Я должна пойти проведать Кая.

Я должна остаться здесь и работать над лекарством.

Когда я позволяю себе думать, то разрываюсь между двумя местами и теряюсь, погружаюсь в тревогу, ничего не достигая и никому не помогая. Так что я не буду думать, только не об этом. Я думаю о растениях и лекарствах и числах, я сортирую данные, пытаясь найти что-то, что вернет неподвижных в сознание.

Сравнивать списки не так просто, как кажется. Они включают не только названия продуктов, которые употребляли жители деревни и фермеры, но и частоту, с которой они расходовались; вид земли на которой выращивались растения или животные, и множество другой информации, которую нужно принимать во внимание. Просто потому, что что-то часто употреблялось, не означает, что оно обеспечивает иммунитет, тем более, что-то съеденное лишь однажды.

Люди входят и выходят — врачи изучают пациентов и возвращаются с докладами, Окер и Ксандер делают свою работу, сортировщики уходят на перерыв, Лейна заглядывает с проверкой.

Я уже привыкла к этой суете и перестала поднимать голову, когда слышу стук деревянной двери; я едва замечаю, когда внутрь проскальзывает горный ветерок и ворошит мои волосы.

***

Женский голос нарушает мою сосредоточенность. — Мы тут подумали о некоторых данных, — начинает она. — Я хочу убедиться, что мы включили их все в наш список.

— Конечно, — говорит Ребекка.

Что-то в голосе женщины кажется знакомым. Я поднимаю глаза.

Она выглядит старше, чем звук ее голоса, волосы совсем седые и заплетены в сложные косы, уложенные высоко на голове. У нее обветренная кожа и плавные движения рук, в которых она сжимает клочок бумаги со списком.

— Анна, — произношу я вслух.

Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — Мы знакомы? — спрашивает она.

— Нет, — говорю я. — Извините. Просто я видела вашу деревню, и я знаю Хантера и Элая. — Я так хочу увидеть Элая. Но, поскольку я навещаю Кая и работаю над лекарством, у меня совсем нет времени, чтобы пойти поискать новое поселение фермеров, хотя и знаю, что оно недалеко от главной деревни. Меня охватывает чувство вины, хотя я не знаю, позволят ли мне Лейна и другие уйти, даже если я попрошу. Я нахожусь здесь, чтобы работать над лекарством.

— Ты должно быть Кассия, — говорит Анна. — Элай постоянно говорит о тебе.

— Да, это я. Скажите Элаю, что Кай тоже здесь. — Рассказывал Элай Анне о Кае? Из-за проблеска узнавания в глазах Анны, я думаю, что рассказывал. — Вот только Кай один из пациентов.

— Мне очень жаль, — говорит Анна.

Я стискиваю края грубо обтесанного стола, напоминая себе не думать слишком много о Кае, или я сломаюсь, и это будет вовсе не хорошо для него. — Хантер и Элай — они в порядке?

— Да.

— Я хотела прийти к ним... — начинаю я.

— Все нормально, — говорит Анна. — Я понимаю.

Ребекка чуть передвигается, и Анна понимает намек. Она улыбается мне. — Когда я закончу, я скажу Элаю, что ты здесь. Он захочет тебя увидеть. И Хантер тоже.

— Спасибо, — говорю я, все еще не веря, что встретила ее. Это же Анна, женщина, о которой я слышала от Хантера, и труды которой я видела в пещере. Когда она начинает зачитывать свой ​​список, я не могу подстроиться под звуки ее голоса.

— Ночная лилия, — говорит она Ребекке. — Цветки амариллиса, но только в небольших количествах, они токсичны. Также по сезону мы использовали шалфей, собирали эфедру для чая…

Слова красивы, как песня. И я осознаю, почему мне знаком голос Анны. Он немного похож на голос моей матери. Я подтягиваю к себе бумажку и записываю названия, которые произносит Анна. Мама, наверное, уже знает некоторые из них, и она будет рада узнать и другие. Я спою их ей, когда принесу лекарство.

***

— А сейчас отдохни немного. — Ребекка вкладывает в мою руку завернутый в тряпицу кусок лепешки. Хлеб теплый, и от его запаха мой живот начинает урчать. Они здесь сами себе готовят еду. Как же это выглядит? Вот бы у меня было время, чтобы научиться и этому тоже. — И вот это, — добавляет она, протягивая мне фляжку с водой. — Поешь, пока будешь навещать его.

Ну, конечно, она знает, куда я пойду.

Спеша по тропинке в лазарет, я дышу лесным воздухом. Полевые цветы растут везде, где не ступает нога человека; фиолетовые и красные, синие и желтые. Облака, непоседливые и поразительно розовые, парят в небе над деревьями и пиками гор.

В этот момент меня посещает стойкое убеждение: мы сможем найти лекарство. Я никогда не чувствовала это так сильно.

Зайдя в лазарет, я сажусь рядом с Каем и смотрю на него, взяв его за руку.

Жертвы чумы не закрывают своих глаз. Хотелось бы мне, чтобы было иначе. Взгляд Кая плоский и серый; не тот цвет, который я привыкла видеть, — синий, зеленый. Я прислоняю руку к его лбу, чувствую гладкость кожи и основание кости. Кажется, он горячий. Может, началось заражение? — Он плохо выглядит, — докладываю я дежурному врачу. — Пакет с питательными веществами уже опустел. Вы не слишком сильно открыли капельницу?

Она проверяет свои записи. — Этому пациенту совсем недавно меняли пакет.

Я не двигаюсь. Что-то пошло неправильно, и вины Кая здесь нет. Через некоторое время врач встает и идет за новым пакетом, чтобы прикрепить к его трубке. Она кажется совсем измотанной. Дежурят всего лишь два врача. — Вам нужна дополнительная помощь? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает она резко. — Лейна и Окер настаивают, чтобы с неподвижными занимались только тех из нас, кто имеет медицинское образование.

После того как она заканчивает, я сажусь рядом с Каем и накрываю его руку своей, размышляя о том, как в нем бурлила жизнь на Холме, в ущельях и недолгое время в горах. А потом он ушел. Я думаю о том, как проводила время, разгадывая цвет его глаз, когда только влюблялась в него. Я узнала, что он изменчив, и его характер очень сложно описать.

Открывается дверь, и я поворачиваюсь, ожидая, что мне сейчас скажут, что мое время истекло и нужно возвращаться к работе. Но я не хочу уходить, и это странно. Когда я сортировала, то была уверена, что это самая важная вещь из всего, что я делаю. А когда я сижу здесь, то понимаю, что находиться рядом с неподвижными тоже очень важно.

Но это не посыльный из исследовательской лаборатории. Это Анна.

— Можно войти? — спрашивает Анна. После того как она вымыла руки и надела на лицо маску, она становится рядом со мной. Я встаю, готовая предложить ей мой стул, но она качает головой и садится на пол возле кровати. Странно смотреть на нее сверху вниз.

— Значит, это Кай, — говорит Анна. Он лежит на боку, и она смотрит в его глаза и дотрагивается до его руки. — Элай хочет видеть его. Думаешь, это хорошая идея?

— Не знаю, — отвечаю я. Будет неплохо, если Элай придет, потому что тогда Кай услышит еще один голос, который станет говорить с ним и звать его назад. Но будет ли это хорошо для Элая? — Вам виднее. — Это трудно произнести, но, несомненно, это правда. Я знала Элая всего лишь несколько дней. А она знакома с ним уже несколько месяцев.

— Элай рассказывал мне, что отец Кая был торговцем, — говорит Анна. — Элай не знал его имени, но он вспомнил, как Кай говорил ему о том, что его отец учился писать в нашей деревне.

— Да, — подтверждаю я. — Вы помните его?

— Да, — отвечает Анна. — Я бы не забыла его. Его звали Шон Финнау. Я помогала ему учиться писать его имя. Конечно, сперва он хотел выучить имя своей жены. — Она улыбается. — Он торговал для нее при каждом удобном случае. Покупал ей кисти, даже если не мог позволить себе краски.

Хотела бы я знать, слышит ли это Кай.

— Шон вел сделки и для Кая, — говорит Анна.

— Что вы имеете в виду? — спрашиваю я.

— Некоторые торговцы, бывало, сотрудничали с независимыми пилотами, — отвечает Анна. — С теми, что вывозили людей из Общества. И Шон однажды сделал это.

— Он пытался выторговать отъезд Кая? — спрашиваю я с удивлением.

— Нет. Шон провел сделку от чужого имени, чтобы доставить кое-кого, своего племянника, в каменные деревни. Конечно, мы, фермеры, никогда не содействовали подобным вещам. Но Шон рассказал мне об этом.

Я в смятении. Мэтью Маркхем. Сын Патрика и Аиды. Он не умер?

— Шон осуществил сделку без платы, потому что это было семейным делом — сестра его жены попросила. Ее муж знал, что Общество прогнило насквозь, и захотел вывезти своего ребенка. Эта сделка была чрезвычайно тонкой и опасной.

Она смотрит сквозь меня, вспоминая отца Кая, человека которого я никогда не встречала. Интересно, Каким он был? Очень легко представить его, как старшую, более безумную версию Кая: веселую, дерзкую.

— Но, — продолжает Анна. — Шон все отлично устроил. Он предположил, что Общество предпочтет побегу известие о смерти, и оказался прав. Общество сочинило целую историю, объясняя исчезновение мальчика. Они не хотели, чтобы распространялись слухи об исчезнувших, как их тогда называли. И они не хотели, чтобы люди думали, что могут сбежать.

— Он очень сильно рисковал ради своего племянника, — говорю я.

— Нет. Он делал это для своего сына.

— Для Кая?

— Шон не мог изменить свой статус в Обществе. Но он хотел лучшей жизни для своего сына, чем мог ему обеспечить.

— Но отец Кая был повстанцем, — отвечаю я. — Он верил в Восстание.

— В конце концов, я думаю, он был также реалистом, — продолжает Анна. — Он знал, что шансы на победу у повстанцев были невелики. То, что он сделал для Кая, было своего рода страховкой. Если бы что-то пошло не так, и Шон умер, то у Кая было бы свое место в Обществе. Он мог бы вернуться жить в дом тети и дяди.

— Он так и поступил.

— Да. Кай оказался в безопасности.

— Нет, — возражаю я. — Они, в конце концов, отправили его в трудовой лагерь. — Я отправила его в трудовой лагерь.

— Но это случилось гораздо позже, чем предполагалось. Он, вероятно, прожил в Обществе дольше, чем смог бы прожить взаперти в Отдаленных провинциях.

— Где тот мальчик сейчас? — спрашиваю я. — Мэтью Маркхем?

— Понятия не имею, — отвечает Анна. — Я никогда не встречалась с ним, ты же понимаешь. Я знала о нем только из уст Шона.

— Я была знакома с дядей Кая, — говорю я. — С Патриком. Я не поверю, что он отправил бы своего сына жить там, где он ничего и никого не знает.

— Родители делают самые странные вещи, когда видят явную опасность, грозящую их детям.

— Но Патрик не сделал такого с Каем, — сердито говорю я.

— Я полагаю, — произносит Анна, — он хотел выполнить просьбу родителей Кая — чтобы у их ребенка был шанс покинуть Отдаленные провинции. Я уверена, что тетя и дядя Кая вовсе не желали отказываться от него. Ссылка одного сына чуть не убила их. И потом, когда в течение многих лет не происходило ничего страшного, они стали задаваться вопросом, правильно ли они поступили, отослав его. — Анна глубоко вздыхает. — Хантер, должно быть, рассказал тебе, что я оставила его одного вместе с дочерью. С моей внучкой Сарой.

— Да, — киваю я. Я видела, как Хантер хоронил Сару. Я видела строчку на ее могиле — Когда июньский ветер рвет их пальцами с цветов.

— Хантер никогда не упрекал меня, — говорит Анна. — Он знал, что я должна была перевести людей. Времени было в обрез. Те, кто остались, погибли. Я оказалась права.

Она смотрит на меня. Ее глаза очень темные. — Но я виню себя. — Она вытягивает руку, сгибая пальцы, и мне чудятся следы голубых линий на ее коже, а может, это всего лишь вены. Сложно сказать в тусклом свете больницы.

Анна встает. — Когда у тебя следующий перерыв? — интересуется она.

— Я даже не знаю.

— Я постараюсь найти и привести Элая и Хантера повидаться с тобой. — Анна наклоняется и касается плеча Кая. — И с тобой.

После того, как она уходит, я наклоняюсь к Каю. — Ты все слышал? — спрашиваю я у него. — Ты слышал, как сильно твои родители любили тебя?

Он не отвечает.

— И я люблю тебя, — говорю я ему. — Мы по-прежнему ищем для тебя лекарство.

Он не шевелится. Я рассказываю ему стихи, и говорю, что люблю его. Снова и снова. Я смотрю на него и думаю, что жидкость, перетекающая в его вены, помогает; вот на его лицо возвращается румянец, подобно тому, как солнце на заре освещает камень.