В листве дуба запуталось серебряное солнце.

Ногути поднял голову — свет ослепил его. Проморгавшись, он снова посмотрел наверх. Солнца видно не было, свет имел своим источником междулиственные бреши.

Ствол дуба был невероятно толстым и высоким — он был намного мощнее собратьев, обступивших его. Солнце на западе. Ветви тянутся вверх. За ними закатывается летнее солнце.

Листва густа, за нею не видно солнца. Оно растекается по листьям. Ногути привык думать, что на высоте в тысячу метров тёмные листья японского дуба светлеют на западный лад. Под западным солнцем листья становятся прозрачными. Ветерок колышет их, вызывая переливы света.

Но сегодняшним вечером листья недвижны, в ветвях замер свет.

«Что это?» — спросил Ногути вслух. Его поразило темнеющее небо. Это не был тот цвет, когда солнце ещё плутает в ветвях. Нет, это был цвет, который оставляет после себя только что зашедшее солнце. Серебро сообщалось листьям белым облачком за рощей — оно сияло под зашедшим за гору солнцем. Волны гор слева за рощей покрылись чёрно-синим.

Серебро в кронах вдруг исчезло. Зелень перелилась в черноту. С вершины дуба сорвался белый конь и поскакал по серому небу.

Ногути вскрикнул. Но на самом деле он не был испуган. Это видение уже посещало его.

«Она снова скачет, и на ней снова это чёрное платье».

Женщина скакала на белом коне, складки её чёрного платья развевались. Они парили над хвостом коня и были продолжением чёрного платья, но всё же они представляли собой нечто раздельное. Не успел Ногути спросить себя, отчего так, как видение улетучилось. Но ритм бега белого коня запечатлелся в сердце. Движения его были неспешны, но полёт — изумительно быстр. Причём двигались только ноги. Копыта были заострены.

«Что это за длинная чёрная накидка? Или это вовсе не накидка?» — беспокойно спрашивал себя Ногути.

Когда Ногути заканчивал начальную школу, вместе с Таэко они играли и рисовали в саду, живая изгородь которого была образована цветущим олеандром. Нарисовали они и коня. Таэко нарисовала коня, который скакал по небу. Поэтому Ногути нарисовал такого же.

Таэко сказала: «Это конь, который ударил копытом в гору, и из неё забил святой источник».

«А крылья ему не нужны?» — спросил Ногути. На его рисунке конь был крылат.

— Нет, не нужны. Но копыта у него острые.

— А кто на нём скачет?

— Это я скачу. Конь белый, а платье на мне розовое.

— Разве ты можешь скакать на коне, который ударил копытом в гору, и из неё забил святой источник?

— Могу. А у твоего коня хоть и крылья, а всадника нет.

Ногути торопливо пририсовал мальчика. Таэко наблюдала за ним.

Вот и всё. Ногути женился вовсе не на Таэко, у него народились дети. Прошли годы, он про неё позабыл.

Но как-то бессонной ночью он вдруг вспомнил про Таэко. Сын Ногути провалил вступительные экзамены в университет и теперь сидел за книгами до глубокой ночи. Ногути беспокоился за него и тоже не мог заснуть. Во время бессонных ночей Ногути ощутил тоску. У его сына будет следующий год, у него есть мечты, он не спит ночами. Его отец валяется в постели и тоже не спит. И не потому, что это может помочь сыну — просто у него своя собственная тоска. Она настигла его и больше не отпускала. Она проросла в него своими корнями.

Ногути перепробовал разное, чтобы избавиться от бессонницы. Среди прочего пробовал думать о чём-нибудь спокойном или предаваться воспоминаниям. И вот однажды он вспомнил Таэко с её белым конём. Он не помнил рисунка в деталях, и потому ему представлялся вовсе не этот детский рисунок: своими закрытыми глазами он видел белого коня, скачущего по кромешно-чёрному небу. «Это Таэко? И на ней розовое платье?»

Белого коня на небе он видел отчётливо, но вот всадника разглядеть никак не мог.

Бег коня замедлился, и он стал растворяться где-то вдали. Ногути тоже погрузился в сон.

С тех пор появление белого коня стало означать для Ногути, что он вскоре заснёт. Бессонница случалась с ним часто. После какой-нибудь неприятности. Или после того, как понервничает.

Уже много лет белый конь спасал Ногути в бессонные ночи. Конь был ослепительно бел, но одежда всадницы была чёрной. И к девочке в розовом платье она не имела никакого отношения. Облик женщины в чёрном становился с годами всё расплывчатее и таинственнее.

Впервые Ногути был не в постели, когда ему явился белый конь, — он просто сидел на стуле. Впервые за женщиной в чёрной одежде развевался длинный чёрный шлейф. И в этом шлейфе была какая-то чёрная тяжесть. «Что это?»

Ногути смотрел на серое небо — белого коня уже не было.

Он не видел Таэко уже сорок лет. И никаких известий о ней не приходило.

[1963]