Пятница, 3 июля, вечер

Проститутка, стоявшая на Кресчент-стрит, перестала подпирать стену и направилась к машине. Не дойдя несколько футов, остановилась и настороженно заглянула в салон. Не увидела ни радио под приборным щитком, ни лежавшей на заднем сиденье формы, ни пустых контейнеров из-под кофе. Потом ее опытные глаза уставились на сидевшего за рулем человека. Еще один женатик, вырвавшийся из дому за пачкой сигарет или за пакетом молока, решила она. Нагнулась к машине и улыбнулась.

— Привет, сладкий мой. На прогулку?

— Сколько?

— Двадцать, сладкий мой.

— Хватит и десяти.

— Пятнадцать, и ты получишь по высшему разряду.

— Ладно.

Она обошла машину и, замешкавшись, мельком взглянула на другую прогуливающуюся проститутку. «Сестра» заметила это и кивнула. Номер машины и описание «Джона» она запомнит. Уличная страховка от маньяков.

Открыв дверцу, она села рядом.

Детектив Пэт О'Шонесси протянул ей пятнадцать долларов.

— Поезжай по Кресчент и сверни на Сорок четвертую, — велела она. — Остановись перед тем грузовиком и подай чуть назад.

Она положила деньги в большой блокнот, достала из сумки пачку бумажных салфеток. Положила блокнот с деньгами в сумку, поставила ее на пол, зажав лодыжками. Обвила рукой шею мужчины, а другой начала массировать его через брюки.

— Какой большой… — Она расстегнула ему «молнию».

О'Шонесси быстро огляделся. Кнопки дверей утоплены, двигатель работает, стекло с его стороны чуть приспущено.

Зажав в руке салфетки, проститутка наклонилась к его коленям. Через четверть часа она все еще продолжала, но салфетки оставались чистыми. Прервав работу, она подняла голову.

— Ты пил, дорогой?

— Нет. — Он чувствовал себя мерзопакостно.

— Послушай, я уже выбилась из сил. Продолжение обойдется тебе еще в десятку. Не могу же я потратить на тебя всю ночь.

— Я сегодня не в форме. — Он оттолкнул ее голову, выпятил брюхо и застегнул «молнию».

— Конечно, я понимаю. — Она сунула салфетки обратно в сумку.

Он высадил ее на углу Хантер и Двадцать седьмой улицы. Настроение было ужасное. Он чувствовал злость, одиночество и омерзение. Даже ударил кулаками по рулю.

— Я не могу сделать это даже с черной проституткой! — заорал он.

Светофор на Двадцать седьмой и Бридж-Плаза переключился на красный. Расфуфыренные проститутки стояли в ленивых позах на всех углах, зазывая автомобилистов. По Двадцать седьмой сновали трансвеститы. В тени притаились сутенеры, зорко следя за подопечными.

— Я такой же, как они, ничуть не лучше! — плакал Пэт, тряся руль.

Загорелся зеленый свет.

И вдруг Пэту стало нечем дышать. Руки онемели, он почувствовал дурноту. Рванул ворот рубашки. Он уже доехал до середины Бридж-Плаза, когда резкая боль пронзила левую сторону груди и плечо. Схватившись руками за грудь, он пытался сделать вдох.

Испуганные водители вцепились в рули, пытаясь объехать машину О'Шонесси, которую развернуло поперек мостовой. Удар о бордюр. Машина пересекла тротуар и врезалась в витрину кафетерия. Боль прошла. Стало темно и тихо.

Мэлоун и Замбрано доедали макароны, когда Джино подошел и сказал, что Мэлоуна просят к телефону. Звонил Бо Дэвис.

— Пэт в реанимации в «Элмхерст дженерал».

— О'Шонесси, Патрик! — крикнул Мэлоун женщине за окошком регистратуры.

— Вниз, в коридор, и направо, — высунувшись, она показала рукой.

Расталкивая людей, каждого из которых привело сюда несчастье, он промчался по коридору и распахнул обитые толстой резиной двери, ведущие прямо в кардиологическое отделение. Чернокожий санитар с буграми мышц, выпирающими из-под коротких рукавов майки, преградил путь.

— Сюда нельзя, господа.

Мэлоун сунул ему под нос жетон.

— Одного из моих сотрудников привезли сюда. О'Шонесси.

— Им сейчас занимаются. — Санитар показал на дверь с маленьким окошком посередине.

Оба полицейских подошли и заглянули в оконце. Палата была разделена на отдельные кабины белыми занавесками. О'Шонесси лежал на топчане, слишком длинные ноги свисали. От него к пластиковым емкостям тянулись трубки. Цветные провода, опутывавшие грудь и руки, были подсоединены к мерцающим экранам приборов. Врачи и медсестры, склонившиеся над больным, боролись за его жизнь.

Мэлоун попытался успокоиться и начал разглядывать большую ступню О'Шонесси, в надежде, что она шевельнется. Но она оставалась неподвижной.

— Несмотря на всю его браваду, он был одинок, — сказал Мэлоун, отходя от окошка.

— Он слишком уж переживал последнее время.

Их кто-то окликнул:

— Эй, парни, вы из бригады?

В помещение вошел полицейский. Он был без головного убора, совсем молодой, лет двадцати с небольшим, с черными курчавыми волосами, большими карими глазами навыкате и крупными, как у лошади, зубами. Три верхние пуговицы на форменной рубашке расстегнуты, на шее блестит золотая цепь, в ухе — золотой шарик сережки.

Замбрано предъявил ему жетон. Полицейский схватил его за руку и поднес ее к глазам, разглядывая бляху.

— Вот это да! Никогда не видел так близко уполномоченного комиссара полиции. Большая честь для меня!

Отвернувшись, Мэлоун спрятал улыбку. Освободив руку, Замбрано изумленно покачал головой.

— Его значок и удостоверение в Сто четырнадцатом, — сообщил полицейский. — Мы сделали для него все, что могли.

— Спасибо, — ответил Мэлоун.

— В машине мы нашли игральную карту с телефонным номером. Его жена сказала дежурному офицеру, что ей наплевать на то, что с ним произошло.

— Они разводятся, — сказал Мэлоун.

— Еще один созрел, — рассудил полицейский. — Я-то побывал дважды в этой шкуре.

Замбрано, взглянув на часы, поторопил Мэлоуна:

— Надо идти. У нас встреча на Лонг-Айлендской автостраде. Мэлоун вернулся к окошку. Сестра склонилась над топчаном, поправляя трубки. Ее форменное платье задралось, обнажая длинные ноги и красивые бедра. Зад был тяжеловат. Пэт оценил бы ее на восьмерку.

Они неслись по Лонг-Айлендской автостраде на восток. В полицейской машине без опознавательных знаков. Молодые деревца выстроились вдоль дороги, трава блестела от росы. Полная луна медленно плыла по звездному небу.

Светящийся зеленый знак впереди гласил: «Дуглас-парквей». Через пять минут они миновали еще один указатель: «Округ Нассау». Окрестности изменились. Массивные строения Куинса исчезли, погасли огни большого города. Опустилась зловещая темная ночь. Они проехали перекресток Шелтер-Рок-роуд. За квадратным щитом рекламы на перекрестке прятался черный автомобиль. Джозеф Станислав и Эдвин Брэмсон ускользнули от преследовавших их людей Харригана, сделав запрещенный разворот посреди моста Куинсборо. Сейчас, сидя в черном лимузине, они разглядывали каждый проезжающий мимо автомобиль с помощью прибора ночного видения. Машину и Мэлоуна они видели у комплекса ОСН и сейчас узнали бы.

Мэлоун огляделся.

— Совсем ни к чему было вам тащиться со мной.

— Обожаю играть в полицейских. Моя служба подходит к концу, хочется немного встряхнуться перед выходом в отставку.

— Когда подаете бумаги?

— Осталось еще три года.

— У вас масса друзей на Службе. Они вас не оставят.

Замбрано громко расхохотался и наклонился к Мэлоуну:

— Пока ты работаешь, то для всех желанный гость, как только уйдешь, никому не будешь нужен. Помни это.

Мэлоун недоверчиво ответил:

— Я слышал это от многих.

Замбрано рубанул рукой воздух, будто каратист.

— Когда придет твое время, уходи и не оглядывайся назад. Раз и навсегда.

— Какие планы на будущее?

— Скорее всего, осяду во Флориде, как большинство наших. Буду травить байки о Службе, брать уроки ча-ча в штанах «бермуды».

— С вашими знаниями и опытом? Вас тотчас приберут к рукам предприниматели.

Они не заметили, как черный автомобиль, выкатившись из-за поворота, пристроился сзади. Станислав передал по радии описание машины и ее пассажиров. За рулем сидел Эдвин Брэмсон.

— Кто-то едет с ним.

— Ему не повезло, — заметил Станислав. — На следующем повороте развернись и возвращайся в город.

На Уиллис-авеню, у перекрестка, стоял восемнадцатиколесный тягач-трейлер с включенным двигателем, из выхлопной трубы валил густой черный дым. Два приземистых крепыша сидели в кабине. Они получили сигнал от Станислава и теперь в молчании наблюдали за дорогой. Ждали.

Подняв подголовник, Замбрано откинулся назад.

— Вообще-то я даже рад, что скоро уйду. Служба наша катится под откос.

— Почему?

— Ты видел этого полицейского в больнице? Рубашка расстегнута, на шее цепь и в довершение всего проклятая серьга в ухе! Уму непостижимо: нью-йоркский полицейский с серьгой! Еще немного — и они начнут румяниться и подводить глаза.

Мэлоун улыбнулся.

— Времена меняются. Полицейские уже не соблюдают субординацию.

— Да брось ты, Дэн! Серьги! Что, черт возьми, случилось с дисциплиной?

— Она осталась. Просто меньше стало формальностей.

— Дерьмо все это. Ты слышал, что стряслось в Сто двенадцатом?

— Нет.

Замбрано выпрямился и повернулся к Мэлоуну.

— Ночное дежурство с воскресенья на понедельник. Сержант не может связаться с патрульными в секторе «Ида-Мэри». Они не отвечают на его «85». Сержант принимается искать. Патрульная машина подвозит его к многоэтажному гаражу на бульваре Куинс. Здание выстроено в форме улья со спиральным пандусом. Под самой крышей тусклый свет. Сержант едет, и, как ты думаешь, что он там находит? Патрульную Дебору Моуден в одной рубашке, с задранными на руль ногами. И кто ее партнер? Патрульный Фрэнк Уотсон.

Мэлоун широко улыбнулся.

— И чем они занимались, инспектор?

— Тем самым. На дежурстве! В полицейском автомобиле! И знаешь, что эта нахалка сказала сержанту?

— Что у них обеденный перерыв. — Мэлоун рассмеялся.

— Верно. Ты откуда знаешь?

— Потому, что я ответил бы так же.

Пока они болтали, тягач, который уже ехал сзади, начал приближаться и пошел на обгон. Поравнявшись с ними, водитель трейлера резко вывернул руль и со всего маху врезался в полицейскую машину со стороны пассажира. Ее развернуло, бросив на разделительный бордюр.

— Берегись! — с опозданием крикнул Замбрано.

Мэлоун бешено крутил руль. После столкновения машину отбросило от бордюра, дверца и крыло прогнулись. Мэлоун все-таки справился с управлением. Грузовик продолжал преследование, пытаясь ударить бампером сзади.

Открыв окно со своей стороны, Замбрано высунул наружу руку с револьвером, прицелился в приближающееся чудовище и выстрелил шесть раз подряд. Тягач чуть отстал. Замбрано перезарядил револьвер. Мэлоун уворачивался от преследователя. Грузовик опять навис над ними — гигантское хищное чудовище. Мэлоун резко повернул вправо, но на этот раз уйти не удалось. Громадина врезалась в них — два задних колеса легковушки оторвались и покатились по дороге… Она беспомощно осела, со скрежетом скользя днищем и высекая искры, потом врезалась в ограждение.

— Выбираемся! — крикнул Замбрано.

Дверца со стороны водителя была смята, стекло хоть и треснуло, но не вывалилось, и Мэлоун, выбив лобовое стекло, стал вылезать на капот. Замбрано ногами вышиб дверцу, выбросился на асфальт и, сразу вскочив, успел повернуться лицом к грузовику. Оглянувшись, он увидел Мэлоуна, который на четвереньках сползал с машины. Приняв оборонительную стойку, Замбрано вытянул руку с револьвером и выстрелил, целясь в водителя грузовика. В этот миг Николас Замбрано не думал о таких вещах, как жизнь и смерть. Он слышал голос своего отца: «Николас, проживи жизнь честно. Помни, мы итальянцы, честь и гордость для нас — все».

Мэлоун был уже на земле, когда тяжеловоз ударил Замбрано, и тело, взлетев, исчезло во мраке. Грузовик смял машину, Мэлоуна отбросило в сторону.

Тягач отъехал задним ходом от искореженной машины и остановился. Хотя транспорта в этот час почти не было, и слева, и справа уже начали останавливаться машины, из которых выглядывали перепуганные люди, не спешившие бросаться на помощь.

Левая дверца грузовика распахнулась, и Ахмад Хамед, человек, звонивший Мэлоуну в присутствии Станислава, спрыгнул на землю. Поглядев на раздавленное тело инспектора Замбрано, он улыбнулся. Они выполнили задание. Ахмед выхватил висевший на поясе пистолет «хеклер-и-кох» и побежал к разделительному бордюру. Тут он увидел распростертое неподвижное тело Мэлоуна. Правая рука подвернута, левая вытянута вдоль тела, пальцы растопырены. Вокруг головы — лужа крови.

Засунув пистолет за пояс, Ахмад Хамед полез через бордюр.

Он знал, что Станислав спросит, удостоверился ли он в смерти Мэлоуна, и не хотел вызвать его гнев.

Правая нога Ахмада Хамеда едва успела коснуться земли с противоположной стороны разделителя, когда Мэлоун резко выпрямился и наставил на него табельный револьвер 38-го калибра. Почти в упор он три раза выстрелил в замершего от неожиданности человека. И Ахмад Хамед понял, что сейчас умрет. Он изумленно посмотрел на расплывающееся ярко-красное пятно и задрал рубаху непослушными пальцами. Увидел три кровавые раны на животе и медленно, как бы неохотно опустился на колени.

Мэлоун осторожно приблизился к нему, замахнулся ногой и ударом в лицо отправил Ахмада в вечность.

Последующих событий Мэлоун почти не помнил. Он был в полуобморочном состоянии, но все же смог, привалившись к барьеру, послать несколько пуль вслед удалявшемуся грузовику. Мэлоун помнил, как теплая густая жидкость пропитывала брюки, а он сидел, не чувствуя немеющих ног, и держал на руках тело Николаса Замбрано. От запаха горячего металла и крови его тошнило. Он не слышал воя сирен и не видел приближавшихся мигалок. Кровь смешивалась со слезами, и он глотал их, чувствуя горечь невосполнимой утраты.