Над въездом на Спрингсфилдский бульвар с лонг-айлендской скоростной магистрали клубились облака, когда Йордон Хайес вырулил сюда свой потрепанный микроавтобус и затормозил на красный свет.

На часах в машине значилось 2.18 ночи.

Двенадцать минут спустя, когда он ехал вниз по Хорей-Парк-авеню к повороту на Сорок девятую дорогу, ведущую в Бейсайд в Куинсе, он увидел в четырех кварталах отсюда свой кирпичный дом типа тех, что ставят на ранчо, и еще сильнее расстроился. Этот дом был последним изо всего, что ему принадлежало ранее. Нет, совсем не так надо бы сложиться его судьбе. Его, Йордона Хайеса, полузащитника-звезды колледжа имени Джеймса Мэдисона, выпуск 1969 года, самого красивого парня во всей школе, самого обаятельного. Все резко испортилось с тех пор, как он поступил в городской колледж, где ему пришлось постоянно вести острую конкурентную борьбу с другими парнями, тоже слывшими у себя в школе самыми симпатичными, и он начал приторговывать марихуаной, чтобы обзавестись дополнительными деньгами на карманные расходы и произвести тем самым впечатление на окружающих. Торгуя «травкой», он словно бы вновь почувствовал себя полузащитником-звездой. И еще на первом курсе ему стало ясно, что, занимаясь наркобизнесом, уже сейчас можно заработать больше денег, чем до конца своих дней, если будешь вести честную жизнь. Поэтому он женился на подруге детства по имени Рейчел, купил дорогой дом в Кенсингтоне и спешил рассказать всем и каждому, что торгует недвижимостью, — что, впрочем, соответствовало действительности, потому что служба в большой фирме по торговле недвижимостью оказалась превосходным прикрытием его истинной деятельности. Но все пошло прахом, стоило ему с торговли марихуаной перейти на кокаин. На первой же сделке он попался — связавшись с детективом, который выдавал себя за сбытчика из Майами. «Поганый жидяра, хоть и изъяснялся он по-испански», — подумал Йордон сейчас, придавив педаль газа к самому днищу машины. Сейчас ему приходилось зарабатывать себе какие-то жалкие крохи на хлеб насущный, выжучивая и по маленькой воруя деньги у своих контролеров из Бюро и из Ведомства генерального прокурора. Его нынешняя жизненная альтернатива была проста: или становись осведомителем, или умри. Каждый день он старался хоть на несколько часов обдурить работодателей, чтобы выкроить время на семью. Только дома он чувствовал себя хоть в какой-то мере человеком. И как знать, может быть, как-нибудь когда-нибудь ему и удастся выпутаться из передряги, в которой он очутился. Уйти от всего этого куда-нибудь, где можно будет начать все сначала.

Когда Хайтес выехал на подъездную дорожку, он увидел возле дома грузовой автофургон с надписью «Автопрачечная» по всему борту и беззвучно выругался, подумав, что опять вышла из строя их чертова стиральная машина. Он оставил машину на подъездной дорожке и отправился к дому пешком. Проходя мимо грузовика, в кабине которого не было ни души, он окинул его безмятежным взором. Войдя в дом через боковую дверь и очутившись на кухне, он замер на месте. Поп, их пес, лежал поперек мойки; голова у него отсутствовала. «Рейчел! Айра! Дэвид!» — в ужасе закричал он. Вбежав в гостиную, он обнаружил на полу опрокинутую корзину для мусора и бросился дальше, из одной комнаты в другую, выкрикивая имена жены и детей. Но никого не нашел. Вернувшись в гостиную, он заметил, что задняя дверь из кухни в подвал распахнута настежь. Кинувшись туда, он попробовал было включить свет, поискав на стене выключатель, но света не было. Вглядевшись в темноту, он снова закричал:

— Рейчел! Айра! Дэвид!

И вновь никакого ответа.

Отерев пот с лица тыльной стороной руки, он поставил ногу на первую ступеньку ведущей вниз шаткой лестницы, и начал по ней спускаться, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в надвигающейся на него тьме. Ступив на холодный пол подвала и понизив голос до шепота, он позвал:

— Рейчел…

Невидимая ему рука повернула в патроне лампочку, и она зажглась тусклым светом. Глаза Хайеса расширились от ужаса, когда он увидел обнаженные тела жены и детей, подвешенные к потолочной балке, на лицах у несчастных навеки застыла предсмертная страшная гримаса.

Йордон Хайес, самый симпатичный из всего выпуска 1969 года парень, зарыдал и опустился на колени, не обращая внимания на то, что вокруг него началось какое-то таинственное движение.

Художественные украшения и старинная мебель из холла кинотеатра «Мажестик», что на углу Мэдисон-авеню и Сто двенадцатой улицы, были уже давным-давно похищены и проданы. «Мажестик» был самым старым из до сих пор действующих кинотеатров во всем Манхэттене; открыли его с великой помпой и в присутствии мэра Джимми Уолкера еще в 1927 году. Сейчас это некогда горделивое здание пребывало в мерзости запустения, заплеванное и грязное, волею судеб оказавшись в той части города, которую теперь прозвали Убей-городом.

Наркобароны Убей-города купили кинотеатр четыре года назад, чтобы использовать его как безопасную «малину», на которой члены банд могут улаживать возникающие у них споры, сговариваться о ценах на товар и убеждать мелких распространителей соглашаться на оптовые партии, обещая им за это скидку. Когда случайный прохожий пытался приобрести билет на один из боевиков или сексфильмов, которые здесь крутили, ему (или ей) объясняли, что нынешний показ будет закрытым и все билеты на него проданы заранее. Это было укромное место, доступ в которое был открыт лишь для сбытчиков и их постоянной клиентуры, включая проституток и трансвеститов, неизменно готовых расплатиться за товар натурой. Тайные боссы заведения и не подозревали, что сюда вхожи и внедренные агенты, для виду приторговывающие наркотиками или покупающие их, а на самом деле собирающие информацию о структуре сетей наркобизнеса и его лидерах.

В эту пятницу, примерно в полчетвертого, когда на экране замелькали кадры «Сестер-потаскушек», темноту в зрительном зале пронизал сноп света: входная дверь открылась и несколько неразличимых фигур проскользнули в глубь помещения. Дверь захлопнулась; в зале вновь воцарилась тьма. Никто не обратил внимания на шестерых здоровенных парней, пробирающихся по проходу к сцене. Трое из них несли на плечах огромный скатанный ковер, тогда как трое других с трудом волокли большой мешок.

Торговцы наркотиком занимались своим делом, проститутки — своим.

Через семь минут лента кончилась, звуковое сопровождение смолкло и замерцал грязный экран цвета слоновой кости. В репродукторе зазвучало — сперва по-английски, а потом по-испански:

— Внимание на сцену! Вам предстоит увидеть, что ожидает полицейских осведомителей.

Секретный агент на балконе — женщина — сжалась в комочек, сердце ее бешено заколотилось.

А между тем трое здоровенных парней втащили на сцену огромный мешок на «молнии» и бросили его там, расстегнув «молнию».

Трое других парней внесли на плечах ковер и раскатали его; внутри оказался совершенно обнаженный и насмерть перепуганный Йордон Хайес. Рывком его поставили на ноги. Руки у Хайеса были связаны, а во рту торчал кляп. Глаза его лихорадочно бегали, обращаясь то к одному, то к другому его мучителям, мрачно присматривающим за ним, и наконец в ужасе остановились на человеке с седой прядкой в волосах и с холодными темными глазами, которые почти не было видно из-под низко нависших густых бровей.

— Хочу дать тебе шанс остаться в живых, — невозмутимо произнес человек с седой прядкой. — Единственное, что тебе для этого потребуется, — это пройти от одного конца сцены до другого.

Хайес бросил взгляд на мутное пятно света на экране.

— Никакой я, к черту, не осведомитель.

Человек с седой прядкой улыбнулся и кивнул парням, стоявшим за спиной Хайеса. Те схватили самого красивого и самого обаятельного выпускника 1969 года и силком потащили на авансцену.

Скорчившись в бессильной попытке прикрыть наготу, Хайес посмотрел туда, где находились невидимые ему зрители, и сделал несколько неуверенных шажков вперед, теша себя надеждой, что, возможно, ему еще удастся отсюда вырваться. Он пытался рассмотреть, где находится, но видел только кромешную тьму да белый луч включенного кинопроектора на экране. «Что же они собираются делать? Должно быть, в зале сидит снайпер. Да, наверняка именно так! Они собираются застрелить меня, едва я попаду в луч проектора. Значит, надо проскользнуть под лучом, пригнувшись, и броситься прочь».

Подойдя к снопу света, он остановился. Оставаясь в неподвижности, он понаблюдал за сотнями плавающих в луче пылинок. Затем пригнулся, намереваясь быстро прошмыгнуть в сторону. Из темноты послышалось зловещее шипение, и некое чудовищное существо набросилось на него и повалило на пол.

Луч проектора скользнул вниз; тишину взорвали истошные вопли Хайеса. Оранжево-зеленая анаконда, толщиной в мужскую ляжку и длиной примерно в пятнадцать футов, оплеталась вокруг его бедер; остроконечная голова оканчивалась раздвоенным языком; взгляд змеиных глаз был неотвратимо нацелен на Хайеса. Змея без видимых усилий оплетала тело Хайеса своими кольцами, доставляя ему непереносимую физическую боль. Он принялся бороться с нею, но чем сильней боролся, тем крепче сплетались у него на теле могучие кольца.

Торговцы и их клиенты, вытаращив глаза, в оцепенении наблюдали за тем, как гигантский удав дюйм за дюймом выдавливает жизнь из Йордона Хайеса. Следили за этим и секретные агенты, бессильные помешать происходящему. Во всем кинотеатре телефоны были предусмотрительно отключены; сбытчики в наши дни обходятся радиотелефонами и устройствами вызова на телефонную станцию.

Один из агентов поднялся со своего места и бросился в вестибюль. Ему было известно о существовании телефона всего в полутора кварталах отсюда. Но охранник одного из наркобаронов преградил ему путь:

— Куда это ты так торопишься?

— Терпеть не могу долбанных змей. Понимаешь, мужик.

— Возвращайся на место. Можешь сидеть с закрытыми глазами.

Наркоман, перегнувшись через перила балкона, заорал:

— Вот это да! Вот это да!

Левая рука Хайеса высвободилась из захвата и беспомощно взметнулась вверх. Из его рта вырывались булькающие, сдавленные звуки. Последняя судорога, и он окончательно обмяк.

Анаконда распустила свои кольца и победно подняла голову над головой жертвы. В ее широко разверстой пасти была часть головы поверженного ею человека.

Одну из проституток вытошнило.

Фионе Ли только что исполнилось двадцать пять. В качестве подарка себе самой на день рождения она коротко подстригла платиновые волосы, сделала маникюр в салоне на Вашингтон-стрит и купила платье и шелковые трусики.

Вчера около полудня главный инструктор Полицейской академии по физической подготовке сержант Нири подошел к ней в гимнастическом зале и велел явиться к нему сегодня, в субботу, в шестнадцать часов, причем в штатском.

Она подумала, что речь пойдет о ее назначении в цепь заграждения вдоль Пятой авеню в порядке подготовки к воскресному визиту президента страны, поэтому надела джинсы, черную рубашку с открытым воротом и тяжелые уличные туфли. Лифчика она не надела и краситься тоже не стала. Но сейчас, следуя за Нири на запретную для учащихся территорию пятого этажа в западном крыле здания Академии, она почувствовала внезапную неуверенность. Новобранцам вход сюда был и вовсе заказан.

Нири, пройдя первым, открыл дверь в один из здешних кабинетов и пригласил ее войти. За письменным столом она увидела незнакомого ей высокорослого мужчину. Бурке предложил ей сесть в кресло у стола, продолжая перелистывать лежащее перед ним пухлое досье.

— Вижу, что вы в прошлом никак не были пай-девочкой.

Фиона виновато потупилась — это выражение она подсмотрела в кино — и ничего не ответила.

— В четырнадцать лет вы ранили учителя, ударив его ножом в руку.

Гнев вспыхнул в ее карих глазах.

— Я осталась после уроков на дополнительные занятия по математике. И извлекала квадратные корни у себя за партой, когда он заявился и начал приставать ко мне.

— Может быть, вам почудилось.

— Ага, почудилось. Он прекрасно понимал, чего хочет. Я сказала ему, чтобы отвалил, но он еще круче взялся за меня. А через два года его посадили за то, что он отсасывал у маленьких мальчиков.

— Но сначала вас поставили на учет как потенциально опасного подростка.

Она в ярости вскинула вверх брови. И процитировала по памяти:

— «Постановка на учет как потенциально опасного подростка не является уголовным наказанием и не может быть использована против подвергнутого этой процедуре каким-либо образом, способом или методом».

— А кто так сказал?

— Закон так сказал.

Верзила Паули, подавив улыбку, продолжил рыться в досье.

— В шестнадцать лет вы стукнули продавца в магазине по голове бутылкой содовой, сломав ему нос и разбив бутылку. На основании его заявления вас арестовали, но в этом случае все обошлось: он свою жалобу отозвал.

— Потому что я подрабатывала в супермаркете во внеурочное время. Я как раз была на складе, когда он явился туда и начал ко мне приставать.

Он смерил ее взглядом:

— Вы что, мужчин не любите?

— Очень люблю, только они должны сначала попросить.

Откинувшись в кресле, Бурке заложил руки за голову и вытянул под столом длинные ноги.

— Согласно анкете, вы бегло говорите по-испански и немного — по-немецки. И, кроме того, имеете летные права.

— У моего отца было аэротакси на Лонг-Айлейнде. Я управляюсь с самолетом с пятнадцати лет. — Она подозрительно посмотрела на него: — А почему вы не говорите мне, кто вы такой и зачем меня сюда вызвали?

— Меня зовут инспектор Пол Бурке. Мне хотелось бы понять, почему вы надумали стать офицером полиции.

— Работа как работа.

— Нет, юная леди, это не просто работа.

Она откинула волосы со лба.

— Мне хочется помогать людям, в особенности — детям.

— А вы представляете себе, сколько детей появляется на свет наркоманами? Уже от рождения?

— Великое множество. А в нашем городе — самый высокий процент во всей стране.

Тихим голосом и уже совершенно серьезно он спросил:

— А вам хотелось бы каким-нибудь образом помочь этим еще не родившимся детям?

— Разумеется. Но разве я смогу?

Он закрыл досье с таким видом, словно принял окончательное решение.

— Хотите пойти на войну против наркобизнеса?

Хитрая улыбка, саркастический ответ:

— Эта война уже поиграна.

— Фиона… настоящая война только начинается.

Они проговорили еще три часа. А когда закончили, он был убежден в том, что сделал правильный выбор. У нее было (или отсутствовало, это как посмотреть) все необходимое: она не была замужем и у нее не было дорогого ее сердцу друга.

Посмотрев на Верзилу Паули, она кротко спросила:

— Ну, с чего начнем?

Бурке улыбнулся:

— С каникул.

Первый заместитель начальника полиции Фрэнк Нэйджел посыпал противогрибковым порошком розы у себя на заднем дворе в Маспете, Куинс, когда возле его дома остановилась машина Верзилы Паули. Из отдела по борьбе с наркотиками первому заместителю позвонили домой, как только Фиона Ли вышла из кабинета на пятом этаже в западном крыле здания Академии. Бурке извинился, что ему приходится тревожить комиссара в выходной, и сказал:

— Мне необходимо, начальник, увидеться с вами немедленно.

Первый заместитель начальника полиции ведет оперативную работу и отвечает за менее значительные текущие организационные вопросы. Но одной из его нигде не зафиксированных обязанностей является надзор за всей разведывательной и контрразведывательной деятельностью, осуществляемой в рамках департамента полиции.

Нэйджел прослужил сорок лет и уже был готов в шестьдесят два удалиться на пенсию, когда начальник полиции внезапно попросил его занять вакантный пост своего первого заместителя.

На бледном лице Нэйджела уже пестрели бурые пятна, говорящие о старости, а его маленькие зеленые глазки были посажены слишком близко друг к другу. Он был в штанах цвета хаки, заляпанных краской и смазочным маслом, домашних шлепанцах и поношенной рубашке для игры в поло команды 79-го округа со спортивным амплуа «четвертый дом», прописанным спереди, во всю ширину груди.

Шагая по лужайке, Бурке издали поздоровался:

— Добрый день, комиссар.

Нэйджел отставил в сторонку распылитель и встал руки в боки, глядя на приближающегося визитера.

Верзила Паули начал было говорить что-то, Нэйджел сразу же остановил его, поднеся палец ко рту. Он подошел к газонокосилке и включил ее. Мотор затарахтел, а Нэйджел поворотом рукоятки все наращивал обороты, пока шум не превратился в громкий равномерный рев. Подойдя с газонокосилкой к тому месту, где стоял Бурке, Нэйджел пояснил:

— В наши дни нельзя ни при каких обстоятельствах проявлять малейшую непредусмотрительность, утрачивать бдительность. Особенно имея в виду все эти умопомрачительные штучки, которые имеются на вооружении у противника.

Бурке окинул взглядом безмятежный пейзаж и вздохнул не без грусти.

— Так в чем дело? — спросил комиссар, подойдя вплотную к своему начальнику и продолжая одной рукой управляться с газонокосилкой.

— В Академии три недели назад состоялся новый набор. Сколько проходит времени, прежде чем во все городские службы поступят списки новобранцев?

Нэйджел пристально посмотрел на посетителя:

— Месяц примерно. Плюс-минус неделя.

— А отдел кадров оповещает об этом все соответствующие службы?

— Именно так. Бумаги пересылаются в отдел кадров муниципалитета, в страховые компании, в городской архив и в службу здравоохранения.

— А когда отдается приказ о зачислении слушателей Академии?

Нэйджел с откровенным нетерпением посмотрел на Бурке; ему надо было поскорее управиться с розами, потому что вечером он с женой идет в гости.

— Приказ отдается после того, как будут завершены все необходимые формальности. Мы датируем его задним числом, чтобы он соответствовал фактической дате назначения на должность или, как в данном случае, зачислению в Академию. — Он улыбнулся Верзиле Паули. — Судя по всему, мой друг, вы наших бумаг просто не читаете, верно?

— Не читаю с тех пор, как меня произвели в сержанты. Но до той поры я тщательнейшим образом изучал все подобные приказы, обращая особое внимание на те случаи, когда открывалась сержантская вакансия. Умер кто-нибудь, погиб, ушел в отставку или получил повышение — это не имело для меня значения.

— Что ж, тогда мы все рьяно «охотились за талантами». — Он запустил газонокосилку еще громче. — А к чему все эти вопросы, Паули?

— Я хочу сделать из одного новобранца внедренного агента, и мне не хотелось бы оставлять за ним бюрократический хвост.

— А как насчет жалованья и медицинского страхования?

— Относительно жалованья, у нас есть фонд наличных средств. А насчет медицины, попрошу какую-нибудь из дружественных полиции гигантских корпораций включить это имя в свой фонд страхования.

Нэйджел бросил взгляд на свежую траву и задумчиво подергал себя за мочку уха.

— И вы хотите, чтобы от этого человека не осталось никаких следов.

— В точности так. Включая отпечатки пальцев в нашей картотеке, а также в Вашингтоне и в Олбани.

Нэйджел внезапно насупился:

— Должно быть, речь идет о важном деле.

— Леви и Дилео.

Нэйджел положил руку ему на плечо.

— Я лично начал с этой истории свой понедельник. И обо всем позаботился.

— Благодарю вас.

Верзила Паули достал авторучку и одну из визиток на фальшивое имя, которые всегда носил при себе, и написал на обороте визитки имя и номер социального страхования Фионы Ли.

Первый заместитель взял карточку и сунул ее в карман брюк, даже не поинтересовавшись именем агента. Верзила Паули потянулся к ручке газонокосилки, еще прибавил оборотов и спросил:

— А кто руководит глубоко внедренными агентами?

На лице у первого заместителя появилось и вовсе уж озадаченное выражение.

— Честное слово, не знаю. Я даже не уверен в том, что у нас таковые имеются.

— Что ж, приятного вам уик-энда, комиссар.

Верзила Паули зашагал прочь по хорошо ухоженному газону, мрачно думая: «Служба превратила нас всех в лжецов».

Сгущающиеся тучи плыли над грядой гор Блю-Ридж ближе к вечеру в воскресенье, когда «Цессна-101» зашла на посадку на частной полосе в восьмидесяти милях к западу от Шарлотсвилла, штат Вирджиния.

Единственным пассажиром на борту была Фиона Ли. Она села в самолет на Морском вокзале аэропорта имени Кеннеди в начале второго. Глядя в иллюминатор на бесконечную панораму то высоких, то низких гор, Фиона с улыбкой вспоминала скандал, который она закатила, по согласованию с Бюро, сержанту Нири. Вышло все просто замечательно. Во второй половине дня в субботу она облачилась в гимнастическое трико и вышла на тренировку в зал. Как и было обговорено заранее, Нири упрекнул ее в том, что она не надела лифчика, и приказал немедленно отправляться домой, чтобы переодеться. Кроме того, на нее было наложено дисциплинарное взыскание за явку на занятия в неуставном виде. Весь класс замер, когда Фиона вдруг отказалась подчиниться приказу. Она, дескать, считает, что такая мелочь, как отсутствие или наличие лифчика, не имеет никакого значения. Они с сержантом сразу же принялись орать друг на друга. Ее отправили к дежурному офицеру, который предложил ей на выбор или подать прошение об увольнении, или быть уволенной за грубое нарушение дисциплины. Она послала их всех подальше, подписала прошение об увольнении и бросилась на улицу, напоследок оскорбив обоих офицеров непристойным жестом.

Самолет побежал по полосе. Пилот вырулил к уже дожидающемуся джипу, возле которого стоял стройный коротко стриженный седой человек с мужественным лицом и с густой сетью морщинок вокруг глаз. Стоял он прислонясь к ограде и скрестив руки на груди. Во всем его облике было нечто юношеское, хотя Фиона сразу же подумала, что ему, должно быть, чуть за пятьдесят. На нем были джинсы, ковбойские сапоги, а на гладкой рубашке блестела серебряная застежка шнурка, какие носят вместо галстука.

Винт самолета замер. Фиона открыла дверцу и спустилась по лесенке, опасливо сторонясь участков крыла, на которых было написано «Не ступать». Из глубины самолета ей подали чемодан. Она пробормотала: «Спасибо» — и на мгновение обернулась, чтобы полюбоваться великолепным зрелищем горных вершин в предзакатный час. Жадно глотнув хрустально-чистого воздуха, она поняла, что здесь довольно прохладно, и ощутила звуки и запахи сельской глуши. До нее донесся шум приближающихся шагов, и она заметила его краешком глаза. А потом повернулась.

— Привет! Меня зовут Тед Порджес, — сказал стройный мужчина, которого чуть раньше она видела стоящим у джипа. Принимая у нее чемодан, он быстро сказал: — А вы Мэри Бет…

— Нет, меня зовут…

Он резко прервал ее:

— Мэри Бет. До тех пор, пока вы будете здесь, ваше имя Мэри Бет.

— А это и есть горы Блю-Ридж? — спросила она, когда он уже повернулся и пошел в сторону джипа.

Он не ответил на ее вопрос, оставив ее на дорожке в состоянии растерянности и обиды. Стоит выйти из самолета, и сразу же наталкиваешься черт знает на что, подумала она и поплелась следом.

Дорога шла вверх на запад, петляя между виргинских холмов.

— Красивые места, — сказала Фиона, стараясь разбить стеклянную скорлупу, которой отгородился от нее Порджес.

— Да, — ответил он не отрывая глаз от дороги. — Через несколько минут мы приедем в гасиенду. И когда вы устроитесь, мы побеседуем.

Гасиенда оказалась несколько хаотическим комплексом одноэтажных фермерских домов и сараев, со всех сторон обступивших большой, помещичьего типа дом, из которого открывался вид на долину, поросшую сливовыми деревьями. На ровном участке местности между хозяйским домом и горами было поле для игры в европейский футбол.

В отличие от учебной базы в Квантико, штат Вирджиния, где хозяйничало Бюро, гасиенда представляла собой секретный тренировочный лагерь Ведомства генерального прокурора и ЦРУ, используемый для подготовки внедряемых в преступную среду агентов, а также для тренировки специального отряда «Дельта», получившего за свои труды малоприятное на слух прозвище «мусорщики».

Квартира, отведенная Фионе, находилась в задней части здания. Она была большая и комфортабельная, и благодаря окну во всю стену от пола до потолка отсюда открывался замечательный вид. Проверив ванную и шкафы, Фиона плюхнулась на королевских размеров ложе и улыбнулась, обнаружив, что оно весьма жесткое. Пройдя в гостиную, она обнаружила там Порджеса: он стоял у печи и сквозь стеклянную стену любовался пейзажем. Повернувшись к ней, он неторопливо произнес:

— Мне даны три недели на вашу подготовку. Срок весьма сжатый.

— Я быстро схватываю, — самоуверенно бросила Фиона.

Она подошла к длинному белому дивану и уселась на него, вовсе не испытывая, как правило, свойственной новичкам робости.

Порджес сел рядом.

— Наркодельцы прозвали США «многополоской», потому что их маршруты протянулись по всей стране, как линии шоссе. — Он подсел к ней поближе. — Чтобы обезопасить себя на этих дорогах, они развили в высшей степени тонкую технику, позволяющую им разоблачать внедренных к ним агентов. Вам придется быть паинькой, просто паинькой, иначе вы окажетесь просто покойницей. — Он сел, закинув ногу на ногу, и принялся рассматривать загорелые и обветренные кисти собственных рук. — Как правило, разоблачив агента, наркодельцы сперва подвергают его пыткам и стараются перевербовать. А если это не получается, убивают. Но когда они обнаруживают, что осведомителем стал кто-нибудь из них самих, изменника ждет медленная и мучительная смерть. И прежде чем заняться таким осведомителем, они уничтожают всю его семью, даже домашних животных. Многие полагают, что такая жестокость проявляется в назидание и в острастку потенциальным изменникам. Но существует и другая, куда более важная, причина, по которой они уничтожают семейство предателя. Может, вы сами подскажете мне, какая именно?

Она тоже закинула ногу на ногу, принялась болтать туфлей, от избытка напряжения на лбу у нее появились морщинки. Наконец она посмотрела на Порджеса:

— Не хотят оставлять никого, кто оказался бы в состоянии отомстить им спустя много лет.

— И о чем это свидетельствует применительно к нашим наркобаронам?

— Им хочется еще пожить на свете.

— Вы только что выдержали первый экзамен. — На лице у Порджеса заиграла неуверенная улыбка. Он повернулся к окну: с гор уже надвигались сумерки. — До ужина осталось еще немного времени, почему бы мне пока не ознакомить вас с правилами здешнего распорядка?

Через три дня, утром, без нескольких минут девять, капитан Дэйв Кац, начальник отдела по борьбе с наркотиками, вошел в кабинет своего шефа на девятом этаже нью-йоркской штаб-квартиры и передал Бурке конверт с пометкой «В собственные руки».

Верзила Паули отхлебнул утреннего кофе, отодвинул чашку в сторону, достал из верхнего ящика стола складной нож и вскрыл конверт. Письмо было от его племянницы Фионы, только что поступившей в университет. Она писала ему, что ей нравятся занятия в летней школе и что она старается вовсю.

Вложив письмо в конверт, генеральный инспектор Бурке встал, включил распылитель и бросил в прорезь конверт, который тут же превратился в рычащей машинке в ничто. Вернувшись на место, он спросил у своего заместителя:

— Что-нибудь новое относительно возможной утечки?

— Я покопался в связях и знакомствах всех наших сотрудников, но выявил всего лишь две любовные интрижки в стенах Бюро.

— Никто не разъезжает на итальянской спортивной машине?

— Как и все добропорядочные полицейские, все наши сотрудники в долгах как в шелках. Никаких любовных треугольников, ни одной гомосексуальной связи — словом, материала для шантажа я не обнаружил. Просто не могу поверить, что утечка возможна из нашего заведения.

Обхватив чашку обеими руками, Верзила Паули как бы невзначай поинтересовался:

— А что тебе известно о глубоко внедренных агентах в рамках нашего Бюро?

Кац был удивлен, да и не скрывал этого.

— Только слухи. Судя по всему, начальником на ними является Бандюга Джой. Выплачивает им жалованье и обеспечивает медицинское страхование в дружественных Бюро корпорациях и организациях. А также — в дружественных Ведомству генерального прокурора.

На лице у Бурке появилось озабоченное выражение.

— А о наших собственных агентах не осталось никаких следов в документах?

— Ни в коем случае! Данные на всех уничтожены, документы приведены в соответствие с «легендой» каждого. Включая телефонный справочник.

— Я все время ломаю себе голову над тем, каким образом наркодельцы вычисляют наших агентов.

— Я тоже. — Кац внезапно оживился. — Да, кстати. Для разнообразия хорошая новость. Ллойдсово судно из медельинского картеля прибывает на Сэнди-Хук через пару дней. Оно отправилось из Кубы четыре дня назад, на борту многокилограммовый груз кокаина и какая-то малость героина для нашего Восточного побережья. Группа захвата возьмет их на месте первой же передачи.

— А откуда эта информация?

— Субагент из Ведомства генерального прокурора передал из Мексики. — Мрачная усмешка появилась на лице Каца. — А «мулом», который должен принять груз, будет Роберто Барриос.

— Худой?

— Он самый. Тайный осведомитель по кличке Кекс пасет его уже целую неделю. Груз он собирается принять на борту арендованной им круизной яхты. Речь идет, как минимум, о трехстах килограммах. И как только Барриос перекинет мостик между двумя судами, в дело вступит группа захвата. И Худому ничего не останется, как либо расколоться, либо до конца дней заниматься зарядкой в камере девять футов на двенадцать.

Роберто Барриос вылез из постели и пошлепал в ванную. Отлив, он встал на весы и, нахмурившись, понял, что набрал два лишних фунта. Он тут же решил отправиться домой и позаниматься на велотренажере. Эти чертовы фунты он наверняка набрал прошлой ночью.

Вернувшись в спальню, он стал одеваться. Застегивая ворот рубашки, бросил взгляд на лицо спящей женщины. «Какая жалость! Слишком много ты задавала вопросов по поводу моего бизнеса, и это пагубно сказалось на тебе, любимая», — подумал он, доставая из кармана пакетик кокаина и кладя его на ночной столик. Нежно смахнув сбившуюся на лоб женщины прядку волос, он наклонился и поцеловал ее в губы.

Ее глаза тут же широко распахнулись. Потянувшись, она спросила:

— Который час?

— Начало одиннадцатого.

— И ты уже уходишь? Куда это ты так торопишься? — игриво воскликнула она, призывно взметнув к нему руки.

Это была крупная блондинка с грязноватыми гладкими волосами, серыми глазами и небольшими, но изящными грудками.

— Дела, дорогая. Мне самому не хочется.

Она надулась и обиженно спросила:

— Но вечером мы увидимся?

— Ну разумеется. Почему бы нам не поужинать?

— Вот это мне нравится! — Шлепнувшись на спину, она смотрела, как Барриос зашнуровывает башмаки. — Замечательная была ночка в этом клубе. Спасибо, что познакомил меня с Алехандро. Этот парень и впрямь что-то особенное!

— Хрен он собачий, вот кто.

От удивления она снова села:

— Что ты имеешь в виду? Мне казалось, что он твой друг.

— Нет, детка, ничего подобного. Он друг Чи-Чи — и если ты потрахаешься с ним, тебя убьют. — Похлопав по пакету с кокаином, он произнес несколько более дружественным тоном: — Тут для тебя маленький подарочек.

Она округлила губы как для поцелуя.

— О!.. Благодарю тебя, Роберто.

Позже тем же утром Кекс встанет и сварит себе кофе. Сидя за кухонным столом, она высыпет кокаин из пакетика на лист бумаги и с помощью бритвенного лезвия выложит порошок в узенький холмик. Поднеся порошок к лицу, она зажмет пальцем одну ноздрю и всосет другой всю порцию в глубь своего молодого прекрасного тела. И через шесть минут после этого сердце субагента по кличке Кекс остановится. Навсегда.

Специально изобретенную им смертельную смесь кокаина и героина Барриос называл «прощальным поцелуем».

Алехандро и Сивер давным-давно разработали сложную систему взаимного оповещения о необходимости встречи. Они выучили на память перечень явок, каждая из которых была привязана к определенному дню недели. Если Сиверу надо было повидаться с Алехандро, он звонил ему домой и просил к телефону некоего Фрэнка. Это означало, что встретиться им надлежит в тот же день, ровно в час.

А если Алехандро надо было повидаться с Сивером, то он звонил в местное отделение Бюро и, представившись кодовым именем Чилиец, называл время суток и день недели. Названный им день содержал для Сивера информацию и о месте встречи.

Сегодня утром Алехандро позвонили, ошибясь номером, и позвали к телефону Фрэнка. Алехандро еще спал, поэтому, после звонка, он выловил из корзины старый шлепанец и запустил его под кровать.

На широких ступенях у входа в Музей изящных искусств «Метрополитен» было полно народу. Здесь отдыхали, перекусывали, глазели на Пятую авеню. В воздухе пахло весной, небо было безоблачно синим.

Алехандро пришел в музей и проследовал в Оружейную палату — большой зал, наполненный богато изукрашенными мечами, шлемами и щитами. Были здесь и фигуры всадников в полных доспехах, и панцири рыцарей «Круглого стола» под родовыми стягами. Не торопясь он осматривал экспонаты и словно бы невзначай приближался к величественным и мастерски исполненным парадным доспехам короля Генриха II; однако же время от времени он оглядывался по сторонам, проверяя, нет ли за ним слежки. Осмотрев доспехи и так и не заметив ничего подозрительного, он покинул Оружейную палату, прошел через ротонду, вышел из здания и застыл у входа.

Яркий послеполуденный свет летнего солнца заливал всю авеню и озарял широкие ступени у входа в музей, тогда как само огромное здание отбрасывало густую тень на несколько верхних ступеней.

В самом начале второго такси, принадлежащее, судя по эмблеме на крыше, крупной компании, выехало с запада по Пятой авеню и подъехало к самому въезду в музей.

Алехандро сел на заднее сиденье и бросил водителю:

— Угол Третьей и Четырнадцатой.

Энди Сивер потянулся к щитку управления и включил счетчик. Следя за встречным движением, он влился в один из рядов, после чего произнес:

— Тайный осведомитель, который подвел Леви и Дилео к сети «Клеопатра», публично казнен в пятницу. Его задушила анаконда на подмостках кинотеатра, в котором собираются преступники.

Алехандро откинулся на сиденье.

— Имеющий очи да увидит.

— У отдела по борьбе с наркотиками есть трое внедренных агентов, задействованных в этом кинотеатре. Они докладывают, что руководил экзекуцией высокий хорошо одетый мужчина с седой прядкой в волосах. Он рябой.

— Вот как?

— Вот так. После расправы над Дилео и Леви Верзила Паули велел тщательно опросить всех «духов», задействованных в отеле «Савой». И никто ничего не заметил. Если не считать двух агентов женского пола, наблюдавших за вестибюлем. А они запомнили высокого, красивого, хотя и рябого, хорошо одетого господина с седой прядкой. Он спустился на лифте и вышел из гостиницы, как раз, очевидно, направляясь на экзекуцию.

Алехандро подался вперед:

— А что еще они рассказали об этом парне?

— Больше ничего.

— А вы попробовали сличить это описание с тем, что имеется у нас в картотеке?

— Разумеется. Но результат нулевой. — Он затормозил у светофора на Шестьдесят седьмой. — У нас есть информация, согласно которой Ллойдс из медельинского картеля в ближайшее время доставит партию товара на Восточное побережье, а принять товар должен Роберто Барриос, тот же самый «мул», который был задействован в отеле «Савой».

— А кто этот Барриос — «мул», дистрибьютор или самостоятельно действует?

Сивер, мрачно выругавшись, чудом избежал наезда на наглого пешехода.

— Барриос и Седая Прядь могут оказаться свободными гангстерами, нанятыми Клеопатрой на одно-два конкретных дела.

— Все большие парни, задействованные в наркобизнесе, придают огромное значение «фамильной чести». Для решения важных задач они используют только членов «семьи». Запомни, истинная царица требует верности от своих подданных и придворных.

Вспыхнул зеленый свет.

— Высадку ждут не дождутся группы захвата из Бюро и из Ведомства генерального прокурора, — сказал Сивер. — Они хотят захватить Барриоса и заставить его расколоться. — Он бросил взгляд в зеркало заднего обзора. — Как бы ты это провернул?

— Думаю, мы с Барриосом станем самыми настоящими амигос.