Несколько часов спустя. Время около одиннадцати. Вернер лежит на кушетке с романом Яна Флемминга. Его галстук распущен, ворот рубашки расстегнут. В право части сцены стол с остатками ужина. Робкий стук в дверь.
Вернер: Войдите. Entrez.
Входит Фелиция с бутылкой минеральной воды в ведерке со льдом.
Фелиция: Прошу прощения за беспокойство, месье, но мадам просила поставить минеральную воду и лед рядом с ее постелью.
Вернер: Хорошо. Поставь.
Фелиция уходит в спальню. Через несколько секунд возвращается.
Фелиция: Простите, что не успела убрать стол, месье, но я сегодня одна на этаже.
Вернер: Ничего страшного.
Фелиция: Месье желает чего-нибудь еще?
Вернер (задумчиво): Да, желаю. Я желаю, чтобы кто-нибудь поймал для меня золотую рыбку.
Фелиция: Пардон, месье? Что вы сказали?
Вернер: Нет, ничего. Ерунда. Плесни мне «Бурбона» со льдом.
Фелиция: Bien Monsieur. (Идет к столу с напитками)
Вернер: Принцесса Карананьи говорила, что знала тебя раньше. Еще по Риму, не так ли?
Фелиция: Да, сэр. Я несколько месяцев работала за стойкой в баре. Принцесса часто бывала там с друзьями.
Вернер: У нее, наверное, много друзей в Риме?
Фелиция: A si signore, e una donna molto incantevole, tutto il mondo…
Вернер: Эй, эй, нельзя ли по-английски?
Фелиция: Я хотела сказать, что она обворожительная женщина, и все ее обожают.
Вернер (с легкой тоской): Я этому не удивляюсь.
Фелиция (протягивает ему бокал с виски): Ваш «Бурбон» Monsieur.
Вернер: Спасибо. (Берет бокал) Molto gratzie!
Фелиция: Ah Bravo! Il signore cominca imparare l’Italiano. Месье начал учить мой родной язык.
Вернер: Я думаю, это никогда не поздно — учить чей-то язык.
Фелиция: Поначалу бывает трудно. Но здесь, в Швейцарии, много возможностей, потому что люди здесь говорят на стольких разных языках.
Вернер (со смехом): Она мне рассказывает! У тебя есть парень?
Фелиция: О да, месье.
Вернер: Он здесь, в Лозанне.
Фелиция: Нет, синьор, он в Италии.
Вернер: Как его зовут?
Фелиция: Рено.
Вернер: Ты без ума от него?
Фелиция: Нет, синьор. Просто он мне нравится, и я ему тоже. Он учил меня кататься на водных лыжах.
Вернер: Собираешься за него замуж?
Фелиция (слегка пожимает плечами): Che sa? Возможно, когда-нибудь. Но сначала мы должны заработать денег, чтобы позволить себе это.
Вернер: Ты умеешь скакать на лошади?
Фелиция (немного удивлена): Нет синьор. Но в деревне, где я родилась, у дяди был мул, и иногда я ездила на нем в горы. Era un animale molto cattivo. Жутко злобное животное.
Вернер: Как насчет дельфина? Когда ты была девочкой, ты плавала верхом на дельфине?
Фелиция: Простите, я не совсем понимаю.
Вернер: Ну дельфин. Рыба такая…
Показывает жестами, как прыгают дельфины. Фелиция взирает на него с недоумением.
Фелиция: Ah si. Un porco marino. Un delfino! Месье шутит, да?
Вернер: Да, пожалуй. Я просто пошутил.
Фелиция: Может быть, месье, желает что-нибудь еще?
Вернер: Да, желаю. Можешь убрать стол.
Фелиция: Bien Monsieur.
Вернер достает из кармана пачку банкнот и протягивает ее Фелиции.
Вернер: Купи подарок своему Рено.
Фелиция (рассматривает купюры): Месье, наверное, ошибся. Здесь пятьдесят долларов.
Вернер: Нет, Фелиция, никакой ошибки нет. Единственное, в чем месье никогда не ошибается, это во всем, что касается денег. Устрой себе праздник. Спокойной ночи, Фелиция.
Фелиция (очень довольна): Mille mille grazie Signore. Месье очень щедр. A domani Signore, a domani.
Фелиция кланяется и выкатывает стол с остатками ужина из комнаты. Вернер один, пытается читать, но через несколько секунд отшвыривает книгу. Хочет закурить сигарету. В это время звонит телефон. Вернер снимает трубку.
Вернер (в трубку): Алло?.. Да, это я… (В волнении) Это вы? Где вы?.. Здесь в вестибюле?.. Конечно, поднимайтесь. Поднимайтесь скорее.
Вернер кладет трубку и сидит, уставившись на телефон и широко улыбаясь. Потом вскакивает, подбегает к зеркалу, приглаживает волосы, приводит в порядок галстук. Затем торопливо одевает туфли и пиджак, снова подходит к зеркалу, залпом допивает остатки «Бурбона» и слегка дрожащей рукой прикуривает сигарету. Через некоторое время раздается стук в дверь. Вернер спешит открыть. Входит Мод . Некоторое время она с улыбкой разглядывает его.
Мод: Эй, ковбой. Как ваш одинокий бивуак?
Вернер (весь так и светится): Эй!
Мод: Так обычно останавливают такси.
Вернер: Проходите, принцесса. Присаживайтесь. Положите ноги на кушетку.
Мод садится.
Мод: Мне будет спокойнее, если мои ноги останутся на полу.
Вернер: Невероятно! Потрясающе! Я едва не свалился с кушетки, когда услышал ваш голос. Мне казалось, я теперь увижу вас так нескоро.
Мод: Мне тоже. И я подумала, что это было бы ошибкой.
Вернер: Буквально несколько минут назад я разговаривал о вас…
Мод: Об мне? С кем?
Вернер: Фелиция. Консьержка. Она от вас в восторге.
Мод: Неужели?
Вернер: Назвала вас обворожительной женщиной.
Мод: Романтические преувеличения это национальная черта итальянцев. Вы не хотите предложить мне выпить?
Вернер: О чем речь! Что желаете?
Мод: Пожалуй, бренди. Только совсем немного. Мне еще предстоит долгая дорога.
Вернер (подходит к столу с напитками): Вы в самом деле собираетесь провести всю ночь за рулем.
Мод: Да. И очень хочу этого. Ночь лунная, и на перевале не так много снега. Дорога чистая.
Вернер: Что-нибудь к бренди? Содовую? Воду? Лед?
Мод: Нет, ничего. Спасибо. Выпью в чистом виде.
Короткая пауза
Мод: Почему вы говорили обо мне с Фелицией?
Вернер: Не знаю. Вы обмолвились, что знали ее еще по Риму.
Мод (берет бокал из рук Вернера): Понятно…
Вернер: Наверное, я просто думал о вас.
Мод: Я тоже думала о вас. За ужином я говорила о вас с сыном.
Вернер: И что вы ему сказали?
Мод: Не помню. Ничего особенного. Что вы мне нравитесь.
Вернер: А что сказал он?
Мод: Спросил, сколько должно пройти времени, прежде чем ребенок начинает говорить. Я ответила, что иногда вся жизнь. Это был забавный ужин во всех отношениях. Он пребывал в состоянии блаженной эйфории. Отцовство преобразило его до неузнаваемости. Он сбрил бороду, подстригся и явился в пиджаке, галстуке и с бутылкой шампанского. Весь вечер он говорил без умолку.
Вернер: Вы сильно привязаны друг другу? Вы и ваш сын…
Мод: Я бы этого не сказала. Но сегодня вечером эта привязанность неожиданно возникала. Я не в восторге от его жены, и он это знает. Нет, она славная девочка, но немного невротичка. Надеюсь, ребенок поможет ей восстановить внутреннее равновесие.
Вернер: Как его зовут? Вашего сына?
Мод: Фабер. Его отца звали Фабрицио, и я решила, что Фабер — наиболее близкий английский эквивалент.
Вернер: Каким он был, этот Фабрицио?
Мод: Красивый, самодовольный, обаятельный и при этом был полностью под каблуком матери. Старая грымза ненавидела меня, как чуму. Теперь я, кажется, начинаю ее понимать. Быть свекровью — это совсем не сахар.
Вернер: Вы любили его?
Мод: О да. Но это длилось недолго. Через год после нашей свадьбы он погиб в автокатастрофе. Я сумела добраться по морю до Лиссабона и вернулась в Англию. Фабер родился в Корнуэлле.
Вернер: После этого вы виделись с родителями мужа?
Мод: О да. После войны я вернулась в Италию, заставила старушенцию раскошелиться на обучение Фабера. В последние годы ее жизни мы стали почти друзьями.
Вернер (после паузы): Что заставило вас вернуться сюда?
Мод: Внезапный порыв. Я направлялась к Фаберу в Пулли, чтобы забрать свой чемодан. Проезжала мимо озера и вдруг подумала о вас. Подумала, как вам сейчас должно быть одиноко. Тогда я развернула машину и вернулась.
Вернер: Ваше великодушие не знает границ, принцесса. (Со значением) Мне было одиноко.
Мод: А вы не выпьете со мной за компанию?
Вернер: Непременно. Но только после того, как задам вам вопрос на шестьдесят тысяч долларов.
Мод: Валяйте.
Вернер: Почему вы поцеловали меня тогда перед уходом?
Мод: Еще один внезапный порыв. Я вообще очень импульсивна. И часто попадаю из-за этого во всякие передряги.
Вернер: Итак, вы вернулись, потому что подумали, что мне одиноко?
Мод: Да, это одна из причин.
Вернер: Были другие?
Мод: Были.
Вернер: Какие же?
Мод: Это трудно выразить словами. Только великому психологу под силу расчленить чувственный порыв на составляющие. Это все равно, что разобрать часы на детали, а потом собрать их снова. Я не считаю себя специалистом ни в той, ни в другой области. Мне кажется, я такая нескладная и только все испорчу.
Вернер: Нескладной я бы вас не назвал.
Мод (с легкой улыбкой): Спасибо, Вернер. Надеюсь, вы не ошибаетесь в вашей оценке.
Вернер: Вы сказали «чувственный порыв», так?
Мод: Совершенно верно.
Вернер: Как по-вашему, жалость — это тоже порыв?
Мод: Я развернула машину не из жалости.
Вернер: Именно это я хотел узнать.
Мод: Вот и отлично. А теперь налейте себе что-нибудь выпить и позвольте мне покинуть скамью свидетелей.
Вернер (направляется к столу с напитками): Ладно, леди, распоряжайтесь.
Вернер наливает себе «Бурбон», добавляет льда.
Мод: В этой фразе скрыт печальный смысл.
Вернер: То есть?
Мод: Я никогда не была в Америке.
Вернер: Это великая страна.
Мод (задумчиво): Я думаю, американским мужчинам нравится, когда женщины распоряжаются ими. Иначе они бы этого не допустили.
Вернер: Нельзя судить обо всех американцах лишь по тем, кого вы встречаете в Европе.
Мод: Я это уже слышала, и не очень в это верю. Почему-то англичане, французы, итальянцы сохраняют свои основные черты, где бы они ни были. И только американцы меняются в зависимости от своего географического местоположения.
Вернер: Принцесса, вы говорите ужасные вещи.
Мод (виновато): Я знаю. Моя очередная неловкость. Пожалуйста, простите.
Вернер: Тут нечего прощать.
Мод: Я вернулась, чтобы доставить вам радость, а не расстраивать вас.
Вернер (пристально смотрит на нее): Вы вернулись, и уже одним этим доставили мне радость.
Мод (встречая его взгляд): Это правда, Вернер? Правда?
Вернер: Вы лучше меня знаете, что это правда.
Осторожно он берет бокал из ее рук, нежно заставляет встать, обнимает, их губы сливаются в поцелуе. Некоторое время они стоят неподвижно. Потом Мод отстраняется.
Мод: Я знала, что это случится. И все-таки это так неожиданно.
Вернер (слегка осипшим голосом): Я тоже знал. И боялся до смерти.
Мод: Ты боялся?
Вернер: Боялся, что ты отошьешь меня или будешь смеяться.
Мод: С чего бы я стала над тобой смеяться?
Вернер: На самом деле, я не думал, что ты будешь смеяться. Ты слишком добра. Но знаешь… Я не из тех парней, которые любят обманывать себя.
Мод (мягко): Конечно, ты не из тех парней.
Вернер: Я хочу сказать, что знал многих парней моего возраста, которые вдруг ни с того, ни с сего теряли рассудок, и это для них плохо кончалось. Очень плохо.
Мод: Ты хочешь сказать, что поцеловал меня, потому что ни с того, ни с сего потерял рассудок?
Вернер (с обидой): Вот ты уже смеешься надо мной.
Мод: Эти парни твоего возраста, о которых ты говорил. Сколько им лет?
Вернер (ухмыляясь): Достаточно, чтобы не делать глупостей.
Мод: И как плохо все это для них кончалось?
Вернер: По-всякому. Они начинали вести себя, как идиоты, окружающие переставали понимать их, и все это ради того, чтобы проснувшись однажды утром понять, что с тобой обошлись, как с последним сосунком.
Мод: И ты с ходу решил, что я собираюсь обойтись с тобой, как с последним сосунком?
Вернер (поспешно): Нет, принцесса. Какого черта ты спрашиваешь? Ты ведь знаешь, что это не так.
Мод: Кстати, а сколько тебе лет?
Вернер: Пятьдесят пять. Почти пятьдесят шесть.
Мод: Ну что ж… Мне сорок четыре. И я уже бабушка. И не стыдно тебе, ковбой, ухаживать за бабушками?
Вернер (в волнении): Что мы будем делать?
Мод: В смысле чего?
Вернер: В смысле всего … В смысле нас с тобой.
Мод (обнимает его за шею): Никто не помешает нам в любой момент снова потерять рассудок.
Вернер (после еще одного долгого поцелуя): Ты бесподобна. Ты знаешь, что ты просто бесподобна?
Мод: Надеюсь, ты на самом деле так думаешь.
Вернер: Я так думаю?! Я без ума от тебя. (Делает движение по направлению к ней)
Мод (отступает): Нет, Вернер, милый, не надо. Все и так слишком далеко зашло. Мы оба наделали глупостей.
Вернер: Что здесь глупого?
Мод: Это моя вина. Мне не следовало этого допускать.
Вернер: Почему?
Мод: Потому что все равно из этого ничего не выйдет. Мы даем волю чувствам, забывая, что слишком многое разделяет нас. Ты сам это знаешь.
Вернер: Ничего такого я не знаю. Все, что я знаю, это что люблю тебя. И все, что я хочу знать, это любишь ли ты меня? Вернее так — смогла бы ты полюбить меня?
Мод (смотрит на него): Да, Вернер, я думаю, что смогла бы. Нет, я уже люблю тебя. Любить — это так понятно. Это ясность, и это буря. Конечно, это скорее дело молодых людей, и все же, и все же…
Вернер (в сильном волнении): Что «все же»?
Мод (искренне тронута): Не знаю… Иногда меня мучает совесть.
Вернер: По поводу Анны-Мари?
Мод: Нет, Анна-Мари здесь не причем. Ты сам сказал недавно, что она крепкая и все выдержит. Ты прав: она крепкая, как старый башмак. И из всех женщин, может быть, она больше всего заслуживает, чтобы с ней случилось нечто подобное. Я не испытываю угрызений совести из-за Анны-Мари. Дело в тебе… Я о тебе тревожусь.
Вернер: Почему?
Мод: Я не хочу причинить тебе боль. И, честно говоря, не очень жажду испытать боль сама.
Вернер: Без риска всякая игра теряет смысл.
Мод: Скажи, чего ты хочешь от меня? Ты об этом задумывался?
Вернер: Нет, у меня не было на это времени. Я только знаю, что хочу тебя.
Мод: Но ты ничего про меня не знаешь. Совсем ничего.
Вернер: Ну и что? Про меня ты ведь тоже знаешь не слишком много.
Мод: Мне кажется, я знаю достаточно.
Вернер: А мне достаточно того, что я знаю про тебя.
Мод: Все не так просто. Мы жили в совершенно разных мирах — ты и я. Обычаи, образ жизни, нормы приличия, моральные ценности — по ту и по эту сторону Атлантики они разные. Я не говорю, что одни лучше, а другие хуже, но они очень разные.
Вернер: Мне кажется, что во всем мире все люди одинаковые. Если заглянуть под их оболочку.
Мод: Милый мой ковбой, это банальность и к тому же далеко не бесспорная. Люди во всем мире не одинаковые. Если заглянуть под оболочку американца, увидишь, что там есть нечто чистое. В Европе чистоты не осталось.
Вернер: К чему ты клонишь?
Мод: Я просто хочу предупредить тебя. В твоей стране я не смогу жить той жизнью, которой привыкла жить. Это невозможно.
Вернер: Какой жизнью ты привыкла жить? Перестань меня пугать!
Мод (с тихим смехом): Нет, ничего такого ужасного. Просто я… Какой-нибудь старомодный писатель назвал бы меня «женщиной с прошлым».
Вернер (сухо): Уверяю тебя, «женщины с прошлым» не такая уж редкость и в Америке.
Мод: Я знаю, знаю… И все же есть разница.
Вернер: Хорошо. Давай остановимся на этом.
Мод: Я не хочу создать у тебя впечатления, что моя жизнь была одна бесконечная оргия.
Вернер: Принцесса, ты совсем рехнулась.
Мод (твердо вознамерясь быть до конца честной): Но у меня были любовники.
Вернер: В Америке они были бы твоими мужьями и платили бы тебе алименты, которых с лихвой хватило бы тебе, чтобы безбедно прожить жизнь.
Мод: Ах, Вернер, какой ты милый. (Целует его)
Вернер: Да ладно… (Обнимает ее) К чему все это?
Мод: Я просто не хочу, чтобы в один прекрасный день ты испытал разочарование.
Вернер: Этого дня ты не дождешься.
Мод: Я не хочу, чтобы подобно тем парням, однажды утром ты проснулся и понял, что с тобой обошлись, как с последним сосунком.
Вернер (слегка встряхивает ее): Раз и навсегда смени эту пластинку.
Мод: Идет. Я просто хотела быть честной.
Вернер (отпускает ее): И запомни, что меня интересует не твое прошлое, а твое будущее. И часть этого будущего — я. Это понятно?
Мод (опускает глаза): Понятно, Вернер. Вполне.
Вернер: Хорошо, с этим решено. Теперь: куда мы отсюда поедем?
Мод (неожиданно смеется): Как насчет Рима?
Вернер: Как прикажешь, принцесса!
Мод: Когда ты сможешь приехать? На этой неделе? В следующем месяце? Когда?
Вернер: Неделя, месяц — чтоб я сдох! Я еду прямо сейчас. Вместе с тобой.
Мод: Вернер!
Вернер: В этом твоем дурацком «Фольксвагене».
Мод: Он очень маленький. Ты не сможешь вытянуть ноги. Тебе будет неудобно.
Вернер: Сиденье отодвигается назад?
Мод: Да… Кажется, да. (Резко вскидывает на него глаза) Вернер, ты серьезно?
Вернер: Еще как серьезно! Во сколько мы отъезжаем?
Мод (вдруг отворачивается): Нет, Вернер, я не могу тебе этого позволить. Правда, не могу. Все это так неожиданно. Ты должен собраться с мыслями, все обдумать.
Вернер: Струсила? Идешь на попятную?
Мод: Нет, нет. Дело вовсе не в этом. Я не о себе думаю, а о тебе. Все, что я сейчас говорила, очень серьезно. Ты ведь действительно совсем ничего обо мне не знаешь. Все, что тебе доподлинно известно, это что я вышла замуж за сицилийца, родила сына в Корнуэлле, и теперь в Лозанне у меня родился внук.
Вернер: Еще я знаю то, что мне рассказала Фелиция.
Мод (неожиданно сердито): Прежде чем жениться на Анне-Мари, ты тоже консультировался с консьержками на этажах?
Вернер (сухо): Нет. А следовало бы.
Мод (смеется): Милый мой ковбой, как все это глупо. Как будто кто-то все решает за нас.
Вернер: Послушай, принцесса, ты сама начала эти разговоры о лошадях, дельфинах, золотой рыбке. Как я смогу поймать золотую рыбку, если испугаюсь проехаться в автомобиле,
Мод: Но ведь когда-то ты любил Анну-Мари? Я имею в виду, в самом начале?
Вернер: Наверное, я смог уговорить сам себя, что люблю ее. И вообще, я попал к ней рикошетом.
Мод: Как это «рикошетом»?
Вернер: До Анны-Мари я уже был однажды женат. На женщине, от которой был совершенно без ума. (Пауза) Затем, после Перл Харбра, когда меня призвали во флот, она связалась с другим парнем, и они уехали в Мексику. Пока я мотался по Тихому океану, она оформила развод. Когда в 1946 я вернулся в Миннеаполис, мой старик уже отдал Богу душу, и дело перешло ко мне. Анна-Мари тоже была там, ждала возвращения героя войны. Мы знали друг друга с детства.
Мод: Она была хорошенькая?
Вернер: Да. Именно хорошенькая — это самое точное определение. Ее мать и моя мать вместе ходили в школу. Каждый надавил, навалился, как мог, — ведь это было так естественно. Мы поженились и были счастливы долго-долго — целых семь месяцев. Даже в то время можно было делать неплохие деньги, и мне было, чем себя занять. Потом она забеременела и сделала аборт, ничего мне не сказав, а я больше всего на свете хотел иметь ребенка. Она сделала вид, что это был выкидыш, но позднее я узнал правду.
Мод: Зачем она это сделала?
Вернер: Не знаю. Думаю, она боялась рожать. К тому же, ей хотелось сохранить фигуру. Ее фигура всегда очень ее волновала. Знала бы, сколько салата она уничтожила. Поедать салат было ее любимым занятием.
Мод: Весьма унылое занятие.
Вернер: Мне этого объяснять не нужно.
Мод: И тебе никогда не приходило в голову расстаться с ней?
Вернер: О да, пару раз я подумывал об этом, но в конечном счете решал, что игра не стоит свеч. Мы жили каждый своей жизнью — Анна-Мари и я. У нее была светская жизнь — приемы, пикники. У меня была моя работа, время от времени скрашиваемая короткими интрижками.
Мод: Приятно слышать.
Вернер: Мы могли бы продолжать в том же духи до бесконечности, если бы не начались эти поездки в Европу. Для таких женщин, как Анна-Мари, Европа хуже змея-искусителя. Они ни с того, ни с сего начинают мнить о себе Бог знает что.
Мод: Я принадлежу Европе, Вернер. Я европейка с головы до пят. Поэтому я и предлагаю. Тебе хорошенько подумать, прежде чем сжечь все корабли.
Вернер: Мои корабли не горят, дорогая. Они как раз ложатся на правильный курс. Когда мы выезжаем?
Мод (смотрит на часы): Сейчас без двадцати двенадцать. Мне нужно заехать к Фаберу забрать свой чемодан.
Вернер: Я тоже соберу кое-какие вещи и буду ждать тебя в вестибюле в половине первого. Остальной мой багаж доставят позже.
Мод: Ты уверен в себе? Ты абсолютно уверен?
Вернер: Никогда не был так в себе уверен, как сейчас.
Мод (идет к нему): О Вернер!
Он заключает ее в объятия.
Вернер: Как только я оформлю развод, мы сможем пожениться.
Мод (отстраняется): Нет. Не говори этого.
Вернер: А в чем дело?
Мод: Я не хочу никаких планов, договоренностей, обязательств… Это не сделка. Будь со мной, будь моим возлюбленным столько, сколько это продлится. Пока это будет приносить нам обоим счастье.
Вернер: Но дорогая…
Мод: Пожалуйста, милый ковбой. Все только начинается, а ты уже хочешь, чтобы мы приковали себя друг к другу обещаниями. Моральные обязательства убьют аромат нашего чувства. Ты ведь отдаешь себе отчет, какой разразится скандал. Анна-Мари будет визжать, словно ее режут. Европа и Америка только и будут говорить о том, что миллионер Вернер Конклэн бросил жену ради какой-то итальянской принцессы с сомнительной репутацией, которая владеет магазинчиком в Риме и не имеет ни гроша за душой.
Вернер: Я не знал, что ты владеешь магазином.
Мод: Разве. Да, у меня небольшой магазин и дела в нем идут неплохо. Мы торгуем всякой всячиной — от мебели до всяких замысловатых ювелирных украшений. Он называется «Ля Бутик Фантаск». Кстати, это одна из причин, почему я завтра должна быть в Риме. (Смотрит на часы) Чтобы успеть назад к половине первого, я должна бежать. Не забудь свой паспорт. О! (Ей в голову приходит неожиданная мысль) А как же Анна-Мари? Что ты ей скажешь?
Вернер: Ничего особенного. «Спокойной ночи, дорогая». Эту фразу я говорил ей в течение девятнадцати лет.
Мод: Ты не собираешься объясниться с ней? Ничего ей не скажешь?
Вернер: Зачем что-то говорить? В свое время она и так узнает.
Мод (ее снова мучит совесть): Она бы ведь пыталась воспротивиться? Да?
Вернер: Можешь не сомневаться. Она так разъярится, что перегрызет здесь всю мебель.
Мод: Но Вернер…
Вернер: Ты что, печешься об Анне-Мари? Ей давно пора было стать предметом сплетен и насмешек. Давай, поторопись, детка. И возвращайся в своем маленьком «Фольксвагене» не позднее половины первого.
Мод: Окей, мой дорогой. Тысячу раз окей!
Целует его и быстро выходит из комнаты. Вернер один расхаживает по комнате. Несколько раз пускается вприпрыжку. Затем подходит к зеркалу и критически рассматривает свое лицо. Шлепает себя по подбородку в знак недовольства, что тот стал излишне мясистым. Вздохнув, садится за стол, снимает трубку телефона.
Вернер: Алло, оператор?.. Соедините меня с баром, пожалуйста. (Несколько секунд ждет в задумчивости) Алло, это бар?.. Говорит мистер Конклэн из 354 номера…Да, я знаю, она там, но не стоит ее беспокоить… И говорить, что я звонил тоже не надо… Прием продолжается?.. Ясно… Принц отбыл час назад?.. Понятно… Говорите, скоро все закончится?.. Спасибо.
Вернер вешает трубку и некоторое время сидит в задумчивости. Затем быстро снимает пиджак и галстук, скидывает туфли, берет книгу и устраивается на кушетке. Через некоторое время поднимает голову, прислушивается. Похоже, он слышит шаги. Тогда он ложится на спину, роняет книгу на пол и принимается негромко храпеть.
Входит Анна-Мари . На ней роскошное платье сапфирового цвета. Серьги, ожерелье и тяжелый браслет — в тон платью. В руках у нее сумка и пара белых перчаток. Выражение лица крайне мрачное. При виде спящего Вернера оно становится еще мрачнее.
Анна-Мари (топает ногой): Вернер!
Вернер (делает вид, что с трудом просыпается): Дорогая? Ты уже вернулась?
Анна-Мари (недовольно): Что значит «уже»? Сейчас без пяти двенадцать.
Вернер (садится): Да? Кто бы мог подумать? Я, кажется, задремал.
Анна-Мари: Задремал! Ты храпел, как лось.
Вернер: Значит, я спал на спине. Когда я сплю на спине, я всегда храплю.
Анна-Мари (саркастически): Это, конечно, очень интересно, Вернер. Просто ужас, как интересно. А теперь отправляйся храпеть в свою комнату. Я устала.
Вернер: Сделать тебе что-нибудь выпить?
Анна-Мари (падает в кресло): Да. «Бурбон» со льдом. (Сбрасывает туфли и начинает усиленно двигать ступнями) Эти туфли истязали меня весь вечер.
Вернер (у стола с напитками): Как все прошло?
Анна-Мари: У меня нет слов, Вернер. Я вне себя.
Вернер: Что произошло?
Анна-Мари: Мариетт! Гадко! Гадко! До конца дней я больше не скажу ей ни слова. Змея! Подколодная змея — вот, кто она!
Вернер (протягивая ей бокал): Что она натворила?
Анна-Мари: Что? Она узурпировала принца. Естественно, я усадила его по правую руку от себя. Мэриетт сидела слева от него. И за весь вечер она не дала мне обмолвиться с ним даже парой слов.
Вернер: Кто сидел слева от тебя?
Анна-Мари: Этот надутый индюк сэр Джерард Натфилд с его отвратительным британским акцентом. Он постоянно спрашивал меня, откуда я родом. (Протягивает ему бокал) Добавь немного воды — слишком крепкий.
Вернер (берет бокал): Сию минуту, дорогая.
Анна-Мари: Ты выглядишь просто ужасно. Без галстука, волосы всклочены.
Вернер: Завтра утром первым делом причешусь и сделаю укладку.
Анна-Мари: Ты, кажется, пытаешься шутить?
Вернер (хихикнув): Да, дорогая, пытаюсь. Но я знаю шуточки и получше.
Анна-Мари: Ты пил?
Вернер: Как рыба. Вернее, как золотая рыбка.
Анна-Мари (холодно): И что все это значит?
Вернер: О, это очень много чего означает. Например, это значит, что мальчик плывет верхом на дельфине.
Анна-Мари: Что?!
Вернер (словно продолжая мечтать вслух): Плоская скала. Пляж с белым песком. И я без галстука с всклоченными волосами.
Анна-Мари: Мне совершенно ясно, что ты сошел с ума.
Вернер (весело): Просто спятил! (Протягивает ей бокал) Ваша выпивка, мадам. Пейте на здоровье!
Анна-Мари (берет бокал): Вернер! Сколько раз я тебе говорила, что не выношу слова «выпивка». Оно непристойно. Сегодня ты употребил его при Мод. Я была в ужасе.
Вернер: А она нет. Должно быть, она не столь чувствительная особа, как ты.
Анна-Мари: Это правда, особенно учитывая образ жизни, который она ведет. Слышал бы ты, что мне сегодня порассказала о ней Клэр Петрингтон. Я ушам своим не верила.
Вернер: А, это та, что с лошадиными зубами. Мы еще сегодня с ней обедали.
Анна-Мари: Вернер!
Вернер: Эти зубы! Она может ими перегрызть теннисную ракетку.
Анна-Мари: Должна тебе заметить, что Клэр Петрингтон — образованнейшая женщина и к тому же принадлежит к одной из самых знатных семей Англии. Ее дед был Графом Бабберкомбским, а прадед — близким другом Королевы Виктории. Раз в год он неизменно посещал ее в Бэлморале.
Вернер: Да черт с ним!
Анна-Мари: Ты полагаешь, тот факт, что она не стала стелиться перед тобой и облизывать тебя с ног до головы, как это делала Мод, дает тебе повод отпускать в ее адрес гнусные шутки?
Вернер (с обманчивой мягкостью): Я не хочу отпускать гнусные шутки в адрес твоих друзей, Анна-Мари, но между нами говоря, дама, о которой идет речь, представляется мне чопорной, крикливой и дурно воспитанной сучкой.
Анна-Мари: Вернер Конклэн, я не желаю больше с тобой разговаривать. Ни сейчас и никогда в будущем. Ты меня понял? Подумать только! Я еле на ногах стою после изнурительнейшего приема, а он здесь валяется пьяный и вдобавок позволяет себе говорить всякие гадости о людях, которых я люблю и уважаю. Заявляю тебе со всей определенностью: с меня довольно! В последнее время ты очень изменился, Вернер, И нет смысла притворяться, что это не так. Ты изменился до неузнаваемости.
Вернер: Ты попала в самую точку, детка. Я изменился.
Анна-Мари: Иди-ка в свою комнату, завари себе черный кофе и прими «алка-зельцер».
Вернер (весело): Надеюсь, Его сиятельство был доволен своими вонючими сигарами?
Анна-Мари (в ярости): Убирайся, Вернер. Уходи. Оставь меня.
Вернер: Хорошо, хорошо. Именно это я и собираюсь сделать. Спокойной ночи, дорогая.
Вернер берет галстук и туфли, перекидывает через плечо пиджак, долю секунды насмешливо смотрит на нее и быстро уходит. Анна-Мари злобно смотрит ему вслед, в то время как…
Свет на сцене начинает гаснуть.
Занавес