Если живёшь в доме с видимым домовым, это имеет свои преимущества: вещи реже появляются на тех местах, куда их не клали, реже падают, реже исчезают, так как домовому доставляет мало удовольствия этим заниматься, когда его видят. И он начинает скучать.
Пумуклю было ужасно скучно. Он лениво лежал на своей кроватке и зевал, зевал. После того, как он зевнул в одиннадцатый раз, мастер Эдер, у которого всегда было много работы и который терпеть не мог праздность, сказал:
— Послушай, я знаю прекрасное средство от зевоты.
— Но я охотно зеваю, — лениво жмурясь ответил Пумукль.
— Ты же зеваешь от скуки.
— Вовсе нет, может, я устал.
— Вздор! Ты не можешь устать, ты же ничего не делал. Ты должен чем-то заняться.
— Я и так занимаюсь. Я занимаюсь зеванием.
Эдер покачал головой:
— А что, если ты станешь таким домовым, о которых в книжках рассказывается, как они тайком помогают приводить всё в порядок.
— Это должны быть очень глупые книжки. Домовые никогда этим не занимаются.
— Я точно знаю, что есть такие домовые, — попробовал убедить его Эдер.
— Ты опять, наверно, имеешь в виду этих глупых кёльнских домовых, которые ночью работали.
— Послушай, Пумукль, я же не требую от тебя, чтобы ты по-настоящему работал, но помогать ты ведь мог бы. Я же тебе тоже помогаю, где могу: сделал тебе кроватку, готовлю еду.
Пумукль присел на кровати.
— Ты же взрослый, ты должен это делать. Ты — ужасно взрослый, ты должен работать. Я — неужасно невзрослый, поэтому лежу. И давай закончим этот отвратительный разговор.
— Мой дорогой Пумукль, этот разговор не отвратительный, а очень даже необходимый. Если уж мы живём вместе, то должны помогать друг другу.
— Что ты заладил — помогать, помогать, — недовольно пробурчал Пумукль, и вдруг лицо его засияло:
— Я могу тебе помочь. Стихами! Они здорово помогают! Работать становится веселее. Вот послушай:
— Ну как, легче стало работать?
На мастера это не произвело никакого впечатления. Он как раз держал в руках коробку с гвоздями и шурупами и качал головой: хотя она и была разделена на отсеки, всё в ней перемешалось — гвозди с шурупами, длинные с короткими, толстые с тонкими.
Эдер сказал:
— С тех пор, как ты у меня появился, всё в таком беспорядке, ничего не найдёшь.
Пумукль захихикал, болтая ногами:
— Ищи получше и найдёшь. Искать — любимое занятие у людей. Они охотно ищут, ищут, даже если Пумукль ничего не спрятал. Ищут, ищут…
Старый столяр не находил в этом ничего смешного.
— У меня нет на поиски времени. Ты сейчас же наведёшь в ящике порядок! Понятно? — и он вывалил содержимое коробки на стол.
Пумукль злорадно заметил:
— Это ты рассыпал все гвозди — не я. Кто делает беспорядок, тот и порядок должен наводить. Сам говорил!
Мастер Эдер сделал вид, как будто ничего не слышал:
— Ты разложишь гвозди и шурупы в две кучки, а потом выберешь от каждого сорта одинаковые и разложишь их по отделам. Это же удовольствие, а не работа!
Пумукль даже не пошевелился на кровати:
— Не-е-е, для меня это не удовольствие.
— Когда ты всё хорошо рассортируешь, получишь шоколадку в серебряной обёртке. Большую плитку.
— Ах, я и не хочу сейчас шоколада.
Мастер Эдер достал из шкафа плитку и зашуршал фольгой.
— М-м-м, вкуснотища, скажу я тебе! Молочный шоколад!
— Дай попробовать, — Пумукль привстал с постели.
— Тебе и пробовать не надо, он действительно вкусный. Но сначала — работа! Сделай старому столяру одолжение, Пумукль.
— Ты вовсе и не старый, — домовёнок скосил глаза в сторону шоколада и глубоко вздохнул. — Ну, если ты так хочешь… — Он запрыгнул на стол и начал копаться в гвоздях. — Их так много, с какого мне начинать?
Мастер Эдер взял гвоздь и шуруп, положил один справа, другой слева.
— Вот так и продолжай! А я займусь своей работой.
Пумукль вяло поворошил ногой кучу гвоздей, взял самый маленький гвоздик и положил его вправо.
— О, здесь так много гвоздей!
— Если ты будешь так медленно работать, конечно их будет много. Начнёшь быстрее, их станет сразу меньше!
Пумукль наклонился над общей кучей и выловил оттуда гайку.
— А это ещё куда?
— В сторону, в третью кучку.
— Этого ещё не хватало, — застонал Пумукль, потом схватил длинный гвоздь, но тут же выронил его.
— Он для меня очень большой, — и через некоторое время решил: — Я выберу сначала маленькие гвоздики.
— Ты можешь сразу же сортировать длинные и короткие, — предложил Эдер.
— Но тут ещё есть средние и полусредние, и полудлинные, и полукороткие!
— Тогда сортируй по величине.
— С какой величины мне начинать?
— Да это же всё равно! — начал сердиться мастер.
— Для тебя, может, и всё равно, а для меня — нет!
Пумукль рылся в куче, но смотрел не на длину гвоздей, а на величину шляпок. Выбрал гвоздь с большой плоской шляпкой и поставил его на стол шляпкой вниз. То же самое он хотел сделать с маленьким гвоздём, но тот упал.
— Ты так никогда не закончишь работу, — заметил Эдер.
Тут Пумукль с досадой заворошил в куче двумя руками так, что половина гвоздей и шурупов оказалась на полу.
— Гвозди глупые совсем! Сброшу на пол я их все! — кричал он при этом.
— Пумукль! — услышав звон падающих гвоздей, заспешил к столу мастер.
— Не хочу! Глупая работа! Задыхаюсь! Хочу на свежий воздух!
— Никуда ты не пойдёшь! Если ты сейчас же не поднимешь все гвозди…
— Что тогда? — спросил домовой.
— Тогда между нами всё кончено.
Пумукль побежал к двери и закричал:
— Покончено, закончено, докончено и кончено!
Эдер подскочил к Пумуклю, поймал его за шиворот и только хотел дать нагоняя дерзкому домовому, как дверь открылась, и в мастерскую вошёл Фритц, одиннадцатилетний сын женщины, которая всегда убиралась в доме у Эдера.
Эдер начал собирать гвозди и упустил при этом из виду домовёнка.
— Давайте я соберу, господин Эдер, — предложил свою помощь Фритц, увидев рассыпанные на полу гвозди.
— Нет, спасибо, Фритц, не надо. Это должен делать тот, кто их рассыпал.
Фритц сделал большие глаза:
— Это не вы?
— Нет! — резко ответил столяр, и мальчик не решился расспрашивать дальше. Он сказал:
— Мама поручила мне передать вам, что она придёт в пятницу, а не в четверг. Если вам это, конечно, подходит.
— Ещё и это! У меня такой беспорядок! — воскликнул Эдер.
— Я могу вам помочь собрать гвозди, это же не долго, — снова предложил Фритц.
— Очень любезно с твоей стороны, Фритц, но этого не достаточно, надо ещё и сортировать.
— О, я это охотно сделаю. До обеда у меня ещё полчаса.
И тут мастеру Эдеру пришла в голову идея. Пусть Пумукль позеленеет от злости! Столяр с улыбкой погладил Фритца по голове и сказал:
— Это, действительно, так мило с твоей стороны. Вот бы кто был мне в мастерской гораздо нужнее, чем всякие там негодные бездельники! Фритц, если ты рассортируешь всё это, я угощу тебя молочным шоколадом, — и Эдер положил плитку, обещанную Пумуклю, перед мальчиком.
Фритц с готовностью принялся за работу. Сначала он выбрал все гвозди и разложил их по величине в отделы ящика.
Эдер одобрительно кивнул:
— Сразу видно, что ты — сообразительный малый. А то бывают такие ни к чему не годные недотёпы.
Фритц радовался, что его хвалят. А ещё больше он радовался, поглядывая на плитку шоколада. Эдер заметил это и сказал:
— Ты можешь откусить, а остальное положить в карман.
Мальчик не заставил себя долго упрашивать, развернул шуршащую обёртку, откусил и, с наслаждением жуя, продолжал работать.
Эдер добился того, чего хотел. Пумукль сидел на ящике с инструментами и чуть не лопался от обиды и ревности, видя, как приветлив мастер с мальчиком. Он должен отомстить за подаренную шоколадку! Или он — не домовой!
Выжидающе наблюдал он за тем, как мальчик заканчивал работу.
И только Фритц повернулся к Эдеру, чтобы сказать ему о законченной работе, домовёнок молниеносно подскочил к ящичку, подтолкнул его к краю стола и сбросил на пол. Всё содержимое опять кучей лежало на полу.
Фритц вскрикнул от испуга. Весь труд оказался напрасным. Возможно, он зацепил ящик рукавом? Мальчик чуть не плакал от огорчения:
— Я, я не знаю, как это получилось.
Но Эдер знал. Это было уж слишком!
«Ну, погоди!» — подумал он. Мальчику же, который непонимающе смотрел на кучу, сказал:
— Это не твоя вина. Я должен был это предвидеть. Надо было сразу поставить ящик на пол, тогда бы он не упал.
— Я бы убрал снова, но мне надо домой к обеду. Уже поздно, — сказал Фритц.
— Оставь всё, как есть. Если у тебя будет желание, заходи снова после школы, и мы приведем все в порядок. — Эдер улыбнулся, — Всё равно, большое спасибо. Приятного тебе аппетита и привет маме. Передай, что мне подходит пятница.
В замешательстве мальчик покинул мастерскую. Только закрылась за ним дверь, улыбка на лице мастера исчезла.
— Пумукль, немедленно иди сюда!
Маленький домовой залез под самый потолок и устроился на трубе.
— Сейчас же спускайся! — Голос мастера был таким грозным, каким Пумукль его ещё никогда не слышал.
— Нет! — пропищал он из своего убежища.
— Если ты немедленно не приведёшь всё в порядок…
— У Фритца было такое странное лицо… — захихикал Пумукль, стараясь отвлечь Эдера, но это прозвучало у него не очень убедительно.
— Да, у Фритца было странное лицо, — сказал Эдер медленно, отчетливо выговаривая каждое слово. — У тебя лицо тоже станет сейчас странным.
С сегодняшнего дня Фритц будет мне во всём помогать, а ты для меня теперь — ничто, воздух! Ты можешь отныне делать всё, что тебе заблагорассудится — уйти или остаться, говорить или молчать, лениться или нет — мне всё равно! Я тебе не скажу больше ни слова. Есть ты можешь, когда и что тебе захочется, только не со мной за столом. Вот! И это моё последнее слово!
Эдер принялся за работу.
Пумукль закричал сверху:
— Ты же не выдержишь! Ты начнёшь говорить снова!
Эдер молчал.
— Пф-ф-ф, если ты не хочешь разговаривать, мне это тоже всё равно. Я могу и сам с собой говорить.
«Дорогой Пумукль, — скажу я себе, — ты — корабельный домовой, а не какой-нибудь кёльнский работяга». «Да, — ответит Пумукль, — ты совершенно прав. Мастер Эдер не знает толка в домовых».
Домовёнок соскользнул с трубы на стол.
— Ты знаешь толк в домовых, мастер Эдер?
Эдер молчал.
Пумукль посмотрел на рассыпанные на полу гвозди.
— Мне очень нравится эта кучка. А тебе?
Эдер молчал.
— Хорошо! Я не говорю больше ни слова с тобой. Я буду сочинять. Для себя.
— Здорово, правда?
Эдер молчал.
Пумукль переступил с одной ноги на другую.
— Конечно, здорово. Но я могу не только сочинять. Могу, например, пыль сдувать. Это полезно и очень весело!
Домовёнок обрадовался, что, наконец, нашёл себе занятие: прыгал по доскам и дул, дул. С ящика для инструментов он не только сдул пыль, но еще и вытер его. Это уже была почти настоящая работа. Домовой то и дело тайком поглядывал на мастера. Но тот как будто ничего не замечал и не слышал.
— Замечательная пыль! Целое облако пыли! — попробовал снова завязать разговор Пумукль. — Что ты на это скажешь?
Эдер молчал.
— Ещё подую! И ещё раз!
Большое облако опилок поднялось в воздух. Пумукль закашлялся.
— На помощь! Я задыхаюсь! — закричал он и стал кашлять ещё сильнее.
Но мастер Эдер даже не оторвал взгляда от своей работы.
Пумукль прекратил кашлять:
— Слушай, я сейчас чуть было не задохнулся. Тебе, выходит, всё равно?
Эдер молчал.
— Ах так, тебе всё равно! — Пумукль подскочил к куче гвоздей. — Мне тоже всё равно, как выглядит твоя мастерская! — и принялся разбрасывать гвозди по комнате.
— Посмотри, какой беспорядок! Беспорядочнее быть не может! — приговаривал он. Вдруг Пумукль остановился.
— Ай-ай! Я уколол ногу! Глупый гвоздь! Ах, я потеряю много крови и умру!
Крови совсем не было, но Пумукль причитал так горько, что и камень сжалился бы над ним. Но мастер Эдер был твёрже камня. Он встал, вышел из мастерской и хлопнул дверью.
Тут Пумукль закричал что было силы:
— Ты не можешь уйти! Я повредил ногу! Ты не можешь взять и уйти!
Но ничего не помогало. Пумуклю было уже не до упрямства. Чуть ли не со слезами на глазах он сел на чурку и тут почувствовал, что внутри у него что-то давит. Не зная, что такое угрызения совести, домовой подумал, что неприятное ощущение внутри вызывает голод.
— О, я голоден! Я не хочу сидеть один в мастерской, когда я голоден! — завопил он и прислушался. Тишина. Он закричал снова:
— Я уже умираю от голода! Скоро буду совсем мёртвым!
Пумукль приложил ухо к двери — дом словно вымер. Тогда он залез на верстак, уселся верхом на тиски и, глядя в ту сторону, где, по обыкновению, стоял мастер Эдер, работая за верстаком, сказал:
— Если я умру, во всём будешь виноват только ты. Придёшь, а Пумукль лежит бледный и худой. Он с трудом откроет глаза и скажет: «Я бы с удовольствием поднял гвозди, но уж очень я стал слаб». И я попытаюсь поднять гвоздь, но рука бессильно упадёт. И ты будешь плакать и плакать по своему Пумуклю.
Ему стало так жаль себя, что крупная слеза скатилась по его носу. Но в глубине души Пумукль и сам понимал, что немного переборщил. Он предпочитал менее печальные истории. Спрыгнув с верстака, домовёнок побежал к двери с криком:
— Хочу есть! Хочу есть! — И тут наткнулся на кучу гвоздей на полу.
— Глупые гвозди! — и, немного подумав, проговорил: — Собрать вас, что ли, глупые гвозди?
Пумукль поднял самый длинный гвоздь и бросил его в один из отделов ящичка. Потом положил туда ещё один длинный гвоздь, мурлыкая при этом:
— Длинные гвозди, глупые гвозди. И ещё один — в ящик. Короткие гвозди, глупые гвозди; ещё один и ещё. Шурупы тоже в ящик. Ещё один шуруп, все шурупы глупые, я тоже глупый, э-э-э. Я хочу есть. Я так хочу есть. — И уже настоящие слёзы стояли у него в глазах, когда он сказал: — Я уберу, я всё уберу, вот ещё средний гвоздик, ещё один…
Через полчаса всё лежало в ящике, рассортированое по отделам. Когда Эдер вернулся после обеденного перерыва в мастерскую, ящик стоял на полу, а Пумукль сидел снова наверху, на трубе, с намазанным мелом лицом, чтобы выглядеть бледнее. Мастер вошёл в комнату и при виде убранных в ящик гвоздей и шурупов не мог сдержать удивлённого возгласа:
— О! Что я вижу! Произошло чудо! — И он оглядел мастерскую. — Пумукль!
Но Пумукль не отвечал. Пусть Эдер немного поищет и обнаружит его потом, совершенно бледного и измученного. Но мастер Эдер хорошо знал своего домового. Он подавил улыбку и проговорил достаточно громко, чтобы Пумукль мог его услышать, где бы он ни прятался:
— Что это я его зову? Ведь ясно, что это не его рук дело. Скорее всего, Фритц снова был здесь и навёл порядок.
— Нет! — возмущённо заорал Пумукль из своего убежища. — Никого здесь не было!
Эдер сделал нарочито удивлённое лицо.
— Ах вот ты где! Что ты там делаешь?
— Я умираю, — домовёнок попробовал придать своему голосу слабость.
— Ты, вероятно, упал в горшок с мукой, раз такой белый.
— Нет-нет, это я такой бледный, — и снова понизил голос, — бледный, как труп. Я ужасно ослаб. Если ты мне сейчас же не принесёшь что-нибудь поесть, я умру. Умру на месте.
— Что ты говоришь? Значит, твоё лицо белое не от муки? И не от мела?
— Ты никогда не слышал, что ли, что лицо бывает белое как мел. От голода.
Мастеру стоило большого труда оставаться серьёзным.
— О, это ужасно. Даже твои руки бледные как мел.
— Они тоже голодны.
— А штаны и рубашка? Тоже хотят есть?
— Конечно! Я весь хочу есть!
— Ну, тогда мы срочно должны что-то предпринять. К счастью, я кое-что для тебя оставил, на тот случай, если ты всё-таки приберёшь гвозди.
— Да, это был, действительно, лишь случай, — попробовал защититься Пумукль. — А то подумаешь, что я теперь всегда буду собирать глупые гвозди. Я же не какой-нибудь там…
— Кёльнский домовой. Я знаю, — Эдер улыбнулся. Он с удивлением принялся рассматривать прибранный ящик.
— Здорово! Просто здорово ты всё прибрал!
Он выловил один шуруп, лежащий среди гвоздей.
— Не трогай! Ты опять всё перепутаешь! — закричал Пумукль и спрыгнул с трубы, встал на ящик и строго сказал:
— Я — домовой, который знает, что такое порядок!
— Порядочный домовой, так сказать, — засмеялся Эдер.
Пумукль увидел прежнее доброе лицо старого мастера, на котором не было и следа недовольства, и добавил:
— Голодный порядочный домовой.
Эдер посадил взлохмачённого малыша на своё плечо и сказал, улыбаясь:
— Ну, так и быть, пойдём есть. Жаренная сосиска давно ждёт тебя.
Когда они поднимались по лестнице, Пумукль держался за ухо мастера и распевал:
Оба были снова довольны. Столяр не любил сердиться. А Пумукль, каким бы дерзким он ни казался, терпеть не мог ссор со своим старым мастером.
Когда в пять часов вечера в мастерскую снова пришёл Фритц, для него работы уже не было. Он, правда, нашёл в ящике несколько неправильно разложенных гвоздей, но, когда он хотел положить их в нужный отдел, сильно укололся. Сам? В это не поверит тот, кто знает «порядочного» домового, домового, который любит порядок.