Любитель клубнички в сером костюме, за которым Даффи вошел в «Полное порно», беспокойно обернулся, как будто Даффи был частным детективом, нанятым его женой. Купив за десятку абонемент в фанерной будке и заплатив пять фунтов за вход, тип исчез за дверью.

— Член клуба? — поинтересовался кассир, похожий на грязного хиппи.

— Нет, но платить буду по нормальному тарифу, а не так, как эти задроты в костюмчиках, — Даффи знал, что никакого «нормального» тарифа не существует; цена менялась в зависимости от посетителя, и зачастую дневная выручка кассира зависела от того, сколько он сдерет. Именно человек в кассе должен был понять, сколько рынок сможет выдержать.

— Ладно. Пять за членство, три пятьдесят за вход.

Даффи насмешливо посмотрел на кассира:

— Уверен, что не два пятьдесят?

— Не-а. Никогда не было, шеф. И так мало — я сам внакладе останусь.

Даффи согласно кивнул. Черт с ним, все равно деньги Маккехни.

— Имя? — кассир вытащил грязную белую членскую карточку, на которой нацарапал дату и номер.

— Дэниел Драф, — хиппи записал имя большими буквами, явно находя в этом удовольствие после бесконечных Джонов Смитов и Генри Уилсонов. Даффи взял карточку и зашел внутрь.

В просторном вытянутом помещении, больше похожем на коридор, сидело человек тридцать, а в конце располагался экран приблизительно три на два метра. Ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, Даффи смотрел фильм. Было похоже на удлиненную версию десятипенсовых роликов, только чуть попохабнее. Еще был очень плохой звук. Две девушки лежали предположительно на пляже, сняв бикини и щедро выплескивая друг на друга масло для загара; звук был, будто волны бьются о причал. Потом одна вытащила из ниоткуда вибратор и включила его. Казалось, словно на пляже кто-то принялся пылесосить. Девица пристроила вибратор к груди подруги, та улыбнулась. Потом первая опустила прибор к ее лобку, та незамедлительно развела ноги в стороны, как на приеме у гинеколога, откинула назад голову и тяжело задышала. Чтобы перекрыть звук работающего вибратора, дышать приходилось очень громко — получалось похоже на большую овчарку, которую привязали к пылесосу, а она возит его по пляжу туда-сюда и тяжело пыхтит от усталости. Член Даффи сообщил хозяину, что фильм не очень.

Сыщик встал и огляделся в поисках нужного ему парня. Осмотрев половину посетителей, Даффи сел на свое место. В таких кинотеатрах хождения по залу не приветствуются — это мешает единению человека в кресле с образом на экране; клиенты начинают ерзать, им становится неловко за эрекцию. Некоторые владельцы кинотеатров время от времени посылают в зал контролера, чтобы проверить, не спускают ли зрители на кресла; другие считают, что это плохо для бизнеса, так как отвлекает посетителей, устанавливают моющиеся пластиковые сидения и приплачивают уборщицам.

Даффи не обнаружил парня и среди второй половины зрителей и еще раз оглядел зал, стараясь не встретиться глазами ни с кем из посетителей, чтобы не вызвать агрессии. В дальнем конце помещения, ближе к экрану, располагался туалет (клубы мудро соблюдают правила Лондонского муниципалитета относительно членства и наличия туалетов). Боковые стены кинотеатра были глухие, а касса представляла собой фанерную будочку, пристроенную к неширокому фасаду здания.

Даффи поднялся еще раз и отправился в туалет. За туалетом узкий коридор продолжался еще метров пять. Дойдя до конца, он увидел уходящую вверх лестницу. Справа у подножия лестницы — пожарный выход. Две горизонтальных ручки, по одной на каждой створке двери, были соединены цепью, закрытой на ржавый висячий замок. Даффи медленно поднялся по лестнице, стараясь не шуметь. На полпути он услышал скрип открывающейся наверху двери и шаги у себя над головой. Он тут же принялся подниматься нормальным шагом, тихонько посвистывая. Дойдя до верхней площадки, Даффи увидел рыжеволосого громилу в очках, который закрывал дверь, расположенную справа.

— Эй, друг, где тут сортир? — спросил он спокойным голосом.

— Мимо прошел, — ответил громила, — ты — первый, кто его не нашел, — добавил он добродушно, — нос, наверное, заложен.

Даффи вытащил платок и шумно высморкался, потом принюхался и сделал вид, что чуть не упал от вони.

— Теперь уж точно найду, — сказал он и поспешил вниз по лестнице. На верхней площадке было три комнаты, из-за правой двери доносились голоса. Даффи вернулся к туалету, подождал пару секунд и дернул за спуск; ничего не произошло. Потянул еще раз и улыбнулся — уловка не сработала.

Сыщик еще посидел в кино, наблюдая, как девушка с большими сиськами — хозяйка секс-шопа — заманивала клиентов в подсобку на небольшой сеанс порки (Даффи поймал себя на мысли, кто же смотрит за магазином, пока они там развлекаются). Девица задрала юбку, спустила трусики и легла грудью на стол. Мужчины делали вид, будто хлещут ее плеткой, а она издавала повизгивание, усиленное стереосистемой кинотеатра до крика гусыни, которую потрошат живьем.

На выходе Даффи перекинулся словечком с кассиром-хиппи. Тот признался, что фильмы кажутся ему «ужасно скучными» и «все это он уже проходил». Даффи порекомендовал ему повторный просмотр и отметил сцену в секс-шопе:

— Может, буфера тебя не заводят, но если тебе нравятся сисястые бабы — это кино для тебя, точно говорю.

— Не-а, по-моему, скука страшная.

За разговором Даффи завершил беглое обследование замков на двери кинотеатра, попрощался и вышел на улицу.

Придя домой, он позвонил Маккехни:

— Что сказал Салливан?

— Утверждает, будто не может понять, как такое случилось. Он послал на дело двух своих лучших людей, а этот тип снова ушел из-под носа.

— Он объяснил, каким образом?

— Да — курьер побежал на Риджент-стрит и прыгнул в такси. Люди Салливана остались на обочине, но больше такси не было.

— Вы ему верите?

— Нет, а что, он правду говорит?

— Нет. Вы ему сказали, что не верите?

— Нет. А что произошло на самом деле?

— Тот тип с красным галстуком в кафе, как только вы бросили конверт, почти сразу ушел, слился попросту и все. Не уверен, был ли там второй полицейский, но даже если и был, он бы даже за инвалидом в коляске не проследил — когда я нагнал курьера, никого поблизости не было.

— И где это случилось?

— В заведении под названием «Полное порно». Это киноклуб на Фрит-стрит. Тот парень исчез внутри. Где-то наверху. Я не смог за ним проследить.

— И что теперь будем делать?

— Пока не знаю. Поразнюхиваю немного. Между прочим, поход в кино обошелся мне в восемь пятьдесят.

— Чек взяли?

— У меня только членская карточка.

— Даффи, я же сказал, мне нужны чеки.

— Хотите, могу рассказать про фильмы в мельчайших деталях.

— Это не одно и то же.

— Конечно, думаю, даже лучше. — Маккехни рассмеялся.

Даффи не мог решить, какую линию разрабатывать. Он принялся анализировать все, что произошло до сих пор. Одни факты выглядели однозначными, другие — безнадежно двусмысленными. Для начала кто-то порезал жену Маккехни. А теперь кто-то пытается его шантажировать, хотя неясно, до каких пределов. Кто-то с неплохим чувством юмора пользуется именем умершего рэкетира. И потом, Салливан: что он задумал? Возможно, он просто спускает дело на тормозах, а вдруг он в доле? И при чем тут Шоу — старина Рик? Какова его роль? Он только выполняет указания Салливана или тоже замешан в этом деле? Рик Шоу запомнился Даффи тем, что никогда не злоупотреблял «рождественскими подарками». И все-таки каждый год, проведенный на Золотой миле, предлагал новые соблазны. Даффи знал, как это происходит: сначала не принимаешь бесплатную выпивку, даже если все остальные это делают, не берешь первую предложенную тебе девочку, потом отказываешься от травки и от кокса, а потом происходит что-нибудь банальное — например, просишь пару дней отсрочки, чтобы заплатить букмекеру. И вот ты уже попался. Совершенно неожиданно. Совсем необязательно, чтобы какая-то банда постоянно только и ждала, как бы подкупить легавого (хотя иногда именно так и происходило); дело было в самом районе. В радиусе одной мили здесь ощущалось постоянное давление, а слабые места есть у каждого.

Даффи чувствовал: нужна еще информация. Надо бы поговорить с кем-то, скажем, с Шоу, но об этом не могло быть и речи. Может, с Кэрол? Но так, наверное, будет нечестно, хотя можно спросить ее, что происходит в районе, не уточняя, зачем. Кроме Кэрол была еще Рене: нужно сходить и поболтать с ней, по старой памяти. Опасная фраза, «по старой памяти»: стоит начать думать в этом ключе, так дойдешь и до воспоминаний о Салливане. И потом еще негритянка из пип-шоу. Как там ее звали? Толи на «б», то ли на «п»… Белинда? Нет, это имя придурочной секретарши Маккехни. Вспомнил — Полли. Не то чтобы она ему должна, но все-таки.

Было еще несколько моментов, беспокоивших Даффи. Первое: Маккехни волновался из-за всего происходящего явно меньше, чем ему следовало, по мнению Даффи. Казалось, местами он даже ловил кайф. Хотя вполне возможно, он просто флегматик по натуре; а когда он рассказывал Даффи о происшествии с женой, то был, похоже, искренне расстроен. Возможно, Маккехни был на самом деле куда богаче, чем думал Даффи, и мог платить еще долго; но, если посмотреть на ту дрянь, которой он торгует, предположить подобное было сложно. Да и толп клиентов особенно не наблюдалось, однако могло статься, что подобный бизнес держался в основном на заказах по почте. Но тогда — в деле было так много «но» — как быть с тем пропуском на кассете? Версия Маккехни звучала вполне убедительно; но разве Салливан стал бы называть добропорядочного обывателя «собачьим хреном»? Хотя опять же, подобное было вполне допустимо; даже вероятно. И наконец, небольшое происшествие в закусочной на Пэддингтонском вокзале. Даффи никак не мог понять: если секретарша сумела запомнить, куда и во сколько надо прийти и узнала его, как она могла быть такой дурой и не выполнить остальные инструкции, которые Даффи дал Маккехни? А что, если Маккехни изменил эти инструкции, что, если она сделала все именно так, как ей сказали? Мысль об этом не давала покоя, но Даффи решил не зацикливаться. Маккехни, возможно, и не был законопослушным гражданином на все сто — но кто из прежних клиентов подпадал под это определение? Можно ли ожидать монашеского поведения от человека, продающего маски Кинг-Конга в Сохо? В этом бизнесе надо придерживаться одного-единственного правила: сыщик должен верить в честность намерений клиента до тех пор, пока не появятся убедительные доказательства обратного.

Он позвонил Кэрол и спросил, не зайдет ли она вечером. Она ответила отрицательно — собиралась идти в кино. (С кем — по уговору спрашивать не разрешалось.) Но завтра прийти сможет. Даффи обрадовался и пообещал приготовить лучший в мире горячий бутерброд — самый вкусный из всех, что она пробовала.

Еще один вечер в одиночестве. Можно пойти прогуляться, найти кого-нибудь. Сохо бередило желания, это точно. Дело не в увиденных фильмах — про пылесос, овчарку и гусыню — и не в воспоминаниях о том, как девица прижималась к окошечку в пип-шоу; дело было в атмосфере. Воздух над промышленными городами всегда был тяжелый, с запахом копоти; он наполнял легкие и все тело; в Сохо воздух, казалось, был пропитан духом секса.

Даффи лениво размышлял, кого снять, мужчину или женщину. Для него это было все равно, что выбирать между беконом с яичницей и беконом с помидорами. В любом случае удовольствие обеспечено — все зависит от состояния вкусовых рецепторов в данный конкретный вечер. После знакомства с женщиной последующий визит к венерологу менее вероятен. С другой стороны, выходит немного дороже; женщина не станет платить за свою выпивку, даже если не собирается потом с тобой в постель. Отдельные дамы под влиянием чувств совершали ошибку, думая, что если Даффи так любезен с ними, то история будет иметь продолжение. Тогда приходилось вести себя твердо и говорить «нет», что добавляло к завтраку горькую нотку.

Еще одна особенность заключалась в том, что в практическом плане на мужчину, если хочешь с ним переспать, можно больше положиться. Женщин дольше приходится убалтывать, и даже в баре для одиноких, где изначально предполагается, что все посетители находятся в поисках партнера, существовал неписаный закон: девушка имеет право в конце концов сказать «нет», даже если весь вечер она посылала тебе сигналы, означавшие «да». Поход же в «голубой» клуб никогда не заканчивался разочарованием. Конечно, не все шли туда с мыслью о постели; некоторые были настроены на «посмотрим» или «попробуем в другой раз»; но нормальный и опрятно одетый человек никогда не уходил отсюда один. И за завтраком особых проблем не возникало. На деле большинство из приведенных парней стремилось встать и уйти еще до того, как остынут простыни. Даффи это тоже устраивало.

Дело шло к еще одному вечеру в «Аллигаторе». Кроме того, ночь, проведенная с девушкой накануне встречи с Кэрол, всегда выбивала его из колеи. Да и ощущения от такой ночи портились — он начинал пускаться в сравнения, а это до добра не доводит. Нет, решил Даффи, сегодня это определенно будет юноша. И отправился в ванную, чтобы привести себя в порядок.

Через несколько часов вечер в «Аллигаторе» завершился для Даффи знакомством с Джеком, приятным белокурым американцем со Среднего Запада, который путешествовал автостопом по Европе, руководствуясь гей-справочником «Спартакус» с почтительной решимостью посетить каждый клуб и бар, указанный в нем. Туристическая составляющая предприятия почти что перевесила гомосексуальную: Джек потягивал кампари в «Аллигаторе», совсем как путешественник с фотоаппаратом на пузе в каком-нибудь соборе. Ему чуть ли не напоминать пришлось о желании с кем-нибудь переспать. За завтраком Джек признался в скромном желании написать собственный «Голубой путеводитель» параллельно с «Путеводителем по вкусной пище», собирая отзывы членов «клуба» и время от времени посылая проверяющих в заведения, чей уровень становился ниже. Даффи пообещал связаться, если ему понадобится работа.

После ухода Джека Даффи убрал квартиру, поменял простыни на случай прихода Кэрол (и на тот случай, если Кэрол останется ночевать, а это совсем не одно и то же) и отправился на встречу с Рене.

Она всегда принимала клиентов в маленькой квартирке в переулке у Уордор-стрит; снимала жилье с напарницей, отчасти из соображений безопасности, отчасти на случай, если клиенты заказывали сразу двоих или лесбийские игры. Она всегда работала на одного и того же сутенера по имени Ронни, он был владельцем квартиры, обеспечивал необходимую защиту и брал обычный процент. Однако Рене была намного сметливее своего сутенера и, когда ей стукнуло тридцать, убедила Ронни перейти на такую систему, при которой с каждым годом — по мере ее старения, ужесточения конкуренции и снижения доходов — процент, который она выплачивала ему с заработанного, немного уменьшался. Рене подчеркнула, какую добрую славу это создаст для Ронни среди остальных шлюх и как это облегчит ему поиск новых девушек.

Ронни купился, воображая, по-видимому, что Рене года в тридцать три прикроет лавочку. Но она не сдавалась, продолжая, как запланировала, работать не в убыток себе. Ронни поныл немного, но обещание сдержал, после того как Рене пригрозила ославить его по всему району — от Сохо до Пикадилли. Ронни, таким образом, попал в зависимость, а Рене, чтобы не испортить с ним отношения, подняла арендную плату для девушек, деливших с ней квартиру.

Завернув на Уордор-стрит, Даффи вспомнил свои походы к Рене. Он периодически платил ей, но исключительно за информацию. Время от времени Рене предлагала сыщику «рождественский подарок» (произнося это словосочетание, она всегда улыбалась), но он предпочитал отказываться от «угощения» и все равно продолжал навещать ее, зачастую чтобы просто поболтать; и всегда соблюдал золотое правило — исчезал при появлении клиентов.

Увидев два подсвеченных звонка с надписями РЕНЕ и СЬЮЗИ, Даффи нажал на верхнюю кнопку и вошел. Расположение комнат он еще помнил: одна дверь прямо, снаружи табличка СЬЮЗИ, на другой двери, справа — РЕНЕ. Выглядело все так, будто девицы жили в двух отдельных квартирах, но гостиная была общая, и обе половины были связаны общей системой сигнализации. Если постучать в одну из дверей, она либо тут же открывалась, либо слышался крик: «Пять минут, котик», — словно ассистент режиссера вызывал актера на сцену.

Даффи постучал в правую дверь. В раскрывшемся проеме стояла Рене в длинном пеньюаре, темные волосы аккуратно собраны кверху и приспущены набок длинными локонами. Она выглядела чуть постаревшей, да и поправилась немного. Рене быстро оглядела Даффи профессиональным взглядом, чтобы определить, не полицейский ли он или кто-нибудь из профессионального черного списка; взгляд был бесстрастный, как у продавца в магазине при проверке кредитной карточки.

— Заходи, дорогой, — Рене отступила в комнату, сделав так, что пеньюар распахнулся, открыв его взгляду черный пояс с чулками и черный же бюстгальтер.

— Никаких извращений, — объявила она, прежде чем Даффи успел закрыть дверь, — никаких грязных штучек. Никакого анала, рот у меня тоже не для этого. Десять за стандартный набор, восемь — только руками, и еще два, если на сиськи захочешь посмотреть; я кое-что еще могу сделать, но это надо попросить отдельно.

— Рене, — произнес он, — это я, Даффи.

— Прости, дорогой, профессинально плохая память на лица.

— Да нет, я Даффи, я не клиент…

Рене разъяренно посмотрела на него:

— Что значит не клиент? Какого хрена? А чего тогда тут делаешь? — Она еще раз взглянула на него и вдруг узнала. — Даффи. Ну конечно, Даффи, — вид у нее был смущенный. — Что же ты не остановил меня, пока я тебе весь ассортимент предлагала, ах ты, сукин сын!

— Не успел. А ты никогда не даешь мужчине пространства для маневров.

— Я готова дать мужчине пространство, только не сзади. А ты вообще зачем пришел? — Рене прикрылась пеньюаром. — И я еще дала тебе посмотреть, во что я превратилась! Надо с тебя за это денег взять. Зачем пришел-то?

— Ну…

— Господи, вспомнила. Вспомнила, почему ты перестал ко мне ходить. Я и не знала, что ты голубой, Даффи. Пойми, я тебя не осуждаю, но я не знала, что ты голубой. Голубой, да еще и с малолетками, так ведь говорили, Даффи? Не мне судить, но эти дела с мальчиками я не одобряю. Лучше я тебе сразу скажу.

— Мальчики тут ни при чем. — Даффи был в ярости. Так вот какие слухи они о нем распустили! — Кто говорил, что я путаюсь с малолетками?

— Ну, знаешь, говорили. Люди. Я ж не помню, кто конкретно.

— Это была подстава, Рене. Меня кто-то подставил, чтобы уволить. Когда полиция дверь вышибла, парень сказал, что ему девятнадцать, а ему с таким же успехом могло быть двадцать пять. Я так и думал, но полицейским он сказал, что ему девятнадцать. Это была подстава.

— Печально слышать, — Рене со скептицизмом относилась к полицейским, уволенным из органов; они всегда утверждали, будто их подставили. Однако Даффи всегда производил впечатление человека относительно честного.

— Так вот почему ты всегда отказывался от «рождественского подарка»? Мальчиков предпочитаешь?

— Рене, я люблю не только мальчиков. Сочетаю рыбную и мясную диету. Для меня это не существенно. Речь шла не о малолетках, и никогда о них не шла, — Даффи все еще не мог отойти. Кого, интересно, надо за это благодарить? Салливана, черт бы его побрал? Очередное проявление «отеческой заботы»?

— Ладно, Даффи, успокойся.

— А «рождественских подарков» я не принимал, потому что знал: ты больно умная, потом обязательно придумаешь, как этим воспользоваться. Я знал: стоит мне или кому-то из наших выйти на чей-нибудь след, Рене позвонит и скажет: «Даффи, помнишь тот „подарочек на Рождество“? Теперь я хочу кое-что попросить взамен». Я знал — ты слишком умна, чтобы не использовать это рано или поздно.

— А ты не дурак.

Даффи согласно кивнул; с такими, как Рене, всегда надо сразу расставить все точки над «i».

— Раз ты не собираешься делать взнос в пенсионный фонд Рене, зачем тогда пришел?

— Может, и внесу кое-что. Мне нужна информация.

— В полицию вернулся, что ли?

— Нет. Скажем, я выступаю в качестве независимого эксперта для одного лица, которое испытывает давление на местном уровне.

— А как же волшебники в форме?

— Похоже, отсутствие внимания к этому делу с их стороны указывает в том же направлении, если ты понимаешь.

— Возможно, я о таких вещах уже слыхала. Значит, этот человек обратился к Даффи?

— Именно.

— Почему к тебе?

— Ему меня порекомендовали.

Это был еще один момент, не дававший Даффи покоя: кто мог порекомендовать его мистеру Маккехни? Что он тогда сказал? «Я поспрашивал»? Где это он спрашивал, интересно. Уж точно не на двух последних работах Даффи: на фабрике в Хаунслоу, где он консультировал по поводу установки сигнализации, и у той расфуфыренной сучки, которой он советовал, где спрятать драгоценности. (Дамочка оказалась слишком скупа, чтобы застраховать их или купить сейф; она просто хотела, чтобы Даффи обошел вместе с ней дом и подсказал, куда вор не догадается заглянуть. В каком-то прочитанном ею рассказе ценную вещь хитроумно спрятали на самом видном месте и никто ее не нашел: ну разве не чудесная мысль? Даффи сказал дамочке, что самое очевидное место, где можно спрятать драгоценности, — шкатулка для драгоценностей, и поинтересовался, насколько велика вероятность, что грабители туда не заглянут. Клиентка явно обломилась, тогда Даффи в пух и прах разнес теорию о хранении ценностей на самых видных местах: многие грабители до такой степени тупы, что только там и ищут добычу. Можно ли найти какое-нибудь не страшно видное и не страшно труднодоступное место, спросила она. Тогда, ответил Даффи, ваши драгоценности найдут взломщики средней руки. В итоге договорились спрятать в самое труднодоступное место. Потом выяснилось, что вначале дамочка думала спрятать все в корзине для бумаг в виде слоновьей ноги. Корзину привез из Индии дедушка, и в ней было двойное дно. Даффи нашел вариант идеальным, выписал чек на пятьдесят фунтов, разорвал его, выписал новый на шестьдесят, отослал его клиентке и поклялся, если эта расфуфыренная сучка не заплатит, слить информацию в нужном направлении. Например, тому, кто коллекционирует корзины для бумаг.)

— Квартал, наверное, изменился с тех пор, как я ушел. Я подумал, ты можешь ввести меня в курс — знаешь, кто чем заправляет, кто новый появился, кто кого доит.

— Забавно, что ты меня об этом спрашиваешь, Даффи. Только на днях говорили об этом с Ронни. Ты знаешь, я жаловаться не привыкла. Я это тебе говорю не просто как старая шлюха, которую выталкивают с улицы всякие мокрощелки недозрелые…

— Да ты выглядишь моложе, чем раньше, — автоматически откликнулся Даффи.

— Кончай пургу гнать, Даффи, я же знаю, возраст у меня для шлюхи опасный. В определенный момент надо выбирать. Либо довольствуешься постоянными клиентами — и я, в общем, довольна, у меня их целый набор, в большинстве своем вполне приличные, хотя и отваливают потихоньку; то помоложе кого хотят попробовать, то черненькую, то девицу, которая делает что-нибудь эдакое. Либо начинаешь… как это называется, Даффи, то, что большие компании обычно делают…

— Диверсифицировать?

— То самое. Приходится диверсифицировать. И это, ты уж мне поверь, ё…фемизм, Диверсифицировать — это значит, что ты должна принимать любого, кто поднимется по этой лестнице, диверсифицировать — значит принимать злобных извращенцев, которые хотят причинить девушке боль. Это означает, что придется позволять клиентам трахать себя в жопу, хлестать плеткой и все такое. Некоторые… ну, меня-то смутить непросто, ты же знаешь, Даффи, некоторые как увидят, что мне далеко не пятнадцать, тут же хотят вытворять такое, что я даже Сьюзи рассказать не могу, зачем пугать девочку. Лично я считаю, виновато правительство лейбористов, распустило всякую порнографию.

Даффи улыбнулся, хотя и не был уверен, что стоило: Рене часто смеялась, когда была настроена серьезно. Одно было совершенно ясно: диверсифицировать она не собирается.

— Когда я начала этим заниматься, все было чисто и на улице не так опасно. Подонки тоже, конечно, иногда попадались, но в целом все было прилично, по-человечески. Начинаешь работать, заводишь собственную клиентуру, становишься известной в зависимости от того, что делаешь лучше всего, и честно зарабатываешь свой хлеб. Если и видишь, что тебе не положено — держишь рот на замке. Помню, когда ко мне министр из правительства Гарольда Макмиллана ходил — регулярно, хоть часы сверяй; каждую пятницу после заседания, перед тем, как ехать обратно к себе в округ. Вообще-то он был там не самый главный министр, но я никому бы не сказала, как его зовут. На этом и держался наш бизнес. Я и тебе не скажу, — Рене воинственно посмотрела на Даффи.

— А я и не спрашиваю.

— Это и было-то почти двадцать лет назад. Мне тогда нравилось работать. И выходные были нормальные, и улицы дружелюбнее, почти все хотели обычного секса, а если нет, то очень смущались. Таким я говорила: «Ладно, дорогой, не смущайся, Рене этим не шокируешь», — и они бормотали что-то насчет сапог и плеток или школьной формы, и тогда я говорила: «Извини, дорогой, я бы с удовольствием, просто снаряжения с собой нет, но я тебе скажу, к кому обратиться — к Энни», — вид у них был такой благодарный, и они уходили, а я быстренько звонила Энни и говорила, что послала к ней клиента, а та потом или тоже посылала мне клиента, или передавала пару фунтов за любезность. Конкуренции особой не было, мы знали — клиентов на всех хватит. Но с тех пор все сильно изменилось. Ты, Даффи, даже не представляешь, насколько усложнилась жизнь обычной проститутки за последние двадцать лет, не представляешь. Началось все с сексуальной революции, когда все девицы, которые раньше этим не занимались, вдруг вышли на улицы. От этого мы не выиграли, как ты можешь догадаться. А потом пошла эмансипация, которая привела к тому же самому. Потом фильмы становились все похабнее и похабнее, и книжки тоже. Можно пойти в театр и увидеть, как девицы на сцене трясут голым задом, и все называют это искусством, значит, им не надо прятать лицо перед выходом на улицу. Не искусство, а хренотень сплошная — вот что это, по-моему, — Рене завелась не на шутку, Даффи откинулся на спинку стула и продолжал слушать.

— Получилось так, что спрос на традиционные услуги упал. Клиентов, конечно, пока хватает, но если мужики могут получить все, что хотят, дома, или от своих секретарш, или от любой пьянчужки в баре за бесплатно, какого черта они станут тратить денежки на нас? Произошли две вещи: во-первых, мы начали замечать, что заметно вырос процент ущербных — ну, знаешь, инвалиды, горбуны и всякие такие. Не то чтобы я была против, они на самом деле довольно милые; просто будь у меня возможность выбирать… а второе — клиент уже не хочет обычного секса. Вдруг все стали требовать, чтобы им руками делали. Если подумать, как раз это они могли бы сделать сами, верно? Я ничего против не имею — главное, было бы во что сперму собирать, только руки заметно устают. Пять-шесть клиентов подряд, и ни один не хочет по старинке — тогда начинаешь уставать. Как будто мешки целый день таскала. Я уже подумала, может, брать за это дороже, чем за стандартный секс. Честное слово.

Дрочить — это еще ладно. Им вдруг всем оральный секс подавай. А я этим вообще не занимаюсь. Принципиально. По-моему, это гадость. Но я всегда слежу, чтобы моя напарница это делала, тогда клиент может просто через площадку перебежать, если ему приспичит. И другие вещи тоже — я уже говорила, это все лейбористы виноваты со своей порнографией. А киноклубы и массажные салоны — ты их видел, Даффи?

Даффи кивнул.

— Еще один удар по бизнесу. Все просто ходят туда и смотрят в темноте фильмы про то, как люди трахаются. Что в этом хорошего? А салоны — знаешь, я иногда думаю, как это они совсем не вытеснили нас из бизнеса. Мне кажется, они только потому продолжают к нам ходить, что боятся, а вдруг в таком салоне действительно делают массаж — выйдет какая-нибудь толстуха-немка и начнет колотить по спине, как отбивную, а потом затолкает под ледяной душ, и отвали за это пятнадцать фунтов.

Рене засмеялась. Идея ей явно понравилось. Она не воспринимала свою работу слишком всерьез, даже когда жаловалась на ее недостатки. Даффи тоже рассмеялся.

— Мне все-таки кажется, ты не совсем про это хотел меня спросить.

— Не совсем. Я скорее поинтересовался, кто чем заправляет — в таком ключе.

— Это теперь тоже по-другому, и, если хочешь мое мнение — изменилось не в лучшую сторону. Все происходит так быстро — только успевай следить. Смотри: раньше всем заправляли мальтийцы. Репутация у них была — хуже некуда, но я всегда думала, что дело здесь в расовых предрассудках. Они были готовы всадить в тебя нож за один только взгляд, если подозревали, что ты крысятничаешь, но у меня с ними никогда проблем не возникало. Они покупали дом и устраивали все по одной схеме: в подвале — стрип-клуб, на первом этаже — магазин с порнухой, на втором — эскортное агентство, а на последнем — шлюхи. В общем, слоеный пирог, вот именно. А каждую пятницу вечером приходил курьер и собирал по десятке с этажа. Сороковник со всего заведения. Сегодня звучит смешно, правда? Но, как я понимаю, ставки тогда были куда ниже, да и мальтийцы эти, сам: знаешь, понимали, сколько хотят получить со своих вложений, и были довольны, если выходило по сорок с дома. Кстати, платить надо было, даже если дела шли плохо, иначе могли запустить керосиновой лампой в окно. Когда мальтийцы заводились, приятного было мало, зато делали все по справедливости, это точно.

А потом случилась большая чистка, и мальтийцев пересажали или просто вышибли из района; некоторые просто сбежали, а пока их не было, заведения подразболтались. Все, наверное, подумали: отлично, от мальтийцев мы избавились, теперь можно будет гулять по Олд Комтон-стрит с детьми и покупать им мороженое в вафельных стаканчиках. Тупицы. Как они не понимали: мальтийцы — лучшее, что у нас было. Тот факт, что их распихали по тюрьмам, еще не означает, что шлюхи исчезнут, так ведь? Ежу понятно. Это значит только одно: придет кто-то новый и оттяпает кусок себе.

Так и произошло. Ты не хуже меня знаешь, Даффи. С тех пор — никакой стабильности. Абсолютно никакой. Пара местных сутенеров поднялась, появились ребята с севера; было несколько ирландцев, только они долго не продержались. Вместо них теперь черные, даже кое-кто из китаез пробовал расширить влияние, Так и должно быть, ясно же. А потом, после того, как ушли мальтийцы, все ваши чудесные мальчики в синей форме начали покупаться и продаваться, как фрукты на рынке. С мальтийцами как было: там немножко, тут немножко, каждая из сторон идет на компромисс, и на время все затихает. Но разве с уходом мальтийцев руки у полицейских не стали еще грязнее? Шлюхи платили сутенерам, сутенеры платили полиции, шлюхи платили полиции. Начался полный беспредел, это я тебе говорю, и легавые явно переборщили.

Потом и с ними разобрались, но на самом деле никто с ними не разбирался, их просто отправили пораньше на пенсию, а все денежки они успешно перевели на своих жен. Вот сволочи. Эти куры — жены их — теперь сидят на наших деньгах.

— А кто стал главным после Сальваторе? — Даффи решил, что пора перейти к конкретным вопросам.

Рене напустила на себя ностальгический вид:

— Старина Эмилио. Он, между прочим, ходил ко мне. Всего пару раз было дело. У него была забавная привычка: закончит свои дела, оденется, ни слова не скажет — и к двери, шляпу приподнимет на прощанье и уйдет. Ни до свидания, ни денег. Когда он в первый раз пришел, я ему заранее цену сказала, а как он деньги сразу не положил, я решила: потом отдаст. Но он и не подумал. Просто взял и ушел. Потом, через день-другой, деньги приходили по почте. Всегда только так. Ему, наверное, нравилось думать, будто он большой босс и ему все бесплатно. Но ни разу не было, чтобы он не заплатил.

— А потом, когда он умер?

— У него, кажется, племянник был, но особо не замахивался — его и выперли. Китайцы себе кое-чего урвали — курево и прочую дурь. Рестораны отошли Большому Эдди, в этом я на сто процентов уверена. А шлюхи перешли в ведение черному по имени О'Райли.

— А теперь кто контролирует травку и все остальное?

— Китайцы. Кое-что — старина Макс, но не очень серьезно. Бешеный Киф, Финли.

— А проституток?

— Большой Эдди. О'Райли. Бешеный Киф. Есть еще гомики — пардон — ими заправляет Толстый Эрик. Помнишь такого?

— Который хвастался, что весь волосатый — «от кончика носа до самого конца» — этот Эрик?

— Да. Еще Хендерсон. У него сейчас много шлюх.

— А магазины и клубы у кого?

— В основном у тех же, кто шлюхами занимается. Бешеный Киф владеет пип-шоу. Кажется, есть новый чувак по имени Джонни-Бриолин — у него тоже несколько заведений.

— Кто крышует?

— Все понемножку. Зависит от того, кто в какой конкретной сфере крупнее всех, так ведь?

— А в районе Руперт-стрит кто самый главный?

— С какого конца? К югу или к северу от Шафстбери? Есть разница.

— К югу.

— Жаль. Если к северу — я бы точно сказала, что Большой Эдди, но к югу — местечко там обычно тихое. Может, О'Райли. Черный который.

— Гм. А как с полицейскими?

Рене внимательно посмотрела на собеседника.

— Ты точно не с ними?

— Зуб даю.

— Ты ведь не из этих, которые проверяют легавых, а? Легавый для легавых?

— Я бы с радостью.

— Скажи «нет».

— Нет.

— Хорошо. А теперь скажи, сколько заплатишь за то, что я тебе тут рассказываю.

— Двадцать пять?

Рене расхохоталась:

— Даффи, узнаю старого волка. Ты ведь никогда не умел торговаться в этих вопросах. Дай-ка соображу. Ты предлагаешь мне двадцать пять. Значит, у тебя пятьдесят на расходы, тогда я попрошу семьдесят пять, и в конце концов сойдемся на шестидесяти, а ты еще будешь думать, не придется ли доплачивать лишнюю десятку из собственного кармана.

Даффи ухмыльнулся.

— Пусть будет шестьдесят, может, еще десятку накину. Так что насчет полицейских?

— Проблемы с ними. Нервные стали. Мы с Ронни тут об этом говорили. Невозможно предугадать, что им в голову взбредет. То никаких препятствий — делай, что хочешь, как будто их и нет совсем. А то вдруг как спустят на тебя всех собак, потому что юбка не так надета. Как будто сами не знают, кто над ними главный.

— Есть сейчас кто-нибудь, кто на сторону работает?

— Сложно сказать. Один-два из молоденьких ходят к шлюхам, но так всегда было. Насколько мне известно, не хуже обычного. Просто в последнее время слишком сильно несет от легавых тухлятиной.

— Кто-то конкретный? Стэнтон? Уэдерби? Салливан? Шоу?

— Стэнтон уволился. Ты разве не знал?

— Нет. А остальные?

— Пальцем ни на кого показать не могу. Может, они просто дергаются. Что-то где-то происходит, это факт.

— Ты не знаешь, кто за этим стоит? Кто хочет все прибрать к рукам? Кто угрожает стабильности?

— Знаешь, что бывает со шлюхами, которые слишком много болтают?

Даффи кивнул. В свое время ему приходилось опознавать некоторых из них. В морге.

— Я ж не трепло. Я — шлюха, которая говорит, что думает. Это все знают. Но легавым я не стучу. Никогда не стучала, — это была неправда, но у Рене было представление о собственной персоне, которое она рьяно защищала.

— Понимаю, Рене, а я — не полицейский. Я больше не в органах. Четыре года близко к «Уэст-Сентрал» не подходил. Просто заглянул к тебе как старый знакомый.

Рене посмотрела на Даффи, вскинув бровь, затем продолжила:

— Это должен быть Большой Эдди. Не только потому, что он недавно пытался прижать Ронни. Позвонил, спросил, что будет с журналами, если бросить внутрь одного из магазинов Ронни зажженную паклю. Он пошел в атаку, это точно. Когда у человека аппетиты, как у Большого Эдди, — жди беды.

— Какой такой Большой Эдди?

— Мартофф. Большой Эдди Мартофф. Его отец был одним из мальтийцев, которых в кутузку загребли. Его папочка женат был на одной из наших. История грустная — папа умер в тюрьме. Эдди тогда подростком был. Насколько я знаю, его это сильно расстроило.

— А что стало с папашиным участком?

— Разделили. Вдова отсюда уехала, и мы думали: это последний из мальтийцев. Потом, лет пять назад, Эдди вдруг проявился. Откупил себе кусочек района на севере. Поначалу сидел тихо — выглядело так, будто он все силы бросил, чтобы скупить кое-кого из старых людей. Рэкетом занимался, но не слишком бурно. Думаю, частично бизнес у него был совершенно легальный. Забавно было, что кто-то из мальтийцев вернулся — хотя он только наполовину мальтиец. Мать-то у него из Ист-Энда, насколько я помню.

— Ты его когда-нибудь видела?

— Нет. В наших краях услышать можно куда больше, чем увидеть.

— А что слышно?

— Ну, поначалу говорили, что он парень тихий. Большой и сильный, но тихий. Потом узнали, что он малость шутник. Фотографировать любит. Я как-то слышала, пару лет назад, что он в квартире одной из своих шлюх установил зеркало, через которое с обратной стороны все было видно, как через стекло, — и девица ничего про это не знала. Эдди заходил туда и, пока она работала, отщелкивал целую пленку. Потом выскакивал на улицу, а когда клиент выходил из дома, останавливал его и предлагал купить снимки. Обычно мужичок их покупал — догадаться нетрудно. Только вот девушке подобная тактика не приносила дополнительных доходов, совсем наоборот.

— И что еще говорили?

— Говорили, что руки у него загребущие. Еще говорили, что он любит все заранее планировать.

— Он сидел?

— Не знаю.

— А полицейские прикормленные у него имеются?

— Не знаю.

— Почему ты думаешь, что он решил что-то предпринять?

— Судя по тому, что говорят. Иногда, конечно, можно ошибиться. Но это не тот случай.

— Может, полицейские поэтому такие дерганые — думают, вот-вот разборки пойдут.

— Может. Хотя полицию это должно бы радовать. Разве не так? Их же хлебом не корми — дай посмотреть, как паханы давят друг друга. Но сейчас они волнуются по другому поводу. От них явно несет тухлятиной.

— Что-нибудь уже случилось?

— Мелкие происшествия, которые трудно связать вместе. История с Ронни.

— Откуда Ронни узнал, кто это был?

— Методом исключения. Больше некому. Было тут несколько происшествий недавно. Девку одну малость порезали.

— Сочувствую, — автоматически отреагировал Даффи.

— Не из моих знакомых, но все равно начинаешь нервничать. Еще клуб сожгли — знаешь, несчастный случай, как обычно. По странному совпадению у Эдди был интерес к этой территории. По чистой же случайности он купил то, что осталось от здания, за сущие гроши. Видишь, все как бы по мелочи; но понятно ведь, что если ты кое-что слышала, то другие, ясное дело, слышали что-то еще, и все вместе тянет на разборку.

— Кто работает на Эдди?

— Куча народу.

— Кто конкретно?

— Есть такой Георгиу — помнишь? Ник Георгиу?

— Нет.

— Рыжий, толстый, в очках, малость не в себе. Все говорят: Георгиу злить не надо. Похоже, он немного сдвинутый — любит вести себя так, будто он твой друг, а потом, не успеешь опомниться, а тебя — бильярдным кием по коленным чашечкам.

— Кто еще? Кто делает для Эдди грязную работу?

— Георгиу любитель таких штучек. Всю душу вкладывает. Есть там еще Кайл. Тощий, поговорить любит. Ростом за метр восемьдесят. Очень плохие зубы. Разговаривает почти не открывая рта. Очень жадный.

— Еще кто-нибудь?

— Ну, может, еще кто-то. Падди — вроде как крутой. Блондин. Говорят, он педик, хотя теперь, как я посмотрю, все педики. Пардон, радость моя. Да, еще Хоган — коротышка. Он ирландец. Мерзкий тип. В детстве, по рассказам, керосинками в бабушек кидался.

— Прелесть. И где Эдди бывает?

— Такие, как он, нигде не тусуются, ты же знаешь. Вряд ли имеет смысл сидеть в какой-нибудь бильярдной и ждать, пока заявятся Эдди всех мастей. Он в барах не рассиживает, не ждет, пока ему курьеры все принесут. Бары сами к нему «приходят». Люди типа Эдди вообще не тусуются, Даффи.

Даффи улыбнулся:

— Что ж, свои двадцать пять ты заработала.

— Шестьдесят, радость моя, или керосинкой получишь.

— Спасибо, Рене, ты мне очень помогла. А ведь если подумать, я даже не был здесь.

— Ладно, Даффи. Только смотри, ты должен уйти как клиент.

Он вышел из квартиры с видом человека, снедаемого чувством вины, и прошел по улице, старясь выглядеть так, будто провел час привязанным к кровати, и три проститутки в школьной форме поливали его сиропом, а потом этот сироп слизывали. Даффи уперся подбородком в грудь и не смотрел по сторонам. Если кто-то и видел, как он уходил от Рене, Даффи этого не заметил.

Вечером у себя дома Даффи призвал на помощь все свое искусство и изобретательность, чтобы приготовить горячий бутерброд с чеддером для Кэрол.

— Неплохо, Даффи, как повар ты и правда сильно продвинулся. Я бы, наверное, ничего лучшего с этим чеддером сотворить не смогла.

Вид у Даффи был довольный. Он решил научиться готовить после того, как лишился возможности поедать дешевую дрянь, которой раньше питался в участке, после того, как стал импотентом с Кэрол, после того, как она предложила пожениться, а он отвел глаза и сказал «нет». Однако кулинария давалась нелегко. Кэрол все убеждала его, что надо развивать полезные инстинкты. «А как их развивать?» — озадаченно спрашивал он — и подходил к делу методично и прилежно: по многу раз взвешивал муку, чтобы получить точное количество, указанное в рецепте; скоблил овощи до такого блеска, словно им светило попасть в паек космонавта, воспринимал каждое яйцо и каждую банку ветчины для завтрака, как взрывное устройство, которое необходимо обезвредить с величайшей осторожностью.

— Мне беспорядок не нравится, вот что, — произнес он.

— У тебя нет беспорядка, — отозвалась Кэрол, оглянувшись вокруг.

— Потому что я постарался, чтобы не было.

Удалению оберток и упаковке остатков еды Даффи посвящал столько же времени, сколько самому процессу готовки. Открыв дверцу его холодильника, вы бы не увидели еды: взгляду представали полки с матовыми пластиковыми коробками, полиэтиленовые пакеты с невротично закрученными двойными узлами, а иногда даже коробки, помещенные внутрь полиэтиленовых пакетов. Когда Кэрол впервые заглянула в его холодильник, она воскликнула:

— Эй, Даффи, еда что, сбежать пыталась? — и с тех пор называла холодильник не иначе как Колдиц.

После ужина Даффи сразу вымыл посуду, на случай, если какие-нибудь микробы вдруг умудрились сбежать из остатков пищи и нацелились на «Колдиц». За кофе он непринужденно спросил:

— Кэрол, а что сейчас в участке делается?

— Ты о чем?

— Ну, знаешь, как дела в отделении? Как народ? Нервничает? Кто-нибудь готовит передел территории?

— Даффи, — холодно отрезала Кэрол, — ты не хочешь об этом знать. Ты больше не полицейский, — темные глаза на хорошеньком ирландском личике грозно засверкали.

— Мне интересно.

— Даффи, четыре года прошло. Ты меня четыре года не спрашивал. Мы договорились, что ты не будешь интересоваться. Договорились, что для тебя же лучше.

— Что происходит, Кэрол?

— Нет.

— Мне надо знать. Сейчас же.

— Нет, пока не скажешь, зачем. Но, может, и тогда не скажу.

— Если расскажу, у тебя могут возникнуть проблемы на работе.

— Если почувствую, что дело к тому идет, я тебя остановлю.

И Даффи выложил всё, что узнал с момента первого звонка Маккехни, который заставил его вылезти из постели. Рассказал, какие возникли версии, открыл смутные сомнения насчет Маккехни, пересказал то, что поведала Рене. Не стал скрывать тот факт, что интерес к Салливану подогревает его ничуть не меньше, чем желание заработать, помогая Маккехни. В конце Кэрол произнесла:

— По-моему, мне не стоит этого делать, Даффи, по-моему, не стоит.

— Почему?

— Из-за тебя я много потеряла. Четыре года возможного счастья.

— Это не из-за меня, а из-за того, кто меня подставил.

— Все равно, четыре года потеряно. Четыре года. Тот черный мальчишка, может, и был подсадной, но, — она с упреком взглянула на Даффи, впервые за много лет, — ты ведь сам его выбрал, так?

— Но мы же с тобой договорились.

— Уговор бывает разный. Иногда надеешься, что он будет соблюдаться, а иногда — наоборот, — Кэрол произнесла это почти что с горечью; и имела на это право. Она продолжала, стараясь не смотреть на Даффи. — А теперь ты просишь меня шпионить за людьми, с которыми я вместе работаю, чтобы ты мог получать двадцать фунтов в день у человека, который, судя по твоей информации, явный мошенник. И все для того, чтобы отомстить Салливану или кому-то другому из участка, кто тебя подставил. Месть — не лучший выход, Даффи.

— Говорят, месть — блюдо, которое подают холодным.

— Чушь, — горячо возразила Кэрол. — Месть пожирает тебя изнутри. Если хочешь остаться человеком, надо жить дальше. И мне надо жить дальше, — сказала она с неожиданной горячностью. — Последние четыре года особых радостей я не видела. Были приятные события, но, по большей части, я всего лишь функционирую. А делаю я это ради работы. Работу свою я люблю, Даффи, и ты должен это помнить, даже если мы это не обсуждаем. Может, мне в «Уэст-Сентрал» не все нравятся, я даже могу иметь кое на чей счет подозрения, но я не собираюсь оттуда уходить. Даффи, ты умудрился испортить мне жизнь четыре года назад, но больше тебе это не удастся.

— Так ты мне расскажешь, что сейчас творится на участке?

— Нет.

— Кто-нибудь готовит разборку?

— Нет, Даффи.

— Расскажешь, как ведет себя Салливан?

— Нет.

— Посмотришь для меня досье Большого Эдди?

— Нет.

— Тогда можешь сделать хотя бы вот что: будь добра, подожди, пожалуйста, посмотри для меня досье Маккехни, ведь если окажется, что в полиции он фигура известная, получается, что мне лучше завязать с этим заказом, может такое быть?

— Не воспринимай это как обещание, Даффи, а то вдруг придется его нарушить. Скажу только, что если я окажусь рядом с этим досье, и вокруг никого не будет, и никто никогда не узнает, что я его читала, тогда, может, попробую.

— Последняя просьба.

Вид у Кэрол был утомленный.

— Останься на ночь, пожалуйста.

Кэрол кивнула в знак согласия, направилась в ванную и открыла пластиковую коробку с надписью «Часы».