1

В лунном свете вилла блестела, будто сделанная изо льда. В тени падубов и кедров скрывались ровные, аккуратные клумбы и как будто выточенный из камня, ровно подстриженный кустарник. Широкие аллеи, обсаженные древними тисовыми деревьями, сходились, как спицы в колесе, возле бассейна. Его струи ровно взлетали вверх, и легкий теплый ветер разносил в стороны мелкие, похожие скорее на пыль, брызги и густой запах белых роз. На широком парапете фонтана сидела женщина. Она медленно водила рукой по воде. На ней был пеньюар белого цвета, как цвет распустившихся роз. Тонкая прозрачная одежда почти не скрывала тела. У женщины были длинные, черные, блестевшие в свете луны волосы, достававшие почти до пояса. На бледном, как мрамор, лице бросались в глаза полные розовые губы и длинные ресницы, которые отбрасывали на щеки длинные тени. Она подняла голову, и волосы плавно рассыпались по плечам. Задумчивым, полным истомы взглядом она посмотрела на луну, как будто там был предмет ее желаний.

Откуда-то издалека, тихо, но очень отчетливо, доносился приятный звук фортепиано. Громадный датский дог, лежащий рядом с женщиной, поднял голову, как бы наслаждаясь музыкой.

– Тебе нравится музыка, Неро? – спросила женщина. У нее был глубокий чистый голос. Пес поднялся и ткнулся ей головой в колени. Она погладила его, почесала за ушами, и отчаянное виляние хвоста свидетельствовало о том, какое удовольствие он испытывал. Где-то невдалеке, перекрывая звук пианино, прозвучали четыре звонких удара старинных часов.

– Уже поздно, Неро, – вздохнула женщина. – Наверное, нам пора возвращаться домой и ложиться спать.

Дог встал и пошел рядом с ней. Они вместе поднялись по каменным ступенькам и вошли в дом. Женщина сразу же заперла за собой дверь. Дог неожиданно поднял голову и насторожил уши, затаив дыхание.

– Что случилось? Что ты там услышал? – спросила женщина и прислушалась. Но вокруг была тишина, которую нарушало только тиканье громадных часов в конце коридора. Собака и женщина вместе поднялись по парадной лестнице и прошли по длинному коридору в, самый его конец, к большим двустворчатым дверям, покрытым тонкой резьбой. Женщина вошла в них и, сказав собаке: «Спокойной ночи, Неро», тихо прикрыла их за собой.

Спальня, в которой она оказалась, была вся задрапирована шелком, широкая кровать с красивым балдахином на витиеватых колоннах стояла на подиуме, имевшем несколько ступеней, десятки свечей в канделябрах светили ярко и ровно, их пламя слегка колебалось под действием потоков воздуха, проникавших в комнату сквозь прозрачные занавеси. За ними виднелась чуть приоткрытая дверь, ведущая на балкон с балюстрадой. Женщина присела за туалетный столик такого же цвета, что и кровать. Она взяла серебряную расческу и начала не спеша расчесывать волосы. Потом, вынув из небольшого хрустального флакона граненую пробку, вылила себе на грудь несколько капель ароматной жидкости. Поставив флакон на место, она начала медленными, томными движениями втирать эту жидкость в грудь и соски. Еще влажными пахнущими руками она коснулась висков и почувствовала тихий пульс. Сладострастно закрыв глаза, она глубоко вздохнула, не замечая, что за белыми занавесями появилась какая-то с головы до ног одетая в черное фигура. Человек медленно вошел в спальню. Он был в черных брюках и таком же свитере-водолазке. На ногах были надеты черные туфли, на руках – перчатки тоже черного цвета. Лицо закрывала широкая черная маска. Он остановился, и занавеси мягко опустились за ним. Он стоял и смотрел на женщину, сидевшую перед ним с откинутой назад головой. Как бы почувствовав на себе его взгляд, она подняла голову и увидела в зеркале его отражение. Через мгновение она уже была на ногах. Вскакивая, она задела рукой флакон с ароматной жидкостью, и тот, упав на мраморный пол, разлетелся на мелкие кусочки. По комнате разлился божественный нежный запах. Она стояла перед ним с широко открытыми глазами и яростным выражением лица, грудь быстро поднималась и опускалась, выдавая необычайное волнение. Легкий белый пеньюар и ночная рубашка под ним были настолько тонки, что не скрывали линий ее груди. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, потом женщина попыталась бежать, но мужчина оказался быстрее и, схватив ее за талию, так толкнул назад, что она упала на пол. В ужасе она попятилась к кровати. Накрывшись шелковым покрывалом, она с напряжением смотрела на него, как кролик на лису. Он подошел, наклонился и легко поднял ее с кровати. Ему хорошо было видно, как судорожно она сглотнула. Ее тело было очень напряжено. Он медленно припал губами к пульсирующей на ее шее жилке, и только тут, как бы опомнившись, она рванулась назад, изо всей силы упершись руками ему в грудь. Но у нее ничего не получилось. Тогда она начала бить его своими маленькими кулачками по плечам и голове. Он на секунду оторвался от своего занятия, но только для того, чтобы, вывернув ей руки за спину, снова сладострастно впиться в ее тело губами. Он целовал ее шею, ключицы, потом, когда упал сначала пеньюар, а за ним и ночная рубашка, грудь и плечи. Яростно сопротивляясь, она застонала и, когда его рот наконец приблизился к ее рту, ударила его со всей силы в зубы. Кровь хлынула из рассеченной нижней губы, но это не помешало мужчине самодовольно улыбнуться. Просунув ей под плечи одну руку, он другой взял ее под колени и отнес на кровать, где она лежала, свернувшись калачиком, пока он не задул все свечи, кроме восьми стоящих на столе в канделябре. После этого он вернулся к ней и в мягком свете оставшихся свечей, не говоря ни единого слова, ее изнасиловал. Их борьба продолжалась в полном молчании. Она сопротивлялась, а он подавлял ее сопротивление, она пыталась вывернуться, не поддаться и избежать неизбежного, но на все ее тщетные попытки ответом был только самоуверенный, презрительный смех. Все, что он делал с ней, выдавало его презрение. Он использовал женщину только как предмет для удовлетворения своих потребностей. Ее ощущения его не волновали. Наконец он яростно воскликнул:

– Теперь я хозяин!

В тот момент, когда он сделал паузу, неестественно напрягшись всем телом, ставшим как будто каменным, и она почувствовала у себя внутри что-то горячее, он увидел в ее глазах прорывавшуюся сквозь страх ярость и снова рассмеялся, теперь уже с радостью и ликованием.

Во время оргазма его рот был широко раскрыт, из горла вырывались хрипящие бессвязные звуки. В этот момент залаял дог. Мужчина быстро вскочил с кровати, поправил на себе одежду и исчез через дверь на балкон так же бесшумно, как и появился.

После его ухода женщина встала с кровати и, подняв разбросанные на полу вещи, пошла в соседнюю комнату, где находилась ванная. Собака уже перестала лаять. Пока в ванну набиралась вода, она внимательно изучала свое тело, опасаясь, что мужчина мог оставить на нем царапины или синяки. Так оно и было: на шее остался четкий след от его пальцев, в какой-то момент сдавивших ее сильнее, чем следовало. Ванна наполнилась быстро. Завернув краны, женщина добавила в воду смягчающего масла и, повернувшись к зеркалу, сняла с себя парик. Под ним оказались светло-каштановые волосы такой же длины, но не вьющиеся и более мягкие. Перед тем как поместить парик на специальную подставку, женщина тщательно его причесала. Проверив температуру, она с удовольствием поставила ноги в приятно пахнущую теплую воду и вздохнула:

– Еще одна ночь, еще одна тысяча фунтов...

Она провела по воде ногой, наблюдая, как кружатся в маленьком водовороте пузырьки, а затем медленно опустилась туда сама. Теплая вода мягко коснулась подбородка, и ей снова захотелось узнать, как же выглядит этот насильник без маски.

Уже в четвертый раз она разыгрывала здесь одну и ту же сцену. Когда она впервые встретилась с представителем этого клиента, тот вручил ей аккуратно отпечатанные на двух страницах и изложенные до мельчайших подробностей инструкции. Она прилетела в Пизу, где ее уже ждала машина, сразу же доставившая к Тусконским холмам. В миле от них находилась эта вилла в палладианском стиле. Ее единственный обитатель – старая женщина, – не говоря ни слова, провела новую посетительницу в прекрасную комнату для гостей. Рядом с ней находилась другая комната, где и должно было состояться представление. Специально для нее была разложена вся бутафория. Роскошная ночная рубашка и тончайший пеньюар, черный завитой парик и даже парфюмерия. Ей надо было познакомиться с собакой и провести с ней целый день, гуляя по саду.

Все было расписано по секундам. Она должна была подойти к фонтану к 3.50 утра и оставаться там до тех пор, пока часы не пробьют четыре, а потом вернуться на виллу, где все, собственно, и должно было произойти. Ее «сопротивление» должно было выглядеть как можно более реально. Та ненависть, с которой он «расправлялся» со своей «жертвой», сначала даже шокировала, но потом стало ясно, что женщина, о которой он думал в этот момент, когда-то причинила ему слишком много боли, и он никак не мог ее забыть. То, что она сделала, видимо, настолько затронуло его чувства, что даже сейчас, спустя сорок пять лет, он не мог ее простить.

Женщина не имела ни малейшего представления, кто ее клиент. С ней всегда встречался его представитель, который просил подписать документ, обязывающий молчать обо всем произошедшем. Нечто вроде неофициального гарантийного документа. Этот эмиссар находил ее, вручал билеты на самолет и деньги на расходы, обычно наличными. На вилле никто не жил, за исключением безмолвной смотрительницы. Все остальные комнаты были плотно закрыты. Пожилая смотрительница молча приносила ей еду. Большой черный «Мерседес», привозивший ее из Пизы и увозивший обратно, был с затемненными стеклами.

Она не знала, где точно находится вилла, но по всему было видно, что клиент достаточно богат, чтобы позволить реализоваться своей фантазии в полном секрете в таком роскошном месте. После недолгих раздумий она пришла к выводу, что ярость в его поведении основывалась на когда-то пережитом унижении. Он ненавидел ту женщину, которую она играла, но это был именно тот вид ненависти, от которой всего один шаг до любви. Его не оставлял в покое ее образ, мучая воспоминаниями о причиненной ему обиде.

Женщине нравилось анализировать свои роли. Именно от этого она получала настоящее удовольствие. Она не лгала, когда говорила Лиз, что сможет стать такой, какой надо. Но она не призналась, что играть роль – это для нее единственный способ перенести то, что с ней делают.

Когда она надевала приготовленный для роли наряд и наносила на лицо косметику, то сразу же перевоплощалась в того человека, которого ей предстояло играть. И только после того, как все заканчивалось и она сбрасывала с себя вместе с одеждой очередную маску, к ней возвращалась способность размышлять и анализировать то, что произошло.

Она находила это очень интересным и забавным... вживаться в новую роль, как будто это была ее собственная жизнь. «Это должна была быть настоящая женщина, какой бы плохой она ни была, – думала она, вытираясь полотенцем. – Потому что заставить мужчину помнить о себе даже через столько лет может только истинная женщина. Все мы пленники нашего прошлого, – усмехнулась она, глядя на свое отражение в зеркале. – Я ведь тоже благодаря ему оказалась сейчас здесь».

Завернувшись в длинный махровый халат – вся вилла была выложена мрамором, а центрального отопления в ней не было, – она вернулась в свою комнату, где ее уже ждал ужин. Нарезанные тоненькими кусками ананас и дыня, спелый инжир и небольшой кусочек козьего сыра. Хлеб был теплым и мягким, его предварительно завернули в салфетку. Вино было прохладным. Она с жадностью набросилась на еду. Физическая активность всегда способствовала появлению у нее хорошего аппетита. Пока ела, она читала вторую часть «Леопарда». К тому времени, как наступил рассвет, она уже спала крепким сном.

Она платила за такси, когда на пороге дома появилась Лулу.

– Что-нибудь случилось? – с тревогой спросила Нелл.

– Она волноваться, вот случилось. Ты опаздывать слишком.

– Я знаю. Мой рейс задержали в Милане из-за тумана. С ней все в порядке?

– Ты что, не можешь слушать?

Из раскрытых дверей донеслась какая-то новая мелодия, которую отстукивали пальцами. Напряжение на лице Нелл сменилось улыбкой.

– Так любит стучать только она.

– Никто не мог танцевать это так, как она. Она в порядке. – Лулу уперла руки в необъятные бедра.

Нелл радостно рассмеялась. Как все-таки приятно возвращаться домой.

В гостиной она увидела Лиз, теперь уже сидевшую в инвалидном кресле. Три месяца назад у нее полностью отказали ноги. Она сидела в расслабленной позе, закрыв глаза, и выстукивала пальцами любимую мелодию. На лице застыла блаженная улыбка. Когда вошла Нелл, Лиз стала тихонько подпевать в такт мелодии, но делала она это явно фальшиво. Нелл подошла к роскошному музыкальному центру и выключила кассету. Лиз от удивления открыла глаза, не понимая, кто бы это мог сделать, но, когда увидела Нелл, ее гнев сменился радостью и восторгом.

– Нелл! Ну наконец-то... Я так беспокоилась.

– Прости. Самолет из Милана задержали... на целый час.

– Они всегда задерживаются. Этот чертов город постоянно затянут туманом. Ну, как тебе эта поездка?

– Удовлетворительно. И прибыльно. Иначе пришлось бы еще раз разыгрывать все сначала.

– Ну что ж, это недостаток нашей работы. Тебе, наверное, было ужасно скучно.

Лиз говорила раздраженным и сердитым тоном. Этот тон и то, что она включила музыку на полную громкость – у Нелл даже заложило уши, – означало, что сегодня у нее далеко не самое лучшее настроение. Нелл внимательно посмотрела ей в лицо. Оно снова похудело и выглядело еще более острым: когда-то нежная блестящая кожа теперь стала сухой и морщинистой. Она сильно обтягивала скулы и была какого-то неопределенно-серого цвета. Неестественная бледность лица и темные круги вокруг глубоко запавших глаз говорили о том, что со здоровьем у Лиз дела обстоят все хуже и хуже. Она быстро теряла в весе и теперь уже понимала, как, впрочем, и Нелл, и Филипп, и Лулу, что те два года, на которые она вначале наивно надеялась, оказались просто-напросто несбывшейся надеждой. С того дня, как доктор сообщил ей, что она неизлечимо больна, прошел всего год, а она уже оказалась в инвалидной коляске. Теперь, после того как очень быстро отказались двигаться ноги, с такой же скоростью начали неметь руки и скрючиваться пальцы. Лиз стала забывать некоторые слова. Чувствуя, что это признак уже вплотную приблизившейся смерти, она начинала в ярости и злости на свою судьбу колотить негнущимися, как протезы, руками по подлокотникам инвалидной коляски, специально привезенной из США и способной делать все, что только может делать робот. Единственное, что она не умела, так это читать и писать.

Но была одна вещь, всегда доставлявшая Лиз удовольствие, которую она любила в теперешнем ее состоянии больше всего. Ей безумно нравилось по нескольку раз во всех деталях и подробностях слушать рассказы Нелл о тех сексуальных представлениях, которые та разыгрывала с прежними ее клиентами. Нелл немного опасалась этой ее чрезмерной любви к подобного рода развлечениям, считая, что она действует как сладкая отрава, ускоряя процесс гибели организма от сильных эмоциональных переживаний. Особенно Лиз нравилось слушать рассказы о новых клиентах Нелл, о таких, как этот Фантастический Насильник. Когда к Лиз обратились с просьбой «познакомиться» с новым клиентом, не зная о состоянии ее здоровья, она сначала отказала, мотивируя это тем, что у нее уже слишком плотный график довольно напряженных свиданий, но потом как бы невзначай сообщила этому клиенту; что у нее есть вполне способная заменить ее ученица, которую она могла бы ему порекомендовать, если он не против... Так Нелл первый раз полетела в Пизу. Что касается других клиентов, то некоторые из них оставались, другие через некоторое время исчезали, в основном потому, что были не в состоянии смириться и привыкнуть к изменению объекта их сексуальных фантазий.

– За свои сексуальные фантазии, – заключила Нелл, поведав свою итальянскую историю, – мужчины могут выложить столько денег, сколько ты пожелаешь. Их не волнует сумма, их волнует правдоподобная реализация их фантазий.

– До тех пор, пока ты их удовлетворяешь, – подчеркнула Лиз.

– Меня лично интересует только фактическая сторона дела, а соотношение потерь и прибыли должно быть положительным. Моя бухгалтерская книга чувствует себя просто прекрасно. Абсолютно никаких расходов и потерь на всякие ненужные мелочи, полный порядок и постоянный прирост доходов.

– Не знаю, как это у тебя получается, – вздохнула Лиз. – Но ты нигде ни на чем не теряешь и ни на чем не останавливаешься. У меня лично никогда не получалось так, чтобы был доход, я всегда тратила то, что зарабатывала. Ты прирожденный бизнесмен.

– Я с самого раннего возраста научилась вести бюджет целой семьи. Мой отец никогда бы не потратил десяти пенни там, где можно потратить пять. Я уже рассказывала тебе об этом.

Нелл достала из сумки маленькую коробочку и передала ее нетерпеливо смотрящей на нее Лиз. Взяв коробочку, Лиз не спеша развязала красивую атласную ленточку. Нелл смотрела, как она тщетно пыталась справиться со слабо завязанными узелками и бантиками. Несколько дней назад, когда Нелл уезжала на свое итальянское свидание, Лиз еще вполне сносно справлялась со своими пальцами.

– Я просила продавщицу оформить все так, чтобы было красиво и приятно, но она, видно, решила, что все должно выглядеть не просто красиво, а незабываемо, – попыталась пошутить Нелл. – Дай мне, я сама попробую...

Ее длинные, тонкие пальцы быстро справились с ленточкой, и скоро коробка снова оказалась в руках Лиз. Лиз приподняла крышку и в восхищении воскликнула:

– О господи! Это же настоящий «Пейнтоун»! Лулу, ну-ка давай быстрее ставь кофе...

Теперь, когда она уже не боялась потолстеть, потому что она больше не «работала» и потому что она просто не могла потолстеть из-за своей болезни, Лиз давала волю аппетиту и не сдерживалась, видя лакомства. Особенно любила она пышный итальянский белый хлеб, который во всем мире был известен как «Пейнтоун».

– Я купила его в магазине в аэропорту, а не в римской пекарне, но так сложились обстоятельства.

– А кто жалуется?

Лиз с жадностью отломила кусочек итальянского хлеба и, явно смакуя, начала жевать.

– М-м-м... – от удовольствия она даже закрыла глаза.

– Ну ладно, я пойду переоденусь. Ах да, я еще привезла немного итальянского кофе и килограмм ветчины. Отдам все это Лулу...

Зайдя на кухню, она поинтересовалась у Лулу:

– Как Лиз себя чувствовала?

– Да так... То так, то сяк. Дважды выпадала из кресла. Пыталась сделать свои ноги снова ходить.

– А что сказал доктор в последний раз?

– Он приходить позавчера. Она сказала ему, что она не засыпать, поэтому он выписать мне рецепт для каких-то пилюль. Она должна принимать одну каждый раз до постели. – Лулу покачала головой. – Она бороться за каждый шаг на своем пути туда...

– Она ничего не говорила о сиделке?

– Она об этом даже слышать не желать, к тому же она такая невесомая, что я легко ее поднимать. Так что доктор не напрягаться. Ты же знаешь, какая она становится, когда у нее что-то не получаться сделать. Да, в такое состояние больше нечего делать, как смеяться, – Лулу залила кипяток в кофейник. – Его папа приходить на выходные. Собаку с собой приводить.

– У Тигра все в порядке. Правда, он такой же старый, как и его хозяин.

– Он оставлять свою шерсть постоянно на нашей мебели.

– Я свяжу из нее плед, – пообещала Нелл.

Лулу невыразительно хмыкнула. Нелл расценила это как приглашение и налила себе кофе.

– Ты сказала, что бригадир собирается на уик-энд.

– Да, вместе с Тигром. Его оставлять один больше нельзя. Он доводит Мерсера до белого каления тем, что постоянно лаять и выть.

– Я лично не против, пусть приводит. Я очень люблю собак.

– Ну, папа тебя тоже очень люблю. Вот почему он приходит, я так считать. Он всегда любить только красивое лицо, а мое совсем не такой, как он любить.

Бригадир воспринял все на удивление спокойно. Лиз не делилась с ним своими проблемами до тех пор, пока было можно. Однако, несмотря на то что он был явно потрясен и для возвращения нормального цвета лица ему пришлось принять двойное виски, он воспринял все, что случилось с его дочерью, как настоящий солдат – с мужеством и твердостью. Он не пытался жалеть Лиз или утешать ее, однако и не делал вид, что страшной беды не существует. Он просто надеялся смириться с мыслью, что ему придется пережить дочь, и готовился сделать необходимые распоряжения. Бой не был удивлен и, в общем, никаких особых чувств не проявил. Он регулярно звонил ей, но, так как Лиз стала теперь неважно выглядеть, не приходил, чтобы не видеть ее умирающей. Его жена сделала красивый жест, послав Лиз огромный букет цветов, но сама не пришла. Ясно было, что эти цветы выражают ее радость по поводу несчастья ненавистной ей женщины.

– Не надо мне никаких цветов, – отрезала Лиз. – Я думаю, что она самая настоящая сучка, подлая и мерзкая. Она считает, что в этой семье я была Злой Ведьмой, поэтому теперь радуется. А Бой всегда был слабовольным сопляком. Поэтому он не пошел по стопам отца и не стал военным. Я беспокоюсь только об отце, пойми. Что с ним будет, когда меня не станет? Бой же даже пальцем о палец не ударит. Я оставила небольшое пособие, которое отцу будут выплачивать после моей смерти. У меня была страховка, плюс я еще из Боя вытащила кое-что, так что пара тысяч фунтов в год у него будет.

– Если ты не против, то я бы могла за ним присмотреть, – предложила Нелл.

– Ты? Да, ты вполне могла бы это сделать, потому что ты способна сделать все, что угодно. Я не буду беспокоиться о нем, если за ним будешь присматривать ты. Мерсер уже стар, сама понимаешь, и мне страшно подумать, что будет с папой, если тот вдруг умрет. Они же прожили вместе дольше, чем я живу на свете. Мерсер самый близкий и самый старый друг папы. Если папа покинет этот мир первым, тогда надо будет присматривать за Мерсером, но, честно говоря, мне кажется, что если уйдет из жизни один из них, то второй тоже долго не протянет... Они ссорятся как кошка с собакой, но именно это и удерживает их вместе.

На лице у Лиз появилась озорная улыбка.

– Харвиллы – веселая семейка. Больше всего на свете любят повоевать.

– Да, в этом я уже убедилась, – усмехнулась Нелл. Лиз пристально посмотрела на нее.

– А ты, наоборот, не любишь, не так ли? Я имею в виду настоящую битву. Ты предпочитаешь вести переговоры и решать все мирным путем.

– Каждому свое.

– Нет, я не жалуюсь. Я считаю, что делала все правильно с самого начала. Я просто мягкая в душе... сама знаю, а ты – нет. Ты согласна на переговоры только потому, что ты сильная. И то, что твоя ставка за свидание уже сейчас превышает мою, действительно свидетельствует о твоей силе.

– Всем, чем я владею, я обязана тебе.

– Неправда. Я научила тебя только тому, что ты не знала в силу своей неопытности, а я приобрела благодаря долгим годам работы. Ты впитала в себя весь мой опыт, подвергнув его своей интерпретации. Результат, сама видишь, превзошел все ожидания.

Нелл серьезно посмотрела в глаза Лиз.

– Ты что, знаешь о впечатлениях этого клиента? Лиз ответила точно таким же спокойным взглядом.

– Естественно, нет. Но мне обязательно все надо было проверить! Должна же я была знать, удался мой эксперимент или нет?! Когда я отправила тебя в самый первый раз к твоему первому клиенту, то, честно говоря, тогда ты была предоставлена самой себе. Все, что мне оставалось, так это сидеть и ждать. Ты сама знаешь, сказать, будто ты можешь реализовать все мужские фантазии, несложно, а вот доказать это... вот это уже сложнее. Доказательством всегда является реакция твоих клиентов и их желание встретиться с тобой еще раз. Их реакция на тебя была... э-э...

– Положительная?

– Очень положительная.

Лиз произнесла эти слова спокойно, но в душе у нее бушевали ревность и зависть. Эти чувства она испытала впервые тогда, когда один из ее самых старых клиентов, не скрывая восторга, заявил ей, что он получил массу удовольствия, усиленного сюрпризом, когда ученица смогла превзойти свою учительницу. С этим клиентом нельзя было просто играть роль и изображать чувства; для того чтобы удовлетворить его фантазии, этого было мало. Поэтому Лиз была вынуждена признать, что Нелл справилась с задачей прекрасно. Она сыграла невинную невесту гораздо лучше, чем играла ее Лиз. И не только потому, что Нелл была почти на тридцать лет моложе, – Лиз, когда она играла эту роль, приходилось надевать на лицо вуаль, – просто она действительно выглядела девственной и невинной. Этот ореол девственности усиливался нежной и гладкой, как у ребенка, кожей, огромными серыми глазами и целым облаком темных пушистых волос. Клиент, шведский промышленник средних лет, говорил о Нелл в таком тоне и такими словами, что не оставалось никаких сомнений: он ею восхищен. Лиз было очень тяжело бороться со своими чувствами, но она вынуждена была скрывать эти минутные слабости, ревность и зависть, иначе они бы превратились в более серьезные комплексы.

Лиз разрывалась между гордостью, жалостью к себе и ревностью. Но благоразумие все-таки победило. Ни жалость, ни гордость на хлеб не намажешь. Поэтому она решила поговорить с Филиппом и поведать ему все, что у нее накипело на душе.

– Мне кажется, ты перестала быть прагматиком, Лиз, и тебя волнует теперь что-то другое, а не деньги, – начал он, как всегда, с усмешкой. – Уход из игры никогда не бывает приятен, независимо от того, по каким причинам ты выходишь. В твоем положении вполне естественно чувствовать себя оскорбленной, обиженной, обойденной, хотя, с другой стороны, ты точно так же можешь гордиться и радоваться, что оказалась столь проницательной и умной. Ты ведь тоже человек, моя дорогая Элизабет, поэтому тебе свойственны все человеческие чувства и переживания.

Однако Лиз никак не могла успокоиться и ночью долго плакала в подушку, прекрасно понимая, что поступает глупо, но сдержаться просто не было сил.

– Это несправедливо, несправедливо, несправедливо!.. – рыдала она в подушку. – Это так несправедливо!..

День или два она была прохладна с Нелл, поначалу ничего не понимавшей, потому что Филипп, в свою очередь, сильно ревновавший Лиз к Нелл, высокомерно молчал.

И только Лулу, после того как Лиз немного отошла, тихонько поделилась с ней на кухне своими выводами.

– Она не любить, что она не есть теперь Номер Один. Это теперь вы. Вы уже занимать ее место. Не ожидай, что она прыгать от радости по этому поводу. Но вы не беспокойтесь теперь много тоже. Она быстро отойдет. Она хорошо знать, какая сторона ее хлеба есть намазана маслом. – Темно-шоколадные глаза с усмешкой смотрели на Нелл. – И она еще очень любит, когда он намазан джемом.

Пока Лиз приходила в себя, Нелл старалась не обращать на это никакого внимания, хотя атмосфера, царившая в эти дни в их маленьком доме, напоминала время, когда отец на целые недели прекращал с ней разговаривать. Нелл угнетала эта ситуация, поэтому часто, когда выпадала свободная минута, она уходила из дома и гуляла по городу. В один из таких дней, вернувшись домой из кино и услышав через открытую дверь, что Лиз напевает свою любимую песню. Нелл поняла: Лиз справилась с проблемами и к ней снова вернулось хорошее настроение. В этот вечер они вместе прекрасно пообедали и приятно провели время, слушая любимые пластинки Лиз.

Теперь Лиз не вспоминала о ревности и о тех чувствах, которые вызывали у нее первые успехи Нелл. Она была слишком благодарна Нелл за все то, что та для нее сделала, чтобы таить в своей душе злобу и ненависть. Тем более что Нелл доставляла ей такое удовольствие, рассказывая о новых успехах и свиданиях. Нелл стала не только главным кормильцем, но и другом, товарищем и помощником, а по уик-эндам, когда Лулу обычно не приходила – хотя она делала порой исключения, если у Нелл выпадали свидания, – выполняла обязанности повара и посудомойки на кухне. Как ни странно, она очень быстро нашла общий язык и с бригадиром. Они прекрасно ладили, и даже Мерсер, узнавший о болезни мисс Элизабет и настоявший, чтобы они с бригадиром вместе приехали к ней и оказали посильную помощь, вынужден был признать, что мисс Нелл как раз тот человек, кто нужен мисс Элизабет в сложной ситуации.

– Итак, что мы приготовим на уик-энд? Мерсер тоже приедет?

– Нет. Он поедет в Шеффилд, к своей дочери. Кажется, его зять не слишком хорошо себя ведет по отношению к ней. Тигр, естественно, приедет с бригадиром. Не забудь о нем, когда пойдешь в магазин.

– Он приедет, как обычно, в пятницу?

– Да, во второй половине дня. Где-то в 4.30 на Паддингтонский вокзал.

– Я встречу его.

– Только возьми, пожалуйста, плед для этой привередливой псины.

Лиз теперь редко кого-то принимала. Она виделась только с Филиппом, раз в неделю обязательно обедавшим у них, а также с теми друзьями, в которых можно было быть уверенной, что они не станут сплетничать у нее за спиной. На столе всегда стояло шампанское, звучала музыка, и веселье сопровождало эти встречи.

О своих бывших клиентах Лиз ничего не слышала. Никто из них не давал о себе знать.

– Да, жди, как же. Дождешься от них, – заговорила она однажды, и в ее голосе послышались раздраженные нотки. – Я ведь была просто-напросто высокооплачиваемой проституткой, да и то все это безвозвратно ушло. Я знаю о них слишком много, чтобы претендовать на их дружбу. Единственным утешением им может служить то, что я унесу свой знания в могилу. Но они все равно успокоятся только тогда, когда узнают, что я умерла.

Только один из клиентов, проникнувшись к ней сочувствием, в знак огромной благодарности прислал цветы. После этого каждую неделю приносили громадный букет камелий, и, хотя в нем не было визитной карточки, Лиз прекрасно знала, от кого эти цветы.

– Это была его маленькая шутка... – тихо произнесла она, теребя пальцами кремовые лепестки камелий. – Он всегда называл меня Маргаритой...

– Дама с камелиями?

– Да. Только она умерла от туберкулеза, а я...

Море камелий всегда находилось в том месте, где Лиз могла их видеть, и однажды Нелл заметила в ее взгляде странное выражение, какого она раньше никогда не видела. Это ее испугало. Лиз смотрела не с жалостью и отчаянием, этот взгляд был намного хуже и страшней. В нем была ненависть к судьбе.

Живя теперь как бы в другом мире, Лиз совсем перестала интересоваться повседневными делами и заботами. Она предоставила решать все проблемы Нелл, Лулу и Филиппу. Лиз никогда не отличалась любовью к чтению книг, однако ей нравилось листать журналы и пробегать небольшие статьи. Она очень любила слушать музыку и смотреть телевизор. В конце концов это оставалось единственным, что она могла делать. Ей нравились старые фильмы, поэтому Нелл пришлось обежать все ближайшие магазины, чтобы отобрать ей целую коллекцию видеокассет со звездами тридцатых-шестидесятых годов. После двух часов сопереживаний и сказочных, романтических похождений вместе с героинями фильмов она встречала Нелл с блаженным выражением лица, как будто только что сама сошла с экрана.

Но бывали дни, когда не помогало и это. Она разбрасывала по комнате вещи, била посуду, выкрикивала непристойности и вела себя так, будто ей совсем незнакома нормальная манера поведения и общения. Она впадала в такое отчаяние и безысходность, что оставалось только одно – дать ей что-нибудь из транквилизаторов, выписанных доктором, а потом отнести наверх, в спальню, и уложить в постель. Результат всегда был одинаков: под воздействием лекарств она засыпала, а когда просыпалась, то плакала и раскаивалась.

– Господи, неужели это я?.. – в отчаянии говорила она. – В школе меня всегда звали Солнечным Зайчиком, потому что я никогда не унывала и не вешала носа. Теперь это время, кажется, прошло навсегда... Но почему же, черт побери, это случилось именно со мной?! Я не заслужила. Ты же знаешь, что я не заслужила... Ты не обязана быть сиделкой...

– А я и не сиделка, – спокойно заверила Нелл. – По крайней мере с тобой, Лиз.

Глаза Лиз наполнились слезами, и она облизала сухие губы.

– Посмотри на меня... Я же уже совсем развалилась... У меня замедленные реакции, я потеряла память, я проваливаюсь в никуда...

– Как она держится, черт ее знать, – пожимала плечами Лулу, – я бы сойти уже с ума.

Каждый раз, возвращаясь из Америки, Нелл привозила с собой какие-нибудь безделушки, которые, как она знала, обязательно понравятся Лиз. Это были либо пластинки и диски с самыми последними хитами, либо целая стопка скандальных журналов, либо очень вкусные ананасовые карамельки, производимые только в Америке, либо бутылка джина, либо роскошный отрез атласа из магазина «Блуминг-дейл». Но больше всего Лиз любила слушать рассказы об успехах Нелл и о ее редких неудачах.

Нелл всегда встречалась с ним во второй половине дня. От нее требовалось в его присутствии не спеша надеть тонкие черные чулки, пристегнуть их к точно такому же поясу и, прогнув спину, застегнуть сзади крючок бюстгальтера с почти отсутствующими чашечками. Бюстгальтер был единственной вещью, которую она больше не снимала. После этого начиналась примерка обуви. Пара за парой. Все туфли были одного и того же фасона: на высоком каблуке, с лаковым покрытием почти до самой щиколотки, с золотыми ремешками и блестящими пряжками. Она садилась в огромное кресло, а он становился перед ней на колени и начинал надевать ей на ноги одну за другой пары туфель. При этом он гладил ее ноги, ласкал их, прижимаясь к ним щекой. Его глаза начинали блестеть, а на щеках появлялся яркий румянец. Каждый раз, когда он надевал на нее новую пару, она должна была встать и пройтись из одного угла комнаты в другой, обязательно переступая через него. Он лежал в это время на полу на спине, вытянув руки вдоль туловища, и смотрел вверх, куда уходили ее длинные стройные ноги. Тонкие, высокие каблучки медленно двигались над ним и как бы невзначай касались того места, где нетерпеливо пульсировал томящийся в узких брюках узник. Однако он никогда не раздевался. Он стонал, вздыхал, корчился от боли, но она должна была продолжать. В конце концов, когда были перемеряны все туфли, она садилась в кресло и ждала, пока он уложит их в коробки. Ей ни в коем случае не разрешалось к ним прикасаться. Затем он садился напротив и наблюдал, как она не спеша снимает чулки. К этому времени пуговицы на его брюках уже едва держались от напряжения, глаза округлялись, глядя только в одну точку у нее между ног, а дыхание напоминало дыхание марафонца, только что пробежавшего дистанцию. Только после этого он шел в ванную и, плотно закрыв за собой дверь, помогал себе расслабиться. Нелл в это время разрешалось надеть ту одежду, в которой она приехала на свидание. Через несколько минут он возвращался уже спокойный и поникший, без каких-либо признаков эрекции.

У нее был еще один интересный клиент, который, как однажды сказал Филипп, «был занят в музыкальном бизнесе». Он останавливался в большом доме на Саннингдэйл. Поднявшись по ступенькам, Нелл обязательно должна была остановиться у двери. Постучавшись, она ждала, пока он открывал ей дверь, а потом улыбалась самой очаровательной улыбкой, на которую только способна обожательница и почитательница всемирно известного певца. Он действительно пользовался популярностью последние пятнадцать лет. С ней он был вежлив, даже очень вежлив, рассказывал, что половину времени проводит в разъездах, а жена никогда не сопровождает его в поездках, предпочитая оставаться дома с детьми. Он по ней сильно скучал, не мог жить без секса с ней. Поэтому Нелл должна была надевать специально сделанный парик, одежду и наносить такой же макияж, как на фотографии, что он ей показывал. После этого он приносил ей духи, которыми обычно пользовалась его жена. В слабо освещенной комнате, где почти не видно было лиц, он занимался с ней любовью, представляя, что это происходит с его собственной женой. Больше всего ему нравилось держать Нелл руками за грудь, ласкать ее тело и все время говорить какие-нибудь нежные слова. Когда его возбуждение доходило до высшей стадии, он сильно прижимал ее к себе и яростно достигал оргазма. Он подробно инструктировал ее, что она должна делать в постели, а когда половой акт заканчивался, спокойно и серьезно сообщал, что она была первой женщиной, максимально приблизившей его фантазию к реальности, воплотившей его мечты в жизнь. После первого же свидания он предложил ей стать его постоянной посетительницей, протянув ей «чаевые», которые равнялись ее обычному вознаграждению.

Другому клиенту очень нравилось, когда она сопровождала его на аукционы. Его возбуждал сам процесс торга. Если ему удавалось заполучить понравившуюся вещь за вполне приемлемую цену, то по возвращении в гостиничный номер его уже ничто не сдерживало ни в сексе, ни в цене. Если же ему не удавалось купить приглянувшуюся вещь, то он платил ей обычную таксу, но без секса. Это служило как бы извинением за неудачу, своего рода оправданием, что секс и любовь были для него вторичны. Его-то неудачи ведь никак не вознаграждались.

– Да, довольно странно, – согласилась Лиз. – Но ты знаешь, когда-то давным-давно моя няня сказала мне довольно-таки правильные слова: «Нет ничего более странного, чем те люди, которые окружают нас».

В общем, она без особых проблем заняла то место, которое до нее в мире проституции принадлежало Лиз, и почти не допускала ошибок и просчетов. Можно было не принимать во внимание несколько оплошностей, допущенных ею в последнее время, так как ее вины в этом почти не было. Например, один клиент пригласил ее к себе домой, где их уже ждал десяток возбужденных мужчин, желавших бесплатно насладиться ее телом. Другой, тоже ничего не говоря, привез к себе на виллу, оказавшуюся самым настоящим притоном. В бассейне, в креслах, в душе и даже в туалете было полным-полно обкурившихся и обколовшихся пар, мрачно совокуплявшихся в наркотическом угаре.

Нелл приобрела себе еще одного клиента, любившего разыгрывать сцену совращения жены своего лучшего друга. Эта женщина не сводила глаз со своего мужа и была ему верна, но в том-то и состоял весь смысл фантазии клиента, что после того, как он признавался ей в своей страстной любви, лед таял и между ними возникала сексуальная связь. От Нелл требовались необыкновенные актерские способности, чтобы удовлетворить высокие сексуально-артистические требования этого клиента. Ей надо было изобразить не просто женщину, готовую предаться плотским утехам, но еще довести клиента до такого состояния, чтобы он сам бросался на нее от нетерпения. Так как он был привлекательным и сравнительно молодым – всего лишь сорок пять, – то сделать это было нетрудно, а если учесть, что перед этим они выпивали бутылку хорошего шампанского, то все шло как по маслу. Трудность заключалась в том, что у него был самый маленький в мире член. Даже Нелл со своим немалым опытом такого еще не видела. Сам клиент был не менее шести футов росту, но его член, пребывая в расслабленном состоянии, был похож на желудь, а когда он возбуждался, то становился похожим на горлышко от бутылки. Ни одной женщине он не смог бы доставить удовольствия. Но Нелл все-таки убедила его, что если он заплатил за свидание, то маленький у него член или большой, будет уже судить она, потому что этот член стоит заплаченных за него денег. И она действительно заставила его испытать чувства, о которых он только мог мечтать. Она разыграла такое представление, что он забыл обо всем на свете. Нелл изобразила соблазненную и совращенную жену его друга в десять раз лучше, чем могла бы это сделать сама женщина. Клиент был доведен до такого оргазма, что даже не пытался сдержать свой фонтан и потом в течение пяти минут сидел с открытым ртом, беспомощно разводя руки в стороны. Когда к нему вернулся дар речи, он весьма эмоционально выразил ей свою благодарность. Нелл произвела на него настолько сильное впечатление, что он стал ее постоянным клиентом, с которым она встречалась почти каждую неделю.

В том, что он был удовлетворен, не возникало никакого сомнения. А то, что была недовольна Нелл, никого не волновало. В конце концов, ведь он платил ей за то удовольствие, которое доставляла ему она, а не он – ей. Разве не так? Нелл никогда не имитировала оргазм, если этого не требовал сценарий. Она всегда действовала строго по инструкции. Некоторым нравилось, если она изображала страстную, похотливую женщину, обильно кончающую при каждом прикосновении мужских рук. Другим на это было наплевать. Но даже мужчины, требовавшие от нее имитации оргазма, ни за что бы не поверили, что эти вздохи, стоны, глубокое дыхание, страстные ласки, подрагивания и упругие спазмы бедер были всего лишь игрой. Они не имели ни малейшего представления о том, что происходит у Нелл в душе. Они даже не догадывались, что она больше любила размышлять над тем, что она играет, чем переживать и чувствовать это по-настоящему. Во время секса она практически ничего не ощущала, и каждое ее движение, каждый стон, каждый жест руки или тела были тщательно продуманы и отрепетированы. Весь половой акт подчинялся одному: сыграть роль. Возвращаясь порой домой после очередной такой бурной ночи, она с улыбкой думала, что ей вполне уже можно было присудить за ее искусство «Оскара». То, что она делала, для нее было простой, обыкновенной работой. Иногда ее даже поражало, как много мужчин не любят заниматься чистым сексом. Просто секса им было мало, он их не удовлетворял. Им необходима была реализация их фантазии. Одному, например, очень нравилось купать ее в ванне. Ей практически ничего не надо было делать. Только лежать и смотреть. Он сам набирал ванну, проверял температуру воды термометром, снимал с нее одежду и аккуратно вешал на вешалку. После этого он добавлял в воду специальные пенные настои и шампуни, и она медленно опускалась в нежное белое облако пены. Он начинал ее мыть, очень много времени уделяя груди и соскам. Выпустив из ванны воду, он обмывал ее душем, а затем насухо вытирал махровым полотенцем, опять очень долго промакивая грудь. Осторожно взяв ее на руки, клиент уносил Нелл на кровать и, раздвинув ноги, начинал причесывать волосы на лобке. Все это время она должна была молчать.

Больше всего Нелл не нравилось заниматься сексом с теми мужчинами, которых она должна была унижать. Она считала, что вид мужчины, ползущего за ней на четвереньках и умоляющего вернуться со словами «любимая» и «родная», просто отвратителен. Те, кто любил, чтобы их били и унижали, могли рассчитывать только на искреннее презрение, но не на искреннее чувство. Однако она вынуждена была относиться к этому как к еще одному виду театрализованного представления, где двое одновременно и актеры и зрители и где за ее игру платили немалые деньги. Она должна была играть, и играть хорошо. За первый год самостоятельной работы Нелл создала себе солидную репутацию. По мере того как Лиз постепенно отходила от дел, Нелл не просто заменяла ее, но и набирала новых клиентов.

– Да, это, должно быть, замечательное блюдо, – заметил однажды Филипп, застав ее на кухне за приготовлением пирожных со взбитыми сливками, столь любимых Лиз.

– По рецепту клиента, – проинформировала его Нелл. – Он просто обожает готовить.

Филипп облизал крем с ложки и от удовольствия зажмурил глаза.

– М-м-м... Я уверен, что он прекрасен и во всех других отношениях...

Нелл понимала, что Филиппу не нравится ее независимость. Ему хотелось, чтобы она вела себя так же, как Лиз, которая, оставаясь независимой, все-таки очень в нем нуждалась. В отличие от Лиз Нелл никогда не обсуждала о ним своих клиентов, даже тех, которых приобрела благодаря ему. Он часто напоминал ей, что она зря «секретничает».

– Мы все тут проститутки: и ты, и я, и она, – с иронией в голосе говорил он. – Не надо забывать, что мы делаем это для того, чтобы заработать деньги.

Он пока еще не знал, что Нелл сложная, многоликая натура, что создание каждого нового образа доставляло ей удовольствие, поэтому она была счастлива. Благодаря этой особенности своей натуры она развивалась и совершенствовалась. Триумф был налицо: клиенты расхваливали ее на все лады и платили гораздо больше установленной суммы. Постепенно, в процессе передачи ее из рук в руки, за ней закрепилось имя Клео Мондайн. Как и Элли Литтл, имя было составным: Клео было взято от Клео де Мероде и означало приближенность к богеме, а Мондайн означало «любящая земные блага и удовольствия». Для Нелл же это имя имело, только один смысл: «девушка по вызову».

Клео была абсолютно не похожа на Нелл. Клео была самоуверенной, решительной и целеустремленной женщиной, которая знала себе цену и понимала, в чем ее сила. Она всегда путешествовала только первым классом, покупала дорогие вещи и принадлежала к тому миру, где ценится и приобретается все самое лучшее и самое ценное. В зависимости от обстоятельств Клео могла лечь в постель либо с видом невинной девственницы, либо изобразить такой разврат, что клиент просто не верил себе. Благодаря Клео Нелл могла реализовать свой актерский талант и способности. Поэтому она старалась максимально использовать каждую предоставившуюся ей возможность, давая повод Лиз с удивлением спросить себя, не создала ли она, переделывая Нелл, какую-то новую личность, которая в благоприятных условиях окрепла и выросла, превратившись в хладнокровный, никому не понятный механизм для удовлетворения желаний.

– Что бы в твоей жизни и работе ни случилось, помни: всегда и везде есть только одна главная вещь, – говорила ей Лиз. – Это мужской половой орган. Для твоей Клео это должно быть важнее всего. Его приоритет должен стать заповедью, которой ты будешь следовать всю свою жизнь, пока в любимом тобою члене будет сохраняться способность к эрекции. Ты всегда должна беспокоиться в первую очередь о нем, о том, чтобы он встал, а потом о том, чтобы его эрекция закончилась не просто струйкой счастья, а фонтаном безумного наслаждения, понимаешь? Потому что это главное условие игры. Ты доставляешь удовольствие, за которое тебе платят деньги. Фантазии могут приходить и уходить, их можно реализовывать и не реализовывать, но есть главное – заставить мужчин испытать оргазм. Никогда не забывай об этом.

И Нелл и Клео никогда об этом не забывали. Она оттачивала, шлифовала и полировала до неимоверного блеска свое актерское мастерство, пока оно не стало выглядеть настолько натуральным, как дыхание человека. Когда она играла Клео, она действительно была Клео, она действовала, думала, двигалась, любила, говорила и обслуживала клиентов, как Клео. Но после того как все заканчивалось, после того как парик занимал свое место на подставке, а косметика смывалась в ванной, наступал конец и представлению. Клео оставалась на сцене. Она оставалась там живым, дышащим и чувствующим созданием, но это было не больше чем роль.

 

2

Нелл встретила бригадира на платформе в Паддингтоне.

– Как приятно снова тебя увидеть, дорогая, – с нежностью в голосе произнес Харвилл. – Еще приятней, чем раньше.

– Спасибо. Привет, Тигр, как себя чувствуешь? – Нелл потрепала лохматую голову пса, и тот с радостью завилял хвостом.

– В последнее время он ужасно похудел, старикан. Кожа да кости остались, и все из-за того, что он такой же древний, как и я. Даже думать боюсь, что со мной будет, если он отдаст концы. Я ведь с ним прожил семнадцать лет.

Тигр взгромоздился на колени к своему хозяину, и тот крепко прижал его к себе.

– Ну, как тут у вас дела? – спросил бригадир, когда они выехали со стоянки.

– Когда я уезжала за вами, ваша дочь сияла как солнечный зайчик. Очень хочет вас увидеть.

Старик зарделся от удовольствия.

– Приятно... Я тут прихватил с собой парочку фазанов, мне удалось раздобыть их несколько дней назад. Надо будет немного повозиться, но должно быть очень вкусно. Думаю, ваша необъятная индианка знает, как готовить фазанов?

– Не знаю. Но она умеет очень многое, а если что-то и не умеет, то очень быстро научится. Она способная. А я могу ей помочь.

Какое-то время бригадир молчал, гладя по голове Тигра.

– Я бы никогда не сказал этого раньше, но сейчас я обязан. Дело в том, что я в неоплатном долгу перед вами за все, что вы делаете для моей дочери. Ведь вы даже не из нашей семьи, не родственница и не имеете к нам никакого отношения. Хорошие друзья, моя дорогая, такие, как вы, зачастую стоят гораздо больше, чем отпрыски собственной плоти и крови. Вот смотрите, старый Тигр для меня такой же добрый и верный друг, как и Мерсер. Жаль только, что мы слишком старые. Мы причиняем вам столько хлопот, а помочь ничем не можем. Мы абсолютно беспомощные.

Нелл заметила, что, по мере того как они приближаются к дому, увеличивается волнение бригадира. Он пытался скрыть свои чувства, сконцентрировавшись только на том, чтобы выдержать первые мгновения встречи и не показать свое горе. Он боялся увидеть те изменения, которые произошли в его дочери с момента их последней встречи. Бригадир вышел из машины... Лиз еще больше сгорбилась, похудела, практически полностью потеряла подвижность рук и ног. Когда Нелл вышла из машины, она увидела, как передернулись плечи и голова бригадира, мотнувшись из стороны в сторону, задрожали мелкой дрожью. Он пошел навстречу дочери, приветствуя ее радостной улыбкой, стараясь не выдать потрясения.

Налив ему полный стакан виски, Нелл заметила, как сильно трясутся у него руки. Несмотря ни на что, обед прошел в радостной атмосфере. Всем было весело. И не только потому, что Филипп не переставая отпускал шуточки и анекдоты, просто все чувствовали, что им надо немного отвлечься от свалившегося на их плечи несчастья. Хотя, честно сказать, в общем веселье главную роль играл Филипп. Он был в этот вечер просто великолепен, и Нелл подумала, что в дни своей молодости он, наверное, был неотразим и божественно прекрасен.

Наступило воскресное утро. Нелл быстро приготовила ленч: ростбиф со всевозможными приправами, которые так любил бригадир. К нему она достала пыльную бутылку старого красного вина, после чего старый Харвилл два часа в легкой дреме отдыхал в своем кресле. В четыре у них был чай, после чего приехавший специально Филипп посадил бригадира в машину и отвез его на вокзал в Паддингтон. На конечной станции его должен был встретить Мерсер на древнем, полуразвалившемся «Даймлере». Перед отъездом Нелл подарила Тигру огромную кость.

– Ну, теперь будет чем заниматься до самого дома, – растрогался бригадир. – Жаль, что только половина зубов осталась.

Своей дочери он сказал:

– Спасибо, милая. Это был прекрасный ужин. С нетерпением буду ждать следующего.

– Я тоже, – проговорила Лиз со слабой улыбкой на губах. – Следующий уик-энд уже не за горами... – Несколько мгновений они молча стояли у двери, наблюдая, как Филипп аккуратно выезжал на своем «Бентли» со стоянки.

– Бедный мой старичок, – вздохнула Лиз, когда они отъехали, – он тоже долго не протянет. Но слава богу, что сейчас он не один.

– По-моему, он остался очень доволен, – заметила Нелл.

– Да, он доволен, но ему ужасно горько видеть меня. Он пытается это скрыть, бедняга... но мой отец никогда не умел лгать. Эти глаза... – Лиз развернула кресло в другую сторону. – Давай немного послушаем музыку...

Позже, когда, сидя в комнате, они слушали Херба Алперта, Лиз неожиданно повернулась к Нелл, читающей «Санди тайме».

– Я не хочу, чтобы он видел меня, когда я не смогу уже ничего различать и понимать. – В ее взгляде были ужас и ярость. – Обещай, что ты не пустишь его ко мне! Обещай, что ты не допустишь этого!

– Конечно, обещаю.

– И обещай, что ты будешь держать его в счастливом неведении, на какие средства я живу. Я не опозорила свою фамилию... вокруг моего имени никогда не было скандалов.

После короткого молчания Нелл добавила:

– И никогда не будет.

Лиз с удовлетворением кивнула головой.

– Ты очень хорошая девушка... Жизнь преподнесла мне прекрасный подарок. Я очень рада, что на моем пути встретилась именно ты. – По ее лицу пробежала усмешка, более похожая на судорогу. – Может, это за то, что я слишком много в жизни натерпелась от других? – Лиз глубоко вздохнула. – Но все равно, мне не на что жаловаться, ты же знаешь. Как любит говорить папа, я закатила в лунку свой шарик и набрала много очков. – Она с грустью опустила глаза. – Но я никогда не думала, что мой шарик закатится в лунку так быстро... – Лиз нажала кнопку на пульте дистанционного управления и выключила проигрыватель. – Думаю, пора идти в постель. Этот уик-энд выдался слишком тяжелым. Я чувствую себя разбитой и усталой.

Когда Нелл собиралась уходить, Лиз задержала ее руку:

– Подожди.

– Ты что-нибудь хочешь? – мягко спросила Нелл.

– Я хочу сказать тебе спасибо.

– Взаимно. – Они обе рассмеялись.

Удовлетворенная, Лиз отпустила ее руку.

– Ты очень хорошая девушка, – повторила она, и голос ее дрогнул.

– Особенно ночью, – игриво ответила Нелл. Лиз рассмеялась. Нелл очень нравилось, когда Лиз смеялась перед сном.

В последние несколько месяцев перед тем, как впасть в состояние комы, из которой она так и не вышла, Лиз начала очень быстро сдавать. Бригадир держался мужественно, но так и не смог пересилить себя и приехать, чтобы взглянуть на зажатое в тисках приближающейся смерти существо, бывшее когда-то жизнерадостной, веселой и счастливой женщиной. А ведь это была его дочь. В последний раз он вышел из дома с завороженными глазами и серым лицом, твердо зная, что он уже никогда сюда не вернется.

– Мне легче снова пережить битву под Арнхемом, чем еще раз взглянуть на нее... – плакал он.

– Ну что ж, вполне закономерно, – после отъезда бригадира безжалостно прокомментировал его слова Филипп. – Она была не нужна ему при жизни, а теперь не нужна и при смерти. Он и его жена настолько были заняты собой и сексом, что им совсем было наплевать на своих детей. Разве он когда-нибудь любил Элизабет?

«Да он же любит ее, идиот! – со злостью подумала Нелл. – Любит! Любит! Любит! Он не такой безжалостный циник, как ты! Я ей ужасно завидую. Мне бы очень хотелось, чтобы мой отец любил меня так. Я же вижу, что бригадир с радостью поменялся бы местами со своей дочерью, если бы это было возможно. Он сам мне это говорил. А ты, ты бы поменялся?! Ты, который на каждом углу кричит, что безумно любит Лиз. Если бы мой отец хоть раз заплакал, видя страдания матери...»

Нелл вполне понимала Боя, вышедшего из комнаты своей сестры с таким видом, будто там пряталась его собственная смерть. Ему явно хотелось побыстрее отсюда уйти. Он был просто-напросто моральным уродом и сопляком. Лиз слишком хорошо знала своего брата. Он всегда присылал ей цветы, на которые та даже не смотрела... потому что там не на что было смотреть. Его жена была честнее. Она не собиралась притворяться и поэтому не стала утруждать себя посещением этого дома. К тому моменту Нелл и Филипп уже наняли сиделку, однако Нелл была вынуждена признать, что Филипп был не таким уж прожженным циником, каким пытался казаться. Когда Нелл надо было куда-то уйти, он целые часы оставался рядом с койкой Лиз. Когда уходил Филипп, то дежурила Нелл, поэтому, если учесть, что ночные часы с ней проводила сиделка, Лиз никогда не оставалась в одиночестве.

Лиз умерла во сне. Тихо и спокойно. Но ни Филиппа, ни Нелл рядом не было.

Один из постоянных клиентов Нелл попросил ее прилететь к нему в Париж, где он хотел встретиться с ней во время своего путешествия на Ближний Восток. Филипп в это время помогал в безутешном горе одному своему бывшему любовнику, чей партнер, проживший с ним двадцать лет, умер, проиграв борьбу со своим больным сердцем.

В это время с Лиз была только сиделка, которая и вызвала доктора, чтобы удостоверить факт смерти.

К тому времени, как Нелл вернулась домой, Филипп выполнил уже все инструкции Лиз по поводу кремации, специально оговоренные в ее завещании.

– Чудес на свете не бывает. У меня была хорошая жизнь, мне грех на что-нибудь жаловаться. Я прожила ее так, как хотела, – сказала она им за месяц до смерти. – Поэтому последнее, чего мне хочется, это яркого, очищающего огня. Ничего грустного. Легкая, веселая музыка, такая, как я люблю. И море цветов... ярких, разноцветных и волшебно пахнущих. Обязательно развейте мой пепел, но часть оставьте и похороните там, где вам заблагорассудится. Хотя... это будет уже не важно... – Она протянула каждому из них руку и изобразила пожатие. – Действительно, это не так уж важно. Мне не на что жаловаться, хотя я могла бы сделать больше, если бы прожила дольше... Но я полностью довольна той жизнью, которая у меня была. – Она повернулась к Филиппу. – Помнишь Генри Миллера?

Филипп кивнул головой:

– Цель жизни – жить, а жить – значит осознавать, что ты живешь; радостно, в пьяном состоянии, безмятежно, божественно, но живешь.

– Я ведь так и жила?

– Конечно.

– Да-а... Так вот... скажите мне все, что вам хочется сказать. Только никакой жалости и сочувствия.

– Как насчет этого: «И ничуть не жалко, что она была проституткой»?

Филипп в удивлении поднял на Нелл глаза и уже хотел что-то сказать, но Лиз рассмеялась и радостно стала повторять эти слова из песни.

– Да, это как раз то, что мне и хотелось услышать.

На похоронах, как ни странно, царило гробовое молчание. Маленькая церквушка была полна народу. В основном здесь были те, кто хорошо знал Лиз. Повсюду, даже под ногами людей, были цветы. Самые разные и самые прекрасные. Тихо звучали любимые мелодии Лиз. Лиз не принадлежала ни к какой религии, поэтому заупокойной мессы не было. Филипп, единственный, произнес речь и, надо сказать, сделал это блестяще. В его словах было много искренности, скорби и остроумия. Когда гроб, весь усыпанный красивыми цветами, медленно скрылся за бархатными шторами бронзового цвета, Элла Фицджеральд запела песню Кола Портера «Мы каждый раз говорим «до свидания».

Потом было много шампанского, музыки, бесед и воспоминаний о том, где, как и когда происходило то или иное событие, и, по мере того как все больше бутылок падало на пол пустыми, увеличивалось количество слез.

Нелл доставала для «подкрепления» очередную партию шампанского, когда на кухню, неслышно открыв дверь, проскользнула какая-то женщина. Очень высокая и стройная, она была одета в дорогой, но безвкусный костюм, от которого веяло безликостью и скукой телевизионной мыльной оперы.

– Чем я могу вам помочь? – вежливо спросила Нелл.

– Мне надо всего пять минут тишины и спокойствия. – У нее был слабый австралийский акцент. – Мы еще не знакомы. Меня зовут Делия Дюпре, хотя в те времена, когда мы были знакомы с Лиз, я была Давина Доусон. Так меня звали, как вы понимаете, на работе...

Убедившись, что Нелл поняла, о какой работе идет речь, она продолжила:

– Я была одной из тех, к кому Лиз обратилась за советом, когда решила бросить любительские занятия сексом и перейти на профессиональную основу...

Так как от нее ждали вполне очевидного подтверждения этих слов, Нелл ответила:

– Конечно, Лиз говорила мне о вас. – Она, естественно, солгала, но ответить по-другому просто не могла.

– Надеюсь, без зла?

– Я точно не помню... А у нее были основания?

– Мы... э-э... Разошлись во мнениях. Не поняли друг друга, так сказать... Я попросила ее подцепить мне одного клиента, чтобы я потом сама его раскрутила, а она взяла и увела его! – На лице Давины промелькнула слабая усмешка. – Но теперь-то я понимаю, что этим самым она оказала мне огромную услугу, потому что благодаря этой неудаче я поймала рыбку гораздо более крупную... за которую потом и вышла замуж. – Она обвела Нелл взглядом с головы до ног. – Так вы та протеже, которую, как я слышала, Лиз оставила вместо себя?

– Да.

– Я вышла из дела после замужества. Мой муж не имел ни малейшего представления, кем я была. Сейчас мы живем в Австралии, поэтому я иногда могу от него скрыться. Он думает, что в настоящее время я в Швейцарии. А о Лиз я прочитала в «Таймс». В принципе, я ни с кем больше не поддерживала связи, но тут решила приехать освежить кое-какие воспоминания...

В этот момент открылась дверь и на пороге кухни появился Филипп.

– Ну где же шампанское, Нелл? Там уже все бокалы пустые... О черт! Это ты! – воскликнул он, увидев Делию Дюпре. – Я заметил тебя еще в церкви, но потом потерял из виду. Как же это ты снизошла до нашего уровня после того, как выскочила замуж за того супербогача?

– Привет, Филипп, – даже не пошевелившись, произнесла Делия Дюпре.

Пока они разговаривали, Нелл открыла еще две бутылки шампанского. Поставила их на поднос Филиппу, а еще две засунула в ведерко со льдом.

– Подожди здесь, не уходи... – попросил он миссис Дюпре на ходу. – Мне прямо не терпится поболтать и посплет... хм... дай мне несколько минут, чтобы я помог некоторым гостям из чуть-чуть трезвых превратиться в нетранспортабельных, и тогда мы с тобой поговорим. – После этих слов он вышел.

– Думаю, в этом я помочь ему не смогу, – заметила миссис Дюпре. – Когда ты пьян или, как он сказал, чуть-чуть трезв, наступает время Филиппа Фолкнера, который выуживает все твои сокровенные мысли, используя их впоследствии как гарантию защиты и оказания помощи за молчание. – Она кивнула Нелл: – Будьте осторожны с Филиппом Фолкнером. С Лиз он мог быть необычайно вежлив и предупредителен, однако не стоит обольщаться, это все потому, что она знала о нем так же много, как и он о ней. Они дружат чуть ли не с колыбели. – Она подошла к двери и, обернувшись, как бы невзначай спросила: – А как работа сейчас? Думаю, за двадцать лет многое изменилось в этой жизни...

– Но недостатка в клиентах нет, – без комментариев отрезала Нелл.

Делия Дюпре рассмеялась:

– Да, вы правы. В них никогда не было недостатка. Удачи! – С этими словами Делия вышла.

Филипп был очень раздосадован, обнаружив, что его добыча так ловко его провела и скрылась.

– Черт побери, ты что, не могла ее как-нибудь заболтать?

– О чем бы мы болтали? Мы с ней абсолютно незнакомы.

– Да, ее многие не узнают... и все потому, что, оставив работу, она частично изменила свою внешность. – Он с презрением фыркнул. – Она вышла за этот денежный мешок только потому, что он был порядочным мужчиной... Но садомазохисты нигде друг друга не теряют.

– А она этим занималась?

– О! И не только этим. У нее был один клиент, который никогда не имел дело с причудливыми болевыми ощущениями во время секса. Ему было достаточно пяти-шести сильных ударов теннисной ракеткой по ягодицам, чтобы он начал извергать продукт своего удовольствия, как гейзер. Жертва школьной дисциплины, наверное. Однажды она попросила Лиз сходить к нему на свидание вместо нее, потому что у нее случилась какая-то накладка... да, а клиенту вдруг больше понравилась Лиз, и он перестал думать о Диди. Та была в ярости. Оказалось, что у нее были далеко идущие планы в отношении этого клиента, включая даже шантаж. У нее просто не было другого способа заставить его жениться на себе. – Филипп улыбнулся. – Я переговорил с ним наедине, описав кое-какие нелицеприятные детали из жизни его так называемой подруги. Даже несмотря на свои знания и опыт в области половых ощущений, он был в шоке, когда узнал, что она делала с другими мужчинами... – Филипп расплылся в довольной улыбке. – После этого он порвал с ней.

– Именно поэтому вы ею так интересуетесь?

– Я интересуюсь всеми, кто вышел из игры. Особенно если они идут на то, чтобы изменить внешность. Знаешь, какой у нее был нос? Ниже колен. Кроме того, она изменила форму челюсти, не говоря уже о разрезе и форме глаз. Да, постаралась девочка сильно.

– Поэтому вы не уверены, что разговаривали именно с ней?

– Конечно! В ней было что-то от той... но я не подходил к ней близко и не присматривался. Если бы она разговаривала не с тобой, я бы ее наверняка не узнал. Как ты думаешь, что ей было нужно?

– Не знаю, она спрашивала о Лиз. Сказала, что они были близкими подругами.

– Лиз дружила с этой дрянью? Да никогда в жизни. Садомазохистская бригада – это же настоящие коновалы, у них совсем другой уровень подготовки и специализации. То, что они делают с людьми, даже мне, человеку, немало повидавшему и испытавшему, с прекрасно развитым сексуальным воображением, так вот, даже мне это кажется невероятным, настолько все неприятно и отвратительно. Интересно, что же все-таки привело ее сюда? С тех пор как она порвала со своими знакомыми и всеми садомазохистскими кругами, прошло довольно много лет. Сейчас ей уже больше нравится изображать из себя холодную, неприступную даму с безупречными манерами. – Он коварно улыбнулся. – Как тебе иногда.

Нелл молча проглотила этот намек, к которому уже была готова. Теперь между ними уже не существовало примиряющего присутствия Лиз, и она понимала, что Филипп будет с ней безжалостен, хотя из чувства справедливости она должна сделать скидку на переживаемое им горе.

До тех пор пока не утвердят в рамках официальной юридической процедуры завещание Лиз, у Нелл будут серьезные переживания. И она это знала. Филипп был назван душеприказчиком; об этом было известно еще задолго до смерти Лиз. Единственное, чего он не знал, так это того, что Нелл также являлась равноправным душеприказчиком да еще и наследовала все имущество Лиз. Та просто не хотела раньше времени говорить об этом Филиппу.

Лулу тоже получила солидное наследство после смерти Лиз.

– Она долгие годы была для меня самой лучшей подругой, – говорила Лиз, – но живет с таким ужасным мужем, который считает каждую рубашку и каждую пуговицу на рубашке, стараясь как можно скорее выжить свою жену из дому. Но он ничего не получит. Я предусмотрела все так, что ему ни черта не достанется. Наследство получит Лулу, и только Лулу. Я предупреждала ее, чтобы он ни на что не зарился, ему даже ломаного пенни не дадут! – Лиз довольно хихикнула. – Я оставила Филиппу те вещи, на которые он давным-давно положил глаз. Скульптуру лошади, доярку из мейсенского фарфора и итальянское зеркало в резной оправе. Он уже настолько сам себя убедил, что я оставлю их ему после смерти, что я не стану возражать, пусть берет. Хоть что-то напомнит ему обо мне...

Увидев грустное выражение на лице Нелл, она добавила:

– Да, я знаю, знаю... что у него вся квартира заставлена редкими картинами, которые некуда повесить, и скульптурами, которые некуда поставить. Да, я согласна с тем, что у него есть стяжательская жилка, причем очень сильная, но он мой самый старый и самый близкий друг, у нас было много взлетов и падений... Мы через все это прошли с ним вместе. Он всегда мечтал иметь такого же Латура, как у меня на буфете, пусть возьмет его. А сам буфет – надеюсь, ты знаешь, что это настоящий Шератон, – принадлежит вместе со всем остальным содержанием дома и самим домом тебе. Благодаря тебе закладная на дом выплачена... Нет, нет, не возражай, не надо лишать меня последнего удовольствия, пожалуйста. Этот дом принадлежит мне. Он выкуплен и полностью оплачен. Оставляю его тебе, поступай с ним как хочешь. Можешь жить здесь или продать его. С моего благословения.

– Но я же не член твоей семьи...

– У папы роскошный особняк в Уилтшире, у Боя свой дом в Лондоне и неплохой загородный домик в Суссексе. У него столько денег, что нам с тобой и не снилось. Поэтому я не собираюсь оставлять этой сучке, его жене, еще и этот дом. Она явно надеется заполучить его после моей смерти, якобы для своих детей. Но последние шестнадцать месяцев ты заменила мне мою семью, а Филипп был больше чем просто брат. Ты стала для меня слишком много значить, Нелл. С того самого момента, как мы с тобой встретились, мы жили и работали как хорошо отлаженный механизм, ни разу не сбившийся с ритма. Ты была замечательной ученицей, а теперь стала настоящей куртизанкой. За последние месяцы ты заработала такие суммы, о каких я и мечтать даже не могла. Ты сделала меня платежеспособной, я смогла наконец выплатить все свои долги. Я твой должник, как любят говорить американцы. Когда я нашла тебя, я была на грани отчаяния, но мне повезло, на этот раз выпал мой номер. Тогда тебе было девятнадцать. Если я дотяну до твоего дня рождения – тебе будет уже двадцать один, – мы закатим такой пир, какого еще не было в этом доме.

Однако до двадцати одного года Нелл оставалось еще два месяца. «Не волнуйся, я устрою пир, – пообещала она, – причем так, что ты будешь со мной».

Нелл видела, что гости расходятся. Филипп помогал некоторым особо нерасторопным уйти, энергично жал руки, заверяя в самых наилучших чувствах, так что у уходивших не оставалось никакой зацепки, чтобы задержаться на несколько минут и пропустить еще парочку бокалов роскошного вина. Нелл тоже помогала ему. Это были люди, которых она вряд ли когда-нибудь увидит в будущем, потому что она никогда не была знакома с ними в прошлом. А то состояние, в каком они покидали этот дом, не оставляло надежд на то, что они запомнят, с кем и о чем разговаривали во время вечера, а тем более при прощании. Исключая, конечно, бригадира. Он выглядел очень старым: руки и голова у него постоянно тряслись мелкой дрожью, и он все время опирался на руку идущего рядом Мерсера, маленького, сухонького и сморщившегося от невзгод, как старый грецкий орех, однако державшегося гордо и прямо, как настоящий йоркширец.

– Он тяжело переживает это, мисс, – обратился к Нелл Мерсер. – Он слишком мягкий и чувствительный, наш бригадир. Мисс Элизабет была хорошей девочкой. – После этих слов Мерсер взглянул своими удивительно голубыми глазами в глаза Нелл. – Я считаю, ей очень повезло, что у нее была такая подруга, как вы. Если хотите знать, мисс, мы с бригадиром очень ценим то, что вы сделали для мисс Элизабет. Мы вам очень благодарны.

Бригадир хотел добавить что-то в том же духе, но был не в состоянии говорить и только пожал Нелл руку, на мгновение посмотрев ей в глаза полным невыразимого отчаяния взглядом. Потом его глаза наполнились слезами, и он отвернулся. Его сын и невестка постарались побыстрее увести его. Бригадир с Мерсером остановились на Турлое-сквер, потому что отец Лиз был теперь не в состоянии обходиться без чужой помощи. Тигр умер во сне около двух месяцев назад, и, это нанесло сильный ущерб здоровью старика. Кончина Лиз, наступившая так быстро после смерти Тигра, была ударом, перенести который у него уже просто не хватало сил.

Бой, действуя под неослабным руководством своей жены, естественно, приложил все усилия, чтобы дальнейшие отношения между его отцом и Нелл сошли на нет. Нелл вынуждена была сказать ему, что Лиз просила ее присматривать за стариком. Но все это было пустой тратой времени. Теперь, когда Лиз не было в живых, они могли делать с ним все, что им заблагорассудится, не опасаясь вмешательства посторонних людей. Дни Мерсера тоже скорей всего были сочтены. Нелл было очень жалко стариков, она искренне любила бригадира, стараясь во время болезни Лиз время от времени навещать его или хотя бы писать письма. Именно этого та и хотела... «Да, Лиз предполагает, а Бой располагает», – думала Нелл, глядя им в спину.

Когда за последним «оплакивающим» наконец закрылась дверь, Филипп, Нелл и Лулу сели вместе за стол, чтобы помянуть Лиз так, как этого хотела она: с шампанским, музыкой и любовью. Нелл большей частью сидела и слушала воспоминания Филиппа и Лулу, но время от времени, когда какая-нибудь особенно лирическая песня задевала ее душу, она погружалась в свои собственные воспоминания.

Судьба действительно сжалилась над ней, сведя ее с Элизабет Уоринг. Несмотря на разницу в возрасте, абсолютно разные характеры, Элизабет была прекрасной подругой. Ведь говорят же, что противоположности притягиваются!

– Ты что, никогда не была на дискотеке?! – в изумлении воскликнула Лиз, когда Нелл однажды призналась ей, что не умеет танцевать.

– Мне запрещали ходить на дискотеки. Я же рассказывала тебе. Мой отец...

– Был очень строгим. О господи, Нелл, сейчас же 1980 год! Такое впечатление, что он родился в 1880-м.

– Он – нет, а его взгляды и убеждения – да.

– Ах, бедное дитя. – Лиз так искренне сочувствовала Нелл, что та ощутила, как в горле образуется какой-то ком и на глаза наворачиваются слезы. – Нам еще столько надо наверстать. Все, что он запрещал, я разрешаю. Согласна?

– Да...

«И она сдержала свое обещание. Именно у нее я научилась смеяться и быть такой беззаботной и жизнерадостной. Я научилась у нее радоваться жизни и не чувствовать постоянную вину за то, что мне хорошо».

– Твой отец был, наверное, очень религиозным? – однажды спросила ее Лиз.

– Совсем наоборот. К религии он не имел вообще никакого интереса. Он считал, что ему не нужны ни бог, ни дьявол, чтобы учить его морали и нравственности. Отец всегда считал себя самым рациональным и правильным человеком в мире. Он огромное значение придавал здравому смыслу и практичности.

– Это и заставило тебя убежать из дома в семнадцать лет?

– С меня было достаточно, – только и сказала Нелл. «Даже больше чем достаточно, – подумала она про себя. – Милая Лиз, ты даже половины о нем не знала». Нелл опустила бокал, она выпила слишком много шампанского. Она встала и слегка пошатнулась.

– Завязываем? – спросил Филипп.

– Нет-нет, вы как хотите. Просто если я сейчас не остановлюсь, то вы очень скоро сможете посмотреть прямо здесь, чем мы сегодня поужинали... – Нелл повернулась к Лулу: – Филипп вызовет тебе такси, когда соберешься домой. – После этих слов она еле устояла на ногах, потому что лица внезапно потемнели и стали расплываться.

– Я уверена, что ночью никакой автобус не ходит, – Лулу тоже была уже хороша.

– Встретимся завтра, – обратилась Нелл к Филиппу, который махнул рукой и снова уткнулся носом в бокал.

Спустившись на следующее утро, Нелл нашла Лулу и Филиппа там же, где они были и вчера, перед ее уходом. Филипп сидел в кресле в окружении бесчисленного количества пустых бутылок, а Лулу лежала на софе. Нелл казалось, что кто-то невидимый медленно сдавливает голову железным обручем, поэтому она приняла две таблетки «Алка зельцер». Потом прошла на кухню сварить себе крепкий кофе. Филипп приоткрыл один глаз, моргнул им и снова закрыл. Лулу была в невменяемом состоянии.

– Возьмите... – Нелл протянула Филиппу стакан прохладной газировки.

Он приоткрыл глаза и что-то недовольно пробурчал, однако воду выпил.

– Мне не надо было открывать последнюю бутылку шампанского... но разве так часто простому смертному выпадает счастье выпить столько «Таиттинджер Комте де Комтес»?

– Лиз специально заказала именно это шампанское еще несколько месяцев назад.

– Во всем внимание и забота. Даже после смерти. Дорогая Лиз... как я по тебе скучаю! – Он проговорил это с таким отчаянием и болью, что даже Нелл ему поверила.

Лулу приходила в себя со вздохами и стонами. Она отказалась от «Алка зельцер» и поплелась в кухню, чтобы приготовить себе какую-то ужасную смесь, от которой, по ее словам, любую головную боль, даже после похмелья, как рукой снимало. Смесь была красного цвета с отвратительным запахом, и Филипп, все-таки рискнувший попробовать это изобретение Лулу, с выкатившимися из орбит глазами прохрипел:

– Только, умоляю тебя, не говори, из чего она сделана. – Его всего колотило. – Достаточно, что она уже булькает у меня в животе. Иначе все вернется...

– Это исключительное лекарство для тех, кто чувствовать себя не в своей тарелке, – убеждала его Лулу. – Потом не будет никаких проблем. Вы увидите.

Через полчаса, выпив две чашечки крепкого кофе, он вынужден был признать, что адская смесь произвела свое действие. Он поднялся наверх принять душ, побриться и переодеться, оставив на Лулу и Нелл чистку тех авгиевых конюшен, в которые превратился за один вечер дом. Лулу обвела некогда аккуратную и чистую кухню тоскливым взглядом.

– Ладно, это моя сделать. – Потом, повернувшись к Нелл, она добавила: – Я больше не прийти назад.

– Почему? – с удивлением спросила Нелл.

– Мисс Лиз, она нуждаться во мне. А вы – нет. Вы слишком организованная, порядочная. Ей было почти пятьдесят, но она совсем как ребенок. А вы – нет. Моя вам не нужна. Мне тоже никто не нужен. – Лулу пожала плечами. – Но вам совсем никто не надо. Некоторым людям никто не надо. Поэтому я нашла работу рядом с мой дом. Сюда ехать далеко очень, я делать раньше это только ради нее.

Нелл помолчала некоторое время.

– Хорошо. Если хочешь, пусть так и будет. Но ты всегда можешь вернуться.

– Чтобы делать что? Вы – готовить, вы – убирать, вы – шить. Вы привыкли к этому. Мисс Лиз всегда был нужен кто-то делать это за нее. Я вам не надо. Вы – самостоятельность. Вам достаточно себя.

– Мисс Лиз велела отдать тебе все ее платья. Она сказала, что ты можешь их продать.

– Я сделаю это.

– Забери все. Я уже выгрузила одежду из ее шкафов и большого гардероба. Если нужен чемодан, можешь взять.

– У меня есть с собой несколько больших сумка. Они подойдут. Но я бы взяла такси, которое вы предложить вчера. Тащить слишком много даже для меня.

– Заказать прямо сейчас?

– Скажите, чтобы приехать через полчаса. Я пойду и соберу сумки пока.

Лулу загрузила в три сумки костюмы, платья, плащи и нижнее белье и поднесла их к двери. Филипп, насвистывая песенку, спустился вниз и застал их в неловком молчании.

– Только не надо говорить мне, что над нами уже кружатся стервятники, – начал он в своей циничной манере.

– Лиз оставила Лулу все вещи, которые ей понравятся.

– Они же ей не подойдут!

– Чтобы продать. Лулу знает, где самые высокие цены.

– В таком случае и я буду собирать те мелочи, которые она оставила мне.

– Она вам об этом говорила?

– Конечно. Она сказала, что об этом будет сказано в ее завещании. Только не говори мне, что ты этого не знаешь.

– Я знаю, но считаю, что будет лучше подождать до тех пор, пока не будет официального вскрытия завещания.

– Но Лулу же забирает вещи.

– Они не указаны в завещании. Это неофициальный посмертный дар. Мне бы очень хотелось, чтобы вы подождали, Филипп.

– Моя дорогая девочка, я вынужден напомнить тебе, что душеприказчик я.

– Даже так?

Их взгляды встретились, и в месте их столкновения посыпались искры.

– Не надо трогать меня, детка, – вкрадчиво заговорил Филипп. – А то вылетишь из той коляски, в которой едешь.

– Ну так подайте на меня в суд, – хладнокровно парировала Нелл. – Одежда Лиз не имеет никакого отношения к завещанию. Лулу взяла их как подарок, а не как часть завещания. Тем более что они не имеют такой ценности, как то, что она оставила вам. А вам она завещала уникальные антикварные вещицы, поэтому я хочу, чтобы были соблюдены все юридические формальности. Встреча с ее юристом у нас будет сегодня во второй половине дня.

– У нас?

– Я назначена вашим содушеприказчиком.

На мгновение глаза Филиппа вспыхнули, и в них промелькнула молния. Потом он отвел взгляд и пожал плечами.

– Я должен был догадаться. Яблоко всегда бывает червивым. Пойдем, Лулу, не надо никакого такси, я тебя подброшу сам.

– В 3.30 на Теобалдс-роуд, – сказала ему в спину Нелл. Но он даже не обернулся.

– Не обращайте на него сильно внимание, – посоветовала ей Лулу, забирая пухлые сумки. – Ему всегда нравится думать, что он управлять мисс Лиз, а тут ему не тепло, а холодно. Вот.

Закрыв за собой входную дверь, Нелл наконец смогла свободно вздохнуть, и, надо честно сказать, что это был вздох облегчения. Она чувствовала, что у нее подкашиваются ноги, как будто они сделаны из ваты и в них нет костей. По натуре она была не такой уж строптивой и неприступной, хотя в характере у нее присутствовала бунтарская жилка, которую ее отец, все делавший только по-своему, старался переломить и уничтожить; нельзя, однако, сказать, что она принадлежала к людям, ищущим неприятностей себе на голову, скорее наоборот, она всегда старалась их избежать, пока это можно сделать с наименьшими потерями.

Лиз предупреждала ее, что Филипп постарается «обуздать» строптивую лошадку в ее душе.

– Именно поэтому я и назначила тебя душеприказчиком. Не надо так на меня смотреть. Я бы ни за что так не поступила, если бы не была уверена, что он обведет тебя вокруг пальца при первой же представившейся ему возможности. Филипп старый и опасный волк. Такова уж его натура. А ты, несмотря ни на что, такая же мягкая и беззащитная, как это и кажется людям с первого взгляда. Я знаю, ты постараешься проследить, чтобы все мои пожелания были выполнены так, как указано в завещании, а не так, как это покажется выгодным Филиппу. Есть еще кое-какие вещи, которые ему не следует показывать и о которых он не должен ничего знать. Вот... – Она протянула Нелл ключ. – Откроешь им маленький сейф в глубине вон той полки. Там есть письмо, разрешающее тебе вскрыть этот сейф. Я разговаривала со своим управляющим, он мой старый друг, я хочу, чтобы ты уничтожила всю мою документацию. Филипп сразу же бросился бы читать старые письма и дневники, ты должна его опередить и все уничтожить.

Нелл кивнула головой, чувствуя, что не может сглотнуть. Она не ожидала от Лиз такого доверия.

– Ты меня знаешь. – Лиз слабо улыбнулась. – Там одни сентиментальности. Это просто письма в ящике, не больше... письма, с которыми я так и не смогла расстаться, хотя написал мне их человек, причинивший много горя. Он был настоящим дерьмом, но я любила его. Пойди и принеси письма сюда, я прочитаю их в последний раз, а потом ты все до единого сожжешь. Мы вместе придем к финишной черте.

Нелл вынула содержимое сейфа и, принеся это Лиз, оставила подругу одну с ее воспоминаниями.

После она сожгла лишь жалкие клочки бумаги, в которые превратились письма и записки Лиз. Вспоминая об этом сейчас, Нелл чувствовала, что у нее прибавляются силы, чтобы противостоять Филиппу в их сложной борьбе.

Нелл тихо поднялась в комнату Лиз. Теперь она казалась такой пустой, хотя на всех предметах еще остался слабый отпечаток ее недавнего присутствия. Все медицинские приспособления уже убрали: не было ни кувшинов, ни бутылок, ни прикроватных горшков. Большой гардероб пуст, но на яркой, полированной крышке стола стояла коробка с драгоценностями, рядом с ней – трехъярусная шкатулка со всевозможными кремами фирмы «Карбоннел энд Уолкер». Согласно завещанию, все это доставалось Нелл.

– Не все они, конечно, чистой воды, но тут есть пара приличных вещей. Вот бриллиантовые сережки в виде подсвечников. Я всегда берегла их для чего-нибудь сверхъестественного и парадного, но так и не дождалась. Жемчуг настоящий. Подарок тебе на день рождения, когда стукнет двадцать один. Мне подарил их Майлс в день нашего венчания и еще сапфировую брошь в виде цветка. Все остальное – просто коллекция самого обыкновенного цветного стекла и первоклассных подделок. Филиппу я оставила часы «Ролекс Ойстер», которые купила Жозе Луису, но потом заставила его вернуть их мне. Они стоили мне целого состояния. Филипп всегда говорил, что ужасно вульгарно носить такие часы, но я же знаю, что он спит и видит их у себя на руке как символ социального положения и благополучия. Для него принадлежать к высшим кругам важнее всего. Он знает, что получение этих часов в собственность для него теперь только вопрос времени.

Нелл подошла к коробке и приподняла крышку. Солнце осветило лежащие на атласной подкладке бриллиантовые серьги, и они вспыхнули разноцветными огнями. Она приподняла одну, подержала в руке и приложила к уху. Бриллианты тихо звенели, и этот чистый звук напомнил об их стоимости.

– А ты? – громко спросила Нелл свое отражение в зеркале. – Ты понимаешь, что теперь тоже немало стоишь? Бриллианты, жемчуга, этот дом... – Она положила сережку обратно в коробку и задумчивым, ничего не видящим взглядом уставилась на свое отражение. «Я бы все это отдала, лишь бы вернуть сейчас Лиз», – подумала она и, уронив голову на грудь, безутешно разрыдалась.

До встречи с Филиппом во второй половине дня у юриста она уже взяла себя в руки и выглядела теперь спокойной и уверенной в себе. Она была научена горьким опытом и прекрасно знала, что Филипп своим злым языком может представить ее горе совсем в другом свете. Ну, прежде всего он не поверит в ее искренность. Он избегал думать о том, что она с любовью и уважением относится к женщине, которую считает своей покровительницей. Он ни за что бы не поверил, что Нелл любила ее так же, как свою мать и сестру.

Лиз сумела разглядеть под внешне непроницаемым фасадом неприступности и хладнокровия легкоуязвимую и беззащитную девушку. Филипп же видел всегда только то, что находилось на поверхности, и, как он ни старался, Нелл никогда не пускала его к себе в душу.

Лулу как-то объяснила все прямо и ясно:

– Он ревнует. Он так ревнует, что не смотреть в глаза прямо. Для мисс Лиз он всегда был Номером Первый, и он не хотеть делить это место с другим. Он говорит, что любить ее... может быть, и так. Но он считает, что любить – значит кем-то владеть. Он всегда не очень любить, когда кто-то берет и делает что-то свое, как мисс Лиз сделать с вами. Вас должен был найти только он и никто другой. Переделать вас тоже должен был он. И снять все сливки, если повезло вам, должен был он. Он же весь зеленеет от злобы, когда видеть, что мисс Лиз с вами начинает пахнуть как роза. Вы заботиться лучше только о себе, дорогая. Когда вы такая неприступная, ему это как нож в сердце.

Кажется, Лулу действительно была права. Выйдя от нотариуса, где Филипп вел себя как ни в чем не бывало, они зашли в ближайший паб. Они заказали себе джин и тоник. Филипп поднял бокал и едко произнес:

– Не так уж плохо для шестнадцати месяцев работы, а?

Нелл контролировала себя и свой язык (отец обычно, перед тем как наказать ее, говорил, что ее язык ее же и погубит), поэтому сдержанно ответила:

– Работы, которая обеспечила большую часть дохода Лиз за последний год, когда она уже была не в состоянии сама двигаться. Я выплатила все, что она потратила на меня. С арифметикой у меня все в порядке, не волнуйтесь. Мне с самых юных лет пришлось учиться вести хозяйство и сводить концы с концами. Мой отец считал, что в доме надо считать каждый пенни, поэтому, если вы хотите, мы можем все подсчитать.

– О нет. У меня нет никаких сомнений по поводу твоих арифметических способностей. У нас так много достоинств, а? Мы такие умные и невинные... Лиз, конечно, не умела обращаться с деньгами как надо, но с ней рядом всегда был человек, который делал это за нее, да?

Единственным оправданием для него была его любовь к Лиз. Если бы не это, Нелл вообще не обращала бы на него внимания. Они совсем не были друзьями. Опустив свой бокал, Филипп посмаковал джин и продолжил:

– Если нам отложить в стороны рапиры, мы вполне можем прийти к мирному соглашению, которое устроило бы нас обоих. Например, такое, по которому мы могли бы встречаться только в случае необходимости, – предложил он.

– А зачем?

– Чтобы действовать так, как просила меня Лиз: в русле партнерских взаимоотношений.

– Партнерских?

– Да, нечто вроде отеческого надзора.

– Мне не нужен отеческий надзор, Филипп. Мне вообще не нужна никакая опека.

– А Лиз считала, что нужна.

– С каких это пор вас стало интересовать чужое мнение, даже если это мнение Лиз?

Филипп какое-то мгновение молчал, а потом произнес с незнакомой Нелл интонацией:

– Меня всегда интересовало мнение Лиз. Я знал и знаю очень много людей, с которыми у меня неплохие отношения, но настоящих друзей я могу пересчитать по пальцам. Лиз была самым близким моим другом. Ты хоть когда-нибудь видела, как беспомощно выглядит человек без настоящих друзей?

Нелл промолчала, потому что она еще слишком хорошо помнила слова, сказанные Лиз перед самой смертью:

– Я знаю, что Филипп тебе не очень нравится, но не рви с ним связи. В один прекрасный день он может тебе очень пригодиться. Со мной так было. – Она помолчала. – Может получиться, что и ты ему понадобишься. Не надо, не смотри с осуждением. Филипп испытывает постоянную необходимость быть кому-то нужным, но чем старше он становится, тем меньше удовлетворяется эта его потребность. Когда меня не станет... он будет в очень подавленном настроении. Он ужасно обидится, если поймет, что ты все знаешь, поэтому, ради всего святого, не проговорись и не выдай нашу тайну. Просто пользуйся его знаниями и его опытом, когда тебе будет нужно.

– И еще за это платить?

Но Лиз не ответила на шутку.

– Его высокомерие никогда не позволит ему сказать об этом. Он считает, что если ты платишь ему, то делаешь это искренне.

Нелл вздохнула. Это было совсем не то, чего она хотела. Ей хотелось оградить себя от всех людей и всяческих зависимостей. Она хотела принадлежать только самой себе, жить собственной жизнью и никому не давать в ней отчета, чувствуя, что вся власть над ее будущим находится только в собственных руках. Она дала себе клятву, что больше никто не будет контролировать ее жизнь. Не хватало ей еще отеческого надзора в двадцать один год. Вполне достаточно того, который у нее был в детстве.

– В человеческой натуре заложено свойство отвергать, не думая, хорошие советы, даже когда они идут из глубины сердца. В твоем лице мы, несомненно, видим наглядное тому подтверждение, – сказал Филипп. – Лиз заставила меня пообещать, что я, несмотря ни на что, буду иногда тебе писать. Но у меня не возникает сомнений в том, что ты, увидев, мой почерк, не читая, выбросишь в мусорное ведро любое письмо. Вот так... ну что ж, сказать мне тебе больше нечего. – Он встал. – До свидания, моя дорогая Нелл. Желаю удачи.

Нелл чувствовала себя так, как будто ее со всего размаху бросили лицом в грязь. Но ведь она, кажется, именно независимости и хотела? Наконец-то она стала принадлежать только самой себе. Теперь никто не мог ей сказать, что что-то нельзя делать, что она на что-то не имеет права, что на ее месте так бы никто не поступил или что она слишком мало еще в этой жизни знает. Теперь у нее был собственный дом, деньги в банке и спокойное, безопасное будущее. Сколького она уже добилась, а сколького еще добьется! Она подняла бокал и выпила его до дна. Но опьянение наступило не от спиртного, а от эйфории. «Я свободна, – в полубреду повторяла про себя она. – Я могу делать все, что мне хочется. Я свободна... Я свободна... Я свободна...»

 

3

Когда Нелл порекомендовали очередного клиента, она хотела позвонить Филиппу, но раздумала, она не видела его уже около девяти недель. Ее жизнь напоминала работу хорошо отлаженного двигателя. Она занялась своим маленьким домиком, руководствуясь теперь уже собственным вкусом, поменяла мебель, перевесила картины и зеркала и поставила над камином огромный портрет Лиз в серебряной резной раме. Лиз напоминала здесь невесту Дороти Уайлдинг. По бокам в роскошных фарфоровых вазах стояли безумно-яркие розовые астры – любимые цветы Лиз. И еще одно изменение произошло у нее в доме – она больше не жила в нем одна. Первой появилась британская голубая, чье длинное и причудливое имя Нелл вскоре заменила на более короткое и близкое – Блоссом, потому что, когда ее принесли ей четырехмесячным котенком, то из комочка пуха и шерсти на нее смотрели блестящие, как золотые астры, глаза. Из-за их миндалевидного разреза и слегка косящего взгляда ветеринар, делавший ей прививки, назвал ее «маленькой китайской милашкой», а потом и Нелл, в свою очередь, переименовала ее в Мою маленькую китайскую императрицу. Затем длинное имя сократилось и осталась только Императрица, которой, по сути, киска и была.

Всю свою жизнь Нелл хотела иметь кошку. Она их просто обожала, но отец, никогда не менявший своего мнения, не позволял переступать порог их дома ни одному животному. Он считал, что собаки воняют, а кошки царапают мебель. Нелл умоляла его, но все ее просьбы были бесполезны. Однажды Нелл осмелилась принести в дом бездомного котенка, которого отец немедленно приказал отнести и сдать в Королевское общество защиты животных.

– Но они же выкинут его на улицу, – жалобно хныкала Нелл. – Ну пожалуйста, пожалуйста, разреши оставить его дома. Я буду следить за ним, он совсем не будет тебе мешать. Я обещаю. Это же всего лишь маленький котенок.

– Уже этого достаточно, чтобы его тут не было. Бесконтрольное воспитание животных, впрочем, как и людей, достойно порицания. Эта доброта приводит к тому, что животные никогда не сталкиваются с теми жестокими реалиями жизни, которых ты еще пока не в состоянии постичь своим умом.

А Нелл никак не могла постичь своим умом своего отца. Она проплакала всю ночь напролет и дала себе клятву, что в один прекрасный день у нее будет собственный кот, который ни от кого не будет зависеть. Блоссом стоила шестьдесят гиней, и за нее действительно можно было отдать такие деньги, поэтому, когда через пару недель после покупки Нелл позвонили и спросили, не проявит ли она интерес к ее брату, не находящему покоя с тех пор, как его разлучили с сестрой, она согласилась. Кота она назвала Бандл; по данным ему рекомендациям, это был настоящий проказник и забияка. Первые несколько дней после его появления в доме Блоссом пряталась под кровать, а когда она оттуда все-таки появлялась, то Бандл, более крупный и сильный, начинал гонять ее по всему дому. Однако у Блоссом был настоящий бойцовский характерен несколько выдранных клочков шерсти вскоре научили Бандла уважать общество других. После этого они стали жить дружно и днем обычно вместе спали или играли в большой утепленной корзине, а вечером и ночью нализывали друг друга, лежа в ногах кровати Нелл. Если Нелл отсутствовала более суток, то она нанимала женщину, приходившую кормить кошек дважды в день. Они могли свободно входить и выходить из дома через специальные отверстия в дверях. Возвращаясь с очередного свидания, она с радостью слышала вместе со звуком открывающейся двери их пронзительное мяуканье. Стремительно срываясь с ее постели, где они проводили почти все время в ее отсутствие, кошки неслись к ней по ступенькам лестницы и с искренней радостью, мягкие и пушистые, встречали у порога. Не раз, сидя в большом кресле у камина и гладя лежащих у нее на коленях животных, Нелл задумчивым взглядом окидывала комнату и грустно вздыхала. Да, ей нечего было больше желать. Стабильная работа, деньги сыплются как из рога изобилия, и дом ничем не хуже тех, о которых она мечтала всю жизнь. Ей очень, очень повезло. Нередко, сидя у телевизора, она открывала бутылку вина и поднимала первый бокал в память о Лиз, как бы мысленно обращаясь к ней.

Когда ей порекомендовали этого нового клиента, она ничего о нем не знала, никто из ее знакомых никогда не упоминал это имя, однако здесь не было ничего необычного, поскольку сферы деятельности ее клиентов были очень разными. Рекомендовал его мужчина, который достался Нелл после Лиз. Это был один из ее наиболее старых знакомых, обладающий огромными средствами и обожающий, чтобы его унижали и били, желательно железной щеткой для волос, по ягодицам. Вроде бы все ясно. Ничто не предвещало беду. Нелл расспросила об особенностях сексуальных склонностей будущего клиента, и ее заверили, что с ним проблем не будет, главное – внимание. Он был молодым и представительным человеком, женатым на чудаковатой женщине, воспитанной в духе викторианской морали, запрещавшей женщинам во время полового акта проявлять излишние чувства и разрешавшей лишь слегка раздвигать ноги. Имея подобную жену, он, естественно, не находил выхода своим сексуальным фантазиям и оставался неудовлетворенным. Нелл должна была одеться как няня и вести себя строго, как няни с непослушными детьми. «Господи, что случилось с британским высшим обществом?» – удивленно подумала она. Будет подан обед, во время которого она должна постоянно следить за клиентом, напоминать, что сидеть надо прямо, не сутулясь, что локти класть на стол неприлично, а если он не доест то, что ему положили в тарелку, лишать его сладкого. Нет смысла говорить о том, что он, конечно же, не доест обед и будет корчиться и кривляться как ребенок, за что справедливо будет ею наказан. «Прекрасно, – подумала Нелл, – еще одна тысяча фунтов, и безо всякого напряжения. Сценарий уже знакомый, с небольшими вариациями». Поэтому она с легкостью согласилась. Надев бледно-голубую униформу, белый передник и черные чулки (были особо оговорены черные чулки, капроновые, в сеточку максимальной степени тонкости) и стилеты на каблуках туфель, Нелл подумала, что на няню она совсем не похожа. Юбка была по меньшей мере дюймов на восемь выше колен, поэтому, когда она даже слегка наклонялась, виднелась нежная голая кожа ноги и застежки пояса для чулок. «Мужчины такие странные, – подумала она, – они возбуждаются от пяти сантиметров ничем не прикрытого тела больше, чем от миллиона обнаженных женщин, и к тому же совсем не придают значения настроению и словам. Да, опять будет скучно и нудно». Она уложила волосы в узел и закрепила его заколкой. Сверху надела белый накрахмаленный чепчик. Чтобы усилить впечатление, Нелл надела еще и специально купленные очки. Они были круглые, похожие на глаза совы, возможно, даже немного грубоватые, с простыми стеклами вместо линз.

Отвернувшись от зеркала, она взглянула на своих котов и шепнула им:

– Не волнуйтесь, на этот раз недолго. Если проголодаетесь, ешьте куриную печенку. Думаю, она вам понравится.

Запечатлев по поцелую на каждой пушистой головке, она в сопровождении довольного мурлыканья спустилась по ступенькам к ожидавшему такси.

Сначала все шло по заранее намеченному сценарию. После того, как «плохой мальчик», наказанный строгой «няней», опустив голову, послушно поплелся в спальню, Нелл сняла чепчик, вынула заколки из волос и распустила волосы. Ну, теперь еще немножко, и все. Она научилась играть первую часть представления с такими клиентами на интуиции, стараясь действовать согласно настроению и поведению клиента, порой полностью беря инициативу на себя. Если ему это нравилось, он подчинялся. Если нет, она быстро перестраивалась и отдавала инициативу ему. Чем дальше, тем лучше. В данном случае это было проявлением детской нереализованной фантазии, и больше ничего. Нелл даже не сомневалась, что, зайдя в комнату, увидит его одежду аккуратно сложенной на краю кровати, а сам он будет стоять на корточках или просто согнувшись и спустив штаны пижамы до самых щиколоток и отчаянно работая рукой между ног.

Она немного подождала, специально заставляя его помучиться, надеясь, что так быстрее наступит оргазм. Когда ей показалось, что он ждет уже достаточно долго, она вошла в комнату и обнаружила, что все обстоит так, как она и предполагала. Мужчина даже не оглянулся, но щетка уже лежала рядом с кроватью, чтобы вовремя оказаться под рукой. Нелл с удивлением взяла ее. Это была тяжелая, массивная, сделанная из серебра щетка с жесткими и острыми, как иголки, шипами. Она решила, что бить надо будет не в полную силу, а то она мгновенно проколет кожу.

– Наклонись! – приказала она строгим голосом. Он с готовностью подчинился, но Нелл снова сделала паузу: – Если ты готов попросить прощения, то я приму твои извинения.

– Не буду извиняться. Это был открытый вызов.

– Ну что ж. – Она ударила первый раз не очень сильно, думая, что через три, максимум пять таких ударов наступит облегчение, и все закончится. Но, несмотря на то, что его рука продолжала настойчиво трудиться на ниве мастурбации, а рука Нелл нанесла уже седьмой удар, он никак не мог «облегчиться». Она увеличила силу ударов, но даже после двенадцатого, нанесенного в полную силу, оргазм так и не наступил. «О боже, – подумала она, – он, видно, привык к таким вещам, скотина». До нее доносилось вроде бы довольное хрипение, свидетельствовавшее об удовольствии и подступающем оргазме, но вместо этого он выгнулся и стал мастурбировать еще яростней. Нелл почувствовала, что здесь что-то не так, и наклонилась чуть-чуть в сторону, чтобы увидеть выражение его лица. Оно раскраснелось и блестело от пота, рот был широко открыт, но он никак не мог кончить. «Он, наверное, занимается этим уже не первый год», – мелькнула у нее мысль. Рука уже устала, и после двадцатого удара она перестала их считать. Его ягодицы превратились в два красных пятна с крошечными капельками крови в местах уколов. Наверное, он почувствовал, что она уже выбивается из сил, потому что удвоил свои усилия и, повернувшись к ней, сказал:

– Сильнее, черт тебя побери... за что я тебе плачу деньги?!

После этих слов Нелл поняла, почему у него были трудности с оргазмом. В промежутке, когда он ее покинул и когда она вошла в комнату, он чего-то наглотался. Это было видно по его трясущимся щекам и выпученным глазам с сузившимися зрачками. Нелл бросила щетку и отступила назад.

– Не надо тратить время попусту. Если ты накачался наркотиками...

– Ты кого обвиняешь в приеме наркотиков? Да ты знаешь, кто я такой?! Я из тебя все мозги вытащу и намотаю на забор, если ты не будешь делать, как тебе велели и за что тебе заплатили!

Нелл отрицательно покачала головой. Так он может загонять себя до смерти, и получится, что она убила его, хотя на самом деле он просто накачался наркотиками до такой степени, что они подавили у него все сексуальные чувства. Наверное, это кокаин. Вот они, привычки и удовольствия богатеньких лентяев. Для того чтобы он дошел до оргазма, ей пришлось бы сделать из его зада хорошую отбивную.

– Ах ты, невинная сука! – Она не успела опомниться, как он выхватил у нее из рук щетку и принялся бить ею Нелл по голове. Он бил с силой и яростью человека, который не привык, чтобы ему перечили. Она подняла руки, чтобы хоть как-то защититься, но он уже успел ударить ее по лбу, по щеке и темени. Удары наносил физически сильный мужчина, и ей было действительно очень больно. Так как лицо и голова теперь оказались закрыты, он начал бить ее по другим незащищенным частям тела, но Нелл извивалась и уворачивалась как могла. Тогда он резко схватил ее за ногу и повалил на пол рядом с кроватью. Это никак не повлияло на скорость и силу ударов. Просто теперь для них открылось подходящее место: обнаженная плоть между чулками и юбкой. Нелл буквально взвыла от боли и, не соображая, что делает, схватилась за то, что попалось ей под руку – за его упругий, твердый пенис. Ощутив в руках трепещущий член, она сделала движение, которому ее научили девочки перед ее первым выходом на улицу. Она сжала его изо всех сил и повернула до предела сначала в одну, потом в другую сторону, а затем резко рванула вниз.

– Это смертельный трюк, – говорила ей Паола.

Она не обманула. Он заорал, и внезапно наступивший оргазм подкосил его ноги, как будто вся сила в одно мгновение покинула его тело и вместе с обильно хлещущей во все стороны спермой вырвалась наружу. Упав на пол, он сжался в комочек, как маленький ребенок, и жалобно застонал. Нелл отпрыгнула назад. На ногах у нее остались длинные красные полосы, щеки и лоб саднило, что уж говорить о самой голове. Она чувствовала головокружение и тошноту. «Слава богу, что все закончилось только тем, что он кончил, – подумала она. – Мне наплевать, кто он такой. Он не имеет права причинять мне боль и унижать». Она заковыляла к двери, потому что одна нога, как раз та, за которую он дернул, видимо, подвернулась и очень болела. Но не успела Нелл взяться за ручку, как дверь открылась и на пороге появились двое мужчин. Первого она сразу же узнала, потому что это был именно тот человек, который порекомендовал ей этого наркомана. Второго она никогда раньше не видела.

– Что случилось? – хладнокровно спросил он.

– Вы не говорили мне, что клиент глотает всякое дерьмо, вот что случилось! Он либо ввел, либо вдохнул наркотик, пока я готовилась. А когда я это заметила, он стал меня бить! – Нелл показала исполосованные ноги и руки. – Поэтому мне пришлось остановить его единственным способом, который я знала.

Он смерил ее взглядом с головы до ног.

– Вы пока останетесь в этом доме. Я вынужден попросить вас перейти в ту комнату.

Он просил ее таким тоном, что не возникало никакого сомнения: это приказ. Когда за ним закрылась дверь, Нелл осторожно опустилась на кресло, стараясь пристроиться так, чтобы не задеть саднящие царапины. Ну и что теперь? Тауэр? За то, что она имела дело с одним из них, причем так, как они привыкли это делать? Страх усиливался, и она почувствовала где-то внизу живота неприятную холодную слабость. Может, эти люди хотят наложить лапу на его владения и собственность? По правде говоря, он был седьмая вода на киселе, но все-таки родственником королевской семьи. Она приложила руку к пылающему лбу. Ей сказали, что здесь не более чем детские фантазии. Ничего предосудительного, ничего. И это они называют непредосудительным. Можно было сдохнуть, когда она колотила его по голой заднице уже онемевшей рукой. Вот тебе и строгая няня, вот и наказание для мальчика...

Она медленно откинулась в кресле и закрыла глаза. И все же она добилась результата! Он кончил! Не исключено, что она что-то там и повредила. Бывает. Теперь уже все равно все погибло. И дело и будущее. Но как же она могла догадаться, что он накачался наркотиками? Конечно, ей надо было сначала его проверить. Разве Лиз не говорила, что проверка нужна всегда?! Но рекомендация-то была от надежного клиента. Так где же она ошиблась? Ей надо было обо всем догадаться, когда они заставили ее подписать ту проклятую бумажку с обещанием прийти. Это всегда означает, что клиент – персона очень важная. Надо было слушать свою интуицию, подсказывавшую, что она поступает не так, как нужно. Следовало отказаться, и все. Или пойти к Филиппу и попросить совета. Но ведь она не сделала ни того, ни другого. Мысль о тысяче фунтов за тридцать минут работы заслонила все остальное. У этого ублюдка были те, кто думал и действовал за него, используя его, как куклу. Дом, оказывается, был не так уж пуст, как это казалось. Но хуже всего, если они засняли все на видеопленку. Она в тревоге встала, но беглый осмотр комнаты ничего не дал. Может быть, за зеркалом была еще одна дверь? Она стала кусать ногти и внимательно осматривать комнату. Вот что-то над кроватью подозрительное... Она даже замерла от неожиданности своего открытия. Черт! Двадцать один год жизни – и все надежды пошли прахом, ее кинули в воду, где плавали только одни акулы, и все – людоеды. Куда же это ее угораздило влипнуть? Мысли путались. Она еще никогда не была в столь сложной ситуации.

«Итак, ты хотела жить одна-одинешенька, без помощи и контроля других, не так ли? – издевалась она над собой. – Сама Мисс Независимость.

Ладно, – устало сдалась Нелл, – я допустила ошибку. Согласна. Прошу прощения. Я усвоила и этот урок. Больше это не повторится.

Все оказалось вполне закономерным. Чего хотела, то и получила.

Но ведь единственное, чего мне хотелось, так это быть свободной и независимой. Это было так прекрасно.

Конечно, приятно и прекрасно! Вот почему опасность всегда подкарауливает в самый неподходящий момент. Двадцать месяцев беспроблемной жизни должны были закончиться чем-нибудь подобным».

Слишком поздно она поняла, насколько наивной была, не доверяя телохранителям и считая их ненужными.

Дура!!! Как Лиз хорошо ее знала! Теперь-то было понятно, почему она просила Филиппа присматривать за ней! Лиз видела ее слепое желание «быть свободной любой ценой» и знала, что за это придется заплатить гораздо большую цену, чем она ожидала.

Нелл вздрогнула. Огонь в камине едва горел, но холод во всем теле шел не снаружи, а изнутри. Впервые за все время с момента ухода из дома Мики Шафнесси, столкнувшись с холодным одиночеством, она действительно испугалась. На этот раз очень сильно. Из-за своей глупости она оказалась втянутой во что-то более опасное и серьезное, чем уличная проституция и работа с сутенером.

Нелл уткнулась лицом в ладони. «Только бы вырваться отсюда, тогда я обязательно расскажу все Филиппу и буду всегда, всегда с ним консультироваться! Господи, я и шагу не сделаю без его слова! Пожалуйста, помоги мне выбраться отсюда!»

Неожиданно открылась дверь, и, убрав руки от лица и выпрямившись, она взглянула туда. Ее посредник вынырнул из темноты, но, не обратив на нее никакого внимания, снова оставил ее в одиночестве. Когда он вернулся, с ним был еще один человек. Судя по сумке, принесенной им с собой и очень напоминавшей саквояж, это был врач.

Нелл снова оставили одну. Дрожа от холода, она придвинулась поближе к огню. Когда-то давно она уже чувствовала нечто подобное. Она была одна против всего мира, но у нее хватило сил и терпения все вытерпеть и победить. У нее все-таки еще есть права. И у нее есть Филипп. Если он захочет снизойти до нее и пересмотреть свое отношение, то она последует любому его совету.

Дверь в спальню отворилась, и в комнату вошли двое. Врач молча осмотрел ушибы и царапины на теле Нелл.

– Чересчур грубо, – заключил он, обращаясь не к Нелл, а ко второму ее клиенту. – Однако серьезных повреждений нет.

По лицам мужчин и интонации говорящего ничего нельзя было определить. Они оба казались бесчувственными.

– Вот... – Доктор достал из саквояжа тюбик с какой-то мазью. – Смажете там, где болит. Это ускорит заживление царапин и синяков. – Нелл зажмурилась, когда он приложил что-то к ее щеке. – Больно? – спросил он.

– Немножко. – Она не хотела говорить им, что другой человек, ударив когда-то ее в это же место, сломал ей челюсть.

– Это продлится дня два-три, потом и следа не останется. – Доктор убежденно кивнул головой, закрыл свой саквояж, и мужчины отошли к двери. После непродолжительной беседы вполголоса врач ушел, а ее клиент остался.

– Теперь-то я могу уйти? – вежливо, но настойчиво спросила Нелл.

– Только после того, как вы подпишете вот это.

– Я не выписываю рецептов. Этим занимается врач.

– Ценю ваше чувство юмора, но это не рецепт. Это обязательство, что вы никому, я повторяю, никому никогда не расскажете о том, что здесь сегодня произошло. – Все это было сказано ровным голосом и без всякой интонации.

– Я никогда не говорю о своих клиентах.

– Я рад это услышать, тем не менее вы все-таки подпишите это.

Нелл прочитала документ и, увидев, что он отпечатан на машинке, поняла, что это был уже не первый случай, когда такие же, как и она, подписывали подобного рода бумаги. Они не друзья, а скорее тюремщики для него... После этого она размашисто поставила свою подпись: Клео Мондайн.

Он посмотрел на нее и, повернувшись, произнес:

– Ваше настоящее имя.

От его голоса и взгляда у нее побежали по спине мурашки. Она снова взяла ручку и написала: Нелл Джордан. Они все-таки еще не знали, как ее зовут. Хоть маленькая, но победа. Взяв из ее рук листок, он сложил его и с невозмутимым видом опустил во внутренний карман пиджака. После этого в его руке оказался белый конверт, который предназначался явно ей. Конверт был очень толстым.

– Ввиду тех изменений, которые, как я вынужден признать, оказались совершенно непредсказуемыми, плата за это свидание для вас была удвоена... из-за потрясения и ранений. Контактов с этим клиентом у вас больше не будет.

Нелл почувствовала, как у нее от слабости чуть не подкосились ноги, но она скрыла это и еще умудрилась заметить:

– Мне очень приятно это слышать. Он встал.

– Не сомневаюсь, что дорогу домой вы сможете найти сами.

Нелл надела плащ и вышла. Только в такси ее охватила страшная дрожь. Открыв дверь своего дома, она, как всегда, увидела радостные мордашки встречающих ее кошек и, подхватив их на руки, спрятала лицо в густой шерсти, с радостью слушая тихое довольное мурлыканье.

– Вы меня никогда не осудите, да? – прошептала она им самым нежным голосом. – Вы всегда будете меня любить, независимо от обстоятельств. Этот человек смотрел на меня так, как будто я только что вылезла из канализации, а сам он просто-напросто тошнотворный половой извращенец. Зато о себе он самого высокого мнения. Что же сделало его таким? Я-то, по крайней мере, не строю никаких иллюзий по поводу того, чем я занимаюсь, а он как объяснит свои занятия?

Наполнив горячую ванну, она плеснула в нее пену, и вода сразу же покрылась нежными пузырьками с приятным запахом. Нелл терла себя так, будто старалась содрать кожу. Она никак не могла отделаться от ощущения, оставшегося от этого вечера: она казалась себе грязной, оборванной, недостойной даже человеческого презрения. Ей никак не удавалось забыть о том отвращении, которое она видела в глазах этого – она думала о нем только как о надсмотрщике – человека. В душе ее остался осадок, который невозможно было отмыть никакими шампунями и щетками.

К тому моменту, когда она забралась в постель и два пушистых шарика своим теплом согрели ей ноги, ее гнев остыл, и она смогла взглянуть на ситуацию по-другому. У нее оставался только один путь – позвонить Филиппу и, проглотив обиду и унижение, поведать ему все, что произошло, попросив при этом прощения и предложив восстановить прежние дружеские отношения. Он не упустит случая поиздеваться над ее унижением и слабостью, но с этим она сможет справиться, потому что то, что он может дать ей взамен, для нее просто бесценно. Она еще недостаточно знает людей или знает только «хороших» людей из этого общества. Он же знает всех. Он мог бы помочь ей своим опытом, знаниями. Он своего рода дьявол, без союза с которым нельзя обойтись.

Он будет удивлен ее обращением, но наверняка не покажет этого, не проявит никакого энтузиазма по поводу встречи, протянув, как всегда, небрежно: «Чему я обязан таким удовольствием?»

Нелл несколько раз повторила про себя все, что она хотела ему сказать, чтобы история выглядела как можно правдивей и достоверней, но напрасно. Набрала номер, и, услышав его голос, она выложила все напрямую:

– Я попала в неприятную ситуацию, по собственной вине. Мне бы хотелось обсудить ее с тобой, но не по телефону. Ты бы не мог приехать?

Он, как всегда, понял все мгновенно и поэтому был немногословен:

– Через двадцать минут.

Когда он приехал, Нелл вежливо и искренне извинилась перед ним, не скрывая, что поступила очень глупо, отказавшись от его поддержки.

– Мне не надо было рвать с тобой, – заключила она. – Я прошу прощения. Лиз была права. Я действительно еще нуждаюсь в покровительстве. Ты простишь меня и будешь мне помогать в будущем?

– Конечно, но только тогда, когда ты станешь немного попроще и перестанешь относиться ко мне как к папочке.

Нелл рассмеялась и почувствовала в душе такое облегчение, что сделала то, что никогда бы не позволила себе сделать раньше. Она обняла Филиппа.

– Я вижу, что ты попала действительно в сложную ситуацию, – заключил он. – Ну, давай, расскажи мне все по порядку.

Когда она закончила свой рассказ, он вздохнул.

– Ну что ж, твоя первая ошибка – то, что один мой американский любовник называет «распущенность». Или расслабленность, называй как хочешь. Этот человечишко явно не более чем самый обыкновенный, но немного извращенный онанист. Думаю, что он отбывает срок в одном из тюремных заведений на северо-западе Шотландии. Их еще эвфемично называют клиниками, но на самом деле это просто-напросто дорогая тюрьма для членов наших так называемых «лучших фамилий», представляющих для самих этих фамилий большие трудности.

– Меня беспокоит только одно: есть ли у него власть и сила, благодаря которым он мог бы меня... убрать?

– Ну, не сегодня и не сейчас, это уж наверняка, потому что он дальний отпрыск рода и в будущем ему ничего не светит. Так, а теперь расскажи мне, как они вышли на тебя?

Нелл объяснила. Филипп покачал головой.

– Да, тут чувствуется очень опытная и высококлассная команда помощников, работающих на его семью. Можно назвать их... надсмотрщиками. – При этом слове Нелл удивленно подняла брови, потому что она окрестила их точно также.

– Он смотрел и разговаривал со мной, будто я грязная подстилка у двери его дома.

Филипп горько улыбнулся.

– Неудивительно, ведь его занятие – убирать навоз. Он работает на людей, которые его купили и платят ему деньги – так же, как и тебе. Но мне бы еще хотелось выяснить, откуда он узнал о тебе.

– Не знаю. Мне сказали, что он любит сцены из детства, связанные с нянечкой и наказанием щеткой, но не сказали, что оно будет достаточно жестоким. Дословно было сказано так: детские шалости.

– А кто они? Кого ты видела?

– Там был еще один человек. Более молодой, хорошо одетый, представительный. Он сообщил мне, что это случайное дело, простое, и женщина нужна только на один раз. Но необходима профессионалка. А после того, как все произойдет, мне надо забыть об этом и никогда не открывать рот. Об этом они беспокоились больше всего.

– Еще бы. – Филипп облизал губы; он всегда так делал, когда над чем-нибудь серьезно задумывался. – Предоставь это дело мне. Пока никуда не обращайся и не пытайся ничего узнать. Здесь есть не совсем понятные моменты, поэтому мне надо будет провести дополнительное расследование, назовем это так, и потом посмотреть, что получится.

Увидев на лице Нелл напряженное выражение, он улыбнулся и добавил:

– Доверься мне. Нелл вздохнула:

– Если честно сказать, то я это уже сделала.

– На этот раз ты хорошо усвоила преподнесенный тебе урок? – Теперь в его голосе не было ни капли сочувствия. Нелл кивнула головой:

– Это больше не повторится.

Через неделю Филипп позвонил ей сам:

– Жди дома, сейчас приеду. Войдя, он сразу же бросил:

– Тебя подставили.

Нелл удивленно уставилась на него.

– Помнишь похороны Лиз, когда я обнаружил тебя вместе с той женщиной в комнате? Я еще сказал тебе потом, что она была специалисткой в одном из садомазохистских обществ.

– Что-то припоминаю. Да, я ее помню. Ты сказал мне, что она вышла из игры, очень удачно выйдя замуж.

– Однако прежнее свое занятие не бросила. Как мне удалось узнать, а узнал я, честно говоря, половину, она поставляет клиентов живодерам из одного общества садомазохистов. Два раза в год она приезжает сюда из Австралии, якобы чтобы проверить свои вклады в банке. На самом же деле совсем с другой целью. Человек, нанявший тебя, использовался их обществом несколько лет назад. А вот тот, который был клиентом Лиз, а потом «по наследству» достался тебе, принимал в этом самое непосредственное участие. Так что тебя просто-напросто подставили.

– Но я никогда не была знакома ни с кем из подобных обществ, а этот клиент...

– Это неважно. Он тоже в какой-то степени был использован в качестве приманки. Ты клюнула на его репутацию, он на деньги и обещания, так что все просто. А этот, новый, явно не из тех, кого может удовлетворить простая проститутка.

– Еще бы! Если он нагрузился наркотиками...

– Я хорошо знаю, чем чревато употребление наркотиков для половых функций мужчины. У него, видимо, уже серьезные нарушения.

– Тогда почему же они его не остановили?!

– Зададим вопрос: кому это нужно?

Нелл удивилась:

– Так это специально?..

– Конечно! Он уже ни для кого не представляет интереса и никому не нужен. Но убрать его открыто невозможно. Поэтому, если он как-нибудь примет дозу наркотиков и, прости за грубость, откинет копыта, все испытают только облегчение. Он давным-давно находится в изоляции, наверное, большую часть своей жизни. Но в силу социального положения семьи надо демонстрировать, что о нем заботятся и что он еще что-то значит. Поэтому он еще и жив, но жизнь эта протекает вдали от Лондона, и сама понимаешь, в каких условиях. В качестве лекарства они иногда позволяют ему реализовать его фантазии с такими, как ты.

– Но... – Нелл замялась в нерешительности, – почему со мной?

– А почему бы и не с тобой? Ты же протеже Лиз.

– Но Лиз уже умерла!

– А ты – нет!

– Но, Филипп...

– Просто если ты ни на кого не держишь зла, это совсем не значит, что и все другие такие. Женщина, с которой я тебя видел, ненавидела Лиз. Да, да, ненавидела. Лютой ненавистью. Причем очень завидовала и бесилась, узнавая о ее успехах. По вашему разговору она почувствовала, что ты о ней не знаешь. Она никак не могла навредить бедняжке Лиз, а ты явилась для нее прекрасной жертвой, такой юной и неопытной. Это была одновременно и месть, и животное наслаждение проигрышем своей уже мертвой соперницы, скажем так. Так что можешь себе представить, какое она получила удовлетворение, даже находясь на другом краю света. Сейчас она наверняка там, в Австралии. И, возможно, очень долго оттуда не приедет. Теперь, я надеюсь, ты понимаешь, что я имел в виду, когда очень давно предупреждал тебя о необходимости и важности предварительной проверки?

Нелл кивнула головой. Потом очень ровным и спокойным голосом сказала:

– Согласись, что никогда не знаешь, откуда ждать неприятностей. Меня это даже никогда и не волновало.

– Это название одной из самых любимых песен Лиз, если ты помнишь.

Нелл слабо улыбнулась.

– Да. – Она откинулась назад и сделала глубокий глоток из бокала. Спиртное действовало успокаивающе. – Как хорошо она меня знала.

Филипп покачал головой:

– Совсем беззащитный ребенок.

– А что там насчет наркотиков? – спросила Нелл.

– Тебе это ничем не грозит, ты же ничего не знала. Это совершенно особое дело.

От этих слов у нее как будто гора с плеч свалилась.

– Спасибо, – тихо произнесла она, вложив в слова всю нежность и ласку, на которые была способна. – В будущем все новые клиенты обязательно сначала будут поступать на проверку к тебе, а уже потом в постель ко мне. Ну а теперь, может, останешься на ленч? Я приготовила такие толстые-претолстые котлеты из баранины...

Это была первая ошибка, результат ее самонадеянности. Пришлось признать, что она в этом случае доверилась сердцу, а не голове, позабыв о самом главном правиле: НИКОМУ НЕ ДОВЕРЯЙ. Что ж, пусть это послужит ей уроком, вторую такую ошибку она уже не допустит.