В воскресенье погода тоже стояла прекрасная. Завтракали поздно; потом читали газеты, гуляли, пили на террасе аперитивы. После ленча Джеймс отправился играть в теннис, а Сара, взяв корзинку, пошла за цветами в сад. Эд и Джайлз остались вдвоем на террасе.

Ну вот, подумал Эд, сейчас начнется допрос с пристрастием.

– Будем ходить вокруг да около или сразу нырнем на глубину? – спросил он напрямик.

Джайлза не так-то просто было вывести из себя.

– Вы лучше меня плаваете, – с легкой улыбкой отозвался он.

– Возможно. Зато вы сильнее меня в шахматах.

– Да, – не сразу отреагировал Джайлз. – Нам надо поговорить о Саре.

– Поэтому вы меня и пригласили?

– Не вполне. Мне с вами интересно. Приятно быть в вашей компании.

– Но моя компания вам подозрительна. Вы хотите знать, достаточно ли чисты мои намерения.

– Ваши намерения мне известны, – невозмутимо ответил Джайлз.

– Когда я сюда приехал, у меня не было никаких намерений. Я явился как побитый пес, с поджатым хвостом.

Джайлз усмехнулся.

– Возможно. Но, так или иначе, вы сюда вернулись.

– Вы бы предпочли, чтобы я не возвращался?

Джайлз выдержал паузу.

– Я бы предпочел, чтобы вы не возвращались.

– Естественно, – согласился Эд. – Тем не менее я вернулся и собираюсь остаться – не обязательно в Латрел-Парке, но в стране, во всяком случае. Пробил мой час.

– В вопросах времени я могу считать себя специалистом, – заметил Джайлз.

– Я и сам посвятил этой проблеме двадцать лет жизни.

– Но вы работаете в категориях прошлого, а я скорее в терминах будущего.

– Сара – мое будущее, – спокойно сказал Эд. – А также мое прошлое и настоящее. Поэтому я, собственно, и вернулся сюда.

– Это ясно, – в тон ему ответил Джайлз.

– Мне тоже многое ясно, – уверил его Эд.

– Так ли?

– По крайней мере в общих чертах.

«Да, тебя так просто не возьмешь», – подумал Джайлз. В нем боролись противоречивые чувства к этому человеку. В нем вызывали бешенство сила и сдержанность Эда, его спокойствие; он смертельно завидовал его физическому совершенству и обаянию. И вместе с тем не мог не отдавать должного искренности, открытости, честности, принципиальности, твердости.

– Как бы то ни было, я рад, что мы с вами встретились, – сказал он после паузы.

– Я, разумеется, тоже много думал о вас, – сухо сказал Эд. – В сущности, я приехал, чтобы проверить себя. Но получилось так, что до этого и не дошло. Слишком много сюрпризов меня тут поджидало, они свалились на меня один за другим, я до сих пор не могу опомниться. И один из этих сюрпризов – вы.

– Вы не предполагали, что Сара мне все расскажет?

– Я вообще ничего в этом роде не предполагал. Я думал, она вырвала меня из своей жизни, как страницу из календаря; скомкала и швырнула в мусорную корзину. Начала жизнь с чистого листа, где, возможно, нет дней, отмеченных красным цветом, но и траурных крестиков тоже нигде не стоит; одни ровные, одинаково серые будни.

– Но вы ведь хорошо знали Сару?

– Я знал, что она натура цельная и не терпящая лжи. Если она оставила меня, значит, похоронила навсегда. А о существовании Джеймса я не подозревал.

– Дело даже не в Джеймсе, – ровным голосом заговорил Джайлз. – Увидев Сару, я сразу понял – – что-то случилось. Она изменилась до неузнаваемости. Повзрослела, что ли. Поумнела. И пребывала в глубочайшей депрессии. Поначалу я приписывал ее состояние переживаниям, связанным с моей бедой. А дело было, оказывается, в вас. Она считала вас погибшим. То, что произошло со мной, до нее, похоже, даже как следует не дошло. Ну случилось и случилось, она приняла это как факт, но совсем не так, как могло бы быть, если бы не вмешались вы. – Джайлз помолчал. – С тех пор я все эти годы жил вместе с вами.

– А я жил без Сары.

– Я тоже, – сказал Джайлз, и какое-то время оба смотрели в глаза друг другу. В единственном здоровом глазу Джайлза мелькнула холодная ненависть. Она тут же исчезла, но Эд успел ее заметить и приобщить к прочим важным наблюдениям.

– Я вас понимаю, – сказал Эд с тем же спокойствием. – Сара – связующее нас звено, но в то же время и барьер между нами. Она нас объединяет, и она же разделяет. Мы оба ее хотим, и оба имеем, но не так, как того желаем.

– Вы еще своего достигнете, – ответил Джайлз, и в первый раз Эд услышал в его голосе человеческие нотки. – Дело времени.

– Вы взяли свои двадцать лет, – отпарировал Эд.

– Итак, – бесцветным тоном подытожил Джайлз, – мы знаем диспозиции друг друга.

– Но нас обоих интересует предыстория, не так ли?

– Пожалуй.

– Вы хотите знать, почему я вернулся. Ладно. Расскажу. Я устал от своего существования, от своей нежизни. Мне чертовски захотелось обрести какой-то смысл в жизни, захотелось иметь кого-то рядом, о ком можно было бы заботиться, кого я любил бы – и кто любил бы меня и заботился обо мне. Это было невозможно, пока я не рассчитался со своим прошлым. Сара всегда стояла между мной и любой другой женщиной, с которой я пытался наладить отношения... Я решил, что мне надо отсечь от себя прошлое. – Он помолчал. – Вы знаете, чем все обернулось. Поверьте, для меня это стало полной неожиданностью.

Джайлз молчал, размышляя над словами Эда. Оказывается, невероятное самообладание Эда бессильно там, где властвует Сара. Ее власть над ним безраздельна. Это его ахиллесова пята. Он все поставил на эту карту и проиграл. Сара, как он сам выразился, его разрушила. Она единственная имеет власть над Эдом Хардином. Его единственное слабое место. «И мое», – заключил он.

– С Сары все начинается, и Сарой все кончается, – продолжил Эд. – Она нас обоих поймала в капкан.

– Да, – согласился Джайлз. – Только с одним отличием. Вы ее тоже зацепили на крючок.

– Это мне мало помогло, – печально сказал Эд. – Свидетельством тому – последние двадцать лет.

– Но ее чувства к вам за эти годы не изменились.

– Зато изменилась моя жизнь. Точнее будет сказать, что жизнь загнала меня в угол. Как и вас.

– Да, – медленно проговорил Джайлз. – И тут ничего не изменишь. Судьба.

Эд резко поднялся и, подойдя к балюстраде, стал смотреть в сад.

– Судьба, провидение, назовите как хотите. Мы все трое связаны накрепко, а я не фокусник Гудини. – Он обернулся лицом к Джайлзу. – Чего вы от меня хотите? Оправданий? Прощальной речи? Ждете, что я опять смоюсь с глаз долой подобру-поздорову? Не надейтесь. Что случилось, то случилось. Так распорядилась судьба за всех нас. Я жил в кромешной тьме, и единственный свет, который видел в конце туннеля, – это Сара. Она была факелом, которому я не давал погаснуть и который жег мне пальцы. Мы оба прошли через огонь – вы в буквальном смысле, я в переносном. Но получил шрамов не меньше вашего. Так что будем потихоньку ненавидеть друг друга и пусть победит достойнейший.

– Я стараюсь, – серьезно сказал Джайлз.

– Тут мы опять сходимся, – сказал Эд, глядя в глаза собеседнику.

– Я не могу состязаться с вами, Эд, – с горечью возразил Джайлз. – Кто вы, что вы, Эд Хардин? Мне вас не понять, ваша власть мне недоступна, никогда мне было не дотянуться до вас, ни прежде, ни теперь. Мне не остается ничего, кроме ненависти, потому что Сара в вашей власти.

– Я такой, какой есть.

– И что же остается мне?

«Напрасно он прикидывается передо мной сиротой, – подумал Эд. – Я не Сара. Меня на этом не проведешь».

– Я не жду от вас снисхождения, – с сарказмом заметил Эд.

– Упаси Бог, – сказал Джайлз. – У вас и так передо мной огромная фора. – Он помолчал и добавил: – Простите меня. Это жалость к себе льется через край.

– У меня она тоже перехлестывает, – понимающе кивнул Эд. – Я нахлебался ее вдоволь.

Джайлз криво усмехнулся.

– Еще немного, и выяснится, что мы с вами близнецы-братья. Жаль, но единственное, что нас объединяет, нас же и разъединяет. А то мы бы обязательно подружились.

– Лучше оставаться честными врагами.

– Я вас таким и числил.

– Послушайте, – напрямик сказал Эд, – если бы Сара была сделана из другого теста, она давно стала бы моей. Только в этом случае она не была бы мне так нужна. Только потому, что она такая, какая есть, она принадлежит вам. Она изменилась, но в этом отношении осталась прежней. Она платит по своим счетам, и, с моей точки зрения, вам она заплатила в тысячекратном размере. Наше поколение привыкло отдавать долги. И мучиться чувством вины. Я как раз недавно думал о том, что наша история сегодня выглядела бы совсем по-другому.

Джайлз согласно кивнул:

– Это правда.

Но его голова была занята другими мыслями.

– Хорошо, что мы поговорили. Многое прояснилось.

– И все же не следует спешить с выводами.

– С этим действительно успеется.

Джайлз вздохнул.

– Тут быстрого ответа не найти.

– Что вы имеете в виду?

– Ну... ситуацию.

Эду хотелось избежать недосказанности.

– При всем уважении к вам должен заметить, что сейчас Сара нуждается во мне так же, как я в ней. А это, я считаю, очень важно. Есть еще и такой момент, как ее любовь к вам и ваша к ней. Это ваше педалирование терпения... Поверьте, это очень плохой якорь. И не стоит уповать на него в будущем.

– Так или иначе, мне трудно представить, что ее будущее связано с вашим; мне с этим трудно примириться.

– Вы никогда не допускали мысли о том, что Сара может еще раз выйти замуж? Она ведь Достаточно молода. Или репутация Латрелов тому препятствует?

– Дело не в этом. Просто мне меньше всего хотелось бы видеть вас в этой роли.

– Почему же? Я люблю ее, я был бы ей хорошим мужем. И Джеймс – мой сын. Нас связывает история длиной в двадцать с лишним лет. – Эд пожал плечами. – Как я сказал Саре, мы оба вышли из прошлого. От него не убежишь. Остается только принять как данность.

– Вот в этом-то и корень всего, – подхватил Джайлз. – Я не могу этого принять. Даже если бы захотел. Вы правы, убежать от прошлого невозможно. Бесполезно и пытаться. Лучше всего было бы вам сюда не являться. Но теперь поздно об этом говорить.

– Как и о многом другом.

– Вам меня не переубедить.

Оба замолчали, каждый погрузился в свои мысли. Этот узел нам не развязать, думал Джайлз. Говорить больше не о чем.

– Есть еще идеи? – спросил он.

– Да нет, – ответил Эд.

– Спасибо за честность. Я это оценил. Я вообще многое могу оценить. Гораздо больше, чем вы можете себе представить.

Они встретились глазами.

– Я знаю, – тихо сказал Эд.

– Я делаю то, что должен делать, – ровно сказал Джайлз.

– И я делаю то, что могу.

Они смотрели друг другу в глаза. Джайлз кивнул, словно подтверждая, что правильно понял его слова.

– Мне, пожалуй, надо пойти прилечь. Уже поздно. Мы еще увидимся до вашего отъезда, Эд. А теперь, будьте добры, позвоните Бейтсу.

Когда Джайлз удалился, Эд еще долго смотрел ему вслед. На душе у него было беспокойно. Он решил прогуляться. Мысли не давали ему сидеть на месте. Хорошо, что Сара куда-то делась. От ее присутствия ему сделалось бы еще тревожнее. Он не привык к ее обществу настолько, чтобы не замечать ее присутствия.

Трава была густая и влажная, погода сырая, но теплая. Он шел бесцельно, в голове крутились обрывки только что закончившегося разговора. «Кто же такой Джайлз Латрел? Святой или сатир? Неужели он выбрал такой изощренный способ мщения? Убийство добротой. Или мне это только кажется? Потому что я знаю, что на его месте не был бы таким терпимым, не смог бы так просто и безоговорочно все простить и забыть. А может быть, у Латрела все происходит помимо воли, бессознательно? Хотя Сарины муки совести наталкивают на мысли о том, что в доме властвует садист.

Может быть, с той минуты, как Сара рассказала ему о наших чувствах, он какими-то хитроумными путями пытался рассеять их любовь, обратить в прах? Одно ясно: в этом он не преуспел. И Джеймсу, наверно, пришлось с ним несладко. Может, поэтому он поспешил рассказать мне о нем, о том, как они близки. В отношениях с Джеймсом Джайлз, конечно, был особенно изощренным; Сара – мать, кровно связанная со своим ребенком, она должна была бы чувствовать фальшь. И не стерпела бы ее. Не только потому, что это мой сын. И показное дружелюбие ко мне – очередной способ удержать влияние на Сару и, вероятно, попытка превратить меня в такое же бессильное существо, как и он сам, только не физически, а морально. Сделать старину Эда другом дома; показать Саре, что он ей доверяет. В результате удавка на ее шее затянется намертво, Сара окончательно сникнет под тяжестью наваленной на нее вины и безмерной благодарности. Так что это – беспримерная жертвенность или усилия гения, опутывающего людей паутиной отношений, которые невозможно разорвать?»

В одном Эд был совершенно уверен: если он не увезет отсюда Сару, она задохнется в этой атмосфере, отравленной «милым, добрым, трагическим страдальцем». «Всеми правдами или неправдами нужно ее отсюда вызволить, – размышлял Эд. – Вдвоем с Сарой мы справимся с чем угодно. Жаль только, что сильно мешает эта ее болезненная совестливость. И вряд ли ее совесть утихомирится. И что за жизнь ждет нас тогда? Жизнь будет исковеркана, это точно. Я-то еще вытерплю, но Сара – ни за что».

Ноги сами привели его туда, куда он всегда подсознательно стремился. Ему, наверно, следовало оставить на этом месте надпись, как, бывало, в войну оставляли ребята на стенах лондонских домов: «Здесь любил Эд Хардин. 1943—1966». Он присел на ступеньку греческого павильона. Там и нашла его Сара. Она пришла в дом, узнала, что Джайлз отдыхает, поднялась к нему, застала его за чтением. Он ей улыбнулся и в ответ на ее вопрос, все ли в порядке, ответил: «Конечно. Почему бы нет?». Она не стала расспрашивать, предпочитая поговорить с Эдом. И отправилась его искать. Впрочем, она знала, где он.

Он сидел в своей обычной позе, сложив руки и наклонившись вперед.

– Так и знала! – сказала она, приближаясь. – Найдется местечко еще для одного человечка?

– Для тебя – всегда, – с улыбкой ответил он.

Эд поднял согнутую в локте руку, и она примостилась, сунув голову ему под мышку и поджав под себя ноги.

– Я вот только что думал, что это место надо увековечить. Повесить табличку: «Здесь любил Эд Хардин. 1943—1966».

– Не точно. Надо так написать: «Эд Хардин и Сара Хардин любили здесь».

– Здесь и везде, – уточнил он, целуя ее волосы. Его рука была теплой и надежной, от нее пахло лимоном. Сара удовлетворенно вздохнула.

– Ну что? – спросила она. – Что новенького?

– Я, – ответил он. – Разве ты не заметила – я родился заново.

– А еще что?

– Больше ничего.

– Ну а ваш разговор с Джайлзом?

– Поговорили.

– Можно спросить – о чем?

– Отгадай с трех раз.

Она нахмурилась.

– Я хочу знать, – сказала она серьезно.

Эд пожал плечами.

– Видимо, он хотел убедиться в благородстве моих намерений.

– Что за ерунда. Это он и так знает.

– Он знает не только это.

Эти слова Эд произнес так, что Сара встревоженно подняла на него глаза. Он поспешил продолжить:

– В общем, разговор закончился ничем. Мы сошлись в том, что нам не сойтись. Каждый из нас смотрит со своей колокольни, и для каждого вырисовывается свой пейзаж.

– Что же это значит?

– Я считаю себя человеком, пришедшим взять свое. Он считает меня человеком, пришедшим за его добром. Я вижу в нем человека, который оттеснил меня с законной территории. Он видит во мне человека, который намеревается прогнать его с собственных угодий.

– Это вы и обсуждали?

Сара никак не могла понять смысла в этих невидных вещах.

– На самом деле предметом дискуссии была ты, я, мы – прошлое, настоящее, будущее. Точнее сказать – я: кто я таков, зачем явился, почему тогда, почему сейчас, почему вообще.

– Но ведь ему все известно. Я рассказывала.

– Может быть, он хотел кое в чем убедиться.

Она задумалась, недовольная тем, что Джайлз не вполне ей верил на слово.

– Как же вы могли обсуждать будущее, которого у него нет? – спросила она после паузы.

– Это не моя вина – и вообще ничья. Или тебе всегда и во всем надо найти виновного?

Она недоумевающе посмотрела на него.

– Ты можешь взглянуть на вещи по-своему, не с точки зрения Джайлза Латрела? – спросил он. – Ведь на этот священный алтарь ты бросила все, в том числе и мою жизнь. Так почему же все всегда виноваты только перед Джайлзом? А обо мне ты подумала?

Она испугалась.

– Ты несправедлив. Ведь первое, что я у тебя спросила, – простил ли ты меня.

– Я ответил – да, и на этом все благополучно кончилось. Почему бы не проделать ту же процедуру с Джайлзом? Почему ты не можешь перестать расплачиваться за несуществующую вину? Ты избрала неверный путь, Сара. На следующем повороте ты опять пожертвуешь мной. Если так, нам не по пути.

Она смотрела на него, не в силах сказать ни слова, не веря, что он способен был даже помыслить такое. Но Эд гнул свое.

– Я могу понять, что ты чувствуешь вину за прошлое, но ведь с тех пор прошло больше двадцати лет, Сара! А ты все расплачиваешься и расплачиваешься, и конца этому нет. Он уже получил все сполна! Репарации выплачены. Ты плохой бухгалтер, Сара: по-твоему выходит, что чем больше ты отдаешь, тем больше остаешься должна. Это идиотизм, что бы ты на этот счет ни думала. Ты превратила Джайлза Латрела в самого ненасытного вампира в истории. Ему все мало – он готов слопать тебя с потрохами!

– Ложь! – выкрикнула она и тут же испугалась еще больше.

– Ну ладно. Если не Джайлз, то что заставляет тебя упиваться своей виной? Скажи же наконец, я хочу знать!

Она не нашла что ответить и в качестве защиты прибегла к нападению.

– Джайлз всегда был исключительно добр ко мне! Я должна ему гораздо больше, чем могу дать!

– Это он внушает тебе такие мысли! В действительности ты воздала ему сторицей, в том числе и за мой счет.

Она отшатнулась. Он чувствовал, как она дрожит. Какое-то время Сара не могла справиться с возмущением и не находила слов для ответа. В глазах ее стоял ужас. Эд понял, что перегнул палку.

– Это ложь! – повторила она, белая от ярости.

– Нет, не ложь. Подумай сама и поймешь, го это чистая правда.

– Правда в том, что ты ревнуешь! Тебя бесит, что я забочусь о Джайлзе и люблю его.

– Я знаю, что ты его любишь. Как жертву. На этот раз она вновь отшатнулась – как от удара.

– Он уже давно не жертва, Сара. Роли давно переменились. Жертва – ты. А я тебе уже говорил, что не склонен к жертвоприношению. Мне противно видеть тебя, посыпающей голову пеплом. Это тебе не к лицу. И мне тоже.

Она молчала, не в силах возражать. Эд видел растерянность в ее глазах. Ее внутренний компьютер дал сбой. Эд нажал какую-то кнопку, и все заложенные в нем Джайлзом программы стерлись. На ленте появился какой-то бессмысленный набор непонятных знаков. Она встряхнула головой, будто желая сбросить морок, изо всех сил желая отринуть сказанное Эдом, и, к своему удивлению, не могла. Ее первым порывом было убежать, но Эд крепко держал ее, заставляя слушать. Она была скована его крепкой рукой.

Подумай сама, – скорее приказал, чем сказал он. – Я-то уже все это много раз успел обдумать. Эти факты могут показаться неудобоваримыми, но их неприятный вкус не сгладишь никакой изысканной приправой. Что с того, что Джайлз так благороден в своем всепрощении, так беспределен в своем понимании? Почему из-за этого ты должна быть прикована к его инвалидной коляске? Сколько может продолжаться твое подвижничество? До конца твоих дней? Ты уже так крепко привязана к нему, что этот узел не развязать, его надо рубить.

– Неужели ты в самом деле усматриваешь в его действиях тайный умысел?

В голосе Сары звучало неприкрытое презрение к такому оскорбительному истолкованию поведения ее мужа.

– Я в этом абсолютно уверен.

– Почему?

– Потому что не слепой. И не глухой. А уж если дело касается тебя, у меня и шестое чувство пробуждается.

– И что же оно тебе говорит?

– Что он боится потерять тебя, а чувство вины – единственный крючок, на котором он способен тебя удержать.

– Джайлз знает, что я никогда не оставлю его. Никогда. Я много раз говорила ему об этом.

– Слова – всего лишь слова. Тем более что один раз – много лет тому назад – ты его уже оставляла. Помолчи! – он жестом остановил ее протест. – Когда ты ушла от него ко мне, ты изменила ему и в помыслах, и на словах, и действием. А когда вернулась к нему, это был только поступок. Чувствами ты оставалась со мной. И Джеймс тому порукой.

Сару била дрожь. Она не могла справиться с шоком и не произносила ни слова. Наконец выдавила мертвыми губами: «Боже!» – и ничего больше.

– Тебе ничего подобного не приходило в голову? – как можно мягче спросил он. – Конечно, такой поворот не входил в расчеты Джайлза. Ты видела только то, что хотел он, ты чувствовала так, как хотелось ему. Нет за тобой никакой вины, Сара. Давно нет. Ты сполна за все заплатила. Тысячекратно. Это он заставляет тебя чувствовать вину, потому что иначе у тебя не будет причин оставаться с ним.

– Но я бы все равно осталась, все равно. Я столько раз говорила ему об этом, – жалко повторяла Сара.

– Он никогда в это не верил. Он очень неуверенный человек, Сара. Он понимает, что ему нечем тебя привязать. Хуже того, он знает, что ты мечтаешь обо мне. Он ревнует, и его ревность рождается из его неуверенности.

– Боже мой, – повторила она, и в ее голосе слышалось столько страдания, что он поспешил покрепче обнять ее. – Мне действительно никогда не приходило в голову ничего подобного.

– Так и было задумано.

– Но как же я могла этого не видеть! Я должна была бы понять...

Он привлек ее к себе, и она уткнулась лицом ему в плечо.

– Значит, все было напрасно...

– Нет, не напрасно. Ты была к нему добра. Он в тебе нуждался, ты была рядом. Ты делала для него все, что было в твоих силах, и он этим пользовался. Ты сделала для него очень много, Сара. Так и знай.

– Что же теперь делать? – беспомощно спросила она.

– Ничего. Единственное, что он еще хотел бы от тебя получить, ты выполнить не в силах – перестать любить меня.

Она отрицательно покачала головой:

– Этого я и вправду не могу. Жизнь показала, что нет.

Эд пожал плечами.

– Ну что ж, – сказал он, еще крепче прижимая к себе Сару. – Мы не можем изменить ход вещей, но можем хотя бы видеть их в правильном свете. Теперь ясно, что тебе надо сбросить груз вины. Жить дальше так, как жила прежде, но только отдавая себе отчет в том, что происходит, и в том, что ты делаешь. Джайлз долго не протянет, это все мы прекрасно знаем, и тебе надо делать то, что он от тебя ждет – быть при нем. Но не считать себя заложницей его благостной кончины. Понимаешь, что я имею в виду?

Сара кивнула.

– Так продолжай в том же духе, сколько сможешь, но не усердствуй с чувством вины. Он внушил его тебе ради собственного удобства, только и всего.

Сара помолчала и потом неохотно сказала:

– Да. Ты прав. – Она горестно улыбнулась. – Прав, как всегда. Умница Эд...

– Нет, не такой уж я умный. Разве только в том, что касается тебя.

– Господи, Эд, какой же я была дурой!

– С каждым случается время от времени.

– Да, но я-то была дурой целых двадцать лет! Из всех возможных путей я выбираю самый дурацкий.

– Ну, ты все-таки и меня выбрала.

– То другое... Тогда вопрос о выборе не стоял. Это случилось самб собой, от меня ничего не зависело. И теперь как же горько сознавать, что я сотворила с тобой! Я поступила как самый последний трус.

– Да и я оказался не лучше, тоже струсил. Помнишь, я как-то сказал тебе, что, если между нами все кончится, я все равно вечно буду благодарен судьбе за то, что узнал тебя, что был с тобой. Сказать было легко, но на самом деле я вряд ли был на высоте положения. Я ненавидел тебя за то, что ты меня бросила, и испытывал чуткий страх перед будущим. Вот ведь какая штука с этой любовью – никто не может быть абсолютно уверен в том, кого любит. В чем я стопроцентно уверен сейчас – так это в том, что люблю тебя нежнее, чем когда-либо. В том, что хочу тебя, потому что ничего лучшего, чем обладать тобой, за все эти годы со мной не случилось.

– Я знаю. Те десять месяцев, что мы были вместе, я чувствовала себя твоей женой, настоящей женой, чего не было за все время брака с Джайлзом. С ним меня связывал закон, с тобой – незримые узы. И он всегда это знал.

Эд с облегчением перевел дух.

– Ну, кажется, ты начинаешь прозревать.

– Понемножку.

Эд наклонился, чтобы поцеловать ее, но его остановил чей-то крик. Оба оглянулись. С холма к ним бежал Бейтс, размахивая руками.

– Джайлз! – воскликнула Сара, резким движением освободилась от объятий, вскочила и побежала.

Бейтс остановился, поджидая ее. Потом они оба побежали к дому. Когда Эд догнал Бейтса, Сара была уже далеко впереди.

– Сердечный приступ, – бросил ему на ходу Бейтс. – Он успел нажать кнопку. Она у него под рукой. Моя жена дает ему кислород, но, боюсь, сердце остановилось. «Скорая помощь» еще не подъехала.

Эд нагнал Сару у входной двери. Они взбежали по лестнице через две ступеньки, влетели в комнату Джайлза. Миссис Бейтс, резко надавливая на обнаженную грудь Джайлза, делала непрямой массаж сердца.

Сара подошла к постели. Миссис Бейтс отрывисто сказала:

– Пульс не прощупывается.

Сара приложила пальцы к шейной артерии. Джайлз лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Лицо его было спокойным. К нему тянулся шланг от баллончика с кислородом. Сара покачала головой и, положив ладони на грудь мужа, стала делать массаж, сменив миссис Бейтс, которая стала проверять поступление кислорода.

Эд молча смотрел. Он ничем не мог помочь, Сара и миссис Бейтс были опытными медсестрами, знали, что делать в этой ситуации. Они действовали молча и с какой-то отчаянной решимостью. Сара вся сосредоточилась на своем Деле. По лицу ее ничего нельзя было прочесть.

Тяжело дыша, в комнату вошел Бейтс, и в тот же момент снизу послышался вой сирены «скорой».

– Я их встречу, – сказал Эд, воспользовавшись случаем хоть чем-то быть полезным.

Он сбежал вниз. Навстречу ему в дверь уже протискивались санитары с носилками. Эд коротко информировал врача о состоянии Джайлза и показал, куда идти.

Сам Эд остался ждать внизу. Минут через Десять открылась дверь спальни Джайлза. Первой показалась Сара с кислородным баллончиком. Она не отрываясь смотрела на Джайлза и двигалась, не глядя под ноги. Носилки поместили в карету «скорой помощи», Сара села туда же. Дверцу закрыли, и машина отъехала. Бейтс подошел к Эду.

– Куда? – коротко спросил Эд. Бейтс сказал.

– Я поеду за ними. Найдите Джеймса и сообщите ему.

– Я знаю, где он, – ответил Бейтс. Приехав в больницу, Эд спросил леди Сару Латрел, чей муж только что был доставлен с сердечным приступом. Она сидела на скамье возле палаты, прямая, собранная. Крепко сжатые руки были сложены на коленях. Он подсел к ней, положил ладонь ей на руку. Ее пальцы были холодны как лед, но Сара ответила ему, крепко пожав в ответ его руку.

– Нам удалось заставить сердце биться, но в машине оно снова отказало, – сказала она на удивление спокойным голосом.

– Что – коронарная недостаточность?

Она кивнула.

– Третий инфаркт. В прошлый раз нам сказали, что третий может оказаться фатальным. Сердце очень ослаблено двумя предыдущими. Ему едва удалось оправиться от последнего инфаркта. Сердечная мышца очень изношена, не справляется. Делается все слабее и слабее и наконец атрофируется.

Они сидели и молча ждали. Мимо ходили какие-то люди, открывались и закрывались двери, звенели телефонные звонки, но Эд ничего не замечал вокруг, уставившись на секундную стрелку висевших перед его глазами часов. Сара сидела с отчужденным лицом, окаменевшая, но, как всегда, прекрасная. Ее волнение выдавала только прикушенная нижняя губа. Хуже нет, чем ждать, подумал Эд. Как будто тянешь резиновый жгут, и он тянется, тянется, а потом в самый неожиданный момент вырвется из рук и ударит прямо в лицо.

Когда дверь палаты наконец открылась, в коридор вышел доктор, и они по его лицу прочитали, что он сейчас скажет. Эд испытал что-то похожее на облегчение. Просто ждать дольше было уже сверх сил.

– Очень сожалею, – сказал доктор. – Нам не удалось восстановить работу сердца. Оно было слишком ослаблено. Несколько ударов – и все. Мы сделали, что могли. Примите мои соболезнования.

Сара кивнула, словно подтвердив, что случилось то, что должно было случиться.

– Благодарю вас, – сказала она. – Я уверена, что вы сделали все возможное. – Она поднялась. – Могу я его видеть?

– Если желаете.

Доктор открыл перед ней двери палаты и пропустил вперед. Сам он последовал за ней.

Эд сел, снова посмотрел на часы. Они пробыли здесь всего двадцать минут.

Через какое-то время в коридор вбежал Джеймс. Тяжело дыша, стал возле Эда.

– Он только что умер, – сказал Эд. – Мама у него.

– Что случилось?

Эд рассказал.

– Мы этого ждали, – с трудом проговорил Джеймс, – но когда это случилось... все равно это шок.

Он сел рядом с Эдом.

– У нас, Латрелов, сердечные заболевания – наследственное. Дедушка умер от сердечного приступа. Его нашли в розовом саду, на любимой скамейке. Руки опирались на трость, голова свесилась на грудь, будто он спал.

– Славный был старик, – заметил Эд.

– Да, ты ведь его знал, я и забыл.

– Проводи маму домой. Здесь ей больше делать нечего. Надо сделать соответствующие распоряжения дома.

– Ты имеешь в виду похороны? – Джеймс помолчал и продолжил: – Я еще никогда не присутствовал на похоронах. Когда умер дедушка, я был очень маленький. – Он внимательно посмотрел на Эда. – Но ты наверняка был.

– Да.

Из палаты вышла Сара в сопровождении доктора. Джеймс подошел к ней, взял ее руки в свои. Она слабо, с отсутствующим видом улыбнулась сыну. Доктор с любопытством переводил глаза с Джеймса на Эда, но ни о чем не спрашивал. Сара обернулась к нему:

– Спасибо за все, что вы сделали. Я вам очень признательна.

Она протянула доктору руку, тот пожал ее и оставил их.

Джеймс неуверенно взглянул на Эда. Эд взял Сару за руку.

– Нам здесь больше нечего делать, – сказал он. – Я провожу тебя домой. Ты с нами, Джеймс?

– Я взял машину у Тима Кэрью. Надо доставить ее обратно. Она ему понадобится, ему домой ехать.

– А как ты доберешься до Латрел-Парка?

– – Что? – Он взглянул на мать. – А, меня Памела подвезет. Ты как, ничего?

Сара еще раз, одними губами, улыбнулась ему.

– Ничего, – ответила она, погладив сына по руке. – Не беспокойся, дорогой. Со мной Эд.

По лицу Джеймса сразу стало ясно, что он успокоился.

– Значит, увидимся дома. – Он обнял мать, на секунду прижал к себе. – Мне ужасно грустно.

Она прижалась к нему щекой, рассеянно улыбнулась.

Сара заговорила, когда они уже проехали полпути до Латрел-Парка.

– Он выглядел так молодо, – сказала Саpa. – Как когда-то. Его лицо опять стало... человечным.

Джеймс, должно быть, успел позвонить Бейтсу, потому что, когда они приехали домой, тот сразу же вышел к Саре и выглядел крайне расстроенным.

– Дорогой Бейтс, – сказала она, – вы всегда были для него опорой. Спасибо вам.

Тот не сразу смог ответить.

– Я зажег камин в гостиной. Ступайте туда, я принесу чай.

– Хорошо, – благодарно ответила Сара. – Спасибо, Бейтс.

Огонь в камине горел ярко. Сара подошла, протянула руки к огню, чтобы согреться. Потом посмотрела на портрет Джайлза. Эд стал рядом с ней, и они стояли молча, пока она не приникла к его груди. Он нежно обнял ее, а она крепко обвила его руками, будто ища защиты. Он прижался щекой к ее волосам. Так они и стояли.

Когда Джеймс открыл дверь в гостиную, они даже не услышали. Он отступил назад и прикрыл за собой дверь.

Джайлза Латрела похоронили в фамильном склепе усыпальницы при церкви св. Иоанна Евангелиста в Литл-Хеддингтоне. Проводить его пришла почти вся деревня. Базировавшаяся Литл-Хеддингтоне эскадрилья бомбардировщиков 97-го авиаполка американских военно-воздушных сил была представлена генерал-майором Отисом Б. Миллером и полковником Эдом Дж. Хардином.

Прошло несколько недель, прежде чем Сара нашла в себе силы заняться личными вещами Джайлза. Одежду по оставленному им распоряжению Бейтс упаковал и отправил в приют. Осталось просмотреть мелкие вещи, то, что было в карманах, в кошельке, в ящиках стола. Бейтс собрал все это в комнате Джайлза, но Сара поднялась туда только через полтора месяца после похорон. Открыв дверь, она почувствовала пустоту утраты. Комната была голой, чисто прибранной, безличной. В ней не осталось никаких признаков присутствия Джайлза. Аккуратно застеленная постель. На туалетном столе – щетки с серебряной отделкой – ее свадебный подарок мужу – и серебряная шкатулка, в которой он хранил запонки и булавки для галстука. Рядом золоченое охотничье ружье, которое Джайлз унаследовал от сэра Джорджа, который в свою очередь получил его своего отца, а тот – от своего. Теперь оно перейдет Джеймсу.

Сара села за письменный стол у окна и стала выдвигать ящик за ящиком.

Старые бухгалтерские книги, налоговые квитанции, счета, клубные карточки, библиотечные билеты, письма, авторучка с золотым пером и карандаш – Сара сложила их в шкатулку для Джеймса вместе со своей фотографией, сделанной во время представления ко двору. Ей самой этот портрет никогда не нравился, но Джайлз его любил и брал с собой в Африку. Саре казалось, что портрет ее идеализирует, представляет какой-то слишком эфемерной. А Джайлз говорил, что именно такой ее и видит.

Потом она принялась разбирать бумаги, складывая их в аккуратные пачки. Джайлз славился своим педантизмом. На каждом письме в верхнем правом углу стояла буква О – «отвечено» – и дата. Джайлз был очень щепетилен в этих вещах. Она разорвала письма и бросила в мусорную корзину. Бухгалтерские книги она отнесет в контору, квитанции тоже. Они могут понадобиться при оформлении наследства. Старые счета Сара выбросила. В кошельке были деньги, около двадцати фунтов, – их надо отдать Джеймсу, – квитанции, талон к дантисту, больничная карточка, карта с указанием группы крови, список книг, которые Джайлз собирался прочитать, фотоснимок Сары и Джеймса, фото дома. В одном из карманов она нашла записную книжку. В ней лежал сложенный вчетверо листок. Она развернула его. Аккуратным почерком Джайлза на нем было записано стихотворение. Она прочла. Это было что-то незнакомое, скорее всего переводное.

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

Листок задрожал в руках Сары, и она упала лицом на ворох бумаг в пароксизме невыносимой, острой сердечной боли. Впервые после смерти мужа она ощутила ледяной холод утраты и отдалась своему горю. Он ушел так внезапно, так быстро, и она не успела поговорить с ним о том, что только что поняла о себе и о нем. Теперь у нее не будет такой возможности. Вот только что он был тут, и его уже нет, осталось только это щемящее чувство невосполнимой потери, как будто кто-то грубо и больно отсек часть ее самой.

Но Сара продолжала ощущать его присутствие, как будто ее преследовал призрак, наполняющий все ее существо чувством чего-то неосуществившегося. И как она ни старалась отогнать этот призрак или умилостивить его, он неотступно следовал за ней, угнетая ее мозг, терзая душу. С самого момента его смерти он не давал ей покоя.

Джайлз мертв. Но теперь, как несмолкающее эхо, не позволяющее ей отдохнуть в тишине, ее преследовали строки этого стихотворения, стучась в ее мозг, как в закрытую дверь.

Вытерев руками глаза, она перечитала строки, написанные неизвестным ей поэтом из далекой страны. «...Как дай вам Бог любимой быть другим».

Джайлз встал перед ней как живой. Вот теперь терзающий ее демон должен исчезнуть, потому что она наконец поняла все. Джайлз все знал, поэтому стихотворение, наверное, ударило его прямо в сердце. Джайлз видел то, что она, одержимая любовью к Эду, не замечала.

«Забудь же старые счеты, – сказала она себе, – преклони колени и воздай благодарность небесам. Джайлз наконец дал тебе волю». Сара выпрямилась, вздохнула полной грудью. Случайно задела локтем лежавшую под рукой свою фотографию в серебряной рамке, та соскользнула вниз и ударилась об угол кресла; стекло разлетелось вдребезги. Сара с досадой стала собирать осколки. Рамка, к счастью, не пострадала. Сара вздохнула с облегчением. Стекло нетрудно заменить. Сара опять села за стол, положив портрет лицом вниз. Надо будет отдать привести в порядок.

Ее внимание привлек уголок голубой бумаги, высунувшийся из-под картона под фотографией. Она потянула за уголок и вытащила несколько листочков – это оказались письма. С какой стати Джайлзу вздумалось держать письма в таком необычном месте? Заинтригованная, Сара внимательно присмотрелась к ним. Они были адресованы Джайлзу на военную базу. Этот адрес был ей знаком; вот только чей же это почерк? Точно не ее и не свекра, другой женщины? Забавно. Писем было с полдюжины, все на имя Джайлза. От кого же? Адрес был написан от руки, но текст напечатан на машинке, большими буквами. Обратного адреса не было, стояла только дата отправления. Увидев подпись, она вздрогнула от отвращения. Это были анонимки. Ей стало дурно. Она конвульсивно сглотнула слюну. Руки у нее задрожали. Она сложила письма на стол в хронологическом порядке, все шесть. Потом принялась за чтение.

Первое было датировано десятым октября 1943 года.

Пришла пора открыть вам глаза на вашу жену и американского летчика, которые завели шашни за вашей спиной. Они всегда вместе. Я их постоянно вижу. Он – капитан авиации и сердцеед. Она ведет себя как последняя шлюха. У него таких десятки. Мне это хорошо известно. Правильно говорят, что муж узнает последним. Но пора и вам знать.

Доброжелатель

– Боже милостивый, – выдохнула Сара. Кровь бросилась ей в лицо, в ушах зашумело. Она закрыла глаза, заставила себя несколько раз глубоко вздохнуть.

Потом прочитала второе письмо. Оно было написано в январе 1944-го.

Ваша жена и ее американский любовник потеряли всякий стыд. Я знаю его фамилию. Хардин. Он пилот и назвал свою машину «Салли Б.». Они не расстаются, все время попадаются мне на глаза. Но они не догадываются, что я все вижу. Они только друг друга видят. Она бесстыжая сука и грязная шлюха, позор вашего семейства. Мало ей одного мужика, ненасытной твари. Сама под него стелется. Оба они извращенцы. И плевать им, что наносят удар благородному человеку. Нечестно это.

Доброжелатель

– Боже милостивый, – снова проговорила Сара, отодвигая письма. На этот раз пасквиль вызвал у нее волну гнева. Она не верила глазам своим. Слишком это ужасно, чтобы быть правдой. Джайлз, значит, знал все с самого начала. Его постарались поставить в известность. Знал! Всегда знал! Следовательно, все ее усилия были впустую – эта ее борьба с самой собой, агония, горькое раскаяние, боль, самопожертвование, разлука с Эдом, предательство Эда... Господи! Какой же мерзкий подонок мог все это сочинить! Каким же грязным воображением надо было обладать!

Она крепко зажмурилась, будто желая отгородиться от внезапно открывшейся ей реальности. Но глаза пришлось открыть, и злосчастные листки никуда не делись. Короткие по объему, злобные по намерению, чудовищные по результату.

Сара заставила себя продолжать чтение, но из брезгливости старалась не дотрагиваться до самих писем и сидела, крепко сжав руки.

Письма отправлялись регулярно, примерно раз в полтора месяца, с каждым разом становясь все более омерзительными по тону, более истеричными, грязными, как будто воображение автора разгоралось, домысливая картины их отношений. Это был вопль зависти, ревности. Кем же был автор? Чьим-то обманутым мужем? Или отвергнутой женщиной? Или просто отщепенцем, презираемым ничтожеством? Кем бы он ни был, его злобная ненависть безудержным потоком хлестала со страниц его писаний. Судя по всему, он был обитателем деревни, хорошо знавшим местный быт и все события. «Кто же это? Кто-то из знакомых? Кто-то, с кем я разговариваю, кто мне улыбается?» При этой мысли ее снова затошнило.

Она пристально вгляделась в почтовый штемпель. Оксфорд. Логично. Во время войны почтмейстершей в Литл-Хеддингтоне была миссис Сэмсон, вездесущая сплетница. Уж она-то наверняка обратила бы внимание на то, что Джайлзу Латрелу пишет кто-то еще, кроме жены и отца, и раззвонила бы по всей деревне. Поэтому аноним ездил в Оксфорд, чтобы сохранить свое имя в тайне. Кто же это мог быть?

И зачем ему понадобилось разводить эту муть? Зачем надо было обливать ее грязью?

Наконец осталось последнее письмо. Она взяла его в руки и вздрогнула, как от ожога. Это было ее собственное письмо. То самое, в котором она извещала Джайлза о том, что уходит к Эду. Тошнота подступила к горлу, Сара побежала в ванную. Она долго стояла коленями на холодных плитах пола, склонившись над унитазом, корчась от конвульсий. Потом усилием воли поднялась и, на ватных ногах подойдя к раковине, подставила лицо под струю холодной воды. Неуверенной походкой вернулась в комнату и рухнула в кресло.

Посидела с закрытыми глазами. Потом долго смотрела на разбросанные письма. В ее памяти явственно всплыли горько-сладкие воспоминания о днях, когда писались эти послания. Будто не прошло этих лет! Она вновь почувствовала себя двадцатитрехлетней женщиной, влюбленной впервые в жизни. Тогда она, казалось, жила только для того, чтобы видеть Эда. Волна памяти захлестнула ее целиком. Будто кто-то невидимый снимал с прошлого пласт за пластом, и оно становилось все яснее и яснее, пока не стало не менее реальным, чем действительность.

Чувство, которое она питала к Эду теперь, было совсем не похоже на то, что владело ею тогда. Оно изменилось вместе с ней самой. Теперь не оно владело ею, а она владела им. То же самое произошло с Эдом. Тогда они были бессильны перед своими эмоциями. Теперь оба сознательно к ним стремились.

Она взяла в руки второе из прочитанных писем. «Они только друг друга видят». Что ж, с этим не поспоришь. Так и было. Но откуда «писатель»-то об этом знает? Шпионил за ними? У Сары мурашки побежали по спине. Он знал фамилию Эда, его звание, его машину. Значит, был с ним знаком?

Впрочем, кто тогда не знал Эда в деревне! Ей припомнились жадные взгляды, которые бросали на него девушки на танцах. Его улыбки, адресованные им. Может быть, автор писем – одна из них? Какая-нибудь женщина, с которой он гулял до их знакомства? Может, она была его любовницей? И он бросил ее ради нее, Сары? До того августовского дня он находился в Англии уже восемь месяцев. Зная Эда, легко предположить, что у него кто-нибудь был. Она ведь никогда не спрашивала об его прошлых романах. А сам он тоже ничего не рассказывал. Женское чутье подсказывало Саре, что письма писала именно женщина.

Она снова взялась за второе письмо. Оно было написано, когда они встречались уже три месяца. И уже месяц были любовниками. «Ваша жена и ее американский любовник потеряли всякий стыд... Они не догадываются, что я все вижу... Плевать им, что наносят удар благородному человеку. Нечестно это».

Господи, думала Сара. В ее сердце зашевелилась змея ревности. Теперь для нее самым главным было то, что Эд, вероятно, был любовником этой женщины, может быть, даже любил ее. И это гораздо важнее всей трагедии, всей бессмысленности жертвы, которую она принесла. Правда в том, что она всегда, даже в самые счастливые моменты, боялась, что в один не прекрасный день может потерять Эда, и это сыграло роковую роль в ее решении вернуться к Джайлзу. Она ничем не лучше той женщины, что написала эти письма. Она была так же одержима любовью, как эта заблудшая душа. Только Эд имел для нее значение. И страх, что он оставит ее, нанесет ей удар. Это и стало причиной всего, что произошло потом.

Сколько женщин было у Эда Хардина? Он говорил, что его никто до нее не бросал. Ярость охватила Сару. Пальцы сами собой сжались в кулаки. Жаль, что его нет сейчас рядом. Уж она бы все ему высказала! Показала бы, что он натворил, и потребовала – да, потребовала бы, чтобы он назвал эту женщину. Конечно, вне всяких сомнений, – это женщина. Доказательств у нее нет, но она абсолютно уверена. Одна из его женщин. Будь он проклят! Провались он ко всем чертям! Все из-за него, он один во всем виноват! Похотливый, самоуверенный самец, который ничтоже сумняшеся брал, использовал, выбрасывал за ненадобностью. Он, один во всем виноват! Из-за него вся ее жизнь пошла прахом!

Сара изо всех сил ударила кулаком по столу и даже не почувствовала боли. Ей хотелось броситься на Эда с кулаками, хлестать его, рвать зубами, царапать. Из-за него и его женщин она прожила пустую, бессмысленную жизнь. «Будь проклят! – повторяла она. – Будь ты проклят!»

Она опять взглянула на письма. Вот из-за такой малости случилось столько бед. Доступная женщина. Мужчина, который воспользовался ее доступностью. Короткий роман. Конец. Как давно это было! Быльем поросло. Все мы принадлежим прошлому. И не надо делать того, против чего предупреждал ее Эд. Не надо тащить на себе свое прошлое. Надо сложить все в сундук и надписать «Багаж. В дороге не потребуется».

Она взяла пачку писем, аккуратно сложила вместе и стала рвать на мелкие кусочки. Сложила обрывки в хрустальную пепельницу. Достала из ящика коробок спичек, чиркнула и поднесла к кучке бумаги. Пламя весело охватило мелко изорванную бумагу, и она мгновенно стала коричневой, потом черной, рассыпалась пеплом. Пламя жадно лизало нижний слой. Она пошевелила кучку спичкой, кислород подстегнул огонь, и он вмиг уничтожил остатки бумаги. Сара осторожно взяла пепельницу и отнесла в ванную, выбросила содержимое в унитаз, спустила воду. На дне закрутились черные лохмотья. Сара еще раз спустила воду. На этот раз не осталось ничего.

Она поймала свое отражение в зеркале. Глаза были жесткие, немигающие. Вернувшись в спальню, она убрала свой портрет в раме в ящик стола. Туда же бросила кошелек. Заперла ящик и положила ключ себе в карман. Проделав все это, она почувствовала себя словно очистившейся, будто пламя уничтожило всю грязь, которая хлынула на нее с этих злосчастных страниц. Но ревность не исчезла. «Теперь она поселилась во мне навсегда», – подумалось ей. Ничего, она постарается с ней справиться. Эд всегда будет привлекать женщин, они всегда будут за ним гоняться. Надо лишь помнить, что он принадлежит только ей.

Она стояла у окна комнаты Джайлза и смотрела в сад. Подъехал бронзовый «Форд» Эда, остановился у входа в дом, Бейтс поспешил навстречу гостю. Эд поднял голову, увидел ее в окне, улыбнулся, и лицо Сары озарилось светом. Она помахала ему рукой и улыбнулась в ответ. Все в порядке, подумала она. Вперед, с легким сердцем. Отойдя от окна, она собрала щетки, шкатулку, документы. Больше ни на чем не останавливаясь взглядом, поспешно вышла из комнаты, закрыла за собой дверь, словно навсегда затворив дверь за прошлым. Потом спустилась вниз навстречу будущему.