— Разве он не великолепен? — шутливо воскликнула Касс, глядя на Дэва с непритворным восторгом.

Потом она бросила поддразнивающий взгляд на Ньевес. — Это твой избранник, дорогая?

Ньевес вспыхнула.

— А вас не надо представлять друг другу? — продолжала Касс, переводя взгляд с Дэва на Элизабет.

— Я уже представился, — весело ответил Дэв. — Когда она вышла из моря, как русалка…

— У вас усталый вид, — заботливо проговорила Хелен, заметив, что Элизабет молчит. — До Сэнд-Кей и обратно — это большой заплыв.

— Нет, я не устала, — отрывисто ответила Элизабет. — Если позволите, я пойду наверх переодеться.

— Не беспокойтесь, мы не переодеваемся к обеду, — крикнула ей вслед Хелен и очаровательно улыбнулась Дэву. — Это просто семейный уик-энд.

— Как здорово, что ты вернулся, парень! — прогремел Дейвид, хлопнув Дэва по спине.

— Здорово, — искренне ответил Дэв.

— Ты надолго? — с надеждой спросила Касс.

— Как получится. Сейчас у меня нет никаких планов.

— Это хорошо, потому что я… Мы так давно не виделись.

Все собрались на террасе, окружили его, каждый стремился завладеть им, узнать, где он был и что делал.

Касс держала его за руку, Ньевес и Матти повисли на другой, Хелен ждала своей очереди. Даже Харви сиял радостной улыбкой, а по лицу Харри, который на следующей неделе собирался домой, было видно, как он счастлив снова видеть Дэва.

— Так когда это было? — спрашивала Касс — Ужасно давно, — с готовностью отвечал Дэв.

— Спасибо, что присмотрел за Ньевес, — поблагодарила Хелен, бросив укоризненный взгляд на виновную. — Мы так беспокоились.

Ньевес подошла и обняла ее.

— Прости, тетя Хелен. Я потом все объясню.

Хелен кивнула, улыбнулась, испытывая облегчение от того, что Ньевес вернулась, и радость от того, что приехал Дэв.

— А Элизабет в самом деле вышла из моря и упала к твоим ногам? — насмешливо проговорила Матти. Она вздохнула, взмахнула длинными накладными ресницами. — Как и все остальные.

— А знаешь, — вмешалась Касс, — Ньевес уже давным-давно готовила коттедж к твоему приезду. Чистила, убирала, приносила свежие цветы…

Ньевес опять покраснела. Касс с усмешкой взглянула на Дэва.

— Я хотел поговорить с тобой, — сказал Дейвид, — Рада, что вернулся твой дружок? — поддразнила Касс Ньевес, заметив, что та не сводит глаз с Дэва.

— Он вовсе не мой дружок, — застенчиво шепнула Ньевес, но лицо ее сияло.

— Нет? Не делай из меня дурочку.

Она видела обоих мужчин в углу террасы: Дейвид что-то горячо говорил, а Дэв, слегка наклонившись к собеседнику, слушал с серьезным видом. Перед ним не устоит никакая женщина. Воплощение мужского начала.

И дело не только в длинном гибком теле, бесконечных ногах и даже не в том, что, как вы внезапно осознавали, находится между ними. И не в смуглом ястребином испанском лице с яркими ирландскими глазами, от взгляда которых падало и начинало стучать сердце, а по коже бегали мурашки, и не в густых иссиня-черных волосах, в которые так хотелось запустить пальцы, и не в улыбке, освещавшей его лицо внутренним теплом, и не в крепких белых зубах. Даже не в удивительно эффектном сочетании темперамента испанского мачо и ирландского обаяния. Дело в силе, исходящей от этого человека, который был мужчиной на все сто процентов. Дав Локлин не культивировал свою мужскую сущность и не щеголял ею. Она просто была частью его существа — сексуальность, которая хватала вас за горло и мягко сотрясала, заставляя с забившимся сердцем осознать, что этот человек способен на самое утонченное, грубо-нежное соитие, именно такое, о каком вы читаете в эротических журналах и о котором мечтаете, когда муж скатывается с вас и засыпает. Женщины его обожали. И не только потому, что он был живым воплощением их грез.

Они знали, что на него можно опереться. Касс, которая не доверяла ни одному другому мужчине, без колебаний вручила бы ему свою жизнь. Дэв обладал удивительной силой. Вы знали, что он никогда не подведет. И не только птицы, зачарованные им, слетали с дерева — женщины так и сыпались с веток, но они попадали в руки, которые не давали им коснуться земли.

Что касается Ньевес, то в душе ее Дэв стоял наравне с Богом. Глядя на нее сейчас, Касс испытывала знакомое чувство тревоги от почти экстатического выражения, застывшего на ее полудетском лиц;»«. Ньевес — сама чистота. Она не видит Дэва таким, каков он на самом деле. От секса она ограждена собственной невинностью, как щитом. Для Ньевес Дэв отец, которого ей так недоставало. И какое счастье, что это именно Дэв, думала Касс. Он не из тех, кто воспользовался бы случаем. Касс ни разу не видела, чтобы он пренебрег ею, каким-то образом высмеял ее или показал, что ему наскучило ее откровенное обожание. Он всегда вел себя безупречно. Он давал ей, думала Касс, именно то, в чем она нуждалась: эмоциональную поддержку, каменную стену, на которую можно опереться, всегда готовое выслушать чуткое ухо и понимающее сердце.

Черт бы побрал Дейвида, подумала Касс. Это его вина. Только взгляните на него. На лице Дейвида ясно читалось, как много для него значит Дэв. Но даже в этом была двойственность. С одной стороны, он любил Дэва за его силу, цельность, терпимость. С другой стороны, он ненавидел его сексуальность, неизменный и абсолютный успех у женщин, в то время как сам Дейвид постоянно терпел неудачи. Касс хорошо знала, что, хотя Дейвид глубоко благодарен Дэву за внимание к Ньевес, он возмущен тем, как она принимает это внимание. В том, что касается Дэва, мрачно думала Касс, Дейвид Боскомб представляет собой клубок противоречий, и узы, связывающие его с Дэвом, душат его.

Словно почувствовав ее взгляд, Дейвид оглянулся, и их глаза встретились. Потом он подчеркнуто повернулся к ней спиной и отвел Дэва подальше. Вот именно, злобно подумала Касс. Повернись спиной, как ты это всегда делал. Откажись видеть то, чего не хочешь видеть — того, что твоя дочь без ума от человека, который ей в отцы годится, с которым ей не справиться. Ради Бога, Дейвид, она и с собой-то справиться не может! Ей нужен отец — вот почему она обратилась к Дэву, хотя она сама этого не понимает. Дейвид, может случиться, что ей будет больно. Не по вине Дэва, а потому что она не понимает, кто такой Дэв. Я знаю, что для тебя это тот самый случай, когда лучше «с глаз долой», но ради Бога, пусть он не превратится в «из сердца вон».

Когда Яна впустила Дэва в комнату, Матти раскрыла объятия и радостно воскликнула:

— Дэв Локлин! Я сейчас умру от счастья!

— Матти, любовь моя! — Он подхватил ее на руки из шезлонга и звучно поцеловал. Она с восторгом обняла его.

— Вот так радость для моих бедных глаз!

— Дай-ка я взгляну в них, — сказал Дэв. Матти послушно лежала у него в объятиях и позволяла себя разглядывать. Она знала, что выглядит если не вполне хорошо, то гораздо лучше. Всю неделю она съедала все, что ей приносили, куда можно, наливала вдвое больше, чем обычно, сливок и просила добавки, когда в желудке еще оставалось место. Она набрала целых семь фунтов.

Волосы и ногти были приведены в порядок, а худобу прекрасно скрывало одно из ее роскошных китайских одеяний. А Дэв не менее удачно скрыл беспокойство, которое охватило его, когда он почувствовал, каким непривычно легким стало ее тело, и произнес:

— Яркие, как свежие анютины глазки, как всегда.

Матти еще раз поцеловала его, и ее губы охотно задержались на его губах.

— Я знала, что на тебя можно положиться. — Ее лицо помрачнело. — Ты единственный, кто…

— Расскажи мне все. Хочешь?

Было очевидно, что ей стоит большого труда хранить молчание. Но они уже много лет были близкими друзьями, и Дэв сразу почувствовал, что, если они не хотят, чтобы шрапнель летала по всей столовой, заряд лучше выпустить заранее.

Он сел на диван, держа Матти на коленях и сжимая ее руки в ладонях.

— Ты уже виделся с ней?

— Только мельком.

— И что ты о ней думаешь?

— Она очень похожа на отца.

— Этот ублюдок! — Матти в порыве гнева соскочила с колен Дэва. — Как он мог так поступить со мной!

Со мной! Я отдала этому человеку двадцать лет жизни и что я получила взамен? Ничего! Он даже не упомянул моего имени. Господи, если бы только он мог оказаться здесь! Я бы его убила! — Ее пальцы со свежим маникюром превратились в когти.

— Тогда бы, конечно, все резко изменилось, — пробормотал Дэв.

Матти вскинула голову, встретила взгляд ярких синих глаз и рассмеялась.

— Ах ты!.. — Но в ее глазах все еще стояла боль.

— Ньевес говорила мне, что ты на пороге смерти.

А теперь — взгляни на себя! Тебе надо благодарить Бога.

— Это Касс выпустила кота из мешка, — мрачно отозвалась Матти.

Она подошла и села с ним рядом.

— Но почему он это сделал? Почему? Я могла бы поклясться, что знаю его лучше, чем кто-либо другой, но это… — Она недоуменно замотала головой. — Дочь, Дэв! — Фиолетовые глаза наполнились слезами. — И не моя!

Она упала в его крепкие сильные руки и разрыдалась.

— Ты испортишь весь грим, — без промедления предупредил Дэв, после чего Матти тут же выпрямилась и села, моргая накладными ресницами, на которых слезы висели, как капли росы.

— Но что мне теперь делать? — продекламировала она трагическим голосом.

— Делать? А зачем тебе что-то делать? Что бы ни менялось в мире, ты остаешься Матти Арден, Божественной дивой.

— Да, но… Представляешь, как глупо я буду выглядеть, когда все об этом узнают. Они же умрут со смеху.

О, как они будут рады видеть, что меня вышвырнули вон ради ублюдка какой-то другой женщины!

Гордость Матти была глубоко задета. Она одинаково гордилась обоими своими титулами. Божественная дива и любимая женщина Ричарда Темпеста — это возводило ее на недосягаемую для всех остальных женщин высоту. Они оба не оставались друг у друга в долгу, но после двадцати лет этой игры все знали, что Матти есть и всегда будет Номером Первым. А теперь он о ней даже не вспомнил в завещании. Она чувствовала себя так, словно ее подвергли публичному унижению.

— Некоторое время никто ничего не будет знать.

А потом… Кто знает, что может случиться?

— Но я никогда не смогу заставить себя встретиться с ними лицом к лицу.

— Конечно, сможешь. И с высоко поднятой головой.

Он смотрел на нее ярко-синими глазами, и в ответ на тепло этого взгляда она неуверенно улыбнулась. Руки, сжимавшие ее руки, тоже были теплыми, сильными, ободряющими.

— Но его уже не будет, — прошептала она, наконец осознав, что это и есть самое главное. За всей ее яростью и болью крылось отчаяние от того, что она его потеряла.

Ее душил гнев, но печаль была сильнее. И когда она подстегивала гнев, бесновалась и неистовствовала, проклинала и угрожала, надеясь сжечь эту печаль в пламени ярости, печаль только росла. Вот почему она столько времени сидела взаперти. У нее не было сил, чтобы вынести последний удар — встретиться лицом к лицу с дочерью Ричарда Темпеста от другой женщины.

— Кто она, Дав? — жалобно шептала Матти, на этот раз не в силах удержать слезы. — Кто она?

Просто очередной человек, которого он использовал, подумал Дэв, как использовал всех.

— Кто бы она ни была, это произошло задолго до тебя, — мягко сказал он. — Элизабет Шеридан родилась в 1947 году, а ты ведь не была знакома с Ричардом до 1954 года. К тому времени, когда вы встретились, с ней давно было все кончено.

Матти медленно выпрямилась.

— Я никогда об этом не думала. — Дэв видел, как меняется ее лицо. — Конечно, — с облегчением произнесла она и засияла улыбкой, — это было задолго до меня. — Она всхлипнула и стала вытирать слезы. — Это же меняет дело, правда? Я имею в виду, что не после меня, а до. Никто не сможет сказать, что он бросил меня ради нее.

— Ты была единственной, с кем он оставался так долго, — нежно подтвердил Дэв. — До последнего дня.

Глаза Матти снова наполнились слезами, но на сей раз от гордости.

— Это так. — Она сделала глубокий вдох, высоко подняла голову и возвестила с трагической дрожью в голосе:

— Двадцать лет я служила ему! Это дает некоторые права!

— Все права, — подтвердил Дэв.

Она шмыгнула носом, снова утерла глаза, и он понял, что по крайней мере в ближайшее время слез больше не будет. На ближайшее время.

— Давай, — подбодрил он ее, — наведи красоту, а потом мы спустимся вниз и продемонстрируем Большой выход.

Матти захлопала в ладоши как ребенок. От «выходов» она никогда не могла удержаться.

— Думай, что ты в «Гранд-опера», — предложил Дэв, блеснув улыбкой. — В конце концов все это не более невероятно, чем оперы Верди или Пуччини.

Матти фыркнула.

— Отвергнутая возлюбленная и неизвестно откуда взявшаяся незаконная дочь. Ты прав! Пуччини сделал бы из этого конфетку.

— Если уж на то пошло, ты похожа на принцессу Турандот…

Рука Матти метнулась к горлу. Турандот была одной из ее самых великих ролей. Потрясающе сложная ария принцессы после смерти ее возлюбленного в исполнении Матти Арден производила незабываемое впечатление, но Дэв заметил, что по ее лицу пробежала тень страха. Он знал, что она не пробовала голос со дня смерти Ричарда. Она отвернулась, расправив плечи, но он видел в трюмо ее отражение, видел, как она кусает губы, видел бледное лицо с огромными глазами. Он понял, что она боится начать.

Матти заметила, что он наблюдает за ней, и попыталась улыбнуться.

— Не забывай: принцесса Турандот, — мягко, но с нажимом произнес он.

Улыбка дрогнула.

— Я всего лишь пою ее партию, а настоящая там, внизу.

— И не умеет петь, — сказал Дэв.

У Матти снова резко переменилось настроение.

— На семью достаточно одной певицы.

Она придвинулась к туалетному столику и, обмакнув заячью лапку в розовую пудру, принялась пудрить скулы. Он услышал, что она тихонько напевает себе под нос. Взгляд ее не отрывался от собственного отражения, а пение якобы ничуть ее не занимало, но Дэв видел, что она прислушивается к себе, пытается почувствовать голос. Обретя уверенность, она вполголоса спела последнюю часть знаменитой арии. Она тщательно пудрила лицо, а кисточка слегка дрожала, но он видел, что по мере того, как она слушает собственный голос, в нее вселяются уверенность и храбрость, а движения кисточки приобретают драматический размах, повторяющий взлеты и падения мелодии.

— Вот молодчина, — тихонько сказал Дэв, но так, что она не удержалась от улыбки, не прекращая петь.

Она еще не давала полной воли голосу, который мог в полном объеме воспроизвести вагнеровскую оркестровку, щадила его, еще не готовая к тем убийственно сложным высоким нотам, которые не под силу множеству менее одаренных певиц. Но голос уже звучал. Это был тот самый медовый, золотистый, полный и округлый звук, который сводил с ума ее почитателей, и она удовлетворенно позволила ему перейти в мурлыкание, когда стала накладывать губную помаду. Наконец голос совсем затих, а Матти откинулась на спинку, критически рассматривая лицо и поворачиваясь то так, то эдак.

Потом она подмигнула Дэву в зеркало и спросила:

— Ну как, сойдет?

Дав поднялся, и ее взгляд следовал за ним, пока он не подошел и не положил руки ей на плечи, по-прежнему не отводя взгляда от ее глаз в зеркале. Она улыбнулась в ответ на его улыбку и просияла.

— Сойдет, — тихо сказал он, и ее рука скользнула вверх, чтобы сжать его руку.

— Отлично, — уверенно произнесла она. — Давай спустимся и покажем ей.

Когда вошли Дэв и Матти, все собравшиеся на террасе повернулись к ним. Матти снова захлопала в ладоши в своей обычной ребяческой манере.

— О, мы будем обедать здесь, как в старые времена!

— Такой прекрасный вечер, — улыбнулась Хелен. — И когда мы услышали, что ты собираешься выйти…

— И шампанское! — Глаза Матти искрились не хуже шампанского.

— Ты вышла, и Дэв снова с нами. Чего еще желать? — радостно продолжала Хелен. — Но тебе следует быть поосторожнее. Я велела поставить для тебя вот это.

Она проводила Матти к обтянутой блестящим желтым бархатом кушетке, стоящей в окружении стульев.

Здесь Матти удобно расположилась, откинувшись на подушки и выставив маленькие ножки — она всегда ими очень гордилась — в парчовых шлепанцах из-под варварски роскошной каймы на подоле своего одеяния.

— Элизабет сейчас спустится, — сказала Хелен. — Если кто-нибудь откроет шампанское…

Стол стоял в центре террасы. На белоснежной кружевной скатерти искрился хрусталь и сияло серебро.

Высокие белые свечи горели в резных корабельных лампах, чтобы их не задувало мягким вечерним бризом.

— О, как чудесно, — счастливо вздохнула Матти. — Совсем как в старое доброе время. — Она явно выбрала основную тему вечера и не собиралась от нее отступать.

Прежние времена, в которых Элизабет Шеридан не было места.

Даже когда Элизабет присоединилась к ним, переодевшись, вопреки напоминанию Хелен, правда, не в длинное, а в короткое платье, Матти совершенно намеренно направляла разговор на предметы, о которых Элизабет ничего не знала, и поэтому не могла принять участие в общей беседе. Ей ничего не оставалось, как молча сидеть и слушать, в то время как Матти пребывала в самом центре сцены, купаясь в свете главного прожектора.

Время от времени Касс ободряюще кивала ей, хорошо понимая, что делает Матти, но уверенная, что Элизабет не возражает против того, что ей не дозволено вступить в хор. То, что Матти снова стала собой — или почти что стала, — сейчас было самым важным, и они все были готовы потакать ей, а сама Матти ничего другого и не ожидала.

Даже Цезарь, шеф-повар, поддержал этот молчаливый сговор, составив обед из любимых блюд Матти.

Крошечные белые грибы с трюфелями и артишоками, фаршированные сквобы и дикий рис, золотистый от шафрана, даже ее любимый торт, пропитанный свежими сливками. Матти была большой лакомкой. Она ела за двоих и беззаботно поглощала шампанское. Стол, стоявший прямо под звездами, пенился весельем, все много смеялись и дружелюбно подшучивали друг над другом.

Когда они встали из-за стола, Касс со вздохом вытянулась на подушках шезлонга, переполненная приятными ощущениями. Матти снова была в форме, Дэв снова был в Мальборо, и сегодня в ее мире все было в порядке. Вот каким может быть Мальборо, и таким Элизабет его еще не видела. Кинжалы отложены в сторону, зубы обнажаются лишь в улыбках, все напряженные моменты сглажены, все тугие узлы развязаны. Она удобно устроилась на подушках, глядя по сторонам с рассеянной улыбкой.

Хелен тоже была счастлива. Она чуть ли не со слезами умиления смотрела на довольные улыбающиеся лица. О, если бы всегда было так, как сейчас. Легко, удобно, радостно. Матти поднесла спичку, и вечер запылал ярким пламенем. Все были так рады, что она так хорошо выглядит, так хорошо себя чувствует, что эта радость вытеснила все остальные эмоции.

Я правильно сделала, что послала к ней Дэва, думала она, с удовольствием рассматривая его смуглое улыбающееся лицо, слыша глубокий, как звон большого колокола, голос. Он разговаривал с Матти, как всегда с легкостью входя в ее настроение, ухаживал за ней.

Даже Дейвид казался вполне уравновешенным и довольным — она не раз слышала его громогласный смех.

Он даже ласково разговаривал с Ньевес! Она поймала одобряющую улыбку Харви, вернула ее, прежде чем перевести взгляд, минуя Касс, которая уткнулась носом в бокал, на Харри, дружелюбно болтавшего с Элизабет.

Та внимательно слушала его, слегка наклонив голову, и все же в ней было что-то такое…

Она не могла расслабиться. Она сидела на плетеном стуле в шифоновом бледно-зеленом платье с широкой юбкой. Прямая спина, скрещенные ноги — голые, блестящие, загорелые и шелковистые ноги в кожаных босоножках на высоких каблуках. Но она беспокойно крутила между пальцами ножку бокала. Это из-за Матти?

Хелен встревожилась. Матти была в центре внимания, как и всегда, и возможно, она слишком уж много твердила о прошлых временах. Может быть, Элизабет видит в ней угрозу? Чему? В конце концов, Матти всего лишь демонстрировала свое право считаться членом семьи, хотя и неофициальным.

Касс протянула чашечку Мозесу, который уже во второй раз появился с кофейником.

— Да, пожалуйста. И немного арманьяка тоже.

Она с улыбкой смотрела, как он шествует спокойной величественной походкой, одной рукой наливая кофе, а другой — бренди. Протянув руку, Касс положила себе немного миндального печенья и с наслаждением откусила. На самом деле не следовало бы… А, черт с ним, подумала она и взяла еще горсть. Не сегодня.

Зарывшись в подушки, она закрыла глаза. Запах жасмина, который рос в больших каменных ящиках под окном, мешался с тяжелым дурманящим благоуханием магнолии, чьи цветы светились как звезды среди темной листвы старого дерева. А еще дорогая сигара Харви и аппетитный аромат кофе. Вот так и надо жить, думала она. Этот вечер покажет Элизабет, что здесь не всегда идет война. И она вполне может справиться с Матти.

Касс отпила глоток бренди. Мы вдвоем можем справиться с чем угодно… и с кем угодно, мелькнула у нее в голове пьяная мысль. Но слава Богу, что Дэв здесь. Она открыла глаза, чтобы улыбнуться ему… и застыла. Она внимательной улыбкой слушал болтовню Матти, но смотрел на Элизабет Шеридан.

Касс рывком села. Господи, что за взгляд! Ее глаза обратились на Элизабет, которая допивала то, что у нее оставалось в бокале. Потом она наклонилась, чтобы поставить стакан на стеклянную крышку столика. В это мгновение ее глаза встретились с глазами Дэва, и Касс увидела, как Элизабет замерла и не могла оторвать глаз, завороженная этим взглядом. Касс почувствовала, что ее сердце болезненно сжалось. Ей хотелось встать между ними, разорвать эту нить. Но тут Матти положила руку на плечо Дэва, и он отвернулся, оборвав связь.

Касс увидела, как рука Элизабет дернулась, и вместо того чтобы поставить бокал на столик, она уронила его.

Он со звоном упал на пол террасы. В следующее мгновение Харви уже собирал осколки, а Элизабет говорила:

— Извините. Какая я неуклюжая… — Но она произносила слова как автомат, а на ее лице было отсутствующее выражение.

— Не беспокойтесь, — успокоила ее Хелен, хотя бокал был из русского хрустального сервиза, который когда-то принадлежал Екатерине Великой. Мозес подобрал все осколки и унес их, завернув в салфетку.

Боже мой, подумала Касс, чуть не застонав вслух.

Она выпила еще бренди, слыша, как стучат зубы о стекло, которому передалась дрожь руки. Ради Бога, с яростью сказала она самой себе, не будь идиоткой! С каких это пор ты заделась всевидящей и всезнающей? Но она действительно знала. Боже мой, думала Касс, я должна это остановить.

— А что, если нам послушать музыку? — громко проговорила она.

— О, конечно, — подхватила Хелен. — В такую ночь, как эта… — Она обратилась к Ньевес. — Ты сыграешь нам, дорогая?

Ньевес покраснела. Она была хорошей пианисткой, часто проводила за инструментом целые часы.

— Да, сыграй нам, — повелительно проговорила Матти.

Но Ньевес смотрела на Дэва. Он улыбнулся ей.

— Конечно, Ньевес, сыграй.

Касс заметила, что при звуке этого глубокого мужественного голоса Элизабет вздрогнула, будто кто-то прикоснулся к ней.

О Господи. Касс была готова закричать.

— Хорошо, — ответила Ньевес.

— А Мозес откроет окна, чтобы нам было слышно, — сказала Хелен, подавая знак Мозесу, который последовал за Ньевес.

— Она очень хорошо играет, — с гордостью сообщила Хелен Элизабет. — А вы любите музыку, правда?

Какая прекрасная идея, Касс. — Она послала Касс одобрительную улыбку. Ответная улыбка Касс была похожа на оскал готовой укусить собаки.

Окна Белой гостиной распахнули настежь, и вскоре из нее поплыли звуки «Бехштейна». У Ньевес была хорошая техника, и она чувствовала музыку, но сначала, пока она не могла побороть смущения, ее игра казалась слишком нервной. Она сыграла «Лунный свет» Дебюсси, потом его печальный вальс, которому Матти тихо подпевала, а закончила она журчащим этюдом Шопена.

Когда она вернулась на террасу, застенчиво принимая аплодисменты, ее отец сказал:

— Сыграй еще.

Она ответила, все еще смущенно:

— Я подумала, что, может быть, Дэв сыграет на гитаре..

— Это даже лучше! — воскликнула Матти.

— Я даже не знаю, можно ли на ней еще играть, — сказал Дэв. — Это было так давно.

— О, я ее настраивала, — простодушно проговорила Ньевес. — И прятала от пыли.

Матти засмеялась:

— Это не единственное, что ты прятала, вот что я скажу!

Ньевес залилась краской, но когда Дэв сказал: «Это было очень мило с твоей стороны», — она просияла и бегом унеслась в дом.

Матти похлопала Дэва по руке и затрепетала ресницами.

— Не знаю, как ты это делаешь, — невинно заметила она, — но я ни разу не видела, чтобы ты потерпел неудачу.

Все засмеялись, но Касс слышала только звук передвигаемого стула. Элизабет Шеридан немного развернула стул так, чтобы его веерообразная спинка скрывала ее от взглядов Дэва. Теперь она сидела лицом прямо к Касс.

Ньевес вернулась, трепетно держа на вытянутых руках сверток, и с волнением наблюдала, как Дэв разворачивает его и извлекает на свет красивую классическую испанскую гитару, пробует струны, настраивает.

— Просто замечательно, — похвалил он Ньевес.

Она чуть не подпрыгнула от радости и воскликнула:

— О, тебе понадобится подставка для ног!

Она принесла низкую скамеечку и с благоговением поставила ее у ног Дэва. Он одарил Ньевес новой улыбкой, от которой она снова вспыхнула.

— Отлично, — проговорил Дэв. — Что бы вы хотели послушать?

— Ну конечно, что-нибудь испанское! — воскликнула Матти. — Одну из этих прелестных цыганских песен.

— Такую?

Дэв заиграл, отстукивая ритм ударами пальцев о корпус гитары.

— Да, это то, что надо. — Матти тоже начала прищелкивать пальцами.

У всех заблестели глаза, ноги отбивали ритм.

— Какой талантливый человек, — тихо прошептал Харри Элизабет. — Если он не сможет делать фильмы, то всегда заработает на жизнь, выступая в концертах.

Элизабет ничего не ответила.

— Это было чудесно, — сказала Хелен, когда смолкли аплодисменты. — Но не сыграешь ли ты что-нибудь из этих прекрасных печальных вещей… Забыла, как они называются.

— Soleares, — ответил Дэв.

— Да. Пожалуйста, Дэв.

Ее большие глаза и грустная улыбка говорили лучше слов.

— Для тебя — все, что угодно, — сказал Дэв, и Хелен наградила его пламенным взглядом.

Когда первые заунывные, протяжные звуки гитары полились в мягком теплом воздухе — кристально-прозрачные, повисая на мгновение, прежде чем раствориться в пространстве, Касс явственно ощутила ответный трепет Элизабет. Ей стало дурно. Словно Дэв играл на ней, Элизабет. Звуки лились, полные печали и тоски, гитара страстно содрогалась, глаза закрылись, а сигары бесполезно дымились в замерших пальцах. Но Касс сидела, напряженно выпрямившись, не спуская глаз с Элизабет. Хотя та отодвинула стул в тень пуансеттии, лунный свет пробивался сквозь густую листву и освещал ее лицо. То, что увидела Касс, заставило ее прикусить губу, чтобы не закричать.

Элизабет исчезла, превратившись в незнакомое существо. Касс с трудом верила, что это завороженное, болезненно-экстатическое лицо могло быть таким холодным и невыразительным, таким, каким она привыкла видеть лицо Элизабет. Оказалось, что Элизабет способна глубоко чувствовать.

И все могли это увидеть. Но когда Касс быстро огляделась по сторонам, она поняла, что никто ничего не заметил: все сидели с закрытыми глазами. Кроме Дэва.

А он снова смотрел на Элизабет. Потом с еще большим ужасом Касс увидела, что Дэв передвигает стул так, чтобы сидеть прямо напротив Элизабет. Касс хотелось крикнуть Элизабет: «Нет! Нет! Не смей так смотреть!»

А Дэву: «Не заставляй ее так смотреть!» Она так привыкла к мысли о бесчувственности Элизабет, что этот мощный эмоциональный ответ заставил ее отпрянуть, как будто она заглянула во что-то глубоко личное.

Несмотря на грубоватую внешность, Касс умела тонко чувствовать. Тот же внутренний радар, который предупреждал ее о приближавшейся опасности, сообщал ей о том, что чувствует другой человек, но до сих пор она ни разу не ощущала, чтобы от Элизабет исходило что-нибудь, кроме прохладного ветерка. За то время, что они вместе работали и разговаривали, Касс, сама того не ведая, попалась в ловушку. Она восхищалась работоспособностью Элизабет, умением приспосабливаться к обстоятельствам, и эти качества вызывали в ней самые теплые чувства к Элизабет. То, что она не получала ответного тепла, ничуть не умаляло эти чувства. Вот это работник! Вдвоем они весь мир перевернут. Она ощущала душевный подъем, жизнь приобрела остроту.

И когда с помощью осторожных, но точно рассчитанных вопросов она выяснила, что ни в жизни, ни в душе Элизабет нет ничего, что могло бы оторвать ее от дела, теплота превратилась в жар. По ее мнению, это было идеальное партнерство: две независимые женщины с сильной волей, которым нет дела до мужчин, сосредоточившие все силы и энергию на работе и на том, чтобы довести ее до конца.

Она думала, что они представляют собой силу, с которой следует считаться. Их совместные усилия направлены на одно — на процветание Организации.

Теперь она могла лишь тупо созерцать осколки своих мечтаний. Дэв Локлин в своем амплуа. Но Элизабет! Элизабет Шеридан! Нет, это невозможно… Ей хотелось заплакать. У Элизабет был иммунитет к мужчинам. Она никогда не говорила ни о мужчинах вообще, ни о ком-то одном. Даже когда Касс как-то сказала в шутку:

— Ты понимаешь, что управление Организацией — это работа на всю катушку? Если ты подумываешь о замужестве и детях…

— Нет, — ответила Элизабет, — это не для меня.

— Это сейчас, но кто может с уверенностью говорить о будущем? — возразила Касс для полной уверенности.

— Я могу, — твердо сказала Элизабет и повторила:

— Это не для меня.

— А почему? — непринужденно поинтересовалась Касс. — Ты не любишь мужчин?

Она встретила бесстрастный взгляд зеленых глаз.

— Что такого может сделать для меня мужчина, чего я не могу сделать сама?

Что означает, победно подумала Касс, ничего!

Не правда, удрученно думала она теперь, не правда, не правда, не правда! Почему она не обратила внимания на холодность, чуть ли не грубость Элизабет по отношению к Дэву, когда они пришли вместе от дома на пляже.

Она говорила с ним, только когда он к ней обращался, и все время подчеркнуто соблюдала дистанцию. Потому что уже тогда с ней что-то происходило.

Касс перевела пылающий ненавистью взгляд на Дэва. Это все из-за тебя! Из-за тебя и той проклятой животной силы, которую ты носишь в себе. С одной стороны, она чувствовала, что Дав ее предал, направив эту силу на Элизабет, а с другой, что Элизабет предала ее, подчинившись Дэву.

В этот момент как по сигналу Элизабет широко открыла глаза и посмотрела в глаза Дэву. Этот взгляд мог сбить с ног. Между ними словно натянулся провод — Касс почти слышала, как он звенит… Потом она поняла, что это напевает Матти. Дэв начал играть одну из четырех «Испанских песен» Гранадоса, и вдруг Матти запела. Гортанный испанский Матти звучал в полной гармонии с музыкой. Голос Матти с легкостью перекрыл гитару, взлетев на верхнюю ноту, и она закончила песню резким бравурным восклицанием.

Все разом захлопали в ладоши, а Хелен восторженно заключила Матти в объятия.

— Я только чуть-чуть помогла ему, — скромно говорила Матти, но в душе торжествовала.

Все переговаривались и перемещались, только Касс немигающим взглядом уставилась на Элизабет. Вдруг лицо Элизабет снова приобрело обычное тщательно отработанное выражение. Касс моргнула. Элизабет встала, прошла мимо Дэва Локлина, как будто его не существовало на свете. Маленькая группка людей, окружавших Матти, расступилась и замерла в ожидании.

Матти подняла глаза на Элизабет с недоверчивым и вызывающим выражением на лице. Но в голосе Элизабет прозвучало искреннее уважение, когда она сказала:

— Неудивительно, что вас называют Божественной дивой.

— Что случилось, Касс? — раздался обеспокоенный голос Харви.

Касс вздрогнула.

— Ничего, — солгала она и, для того чтобы предотвратить недоумевающие взгляды и расспросы, быстро прибавила:

— Просто голова разболелась. — И это уже было чистой правдой: голова у нее раскололась надвое, и в ней еще торчало лезвие топора.

— Ты слишком много куришь. — Он с отвращением покосился на сигарету в ее руке и на другую, дымящуюся в пепельнице. Вторую он со вздохом погасил и покачал головой.

К ним подошла Хелен и села рядом с Касс.

— Как было мило с ее стороны сказать это Матти. — Она имела в виду фразу Элизабет, после которой Дэву пришлось унести крайне взволнованную Матти наверх.

Она обнимала его за шею, уткнувшись лицом ему в грудь, а Ньевес семенила за ним по пятам.

— О, я случайно узнал, что она очень любит музыку, — важно проговорил Харви. — Когда я был у нее в Лондоне, то видел в квартире первоклассную стереосистему и огромную коллекцию пластинок.

— Да, я знаю, — подтвердила Хелен. — Она пришла в восторг от пластинок Ричарда.

— Когда это было? — подозрительно спросила Касс.

— Не так давно, — неопределенно ответила Хелен.

Она окинула взглядом террасу. — Какой приятный получился вечер, — сказала она счастливым голосом. — А его венец, пение Матти… Ее голос совсем не пострадал.

А до меня ей дела нет, подумала Касс. Она тоже огляделась по сторонам.

— Где Элизабет?

— Ушла наверх, — ответила Хелен, вставая. — Я хочу подняться. Вечер был чудесный.

Харви тоже встал.

— Позволь, я тебя провожу. — Он предложил ей руку, и они неторопливо удалились.

Касс встала, подошла к столику, налила себе двойную порцию бренди и выпила одним махом.

— Все в порядке? — услышала она голос Дейвида, обернулась и увидела, что Дэв возвращается один.

— Да, она легла, но все еще не успокоилась.

— Ты нарочно сыграл эту песню, верно? — спросил Дейвид с откровенным восхищением.

Дэв лишь слегка улыбнулся.

— Одна из самых ее любимых…

Дейвид ущипнул его повыше локтя.

— Хитрец!

Касс вклинилась между ними.

— Ну и как киношный бизнес? — язвительно проговорила она.

— Сплошные неудачи, а бросить не получается, — весело ответил Дэв.

— Опять трудности с деньгами?

— Почему «опять»?

Касс, не отрывая взгляда от его лица, предложила с самым небрежным видом:

— Почему бы тебе не попытать счастья у Элизабет?

Она большая поклонница кино. Все твои фильмы смотрела по десять раз.

— Неужели? — вежливо выразил сомнение Дэв, с непроницаемым выражением лица наливая себе выпить.

— Вот и «неужели»! Мне лучше знать. Я ей ближе, чем кто-либо другой!

Дейвид рассмеялся так, что зазвенели стекла.

— Она так же близка тебе, как бутылка на верхушке десятифутового шеста.

— Все же что ты о ней думаешь? — не отставала Касс от Дэва.

— Что она очень красива.

— Настоящая красавица, правда? — Лицо Дейвида засветилось. — Ты видел когда-нибудь такое лицо? — Он вздохнул. — Вот бы написать ее.

Касс чуть не выронила бокал. И ты туда же! Он не раз смотрел на Элизабет собачьими глазами, чего та просто не замечала. Но теперь на его лице появилось завороженное мечтательное выражение.

— Так почему бы тебе этого не сделать? — спокойно проговорил Дэв.

У Дейвида отвисла челюсть, он вспыхнул, съежился от смущения.

— Ну… — Было видно, что он лихорадочно ищет отговорки. — У нее вечно нет времени… она работает с Касс и все такое.

— Только утром, — безжалостно перекрыла эту лазейку Касс. — Все остальное время она свободна.

— Да… ну… Я пока только думал об этом, — поспешно пробормотал Дейвид.

— Так попроси ее, — предложил Дэв, пригвоздив Дейвида к стенке твердым взглядом синих глаз. — Только она может отказаться.

Дейвид снова покраснел.

— Да, конечно, — промямлил он. — И как тогда? — Он повернулся и, хотя ему казалось, что он неторопливо уходит, почти выбежал с террасы.

— Ушел и сейчас примется за то же, — презрительно бросила Касс. — Будет поклоняться святыне. — Потом она нарочито безразличным тоном произнесла:

— Она действительно на редкость хороша собой.

Ты тоже так думаешь?

— Да, она красавица, — ответил Дэв тоном, который не прибавил ничего к простой констатации факта.

— Я могла бы замолвить за тебя словечко, — предложила Касс.

Синие глаза стали задумчивыми, потом он улыбнулся.

— Знаешь, Касс. Я могу не позволить купить себя, а продаться я могу и сам. — Он поставил бокал. — А теперь мне надо уделить немного времени Дейвиду.

Утром увидимся, спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Касс наблюдала, как он догоняет Дейвида, как они вместе удаляются по направлению к коттеджу. Слава Богу, подумала она, что он не здесь, в двух шагах от Элизабет.

Элизабет была в душе. Касс подождала, пока она вышла, закутанная в купальный халат.

— Привет! — сказала Касс беззаботно. — Я подумала, что надо бы поблагодарить тебя за то, что ты так мило обошлась с Матти.

— Я просто сказала правду.

— Может быть, но это исходило от тебя, и по-настоящему ей только это и было нужно. И не обращай внимания, что она так вела себя сегодня. Король умер, но все равно — да здравствует королева!

Потом, когда Элизабет села перед зеркалом, чтобы причесаться, Касс небрежно спросила:

— Что ты думаешь о нашем новом госте?

— Ничего.

— Ничего?

— Я просто о нем не думаю.

Лгунья! Касс вскипела.

— Он прекрасно играет. Как ты считаешь? Он очень талантлив, наш Дэв.

— Он делает отличные фильмы, — медленно проговорила Элизабет. Она так дергала волосы, словно хотела за что-то наказать себя.

— Хочешь, я помогу? — предложила Касс.

— Нет! — Элизабет инстинктивно отпрянула от ее руки. — Нет, — повторила она уже более спокойно, — я не люблю, когда прикасаются к волосам.

Касс молча наблюдала за ней. Элизабет сидела с пустым лицом и остановившимся взглядом кошачьих глаз.

Как будто она намеренно смыла водой какое бы то ни было выражение.

Касс отрывисто проговорила в надежде вызвать реакцию:

— Я сказала Дэву, что ты любишь кино. Может быть, ты захочешь оказать ему финансовую поддержку.

— Он просил тебя поговорить со мной?

У Касс упало сердце. Ответ неверный. Правильный был бы: «С какой стати?»

— Нет. Дэв обычно обходится без посредников.

Я просто подумала… Ты же десятки раз смотрела тот документальный фильм и соглашалась с Полиной Кель в том, что будет трагедией, если недостаток средств не позволит ему создавать, как она выражается, «значительные произведения искусства».

На красиво очерченных губах Элизабет появилась легкая улыбка.

— Великому любовнику не хватает поклонниц? — В ее голосе слышался сарказм, отточенный, как лезвие бритвы.

— Ты же сама его поклонница, — резко отпарировала Касс.

— Но его фильмы никогда не приносят прибыли.

Касс поняла ее уловку.

— Только потому, что он не всегда может рассчитывать на прокат. Крупные компании все подмяли под себя. — И в этом им помог Ричард, подумала Касс. — Я думала, ты ценишь талант! — обвинительным тоном выпалила она.

— Я действительно ценю талант. — Элизабет подняла руки, чтобы заколоть волосы.

— Ну вот! Дэв талантлив… и не только в этом, — добавила она тоном, в котором прозвучал едва уловимый намек. И если он собирается упражняться в своих талантах на тебе, подумала она, то я хотела бы присмотреть за ним. А вслух она настойчиво сказала:

— Ты ничего не потеряешь.

Элизабет встала.

— Это, — ответила она, — целиком зависит от того, чего он хочет. Спокойной ночи, Касс.

Это был отказ. Она по-прежнему полностью владела ситуацией.

Касс удалось заснуть только под утро, и, спускаясь вниз, не решив ни одной проблемы, над которыми она билась всю ночь, она была в отвратительном настроении. Она проспала, и один Бог знает, что могло случиться здесь без нее. Вдруг Дэв уже начал действовать?

Вдруг Элизабет позволила ему действовать? Вдруг они уже сейчас где-нибудь наедине друг с другом, а она даже не знает, где?

Она скатилась по лестнице, никого не встретив по дороге. Южная гостиная была пуста. На столе все еще лежала скатерть и пахло свежим кофе, но оставался только один прибор. Это значило, что все уже позавтракали и разошлись. Касс металась по комнатам и не могла никого найти, пока наконец на залитой солнцем террасе не увидела Элизабет, лежавшую в шезлонге с номером «Тайме».

— Куда все делись? — Прежде чем начинать день, она хотела знать, что ее ждет.

— Я видела только Харви и графа. Мисс Арден еще не спускалась, Хелен занимается своими цветами.

— А другие?

— Кажется, катаются на яхте.

И нечего беспокоиться, шепнул Касс внутренний голос. Она почувствовала, что ее сердце подпрыгнуло от радости.

— Конечно. Вернувшись, Дэв первым делом выходит на «Пинте» в море.

От ее мрачного настроения не осталось и следа. Солнечный свет вдруг стал обычного, а не ядовито-желтого цвета. Он катается на яхте! Без Элизабет! Вот видишь, пожурила она себя, ты не все видишь и не все знаешь.

— В таком случае, — радостно проговорила она, — почему мы тоже не веселимся? Как-никак уик-энд.

— Я рассчитывала, что мы будем работать. Как всегда.

Как всегда! Значит, ничего не случилось. Касс воспарила над землей.

— Хорошо… как хочешь. Но сначала я позавтракаю.

— Тогда встретимся в конторе. Через полчаса.

Идет?

— Прекрасно, — согласилась Касс. На сердце у нее стало совсем легко. — Прекрасно.

И когда они начали работать, Касс увидела, что внимание Элизабет, как обычно, полностью сосредоточено на работе. Дэву Локлину не удалось ее отвлечь. Несомненно, она не на шутку взялась за дело, с удовлетворением думала Касс. И вдруг, посмотрев на часы, удивленно воскликнула:

— Уже час! Как быстро бежит время?

За обедом не было ни Дэва, ни Дейвида, ни Ньевес.

Хелен сообщила, что они вышли из дома около восьми и взяли с собой корзину для пикников.

— Обещали вернуться к ужину.

Вот видишь, опять упрекнула себя Касс. Если он может исчезнуть на целый день, а ей дела нет… Это музыка, сказала она самой себе. Музыка, и очарование ночи, и Матти… и мое воспаленное воображение.

Касс совсем успокоилась и на радостях решила устроить себе сиесту. Теперь, зная, что Дэв вне пределов досягаемости, она не боялась оставить Элизабет.

— Что ты собираешься делать до ужина? — благодушно спросила она.

— Что-нибудь придумаю. Может быть, поплаваю.

— Будьте осторожны с солнцем, — озабоченно посоветовала Хелен. — У меня есть замечательный крем.

Я вам дам. Намажетесь как следует — у вас такая нежная кожа.

Около шести вечера, оставив Дэва и Ньевес на «Пинте», Дейвид шел по пляжу. Они так рано вернулись, потому что, когда они поменяли галс при внезапном порыве пассата, треснул гик. Дейвид заметил что-то впереди и, подойдя поближе, понял, что это Элизабет Шеридан. Она лежала на спине, прикрыв глаза от солнца одной рукой и мягко вытянув вдоль тела другую.

На ней был шелковистый купальник, черный цвет которого подчеркивал атласный блеск намазанной кремом кожи. По-видимому, она спала, не ведая о том, что идет прилив — подкрадывается по песку в стремлении коснуться длинных узких ступней. Ее длинные узкие ступни лежали теперь всего в нескольких дюймах от воды.

Дейвид неподвижно стоял и разглядывал ее.

Тело Элизабет, которое угадывалось под тонкой тканью рубашки или под шелком платья, не раз привлекало его взгляд, но он всегда воспринимал его абстрактно, как произведение искусства. Теперь, когда на ней был лишь обтягивающий купальник, он видел его по-новому. Оно было великолепно. Полные округлые бедра, плотные ноги, плавно сужавшиеся к колену, грудь больше и выше, чем ему представлялось, щедро позолоченная солнцем кожа.

В том, как она лежала, было что-то языческое, чуждое ее твердому характеру, самоконтролю. Казалось, что она в изнеможении бросилась на песок после какой-то бурной деятельности — например, акта любви.

Он ощутил волну чувственности, сладострастия — того, что до сих пор она никогда не пробуждала в нем.

Он не мог оторвать от нее глаз, не в силах ни разбудить ее, ни оставить под палящим солнцем. Купальник на вид казался сухим — значит, она здесь уже довольно давно. Если она не сдвинется с места, то скоро окажется в воде. Но он только стоял и смотрел. В голове проносился вихрь вольных мыслей, возбуждающих образов.

Он в первый раз осознал ее сексуальность и пожирал взглядом это тело, ощущая внезапное и острое возбуждение.

Вдруг она убрала руку с лица и устремила на него ясный холодный взгляд. Он понял, что она не спала, и почувствовал себя виноватым, как будто его поймали на чем-то недозволенном.

— Идет прилив, — хрипло произнес он. — Вы промокнете.

Она села, откинула назад волосы. Это движение вызвало в нем еще большее возбуждение.

— Как плавалось? — спросила Элизабет.

— Неплохо, пока не сломался гик. Мы поэтому так рано и вернулись.

— «Пинта». Так назывался один из кораблей Колумба, правильно?

— Да. Это означает «раскрашенный». Видите — она красная, но без всяких политических намеков.

Она потянулась к платью, лежавшему рядом, достала из кармана расческу и несколько шпилек, которые держала в крепких белых зубах, пока зачесывала наверх волосы.

— В нем ведь есть испанская кровь?

— По материнской линии. Отец ирландец. Дэв родился в Галуэе.

— Он один из ваших близких друзей?

— Самый близкий. Откуда это любопытство?

Он опустился на песок рядом с ней и сел, согнув колени, чтобы скрыть эрекцию.

— Ваш друг вызывает у людей самые разные чувства — от любопытства до похоти.

У Дейвида отвисла челюсть. Он никогда в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь употреблял это слово. Но это было вполне в ее духе. Все, связанное с сексом, она свела к одному слову.

— Вы им восхищаетесь, правда? — спросила вдруг Элизабет.

Он пожал плечами, как будто в чем-то оправдываясь.

— Не думал, что это так бросается в глаза.

— Как алая буква.

Она произнесла это таким тоном, что Дейвид покраснел.

— И какая же это буква? — грубо сказал он. — Н — «неудача» или К — «компромисс»?

— Уж во всяком случае, не У — «успех».

У Дейвида приоткрылся рот, а взгляд его напоминал раненого оленя. Почему она об этом заговорила?

— За исключением, разумеется, того обстоятельства, — продолжала Элизабет, — что его успехи в искусстве всегда оборачиваются коммерческими неудачами.

— Это не его вина! — бросился на защиту друга Дейвид. — Ему трудно попасть в прокат, а если люди не смотрят фильм и не платят за это деньги, то о каком коммерческом успехе может идти речь? — Он набрал горсть песка, дал ему просыпаться сквозь пальцы. — Может быть, теперь что-нибудь изменится… Нет, меня это не особенно волнует, — поспешно прибавил он. — У меня есть доля почти во всех его фильмах, и я знаю, что когда-нибудь верну деньги с лихвой.

— Дэв платит долги?

— Заплатит, когда сможет, — упрямо буркнул он. — Я знаю Дэва.

— Давно?

— Почти двадцать лет.

— Как вы познакомились?

— В Испании. Я приехал посмотреть на одного тореро, а он снимал там «Момент истины».

— Ваша жена была испанкой, не правда ли?

Наступило молчание. Потом Дейвид произнес ровным, без выражения, тоном:

— Да. Она была двоюродной сестрой Дэва.

— А что значит «Ньевес»? — задала следующий вопрос Элизабет. — Это ведь испанское имя?

— Да. Это значит «снег». — Дейвид уставился в землю. — Она родилась в снежную бурю в Сьерра-Гвадарраме.

Элизабет взглянула в его ставшее замкнутым лицо и вернулась от, очевидно, запретной темы к тому, что ее действительно интересовало.

— Как получилось, что мистер Локлин владеет кусочком острова?

— Ричард ему подарил. — Дейвид пустил по ветру горсть песка. — Они очень дружили. Когда-то.

— Он поэтому так давно здесь не появлялся?

— Да. — Дейвид повернулся к ней лицом. — А я думал, что вам на всех наплевать. — Потом он улыбнулся. — Но, конечно, Дэв совсем особенный. Все женщины так думают, — добавил он, желая поддеть Элизабет.

— И поэтому вы ему завидуете?

Дейвид был поражен.

— Что ж тут удивительного? — пытался он оправдаться. — В нем есть какой-то магнит, который влечет к нему людей… женщин… как железные опилки.

— А вы от этого чувствуете себя неполноценным?

Дейвид открыл было рот, но, прежде чем он придумал ответ, Элизабет сказала:

— И пьете.

Лицо Дейвида опять окаменело.

— Пока я пью, я живу, — паясничая, продекламировал он.

— Как пьяница?

Бог мой, подумал он ошарашенно. Что я ей такого сделал? Он и восхищался ее проницательностью, и злился, что она так бестактно ею пользуется.

— У каждого есть свои пороки, — угрюмо пробормотал он. — Какой у вас?

Она ответила совершенно серьезно:

— Мой порок в отсутствии пороков.

— Бог мои, для меня это слишком сложно!

— Почему вы перестали заниматься живописью?

Самое время, подумал Дейвид. Он облизнул губы, сглотнул и выдавил из себя:

— Между прочим… — Потом закончил, будто бросился в холодную воду:

— Вы не согласились бы мне позировать?

Элизабет повернула голову. Он заставил себя взглянуть прямо в зеленые глаза и увидел в них изумление.

— Я?

— А почему нет? — неуверенно проговорил он. — Вы того заслуживаете.

— Да, конечно, — пробормотала Элизабет, будто бы что-то припоминая. — Вы специализируетесь на портрете, верно?

Она произнесла это таким тоном, что Дейвид покраснел.

— Я не знал, что вы видели мои картины.

— Я и не видела. Касс говорила, что одно время вы были очень модным портретистом.

Он принужденно улыбнулся.

— Я сделал не так уж много. — Потом, почувствовав, что фраза нуждается в пояснении, добавил:

— Видите ли, я написал портрет Ричарда, и с тех пор все кончилось.

— А где этот портрет? Здесь его нет.

— Он висит в вестибюле «Темнеет Билдинг» в Нью-Йорке. Его скоро сюда привезут и повесят рядом с остальными. — Он говорил об этом, как будто речь шла о казни, на которую он с удовольствием бы полюбовался.

— Понятно… Значит, вы хотите увековечить мой облик для последующих поколений. — В ее голосе прозвучала легкая ирония.

— Я хочу запечатлеть ваш облик для себя, — сказал он, потом покраснел как рак, а потом чуть не опрокинулся на спину, когда услышал:

— Что ж, отлично.

— Вы имеете в виду, что согласны позировать? — Он едва не заикался от возбуждения.

— Да.

— О… замечательно… чудесно. — Это оказалось так просто, что он никак не мог поверить своему счастью.

— Когда? — спросила Элизабет.

— Ну… — Его разум лихорадочно работал. — Мне сначала надо кое-что подготовить. Холст, краски…

— Хорошо, — повторила она. — Дайте мне знать, когда будете готовы.

Она одним гибким движением поднялась, подхватила платье и босоножки и быстро пошла прочь длинными легкими шагами, оставив Дейвида изумленно пялиться ей вслед. Он вздрогнул, когда раздался голос:

— Что случилось? Ты ее напугал?

Дейвид поднял глаза и увидел Дэва, а рядом Ньевес, которая держалась за его руку. Дэв протянул руку, рывком поставил его на ноги.

— Я спросил, не позволит ли она мне написать ее, и она согласилась. Вот и все, — ошеломленно пробормотал Дейвид.

— Вот как? — сказал Дэв, и Ньевес бросила на него быстрый взгляд. — Значит, у тебя еще есть желание работать?

Дейвид, как школьник, прятал глазаст всезнающего взгляда.

— Я ведь писал тебе, — пробормотал он и сменил тему. Ему сейчас ни с кем не хотелось этим делиться.

Даже с Дэвом. — Тебе удалось закрепить гик?

— Нет. Он сломался прямо пополам. Придется заменить.

Когда Касс в тот вечер просматривала перед обедом «Кроникл», еженедельную газету острова, она вдруг воскликнула:

— Угадайте, что сегодня идет в «Бижу»?

«Бижу» был единственным кинотеатром на острове.

— Сдаемся, — отвечал Дэв.

— «Утиный суп»! Помните эту комедию с братьями Маркс? Я бы с удовольствием посмотрела. Давайте все вместе совершим вылазку. Что вы на это скажете?

— О, конечно! Поехали! — Матти захлопала в ладоши.

— Когда начало? — спросила Ньевес.

— В девять пятнадцать. Вполне успеем, если поужинаем чуть пораньше.

— Конечно, — сразу же согласилась Хелен, протягивая руку к сонетке.

Дэв был единственным, кто не захотел поехать. Он собирался в эллинг заменить гик, чтобы на следующий день можно было выйти в море.

— Куда на этот раз?

— Я думал отправиться на Кошачий остров. Можно устроить пикник.

— Это было бы чудесно, — обрадовалась Ньевес.

— Хочешь поехать, Касс? — Потом Дэв повернулся к Элизабет:

— А вы?

— Касс никудышный моряк, — запротестовал Дейвид. — Ей вечно приходится перевешиваться через борт, потому что ее тошнит.

— Когда море спокойное, меня не тошнит! — вскипела Касс.

— Завтра будет очень жарко и очень тихо, — весело пообещал Дэв. — Вы когда-нибудь ходили на яхте? — спросил он Элизабет.

— Нет.

— Тогда почему бы вам не попробовать? «Пинта» берет пятерых.

— Я уверена, что Элизабет очень понравится, — сказала Хелен. — Море здесь изумительное. Конечно, вам надо попробовать хотя бы раз.

— А у вас бывает морская болезнь? — спросил Дейвид.

— Нет.

— У меня тоже не будет, — быстро вмешалась Касс, твердо решив, что она не останется, даже если ей целый день придется провисеть вниз головой.

— Обязательно будет, — ухмыльнулся Дейвид. — Всегда бывает. Ты не выходила из своей каюты даже на «Темпестине».

— Наглотаюсь таблеток. Я еду и все. А если мы собираемся в кино, то уже пора.

Их было восемь, поэтому они поехали в большом «роллсе»: трое на заднем сиденье, трое на среднем и Ньевес рядом с Дейвидом, который сел за руль. Дэв следовал за ними в спортивном «мерседесе». В поселке он помахал им рукой и свернул в сторону, а они поехали в другую.

Было уже почти одиннадцать, когда они вышли из кинотеатра вместе с толпой деревенских жителей, которые приветливо им улыбались. Хелен задержалась, чтобы поговорить со знакомыми.

— О! Это Дэв! — Ньевес бросилась туда, где стоял Дав, прислонившись к «мерседесу». Он с кем-то разговаривал. — Дэв, зря ты не поехал с нами! Фильм изумительный!

— Конечно, если он понравился тебе. — Дэв улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

Касс даже не поняла, как все это произошло. Сначала они слонялись по площади, а деревенские жители беседовали то с одним, то с другим членом семьи, потом все стали потихоньку смещаться к «роллсу». Она первой села в машину, следом за ней — Харви, Хелен и Матти. Дейвид забрался на водительское место. Но когда Касс выглянула в окошко, она увидела, что Дэв остановил Элизабет, держит ее за руку и говорит что-то Ньевес. Потом Ньевес повернулась и в безутешной печали, еле волоча ноги, направилась к ним.

— Где Элизабет? — резко спросила Касс.

— Она поедет с Дэвом. Он сказал, что ему нужно поговорить с ней. — Ньевес уселась рядом с отцом, но было видно, что она напряжена и расстроена.

— Ты сказала, что она, может быть, захочет помочь ему, — напомнил Дейвид, и Касс подумала: значит, он тебе рассказал…

— Все здесь? — спросил Дейвид, обернувшись. Касс изо всех сил вытягивала шею, но, когда «ролле» заворачивал за угол, Дэв и Элизабет все еще стояли на том же месте. Потом они исчезли из виду.

Касс пришла в ярость. Опять этот настырный сукин сын! Черта с два! Деньги тут ни при чем! Совершенно необязательно было увозить ее в двухместной машине только для того, чтобы поговорить о делах. Он вполне мог сделать это завтра на яхте. Ничего хорошего из этого не выйдет. Но разве он не говорил, что все еще способен продаваться? И разве не ты сама, идиотка, завела об этом разговор? Ты сама виновата — ты и твой длинный язык. Она так часто смотрела в заднее стекло, что Харви раздраженно сказал:

— Я думаю, милая Касс, что Дав вернет Элизабет в целости и сохранности.

Вот именно, подумала Касс, в целости и сохранности. Хорошо бы.

«Мерседес» не появлялся. Выйдя из машины, она сделала вид, что хочет подышать благоуханным ночным воздухом, но ее взгляд сканировал холм и дорогу, как радар. Пустынная дорога белела в лунном свете. Ей не оставалось ничего другого, как тащиться вслед за остальными в дом, где их ждали кофе и сандвичи. Касс жевала, глядя одним глазом на дорогу, а другим — на часы. И по мере того, как проходило время, ее беспокойство росло. Когда Дэв наконец появился, он был один. Касс сверлила его взглядом, но не находила в нем никаких перемен. И, как всегда, от него исходила необъяснимая сила, которая заставила Матти выпрямиться и поправить прическу, Хелен — засиять улыбкой, а Ньевес — броситься ему навстречу.

— Где Элизабет? — отрывисто проговорила Касс.

— Ушла к себе. Есть еще кофе?

— Уже остыл, — ответила Хелен. — Я позвоню, чтобы принесли свежий.

— Значит, твоя добродетель не пострадала? — невинно заметила Матти. Нов глазах у нее плясали искорки коварства.

— И это единственная награда за все мои страдания, — серьезным тоном пошутил Дэв.

Ни по его голосу, ни по поведению ничего нельзя было сказать. Когда надо, он умеет сохранять поразительное спокойствие, злобно думала Касс. Но она следила за временем. Пятьдесят две минуты. За это время могло произойти Бог знает что. Ладно, теперь надо выяснить, что именно.

— Я больше кофе пить не буду, — заявила она, поднимаясь и делая вид, что безудержно зевает. — Еле держусь на ногах. Так смешно было… — Она направилась к двери, сдерживая шаг. Не бежать. Взявшись за ручку, она задержалась и обернулась.

— Во сколько завтра?

— Я хочу выйти в семь, — ответил Дэв. — Путь неблизкий.

— Я буду готова к семи, — пообещала Касс и добавила, сказав чистую правду:

— Ни за что на свете этого не пропущу.

Ванная комната была заперта изнутри. Касс постучала.

— Элизабет? Как ты?

— Все в порядке. — Но Касс не узнавала ее голоса.

— Я просто хотела тебе сказать… Дэв собирается выйти в семь.

Молчание.

— Элизабет!

— Да, я слышала. В семь.

Касс прижала ухо к двери.

— Ты еще не раздумала?

Снова молчание.

Касс подергала ручку.

— Элизабет! С тобой действительно все в порядке?

На этот раз молчание было таким продолжительным, что она снова стала судорожно дергать ручку, охваченная приступом страха, от которого хотелось завопить.

Дверь открылась так неожиданно, что Касс ввалилась внутрь, налетев на Элизабет, завернутую в большое купальное полотенце, закрывавшее тело до самой шеи. Касс инстинктивно вцепилась в него, полотенце распахнулось, и в глазах Касс навек запечатлелись синяк на белоснежной коже левой груди Элизабет, темно-красные, набухшие соски и воспаленные распухшие губы.

В следующее мгновение полотенце было на месте, а Элизабет выталкивала ее из комнаты и говорила срывающимся от бешенства голосом:

— Я не глухая. Ты сказала «в семь часов», и я это слышала. Я не опоздаю. Что тебе еще нужно? Дай мне поспать в конце концов!

Касс пришлось прислониться к дверному косяку.

— Да, конечно… Извини… Я просто хотела…

Потом она выбежала из комнаты.

У себя в спальне Касс бросилась на постель, зарывшись лицом в подушки, чтобы заглушить рвущиеся из груди рыдания.

— Сука! Обманщица! Шлюха! Они там трахались до одурения!

Она изливала боль и ярость в этих криках, пока у нее не заболело горло, во рту не стало горько и не пришло ясное осознание того, чего нельзя было больше отрицать, о чем она старалась не думать все эти дни. Случилось самое худшее. Она влюбилась в Элизабет Шеридан.