Принадлежность к катарской общности придает ордену непривычный облик. За катарами ведь тянется цепочка образов, отнюдь не гармонирующих с представлениями о мужественных и бескорыстных стражах путей, ведущих в Иерусалим, — представлениями, коими нас столетиями потчуют историки в отношении тамплиеров. Мздоимец, всадник, публикан, не брезгующий ничем ради извлечения прибыли — вот еще одна малоизвестная ипостась катара, а стало быть, и тамплиера.
Даже самое название катар выдает в них всадников-публикан, замки которых являлись форпостами римского (византийского) влияния на европейском Юго-Западе. Попытки переводить это название как «чистые», так же, как и представления о них как о мистической, неоманихейской секте, вряд ли можно воспринимать всерьез. В основу слова «катары» легло на самом деле латинское название римских всадников (eques). Катары — это хазары или казаки Запада.
Не случайно не только названием, но и верой своей они от своих восточноевропейских коллег, сборщиков дани, не отличались, будучи, как и последние, протоиудеями. У Византии были длинные руки, и на западе империи такой рукой были катары.
Согласитесь: Крестовый поход против секты, участникам которой вера запрещала даже не борьбу с кем бы то ни было, а вообще причинение зла живому, выглядит нелепо. Судили и приговаривали катар к сожжению как вероотступников, но на самом деле уничтожению подлежали конкуренты Франции в сфере взимания налогов на юге Европы.
Сказанное полностью относится и к тамплиерам, функции которых в точности совпадали с функциями «древнеримских» публикан. Возможно, здесь кроется одна из причин всенародной ненависти к тамплиерам. Ну не из-за веры же своей, в самом деле, орден сделался объектом нападок! Не думаю, что крестьянина или бюргера, поглощенного заботами о хлебе насущном, могли обеспокоить и настроить против ордена какие-то отклонения от официальной религиозной доктрины, допускаемые братьями. Да и не разбирались они в этом. Бесчинства налоговиков волновали их куда больше.
Возможно, я где-то перегибаю палку. Охрана паломников, к примеру, была не таким уж легким делом и дорожный сбор здесь был вполне уместен. Однако налогообложение в те скупые на доброту времена не осуществлялось без «перегибов на местах», и вряд ли этот сбор сильно отличался от обычного грабежа. Ускользнув от внимания исследователей (по недомыслию ли?), эта сторона деятельности ордена породила массу вопросов, одним из которых стало несоответствие претензий к ордену светлому лику невинно убиенных «железным королем».
Кстати, о «железном короле», да и вообще о Франции. Думаю, пришла пора разобраться со странной ролью этой, как ее называли, «старшей дщери церкви» во всех описанных событиях. Ведь вы, наверное, уже успели обратить внимание на тот факт, что все сколько-нибудь значимые события того времени были связаны в основном либо с личностью Филиппа Красивого, либо с личностью его дубликата (или, если хотите, прототипа, что не суть важно) Филиппа II Августа. Вообще же именно Франции, а не кому бы то ни было еще, принадлежала инициатива в деле организации Крестовых походов.
Не где-нибудь, а именно во французском Клермоне (почему не в Риме?) прозвучал призыв к освобождению Святой земли. Весь, так сказать, «бомонд» латинского Востока, — короли Иерусалима, латинской и Трапезунд-ской империй, княжества Эдесского и других государств крестоносцев, — состоял в большинстве своем из французов. Именно французский король стоял за переворотом в Константинополе и образованием латинской империи в 1204 году. Не кто-нибудь, а именно французы, именуемые почему-то «франками» (уж не потому ли, что они этими «франками» и были?) первыми бросились на освоение Востока и обустройство Иерусалима.
С чего бы это? Разве не на Священной Римской империи в первую очередь лежала обязанность защищать Святую землю и Гроб Господень от нечестивцев-магометан? Ведь это она официально считалась «защитницей церкви». Но мы видим, что император (имеется в виду в первую очередь Фридрих II) как раз не слишком был обеспокоен положением дел в Палестине и до последнего отказывался от участия в крестовом походе, из-за чего неоднократно отлучался папами от церкви. Более того, он водил дружбу с этими самыми магометанами и даже мирным покорением Иерусалима в 1229 году был обязан дружбе с египетским султаном Аль-Камилем из династии Айюбидов. То есть отношения Священной Римской империи и Византии (мы ведь условились, что султаны поначалу были византийскими федератами) не носили характера конфронтации.
И поневоле в голову закрадываются крамольные мысли. Уж не Франция ли была в ту пору единственной опорой и распространителем христианства? Тем более что и странное ее прозвище — «старшая дщерь церкви» — предрасполагает к подобному выводу. Дикая, на первый взгляд, мысль, но мы ведь уже убедились, что не все гладко в официальной версии происхождения христианства и что она неверна по крайней мере в той части, которая датирует это происхождение античностью (в традиционном смысле этого слова), а лучше сказать, давними временами.
Мы увидели также, что христианство, будучи поначалу мессианским иудаизмом, только в Средние века стало тем христианством, которое мы знаем, и что стоило больших трудов обратить в него Окситанию, папу, тамплиеров, а также Византию, хотя восточное его ответвление при этом так и не стало точной копией латинства.
Почему бы теперь, зная о том, что именно французы были инициаторами этого обращения, не сделать следующий шаг и не прийти к выводу о французской родине христианства, пусть даже это звучит не менее ошеломляюще, чем все сказанное выше о датировке появления этого течения на свет и его французских попечителях?
Итак, родиной христианства была отнюдь не Палестина, а Северная Франция, точнее, Иль-де-Франс, который и был тогда собственно Францией.
Вот теперь все становится на свои места и теория начинает удовлетворять всем имеющимся данным и приобретать стройность. Даже такая, казалось бы, безумная идея, как отождествление французской Галлии с евангель-ской Галилеей, высказанная Алексеем Хрусталевым, логично вписывается в эту версию.
Не стану пересказывать содержание знаменитой концепции. Роликами с выступлением ее автора и так пестрит Интернет. Скажу лишь следующее. Христос действительно бродил не по Галилее, а по французской Галлии. Там же он творил свои чудеса и исцеления. Там же он и был распят римским (византийским) прокуратором. И случилось это незадолго до начала Крестовых походов. А вот если бы было иначе и он свершил свое подвижничество там, ему это предписала официальная историография, то, смею вас уверить, в Иль-де-Франс, на крайнем северо-западе Европы, никто бы и бровью не повел по поводу этого. Более того, никто бы об этом даже не узнал.
Очень хотелось кому-то, чтобы Святая земля находилась в Палестине. И повод для вторжения появлялся, и мечты евреев об «исторической родине» обретали реальность. Ведь в Европе ей места уже не находилось в силу ее занятости.
Было бы соблазнительно увериться в той простой мысли, что Крестовые походы случились именно по причине гибели Иисуса: Рим уничтожил любимца французов — бедного проповедника и целителя, и они стали реакцией на это злодеяние. На самом деле все было сложней. Народ действительно боготворил Иисуса и был потрясен его гибелью, но это было лишь поводом, которым воспользовался король, обуреваемый жаждой власти.
Я уже отмечал, что Филипп II, как и его виртуальная копия Филипп IV, были фанатами расширения королевства. Но расширить его можно было, лишь войдя в конфронтацию с Византией, с Римом. Катарский Юг с его тамплиерами и римскими папами находился под влиянием Византии и был хорошо укреплен сетью рыцарских замков. Захватив его, можно было создать плацдарм для продвижения на Восток, в конце которого маячила императорская корона — корона императора византийского.
Она-то и была наиболее ценным призом, для овладения которым был «пленен» римский папа Климент V. Подтверждение этой версии можно найти в работе Робера Амбелена. Правда, речь у него идет не о византийской короне, а о короне императора Священной Римской империи, что как будто не совсем укладывается в эту версию. Однако полезность его работы для нас в том, что она фиксирует честолюбивые замыслы Филиппа вообще. И пап он хотел переформатировать, и тамплиеров потеснить, теперь же выясняется, что было желание еще и короной Священной Римской империи разжиться.
Значит, можно говорить и о более далеко идущих его планах. То есть к мнению исследователя стоит все-таки прислушаться.
Собственно, указанными честолюбивыми замыслами, по мысли Амбелена, и объясняется бурная деятельность короля по снижению золотого содержания монеты и «честному отъему» денег у ломбардцев, евреев и тамплиеров. Этой же цели были подчинены его действия в отношении бургундских принцесс, изменивших его сыновьям, в знаменитом деле «Нельской башни». Нажиться при этом планировалось следующим образом.
«В 1307 г. Жанна Бургундская вышла замуж за Филиппа, будущего короля Филиппа V Длинного, сына Филиппа IV. Ее сестра Бланка в 1308 г. вышла замуж за принца Карла, будущего короля Карла IV Красивого. А их кузина Маргарита значительно раньше, в 1305 г., стала женой будущего Аюдовика X Сварливого, старшего сына короля. Однако в 1314 г. разразилось знаменитое «дело Нельской башни»… Все три принцессы были обриты наголо и заточены в тюрьму после того, как их заставили присутствовать при казни их любовников.
Но «дело Нельской башни» имело и финансовую сторону, ибо, приговорив своих невесток к тюремному заключению за супружескую измену и прелюбодеяния, позорные по понятиям той эпохи, король тем самым освободил себя от обязанности возмещать как деньги, так и земли, полученные за них в приданое. Маргарита Бургундская принесла своему мужу Аюдовику Сварливому, тогда еще королю Наваррскому, 15 тыс. ливров приданого, а за ее сестрой Жанной граф Пуатье, будущий король Филипп V Длинный, получил графство Бургундское, или Франш-Конте. В случае повторной женитьбы своих сыновей Филипп Красивый мог бы пополнить свои сундуки приданым за трех принцесс. Великолепная операция для королевских финансов, которая удалась лишь наполовину, так как Филипп Длинный поверил в невиновность своей супруги и через год вернул ее к себе».
Вырученные в результате всех этих изъятий средства, по мысли Р. Амбелена, должны были пойти на подкуп элек-торов, т. е. официальных лиц, голосами которых избирался император Священной Римской империи. Империя та была выборной монархией и трон в ней не переходил по наследству. В разное время количество электоров менялось. В описываемое время их было семь: архиепископы Майнц-кий, Трирский и Кельнский, король Чешский и маркграф Бранденбургский, герцоги Саксонский и Баварский.
Но вот незадача: кардинал Николо де Прато наперекор всему возложил эту корону на голову германского короля Генриха VII из династии Аюксембургов, чем несказанно огорчил Филиппа и Климента, разрушив их хитроумные планы. Так во всяком случае считал Амбелен.
На самом же деле об огорчении история умалчивает. Напротив, имеются данные, и о них упоминает сам Амбе-лен, что Филипп с Климентом немало сделали для укрепления Генриха во власти и поэтому не должны были бы сильно огорчаться из-за его возведения в императорский сан. Филипп IV, например, собственноручно посвятил его в рыцари и Генрих, как его вассал, пообещал ему помощь в борьбе с Англией. Сообщается также, что победа Генриха вовсе не была победой германского патриотизма: он вырос во Франции и его французский был лучше его немецкого.
Есть, правда, глухое упоминание о том, что после избрания Генриха императором в 1312 году у Филиппа IV отношение к нему изменилось в худшую сторону. Филипп и папа стали поддерживать злейшего врага Генриха — короля Неаполя Роберта, вождя гвельфов. Но разрушение ли планов по овладению короной Священной империи явилось тому причиной или было что-то еще?
На самом деле причина была до крайности меркантильной и не связанной с указанными планами: Филипп IV предложил Генриху уступить ему Арелатское королевство (Бургундию) в обмен на королевский нейтралитет по отношению к действиям императора в Италии. Италия в то время представляла собой осиное гнездо, и Генрих, как «правитель мира», счел своим долгом вмешаться в распри гвельфов и гиббелинов, расшатывающие ее единство, за что сам Данте поместил его (под именем Арриго) на высокое место в «Раю», последней кантике «Божественной комедии».
На сделку император, однако, не пошел, отчего и впал в немилость у короля французского.
И вот еще что. Амбелен пишет, что собранные Филиппом деньги должны были пойти на подкуп членов коллегии курфюрстов (или «электоров», в терминологии Амбе-лена), т. е. людей, голосами которых избирался император. На самом деле мы видим другое. Курфюрсты избирали не императора, а «римского короля» или короля Германии. Коронование же императорской короной в Риме было лишь логическим завершением этой процедуры, означающим признание короля папством в качестве императора, т. е. полную легитимизацию (по западным меркам) его высшего сана. Понятно, что от решения курфюрстов оно уже не зависело.
Но ранее я писал, что король с папой сделали много для укрепления Генриха во власти и эти действия как раз и заключались в том, чтобы продвинуть Генриха на пост «короля римлян». Какой смысл тогда был в подкупе элек-торов?
Позиция папы дает дополнительный аргумент в пользу этого вывода. Папа не поддерживал кандидатуру Карла Валуа на роль «римского короля». Соответствующей была и его позиция по избранию императора. Есть сведения, что кардиналы, короновавшие Генриха в Аатеранском дворце 29 июня 1312 года, были присланы именно папой. Ну, а поскольку папа находился всецело под влиянием короля, то нетрудно представить, насколько Филипп Красивый нуждался в германской императорской короне.
Как бы то ни было, но деньги, собранные для упомянутых целей, так и остались лежать в Тампле, перейдя после смерти короля в собственность его младшего брата, Карла Валуа.
Впрочем, если у кого-то еще остались сомнения по поводу правомерности сделанных выводов, то можно немного остановиться на роли, которую играла в ту пору Священная Римская империя в жизни Европы. Вопрос можно сформулировать так: а стоила ли корона этой империи затраченных на ее приобретение усилий?