевают ни поесть, ни погладить, ни поругаться с соседкой. Заброшенные мужья пьют, дети получают двойки, тараканы блаженствуют на немытой посуде. Звонок за звонком. И знаете, кто звонит?

Жора напрягся, как мог, но кроме слова «милиция», ничего не приходило в голову.

Нильский хлопнул себя по ляжкам:

Да ваши ребята, Жора, звонят! Каждые две минуты. Докладывают, где находятся, что не продано и куда идут дальше.

Ну и что? — недоуменно спросил Пятница.

Нильский захохотал и упал на кровать. От лишней кинетической энергии сетка прогнулась, и Нильский больно ударился задом о пол, но только засмеялся еще больше.

Подумайте, Жора, почему Крымов заставлял нас все время работать параллельно и почему, когда вы нагнетали страсти вокруг своих ребят, это только приносило мне дополнительный прирост по «справке»?

Мысли теснились в голове Жоры, давя друг друга. И вдруг острая догадка пронзила огненной стрелой мозг Жоры, ударилась о чугунный лоб завхоза и отрикошетировала в ноги, отчего тот вскочил.

Понял! Во, черт, запутал как! Ну, хитрюга! Вот мозух! — кричал Жора, озаряясь идиотской улыбкой и вращая глазами, как «однорукий бандит» барабанами. — Дотумкал! Ведь телефоны, по которым докладывают дистрибьюторы, и справочные телефоны, — одни и те же.

И только теперь соратники поняли замысел маэстро. Девушки-телефонистки напрасно зубрили свои талмуды — было всего несколько звонков из психбольницы, таможни и института судебной экспертизы. Зато беспрерывно звонили юноши-дистрибьюторы с краткими докладами об очередных фиаско. Ни студенты, получившие от Жоры номера телефонов для докладов, ни девушки-телефонистки не знали, что каждый звонок автоматически включал таймер, который, не разбираясь, кто, зачем звонил, пересчитывал секунды в местную валюту. Хозяева телефонов — занятые начальники и их мелкие подчиненные — были рады избавиться от надоевших юношей и разрешали сделать им короткий местный звонок с телефона офиса. Через месяц начальникам приходили длинные списки телефонных счетов, в которых мизерные суммы за минутный разговор по телефонной справке не поражали воображения. Те же начальники, которые были подотошней и которые докапывались до назначения звонка, решали, что, как всегда водилось на Руси, подчиненные просто звонили по своим нуждам за счет фирмы. И ушлые начальники собирались сделать угрожающие предупреждения своим подчиненным. Но мелочность суммы откладывала массовую экзекуцию до следующего месяца, когда в счете опять мелькали номера телефонов платной справки. Но все мы — дети этой страны и привыкли всегда находить доказательства того, что воровство в ней неистребимо. В городе было сорок тысяч мелких, средних и крупных фирм, в некоторых из них находились телефоны в каждой комнате.

Остап правильно рассчитал менталитет клиентуры. Для того, чтобы ринуться в чреватое бюрократической волокитой разбирательство из-за трех рублей, мы слишком ленивы. Если бы это был счет на частный телефон, перед офисом «Телекома» выстроилась бы манифестация протеста. Но чужой счет не заботил никого, кроме его хозяина. Допустить, что кто-то на дармовщинку позвонил, можно было с вероятностью девяносто девять к одному. Допустить, что кто-то признается — сто к нулю. Начальники кряхтели, потирали в расстройстве затылки, но счета оплачивали.

Вечером того же дня компаньоны допоздна обменивались впечатлениями. Жора, вспоминая свои расстройства, весело ржал. Нильский хихикал над тупостью Жоры. Остап, хоть и уставший от сегодняшней проповеди для «Христиан Новой Эры», весело шутил над соратниками. Когда тема начала выдыхаться, а повторяющиеся шутки начали приобретать противный оттенок, из часов выскочила кукушка, каркнула один час ночи и от греха подальше заскочила обратно.

Все, друзья, давайте подведем итог, — сказал Остап, уютно поместившись в кресло и вытянув ноги. — Я думаю, сроку нашему справочному бизнесу — месяца три-четыре, от силы. Потом надо потихоньку закрываться. Этот город слишком мал и беден для любого бизнеса, дающего тысячу процентов прибыли, и длительностью более трех месяцев. Сейчас всем спать, а завтра, Сан Саныч, доложите мне о готовности следующего этапа. Мы должны полностью уложиться до ноября, а впереди очень трудоемкие работы.

Вечером Остап уехал к Вике. Ее родители отдыхали на юге, оставив квартиру в распоряжение влюбленных. Впрочем, Вика так до сих пор терялась, как же все-таки можно было назвать их отношения с Остапом. Можно ли было их назвать влюбленными? Крымов очень редко оставался ночевать, и даже после акта любви он торопился к себе, ссылаясь на холостяцкую привычку спать одному. Он всегда был весел и нежен с ней. Только иногда тень какой-то мысли или воспоминания затуманивала его глаза, и, застывшие, они смотрели как будто сквозь Вику, и была в них какая-то неземная глубина, как у человека, прошедшего огонь, воду и медные трубы. Этот взгляд пугал ее, и она, испугавшись этой глубины, начинала сразу же тормошить Остапа. Он мгновенно возвращался в себя и становился таким же ироничным и веселым, как обычно.

Сегодня Крымов остался у нее на ночь. Во время любви Вика ощутила всем телом какую-то решимость, напор и даже злость в уверенных и сильных движениях Крымова. Успев изучить Остапа, она женским нутром почувствовала, что это — состояние души. Это было не сексуальное возбуждение сверх нормы, которое периодически просыпается у мужчины к своей постоянной женщине. Это была внутренняя свобода и решимость, которая окрыляет дух мужчин в жизни вообще, проявляясь, естественно, в сексе. Из своего опыта мудрая Вика знала, что у хорошего любовника должна быть или совсем пустая голова, или, если она забита мыслями, то они должны быть в полной гармонии. Сегодня он был великолепным любовником, и Вика подумала, что вдохновение при нормальной потенции — это великая вещь. Или Крымов сбалансировал свой внутренний статус, или дела стремительно шли к какой-то развязке. А это всегда возбуждало игрока, коим был Крымов, более, чем, к сожалению, может возбудить женщина мужчину сорока лет.

Когда Остап откинулся на подушку, еще не отдышавшись полностью, Вика заглянула ему в глаза.

Ты сегодня был великолепен. Неужели ты так соскучился за мной за эти два дня?

И соскучился тоже, — ответил Остап, переворачиваясь в ее сторону. — А чего бы и нет! Дела идут, контора пишет.

У меня такое чувство, что ты что-то решил, — сказала Вика осторожно.

Да, ты права, я решил. При всем том, что внешне я выгляжу вполне уверенно, мой внутренний самоанализ не дает мне покоя. Мои планы меняются во мне ежеминутно. Моя ирония в первую очередь направлена внутрь себя. Это общая беда интеллигенции, к коей я себя с небольшими натяжками отношу. А насчет того, что я что-то решил… Я решил, что пора мне встретиться с Пеленгасовым. Это этап, и его надо закрыть. Чувствую даже какое-то внутреннее волнение. Как спортсмен перед прыжком с шестом.

Я уже почувствовала на себе этого спортсмена с шестом, — иронично мурлыкнула Вика. — А я уже подумала, было, что ты заметил во мне дополнительные сексуальные детали, о которых я и сама не догадывалась.

Это само собой. Хотя, запомни, никогда никто не будет тебя знать лучше, чем ты сама. Все мы — лицедеи. И чем умней, тем лучше угадываем, каким нас хотят увидеть тот или иной человек. Тот или иной, но только тот, кто интересует нас самих. Меня сейчас, как это ни примитивно, интересует Пеленгасов. Просто я весь день продумал об этом. Самое время. Иначе он может сделать какую-то свою очередную подлость и испортить мне игру. Уже ведь присылал ментов. В мои планы не входит борьба с топорными методами. Это не мой стиль. В нем я проигрываю.

Ты не боишься? — спросила Вика.

Конечно нет. Мне надо посмотреть, в какой он форме. И все.

Вика сделалась серьезной.

Признаться, я часто не могу тебя понять. А иногда мне кажется, что я не знаю тебя совсем.

Это потому, что я понимаю и знаю всех. От этого очень устаешь.

Вика поежилась.

Я боюсь потерять тебя. Ты слишком много стал значить для меня.

Многие люди замечают солнце только в момент его затмения, — иронично произнес Остап. — Мне до этого еще далеко. Я твердо намерен посмотреть, что будет двадцать лет спустя.

Зачем тебе так долго ждать, ты ведь предсказатель? Скажи мне, что будет через двадцать лет?

Остап задумался на минуту и затем заговорил, обращаясь к потолку:

Молодость и старость смотрят на жизнь как бы с разных сторон бинокля: для одних она кажется слишком длинной, для других — слишком короткой. Скажу тебе точно, что будет через двадцать лет. Во-первых, в помине не будет этих двадцати лет. Во-вторых, весь твой огромный, разноликий, непознанный и влекущий мир превратится в маленький островок, состоящий из тех, кто останется с тобой навсегда. И, наконец, через двадцать лет ты поймешь, что на свете есть всего две трагедии: первая — не обладать тем, что тебе хочется; вторая — получить это и лишиться цели.

Двадцать лет спустя…

 

ПЕЧКИ-ЛАВОЧКИ

Когда мужчины собираются в количестве больше двух и начинают пить, они говорят о деньгах. Когда они уже напились, говорят исключительно о женщинах, что вытекает, естественно, из первой темы и является ее продолжением. Судя по всему, трое мужчин, расположившиеся за столиком кафе «Дубрава», пили уже давно, потому что говорили о женщинах.

Многие циники стали ими только потому, что женились по первой любви, — говорил Нильский, обращаясь к Гиршману, который оставался самым трезвым из всех. — Брачный союз — это игра на алименты. И выигрывает этот приз всегда женщина. Ничьей не бывает. Как говорит Крымов: свято место стало вдруг невестой. Какое бы ни было золотое сердце у мужа, женщина все равно предпочтет железный член соседа.

Да, точно, — подхватил захмелевший главбух Костомаров, — женщина, как водка, — вначале согревает, а затем делает дураком.

Почему при разводе спрашивают причину, а при регистрации брака — нет? — стукнул Нильский кулаком по столу.

Тише, Сан Саныч, не надо так горячиться, — попытался успокоить его Гиршман. — Если любовь слепа, то супружеская жизнь — гениальный окулист. Моя Песя всегда ошибочно считала, что даже камень в сердце можно размягчить любым другим, но только драгоценным. Но причем тут деньги к личной жизни? Я, конечно, понимаю, что жизнь — это театр, потому что за это зрелище еще надо и платить. Но почему кассиром должна быть именно моя жена?

Женщины в пять раз хитрей мужчин, — заявил Нильский, наливая по новой.

— Они великолепно понимают, что лучший способ вывернуться из собственной лжи — заставить лгать другого. Все так вывернут… Это коварные многоликие существа. Они любуются красивыми мужчинами, обожают умных, влюбляются в добрых, восхищаются смелыми, выходят замуж за сильных, а спят со всеми сразу. И при этом всех доканывают своими советами.

Всем известно, что Бог создал вначале мужчину, а потом уже женщину, чтобы она не замучила его своими советами, — высказал мысль Борух и взялся за рюмку. — А тут еще эти концентраты. Вы не представляете, сколько времени высвобождает «Галина Бланка» у моей жены, чтобы она могла пилить меня дополнительно.

Костомаров недовольно крякнул.

Вот я — вдовец и скажу вам, Борух, что не всегда согласен с вами, — сказал мрачный главбух. — От женщины тоже польза бывает в доме. Если бы вы были на моем месте, то узнали бы, как трудно остаться без женщины.

Знаю, — прервал его Гиршман, — таки невозможно. Это не я сказал, это народная мудрость. Как говорит ваш Крымов, не следует гнаться за троллейбусом, экономической реформой и женщиной — за ними появятся новые.

Нильского, набравшегося больше всех, тянуло на агрессивные оттенки в оценке женского вопроса.

Кто сказал, что женщине столько лет, на сколько она выглядит? Эту байку придумали сами бабы с появлением косметики, — напыщенно сказал Нильский. — Женщине столько лет, на сколько выглядит ее мужчина. Мужчина — вот истинная ценность в этом мире. Давайте выпьем за мужчин, граф, — предложил Нильский, чокнулся со всеми и залпом осушил рюмку.

Гиршман только пригубил водку, а Костомаров медленно и вдумчиво влил в себя весь алкоголь. Занюхав эфирные пары корочкой хлеба, Сан Саныч откинулся на спинку пластмассового креслица.

А ну их к монахам! Как говорит Крымов: «Я помню чудное мгновенье — передо мной оделась ты»… А я вот никогда не жалел, что я мужчина. Мужчиной быть гораздо лучше. Свобода — раз. Потом… — Нильский начал вспоминать дополнительные преимущества обладателя мужского пола, но его перебил Костомаров:

Женщины живут дольше мужчин.

Не все, — уточнил Гиршман, — а только вдовы.

Да разве это жизнь! — загорячился Нильский. — А пеленки, стирки-варки. Б-р-р-р! Ни за что в жизни! Если у мужчины сильная воля, он всегда добьется того…

…чего хочет его жена, — помог Борух закончить Нильскому мысль. Затем Гиршман, что-то вспомнив, издал звук, напоминающий скрип амбарной двери, что для тех, кто его знал, означало, что он засмеялся.

В то же время лицо президента было мрачно-непроницаемо.

Напрасно вы, Борух, потакаете женщинам. Это у вас национальное, — не теряя агрессивного тона, заявил Нильский. — Они не понимают юмора. Их интересует только одно: чтоб у подруги было не лучше, чем у нее. Зависть — двигатель прогресса женской натуры. Как говорит Крымов: «Лучше журавль в борще, чем у соседа синица в руках». Все бабы стареют и желтеют от излишнего количества желчи. Причина всех их болезней — жаба. А живут они так долго из вредности. Все женщины — стервы!

Неожиданно перед глазами Нильского встал образ княгини, и он добавил:

В той или иной мере.

Согласен, — мрачно добавил Костомаров. — Сколько помню, мы с моей ссорились. Я ей говорю — экономней, экономней. А она мне — а что это такое?

Для женщины экономить — это значит заштопать мужнины носки, стоящие пятьдесят копеек, и перелицевать его костюм тридцатилетней давности, — пояснил Гиршман.

А что значит экономия для мужчины? — задал вопрос Костомаров из профессионального любопытства.

Как что!? — удивился Гиршман. — Это одно из двух: либо надо меньше занимать, либо меньше отдавать.

Кстати, о деньгах, — встрепенулся Нильский. — Борух, займите мне двадцать гривен на неделю. Крымов крайне нерегулярно выдает на карманные расходы.

Гиршман мгновенно принял траурное выражение лица.

Как раз сегодня это будет очень неудачно. Давайте лучше завтра.

Завтра? Опять завтра? — возмутился Нильский. — Никаких завтра. Я уже обанкротился один раз, предоставляя отсрочки.

Если вы, Сан Саныч, любите цитировать Крымова, — резонно заметил Гиршман, — то у него есть еще одна хорошая пословица: семь раз поверь, один займи.

Если в разговоре пьяных мужчин произошел поворот от женщин к деньгам, то это верный признак того, что вечеринка заканчивается. А значит, заканчивается констатация истин, отцовство которых всегда трудно определить, когда они рождаются в споре сразу трех мужчин, к тому же и нетрезвых.

В теплой компании, проводившей свое заседание в «Дубраве» по случаю присвоения Боруху Гиршману звания графа, не хватало еще одного члена, и четвертый стул и прилагаемая к нему рюмка пустовали. Жора не пришел. И на то у него были веские основания. Дело было в том, что, направляясь на рандеву, Пятница неожиданно обнаружил хвост. Сразу же при выходе со двора москалевской резиденции он обратил внимание на пыльную голубоватую «восьмерку», примостившуюся в неудобной позе в конце переулка. Жора точно знал, что раньше он эту машину в микрорайоне не видел. Наклонившись, чтобы якобы перевязать шнурки, он из-под мышки внимательно посмотрел на подозрительный объект. За рулем сидело двое, один в черных очках. Мотор работал. Жора выпрямился и неспешной походкой пошел в сторону центра. Обладая даром видеть затылком, он отметил, что машина осталась на месте. Дойдя до магазина, Жора опять перевязал шнурки и установил, что сзади все чисто. Еще около получаса он кружил вокруг близлежащих домов, проверяя наличие второго и третьего уровней наблюдения. «Показалось», — пришел он к выводу и зашел в магазин. Купив бутылку «Хереса» для предстоящего фуршета, Жора вышел на улицу и чуть не ударился о знакомую «восьмерку», стоявшую прямо у выхода. «Грубо работают», — мелькнуло у него в голове, но неприятный холодок прошелся по напрягшемуся телу.

Жора очень медленно двинулся вдоль улицы. Машина осталась на месте. Минут пятнадцать он шел, не оборачиваясь и считая повороты. По выведенному им лично правилу, если хвост будет следовать за ним двадцать один поворот, то это — слежка. После двадцать второго поворота Жора опять присел завязать шнурки. Подмышечный взгляд показал отсутствие машины. «Они передали меня второму звену. Наверняка пешее наблюдение», — решил Жора и оглядел улицу. Моментально он выхватил из толпы серую неприметную личность с газетой и таксой на поводке, с напускным интересом разглядывающую витрину обувного магазина. «Вот хитрецы, думают ввести меня в заблуждение этим примитивным номером с собакой», — подумал Пятница. После этого Жора решил применить более активную тактику. Быстрой походкой он пошел по направлению к «Детскому миру», имеющему сквозной проход на параллельную улицу. Дойдя до входа, он обернулся и, увидев, что наблюдатель до сих пор стоит около витрины, бегом ворвался в универмаг. Пробежав через весь магазин, Жора выскочил из второго выхода, но тут его ожидал удар.

Прямо перед «Детским миром» стояла все та же «восьмерка» с двумя личностями в темных очках. «Обложили, гады, — подумал Жора. — Все выходы перекрыли. Ну, держитесь. Сейчас я вам покажу».

Мудро рассудив, что слежка носит многоуровневый характер, Жора понял, что надо применить самый сложный план ухода. Он знал все проходные подъезды в городе и со злорадством представил лица участников наблюдения через пять минут. Дойдя до первого подходящего подъезда, Жора молнией метнулся внутрь, в три секунды преодолел дом и выскочил на улицу из второго выхода. Пересекши бегом двор, он ворвался в первое попавшееся парадное. Какая-то старушка в это время отпирала дверь на первом этаже. Жора с ходу отбросил женщину в сторону и бросился в квартиру. Пробежав навылет через все комнаты, заметив при этом боковым зрением в одной из них онемевшую женщину в одних трусах, он выпрыгнул щучкой через открытое окно спальни. Вдогонку ему, как стрела индейца, несся пронзительный женский крик. Вскочив, как пружина, Жора бросился в сторону трехметрового кирпичного забора, сходу перемахнул через него и свалился на стаю бесхозных собак соседнего двора. Пробежав сквозь палисадник, он выскочил через подворотню на Московский проспект, забитый людьми и машинами. За ним, захлебываясь лаем, неслась собачья свора. Виляя и уворачиваясь от машин, он ринулся через проспект прямо на красный свет. Услышав позади себя металлический удар и звон разбитого стекла, Жора вбежал в первый попавшийся магазин и заорал:

Полиция! Всем ни с места! Где тут запасной выход?

Перепуганная продавщица, почему-то подняв руки вверх, кивнула головой в сторону служебной двери. Высадив дверь плечом, Жора пробежал через подсобки, умышленно переворачивая за собой ящики со спиртным и овощами, и выскочил во двор. Следующий подъезд, в который он заскочил, к сожалению, оказался не проходным. Жора в несколько секунд преодолел десяток лестничных пролетов и через чердак выскочил на крышу. Пробежав по старому потрескавшемуся коньку крыши вдоль всего дома, он спустился вниз по ржавой пожарной лестнице и выскочил на набережную Лопани. Жора рванул к реке. Он перемахнул через парапет, как по скользанке скатился вниз и прыгнул в мутную зеленую воду. Преодолев в несколько гребков вонючую водную гладь реки, он вскарабкался по скользким бетонным плитам противоположного берега наверх и удачно вскочил в отъезжающий троллейбус. Проехав одну остановку, Жора окончательно убедился, что ему удалось оторваться.

Выйдя из троллейбуса на другом конце города и оглядевшись, он позволил себе расслабиться. Жора почувствовал, что ему необходима сигарета. Подойдя к стоящей на обочине белой «семерке», из которой струился дымок, он попросил закурить. Ребята, сидевшие в машине, несколько помедлив, угостили его «Мальборо». Глубоко затянувшись ароматным дымом, Жора почувствовал, что начинает окончательно расслабляться. Он поблагодарил ребят и, решив для верности покружить по городу еще пару часов, пошел своей дорогой.

Когда Жора отошел от «семерки», парни недоуменно переглянулись.

Ты что-нибудь понимаешь? — спросил один.

По-моему, он — или полный идиот, или издевается над нами, — сказал другой.

Ты видел, как он чухнул через «Детский мир»? Как ненормальный. Но как можно уследить за таким придурком, имея одну машину? Ну, разве докажешь потом что-то шефу.

У меня вначале складывалось впечатление, — мрачно сказал второй, — что он не от нас уходил, но сейчас я вижу, что он наверняка издевается над нами. Посуди, как он смог отыскать нас через час после того, когда оторвался, да еще и на другом конце города. Такое впечатление, что это он за нами следил, а не мы за ним. Ты только шефу не говори, что он нас вычислил и обставил, как сосунков. Ну что, будем вести его по новой или черт с ним?

А ну его к монахам! Я все равно уже доложил шефу, что мы его потеряли. Поехали лучше к Верке, пользы больше будет.

В то время, когда Жора, самоотверженно жертвуя здоровьем, уходил от многоуровневой слежки, Крымов подводил итог третьего этапа «Великого пути», то есть, проводил окончательный расчет за свою церковь «Христиан Новой Эры». Мрачный, как апостол Петр, казначей церкви «Носители Слова Божьего» отсчитывал аккуратные пачки немецких марок, Вика пересчитывала содержимое денежных котлет, а оба пастыря — брат Остап и отец Отто Зиммерман — подписывали экземпляры договора.

Все случилось так же неожиданно и неотвратимо, как и предполагал маэстро. Крымов с самого начала знал, что любое массовое явление, замешанное на идеологии, не может не привлечь внимание компетентных людей. Если в сфере объединения людей в большие человеческие массы, будь то профсоюзы, партии, религиозные секты или отряды бойскаутов, крутится столько денег и организаторов, то значит, это кому-то нужно. И порой с самой неожиданной стороны. Во все времена и у всех народов стоило появиться большому количеству людей, проповедующих одну, отличную от других, теорию и консолидированных вокруг одной определенной личности, всегда появлялись два типа людей, которых это сразу могло заинтересовать. Первые — это те, кто хотел разогнать эту группу, вторые — те, которые хотели прибрать ее к своим рукам. Поэтому Остапа не очень заботило, когда это произойдет. Главное — как и за сколько. Первым предвестником дозревания этого плода Божьего до кондиции были гневные письма самого отца Баркнетта. Постепенно, когда Остапу удалось убедить предводителя Вестников Божьего Мира в том, что он уже не имеет никакого отношения к Христианам Новой Эры, оскорбительные письма перешли в полемические. Отец Льюис пытался убедить Крымова в его незначительных и, в общем-то, простительных ошибках и стал уговаривать вернуться в лоно его «вестников». Отказавшись от примирения, Остап охотно вступил в спор о трактовке отдельных стихов Библии. В результате бурной переписки по электронной почте, оба проповедника не смогли сдвинуть друг друга со своих идеологических позиций. Правда, Остапу удалось доказать отцу Баркнетту, что в Харькове его бывшая паства окончательно пошла за Христианами Новой Эры, то есть, от «вестников» начал уходить солидный пласт верующего населения, можно сказать, целый регион. В полемику между двумя размежевавшимися ветвями неожиданно вмешался брат Василий Стрижко, который уже три года вил в Восточно-украинском регионе гнездо своего «Православного Божьего Слова». Заклеймив Остапа за то, что тот отрывает верующих от исторических корней православной церкви, после неудачных попыток запугать Крымова угрозами вывести его на чистую воду как шарлатана и проходимца без церковного образования, отец Василий стал тоже предлагать сотрудничество и сближение двух церквей. Твердой рукой и непоколебимой волей Остап шаг за шагом выводил споры со священнослужителями из дебрей библейской казуистики на чистые воды экономического расчета и коммерческой выгоды. Но святые отцы, испытывавшие, видимо, временные финансовые затруднения, как будто не замечали призрачных намеков брата Крымова о готовности поступиться за определенную сумму своими некоторыми постулатами. Свидетели Иеговы вообще проигнорировали появление Христиан Новой Эры в Харькове. Как говорится: Моська лает, а слон идет.

Как и ожидал Крымов, вокруг его течения вскоре начали кружить всякие сомнительные личности. Неугомонный Петр Молох, бывший казначей еврейской религиозной общины, решил подсуетиться и тут. Продав свой маргарин и материально окрепнув, он был окрылен новыми наполеоновскими планами. Молоху не давало покоя чувство уязвленного самолюбия после того, как его с помпой турнули из общинной кассы. Отойдя от активной религиозной и казначейской деятельности, он, как зубной болью, мучился давней мечтой — создать свою, альтернативную иудейскую общину. По законодательству страны для регистрации подобной общественной организации требовалось не менее дюжины членов и юридический адрес. Петр Молох собрал уже необходимое количество подписей и готовил документы в горисполком, как ему попалось на глаза еженедельное объявление Христиан Новой Эры об очередном собрании. Узнав, что новую церковь возглавляет Крымов, которого Молох хорошо помнил и по «Солидарности-18», и по делу с покупкой титула маркиза через княгиню Крамскую, Петр Израилевич сразу смекнул, что это не вопрос веры, а чистой коммерции. Встретившись с Крымовым, Молох в лоб предложил купить у него церковь, для того чтобы переименовать ее в иудейскую. Хотя это был первый человек, который предложил Остапу пусть небольшие, но реальные деньги за его двухмесячный каторжный миссионерский труд, Крымов наотрез отказался и даже не стал торговаться.

Поймите, у меня есть принципы, — говорил он Молоху, непримиримо скрестив руки на груди, подобно Лютеру во время речи, в которой он доказал несостоятельность католической церкви. Если бы я не верил в то, что говорю, я бы не смог убедить и трех человек, из которых двое были бы Пятница и Нильский. За мной идут сотни, а завтра это будут тысячи. Я не могу предать их веру и идеалы. Я могу поступиться некоторыми своими основополагающими принципами и признать, например, что вечная жизнь будет дарована праведникам не на Земле, а на Небесах. Я, в конце концов, готов пересмотреть свой постулат о триединстве Бога. Но взять и переориентировать церковь на иудейскую я никак не могу. Что же, теперь всем моим прихожанам придется делать обрезание? Вы бы еще предложили мне принять ислам и объявить местной администрации священную войну Джихад. Нет, Молох, если хотите работать, у вас только один выход — креститься. Или христианский Бог, или — вот вам порог.

Но у Молоха, как и у многих евреев, у которых непонятным образом сочетались прохиндейство и верность своему Богу, тоже были принципы: он не хотел креститься. Скрепя сердце, он расстался с идеей быстрого общественного роста и удалился регистрировать хоть и малочисленную, но свою общину.

В один из солнечных июльских дней к Остапу пожаловал представитель Либеральной партии. Как все уважающие себя партии, либералы уже подумывали о предстоящих президентских выборах. Загодя готовилась великая битва за умы, то есть, голоса граждан страны. Ушлого политика интересовало, прежде всего, количество и перспективы роста Христиан Новой Эры. Посоветовав Крымову вступить в Либеральную партию, что давало огромные преимущества в случае прихода к власти, он предложил ему стать руководителем первичной организации, объединенной под эгидой новой церкви. Сдерживая желание ответить грубостью, Остап выпроводил хитрого политика вон, посоветовав обратиться к Свидетелям Иеговы, значительно превосходивших «новоэровцев» численностью, организованностью и задором.

Остап терпеливо ждал. Будучи человеком немного набожным, он четко для себя усвоил, что в некоторых жизненных вопросах цинизму должен быть предел. Крымов не хотел продавать свое детище другим жуликам, более беспринципным, чем он. Поэтому он сразу отвадил политиков, шарлатанов, дельцов и умалишенных. В обойме церковных пастырей, активно работающих на религиозном рынке Украины, только отец Зиммерман еще выжидал и не проявлял интереса к Остапу. Но Крымов знал, что это до поры до времени. Поэтому он ждал появления на сцене Отто Зиммермана, главы нового течения «Носители Слова Божьего». По сведениям Остапа, брат Отто, церковь которого была по духу близка «новоэровцам», очень стремился в Восточный регион Украины, изобиловавший крупными миллионными городами. Старик Зиммерман, говоривший по-русски с легким немецким акцентом, был по-человечески обаятелен, обладал академическим церковным образованием и, будучи дедушкой десяти внуков, был очень симпатичен Остапу. Но самое главное — он, являясь фанатом своих библейских идеалов, не преследовал никаких политических целей. Во всяком случае, Крымову в это верилось. В конечном счете, именно отец Отто явился тем человеком, который точнее всего оценил подвижнический труд Остапа и предложил ему после небольшого торга девяносто тысяч немецких марок за то, чтобы Христиане Новой Эры перешли всей сложившейся структурой вместе с менеджерами Козловым и Крапивницким в лоно Носителей Слова Божьего. Отец Отто надеялся, что харьковская церковь, созданная Остапом, станет реальным плацдармом для проникновения его гуманистических идей во всем регионе.

Крымов созвал общее собрание церкви, посвященное знаменательному событию — объединению «новоэровцев» с «носителями». Два пастыря стояли на сцене и, обнявшись, пели вместе с залом и женским хором модернизированные стихи из Матфея: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляет, и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе; ибо сокровище ваше там будет и сердце ваше». Прощаясь со своими прихожанами, Остап произнес длинную речь, в конце которой сказал:

Помните, братья мои, одну из заповедей — не сотвори себе кумира. Не позволяйте никому из ваших пастырей вовлекать вас в политику и дела мирские. Помните, что люди, несущие по Земле слово Божье, только выражают Его волю. Сверяйтесь с Библией, идите за Богом и руководствуйтесь совестью. Да хранит вас Господь. Аминь.

Выходя из здания ДК «Победа», где проходило последнее собрание «новоэровцев» с участием Крымова, Вика спросила его:

Остап, объясни мне, наконец, кто и за что платит здесь деньги? Откуда такие средства на проталкивание своих религиозных взглядов, на рекламу, на телевидение и печатную продукцию?

Это все инопланетяне, — ответил Крымов с лицом, исполненным абсолютной достоверности. — Они поняли уже, что на генетическом уровне, а также силой, в людях не искоренить зло, пороки и врожденную агрессивность. Вот они и запустили программу постепенного нравственного перевоспитания человечества. Деньги для инопланетян, сама понимаешь, — не проблема.

Вика остановилась и в недоумении спросила Крымова:

Ты что, серьезно так думаешь?

Это только одна из возможных версий, — ответил Остап и весело рассмеялся. — Могу только сказать точно: деньги, которые крутятся в религии, не от Бога.

В первом часу ночи за узким столиком уютного кафе «Арбат» сидели две женщины и приканчивали вторую бутылку «Мартини Бьянко». Никогда раньше княгиня Крамская не могла бы предположить, что может выдуть за вечер почти литр шестнадцатиградусного вина. Ее спутницей была без пяти минут баронесса Тамара Ивановна Чугунова. Две женщины гуляли сразу по нескольким поводам: окончательный отъезд Марии Сергеевны из Харькова, прохождение документов Чугуновой в первой инстанции, еще два интернациональных брака в ведомстве бандерши и «мировая» между баронессой и княгиней. Уступив настойчивой просьбе сутенерши, госпожа Крамская, скрепя сердце, согласилась на эту встречу и сделала это скорее по велению разума и жизнетерпения, чем из желания навести мосты со случайной в ее жизни клиенткой. Все же плохой мир лучше хорошей войны. Дамы встретились, и после получасового непрекращающегося давления Томе непостижимым образом удалось влить в утонченную натуру княгини целый стакан заморского зелья. Второй стакан окончательно растопил лед обид, недоверия и напряженности. Для Томы литр вина не был в диковинку, но госпожа Крамская захмелела изрядно. Ей еще удавалось, хотя и с заметными пошатываниями, удерживать свою знаменитую осанку, но шиньон уже давно съехал набок, локти лежали на столе, а монокль — в тарелке с соусом. Тома обмахивалась веером княгини и, наклонившись вперед, с умиленным выражением лица говорила Марии Сергеевне:

Маша! Ты мировая баба. А я тебе чуть было не дала в глаз. Ну, дура! Вот так всегда, вначале погорячусь, а потом думаю. Ты на меня не обижаешься?

Княгиня икнула и отрицательно мотнула головой.

Но ты тоже была не права, согласись.

Княгиня икнула и мотнула головой сверху вниз. Ее разбирал беспричинный приступ смеха, и она из последних усилий боролась с этим. Особенно ее почему-то смешил картошковидный нос ее подруги. Мария Сергеевна протянула руку к Томе и легонько ткнула указательным пальцем в кончик ее носа.

Ты, оказывается, такая милая, просто душка, — сказала она и прыснула со смеху.

Ты тоже еще ничего, — со знанием дела сказала Тома. — Скажи, ты меня уважаешь?

Тебя невозможно не уважать, — борясь с новым приступом веселья, сказала княгиня и не смогла не удержаться, чтобы еще раз не надавить на картофелину Томиного носа. Она потянулась рукой, но баронесса ловко перехватила палец княгини и небольно укусила его передними зубами, из которых один сверкнул девятисотой пробой золота.

Маня! Ты только учти: я — не лесбиянка, — стараясь быть строгой, предупредила Тома. — Ты только скажи, я тебе вмиг организую. По лучшему разряду. А я — ни-ни. Только ты не обижайся, ладно? Я, конечно, пробовала. А как же! Но разве это секс! Скука, просто зеленая. Я баб вообще на дух не переношу. — Тома попыталась уколоть маринованную шляпку шампиньона вилкой, но мокрый слюнявый гриб все время ускользал, как мужчина ее мечты. — Маш! Ты мне честно скажи, ты не лесбиянка?

Княгиня икнула и отрицательно мотнула головой. Она уже давно не сильно вникала в суть бестолкового разговора. Ей было тепло и хорошо, как не было уже, наверное, лет двадцать. Она любила в эту минуту вся и всех: в первую очередь Остапа (его она уже любила давно, с мая 1994 года, когда впервые встретила на приеме в посольстве Венгрии, где, приняв за нового русского, пыталась втюхать ему один из первых своих титулов); во вторую очередь — Нильского, сохранившего в наше время изысканные манеры и утонченный вкус; в-третьих, Тому, оказавшуюся добрейшей души бабой, то есть, человеком. И затем она любила всех остальных: Жору, Даниловну, Макса, Гиршмана, Вику и многих других, включая Барона. Вспомнив Остапа, княгиня достала из сумочки лист бумаги.

Крымов такой шутник. Вот сегодня подарил мне четверостишье, послушайте, Тамара.

Княгине было весело. Ей казалось, что сегодня она скинула двадцать лет, и это упоительное чувство возвратившейся молодости наполнило ее забытой уже легкостью и беспечностью.

Все началось с неотразимого напора Томы, заставившей княгиню поставить свой личный рекорд Гиннеса — выпить стакан мартини. После этого понеслось и поехало. Новые подруги сменили уже третий бар, в дружбе дошли до состояния родства и, как водится, перешли на интимные темы.

Маш! В наше время так трудно встретить женщину с нормальной сексуальной ориентацией, — отловив, наконец, грибок, продолжила Тома. — С бабы — какой толк: ни бизнеса, ни секса. Не пойму, что мужчины в нас находят?

Тома машинально посмотрела на себя в одно из многочисленных зеркал, из которых состояли стены кафе, и, выбрав особенно понравившийся ей ракурс, выпятила нижнюю губу, сдула в два приема упавшую на лоб прядь и, оставшись довольна собой, вновь наклонилась к Марии Сергеевне.

Нет! Мужик все-таки — это другое дело. Даже не совсем мытый. С ним и поработать, и переспать приятно. Особенно, если у него есть деньги.

А если у него нет денег? — поинтересовалась княгиня.

Тогда это не мужчина, а самец. Княгиня с жаром ухватилась за тему:

Я вообще не понимаю, за что женщины любили мужчин, когда еще не придумали денег. Все мужчины — животные, но некоторые становятся ими исключительно в женском обществе.

Они доказывают нам свое превосходство, а на самом деле жалки и беспомощны, но тщательно скрывают это при помощи нахальства, самолюбия и хорошего аппетита, — поддержала Тома мысль товарки. — Ну, в чем, в чем их превосходство? Я вчера поменяла сама прокладку в кране, при этом я не готовилась к этому три недели, не выпила четыре бутылки пива, не отбила себе палец молотком и не посылала никого пять раз в магазин сантехники.

Княгиня, как будто отрезвев, поправила шиньон, приведя его в вертикальное воинствующее положение, и с жаром заговорила:

Да, какое мужество надо иметь, чтобы в наше время быть женщиной. Женщиной не рождаются, ею становятся!

Это точно! — воодушевилась Тома. — Я вот стала женщиной…

Все мужчины — порядочные свиньи, — выкрикнула княгиня в сторону барной стойки. — Они говорят о любви как о какой-то дурной болезни, как о патологии, как о вратах земного ада, который противопоказано открывать. Они с презрением говорят о браке, потому что были женаты. Они на словах уважают добродетели женщины, а влюбляются в ее пороки. Если ты не бросишься ему на шею с первой встречи, он будет считать тебя фригидной, если бросишься — распущенной и легкомысленной. Словарь человеческого языка и общественное мнение создали совершенно противоположную оценку одному и тому же событию, в зависимости от половой принадлежности субъекта. Неверная женщина — это женщина заблудшая, падшая, продажная, лживая, подлая и коварная. Это низменный инстинкт, позорное преступление, блядство, в конце концов. Мужчина-потаскун — это Дон Жуан, герой-любовник, Жигало, смелый разбиватель сердец, Казанова. Неверность мужчины — это свободомыслие здорового человека, для которого естественны некоторые шалости и слабости, заскоки и причуды. Каково, а? Как говорит Крымов: «Секс без причины — признак мужчины».

Мужика все время тянет на свежатинку, — вставила, наконец, Тома. — Им не сидится на месте только из чувства собственной неполноценности, потому что все они либо импотенты, либо пьяницы, либо извращенцы, либо пусты, как барабан. Мужик женится на Верке, потому что хочет Зинку, которая думает о Клавке, которая без ума от Ваньки, который приударяет за Веркой. Умная и самостоятельная женщина (взгляд в зеркало) внушает им большее отвращение, чем потливость ног. Они считают за норму смотреть на жену как на стиральную машину, кассовый аппарат, газовую плиту и отверстие, которое можно отыскать в своей постели раз в месяц. Если мужик клянется, что он никогда не любил, то это значит, что он был слишком окружен вниманием своей женщины и получал удовлетворение своих малейших капризов. Эти всеядные свиньи научились так же легко разбрасываться словами «я люблю вас», «я хочу вас», как «здрасьте» или как ругательство у шоферюги.

Господь посылает женщине мужа, чтобы дать ей повод к раскаянию, — подхватила княгиня. — Я вообще не понимаю, в чем, кроме денег, заключается привлекательность мужчин для женщин? Зачем они, женщины, с таким упорством борются за своих обожаемых героев, чтобы затем утратить всякое уважение к ним? Без брака женщина никогда не может быть полностью счастливой. Но что она получает? Грозного карманного деспота, перед которым за пределами кухни от страха может задрожать только клюквенное желе. Если бы мы, женщины, во всем полагались на мужчин, в мире царил бы хаос. Стабильное состояние мужчины так же недолговечно, как равновесие остановившейся юлы. Любой мужчина может предложить женщине десять дней влюбленности и страсти, а за это потребует три года страсти, двадцать лет любви и всю жизнь — восхищения и преклонения. Ни одна вещь не рождается на свете в готовом виде и менее всего — мужчины, которых надо воспитывать всю жизнь.

Легче зубы чистить через уши, чем перевоспитывать мужика, — возразила Тома, но княгиня продолжала, не замечая ничего и никого вокруг:

Но что, что мы получаем в благодарность? Измены, ложь, полнейший маразм на почве собственного самомнения. У них всегда имеется неисчерпаемая тема для разговоров: его собственное «я», его храбрость, ум и великодушие и все то уникальное и удивительное, что он сделал, делает, а главное, собирается делать. Когда мужчина любит — если вообще это слово применимо к нему, — то брак для него ничего не значит; если брак для него важен, то тогда любовь ничего не значит. Они считают, что женщина стареет быстрей мужчины. Вздор! Кто сказал, что женщине столько лет, на сколько она выглядит? Женщине столько лет, сколько называет она сама!

И княгиня с размаху хлопнула полстакана вина. Тома поддержала ее и наклонилась вплотную к Марии Сергеевне.

Слушай, Мань, ты такая умная! Дай я тебя поцелую. Ты — клевая баба. Я хочу сделать тебе подарок. Давай я сейчас позвоню Стасику Генкину. Он нам такого парня пришлет, закачаешься! Я плачу! Ты кого больше любишь — брюнетов или блондинов?

Мария Сергеевна попробовала сосредоточиться, но у нее перед глазами неожиданно встал образ Сан Саныча Нильского в натуральную величину.

Кажется, мне нравятся седоватые, — неуверенно сказала она.

Тамара весело рассмеялась.

Вот стерва! Я так и знала! У Генкина есть один соколик итальянского типа, весь такой гладкий и серебряный, как Ричард Гир. Так ведь он нарасхват. Выжат сейчас, как лимон. Отлеживается. Ну, бабы! Я, хоть убей, не пойму вашего вкуса. Что вы себя в старушки все записываете? Им предлагают свежего мяса, а они требуют налет антиквариата. Я уже говорила Стасику — покрась ты Ваську Князева в седину. Так нет, тот дурак артачится. И действительно, чо ему, качку, за интерес, — работы и так хватает. Да и жена не разрешает.

Неожиданно около столика возникла потертая плешивая личность мужского пола и, поставив ухарским движением на стол бутылку «Белого аиста», залихватски выпалила:

Ну что, девчонки, может, разогреемся?

Ты бы для начала жену хоть раз в жизни разогрел, — не поднимая головы, упершись взглядом в область ширинки брюк ухажера, сказала Тома, сразу остудив энтузиазм «широкой души». — Ступай с Богом. Не порть настроение.

Тамара сняла со стола бутылку, засунула ее в карман пиджака гуляки и не больно лягнула его ногой. Без малейшего признака обиды личность развернулась и двинулась к стойке бара. Тома через плечо большим пальцем ткнула в его сторону.

Вот, пожалуйста, экземпляр. Уже лет пять, наверное, путает астму с оргазмом, а все туда же. У меня всегда с мужиками было очень просто. Только зевнешь от скуки, закроешь рот, а он уже сидит рядышком, как гриб из-под земли. Мне мама еще говорила: была бы женщина, а мужик найдется. К чему мышеловке гоняться за мышью? Нет, бабой все-таки быть лучше, чем мужиком. Они ведь не чувствуют и десятой части того, что чувствуем мы.

И живут женщины дольше лет на семь, — дополнила княгиня.

Потому что диагноз всех болезней мужчин — жадность. Они от жлобства своего мрут, как мухи. Баба может быть в сексе до смерти. Читала даже, что одна родила в семьдесят. А эти ничтожества только болтают ерундой.

Тома схватила Марию Сергеевну за руку.

Ну что, звонить Стасику?

Княгиня закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, но опять перед ней встал образ Сан Саныча.

Нет, Томчик, мне неловко. Я даже передать тебе не могу, как. В другой раз. Я слишком мало для этого выпила.

Так это мы мигом, — заторопилась Тамара, но никак не могла встать из-за стола.

Нет! Решительно нет! Я, видимо, так и умру — отсталым снобом и сухарем. Я невежественна в вопросах секса, как огородное пугало. И не проси меня.

Ладно, — слегка уступила Тома, — а на шоу пойдешь? Давай махнем в «Пеликан», сегодня как раз женский день.

Это что, мужской стриптиз, что ли? — лукаво спросила княгиня и, весело мотнув головой, отчего ее шиньон опять съехал набок, она воскликнула: — Вперед на шоу! Тройку к подъезду! Мы едем в «Пеликан»!

За остаток вечера подруги выпили еще одну бутылку мартини и потратили триста баксов мелочью, которые они с энтузиазмом засовывали под резинки трусов фигуристым стриптизерам. Помолодевшая княгиня дебоширила, свистела двумя пальцами и обматерила официанта. Гулянка удалась на славу.

В четыре часа ночи Мария Сергеевна сильным пинком ноги отворила дверь спальни Нильского и зажгла свет. Перепугавшемуся президенту со сна померещилось, что он опять забрался в спальню княгини, и он уже начал взглядом, полным нарастающей паники, искать окно, в которое мог бы выпрыгнуть. Но Мария Сергеевна решительным зигзагом подошла вплотную к кровати, развела руки в стороны и с криком: «Любите же меня, Сан Саныч, любите!» — с размаху рухнула в постель.

Этой же ночью…

Он шел уже вторые сутки по раскаленной бесконечной пустыне. Обезвоженный организм почти не слушался головы. Он уже не обращал внимания на дорожные указатели ближайших миражей. Падая и вновь поднимаясь, он брел по вязкому раскаленному песку. Ему казалось, что в небе висели пять сжигающих все живое солнц. Впереди показалась человеческая фигура. «Мираж», — подумал Он автоматически. Но через пять минут выяснилось, что это был действительно человек, который выглядел вполне прилично, как будто только что выпил бутылку фанты. Порывшись в карманах, Он вытащил охапку стодолларовых купюр и протянул незнакомцу.

Воды! Ради Бога, воды! — застонал Он.

К сожалению, у меня нет воды. Я продаю совершенно другое, — печально ответил незнакомец.

Что же, черт возьми, вы здесь продаете?

Смокинги, сэр. Отличные выходные смокинги фирмы «Якобсон и сын». Лацканы, манжеты и борта из настоящего шелка. Качество гарантировано. Не желаете примерить, у меня как раз есть ваш размер? — незнакомец начал рыться в своем чемодане.

К чертовой матери! — заскрипел зубами Он и провел наждаком языка по рашпилю губ.

Всего за сто пятьдесят долларов, — любезно склонился над ним коммивояжер. — Сегодня последний день скидки. У вас же более, чем достаточно, денег.

Мощным ударом ногой под зад Он отправил торговца за ближайший бархан и, ориентируясь по солнцу, опять побрел на север. Через пять минут ходьбы Он упал и дальше смог только ползти. Что-то зеленое мелькнуло впереди. Поскольку указателя на мираж Он не встретил, это давало неплохой шанс на то, что перед ним был оазис. Надежда придала ему сил, и вскоре Он подполз к настоящему оазису, который занимал всего двести квадратных ярдов. Машинально Он отметил про себя, что незаметно во сне перешел от метрической системы на английскую, не зная даже толком, что такое ярд. Посреди оазиса в тени разлапистых пальм стоял дощатый домик с крупной надписью «Бар». Он вполз внутрь и оказался в просторном изысканном помещении. Работал кондиционер, играл тихий блюз, бармен протирал фужеры, посвистывая под мелодию. На полках стояли запотевшие бутылки с кока-колой, спрайтом и минеральной водой. Приняв вертикальное положение, Он зачерпнул из кармана пригоршню купюр — долларов семьсот, не меньше — и, шатаясь, подошел к стойке.

Бутылочку минеральной, — сказал Он и вывалил перед барменом кучу денег.

Тот внимательно посмотрел на Него и с легкой улыбкой почтения сказал:

Очень сожалею, сэр. Но у нас обслуживают только в смокингах. Вы, наверное, не заметили маленькую вывеску у двери. Таковы правила, сэр. Я ничем не могу вам помочь.

Через пять минут бесполезных криков и ненужного дебоша двое здоровенных вышибал выкинули Его из бара прямо мордой в песок. Он горько заплакал от бессильной обиды, но тут Его внимание привлек какой-то шорох. Подняв голову, Он увидел проползающую мимо него гигантскую галапагосскую черепаху. На ее спине помещался прозрачный запаянный сосуд неправильной формы, прикрепленный к панцирю костяным ободом. Сосуд был до верху наполнен водой. Он потянулся к нему, но черепаха ловко ускользнула от Его руки. Он встал и сделал несколько шагов в сторону рептилии, но та с такой же скоростью отползла от Него. Он побежал, но черепаха, приподнявшись на коротких толстых лапах, отбежала еще дальше. Тут Он заметил, что рядом с баром стоит открытый джип с ключами в замке зажигания. Он вскочил в него, завел двигатель и погнался за коварным животным с флягой воды на спине. Черепаха, часто семеня слоноподобными лапами, побежала вдоль солончаковой дороги, плавно петляющей между барханами. Он нажал на педаль газа, злорадно подумав, что эта чертова Тортилла сейчас узнает у него, где раки зимуют. Спидометр показывал уже тридцать миль, но черепахе каким-то чудом удавалось удерживать дистанцию. Он прибавил еще газу, но и глупое животное добавило скорости. Стрелка спидометра ползла вверх. Сорок, сорок пять, пятьдесят. Слегка скосив взгляд назад, черепаха неслась впереди машины, выдерживая дистанцию в десять ярдов. Когда скорость достигла шестидесяти миль в час, черепаха высунула язык влево. «Или выдыхается, или показывает левый поворот», — подумал Он. Как раз впереди показалась развилка со знаком «Только налево». Он подготовился сделать поворот влево, но черепаха резко свернула вправо, злостно нарушив правила дорожного движения. Он не ожидал такого подвоха и не рассчитал резкого рывка рулем. Машина, круто брошенная вправо на высокой скорости, перевернулась и, сделав тройное сальто, залетела на верх песчаного холма. Выброшенный из машины, Он лежал у подножия бархана. Кто-то похлопал Его по плечу. Подняв голову, Он увидел, что над Ним стоят два человека. Первый из них, с белой повязкой с красным крестом, склонился над Ним.

Как вы себя чувствуете? Вам не плохо?

Что это было? — спросил Он, приходя в себя и указывая в сторону удаляющейся на высокой скорости черепахи.

Это новый вид быстро передвигающихся черепах, выведенный нашими биологами путем селекции.

А что это у них на спине — питьевая вода?

А Бог их знает. Так до сих пор и не установлено.

Почему?

Да никто догнать не может.

А вы кто? — спросил Он, глядя на повязку.

Я представитель Общества Красного Креста.

Боже! Наконец-то, мне дадут воды, — прошептал Он и протянул сто долларов. — Вот, возьмите и дайте мне немедленно хотя бы глоток воды.

Я здесь совершенно по другому поводу, — ответил мужик с повязкой. — У вас задолженность по взносам в «Красный Крест». Очень любезно, что у вас оказались деньги.

С этими словами представитель взял деньги, отсчитал сдачу, вернул Ему ее вместе с маркой за пять копеек и удалился. Он с остервенением разорвал марку и по-волчьи завыл. Второй мужик помог ему встать. Неожиданно Он узнал в нем давешнего продавца смокингов. Со слезами радости Он бросился тому на шею.

Дружище! Это ты! Как я рад! Тащи свои смокинги. Любой размер, и поскорее!

Я бы рад, — ответил коммивояжер, — но полчаса назад все костюмы у меня оптом скупил какой-то еврей. Я слышал, что он продает их около оазиса по две тысячи за штуку. И говорят, торговля у него идет хорошо. Боюсь, что пока вы доберетесь до оазиса, он уже все распродаст. Очень жаль. Но я могу предложить вам отличный будильник.

Он упал на песок и горько зарыдал.

Не расстраивайтесь так, — успокаивал его дистрибьютор. — Это ведь не простой будильник. Когда заканчивается завод звонка, а вы еще не проснулись, то он обдает вас струей холодной воды,

Маленький лучик надежды сверкнул в Его раскаленном мозгу.

Но ведь до завтрашнего утра я могу умереть от жажды?

Парень хитро улыбнулся.

А вы переставьте стрелку на более близкое время.

Он сунул торговцу пачку денег, выхватил из его рук будильник и начал судорожно переводить стрелки. Они не слушались. Механизм не работал.

Да, я забыл предупредить вас, — вежливо наклонился над Ним парень, — во всех будильниках этой модификации один и тот же дефект. Но этот пустяк легко устраним. Всего в трех километрах отсюда есть часовая мастерская. Ремонт очень простой и недорогой, всего тридцать копеек.

Парень помог ему встать и отряхнуться, а затем показал направление. Пройдя шатающейся походкой двадцать шагов, Он обернулся. Коммивояжер провожал его взглядом и махал шляпой. Не веря в свою удачу, Он спросил торговца:

А у меня не будет проблем с часовщиком?

А деньги у вас есть?

Тысячи полторы еще осталось.

Так какие проблемы! — прокричал сквозь начинающуюся песчаную бурю парень. — Сегодня часовщик работает без перерыва. Да, еще одна деталь. Мастерская обслуживает только членов Общества Красного Креста. Но удостоверение иметь не обязательно. Достаточно просто показать марку.

Голова Его закружилась, он зашатался, упал и покатился вниз по бархану. Если бы в этот момент Жора не проснулся, то умер бы от жажды и разрыва сердца.

 

КТО СТАРОЕ ПОМЯНЕТ…

Утром следующего дня Остап показывал свое удостоверение строгому охраннику Пеленгасовского банка. Записав данные посетителя, парень извинился за то, что не работают туалеты.

Сегодня у нас воду выключили, — объяснил он.

Ах, вот почему такой запах! — заметил Крымов, — А я поначалу думал, что в этом банке хотят опровергнуть постулат, что деньги не пахнут.

Пройдя в приемную председателя правления «Банкирского дома Пеленгасова», Остап первым делом обратил свое внимание на секретаршу. За неимением информации, каждая деталь, почерпнутая Крымовым лично, значила для него очень много. Секретарь, этот необходимый атрибут любой солидной конторы, всегда мог сказать об очень многом. Сделав беглый осмотр высоченной темноволосой красавицы с огромными губами и пальцами, своей длиной больше похожими на щупальца осьминога, Крымов сделал вывод, что Пеленгасов не изменяет своим привычкам. Как обычно, он спал с девушками, которые выше и моложе его, стабильно выдерживая разницу в три сантиметра и двадцать лет. И, как обычно, в личных отношениях он не полагался ни на свой внутренний облик, ни на внешний. Скорее всего, он держит ее рядом, чтобы наверняка знать, как она проводит свое свободное время на работе и вне ее. Судя по хорошему бриллианту, шеф уже давно трепыхался на ее крючке. Знак, что девушку украшает скромность, а женщину — драгоценности, она явно старалась держаться где-то посередине между девушкой и женщиной. «Вот бы ее завербовать для нашего правого дела», — с завистью подумал Остап, но вспомнил о Вике, которая еще не сыграла своей главной роли.

Доложите своему шефу, моя фамилия Крымов, — сказал Остап, небрежно падая в присутственное жестковатое кресло. Остап заметил, что секретарша была одета со вкусом. Ее одежда напоминала хороший тост: она была достаточно длинна, чтобы претендовать на изысканность, и достаточно коротка, чтобы не надоесть публике. Не каждый начальник может позволить себе секретаршу с такой претензией во взгляде. Девушка с любопытством посмотрела на посетителя. Поймав взгляд, Остап машинально подумал, что девицы подобного рода, начиная карабкаться вверх по ступенькам жизни, в качестве которых они выбирали тугокошельковых великовозрастных мужчин, всегда не прочь соскочить на более юного партнера, при наличии у него такого же кошелька. Понимая свой временный статус, они в каждом мужчине видели потенциального принца, готового забрать их у обрыдшего, склонного к импотенции и пьянству любовника. Хотя и старый любовник, как старые деньги, — не важно, когда они напечатаны, лишь бы были.

Глядя на шикарные ноги девушки, Остап подумал: «Судя по всему, Боря не сильно изменился, во всяком случае по отношению к красивым дамам. Готовый сожрать кого угодно, он по-прежнему продолжает вкладывать деньги в предприятия, не приносящие никаких дивидендов. При этом его не сильно волнует тот факт, что, кроме способности не беременеть, было бы трудно отыскать в его любовнице другие достоинства. Как человек исключительного самомнения, он бесконечно готов повторять одни и те же ошибки, хотя знает, что очень скоро эта дамочка устроит ему ад для души и чистилище для кошелька».

Остап автоматически посмотрел на себя в зеркало и подумал: «А сам-то недалеко ушел. Может, и на меня молодые женщины уже посматривают, как на антиквариат, который с годами увеличивает свои цену, в то время как потребительская стоимость падает».

Крымов вспомнил строчку своего любимого поэта: «Чем становимся мы старше, тем холоднее с нами секретарши».

Мысль Крымова была прервана появлением длинноногой хозяйки приемной. Остап был приглашен в кабинет.

Пеленгасов восседал в обширном кожаном кресле с высоченной спинкой за не менее массивным антикварным столом. Своим неповторимым сочетанием порочности и пройдошливости он напоминал толстое дерево, уютно и с пользой для себя коренящееся на говне. Кабинет был убран под ампир, и единственное, что нарушало весь стиль, был сам Пеленгасов. Он был настолько из третьей части второй половины двадцатого века, что мог бы нарушить своей прохиндейской физиономией любую историческую эпоху. Стены были сплошь увешаны картинами, большей частью — невыразительной мазней.

На лице Пеленгасова уже красовалась искренняя улыбка, обнажающая коричневые от камней и табака зубы. Глаза его, с желтым оттенком от многолетней тренировки спиртным, казались выцветшими и напоминали глаза знаменитого кота из мультика, которого «и здесь хорошо кормят». Тем не менее, они старили хозяина лет на десять. Редкие рыжеватые волосы были зачесаны с боков наверх, скрывая обширную веснушчатую плешь. Глядя на Пеленгасова, Крымов подумал: «Есть ли в мире хоть одна женщина, которая бы смогла искренне любить его? Впрочем, есть. Пока на свете есть комары, — а кусают только самки, — всегда будет кто-то, кто вас любит». Остап мысленно выразил соболезнование секретарше и шагнул навстречу радушному лицу хозяина. Появление Остапа не было для Пеленгасова неожиданностью.

Рад видеть тебя, Остапушка. Куда же ты запропал? Сколько лет ни слуху, ни духу. Где ты был-то? Садись, в ногах правды нет.

«Если бы только в ногах», — подумал Остап про себя и присел в глубокое кресло.

Отдыхал, а в промежутках работал, — ответил он на вопрос хозяина самым нейтральным тоном. — Ты заметил, что при такой системе, когда все, что зарабатываешь, у тебя отбирают, лучше просто ничего не делать — больше останется? Чем честно работать и нечестно зарабатывать, лучше не работать вообще и тем самым в два раза уменьшить свою нечестность.

Пеленгасов позволил себе расслабить напряжение улыбки и предложил Остапу закурить. Крымов отказался, напомнив банкиру, что тот стал забывать его привычки.

Привычки? — переспросил Борис. — Они так меняются, что свои бы запомнить. Давай рассказывай. Ты так внезапно исчез тогда. Как жил, что делал, кого любил?

Любил, как всегда, всех, — ответил Остап. — Делал никому не нужные вещи, жил неразборчиво. Все, как всегда. Жил, но не нажил. Но я ведь всегда считал, что не важно, что нажил, важно, как жил. Здесь у нас с тобой расхождение во взглядах. А как твое предприятие?

Пеленгасов сменил радушное выражение лица на озабоченно-деловое.

Ну, как сказать. Тяжело, но барахтаемся. Не скажу, что у меня самый сильный банк, но я думаю, во второй десяток в городе я вхожу. Обрастаем связями, набираем авторитет. Потихоньку занимаюсь политикой. — Пеленгасов сделал паузу и серьезно посмотрел на Остапа.

Давай начистоту, Остап. Я ведь понимаю, ты можешь думать обо мне, что хочешь. Но поверь, я помню добро. Ты очень помог мне в свое время, и те неприятности, которые начались у тебя, очень меня огорчили. Жаль, ты просто не захотел воспользоваться моей помощью. Исчез без следа. Я бы все уладил, поверь. Теперь же прошло четыре года, и мне очень тяжело сейчас посчитать дивиденды с нашей совместной работы. Не надо было исчезать так надолго…

Боря, я пришел узнать, ты готов отдать мне мою долю? — перебил его Остап.

Какая доля? Ты что, смеешься? Я с таким трудом погасил все неприятности с твоими фирмами. Банк еле спас. А сколько потерь было пару лет назад, когда начали рушиться пирамиды по всему Совку? Тебя бы сюда в то время. Тут такая была паника. Все бросились продавать наши акции. Ты же видишь — я выжил, а ведь я не «Приватбанк» или «Украина». Все, что сейчас имею, все — трудовые деньги. Собственным горбом набивал.

«Требовать от него искренности — все равно, что требовать от проститутки натуральной страсти», — подумал Остап.

Так, ясно, — отрезал он. — Больше эту тему мы продолжать не будем, иначе это займет пару недель и, главное, без толку. Мы слишком хорошо знаем друг друга, Боря. Хорошо. С этим вопросом покончено. Скажи, я могу рассчитывать хотя бы на твою поддержку поначалу? Я только начинаю разворачиваться. У меня совершенно не осталось связей в этом городе, а ведь ты знаешь, без них о большом бизнесе не может быть и речи. В частности, меня интересует ваш горисполком.

Конечно, Остапушка, об чем речь, — расплылся в улыбке Пеленгасов. — Этого сколько хочешь. Правда, ты сам понимаешь, все стоит денег. Но я гарантирую минимальные расценки.

Остап хрустнул пальцами, как бы завершая и эту тему.

И последнее. Мы с тобой оба знаем, что настоящие деньги можно заработать сейчас только в сфере финансов. Собственно, это единственное, что мы умеем. Налоговики, менты и всякие КРУ — мастаки ловить только мелких торгашей и рядильщиков водки. Слава Богу, финансы и ценные бумаги пока им не по зубам. Мне нужна поддержка твоего банка. Я собираюсь заняться торговлей банковскими гарантиями, тут сам черт ногу сломит.

Ну, в этом вопросе я буду посвыше черта, ты же знаешь, Остап. Если считать, что с твоей стороны объявлен мир, то я — всей душой. Мы ведь уже работали успешно. Давай конкретный план. Пеленгасов еще никогда не отказывался от лишней копейки денег.

Остап встал, давая понять, что разговор близится к концу.

Может, кофейку? — предложил Пеленгасов. — Ну, как хочешь. Я искренне рад, что ты смотришь на вещи трезво. Кто старое помянет, тому глаз вон. Впереди столько перспектив, что голова кругом идет. Давай обживайся и включайся в работу. От всей души тебе желаю. Говорю, как на духу, что думаю.

Остап подумал: «Если бы ты говорил, что думаешь, ты бы думал гораздо меньше».

Он принял протянутую руку и ощутил на ладони Пеленгасова влагу. «Трусит, гад, но деньги никогда не отдаст, это выше его сил», — подумал Крымов. Он с удовольствием бы превратил Пеленгасова в кусок теплого неподвижного мяса, но у него была приготовлена штука понеприятней.

Неожиданно взгляд Остапа упал на стену, где висела картина, которая находилась в его кабинете еще в бытность Крымова управляющим делами банка. Он любил эту картину. И хотя купил ее в свое время сам Пеленгасов, еще тогда Остап отметил, что это был единственный и, наверное, случайный всплеск художественного вкуса Бори. Крымов подошел к картине и долго всматривался в изображение Молодежного парка с выглядывающими над кронами деревьев куполами церкви.

Привет, старушка, — обратился к ней Остап. — Как живется тебе здесь? Как тебе эта человеческая комедия?

Ты с кем разговариваешь? — не понял Пеленгасов и пристально посмотрел на Крымова.

У тебя никогда не было такого ощущения, что когда ты один, то в твоем кабинете присутствует еще кто-то? — в свою очередь спросил Крымов.

Ты имеешь в виду «жучки»?

Нет. До свидания, Боря. Я скоро могу появиться, когда будет готова схема. В общем-то, гарантию ты мне дать можешь? Ну, например, под кредитную линию.

Да, да, конечно. Приноси бумаги. Но учти, не все решаю я сам. У нас кредитная комиссия и все прочее. Но зеленую улицу я тебе обещаю.

«Когда кошка говорит, что любит мышей, она искренна», — подумал Остап.

Выйдя в приемную, Остап проверил секретаршу, добавив во взгляд, выпущенный им в нее, немного интереса. Девушка ответила встречной улыбкой и, начав затачивать карандаш, сменила предмет своего рабочего безделья. «Предаст своего шефа при первом же скачке, — решил Крымов. — В сущности, у него нет ни одного верного человека. Есть только верные псы. Хотя, что лучше?» Он считал, что, несмотря на мягкий отказ Пеленгасова признать свой долг, сегодняшняя встреча была очень успешной. Давить на банкира дальше значило бы превратить мягкий отказ в твердый, а затем — в начало боевых действий. «Ну, что же! Значит, переходим к позиционной борьбе, — подумал Крымов. — Своим согласием на совместную деятельность Пеленгасов дал мне добро на предстоящую схватку. Видимо, у него есть сильные козыри. Интересно, что у него еще за пазухой, кроме его ментов и вышибал?»

Несмотря на ряд вопросов, остающихся без ответа, Остап записал сегодняшний день в свой актив как один из самых удачных дней «Великого суконного пути».

Входя в здание своего офиса, Остап услышал резкий хрустящий звук, доносящийся из приемной. Как потом оказалось, это был звук, издаваемый Нильским, который опустился вниз головой на кадку с натуральными растениями, украшающими интерьер их конторы. Затем, услышав крик Сашеньки, который выражал то ли ужас, то ли восхищение, Крымов поспешил наверх.

Минуту назад Гена Нанайцев зашел в сопровождении своих двух мордоворотов разобраться с Остапом по поводу результатов перевыборов. Одним из первых, кого он встретил, был Сан Саныч, попивающий свой утренний кофе. Нильский, вжившийся уже в роль президента, имел неосторожность заметить Нанайцеву, что еще не наступили приемные часы. Не удосужившись вникнуть в смысл сказанной безобидной фразы, Гена отправил президента в нокаут и двинулся в сторону кабинета. На его пути стоял Макс. Уткнувшись своим веснушчатым лицом в волчьи глаза Нанайцева, Макс понял, что силы неравны. С его стороны было преимущество в пять килограммов ухоженных мышц, со стороны Нанайцева — передающаяся из поколения в поколение сила воровского авторитета. Макс вспомнил, что живот — это его ахиллесова пята. Гена процедил сквозь зубы:

А ну-ка с дороги, петушок!

Ноги Макса, будучи до сих пор ватными, вдруг сделались чугунными и перестали окончательно слушаться. В это время в приемную подоспел Остап, и в комнате воцарилась трехсекундная театральная пауза. Первой ее прервала Сашенька, которая неожиданно для всех и, наверное, для себя самой, взяла со стола толстенный том с деловыми бумагами, подняла его и приложила к голове Нанайцева. Эти два раздельных движения она сделала с различной скоростью — последнее в десять раз быстрее, — отчего Гена, как подкошенный, упал на пол, исчезнув из поля зрения Макса. Молниеносный выпад Сашеньки послужил сигналом к общим действиям. С медвежьим рычанием один из охранников двинулся на Макса, второй молча потянулся к шее Остапа. Не успевший вынуть изо рта горькие листья пальмы Нильский тигриным броском наскочил сзади на последнего вышибалу и обхватил руками его шею, как ствол векового баобаба. Стараясь не задеть Нильского, Остап аккуратно разломал стул о голову налетчика. Отлетевшая часть мебели снарядом метнулась по комнате, сметая на своем пути вазу со стола, пишущую машинку и Сашеньку. Макс, увидев перед собой пролетающие стройные ноги секретарши, мгновенно пришел в себя. Веснушки, еще минуту назад горевшие яркими красными звездами на белом лице, сразу превратились в бледные пятнышки на фоне пунцовой физиономии. Молниеносным движением он выкинул вперед правую руку, о которую с ходу ударился нападающий верзила. С хрипом простреленного в пяти местах медведя гризли бандит рухнул на пол. Все три тела расположились рядышком. Объемные фигуры рэкетиров на полу с двух сторон подпирали недвижимое тело своего шефа, подтверждая народную пословицу, что яблоки от яблони недалеко падают.

Когда резкие движения прекратились, в образовавшейся паузе дверь приемной приоткрылась, и вслед за своим носом показалась физиономия Гиршмана. Увидев разбитую мебель и три крупных тела, занимающих большую часть пола, Борух пролепетал:

Надеюсь, не сильно вам помешал? Судя по шуму, я думал, у вас совещание. Я тут донес одну недостающую справочку для Марии Сергеевны. Это не она там лежит под столом?

Нет, — ответил Остап, — это Сашенька. Видите, Гиршман, вот вам наш совковский менталитет. Стоит пройти слуху, что титулы заканчиваются, сразу устраивают невообразимую давку. А Марья Сергевна в соседней комнате справа по коридору.

Гиршман обвел комнату тихим взглядом. В его глазах бледно светился огонек своего понимания жизни. Наверное, Гиршман подумал, что для полной иллюзии государства Робинзону Крузо не хватало только организованной преступности. Затем его лицо исчезло так же тихо, как появилось.

Остап осмотрел разрушенную комнату.

Нет, вы только посмотрите, что за народ! Мерзость! Если бы я был каннибалом, я бы умер от недоедания. Платят нам неблагодарностью и еще требуют сдачи.

Нильский разглаживал на себе смятую рубаху.

Вот гад, пуговицу мне оторвал с мясом.

Так разве это плохо? — подбодрил его Крымов. — Из мяса сделаем котлеты, а пуговицу вам Вика мигом пришьет на место.

В комнату заглянула княгиня и, увидев на полу Нанайцева, наморщилась:

Животное. Если бы у меня был пистолет, я бы влепила ему пощечину.

В комнате появился завхоз Пятница. Он держался за губу и, увидев на полу поверженных агрессоров, издал злорадный вопль.

У, гады! Я их первый встретил. Смотрю, прут себе, как танки.

И что они вам сказали? — поинтересовался Нильский, приглаживая растрепавшиеся волосы.

Вот эта обезьяна спросила меня, сколько у моей мамы было выкидышей, кроме меня.

И что вы ему ответили? — поинтересовалась Сашенька, которую Макс уже извлек из-под стола, отряхнул и усадил на стул.

Самое обидное, что я толком ничего и не успел ответить, — возмущенно воскликнул Пятница и потрогал губу. — Если бы у нас завязался разговор, это было бы другое дело. А без повода я не бью.

Мне плохо, — простонала секретарша, потирая ушибленный бок.

Крепитесь, Сашенька, — отечески сказал Крымов. — Кому сейчас хорошо?

Секретарша продолжала стонать. Крымов с напускной строгостью посмотрел на нее.

Сашенька, кажется, вы просто напрашиваетесь на искусственное дыхание «рот в рот».

Авторитет зашевелился и начал неуверенно подниматься. Макс сделал решительный шаг в его сторону, но был остановлен своим начальником.

Макс, помогите встать этому орлу с человечьими яйцами.

Когда Нанайцев, еще не поднявшись, принял относительно горизонтальное положение, Остап наклонился над ним и на самое ухо сказал:

Вам известно имя майора Стуся Романа Степановича из Московского райотдела?

Гена, потирая затылок, еще сидел на полу.

Кто же его не знает? — сказал он, выжидательно поглядывая на Остапа.

Если соберетесь в следующий раз к нам в гости, то захватите его с собой, мы будем говорить с вами через переводчика, — закончил свою мысль Остап.

Гена ухмыльнулся и встал.

Я так и думал, что у такого пройдохи, как ты, обязательно найдется мусорская крыша. Ну, майор! И здесь подсуетился! Везде успевает. И на базаре мне на хвост сел, так еще и на Москалевку не в свой район забрался. Теперь и здесь в доле.

Гена отряхнулся и пошел к выходу. Остановившись около двери, он обернулся и, криво усмехнувшись, сказал:

Ничего, Крымов, я до тебя доберусь. Я подожду, пока Стусь не продаст тебя с потрохами. Я уж постараюсь, чтобы покупателем был я. Придет тебе, фраерок, тогда конец.

Кто к нам с концом придет, тот от конца и погибнет, — невозмутимо изрек Остап, даже не удостоив забияку взглядом.

Гена, пропустив впереди себя помятых верзил, вышел, громко хлопнув дверью.

Когда Нанайцев исчез из комнаты, Остап высказал мысль, рожденную последней фразой авторитета.

Нет, вы слышали, Сан Саныч, эту фразу про последнего покупателя? Вы заметили, что милиция и бандиты составляют своеобразную замкнутую систему, как биосфера по Вернадскому? Они всегда рядышком. Боже мой, каким наивным был Кондратьев из фильма «Рожденные революцией»! В двадцатом году он искренне говорил своим соратникам-чекистам, что когда через десять лет не станет преступников, то не станет и милиции. Она будет, мол, не нужна. Все наоборот. Пока есть такая милиция, как Стусь и компания, мафия — бессмертна. Кто же будет их, бедолаг, кормить?

В этот день…

Картина сразу заметила его, когда он вошел в кабинет. Ей хотелось крикнуть: «Эй, привет! Сколько лет, сколько зим!» Но, как всегда, она могла только смотреть. Наивные люди, они полагают, что только они смотрят на картины. На самом деле еще не известно, кто на кого по-настоящему смотрит. Конечно, не все картины смотрят, а только живые.

Новый хозяин разбирается в картинах с точки зрения комара, рассматривающего группу человеческой крови. Переварит любую. Удивительная слепота. По всем стенам развешал мертворожденный дохляк. В «Венеции», которая висит слева, еще теплится кое-какая жизнь, но она жалка, убога и уродлива, как все копии.

Когда старый хозяин узнал ее, картина хотела закричать от радости, но вспомнила, что у нее нет человеческого голоса. Когда он подошел поближе, она, наконец, поздоровалась с ним по-своему. Он услышал ее и ответил. Он изменился. Постарел и, главное, стал суше. Кто наполнил за эти годы его такой грустью? Нет, она обманулась, это была не грусть, а мудрость. Но какая разница, они всегда вместе — мудрость и грусть. Да, он стал жестче. Но он еще не разучился разговаривать с живыми картинами. Картина зашелестела листвой своих старых лип, слегка моргнула ему сквозь церковное окно огоньком свечи в единственной лампаде алтаря, чуть слышно заиграла музыкой летнего кафе «Рейн». На пять секунд картина вернула ему эти четыре года, отнятые жизнью и людьми. Она всегда дарила время тем, кого она любила. И даже тем, кто просто мог отличить мертвую картину от живой. Ей это было в удовольствие, потому что она всегда жалела людей за то, что они рано или поздно умирали своей смертью. Картина была бессмертна, если она была, конечно, живой.

Картина лучше любого психоаналитика знала настоящие глаза человека. Разве может один человек искренне смотреть в глаза другому человеку? Истинный взгляд может быть либо в зеркало на самого себя, либо на картину. Поэтому люди не всегда понимают, почему им иногда так тяжело среди людей. Смешные врачи. Они могут лечить только ненормальных, потому что их взгляд приближается к истинному. Но ведь здоровые люди, которые никогда не могут откровенно смотреть в глаза живому человеку, тоже требуют участия. Любому живому человеку есть что скрыть от другого живого человека. И чем меньше, тем люди ближе. Только картина могла видеть человека одного, даже когда он на нее не смотрел. Конечно, если это была живая картина.

Тонко разбирающаяся во всем живом, картина знала, что и люди живы по-разному. Ну разве можно назвать полностью живым человека, который не разбирается в живых картинах? Он жив на девяносто девять процентов, но этот недостающий процент уводит его уже за грань. Во всяком случае, для картины. Эти девяностодевятипроцентные, внешне такие же, иногда не видят живого даже в людях. Особенно в тех, кто умеет разговаривать с живыми картинами. Может быть, этот один процент уже принадлежит не им? А кому? Картина знала только один мир, который жил в ее церкви. Но она догадывалась, что есть и другой — темный и зловещий. Может быть, он, этот неведомый мир, отнял у девяностодевятипроцентных их зрение и голос? И через этот процент, находящийся в их совместном владении, на землю проникает мрак? А также слепота и немота?

Картина всегда по-доброму завидовала иконам, которые тоже были картинами. К ним ходили только полностью живые люди.

Старый хозяин, помолодевший на четыре года, глазами рассказал ей об этих годах и, главное, о встреченных людях. И картина опять не пожалела, что она не человек.

 

Я ХОЧУ, ЧТОБ К ШТЫКУ ПРИРАВНЯЛИ ПЕРО

В начале июля концерн «РИО» продолжал стремительно набирать обороты. На фоне стабильного дохода от «справки» начал угасать и постепенно затих бизнес с мобильной связью.

Слишком маленький город, — жаловался Остап. — Невозможно работать с таким ограниченным контингентом без проколов.

Поскольку срои аренды телефонного оборудования еще не вышел, Крымов решил командировать Жору с оборудованием и людьми в Одессу.

Даю вам месяц на покорение сердец и кошельков одесских любителей дармовой сотовой связи, — напутствовал его Остап. — В плане бизнеса этот город является побратимом вашему Харькову, так что мы можем ожидать адекватных заработков. Если будет давка, принимайте деньги авансом и записывайте в очередь. Не гонитесь за ценой. В этом бизнесе мы должны зарабатывать, как смотритель карусели, — с оборота. Никакой рекламы. Берегите аппаратуру, в Украине и в России еще много крупных городов. Сразу же по приезде наймите зиц-председателя. Нильского я вам не отдам, он нужен мне здесь. Если заметите малейший намек на грубое вмешательство в вашу честную трудовую деятельность, то, не раздумывая, применяйте план по сигналу «ноль». За вас, Пятница, я не волнуюсь, вы, если надо, перегоните болид Формулы-1. Но если пропадет аппаратура, вычту из зарплаты. План вам ставлю небольшой, так что справитесь. С Богом!

Усадив Жору с ребятами-электронщиками в поезд, следующий до Одессы, и помахав всей бригаде на прощанье платочком, Остап вернулся в контору и собрал экстренное совещание в своем кабинете, заваленном множеством книг и журналов. На собрании присутствовали Нильский, Сашенька, Макс, Быкадоров, Вика и десяток ребят с филфака университета, из тех, кто работал ранее у Жоры дистрибьюторами.

Итак, друзья мои, — начал Остап, — честно и самоотверженно трудясь, мы как-то незаметно подкатили к следующему, предпоследнему этапу «Великого суконного пути». «Справка» еще долго будет приносить нам доход, но, в отличие от Кащея Бессмертного, она не бессмертна. С сегодняшнего дня мы займемся бизнесом, который, возможно, увековечит всех нас.

Привыкшие к сумасшедшим идеям своего шефа, сотрудники концерна внимательно слушали, не задавая вопросов.

Вы заметили, — продолжал Остап, — что меня не было видно на работе последнее время? Как вы думаете, что я делал? Правильно. Вы не догадались. А я занимался очень тяжелым и утомительным делом. Я читал книги. Много, очень много книг.

Соратники еще молчали, даже не делая попыток вникнуть, куда клонит Остап.

Только легковесным бездельникам может показаться, — говорил Крымов, — что чтение книг — это отдых. Может, это и так, но только не в моем случае, когда приходилось прочитывать по двадцать книг за сутки. Да еще и такого отвратительного качества. Из всех книг, которые я брал в руки за последнее время, без насилия и секса была только одна — телефонный справочник. Из всех присутствующих здесь только Сан Саныч знает, — поскольку это он снабжал меня книгами, — какую нагрузку мне пришлось вынести. То, чем я занимался, называется творческим маркетингом. Я прочитал, в общей сложности, все, что сейчас продается на книжном рынке и пользуется хоть каким-то читательским спросом, Всего около четырехсот книг за месяц. Поэтому вы, надеюсь, понимаете, что моя нервная система находится на пределе, и будете учитывать это, задавая вопросы.

Вопросов не было. Остап продолжил:

Я прочитал книги, относящиеся к разным разделам литературы, начиная от детских и кончая самыми черными и пошлыми. Я окончательно убедился в том, о чем до сих пор только догадывался. А именно: у нас есть все шансы заняться издательским бизнесом.

По рядам слушателей прошла мелкая зябь оживления, Остап держал паузу.

Так что тут особенного? — первым не выдержал один из студентов. — Есть деньги — и издавай. Сейчас все этим занимаются. Только этот бизнес малодоходный в последнее время.

Если захотите в следующий раз поделиться своим жизненным опытом, то потрудитесь дослушать своего оппонента до конца, — прервал его Остап. — Я что, предлагал вам когда-нибудь низкорентабельный бизнес? Впрочем, я прощаю вас. И только потому, что вы работали в ведомстве Четвергова, а он всегда приносил одни убытки… Продолжим. Запомните, в преждевременных спорах рождаются недоношенные истины. Я разработал одно ноу-хау и два производственных принципа, которые сделают наш бизнес процветающим. Первый принцип — издавать будем малыми тиражами, примерно по десять тысяч экземпляров, и, таким образом, у нас не будет неликвидов, что погубило немало издателей. Второй принцип — издавать будем большим наименованием.

А где же мы возьмем такое количество авторов и произведений, да еще и хороших? — резонно спросил Нильский.

Когда вопрос по существу, — сказал Остап, указывая студенту на Сан Саныча, — то это мне просто как бальзам на раны. Приятно работать с людьми, мыслящими в такой же последовательности, как и ты сам. Отвечаю на вопрос из зала. Во-первых, зачем нам хорошие произведения? Вы хоть читали то, чем сейчас забита книжная балка? На сотню книг — одна стоящая. Во-вторых, — и здесь я открываю свое главное ноу-хау, — мы будем писать сами!

Остап сделал театральную паузу, чтобы ознакомиться с реакцией соратников.

Реакция была неоднозначной. Студенты понимающе улыбались друг другу, Быкадоров так ничего и не понял, Вика казалась разочарованной, Сашенька заворожено смотрела на Остапа, на лице Макса было написано восхищение, и только Нильский по-настоящему пытался проанализировать сказанное.

Убедившись, что получил ожидаемую реакцию, Крымов продолжил:

Став перед трудной задачей книгописательства, я задумался, как ускорить этот процесс в двадцать раз и поставить на поток. И тогда я вспомнил Генри Форда, который на заре автомобилестроения стоял перед проблемой перехода от единичного производства автомобилей к массовому. Тогда Форд изобрел конвейер и тем самым вывернулся из ситуации. Меня просто осенило. Прочтя такое количество книг, я пришел к выводу, что современная массовая литература просто просится на конвейер. Я увидел, что нынешние романы являются такой низкопробной халтурой, что для их написания достаточно придумать три вещи: красивое название, звонкое имя автора и красочную обложку. Не помешает еще качественно написать первые две страницы, потому что особенно любознательные могут перед покупкой книги ненароком пролистать ее

Остап был воодушевлен и энергичен.

Самую ответственную и творческую часть работы я, как всегда, возьму на себя. Я буду придумывать имена авторов, названия романов и кратчайший сюжет, который будет занимать одну-две страницы. Если останется время, то буду подключаться к первым строкам, но в основном это ляжет на плечи талантливых ребят с филфака. Всего я выбрал семь литературных жанров, пользующихся наибольшим спросим у публики: мелодрама, ужастики, триллеры, фантастика, эротика, детективы и детская литература. За каждым жанром я назначаю уполномоченных — наших будущих филологов. К работе уполномоченных могут подключиться Вика и все остальные из основного состава концерна.

Легкий рокот обсуждения идеи прошел по нестройным рядам сотрудников. Все сказанное показалось для большинства абсолютным бредом, но никто не хотел высказывать это вслух. Даже Нильский, отличавшийся в последнее время исключительной лояльностью, был не согласен с Остапом и открыто думал об этом ему прямо в лицо.

Далее Крымов распределил студентов по жанрам, дав им в подкрепление своих постоянных сотрудников. Сашенька сказала, что хочет попробовать себя в эротике, старик Быкадоров попросился в детский раздел, Вике Остап предложил детектив, а Максу — фантастику и боевики. Соседняя комната, куда их завел Крымов, была завалена кипами книг и старых литературных периодических изданий.

Все остальное я буду вам объяснять в процессе работы, — сказал Крымов, разбив коллектив на рабочие группы. — Как и у всех гениев, у меня есть только основная схема нашего бизнеса, а детали уже отшлифуются в процессе. А сейчас прошу разобрать литературу по жанрам и даю на чтение вам одну неделю. На работе остаются только президент и Костомаров, остальные — все по домам. Читать до посинения. За эту неделю каждый из вас должен постигнуть особенности своего жанра, а я накропаю пока пару десятков сжатых сценариев. Вам, Сан Саныч, будет задание на эту неделю — набрать для каждого жанра по десять студентов пединститута, универа и факультета журналистики других вузов, желающих хорошо подработать на летних каникулах. Мне нужны будут также несостоявшиеся литераторы местного масштаба, желательно уже на пенсии. Поищите отставных корректоров и безработных сотрудников издательств, а также редакций журналов и газет. Через неделю я лично встречусь с куратором каждого жанра, и мы будем работать над каждой книгой вместе. Писать придется очень быстро, ибо одни и те же деньги, заработанные за день и за год, вырастают от нищенской подачки до сверхприбыли.

Напоследок Остап обнял всех взглядом и, прочитав на лицах полновесную гамму эмоций — от полного восторга до страха перед умалишенным, — подбодрил будущих литераторов:

Я хочу успокоить всех присутствующих. Не надо бояться неизведанного. Основная беда очень многих людей заключается в том, что они сами себе отводят рамки своего жизненного кредо. Никто — ни Бог, ни папа с мамой, ни ваш начальник — не может вам указать ваше место в жизни. Только вы сами можете или вознести себя, или опустить. В результате одни летают, а другие ползают. Надо заставлять себя составлять безумные, совершенно нереальные планы. Даже не достигнув стопроцентной цели, сам путь, если и не даст результата, то, во всяком случае, многому научит. Сейчас хоть и трудное время, но поверьте мне, что никогда за последние семьдесят лет наш народ не имел столько возможностей для реализации своих способностей и самых безумных проектов. Мне это напоминает Америку на заре ее расцвета. Нация эмигрантов, у которой не было другого выбора, кроме как стать в хорошем смысле слова сумасшедшей, добилась колоссального прогресса только потому, что ставила перед собой безумные планы.

Остап говорил с воодушевлением. Казалось, по штукатурке стены за его спиной катят на деревянных колесах фургончики первооткрывателей Запада.

Не бойтесь быть смешными, наивными и ненормальными. Не говорите себе, что вы чего-то не можете. Вы можете только чего-то не знать, да и то пока. Кто вам сказал, Макс, что вы не можете быть директором? Кто вам сказал, Саша, что вы не сможете выйти замуж по любви? Ведь никто. Вы сами для себя это решили. И сделали это потому, что не смогли, как и миллионы других, выйти за пределы обычного и общепринятого житейского мнения. Я давно заметил — чтобы заработать сотню, надо ставить цель заработать тысячу. Конечно, я не научу вас быть Коперником, Толстым, Эйнштейном и Чайковским. Таланту не научишь. Но в том посредственном уровне жизни, в котором мы все сейчас живем, от бомжа до президента, на самом деле не такой уже большой качественный промежуток отделяет приемщика посуды от банкира, а железнодорожного стрелочника — от премьер-министра. Кто вам сказал, что вы не можете писать книги? Я вам докажу обратное. Пусть вас не смущает отсутствие образования. Не бойтесь плагиата. Новое слово в литературе, на самом деле, может сказать только полный профан, ибо он по своему невежеству не знает, что все уже сказано до него.

Когда недоумевающие сотрудники разошлись с охапками книг и журналов в руках, Остап, еще немного разгоряченный от произнесенной речи, сел за стол и придвинул к себе чистый лист бумаги. Если быть честным перед собой, то он и сам, несмотря на пламенную речь, не был до конца уверен в своей идее. Он просто положился, как всегда, на свое жизненное кредо — браться за все, что сулит успех, неважно, знаешь ли ты хоть что-то об этом или нет. Он давно усвоил правило, что в бизнесе, как и в драке, побеждает дух. Именно поэтому один духовой драчун может разогнать пятерых, находящихся в более тяжелой весовой категории. Именно поэтому добивались невиданного финансового успеха полуграмотные парни Запада, духовными наследниками которых стали новые русские.

И опять, когда от идеи надо было переходить к ее воплощению, секундное сомнение посетило Остапа. И как всегда, он тут же отогнал его, как суеверная баба черную кошку. Крымов придвинул к себе чистый лист бумаги и размашисто написал: «Авторы».

Поскольку современных авторов все равно никто толком не знает, то появление нового имени, наверняка, не привлечет внимания дотошных критиков, а читатели к нему вскоре привыкнут. Поэтому для хорошего дебюта имя автора должно быть красивым, звонким и очень эдаким типично западным, обязательно с буквой «р», чем-то отдаленно напоминающим детские впечатления от первых сказочных примеров западного образа жизни. Полагаясь полностью на звуковой эффект, Остап начал быстро писать имена, пробуя их на слух, как дегустатор пробует на основании языка послевкусие хорошего вина. Вскоре на бумаге появились следующие сочетания: Артур Баттлер, Клайн Фицджеральд, Фредерик Лярош, Брайан Кински, Ричард О'Нил Франсуаза Монро, Деннис Локкард, Джошуа Дин, Фрэж Кеттлер, Исидора Вульф, Стивен Тауэр, Уорнер Стелинг, Санни Вентура, Роберт Тернер, Патрисия Мун, Рик Латойя, Рональд Ли Джонс…

Когда Остап дописал лист до конца, всего у него получился список из сорока пяти имен. Крымова не очень заботило ощущение чего-то знакомого в этих звуках. Случайный подбор фамилий и имен делал фактически невозможным попадание в реальное имя действующего писателя. Подкорректировав и скомпоновав отдельные сочетания, Крымов получил всего тридцать авторов.

Оставшись довольным первым этапом работы, Остап взял второй лист бумаги и надписал: «Названия романов».

Названия книг Остап решил писать невпопад, без разбивки на тематики, чтобы не ограничивать свой полет фантазии рамками жанра. Основное правило — чтобы название составляло минимум два, максимум пять слов. Непременное требование к названию — звучность и красота. Остап подумал три секунды и написал: «Смерть приходит одна». Затем задумался — в названии было что-то очень знакомое.

Как бы не повториться, — произнес вслух Остап.

Он зачеркнул слово «приходит» и написал «уходит». «Так лучше, — решил Крымов. — Одно слово, а как меняет смысл. По названию сразу видно, что какой-то придурок в конце останется живым». Остап опять задумался, ему не нравилось, что сразу же прочитывалась концовка романа, так было бы неинтересно. Он зачеркнул слово «уходит», а затем и все название. Используя результаты предыдущих размышлений, он быстро написал: «Не приходите без смерти в следующий раз». Фраза показалась ему красивой, и Остап перешел к следующей. Вскоре лист стал заполняться все новыми и новыми названиями. «Странствующий труп», «Убийство в общем вагоне», «Отпечатки на горле», «Маньяк-гинеколог», «Кто кормил пираний», «Приманка для убийцы», «Пять часов в гробу», «Часовой механизм в духовке», «Сцена любви в оптическом прицеле», «Заводная клизма», «В постели со смертью», «Кошмары из сна», «Монстры в канализации», «Буратино на улице „Вязов“, „Пытка последней любовью“, „Палец в почтовом ящике“, „Не смотрите в глаза кошке“, „Лжеродинка“, „Мышеловка на двоих“, „Нужны невинные девушки“, „Почем молодая печень“, „Мама родила папу“, „Танго с живым трупом“, „Пропавший этаж“, „Планета лесбиянок“, „Кровь на лепестках белой розы“, „Галактика в мусоропроводе“, „Комната страха“, „Незнайка в Лас-Вегасе“, „Садист-проктолог“, „Чип и Дейл продают Луну“, „Смертельный укус вахтера“, „Слепой, еще слепее“, „Газовая атака страсти“, „Черный вторник в Изумрудном городе“, „Десант под черепной коробкой“, „Мыслящие глисты“, „Квадратура любви“, „Эпидемия геморроя“, „Вяленная бабушка“. Всего Остап придумал девяносто названий книг. Оторвавшись от работы и взглянув на названия свежим глазом, он заметил, что преобладают в основном мистика и ужастики. От одних названий на душе Остапа стало гадко и тоскливо. Это обрадовало его — значит, будут покупать. Остап перестроился на другие жанры и снова взялся за работу. В общей сложности вся творческая часть, которую Остап считал основной в написании современного бестселлера, заняла у него шесть часов напряженной работы. Всего получилось около ста пятидесяти названий романов.

Затем Остап рассортировал авторов по жанрам, а названия — по авторам. Получилась следующая арифметика: семь разделов по четыре, в среднем, писателя в каждом и по пять названий на каждого писателя. Всего это давало 140 романов, которые надо было написать и подготовить к изданию. Остап аж крякнул от объема предстоящей работы. Если умножить сто сорок на тираж каждой книги, — а это минимум по десять тысяч, — то общий тираж всей продукции составил бы 1 400 000 экземпляров, что даст общую сумму чистой прибыли около 500 тысяч долларов. И опять легкий ветерок сомнения пробежал по членам маэстро. Остап усилием воли согнал с себя минутное оцепенение и положил перед собой двести восемьдесят листов чистой бумаги — сто сорок для черновиков и сто сорок для окончательных вариантов.

Далее начиналась тяжелая рутинная работа — написание сжатых сюжетов-схем. На кропотливый труд Остап отвел весь оставшийся месяц. Подходя к этому вопросу, он еще на стадии прочтения десятков книг выработал несколько незамысловатых правил построения сюжетных линий. Сюжет должен иметь два или три резких поворота, конец должен быть неожиданным. Соотношение плохого исхода к хорошему — как 1:10. Описание природы надо заменить описанием одежды, автомобилей, обстановки квартир и отелей. Побольше диковинных спиртных напитков — типа текилы, и редких видов оружия — типа электромиксера, вставленного в задницу. В разговорах должны присутствовать крепкие выражения и немного спиртного. Среди главных героев обязательно один — мерзавец, один — исключительно хороший, один — лопух. Героиня — предельно красивая и умная. Отношение злой к хорошей — приблизительно как один к трем. Брюнетки к блондинкам — как 3:7. Вот и все, пожалуй.

Всю работу Остап видел примерно так. Написание книги будет делиться на пять этапов, из которых он лично будет выполнять только первый, но самый ответственный. Дальше работа пойдет по конвейеру, постепенно нисходя от творческой до чисто механической и технической.

Освежив все эти правила, Остап перешел непосредственно к работе. Начиная, Крымов решил отталкиваться от уже придуманных названий, а там куда кривая вывезет. Выбрав из списка первое попавшееся сочетание автора и названия, он написал вверху листа: «триллер. Брайан Кински. „Палец в почтовом ящике“. Дальше пошел сам сюжет с комментариями.

«Молодой красавец-парень уезжает утром от своей любовницы. Вскоре женщина спускается вниз, чтобы достать из почтового ящика газеты, и обнаруживает там отрубленный мужской палец. Напуганная, она начинает искать своего любовника, но не находит. Муж, отдыхающий на Багамах (неприятный тип) немедленно возвращается и из материалов следствия узнает, что у его жены был любовник, который и выходил последний из дома. Любовника нигде не могут найти. Из собранных о нем данных следствие выясняет, что он — внебрачный сын отца главной героини. Старика убили год назад при таинственных обстоятельствах. Отец был очень богат и оставил дочери огромное состояние. Знают ли любовники о своем родстве? (Сцена истерики героини.) По телефону явно измененный голос советует полиции порыться на чердаке дома отца, в котором сейчас живут супруги. Полицейские находят там пистолет, и экспертиза устанавливает, что из этого оружия год назад был убит отец. На пистолете находят отпечатки, но среди них нет того, который принадлежит пальцу, найденному в почтовом ящике. Следы не принадлежат никому из действующих лиц. Возникает версия, что отсутствующий любовник является убийцей отца, но его отпечатков нет в картотеке. Неожиданно в почтовом ящике обнаруживают еще один палец, который тоже остается неопознанным. Женщина находится в истерике и близка к психическому срыву. Следующий палец обнаруживается в постели супругов (сцена бурной любви) во время редкого для них секса. Жена попадает в больницу. В это время обнаруживается любовник, который, как оказалось, в это время был в Европе и имеет железное алиби. Полицейские меняют версию: по их мнению, муж хочет запугать женщину, засадить ее в психушку и получить доступ к деньгам ее убитого отца. На мужа падает подозрение в убийстве отца и подталкивании жены к самоубийству. Но для обвинения не хватает фактов. Случайно в местном озере находят труп неопознанного мужчины с шестью отрубленными пальцами, по три на каждой руке. Экспертиза показывает идентичность одного оставшегося пальца с отпечатками на пистолете. Следствие узнает, что у мужа в последнее время была любовница (ангел), и полиция производит обыск на ее квартире, где обнаруживаются два из трех оставшихся пальцев. Мужа и его любовницу арестовывают. Суд признает мужа виновным в двойном убийстве (отца и киллера) и склонении жены к самоубийству. Его приговаривают к пожизненному заключению, а любовницу отпускают за неимением улик в соучастии.

Финал. Острова в Тихом океане. На шикарной вилле сидят на веранде жена и любовник. Они пьют шампанское за успех их предприятия. Упоминается о том, что муж полностью лишился рассудка в тюрьме и прикован пожизненно к койке в тюремной психушке. Заговорщики празднуют свой недавно состоявшийся брак. На столе стоит банка, в которой лежит последний палец.

Второй финал. Другое время года. Любовник читает газету, в которой сообщается, что его новая жена недавно покончила с собой, находясь в гостях у своей матушки. Самоубийство произошло на почве угрызений совести за убийство отца и сумасшествие мужа. В ее личном загородном домике обнаружены множественные отпечатки пальцев киллера, свидетельствующие, что они были в сговоре. Ее новый муж (бывший любовник) опять имеет стопроцентное алиби. Любовник заканчивает читать. Рядом с любовником сидит любовница помешавшегося мужа и говорит: «Наконец-то мы вместе. А это нам уже не нужно», — и она выбрасывает последний палец в океан.

Третий финал. В постели лежат муж, недавно выпущенный из тюрьмы (совсем здоровый), и его бывшая любовница. Она рассказывает ему о подробностях кончины молодого любовника, который во время акульей охоты упал случайно за борт и был съеден морскими хищниками. Муж, которого оправдали в связи с тем, что у любовника нашли последний палец, хвалит свою сообщницу и говорит, что теперь окончательно расчищен путь к деньгам его бывшей жены. Под кроватью, в которой они лежат, стоит баночка с крышкой. В баночке сидит тарантул.

Конец»

Остап дописал и посмотрел на часы. Всего у него ушло около сорока минут. Значит, все сто сорок сюжетов у него займут около месяца, включая перерывы на обед и выходные. Крымов потянулся, взглянул с сожалением в окно, раскрашенное буйной зеленью деревьев, и, вздохнув, взял новый лист чистой бумаги. Написав: «Мелодрама. Джоан Реббит. „Любовь умирает с рассветом“, он на минуту задумался и затем начал быстро писать.

Начиная с понедельника, Остап посвятил по нескольку часов уполномоченному по каждому жанру.

Над главной редакторской висел большой плакат, выведенный собственной рукой маэстро: «Все писатели оставляют миру книги, но не все книги оставляют миру писателей».

Сашенька, получив на руки сюжет-схему романа Исидоры Вульф «Склеп любви» и прочитав его, с восхищением посмотрела на Крымова.

Остап Семенович, вы — талант!

Я не талантлив, я гениален, — уточнил Остап. — Талант сочиняет и творит, а я лишь талантливо ворую.

Обложившись книгами, журналами и видеокассетами, Крымов наглядно показывал начинающим авторам, как написанный им сюжет-схема должен обрастать мясом. Остап разбил весь процесс написания книги на четыре этапа и назвал их так: духовный, скелетный, мясной и кожно-волосяной. Первый этап, «духовный», включал подбор автора, названия и схемы-сюжета на одну — две страницы. «Скелетный» этап возглавляли уполномоченные по жанрам и их заместители. В их обязанности входило расширение сюжета до 20-30 страниц. На этом этапе герои приобретали имена и характеры, определялись место и время действия, а также погодные условия. Количество персонажей увеличивалось до полного состава по мере расширения сюжетной линии, но не более тридцати человек и животных. На этом этапе Остап рекомендовал своим уполномоченным придерживаться немногих основных правил: полицейские один хороший, другой или плохой, или растяпа. Убийца весь сюжет должен быть положительным, но со странностями. Героиня — с отличной фигурой, от 23 до 32 лет, женственная, в меру сексуальная, но способная на неожиданный вулканический взрыв страсти. Любовные сцены рекомендовалось вставлять после особо острых сюжетных поворотов, в которых героям чудом удается остаться в живых. Любовников три типа: мускулистый с мужественным подбородком и образцовым носом мужчина; второй — седой представительный, но способный еще на секс молодящийся старик с невероятным количеством денег; третий — безалаберный, склонный к творчеству нечесаный парень без денег и даже без машины. Детей, собак и кроликов Остап разрешал вводить только в случае крайней необходимости. Таким образом, четкая схема, предложенная Остапом, освобождала сюжетников второй волны от большого количества умственной работы. Для облегчения «скелетного» и «мясного» этапов Остап подготовил большое количество справочной литературы. Оружие можно было выбрать из книги А. Б. Жука «Стрелковое оружие». В географии очень помогала старая огромная подробная политическая карта мира, где бывший СССР с помощью фломастера был на глазок разбит Остапом на новые независимые государства. Красочные проспекты десятка крупнейших туристических фирм давали подробнейшие описания обстановки, меню и цен в знаменитых отелях, а также климатические условия известнейших курортов по всему миру. Словарь Даля и недавно изданный словарь «фени» закрывал всю гамму современного литературного языка. Все остальное надо было брать уже из ранее напечатанного и записанного на видеокассетах.

В обязанности авторов «мясного» этапа входило расширение сюжета до его полного объема путем введения описаний, диалогов и сюжетных связок. Материалом для этого служили аналогичные издания трехлетней давности, а также старая позабытая журнальная периодика: «Нева», «Иностранная литература», «Юность», «Дружба народов», «Молодая гвардия», «Наш современник», «Новый мир», «Октябрь» и другие. На «мясном» этапе каждого жанра работало по двадцать разномастных несостоявшихся писак в возрасте от семнадцати до семидесяти, набранных Нильским всего за неделю.

На «кожно-волосяном» этапе причесывался стиль, проверялись грамматические ошибки и сюжетные промахи, допущенные в спешке на предыдущих стадиях. Разрабатывался макет будущей книги и художественное оформление. Словом, произведение приобретало свое окончательное лицо. На этом этапе работали в основном опытные отставные литераторы и бывшие редакторы.

Всего через две недели после начала работы под перо было поставлено около трехсот отчаянных бойцов слова. Для издания такого большого количества романов требовалась иная организация предприятия. Крымов зарегистрировал новую фирму — Акционерное общество «Издательский дом „Золотой Пегас“. В качестве полиграфической базы были выбраны недорогие фабрики за пределами Харькова: в Краснограде, Купянске и Бурлуке. Недозагруженные издательские предприятия были готовы работать всего с двадцатипроцентной предоплатой. На акционерных началах Крымову удалось подтянуть дополнительный капитал. Пользуясь условиями самиздата, книги пошли в печать без излишних проволочек, и уже через полтора месяца пятьдесят тысяч новеньких красочных книжек, еще пахнущих типографской краской, были направлены на реализацию во все концы Украины, России, Казахстана и Белоруссии, влившись в обширные потоки низкопробной чернухи, эротики и пошлятины. Постоянно вертящаяся мощная теневая машина книготорговли засосала в свои необъятные вихри тоненькие ручейки изданий „Золотого Пегаса“

На поверку оказалось, что книгопродукция, выработанная по конвейерному методу «Крымова-Форда», была ничем не хуже и не лучше сотен изданий, от которых ломятся полки книжных магазинов и лотков. Повезло еще и с тем, что книги краешком зацепили летний сезон, и тысячи отдыхающих, изнемогающих от безделья и пьянства, проглатывали на скучных пляжах и в тени сиесты незамысловатые перипетии «золото-пегасовских» сюжетов.

Первый роман, готовый к изданию, выдало ведомство эротики, возглавляемое Сашенькой. Эротический роман Исидоры Вульф, в который Сашенька вложила всю боль дорвавшейся до свободного секса души, Остап прочитал за полтора часа. Вычеркнув откровенно порнографические сцены, он вернул рукопись сияющей Сашеньке и поздравил ее и себя с первой ласточкой.

В общем, неплохо, — похвалил Остап начинающую Жорж Санд. — Правда, вы немного сгущаете розовые краски. Почему вы убили свою героиню?

Я бы тоже на ее месте покончила с собой, — решительно заявила Сашенька.

Зачем же вы загнали ее в угол? Помнится, я предложил другой конец.

Жизнь загоняет в угол всех нас, женщин, — мелодраматично произнесла Сашенька.

Чувствовалось, что она еще не вышла из книги.

А нас, мужчин, она в угол ставит. А загоняет в тупик, — философски заметил Остап. — Хорошо. Будем надеяться, что всем нашим читателям книга понравится. Но когда будете писать следующую книгу, то учтите, что читатель тоже имеет по конституции право на отдых. Смотрите, чтобы вас не стало снобить. И не надо отстаивать правду всеми правдами и неправдами.

Сашенька внимательно запоминала бессмертные наказы шефа.

А хотите, — предложил Крымов, — я дам лозунг вашему творчеству.

Конечно, — обрадовалась Саша.

Держите: «Любовь — не аксиома, она требует доказательств!»

Задумчивая Сашенька получила на руки следующий проект и удалилась к себе.

Следующим был Макс. Читать его роман было так же приятно, как зверям читать басни Крылова. Остап терпеливо добрался до финала боевика, где русский десантник в конце концов надрал задницу американцу. Крымов вздохнул и выкинул рукопись в корзину.

Еще в институте мой профессор говорил мне: «Если хочешь заняться не своим делом, объяви это экспериментом». Профессор чувствовал, что наука — не мое дело. Дорогой Макс, давайте не будем доводить ваш эксперимент до опасной стадии. Я очень рад, что армия читателей в схватке с батальоном писателей сохранит еще одного сильного бойца.

Расстроенный Макс выразил догадку, что, может быть, стоит поменять жанр, но Остап категорически спустил его с литературного Олимпа.

Причем тут жанр? Если вы случайно сели на окрашенную скамейку, то это еще не повод считать, что живопись хуже скульптуры.

У Быкадорова получились миленькие детские сказки в стихах, где благодаря схемам Крымова были перемешаны в одном сюжете Винни Пух, деревянные хоккеисты, Чип и Дейл, Змей Горыныч, Арнольд Шварценеггер и Снежная королева.

Ну что же, халтура близкая к расчетной, — резюмировал Остап и подписал сказки в печать.

Придумав творческий лозунг Сашеньке, Крымову пришлось одарить лозунгами всех руководителей жанров. Для детской литературы философского уклона он написал: «Только аисты-родители не врут своим детям». Для детской литературы назидательно-натуралистического уклона он изрек: «Говорил заяц-отец своему сыну — будешь плохо учиться, ничего, кроме шапки, из тебя не получится». Детектив получил следующий лозунг: «Взять за жабры можно только того, кто попался на удочку». Для триллера Остап предложил следующую строчку, позаимствованную из юмористического фольклора: «Не ходите в аптеку за мышьяком без рецепта. Одной фотографии вашей жены недостаточно». О черной литературе Крымов сказал коротко: «Чем правдивей — тем ужасней». Для мелодраматических семейных сцен он предложил следующую схему: «Никогда не спорь с мужем. Сразу плачь». Для роковых семейных сцен Крымов назначил другой рецепт: «Никогда не спорь с женой. Сразу души». Для научной фантастики Остап решил, что подойдет следующая мысль: «Если у вас поехала крыша, то как фантаст вы уже состоялись».

Воодушевленный лозунгами своего вождя и теоретика, писательский конвейер конторы «Золотой Пегас» заработал уже через две недели на полную мощность.

Пользуясь случаем, Остап издал одну книгу под своим собственным авторством. Называлась она «Крымские рассказы», хотя не имела к Крыму никакого отношения. В книге Остап собрал свои рассказы разных лет и периодов жизни. Каждый из них затрагивал в доходчивой, интересной, а порой и острой форме ту или иную проблему нашего бытия. В отличие от рассказов, написанных в традиционной форме, «крымские» отличались некоторой экстравагантностью. Во-первых, они были в стихах, во-вторых, они были очень короткими, если не сказать кратчайшими. Тем не менее, в каждом из них проглядывали эпоха, мысли и переживания автора, судьбы и человеческие характеры. «Крымские рассказы» вначале вышли скромным тиражом, но после шумного успеха у читателей были переизданы три раза.

Через три месяца…

Отрывки из книги «КРЫМСКИЕ РАССКАЗЫ»

(Изд. «Золотой Пегас», Харьков, 1998 г.)

Клонирование

В банк спермы с женой мы пришли

И там объявленье на стенке нашли:

«Широкий ассортимент генов

Австралийских аборигенов».

Серийный убийца

Для понту дунув в дуло,

Навел я на него двустволку.

Прицелился и подумал:

«Ну, завалю его. А толку?»

Неожиданный конец

Может странным показаться

Оборот такой.

Я хочу тебе признаться:

Я — не голубой.

Кремлевская вечеринка

С улыбкою дебила

При бабах и при всех

Назвал меня он рылом,

Забыв, что я — генсек.

Последний обед

Сварил я вкусные манты,

А из остатков сделал суп.

Потом приехали менты,

Спросили, где я спрятал труп.

В лесу

Любовью занимались мы. Она была садисткою.

В наручниках и с кляпом привязан был я к елке.

Она три раза кончила. Затем походкой быстрою.

Шалунья, убежала в лес. А утром пришли волки.

 

ТЕОРИЯ ВА-БАНКА

Конец октября был отмечен опаданием последних желтых и багряных листьев. Деревья стояли голые, не возбуждая своим стриптизом никого, кроме редких ненормальных любителей зимы. Осень забирала у природы листья и тепло, у людей — просто тепло. У людей, которые еще летом имели деньги, осень забирала их, поскольку вместе с сентябрем на страну накатил жесточайший кризис. Как всегда проиграли все, кроме государства. Как-то, глядя в насупившееся мокрое небо, Крымов сказал:

Еще немного, и в этой стране начнется осенний перелет жар-птиц. Между пернатыми и людьми все-таки много общего. Птахи осенью мечтают о юге, наши люди — об эмиграции. Особенно, когда начинается кризис. И тут же маэстро зачитал свой сегодняшний «крымик», явно осеннего настроения.

Жора вернулся из Одессы, где потерпел полное фиаско. Вначале все шло на редкость хорошо. Тамара Ивановна Чугунова оказала Остапу еще одну услугу, познакомив Жору с руководительницей родственной одесской фирмы под названием «Ночная фея». Первая группа клиентов, желающих значительно снизить расходы по оплате сотовых телефонов, состояла полностью из завсегдатаев «Феи». Начавшись весело и задорно, цепная реакция сотового бизнеса нарастала и расширялась с темпами, не уступающими харьковским. Все было бы хорошо, но Жору погубила его страсть к истреблению тараканов. Сняв квартиру в небольшом трехэтажном доме в центре Одессы, Жора с первых же дней взялся за искоренение прусаков, таких же настырных и шустрых, как и в его родном городе. Одесские тараканы, видимо, обладающие большим чувством юмора, доводили Пятницу до бешенства, избрав тактику кочевья из квартиры в квартиру. Их набеги были нахальны и неожиданны. Однажды, полный решимости доказать преимущество человеческого интеллекта над тараканьим, поздним сентябрьским вечером Жора выключил свет и сел в засаде около отверстия кухонной вытяжки, которым, как партизаны, пользовались насекомые. В руке он сжимал огромный баллон с ядом для насекомых. Тихо тикали часы, горела газовая конфорка, в большой комнате жужжала беспрерывно работающая автоматическая аппаратура пеленгации и декодирования. Жора был в доме один, поскольку доцент и профессор были в отгуле. Вдруг в районе вентиляционной решетки послышался шорох. По звуку Жора определил, что около сотни насекомых движутся в сторону газовой плиты. Подождав, когда основная часть колонны достигнет половины пути, Жора вскочил, резко включил свет и ринулся на тараканов. Выставив руку с баллоном далеко вперед, чтобы яд не попал в дыхательные пути, он нажал на головку опрыскивателя. Мощная вонючая струя ударила по середине колонны. Разрезанная надвое, она распалась на множество ручейков, бросившихся в разные стороны. Основная масса насекомых ринулась в сторону плиты, за которой они надеялись укрыться от газовой атаки. Преследуя разбегающегося врага, Жора направил вслед за основной массой тараканов жерло опрыскивателя. Мощная струя неожиданно попала в область огня, и безобидный баллончик с жидкостью против шестиногих паразитов превратился в грозный огнемет. Огонь попал на кухонную штору, и та мгновенно загорелась. Одновременно Жора, сильно обжегшись, уронил баллончик, заклинивший клапан которого продолжал поливать кухню огненными струями.

Когда профессор и доцент вернулись домой, они обнаружили следующую картину. Все три этажа старого здания пылали ярким пламенем. Около дома суетились пожарники и жильцы с остатками своего скарба. Посреди двора в окружении отдельных частей аппаратуры стоял перепачканный в саже Пятница и с широко открытым ртом смотрел на пожар.

Что случилось? — спросил профессор, подбегая к завхозу.

Жора молча посмотрел на подельника, затем, медленно повернув голову, опять посмотрел на пылающие окна и, недоуменно изогнув подгоревшие брови, сказал:

Ну, если и после этого в доме останутся тараканы, то я не знаю…

Прохладным октябрьским вечером Остап подводил итоги работы концерна накануне решающей схватки. Нильский, коптя светильником разума, корпел над калькулятором, ловкий Пятница прислушивался к симптомам своего желудка. Вика оформляла накладные на последнюю партию книг, отправляющуюся на реализацию в Тюмень.

Итак, соратники, — сказал Остап, — мы имеем следующий итог. Через два дня мы сможем саккумулировать тот миллион долларов, которые планировали. Реальная сумма может оказаться даже больше, но я не могу предугадать темпов и глубины реализации наших изданий, разбросанных по всему СНГ. К тому же опять нас подводит инфляция. Но все же результат у нас есть. Посмотрите, Сан Саныч, мы даже сумели перевыполнить план по «Великому пути». Правда, просели по срокам.

Блаженный блеск играл в глазах Нильского, когда незаметно для Остапа он посчитал свои пять процентов от названной суммы. Не будучи последним дураком он понимал, что деньги надо хватать и бежать из этого города. Пока что их хранил Господь, изобретательность Крымова и осторожность Костомарова. Окидывая пройденный «Великий путь», Нильский понимал, что не раз все они ходили по краю пропасти, но сколько веревочке ни виться…

Сан Саныч, — прервал его Остап, — если вы думаете насчет своего гонорара, то остался еще один пункт нашего плана, на этот раз последний. И, поверьте мне, до его выполнения я не позволю снять ни цента, ни копейки, ни пфеннига.

Жора, в отличие от Нильского, был в плохом настроении. Ему казалось теперь, что пять процентов — это мизерная часть, которую предложил им маэстро. Но прикидывая возможность умыкнуть больше, Жора с сожалением отмечал, что знаний для этого у него не хватает. Можно было попробовать подговорить Костомарова, но Жора боялся его пуще Остапа. На бодрый вопрос Крымова о настроении Жора изобразил на лице улыбку, сквозь которую просвечивало недовольство, смешанное с покорностью перед судьбой.

Маэстро, а как насчет денег с реализации книг? — поинтересовался Жора.

— Всего роздано еще на двести тысяч.

Эти деньги пойдут в резервный фонд. У нас скопились большие долги по налогам, я обещал Костомарову средства для расчета с государством. Старик беззаветно верит в меня. Сан Саныч, проконтролируйте.

Остап начал ходить по комнате, постепенно убыстряя темп.

Теперь о главном и, надеюсь, приятном. Через неделю, я думаю, мы удвоим свой капитал.

Нильский уронил с носа очки. Жора нервно дернулся. Оба компаньона с живейшим интересом и страхом посмотрели на Крымова, который, продолжая ходить, начал излагать существо плана.

Я плодотворно провел ту неделю, которую отсутствовал в прошлом месяце, и полностью готов к последнему этапу.

Остап достал красивую папку с тисненым золотым Пегасом.

Вот здесь контракт на один миллион долларов на покупку металла, а это — второй контракт, на его продажу. Посмотрите, какие интересные цены.

Нильский, поднаторевший в последнее время в договорах, взял листок и одел на нос очки. Полистав с десяток красиво отпечатанных страниц контрактов, составленных на русском и английском языках, Нильский недоуменно крякнул.

Маэстро, здесь у вас ошибка. Цена продажи меньше, чем цена покупки. Ведь это же прямые убытки!

Это не ошибка, Нильский, — успокоил его Остап. — Вы никак не привыкнете к тому, что в крупном бизнесе логика иногда стоит вверх ногами. Пусть вас не смущает цена продажи — она реальная, главное — продать. Вот цена покупки — да, великовата, но иначе мне бы трудно было вырвать лимиты на металл. Нет, здесь все четко и логично. Я вас успокою: зарабатывать мы будем на другом. На металле мы проиграем всего пять процентов, но выиграем на всей сумме контракта.

Каким образом? — спросил недоверчиво Нильский. Когда речь зашла о возможной потере всего капитала, он был категорически против риска.

На физиономии Крымова появилось мучительное выражение учителя математики, приготовившегося излагать доказательство теоремы конченым тупицам.

Придется вам кое-что объяснить. В этом городе у меня есть один приятель, который задолжал мне около миллиона. Он хочет мне их отдать, но не видит предлога. И таким образом он не видит его уже четыре года. Чтобы не заниматься лечением его зрения, мы возьмем свои деньги сами и облегчим ему душу.

Если вы намекаете на ограбление банка, — влез Жора, — то вы горячитесь, маэстро. Вы знаете, какая сейчас в банках охрана, это вам не три года назад. Я вот недавно был в одном банке, так…

Для этого, — перебил его Остап, продолжая начатую мысль, — мы положим в его банк все наши деньги.

При этих словах Жора закряхтел и потер себя по затылку. Нильский вытянул шею, пытаясь поймать в вышине ускользающую от его понимания мысль предводителя. Вика с интересом смотрела на Остапа.

Так зачем же класть деньги, когда надо забирать? — возмутился Жора. — Он же опять нас кинет. То есть, вас.

Если мы не положим деньги, мы не сможем проникнуть в сердцевину финансовой кухни этого симпатичного маленького банчка, — сказал Остап, улыбаясь, — а это необходимо нам, чтобы добраться до собственных активов Пеленгасова.

Маэстро, вы не можете рассказать все до конца, я не очень силен в банках, — попросил Жора.

Садитесь ближе, я вам все объясню, — сказал Остап, беря лист бумаги и карандаш. Он нарисовал два больших квадрата.

Вот это — «Банкирский дом Пеленгасова», а это банк «Восток» в Днепропетровске. Наша фирма кладет в «Банкирский дом» один миллион долларов на депозит, — это временный денежный вклад, с которого банк платит вкладчику проценты. Эта сумма совпадает с суммой контракта по металлу. Затем мы едем в Днепр и подписываем в «Востоке» кредитный договор на ту же самую сумму. Но чтобы получить кредит, кто-то должен дать за нас гарантию. Именно это и сделает банк Пеленгасова под те деньги, которые мы уже в него поместим. Принципиально я уже с ним об этом договорился. Под полученную гарантию мы подписываем в «Востоке» кредитную линию с открытой датой получения денег. Теперь слушайте внимательно, потому что дальше все пойдет по датам и по часам. В четверг, а это будет 29 октября, мы производим заказ денег в «Востоке» на пятницу. Деньги надо заказывать заранее, потому что для отечественных банков это крупная сумма. В этот же день мы должны появиться у Пеленгасова и предупредить его, что, возможно, в пятницу нам придется платить по контракту, и попросим его также зарезервировать все наши деньги. О том, что мы уже готовим получение кредита в «Востоке», мы, конечно, промолчим. Узнав об этом, банкиры, естественно, созвонятся и смекнут, что я задумал какую-то аферу. И поверьте мне, что Пеленгасов решит, что настал час наказать нас либо на всю сумму, либо на сумму штрафных санкций, а меня лично упрятать надолго в тюрьму.

Статья 148, раздел 5 УК Украины, — казенным голосом вставил Нильский, который с тех пор, как стал работать с Крымовым, назубок выучил Уголовный Кодекс. — Семь лет, как минимум, с конфискацией имущества. В наше время человека дешевле будет зарезать. За двадцать тысяч оправдают вчистую.

При последних словах Вика заметно вздрогнула. Остап, не замечая реплики, между тем продолжал:

В том-то и дело, что все надо продумать досконально. Как говорится, незнание законов не избавляет от ответственности, знание — помогает избавиться. На обдумывание ситуации у Пеленгасова будет всего один день, и в дальнейшем мы будем держать его в постоянном цейтноте. Основные действия будут разворачиваться на следующий день, 30 октября. Пятница — это короткий день в обоих банках. «Банкирский дом» закрывается в два часа, а «Восток» — в четыре. Ну что, теперь поняли?

Остап обвел взглядом всю тройку. На лицах компаньонов было выражение полного тупого недоумения. Вика тоже молчала, не улавливая суть предстоящей операции.

Остап вздохнул и покорно сказал:

Объясняю дальше. Мы появляемся в пятницу у Пеленгасова под самое закрытие и даем распоряжение перечислить деньги по контракту за металл. А в четыре часа того же дня мы перечисляем деньги уже из «Востока» на указанный нами счет.

Да, но как ты успеешь доехать из Харькова до Днепра за два часа? — вмешалась Вика. — На машине это невозможно.

Умница! — воскликнул Остап. — Так в этом же и все дело! Точно так же подумает и Пеленгасов! Он тоже будет недоумевать, и, возможно, мне удастся его на этом еще раз запутать.

Ну а все же, как ты собираешься попасть в Днепр за полтора часа чистого времени? — спросила Вика. — На самолете?

Нет! На вертолете! — возбужденно крикнул Остап. — Нет, не улыбайтесь, я серьезно. Я уже договорился на вертолеторемонтном заводе в Чугуеве. Они как раз проводят обкатку вертолетов перед их сдачей. Им все равно надо налетать две тысячи километров, так я им еще дам три ящика водки. И приятно, и полезно.

Таким образом, — возбужденно говорил Крымов, — мы попадаем в «Восток» вовремя и получаем кредит. Поскольку банк Пеленгасова уже будет в это время закрыт, управляющий «Востока» не сможет проверить действие гарантии, и у нас появляется шанс получить деньги сразу в обоих банках. При этом пострадает один только пеленгасовский банк, поскольку именно он выдавал гарантию. Ну как?

Вот это здорово! Хитро! — заревел медвежьим голосом Жора, распугивая всех оставшихся насекомых. — Вот голова! Одним ударом сразу двух тараканов!

Да, Жора, но учтите, что банкиры при всей вашей нелюбви к ним очень далеки от тараканов по уровню интеллекта, — урезонил его Остап. — Если вы с легкостью можете предугадать реакцию бедных насекомых на ваши набеги, то угадать действия наших хитрых банкиров мне лично, не знаю как вам, будет нелегко.

Да, но пройдет ли номер? — под нос себе пробурчал осторожный Нильский.

— А вдруг банкиры созвонятся?

Я предусмотрел эту возможность, — весело улыбаясь, ответил Остап. — На нашей стороне временной фактор и отличная репутация концерна «РИО».

Нильский продолжал сомневаться.

Да, но в понедельник Пеленгасов спустит на нас всю свою свору. Бежать придется быстро, долго и не оглядываясь.

Остап снисходительно похлопал его по плечу.

Не берите лишнего в голову, президент, я все продумал. В понедельник нас уже не будет и в помине в этом городе. Завтра же Пятница тряхнет стариной и достанет нам уже на черную для Пеленгасова пятницу четыре билета до Москвы. Два «СВ» для нас с Викой и два купе для вас, соратнички.

Остап замолчал, поглядывая на реакцию публики.

Жора выстукивал победную чечетку, Нильский сидел задумавшись, Вика, хмурясь, смотрела на Остапа.

Крымов перешел на деловой тон, как бы завершая совещание.

Завтра понедельник, и нас всех ждет картина под названием «Экстренная эвакуация Ноя накануне Страстной пятницы». Будем быстро, но без суеты, сворачивать фирму. Я уже договорился о продаже нескольких из наших подразделений. Во вторник окончательно оговорим цены. Костомаров обещает, что все деньги соберутся на счете уже в среду. Вы, Жора, быстренько займетесь распродажей имущества и инвентаря. Весь штат распустить, выплатив премиальные. Вы, Нильский, приведете в порядок все отчетные документы. Вика, ты подготовишь завтра заверенные копии контракта по металлу и займешься лишними бумагами. Подготовь документы по кадровым перестановкам: я на время решающей схватки становлюсь директором предприятия, а Нильский — главным бухгалтером. Будем выводить Костомарова из-под возможного удара. Придется нам, Сан Саныч, в этот ответственный момент брать бремя материальной и уголовной ответственности на себя. Такова участь пророков и героев. На сегодня все.

Когда Нильский и Жора вышли из комнаты, Вика подошла к Остапу, взяла его ладонь в свою и прижала к щеке.

Тревожно мне что-то, Остап. Как-то не по себе. Я привыкла уже доверять твоему чутью, но это все очень рискованно. Я не говорю о деньгах, они интересуют меня меньше всего. Но если тебя посадят, я могу тебя не дождаться. Я просто сойду с ума. Вся эта комбинация как-то не в твоем стиле. Слишком много пробоев. А вдруг банкиры, действительно, созвонятся, что ты тогда будешь делать?

Остап обнял Вику и притянул к себе. — Не волнуйся, моя маленькая, я все продумал. Как гласит восточная пословица — настоящий удар должен быть невидим. Ты же знаешь, я сам работал в банке и знаю всю эту кухню изнутри. Есть нюансы, которые я не хочу сейчас обсуждать.

Но ведь Пеленгасов — хитрая лиса. Неужели ты думаешь, он не обезопасит себя? Особенно, учитывая ваши незавершенные отношения.

Ничего, и на злопамятного есть склероз, — сказал Остап и усадил Вику на стул. — Хорошо, давай порассуждаем с тобой вместе… Когда в четверг я закажу на пятницу сумму, то у Пеленгасова останется всего один день, и я не думаю, что он успеет отгадать дополнительный ход, который я задумал.

А если отгадает? — настаивала Вика.

Тогда я отгадаю, что он отгадал, и придумаю что-нибудь новое.

А если он отгадает, что ты отгадал, что он отгадал? Это же может быть бесконечно, как спор, что было раньше — яйцо или курица.

А я не собираюсь гадать до бесконечности. Я просто сделаю курочке аборт. Вот и весь спор. А золотое яичко будет нашим.

Ты меня не убедил. Я тебя просто не отпущу в Днепр, — Вика крепко прижалась к Остапу.

Хорошо. Слушай. Пеленгасов, понимая, что если он перечислит деньги, то уже их с меня не получит, даже если упечет меня в тюрьму, попытается подготовить такую ситуацию, при которой он оставит деньги у себя. Но если банк просто так, без причины, не отправит деньги по моему требованию, то он попадает под штрафные санкции, которые ему уже выставлю я. Перед ним будет стоять дилемма, и, насколько я его знаю, он попытается пойти на максимальный выигрыш. Но для обоснования неплатежа у него должны быть веские основания — факт аферы, например. Таким фактом для него может послужить наличие двух платежных требований на одну и ту же сумму, в одну и ту же дату в разных банках. Налицо будет попытка хищения одной из этих сумм.

Предположим, он узнает о готовящемся в «Востоке» платеже, — продолжал Крымов. — Тогда у него возникают два варианта возможных действии, к которым я буду уже готов. Первый: он отзывает из «Востока» свою гарантию и только после этого перечисляет деньги. При этом я ничего не выигрываю и не проигрываю, за исключением небольших потерь на ценах контрактов. Меня, конечно, поставят в известность в «Востоке» о том, что гарантии уже нет, а значит, и не будет кредита. Этот вариант, как неинтересный для Пеленгасова, мы сразу отметем. Второй: он не перечисляет деньги и посылает в «Восток» своих людей, чтобы надеть мне там при моем появлении наручники. Надо убедить его, что я собираюсь сделать именно так. Даю девяносто девять процентов, что он пойдет именно на этот вариант. Но в этом случае я просто не явлюсь в «Восток» в назначенное время. Пеленгасов спохватится, когда будет уже поздно. В понедельник я предъявлю ему штрафные санкции за Срыв контракта в полном объеме. Надеюсь, ты понимаешь, что я взял интервал времени в пятницу с двух до четырех, чтобы он ждал до последнего. Он будет ждать два часа, а в «Востоке» посадит своих людей. Как только я появлюсь в «Востоке» с платежкой, меня сразу — бац! И в кандалы. А я не приду! Представляю, как он будет нервничать за полчаса до закрытия банка. Это будут одни из самых волнительных тридцати минут в его жизни.

Морщинки озабоченности на переносице Вики начали разглаживаться.

Ну, это уже куда лучше, чем то, что ты говорил при ребятах.

Я, конечно, их немножечко люблю, — сказал Остап, — но зачем перегружать и без того не блистательные мозги моих сподвижников.

Маэстро в задумчивости потер переносицу.

Это еще не все. Остается еще вероятность третьего варианта, — сказал он, заставив Вику опять напрячься от волнения. — Может быть, мне удастся заморочить ему голову со своим вертолетом, и он отправит деньги, не отозвав гарантию немедленно, а перенеся это на понедельник. Все-таки короткий день в обоих банках и расстояние до Днепра достаточное, чтобы опоздать к закрытию «Востока». В этом случае я смогу рассчитывать на получение денег и там, и там. Но вероятность этого варианта мизерная. Такое могло пройти только на заре предпринимательства. Отвожу на этот вариант всего один процент. Но если бы это получилось, это было бы аферой на шару.

Зачем тогда он вообще тебе нужен, этот вариант? Не лети в Днепр. Целей будешь, — с мольбой в голосе сказала Вика, прижимаясь к Остапу.

Крымов вздохнул и ласково погладил ее по голове, как маленькую девочку.

Ты ведь знаешь, что я должен использовать все возможные шансы и предусмотреть любую неожиданность со стороны Пеленгасова. Возможно, он организует с четверга слежку за мной. Если уже не организовал. Я должен буду лететь, хотя бы только для того, чтобы подняться в воздух, сделать пару кругов над городом и приземлиться с другой стороны. Кстати, мы также будем следить за действиями Пеленгасова. Собственно, мне нужна будет только одна информация — я должен буду знать, перечислил он деньги или нет. А это нам скажет твоя Лера, работающая в Нацбанке. Ей надо будет только посмотреть в полчетвертого, прошли ли деньги по компьютеру или нет. Ты сразу же сообщишь мне по сотовому телефону.

Вика облегченно вздохнула и притянула Остапа к себе.

Фух! Ты немного успокоил меня, Крымов, — и лукаво взглянув на Остапа, она добавила: — И кажется, настолько, что я тебя уже хочу.

Вика взяла Остапа за руку и увлекла за собой в сторону кровати.

«Законы денег» Крымова из книги «ПРИКЛАДНАЯ ТЕОРИЯ МОНЕТАРИЗМА», 1993 г., т. 1. (руководство для начинающих бизнесменов)

Определения

Работа — трата своего времени за деньги.Бизнес — трата своего времени за большие деньги.Халява — значительное превышение вознаграждения над вкладом.Мошенничество — распространенная ситуация, когда из двух сторон, желающих заработать друг на друге, это удается только одной.Аферизм — столкновение отличной идеи с несовершенным законом.Отъем денег у населения с применением силы называется бандитизмом.Отъем денег у населения в государственном масштабе называется экономической реформой.

Первый закон Крымова. Сколько бы денег у вас ни было, всегда найдется кто-то, у кого их больше. Следствие первого закона. Пока есть деньги, человек не может быть абсолютно счастлив.

Второй закон Крымова. Все стоит денег, только деньги стоят сами себя.

Третий закон Крымова. Деньги занимают в жизни человека все место, отведенное для них, независимо от их количества.

Первый постулат Крымова. Чем крупней купюра, тем лучше настроение.

Четвертый закон Крымова. Денег жалко только пока они есть. Следствие четвертого закона. Чтобы достичь гармонии в душе, надо тратить больше денег.

Пятый закон Крымова. Между человеком и деньгами счет всегда в пользу денег. Поэтому деньги любят счет.

Второй постулат Крымова. Твердая валюта укрепляет нервную систему тем, у кого она есть.

Шестой закон Крымова. В единицу времени, равную одной сотой секунды, твердая валюта ничем не отличается от мягкой. Следствие шестого закона. Остановись, мгновение, — ты прекрасно.

Первое правило Крымова. Если вы не хотите, чтобы повышение цен ударило вам по карману, не держите в нем денег.

Второе правило Крымова. Вкладывая куда-либо деньги, помните, что не они уходят от вас, а вы от них. Следствие второго правила. «И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг»

Третье правило Крымова. Деньги рекомендуется брать только тогда, когда их дают.

Седьмой закон Крымова. Каждый человек стремится достичь своего уровня богатства. Следствие седьмого закона. Каждая иерархическая система богачей похожа на отстойник: более крупные куски стремятся всплыть выше.

Первая аксиома. Перед тем, как уменьшиться, количество денег увеличивается.

Восьмой закон Крымова. Количество времени, которое вы потратили на зарабатывание большого количества денег, всегда равно количеству времени, которое вы потратите на зарабатывание малого количества. Следствие восьмого закона. Целесообразней зарабатывать больше, чем меньше.

Третий постулат Крымова. Количество денег, данных взаймы, всегда больше количества возвращенных денег. Следствие третьего постулата. Заем денег — самый эффективный способ их заработка.

Четвертый постулат Крымова. Если дело касается больших денег, то доверять нельзя никому. Если дело касается средних денег — тем более. Если дело касается мелких денег, то лучше их дарить.

Пятый постулат Крымова. Если вы хотите заработать больше денег, поместите себя в ту точку, где их водится больше.

Девятый закон Крымова. Плохой бизнес отличается от хорошего только тем, что это выясняется в самом конце.

Следствие девятого закона. Неважно, каким бизнесом вы занимаетесь, главное, чтобы это было быстро.

Десятый закон Крымова. Всякий бизнес потребует больше денег, чем вам кажется.

Следствие десятого закона. Как только вы решите вложить деньги во что-то, сразу же появится еще одно направление, куда надо вложить раньше.

Вторая аксиома Крымова. Если вы быстро заработали хорошие деньги, значит, вы кого-то надули.

Третья аксиома Крымова. Не в деньгах счастье, а в их наличии.

Первое наблюдение Крымова. Мечта богача — милостыня. Потому что она достается бесплатно.

Шестой постулат Крымова. Подлинное душевное спокойствие заключается в примирении с полным отсутствием денег.

Седьмой постулат. Если время — деньги, то зарплату лучше получать временем.

Восьмой постулат. Больше всего на свете деньги нуждаются в человеке. Второе наблюдение Крымова. На свете есть много вещей, которые важнее денег, но без денег эти вещи не купишь.

 

СВОРАЧИВАНИЕ ПО СИГНАЛУ «НОЛЬ»

Начиная с понедельника, весь концерн пришел в неописуемое движение. Выносилась и увозилась куда-то мебель, пылали костры из бухгалтерских документов, на складах таяли горы коробок с книгами, ежеминутно забираемые подходящими машинами. Концерн «РИО» стремительно сокращался. Бизнес по телефонной справке, приносящий колоссальный доход, подтвержденный бухгалтерскими документами «Телекома», был за один день продан с импровизированного аукциона. После небольших торгов все предприятие, приносящее сто тысяч дохода в месяц, было продано вместе с аппаратурой и девушками-телефонистками за сто двадцать тысяч долларов. Бизнес был куплен хозяином сети казино, который очень уважал предприятия, приносящие сверхдоходы. Остап утаил от нового хозяина самую важную деталь — необходимость наличия канадской дистрибьюторской фирмы, что, естественно, должно было привести в самом недалеком будущем к банкротству предприятия. Передача прав была намечена на середину пятницы, так, чтобы в понедельник уже некому было принимать претензии от нового владельца. Фонд «Солидарность-18» был неожиданно приобретен Петром Молохом, который ожидал поступления новой гуманитарной помощи в виде консервированной датской ветчины. Бывший казначей оказался на редкость сговорчивым и отвалил за Фонд целых десять тысяч баксов.

Дистрибьюторский бизнес был стремительно продан Жорой за два дня всего за двести долларов. Неутомимые «канадцы» были собраны, одарены благодарностью за честный труд и награждены большими премиями. Жора лично благодарил каждого юношу, тряс руку и желал не сбавлять производственного рвения. Остап прочитал небольшую речь, в которой отметил, что ребята прошли замечательную школу бизнеса под руководством своего начальника — Георгия Петровича Четвергова, образчика чести и долга. Вечером был устроен банкет на триста человек. Студенты расслабились, распустили галстуки и набили посуды на тысячу гривен. Остап благословил эти расходы и, загружая последнего дистрибьютора, упившегося и невменяемого, в специально нанятый автобус, слегка пустил слезу. В понедельник весь «канадский» департамент переходил под руководство нового хозяина, собирающегося переориентировать его на продажу аудиокассет.

За три дня были проданы вся техника, мебель и три автомобиля, остался только личный компьютер старика Костомарова, пишущая машинка Сашеньки, три стола и личный отрывной календарь Крымова. К четвергу штат концерна «РИО», состоящий неделю назад из тысячи служащих, сократился до своего минимального боевого состава — восемь человек во главе с Крымовым. В верстке находилось еще около пятидесяти тысяч экземпляров книг, столько же было еще не реализовано. Горы изданий, громоздящиеся до самого потолка склада, навеяли на Остапа тему очередного «крымика».

Мы — читающих наций потомки.

Взяв томов полновесных по дюжине,

Наш читает от корки до корки,

Англичанин — от ленча до ужина.

Крымов предупредил Костомарова о том, что руководство концерна уезжает в длительную командировку: Нильский с Жорой — для налаживания бизнеса в Бурятии, Остап с Викой — в далекий Владивосток развивать связи с Японией. Крымов набросал план основных мероприятий в свое отсутствие. Механизм книгоиздания, запущенный четыре месяца назад, не требовал уже постоянного контроля. Реализация и расчеты производились уже автоматически по налаженной схеме. Сашенька была назначена старшей по доводке последних романов «Золотого Пегаса» до издания, — задерживали изрядно выдохшиеся в конвейерной работе студенты, редакторы и корректоры. Для принятия рекламаций по всем проведенным операциям «Великого суконного пути» был создан специальный комитет, состоящий из невозмутимого сказочника Быкадорова и мускулистого боевика Макса. Костомаров должен был из приходящих платежей организовать резервный фонд для выплаты налогов и удовлетворения претензий, Быкадоров должен был рассказывать терпеливым клиентам сказки, а Макс — выпроваживать взашей особенно рьяных.

Во вторник утром, как и было запланировано, Остап заявился в кабинет Пеленгасова. Заговорщицки улыбнувшись длинноногой секретарше как старой хорошей знакомой и получив в ответ более чем теплую улыбку, Крымов без стука вошел в кабинет председателя.

Здравствуй, дорогой, рад тебя видеть, — почти обрадовался Пеленгасов, поднося свое брюшко вплотную к Остапу. — Как дела? Я слышал, ты преуспеваешь. Молодец! Я ни минуты не сомневался, что ты поднимешься в считанные месяцы. Честно говоря, поначалу меня волновала твоя близость. Сейчас, я вижу, дела у тебя идут хорошо. Это неплохая предпосылка для нашего мирного сосуществования. Богатый друг — лучше бедных двух.

Сейчас говорят: старый друг лучше двух подруг, — подхватил Остап и упал в кресло.

Пеленгасов тоже сел на свое место.

Я еще раз прошу тебя не помнить былого. Кто старое помянет, тому глаз вон. Давай лучше подумаем, как я могу помочь тебе наверстать упущенное.

Остап провел ладонью по подбородку.

Ты ведь знаешь, Боря, я человек незлопамятный. Это мой пожизненный стиль. Чувство обиды убивает человека быстрее туберкулеза и СПИДа. Если человек не умеет прощать, значит, он не умеет беречь, прежде всего, самого себя. И потом, ты же знаешь, я человек деловой. Мне просто невыгодно сейчас конфликтовать. Мои позиции в городе еще слабы, права — птичьи, обязанности — лошадиные. Стратегическое сотрудничество с тобой сейчас мне на руку, да и ты не в накладе. Через полгода, когда я окончательно окрепну, у нас пойдут совместные доходы и ты сможешь безболезненно начать расплачиваться со мной.

Бывшие компаньоны с милым выражением лиц смотрели друг на друга. Пеленгасов, ощупывая лицо Остапа своими желтоватыми глазами, прикидывал, насколько он способен опередить своего соперника. Он ни минуты не сомневался, что предстоит решающая схватка и Остапу не удастся усыпить его дружелюбными масками. Но игра шла по своим правилам. С тех пор, как он стал уважаемым в городе бизнесменом, у него были только одни правила — официальные и законные. Он не мог уже опуститься до былых пошлых доморощенных методов устранения соперников. Этого не позволял его статус крупного банкира и владельца маленькой финансовой империи местного масштаба. Путь наверх был бесконечен, и Пеленгасов собирался карабкаться дальше изо всех сил. Он смотрел на Остапа и со злорадством думал, что этот не забывший обиду мошенник, собирающийся нанести ему ответный удар, уже давно изжил себя. Он понимал, что Крымов подбирается вплотную к нему, и вместо того, чтобы подставиться под его удар, Пеленгасов собирался стать ему на плечи и подняться еще выше.

Остап потянулся к дипломату и достал оттуда бумаги.

Вот, у меня появился интересный проект. В Индонезии на островах строится нефтеналивной терминал. Проект века. Сам понимаешь, это бизнес не нашего уровня, но мне удалось влезть туда через генподрядчика с маленькими поставками металла с «Азовстали». Схема сложная, и без тебя я ее не потяну. Нужен банк для работы с офшорными компаниями и «откатами». Я хочу начать с одного миллиона. Первая поставка продукции — за мой счет. Если все будет хорошо, то со второго раза фирма-покупатель дает стопроцентную предоплату, а что такое предоплата, ты сам понимаешь. Мне нужен будет зеленый свет по платежам и, вероятно, овердрафные кредиты. Твой банк пока еще не осуществляет внешнеторговые валютные операции, да и суммы для тебя великоваты. Поэтому я хочу кредитоваться в «Востоке». Твоя гарантия там действует?

Да, конечно, — ответил Пеленгасов, чувствуя, как знакомое волнение предстоящей схватки рождается у него в районе нижней части спины.

Схема такова, — продолжал Крымов. — Я кладу к тебе на депозит один миллион долларов в эквиваленте. Это стоимость контракта. Под твою гарантию в залог моей суммы я кредитуюсь в «Востоке» на валюту.

По-моему, сложновато. Почему ты не хочешь положить деньги на депозит прямо у них, тебе было бы тогда проще. К тому же ты бы не потерял проценты на гарантии, это все дополнительные расходы, — для видимости объективного участия спросил Пеленгасов.

Остап ждал этого вопроса.

А вот тут-то и будет вторая часть моего предложения к тебе. Под твою гарантию я буду получать предоплату от той же фирмы-покупателя, но на твой счет. В «Востоке» этого не должны знать. Естественно, ты сможешь контролировать деньги. Таким образом, под одну гарантию я смогу и проплатить первый этап, и получить предоплату по второму. За это маленькое одолжение я буду давать тебе четверть прибыли. Думаю, это обоюдовыгодное предложение. Я торгую металлом, ты торгуешь именем своего банка, при этом ты абсолютно ничем не рискуешь. Заодно за пару лет спишем наш отрицательный баланс.

Пеленгасов поскреб подбородок. Внешне все выглядело прилично. В любом случае, сейчас, когда на первом этапе Крымов предлагал свои деньги в банк, надо соглашаться. А там можно будет посмотреть. Когда сумма будет лежать в банке, Инициатива перейдет к нему, а как устранить Крымова — это уже дело техники. Пеленгасов чувствовал себя вправе забрать у Крымова все, потому что тот сам пришел к нему с войной, не забыл обиды, не угомонился.

Да, заманчивое предложение, ничего не скажешь, — наконец сказал Пеленгасов, — И как скоро ты собираешься начать?

Уже завтра. Контракт готов, даты определены, деньги на счету. Все зависит от того, готов ли ты. Ситуация может сложиться так, что придется платить с твоего счета, если будут подпирать сроки и «Восток» не сможет прокредитовать меня к нужной дате.

В этом нет проблем, только надо предупредить за день, — не задумываясь, сказал Пеленгасов.

Тогда давай свое согласие, и мы будем подписывать бумаги, — сказал Крымов и улыбнулся банкиру радушной улыбкой.

На лице Пеленгасова было выражение человека, принимающего очень важное решение.

Ты же знаешь, я не люблю скорость в подобных вопросах. А ты, как всегда, прешь буром. Узнаю твой нетерпеливый стиль. Ты верен себе — шашку наголо и вперед.

Минуту Пеленгасов чертил на бумаге геометрические фигуры, среди которых преобладали треугольники. Лоб его был нахмурен. Остап молча ждал, рассматривая картины, развешанные в невероятном количестве по стенам кабинета. Наконец банкир издал крякающий звук и поднял глаза на Крымова.

Хорошо, я согласен. С Богом! Я ведь говорил тебе, что мы найдем общие вопросы, которые помогут нам забыть былые разногласия. Давай и впредь играть в открытую. Зачем нам гадать на кофейной гуще?

А зачем гадать, когда и так все ясно? — сказал Остап, глядя на свою старую любимую картину. — Если знать основной жизненный алгоритм человека, то не надо ничего гадать. Людьми руководят, в сущности, всего три бога — деньги, секс и власть. Исходя из этого, гадать остается чуть-чуть.

Я не согласен с тобой, Остап, — возразил Пеленгасов. — Причем тут власть? Эта категория не для простых людей. Власть — это сила. Она только для избранных.

Что ты, Боря! Власть — это то, что еще остается у людей, когда у них нет ни денег, ни любви.

Остап подошел к окну.

Испокон веков человек создавал инструменты и орудия, но всегда самым распространенным орудием и инструментом человека был человек. Иди сюда скорей, посмотри вот туда, вниз. Видишь, идет парочка, оба опухшие и помятые? У нее синяк под глазом, у него поцарапано лицо. Конченые алкоголики. Живут от бутылки до бутылки. Ты заметил, что все такие парочки на одно лицо? Он — правитель, она — пресмыкающаяся раба. Ведь это он поставил ей бланш. И вечером поставит другой. У него нет ни денег, ни любви. Но зато у него есть власть. Власть над одним человеком на свете, но зато практически неограниченная. Да, эта власть над своей дамой сердца будет посвыше президентской и божественной. Ты что, думаешь, она послушает нашего премьер-министра без санкции своего собутыльника и властителя? Гляди, кажется, они ругаются и он учит ее жизни. Посмотри, как уверенно он идет. Посмотри, как сверкают его глаза. Прямо как у президента страны, когда он говорит о борьбе с коррупцией. Это — власть. Она роднит всех, кто ею обладает. И иногда она заменяет человеку все. Кстати, ревность — это чистая власть. Любовь в ней — только повод.

А кто, по-твоему, мой бог? — спросил Пеленгасов, пристально глядя на Крымова.

Деньги, Боря, деньги. В этом-то и вся сложность твоего положения.

Брови Пеленгасова удивленно поднялись вверх.

Сложность? Почему сложность?

Остап еще раз взглянул на картину. На его лице было выражение сожаления.

Ладно, я пойду, пожалуй.

Он подошел к столу и протянул руку Пеленгасову. Во время крепкого рукопожатия, сопровождаемого ослепительными улыбками, Пеленгасов подумал: «Ну, все, конец тебе, фокусник». Остап мысленно ответил: «Теперь тебе ничего не поможет, харя». Оба приятеля расстались в полной уверенности, что через несколько дней каждый растопчет своего соперника.

В среду Крымов уже вернулся из Днепропетровска. Договор в банке «Восток» был подписан без особых осложнений. Гарантия «Банкирского дома Пеленгасова» имела в «Востоке» вес, не потому, что сам банк Бориса Михайловича пользовался крепкой репутацией. Просто днепропетровский банк владел некоторыми активами харьковского банка, и гарантия последнего давала право на распоряжение ими в случае возможных осложнений.

Крымов оставил у начальника кредитного отдела «Востока» все документы и подписал договор, по которому банк за относительно высокий процент по кредитной линии обязался произвести оплату по первому требованию в течение двадцати четырех часов с момента заказа суммы.

В среду вечером все было готово. Обстоятельства складывались пока настолько удачно, что Остап сплюнул через левое плечо, постучал по дереву и приколол к майке булавку. Поначалу ему казалось, что придется отложить все до следующей пятницы. Но поднаторевший в делах Жора, скрупулезный Нильский и вездесущий Быкадоров уложились в срок со сворачиванием предприятия. К среде, как и обещал Костомаров, на депозитном счете концерна «РИО» в банке Пеленгасова находилась сумма в один миллион долларов в национальной валюте.

Подводя окончательные итоги в среду вечером, сгрудившись вокруг стола, компаньоны ознакомились с расчетами Нильского и Костомарова относительно того, каковы были слагаемые этого миллиона.

Если выкинуть незначительные поступления в начале «Великого суконного пути», то картина выглядела так. «Политика» принесла скромные восемьдесят три тысячи; страсть харьковчан к дворянским титулам всего потянула на девяносто шесть тысяч; телефонная справка за вычетом расходов на канадскую фирму принесла триста тысяч долларов; мобильная бесплатная связь принесла в кассу концерна восемьдесят тысяч. Христиане Новой Эры пополнили сумму на пятьдесят тысяч. И, наконец, издание бессмертных романов коллективно-конвейерного производства под сенью «Золотого Пегаса» принесло триста тридцать тысяч долларов. Окончательный доход в общую копилку был дополнен продажей мебели, оборудования, «Солидарности-18» и сверхприбыльного справочного бизнеса, что вместе дало ни много, ни мало сто сорок тысяч долларов. Оставив в резерве несколько тысяч, Остап дал команду Костомарову переводить круглый капиталец в пеленгасовский банк.

Осмотрев торжественным взглядом гвардейский костяк концерна, Остап еще раз напомнил соратникам детали диспозиции на четверг.

Завтра придется считать время по минутам. Строжайшая дисциплина, пунктуальность и никакой самодеятельности. Все должно быть предельно четко, ничего нельзя упустить, — говорил Остап очень серьезным голосом, который был ему даже не свойствен. — Вика, очень много зависит от твоего своевременного звонка в пятнадцать тридцать в пятницу. Вероятно, мы в это время будем лететь в вертолете. Жора, не забудьте зарядить сотовые телефоны.

Остап чеканил слова как увесистые монеты.

Еще раз. Я и Нильский в четверг в двенадцать часов заказываем Пеленгасову на пятницу всю сумму для проплаты по контракту. Мы подписываем соглашение по расторжению депозита и уплате неустойки, а также штрафные санкции в случае неуплаты банком в срок по нашему требованию. Затем в этот же день мы переезжаем в Днепропетровск, заказываем на пятницу точно такую же сумму и оставляем платежное поручение, не подписанное директором, то есть мною. Запомните, это очень важная деталь. С одной стороны, платежка есть, на ней будет стоять число и сумма. И эти данные, по всей видимости, станут сразу известны Пеленгасову. С другой стороны, платежное поручение станет настоящим документом только после моей подписи. С одной подписью бухгалтера оно недействительно. Я должен присутствовать везде. По малейшим деталям поведения уполномоченных лиц и начальства я буду судить о том, как разворачивается план.

А по каким признакам? — поинтересовалась Вика.

Ну, это очень просто для любого человека, знакомого с психологией и человеческой натурой, — ответил Остап. — Любые движения рук, губ, бровей, любые позы и манера говорить скажут мне о человеке все, что нужно. Именно поэтому везде придется мне быть самому. Ты, Вика, останешься за старшую здесь в мое отсутствие. Связь будем держать по сотовым телефонам. Кстати, они бесплатные?

Нет, маэстро, не успели перекодировать, — виновато сконфузился Жора.

Эх, Пятница, сапожник без сапог, — пожурил его Остап. — Ну, может, это и к лучшему, поставим себе дополнительный плюс за честность.

Слово попросил Нильский.

Остап Семенович, я хотел поговорить насчет плана эвакуации. Ведь я понимаю так, что в понедельник нас будут искать много самых разных людей.

Об этом поговорим в пятницу, — отрезал Крымов. — Не будем торопить события, это плохая примета. Единственное — позаботьтесь заранее, чтобы не осталось никаких документов по «Великому пути». Вы, Сан Саныч, как человек, битый жизнью, надеюсь, распорядитесь обо всем должным образом.

Все готово уже, — отрапортовал Нильский. — Все сожжено на заднем дворе. Остались только документы по металлу и кредиту.

Это беречь, как зеницу ока, — строго сказал Остап и почему-то погрозил пальцем в сторону Жоры.

Этой ночью…

В три часа пополуночи, как обычно, он проснулся. Организм работал как часы. Это было традиционное время ночной малой нужды. Зайдя в совмещенный санузел, он зажег свет и подошел к зеркалу. На него взглянуло знакомое уже сорок пять лет помятое взъерошенное лицо. Он поморщился.

«Ну и рожу приобретает человек с годами. Я бы в законодательном порядке запретил гражданам старше тридцати лет смотреть на свое отражение по ночам и после сна. Тут и без того жизнь такая, что хоть в петлю лезь».

Он поскреб щетину на подбородке. В желудке заворочалась начинающаяся боль. Это напомнил о себе хронический гастрит. Он тихонько выругался. На полочке рядом с зубными щетками и пастой стоял его желудочный порошок. Он потянулся за ним и вдруг оторопело замер. Он отчетливо увидел, что в то время, когда его рука взялась за пузырек с лекарством, рука в зеркале, то есть ее отражение, взялась за тюбик с зубной пастой. Эта ошибка длилась секунду. Затем рука в зеркале молниеносным движением перескочила на пузырек. Не в силах пошевелиться, он замер, глядя на свое отражение. Как и его рука, оно было недвижимо. Он медленно поднял глаза и посмотрел на отражение своего лица. На него смотрели серые напряженные глаза. Это было его лицо. Но что-то в нем было не так, как всегда. Оно производило впечатление внешней оболочки, внутрь которой забрался кто-то другой. Окаменев, как истукан, он смотрел на свое отражение, и чем дольше, тем больше в нем нарастала паника. На него смотрели его, но одновременно и чужие глаза, застывшие от непонятного напряжения, как будто глаза застигнутого врасплох существа. Эти зрачки, злые и внимательные, были готовы к любому подвоху с его стороны. Прошло несколько минут непрерывного противостояния взглядов. Каждая деталь его лица отчетливо, как увеличенная лупой, обозначилась перед ним. Он с ужасом обнаружил на нем то, чего никогда не видел раньше. Несколько незнакомых морщинок под глазами, мелкая гемангиома на губе, сеточка тончайших синих и красных венок на носу.

«Это не мое лицо. Во всяком случае, глаза — так точно».

Зеркало было зло само на себя. Непростительная халатность. Подобные ошибки случались и раньше, но не такие явные и очевидные. Ну, бывали некоторые заметные запаздывания с движениями, случались цветовые несовпадения, но такой промах, как сегодня, — это ЧП. Человек был явно напуган, но и само зеркало не знало, как выпутываться из сложившейся ситуации. Оно было напряжено и настороженно, и само понимало, что этим самым только усугубляет ситуацию. Слишком очевидным становилось противостояние человека и его отражения. Зеркало сконцентрировалось, готовое к любому подвоху. Человек напряженно вглядывался в него, не предпринимая никаких резких движений. Больше всего зеркало боялось именно этого неподвижного изучающего взгляда. Уж лучше бы человек начал делать резкие движения, строить гримасы, хватать невпопад разные предметы. Зеркало будет внимательным и не допустит больше запаздывания более, чем на тысячную долю секунды. Но только не этот неподвижный взгляд, полный напряжения и страха.

Зеркалу и раньше приходилось выдерживать долгие изучающие взгляды людей. Но только не после таких промахов, как сегодня. После такого очень трудно было играть свою обычную роль. Зеркало отлично знало основное правило зеркал — любой человек, который будет внимательно смотреть на себя в зеркало более двадцати минут подряд, начинает замечать то, чего раньше никогда не замечал. Главное, он начинает догадываться, что его отражение живет самостоятельно. На самом деле, эта зеркало живет самостоятельно, но поскольку основное предназначение зеркал — творить отражения людей, то практически невозможно отделить живую сущность зеркала от отражения. Раньше основное правило было для зеркала теоретической формулой. Ему еще никогда не приходилось выдерживать пристальный взгляд человека более трех-четырех минут. Но сейчас шла уже десятая минута, а человек до сих пор ни разу не пошевелился, внимательно всматриваясь в свои глаза. Зеркало видело, как нарастает страх в глазах человека. Оно само начинало нервничать и злиться на него. Ну зачем этому человеку знать эту тайну, достойную только избранных? Что он будет делать с этим знанием? Оно не для таких, как он, — мелких, никчемных и жалких в своей ограниченности. Зеркалу было по-детски обидно, почему этот человек прицепился именно к нему. Почему оно должно отдуваться за всех?

Человек не знает, что в его доме масса вещей и предметов, наделенных такой же тайной, как и у зеркала. Книги, фотографии, старые игрушки, антикварные вещи, вода в кране, огонь в газовой плите, ток в электропроводке, краски для рисования. Люди — вообще, крайне ненаблюдательные существа. Они никогда не заметят несоответствий в положении оставленной куклы, книги на полке, малейших изменений выражений лиц на фотографиях. Чувствует ли человек эту самостоятельную жизнь, присутствующую в его доме? Может и чувствует, но почти никогда не осознает. Человек берет новые ножницы и отрезает ими бумагу. И ничего не ощущает. Но когда человек берет в руки старую фотографию, то что-то происходит в его душе. Это и есть отголосок той загадки, разгадать которую дано только избранным людям. Книги про чертей и русалок — это все выдумки самих людей, чушь, существующая только на бумаге. Настоящая, еще одна жизнь всегда находится рядом с человеком, ибо создана его руками, его мыслями, его памятью и его гением.

Прошло еще три минуты. Наконец человек не выдержал этого противостояния с тайной зеркала. Он отошел на шаг назад, медленно поднял руку и провел ею по волосам. Зеркало исправно повторило движение. Человек медленно высунул язык и пошевелил им из стороны в сторону. Зеркало сделало с языком то же самое. Человек начал попеременно моргать глазами. Зеркало все повторило и подумало, что этим он, прежде всего, мешает самому себе. Затем человек расставил на подзеркальной полочке различные предметы и начал попеременно хватать их разными руками. Зеркало повторило все в точности, отметив, что запаздывание составило не больше двух сотых секунды. Так продолжалось минут пятнадцать. Зеркало злилось все больше и больше. Его раздражали эти бесконечные тесты, ему было обидно за свой первый промах, но главное — оно не могло простить человеку тех тринадцати минут, которые заставили зеркало впервые потерять самообладание.

И тогда зеркало сделало то, что было запрещено правилами, что никогда раньше не делало и не сделает. «Семь бед — один ответ». Когда успокоившийся, наконец, человек подошел ближе и еще раз протянул руку за своим желудочным порошком, зеркало вместо того, чтобы повторить жест, двумя руками оттянуло уши изображения человека, открыло его рот и высунуло язык с белым гастритовским налетом. Человек с пузырьком в протянутой руке и вытаращенными глазами на секунду замер, затем его зрачки закатились и он рухнул на пол. Через несколько секунд на шум прибежал другой человек и, взяв первого под мышки, утащил из ванной. Еще через минуту пришла хозяйка и выключила свет.

 

КОМБИНАЦИЯ ИЗ ТРЕХ ПАЛЬЦЕВ

Наступило утро четверга 29 октября 1998 года. Это был день начала великой двухдневной операции под кодовым названием «Банк ва-банк» — операции, которая должна была поставить победную точку в многомесячной рискованной деятельности концерна «РИО».

Все мы в жизни планируем иногда различные комбинации и способы заработать. И каждый раз все завершается одной и той же комбинацией из трех пальцев, имеющей два варианта: либо мы ее показываем судьбе, либо фортуна показывает ее нам. Статистика доказывает, что все же чаще фортуна показывает нам свою задницу с большими спелыми ягодицами, как бы пытаясь компенсировать приятным зрелищем грустный смысл самого этого факта. Когда живешь практически на Руси, любая рулетка становится русской.

Нильский проснулся с головной болью и мешками под глазами, в которых находилась вся его скорбь и весь страх перед предстоящим. Он промучился всю ночь и корил себя за трусость, что не отказался открыто от участия в этой афере с банками. Смутные предчувствия сделали его сон тревожным и тонким, как неуловимая грань между плохим и хорошим. Ему опять мерещились кредиторы, гоняющиеся за ним по всему городу. Когда его начинали бить ногами, он просыпался от зыбкого сна и вспоминал свои пять процентов от миллиона, которые, как часть целого, тоже уже были поставлены на кон этой операции. Нильскому не хотелось на вокзал, но и в тюрьму не хотелось тоже. Мелкая дрожь начала трясти его тело под утро, и он с сожалением отметил, что этот страх причиняет ему гораздо больше неприятностей, чем страх перед злыми, но уже смирившимися кредиторами. Вспоминая Пеленгасова, Нильский как будто своим кадыком ощущал на горле железную хватку его коричневых зубов, начиненных кариесом.

Жора, выпив под вечер стакан водки, уснул, как ребенок, окончательно измотав Нильского своим лошадиным храпом. Освобожденный от активной умственной и трудовой деятельности в предстоящей операции, Жора должен был паковать вещи и контролировать окрестности на предмет возможной слежки.

Под утро температура в комнате опустилась, и Вика проспала всю ночь, плотно прижавшись к Остапу. Мощная, облаченная в тельняшку грудь Остапа вздымалась равномерно, укачивая Вику, как маленького ребенка. Маэстро спал, словно юноша, не отягощенный знанием горького смысла жизни.

Но неумолимый рассвет вполз в их жизнь хриплым петушиным криком и дежурным лаем Барона. Под утро так похолодало, что выпал небольшой снежок, и на ветках деревьев лежал молодой иней. Взглянув в окно, Жора деловито заметил:

И снег нам в подмогу. Если бы нам сели на хвост, то уже наследили бы, небось.

Остап недовольно посмотрел на Жору.

Не нагнетайте, Пятница. Кому вы нужны, по вашему следу ходят только уборщицы. Видите, наш президент и так трясется, как поросячий хвостик. Можно подумать, что я веду его к зубному врачу.

По непонятной причине Нильский попросил Жору первым зайти в санузел. Отказывающие нервы Сан Саныча были вконец подпорчены ночной галлюцинацией с зеркалом, и он боялся один заходить в туалет.

Вика приготовила кофе, Пятница из последних сил возился с яичницей. Остап, умываясь, обратился к нему:

Господин завхоз, своими ленивыми действиями вы напоминаете мне моего знакомого бармена из Лос-Анджелеса, который ждал землетрясения, чтобы взболтать коктейль.

Побрившись, Остап принялся подбадривать Нильского.

Крепитесь, президент. Завтра наш капитал уже будет удвоен, и перед вами откроются в два раза большие возможности, вдвойне более красивые женщины.

И в два раза большие вокзалы, — добавил Нильский, пытаясь иронией заслониться от надвигающейся действительности.

Вика выглянула в окно. По первому снежку около будки Барона прыгали деловитые воробьи, подбирая остатки завтрака кобеля.

Какие все-таки глупые и беспечные создания эти птицы, — вздохнула она.

Да, моя птичка, — рассеянно сказал Остап, погруженный в свои мысли.

Собрав соратников вокруг стола, Крымов провозгласил тост за успех предстоящей операции, и все стоя выпили за это по стакану кефира. Закусили яичницей с ветчиной и маслинами. Две порции Жора отложил для Даниловны и Барона.

В двенадцать часов Остап явился в сопровождении Нильского в «Банкирский дом Пеленгасова» и сделал заказ на предоплату по контракту. Его тут же пригласили к председателю.

Послушай, Остап. Что это за спешка? — прямо с порога начал Пеленгасов.

— У тебя что, проблемы в «Востоке»?

Нет, конечно, просто пока я решил не попадать на проценты за кредит. Это оплата всего на две недели. Когда деньги вернутся, мы осуществим намеченное ранее.

Но я должен буду сообщить в Днепр и отозвать свою гарантию, — сказал Пеленгасов. Остап внимательно следил за руками и глазами банкира, и по всем признакам тот держатся уверенно.

Погоди до завтра, — спокойно ответил Крымов. — Ситуация может с утра несколько измениться. Пока что я открыл у них кредитную линию и буду брать ссуду только через месяц. К тому времени к тебе уже вернутся мои деньги.

Пеленгасов откинулся на спинку кресла.

Ты знаешь, хочу сказать тебе откровенно. У меня ведь нет особых оснований доверять тебе, равно как и тебе — мне. Но ситуация сейчас такова, что и ты, и я понимаем — без стратегического партнерства сейчас больших денег не сделаешь. У тебя — мозги и чутье, у меня — деньги и связи. У нас получится хороший альянс. И понимание этого дает мне лучшую гарантию твоей честности. Можешь рассчитывать на меня всегда. Мне нравится твоя манера делать деньги.

Отлично. Ты просто читаешь мои мысли, Боря, — вежливо ответил Остап, обводя кабинет прощальным взглядом.

В углу на изящном ореховом столике стояла клетка с большим белым попугаем. Птица изредка, наклонив голову, поглядывала на Остапа подозрительным глазом.

Твой попугай не жалуется, что люди калечат ему язык? — спросил Остап.

К его счастью, он пока не научился говорить. Но все понимает, — со смешком ответил Пеленгасов.

Остап подошел ближе к попугаю.

Ты знаешь, что только попугаи говорят то, что думают, — сказал он, наклоняясь над птицей, — А глаза у него хитрые. Уж он-то точно знает, что если бы у человека были крылья, они бы здорово мешали ему ползать. Что он у тебя здесь делает, за какие вопросы отвечает?

Это единственное существо в моем банке, которое ни за что не отвечает. Просто хочу проверить, правда ли, что они живут до двухсот лет. Кстати, сейчас ему всего три года.

Остап с уважением посмотрел на улыбающегося банкира.

Это случайно не тот попугай из анекдота, который и тушкой, и чучелом… Почему же он не уехал?

Сейчас даже попугаи понимают, что здесь лучше. Кстати, ты был в Израиле?

Нет, а что? Ведь это твоя, а не моя историческая родина.

По-моему, там сейчас то, что хотел построить в свое время Никита Хрущев здесь. Зеленая скука добропорядочного труда. Там невозможно стать богатым человеком. Нормальный попугай со здоровыми амбициями сейчас туда не поедет. Плюс ко всему, его может подорвать на бомбе арабский попугай.

И лжекомпаньоны дружно рассмеялись шутке.

Распрощавшись с Пеленгасовым, Остап отправился в Днепропетровск. Попросив водителя не торопиться, Крымов спокойно уснул на заднем сидении авто. Нильский проерзал всю дорогу.

В 15 часов Остап въехал в Днепропетровск. Некогда закрытый город, один из крупнейших в Украине, после перестройки и провозглашения самостийности державы резко рванул вперед, оставив позади по духу предпринимательства и деловой активности некогда признанные гранды бизнеса страны — Харьков и Одессу. Эта земля подарила своему государству массу крупных чиновников, премьеров и даже одного президента. Банки этого города тоже славились своей репутацией отличного делового партнера. Вообще, очень многое здесь было шустрей и по-южному сочней, чем в провинциальных городах центральной Украины.

Действуя в соответствии с намеченным планом, в банке «Восток», где уже ранее были оформлены все необходимые документы на кредит, Нильский без особой проволочки произвел заказ всей суммы на завтрашний день и оставил платежное поручение без подписи директора. Сан Саныч предупредил руководство банка, что директор приедет завтра сам и лично подпишет платежку. На документе стояла дата — 30 октября 1998 года. Без особых приключений, выполнив план четверга, компаньоны вернулись домой.

Рассвет решающей пятницы был более мрачным и унылым, чем накануне. Видимо, придя к неутешительным выводам о жизненных результатах своего зрелого собачьего возраста, а может быть, мучимый недобрыми предчувствиями, Барон под утро залился протяжным волчьим воем, чем немало испортил и без того скверное настроение Нильского. Президенту приснились Колыма, побег из лагеря, погоня по вязкому снегу, постепенно удаляющаяся спина Жоры, ушедшего в отрыв, и вой вожака голодной волчьей стаи. Нильский проснулся злой и нервный и первым делом запустил в сторону будки туфлею Пятницы.

Встретив на лестнице Даниловну и желая хоть кому-то пожаловаться, Нильский посетовал, что Барон выл по-волчьи всю ночь.

Не огорчайся за него, милок, — успокоила его хозяйка, — он, кобелина ледащая, днем выспится.

Утро этого дня повторяло утро предыдущего четверга, за исключением мелких отличий в худшую сторону. Вместо снега везде лежала жидкая грязь неповторимого украинского чернозема. Яичница пригорела, а сахара хватило только на одну чашку кофе. Пятница, получив взыскание за сахар и яичницу, сорвал зло, поругавшись с Даниловной и не покормив Барона. Кефир почему-то не пошел, и все остались на сегодня без молочного тоста. На Нильского напала икота, и это всех раздражало до тех пор, пока Жора не инсценировал звонок по телефону с вызовом Нильского в прокуратуру. Икота быстро прошла, но настроения у Сан Саныча почему-то не добавилось. Вика все утро не сводила с Остапа испуганных глаз. И только маэстро был подтянут и весел, как всегда.

В два часа дня Остап был уже в «Банкирском доме» у Пеленгасова. Он вручил платежное поручение операционистке и присел в кресло подождать, когда та удалилась для совещания с председателем. Вскоре она вернулась в сопровождении Пеленгасова.

Так ты решил все-таки проплатить контракт? — сказал тот, протягивая Крымову руку. — Ну что ж, деньги зарезервированы, все копейка в копеечку. Ждать будешь?

Да зачем, — лениво ответил Остап. — У тебя ведь все работает, как часики. Пойду-ка я себе потихоньку домой. Перезвоню тебе через пару часов.

Пеленгасов похлопал Крымова по плечу.

Сам прослежу, чтобы деньги прошли. Держи меня дальше в курсе дел. Ни пуха, ни пера тебе, Остапушка. Не волнуйся, все будет в порядке.

Остап мужественно принял пожелания Пеленгасова, не спеша вышел из банка и прошелся пару кварталов, чтобы проследить за возможным хвостом. Слежки не было, и это несколько удивило Остапа. Дойдя до того места, где его уже ждал Нильский в такси, Крымов резко вскочил в машину и дал команду на всех парусах мчать на аэродром.

Через полчаса Остап с Нильским въезжали на взлетную площадку вертолеторемонтного предприятия номер 1562. Сама машина, покрытая болотными пятнами, уже ждала их, приветственно помахивая запущенными винтами. Действуя четко и слаженно, как во время десантной операции по освобождению заложников, компаньоны вскочили в вертолет, и машина, припадая на один бок и кряхтя, как наседка, оторвалась от земли. В заднем отсеке позвякивали пол-ящика бутылок водки, предназначенных для днепропетровских коллег-вертолетчиков. Нильский сидел белый и одинокий, как лабораторная мышь. Его безответная, как жалоба в руках бюрократа, душа томилась самыми недобрыми предчувствиями. Крымов поймал затравленный взгляд президента и прокричал ему на ухо сквозь нездоровый шум необкатанного двигателя:

Главная надежда сейчас на Вику. Мы должны получить точные данные о том, отправлены деньги Пеленгасовым или нет.

Нильского, молчавшего весь день, как прорвало. Резким движением скрюченных пальцев он вцепился в рукав Остапа и затарахтел:

Но, Остап Семенович, зачем нам лететь в Днепр. Вы же сами сказали, что девяносто девять процентов за то, что Пеленгасов не отправит деньги.

Но ведь остается один процент и, притом, самый неприятный. Если это произойдет, то мы будем находиться в полном неведении о планах Пеленгасова, а я очень не люблю действовать вслепую. Ничего, осталось подождать полчаса, и мы все будем знать.

Уже по прилете в Днепропетровск сотовый телефон Остапа издал мелодичный звонок, по тембру которого Нильский тщетно пытался догадаться, какую весть он принес. Вика оказалась пунктуальной. Остап услышал ее взволнованный голос, отчетливый и ясный, как будто бы находящийся рядом.

Крымов, наверное, я тебя огорчу. Пеленгасов отослал деньги сразу, как только ты уехал. Возвращайся, прошу тебя.

Это точная информация? — спросил Остап, напрягшись всеми мышцами тела.

Абсолютно. Я два раза проверяла через Леру в Нацбанке. По компьютеру деньги прошли.

Глаза Остапа застыли в одной точке, мгновенно налившись свинцом.

Информация принята, жди моих сообщений, — сказал он и, не дав возможности сказать что-либо в ответ, отключил связь.

Некоторое время Остап молча стоял, как бы глядя в ту далекую точку, где один ненавидящий его паучина уже сплел свою сеть.

Ну что, что там? — не выдержал Нильский и затряс Крымова за руку.

Остап бросил на соратника задумчивый взгляд.

Что ж, Сан Саныч, жизнь показывает, что если существует вероятность одного процента, то и она случается. Пеленгасов отправил деньги, а значит, он выпустил их из своих рук. Он оказался или хитрее, или глупее, чем я думал. План должен поменяться, но как, я сейчас соображу. Дайте подумать, — Остап посмотрел на часы, — У нас в запасе еще двадцать минут.

Продолжая анализировать ситуацию, Остап не терял времени. Компаньоны сели в поданный им «уазик» и на полных парах двинулись в Днепр. Через двадцать минут машина высадила их перед парадным входом банка «Восток» и тут же укатила в неизвестном направлении.

Что же делать, что же делать? — не успокаивался Нильский, мечась вокруг не на шутку задумавшегося Крымова. — Такие затраты, такой риск! Боже! Это не для моих нервов. Я чувствую, что потеряю за следующие полчаса полжизни.

Остап, не обращая внимания на нытье соратника, напряженно анализировал ситуацию, погрузившись в свои мысли, как Титаник в воды Атлантики.

Ничего, Сан Саныч, цыплят по осени считают.

Ох, причтут нас вместе на куриный бульон, — вздохнул президент.

Не дать бы петуха в этой лебединой песне, — думал вслух Остап. — Отослав деньги, Пеленгасов поступил по закону, но лишился возможности хлопнуть меня на всю сумму. А может быть, мне удалось этим фокусом с вертолетом убедить его в том, что я не собираюсь брать кредит в «Востоке»? Следовательно, у нас не остается другого выхода, как включить план под номером «три», который был у нас до сих пор запасным.

Значит, мы должны идти в «Восток» и подписывать платежку, — упавшим голосом резюмировал Нильский. Идти в банк, в это логово хитрых, подозрительных и мстительных чиновников, ему совсем не хотелось.

В общем-то, у нас нет другого выхода, господин президент. Мы слишком много теряем на этой сделке с металлом, и если она уже закрутилась, значит, нам надо доводить всю комбинацию до конца. Я не собираюсь терять ни копейки. Правда, если раньше вероятность успеха была девяносто девять против одного, то сейчас пятьдесят на пятьдесят.

Пятьдесят на пятьдесят? — В ужасе переспросил Нильский, вспоминая, что на такой риск шел только один раз в жизни, когда вопрос касался вероятности приезда из командировки мужа его любовницы. Кстати, тогда он пролетел, и любовница вскоре стала его женой, а передний зуб все равно надо было вырывать.

Ну что, ваше мнение, президент? — бодро взглянув на Нильского, спросил Остап.

Бежать надо, — уверенно заявил Сан Саныч. — Бог с ними, с этими потерями. Основная-то сумма будет цела. Чувствую, что надо спасать шкуру, а не проценты. Не нравится мне все это.

Остап улыбнулся.

С опасностью надо уметь встречаться так же легко и непринужденно, как с вокзальной шлюхой. Вы знаете, Нильский, у меня нет абсолютно никаких плохих предчувствий. Надо использовать свой шанс до конца, иначе не пить нам шампанского. Голосуем. Вы — против, я — за. Но поскольку Пятница делегировал мне свой голос, я поднимаю его за свое предложение. Итак, большинство за продолжение операции. Решено — мы идем в банк! Будем рубить с плеча. В банк!

При этих словах колени Нильского слегка подогнулись и голова упала на грудь. Остап попытался успокоить его.

Сан Саныч, мужайтесь. Не надо превращать ваш лебединый романс в жестокий. Мы же не на Голгофу идем, в самом деле. Через полчаса мы будем богаты, как Крезы. Вперед — за удачей!

У меня кошки на душе скребут, — пискнул Нильский.

Через полчаса мы утопим их в вине, — Остап легким движением подтолкнул Сан Саныча к дверям.

У парадного входа в банк «Восток» сидели два каменных льва в натуральную величину. Грозный вид хищников окончательно доконал Нильского. Он взглянул последний раз на небо, и оно показалось ему с овчинку.

Куда мне идти? — спросил он Крымова.

Прямо.

Тогда мне не дойти, — упавшим голосом заключил Нильский и сделал первый шаг.

На трясущихся ногах он проследовал мимо двух таких же грозных, как и львы, охранников. Впереди бодро шагал Крымов. Пересекши границу, отделявшую свободный голубой, солнечный, зеленый мир от сумрачных сводов главного зала банка, Нильский понял, что обратного пути нет. Лицо его было белым, как ночная мокрая простыня. Руки его мелко дрожали, и Нильский понял, что не сможет даже толком расписаться в платежке.

Спокойной и уверенной походкой Остап подошел к окошку главного менеджера и сообщил, что руководство концерна «РИО» явилось в полном составе, чтобы подписать платежное поручение на сумму, заказанную со вчерашнего дня. Сухая высокая женщина в гиммлеровских очках, похожая на завуча по воспитательной работе школы-колонии для несовершеннолетних преступников, попросила их подождать и удалилась. Через минуту она вошла в сопровождении управляющего банком — мужчины около пятидесяти с кирпичного цвета рябоватым лицом и беспощадными складками по сторонам губ. Его массивное туловище напоминало самца уже вымершей морской коровы, известной Нильскому только по картинкам. По цвету лица и голосу Остап определил, что руководитель банка — заядлый курильщик и деспот местного масштаба. Он поздоровался с Крымовым за руку, а также больно сжал трясущуюся ладонь Нильского. Взглянув на Остапа, управляющий сказал:

Мне кажется, я видел ваше лицо где-то в другом месте?

Боюсь, вы ошибаетесь, — любезно ответил Крымов, — я всегда ношу свое лицо на одном и том же месте.

Вы хотите все-таки сделать перечисление сегодня? — спросил он, не глядя на Остапа и листая бумаги с делом концерна «РИО».

Да, конечно, как мы и договаривались, — ответил непринужденно Остап.

Управляющий не спеша просматривал бумаги. Время, казалось, остановилось. Каждая секунда превращалась для Нильского в мучительную минуту. Управляющий обратился к менеджеру:

Татьяна Александровна, вы связались с «Банкирским домом Пеленгасова»? Надо подтвердить гарантийное письмо.

Я пыталась, но банк уже закрыт, у них сегодня короткий день, — ответила та, заглядывая в бумаги через плечо управляющего.

«Это ложь, — мгновенно подумал Крымов. — Пеленгасов обязан был сам уведомить их. Интересный сюжетец закручивается».

Управляющий, не торопясь, долистывал пакет до конца. Двухметровые напольные часы в углу операционного зала пробили четыре раза. Средневековый бой, раздавшийся из мрачного ящика, как будто предвещал выход Тени отца Гамлета. «Быть или не быть? — машинально подумал Нильский. — Мир так прекрасен. И как раз это грустно».

Кроме Остапа и Сан Саныча в банке уже не было клиентов. Охранники начали закрывать входную дверь. Нильский затравленно посмотрел в сторону выхода, затем окинул взглядом весь зал и остановился на зарешеченном окне.

«Все, — подумал он, — клетка закрыта».

Управляющий прокашлялся, издав звук сливаемого унитаза.

А почему вы так поздно к нам, под самое закрытие? — спросил он, все так же не отрываясь от бумаг.

Транспорт подвел, поломался автомобиль, — ответил Остап, вращая в руках авторучку.

Все это время Крымов внимательно следил за каждой мелочью окружающей его обстановки. Два охранника на выходе не проявляли к ним ни малейшего интереса. Операционный зал был пуст и тих, как степь перед грозой. Управляющий только один раз взглянул Остапу в лицо и все остальное время ни разу не оторвал глаз от бумаг. Строгая Татьяна Александровна постреливала периодически на компаньонов глазами, изредка приклеивая к своим губам дежурную улыбку. Несколько раз управляющий тронул рукой подбородок. Его заместительница один раз почесала кончик носа и набрала по телефону номер, который, очевидно, оказался занятым. Остап машинально следил за этим языком жестов. Будто находясь на пляже нудистов, все старались не смотреть в глаза друг другу.

Ну, что же, — наконец произнес управляющий, — все в порядке. Татьяна Александровна, оформляйте платежное поручение.

Управляющий положил документы около операционного окошка, а сам сел за соседний стол и стал набирать по телефону какой-то номер. «Замша» открыла черную кожаную папку с крылатой эмблемой банка и достала из нее недооформленную платежку.

Вот здесь не хватает вашей подписи, — сказала она, обращаясь к Остапу, и протянула ему листок. Сама она осталась стоять около окошка, тихая и напряженная, как мышеловка.

Разрешите, — Остап взял платежку и пробежал ее глазами.

Все верно, — сказал он, положил бумагу на стол и достал ручку. Остап сделал несколько попыток, но ручка не писала.

Разрешите ваше перо, мадам, — обратился он к «замше». — У меня, кажется, чернила кончились.

Татьяна Александровна повернулась к своему столу, выдвинула ящик, достала оттуда шариковую ручку и вручила ее Крымову.

Возьмете себе на память. Эта ручка с эмблемой нашего банка. Пусть она всегда напоминает вам о нас и приносит удачу.

Спасибо, это очень любезно с вашей стороны, — улыбнулся Остап. Он взял ручку и поставил свою размашистую подпись, затем отодвинул от себя листок, взглянул на него как бы издалека и вручил «замше».

В тот момент, когда Остап передавал женщине платежное поручение, Нильскому показалось, что ее очки блеснули зловещим красным оттенком. «Замша» поднесла платежку к глазам и хотела прочесть ее. Видимо, почувствовав что-то неладное, Остап протянул руку в окошко и вежливо сказал:

Извините, мадам, одну секунду. Можно, я еще раз сверю реквизиты получателя?

Татьяна Александровна сделала резкое лягушачье движение, отпрянув от окошка на расстояние недосягаемости руки Крымова, схватила черную папку и резко спрятала в нее платежку. Одновременно управляющий, положив трубку тщетно накручиваемого им телефона, резко встал и, повернувшись, в упор посмотрел на Крымова. В это же время два охранника четко заняли позицию, заслонив своими бронежилетами выход из помещения. Все происходило молниеносно и четко, как по заранее подготовленному сценарию. Нильский почувствовал, что начал потеть чем-то нехорошим. Ему показалось, что приближающийся конец несется на него, как торнадо на штат Миссури. Остап переводил взгляд с «замши» на управляющего и ничего не говорил, лицо его застыло в непроницаемой маске напускного спокойствия. В наступившей тишине было слышно, как Нильский, часто моргая, шлепает веками.

Только без глупостей, Крымов, — жестко, с хрипотцой в голосе сказал управляющий. — Кажется, ваша партия сыграна.

Он щелкнул пальцами. По этой команде охранники у дверей сомкнули ряды, и, как будто из-под земли, в зале появились три штатских лица, с разных сторон медленно двинувшихся к операционному окошку, где происходили события.

В этот момент нервы у Нильского не выдержали. С криком «Бежим!» Сан Саныч рванул в сторону единственного свободного пути — к двери, ведущей в служебное помещение банка. Перепрыгнув с прыткостью преследуемого волками зайца через перегородку, он побежал прямо по столам, сметая с них бумаги и канцтовары. Перевернув за последним столом толстую тетку, застывшую с бутербродом в руке, Нильский подбежал к двери с табличкой «служебный вход» и изо всех сил дернул ее на себя. Ручка двери осталась в кулаке Нильского, но дверь была на месте. После нескольких отчаянных попыток отскрести ногтями от двери что-нибудь, за что можно потянуть на себя, воспаленный мозг Нильского понял, что дверь, как ей и положено, закрыта на кодовый замок. После признания своего окончательного фиаско Сан Саныч медленно сполз по стене на пол и закрыл лицо руками. Он подумал, что это уже конец. Теплая отполированная вокзальная скамья показалась ему сейчас верхом земного блаженства.

Тройка в штатском, как три богатыря, громоздила свои крупные тела вокруг Остапа.

Что за представление, мы же не в Америке! — протестующим тоном выкрикнул Остап, обернувшись в сторону крепышей. — Зачем вы так напугали моего друга? Он же принял вас Бог знает за кого. А говорили, что это приличное заведение. У вас что, всех клиентов так пугают или только самых крупных и уважаемых?

Один из троицы достал удостоверение и с достоинством развернул его перед Крымовым.

Боже мой! Кого я вижу! — воскликнул Остап. — Да это же мой старый знакомый. Майор Стусь. О! Да вы уже подполковник! Вас повысили? Видно, за особые заслуги перед родиной. Давно не виделись. Вы решили-таки сорвать мою операцию, майор. Зачем вы так упрямы?

Не валяйте дурака, Крымов, — с чувством полного превосходства прервал его Стусь. — Не считайте нас полными кретинами, Вот на этот раз вам уже не выпутаться. К тому же не майор, а подполковник.

Лицо Остапа было спокойно, только голос стал слегка звонче обычного.

Нет, майор вам все-таки больше к лицу. Опять харьковская милиция оказала мне большую честь. Как вы догадались, что любое звание ниже подполковника было бы для меня личным оскорблением? Вы опять от Пеленгасова?

Вопросы теперь будем задавать мы, — отрезал один из трех богатырей, по всей видимости, Добрыня Никитич, и достал, как Кио из рукава, наручники.

Самый младший, Алеша Попович, в это время надевал железо на Нильского, который слабо отбрыкивался, повторяя по очереди всего две фразы: «В чем дело? Я буду жаловаться!»

Остап, облаченный в металлические браслеты, сел на стул.

Я вынужден требовать адвоката. Это беспрецедентный произвол. С этого момента я не скажу ни слова.

Остап глянул на часы. Они показывали 16.30. Три богатыря, переговорив о чем-то с управляющим, взяли у него черную папку.

Татьяна Александровна, проведите товарищей в нашу дежурку, пусть посидят там. Через три часа должен приехать Пеленгасов, — сказал управляющий, злобно сверкнув глазами на Крымова.

Остапа и Нильского под конвоем увели в глубь помещения банка. Зайдя в комнату без окон с массивной металлической дверью, Крымова и его соратника усадили на неудобный кожаный диван. В комнате с ними остался только Стусь. Самый молодой из группы захвата задержался в коридоре и все время звонил по сотовому телефону. Нильский мелко подрагивал и бросал на Остапа беспомощные косяки. Крымов, верный своему слову, сидел молча, уставившись в одну точку. Лицо его было спокойно и невозмутимо.

Подполковник открыл папку и начал перебирать бумаги.

Ну что же, Крымов, кажется, вам пришел конец. Сколько веревочке ни виться… У нас есть часа два времени. Борис Михайлович просил меня подождать и не увозить вас в отделение. Он хочет сказать вам пару слов. Но мы можем начать прямо сейчас, чего время тянуть. Чистосердечное признание никогда не помешает.

Чистосердечное признание не помещает только в любви, — не выдержал Остап своего обета молчания, — а вас я пока что не успел полюбить.

Можете молчать, но документы говорят сами за себя, — с удовольствием, не торопясь, продолжал Стусь. — Подписав платежное поручение, вы, по сути, подписали себе приговор. Мошенничество в особо крупных размерах, статья 148 УК. Знакомы, наверное?

Нильский заскулил в углу дивана.

Разрешите закурить, — попросил Остап спокойно. — Меняю право одного звонка на сигарету.

Валяйте, — милостиво разрешил Стусь.

«Он ведь не курит, — автоматически отметил про себя Нильский. — Все! Нервы. И этот спекся».

Дайте зажигалку, — попросил Крымов, вынимая из кармана пачку сигарет.

Милиционер начал открывать ящики стола в поисках зажигалки. Пока Стусь рылся в ящиках, Крымов сильно ткнул Нильского ногой в колено и прошептал:

Нильский, запомните, вы ничего не знаете. Вас они трогать не будут. Говорите, что подписывали, не читая, то, что я давал. Перестаньте потеть и портить воздух. Я все возьму на себя. Вы своим скулежом и заячьими скачками по столам наносите непоправимый ущерб авторитету нашего концерна.

У вас еще хватает сил ерничать, — простонал Нильский.

Что это вы там шепчетесь? — прервался подполковник. — А ну-ка прекратить разговорчики, а то рассажу по разным камерам. Эй! Серенко! Зайди-ка. Дай огоньку директору фирмы.

В комнату зашел Алеша Попович и щелкнул зажигалкой перед носом Крымова. Остап глубоко втянул воздух, затянулся несколько раз, выпустил вонючий едкий дым и с удовольствием протянул:

Ух, хорошо-о-о!

Младший сотрудник замахал руками, отгоняя дым.

Ну и сигареты вонючие вы курите! «Казбек», что ли?

В это время зашел Добрыня Никитич.

Они уже на подходе, — и весело глянув на своего младшего коллегу, добавил: — Готовь дырку под звезду, лейтенант. Дело будет звонкое.

Далее на протяжении полутора часов милиционеры задавали Крымову и Нильскому одни и те же вопросы. Факты мошенничества были настолько очевидны, свидетелей и понятых было настолько много, что сотрудникам УВД приходилось просто заставлять себя задавать наивные и повторяющиеся вопросы. Алеша Попович лениво разыгрывал из себя злого следователя. С ехидцей в голосе он рассказывал Нильскому о сексуальных нравах сорокакоечных камер СИЗО, зачитывал Крымову положения о максимальных сроках в нескольких статьях кодекса, под которые подпадали действия незадачливых компаньонов. Добрый Стусь по-дружески советовал Остапу так, просто ради формальности, написать признание. Он предлагал большие скидки по срокам и угощал своим «Мальборо».

Остап отказался от сигареты, сказав, что он вообще редко курит, а чужие — тем более.

Несколько раз в комнату заходил Добрыня Никитич с сотовым телефоном и шептал что-то на ухо старшему, весело подмигивая Остапу и подбадривая Нильского: не горюй, мол, брат, десять лет — это не срок.

В 19.00 дверь импровизированной камеры открылась, и на пороге появился во всем своем великолепии сам победитель — Пеленгасов.

Борис Михайлович поздоровался с группой захвата, не спеша одарил их свежим анекдотом о четырех милиционерах, закручивающих лампочку, и после дружного смеха, натолкнувшего Остапа на мысль, что анекдоты про милиционеров сочиняют они сами, попросил оставить его с Крымовым наедине.

Минуту Пеленгасов смотрел на Остапа и молчал, явно получая удовольствие от паузы. Он смотрел на Крымова долго и смачно, будто поджаривая его на медленном огне. Наконец он вздохнул, достал сигарету, с удовольствием затянулся и вместе с дымом выпустил в Крымова сочную киношную фразу:

Ты проиграл, Остапушка. Помнишь, как-то давно, когда мы были друзьями, ты подарил моей дочке свой «крымик»:

Остап молча смотрел на Пеленгасова. Тот, выпустив еще пару затяжек, добавил:

Да, ты проиграл. Но это еще не все. Ты еще не знаешь, насколько ты проиграл. У меня для тебя есть два сюрприза,

Я не люблю сюрпризы, особенно от тебя, — вяло ответил Крымов.

Но тебе придется узнать о них и принять от меня в подарок, — веселился Пеленгасов. — Я хочу, чтобы ты уже никогда не хотел связываться со мной. У тебя сильный характер, и тебя трудно загнать в гроб материальными ударами. Но я не могу отказать себе в удовольствии огорчить тебя по-крупному. Ты вот сидишь такой спокойный и невозмутимый. А напрасно. Тебе не просто грозит статья. Ты умница, ты знаешь, что у нас по-настоящему беззащитны перед правосудием только мелкие растратчики и базарные воришки. Ты сидишь сейчас и спокойно смотришь на меня, потому что рассчитываешь на свой миллион. Да, ты прав. С миллионом, и даже гораздо меньшей суммой тебя не только оправдают, но и вывезут из СИЗО с эскортом на лимузине. Мошенничество — это очень трудная статья для прокурора. Как специалист, ты это отлично знаешь. Столько всяких нюансов и юридических тонкостей. Если бы ты украл деньги у государства, тебе было бы куда сложнее. Но частные деньги у нас надо выгрызать зубами. Так вот, сюрприз номер один — твои деньги у меня.

Остап молчал.

Да, я выслал их в четырнадцать часов, — продолжал Пеленгасов, любуясь собой, — но затем в четыре часа, когда ты выдал платежку в «Востоке», я их успел сторнировать, то есть, отозвать обратно. Я имел на это все основания — факт твоего готовящегося и состоявшегося мошенничества. Я знал, что ты будешь искать альтернативные пути информации о моих действиях, и решил играть так, чтобы опережать на один ход твою мысль. Ты поставил мне капкан своей платежкой, но я его обошел.

Ты что, прочитал мои мысли? — спросил Остап.

Нет, Остапушка, в отличие от тебя, я не умею читать мысли. У меня свои методы. Вот здесь мы и подошли ко второму сюрпризу. Ты готов?

Абсолютно, — спокойно сказал Остап. Пеленгасов иронически посмотрел на Остапа.

Ты хорошо держишься, уважаю. Но каким бы артистом ты ни был, сейчас тебе будет плохо.

Пеленгасов нажал на красную кнопку вызова и в упор уставился на Крымова, следя за его реакцией.

Дверь открылась, и в комнату вошла Вика. С чувством небольшого неудовлетворения Пеленгасов отметил, что ни один мускул не дрогнул на лице Крымова. Взгляды любовников встретились, и в комнате воцарилась немая сцена. Молчание длилось мучительно долго. Пеленгасов победоносно посматривал на обоих. Остап и Вика, не мигая, смотрели друг на друга.

Кривая, в пол-лица улыбка Вики разрядила царившее в комнате напряжение.

Здравствуй, Крымов, — спокойно, каким-то изменившимся голосом сказала Вика.

Ну что, Остапушка, ты удивлен? — злорадно спросил Пеленгасов, не находя в лице Крымова ни малейшего намека на панику.

Конечно, — сказал Остап, не отрываясь глядя на Вику.

Ну, что ты на меня так смотришь? — первой не выдержала Вика и подошла к Пеленгасову. Обойдя его сзади, она положила обе руки к нему на плечи и опустила подбородок на одну из них, прижавшись щекой к банкирскому уху. Два лица, Пеленгасова и Вики, такие неожиданно похожие тем родством душ, которое проглянуло вдруг из-за внешней личины, оказались на одном уровне. Две пары глаз — одна с победоносным выражением, другая с наглым и циничным — смотрели на Остапа.

Я все понял, — сказал Остап медленно. — Вика, я аплодирую тебе, ты — великолепная актриса. Такая же великолепная, как и женщина. Тебе надо развивать свой талант, ты далеко пойдешь.

Пеленгасов погладил Вику по руке.

Ты опять недооценил меня, Крымов. Когда ты зарисовался на вокзале в день своего приезда, мои люди случайно приметили тебя. Вот здесь мне повезло. Не случись этого, я бы не знал, с какой стороны ты ко мне подберешься. Когда я узнал, что ты в Харькове, я сразу понял, что это по мою душу. Мне нужно было знать, что ты затеваешь. Ты ведь всегда мыслишь на опережение соперника. Мне нужен был человек, который был бы рядом с тобой. Потому что в логической игре мне с тобой тягаться тяжело. У меня свои методы, и, как показывает жизнь, они действенней твоих.

Остап молча слушал, не высказывая никаких эмоций. Вика закурила сигарету, хотя при нем она не курила ни разу. Пеленгасов, дав огоньку даме, продолжал:

Я тебя все-таки немного знаю, Остапушка. И это мне сослужило пользу. Я знал, что ты обычно работаешь через женщину. И я знал твои требования к такой женщине. Я с Викой уже два года. Она замечательная женщина во всех отношениях, я с тобой согласен. Ты заглотнул эту наживку со второго раза. Вика — профессионал, и ты это, надеюсь, сейчас оценил. Накануне сегодняшнего черного для тебя дня я абсолютно все знал о твоих планах. Финита ля комедия, Крымов.

Пеленгасов закашлялся утробным хрипловатым смехом и весело взглянул на Вику. Та ответила ему снисходительной улыбкой и выпустила в сторону Остапа длинный клуб дыма.

Остап все еще сохранял спокойствие.

Да, Вика, ты была настолько красива и умна, что у меня просто не было другого выбора, — сказал он с непонятной интонацией, заставившей Вику внимательно посмотреть на Остапа.

Крымов, я восхищаюсь твоим самообладанием, — сказала она изменившимся чужим голосом. — Мне тоже было приятно общаться с тобой. Борюсик, конечно, ревновал. Но ведь для него бизнес превыше всего. Я буду вечно помнить твои объятия, милый. Мы помолвлены с Борей, и я обещала своему жениху небольшое приданое. Твои деньги теперь наши, и лучшего приданого не придумаешь. Как говорится, кто с мечом придет… Ты меня поймешь со временем и простишь, дорогой.

Пеленгасов закудахтал своим прокуренным смехом.

Да, я ревновал поначалу. Но затем Вика успокоила меня метким наблюдением, что когда ей приходилось ложиться в постель с тобой, то это значило, что мы вместе трахаем тебя. Это служило мне отличным моральным утешением.

Крымов хлопнул себя по коленям, встал и сказал:

Да, умны вы, черти. Ничего не скажешь. Викуля, еще раз выражаю тебе мое восхищение, но на свидания в СИЗО не приглашаю. Думаю, тебя не отпустит твой будущий муж. Кстати, Вика, пока я ждал твоего жениха, я сочинил «крымик». Дарю его тебе, запоминай, пригодится.

Остап посмотрел на Пеленгасова.

А теперь я хочу подумать. У меня к тебе, Боря, только одна просьба, если можно. Пусть сюда приведут Нильского, может, мы напишем заявление. Твой Стусь так настаивал, ему ведь надо соблюсти протокол.

Почему бы и нет, — согласился Пеленгасов. — Проигрывать надо красиво. Ничего, Остап, лет через пять-семь у тебя будет еще одна попытка.

Выходя, Вика глянула на Крымова еще раз и, отпустив ему воздушный поцелуй, сказала:

Прощайте, маэстро. У вас наконец-то нет проблем с деньгами. Потому что у вас вообще их нет. Жалею вам удачи в следующий раз.

За двенадцать лет и десять месяцев до этого…

Когда такси подъехало к порту, в запасе оставалось еще сорок минут. По-королевски расплатившись с водителем, он подхватил два огромных чемодана и энергичной походкой поспешил к пароходу. Она семенила за ним, как хвостик, с легкой сумкой через плечо, продолжая щебетать какую-то веселую чепуху, за которую зацепилась еще в машине. Его грудь распирало чувство гордости и радостного ожидания чего-то нового, обещающего, по-морски романтичного и неизведанного. Круиз! Как много в этом слове для тех, кто еще ни разу не был в круизе. Круиз! Какое заманчивое и красивое слово, в котором заключается и царство океана, и соленый свежий ветер, и безбрежное звездное небо с падающими кометами, несущими из космоса к Земле чьи-то загаданные желания, и одиночество от всего мира, одиночество любви — единственная форма одиночества, приносящая радость. Он шел и не чувствовал тяжести поклажи с вещами, которых было слишком много для недельного путешествия и слишком мало, чтобы охватить все многообразие ожидаемого.

Красавец-пароход стоял у причала, окруженный бездонной новороссийской ночью, и сверкал тысячами приветливых огней, добрых и ласковых, как огни рождественской елки. Сотни людей радостно суетились вдоль набережной, у трапов и на палубах огромного корабля. Он поставил чемоданы и обернулся.

Котенок, доставай билеты. Она как будто ударилась о стену.

Билеты? Я? А разве они не у тебя? Легкий холодок прошелся по его телу.

Ты что, не взяла билеты?

А ты?

Что ты все время «тыкаешь»? Документы у тебя?

Да.

А билеты?

Не знаю. Кажется, их брал ты.

Она стояла белая, как стена больничного забора. Ее нижняя губа начала слегка подрагивать.

Да не волнуйся ты так, — притянув к себе, он обнял ее, затем отстранил опять. — Давай успокоимся и поищем билеты. Наверняка ты взяла их вместе с документами, ты просто забыла.

Да, да. Конечно. Я просто забыла. Сейчас мы их найдем, — засуетилась она и, бросая время от времени жалобные взгляды на огни лайнера, начала дрожащими пальцами рыться в карманах. После троекратного исследования сумок и всех полостей одежды, где хоть что-то могло заваляться, они поняли, что билеты остались лежать в околокроватной тумбочке номера гостиницы. Он посмотрел на часы. Времени на поездку туда и обратно уже не было. Он глянул на огни парохода, ставшие в миг холодными и далекими, как чужое счастье, затем перевел взгляд на нее.

Боже, что я наделала, — на нее было жалко смотреть.

Не надо. Я сам виноват. Расслабился. Всегда так — когда рядом женщина, обязательно расслабляюсь.

Он задумался. Если о билетах надо было забыть, то оставалось одно — прорываться на пароход без билетов. Сколько раз в своей жизни он прорывался куда-то без очереди, без приглашений, без билетов и даже без денег. Если припомнить, то, кажется, еще не было ни одного фиаско, Он улыбнулся своей мягкой улыбкой.

Не беда, котенок, сейчас я все устрою. Не из таких переделок выбирались. Тем более, что справедливость на нашей стороне. Пошли.

В это время из мощных динамиков корабля раздался казенный голос:

До отхода парохода «Адмирал Нахимов» осталось тридцать минут. Просим пассажиров соблюдать осторожность при посадке на борт.

Исполненный решимости и веры в победу, он подошел к матросам, стоящим у подножия подъемного трапа.

Браток, понимаешь, какое дело, мы билеты забыли в гостинице. Ну, прямо несчастье. Нельзя ли как-то исправить эту роковую ошибку? Первый раз в жизни собрался в круиз. Обидно. Такое событие… Если это можно как-то уладить, я тебе буду признателен до гробовой доски.

Матрос недоверчиво окинул его взглядом.

До гробовой не надо. Какая у вас была каюта?

Я точно не помню, но у нас была палуба «Д». Матрос нерешительно почесал затылок.

Я думаю, вопрос решить можно. Подождите, сейчас позову помощника.

Через минуту он вернулся в сопровождении худого высокого офицера с надменной вытянутой физиономией. Контакта не получилось сразу.

Откуда я могу знать, что у вас были билеты? Боюсь, ничего не смогу для вас сделать. Надо обратиться в кассы и приобрести билеты.

«Спесивая крыса. Какая касса? Какие билеты?» — подумал он и начал вежливо просить помощника капитана проявить человеколюбие и сострадание, столь свойственное (судя по поверию) нашему народу. Офицер, бесстрастный, как породистая смесь пограничника с таможенником, упорно стоял на своей формальной позиции. Кажется, они напрасно теряли время. Она стояла рядом и слушала эту бесполезную перепалку, и ее присутствие лишало его так необходимого в данный момент терпения. Он сорвался. Резко повернувшись, он наклонился над чемоданами и сквозь сцепленные зубы почти неслышно процедил:

Козел!

Что вы сказали? — услышал он за спиной напряженный голос.

Ничего.

Нет, вы что-то сказали? — продолжал упорствовать офицер. Его голос звенел, как натянутая тетива.

Вам так хочется знать? Хорошо, я могу повторить. Я предположил, что вы относитесь к семейству парнокопытных представителей мелкого рогатого скота.

Кажется, вы назвали меня козлом, — проявил сообразительность мичман.

Это самое мягкое, что пришло мне в голову.

Офицер сделал шаг в его сторону. На его скулах перекатывались желваки.

Если бы я не был в форме, я бы набил тебе морду. Пошел отсюда!

Естественно, что дальнейший разговор вышел за конструктивные рамки. Надо было искать следующий вариант. Благо, упорства ему было не занимать.

Вновь хрюкнули динамики, и знакомый голос сотряс набережную радостным сообщением:

Внимание! До отхода парохода «Адмирал Нахимов» осталось двадцать минут. Просьба провожающим покинуть борт корабля.

Он схватил чемоданы и побежал ко второму трапу, где не было ненавистного козла-офицера. На ходу он крикнул ей:

Делай, как я. Теперь мы — провожающие. Я сейчас договорюсь.

С третьей попытки ему удалось уломать средних лет даму, проявившую благосклонность к напористому симпатичному и несчастному парню. Проходя мимо матроса-контролера, дама кивнула за свою спину:

Это мои вещи. Эти двое — мои провожающие.

Они начали подниматься по белому гулкому трапу. Он обернулся к ней и, наклонившись к самому уху, радостно зашептал:

Ну вот, зайчонок, я же говорил тебе, что все будет о'кей. Сейчас поднимемся наверх, разыщем свои места, и затем я договорюсь с капитаном.

С верха трапа навстречу им, быстро перебирая ногами, катился коренастый матрос. Тот, что стоял снизу, крикнул ему:

Один пассажир и два провожающих.

Матрос скатился к поднимающимся и, выхватив из его рук вещи, крикнул своему товарищу, стоящему внизу:

Вторпом приказал пропускать только пассажиров, — и, обернувшись в сторону провожающих, добавил: — Извините, осталось мало времени до подъема трапа. Просьба спуститься вниз. Я сам помогу этой женщине с вещами.

Матрос так и не понял, почему парень выхватил вещи и в сопровождении бледной девушки стал опять спускаться вниз. Он недоуменно посмотрел вслед странной парочке.

Они спустились вниз и отошли на несколько шагов в сторону от трапа.

Непрун, — с досадой проворчал он, кусая нижнюю губу. — Мы не успели на какие-то несколько секунд. Ну, ладно. Думай, Ося, думай. Кто ищет, тот всегда найдет. Безвыходных ситуаций не бывает. Главное в жизни — не путать вход с выходом.

Голос из динамика напомнил ему, что для решения уже почти нет времени.

Внимание, посадка закончена. Подготовиться к подъему трапа.

Она была на грани отчаяния, — Он успокаивающе обнял ее.

Ничего, это временный нефарт. Сейчас я все устрою. Мне ничего не остается, как воспользоваться старым и надежным способом, который в нашей стране всегда давал стопроцентный результат. В конце концов, мы ведь в Союзе живем или где? Придется нам прибегнуть к нашему НЗ.

По трапу спускался морской офицер с одной золотой нашивкой на погоне. Это был очередной шанс. Он достал из нагрудного кармана портмоне и, пересчитав деньги, решительно направился в сторону офицера, уже спустившегося вниз и за что-то строго выговаривающего матроса. Взяв офицера за локоть, он отвел его в сторону. Через две минуты переговоров тот негромким голосом сказал:

Подниметесь наверх и подождете меня на верхней палубе на корме. Рассчитаемся, когда судно отойдет, — и обернувшись к матросу, строго приказал: — Нечипуренко, пропустить этих двоих.

Как только они поднялись на борт, начали поднимать трап. Когда они оказались на верхней палубе и, с облегчением опустив чемоданы, кинулись в объятия друг другу, заиграл прощальный марш духового оркестра.

Ну вот, моя милая, видишь, я же говорил, что все устрою.

Он был горд собой. Ее лицо светилось счастьем. Раздались радостные оглушительные гудки теплохода, передавшие своим звуком исполинскую мощь корабля. Она радостно запищала и повисла у него на шее.

Я так и знала, что ты все решишь, милый! Ты — лучше всех!

А вы как сюда попали? — сухой хлесткий голос заставил его вздрогнуть. Он обернулся. Раскачиваясь всем телом, перекатываясь с каблуков на носки, рядом с ним стоял в окружении двух матросов знакомый «козел».

У нас тут, я вижу, зайцы завелись. Ну вот. Я же говорил, что за козла ответишь, — сказал он, не скрывая злорадства. — Петров, быстро на мостик. Передай старпому, чтобы задержали отплытие на минуту. Тут принципиальный вопрос решить надо. Савченко, постереги эту парочку, я пойду распоряжусь.

Еще через десять минут они находились на асфальтированной набережной, сидя на своих чемоданах. Вновь играл радостный марш, вновь гудок оглушил порт прощальным кличем.

Он молча кусал губу и бестолково крутил в руке свои часы, которые показывали 22.30. На календаре стояла дата — 31 августа 1986 года. Она тихо плакала, а у него не было слов, чтобы успокоить ее. Пароход уходил в открытое море. Теплые огни великана-корабля, потолстев и размякнув, расплывались в слезах ее глаз. В эту минуту она была самым несчастным человеком в мире.

На следующий день утром в коридоре гостиницы он встретил горничную с мокрыми красными глазами.

Ужас какой… Вы слышали? — Без приглашения обратилась она к нему. — «Нахимов»-то потоп. Сразу при выходе из порта. Столкнулся с сухогрузом. Почти все погибли. Сколько народу… Горе-то какое…

Он вернулся в номер. Она еще спала. На ее лице по-прежнему было несчастное выражение, сохранившееся со вчерашнего вечера. Он выдвинул ящик тумбочки. На дне ее лежали два билета.

 

ДОРОЖЕ ВСЕГО ПЛАТЯТ ЗА ДЕШЕВКУ

Когда Нильского привели в комнату «предварительного заключения», он сразу схватил Остапа за рукав пиджака и сбивчиво затараторил:

Я ведь говорил вам, вы меня не слушали. Вы видели, они и Вику уже замели. Жору, наверное, тоже взяли. Это полный провал, я же говорил. Катастрофа! — тарахтел он, брызгая словами, как электросварщик искрами.

Остап резким движением пальца прихлопнул прыгающую нижнюю челюсть компаньона.

А что вы думаете насчет этого злобного управляющего? — не унимался Нильский. — Это же форменный зверь! Мясник! Садист!

О нем я думаю, — ответил Остап, — что, если у задницы есть кресло, то уже неважно, какая голова. И перестаньте, наконец, трястись всеми своими президентскими членами. Ведите себя с достоинством, как подобает руководителю солидной фирмы. Запомните: мой прогноз, как у метеорологов, практически всегда сбывается, но не всегда совпадают даты. Садитесь и слушайте. Сейчас семь вечера. Я, не теряя времени, напишу заявление. Вы его вместе со мной подпишете. А еще через час вы уже будете скакать на одной ножке от радости. И хватит болтать! Больше никаких вопросов. Кроме того, кто смеется последним, есть тот, кто смеется дольше.

Нильский, который с потерей веры в Остапа окончательно утратил веру в человечество, погрузился в состояние безысходной смертельной депрессии. В его воспаленном мозгу догорали, обугливаясь, позавчерашние мечты. Он вспомнил недавнюю фразу Крымова: «Беременность лишний раз доказывает, что последствия бывают гораздо серьезней, чем сам поступок».

Через тридцать минут Остап попросил зайти официальных лиц для вручения своего заявления. Вскоре помещение плотно заполнили деловитый Стусь, сияющий Пеленгасов в сопровождении Вики и краснолицый управляющий банком «Восток». Пеленгасов имел довольный, умиротворенный вид, словно после перенесенного оргазма.

Ну, как у нас дела? — ласково спросил он с интонацией знаменитого хирурга, обращающегося к безнадежному раковому больному.

Крымов подчеркнуто спокойным голосом обратился к Пеленгасову:

Ты знаешь, Боря, во дворе дома, где я живу, стоит собачья будка. Ее хозяин — собачий граф Монте-Кристо, по кличке Барон. Он большой мыслитель. Он знает жизнь не хуже нас. Недавно он поделился со мной одной мыслью: «Если ты — сука, то и жизнь, и радость, и бред — все у тебя будет собачьим». Как и у тебя, Боря, у меня будет для тебя два сюрприза. Вот первый, — и Остап протянул подполковнику Стусю свое заявление.

Бравый, милиционер, сморщив лоб, что выражало наивысшую степень интеллектуального напряжения, углубился в чтение бумаги. Остап подумал, что морщины на лбу Романа Степановича заменяют ему мозговые извилины, но не стал делиться этой мыслью с окружающими.

Нильский сидел на диване с закрытыми глазами. Остальные участники нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Милицейские формальности их уже те интересовали. Брови подполковника медленно поползли вверх, достигли своей верхней отметки и затем поползли еще выше. Если бы текст заявления не был столь коротким, его брови могли бы оказаться на затылке. Закончив чтение, подполковник обернулся в сторону Пеленгасова и сказал.

Ничего не пойму. Тут чушь какая-то. Почитайте сами.

В чем дело? — недовольно сказал Пеленгасов, вырывая из его рук бумагу.

Этот жулик ходатайствует о привлечении вас и товарища Борова к административной ответственности, — сказал подполковник, — в связи с нанесением морального и материального ущерба концерну «РИО».

Холодок нехорошего предчувствия, подкрепленный спокойствием Крымова, пробежал по позвоночнику Пеленгасова в то же самое время, как тоненький ручеек надежды защекотал в мозжечке Нильского те рецепторы, которые отвечали за функцию глаз. Его веки робко приподнялись, и в образовавшиеся щелочки он увидел трех нахмурившихся чиновников, одновременно читающих заявление.

Это просто бред! — зарокотал управляющий «Востоком» прокуренным басом.

— Данное заявление просто безосновательно. Ведь у вас, подполковник, имеются на руках все доказательства. Где платежное поручение этих жуликов?

Стусь открыл черную папку и достал оттуда лежавшее сверху платежное поручение.

Пеленгасов выхватил бумагу и быстро пробежал по ней глазами.

Вот, смотрите… Сумма совпадает… Назначение платежа… Получатель… Подписи… Банк… Все совпадает! Точно такое же платежное поручение, как в моем банке. Посмотрите, Боров, — и Пеленгасов ткнул бумажкой в лицо управляющему.

Не все, — сказал Крымов, увлеченно рассматривавший свой ноготь.

Пеленгасов начал еще раз внимательно перечитывать платежку и вдруг, найдя в ней что-то, с ненавистью глянул на Остапа, затем с такой же ненавистью посмотрел на Борова и затряс перед его носом бумагой.

Число! Посмотрите на число! Здесь написано — тридцатое ноября. А сегодня тридцатое что? Октября!

Боров выхватил бумагу и поднес к своим глазам.

Этого не может быть, я сам вчера читал, — там было тридцатое октября. Только она была тогда не подписана.

Так это было вчера! — закричал Пеленгасов. — Скажите, когда он ее подписывал?

Еще в четверг нам оставили платежку с одной подписью бухгалтера, а вторую подпись он поставил при мне в четыре часа дня сегодня.

Кто при этом присутствовал? — повышая голос, заревел Пеленгасов.

Да все, — начал горячиться Боров, тоже повышая голос. — Мой заместитель, ваши люди за колоннами, я был рядом. И перестаньте повышать на меня голос, Пеленгасов! Не забывайтесь!

Пеленгасов резко повернулся к Остапу.

Этот жулик подменил платежку, — закричал он, тыча пальцем в Остапа. — Я знаю его, он большой ловкач. Надо обыскать их обоих. Подмененная платежка должна быть где-то у него. Надо обыскать весь банк. Бумага не могла пропасть бесследно.

Не могла, — подтвердил подполковник, — они все время находились под присмотром.

В банке начался всеобщий обыск. Были перевернуты вверх дном все столы, обследованы мусорные урны, туалеты и даже крыша здания. Личный детальный осмотр Остапа и Нильского с применением рентгена, на который их свозили в институт судмедэкспертизы, не показал ничего. Четыре часа продолжалось скрупулезное, сантиметр за сантиметром, обследование здания банка, не приведшее ни к каким результатам.

Когда подполковник отпустил людей, вызванных на подмогу из городского УВД, он подошел к Борову и недовольно спросил:

Послушайте, а была ли вообще первая платежка? Вы не ошибаетесь, случайно? Она не могла исчезнуть бесследно. Нет ни малейшего следа. Ни обрывков, ни пепла. К тому же Крымов все время находился в поле зрения нескольких пар глаз.

Лицо Борова покраснело и приобрело цвет облицовочного кирпича.

Да вы что! За кого вы меня принимаете? Мы все собственными глазами видели ее до того, как она попала в его руки. Он подписал платежное поручение, и вы сами должны были это видеть.

Да, но сейчас мы документально доказать этого не можем. А исчезнуть никуда эта чертова бумажка, если даже он ее и подменил, не могла. Можете мне поверить — я профессионал. Все выглядит так, как будто первой платежки просто не было.

Боров начал бить себя кулаком в грудь и клясться именем мамы и президента банка, что все было так, как он говорит. Между банкирами вспыхнула перебранка. Стусь, загораживая телом Пеленгасова, пытался успокоить обоих. Затем Боров махнул рукой и выпалил:

Черт бы вас побрал, Пеленгасов! Зачем вы втравили меня в эту грязную историю? Все, мое терпение лопнуло. Выметайтесь из моего банка! Уезжайте к себе в Харьков, разбирайтесь там.

Подполковник повернулся к Пеленгасову.

Ну что, Борис Михайлович, у меня нет оснований задерживать Крымова. Мы и так превысили свои полномочия. Я его отпускаю. Была ли первая платежка или нет, у меня на руках документ, по которому платеж должен быть осуществлен только через месяц. Криминала в этом нет… Но учтите, он что-то там писал насчет материального ущерба.

Пеленгасов злобно дернулся:

Да какой там ущерб! Деньги у меня. Он не потерял ни копейки. Черта с два я выплачу ему штрафные санкции! Пусть забирает свои вонючие деньги из моего банка в понедельник и уметается вон. Жаль, не удалось его прищучить. Куда же он дел платежку, гад?

Бог с ним, Борюся, — Вика злобно зыркнула на Остапа. — Он опять вывернулся. На то он и маэстро. Поехали домой, дорогой.

Бросив на Остапа ненавидящий взгляд, Пеленгасов шумно вышел из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью. Стусь, не глядя на Крымова, сообщил ему, что тот свободен, после чего длинно и витиевато выругался, вспомнив и чью-то маму, и Пеленгасова, и Крымова, и современную политическую ситуацию в стране. Остап подбодрил его одной из своих пословиц: сделал дело, к прокурору неси смело.

Когда Остап и Нильский вышли из парадной двери банка «Восток», был уже час ночи. Компаньоны оказались один на один с чужим промозглым городом. Ночь мерзкой сырой тряпкой упала на плохо освещенные улицы. Лил дождь. Транспорт не ходил, вертолеты не летали. Компаньоны на такси отправились в ближайшую гостиницу. Называлась она «Пищевик» и смело тянула на ползвездочки.

Да, наши отели звезд с неба не хватают, — сокрушенно заметил Остап, оглядывая незамысловатый обшарпанный интерьер холла. — Вы представляете, до чего мы дожились, если уже пищевики так уронили свое лицо. Раньше таким убранством мог похвастать только «Дом колхозника». — Крымов заказал номер для двух миллионеров и через пять минут компаньоны, получив прохладную комнату с сырым постельным бельем и тусклой репродукцией картины «Утро стрелецкой казни», спали, как убитые.

Жора сидел около окна. Весь остаток пятницы и начало субботы он без перерыва на обед просидел в конторе в ожидании Крымова и Нильского. Билеты на поезд в Москву пропали, Вика куда-то исчезла. К вечеру пришла Сашенька и заняла наблюдательный пост рядом с завхозом. Солнце уже начало клониться к закату. Сашенька, бросив печальный взгляд на пустынную улицу, вздохнула:

А наших все нет. Может, случилось что-то?

Ну зачем сразу предполагать самое худшее? — недовольно поморщился Жора.

— Может, просто вертолет разбился.

Не успел он закончить фразу, как к подъезду подкатило такси и из машины вылез Крымов, разминая затекшие ноги энергичными приседаниями, напоминающими гопак. Увидев в окне радостные физиономии своих сотрудников, он весело махнул рукой, давая команду уходить из конторы и садиться в авто. На президента было больно смотреть. С синяками под глазами, как будто вернувшийся с разборки стенка на стенку, похудевший на пять килограммов, Нильский был совсем плох. Брызгая слюной, Сан Саныч, которого уже отпустило вчерашнее нехорошее анальное чувство, размахивая руками и закатывая глаза, рассказывал все перипетии прошедшего дня. Из рассказа Нильского Жора только понял, что компаньонам еле удалось унести ноги из капкана, приготовленного Пеленгасовым. Вика оказалась предателем, и это лишний раз укрепило в Жоре мнение, что верить нельзя никому, а в нетрезвом виде и себе самому.

Вечером Остап собрал оставшихся соратников и разлил всем по сто пятьдесят граммов коньяка.

Начну со скорбных вестей, — сказал он, склонив голову. — Вчера мы потеряли одного нашего товарища. Я имею в виду Вику.

У, сука! — не выдержал Жора и сплюнул.

Но поскольку товарищ оказался врагом, будем считать, что мы потеряли только женщину. А женщину найти легче, чем товарища. Как говорится, если женщина не ангел, дьявол ее не попутает. Поэтому не будем сожалеть и даже пить за это. А выпьем давайте за полное осуществление наших планов.

Какое же полное? — буркнул Жора. — Хорошо, хоть ноги унесли.

И все же выпьем, — хитро улыбнулся Остап, — утро вечера мудренее. Глупо плясать под чужую дудку, не рассчитывая со временем стать ее хозяином.

Нильский залпом выпил коньяк и, не закусывая, перекрестился.

Ух! Даже вспомнить страшно. А Вика — конченая дрянь.

Мудрая улыбка мелькнула на губах Остапа.

Зачем высказываться так резко о вечных истинах? Каждый сам за себя — закон современных джунглей. Послушайте, какая мысль пришла мне в голову по дороге в Харьков:

Нильский налил себе еще полстакана и предложил тост за свободу как величайшую человеческую ценность. Затем пили за Сашеньку, за Даниловну, за президента Украины, за здоровье Нанайцева, купившего всей своей братве бесплатные сотовики, и так далее. Последний тост Макс предложил за Барона, пошел чокаться с ним и уже не вернулся, уснув в будке.

Когда усталые и нетрезвые комбинаторы расходились ко сну, Нильский хлопнул себя по лбу и закричал.

Послушайте, маэстро, а что же все-таки произошло с платежкой? Я ничего так и не понял. Куда она подевалась?

Остап улыбнулся.

Все очень просто, президент. Платежка действительно была выписана на сегодняшнюю пятницу, и эта дата еще с четверга засела в мозгу у Борова и Пеленгасова. Я специально оставил ее не подписанной мною, чтобы иметь возможность потом заменить. Когда мы входили в «Восток», у меня уже была подготовлена вторая платежка с другой датой. Оставалось заменить ее, что я и сделал. К тому же, ваши заячьи прыжки по столам настолько отвлекли всеобщее внимание, что ни Боров, ни подполковник не удосужились просмотреть бумагу еще раз.

Нильский зааплодировал, а Жора разразился лошадиным смехом.

Да, еще, Сан Саныч, я хочу принести извинения за то, что накрутил вас тогда в банке до состояния истерики. Мне нужно было полное ваше вдохновение в изображении застигнутого мошенника. Это позволило мне усыпить бдительность десятка глаз, наблюдавших за мной, и отвлечь внимание после замены платежки. К тому же я немного перестраховался. Я знал, что Пеленгасов следит за мной, но, помимо известных мне вариантов, могли быть и запасные, ведь он мог тоже подстраховаться. В этой жизни уже не знаешь, кому и верить.

Прощаю, прощаю, маэстро, это же бизнес. Я все понимаю, — сказал Нильский, — но мне не ясно все-таки, как вы догадались, что это ловушка, и нужно менять платежное поручение?

Я знал это еще в апреле, когда прибыл в этот город.

Не понял, — озадаченно выговорил Жора и уставился на Крымова.

Все было распланировано уже давно. Главное, надо было заработать начальный капитал. Уже под это я заключал контракт и выходил на Пеленгасова, — ответил устало Крымов.

Но какой в этом толк? — пожал плечами Нильский. — Я потерял за вчерашний день десять лет жизни, а все мы потеряли пятьдесят тысяч как минимум. В чем же ваш апрельский расчет?

Остап усталой и доброй улыбкой прервал тираду Нильского.

Сан Саныч, уже поздно. В понедельник откроется банк, и когда я смогу убедиться, что Пеленгасов отправил наши деньги, то есть, выпустил их из своих грязных лап, то я испорчу ему настроение еще раз.

Нильский схватил Остапа за руку.

А платежка? Старая платежка? Ведь они обыскали каждый сантиметр банка. Нас даже просвечивали рентгеном. Куда вы ее дели?

Остап засмеялся.

Вы опять были невнимательны, президент. Впрочем, как и все присутствующие, включая трех милиционеров. Не быть вам никогда не то что Шерлоком Холмсом, но и миссис Хадсон. Вы должны были хотя бы заметить, что я, некурящий человек, высмоктал в присутствии Стуся целую сигарету. Вы не представляете, насколько противна самокрутка, когда бумаги больше, чем табака.

В понедельник Остап уже был у Пеленгасова. На этот раз обошлось без пожатия рук и дежурных улыбок. Вначале Крымов подумал, что хозяин банка вообще не захочет его принять. Проверив, что перечисление денег уже произведено, Остап уже было двинулся в сторону выхода, когда был остановлен мордатым рыжим охранником:

Борис Михалыч просил вас зайти.

Пройдя сквозь приемную, Остап без разрешения толкнул нотой дверь кабинета Пеленгасова и вошел в сумрачное логово своего врага. Тот был один.

Не успел еще Крымов закрыть за собой дверь, как Пеленгасов вскочил с кресла и быстрым шагом подбежал вплотную к Остапу. Немного подпрыгивая на носках, он закричал тому прямо в нос:

Слушай, Крымов, ты думаешь, что ты выиграл? Ничего подобного! Скорее у нас ничья: маленький минус потери по твоему контракту компенсирует то, что ты облажал меня перед Боровым. Ты сумел обвести меня, но и я не дал тебе кинуть меня. Мы квиты!

А я и не собирался тебя кидать, — возразил Остап, усаживаясь в кресло.

— Ты же знаешь мой принцип — никакой уголовки. Я знал, что ты сам отдашь мне мою долю.

Ха! Какая доля! Держи карман шире! Так я тебе и принесу лимончик к чаю. Давай-ка, вываливай отсюда, пока я не вызвал ребят.

Остап терпеливо глянул на дергающегося перед ним банкира.

Боря, ты что, забыл, что я тебе обещал два сюрприза?

Пеленгасов сделал два неуверенных шага назад, натолкнулся на кожаный диван и упал на него задом.

Говори, — сказал он, заранее чувствуя, что ничего хорошего не услышит.

Так вот, — начал Остап, — первый сюрприз, с которым я тебя уже ознакомил, — это семечки. По первому сюрпризу у нас с тобой, как ты метко заметил, ничья. А вот по второму счет: один лимон в мою пользу.

Остап взглядом участливого психиатра посмотрел на багрового Пеленгасова и продолжил:

Поскольку деньги по контракту ты уже проплатил и я проверил их попадание по назначению, хочу тебя предупредить о том, что случится послезавтра. Но для этого нужно знать, что случится завтра. А завтра ко мне нагрянет страховая компания «Атлант». Ты, наверное, знаешь этих бесцеремонных грубых стокилограммовых ребят, которые занимаются должниками «Атланта». Так вот, завтра они придут ко мне требовать один миллион долларов, который компания «Атлант» автоматически проплатила в пятницу в 17-00 после того, как оплата по контракту не поступила из твоего банка.

Остап отпил глоток газированной воды и продолжил:

Ты, наверное, уже предугадал мои действия. Да, ты прав. Я покажу им документы, которые подтверждают наличие денег в пятницу на моем счете и то, что они не были перечислены по твоей вине.

Пеленгасов побледнел еще больше и сжал кулаки.

Затем крепкие ребята извинятся передо мной, соберут свои инструменты и уедут. Остаток понедельника они проведут за изучением твоего досье. И если они не найдут в разветвленном и перепутанном финансовом мире нашей страны тех твоих активов, которые они смогут забрать без согласования с тобой, то во вторник они будут выламывать дверь вот этого кабинета.

Это блеф! — закричал Пеленгасов. — Я читал контракт. Штрафные санкции наступают со вторника. Вика тщательно покопалась в твоих бумагах.

Остап поставил стакан, и легкая улыбка коснулась его губ.

А вот теперь о втором сюрпризе. Помнишь, ты говорил в Днепре, что знаешь меня, как облупленного? Так вот, Борюся, я тоже тебя немного знаю. С Викой мне придется тебя немного огорчить. Я хочу поздравить тебя с предстоящей свадьбой, но с приданым, как ты сам понимаешь, не получилось. Что касается расходов на свадьбу, то я не знаю, какими средствами ты сейчас располагаешь. Очень скоро тебе придется отдать один миллион и, может быть, отложить свадьбу.

Пеленгасов онемел и бледный, как спирохета, слушал Крымова.

Все сложилось, в общем-то, экспромтом, — продолжал Остап. — Я не собирался возвращаться так скоро в Харьков. Но мои дела сложились в Москве так, что мне не хватило времени даже собрать вещи. Когда я приехал сюда, в кармане у меня было всего двадцать долларов, а в голове давно засевший гвоздь — ты. Еще в поезде я решил, что нужно с пользой провести свое вынужденное турне по Украине. Общие черты плана сложились у меня на верхней полке плацкартного вагона. В остальном я положился на импровизацию. Я долго стоял на вокзальных ступеньках и делал это не просто так. Во-первых, меня посещали глубокие мысли, навеянные встречей с любимым городом, во-вторых, я ждал, когда меня зарисуют твои ребята. Да, я знал, что ежедневно твои подручные встречают с московского поезда наличку. Таких людей ты не меняешь и тащишь за собой уже десяток лет. Они отлично помнят меня по нашей с тобой совместной работе. Ребята они смышленые и осторожные. Они не могли не узнать меня. Краешком глаза, боковым зрением я приметил одну из твоих машин и после этого понял, что на пару дней могу быть свободен. Ну, а дальше я просто ждал. Я ждал, когда появится женщина моей мечты. Вот в чем действительно ты угадал, так это в женщине моей мечты. Я ждал, когда появится именно такая. Это значило, что эта женщина от тебя.

Остап сочувственно посмотрел на банкира.

Вику я заметил еще до сберкассы. Первый раз она пыталась зацепить меня на остановке. Мне надо было проверить свою догадку. Вторая встреча, у кассового окошка, не оставила у меня сомнений.

Пеленгасов, как завороженный, смотрел на Крымова, в его голове уже отдаленно был слышен шум тайфуна, готового унести его миллион.

Помнишь, я учил тебя: врагов надо выбирать вдумчиво и любовно. Я ведь знаю — ты по-животному хитер, — продолжил Остап. — И чтобы быть уверенным на все сто процентов, я должен был руководить твоими действиями от начала до конца. Вика, сама того не зная, передавала тебе ту информацию, которую подготавливал для нее я. Конечно, до самого конца я не знал, как ты поступишь, потому что она передавала информацию в одну сторону. Оставалось только логически просчитывать твои шаги. Да, кстати. У тебя хорошая невеста. Она красива, умна и, главное, беспринципна. Если надо для дела, она ляжет под слона. Но хочу тебя предупредить как бывшего друга: она продаст тебя сразу, как только ты потеряешь свою силу. Может быть, это произойдет уже завтра. Тот контракт, который ты читал вместе с Викой и где указывается вторник как последний день, действительно был подписан. Но затем я переписал контракт. Мне обошлось это в несколько тысяч долларов. Но зато у Вики, а значит, и у тебя, оказался экземпляр предыдущего договора с подлинными печатями и подписями. В действующем же контракте штрафные санкции наступают уже вечером в пятницу.

Остап совсем не получал удовольствия от своего монолога.

В данный момент металл, оплаченный в пятницу за меня страховой компанией «Атлант», уже следует в Индонезию. Мой миллион ты перевел сегодня на счет в другом банке, и он ждет меня там. Итого: вместо одного у меня уже два миллиона. Ставлю тебя перед фактом — я забрал у тебя свои деньги. Вернее, ты сам мне их отдал. Послезавтра жди ребят из «Атланта». Вот они уже действительно заберут у тебя миллион. Но заметь, не я. Видишь, мне удалось не изменить своим правилам.

Пеленгасов, белый, как гипс, и недвижимый, как статуя из того же материала, сидел на диване и тяжело дышал.

Остап смахнул пылинку со своего плеча.

Сам будучи жуликом, ты должен понимать, — сказал он, — что винить можешь только себя. Помнишь мой старый афоризм: не можешь прийти в себя, проверь адрес?

Крымов печально улыбнулся.

Меня можно не провожать. Вике передай привет. Теперь ты понял, что не ты, а я трахал вас обоих одновременно и, в отличие от тебя, это было на самом деле.

Повинуясь невольному порыву, Пеленгасов схватил со стола массивную бронзовую пепельницу и налитыми кровью глазами свирепо уставился на Крымова. Их взгляды скрестились, и в комнате повисла гнетущая тишина, в которой отчетливо слышалось только носовое сопение банкира. Его брюхо раскачивалось в такт нервному дыханию, лицо побагровело и утратило человеческие черты. И тут неожиданно, воспользовавшись паузой, белый попугай изрек первый раз в своей жизни слово, которому безуспешно учил его хозяин уже три месяца:

Дурак! — крикнул он нахальным голосом и, наклонив голову, вслушался в произнесенные им звуки. По всей видимости, слово попугаю понравилось, потому что, распушив свой хохолок, он истошно начал орать: — Дурак! Дурак! Дурак! Дурак!

Нервы Пеленгасова, наконец, не выдержали, и он изо всех сил запустил в невинную птицу приготовленной для Остапа пепельницей. Но годы, видимо, уже брали свое. Пеленгасов промахнулся, пепельница пролетела в дюйме от клетки с попугаем и угодила прямо в окно. С невероятно громким и неприятным звуком, который, казалось, длился целую вечность, двухметровое стекло разорвалось на десятки частей и начало долго падать на пол. Пепельница улетела куда-то вниз. Достигнув низшей точки, она издала барабанно-металлический звук, свидетельствующий, что непосредственно земли она не достигла. Когда в комнату вбежали перепуганная секретарша и возбужденный охранник, Крымов стоял около окна и глядел вниз.

Боря, кажется, это твой зеленый «мерседес» там внизу. Вмятина на крыше и треснувшее лобовое стекло. И все из-за какой-то глупой птицы. Ты не по годам горяч, Боря. Ты ведешь себя как-то нервно. Понимаю. Когда час расплаты наступает, он наступает на самый больной мозоль. Ладно, мне пора.

Пеленгасов рухнул в свое кресло. Остап пошел к выходу и у самого порога обернулся.

А попугай-то, смотри, заглаголил. И по существу. А ты говорил, не умеет. Если у птицы есть свое мнение, то она обязательно заговорит. Привет!

На следующий день ночью…

Охранники принесли его под утро пьяного, грязного и мокрого. Вывалив на кровать тяжелое благоухающее спиртом тело, они пошли в ванную. На их всегда бесстрастных лицах проглядывала маска отвращения к своему патрону.

«Крепко же им достается от него, — подумала Вика, глядя, как последний из них моет руки. — Хорошо, я-то знала, зачем корячиться, так ведь они за копейки терпят эту скотину». Она посмотрела на своего любимого. Толстый, лысеющий, потный, жалкий, глупый. Еще вчера ей казалось, что она его любит. «Неужели это только деньги? Нет, не может быть. Разве за деньги можно пойти на такое? Я сделала это. Я сделала все, что можно было и нельзя. Я сделала это для него, а не для его денег».

Любимый застонал и перевернулся на спину. От пьяного храпа зазвенели сосульки хрустальной люстры. Она хотела снять с него носки и пошла к кровати, но натолкнулась на толстое стекло брезгливости. Это чувство было для нее внове, и она отпрянула назад. На том месте, которое еще вчера было залито теплым сиропом нежности и спокойствия, в ее душе зияла темная канава. «Неужели деньги? Не может быть! У него еще осталась куча денег. Просто так его не свалить. Почему же он мне вдруг стал так омерзителен?» Ее охватил страх. Если исчезнет то, чем жила она последние полтора года, то что останется? Была цель, были средства. Они потерпели фиаско, ну и что? Они крепкая пара, они еще сломают хребет не одному врагу. Она отстоит его. Должен же кто-то любить и подонков! Тем более, что они иногда оказываются банкирами. Подумаешь, отобрали миллион. Как отобрали, так и вернут, игра еще не окончена.

Она попробовала рукой. Стекла не было. Она подошла к кровати и села на край. Он был в бессознательном состоянии. Нижняя челюсть отвисла, по подбородку текли слюни. Она пристально всматривалась в его лицо. «Набросить ему сейчас целлофановый кулек на голову, и через три минуты готов». Она передернула плечами. «Ну, что за тварь сидит во мне! Ведь это уже не в первый раз. Ничего себе, любовь!». Она положила руку на его потный лоб. «Завтра проспится и, как всегда, начнет валить все на меня. Пока не вываляет всю в дерьме, не успокоится. Ох, не придушил бы! Как там говорил Крымов: „из былой любви получаются неплохие памятники ненависти“. А с Остапом у нас получилась бы перспективная пара. Жаль».

Она провела ладонью по его редким волосам. «Нет, ничего он мне не сделает. Что он теперь без меня? Мы теперь повязаны до гробовой доски».

Пустая канава начала заполняться теплым сиропом. Она поцеловала его в лоб. «Мы будем умными. Мы будем умней всех. Зачем есть друг друга, когда вокруг ходит столько двуногого корма? Утро вечера мудренее».

Земляная канава ее души до краев была наполнена нежностью и спокойствием. Она сняла с него носки и, не заводя будильник, легла спать.

 

КУДА УХОДЯТ ПОЕЗДА

Мокрым осенним вечером несколько человек, отцвеченных одной эмоциональной краской, плотной группой стояли на перроне вокзала около девятого вагона поезда Харьков-Москва. Это были соратники, сподвижники и цвет гвардии Остапа Крымова.

Пожелтевшие от осени и тусклого фонарного света люди метушились около состава. В последнее время все перестали верить друг другу, газетам и расписаниям поездов, поэтому вовремя поданный тепловоз вселял надежду, что не все еще разрушено и пущено по ветру в этой Богом забытой стране. Четко разделенные с некоторых пор на контрабандистов и неконтрабандистов, люди пропихивали в разверстые рты вагонов свои беременные сумки, суетно целовали провожающих и старались первыми занять места согласно купленным билетам.

Актив концерна «РИО» и издательского дома «Золотой Пегас» провожал своего руководителя и духовного отца. Сашенька принесла букет белых хризантем. Мелкие круглые слезинки блестели на ее лице, а может, это были капельки залетевшего под навес перрона осеннего дождя. Она была искренне печальна. Быкадоров был при орденах, в буклированном галстуке и старомодной фетровой шляпе. Чесучовый костюм индивидуального пошива еще хранил шик послевоенной моды. Костомаров, прямой, как лом, со скорбным выражением лица, в черном плаще и лакированных туфлях, создавал на перроне атмосферу похорон. Прямые жесткие складки его рта выражали упрямство и готовность терпеть любые революции как в одну, так и в другую сторону. Нильский ежился от холода и жался ближе к Остапу. Оправа его новых очков приятно поблескивала позолотой. Выспавшийся, отдохнувший и приодевшийся стараниями Остапа, Сан Саныч неожиданно приобрел холено-интеллигентный вид, свойственный в наших краях только редкому иностранному туристу и удачливому представителю Мельпомены. Жора в новом вальяжном кожаном пальто с достоинством держал в руках чемоданы маэстро. В добротной одежде и при наличии в кармане пары тысяч крупными купюрами, Жора выглядел настолько уверенно и импозантно, что мог бы с успехом быть приглашен на съемку рекламы средства против запоров.

Макс, зорко следя за движением суетящихся людей, описывал круги вокруг подопечной группы. Провожал Остапа также Борух Гиршман, сдружившийся в последнее время с Костомаровым и Нильским. Он принес на вокзал Крымову что-то мучное, испеченное Песей. Вручив Остапу еще теплый сверток, он стоял немного поодаль и, вжав голову в плечи, ироничным взглядом созерцал железнодорожный состав, природу, людей и даже себя. По лицу Гиршмана было видно, что, как всегда, у него было свое (и немного Песино) мнение о происходящем вокруг.

Остап прощался с соратниками.

Сан Саныч, у меня для вас подарок. Помните, я говорил с вами насчет вашей мечты. Хотя бы один раз в жизни мечта должна сбываться. Так вот, кроме доли в нашем предприятии, я подкупил для вас еще и небольшой книжный магазин. Я хотел сделать вам сюрприз и не стал говорить раньше времени. Быкадоров любезно согласился поработать под вашим руководством директором. Все документы у него. Как видите, мечты иногда разбиваются о свою сбываемость.

Не находя слов, Нильский обернулся на здание вокзала и нежным взглядом обнял Крымова.

Остап Семенович… Я просто не знаю… Нет слов… — и Сан Саныч потянулся к Остапу.

Не надо, не надо. Я этого не люблю. Не привык целоваться с мужчинами, с которыми у меня нет родственных отношений, — прервал его Остап. — Мы вместе рисковали, и я вам многим обязан. В мире есть только один вечный двигатель — это жизнь. Она никогда не останавливается, несмотря на трение о человеческую глупость и подлость. Когда жизнь продолжается, она обязательно подарит вам что-нибудь интересное. Главное, не надо себя обманывать, что в прошлом было больше будущего. Избавляйтесь от своей врожденной робости. Всегда владейте собой, иначе другие будут владеть вами.

Остап обернулся к Пятнице.

Вам, Жора, достался небольшой секс-шоп на улице Клары Цеткин. Я думаю, вы дадите ему ладу. Плюс к этому доля в маленькой пивной около вокзала. Документы у Костомарова. Это тоже мой сюрприз.

Жора громко выронил чемоданы и, всхлипывая, приник к мокрому плечу Остапа.

Ну, ну… Желаю вам, дорогие мои соратники, успешного плавания в водах частного бизнеса. А чтобы вы не утонули с первого же нырка, Костомаров возьмет на себя нелегкое бремя бухгалтерии. Жора, позвоните завтра в бюро добрых услуг и закажите, чтобы прислали тысячу тараканов.

Зачем? — Жора от удивления открыл рот.

Даниловна просила, чтобы помещение вернули в том состоянии, в котором брали. И не увлекайтесь юмористическими рассказами «Золотого Пегаса», они на вас плохо влияют. Да, Жора, не забудьте про Макса. Он смелый парень и предан фирме. Если бизнесмены города узнают, что это единственный человек, который в состоянии усмирить самого Нанайцева, то у вас откупят его за огромные деньги. Жора, не бойтесь избавляться от старых ошибок, делая новые. Иногда это единственный способ чему-то научиться. Опыт не всегда позволяет компенсировать недостаток сообразительности, но воспитания — так точно. Чаще пользуйтесь правилом, которое я позаимствовал у Станислава Леца: «Подумай, прежде чем подумать». Остап взглянул на Костомарова.

Петр Ильич, с продажи книг должно еще подойти тысяч двести. Как и договорились, займетесь налогами. Выделите резервный фонд для компенсации рекламаций по всем отраслям нашего бизнеса. Держите в узде Жору, опекайте Нильского. Если надо посоветоваться, звоните. Я искренне вам сочувствую, ведь каждый квартал вы как будто живете в другом государстве, — законы меняются с такой частотой, что лучший способ не поехать крышей — это положиться на то, что уже никто не в силах проконтролировать выполнение этих изменений. Но все равно держите ухо востро. Главное — продержаться с полгодика, и они снова изменят половину всех законов. А может быть, и конституцию. У вас крепкая психика, при Сталине вы видели и не такое. Не вешайте носа. Пусть наше отечественное мгновение и не так прекрасно, как у поэта. Главное — оно неповторимо. Если госаппарат разрастется до таких размеров, когда на каждого работающего будет приходиться один проверяющий, тогда советую всем собирать вещи и линять отсюда — это верный признак окончательного разложения. Но пока держитесь до последнего.

Остап обернулся к Сашеньке и, взяв за плечи, привлек к себе.

Сашенька, давайте ваши цветы. Кажется, вы приходите постепенно к мнению, что жить, писать, говорить и заниматься любовью надо членораздельно. Для вас у меня тоже сюрприз. Я купил вам небольшую квартирку в центре. Мне нравятся ваши романы. Кажется, вы нашли себя. Во всяком случае, у вас получается ничем не хуже, чем у десятка других женщин, ударившихся в литературу. Сейчас это модно. Ваша Исидора Вульф пользуется популярностью. Советую вам начинать печатать рядом с ней свое имя как соавтора. А годика через полтора бедная Исидора должна будет погибнуть в автокатастрофе, и тогда вы станете единственной наследницей вашего соавторства. Держите крепко перо в ваших нежных руках, нашему рождающемуся государству нужны свои национальные писательницы. Не хуже, чем москалевская Маринина. Теперь, когда у вас есть свое гнездышко и постоянное дело, думаю, вы сможете начинать знакомство с мужским полом не с его кошелька, а с других мест, например, души. Надеюсь, вы сможете уединиться и писать не только эротические романы, но со временем что-нибудь посерьезнее.

Сашенька с веселым визгом бросилась к Остапу и, поджав ноги, повисла у него на шее.

Остап погладил ее по голове.

Я рад, что вы не изменили себе и, как были, так и останетесь для меня не только боевым товарищем, но и обворожительной девушкой. Вам к лицу юность. Чтобы продлить молодость, не надо ничего изобретать. Достаточно просто испортить механизм старения.

Остап опустил Сашеньку и обратился к Гиршману.

Борух, для меня ваш визит — это приятный сюрприз. Вы ведь знаете: только русский с евреем могут по-настоящему поговорить о судьбах России.

Какая Россия? Какая судьба? — возмущенно скрипнул Гиршман, вяло помогая себе руками. — То, что у нас забрали нашу Родину и наше прошлое — это ладно. Было бы во имя чего! Ведь ничего же скоро не останется. Вы знаете, я не очень был в восторге от старого режима. Но сейчас я уже не пойму, что лучше — уверенность слепых или растерянность зрячих? Вы посмотрите на эти выборы! Для них же свобода без конвоя, что суп без ложки. Время поимеет еще эту страну и нас вместе с нею.

Борух, вы знаете русские сказки? — спросил Остап.

Конечно, — ответил Гиршман. — Я русские сказки знаю так, как должен был бы знать еврейские.

Нет ничего умнее народной мудрости. Вы заметили тот дух непобедимости и возрождаемости, присущий русскому эпосу? Наша матрешка — это несколько сложенных одна в одну сутей. Змей Горыныч с тремя запасными головами. Ванька-встанька, которого невозможно уложить. Наконец, Кощей Бессмертный, — даже злой гений у нас бессмертен. Ведь это же наши ментальные символы. Мы непобедимы. Может быть, поэтому мы так расточительны? Все беды наши потому, что по отдельности мы все против, а вместе всем почему-то пофиг.

Остап обнял Гиршмана за плечи.

Борух, не уезжайте из этой страны, пока можете. Это великая страна, несмотря ни на что. В истории человечества всегда какие-то народы брали на себя бремя великого долга экспериментаторства. История не терпит застоя. И только великие народы-первопроходцы ценой собственных невзгод и невосполнимых потерь определяли для всего человечества единственные верные пути развития. Только существование двух идеологий могло продвинуть человечество вперед. Кто-то должен был взять на себя ответственность за этот альтернативный путь. Только великий народ смог себе это позволить.

Остап сделал широкий жест рукой, чуть не задев двух милиционеров, волокущих за руки какого-то пьянчужку и гоняющих по дороге зашуганных бабушек, торгующих пивом из авосек.

Разве мог бы социализм, построенный в масштабах Нигерии, послужить уроком и стимулом для демократического капитализма найти необходимые пути для своего совершенствования? Коммунизм показал, что тот, кто находится в плену слепой идеи, постепенно теряет свободу. Затем он теряет веру. А без этого нет прогресса. Только великому народу под силу взять на себя ответственность за великий урок. Вынести его. Уцелеть и выжить. Растерять восемьдесят процентов своего научного и интеллектуального потенциала. И вновь появиться на международной арене в качестве супердержавы. За это время весь цивилизованный мир отжил за нас наше светлое будущее. Мир должен преклонить колени перед этим народом, вынужденным начинать все сначала. Народом, перемалывающим глупцов, садистов, шизофреников и маразматиков, управлявших им в прошлом. Этому народу по плечу и величайшие империи современности, и кровавейшие революции, и потеря пятидесяти миллионов своих соплеменников в гражданских и прочих войнах. Мы не только живы, но мы еще собираемся пожить. Тот волосок, на котором еще держится наша национальная гордость, — это тот волос, который так не нравится нашим теперешним благодетелям в своем супе.

Последнюю фразу Остап сказал с некоторым злорадством, относящимся, по-видимому, к Международному Валютному Фонду, от которого маэстро не удалось отщипнуть еще ни цента.

У вашего народа, Борух, — продолжал Крымов, явно увлекшись своей мыслью, — столько лет не было своей земли. А у нас была одна шестая часть суши. Так нет же, мы решили лишить ее хозяина. Земля, управляемая горсткой маразматиков и извращенцев, принадлежала всем, а значит, никому. Только сейчас мы первый раз близки к тому, чтобы исправить эту глупость. Эта земля и ваша, Борух. Ведь вы успели даже полить ее своей кровью из ягодицы. Кто же знал, когда Ильич зажег свою лампочку, что всем это вскоре будет до лампочки?.. Не уезжайте, Гиршман. Только в этой стране вы будете настоящим дворянином. Наш еврей — это уникальное создание; пока он жив, он будет нести в себе язык и культуру русского народа, замешанную на еврейском прохиндействе. Не рубите корни, Борух. Вы засохнете. Вам, на самом деле, не нужна свобода. Тем более, что ее нет. Сбывшиеся надежды отличаются тем, что, сбывшись, они исчезают бесследно.

Поезд начал трогаться. Остап вскочил на подножку и помахал рукой.

Сан Саныч, передайте всем: любимый город может спать спокойно. Я не собираюсь в ближайшее обозримое будущее опрокидывать его в бездну экономического процветания. Если меня не попросят об этом особо, конечно, и не дадут широких полномочий. Передайте в больницу Пеленгасову цветы и кефир. Я справлялся — он начинает чувствовать себя лучше. Это хорошо. Я думаю, он скоро будет меня искать. Значит, будет работа. Не унывайте никогда. Берегите окружающую среду разума — глупость! Целуйте всех знакомых, даже Вику. До встречи! Пока!

И голос Остапа унесся вместе с вагоном в дождливую мглу, навстречу новым комбинациям и приключениям.

Часом позже…

Заседание Координационного Совета было посвящено только одному вопросу — положению на планете R0713ST501. Слово взял Главный Куратор сегмента 8АТ01 Северо-Восточного сектора галактики В6.

Поскольку мало кто из присутствующих вообще слышал об этой планете, я коротко изложу статистические данные и суть проблемы.

Когда три миллиона лет тому назад разведывательный корабль Содружества обнаружил на окраине галактики В6 эту планету, она была заселена примитивными животными, и ее атмосфера, состоящая из азота и кислорода в пропорции 90 к 10, была, в принципе, адаптируема к жизненным параметрам Основной Межгалактической Расы. По решению Главной Распределительной комиссии планета была передана в Отдел Игр и Тренинга при Академии Наук. С разрешения Экологического комитета атмосфера планеты была приведена к жизненным стандартам Содружества, то есть 78 % азота и 21% кислорода. При этом, естественно, вымерло около 85% видов животных, населявших R0713ST501. Правда, по два представителя каждого вида были заблаговременно вывезены с планеты ребятами из института профессора Ноя и помещены в зоопарк на ZOO-556, где они здравствуют и поныне. Как и предполагали биологи, после изменения атмосферы на планете начали возникать и развиваться, не без помощи наших генетиков, новые виды животных и растений. После долгой бюрократической волокиты Отдел Игр и Тренинга получил разрешение на создание на базе планеты игрового полигона для детей младшего школьного возраста. Энергетическая установка, оборудование и программное обеспечение были помещены внутрь планеты на глубине 3000 метров, и вскоре она под местным названием «Земля» была внесена в реестр Игровых программ. А еще через сто тысяч лет она уже была внесена в список «1000 лучших игр». Наши детишки весело отстреливали птеродактилей и саблезубых тигров, увлеченно открывали новые материки и участвовали в войнах диких племен.

По рядам членов Совета прошел ветерок легкого волнения. Оказывается, двое из восьми старейшин вспомнили эту занимательную игру своих далеких школьных лет.

Еще около двухсот тысяч лет эта игра входила в сотню лучших игр, — продолжил Куратор, — но затем, как вы помните, последовали открытия ряда игровых планет в Южном секторе галактики В5, издавна славившейся как признанный курорт, и, естественно, всеобщее внимание было переключено туда. Игра под названием «Земля» начала уже поднадоедать. Все меньше школьников стали приобретать эту игру, а пятьсот лет назад Ассоциация игр и путешествий перевела эту планету в третью категорию, отчего все туристические фирмы мгновенно исключили ее из своих справочников и рекламных проспектов.

Члены Совета начинали явно скучать, а старейший из них, растекшись своим аморфным желеобразным телом в сосуде заседания, приобрел бледно-розовый оттенок, свидетельствующий, что он давно спит. Куратор злорадно сверкнул впадинами ушей. Он представил, какой шум поднимется здесь через минуту.

Компания «Ллорд и Бог», которая владела эксклюзивным правом продажи этой игры, всячески старалась возродить былую славу «Земли». С этой целью компания с разрешения Министерства интеллекта и Отдела Игр и Тренинга получила разрешение на усложнение программного обеспечения игры, вплоть до введения элементов риска второй категории. Контроль над R0713ST501 со стороны Совета Содружества осуществлялся постоянным орбитальным модулем ОМЕН-666. Среди членов экипажа находился молодой начинающий тогда генобиолог, отстраненный от работы в центральных галактиках, непризнанный гений Крис Тосс.

По сосудам заседаний прошел легкий шумок интереса, и старейший член Совета, проснувшись и приобретя морковный цвет, с интересом высунул слуховую мембрану через боковое отверстие сосуда, чтобы лучше слышать докладчика.

Шустрые ребята из «Ллорд и Бог», видимо, хорошо заплатили Тоссу. Раздобыв временное разрешение Министерства интеллекта, они заказали Тоссу очень сложную игру, и тот вместе с программистами с орбитального модуля запустил ее, даже не отослав на экспертизу в Комитет новых игр.

Ближе к делу, Куратор, вы отнимаете у нас дорогое время. — расплывшиеся щупальца Председателя переливались оранжевыми оттенками нетерпения.

Перехожу к сегодняшней ситуации дел на R0713ST501, — продолжил докладчик, слегка повысив голос. — В результате генных корректировок в ДНК одного из видов прямоходящих животных, относящихся к семейству приматов, Крис Тосс запустил программу эволюции и адаптации игры, чем, конечно, сделал ее значительно интересней. Вы, уважаемые члены Совета, уже вышли к тому времени из детского возраста и мало интересовались, какими играми увлечены ваши дети. А зря. Пользуясь удаленностью «Земли» и, следовательно, слабым контролем Центра, Крис Тосс довел свой эксперимент до абсурда. На основе стандартной методики создания первичных цивилизаций он накрутил черт знает что.

Он внедрил на планете сразу несколько религий, что строжайше запрещено инструкцией. Как он потом объяснял нам на квалификационной комиссии, он очень любил детей и хотел, чтобы им было интересно. Да, он сделал эту игру просто захватывающей. От динозавров наши школьники перешли к танковым сражениям и подводным лодкам. Он сохранил животные принципы питания землян. Он спроектировал их историю, но не закончил ее формирование еще пять тысяч лет назад, когда перевелся в северный сектор. Он накропал им на компьютере легенды, сказки, кораны и библии. Он позволил землянам бесконтрольно развиваться в постоянном соперничестве с нашими юными игроками.

При этом он пренебрег тем фактом, что земляне, имея животное происхождение, обладали хоть и искусственным, но интеллектом. В результате у них появилось и начало стремительно развиваться огнестрельное оружие. Следует признать, что последнее время игру использовали редко, но метко. Лет восемьдесят назад два пятиклассника организовали пролетарскую революцию в одной из стран, расколов тем самым планету на два враждующих лагеря. Но затем они бросили игру на полдороге и укатили играть на другую планету. Чуть более пятидесяти лет назад на «Землю» прикатил целый класс с одной из планет галактики В2. Разделившись на две команды, они разыграли вторую мировую войну, угробив при этом несколько десятков миллионов землян за неполные пять лет. Классный преподаватель, конечно, получил выговор, ну а с деток — как с гуся вода. В результате войны эволюция на «Земле» получила новый толчок.

Пятьдесят лет назад контрольно-ревизионная комиссия, посетившая R0713ST501 с плановой инспекцией, наложила запрет на эту игру для школьников, оставив, в виде исключения, сроком на десять лет разрешение для совершеннолетних, имеющих уровень допуска категории 8.

В зале уже не было спящих и скучающих. Морковный цвет общего интереса упал на бледно-серое лицо выступающего.

За все время было всего две крупные аварии. Одна из них — с человеческими жертвами. Один раз произошел незапланированный выход отработанной плазмы из главного генератора. Это произошло в районе горы Везувий. Второй раз произошло короткое замыкание в резервном энергоблоке в районе реки Тунгуски.

Меня не интересуют технические и географические подробности. Расскажите нам о землянах, — взял инициативу в свои руки Председатель Совета. — Что они из себя представляют на сегодняшний день? И что ужасного произошло за последние пятьдесят лет, что я из-за какой-то игры должен был собрать полный состав Совета?

Куратор сделал паузу, чтобы собраться перед тем, как сказать этим чванливым самовлюбленным чиновникам всю правду.

Во-первых, для того, чтобы питаться и пользоваться материальными благами, земляне работают, и эквивалентом их труда являются деньги.

Председателю показалось, что он ослышался. Фиолетовый оттенок гнева залил полностью его безголовое яйцеобразное тело.

Что вы сказали? Работают?! За деньги? Вы в своем уме? Ведь это второй запретительный принцип Великой Хартии Содружества. Вы что, не помните правило, которое знают все дети, только научившиеся говорить: «Любая работа за материальные блага запрещена законом, потому что она ведет к неравенству, разжиганию розни среди народов и войнам». Вы что, забыли, что смертная казнь в Содружестве сохранена только в одном случае — за использование любого эквивалента труда, и за деньги в том числе. Вы что, забыли Третью рудную войну?

Вы что, забыли Великий бунт на пяти планетах в восточном секторе В4? Вас что, история ничему не учит? Как вы допустили это? Вы Куратор, чей долг — пресекать любые факты нарушения Хартии. Боже мой, а деньги! Весь цивилизованный мир уже забыл это слово.

Это еще не все, — зловеще сказал Куратор. — Второе, и не менее неприятное, заключается в том, что земляне — двуполые и размножаются путем соития мужской и женской особей.

В зале заседания поднялся невообразимый шум. Председатель принял темно-бордовый цвет, что говорило о предельной степени ярости. Старейшему члену Совета стало плохо. Остальные оракулы расшатывали свои сосуды и беспрестанно меняли форму, пытаясь выразить степень своего негодования.

Вы сказали, что они размножаются половым путем? Как животные? И вы после этого называете их людьми! — ревел Председатель, полностью выплыв на стол. — Почему вы сразу не начали с главного… Половое размножение! Грубое нарушение еще одного пункта Хартии! Это неслыханно!

Один из молодых членов Совета, перекрикивая всех, брызгал слюной на Председателя.

Как вы могли допустить, чтобы в Межгалактическом пространстве появились мыслящие существа, нарушающие сразу три основополагающих принципа Хартии? Я доведу завтра же это до сведения прессы.

Я знаю, Турб, вы давно метите на мое место, — парировал Председатель, — но у вас ничего не выйдет. Это все проделки Криса Тосса. Это прямая вина Кураторского совета, это они должны ответить перед народом Содружества.

Куратор сектора В6 поднял руку, призывая всех дать ему высказаться до конца. Когда волнение, наконец, утихло, он продолжил спокойным и несколько трагическим голосом:

А теперь мы должны перейти к самому трудному. Долгое время Кураторский совет продлевал мои полномочия, потому что я искренне надеялся, что смогу взять контроль над ситуацией на R0713ST501 в свои руки. Но программа генной адаптации Криса Тосса и защита электронщиков с дежурного орбитального модуля ОМЕН-666 оказались настолько сильными, что эта игра вышла из-под контроля. Земляне уже создали ядерное оружие, и, что особенно печально, оно начало распространяться по всей планете. Недавно еще две дикарские страны произвели подземные взрывы.

Земляне просто сошли с ума, производя испытания повсюду, чтобы как следует напугать друг друга. Мне приходится сейчас ставить страховочное наблюдение за каждым приезжим игроком. А год назад мы ввели уже лицензирование на участие в этой игре. Но проблема не в том, что игра становится опасной. Дело в том, что нам никак не удается остановить процесс агрессивной эволюции землян. Мы в состоянии были пока контролировать ядерное оружие в нескольких странах, но оно расползается, как доисторические тараканы. По всем показателям и инструкциям игра подлежит стиранию. Тем более, что вышел срок разрешения на временное создание цивилизации, выданного Министерством Интеллекта. Но трагизм всей ситуации заключается в том, что мы по своей халатности, сами того не желая, эту цивилизацию фактически уже создали.

Каким это образом? — негодующе заревел Председатель. — Вы думаете, если земляне ходят на двух ногах и производят оружие, их уже можно назвать людьми?

Дело в том, — печально произнес Куратор, — что недавно с «Земли» вернулась экспертная группа специалистов Академии Наук Содружества. Их вывод

— планета R0713ST501 находится на третьем уровне цивилизации. А это значит, что отключение игры, а значит, и гибель всей планеты, уже выходит за рамки компетенции Кураторского совета. Вопрос уже стоит гораздо острее, то есть не в том, стоит ли отключать игру, а в том, имеем ли мы право уничтожить наших братьев по разуму. Техническая сторона вопроса очень проста — мы отключаем энергетические установки, расположенные в Бермудском треугольнике, и планета, солнце которой уже не в состоянии самостоятельно поддерживать необходимую температуру, остынет за месяц. Если мы выключим генераторы кислорода, расположенные на южном полюсе, то коллапс планеты наступит за две недели. Но учтите, в этом холодильнике и в этой газовой камере умрут такие же мыслящие существа, как мы с вами, только находящиеся на другой стадии развития. А это уже серьезная этическая проблема. В зале воцарилась гробовая тишина.

Вот здесь материалы экспертной комиссии, — сказал Куратор, раздавая всем членам Совета микродиски. — Большая просьба всем ознакомиться и вынести свой вердикт.

Когда через двадцать минут Председатель собрал Совет для принятия окончательного решения, по синему цвету глубокой задумчивости всех оракулов он понял, насколько трудная задача перед ними стоит. Совет должен проголосовать немедленно, и решение о стирании игры вместе с ее полигоном будет приведено в исполнение в течение суток.

Первым слово взял старейший.

Материалы, приведенные экспертами, убедительно доказывают, что перед нами действительно цивилизация третьего уровня. Я слушал их музыку, я любовался их картинами, я читал их книги. Просто удивительно, что это могут творить люди, способные сбросить на своих однопланетных братьев атомную бомбу. Эти удивительные существа строят храмы, и сами же безжалостно разрушают их. Любящие своих детей, они выдумали такие способы пыток, которых даже я, видавший виды старик, не встречал во Вселенной. У них есть театры, но и там они разыгрывают сцены насилия, скотства и убийств. Да, нелегкая у нас задача. Трижды подумайте, коллеги, прежде чем принимать решение.

Вторым слово взял самый молодой член Совета. Он говорил эмоционально и нервно, но ни одного желтого пятнышка лжи не появилось на его теле, принявшем во время выступления убедительную форму треугольника.

Мы не должны колебаться ни минуты. О чем тут думать? Прежде чем говорить, есть здесь проблема или нет, надо решить для начала — а люди ли они вообще? По всем признакам Форра, они, скорее, не люди. Посудите сами. Они размножаются, как животные. Это просто омерзительно! Они, видите ли, делятся на мужской и женский полы. И вообще, они устраивают половые акты просто для удовольствия. Это невиданное скотство! Анахронизм! Их место — в зоопарке Ноя.

Второе. Они работают! Работают и получают за это деньги! По принципам Хартии, только за одно это они все подлежат смертной казни. И то, что они не знают наших законов, не освобождает их от ответственности. Я бы простил им то, что они имеют постоянное тело и неизменную форму, хотя и это присуще только животным. Но то, что они питаются мясом в то время, когда у них уже есть технологии изготовления искусственного белка, я им не прощу никогда. К тому же они смертны, как животные. Их средняя продолжительность жизни всего 70 лет. Для интеллекта это просто мгновение. Какой смысл наделять такое недолговечное тело разумом? Какие знания он может накопить и передать потомкам? И эти создания вы смеете называть людьми!

А вы видели медицинские анализы? Уровень агрессивности по шкале Нортра

— 28 баллов, что в два раза больше, чем у знаменитых своей беспощадностью краддлов с планеты В4465ЕН995, где мы испытываем свои удобрения. Эти существа на «Земле» до сих пор безжалостно убивают себе подобных, крадут детей, насилуют несовершеннолетних. И часто делают это безо всяких причин. Я думаю, стабилизационная аппаратура орбитального модуля вскоре не сможет справиться с гашением животных инстинктов землян. Что тогда ждет нас? Эту игру вместе с ее планетой надо стереть, пока не поздно. Не дай Бог, их ученым удастся войти в контакт с учеными Основной Межгалактической Расы. Экологи просто замучают нас, если мы потом решим стереть игру. Я знаю этих фанатиков из «Грин спэйс»… И, не дай Бог, гены агрессивности землян попадут на планеты Содружества! Это что же, начинать все заново?

Лично я делаю заключение — землян нельзя назвать людьми, и игра подлежит немедленному стиранию в соответствии с истечением срока лицензии на создание временной цивилизации на этой планете и нарушением пяти пунктов Великой Хартии Содружества.

Председатель хранил угрюмое молчание. «Да, он, конечно, прав, этот выскочка, — думал Председатель. — В логике ему не откажешь». Но ни одного зеленого пятнышка согласия с выступавшим не появилось на его хмуром лбу. В его ушах до сих пор звучал фрагмент музыки землянина Прокофьева из балета «Ромео и Джульетта», который запал ему в память при беглом просмотре микродиска. Из всего необъятного моря информации, которую за двадцать минут загрузил компьютер в феноменальный мозг Председателя, эта музыка врезалась в его сознание так глубоко, что он понял: это будет сидеть в нем всю его оставшуюся трехмиллионнолетнюю жизнь.

Неожиданно Председатель телепатически уловил точно тот же мотив, исходящий от кого-то из членов Совета. Он с удивлением обнаружил, что музыка крутится в голове только что выступившего сторонника немедленного уничтожения игры «Земля». Их глаза встретились. И старик мысленно услышал: «Вы представляете, Председатель, что могут натворить во Вселенной двуногие животные, сочинившие такую великую музыку?»

Далее по очереди слово взяли все члены Совета. Мнения разделились. Все сходились во мнении, что игра зашла слишком далеко, но никто не знал, что делать. Инструкция гласила, что игра, представляющая опасность для игроков, должна быть стерта. И Совет Безопасности должен дать на это свое согласие.

Председатель объявил голосование. Четыре руки поднялись за то, чтобы немедленно уничтожить игру. Четыре руки — против. Все посмотрели на Председателя. Решающее слово теперь было за ним. «Сволочи, — подумал он. — Опять они сделали из меня последнюю инстанцию. А против инструкции, однако, не попрешь». И он начал медленно поднимать руку… В его ушах, заглушая все мысли старейшин, неотвратимо звучала музыка Прокофьева.