Если живёшь в доме с видимым домовым, это имеет свои преимущества: вещи реже появляются на тех местах, куда их не клали, реже падают, реже исчезают, так как домовому доставляет мало удовольствия этим заниматься, когда его видят. И он начинает скучать.

Пумуклю было ужасно скучно. Он лениво лежал на своей кроватке и зевал, зевал. После того, как он зевнул в одиннадцатый раз, мастер Эдер, у которого всегда было много работы и который терпеть не мог праздность, сказал:

— Послушай, я знаю прекрасное средство от зевоты.

— Но я охотно зеваю, — лениво жмурясь ответил Пумукль.

— Ты же зеваешь от скуки.

— Вовсе нет, может, я устал.

— Вздор! Ты не можешь устать, ты же ничего не делал. Ты должен чем-то заняться.

— Я и так занимаюсь. Я занимаюсь зеванием.

Эдер покачал головой:

— А что, если ты станешь таким домовым, о которых в книжках рассказывается, как они тайком помогают приводить всё в порядок.

— Это должны быть очень глупые книжки. Домовые никогда этим не занимаются.

— Я точно знаю, что есть такие домовые, — попробовал убедить его Эдер.

— Ты опять, наверно, имеешь в виду этих глупых кёльнских домовых, которые ночью работали.

— Послушай, Пумукль, я же не требую от тебя, чтобы ты по-настоящему работал, но помогать ты ведь мог бы. Я же тебе тоже помогаю, где могу: сделал тебе кроватку, готовлю еду.

Пумукль присел на кровати.

— Ты же взрослый, ты должен это делать. Ты — ужасно взрослый, ты должен работать. Я — неужасно невзрослый, поэтому лежу. И давай закончим этот отвратительный разговор.

— Мой дорогой Пумукль, этот разговор не отвратительный, а очень даже необходимый. Если уж мы живём вместе, то должны помогать друг другу.

— Что ты заладил — помогать, помогать, — недовольно пробурчал Пумукль, и вдруг лицо его засияло:

— Я могу тебе помочь. Стихами! Они здорово помогают! Работать становится веселее. Вот послушай:

Пумукль совсем не прочь Всем, везде, всегда помочь. Если стих он прочитает, Это тотчас помогает.

— Ну как, легче стало работать?

На мастера это не произвело никакого впечатления. Он как раз держал в руках коробку с гвоздями и шурупами и качал головой: хотя она и была разделена на отсеки, всё в ней перемешалось — гвозди с шурупами, длинные с короткими, толстые с тонкими.

Эдер сказал:

— С тех пор, как ты у меня появился, всё в таком беспорядке, ничего не найдёшь.

Пумукль захихикал, болтая ногами:

— Ищи получше и найдёшь. Искать — любимое занятие у людей. Они охотно ищут, ищут, даже если Пумукль ничего не спрятал. Ищут, ищут…

Старый столяр не находил в этом ничего смешного.

— У меня нет на поиски времени. Ты сейчас же наведёшь в ящике порядок! Понятно? — и он вывалил содержимое коробки на стол.

Пумукль злорадно заметил:

— Это ты рассыпал все гвозди — не я. Кто делает беспорядок, тот и порядок должен наводить. Сам говорил!

Мастер Эдер сделал вид, как будто ничего не слышал:

— Ты разложишь гвозди и шурупы в две кучки, а потом выберешь от каждого сорта одинаковые и разложишь их по отделам. Это же удовольствие, а не работа!

Пумукль даже не пошевелился на кровати:

— Не-е-е, для меня это не удовольствие.

— Когда ты всё хорошо рассортируешь, получишь шоколадку в серебряной обёртке. Большую плитку.

— Ах, я и не хочу сейчас шоколада.

Мастер Эдер достал из шкафа плитку и зашуршал фольгой.

— М-м-м, вкуснотища, скажу я тебе! Молочный шоколад!

— Дай попробовать, — Пумукль привстал с постели.

— Тебе и пробовать не надо, он действительно вкусный. Но сначала — работа! Сделай старому столяру одолжение, Пумукль.

— Ты вовсе и не старый, — домовёнок скосил глаза в сторону шоколада и глубоко вздохнул. — Ну, если ты так хочешь… — Он запрыгнул на стол и начал копаться в гвоздях. — Их так много, с какого мне начинать?

Мастер Эдер взял гвоздь и шуруп, положил один справа, другой слева.

— Вот так и продолжай! А я займусь своей работой.

Пумукль вяло поворошил ногой кучу гвоздей, взял самый маленький гвоздик и положил его вправо.

— О, здесь так много гвоздей!

— Если ты будешь так медленно работать, конечно их будет много. Начнёшь быстрее, их станет сразу меньше!

Пумукль наклонился над общей кучей и выловил оттуда гайку.

— А это ещё куда?

— В сторону, в третью кучку.

— Этого ещё не хватало, — застонал Пумукль, потом схватил длинный гвоздь, но тут же выронил его.

— Он для меня очень большой, — и через некоторое время решил: — Я выберу сначала маленькие гвоздики.

— Ты можешь сразу же сортировать длинные и короткие, — предложил Эдер.

— Но тут ещё есть средние и полусредние, и полудлинные, и полукороткие!

— Тогда сортируй по величине.

— С какой величины мне начинать?

— Да это же всё равно! — начал сердиться мастер.

— Для тебя, может, и всё равно, а для меня — нет!

Пумукль рылся в куче, но смотрел не на длину гвоздей, а на величину шляпок. Выбрал гвоздь с большой плоской шляпкой и поставил его на стол шляпкой вниз. То же самое он хотел сделать с маленьким гвоздём, но тот упал.

— Ты так никогда не закончишь работу, — заметил Эдер.

Тут Пумукль с досадой заворошил в куче двумя руками так, что половина гвоздей и шурупов оказалась на полу.

— Гвозди глупые совсем! Сброшу на пол я их все! — кричал он при этом.

— Пумукль! — услышав звон падающих гвоздей, заспешил к столу мастер.

— Не хочу! Глупая работа! Задыхаюсь! Хочу на свежий воздух!

— Никуда ты не пойдёшь! Если ты сейчас же не поднимешь все гвозди…

— Что тогда? — спросил домовой.

— Тогда между нами всё кончено.

Пумукль побежал к двери и закричал:

— Покончено, закончено, докончено и кончено!

Эдер подскочил к Пумуклю, поймал его за шиворот и только хотел дать нагоняя дерзкому домовому, как дверь открылась, и в мастерскую вошёл Фритц, одиннадцатилетний сын женщины, которая всегда убиралась в доме у Эдера.

Эдер начал собирать гвозди и упустил при этом из виду домовёнка.

— Давайте я соберу, господин Эдер, — предложил свою помощь Фритц, увидев рассыпанные на полу гвозди.

— Нет, спасибо, Фритц, не надо. Это должен делать тот, кто их рассыпал.

Фритц сделал большие глаза:

— Это не вы?

— Нет! — резко ответил столяр, и мальчик не решился расспрашивать дальше. Он сказал:

— Мама поручила мне передать вам, что она придёт в пятницу, а не в четверг. Если вам это, конечно, подходит.

— Ещё и это! У меня такой беспорядок! — воскликнул Эдер.

— Я могу вам помочь собрать гвозди, это же не долго, — снова предложил Фритц.

— Очень любезно с твоей стороны, Фритц, но этого не достаточно, надо ещё и сортировать.

— О, я это охотно сделаю. До обеда у меня ещё полчаса.

И тут мастеру Эдеру пришла в голову идея. Пусть Пумукль позеленеет от злости! Столяр с улыбкой погладил Фритца по голове и сказал:

— Это, действительно, так мило с твоей стороны. Вот бы кто был мне в мастерской гораздо нужнее, чем всякие там негодные бездельники! Фритц, если ты рассортируешь всё это, я угощу тебя молочным шоколадом, — и Эдер положил плитку, обещанную Пумуклю, перед мальчиком.

Фритц с готовностью принялся за работу. Сначала он выбрал все гвозди и разложил их по величине в отделы ящика.

Эдер одобрительно кивнул:

— Сразу видно, что ты — сообразительный малый. А то бывают такие ни к чему не годные недотёпы.

Фритц радовался, что его хвалят. А ещё больше он радовался, поглядывая на плитку шоколада. Эдер заметил это и сказал:

— Ты можешь откусить, а остальное положить в карман.

Мальчик не заставил себя долго упрашивать, развернул шуршащую обёртку, откусил и, с наслаждением жуя, продолжал работать.

Эдер добился того, чего хотел. Пумукль сидел на ящике с инструментами и чуть не лопался от обиды и ревности, видя, как приветлив мастер с мальчиком. Он должен отомстить за подаренную шоколадку! Или он — не домовой!

Выжидающе наблюдал он за тем, как мальчик заканчивал работу.

И только Фритц повернулся к Эдеру, чтобы сказать ему о законченной работе, домовёнок молниеносно подскочил к ящичку, подтолкнул его к краю стола и сбросил на пол. Всё содержимое опять кучей лежало на полу.

Фритц вскрикнул от испуга. Весь труд оказался напрасным. Возможно, он зацепил ящик рукавом? Мальчик чуть не плакал от огорчения:

— Я, я не знаю, как это получилось.

Но Эдер знал. Это было уж слишком!

«Ну, погоди!» — подумал он. Мальчику же, который непонимающе смотрел на кучу, сказал:

— Это не твоя вина. Я должен был это предвидеть. Надо было сразу поставить ящик на пол, тогда бы он не упал.

— Я бы убрал снова, но мне надо домой к обеду. Уже поздно, — сказал Фритц.

— Оставь всё, как есть. Если у тебя будет желание, заходи снова после школы, и мы приведем все в порядок. — Эдер улыбнулся, — Всё равно, большое спасибо. Приятного тебе аппетита и привет маме. Передай, что мне подходит пятница.

В замешательстве мальчик покинул мастерскую. Только закрылась за ним дверь, улыбка на лице мастера исчезла.

— Пумукль, немедленно иди сюда!

Маленький домовой залез под самый потолок и устроился на трубе.

— Сейчас же спускайся! — Голос мастера был таким грозным, каким Пумукль его ещё никогда не слышал.

— Нет! — пропищал он из своего убежища.

— Если ты немедленно не приведёшь всё в порядок…

— У Фритца было такое странное лицо… — захихикал Пумукль, стараясь отвлечь Эдера, но это прозвучало у него не очень убедительно.

— Да, у Фритца было странное лицо, — сказал Эдер медленно, отчетливо выговаривая каждое слово. — У тебя лицо тоже станет сейчас странным.

С сегодняшнего дня Фритц будет мне во всём помогать, а ты для меня теперь — ничто, воздух! Ты можешь отныне делать всё, что тебе заблагорассудится — уйти или остаться, говорить или молчать, лениться или нет — мне всё равно! Я тебе не скажу больше ни слова. Есть ты можешь, когда и что тебе захочется, только не со мной за столом. Вот! И это моё последнее слово!

Эдер принялся за работу.

Пумукль закричал сверху:

— Ты же не выдержишь! Ты начнёшь говорить снова!

Эдер молчал.

— Пф-ф-ф, если ты не хочешь разговаривать, мне это тоже всё равно. Я могу и сам с собой говорить.

«Дорогой Пумукль, — скажу я себе, — ты — корабельный домовой, а не какой-нибудь кёльнский работяга». «Да, — ответит Пумукль, — ты совершенно прав. Мастер Эдер не знает толка в домовых».

Домовёнок соскользнул с трубы на стол.

— Ты знаешь толк в домовых, мастер Эдер?

Эдер молчал.

Пумукль посмотрел на рассыпанные на полу гвозди.

— Мне очень нравится эта кучка. А тебе?

Эдер молчал.

— Хорошо! Я не говорю больше ни слова с тобой. Я буду сочинять. Для себя.

Вот и рифма уже готова: Не промолвлю с тобой я ни слова. Ничего не скажу я тебе, Буду стих сочинять я себе!

— Здорово, правда?

Эдер молчал.

Пумукль переступил с одной ноги на другую.

— Конечно, здорово. Но я могу не только сочинять. Могу, например, пыль сдувать. Это полезно и очень весело!

Домовёнок обрадовался, что, наконец, нашёл себе занятие: прыгал по доскам и дул, дул. С ящика для инструментов он не только сдул пыль, но еще и вытер его. Это уже была почти настоящая работа. Домовой то и дело тайком поглядывал на мастера. Но тот как будто ничего не замечал и не слышал.

— Замечательная пыль! Целое облако пыли! — попробовал снова завязать разговор Пумукль. — Что ты на это скажешь?

Эдер молчал.

— Ещё подую! И ещё раз!

Большое облако опилок поднялось в воздух. Пумукль закашлялся.

— На помощь! Я задыхаюсь! — закричал он и стал кашлять ещё сильнее.

Но мастер Эдер даже не оторвал взгляда от своей работы.

Пумукль прекратил кашлять:

— Слушай, я сейчас чуть было не задохнулся. Тебе, выходит, всё равно?

Эдер молчал.

— Ах так, тебе всё равно! — Пумукль подскочил к куче гвоздей. — Мне тоже всё равно, как выглядит твоя мастерская! — и принялся разбрасывать гвозди по комнате.

— Посмотри, какой беспорядок! Беспорядочнее быть не может! — приговаривал он. Вдруг Пумукль остановился.

— Ай-ай! Я уколол ногу! Глупый гвоздь! Ах, я потеряю много крови и умру!

Крови совсем не было, но Пумукль причитал так горько, что и камень сжалился бы над ним. Но мастер Эдер был твёрже камня. Он встал, вышел из мастерской и хлопнул дверью.

Тут Пумукль закричал что было силы:

— Ты не можешь уйти! Я повредил ногу! Ты не можешь взять и уйти!

Но ничего не помогало. Пумуклю было уже не до упрямства. Чуть ли не со слезами на глазах он сел на чурку и тут почувствовал, что внутри у него что-то давит. Не зная, что такое угрызения совести, домовой подумал, что неприятное ощущение внутри вызывает голод.

— О, я голоден! Я не хочу сидеть один в мастерской, когда я голоден! — завопил он и прислушался. Тишина. Он закричал снова:

— Я уже умираю от голода! Скоро буду совсем мёртвым!

Пумукль приложил ухо к двери — дом словно вымер. Тогда он залез на верстак, уселся верхом на тиски и, глядя в ту сторону, где, по обыкновению, стоял мастер Эдер, работая за верстаком, сказал:

— Если я умру, во всём будешь виноват только ты. Придёшь, а Пумукль лежит бледный и худой. Он с трудом откроет глаза и скажет: «Я бы с удовольствием поднял гвозди, но уж очень я стал слаб». И я попытаюсь поднять гвоздь, но рука бессильно упадёт. И ты будешь плакать и плакать по своему Пумуклю.

Ему стало так жаль себя, что крупная слеза скатилась по его носу. Но в глубине души Пумукль и сам понимал, что немного переборщил. Он предпочитал менее печальные истории. Спрыгнув с верстака, домовёнок побежал к двери с криком:

— Хочу есть! Хочу есть! — И тут наткнулся на кучу гвоздей на полу.

— Глупые гвозди! — и, немного подумав, проговорил: — Собрать вас, что ли, глупые гвозди?

Пумукль поднял самый длинный гвоздь и бросил его в один из отделов ящичка. Потом положил туда ещё один длинный гвоздь, мурлыкая при этом:

— Длинные гвозди, глупые гвозди. И ещё один — в ящик. Короткие гвозди, глупые гвозди; ещё один и ещё. Шурупы тоже в ящик. Ещё один шуруп, все шурупы глупые, я тоже глупый, э-э-э. Я хочу есть. Я так хочу есть. — И уже настоящие слёзы стояли у него в глазах, когда он сказал: — Я уберу, я всё уберу, вот ещё средний гвоздик, ещё один…

Через полчаса всё лежало в ящике, рассортированое по отделам. Когда Эдер вернулся после обеденного перерыва в мастерскую, ящик стоял на полу, а Пумукль сидел снова наверху, на трубе, с намазанным мелом лицом, чтобы выглядеть бледнее. Мастер вошёл в комнату и при виде убранных в ящик гвоздей и шурупов не мог сдержать удивлённого возгласа:

— О! Что я вижу! Произошло чудо! — И он оглядел мастерскую. — Пумукль!

Но Пумукль не отвечал. Пусть Эдер немного поищет и обнаружит его потом, совершенно бледного и измученного. Но мастер Эдер хорошо знал своего домового. Он подавил улыбку и проговорил достаточно громко, чтобы Пумукль мог его услышать, где бы он ни прятался:

— Что это я его зову? Ведь ясно, что это не его рук дело. Скорее всего, Фритц снова был здесь и навёл порядок.

— Нет! — возмущённо заорал Пумукль из своего убежища. — Никого здесь не было!

Эдер сделал нарочито удивлённое лицо.

— Ах вот ты где! Что ты там делаешь?

— Я умираю, — домовёнок попробовал придать своему голосу слабость.

— Ты, вероятно, упал в горшок с мукой, раз такой белый.

— Нет-нет, это я такой бледный, — и снова понизил голос, — бледный, как труп. Я ужасно ослаб. Если ты мне сейчас же не принесёшь что-нибудь поесть, я умру. Умру на месте.

— Что ты говоришь? Значит, твоё лицо белое не от муки? И не от мела?

— Ты никогда не слышал, что ли, что лицо бывает белое как мел. От голода.

Мастеру стоило большого труда оставаться серьёзным.

— О, это ужасно. Даже твои руки бледные как мел.

— Они тоже голодны.

— А штаны и рубашка? Тоже хотят есть?

— Конечно! Я весь хочу есть!

— Ну, тогда мы срочно должны что-то предпринять. К счастью, я кое-что для тебя оставил, на тот случай, если ты всё-таки приберёшь гвозди.

— Да, это был, действительно, лишь случай, — попробовал защититься Пумукль. — А то подумаешь, что я теперь всегда буду собирать глупые гвозди. Я же не какой-нибудь там…

— Кёльнский домовой. Я знаю, — Эдер улыбнулся. Он с удивлением принялся рассматривать прибранный ящик.

— Здорово! Просто здорово ты всё прибрал!

Он выловил один шуруп, лежащий среди гвоздей.

— Не трогай! Ты опять всё перепутаешь! — закричал Пумукль и спрыгнул с трубы, встал на ящик и строго сказал:

— Я — домовой, который знает, что такое порядок!

— Порядочный домовой, так сказать, — засмеялся Эдер.

Пумукль увидел прежнее доброе лицо старого мастера, на котором не было и следа недовольства, и добавил:

— Голодный порядочный домовой.

Эдер посадил взлохмачённого малыша на своё плечо и сказал, улыбаясь:

— Ну, так и быть, пойдём есть. Жаренная сосиска давно ждёт тебя.

Когда они поднимались по лестнице, Пумукль держался за ухо мастера и распевал:

Уже давно сосиска ждёт, Когда в мой рот она пойдёт. Пора мне голод свой забыть, Во всём порядок должен быть!

Оба были снова довольны. Столяр не любил сердиться. А Пумукль, каким бы дерзким он ни казался, терпеть не мог ссор со своим старым мастером.

Когда в пять часов вечера в мастерскую снова пришёл Фритц, для него работы уже не было. Он, правда, нашёл в ящике несколько неправильно разложенных гвоздей, но, когда он хотел положить их в нужный отдел, сильно укололся. Сам? В это не поверит тот, кто знает «порядочного» домового, домового, который любит порядок.