Десять тысяч солдат Вел'Скана на крупнейшем городском плацу бросилось на воткнутые в землю мечи. Чаша перевернутого щита начала заполняться кровью, когда тела в доспехах заскользили вниз по своим клинкам, мучась, но сдерживая крики боли. Ни один так и не закричал, и в безупречной тишине они умерли, чтобы освятить кровью грядущее действо в Вел'Скане.

Последнее тело перестало содрогаться. Жрецы Кхорна омочили в крови полы своих шитых медными нитями одежд, бродя между жертвами. Они шарили в прибывающей крови своими ритуальными ножами и пристально разглядывали клубки кишок. Они изучали углы, под которыми мечи солдат пронзили их тела. Они поднимали забрала их шлемов, внимательно всматриваясь в выражение измененных мутацией лиц. Несколько часов продолжали они свои прорицания, пока тучи насекомых не слетелись на свежие трупы и кровь не начала свертываться, образуя завораживающие узоры на поверхности медного щита.

Наконец жрецы собрались на краю щита. Они долго спорили, то горячась, то с почтением выслушивая наиболее уважаемых. Во время спора они лениво слизывали кровь с клинков своих ножей.

В конце концов они пришли к соглашению. Одного из них, самого древнего, послали сообщить их мнение во дворец лорда Эбондрака — гигантский череп с кинжалом в глазнице, скалящийся на них со своего места над городом.

Прорицания обнадеживали. Очертания потеков крови сулили в ближайшем будущем еще большую кровь, такую, что ее волну будет не остановить и лорду Эбондраку со всеми армиями Дракаази, даже если бы они и захотели. Каждое вырванное сухожилие предрекало кровь и резню в огромных масштабах.

Кхорн улыбался порожденному войной городу. Игры Вел'Скана можно было начинать.

У них было мало времени. Меньше чем через час, как они догадывались, их погонят на арену столицы Дракаази, и тогда будет уже поздно. Поэтому они собрались в пустом отсеке на «Гекатомбе», выставив часовых, чтобы те предупредили, если заявятся сцефилиды с плетьми. Того, что столько рабов собрались вместе, уже было достаточно, чтобы разогнать их и запереть в штрафные камеры.

— Ты, — сказал капрал Дорваз.

— Да, — ответил Аларик, — я.

Капрал имел самый высокий чин среди всех выживших солдат гатранской бронекавалерии, привезенных на Дракаази. Гатранских гвардейцев перекидывали с арены на арену, мучили и убивали, пока не превратили в упорно цепляющихся за жизнь существ, а именно такие рабы и нужны были лорду Эбондраку для арены Вел'Скана. Дорваз был худым, щеки его запали, единственный оставшийся глаз ввалился и глядел угрюмо. Он все еще донашивал остатки гатранского мундира, контрастировавшие с самодельными ножами под нагрудным ремнем.

— Ты убивал нас, — сказал он, — многих из нас, на «Бедствии».

— Это так, — ответил Аларик. — Я почти принадлежал Кхорну, но пал не до конца и сумел вернуться.

— Некоторые из наших окончательно утратили волю, когда поняли, что космодесантник сдался. Сначала ты бросил свой пост на линии обороны у Бледного Хребта, а потом стал палачом на арене. — Голос Дорваза звучал ровно, но в нем было столько ненависти, что капрала буквально трясло.

— Ты можешь ненавидеть меня, капрал, и отказаться иметь со мной какие-либо дела. Или можешь на несколько часов забыть об этом и присоединиться к нам. В последнем случае у тебя будет шанс выбраться с этой планеты.

Дорваз снова сел и посмотрел на остальных людей, собравшихся в отсеке. Эрхар, набожный бывший лейтенант Имперского Флота, стоял по одну сторону от Аларика. По другую сторону был Гирф, явный психопат даже на непрофессиональный взгляд и киллер с впечатляющим послужным списком. Хирург Хаггард и ксенос Келедрос дополняли разношерстный состав комитета по подготовке побега рабов «Гекатомбы». Аларик мельком подумал, как странно это, должно быть, выглядит со стороны. Космодесантник и эльдар рядом и не пытаются убить друг друга — одно это уже достаточно удивительно.

— Какие у нас шансы? — без особого энтузиазма спросил Дорваз.

— Я бы не стал тайно проводить тебя сюда, — сказал Келедрос, — если бы не было смысла делать это.

— Тебе повезло, что я не прикончил тебя в тот же миг, как ты притронулся ко мне своими лапами, — бросил Дорваз чужаку.

— Тогда ты понимаешь, почему мне пришлось сделать это не самым учтивым образом, — спокойно ответил Келедрос.

Аларик был уверен, что лишь эльдар может уходить с «Гекатомбы» и возвращаться незамеченным, и по просьбе космодесантника тот привел на нижнюю палубу Дорваза с повязкой на глазах.

— Так каков же план? — спросил Дорваз.

— Перебить всех, — ухмыльнулся Гирф.

— В самом деле?

— Ну, немножко похитрее, — пояснил Аларик, — но по существу — да. При помощи рабов арены Вел'Скана мы устроим восстание прямо на ристалище. Если это произойдет во время боя, начнется изрядная неразбериха. Поверьте мне, толпа может стать нашим оружием, если знать, как использовать ее.

— Про это я наслышан, — заметил Дорваз. — Говорили, что космодесантник устроил мятеж в Горгафе. Я предполагал, что это ты, поскольку тут не так уж много космодесантников. Но даже если ты и прав, среди рабов арены есть ветераны, которые помнят последнее восстание. Беглецы тогда погибли, все до единого. Даже если мы сумеем вырваться, нам не выстоять против Змеиной Стражи.

— Этот верзила говорит, что у него есть план, — хмыкнул Гирф. — Однако не слишком-то распространяется.

— Страх, что всякое восстание будет подавлено, — вот что на самом деле удерживает нас, — сказал Эрхар, — нас и всех остальных рабов Дракаази. Если мы должны преодолеть его, Аларик, то нам надо знать, что есть, по крайней мере, шанс остаться в живых после побега.

— Верно, — подхватил Гирф. — Наш везунчик, может, хочет помереть с музыкой ради своего Императора, но мы все предпочли бы лучше пару-тройку лет понаслаждаться свободой.

Все взгляды обратились на Аларика. Это была правда. Он зашел уже слишком далеко. Пришло время сказать им правду.

— Кто из вас, — начал он, — слышал про Раэзазеля Лукавого?

Раэзазель был уже воистину древним, когда попал в расставленные Тзинчем сети судьбы. Демон тысячелетиями служил Тзинчу, но, конечно, он не являлся слугой Бога Лжи в полном значении этого слова, поскольку Тзинч не признавал столь скучного занятия, как отдавать приказы. Он манипулировал, внедрял полуправду в умы врагов и сторонников, чтобы они сошлись в нужной точке пространства и времени, давным-давно намеченной Тзинчем.

Очень редко он обращался к душам своих слуг. Это была великая честь, и в то же время этого нужно было смертельно опасаться, поскольку бог лгал. Это также означало, что Тзинч настолько недоволен, что снизошел до такого заурядного занятия, как разговор бога со слугами.

Тзинчу требовались души — новые слуги или корм, а может быть, игрушки, — чтобы посадить их в сводящий с ума лабиринт в варпе и наблюдать за их мучениями, улыбаясь тысячей ртов. Так или иначе, ему нужны были души, и чем святее, тем лучше. Чем самозабвеннее они верили в своего мертвого Императора, фальшивого бога, сидящего на Терре, тем сладостнее будут их ужас и безумие.

Раэзазель Лукавый был занят поисками таких душ и доставкой их к Тзинчу. Для чего они нужны, Раэзазеля не касалось. Вполне возможно, Тзинчу они и не были нужны вовсе, а важен был лишь факт их похищения, который должен был привести в действие невероятно сложную последовательность событий, желательных для Бога Лжи. Это не имело никакого значения. Тзинч являлся Раэзазелю в сновидениях и в виде знамений и тысячами голосов говорил ему, что нужны невинные души, и только это было важным.

В прошлом у Раэзазеля было много обличий. Такому, как он, было вредно долго оставаться одним и тем же существом, но ради Тзинча Раэзазель готов был надолго принять облик даже заурядной посредственности. Он стал человеком. Он сделал этого человека величественным и прекрасным, исполненным харизмы. Со злой иронией, столь любимой Богом Лжи, он сделал так, чтобы каждое слово этого человека казалось правдой. Он добрался до зоны изолированных миров и провозгласил себя пророком, летая между этими наивными мирами и вводя в заблуждение их народы. Это было непросто. Среди людей было немало закаленных миссионеров Имперского Культа, объявивших пророка Раэзазеля еретиком и призывавших людей ополчиться против него и сжечь его на костре. Некоторые даже утверждали, что он демон из варпа, явившийся, чтобы ввести людей в искушение и увлечь навстречу некой ужасной судьбе, и Раэзазель находил извращенное удовольствие в том, что в своем гневе они случайно наткнулись на истину.

Раэзазель был слишком великолепен, чтобы пасть жертвой черни с факелами и вилами. На каждого богобоязненного подданного Императора, желавшего его смерти, находились двое-трое других, которые видели убожество их вселенной и мечтали обрести нечто большее в посулах Раэзазеля. Его культ усиливался, и вскоре, уже без всякого его участия, проповедники понесли его слово дальше. Правители и знать пали жертвами его чар, потому что лучше, чем кто бы то ни было, знали, насколько слаб и жалок человек, и им ужасно хотелось для себя чего-то большего.

Именно тогда Раэзазель придумал землю обетованную. Он поведет их туда, где нет ни страданий, ни ненависти. Там не будет ни сборщиков податей, обрекающих их на нищету, ни проповедников, всякую невинную мысль объявляющих грехом, ни закона, чтобы держать их в страхе. Они будут свободными.

Они подыскали космический корабль и вложили в него все свои средства, чтобы сделать его достойным варпа и домом для тысяч своих приверженцев. Внутри него соорудили алтарь Раэзазеля и заодно бесчисленное множество мест поклонения другим святым и праведникам, внедрившимся в умы культистов без всякого участия Раэзазеля. Этот корабль был святой землей, огромным ковчегом, одновременно символом и средством спасения.

В день старта, перед тем как освятить корабль, Раэзазель предстал перед ними и рассказал, куда они направятся, чтобы попасть в святую землю. Местом их назначения было Око Ужаса, сильнейший варп-шторм, незаживающая рана на ночном небе. Там, среди порочных миров Ока, в этой жестокой вселенной были врата, через которые правоверные могли достичь Земли Обетованной. Око Ужаса было испытанием, символом страха, через который должны были пройти верующие, чтобы доказать непоколебимость своей веры и заслужить право на Землю Обетованную. Там они встретятся с истинным Императором, и там их ждет вечное блаженство.

Корабль стартовал. Раэзазель был на нем, наслаждаясь великолепием алтаря, сооруженного в его честь, глумясь над своей паствой в каждом слове и благословении. Корабль достиг Ока Ужаса, и там непредсказуемые приливы варпа стихли, быть может, случайно, а может, по непостижимой воле Тзинча. Корабль вынырнул из варпа и очутился перед сверкающей прорехой в космосе, дырой в реальности, за которой поджидал Тзинч, чтобы поглотить их или насладиться страданиями тысяч пилигримов, поющих хвалу Раэзазелю.

Однако паломники были всего лишь людьми, и им было свойственно ошибаться. В своих навигационных исчислениях они не учли один из множества миров, плывущих по Оку Ужаса на волнах непредсказуемых приливов и отливов. Как раз такая планета оказалась на пути корабля, вынырнувшего из варпа, и он угодил в ее зону гравитации и по спирали устремился к поверхности.

Пилигримы завопили. Раэзазель был в ярости. Он был так близок к тому, чтобы исполнить волю Тзинча. Его, несомненно, возвысили бы в благодарность за доставленных пилигримов, позволили бы хоть немного постичь великую тайну вселенной. Теперь какая-то банальная техническая ошибка разрушила все его планы. Раэзазель остался на корабле, пытаясь при помощи магии вернуть его на правильный курс, но сил демона было недостаточно, чтобы преодолеть притяжение планеты.

На обзорном экране корабля пилигримы увидели на поверхности планеты огромную восьмиконечную звезду, образованную каналами и реками, полными крови, и лишь немногие из них поняли, какую судьбу уготовил им их пророк.

Корабль рухнул на город и оказался настолько прочным, что выдержал удар, но умы находившихся в нем людей такой прочностью не обладали. Безумие и последовавшая за этим бойня были столь чудовищны, что планета содрогнулась. Раэзазель ускользнул с корабля и скрылся в ужасных, пропитанных кровью городах и в конце концов был обнаружен и побежден молодым чемпионом Веналитором.

Такова была правда, которую Аларик отыскал в лихорадочных воспоминаниях Раэзазеля.

Планета называлась Дракаази.

Корабль носил имя «Молот Демонов».

Через некоторое время после совещания заговорщиков Аларик отыскал лейтенанта Эрхара в потайной молельне верующих. Эрхар был один. Его паства разошлась кто куда, безмолвно молясь об избавлении от ужасов игр Вел'Скана. Эрхар сидел понурившись перед головой статуи, служившей верующим алтарем.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — немного помолчав, сказал Аларик. — Ты пытаешься услышать Императора, разобрать его слова в неразберихе собственных мыслей. Он где-то там, но один варп знает, где его найти.

Эрхар оглянулся. Похоже, он даже не слышал, как Аларик вошел.

— Полагаю, нам нужно поговорить, юстикар.

Аларик подошел ближе. Он увидел, что Эрхар осунулся и побледнел, как глубоко потрясенный человек.

— Ты не веришь мне.

— Я не знаю, чему верить. У меня есть моя вера, но это нечто совсем иное.

— Ты знаешь, что сказанное мной — правда, Эрхар. Книга, на которой ты основывал свои проповеди, была найдена на этой планете, не так ли? Я думаю, что это записи последователя Раэзазеля. Соприкоснувшись разумами с Раэзазелем, я увидел все. Я видел, что «Молот Демонов» действительно существовал. Это вовсе не магическое оружие. Не метафора ваших страданий. Это космический корабль, и он все еще здесь.

— Значит, все, во что мы верили, лишь порождение демонической порочности и лжи, — сказал Эрхар.

Он достал из внутреннего кармана кителя молитвенник, грязный и истрепанный за долгие годы, и протянул его Аларику.

Аларик просмотрел его. Эрхар сидел, глядя на него, и Аларик не мог даже представить, что тот должен чувствовать теперь, когда все, во что он верил, пошатнулось.

Это был судовой журнал, написанный капитаном, разумом которого владели религиозные видения. Ежедневные записи читались словно притчи. Корабль описывался как метафора веры, его полет — как странствия души. Речи капитана оформлялись в виде проповедей или гимнов. Не зная, что это был реальный корабль, легко было предположить, что «Молот Демонов» — лишь еще одна метафора среди многих.

— Вера — это не ложь, — сказал Аларик. — Сколькие из твоих верующих смогли бы выжить без нее? Сколькие поддались бы скверне?

— Какая тебе разница? — огрызнулся Эрхар. — Ты никогда не верил, никогда. У нас было к чему стремиться, а теперь этот демон утверждает, что это он доставил «Молот» сюда.

— Я заглянул в его разум, — сказал Аларик. — Это было ясно как день.

— Откуда ты знаешь, что это не очередная ложь? — Эрхар поднялся. Аларик утверждал, будто все, во что Эрхар верил, оказалось вымыслом, и его недоверие к словам Серого Рыцаря обернулось гневом. — Быть может, это снова козни демона, чтобы сломить нас, отнять то последнее, что у нас еще осталось. Или же это часть некоего плана во исполнение воли Бога Лжи.

— Сомневаюсь, что в планы Раэзазеля входила неудавшаяся попытка сделать меня одержимым, — сказал Аларик.

— Для борца с демонами ты слишком доверчив. Какие у тебя есть доказательства того, что «Молот» еще здесь?

— Никаких! — с досадой огрызнулся Аларик. — Конечно никаких! Но это все, что у нас есть. Надеюсь, мне известно, где находится «Молот» и как мы сможем покинуть на нем эту планету. Были ли вы когда-либо настолько близки к спасению? Быть может, все это ложь, быть может, «Молота» никогда не было здесь. Быть может, эта проклятая штуковина вообще больше не полетит, но все же это лучший шанс, какой у вас когда-либо был. Сколько вы еще намерены дожидаться земли обетованной, Эрхар? Пока последний из вас не умрет или не спятит?

Эрхар покачал головой.

— Ты и теперь используешь нас, — сказал он. — Тебе нужен экипаж для космического корабля. Мои верующие и я лучше всего годимся для этого. Иначе ты бы бросил нас здесь.

— Нет, — сказал Аларик. — Мы улетим все. Вы нужны мне, чтобы вести корабль, это правда, но еще больше мне нужно навредить Дракаази. Подумай сам, лейтенант, если лучшие рабы планеты исчезнут из-под носа у лордов в разгар важнейших игр, каковы будут последствия? Подумай, какое это оскорбление для их бога. Представь, сколько будет взаимных обвинений. Представь, в конце концов, выражение их лиц, когда они поймут, что мы ускользнули. Раньше или позже ты умрешь здесь, и твой череп ляжет в постамент трона Кхорна. И если у тебя появился шанс не сделать им такого подарка, разве ты не должен воспользоваться им?

— Просто выжить еще недостаточно.

— Ты нанесешь поражение Кхорну, разве этого мало?

Эрхар прислонился к импровизированному алтарю. Он поднял глаза на Аларика, в них стояли слезы.

— Я хочу покинуть этот мир… Я этого очень хочу… и вот появился такой шанс, но что, если это очередная ложь? Ее уже было столько, юстикар, про Империум, про Императора. Теперь ложь демонов и отчаяние обреченных людей привели нас сюда. Где же здесь правда?

— Думай об этом так, — сказал Аларик, опускаясь на колени, чтобы не слишком возвышаться над Эрхаром. — Если мы проиграем, то умрем. Я верю, что после смерти мы присоединимся к Императору у конца времен, чтобы сражаться рядом с ним против всего зла вселенной. Это не так уж и плохо. Погибнуть, пытаясь уязвить гордость Кровавого Бога… что ж, об этом не стыдно рассказать другим призракам.

— Да простит меня Император, я хочу выбраться отсюда. Я хочу… Я хочу умереть. Я не могу больше видеть страдания моих верующих. Я всего лишь человек. Святой, быть может, остался бы здесь. Святой страдал бы и стал бы мучеником, чтобы показать галактике, на что способны сила воли и слово Императора.

— Святой увел бы своих последователей с Дракаази обратно в Империум, чтобы проповедовать всей галактике то, что постиг здесь, — сказал Аларик. — Пусть ты всего лишь человек, Эрхар, как и любой из нас. Если мы выберемся отсюда живыми, ты сможешь стать проповедником. Если нет, значит, мы умрем славной смертью, и это намного лучше, чем то, чего когда-либо удостоится большинство наших сограждан.

— Это повредит Дракаази? — спросил Эрхар. — Вы обещаете?

— Обещаю, лейтенант. Улетите на «Молоте Демонов» с этой планеты, и они никогда не забудут своего позора.

— Полетят все наши. Все, кого вы сможете взять.

— Все.

— Тогда мы с вами.