– Что у нас здесь?

Шейн расхаживал по официальной библиотеке Александры. Он никогда не понимал, почему именно она называется официальной, ибо библиотека в другом конце дома тоже не отличалась уютом и теплом.

Хол спокойно поместил свой кейс на маленький столик и щелкнул замками.

– Бельмонт. Одна из частей Тройного Королевства. Ты о нем, видимо, слышал. – Улыбка скользнула по его губам. – Я даже знаю, что ты участвовал в тамошних скачках.

– Попытался. Я слишком высокий, – пошутил Шейн, выдавая себя улыбкой. Он провел руками по волосам. Теперь уже хватит.

– Полагаю, после смерти Александры они отменяются?

Несмотря на сдержанность, его бабушка была известна как одна из самых гостеприимных хозяек в Вашингтоне. Эти вечеринки были отлично организованы, а гости были самыми разными. Никто не осмеливался пропустить очередное событие, неважно, был ли это весенний ланч с турниром по крокету в духе «Анисы из Страны Чудес» или костюмированный бал вампиров.

Шейн подозревал, что популярными эти мероприятия сделало не своеобразие, а влиятельность его бабушки. Если кто-то хотел получить пожертвования в благотворительную организацию или найти финансирование для постройки новой больницы или университета, он становился марионеткой в ловких руках Александры. И все были счастливы играть свои роли в этих представлениях.

Шейн коснулся кончика носа.

– Кто это разрешил?

Уильям, уполномоченный адвокат Александры, кашлянул.

– В завещании вашей бабушки указано, что все вечеринки и мероприятия, задуманные ею, будут проводиться и после ее смерти.

– Но ведь маленькой вечеринки в саду нет в этом списке?

Хол и Уильям уставились на него в удивлении.

– Вечеринка в саду? – выговорил Хол. – Все совсем не так просто.

– Приглашенные на эту вечеринку – инвесторы фонда Морганов. Эта вечеринка обеспечивает рабочий капитал на весь год, – объяснил Уильям. – К тому же гости приезжают сюда еще И покататься, и обсудить собственные дела – и так до конца выходных.

– До конца? Этот сабантуй продолжается два дня?

– У вас, разумеется, есть опыт проведения подобных вечеринок? – поинтересовался Уильям.

Шейн посмотрел на Хола так, будто подозревал, что над ним издеваются. Он попытался собрать все свое терпение, что было очень трудно после стольких деловых встреч. Нужно было похитить Дарби прямо из примерочной и тут же уехать. Интересно, что она думает об острове Бали в это время года? Он с сожалением переключился на текущие дела.

– Почти все детство я провел в интернате, – сообщил он Уильяму. – Вот почему я не присутствовал на многочисленных званых вечерах, которые давала моя бабушка. Видимо, она не настолько мне доверяла и боялась, что своим поведением я могу уронить честь рода Морганов. – Шейн перевел взгляд на Хола. – Ты представляешь?

Тому почти удалась ностальгическая улыбка.

Хол все еще был напряжен. Надеясь заполучить хоть одного союзника здесь, Шейн не рассчитал, что Хол горевал по Александре. Очередная, скорее всего, далеко не последняя ошибка.

Шейн глубоко вздохнул, приходя в себя.

– Так, ладно, два дня. Скачки в субботу, так? Потом гуляем всю ночь, в воскресенье утром выгоняем всех вон и...

– На самом деле, – перебил его Уильям, – некоторые гости приедут уже завтра к обеду. Вечером для них приготовят карточные столы и столы с рулеткой. Вся прибыль идет в фонд вашей семьи. В саду будет играть струнный квартет. Суббота – день скачек, начало главного события. Остальные гости прибудут к десяти утра. В час начнется гуляние. Прислуга будет в шелковой гоночной форме. В этом году тема – «Конец века, столетний юбилей Бельмонта», гости должны быть одеты пышно. Скачки на больших экранах в саду и в доме. Обед будет поздний, около восьми вечера. В воскресенье – поздний завтрак. Потом запланирован чемпионат по теннису, затем – обед. – Он помахал рукой. – Обо всем позаботятся служащие, в том числе об уборке территории, тентов и украшений. Все должно быть закончено к трем часам дня.

Дом уже напоминал музейную выставку: картины, скульптуры, ковры и старинная мебель были представлены в изобилии. Почему нужно было затаскивать в дом фигуры коней в натуральную величину, сделанные из живых цветов, Шейн понять не мог. Каждая комната, от гостиных до ванных, представляла экспозицию, посвященную скачкам на лошадях образца 1900 года.

«Трудно даже представить, сколько потрачено денег», – в который раз подумал Шейн. Он уселся в жесткое кресло времен Людовика Четырнадцатого.

– Чудно, чудно. Возможно, мы все это отложим на недельку. Я жду вас обоих в понедельник. На этих выходных у меня дела.

У него в машине лежали папки из личного офиса Александры. Шейн просмотрел три ящика с документами и выбрал те, которые относились к сделке с компанией «Селентекс», чтобы изучить на досуге. Наверняка там найдется что-то, что поможет принять правильное решение. Или, еще лучше, там найдется указание, на кого можно все свалить.

Но сейчас мысли Шейна были далеко. Работа была последним, что он планировал на уикенд. А мысль о Дарби была мыслью номер один. Похитить бы ее.

Угнать самолет, принадлежащий корпорации, слетать в Италию и показать ей закат в Тоскании. Ее волосы и смуглая, загорелая кожа в потоках золотого света.

Уильям откашлялся.

– Вообще-то вам предстоит быть на этой вечеринке. Вы – хозяин.

Шейн представил себе бабушку, оглашающую чистилище раскатами хохота.

– Если все уже сделано и запланировано без меня, то сам праздник тем более обойдется без моего присутствия.

– Сценарий подобных мероприятий учитывает все. И организаторы, зная о вашем возможном возвращении, утвердили ваше участие.

– Ну, они могут и дальше утверждать – меня это не касается. Будь я на их месте, я бы заказал грузовик пива, врубил блюзик, поставил пару таких столов с жареными цыплятами и квашеной капустой, чтобы можно было накормить целую армию, и нанял бы лучшую группу, которую бы смог найти. Может, еще выкопал бы яму на лужайке и устроил соревнование по пляжному волейболу. Или кто громче всех шлепнется животом о воду. Да, если гостей будет достаточно, можно организовать две приличные команды для софтбола. – Он откинулся и положил ногу на ногу. – Вот это был бы праздник.

Уильям, судя по его лицу, перепугался до чертиков, но, к удивлению Шейна, Хол улыбался. Такая неподдельная теплота застала Шейна врасплох.

– Возможно, если бы ты здесь остался, все было бы по-другому. По крайней мере, интереснее.

Шейн не знал, что сказать на это. Хол одновременно поддразнил его и чуть-чуть пожурил. Но он ожидал большего.

– Ты же знаешь, как я ценю все то, что ты сделал для меня, – искренне проговорил Шейн, – но кому, как не тебе, было знать, что я сюда точно не вернусь. Пока тут верховодит Александра. Я не мог позволить ей командовать мной. И, не хочу задеть твои чувства, ответь: была бы она довольна мной, если бы я не прыгал перед ней как собачка?

– У тебя было больше власти, чем ты думал. Когда ты уезжал, ты едва был похож на человека.

– Я не хочу ничем здесь управлять. Просто хочу жить сам по себе, как обычный человек.

Хол с достоинством засопел:

– Твоя жизнь отнюдь не похожа на жизнь обычного человека.

Шейн поджал губы.

– Верно, но это моя жизнь. Я не хочу управлять империей. Я не просил об этом. – Он поднял руки, будто в попытке обхватить то, что его окружало.

– Вот загадка рождения, правда? – отозвался Хол. – Некоторые приходят в этот мир и несут бремя непомерных долгов, иные наделены талантами или недостатками, а некоторые владеют королевствами. Не думаю, что кто-то просил о чем-то или не хотел чего-то. Но это их по праву рождения. – Он также поднял руки, как Шейн до этого. – Именно потому все это теперь твое. Я лишь говорю, что, если бы ты остался тогда, все могло быть совсем иначе.

Шейн фыркнул.

– Можно подумать, Александра позволила бы мне делать то, что я хочу.

Хол отрицательно покачал головой.

– Ты даже не представляешь, какой огромной властью наделен. Это и моя ошибка тоже. Но я должен был выполнять волю Александры. – Он покосился на Уильяма, который, не говоря ни слова, кивал в знак согласия.

Шейн посмотрел на адвокатов, потом на Хола.

– О чем ты?

– Ты – последний Морган. В этом была – и есть – твоя сила, которая, надо признать, ставит тебя наравне с бабушкой. – Шейн расхохотался, но Хол остался абсолютно серьезным и знаком заставил его замолчать. – Я прекрасно знал, как знал всякий рядом с ней, насколько для Александры была важна честь фамильного имени. Она стала частью этой семьи, и к тому моменту, как отчим передал ей власть, она уже заслуженно занимала высокое положение. Твоя мать, еще маленькой девочкой, была единственной наследницей Чарльза, и ему пришлось воспитывать в своей невестке гордость и твердость, свойственные семье Морганов. Ему пришлось заставить твою бабушку преуспеть в этом. – Улыбка Хола была вызывающей. – И это ей удалось. – Он посмотрел на Шейна. – И это наследие гордости и твердости она хотела передать тебе.

– Понимаю, ты в это веришь, но, как мне кажется, бабушка интересовалась исключительно обогащением нашей семьи.

Хол пожал плечами.

– В этом и был фокус. Она всегда была на шаг впереди. Но никогда не забывала, что она не Морган по крови. И я думаю – даже нет, знаю, – ее мучило то, что она не может воспитать в тебе ту же гордость, какую Чарльз воспитал в ней самой. Это был ее единственный просчет. – Он довольно улыбнулся. – Ты же знаешь, как она относилась к собственным просчетам. – Хол посмотрел на Шейна, но выражение его лица и блеск глаз заставили того промолчать. – Ей были даны красота, ум, упорство и решительность, которые отталкивают всех людей, кроме тех, кто наделен схожими чертами. Когда дело доходило до общения с другими... – Хол дернул плечом. – Вот это была настоящая ошибка. Ей недоставало терпения и, можно сказать, сочувствия. – Он вздохнул. – Я пытался объяснить ей, что не в твоей натуре было вести себя, как требовала она. – Он снова улыбнулся, хотя в глазах была печаль. – Она не слушала меня, как и не слушала всех остальных. Александра была убеждена, что ты устанешь колесить по свету и опомнишься. Она только не могла понять, почему ты этого не хочешь.

– А ты полагаешь, она стала бы прислушиваться к моему мнению?

– У нее не было выбора. – Хол помолчал, потом покосился на Уильяма и продолжил: – Это, – он снова обвел рукой комнату, – всегда принадлежало только тебе. В завещании Чарльза было указано, что имущество семьи Морган может перейти по наследству только Моргану. Моргану по крови.

От удивления Шейн открыл рот.

– Но Александра...

– Она была, собственно говоря, лишь опекуном. Чарльз оставил все ей, так как твоя мать была совсем маленькой, когда умер муж Александры. Империя мало интересовала твою мать, а Александре, надо сказать, очень понравилась новая роль. Хотя она пыталась привлечь к этому делу и Френсин. После безвременной кончины твоей матери по завещанию все имущество Морганов стало твоим.

Шейн смотрел то на одного адвоката, то на другого. Он был ошарашен.

– Но Александра была самой главной. Она в одиночку создала эту международную империю.

На лице Хола мелькнуло выражение гордости:

– Я думаю, ей бы это польстило.

– Но ты сказал, наследство никогда не принадлежало ей.

– На бумаге – нет, – ответил Уильям.

– Но, если можно так выразиться, эмоционально она была владелицей корпорации, – добавил Хол. – На самом деле, с точки зрения закона, она обязана была передать наследство тебе. Или хотя бы начать процесс передачи.

– Но почему...– Шейн запнулся и тряхнул головой, не в силах осознать услышанное. – Полагаю, мне не нужно спрашивать, почему Александра не стремилась передать империю мне. Но она хотя бы могла сказать.

Хол посмотрел на него:

– Когда ей удавалось тебя выследить, она пыталась это сделать.

– Я получал указания явиться то на концерт, то на благотворительную вечеринку. Но что-то не припомню открытки, в которой было бы написано, что я...

Хол перебил его:

– Все эти многочисленные призывы вернуться домой были так или иначе мотивированы какими-то событиями. Александра не хотела сообщать тебе эта по телеграфу. По завещанию ты должен был управлять компанией и владеть имуществом. Или, при другом раскладе, отписать все ей.

– И она точно знала, что я бы с радостью так и сделал. Нужно было мне сказать. – Шейн нервно откинулся назад.

– Да, нужно было. Мы много лет спорили с ней об этом. Александра настаивала, что еще не время, что тебе нужно повзрослеть, прежде чем узнать об этом. – Хол дернул плечом. – Может, ты бы все и оставил ей. А может, и нет. Александра не была дурой. Она, естественно, сомневалась, что тебе что-то нужно, но, учитывая ваши взаимоотношения, ты бы запросто мог пустить наследство на ветер, лишь бы позлить ее. – Адвокат пристально, с немым укором посмотрел на Шейна. – Это был серьезный риск. Атександра была обязана Чарльзу, и, если бы ты вернулся домой и всерьез решил управлять империей, она бы сделала все, чтобы подготовить тебя. Но, с другой стороны, она не совсем выжила из ума, чтобы позволить тебе выскочить из ниоткуда и стащить власть прямо у нее из-под носа.

– Ты правда полагаешь, что, если бы я примчался по одному ее велению, Александра тут же вручила бы мне ключи.

– Зная Александру, могу сказать, что она бы себя не обидела. Она знала, что рано или поздно империя Морганов будет твоей. Это было желание Чарльза. Но я сомневаюсь, что она открыла бы тебе всю правду, если бы не увидела моргановской гордости, какая была у нее самой.

– Я так не думаю.

Хол кивнул, ничуть не обидевшись.

– Покуда она всем заправляла, не сомневайся, так бы оно и было.

– Ты имеешь в виду, покуда я управлял бы империей так, как ей хочется?

– Возможно, – вздохнул Хол. – Корпорация «Морган индастриз» и семейное имущество было смыслом жизни для Александры. Ее заслуги в этом деле были ей очень дороги.

– Из-за Чарльза?

– Разве что сначала, – улыбнулся Хол. – Твой прадед был еще большим упрямцем, чем Александра. Они стоили друг друга. Они проворачивали такие дела, по сравнению с которыми мировая война – просто игра в солдатики.

Шейн глубоко вздохнул и опустил голову.

– Не верю, – проговорил он, не обращаясь к кому-то конкретно, хотя знал, что Хол воспримет это на свой счет. В конце концов, он был личным адвокатом Александры. Он тоже все знал. Но поступал так, как ему велела она. Шейн это понимал и не держал на него зла.

– Разве это что-то бы изменило? – спросил Хол. – Ты вернулся бы, если бы узнал, что все принадлежит тебе?

Хол спрашивал не из праздного любопытства, и Шейн постарался ответить серьезно. Долго думать не пришлось. Он отрицательно покачал головой.

– Нет. Я не хотел этого тогда и, несмотря на то что теперь понимаю Александру немного лучше, не хочу и сейчас. – Шейн поднял руку, не давая им возразить. – Ты сказал, она не была дурой, и я полностью согласен. Конечно, она была очень похожа на Чарльза и посвятила всю свою жизнь корпорации. Александра не могла рисковать, передав все в руки ненадежного человека. Почему у нее не было кого-то на примете? Неужели она и впрямь думала, что, приехав домой, я превращусь в какого-то промышленного магната? Что у меня хватит этой пресловутой гордости и верности семейным традициям, которые были так важны для нее?

– Возможно, так она и думала. Александра на самом деле не понимала, как человек в здравом уме может отвернуться от такого наследства. Она всегда надеялась, что, вернувшись домой, ты поймешь, чего тебе не хватало. – Хол вздохнул с сожалением. – Что же касается всего остального, то мне думается, она была слишком упряма и никогда не допускала мысли, что может умереть раньше времени. Александре хотелось научить тебя всему. Но такой ситуации она не предусмотрела. Возможно, если бы Александра прожила дольше и ваши отношения не наладились бы, она нашла бы себе преемника. Но, честно говоря, несмотря на то что ее окружали надежные люди, Александра никогда бы не доверила корпорацию или семейное наследство представителю другой фамилии.

Шейн чувствовал, что Хол давит на него. Впервые он до конца осознал, что ему предстоит гораздо более сложная задача, чем просто разобраться с текущими делами. Это было дело не только Александры, но всей семьи Морганов. Однако этот факт ничего не менял. В противоположность предкам Шейн не обладал той движущей силой, преданностью и верностью своему делу. Или, если точнее, накоплению капитала.

– Так каким боком это касается меня? – в конце концов устало спросил Шейн. – Каковы мои законные обязанности?

На это ответил Уильям:

– Законные? Никаких. По завещанию Чарльза имущество переходит к тебе. Этот пункт выполнен. Что с ним делать, решать тебе.

Шейн нагнулся вперед и положил голову на руки. Мне решать, да? Пижон. Просто пижон.

– Знаешь, – проговорил он наконец, – Александра ошиблась. Я не чувствую, будто мне чего-то не хватало. – Шейн поднял голову. – Я сидел в офисе «Морган индастриз» целую неделю по восемнадцать-двадцать часов в сутки. – Он попытался криво улыбнуться, но ничего не вышло. – Скажем так, я для этого не создан. – Шейн встал и подошел к окну. – Может, потому что я доволен своей жизнью. Кому-то она покажется богемной, но последние тринадцать лет она дарила мне счастье и радость. – Он обернулся. – Я всегда считал, что быть Морганом – это не значит быть несчастным. – Шейн посмотрел на адвокатов. – А я стану несчастным, если возьму на себя управление корпорацией. Я был совсем молод, когда решил идти своей дорогой вместо того, чтобы подчиняться бабушке, но теперь я стал старше, а мое мнение ничуть не изменилось. Зачем тогда все это? Ради... чего? Чтобы мной гордились предки? Чтобы состояние семьи Морганов выросло еще больше? Все это годится для таких людей, как Александра, мой прадед, прапрадед и так далее. – Шейн вздохнул и остановился. – Но не для меня. Я могу потратить на это всю жизнь и все равно не стану похожим на них.

Тишина, повисшая в комнате, была почти осязаемой. Хол повернулся и вытащил толстую папку из портфеля.

– Что ж, – сказал он.

В его глазах было море эмоций, от глубокого разочарования до едва сдерживаемой злобы. Когда Хол с силой хлопнул папкой о стол, Шейн решил, что адвокат едва сдерживает ярость.

– Я сожалею, что пришлось прервать твои затянувшиеся каникулы из-за такой чепухи, как наследство, которое твои предки наживали несколько веков. Но нравится тебе это или нет, ты вернулся, не так ли? – Хол открыл папку, вытащил очки из жилетного кармана и водрузил их на нос. – Посмотрим, как быстро мы сможем все здесь продать, чтобы ты поскорее продолжил свой отдых.

– Почему ты мне не сказала? – заорала Дарби, когда Пеппер наконец подошла к телефону. Сначала на ломаном английском ей ответила горничная, потом она ждала целую вечность. Пеппер вообще повезло, что она там, на другом континенте. Семь дней под одной крышей – ее мировой рекорд. Надо записать в Книгу рекордов Гиннесса.

– Дарби? У тебя все в порядке? Погоди, ты звонишь мне по международной линии? Ты же никогда не звонишь, даже если я в Штатах!

– А зачем? – отозвалась Дарби, с трудом сохраняя самообладание. – Чтобы выслушать еще пару чокнутых идей?

– У тебя расстроенный голос? Погоди, какой сегодня день недели?

– Четверг.

– Упс! – завизжала она. – Значит, ты уже стала Золушкой. Это круто? Чувствуешь разницу? Жаль, что у меня нет телефона с монитором: умираю хочу тебя видеть. Знаю, знаю, все это тебе чуждо, но, поверь мне...

– Единственное, что мне чуждо, – это скандинав в комнате для гостей, – сквозь зубы прошипела Дарби. – Я потому и звоню.

Возникла пауза.

– Ты по поводу мистера Бьорнсена звонишь? Что-нибудь случилось? Он в порядке? – Она вдруг запнулась. – О нет. Только не это. Он приставал к тебе, а ты его отшила или что-то в этом роде? Зная тебя, можно предположить худшее. Господи, Дарби, с ним все в порядке? Он что, в больнице? Кто-нибудь знает? Потому что, если это всплывет... – У Пеппер перехватило дыхание, она прошептала: – Черт, а папа знает???

– На самом деле, – проговорила Дарби, удивляясь, что ее зубы еще не превратились в порошок, – именно это я и хочу выяснить. Папа знает?

– Что ты имеешь в виду? Как, по-твоему, я должна узнать, если он... Ох... Ты про то, сказала ли я ему... – Она умолкла.

– Вот это я и хочу узнать. Я так понимаю, ответ «нет».

– Дарби, но для него же лучше ничего не знать, разве ты не понимаешь? Если бы он знал, что было бы с нами?

– Ну, я знаю, что было бы со мной. Я была бы где угодно, только не здесь.

– А когда папа вернется, – стала убеждать ее Пеппер, – и узнает, что там была ты, а не я, дело будет сделано, так? Или не будет... Что там насчет мистера Бьорнсена?

– Я его не трогала, – перебила ее Дарби и вздохнула, услышав, как ее сестра продолжает говорить. Когда Пеппер была в состоянии шока, остановить ее было нельзя.

– Я надеялась, что это все получится, папа заключит сделку и поймет, какой ты можешь быть, и это поможет вам помириться.

– Помириться? – Она подавила крик. – Ты со своей-то жизнью не можешь справиться, а теперь еще и мою хочешь испортить? Клянусь богом, я...

– Знаю, знаю, я просто хочу помочь. Сделать что-то хорошее. – В трубке послышались всхлипы. – Я хочу снова объединить семью. У меня в этом мире есть только ты и папа.

– Не начинай, Пеппер. Я не собираюсь лить слезы.

– Это не шутка, – запричитала она. – Я действительно думаю, что сама много раз все портила.

– Это потому, что мы тебе позволяли. По крайней мере я. И, если у отца есть хоть немного мозгов, он побьет меня за то, что я согласилась участвовать в таком идиотском плане.

– Придержи язык, – тихо ответила та с едва заметным раздражением, свойственным малютке-сестре. – Не нужно ухудшать и без того плохое положение вещей.

– Заткнись, Пеппер. Просто заткнись.

Повисла тишина. Дарби глубоко вздохнула, пытаясь прийти в себя. Она с трудом удержалась от того, чтобы не разбить трубку о стену.

– Ты даже не представляешь, во что ты меня втравила, – сказала она спокойно.

Пеппер мудро хранила молчание.

– Не знаю, справлюсь ли я с этим. Мистер Бьорнсен не такой, как ты думаешь. Он...

– Он в порядке? – отозвалась Пеппер. – Потому что, я знаю, что ты знаешь, но, Дар-Дар, если он пострадал, даже по своей вине – а я тебе полностью верю, – то никакой сделки не состоится. И папа никогда не согласится...

– Да ты вообще слушаешь меня? – Дарби потрясла головой, борясь с желанием выкинуть телефон с третьего этажа и броситься самой следом. Взяв себя в руки, девушка произнесла: – Понимаю, что для тебя это будет шоком, но я о тебе совсем не беспокоюсь.

Конец фразы она почти прокричала. После минутного молчания послышался слабый голос:

– Мне жаль. Это все...

– Пеппер.

– Да. Это твое дело.

– В действительности это дело отца.

– Так ты... дома?

В ее голосе проступили неуверенные нотки. Даже она представляла себе, как трудно было для Дарби просто взять и вернуться домой.

– Нет, я в больнице, с Бьорнсеном.

– Боже! Я так и знала!

Дарби наслаждалась паникой сестры.

– Да брось. После этой адской школы хороших манер, куда ты затащила свою сестру, разве такого от нее можно ожидать?

Она слышала, как на том конце провода Пеппер шумно выдохнула, возвращаясь к мысли о трастовом фонде, своем будущем. По крайней мере, это она заслужила.

– Правда, Дарби, твое чувство юмора...

– Исчерпано еще во вторник. Как раз между удалением волос с интимных частей тела – дьявольский ритуал, кстати, – и занятием на тему «Как нарезать грибную запеканку, чтобы удивить гостей».

– Ох, я никогда не подавала грибы...

– Пеппер, – предупредила Дарби.

– Да. Извини. Так если Бьорнсен не в больнице, то что с ним? Он по-английски не говорит, что ли?

– Нет, говорит отлично. И выглядит он тоже отлично. На самом деле отлично.

– О чем ты? Он... – Пеппер запнулась, потом выпалила: – Бьорнсен – плейбой? – Ее смех был поистине демонический. – Все эти годы ты мне ставила на вид, что я встречаюсь со стариками, а...

– Он гораздо моложе отца, Пеппер. Он одного возраста со мной. И он не просто привлекателен. Он ошеломительно красив. Во всех смыслах этого слова.

– Ошеломительно? Хм...

Дарби расслышала нотку разочарования в ее голосе.

– Я думала, Паоло – единственный. Быстро все меняется. Да ладно... Ошеломительный, говоришь? Это исключение из правил. – Потом, помолчав, добавила: – Знаю, как это звучит из моих уст, но тебе не стоит за ним гоняться. В этом смысле. Все так сложно, что...

– Я и не хотела. Просто он... – Дарби остановилась, не зная, как описать гостя. Хищник с детскими ямочками на щеках, при взгляде на которого учащенно бьется сердце? Нет. Они с сестрой редко вели разговоры на подобную тему. То есть Пеппер постоянно ей о ком-то рассказывала, а Дарби лишь слушала.

– Дарби-Дарби. Ты хоть слышала, что я тебе говорю? – Ее голос звучал озабоченно. – Знаешь, если бы я не знала тебя, то решила бы, что ты думаешь об этом. Теперь мне действительно жаль, что я не могу улететь отсюда.

– Не больше, чем мне, поверь. – Дарби вздохнула. – Он один из тех убийственных красавчиков, парень, который уже давно привык жить по-своему. С рождения.

– А, так он похож на тебя?

От удивления Дарби разинула рот.

– Прошу прощения? Принцесса Пенелопа?

– Ха. Думаешь, отец разрешил бы мне смыться с дедом, как тебе?

– Ты же была совсем маленькая.

– Да я сотни раз видела тебя в бешенстве. Ты думала, мне до этого нет дела?

– Так. Стоп. Один момент, ваше величество. Кто плакал, когда одежда выглядела не так, как нужно? Кому нужны были начищенные ботинки? Так вот и не рассказывай мне, кому было плохо. Мне читали лекцию за лекцией.

– Но он все равно отпустил тебя, – тихо ответила Пеппер.

Грусть в ее голосе заставила Дарби сдержаться.

– Он просто был счастлив, что я уехала, – пробормотала старшая сестра, когда молчание стало совсем неловким.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросила Пеппер самым серьезным голосом, какой когда-либо слышала Дарби. – Не уверена, что он простил мать за то, что она умерла. Великий и ужасный Пол Ландон не привык терять то, что так много для него значит. А ты напоминала ему о том, что он потерял. Ты – такая же, как она, Дар. Ты выглядишь, как мама, ты так же любишь животных. Может, потому-то отец и позволил тебе уехать: ты будила в нем болезненные воспоминания.

Пораженная словами сестры, Дарби не нашлась что сказать. С другой стороны, она знала, что нужно сказать. Поддразнить ее и вернуться к обычному положению вещей. Она, Дарби, всегда все понимала, а Пеппер всегда нужно было вести за ручку. Все пошло наперекосяк, когда они поменялись местами.

– Ты была маленькая, когда я уехала. Это все не твои слова. Папа... – Она не смогла заставить себя задать этот вопрос. Будь у нее вечность на размышление, она бы и тогда не представила себе подобный разговор. Все из-за того, что она стоит в той самой библиотеке, где ей читали нескончаемые лекции. И где не осталось ни одной фотографии ее мамы. – Неважно, – сказала Дарби, чувствуя комок в горле.

– Дарби, я... – теперь был черед Пеппер заикаться, – я сожалею, что втянула тебя во все это. Я на самом деле думала... – Она помолчала, потом сказала: – Неважно. Ты, наверное, права. Если бы я думала, прежде чем делать, проблем было бы гораздо меньше. Знаю, ты считаешь меня эгоисткой, но я правда забочусь о тебе. И о папе. И я...

– Все в порядке, Пеппер, – мягко прервала ее Дарби. – Все уже сделано. Я здесь, к лучшему или к худшему, а для вас с папой я леденец на палочке. До тех пор, пока он не приедет и не разберется с этой великой сделкой.

– Хочешь, я прилечу? Папа даже не узнает. Я сделаю так, что Бьорнсен ничего ему не скажет. – Она рассмеялась. – Я умею защищаться, и, хоть ты и не знаешь, что можешь мной гордиться, я способна как следует наподдать ему по заднице, если он не захочет слушаться. – Она снова хихикнула.

Дарби прыснула, удивляясь тому, как это Пеппер всегда удается ее рассмешить. И впервые поняла, что их роли в жизни не такие определенные, как она всегда думала.

– Я здесь. Я все сделаю. Но если все накроется, мы будем выслушивать папины нотации вместе.

– Я верю в тебя, Дар. Знаю, у тебя все получится великолепно. Пусть Бьорнсен пока думает, что может ходить по воде, и гордится собой – он опомнится только тогда, когда будет ставить свою подпись рядом с отцовской.

– Да. У меня все так здорово получается.

– У тебя получается все, что ты хочешь. Ты – мой кумир.

Дарби попыталась засмеяться, но вдруг слезы закапали у нее из глаз. Пеппер шутила, разумеется. Плакать было глупо.

– А твоя голова не такая пустая, – ответила она чуть грубо.

– Да, у меня степень магистра.

– Да брось, ставлю – ты не меньше доктора.

– Не надо, тогда я должна была бы быть...

Дарби застонала и прыснула. Одновременно сестры произнесли: «Доктор Пеппер!» и покатились со смеху.

– Я люблю тебя, Дарби, – сказала Пеппер, когда смех утих.

– Я тоже, – ответила та.

– Слушай, мне надо бежать. Сегодня игра, и у меня место в секции «Ж и П», – снова оживилась Пеппер.

Вот такую сестру Дарби знала и терпела. Тяжело было признавать, но жизнь становилась легче, когда Пеппер была такой.

– Знаю, что это глупо, но все же: что такое секция «Ж и П»?

– «Жены и подружки». Не думаю, что кто-то из них говорит по-английски. Скорее по-португальски. Буду улыбаться и кивать.

– Далеко зашла, – пробормотала Дарби, ухмыляясь.

– Попробую связаться с тобой попозже вечером. Расскажешь мне, что поделывает Бьорнсен. А я научу, как с ним сладить. – Она хихикнула. – Вот в этом я действительно дока.

– Смотри там. Будь повежливей с остальными «Ж» и «П».

– Конечно, мамочка. Кстати, что ты придумала с костюмами?

– Костюмами?

– Для Бельмонтской вечеринки в Фо-Стоунс. Тема «Конец века» очень клевая. Александра Морган всегда что-нибудь да придумает! Ладно, побегу. Если я не смою этот кондиционер с волос прямо сейчас, с ними вообще ничего нельзя будет сделать. Чао!

– Да, я тоже ненавижу, когда волосы слишком мягкие, – ответила Дарби гудкам в трубке.

Она отложила телефон, не зная, с чего теперь начать. Ей предстоит не просто сопровождать шведа, но еще и принарядиться. Она посмотрела на себя в зеркало. На Дарби был черный облегающий брючный костюм, который был все же лучше того платья с обнаженными плечами, что выбрала ей Мелани специально для сегодняшнего вечера. Как будто этого костюма недостаточно, проворчала она. Но самая ужасная новость была та, что всю эту вечеринку на выходных спонсировала Александра Морган.

Какова вероятность, что это почившая бабушка Шейна Моргана?