Седьмой полицейский участок расположен на Питт-стрит, в квартале, состоящем из домов с заколоченными окнами, развалин и поросших травой пустырей в нижнем Истсайде Манхэттена.

Скэнлон по прямой связи доложил комиссару полиции о том, что произошло на Кристи-стрит, и поинтересовался, что ему делать дальше.

— Оповестите всех, кого надо, лейтенант.

Скэнлон сообщил начальникам следственных отделов южного Манхэттена и северного Бруклина об аресте Хэмила, а те, в свою очередь, передали сообщение начальнику следственного управления Голдбергу, который тотчас состряпал заявление для газетчиков.

В коротком выпуске новостей, прервав телепередачи, сообщили, что полиция Нью-Йорка ведет допрос подозреваемого в убийстве по делу Галлахера — Циммерман. Вскоре весь 7-й участок был переполнен репортерами.

Скэнлон предпочел бы допросить Хэмила в своем участке, но инструкции предписывали проводить первый допрос после задержания в участке, на территории которого был произведен арест, в данном случае это был 7-й участок. Хэмила заперли в напоминающей клетку комнате для допросов с толстыми бетонными стенами и стеклами с односторонней светопроводимостью.

Скэнлон почувствовал нарастающее раздражение. Он прекрасно понимал, что вся эта возня с Хэмилом ведет в тупик и они попросту теряют время. Он вошел в комнату для допросов и уселся за стол напротив задержанного. Покачивая головой, Скэнлон разглядывал лицо Хэмила.

Губы Хэмила тронула бледная улыбка.

— У вас ничего нет против меня, вы это прекрасно знаете.

Скэнлон нагнулся к нему.

— Я буду откровенен с тобой и расскажу, что у нас есть против тебя. Во-первых, нападение второй степени тяжести на детектива Хиггинс. Во-вторых, найденный у тебя глушитель — это незаконное хранение оружия, то есть преступление четвертой степени тяжести. У тебя было найдено достаточно наркотиков, чтобы предположить незаконную торговлю, — преступление третьей степени. И последнее, твое оружие и стрельба в нас — покушение на жизнь офицера полиции, вторая степень тяжести.

Хэмил скрестил руки на груди и стал покачиваться на стуле.

— Ерунда.

— Эдди, я всю жизнь отправляю в тюрьму таких, как ты.

Хэмил нервно провел рукой по волосам.

— Ну что, Эдди, поговорим, — предложил Скэнлон.

— Отвали.

— Умный человек вначале бы выслушал.

Взгляд Хэмила упал на стекло с односторонней светопроводимостью.

— Хорошо, я слушаю.

— Я хочу знать, что произошло между тобой и Тикорнелли, а также — где ты находился во время убийства лейтенанта Галлахера и Йетты Циммерман.

На лице Хэмила отразилось облегчение.

— Это все?

— Это все, Эдди.

— Что будет, если я расскажу?

— Тогда я постараюсь, чтобы предъявленное тебе обвинение не включало в себя некоторых пунктов. Когда тебя вызовут на предварительное слушание, твой адвокат сможет отклонить обвинение из-за незаконности задержания.

— А оружие и стрельба?

— Какая стрельба?

Хэмил удовлетворенно улыбнулся.

— У меня сейчас условный срок, и если меня в чем-то обвинят, мне дадут семь или восемь лет за вооруженный грабеж.

— Я все улажу. Ты не попадешь в тюрьму, я обещаю, — лгал Скэнлон.

— Ну что ж… — Хэмил потер руки. — Я занял у Тикорнелли деньги, но не мог их вернуть. Произошло недоразумение.

— Выкладывай все, Эдди.

Хэмил рассказал, что, когда он дважды просрочил долг, Тикорнелли послал трех горилл «поговорить» с ним. Его крепко избили, ему пришлось подсуетиться, чтобы вернуть деньги Тикорнелли, на это ушло три недели.

— Я проверил документы. Ты поступил в больницу Святого Иоанна с пулевыми ранениями. Это дело рук Тикорнелли?

— Он не имел к этому никакого отношения, — раздраженно ответил Хэмил. — Это только слухи. Так случилось, что в то же время я встречался с одной кубинкой. Ее старик узнал о нас и послал несколько родственников «навестить» меня. Я едва выжил. Эти кубинцы, Скэнлон, до сих пор живут в каменном веке. Мне пришлось потрудиться сверхурочно, чтобы откупиться от них. Эта девка мне дорого обошлась.

— Кто-то тогда пытался убить Тикорнелли, это, часом, не ты?

Хэмил облокотился на стол.

— Почитай мое досье, Скэнлон. Я грабитель и любовник, я никогда не был мокрушником. Я никогда не пытался убить ни Тикорнелли, ни кого другого. — Хэмил помахал пальцем. — Стоило тебе почитать тогдашние рапорты, и ты бы увидел, что между макаронниками шла война. Тикорнелли пытались убить его же соотечественники.

— Где ты был, когда убивали Галлахера и старуху?

Хэмил подавил улыбку.

— У меня самое лучшее алиби в мире. Я в это время отмечался в своем участке. Можешь проверить.

— Ты работаешь в Гринпойнт, Эдди. Почему же ты живешь в Манхэттене, да еще под чужим именем?

— Люди моей профессии стараются не светиться, лейтенант.

Скэнлон поднялся со стула.

— Так мы договорились?

— Да, Эдди, мы договорились.

В комнате детективов 7-го участка кипела жизнь. Детективы сидели у телефонов, отвечая на вопросы начальников, желающих знать, кто, где, когда и почему арестовал Эдди Хэмила. Начальник участка стоял в приемной, сдерживая толпу репортеров. Детективы 93-го участка оформляли арест Хэмила.

Скэнлону не терпелось уйти отсюда и продолжить расследование, но он знал, что придется сидеть в 7-м участке до тех пор, пока не будут выправлены все бумаги и сделаны все доклады. По традиции, детективы, производившие задержание, сами заполняли все официальные документы.

Скэнлон позвонил комиссару полиции из кабинета начальника участка, пересказал разговор с Хэмилом и повторил, что, по его мнению, они напрасно теряют время и силы. Комиссар согласился, но приказал Скэнлону продолжать. Ему нужно было время, чтобы отделаться от газетчиков.

Скэнлон вышел из кабинета и подошел к Хиггинс.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, Лу.

— Подай рапорт о предоставлении отпуска по ранению при исполнении служебных обязанностей.

Она выронила ручку и подняла на него глаза.

— Я не хочу с этим связываться, Лу. Придется брать показания очевидцев, проходить всех врачей, заполнять уйму формуляров, давать объяснения дежурному капитану. Я себя неплохо чувствую.

Наклонившись над нею, Скэнлон положил руку на пишущую машинку и сказал:

— Мэгги, если нынче вечером у тебя начнется кровоизлияние, будет поздно подавать какие-либо рапорты. Сделай мне одолжение и подай его тотчас же.

— Ну, Лу…

— Займись этим прямо сейчас, Мэгги, — шепнул он ей на ухо. Прикрыв ладонью телефонную трубку, Колон заорал:

— Лу, к телефону. Какая-то баба.

— Как ее звать? — крикнул в ответ Лью Броуди.

— Да не тебя, — отмахнулся Колон. — Лейтенант! Голос Линды Циммерман звучал напряженно.

— В новостях сказали о подозреваемом. Это правда?

— Это не телефонный разговор. Где вы сейчас?

Горничная провела Скэнлона в гостиную квартиры на Саттон-Плейс. Окна выходили на реку.

Линда Циммерман полулежала на софе, ее левая рука висела как плеть. Небрежно заколотые волосы, лицо без всякой косметики, лишь совсем немного туши на ресницах. На ней были джинсы и мешковатая футболка. Она встретила Скэнлона усталым взглядом.

— С вами все в порядке? — спросил он, присаживаясь на софу.

— Задержанный вами человек и есть убийца моей семьи?

— Нет, Линда. Мы задержали его по другому делу. Пресса разнюхала об этом и все перепутала.

Она сжала кулаки и вздохнула. Ее начало трясти.

Скэнлона тронул ее вид.

— Поверьте, мы делаем все возможное.

— Конечно, — ответила она с изрядной долей недоверия.

— Я пытался связаться с вами. Чья это квартира?

— Моей тетки, сестры моего отца. Вы не сможете ее допросить. Ее нет дома. Она договаривается о кремации тел брата и его жены.

Скэнлон уловил благоухание ее духов. От Линды пахло экзотическими фруктами. Он вспомнил их первую встречу в квартире Стэнли Циммермана. Тогда на ней была шляпа с широкими полями и черные кружевные перчатки, она сидела в роскошном кресле в стиле королевы Анны, скрестив стройные ноги. Казалось, это было на какой-то другой планете целую вечность назад.

— Как ваша племянница?

— У нее все замечательно, хотите взглянуть? — Она поднялась и протянула ему руку. — Пойдемте, я провожу вас к ней.

Ее неестественно возбужденный голос насторожил Скэнлона. Линда провела его через красивую прихожую к винтовой лестнице. Быстро поднявшись, она открыла одну из дверей на втором этаже и, показав рукой куда-то в комнату, проговорила:

— Вот моя племянница, лейтенант. Андреа, детка, этот милый дядя хочет поговорить с тобой. Когда…

Линда прислонилась к притолоке и зарыдала.

Скэнлон заглянул в комнату.

Андреа Циммерман, когда-то очаровательная девчушка с большущими глазами и милой улыбкой, теперь неподвижно лежала на большой кровати. Ее пустые глаза были устремлены в черную дыру времени. Скэнлон сжал кулаки, ногти впились в ладони. Его глаза наполнились слезами. Он тихо вышел из комнаты и, обняв Линду за плечи, повел вниз.

Упав на софу, она произнесла:

— Я думала, у меня больше не осталось слез.

— Что говорят врачи? — тихо спросил Скэнлон, садясь рядом.

— В лучшем случае со временем ей полегчает. Но, по правде сказать, они ничего не знают. Уклончиво говорят, что, мол, очнется когда-нибудь. Иногда ее взгляд делается осмысленным и она как будто узнает меня.

— У вас есть какие-нибудь планы?

— Я взяла отпуск. Пока мы будем жить здесь. Если Андреа очнется, я хочу быть с ней.

— Вы позволите мне просмотреть личные бумаги вашей матери и брата?

— Лейтенант Фейбл просил о том же, и вам я отвечу, как и ему: нет! За последние дни я видела столько полицейских, что мне на всю жизнь хватит. Я не хочу, чтобы кто-то совал нос в личные дела моей семьи. А особенно я не хочу полицейской охраны.

«Везде молчание», — подумал Скэнлон.

— Сейчас, когда прошло какое-то время, вы не вспомнили, был ли Галлахер связан с вашей семьей?

— Нет, никакой связи нет. Ваш лейтенант просто нес торт для Андреа.

— И все?

— Моя мать не говорила о Галлахере двадцать четыре часа в сутки. — Линда подняла глаза. — Что будет с убийцами, если вы их поймаете? Их посадят на электрический стул?

— Нет, Линда. В нашем штате не существует такой меры наказания. Если их осудят и отклонят их прошения о помиловании, максимум, что им грозит — по двадцать пять лет за каждое убийство, — объяснил Скэнлон. — Вполне вероятно, что им дадут просто двадцать пять лет, и они смогут условно освободиться лет через пятнадцать.

— Условно? — закричала она. — И вы называете это справедливостью?

— Я не придумываю законы, Линда. Я слежу, чтобы они выполнялись.

Рядом с Линдой стояла переполненная окурками пепельница, было видно, что хозяйка выкидывала сигареты после двух-трех затяжек. На стуле валялась пачка сигарет и зажигалка «зиппо». Линда взяла зажигалку и поиграла с нею, щелкая крышечкой, потом прикурила очередную сигарету.

— Может, вы передумаете и мы посмотрим бумаги?

Она глубоко затянулась и загасила сигарету о край пепельницы.

— Нет.

— Вы не хотите помочь нам найти убийцу?

Линда пристально взглянула на Скэнлона.

— Я уже помогла вам в расследовании. Я обеспечила новые трупы. Людей, которых я любила. — Она расплакалась. — Это несправедливо. Условное освобождение через несколько лет. Нет и нет. Это несправедливо.

Плача, она уткнулась в подушку.

— Поплачьте, Линда, вам станет легче, — говорил Скэнлон, гладя ее по голове.

Рыдания вскоре стихли, но Скэнлон продолжал гладить ее по голове и успокаивать.

Линда резко оттолкнула его руку и села.

— Похоже, вы моя единственная надежда на справедливость.

— Расскажите мне все, ничего не упуская, потому что вы не можете знать, что важно, а что нет.

Линда опять потянулась за зажигалкой и несколько раз щелкнула крышкой, потом взяла сигарету, сделала несколько нервных затяжек и потушила ее.

— Я отдала всю мамину одежду и другие вещи благотворительным организациям, ее личные бумаги свалены в столовой. Можете посмотреть их.

— Когда вы их забрали?

— На другой день после убийства. Это были личные вещи моей матери, я не хотела, чтобы районные взломщики поживились за ее счет.

— На другой день после ее смерти? — переспросил Скэнлон. — Вам хватило духу отправиться к ней домой и все забрать?

— Говорю же, там были личные вещи.

— Что за личные вещи?

— Лейтенант, я не ваша подозреваемая. Не надо давить на меня, расспрашивая о личном. Я не хочу об этом говорить.

— Извините, иногда на меня находит.

Она поднялась и провела его в столовую, где стояли три картонные коробки. Скэнлон осторожно открыл их и стал просматривать содержимое. В одной он нашел пачки старых писем, записные книжки, альбомы с фотографиями, несколько пластинок. В следующей коробке лежали старые книги. Когда Скэнлон открыл последнюю коробку, Линда вздохнула. Там были школьные дневники и тетради.

— Мама хранила их, она гордилась своими детьми, — объяснила Линда.

— А где бумаги вашего брата?

— Все осталось в его кабинете в подвальном этаже. Там сейчас его секретарша. Я позвоню и скажу ей, что вы придете.

Она вывела его в прихожую. Скэнлон спросил:

— Почему вы разрешили мне просмотреть эти бумаги?

Линда пристально взглянула на него.

— Потому что вы — все, что у меня осталось. Сама не знаю почему, но я вам верю.

Без семи семь Скэнлон вернулся в 93-й участок. Пять долгих и нудных часов просматривал он бумаги Стэнли Циммермана. Скэнлон прошел в свой кабинет и развалился в кресле, вытянув ноги. Детективы по очереди заходили к нему. Лью Броуди сообщил, что бумаги на Эдди Хэмила готовы и он отправлен в тюремный изолятор. Кристофер рассказал, что вместе с Крошкой Биафра занимался Гарольдом Хантом. Удалось раскопать кое-что любопытное. Кристофер осекся и с тревогой спросил:

— Ты в порядке, лейтенант?

— Все нормально, я слушаю.

— Эта компания называется «Лавджой компани». Гарольд Хант работает там бухгалтером. Мы видели его.

— А Валери Кларксон?

— Мы не заходили в ресторан, наблюдали из вестибюля. Кажется, они незнакомы.

— Узнайте, кто хозяин этой компании, — приказал Скэнлон Кристоферу.

В дверь заглянула Хиггинс.

— Тут раза два звонил лейтенант Фейбл. Ничего существенного, будет на связи.

Скэнлон проглядел лежащие на столе пакеты.

— Посмотри вот это, — посоветовал ему Колон.

Скэнлон достал из пакета приглашение от ассоциации полицейских на ежегодную встречу. Вечеринка назначалась на 29 июня в 8.30 вечера. Сообщалось, что могут присутствовать женщины-полицейские и офицеры запаса.

Скэнлон проворчал:

— Что им там делать?

Ответом ему было неподдельное возмущение Хиггинс. Она тряхнула головой и вышла из кабинета.

Скэнлон взглянул на часы.

— Ну что, по домам?

— Ты уверен, что мы тебе больше не понадобимся? — поинтересовался Колон.

— Уверен, — ответил Скэнлон, не отрывая глаз от бумаг.

— Кто-нибудь хочет попробовать пиццу? — предложил Лью Броуди.

— Я! Давай ее сюда, — закричал Крошка Биафра. — Моя жена ушла с детьми на выставку Мане и оставила меня голодным.

Гектор Колон подошел к раковине и налил стакан воды. Он начал пить, но вдруг резко отбросил стакан и закричал.

Хиггинс обернулась к нему.

— Гектор, в чем дело?

Его лицо брезгливо перекосилось.

— Я проглотил таракана.

— Ну и что? — спросила Хиггинс. — Я что-то не вижу причин для беспокойства. Таракашки очень чистоплотные существа.

Кашляя и пытаясь прочистить горло, Колон недоверчиво взглянул на нее.

— Ты уверена?

— Конечно, уверена, — сказала она, с удовольствием разглядывая свое отражение в зеркале.

— Ну-ка, объясни, что ты имеешь в виду?

— Да ничего особенного, просто я подумала, вдруг это была беременная тараканиха.

— Что? Объясни, о чем это ты?

Хиггинс состроила гримасу.

— Разве ты не знаешь? Самки тараканов откладывают семь или восемь сотен яичек за раз. А твой желудок — теплое, влажное и темное место. Это будет прекрасный домик для маленьких тараканчиков. Короче говоря, ты станешь настоящим гнездом для огромной колонии тараканов, они полезут у тебя из всех пор.

— Аааааа!.. — заорал Колон, выбегая из дежурки.

— Кажется, он пошел прогуляться, — со смехом сказала Хиггинс, доставая помаду и подкрашивая губы. — Вот уж никогда не подозревала, что Гектор так болезненно реагирует на тараканов.

— Еще бы, — отозвался Скэнлон, с трудом сдерживая смех. — Ты собираешься уходить?

— Нет, мне надо составить еще одну бумагу. И вообще, судя по всему, я самый лучший работник в участке.

Хиггинс гордо удалилась, стуча каблучками.

Скэнлон занялся почтой. В первом конверте лежал фоторобот какого-то усача и протокол допроса свидетеля, видевшего, как этот человек входил и выходил из «Кингсли-Армс». Скэнлон внимательно прочитал документ и вгляделся в лицо на фотороботе. Что-то в этом лице показалось ему очень знакомым. Он попытался представить его без усов. Кто бы это мог быть? Скэнлон открыл папку с делом Галлахера — Циммерман и стал просматривать каждую страницу. Он достал фотороботы, составленные со слов свидетелей этого преступления, и поставил их перед собой. Ничем не примечательное лицо пожилого мужчины. А усач — молодой человек лет тридцати. В другом конверте был фоторобот водителя фургона, составленный по описанию Уолтера Тикорнелли. Моложавое лицо, солнечные очки, надвинутая на нос шляпа. Скэнлон вспомнил, что Тикорнелли видел водителя только в профиль.

Перед ним стояли три фоторобота, и он попытался сравнить их. Больше всего его занимал портрет старика. Он был очень не похож на остальные, тогда как два других фоторобота, казалось, изображали одного и того же человека. Он откинулся на спинку стула и устало потер глаза. Зазвонил телефон. Скэнлон поднял трубку.

— Лейтенант Скэнлон.

— Лу, это сержант Витали. Мы знакомы по Колумбийскому университету.

— Как ты, Вик?

Вик Витали выставил свою кандидатуру на пост секретаря ассоциации полицейских итальянского происхождения, но не добрал двенадцать голосов.

— Лу, мне только что позвонили из больницы Святого Иоанна. У них там один из ваших детективов. Он в невменяемом состоянии и кричит, что у него внутри тараканье гнездо. Будто бы они прогрызают ему кишки и скоро полезут наружу! Мы отобрали у него оружие.

Скэнлон фыркнул. «Я, кажется, знаю, чья это работа», — подумал он, поглядывая на Хиггинс, весело болтавшую по телефону.

— Что нам делать с этим шутником? — спросил Витали.

— Объясните ему, что это был всего лишь розыгрыш. Где он сейчас?

— Его связали и заперли.

— Задержите его ненадолго. Я сейчас пошлю за ним детектива Хиггинс.

— Хорошо, Лу. Будет сделано. Я надеюсь увидеть тебя на очередном собрании организации.

Скэнлон вышел в дежурку, рассказал Хиггинс, что произошло, и предложил ей прогуляться до больницы.

— С удовольствием, лейтенант, — ответила Хиггинс, собирая свои вещи.

Скэнлон вернулся в кабинет и взялся за работу. Теперь он просматривал копии рапортов с места убийства Стэнли и Рэчел Циммерманов. К ним прилагались фотографии «Кингсли-Армс» с сопроводительными записками, снимки спальни, где были убиты супруги. Последней лежала фотография сломанного замка от двери, ведущей на крышу. Скэнлон просмотрел снимки отпечатков каблука и ступни, найденных на крыше «Кингсли-Армс». Он заметил, что отпечаток был небольшим и узким, сравнил его со своей ногой.

Скэнлон прочитал сопроводительные документы. Из них было ясно, что преступник был ростом 5 футов 11 дюймов и весил около 185 фунтов. Внимательно проглядев отчет, Скэнлон еще раз перечитал фразу: «Рисунок подошв позволяет сделать вывод, что преступник был обут в ковбойские сапоги».

Взгляд Скэнлона скользил то по фотороботу, то по документам. Потом лейтенант поднялся и вышел на улицу, сел в машину и поехал в семнадцатый отдел по борьбе с наркотиками. Там он вдруг почувствовал, что из мира тайн и загадок возвращается в мир обыденности. Все здесь выглядело очень буднично. Он подошел к круглолицему бородачу, записывавшему телефонограмму.

— Скажите, нет ли поблизости инспектора Шмидта?

Мужчина оторвался от бумаг и оглядел Скэнлона.

— Он будет завтра. Я сержант Квигли. Чем могу быть полезен?

— Я — лейтенант Скэнлон из Девяносто третьего участка. Есть несколько вопросов по делу Галлахера. Не покажете личные дела сотрудников?

Квигли посмотрел на текст телефонограммы.

— Только что Галлахера заменили Фрэнком Дивайном из Одиннадцатого участка. Вы его знаете?

— Встречались по работе. Мне нужны еще кое-какие сведения.

— Если вам нужны сведения, то… — Сержант открыл боковую дверь и провел Скэнлона в комнату.

Дела стояли на полках в алфавитном порядке. Скэнлон перебирал папки до тех пор, пока не дошел до Джорджа Харриса. Держа папку в руках, Скэнлон задумчиво глядел на карту города, и в голову ему начали приходить кое-какие мысли. Конечно, Джордж Харрис был не единственным мужчиной, носившим ковбойские сапоги, но почему фотороботы так подозрительно похожи на него? Нельзя утверждать, что Харрис преступник, но он был единственным из причастных к делу людей, кто носил эту дурацкую обувь. Возможно ли, что Харрис приложил руку к убийству Галлахера? Этого не может быть! Скэнлон резко открыл папку.

Там он нашел два рапорта, подписанных Харрисом и сообщавших об изменении места жительства и семейного положения. В первом говорилось, что Харрис переехал с Лонг-Айленда на Стейтен-Айленд. Во втором он извещал о разводе. Оба бланка были датированы 5 февраля 1984 года.

Скэнлон пробежал глазами документы об аттестации Харриса, в которых его признавали высококвалифицированным полицейским. Он посмотрел личную карточку с послужным списком и выяснил, что Харрису 42 года. Затем последовали характеристики и прошения Харриса, желавшего подрабатывать в «Стивенс мэньюфэкчуринг компани» в свободное от службы время. В графе «Служебные обязанности» Харрис писал: «Административная работа». К первому заявлению были приколоты несколько таких же, с просьбой о продлении разрешения. Скэнлон сунул их обратно в папку. Не найдя ничего интересного, он положил папку на место. И все же ему было не по себе. Он никак не мог вспомнить что-то важное. Он снова достал стопку заявлений Харриса и увидел, что «Стивенс мэньюфэкчуринг компани» и «Лавджой компани» находились на одной улице.

В комнате царил полумрак. Скэнлон раскинулся на кровати Салли де Несто и отрешенно наблюдал, как она тщетно старается возбудить его. В мыслях его царил Джордж Харрис с его мерзкими ковбойскими сапогами. Скэнлон припомнил недавние скандалы, связанные с полицейскими, и решил, что они объясняются приходом на Службу нового поколения. Они не знали разницы между добром и злом и сами устанавливали законы. Вдруг его подозрения не ошибочны и Харрис — убийца? Как повлияет новый скандал на мнение общества о полиции? Но ведь этого не может быть! Зачем Харрису убивать Галлахера? А доктора и его жену? Нет, тут не может быть никакой связи. Все это плод его больного воображения.

— Я устала. — Салли де Несто бросила свое занятие. Он прижал ее голову к своей груди.

— Я задумался.

Салли легла рядом с ним.

— Ты расстроен?

— Слишком много мыслей. Я сегодня не в настроении.

— Улучшилось бы твое настроение, будь на моем месте Джейн Стомер?

Он поцеловал ее и нежно сказал:

— Это ничего не изменило бы.

— Зачем ты пришел, если у тебя сложности?

— Потому что только с тобой я могу расслабиться и не думать о том, чтобы тебе было хорошо.

— Поделись своими заботами.

— Я не могу раскрепоститься с порядочными женщинами, особенно если они мне нравятся.

Она перевернулась и легла к нему лицом.

— Но почему?

— Потому что я боюсь опростоволоситься.

Самодовольная улыбка мелькнула на ее лице. Скэнлон притянул Салли к себе.

Салли шепнула:

— Между прочим, я обсуждала твои трудности с врачом, моим старым другом.

— С кем?

— Мой первый любовник — слепой психиатр. Я рассказывала тебе о нем.

— Да, помню.

— Он сказал, что твои сложности связаны не только с преувеличением увечья, но и с детскими воспоминаниями. Поэтому ты не можешь удовлетворить ту, которую любишь.

Яркое воспоминание вспыхнуло в мозгу Скэнлона: его пьяный папаша-ирландец смеется над ним.

— Если ты спишь с врачом, то, возможно, мне ты не будешь нужна.

— Я знаю. — Салли отвернулась.

— Давай не будем ссориться. Я измучен. Могу я остаться на ночь?

— Можешь, но это будет стоить дороже.

— Что ты за баба? Только что была мягкой и нежной, и вот опять деловая.

— Да, я такая.

Салли встала и выключила ночник, потом снова легла и тихо засопела. Скэнлон опять погрузился в размышления.