Суббота, 10 июня, утро
Посланец от Макинерни прибыл утром. Здоровенный детина в черном костюме и черных ботинках. Костюм был ему тесен и делал его похожим на двуногое млекопитающее, подстриженное под ежик. Он был одним из доверенных лиц монсеньора. Мэлоун засомневался, что такой тип легко отпустит грехи. Послание было кратким: Макинерни хочет как можно скорее видеть Мэлоуна.
Джейк Штерн поставил машину на Мэдисон-авеню, в трех кварталах от резиденции архиепископа. Монахиня в традиционном одеянии ордена впустила их и провела в сверкающий вестибюль. Пальцы монахини непрерывно перебирали четки. «Интересно, — подумал Мэлоун, — что придает религиозным учреждениям специфический запах?» И решил, что доллары и фимиам.
Макинерни вышел ему навстречу из-за богато украшенного стола. Поприветствовав детективов, прошел мимо них и открыл дверь для монахини.
— Спасибо, сестра.
Он посмотрел ей вслед, потом ногой захлопнул дверь. Подошел к столу, стоявшему у окна, поднял папку, раскрыл и, вынув лист плотной белой бумаги, подал Мэлоуну.
— Здесь сведения по вашему списку. Вы были правы, это склады.
Мэлоун внимательно прочитал документ.
— У ваших людей не было возможности проникнуть внутрь?
Макинерни нахмурился.
— Мы священники, а не взломщики.
«Ну да», — подумал Мэлоун. У него было свое мнение на этот счет, но он придерживал его при себе и спросил:
— Что-нибудь еще обнаружили?
— Всеми складами заправляют исключительно израильтяне.
Макинерни посмотрел на лейтенанта взглядом заботливого дядюшки с материнской стороны.
— Что вас гложет, Дэниел Мэлоун?
— Я и сам пока не знаю. — Сложив бумагу, Мэлоун сунул ее в карман.
Макинерни взглянул на часы. Он не любил попусту тратить время.
— Если это все, пожелаю вам доброго дня. Святая Церковь — строгая хозяйка.
— Спасибо, монсеньор.
Мэлоун, сопровождаемый Макинерни, пошел к двери, потом вдруг остановился.
— У вас есть связи в издательстве «Тин пэн»?
Макинерни удивился.
— У нас везде есть друзья. Почему вы спросили?
— Нам нужна копия «Песни Асафа». Слышали о такой?
Макинерни хлопнул себя по груди и, запрокинув голову, рассмеялся.
— В вашем богословском образовании явно есть пробелы, Дэниел.
— То есть?
Монсеньор снял с полки Библию, перелистал страницы.
— Вот ваша «Песнь Асафа», семьдесят второй псалом, — и архиепископ громко зачитал: — «Как благ Бог к Израилю, с чистым сердцем».
В псалме говорилось о недовольстве Бога своим народом. О том, как благоденствуют богатые, другие же страдают. Как гордыня обвила богатых, будто ожерелье; дерзость, как наряд, одевает их. Голос Макинерни был полон печали. Он читал, как Бог спас народ от уничтожения и вывел его через дикие места к спасению:
— «А грешили они еще более против Него, издеваясь над Всевышним. И отступили от Него в своих сердцах, требуя пищи для своих грехов. Несмотря на то, что Он сделал для них, они говорили против Бога. Они сказали: „Может Бог накрыть стол в пустыне?“»
Детективы внимательно слушали. Завораживающий голос священника заглушал какофонию гудков на Мэдисон-авеню. Каждый переносился мыслями в дни Иакова. Макинерни читал, как они лгали Ему своими языками. Нечестивые в своем сердце и неустойчивые в вере. Но Он, полный благости, простил их множество раз, отводя от них свой гнев. Они всего лишь плоть: буря пронесется и не вернется снова.
Джейку Штерну снова было тринадцать лет. Была Суббота, и мать зажигала субботние свечи. Его отец читал поминальные молитвы. Спустя столько лет он вновь ощутил вкусный запах жареной курицы и испытал приятную горечь воспоминаний.
Мэлоуну тоже было тринадцать. Он стоял в церкви с матерью. Перед ними «Седьмой день Креста». «Мама, как Бог может быть одновременно во всех церквях мира?» — спросил он тогда.
Макинерни прервал чтение и опустил Библию.
Наступило неловкое молчание. Его нарушил Мэлоун, который, подойдя к телефону, набрал номер участка. Ответил Хайнеман. Мэлоун попросил его достать Библию Сары Айзингер. Металлический, лязг брошенной на стол трубки резанул слух Мэлоуна. Вернулся Хайнеман и снова взял трубку.
— Библия у меня.
— Найди семьдесят второй псалом.
— Нашел. «Как благ Бог к Израилю…»
— Читать не надо. Посмотри, нет ли чего-нибудь между страницами и не подчеркнуты ли строки.
Слышно было, как Хайнеман листает страницы, бормоча:
— Бог возложил свою веру… Ничего… Они грешники… О, мой народ… А-ла-ла… Нашел! Восемьдесят второй псалом. Первые четыре строфы подчеркнуты чернилами.
Мэлоун положил трубку и бесцеремонно взял Библию из рук монсеньора. Нашел восемьдесят второй псалом.
Боже! Не промолчи, не безмолвствуй и не оставайся в покое, Боже!
Ибо вот, враги Твои шумят, и ненавидящие Тебя подняли голову!
Против народа Твоего составили коварный умысел и совещаются против хранимых Тобою!
Сказали: «Пойдем и истребим их из народов, чтобы не вспоминалось более имя Израиля».
Мэлоун совещался за закрытыми дверями с Джеком Харриганом уже около сорока минут. Первым делом он спросил сержанта, узнал ли тот что-нибудь об Андермане и Брэкстонах.
— Пусто, — ответил Харриган.
Мэлоун стоял у окна, глядя на бесконечную толпу туристов.
— Анкори?
— Машина Анкори и еще три грузовика отъехали от Восточной судоходной компании незадолго до того, как уехала Андреа Сент-Джеймс. Твои ребята сидели в фургоне внешнего наблюдения, мои поехали за ними. Приехав в аэропорт Кеннеди, они получили груз в опечатанных контейнерах из Франции. Поговорив с таможенником, один из моих людей узнал, что в контейнерах автозапчасти для Восточной судоходной компании. Из аэропорта они поехали в Форт-Тоттен и больше не выезжали оттуда. Насколько я знаю, они и сейчас там.
— Как ты думаешь, что происходит в форте?
Харриган покачал головой.
— Мы не можем подобраться ближе, не рискуя провалить всю операцию.
Мэлоун полез в карман, вынул лист бумаги и отдал Харригану.
— Здесь имена сорока полицейских, переведенных из различных участков. Пусть один из твоих людей походит по барам вблизи этих участков и поспрашивает насчет этих парней. Но осторожнее. Не мне тебя учить. Что-нибудь вроде: «Я учился с таким-то, как у него дела?» Надо узнать, что они из себя представляют как полицейские.
Харриган взял список и сунул в карман рубашки.
Мэлоун посмотрел в глаза сержанта.
— Надо установить подслушивающую аппаратуру в Восточной компании и у Брэкстонов. Они могут вернуться, расслабиться и выболтать что-нибудь.
Харриган прислонился к стене.
— У нас нет оснований просить такой ордер в суде.
Они обменялись осторожными взглядами.
— На этот раз обойдемся без ордера, — ответил Мэлоун.
Харриган кивнул и, оттолкнувшись от стены, вышел из кабинета.
Мэлоун опять выглянул в окно. Солнце било в глаза. Было видно, что стекло покрыто пылью и грязью. На подоконнике валялись окурки и горелые спички. Между рамами в паутине застряли дохлые мухи. «Проклятое окно, наверное, не мыли несколько лет», — подумал он. Потом внезапно вспомнил дело Грейсона. Впервые за много лет. Тогда Мэлоун только начинал карьеру детектива. Патрульный Джозеф Грейсон четверть века прослужил на одном месте. Знал всех. Это случилось в вечернюю смену с 4-х до 12-ти. Грейсон зашел в гриль-бар Макдэйда. В рапорте было сказано, что он пришел по личному делу, но все знали, что Грейсон обходился пивом и своими бутербродами. Вошел и застал налет. Два ублюдка выпустили пять пуль ему в грудь. Патологоанатом утверждал, что Грейсон даже не успел понять, что произошло. Дело поручили Мэлоуну. Это был его первый убитый полицейский, но не последний.
Через день после убийства до бригады дошел слух, что Ники Джордано, местный хулиган, похвалялся в баре, будто бы знает, кто убрал полицейского. Мэлоун помнил, как куражился перед дружками Ники, когда он вытаскивал его из бара.
— Запри дверь и сними с него одежду, — приказал шеф бригады, глядя на перепуганного бандита.
Джордано развели руки и приковали наручниками к клетке для задержанных. Он напоминал анатомический рисунок Микеланджело. Лейтенант дал Мэлоуну зажигалку «зиппо» и приказал:
— А ну, выжги из этого дерьма правду.
Рука Мэлоуна дрожала, когда он приблизился к Джордано. Одной секунды, пока он держал фитиль под гениталиями Джордано, вполне хватило.
— Эспозито и Готти! — крикнул он.
Известная шпана с Неви-стрит.
— Расстегни наручники, — сказал начальник.
Мэлоун освободил бандита.
— Подойди сюда, подонок, — прорычал лейтенант.
Джордано со страхом приблизился, прикрывая руками гениталии.
— Нагнись и разведи ягодицы!
Джордано колебался. Лейтенант ударил его по спине, заставив нагнуться.
— Ну!
Джордано повиновался, и лейтенант сунул ему в зад дуло пистолета.
— Ты будешь свидетельствовать в суде против своих дружков. Расскажешь всю правду. И еще скажешь суду, что мы обошлись с тобой как с джентльменом. Если не сделаешь этого, темной ночью я разряжу пистолет в твою задницу.
Джордано понял. Он выступил свидетелем обвинения, и его дружки попали на электрический стул.
Теперь, спустя годы, Мэлоун сам стал лейтенантом, шефом бригады детективов. Дела, подобные делу Грейсона, были ему понятны, он знал, как их вести. А дело Айзингер? Какая нить связывает всех этих людей? Он уже понял, что искал в паутине самого паука. Но его пока нигде не было видно.