Основным аргументом, который подталкивает к такому выводу, является, как ни странно, армянское происхождение ереси. Кто такие армяне в прошлом? Рассказ о происхождении этого этноса обычно начинают с похождений неких «мушков», в XIII веке до н. э. осевших на Армянском нагорье, издревле заселенном урартами, лувийцами и хурри-тами. Мушки, они же фригийцы, будучи обитателями Балкан и представителями индоевропейской языковой семьи, привнесли в язык складывающейся нации свои особенности. Физический же облик армяне позаимствовали у более многочисленных хурритов. Когда же заходит речь о происхождении этнонима армян, то вспоминают царя Урарту Араму. Хотя больший интерес представляет версия о его восхождении к названию местности Арме (Уруму, Урме), расположенной в верховьях Тигра и населенной хурритами.

Такое вот несколько искусственное построение. Почему искусственное? Потому, что кроме имени царя Урарту, топонима Арме и территории весь этот винегрет из племен мало что связывает с современными армянами. Во всяком случае, в описываемом временном формате. Особенно забавно упоминание о мушках как носителях «протоармянского» языка. Эдак любой индоевропейский язык можно назвать «протоармянским». Ну, а хурриты — это настолько же «протоармяне», насколько и «протоазербайджанцы», например. (Впрочем, «проточеченцы» с «протодагестанцами» тоже подходят. Их языки входят в нахскодагестанскую группу, прародителем которой согласно современной классификации является хурритский язык.)

Рис. 1. Карта византийских фем

В любом случае простое указание на мушков или кого-то еще в качестве армянских пращуров вряд ли способно прояснить проблему, являясь, по сути, ignotum per ignotum, т. е. определением неизвестного через неизвестное. Хотелось бы получить о предках более развернутые сведения.

Давайте посмотрим на все это без псевдоисторических шор. Так ли уж важно обращение ко всем эти диковинным вещам, пусть даже и имеющим какое-то отношение к армянам, если пролить свет на проблему может «старая, добрая» и гораздо обстоятельнее освещенная в источниках история Византии?

Попробуем обратиться для начала к географии армянских поселений в Византийской империи (Рис. 1).

Из карты можно понять, что первоначально, в VII веке, византийская фема Армениак (Армениакон), населенная, как нетрудно догадаться, армянами (назаштрихован-ная область), представляла собой пограничье империи — ее восточную периферию. Такое положение в те смутные времена накладывало на проживающее там население определенные обязательства. Надо полагать, в первую очередь это должна быть готовность к отражению атак на рубежи империи варваров — арабов, например. Можно предположить, что такого рода готовность и явилась основой армянской национальной идентичности.

В более поздние времена фему Армениак потеснили на той же территории фемы Харсиан, Халдия, Колония и Севастия, но, думается, это не повлияло на профессиональные навыки, а следовательно, и на этническую принадлежность проживающих там народов. Ведь главным в их жизни по-прежнему оставалась борьба с восточным агрессором.

Армениак — не единственное место концентрации армян в империи. Юго-восточные рубежи также находились под их контролем. Имеется в виду так называемое Киликийское царство армян, которое можно увидеть на рис. 2 недалеко от Антиохии.

Рис. 2. Киликия на карте Византии

Таким образом, владения армян простирались «от моря до моря», выстраиваясь, по сути, в военный форпост империи в регионе — своего рода «армянскую дугу». На этом же рисунке можно видеть, что крайней восточной оконечностью Византии являлось княжество Васпуракан — опять-таки армянское.

Такая избирательность, — я имею в виду исключительно армянское присутствие на пограничных территориях, — подталкивает к выводам гораздо более смелым, чем даже ранее сделанное предположение о воинских наклонностях древних армян. Уж не военным ли сословием империи были эти люди? В эту версию прекрасно укладывается и их название: армяне — армейцы, армия. То есть армяне изначально не являлись самостоятельным этносом и даже не этносом вообще. Этнически (если это слово вообще здесь уместно) это были те же византийцы (римляне), но составлявшие воинские подразделения империи.

Скорее всего, армия эта не была регулярной. Регулярные армии в полном смысле этого слова появились позже, в период владычества османов. Тем не менее армяне ревностно отстаивали интересы империи в восточном регионе. Во всяком случае, до того, как ими овладела крамольная мысль об отделении от империи, получившая дополнительный импульс в связи с началом крестовых походов. Тогда-то, а вовсе не в XIII в. до н. э., и состоялось рождение армян как этноса, и все эти армянские «княжества» и «царства» преобразовались в отдельное государство.

Но все это было потом. В империи же статус армян сводился исключительно к силовой составляющей. И это не просто умозаключение. Вот только два фрагмента из работы армянского историка Петра Хараниса «Армяне в Византийской империи», подтверждающие сказанное. Этого автора, кстати, трудно заподозрить в отсутствии убежденности в этничности древних армян и вековечности их истории.

«Два армянских военных поселения, как известно, существовали в западной Малой Азии в десятом столетии. Эти поселения были в Прине (Prine) и Платанионе (Platanion), которые, согласно Константину Багрянородному, поставляли армянские войска для экспедиции на остров Крит во время правления Аьва VI. Армяне, поселенные в феме Фракесиан, также участвовали в экспедиции на остров Крит в 949 году.

Именно через армию армянский элемент в Византийской империи проявил свое самое большое влияние (здесь и далее выделено мной. — Г.К.). Известно, что армянский элемент занял видное место в армиях Юстиниана. Армянские войска боролись в Африке, в Италии и вдоль восточного фронта. Они заняли также видные места в дворцовой страже. Прокопий упоминает по имени не меньше чем семнадцать армян-командующих, включая, конечно, Нарсеса Великого…

…В армиях Маврикия все еще находилось некоторое количество гуннов и ломбардов. Там же мы находим булгар. Но армянский элемент был доминирующим. В этом отношении Себеос — один из драгоценных источников информации. Он пишет в связи с войной, которую Маврикий предпринял против аваров после 591: Маврикий приказал собраться всей армянской коннице и всем благородным нахарарам, искусным в бою и ловким во владении копьем. Он приказал также, чтобы многочисленная армия была воспитана в Армении, армия, составленная из солдат-добровольцев хорошего телосложения и организованная в регулярные корпуса и армии. Он приказал, чтобы эта армия пошла во Фракию под командой Мусе-ля (Мушега) Мамиконяна для борьбы с врагами империи. Эта армия была фактически организована и боролась во Фракии. Мамиконян был захвачен и убит, после чего было заказано увеличение армянской кавалерии в 2 000 человек. Эту военную силу также послали во Фракию. Ранее, во время персидских войн, основные армянские контингенты под командованием Иоанна Мистакона действовали на восточном фронте. В 602 году Маврикий выпустил следующий указ: «необходимо, чтобы Армения поставила империи 30 000 кавалеристов в качестве дани. Тридцать тысяч семей должны быть собраны и направлены во Фракию». Приска послали в Армению, чтобы выполнить этот указ, но прежде, чем его выполнить, произошла революция, которая свергла Маврикия, при этом указ, очевидно, не был проведен в жизнь. Интересно наблюдать корреляцию числа конницы с числом семей, которые должны были быть трансплантированы во Фракию. Каждая семья, очевидно, предназначена была для снабжения одного кавалериста, и без сомнения каждая семья должна была получить определенную землю. Здесь у нас, возможно, есть указание на то, что Маврикий стремился расширить систему военных сословий во Фракии. При этом очевидно, что при Маврикии Армения стала основным источником рекрутов для византийской армии.

То же самое было при василевсе Ираклии армянского происхождения, который также в большей степени привлекал людей с Кавказа — лазов, абасгов, иберов, а также хазар. В течение всего седьмого столетия действительно армяне были одним из самых видных элементов в византийской армии. И если к концу седьмого столетия завоевание Армении арабами мешало поставкам новых рекрутов империи, армяне тем не менее продолжали занимать важное положение в армии, умирая за нее. Это было не только потому, что некоторые армяноговорящие земли оставались в пределах границ империи, но и потому что значительное число армян было объединено в ее новую военную организацию».

Красноречивей о предназначении армян в империи не скажешь. Становится ясным, что к последним можно отнести все то, что говорится о сословии римских всадников. И вот еще что. Вдруг обнаруживается, что название Армении удивительным образом созвучно названию Византии (Романия — А-Романия — Армения). В данном контексте это уже нельзя объяснить простым совпадением.

Византийскую идентичность армян можно обосновать и другими соображениями. Я уже указывал, что слово «Рим» имеет несколько взаимосвязанных значений. Будучи прочитанным наоборот, т. е. по-арамейски, «Рим» превращается в «мир». Но «мир» — это не только «универсум», «вселенная». Это еще и религиозная паства — потребитель духовной пищи, поставляемой клиром. Рим, как империя, и был такой паствой.

На этом список значений не заканчивается. В своем обычном написании (Ромея) название империи напоминает слово «армия» (А-Ромея). И Рим в целом действительно представлял собой военную организацию, возглавляемую монотеистическим духовенством. То есть центр (Вечный Город, Константинополь с окрестностями) являлся средоточием клира, жречества, а по периферии (речь в данном случае о восточных рубежах) располагалась армия (Армения), она же паства.

Логично предположить, что периферия эта, т. е. армия, в силу отдаленности от центра была подвержена центробежным тенденциям, нередко приводившим к открытой борьбе за независимость. По сути это была борьба паствы с клиром за гегемонию (или за равноправие), которую мы рассматривали выше на примере гуситских войн.

Но и это не все. Я не случайно предпринял экскурс в «далекое», «довизантийское» прошлое армян. При всей искусственности и расплывчатости данного построения в нем можно обнаружить и реалистические моменты, причем весьма полезные для нашего исследования. Таково, например, название местности на Армянском нагорье, ставшей пристанищем для ищущих отдохновения мушков и расположенной по соседству с областью Арме. Это название Мелитена и его сходство с латинским словом militia, т. е. опять-таки «армия», трудно не заметить. В особенности, если рядом находится область, название которой можно перевести аналогично. Здесь можно упомянуть, что «мелитенцами» (Μελιττήνιοι) называли армян древние греки еще до того, как стали называть их армянами.

Впрочем, название «Армения» не вытеснило древнего наименования армянской территории. По сведениям Дьяконова, «столицей XIII сатрапии («Армении») при Ахе-менидах в VI–IV вв. до н. э… был Мелид (Малатья)».Мелид — так называли Мелитену при персах. Мелитена в виде княжества существовала и при крестоносцах, будучи со временем присоединенной к Эдесскому графству. Нынешняя Мелитена — это турецкий город Малатья.

Но вернемся к истокам. Есть еще один народ, появившийся на армянском нагорье вместе с мушками — уру-мейцы. Не исключено, что это другое наименование тех же мушков. Так по крайней мере считает И.М. Дьяконов. Обращает на себя внимание поразительное сходство данного этнонима с названиями одновременно армян и римлян. Урумами, т. е. римлянами, в тюркоязычной среде принято называть греческое население мусульманских государств. Так же именуются и потомки армян, принявших халкидонское вероисповедание и со временем эллинизировавшихся.

Тождество ранних армян (урумейцев) и римлян, несмотря на свою кажущуюся хронологическую абсурдность, становится все более очевидным.

Имеется, правда, одно препятствие для получения в этом полной уверенности. Разница в языках. Считается, что она существенна, несмотря даже на то, что языки мушков и урумейцев принадлежали, как и древнегреческий, т. е. римский, к индоевропейской языковой семье. Не исключение здесь и современные версии языка армян — армянский и древнеармянский (грабар). Несмотря на принадлежность к той же семье, они не примыкают ни к одной из ее ветвей и выглядят в ней изгоями.

Однако во всех этих наработках современных лингвистов есть повод усомниться. Имеются признаки того, что самым древним общеупотребительным языком в Римской империи, ее lingua franca, был не древнегреческий, тем более не латинский, а арамейский, откуда, собственно, и его название — а-ромейский, т. е. римский.

Приглядимся внимательней к истории появления и использования этого языка на Ближнем Востоке. Считается, что первоначально арамейский был языком некой страны «Арам», под которой понимаются Сирия и Месопотамия с прилегающими территориями. Населяли эту страну племена «арими». При этом подчеркивается, что как такового «арамейского народа» никогда не существовало и арамейский никогда не являлся языком какого-либо отдельного государства.

Считается, что язык этот стал распространяться на Ближнем и Среднем Востоке в конце I тысячелетия до н. э. благодаря торговле, быстро вытеснив употребляемые здесь финикийский, древнееврейский и другие семитские языки. В Вавилонии и Ассирии он заменил собой аккадский. В период наибольшего расцвета персидской державы Ахеменидов (VI–IV в. до н. э.) он носил название «имперского арамейского» и употреблялся в качестве койне на территории от Индии до Египта. Арамейский был распространен и в Римской империи. На нем проповедовал Иисус Христос. Правда, здесь статуса имперского языка ученые его лишили, наделив таковым латинский.

Арамейский жив и по сей день. В настоящее время в Иране и Ираке, а также в США и Австралии, существуют секты мандеев, которые используют в богослужении священные книги, написанные на мандейском диалекте арамейского языка. Близки арамейскому говоры обитателей некоторых деревень в Сирии — большей частью христиан. Говоры эти считаются реликтами арамейского и составляют новосирийский или айсорский язык.

Как видим, арамейский живет и здравствует вот уже на протяжении трех тысячелетий.

Что из всего этого можно извлечь? Поражают, прежде всего, временные рамки функционирования языка. Три тысячи лет, из которых, как минимум, полторы тысячи приходились на имперскую фазу. Не слишком ли много, если учесть, что среди других языков не нашлось второго такого долгожителя? Пережить практически без изменений четыре империи — ассирийскую, вавилонскую, персидскую и римскую — такое трудно себе представить. Так и хочется ужать их всех до размеров одной. Какой же?

Подсказку дает название родины языка (Арам) и его собственное название — «арамейский». Уж не Рим ли это? В том, что это именно так, убеждает и география указанных империй. Все они имели общую территорию на Ближнем Востоке, а две из них — персидская и Римская — включали помимо того еще и Малую Азию. Даже если придерживаться общепринятого мнения о четырех империях, это не помешает признать их различными фазами одной из них, Римской, которая и вошла в историю под названием «Арам». В этом случае временной разрыв между «империями», а на самом деле фазами (или ипостасями) одной и той же империи, представляется не слишком большим, что объясняет практическую неизменность языка в указанных хронологических рамках.

О том, что на самом деле арамеев надо рассматривать как ранних римлян, говорит и то, что они никогда не составляли отдельного этноса, представляя собой, по выражению ученых, «группу племен». Римляне — люди «мира» — ведь это тоже не этнос, а некий имперский интернационал.

Если теперь и в армянском обнаружить следы влияния (хотя бы в прошлом) языка арамеев, то тождество между армянами и римлянами станет практически очевидным.

На самом деле это задача не из трудных. Данные для ее положительного решения можно найти у того же Дьяконова. Правда, сам он высказывается по этому поводу несколько двусмысленно. Вот, например, отрывок из его работы, в котором связь между арамейским и армянским им как будто отрицается: «Между тем, в качестве возможных предков армян привлекаются этнонимы и топонимы аримов, Арме, Урме, урумейцев и т. п., а иногда даже и арамеев, — и если последние не пользуются популярностью в качестве кандидатов в предки армянского народа, то потому лишь, что они заведомо говорили на языке, неродственном армянскому (на семитском); если бы это было неизвестно, то не приходится сомневаться, что и они были бы гораздо шире привлечены к гипотетическому этногенезу армян, тем более что они были их соседями. Очевидно, что сходство названий должно быть подкреплено другими, более вескими данными, в противном случае полагаться на него нельзя».

Если здесь «неродственность» арамейского армянскому не вызывает у автора сомнений, то в другом месте той же работы он уже не столь в этом категоричен: «Как показала А.Г. Периханян, в древнеармянском существует по крайней мере два пласта слов арамейского (семитского) происхождения. Более древний пласт восходит к одному из староарамейских диалектов Северной Месопотамии; это термины, в основном связанные с торговлей и ремеслом, а также канцелярские; они являются следом существования в Армении арамейских канцелярий, унаследованных от времен Ахеменидской державы, и тех торговых сношений, которые существовали между Армянским нагорьем и Месопотамией во второй половине I тыс. до н. э.; отчасти же эти термины были занесены арамейскими и еврейскими горожанами, переселенными в некоторые из городов Армении при Тигране Великом и Артавазде II, в 77–40 гг. до н. э. Более поздний пласт представляют собой слова церковно-книжного характера, происходящие из сирийско-эдесского диалекта арамейского языка, принесенные в Армению вместе с христианской церковью. Имеется несколько слов аккадского происхождения, попавших в древнеармянский язык, вероятно, через посредство либо тех же арамеев, либо урартов».

Может показаться, что противоречия между отрывками нет, поскольку в первом из них речь идет о современном армянском языке, а во втором — о его древнем предшественнике. Однако совершенно очевидно, что это вариации одного и того же явления и разные подходы по отношению к ним являются неприемлемыми. То есть нельзя одновременно и признавать наличие арамейских пластов в древнеармянском и отказывать тому же арамейскому в праве считаться, как минимум, одним из предков армянского. В этом и состоит противоречие.

Таким образом, устраняется последнее препятствие на пути отождествления армян и римлян — разница в языках. Надо полагать, ее авторы «переборщили» с отбрасыванием в прошлое индоевропейских (латинской и греческой) фаз империи. Мотивация, думаю, понятна: «уд-ревление» истории, «освобождение» от семитского прошлого, несовместимого с притязаниями на «арийскую» исключительность.

Очевидно, сыграло свою роль еще одно обстоятельство. В среде лингвистов преобладает мнение о решающей роли языка в деле идентификации этноса. Положения «один этнос — один язык» придерживался и Дьяконов, если судить по приведенному выше утверждению о невозможности арамейского быть привлеченным «к гипотетическому этногенезу армян» на том лишь основании, что они с армянским принадлежат к различным языковым семьям. Отстаивание этого положения зачастую и приводит к ситуациям, когда различные фазы или проявления одного этноса ошибочно принимаются за разные этносы, как это и произошло в случае с римлянами и армянами.

На самом деле язык, так же, как, впрочем, и название, может быть идентификатором этничности лишь в комплексе с другими параметрами — географией, антропологией, культурой, религией, родом занятий и т. д. Если этнос сменил язык при неизменных прочих условиях, то это не значит, что он перестал быть самим собой. (Хотя на практике такое случается редко. Обычно хотя бы незначительно меняются и условия. Потому-то и возникает путаница.)