Когда я возвращаюсь на станцию, уже поздно. Мысли прояснились, шаги стали увереннее. Прогулки помогают привести голову в порядок. Я захожу в пустой пункт управления. Что-то здесь изменилось.

Мониторы, раньше черные, теперь светятся, мигают, по ним бегут строчки кодов, на пультах переключаются огоньки. У нас есть энергия. Настоящая энергия, а не та, что мы выжимали из резервного источника.

В сердце вспыхивает надежда. Может, Лилиан поняла, как открыть дверь. Я непрестанно думал, как попасть в запертую комнату, надеялся, что найду там помощь для нее.

Но… если она открыла дверь, почему не позвала меня? В голове возникает картинка: фляга рассыпается в мельчайшую пыль.

Спокойно. С ней все хорошо. Но сердце бешено колотится, когда я стремительно спускаюсь по лестнице. В ушах звенит голос старшины, который уговаривает меня не спрыгивать вниз, чтобы добраться до нее побыстрее.

«Осторожнее, – кричит он мне из своей могилы на другой планете. – Ты никому не поможешь, если расшибешься в лепешку. Не торопись».

Но я не могу. Сползаю по лестнице, не обращая внимания на боль в лодыжке – подвернул ногу. Свет горит, и я мчусь по коридору, снова спускаюсь по лестнице, сворачиваю за угол.

Круглая дверь открыта.

Должно быть, Лилиан меня услышала: она стоит в проходе, выглядывая в коридор, и ждет меня. Она очень бледная и дрожит, глаза ввалились. Я медленно подхожу.

– Я угадала пароль, – хрипло шепчет она.

Мне хочется подойти к ней ближе, но я знаю, что она этого не хочет, и сдерживаю себя нечеловеческими усилиями.

– Как?

– Папа… Это его станция, везде его эмблема. А он всегда говорил, что мое имя поможет мне попасть куда угодно. Я так и сделала. Ввела свое имя.

– Лилиан.

Она кивает. У нее дрожат губы. Я понимаю, почему она расстроена.

Раз пароль – ее имя, значит, все это сделал ее отец, а не какой-то безликий человек из компании без его ведома и разрешения. Он ответственен за все, что здесь случилось, в том числе и за то, что планета и станция спрятаны. И он использовал имя свой дочери как пароль.

– Я настроила передачу сигнала бедствия, но он слабый, – тихо, но четко говорит она. – Он будет отображаться как обычный, пока антенна его не поймает и не усилит.

Эта новость, которую раньше я желал услышать больше всего на свете, теперь пугает. Я не знаю, хочу ли, чтобы за нами прилетели спасатели. Они мне не нужны, если я не найду способ спасти Лилиан.

– Зайди. Тут еще кое-что есть.

Она отходит, и я пролезаю через круглый проход. Не удержавшись, беру ее за руку. Когда я стискиваю ее пальцы, в ответ она лишь слабо их сжимает. Но тут меня начинает пробирать дрожь, и я чувствую, как силы убывают. Это то же воздействие, как и при видениях, только в десять, двадцать раз сильней.

Комната гудит от напряжения: вдоль каждой стены стоят мониторы, панели управления, оборудование. Толстые провода тянутся от панелей в середину комнаты. Там установлена круглая металлическая рама вдвое выше меня. Внутри нее туда-сюда медленно ползают голубые огоньки, словно ленивые вспышки молнии. Воздух вокруг них дрожит. Эта рама заполняет своей энергией всю комнату.

Я больше не слышу ни биения сердца, ни дыхания – все звуки заглушаются потрескиванием и шипением электричества. Вся комната будто подернута дымкой. Воздух плотный и тяжелый, и во рту я чувствую привкус металла. От гудения ноют зубы.

На раме сверху и снизу наклеены две желто-черные полоски, на которых написано крупным шрифтом: «Контакт с объектами строго воспрещен. Существует риск нарушить устойчивость разлома».

Объекты. Исследуемые объекты, которые упоминаются в документах. Внезапно в уши врывается настойчивый шепот. И я его почти понимаю – вот только нужно подойти чуть ближе, и тогда…

Не раздумывая, я шагаю к раме, не в силах противостоять притяжению.

На мгновение комната пропадает: ее накрывает кромешная тьма, в которой лишь остро поблескивают звезды.

Вдруг что-то меня отдергивает. Я моргаю и снова оказываюсь в комнате, а Лилиан, схватив меня за руку, оттаскивает от рамы.

– Ты в своем уме? – выдыхает она. – Не помнишь разве, что говорилось в документах? Если дотронешься до них, он разрушится!

– Что?

Перед глазами до сих пор дрожат звезды, и у меня такое чувство, что еще чуть-чуть, и я бы все понял.

Она показывает на гипнотизирующий голубой свет внутри металлической рамы.

– Ты не понимаешь? Это и есть разлом.

Я хочу ответить, но тут лампы на потолке вспыхивают и гаснут, и комнату освещает только голубой свет в раме. Огоньки мигают один раз – «да».

– Господи, – шепчет Лилиан, глядя на портал. Ее бросает в пот, и рука, которую я держу, становится холодной и влажной. В мерцающем голубом свете, исходящем от металлической рамы, сложно разглядеть, но, кажется, глаза у нее еще сильнее ввалились, а круги под ними стали темнее.

– Лилиан?

– Это они.

– Что…

Но тут я вижу, каким взглядом она смотрит на раму. И понимаю, что она имеет в виду.

– Существа, объекты – это шепоты. Они питают энергией всю станцию. Свет, энергия исходят от разлома, который открыл мой отец, – проход между измерениями. И они здесь, заточены в раму, которую исследователи построили вокруг разлома.

Свет бешено мигает, и флуоресцентные лампы на потолке взрываются, засыпая металлический пол дождем стеклянных осколков. Голубые огоньки лихорадочно пульсируют внутри рамы, сдерживающей разлом.

– Жизненные формы на основе энергии… – говорю я шепотом.

Внезапно у Лилиан подгибаются колени, и она со стоном падает, отпустив мою руку.

У меня замирает сердце, и я бросаюсь к ней.

Ее бледная кожа теперь почти прозрачна: я вижу темные вены на ее руках. Она с трудом поднимает голову и силится вдохнуть.

Когда я кладу руку ей на плечо, кусочек платья рассыпается от прикосновения. Как цветок. Как фляга.

Ее убивает то, что она так близко к шепотам. Все проявления усиливаются в тысячу раз. Нужно увести ее отсюда. Я беру ее за талию и поднимаю на ноги. С каждым движением платье по частям превращается в пыль. Ткань трепещет и расслаивается, и в воздухе будто летает пепел. Я быстро снимаю куртку и закутываю Лилиан, а потом поднимаю на руки.

«Они – источник энергии», – слышу я ее голос.

И они теряют силы.

Я ничего не соображаю, но поворачиваюсь к проходу, чтобы вытащить ее наружу. Знаю лишь то, что нужно ее увести.

Возле лестницы она немного приходит в себя и поднимается сама. Я усаживаю ее на стул в пункте управления.

Я обращаюсь с ней очень нежно, но она до сих пор дрожит. Очевидно, что она связана с существами в разломе. Энергия, питающая станцию, – та же энергия, что поддерживает ее жизнь здесь, со мной.

Лилиан пытается успокоиться. Ее взгляд прикован к дальней стене, и на мгновение, когда она замирает, у меня чуть не останавливается сердце. Но потом я следую за ее взглядом: она смотрит на жестокие рисунки, на которые мы все это время старались не обращать внимания.

Она пристально рассматривает человека, нарисованного красной краской.

– Тарвер, я знаю, что это за рисунки. – Ее надтреснутый голос не громче шепота и дрожит от напряжения. – Видишь? – Она с заметным усилием поднимает руку и показывает на другой, тоже в красных тонах, а потом на еще один. – Здесь везде человек. Видишь отпечатки рук рядом с ними? Это одни и те же руки. На первом рисунке он сворачивает шею. А здесь – пронзен копьем. Тут – горит. Это один и тот же человек, снова и снова. Тарвер, исследователи, которые были на станции, сами делали это с собой… Ее голос срывается, и она заставляет себя выдавливать слова. – А потом шепоты их возвращали – как меня.

– Боже… ты права… – У меня голова идет кругом, и разум не знает, за что ухватиться. – Они возвращались снова и снова.

В каждой четко прорисованной фигуре на стене я вдруг вижу людей, которые умирали и возвращались. Рисунки окружены отпечатками рук и эмблемами компании Лару – огромные жирные лямбды нарисованы рядом. И внезапно голубые спирали, разбросанные тут и там среди рисунков, обретают новый смысл. Это разлом и его узники.

Взгляд Лилиан скользит по рисункам, которые становятся все более жестокими и безумными и постепенно переходят в непонятные каракули. И в конце – одинокий смазанный отпечаток руки.

И больше ничего.

Я знаю, что мы с ней понимаем одно и то же. Вот что они здесь нашли. Они умирали и оживали и в конце концов сошли с ума. Они пришли сюда изучать существ, вернувших мне Лилиан, или же убить их, и открыли для себя своего рода бессмертие.

И так продолжалось до тех пор, пока… что? Пока шепоты не ослабли и больше не смогли их возвращать и одновременно питать энергией станцию, и исследователи умерли по-настоящему? Пока «Компания Лару» не вытянула шепоты из другого измерения и не спрятала это место?

Я смотрю на стену, но тут Лилиан слабо ударяет рукой по полу.

– Как можно это выбрать? Жить в заточении и постоянном страхе, что ты распадешься на части?

Ее голос звучит сдавленно.

Хотел бы я подойти к ней и обнять. Но между нами будто лежит пропасть.

– Может, для них это происходило по-другому, когда здесь было много энергии. А нам достались остатки после компании.

– И когда я исчезну, им не хватит энергии меня вернуть.

Она говорит так, будто хочет этого. У меня перехватывает дыхание, и я с болью смотрю на нее.

– Я хочу заснуть, – шепчет она. У нее бледное лицо, а глаза потемнели. – Я хочу… Да, это разобьет тебе сердце, ты будешь горевать, но… но ты придешь в себя. В компании поймают сигнал, и ты отправишься домой. И… встретишься с родителями, и увидишь свой сад, и… Станция прекратит свое существование, и шепоты найдут покой. Я найду покой. Мы этого хотим. Настоящий покой, а не тот холод, та…

– Лилиан, мне не нужно приходить в себя. Я не хочу. – Мой голос такой же сдавленный, как и ее. – Мне нужна ты. Мы найдем способ прекратить это, добудем энергию, чтобы вернуть тебя по-настоящему. Я не потеряю тебя во второй раз.

– Ты ничего не потеряешь, Тарвер. Лилиан уже умерла.

На ее лице отражается внутренняя борьба, глаза крепко зажмурены, губы плотно сжаты, но по щекам катятся слезы.

И впервые я понимаю, что она страстно хочет остаться. Впервые понимаю, что, возможно, она настаивает быть порознь, потому что не хочет вновь все потерять.

Я медленно протягиваю к ней руку и, наконец, сжимаю ее ладонь. Она закрывает глаза, задерживает дыхание. Даже если мое прикосновение и причиняет ей боль, она не отдергивает руку.

– Что бы они со мной ни сделали, чем бы я ни была, Тарвер, – я люблю тебя. Не забывай об этом.

Я прижимаю ее к себе, и она утыкается лицом мне в грудь. Я обнимаю ее, пока она не засыпает. Ее дыхание согревает мою кожу. Впору праздновать победу: она здесь, со мной, наконец-то приходит в себя. Вот только похоже это на прощание.

Я снова спускаюсь под станцию, и металлические ступеньки холодят руки. Наверху сейчас ночь, но здесь, внизу, свет от флуоресцентных ламп режет глаза. Шаги эхом разносятся по коридору, когда я иду в ту комнату.

Разлом меня ждет: голубые огоньки крутятся внутри круглой металлической рамы – сдерживающего их устройства.

Шепот нарастает, а рама потрескивает от энергии запертых в ней существ. Они должны каким-то образом спасти Лилиан. В памяти всплывают видения, которые они нам показывали: цветочная долина, домик родителей, такой же большой и яркий, как и настоящий, одинокий цветок, посланный Лилиан в минуту сомнения, чтобы она не опустила руки. Не верю, что такие сострадательные существа могут быть столь жестокими и забрать Лилиан.

Я пристально смотрю на потрескивающее голубое свечение в разломе и тщетно пытаюсь понять, зачем они вели нас сюда через всю планету. Во мне растет отчаяние. Время на исходе, а я так и не придумал, как ее спасти.

Шепоты снова врываются в уши, и краем глаза я словно вижу их мерцающую оболочку. Сердце тяжело колотится.

Пройти весь этот путь, пережить столько боли, а они не знают, как заговорить с нами?!

– Чего вы хотите, черт подери? – хрипло говорю я.

Шепоты нарастают, будто бы в ответ. Но, конечно же, в этом, как всегда, нет никакого смысла. Никаких ответов. Никакого выхода для Лилиан.

– Ну же, отвечайте! – я борюсь с порывом ударить по проклятой раме кулаками, разобраться с этим единственным знакомым мне способом – силой. – Вы привели меня сюда. Я прошел всю вашу проклятую планету. Что я должен сделать?

В ответ – тишина, которую нарушает лишь потрескивание электричества и гудение приборов. Если я не пойму, как это остановить, Лилиан долго не проживет. Только в этот раз она будет умирать медленно, и мне придется снова увидеть ее смерть.

Да черта с два!..

Что-то щелкает в голове. Я резко разворачиваюсь и ударяю по блоку управления, подсоединенному к металлической раме. Бью по тускло светящемуся монитору, и по плазменному экрану проходит рябь. Колочу снова и снова, и пластик трескается, рама монитора корежится… Рука пульсирует от боли, но мне этого мало.

Каждый шаг нашего пути, каждая толика боли, все, что я нашел в Лилиан, – это не может закончиться здесь. Я хватаю стул и так сильно швыряю его в металлическую раму, что искры летят во все стороны. Во рту – привкус меди, комната плывет перед глазами. Я будто наблюдаю со стороны, как беснуюсь от горя и разочарования, и кровь гудит в ушах. Еще и еще раз бью стулом по блоку управления, по мониторам, подсоединенным к разлому, и все вокруг заволакивает дымом, все искрится… Я хочу разрушить здесь всё.

Но вдруг раздается голос, который пытается докричаться до меня, заглушив горе.

– Тарвер! Тарвер.

Я резко разворачиваюсь, трясясь от злости и беспомощности. На другой стороне комнаты, прислонившись к стене и засунув руки в карманы, стоит Алек.

Мне нечем дышать.

– Алек, ты не можешь…

И через мгновение я понимаю, что он расплывчатый, а не объемный.

У меня до сих пор трясутся руки, и я с грохотом опускаю стул на пол, с трудом сглатываю. Во рту снова чувствуется резкий привкус металла.

Алек шагает ко мне. Его походка, легкий наклон головы, задумчивое выражение на лице – все это такое родное, такое настоящее. У меня екает сердце, болезненно сжимаясь в груди. Он мне не отвечает и смотрит на разлом, на крутящиеся сгустки энергии. И вдруг я замечаю, что его глаза не карие, какими я их запомнил. Они голубые – ярче глаз Лилиан, ярче неба. Они такого же цвета, что и огоньки в разломе.

– Ты не мой брат. – Я хватаюсь за пульт управления, чтобы не упасть.

– Нет, – он словно подбирает слова. – Мы пришли сюда через… – он смотрит мимо меня на голубой свет.

– Через разлом? Как?

Он кивает на разбитый пульт.

– Ты сломал сдерживающее поле. Теперь нам проще добраться до твоих мыслей. Мы видим это лицо. Ты постоянно о нем думаешь.

Я медленно вдыхаю.

– Что вы такое?

Алек – существо с лицом Алека – задумывается и умолкает, и мне приходится напомнить себе, что он не мой брат.

– Мы – мысли. Мы – сила. В своем мире мы – всё.

– Зачем вы пришли?

Алек сжимает губы, будто бы ему больно.

– Из любопытства. Но мы узнали, что не одни здесь.

– Компания Лару.

Алек кивает.

– Они поняли, как нас поймать, оторвать друг от друга.

– Но почему вы не ушли? Не вернулись домой? – спрашиваю я.

– Они построили для нас клетку – вот она. Мы не можем войти в ваш мир и вернуться в свой.

Его лицо – лицо моего брата – подернуто глубокой печалью.

Изображение начинает мерцать, и меня охватывает страх. Их силы – силы Лилиан – на исходе.

– Пожалуйста! Как вам помочь? Я не могу снова потерять Лилиан.

На лице Алека отражается жалость.

– Эта клетка держит нас здесь, но мы исчерпали все силы. Времени осталось мало. Теперь еще меньше. Если бы мы могли обменять свои… свои жизни на ее, мы бы это сделали. Тогда бы мы нашли покой, заснули навеки.

– Почему теперь времени меньше?

– Из-за сигнала.

– Сигнала бедствия? Он истощает вас?

– Скоро у нас совсем не останется сил…

Алек снова подрагивает, и его изображение истаивает в воздухе. И через мгновение я стою в комнате один.

Я бегу к мониторам, через которые Лилиан запустила сигнал бедствия, и ищу, как его можно отключить. В конце концов просто выдергиваю из них все провода. Экраны гаснут, и на мгновение огоньки в разломе вспыхивают ярче.

В ушах до сих пор звучит голос Алека – голос шепота: «Мы исчерпали все силы». Единственная надежда Лилиан – эти существа, а они угасают.

Я возвращаюсь к лестнице. Мне нужен воздух, больше места, чтобы двигаться.

В глубине души чувствую тяжесть ноши, которую несут шепоты.

Они исчерпали всю энергию, пытаясь достучаться до нас, ведя нас сюда, показывая видения, давая то, что нам было нужно, вернув мне мою Лилиан – и все это ради того, чтобы мы нашли их. А сейчас они с трудом могут поддерживать в ней жизнь.

Теперь я понимаю, почему они ее вернули. Им было нужно, чтобы я не опускал руки, пытался понять загадку станции. Они не могли допустить, чтобы я вышиб себе мозги в пещере, ведь я был их единственной надеждой на освобождение. Но они до сих пор заперты здесь, и я не знаю, как их освободить. Голова идет кругом.

Я выхожу из здания на поляну и с облегчением вдыхаю свежий холодный воздух. Запрокидываю голову и смотрю на звезды, ставшие теперь привычными, разглядываю знакомые созвездия. На мгновение взгляд затуманивается, и мне кажется, что звезды движутся. Я моргаю. Потом еще раз, и вдруг мне становится ясным, что это происходит на самом деле.

Одна из звезд движется. Нет, не одна – вот еще одна. И еще.

Я такое уже видел. Видел на каждой планете, куда меня отправляли по службе.

Это корабли на орбите. Должно быть, они поймали сигнал бедствия и летят сюда проверить.

Меня пронизывает страх. Если нас найдут – если найдут Лилиан, – нас заберут на борт, а если ее увезут от шепотов, поддерживающих ее жизнь…

Я стремглав бегу к станции, еще до конца не обдумав эту мысль. Мы должны спрятаться. Если нас увезут отсюда до того, как я найду способ ее спасти, она умрет. Уж лучше провести отведенное нам время здесь, с ней, чем дома в одиночестве. Я выбираю ее.

Я влетаю в спальню, и через секунду Лилиан садится в постели и недоуменно смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

– Тарвер?..

– Скорее… – От страха у меня перехватывает дыхание, и я задыхаюсь. – На орбите корабли. Думаю… они еще не знают, где мы. Мы должны…

Она сразу же, не дослушав меня, вылезает из постели, а я хватаю вещмешок, пистолет, и мы мчимся к люку, который ведет под станцию. Хоть бы они подумали, что мы ушли, если и были здесь…

Она спрыгивает с последних ступенек, и я ловлю ее, а потом едва не несу на руках по коридору в комнату за круглой дверью. Она отскакивает от меня и бежит мимо разлома в металлической раме к мониторам. Она ахает в ужасе, когда понимает, что сигнал бедствия выключен. И через секунду ее пальцы бегают по клавиатуре и панелям управления. Еще через секунду раздается пронзительный сигнал тревоги, и экраны вспыхивают красным.

– Лилиан, ты что делаешь?!

Она смотрит на меня диким взглядом.

– Я снова его включила. Я могу перезапустить систему. Тогда будет достаточно энергии, и поисковая программа нас найдет.

У меня замирает сердце. Она пытается показать им, где меня найти, используя последние крохи энергии. Последние крохи, которые сохраняют ей жизнь. Я бросаюсь к ней.

– Лилиан, остановись!..

Она ударяет по экрану, и взвывает еще один сигнал тревоги. Голубые огоньки в разломе вспыхивают и затем почти угасают. Я хватаю Лилиан в охапку, прижимая ее руки к бокам, и оттаскиваю от экранов.

Свет на экранах мигает, сигналы тревоги ревут с ними в унисон…

Я должен все выключить. Иначе вся энергия Лилиан истощится и она рассыплется в пыль. Шепоты останутся в плену разлома, не живые и не мертвые.

Должен, должен быть выход… Голубые огоньки в разломе извиваются и пульсируют слабее, чем раньше. Они до сих пор в плену стального кольца, своей клетки, и не в силах подсказать, что делать. Взгляд падает на предупредительные надписи.

Контакт с объектами строго воспрещен. Существует риск нарушить устойчивость разлома.

И тут я вспоминаю разрозненные документы, из которых мы узнали о существовании разлома. Если он разрушится, то высвободится энергия. Так там говорилось. В памяти всплывают слова «смертельно опасно».

Смертельно опасно для обыкновенного человека, но Лилиан не обыкновенная – только не теперь. Лилиан – другая, воссозданная энергией из разлома.

Все это время шепоты нам только помогали. Все это время нам ничего не оставалось, кроме как доверять им.

Чтобы заговорить со мной, они выбрали Алека – единственного человека во вселенной, которому я доверял как самому себе.

Он единственный всегда знал, что делать.

Я стискиваю Лилиан крепче и оттаскиваю от панели управления. Она кричит, сопротивляется, а я тащу ее к разлому.

Она будто чувствует, что я задумал, и из последних сил пытается вырваться. В конце концов, прижимая ее к себе обеими руками, я прыгаю в самое сердце разлома.

– «Компания Лару» понесла огромные убытки из-за вашей затеи, майор.

– Не я разбил корабль.

– Я про ущерб, нанесенный исследовательской станции. Она была собственностью «Компании Лару».

– Сколько стоило строительство «Икара»? Сколько человек погибло? А вы беспокоитесь из-за какой-то станции? Думаете, это огромная потеря?

– Само собой, нет. Но любое необоснованное уничтожение нашей собственности мы принимаем близко к сердцу.

– Напомните месье Лару, что я пытался спасти его дочь.

– Мы допрашиваем вас по его приказу. Думаю, он, в свою очередь, отметит, что все равно ее потерял.