Район Сугинами можно представить в виде ромба, длинный конец которого направлен на юго-восток.
Коэндзи, где находится школа Умесато и живёт Харуюки, находится на восточном конце Сугинами. К западу находится Асагая, где живёт Черноснежка. К юго-западу — Мацуноги, где находится одноимённая школа, в которую ходит Утай. Ещё южнее от неё начинается Омия, где она живёт.
Харуюки шёл рядом с одетой в белое платье Утай по тротуару на юг и вспоминал, что в тот день, когда он впервые встретил её, они тоже пошли из школы вместе.
Когда в тот день она довела его до Омии, они тут же уселись на скамейку и вступили в командную дуэль. Их противниками стали Буш Утан и Олив Граб. В ходе боя Утан призвал силу ISS комплекта, и Харуюки не смог ей ничего противопоставить, но Утай с лёгкостью победила Олива, хотя тот и обладал той же силой, а затем призвала огненную бурю, испепелившую Утана.
«Неужели она и сегодня собирается сделать то же самое?» — несколько раз задумывался Харуюки, но, к счастью, сегодня Утай так и не сказала «покажи мне свою истинную силу». Она продолжала идти и, даже несмотря на то, что Харуюки вновь вызвался понести её сумку, шла она на удивление быстро для девочки своего роста. А уж глядя на её осанку и лёгкую походку становилось ясно, что она явно тренировалась хорошо двигаться.
Навигационный индикатор в интерфейсе показал, что они вошли в первый квартал Омии. Пройдя ещё двести метров, они сошли с тротуара на восток. Улица, по которой они шли, была застроена старыми, похожими на особняки домами. На карте всплыли несколько иконок храмов и часовен.
— Это место… совсем не похоже на Коэндзи, — тихо произнёс Харуюки.
Утай кивнула.
«UI> В детстве идти по этой дороге вечером одной мне было страшновато.»
Фраза эта выглядела довольно странно с учётом того, что Утай сейчас лишь десять лет, но хотя Харуюки и считал, что это место выглядит страшно даже для двоих, возраст не позволил ему высказать это вслух. За изгородями, тянущимися с обеих сторон, стояли старые деревья, и когда в их ветвях шуршал тёплый ветер, атмосфера по напряжённости могла поспорить с уровнем «Кладбище».
Шесть часов ещё не наступило, но на дороге кроме них никого уже не было. Харуюки казалось, что если бы не регулярные фонарные столбы (с неизменными социальными камерами), они могли бы бродить тут годами. Они продолжали молча идти по немного извилистой дорожке, и, в конце концов, Харуюки перестал понимать, где они находятся, несмотря на работающую карту… но в этот самый момент с правой стороны дороги появились старые ворота.
Они сделаны из почерневшего с годами дерева, а сверху покрыты черепичной крышей. Створы плотно закрыты, и можно лишь гадать о том, что находится за ними. Но одно очевидно — это не обычный жилой дом. И доказательство этому — прибитая к правому створу крупная табличка.
Утай остановилась перед воротами. То же самое сделал и Харуюки, после чего посмотрел на плиту. На ней виднелась надпись красивым печатным шрифтом: «Театр Но Сугинами».
— Театр… Но… Сугинами? — тихо прочитал он вслух.
Кивнув, Утай быстро набрала:
«UI> Это мой дом. Вход здесь.»
Она подошла к врезанной в ворота металлической двери и взмахнула правой рукой. Естественно, дверь открывалась через виртуальный интерфейс, но звук отпирания оказался таким внушительным, словно её всё это время запирала какая-то титаническая сила.
Утай открыла дверь и дала Харуюки знак следовать за ней. Харуюки несколько нервно прошёл через проём. Увидев, что находилось за воротами, он немедленно обомлел.
Это место до боли напоминало Имперский Замок из неограниченного нейтрального поля. Конечно, оно не было таким огромным, но вид многовековых деревьев и традиционный японский особняк вдали заставляли усомниться в том, что они находились в реальном мире. Причём зданий было два. Справа располагался одноэтажный жилой дом. А слева — высокое строение, на первый взгляд напоминавшее часовню. Скорее всего, это и был тот самый «Театр Но», что значился на плите.
Закрыв дверь, Утай поравнялась с ним, и Харуюки тихо спросил её:
— Синомия, «Но» — это ведь… э-э… что-то вроде кабуки?..
Конечно, вопрос был тот ещё, но Утай улыбнулась и кивнула.
«UI> Именно, это тоже вид традиционного искусства. Меня радуют твои познания.»
— Прости, но это всё, что я знаю, — извинился Харуюки, вжав голову в плечи, а затем осторожно поинтересовался, — И… чем Но отличается от кабуки?
Конечно, он мог втихую открыть поисковик и найти информацию и разъяснения, а затем пытаться делать вид, что он знает, о чём идёт речь. Но он понимал, что Утай моментально раскусит его, и ему лучше просто признать своё невежество. И в ответ на вопрос, содержащий эти мысли, Утай ответила:
«UI> По словам Фу, Но — это когда однообразие и скука, а кабуки — это когда абсурд и придурь.»
Посмотрев на ошеломлённого Харуюки, она беззвучно рассмеялась, после чего добавила:
«UI> А если серьёзно, то лучше объяснить в театре. Нам сюда.»
«Театром» действительно оказалось величественное деревянное сооружение с левой стороны.
Чем ближе они подходили, тем более странным он казался. С жилым домом его соединял коридор, но при этом три стены были прозрачны. Сквозь них было видно, что на четвертой нарисован красивый сосновый пейзаж. В целом здание выглядело старым и давно уже не использовавшимся. С левой стороны под углом отходил крытый десятиметровый коридор, ведущий в ещё одно небольшое здание.
Они прошли сквозь лесистый двор, подойдя к небольшому зданию, и Утай вытащила из кармана школьной формы старый железный ключ. Отперев замок, она тихо открыла дверь и кивнула Харуюки.
И вновь Харуюки неуверенно прошёл в старое здание. Утай зашла за ним, закрыла за собой дверь и потянулась к выключателю на стене.
На потолке зажглась старая лампа накаливания, и Харуюки протяжно вздохнул.
Комната казалась до невозможного роскошной. Маленькая, чуть меньше десяти квадратных метров, но и стены, и потолок, и пол, и мебель были из отполированного дерева. Возможно, когда это здание строили, это не казалось выдающимся, но сегодня оформление такой комнаты обошлось бы в очень приличную сумму.
Утай сняла обувь и достала с полки для тапочек две пары, предложив одну Харуюки. Поблагодарив её, Харуюки переодел обувь и вошёл в комнату.
У правой стены комнаты стоял старый комод, табурет, а также таинственный большой объект, находящийся прямо напротив входа. О нём можно однозначно сказать лишь то, что спереди на нём лежали две сложенные деревянные плиты. Кроме того, эта вещь выглядела гораздо новее остальных.
Пока Харуюки оглядывался по сторонам, в окне чата появилась новая строчка:
«UI> Эта комната — часть театра. Она называется «зеркальная».»
Харуюки какое-то время смотрел на сообщение, а затем повернулся к Утай и тихо спросил:
— Зер… кальная?
«UI> Да. Сейчас покажу. Садись на табуретку.»
Он послушно сделал несколько шагов вперёд и опустился на круглую табуретку. Таинственная мебель оказалась точно перед ним. Утай подошла к ней слева, сняла железный замок, ухватилась за переднюю плиту и раскрыла её справа налево. Затем она раскрыла вторую плиту слева направо и отошла за спину Харуюки.
«А, так это что, дверь?» — подумал было Харуюки, но быстро осознал, что ошибся, когда перед ним вдруг появилось круглое лицо школьника.
Он рефлекторно подпрыгнул, и лицо сделало то же самое. Обоих школьников сзади подхватили маленькие девочки, не дав им упасть.
Такие неуклюжие школьники на дороге не валяются, а значит, это отражение самого Харуюки. Таинственная мебель оказалась огромным трёхстворчатым зеркалом.
Обычно Харуюки не мог выносить своего вида дольше секунды, но сейчас он был так изумлён, что невольно начал всматриваться. Ему никогда ещё не приходилось видеть столь огромного зеркала. По площади оно раз в десять больше ростового, находившегося в комнате его матери. Эти зеркала казались скорее стенами маленькой комнаты.
— …
Харуюки молчал уже десять секунд, как вдруг заметил, что эти зеркала отличались не только размером.
Они были невероятно качественными — стеклянная поверхность казалась немыслимо прозрачной, а находившееся за ней серебряное напыление отражало практически всё. Пожалуй, это зеркало ещё качественнее, чем то, что показывала ему Идзеки Рейна. Оно казалось уже не зеркалом, а дверью в параллельный мир.
«UI> Кабуки и Но различаются во многом, но…» — вдруг появился текст в голографическом окне, одном из немногих вещей, не отражавшихся в зеркале.
«UI> Главное различие состоит в том, что актёр кабуки выступает с накрашенным лицом, в то время как актёр Но носит особые маски.»
Харуюки несколько секунд переваривал написанное, а затем прошептал:
— А-а, ясно… это те самые маски Но, да?..
«UI> Именно они. Когда актёр надевает маску, его сознание сливается с ней. Когда он танцует и поёт, он перестаёт быть самим собой. Чтобы достичь такого состояния, необходимо сильно сконцентрироваться, и это происходит именно в зеркальной. Арита, зеркало перед тобой — граница между двумя мирами.»
— Граница…
Вновь возникло то самое чувство. Он забеспокоился, понимая, что стал близок к пониманию чего-то важного. Сам того не осознавая, он поднялся с табуретки и сделал два шага к зеркалу.
То же самое сделало и его отражение. Затем оно дрогнуло, словно поверхность воды, и Харуюки вдруг увидел в зеркале своё второе воплощение — Сильвер Кроу, аватара в серебряной броне, лицо которого скрывала непрозрачная маска. Харуюки поднял правую руку, и Кроу сделал то же самое. Их пальцы всё приближались и приближались друг к другу, а за мгновение до этого…
Что-то резко потянуло Харуюки назад, и он резко пришёл в себя. Несколько раз моргнув, он вновь посмотрел в зеркало, но там был уже не дуэльный аватар, а его собственное пухлое тело. Обернувшись, он увидел улыбающуюся Утай, державшую его за рубашку. Второй она напечатала:
«UI> Пожалуй, ты увидел достаточно. Об остальном поговорим в моей комнате.»
Покинув «зеркальную», они прошли по лесистому двору в сторону восточного здания.
Пока Харуюки шёл, его пространные мысли уступили место тревоге, начавшей скручивать его живот. Что, если он встретится с семьёй Утай? Как ему представиться? Что он, восьмиклассник, делает рядом с четвероклассницей? В худшем случае, не сдадут ли его в полицию?
Но Утай, похоже, догадалась, какие сцены воображает себе Харуюки.
«UI> Не беспокойся, отца и деда дома нет. Когда начинаются гастроли, они вообще редко дома бывают.»
— Г-гастроли? Театра Но?..
«UI> Именно.»
И только прочитав этот ответ, Харуюки, наконец, осознал.
У них дома театр Но. Её отец и дед, судя по всему, опытные актёры. А значит, сама Синомия Утай разбиралась в Но не просто потому, что где-то о нём читала. Она — ребёнок в семействе потомственных актёров. И её погибший брат, Миррор Маскер, тоже.
Они оба замолчали. Вскоре они дошли до дома, и Утай открыла дверь.
Комната, в которую она провела его, не смогла поразить его благородной деревянной отделкой, но при этом пол застелен японскими татами, что тоже редкость в эти дни. Мебели было немного: низкий письменный стол, комод и полки. Кровати тоже не было, а значит, отходя ко сну, Утай расстилала на татами футон. Харуюки никогда в своей жизни не спал в футоне.
Утай поставила ранец на полку и пригласила Харуюки на подстилку на полу возле стола, после чего со словами «подожди меня немного» (естественно, написанными в чате) вышла. И тут Харуюки вспомнил, что уже много лет не сидел на полу, на котором не было ни единой подушки. Поначалу он попытался сесть прямо, но секунд через десять понял, что больше не выдержит. Он стал ёрзать то влево, то вправо, стараясь перераспределить вес и хоть как-то совладать с болью. К счастью, его мучения продлились лишь около трёх минут, после которых в комнату вернулась Утай с подносом в руках.
Она окинула взглядом страдающего Харуюки, с трудом сдержала улыбку, после чего поставила поднос на стол и взмахнула руками.
«UI> Чувствуй себя как дома.»
— А, ага, спасибо… за гостеприимство… ой-ой-ой…
С трудом переложив под себя затёкшие ноги, он протяжно вздохнул. Утай же села перед ним с другой стороны стола идеально ровно. Не уступали в изящности и движения, с которыми она разлила холодный чай в гранёные стаканы и поправила тарелку с мягкой пастилой.
— С… спасибо, — поблагодарил её Харуюки и попробовал предложенный чай.
Чай оказался заварен явно из настоящих листьев, а затем остужен, поэтому от него отдавало отчётливой горечью и лёгкой сладостью. Наслаждаясь вкусом, не идущим ни в какое сравнение со вкусом чая из пластиковых бутылок, Харуюки осознал ещё кое-что.
Для своих десяти лет Синомия Утай вела себя исключительно невозмутимо, но этот характер в ней воспитала далеко не только судьба бёрст линкера. Она всю жизнь прожила в этом просторном, пропитанном духом Японии особняке, и именно её традиционное воспитание повлияло на внешний вид дуэльного аватара «Ардор Мейден».
Однако, как бы сильно этот дом ни отличался от его квартиры в жилом комплексе на севере Коэндзи, Харуюки не мог не заметить, что их объединяла «тишина». Оба они возвращались домой в одинокую тишину, в дома, где их никто не ждал.
— Э-э… Синомия. А где твоя семья?.. — осторожно поинтересовался Харуюки.
Сделав ещё один глоток чая, Утай застучала по письменному столу.
«UI> Как я уже говорила, мой отец, дед, а также старший брат находятся на гастролях в Киото. Моя мать работает допоздна и вернётся нескоро.»
— Э-э… выходит, что ты живёшь тут одна?..
«UI> У нас есть люди, которые поддерживают дом в чистоте, но скоро они уйдут домой.»
— Я-ясно…
Харуюки так погрузился в атмосферу, что осознание происходящего приходило к нему очень неспешно. Он начал понимать, что сейчас он, по сути, находится наедине с девушкой в её доме. Его сердцебиение попыталось ускориться, но ему удалось остаться хладнокровным. В конце концов, вчера он не только был у себя в комнате наедине с Нико, но и спал с ней в одной кровати, а несколько дней назад ночевал дома у Черноснежки. У него уже есть опыт сохранения спокойствия в таких обстоятельствах, и он не даст ему впасть в панику. Наверное.
Утай же либо не замечала мыслей Харуюки, либо делала вид, что не замечала. Она уже начала есть пастилу бамбуковой ложкой. Харуюки решил сделать то же самое, и ощущение того, как лакомство скользит по горлу, быстро охладило его мысли.
Наконец, он обратил внимание на слова «старший брат», которые написала Утай. Это значило…
— Так у тебя… два брата? — тихо спросил он, и Утай кивнула, взмахнув хвостиком.
«UI> Да. Самому старшему на девять лет больше, чем мне, и поэтому в детстве он со мной почти не играл. Другой… тот самый, который показал мне Ускоренный Мир, был на четыре года старше. Его звали Кёя. Он умер три года назад… мне было семь, а ему одиннадцать.»
Обычно Утай печатала так ловко, что с ней не смог бы сравниться даже Харуюки. Но сейчас она едва водила пальцами, склонив голову. Харуюки не видел её лица, но уже хотел остановить её. Однако тонкие пальцы Утай вновь принялись набирать текст.
«UI> В семьях актёров театров Но, кабуки, Кёген и так далее, у детей с самого начала нет выбора.»
— Вы… бора?
«UI> Выбора, хотят ли они играть в театре. Они не имеют права отказаться. Ещё в бессознательном возрасте они знакомятся с искусством своих родителей, братьев, сестёр и других родственников, сближаются с ним, учатся ему, и уже в возрасте четырёх-пяти лет выступают на сцене в детских ролях. Все решения новорождённого уже сделаны за него.»
— В… в четыре года? — ошарашенно переспросил Харуюки.
Он попытался вспомнить себя в четыре года, но на ум пришли лишь смутные воспоминания о беготне в детском саду.
Утай на мгновение подняла голову, слабо улыбнулась, а затем продолжила свой рассказ:
«UI> Конечно же, далеко не все дети становятся полноправными актёрами Но. Как раз наоборот, те, кто решают идти дальше, в меньшинстве. Детские роли в пьесах можно исполнять примерно до окончания младших классов, и именно в этом возрасте многие решают покинуть театр. Но старший из моих братьев не бросил его… и мы с Кёей тоже не хотели этого делать. И я, и мой брат искренне любили мир Но, этот микрокосм размером пять на пять метров.»
Перед глазами неспешно набирались розовые буквы, и Харуюки молча смотрел на них.
Ему трудно понять, что означала фраза «Мир Но». Сам он никогда в жизни не был в театре Но на выступлениях и видел их лишь на старых фотографиях, которые им показывали на уроках обществознания.
Но её слова заставили его осознать кое-что, что он должен был понять ещё давным-давно.
Те песни и танцы, которые исполняла в Ускоренном Мире «Пылающая Жрица» Ардор Мейден, весь её облик — тот самый Но в чистом виде. Способности и внешний вид Синомии Утай в Ускоренном Мире неразрывно связаны с искусством, которому она начала обучаться ещё в бессознательном возрасте.
Но эта мысль приводила Харуюки к важнейшему вопросу.
Дуэльные аватары — воплощения моральных травм.
А раз так, то та бело-красная жрица должна была родиться из шрамов Утай. Это значило, что её моральная травма тоже была связана с миром Но, который она так любила…
«UI> Я впервые выступила на сцене в детской роли, когда мне было три года. Пускай я была совсем маленькая, я хорошо помню волнение и напряжение, которые тогда испытывала.»
Харуюки молча читал появляющийся перед ним текст.
«UI> В тот самый день я поверила, что смогу стать актёром Но, как отец и дед, и каждый день упорно репетировала. Но… в тот день, когда я впервые пошла в школу, отец сказал мне, что я смогу играть лишь детские роли… и когда повзрослею, то уже никогда не выйду на сцену.
— Э… но почему?! — рефлекторно выпалил Харуюки.
Это казалось ему слишком жестоким. Мало того, что её заставляли играть в театре против её воли в юном возрасте, но лишение права остаться в театре уже совсем не лезло ни в какие ворота.
Но Утай успокаивающе улыбнулась, и её пальцы вновь мягко забегали.
«UI> Это было неизбежно. Ведь и кабуки, и Кёген… и Но — миры мужчин. Ты ведь знаешь, что не существует ни одной актрисы кабуки?»
И тут Харуюки вспомнил. Исполнителей женских ролей в кабуки называют «Оннагата», но эти актёры — тоже мужского пола.
«UI> В последние годы появилось немало актрис Но, но их признание зависит от школы. Та школа, к которой относится семья Синомия, актрис не признаёт. Конечно, я сильно расстроилась, когда узнала об этом. Осознавая, что однажды мне всё равно придётся покинуть театр, я стала задумываться о том, чтобы забросить репетиции, но в них была вся моя жизнь, и я просто не знала, чем буду заниматься без них… и именно тогда мой брат Кёя показал мне другой мир. К тому времени он уже стал бёрст линкером и поделился Брейн Бёрстом со мной.»
После небольшой паузы она продолжила.
«UI> Я… не знаю, как выразить словами моральную травму, породившую Ардор Мейден. Но… мне кажется, что Мейден, рождённая двухцветным аватаром, в котором смешались белый и бледно-алый цвета, выражает те два мира, в которых я жила ещё до того, как стала бёрст линкером, те две личности, которыми я была. Таким же был и аватар Кёи. Миррор Маскер был серебряным и белым…»
Поначалу в этом тексте внимание Харуюки привлекло слово «бледно-алый». Юбка Ардор Мейден была насыщенно-багровой и уж точно не бледной. Но затем его внимание переключилось на ещё более странную часть рассказа.
— Серебряный… и белый? Выходит… он был наполовину металлическим аватаром? Разве такое возможно?..
«UI> За исключением моего брата я никогда больше не видела ничего подобного», — согласилась Утай, и Харуюки задумался.
Если Миррор Маскер, предыдущий владелец Идеального Зеркала, был таким необычным дуэльным аватаром, то сможет ли Сильвер Кроу, обычный металлический аватар, освоить эту способность?..
Харуюки чуть не собрался поникнуть, но пришёл в себя и кратко покачал головой. Сейчас речь шла не о нём. Сейчас он должен внимательно читать рассказ Утай. Харуюки вновь перевёл взгляд на окно чата в виртуальном интерфейсе, и как раз в это время в нём начал появляться новый текст:
«UI> До Брейн Бёрста у меня не было друзей, а моя жизнь состояла из ежедневных репетиций. Ускоренный Мир, в котором я повстречала множество других бёрст линкеров, был чарующим и волнительным местом. Каждый день я надевала маску Ардор Мейден и танцевала, забыв обо всём на свете.»
— Э-э… на тот момент ты ведь была в первом классе? Тебе… не страшно было сражаться в дуэлях?.. — неожиданно вставил Харуюки, заставив четвероклассницу улыбнуться.
«UI> В Но нередко приходится петь о проклятиях, убийствах и неупокоенных мертвецах.»
— Я… ясно.
«UI> Дуэли были очень интересными, и мои соперники хорошо относились ко мне. Но… несмотря на надежды моего брата, чем больше я танцевала в Ускоренном Мире, тем сильнее меня тянуло обратно в мир театра Но. В какой-то степени, для меня эти миры стали одним целым… мне всё сильнее хотелось показать на сцене всё, что я усвоила, выучила и постигла в Ускоренном Мире.»
— Понятно… выходит, что твой дуэльный аватар — «Идеал»…
«UI> Пожалуй… так оно и есть. Даже мой брат Кёя не ожидал, что это произойдёт. Когда он узнал, что Брейн бёрст, который он передал мне, чтобы я смогла забыть о сцене, привёл к прямо противоположному эффекту, он… решил взять ответственность на себя. Это произошло спустя год после того, как я стала бёрст линкером… три года назад, летом.»
Утай замерла.
Небо за окном уже успело окраситься в красный, и лучи заката, наполнившие комнату, окрасили в свой цвет белое платье Утай. Она не включала свет, и комната постепенно погружалась в полумрак. Со стороны двора донёсся шелест листьев.
Утай низко склонила голову и долгое время не двигалась. Вдруг она подняла взгляд, и её казавшиеся багровыми глаза посмотрели точно на Харуюки. Её пальцы, оставлявшие на столе длинные черные тени, вновь заплясали.
«UI> Мы собрались в той самой зеркальной, и мой брат Кёя… попросил нашего отца, главу семейства Синомия и школы Кандзе, Синомию Сейгоро VII о том, чтобы он разрешил мне профессионально выступать в театре Но… но тот ответил решительным отказом. Он говорил ему, что это недопустимо, и качал головой, а брат в слезах продолжал его уговаривать… я просила его остановиться, но он продолжал… и тогда он случайно ударился о нашего старшего брата… и тогда…
— ?..
«UI> Кёя упал на пол… а на него сверху упало зеркало. Стекло разбилось… и его осколки…»
Утай вновь замерла.
Но Харуюки не нужно было знать, что именно она не смогла написать. На тот момент её брату было лишь одиннадцать лет. Харуюки хорошо представлял, что станет с таким ребёнком, если на него упадёт такое огромное трёхстворчатое зеркало. Он будет либо тяжело ранен… либо ещё хуже. Три года назад Синомия Кёя, Миррор Маскер, умер в возрасте одиннадцати лет в той самой комнате. Именно это и пыталась сказать Утай.
Утай вновь свесила голову и крепко сжала кулаки. Харуюки смотрел, как дрожат её руки, и думал, что должен ей что-то сказать, но в голове крутились лишь пустые слова утешения, и даже их он не смог произнести.
Вместо этого он протянул правую руку к письменному столу и положил её на левую руку Утай. Крепко сжатый кулачок вздрогнул, затем расслабился и, наконец, её тонкие пальцы сплелись с пальцами Харуюки.
Продолжая держать его руку своей, она медленно набирала текст правой ладонью:
«UI> Последнему желанию Кёи не суждено было сбыться… из-за меня самой. С тех пор никогда я не выходила на сцену, даже в детской роли.»
На гладкую поверхность деревянного стола беззвучно упали две прозрачные капли.
«UI> Потому что с того самого момента я не могу произнести ни единого слова. Даже ЧМИ не в силах вылечить эту болезнь.»
В тот день, когда Харуюки познакомился с Синомией Утай, она рассказала ему, что не может говорить из-за эфферентной афазии.
Но Харуюки никогда до этого самого момента не задумывался о том, почему это случилось. Ему казалось, что это что-то вроде простуды, и что когда-нибудь она сможет поправиться.
Харуюки хотелось изо всех сил ударить себя за эти мысли, и он крепко прикусил губу. Он ругал себя за то, что не понимал того, что если Синомия Утай достигла таких высот как бёрст линкер, то этому способствовало то, что она лишилась чего-то крайне важного в реальном мире. Конечно, даже если бы он осознал это, он не смог бы ничего сделать… но он всё равно должен был понять.
— Прости меня… пожалуйста… я… не… — с трудом смог выдавить из своего горла Харуюки.
Утай вновь нежно сжала его руку.
«UI> Тебе не за что извиняться, Арита-сан. Наоборот, я рада… что ты выслушал мой рассказ. Я никогда не рассказывала подробности того, что случилось с моим братом… ни Фу, ни Саттин…»
— Я уверен, они смогли бы… подобрать нужные слова… а я мог только слушать…
«UI> Это один из твоих лучших талантов, Арита-сан.»
Сказав это, Утай улыбнулась, несмотря на всё ещё оставшиеся в глазах слёзы, и Харуюки смог отпустить свою губу. Пользуясь шансом, он собрался с духом и спросил её:
— А-а… по поводу Хоу. Он тоже оказался под опекой академии Мацуноги… не просто так?..
Возможно, этот вопрос был слишком неожиданным, но когда Харуюки раздумывал о том, почему Утай так усердно заботится об этой сове, он не мог не прийти к выводу, что это как-то связано с её «травмой».
Услышав вопрос, Утай сначала моргнула, а затем расплылась в улыбке и кивнула. Отпустив руку Харуюки, она вновь принялась печатать обеими руками.
«UI> Именно так. Раз уж на то пошло, пора рассказать тебе об этом, председатель комитета по уходу. Арита-сан, ты знаешь о последней редакции закона о гуманном обращении с животными?»
— Э-э… это та, в которой вживление чипов в домашних животных стало обязательным?..
«UI> Да. Если точнее, то совсем маленьких животных чиповать нельзя. Но важнее другое. Обязательная установка чипов означает, что животное нельзя, как раньше, просто выбросить на улицу, чтобы от него избавиться. Чипы подключены к глобальной сети, поэтому хозяина найдут… и наказания ему не избежать.»
Чем дальше набирала Утай, тем мучительнее становилось её выражение лица, но она продолжала набирать всё так же решительно.
«UI> Но есть способ устранить эту проблему. Скорее всего, Хоу в своё время купили в легальном зоомагазине… но, как ты уже и сам прекрасно знаешь, ухаживать за зорькой непросто. Нужна просторная клетка, специальная еда и так далее. Прошлый хозяин Хоу не захотел ухаживать за ним после покупки. В таких случаях обычные люди возвращают животное в магазин или ищут ему нового хозяина…»
Утай глубоко вдохнула и продолжила:
«UI> Но прошлый хозяин Хоу выбрал самый дешёвый вариант. Он извлёк… вернее, выкорчевал чип из правой ноги Хоу и выбросил его из дома.»
— Не может… — ошарашенно прошептал Харуюки.
Улыбка Утай стала печальной, и она кивнула.
«UI> Птицы очень плохо переносят кровотечения, а Хоу не умеет охотиться, поэтому у него не могло быть шансов на выживание в Токио. Обессилевший, он приполз на территорию начального крыла академии Мацуноги, и там его взял под опеку комитет по уходу за животными. Его тут же отвезли в реанимацию, и чудо, что он вообще выжил. Но… из-за того страха, что он пережил, он стал крайне отрицательно относиться к людям…»
— Ну… ещё бы. После того, что с ним сделал прошлый хозяин…
«UI> Доктор сказал, что такими темпами его придётся усыпить, но я… ни за что не хотела бросать Хоу. Я не хотела принимать того, что ему придётся покинуть этот мир просто потому, что кто-то решил, что это животное ему не нужно.»
Хотя Харуюки прекрасно понимал, что именно ощущала Утай, печатая этот текст; он не стал это озвучивать. Вместо этого он поделился с ней своими собственными чувствами:
— В последнее время я начал думать, что даже… даже если сотня человек решат, что ты им не нужен, достаточно лишь одного человека, который дорожит тобой, чтобы продолжать жить в этом мире. Уверен, что и Хоу считает также.
Утай в ответ посмотрела на Харуюки всё ещё влажными глазами и кивнула.
«UI> К счастью, в конце концов Хоу всё же согласился принять еду из моих рук. С тех пор он постепенно начал поправляться… рана на ноге зажила, и ему вживили новый чип. Я думала, что он будет жить в академии Мацуноги в мире и спокойствии, но затем комитет по уходу был упразднён… ну а что было дальше, Арита-сан, ты и сам знаешь.»
— Ясно… обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы Хоу жил в Умесато, как дома.
«UI> Очень признательна, господин председатель», — с улыбкой напечатала Утай в ответ.
И Харуюки многое увидел в этой улыбке. В ней читалось, что Утай выполнила всё, на что рассчитывала, приглашая Харуюки домой… и что теперь он знает всё, что ему положено.
Вдруг раздались несколько глухих металлических звуков. Харуюки встрепенулся, но Утай пояснила: «Семь часов вечера». Это был звук часов.
И действительно, Харуюки скосил взгляд в нижний правый угол и увидел: «19:02». Мысленно заметив, что её часы немного отстают, он начал вставать на ноги.
— П-прости, что-то я засиделся… пожалуй, я пойду…
Утай задумчиво наклонила голову и быстро набрала:
«UI> Арита-сан, ты сейчас прямо домой собираешься?»
— Эм-м… пожалуй, я ещё схожу подуэлюсь…
«UI> Раз так, то можно мне с тобой?»
— Э, н-н-ну-у… — кое-как протянул Харуюки и заметил, что за окном уже почти стемнело.
Пусть на дворе и летнее солнцестояние, но прогулки по улицам с маленькой девочкой в семь часов вечера могли доставить проблемы.
— Пожалуй, будет лучше, если ты останешься дома, всё-таки уже темно. Да и родители твои разозлятся.
После этих слов улыбка Утай стала заметно печальнее.
«UI> Ни отец, ни мать не задают мне никаких вопросов, если я возвращаюсь к девяти часам.»
— П-понятно…
Харуюки не мог не подумать, что даже в эпоху распространения социальных камер и резкого падения преступности такие методы воспитания можно назвать на редкость безответственными… но с учётом того, что сам Харуюки наслаждался практически полным отсутствием необходимости приходить домой к определённому времени, права жаловаться на это у него не было.
Но Харуюки всё же вновь покачал головой и с улыбкой, но уверенно сказал:
— Даже если твои родители не против, Черноснежка и Фуко на меня сильно разозлятся. Поэтому… давай лучше завтра.
Несколько раз моргнув, Утай широко улыбнулась и легко взмахнула пальцами в воздухе.
«UI> Согласна. Если они узнают, заставят тебя прыгать на верёвке с вершины городской администрации, Ку-сан.»
Помахав на прощание проводившей его до дороги Утай, Харуюки открыл навигационную программу и проложил по ней пути до ближайшей автобусной остановки на Седьмой Кольцевой. Перед глазами появилась красная линия, и Харуюки пошёл по ней на восток.
Он шёл, прокручивая в голове разные фрагменты из разговора с Утай, и через пятнадцать минут вдали показался яркий свет железной дороги. Посмотрев на карту, он увидел, что приближается к перекрёстку Седьмой Кольцевой с Хонантё. Чуть к северу от него была остановка, и оттуда он смог бы доехать до Коэндзи. Харуюки уже собирался было пойти вперёд, как вдруг замер.
По сути, сейчас он находился на восточной границе Сугинами. В трёхстах метрах к югу отсюда начиналась боевая зона «Накано 2». Если «Накано 1» находилась под контролем Красного Легиона «Проминенс», то Накано 2 была нейтральной. К востоку от неё начиналась территория Синего Легиона «Леониды», к югу обосновался Зелёный Легион «Грейт Волл», и эта зона служила буфером между четырьмя Легионами. Зона, крайне популярная для боёв — даже в будние дни там по вечерам собиралось больше пятидесяти бёрст линкеров.
— Может, туда пойти? — прошептал вслух Харуюки.
А поскольку голоса «не надо!» в ответ не раздалось, то он побежал к ближайшему переходу через Седьмую Кольцевую.
Будучи членом Чёрного Легиона «Нега Небьюлас», контролировавшего территорию Сугинами, Харуюки обладал правом отказывать другим бёрст линкерам в дуэлях. Но как только он вышел бы на нейтральную территорию Накано 2, это право перестало бы действовать. Поэтому он ненадолго замер перед появившимся перед глазами виртуальным разделителем районов, а затем, решившись, шагнул вперёд. Текущий адрес, отображаемый в нижней части карты, сменился с «Сугинами — Хонан — Квартал 2» на «Накано — Яёйтё — Квартал 6». Большинство жителей Токио никогда не задумывались, когда пересекали границы городских районов, но для бёрст линкера эти границы не уступали по важности государственным. Сейчас Харуюки мог уже легко нарисовать по памяти контурную карту всех двадцати трёх районов Токио.
В этот самый момент имя Сильвер Кроу уже должно было появиться в списке противников зоны Накано 2. В любой момент на него могли напасть, и это значило бы, что он на 1,8 секунд замрёт прямо на тротуаре.
Поэтому Харуюки пытался как можно быстрее найти спокойное место, и в пятидесяти метрах от него нашёлся детский парк, куда он и направился. По пути он решил, что если доберётся до того, как на него кто-нибудь нападёт, то сам вызовет кого-нибудь на бой. Сейчас ему нужен был бой с красным лазерным аватаром, на котором Харуюки смог бы опробовать в деле образ зеркала, который стал крепнуть в его сознании после того, как Утай показала ему «зеркальную» и поведала историю своего брата.
Он понял, что истинное зеркало — это не просто плоскость, от которой отскакивает свет. Ему казалось, что зеркало, наоборот, скорее принимает идущий на него свет. Если подумать, то броня Судьба, которой он владел всего несколько дней назад, давала абсолютную защиту от световых атак, и при этом подстраивалась под характер своего владельца. Эта броня была настолько нежной, настолько готовой принять на себя всё… что именно поэтому она приняла гнев и отчаяние Хром Фалькона, позволив ему исказить её форму…
Харуюки раздумывал над этим, а до парка тем временем оставалось каких-то десять метров. И тут…
Слух пронзил привычный звук ускорения, и тело Харуюки замерло. Его сознание покинуло реальный мир и, ускорившись в тысячу раз, отправилось в другой.
Харуюки ожидал, что в любой момент перед ним вспыхнут огненные буквы, и приготовился читать: «HERE COMES …». Но вместо этого надпись гласила:
«A REGISTERED DUEL IS BEGINNING!»
Где-то в Накано 2 начинался бой, на который Харуюки затягивало в роли зрителя.
Впрочем, смотреть на чужие битвы всё равно весело. Харуюки падал в пропасть и приближался к радужному кольцу в её конце, увлечённо гадая, кто именно и против кого сражается.