— Ты молодец, принёс команде три очка.

Брэндон поднял глаза.

— А? Да, спасибо.

Брэндон сидел один в углу бара в «Альбионе». В субботу вечером паб был полон под завязку; в одном углу шумно метали дротики, и те, кто уже успел как следует поддать, чувствовали прилив воинственности. Чем более шумно становилось в пабе, тем сильнее посетителям приходилось повышать голос — и тем более шумно становилось в пабе. Мужья торопились влить ещё по кружке в свои бездонные утробы, прежде чем топать по домам на развнедельное спаривание. Курильщики покупали себе, для разнообразия, сигары, чтобы сделать воздух ещё более спёртым. Люди, пьющие в одиночку, чувствовали себя ещё более одинокими оттого, что окружающие буйно демонстрировали, что уж без кого, а без друзей они могут прекрасно обойтись.

Но всё это не касалось Брэндона. Брэндону «Альбион» казался спокойным местом, и он не возражал побыть в одиночестве. Может, потому, что он только недавно был у Бенни, где и сейчас тусовалась вся прочая команда. К Бенни ходили, когда «Логово» надоедало, и хотелось сменить обстановку. У Бенни было дёшево, тесно и до невероятия шумно, а девки — как однажды с энтузиазмом объяснил Брэндону вратарь «Атлетика» — все как одна были «гулюхи». Брэндон ходил туда просто потому, что это помогало ему отойти от матча, но уходил рано, через час или два, ссылаясь на необходимость лечь пораньше, и парни обычно говорили, эй, Брэндон, мы ведь тебя знаем, тебе просто не нравятся наши девчата, сам, небось, в «Пальму» намылился, пойдёмте-ка все с ним, парни, Большой Брэн нас туда проведёт; а он улыбался и говорил, нет, правда, надо лечь пораньше, а потом, чтобы ответно подковырнуть их, добавлял, да и в любом случае, вы, ребята, недостаточно хороши для девушек из «Пальмы», и они начинали шуметь, хлопать его по плечу и кричать «Старина Брэн», а он незаметно ускользал, чтобы спокойно посидеть в «Альбионе».

— Знаешь, не обижайся, но смотреть, как вы гоняете мячик, было не больно-то интересно.

Брэндон засмеялся.

— Он ведь тебе как с неба свалился, ты будто не знал, куда его девать.

Брэндон засмеялся снова.

— Да я знаю, это не то же самое, что забить сольно, или завершая комбинацию.

— Можно мне купить выпивку для героя?

— Давай.

— «Бакарди» с кока-колой? — предложила она. Что она, дразнит?

— Нет, мне пивка.

— Пивка, так пивка.

Она сказала, что её зовут Мэгги, и была она вся в чёрном. Туфли, колготки, юбка, которая почти ничего не закрывала, свитер под горло. Может, она оделась так, чтобы оттенить ослепительно белые волосы. На Брэндона такой контраст произвёл сильное впечатление. Он знал, что футболисты — так уж принято о них думать — предпочитают блондинок. Сейчас это было уже не так актуально, но в шестидесятые и в начале семидесятых каждый футболист непременно хотел жену-блондинку, чтобы хорошо сочеталась с «Ягуаром», и дом в стиле ранчо на Чингфорд-роуд. Говорили, что, взглянув на корни волос жены футболиста, можно безошибочно определить, из какого он дивизиона. Если тёмного было миллиметров пять, значит, парень был из Второго. Если через всю комнату было заметно, что жена сама травила волосы перекисью, значит, он был из Третьего или даже из Четвёртого. Тогда был настоящий бум по окраске волос. Впору было открывать при клубах дамские парикмахерские.

Мэгги кое-что знала о футболе. Не так много, призналась она, по-настоящему игра зацепила её только в этом сезоне, но она ходила на все домашние матчи. Она умела слушать и не задавала глупых вопросов. Фанаты, знал Брэндон, любят задавать глупые вопросы. Сначала ему нравились все болельщики — все, кто любит игру, казались ему хорошими людьми, а если им нравилось, как играет Брэндон, они казались ему ещё лучше. Но в конце концов от них устаёшь — по крайней мере, устаёшь от двух типов болельщиков. Первый тип — те, кто ничего не знает, они хихикают и подталкивают друг друга, спрашивают, кто это там, не Брэндон ли Доминго, и говорят, что правда же, как здорово быть профессиональным футболистом, и какой классный гол он заколотил «Порт-Вейлу», хотя на самом деле мяч тогда влетел в ворота всего-навсего рикошетом от твоего колена, да и то потому, что вратарь в этот момент думал о чём угодно, только не о футболе. Вторым типом были всезнайки, которые видели Стэнли Мэтьюза, когда тебя ещё и на свете не было; они могли очень подробно рассказать тебе, в чём проблема твоего клуба, твоего начальства, а в первую голову, твоя и твоей игры. Они расскажут, играешь ли ты слишком глубоко, или слишком рвёшься вперёд, совсем не бываешь в центре или боишься уйти из центра, держишь мяч чересчур долго или торопишься от него избавиться. Порой Брэндону казалось, что только такие болельщики и ходят на матчи. Футбол, в любом случае, был проще, чем они о нём думали. Ты много тренируешься, выходишь на поле и выкладываешься по полной — так каждую неделю; футбол — это работа, работа, которая должна нравиться, и каким бы докой в ней ты ни стал, всегда будут люди, которые умеют делать её лучше тебя. Так, по крайней мере, видел игру Брэндон.

— Ты расстроился оттого, что они тебе свистели?

— Нет. Да. То есть, тогда-то нет, потому что концентрируешься на игре и не хочешь доставлять им удовольствие. А вот потом… да, потом это немножко понижает настроение.

— Зачем они это делали?

— Наверное, им не понравились мои светлые волосы и большие голубые глаза, — сказал Брэндон.

Это немножко разрядило обстановку. Он словно бы говорил: видишь ли, я темнокожий, может, ты этого до сих пор не заметила, но я считаю, что должен тебе об этом сказать. А когда она стала смеяться вместе с ним, это словно бы значило: как мило, что ты об этом сказал, я вроде как видела, что с тобой что-то не так, но всё не могла догадаться, в чём дело.

Брэндон поднялся с места.

— Хочешь джин-тоника с лимоном и со льдом? — поддразнил на этот раз он её.

— «Драмбуйе» с лимонадом, — ответила она, и они засмеялись. В «Альбионе» ему явно нравилось больше, чем у Бенни. И сказать по правде, его не так уж тянуло в «Пальму».

Они сидели чуть не до самого закрытия, и Брэндон думал: а ты симпатичная девчонка. Будут, конечно, трудности, но ты мне нравишься.

— Ты после игры, наверное, чувствуешь себя очень усталым?

— По всякому. Когда проигрываешь, конечно, да. Ни на что смотреть не хочется. Ждёшь-не дождёшься понедельника, чтобы начать тренироваться. А если выигрываешь, так, кажется, через полчаса опять можешь выйти на поле. Подъём какой-то чувствуешь, что ли. Не знаю.

— Что ж, я рада, что ты сегодня выиграл.

— И я рад. Нам позарез нужны были эти три очка.

Она живёт рядом с Твифорд-авеню, не подбросит ли он её? Конечно, сказал он, не обращая внимания, что она не сказала «поедет» или «заедет» или ещё что-нибудь в этом роде. Но когда он включил мотор, она сказала: кофе у меня нет, но есть «Драмбуйе» и холодный лимонад.

— В чужой монастырь… — сказал Брэндон со смехом.

Они сидели на кухне и — что верно, то верно — пили больше, чем надо бы. Мэгги смешивала коктейли, и Брэндону казалось, что каждый новый был крепче предыдущего. На четвёртом он сказал:

— Эй, а тут вообще есть лимонад?

Она подошла, села к нему на колени, потрепала его по щеке и сказала:

— Неужели этот могучий центрфорвард просит лимонадику?

Брэндон подумал, я не центрфорвард, зачем она меня так называет. Ему вдруг показалось очень важным ей это разъяснить.

— Я не центрфорвард, — очень серьёзно проговорил он, — я даже не чистый нападающий. Просто я забиваю голы.

— О, так ты забиваешь голы? Что ж, классно забиваешь!

Брэндон засмеялся, но ему было неловко. Она взяла инициативу в свои руки, она сидела у него на коленях; он стеснялся этого, но ему всегда было немного не по себе с белыми девчатами. Они-то, конечно, считали, что он эдакий мачо, и жаждали, чтобы он станцевал лимбо прямо у них на кровати, но на деле он вовсе таким не был. Он до сих пор даже не погладил её бедро, а ведь оно было совсем рядом с его рукой, а юбки на ней почти что и не было. В тот «Драмбуйе» явно надо было добавить ещё лимонаду. Вся штука была в том, что она ему и в самом деле нравилась.

— Всё хорошо, — шептала она, склоняясь всё ближе к нему, пока её голова не оказалась у него на плече, а губы — совсем рядом с его ухом. — Всё хорошо. Осталось только пойти в постель.

Он кхекнул.

— Правда? А я думал, это только для взрослых.

Она соскочила, потянула его вон из кухни, втолкнула в спальню и исчезла, прикрыв за собой дверь. Сначала он не вполне сообразил, что происходит, — может, она решила спать на диване? — но как бы то ни было, здесь была спальня, здесь была кровать, и здесь он вроде как должен был спать. Поэтому он разделся, залез в постель, понюхал простыни и подумал: что ни говори, Брэндон, а день удался, три очка и хорошенькая девушка — это лучше, чем проигрыш и суходрочка, разве нет? Он не знал, выключать ему верхний свет или нет. Может, лучше выключить и зажечь лампу? Ещё он не знал, будет ли сегодня спать один. Парни, наверное, до сих пор зависают у Бенни. Он надеялся, что Дэнни Мэтсон не станет его дожидаться. Он хорошо относился к Дэнни, но с тех пор, как с ним случилась та неприятность, они отчего-то стали реже видеться. Надо бы ему о нём позаботиться. Ему, должно быть, ой как не сладко. Может, у Мэгги есть подружка, которой нравятся загипсованные футболисты?

Слышен был приглушённый звук бегущей воды, потом дверь закрылась, открылась другая. Эта дверь, подумал Брэндон, который лежал, прикрывая глаза от яркого света. Потом свет погас, и дверь закрылась. Он почувствовал, как потянулась простыня, как ткнулось ему в бедро чужое колено — и извинился, хотя это была не его вина.

— Помнишь, в пабе, — сказала она.

— Что?

— Мы говорили о матче, и я сказала, что мне показалось, ты не знаешь, куда его девать.

— Да.

— Ну теперь-то ты знаешь, — и она прижалась ещё теснее.

— Гадкая девчонка, — сказал он, шлёпая её по попке и впервые за всё время целуя — не очень точно, потому что света-то ведь не было. — Гадкая ты гадкая. Иди, помой рот с мылом.

— Или чем-нибудь ещё, — отвечала она.

Она скользнула рукой под одеяло, взяла его член, и он явственно услышал этот крик: «Брэндон — пидор, Брэндон — пидор». А ну-ка, скажи им, Мэгги, скажи!

Да, подумал Брэндон, когда она ввела его в себя, это очень хорошо. Очень. Хорошее продолжалось, потом Брэндон подумал: ох. Потом снова было хорошо, и снова Брэндон подумал: ох, и на этот раз немножко засмеялся, потому что она вонзила ногти ему в рёбра, и это тоже была часть игры. В следующий раз было намного больнее, и он сказал: «Ох, знаешь, это ведь больно».

Она не ответила. Было темно, занавески были плотные, она больше не говорила никаких непристойностей, они просто трахались — молча, в полной темноте. Совсем близко друг к другу, и каждый сам по себе, подумал Брэндон, но ему не очень-то хотелось думать, и они просто продолжали трахаться.

Через какое-то время они стали двигаться активнее. Она ещё сильнее вцепилась ему в рёбра, и он прошептал: «Мэгги», но она словно бы его не слышала. Она взяла его за уши и как бы стала руководить его движениями, словно поводья держала, и это тоже было очень мило, пока она вдруг с силой не потянула к себе его голову, он ударился лбом о её нос и услышал хруст — ему даже показалось, будто он столкнулся лоб в лоб с защитником в борьбе за мяч, — а она не издала ни звука. Брэндону было неловко, но ей, похоже, казалось, что всё в порядке. Господи, как трещит лоб. И зачем она это сделала? Больше он ей не даст брать его за уши.

Но она больше не брала его за уши. Она вонзила ногти ему в щёки, прошлась по ним как граблями, и завыла. Она царапала ему лицо и выла, и Брэндону это казалось немножко жутковато, но и увлекательно тоже. Она снова потянулась к его лицу, и он сказал «нет», тогда она потянулась ещё раз, и он остановил её, и тут она завыла ещё громче, и всё тянула руки, и он подумал: господи, вот истеричка, а она всё не унималась, и он дал её пощёчину, она завопила: «трахни меня, тресни меня», и когда она снова вцепилась ему в лицо, он подумал, что это неплохая идея, особенно, когда почувствовал, что у него и впрямь всё лицо в крови, и он ударил её ещё раз, и она кричала: «трахни меня, трахни меня, ударь меня» и кричала всё громче, а ему становилось всё больнее и всё увлекательнее, ведь это было то, что она сама просила его сделать, и среди всего этого крика он, наконец, кончил, и тут она замолчала. Затихла, и всё тут. Она лежала неподвижно, не говоря ни слова, а было совсем темно, и он не знал, припадок у неё или она в обмороке, или ей нужно воды или чего ещё, и он откатился в сторонку и шепнул: «Мэгги?»

Она протянула руку, дотронулась до него, словно бы говоря: «Ничего, со мной всё хорошо», а потом кровать слегка двинулась, а дверь открылась и закрылась. Прошла минута или две, он ждал звука льющейся воды, но так и не дождался. Вместо этого хлопнула дверь — так громко, что стены затряслись, а потом где-то совсем, совсем рядом раздался дикий крик. Брэндон подумал, что, может быть, всё не так уж и хорошо. Потом он включил свет и увидел кровь — на подушке и на руках, глянул в зеркало, увидел кровь у себя на лице и понял, что всё даже из рук вон как плохо. Он схватил свою одежду и в панике начал натягивать её на себя, и всё было перемешано, и ничего не подходило — эй, и зачем мне чья-то чужая одежда? — но он тянул и дёргал, и в конце концов кое-как оделся, бросился к входной двери, захлопнул её и, не оглядываясь, залез в машину. Отпуская ручник, он знал совершенно точно, что уже ничто никогда не будет хорошо.

Полицейский сержант считал, что это странно, что ему уже второй раз за месяц приходится ехать в один и тот же адрес. Дикие футболисты. Дикий футбол. Дикая игра: играют бандиты и смотреть на неё ходят бандиты. Полицейский сержант любил крикет. И скажите, когда вы слышали, чтобы игрок в крикет вляпался в неприятности? А уж футболисты… может это оттого, что все перед ними стелются, вот они и думают, что всё им сойдёт с рук?

Половина лондонских футболистов в прошлом имела опыт общения с полицией — имела или, по крайней мере, должна была иметь. Вот и эти двое тоже, обормоты, под одной крышей и один другого краше. Мальчишка-ирландец, который только и ждёт, чтобы подраться, и цветной, который не понимает, что значит «нет». На девушку смотреть страшно. От трёх до пяти лет, обычный в наши дни срок, думал полицейский сержант.

Полицейские были очень вежливы с Брэндоном. Если бармен «Альбиона» не знал, кто он такой, то они это знали. Даже если очень хочется, нельзя его пальцем тронуть. Вся эта история и так наделает немало шуму. Покуда не предъявлено обвинение, почему бы даже не называть его «сэр»? Мы просим вас пройти с нами для дачи показаний, сэр. Брэндон тоже был очень вежлив. Он хотел попросить, чтобы ему дали адвоката, но не знал ни одного адвоката и попросил, чтобы ему дали позвонить боссу. После, сынок, какие могут быть проблемы, позвонишь ему из участка, вот только снимем показания и звони хоть господу богу. Брэндон сказал «ладно» и пошёл с ними, гадая, сколько времени понадобится Дэнни и миссис Феррис, чтобы понять, что его слова «пустяки, так, немного подрался» были всего лишь фигурой речи.

Да, он знает девушку по имени Мэгги. Нет, фамилии её он не знает. Нет, они знакомы с ней недавно. Да, верно, они познакомились только вчера вечером, в «Альбионе». Да, он был у неё в квартире. Да, они имели половые сношения. Да, это было с её согласия.

— Откуда взялись у вас эти царапины?

— Она меня поцарапала.

— Очень сильно, если судить по этим отметинам.

— Да.

— Понятно. Вы совершали над ней насилие?

— Насилие? Нет.

— Вы её били?

— Да, ударил пару раз, — спокойно ответил Брэндон.

— Зачем вы это сделали?

— Она меня попросила.

— Она вас попросила? — полицейский сержант глянул на протоколиста.

Ну и наглец, подумал он, бесстыжий как чёрт знает что.

— Да.

— И зачем бы ей было вас об этом просить?

— Я не знаю. Наверное, такая у неё… заморочка.

— Заморочка?

— Ну да, мы лежали в постели, и она меня попросила…

— Так вы были с ней в это время в постели?

— Ну да.

— Вы не били её до того, как стали насиловать? Вы били только тогда, когда осуществляли насилие?

— Я её не насиловал. Не насиловал я её. Я её ударил, потому что она меня попросила. Такая у неё была… заморочка.

— Вы ударили её, когда она вам отказала, это вы хотите сказать?

— Нет, совсем даже не это. Она… она мне нравилась.

Это прозвучало, как жалоба, но Брэндон чувствовал, что должен это сказать. В этом была доля правды, а если он будет говорить им правду, они рано или поздно его поймут.

— Вам она нравилась?

— Ну да.

— У неё сломана переносица, вся левая часть лица в синяках, и не хватает коренного зуба. Если так ты ведёшь себя с теми, кто тебе нравится, голубчик, как же ты поступаешь с теми, кого любишь?

Сломана переносица? Господи боже.

— Я всего-то пару раз её шлёпнул. Потому что она сама меня попросила, — настойчиво добавил он.

— Не считая удара головой?

— Не считая чего?

— Удара головой. Да брось, Брэндон, вы ведь все, футболисты, сильны в этом, правда? Только и ждёте, чтобы арбитр отвернулся, и хресь башкой. Может, на поле это и проходит, но в других местах — нет, уверяю тебя.

— Я не ударял её головой. Это она взяла меня за уши и ударила себя по лицу.

— Ну да, а я — Папа Римский.

— Это правда, она взяла меня за уши и стукнула себя по лицу.

— Так сильно, что сломала переносицу?

— Ну, наверное. Раз она сломала.

— Сломала, сломала. Теперь скажи вот что, Брэндон, с чего бы ей было делать такой финт?

— Не знаю. Сделала, и всё. Я не знаю.

— Ничего, сынок, мы тебе поможем. Так, совсем немножко. Изнасилование — это ведь тяжкое преступление, особенно теперь, когда столько шуму поднято. Пару лет назад тебе бы это сошло с рук, и то если бы ты избил её не так сильно и придумал байку поубедительнее. Но сейчас тебе светит пять лет. От пяти до семи, скажем так. Твоя карьера от этого не выиграет, верно?

Брэндон смотрел в стол. Он как-то не подумал о том, что больше не будет играть в футбол. Он передумал уже всё, что можно, но как-то не подумал о том, что ему никогда уже не дадут играть. Он подумал, что не перенесёт этого.

— Так что, Брэндон, будет лучше, если мы сейчас станем говорить правду. Ты рассказываешь нам, что случилось, а мы думаем, как тебе помочь.

Брэндон ничего не ответил.

— Наверное, она немножко с тобой пококетничала, — начал полицейский сержант. — Завела тебя малость, а?

— Нет, — сказал Брэндон.

— Это безнадёжно.

— Можно мне позвонить боссу?

— Потом, Брэндон.

— Разве это не моё право, позвонить боссу?

— Я в этом сомневаюсь, Брэндон. Не знаю, где бы это могло быть записано. А ты знаешь?

Брэндон покачал головой.

— Может, нам стоит спросить констебля?

Брэндон и сержант посмотрели на констебля, ведущего протокол, который за всё время не вымолвил ни слова. Он и сейчас ничего не сказал, а только пожал плечами.

— Ну вот, он тоже не знает, где это прописано.

Брэндон не знал, что и думать. Полицейские явно не верили ему, но были с ним почти любезны. Они не били его, не обзывали чёрным ублюдком и не говорили, чтобы он лез обратно на пальму. Он вспомнил, как в прошлом сезоне — это была всего вторая его игра за «Атлетик» — кто-то с трибун запустил в него бананом. Если бы он мог найти того парня, он бы, может, и ударил его лбом в переносицу. Но, не считая сомнительных жёлтых карточек, на поле ему всегда удавалось избегать неприятностей; бывало, что ему доставалось, бывало и так, что доставалось от него, но никогда никому он не делал сознательных подлянок. Да и вне поля у него не было неприятностей. До этого случая. Как раз когда всё вроде бы начинало идти на лад.

Они завели его в маленькую комнатку, велели раздеться и ушли. Полчаса он просидел в трусах, пока, наконец, не пришёл полицейский врач. Врач велел ему снять трусы и внимательно его осмотрел. С головы до ног. Никто из них не сказал ни слова, лишь доктор время от времени принимался что-то строчить в блокноте. Особенно его заинтересовали лицо Брэндона, его рёбра и член. И чего это он так на него смотрит, думал Брэндон. Я ведь не спорю, что мы с ней трахались. Может, врач был педик или вроде того. Брэндон чувствовал себя усталым и ещё он чувствовал, что уже ничто никогда его не удивит.

Наконец, доктор сказал:

— Можете одеваться.

Примерно час спустя он снова стоял перед двумя полицейскими. И на этот раз говорил только один. Другой — для того, чтобы давать в морду, догадался Брэндон.

— Досадная история.

— Да.

— Вы, наверное, задаёте себе вопрос, как это вы так вляпались.

Брэндон не воспринял это как вопрос и ничего не ответил.

— Я говорю, ты ведь задаёшься вопросом, как это ты вляпался в это дерьмо?

— Да.

— Ну так я тебе скажу, Брэндон. Ты подцепил в пабе эту девчонку и обрадовался, она пригласила тебя выпить кофе, ты решил: ага! зелёный свет!; вы поцеловались, пообжимались, она сказала, что уже поздно, ты сказал, чего там поздно, дорогуша, она сказала «нет», ты решил, что это значит «да», она снова сказала «нет», и вот тут-то ты её ударил, в ответ она тебя оцарапала, и ты ударил на этот раз головой, она вроде как притихла и замолчала, а ты решил, что раз она не говорит «нет», это значит «да», ну и справил с ней свои дела. Остальное — детали, которые ты мне сейчас расскажешь. Ну как, прав я, прав?

— Ничего я её не цеплял, мы просто болтали. И на кофе она меня не приглашала, у неё и не было кофе. И она не говорила «нет» или «да», ничего такого не было. И я её не бил, пока… пока она сама меня не попросила.

— Ладно, Брэндон, не хочешь помогать следствию, и не надо. На данный момент мы имеем изнасилование с нанесением тяжких телесных повреждений, мы осмотрели квартиру девушки и обнаружили следы взлома, так что третьим можно прибавить попытку ограбления. Мне всегда нравилось предъявлять по три обвинения за раз, знаешь, в этом есть что-то круглое. Так что иди, посидишь пару часиков с констеблем, пошевелишь мозгами, а потом придёшь сюда, ко мне, и я оформлю тебе обвиненьице.

Брэндон всё ждал, когда же они, наконец, доберутся до того очевидного факта, что его кожа другого, чем у них, цвета.

— А потом можно мне будет позвонить боссу?

— А потом ты позвонишь боссу. Если ты думаешь, что к тому времени он ещё захочет что-то о тебе слышать.

В конце концов Брэндон так и не позвонил боссу. Ближе к вечеру воскресенья, когда миссис Феррис, трижды звонившей в полицейский участок, ответили, что мистер Доминго по-прежнему помогает следствию, боссу позвонил Дэнни Мэтсон. В шесть в участок приехал Джимми Листер, но ему так и не разрешили увидеть своего игрока. Нет, он по-прежнему помогает следствию — хотя всё, что Брэндон делал за последние три часа — это смотрел на радиатор и пытался понять, почему Мэгги поступила так, как поступила.

Когда Джимми Листер сказал, что через полчаса вернётся с адвокатом, полицейские ответили, что это-то, конечно, всегда пожалуйста, но не слишком ли это — вытаскивать адвоката из дому в воскресенье вечером, когда и так понятно, что до утра ничего нового не произойдёт? Если они с адвокатом прибудут к десяти, то как раз узнают, какое мистеру Доминго предъявлено обвинение. Откуда известно, что ему предъявят обвинение? Предъявят, будьте покойны, ответил дежурный сержант. Вы бы видели, в каком состоянии находится девушка. Ему предъявят обвинение, даже если он докажет, что прошлым вечером был на Аляске.

В то время как Джимми Листер ездил за адвокатом, Даффи посетила одна маленькая идея. Эти посещавшие его иногда маленькие идеи, как правило, оказывались бесполезными, беда только, что больших у него пока не было. Те задачи, которые стояли перед ним ещё когда он только начал делить с Джимми Листером его зарплату, оставались нерешёнными и поныне. Зачем кому бы то ни было выводить из игры Дэнни Мэтсона? Кто и зачем пытается навредить Мелвину Проссеру? Кому нужно, чтобы «Атлетик» вылетел из дивизиона? Все эти «кто» и «зачем» не имели ответа. Это было похоже на поединок с мистером Джойсом: сколько бы вы ни старались, вам не преодолеть двенадцатичасовой отметки и вы неизбежно вляпаетесь в повидло.

И вообще, имеет ли мистер Джойс ко всему этому хоть какое-то отношение? Поддерживает ли Красно-бело-голубое Движение мистера Балливана и других лейтон-роудцев? Возможно ли, чтобы какой-то другой клуб пытался укрепить свои позиции в дивизионе, подставляя под удар «Атлетик»? Всё это казалось притянутым за уши. Разве не проще было желающим купить Брэндона Доминго дождаться конца сезона, когда клубу будет как воздух нужна наличность? Брэндон был хороший игрок, порядочный, как считал Даффи, и очень техничный для такого верзилы; но гением футбола его было не назвать. Даффи даже сомневался, годится ли он для Первого дивизиона. Что ещё? Может быть, стоит получше расспросить Мелвина Проссера о финансовых делах клуба — если Мелвин Проссер вообще захочет ещё уделять ему время. Это была проблема. Футбольные клубы все на виду, но их частная жизнь протекает под спудом; если нет необходимости что-то кому-либо рассказывать, они предпочитают не рассказывать — это дело принципа. На дверях зала заседаний появится надпись: «Правление переехало»; но нужно, чтобы кто-нибудь из его членов повесился в директорской ложе на глазах нескольких свидетелей, чтобы хоть что-то тайное стало, наконец, явным. Люди увольняются «по состоянию здоровья», создаются «новые должности», дабы сделать работу Правления более эффективной; председатель смещается с поста, чтобы «вызвать приток свежей крови»; и спустя полгода всё забыто, лишь по округе слоняются озлобленные жизнью люди в кашемировых свитерах и предлагают поведать вам свою историю, если, конечно, у вас найдётся время. Но у большинства людей не находится времени.

В муниципалитете ему велели идти по стре лкам. Мимо угрюмых образчиков викторианской готики через залитый асфальтом внутренний двор в корпус постройки шестидесятых годов: отдел перспективного планирования. Те представители общественности, которые в своём стремлении надоедать властям забирались так далеко, любили проверять, чем отдел занимается ныне, занимался в прошлом, и будет заниматься впредь. Отдел перспективного планирования не мог просто дать им от ворот поворот — существовали ведь некоторые общественные обязательства, — но не так уж редко все эти «консультации с населением» и «обеспечение свободного доступа к материалам» на деле оказывались обычным толчением воды в ступе. Этот, в зелёной замшевой куртке, по крайней мере, вроде бы знает, чего хочет.

Сотрудница отдела принесла ему папку. Там он и лежал: ходатайство о разрешении на застройку площади, занимаемой стадионом клуба «Атлетик» и двух прилегающих участков. Чертежи, которые медленно развернул Даффи, являли чистенькое и стильное будущее местности, где ныне обосновались лейтон-роудцы: торговый центр, развлекательный комплекс, восьмиэтажные жилые дома, деревья, фонтаны, ярмарочная площадь в итальянском стиле. В небо взлетали стилизованные щеголеватые голуби.

— Не слабо, — сказал Даффи.

— Это вы искали? — спросила сотрудница. Она была обрадована, почти польщена реакцией Даффи. Обычно посетители держали чертежи вверх ногами и ворчали.

— Можете вы мне объяснить, что всё это значит?

— Ну, собственно, этого проекта и касается запрос о разрешении на застройку.

— И когда они собираются это построить?

— Это так сразу не делается. Это только первый шаг. Очень важный, но всего лишь первый. Ходатайство о застройке. Надо, чтобы одобрили, потом разрешили, потом снова одобрили.

— Но что это значит? Клуб получает одобрение, потом ещё одобрение, потом сносит собственный стадион и строит всю эту хренотень?

— Вроде того. Возможно, будет ещё запрос общественности, могут возникнуть какие-нибудь возражения. Но, по правде говоря, думаю, что клуб к этому отношения не имеет.

— Что?

— Да, эти запросы пришли от имени «Хесс-хауз холдинг». Вряд ли это название футбольного клуба.

— Объясните мне, если я вас правильно понял, некто может претендовать на застройку земли, которая не является его собственностью?

— Да.

— Значит, если я составлю запрос о превращении Букингемского дворца в гей-клуб, это прошение будет надлежащим образом принято и рассмотрено?

— У вас могут возникнуть заминки с существующим законодательством, но в принципе могу ответить «да».

— Но зачем бы мне это делать?

— Не знаю. Мне кажется, гей-клубов у нас и так хватает, — улыбка у неё вышла довольно вымученная, — психи встречаются и среди вполне разумных людей.

— Я просто хочу понять, какой в этом прок.

— Это поможет ускорить дело. Многие поэтому обращаются за разрешением о застройке земли, которую ещё не купили. Вы вроде как подстраховываетесь, и можете начать работу сразу же, как приобретёте землю.

— И что ещё можно сделать на этой стадии?

— Многое. Провести консультации с муниципалитетом. Всё как обычно: противопожарная безопасность, доступ к коммуникациям, дренаж. Им же надо знать, что им позволят, а что нет.

— Частные консультации? — Даффи так и слышал, как хрустят новенькие банкноты.

— Частные? Ну конечно. И в этом нет ничего предосудительного. Это общепринятая практика.

— Простите, я не имел в виду никаких нарушений, — Даффи пытался выяснить, как далеко может зайти лицо, заинтересованное в подобном деле, без того, чтобы кто-то разгадал его истинные намерения. — И сколько это всё может продолжаться до того, как станет достоянием гласности?

— Трудно сказать. Это зависит и от расписания работы нашего отдела. Летом всегда всё тянется дольше. Что касается конкретно этого проекта, может статься, мы рассмотрим его недели через три-четыре.

Как раз после окончания сезона. Чисто сработано.

— А сколько времени может пройти до того как будет заложен первый камень?

— Затрудняюсь сказать. Слишком от многого это зависит.

— Ну, если всё пройдёт гладко. Не будет никаких возражений. Во сколько они уложатся? В три месяца?

С июня по сентябрь, пора отпусков. Даже фанаты на это время смотаются куда-нибудь на Ибису. Ни фига себе, глянь-ка, Уэйн, пока нас не было, стадион-то куда-то подевался! Да они тут оборзели, блин.

— Всё верно, времени на оформление документов уйдёт немало.

Следующей остановкой был бизнес-центр на Сити-роуд, где Даффи приняли за любознательного журналиста из радикальной полулегальной газетёнки. Несколько лет назад тут приходилось принимать хорошо одетых людей, которые точно знали, что им нужно. Сегодня приезжает какой-нибудь чокнутый старикан — или, что ещё хуже, молокосос — заходит и начинает командовать: «День добрый, я из газеты „Вестник паранойи“; у нас в этом выпуске недостача по городским скандалам, не можете подбросить матерьяльчик?» — несколько лет назад было, пожалуй, получше.

Даффи просмотрел каталог микрофильмов, заплатил положенный фунт и прождал полчаса, пока ему принесут искомое. «Хесс-хауз холдинг». Зарегистрирован в 1974. Официальный адрес правления — Хесс-хауз, W3. Список директоров. Так, так, так, так, читал Даффи, так, так, так, так, так… а-а… ну-ка, ну-ка, миссис Магрудо. Поразмыслив, он заглянул в графу прибыли. За последние два года не было заявлено никаких прибылей.

Когда после полудня он позвонил Джимми Листеру, тот, казалось, был с головой погружён в какие-то проблемы.

— Думаю, я кое-что нащупал, я даже уверен, что нащупал, — сказал Даффи.

— Вот как. Нашли алмаз Великий Могол?

— Я не хочу рассказывать по телефону. Я лучше сам к вам приеду.

— А-а.

— Так это ничего, что я приеду?

— Ничего, ничего. Но что бы вы ни раскопали, Даффи, это сейчас не поможет. Большому Брэндону предъявили обвинение в изнасиловании.

Когда приехал Даффи, Джимми Листеру полагалось бы быть на поле, тренировать с парнями свободные удары или что-нибудь в этом роде, но он всё ещё сидел за своим столом и уныло ждал, когда случится следующая неприятность.

— Всё кончено, сказал он, когда Даффи уселся напротив него, — всё разваливается на глазах. Сначала Дэнни, потом Брэндон, теперь вот лейтон-роудцы добились выполнения своих требований.

— Когда?

— Да утром. Въезд закрыт до конца сезона. Впору подавать апелляцию, но будет уже слишком поздно. Всё кончено, Даффи. Клуб идёт ко дну. Вы бы видели, какие лица были у парней, когда я рассказал им о Брэне. Конец света, и они это понимают. А мой славный послужной список на этом посту не оставляет надежд даже на вакансию в Абу-Даби.

— Как он?

— Брэн? Он ничего, даже удивительно. Говорит, что этого не делал. Ну конечно же он не делал, я Брэна знаю, как собственного сына, но он думает, что если будет продолжать говорить, что он этого не делал, они в конце концов обязательно ему поверят. Он не понимает, что на самом деле, если он будет продолжать это говорить, они просто решат, что он совсем обнаглел.

— Когда его можно будет увидеть?

— Завтра. Потом его отправят в тюрьму для продолжения следствия, и бог его знает, что дальше.

— Могут его выпустить под залог?

— Адвокат говорит, шансы невелики. Не то теперь время. Представляете себе заголовки: «Насильник разгуливает на свободе», ну и всё в этом роде. Они не посмотрят даже на то, что он ещё ни разу не привлекался.

— Если его выпустят под залог, вы дадите ему играть?

— Да что вы, Даффи, об этом и речи быть не может. Это прежде всего нечестно по отношению к парню. Вы только подумайте, что сделают с ним трибуны! Они его с потрохами сожрут, вспомните Бобби Мура.

Даффи помнил. 1970, Кубок Мира, капитан английской сборной, инцидент с ювелирным украшением в далёком Мехико, и когда в следующий раз он вышел на поле, фанаты дружно скандировали на мотив «Клементины»: «Где браслетик? Где браслетик? Где браслетик, Бобби Мур?» А ведь он был невинен, как младенец.

— Я не могу выпустить его на поле, Даффи. Я даже не знаю, от кого ему ждать большей опасности: от своих, лейтон-роудских, или на выезде. Фанаты его просто распнут.

— Когда вы его увидите?

— Завтра, послезавтра — я не знаю. Это же ведь ещё зависит от его семьи. Я не могу притопать и сказать: «Эй, можно мне повидать моего Брэна?», если там в это время рыдает его старенькая мамаша — рыдает и думает, что в ближайшие пять-шесть лет она будет видеть своего сыночка только через толстые прутья.

— Когда вы его увидите, спросите у него, как зовут ту девушку и где она живёт.

— Зачем это?

— Просто спросите, Джимми.

Листер был удивлён произошедшей с Даффи переменой: он внезапно стал очень деловитым. В действительности же в этом не было ничего удивительного: чем больше неприятностей накапливалось у Джимми, тем больше прибавлялось Даффи работы.

— А это не противозаконно? Разве жертвам изнасилования не гарантируется анонимность?

— Это касается только газетных публикаций. Послушайте, вы ведь не думаете, что Брэндон это сделал?

— Нет, — отвечал Джимми Листер, хотя в действительности он думал, что Брэндон всё-таки это сделал.

— Вот и я не думаю, — сказал Даффи, хотя принципиально не любил делать преждевременных выводов. — Значит, если мы не сомневаемся, что он не виноват, мы должны разобраться, кто его подставил, ведь так?

— Ну, если вы так считаете.

— Добудьте мне её имя, дознайтесь, где она живёт — от Брэндона ли или от его адвоката. Если он будет настаивать, ему-то они скажут.

— Ладно, Даффи. Я было хотел попросить перестать тратить мою зарплату, но раз уж я её всё равно не вырабатываю…

— Да ладно. Председатель у себя?

Мелвин Проссер и на этот раз стоял у стола в полупальто из верблюжьей шерсти. Сегодня он, однако, был похож не на занятого бизнесмена, а на капитана, чей корабль идёт ко дну, и он считает, что лучший способ совладать со стихией — это надеть свой китель.

— Вы всё ещё с нами, мистер Даффи? Всё пытаетесь контролировать ситуацию? И по-прежнему безуспешно?

— Отчасти. Но, как мне кажется, кое-что я нашёл.

— Какой-нибудь магический способ, благодаря которому мы с каждого из оставшихся шести матчей будем получать по три очка?

— Если бы я мог, мистер Проссер, если бы я мог. Не знаю, что заставило меня об этом подумать, — он пристально глянул на Мелвина Проссера и внятно проговорил, — но я узнал о разрешении на застройку.

Широкое плотное лицо Мелвина Проссера, с вертикальной складкой на лбу, являло внимательному наблюдателю только то, что Проссер и в самом деле не на шутку озадачен потерей Брэндона Доминго.

— Что ещё за застройка?

— Вы знаете о существовании проекта застройки земли под стадионом «Атлетик» и двух прилегающих участков на Медоу-лейн?

— Нет, я не знаю об этом, Даффи. О чём это вы говорите?

— Проект развития. Торговый центр. Офисы, квартиры. Развлекаловка.

— Хорошая идея, — спокойно проговорил Мелвин, — чем скорее они снесут эту рухлядь, тем лучше.

— Не говорите так, шеф, — запротестовал Джимми Листер.

— Джимми, мой мальчик, ты ведь знаешь, как я люблю клуб. Люблю клуб, люблю игру. Я делаю для него всё, что могу, но временами он меня сильно разочаровывает.

— Это понятно, шеф.

— Не думайте, что я переоцениваю свой вклад. Клуб — это, в первую очередь, игроки, команда, так? Игроки, болельщики, и результат. Клуб не может нормально функционировать, если он не добивается результатов. Но за спиной клуба всегда стоял я, и всё, что мог, я делал.

— Верно, шеф, это верно. Вы буквально вытягивали клуб за шнурки.

— Да нет, я всего-навсего делал то, что сделал бы на моём месте любой председатель.

Ты платил по счетам, подумал Даффи, ты выплачивал зарплату Джимми Листеру а, следовательно, и мне. Даффи обратил внимание, что, перечисляя всё, что имеет значение для футбольного клуба, Проссер даже не упомянул о роли менеджера. Интересно, заметил ли это Джимми?

— В любом случае, мистер Проссер, можно мне продолжить?

Даффи чувствовал, что философствования Мелвина Проссера несколько охладили его восторг от собственного открытия.

— Ох, ну да, да, продолжайте.

— Запрос на застройку земли стадиона «Атлетик» и двух прилегающих участков подала некая компания, известная как «Хесс-хауз холдинг».

— Никогда не слышал, — сказал Проссер.

— Я видел список её директоров, — сказал Даффи, — в их числе — миссис Магрудо.

— Жена Чарли? — обрадовался Мелвин. — Жена Чарли? — и он разразился смехом. — Ах он нахал! Узнаю старину Чарли! Вы, небось, от души посмеялись, а?

— С чего бы?

— С чего? Да ведь это одна из его шуточек! Вы уверены, что на чертеже больше ничего не было? Маяка там, или аэропорта?

Смех Мелвина оскорбил Даффи.

— Послушайте-ка, мистер Проссер, поправьте меня, если я ошибаюсь. Кто-то пытается спустить ваш клуб в унитаз. Я спросил, есть ли у вас враги. Вы упомянули Чарли Магрудо. Я выяснил, что Чарли Магрудо через свою жену добивается разрешения на застройку участка, принадлежащего вашему клубу.

— Да, простите мне мой смех, мистер Даффи, — проговорил Проссер, нисколько не унимаясь, — и что, по вашему мнению, из этого следует?

— Следует, что это Чарли Магрудо собирается спустить клуб в унитаз, купить землю по дешёвке и застроить её в соответствии с проектом.

— Хммм. Да, жаль, что я не могу воспринять вашу теорию с подобающей серьёзностью и, знаете ли, следите, пожалуйста, за тем, как выражаетесь, мы сейчас с вами не в общественной уборной. Да, всё так, но дело в том, что у Чарли в карманах ветер гуляет.

— В каком смысле?

— Если он хочет разжиться деньжонками, ему впору продать собственную почку. У него нет ни гроша. Официально об этом, конечно, не объявлено, но это так же верно, как то, что приход судебного исполнителя для описи имущества в восемь часов утра не особенно обрадует владельца этого имущества. Вот почему за всем стоит миссис Магрудо. Это она носит в своей косметичке жалкие крохи семейного бюджета и время от времени даёт Чарли за них подержаться, — снова хохотнул Мелвин.

— Вы говорили, что подложили ему свинью, что-то там про контракт.

— А, это. Да ну, это чепуха, в бизнесе обычное дело. Самая большая обида, какую я нанёс Чарли, была связана с миссис Магрудо, и было это много лет назад. Сколько воды утекло, я уверен, что теперь мы простили друг друга.

— И в чём же было дело?

— Нужно ли спрашивать? А для чего вам то, что у вас между ног?

— Простите.

— Вы сегодня не слишком сообразительны, верно? Послушайте, что касается Чарли Магрудо, то если этот клуб пойдёт с молотка и если — что весьма сомнительно — банк даст ему заём, он сможет потягаться за половину туалета. Максимум.

— Ну, может быть, он взял в долг или что ещё…

— Чарли? Да кто ему даст, с его-то репутацией!

— Но… но я читал его жизнеописание в «Кроникл». Там сказано, что он преуспевающий бизнесмен.

— Я расскажу вам, как это делается. Вы приглашаете журналиста выпить по стаканчику. Вы следите за тем, чтоб у вас на воротнике не было перхоти. Когда вам приносят карту вин, вы протягиваете её журналисту, не забыв предварительно вложить туда двадцать пять фунтов, — заметьте, я нисколько не хочу бросить тень ни на мужа миссис Магрудо, ни на честность и неподкупность господ журналистов.

— Ну и ну.

— Да, и ещё: не стоит верить всему, что пишут в газетах.

— Ну и ну. Но зачем ему это нужно?

— Я же сказал: он так шутит. Или, по крайней мере, любил так шутить раньше. Сказать правду, я уже много лет его не видел. Он, наверное, всё же не забыл ту маленькую проделку, когда я обошёл его на повороте. Он составил этот проект, теперь выжидает, а когда будет не в настроении, попросит кого-нибудь звякнуть в «Кроникл» и сказать: знаете, а ведь стадион клуба «Атлетик» собираются снести, а взамен построят ипподром. Каков материал — пальчики оближешь! При отсутствии других катаклизмов, он займёт всю первую полосу. А Чарли останется предвкушать, какое у меня будет лицо, когда я увижу заголовок. Узнаю старину Чарли.

— Ну и ну.

— Но вы всё равно неплохо потрудились, — благодушно заметил Проссер.

— Угу.

По дороге домой, Даффи думал: шуточки. Хороши шуточки. Всё утро он носился с этой действительно блестящей идеей, узнавал, узнал вроде бы то, что нужно, спешил поделиться открытием, и что же получилось? Эта блестящая идея на деле оказалась мыльным пузырём.

В последнее время Кэрол приходила всё чаще. Даффи не мог бы сказать, была ли это его или её инициатива. Просил ли он её об этом, и ли просто так у неё получалось? Может быть, она стала не так загружена на работе, а может, Роберт Редфорд временно занят на съёмках и не приглашает её погулять. С другой стороны, он стал реже бывать в «Аллигаторах» и может чаще приглашать её к себе. Возможно, сыграло роль и первое, и второе, и третье.

— Как думаешь, какие сейчас шансы, что обвиняемого в изнасиловании отпустят под залог? — спросил он за ужином.

— В изнасиловании? Вряд ли отпустят. Шансы-то всегда есть, камеры переполнены. Но всё же вряд ли. Судья не захочет вызвать общественное недовольство, особенно если речь идёт об изнасиловании, и особенно в наши дни.

— А если у обвиняемого честная улыбка?

— Что, не было прежде судимостей?

— Ни единой. Чист, как стёклышко. Всё дело строится на противоречивых показаниях.

— Ну, может и получится. Всё может быть. Если попадётся умный адвокат, он, возможно, сумеет предложить такие условия залога, которые суд признает удовлетворительными.

— Например, кастрировать своего подзащитного, так, что ли?

Кэрол усмехнулась.

— Думаю, их это удовлетворит.

Вряд ли это удовлетворит Брэндона, подумал Даффи. Тут он заметил, что Кэрол смотрит на него и улыбается. Боже, мелькнуло у него в голове, неужели опять трепать друг другу нервы?

— Ты моешь, я вытираю.

Кэрол вздохнула.

— Мог бы и не говорить. Мы всегда так делаем.

Позже, в постели, он осознал, что за весь день ни разу не вспомнил о лимфоузелках. Что ж, это уже кое-что. Кэрол не спала, но Даффи решил, что с него достаточно треволнений. Ну и денёк. И главное, всё впустую. Засыпая, он вспомнил, как в прошлый раз вспотел, и как у него была эрекция. И уже второй раз, и то, и другое. Он словно слышал голос футбольного комментатора: итак, «Эрекция»-«Ночная испарина» — 2:2. Переигровка состоится в понедельник.

Проснувшись, он понял, что проспал восемь часов и не вспотел. Кроме того, он проспал восемь часов, и у него не было эрекции. Возможно, эти два факта как-то связаны. Возможно, одно не бывает без другого. Это беспокоило его.

До конца сезона оставалось четыре недели — шесть игр. «Атлетик» был четвёртым с конца, сыграть ему оставалось не меньше и не больше, чем соперникам, и, как не переставая твердили друг другу парни и не переставал твердить им Джимми Листер, будущее было в их руках. Если они выиграют все оставшиеся матчи, они не вылетят из дивизиона. Правда, конечно, и то, что если бы они выиграли все предыдущие, то были бы сейчас уже во Втором дивизионе. А так, скажите на милость, много ли у них шансов победить на выезде занимающий первую строчку в таблице «Оксфорд»? Вот ведь ещё проблема под конец сезона. Клубы вверху таблицы продолжали активно бороться за очки, от них не приходилось ждать уступки клубам, которые отчаянно старались зацепиться за место в дивизионе. Оставались клубы-середнячки, сезон у них прошёл ни шатко, ни валко, но будущее их не беспокоило. Казалось бы, это должно означать, что совладать с ними легче лёгкого: поднажать в первые минут двадцать, и они утратят всякий интерес к игре и унесутся мыслями в летние отпуска. Не тут-то было: чувствуя себя в безопасности, они успокаивались, становились более раскованными и не переживали из-за каждого пропущенного мяча. А ведь все футболисты любят похвастаться своим умением, любят забивать и любят выигрывать, и середнячки здесь не исключение. Вы пытаетесь нажать на них, но кому же понравится, что на него нажимают, особенно если это делает какой-то неудачник, которому впору паковать чемоданы для переезда в Четвёртый дивизион? Тут середнячки вполне способны дать достойный отпор, и потом: они не так боятся нахватать «горчичников».

— Доброе утро, мистер Балливан.

— А, это снова ты, парень. Я думал, тебя уволили.

— Да нет, видите, я пока учусь, — Даффи открыл блокнот, снял с ручки колпачок и сделал такое торжественное лицо, словно собирался записывать Нагорную проповедь.

— Ну-ну, но нельзя же каждый день практиковаться на мне.

— Как ваши занятия костоправием? — Даффи счёл, что прежде чем перейти к существенным вещам, очень важно установить контакт.

— Очень хорошо, спасибо.

— Довольны ли вы судебным вердиктом?

Балливан не ответил. Он не сводил глаз с блокнота.

— Ты, голубок, так ничего и не записал. Разве ты не хочешь записать, что занятия костоправием идут очень хорошо?

— Ах да, простите, — Даффи записал, потом глянул на мистера Балливана. Тот ухмылялся.

— Ты настоящий остолоп, верно?

— Мистер Балливан, удовлетворены ли вы решением суда?

— На это могу лишь сказать, что британское правосудие — лучшее в мире, а ты можешь меня процитировать.

— Вы думаете, это положит конец вашим проблемам?

— Британская полиция — лучшая в мире полиция, и у меня нет ни малейшего сомнения, что британские полицейские выполняют возложенные на них обязанности со всем возможным старанием. Запиши это.

Даффи записал.

— Как вы думаете, каково клубу сейчас, в жизненно важный момент, под конец сезона, испытывать на себе последствия ваших действий?

— Футбольное хулиганство — это отражение всё шире распространяющегося насилия, которое продолжает захватывать все слои нашего общества. Футбольное хулиганство — это не отдельно взятая проблема, её невозможно решить, если попираются устои законности и порядка, если общество утратило жёсткий стержень самоконтроля. Успеваешь записывать?

Даффи покорно записал эту тираду и, записав, перечёл её.

— Так что же всё-таки с моим вопросом?

— Это была просто проверка: станешь ты записывать всякую чушь или нет.

— Мистер Балливан, станет ли мистер Магрудо и дальше снабжать вас деньгами, если клуб подаст апелляцию, и дело перейдёт в более высокую инстанцию?

— Как ты сказал, повтори?

— Станет мистер Магрудо оплачивать издержки, если клуб подаст апелляцию?

— Кто?

— Мистер Магрудо.

— Это ещё кто такой? За кого играет? За итальяшек?

— Видите ли, мистер Балливан, мне стало известно, что Магрудо оплачивает ваши расходы на адвоката.

— С чего бы какому-то итальяшке оплачивать мои счета? «Атлетик» вроде бы ещё не заиграл в Кубке Европейских чемпионов, или я плохо читаю газеты?

— Мистер Балливан…

— Ты настоящий остолоп, знаешь ты это? Остолоп. Запиши себе. Ос-то-лоп, так это пишется. Думается, стадионная шпана нравится мне больше, чем ты.

— По крайней мере, теперь, когда вы от них избавились, вы можете высаживать свои маргаритки прямо перед домом.

— Пока, дорогуша, — неожиданно сказал мистер Балливан.

Ну вот, ещё одна идея провалилась. Возможно, ему стоило поехать в Илинг, к дому с флагштоком, и спросить у мистера Джойса, не платит ли ему мистер Магрудо. Можно ли сомневаться, что ответит ему мистер Джойс? Да, мистер Магрудо, — он, хоть у него и нет ни гроша, и все об этом знают, и едва-едва хватает, чтоб его помянули добрым словом в местной газетёнке — так вот, он, тем не менее, действительно спонсирует Красно-Бело-Голубое Движение, и когда на все эти деньги, которых у него нет, он построит развлекательный центр, мы устроим там вербовочный пункт и установим трибуну, чтобы было где проходить торжественным маршем; да, и ещё: он навечно обеспечит нас тостами и повидлом, а вы остолоп, мистер… как вы сказали, вас зовут на этот раз?

По крайней мере, с Дэнни Мэтсоном он мог быть самим собой. Дэнни по-прежнему приходилось сидеть, положив ногу на табурет. Ужасная неприятность стряслась с Большим Брэном, верно? Ужасная. Нет, как он вернулся, он не заметил. Должно быть, проскользнул, как мышка, да и было уже очень поздно. Утром они — то есть, Дэнни и миссис Феррис — видели его в столовой; на нём был клубный пиджак, клубный галстук и лучшие его брюки. Смотрел куда-то вдаль, слегка хмурил брови, а на лице у него были вот такущие царапины. Сказал, что подрался, а больше ничего не сказал. Просто сидел и ждал. Завтракал, будто ничего не случилось, об игре не говорил, просто ждал. А потом пришли полицейские. Да, говорит. Взять мне с собой какую-нибудь одежду? — говорит. Бедный Брэн. Ещё что? Нет, больше ничего не говорил. Да и не стал бы. Знаете, какой он игрок? Будь здоров игрок. Такой верзила и при этом такой ловкий. И здесь кое-что было — Дэнни постучал по голове, подразумевая мозги.

Строительная компания Магрудо выглядела не столь внушительно, как её название. Это была маленькая подрядческая контора возле Коптон-авеню, и секретарша не сомневалась, что мистер Магрудо найдёт для него время, если только он согласится немного подождать. Мистер Магрудо всегда рад посетителям из «Кроникл». Присядьте, пожалуйста.

Чарли Магрудо прибыл около полудня на видавшей виды «Гранаде», которая угрожала заглохнуть при одном упоминании о помывке. Десять минут, пятнадцать — нет проблем. Он был плотный, дружелюбный, темноволосый, пиджак на нём едва сходился; эдакий довольный жизнью бильярдист средней руки, который никогда не войдёт в полусотню сильнейших, но вполне удовлетворён и той мздой, что собирает с мелких клубов.

— Мы с вами раньше не встречались, мистер Мариотт?

— Нет.

— Я в основном общался с Роном. Роном Грейсоном. И с Джерри Дагласом, конечно, тоже. Они мои давние приятели (давние прихлебатели, подумал Даффи), — а вы новенький?

— Да. Занимаюсь всем понемногу. В основном веду спортивную страничку, но бывает, попадает материал про проекты застройки, дорожное строительство — разное.

Даффи старался говорить по возможности более сдержанно. Ещё он надеялся, что Чарли Магрудо не особо обращает внимание на сопроводительные подписи, иначе бы он не мог не знать, что Кен Мариотт уже четыре года ведёт спортивную страничку, и ничего больше.

— Так чем могу быть полезен? Всегда рад помочь господам журналистам.

— Дело касается того запроса на застройку земель, принадлежащих клубу «Атлетик».

— Ах, да. Что конкретно вас интересует?

— Хотелось бы знать, насколько всё это реалистично.

Мистер Магрудо считал, что это в высшей степени реалистично. Он набросал Даффи все детали проекта, как будто только сегодня обсуждал его с архитектором и вот-вот должен был ехать на деловой обед с представителями американского банка, дабы согласовать с ними все тонкости финансирования. Он энергично жестикулировал, и казалось, что в воздухе перед ним вырастает торговый центр, вырастают восьмиэтажные красавцы-дома, площади и фонтаны, вырастают деревья в кадках и вообще вся толчея успешного коммерческого района. Даффи думал, что всё это прекрасно, и ещё он думал, что пришла пора присвоить лже-Мариотту учёную степень.

— Мистер Магрудо, я надеюсь, вы простите меня за дерзость…

— Да бросьте вы. Спрашивайте, о чём хотите. Будьте как дома.

— Видите ли, до того, как сделаться журналистом, я читал в университете курс экономики. Сейчас-то я порядком растерял квалификацию, но всё же вижу, что в смете должны нарисоваться семи-, даже восьмизначные цифры. Всё, что вы говорите, прекрасно, несмотря на то даже, что «Атлетик», по вашему замыслу, теряет стадион, и вынужден будет искать себе новый. Но я всё же хочу задать вам один вопрос. Насколько я помню, эта земля не является сейчас вашей собственностью, и я не представляю себе, откуда вы можете взять деньги на её покупку.

Чарли Магрудо выразил готовность ответить, но Даффи продолжал. Он вовсе не хотел выслушивать бахвальство и пустые заверения. Он хотел услышать правду, а для этого надо было действовать жёстко. И при этом со всей возможной любезностью.

— Видите ли, я краем глаза успел уже заметить, что представляет из себя ваша компания. Надеюсь, вы не будете против, если я скажу, что это небольшая солидная семейная фирма. Не сомневаюсь, что уже в этом году или, по крайней мере, следующем, вы поменяете свою «Гранаду» на новую модель. Но ведь мы говорим о семизначных цифрах, и это только земля, мистер Магрудо, а, как мне удалось заметить в анналах соответствующих инстанций, за последние пару лет вы не декларировали поступления на ваши счета каких-либо головокружительных сумм. Всё это как-то не очень вяжется. Настолько даже не вяжется, что я рискну предположить, что вы рассчитываете на что-то ещё.

Чарли Магрудо развёл руками и улыбнулся.

— Они знали, что делали, когда вас посылали, верно? И надо же, чтоб на мою долю достался такой вот ушлый репортёр. Если б они послали Рона или Джерри, мне бы не составило труда запудрить им мозги. Послушайте, а если я больше ничего не расскажу, вы напишете об этом?

— Чего там писать!

— Ну хоть маленькую заметку? Совсем малюсенькую? Может, обсудим это за обедом?

— Простите, но это будет либо большая статья, либо ничего. Лично мне представляется, что это вовсе не материал, а просто вы думаете сейчас, рассказать мне или не рассказать, хотя в толк не возьму, с чего бы вам это нужно.

— Ну просто полицейский, — сказал Чарли, — ну вылитый. А я так надеялся, что это сработает. Вообще-то, на самом деле всё это шутка.

— Шутка? — изобразил неподдельное недоумение Даффи. Пусть Магрудо подумает, что хоть на кого-то его план произвёл должное впечатление.

И тут Чарли рассказал ему о Мелвине Проссере, об их давнем соперничестве, которое порой было дружеским, а порой — чуть менее дружеским. Даффи обратил внимание, что имя миссис Магрудо ни разу не прозвучало. Несколько иначе выглядела и история с муниципальными подрядами. Но, в целом, история мало отличалась от того, что уже рассказал Мелвин Проссер.

— Как вы думаете, какова будет реакция мистера Проссера?

— Хотелось бы верить, что на одну минуточку, маленькую такую минуточку, или даже на полминуточки, он испугается, — ответил Чарли Магрудо, — я так и вижу, как он разворачивает газету и узнаёт, что его клуб, его новую игрушку, его гордость собираются снести и сравнять с землёй. Уж больно мне хотелось, чтобы он испугался. Если б повезло, даже дольше, чем на одну минуту.

— Вы думаете, он бы в это поверил?

— Как знать, как знать. Мы с ним уже давненько не виделись. Может, он бы подумал, что я за это время оклемался, накопил кое-какие деньжонки и теперь собираюсь как следует намять ему бока.

— Жаль, что я испортил вам шутку, мистер Магрудо.

— Да ничего. И так всё в воздухе висело. Как, говорите, вас зовут?

— Мариотт. Кен Мариотт.

— Приятно познакомиться, Кен. Надеюсь, мы с вами ещё пообедаем.

— Хотелось бы, мистер Магрудо.

— Для тебя — просто Чарли, старик. Думаю, ты не ошибся в выборе профессии, — мистер Магрудо энергично подмигнул.

Ну вот, ещё одна дверь захлопнулась. Временами ему казалось, что захлопнувшихся дверей больше, чем было открытых. Что ж, по крайней мере, мистер Магрудо считает его способным журналистом. Даффи был бы не прочь свести лицом к лицу Чарли Магрудо и мистера Балливана и послушать, как они перемывают косточки Кену Мариотту, журналюге из «Кроникл». Ещё лучше было бы, если б их разговор мог послушать и Типчик.

Осталась лишь одна дверь, в которую можно было попробовать толкнуться. Джимми Листер, хоть и с некоторой неохотой, добыл-таки для Даффи имя Мэгги Коулмен и адрес вблизи Твифорд-авеню. Даффи понимал, что этот мяч надо разыграть очень осторожно. Если было что, чего в полиции не любили, так это когда жертвам изнасилования докучали люди со стороны. Это прямо-таки бесило полицейских, и они не упускали случая пустить в ход те статьи уголовного права, где говорилось о недопустимости давления на потерпевших и свидетелей обвинения. Даффи нравился Брэндон, но ему вовсе не улыбалось составить ему компанию, въехав в соседнюю камеру. Он решил не делать резких движений и для начала позвонил Джефу Беллу.

— Атомная подлодка! — двадцать четыре градуса южной широты, двадцать два градуса восточной долготы — на запросы не отвечает, прошу разрешения на уничтожение цели глубинной бомбой!

— Привет, Даффи, — сказал Джеф, — это уж слишком, даже для тебя. Ты насчёт воскресного матча?

— Хотелось бы знать, как ты насчёт того, чтобы пофотографировать?

— А что, я не прочь.

— Это будет нелегко, Джеф, сразу тебе скажу, а может, даже опасно.

С Беллом всегда приходилось действовать так, его не интересовали лёгкие задачи, дело надо было как следует приукрасить. Даффи считал, что это пустая трата времени.

— А ты доверься мне.

И Даффи доверился, нажимая на то, что вокруг Мэгги Коулмен почти наверняка будет полным-полно «людей в штатском», что занавески у неё будут, скорее всего, всегда задёрнуты, ну и так далее, и тому подобное.

— Положись на меня, — заверил Джеф, — и, кстати, Даффи…

— Что?

— Координаты эти твои — вздор. Ну кто станет забрасывать атомную подлодку в пустыню Калахари?

— В следующий раз придумаю что-нибудь получше, Джеф.

Было ещё кое-что, что можно было предпринять, когда захлопывались все двери. Он очень не любил прибегать к этому средству, но приходилось делать это снова и снова. Он попросил Кэрол проверить в полицейском компьютере три имени: Мэгги Коулмен, Чарли Магрудо, Мелвин Проссер. Кэрол, как всегда, сказала «нет», но он слегка её подначил, и она в конце концов сказала «да», и они немного помолчали. Даффи, как всегда, чувствовал себя виноватым, но без этого было не обойтись. Он постарался вести себя с ней как можно ласковее, но она по-прежнему была неразговорчивой и какой-то отчуждённой, она осталась на ночь, но без всяких нежностей и прижиманий. Никаких прижиманий, никакой эрекции, никакой испарины.

В субботу «Атлетик» играл на выезде с Оксфордом, и Даффи включил радио, чтобы узнать результат. «Оксфорд» — «Атлетик» — 2:1. «Оксфорд» подтвердил своё лидерство, «Атлетик» снова скатился в тройку аутсайдеров. Беспорядки на поле, устроенные болельщиками «Оксфорда», стычки между болельщиками обеих команд. Восемнадцать человек арестовано, один полицейский получил лёгкое ранение.

— Это было нечто, — сказал на следующий день Джимми Листер, — парни сделали всё, что могли. Это был момент истины — десять тысяч на трибунах, схватка с лидером дивизиона, да ещё и это несчастье с Брэндоном. Парни сражались как львы. На перерыв ушли при счёте «ноль-один», и встряхивать никого не надо было, мы просто поговорили и решили, что надо выровнять игру в центре, мяч подвернулся вовремя и, я так скажу, мы это заслужили. Мы просто заслужили ничью. На парней я налюбоваться не мог. Они словно решили сделать это для Брэна. Никто даже имени его не упомянул, но я об заклад побьюсь, что все мы, как один, думали о Большом Брэне, о том, каково ему сидеть там, в крохотной камере. Забавно: этот случай — он пробудил в парнях всё самое лучшее. А вторым таймом по праву можно гордиться. Мы крепко держали середину, беспрестанно атаковали и через двадцать минут таки забили. Гол не бог весть что, бывали и получше, но мы его заслужили. Я даже подумал, что этим парням всё по плечу. Забили один, почему бы и второй не забить? Ну, или, по крайней мере, сохранить результат. И что же? Десять минут до конца матча, парни навалились на ворота, чего только не делали — только б забить. Мы даже не оставили себе шанса на искусственный офсайд. Оставили слева коридор, и их восьмой прорвался. Шустрый, ублюдок. Ну что тут будешь делать!

— По крайней мере, у ваших был настоящий боевой настрой.

— Да ещё какой, Даффи. Может, я весь сезон ошибался. Знаете, я люблю, когда команда показывает красивую игру, и может, зря я так на это нажимал. Изобретательности у них никогда не прибавится, но уж воли к победе — немерено. Мне надо было сообразить это раньше.

— Не вините себя, Джимми. Какие у вас сейчас шансы на то, чтобы остаться в дивизионе?

— Сейчас это будет труднее. И зависит уже не только от нас. Остаётся надеяться на других отстающих. А мы можем только продолжать бороться, только бороться.

Джимми Листер думал о том, что делают в Абу-Даби с теми, кого застукают с женой физиотерапевта. Кастрируют, наверное, и всего делов.

В воскресенье игроки, получившие травмы, приехали на лечение. Когда Даффи шёл в процедурную, у него в ушах ещё звучали слова Джимми. Продолжать бороться. Воля к победе. Боевой настрой. Странно было слышать из уст этого человека, совсем ещё недавно успешного футболиста, весь этот набор истёртых тренерских штампов. Но хоть это и были штампы, в них была правда. Они выражали то, что предстоит «Атлетику» в ближайшие пять матчей. Ничего другого просто не остаётся. Ничего другого не остаётся и Даффи, потому что его положение было ничуть не лучше положения «Атлетика». Он может только продолжать бороться и надеяться на то, что его осенит вдохновение. Или на то, что его найдёт удача. Или на то и другое вместе, покорнейше благодарю.

Во всём этом деле Даффи чувствовал себя голкипером, каковым и являлся в действительности. Он был необходим, но только для того, чтобы уберечь ворота. Все вратари немного завидуют полевым игрокам — им тоже хочется мчаться по полю, прорваться в штрафную и всколыхнуть вражескую сетку, но они прикованы к своим воротам, к строгому прямоугольнику своей штрафной: ты нужен там, где ты есть, ну так и стой там, и суди не выше сапога. Единственное, что позволяется голкиперам, это пробивать пенальти. Даффи уже неоднократно намекал на это «Упрямцам».

Вообще-то, был для голкипера и ещё один шанс забить, хоть и весьма призрачный: Даффи видел один раз такое по телевизору. Вратарь вышел к самому краю штрафной и вдарил по мячу с нечеловеческой силой; попутный ветер подхватил мяч и понёс так далеко, как никто и не ожидал; мяч обманул защитников, обманул вратаря, который не успел вернуться в ворота, и, пролетев у него над головой, опустился в сетку. Чертовское везение: зависит и от силы удара, и от направления ветра, от ротозейства защитников, но главное — от ловкости и сноровки бьющего. Но это могло случиться, и Даффи очень, очень надеялся, что нечто подобное произойдёт и теперь.

Тяжелых травм не было: растяжение паховых связок да слегка повреждённое колено.

— Неплохо для конца сезона, — прокомментировал физиотерапевт Рэг Палмер. — Обычно всяких болячек бывает куда больше, особенно у игроков постарше. — Он наложил на колено подузащитника тугую повязку. — В этом сезоне настоящие неприятности случаются не на поле.

Даффи послонялся туда-сюда, дождался, пока травмированные уйдут, и завёл разговор с Рэгом Палмером. Это был худощавый жилистый человек, по виду которого не угадывался возраст. Проработав на своей должности вот уже тридцать лет, он накопил колоссальный профессиональный опыт. Он повидал абсолютно всё — менеджеров, которые приходили и уходили, периоды взлёта и периоды неудач, хороших игроков и игроков плохих, стадионы по всей стране и травмы по всему телу. Да, и, конечно, советы директоров. Они тоже приходили и уходили.

— Как здесь было до появления мистера Проссера?

— Да ничего, всё хорошо было. Неразбериха, правда, была, не было полной уверенности, кто должен всем командовать. С приходом мистера Проссера оно маленько прояснилось.

— Многое он поменял?

— Ну, он пригласил Джимми, верно? И потом, это всегда здорово, когда приходит новый человек. Полный энтузиазма, особенно поначалу. Предложил мне кучу всяких новшеств — разные там ультразвуки, инфра-пуки и всё такое. В общем, предложил переоборудовать процедурную, если только я этого захочу. Но я сказал: нет уж, бог дал мне две руки, есть у меня и кое-какой опыт — слава богу, с меня этого хватит. Но, как бы то ни было, а то, что предложили, — это всё-таки приятно.

— А он… не знаю, как сказать… он часто вмешивается?

— Вмешивается? Да я вроде как не замечал. Что он делает, так это звонит мне каждую субботу, после обеда, ровно в четыре часа и спрашивает, кого из ребят я сейчас наблюдаю, и как они себя чувствуют. Большинство председателей думают, что это им вроде как не по чину, но только не мистер Проссер. Он может путать имена игроков, но здоровьем он их интересуется.

— Он пользуется популярностью?

— Да, пользуется, Поймите, ведь каждому клубу так и так нужен председатель, верно? Я знавал многих, и многие были гораздо хуже. Нет, мистер как вас там, — и Рэг Палмер сурово взглянул на Даффи, — от меня вы не услышите о мистере Проссере ничего плохого.

— Да я и не к тому, мистер Палмер. Это я так, просто интересуюсь. И ещё мне интересно, почему, если его появление стало благом для «Атлетика», дела у клуба идут всё хуже и хуже?

— Это ведь не он подбирает команду, разве не так? Не он подбирает и не он её тренирует.

А может, Даффи и не хотелось мощным ударом поднять мяч вверх, смотреть, как несёт его попутный ветер и как ударяется он в сетку над головой вратаря соперника. Может, он и не искал способа проникнуть в готовую захлопнуться дверь. Может, дело было не в том, чтобы продолжать сражаться, выказывать волю к победе и боевой настрой. Может, всё, что ему нужно — это маленькая щёлочка в стене и стамеска, либо отвёртка; чуть ковырнёшь эту щёлочку — глядишь, стена и рассыпалась. И только тут понимаешь, что стена эта была фасадом торгового центра, развлекательного комплекса, многоквартирных жилых домов, итальянской ярмарочной площади в антураже из фонтанов, деревьев в кадках, маяка, причала, аэропорта и бог знает чего ещё.

В понедельник утром он позвонил в «Хесс-хауз холдинг». Говорить следовало как можно более вальяжно.

— Это Джереми Сильверлайт. Вы ожидаете сегодня мистера Магрудо? Это довольно-таки важно.

— Не вешайте трубку, сэр.

Пауза.

— Он будет здесь около половины третьего. Передать ему что-нибудь?

— Нет, я перезвоню. Как вы сказали, пол-третьего?

— Да, сэр.

Ещё через десять минут он снова позвонил в «Хесс-хауз холдинг» и на этот раз попросил соединить его с конторой Чарли Магрудо. Он не знал, был ли там у Чарли секретарь, но это было не так важно. В местах, подобных этому, «секретарь» всегда оказывается на месте, особенно если вам удалось заставить их почуять с другого конца провода запах денег. Они не скажут: «Да что вы, у мистера Магрудо нет никакого секретаря. Правду сказать, дела у его фирмы совсем разладились, бегает где-то здесь девчушка — мы думаем, мистер Магрудо (для нас, девочек, просто Чарли) с ней спит, — но она сейчас вышла — колготки стрелку пустили, так она их лаком мажет. Я ей скажу, пусть перезвонит вам, когда закончит».

Нет, так они не скажут. Они скажут по-другому.

— Попытаемся вас соединить.

И вот уже, через минуту или две (возможно, девушка мазала лаком свои колготки):

— Офис мистера Магрудо.

— Джереми Сильверлайт. Я так понимаю, мистер Магрудо должен вскорости подъехать.

— Да, мы его ждём.

— На самом деле я хотел узнать не о Чарли. Его это тоже касается, но дело может подождать. Главное — это Мел Проссер. Его чёрта с два поймаешь. У него в офисе думают, что он, может быть, едет к вам вместе с Чарли. Слышали вы об этом?

— Боюсь, что нет.

— Хмм. Не хотелось бы вам надоедать, но не могли бы вы проверить по книге, может, Мел всё-таки приедет к вам после обеда?

Пауза.

— Нет, нет никаких записей, сэр. Это, конечно, не означает, что… — она говорила беспомощно, но с явным желанием помочь.

— Да нет, всё нормально. Старина Мел мог запросто сказать своим ребятам, что собирается к Чарли, а сам взял да и поехал в другое место. Он ведь у нас хитрющий. Но если я возьмусь вам рассказывать обо всех его уловках, этак вся ночь пройдёт.

Даффи намеренно нёс всю эту чепуху, и девушке на другом конце провода волей-неволей пришлось задать вопрос:

— Чем я могу вам помочь, сэр?

— Послушайте, надеюсь, я не слишком любопытен и вообще, поправьте меня, если я ошибаюсь, но ведь Чарли с Мелом частенько видят друг друга?

— О да, сэр. Он часто здесь бывает. Ну, не то что бы очень, но вот совсем недавно был. Он всегда наведывается как бы по пути, так что мы даже не вносим его в регистрационную книгу.

Если у вас вообще такая есть, подумал Даффи.

— Что ж, если он-таки появится, не могли бы вы передать, чтоб перезвонил мне по номеру 2053637. Имя записали?

— Сильверлайт, сэр.

— Да, и не трудитесь, если он сегодня не появится. Я вечерком, может, сам к нему заскочу.

Уф-ф. Даффи никогда не нравилось изображать вальяжность. Но на этот раз он чувствовал хоть какое-то удовлетворение. Может, это и есть трещинка в стене? И если так, как лучше вставить в неё стамеску?

Десятью минутами позже зазвонил телефон. Даффи так и подпрыгнул, на мгновение и сам поверив, что это звонит Мелвин Проссер. Даже жаль, что он, хотя бы ради потехи, не дал им свой настоящий номер.

— Сейчас вылетит птичка.

— Что?

— Щёлк, щёлк, сейчас вылетит птичка.

— А, привет, Джеф. Прости, думал о чём-то другом.

— Надо было предупреждать насчёт линз.

— Джеф, я думал, ты сам решишь, как лучше.

— Можно же было хоть намекнуть. Там нужен был мощный телевик, хотя бы «двухсотка», лучше 400, а на камере стоял трёхкратный слабачок, и пришлось срочно решать, фотографировать или менять линзы, ну я и решил, что лучше хоть что-то, чем совсем ничего, и снял.

— Думаю, это было правильное решение.

— Короче, я сделал несколько отпечатков, но, как я понимаю, тут надо задействовать, не одну, а, как минимум, три камеры. В общем, меня тоже есть за что винить.

— Я сейчас подъеду, Джеф.

— Только я тебя предупреждаю, с увеличением всё прошло не так гладко. И если б ты заранее сказал, что окна выходят на запад…

— Мне очень жаль.

Иногда Даффи думал, что Джеф ещё больший паникёр, чем он сам.

Фотографии, конечно же, были почти идеальны. Как раз то, что нужно Даффи. Блондинка выходит из многоквартирного жилого дома, оглядывается по сторонам и идёт по улице. Жаль, что в тёмных очках. Даффи не знал, что у неё за причина их носить, но он всегда считал, что для тех, кто хочет остаться незамеченным, это большая глупость. Это лишь делает девушку похожей на элитную шлюху или главную свидетельницу на бракоразводном процессе. И вот, выйдя к многоквартирному жилому дому близ Твифорд-авеню в Эктоне, мы внезано сталкиваемся с Мэгги Коулмен, женой доктора, которая подозревается в отравлении собственного мужа, который только что был водворён обратно в Англию испанскими властями после того, как провёл отпуск в Марбелье на вилле Ловкача Педро.

Вот незадача: очки мешали как следует рассмотреть лицо. Даффи разложил перед собой фотографии и уставился на них.

— Да, и вот ещё одна, только она не в фокусе, вся эта морока с линзами…

Это была чёткая, хорошо наведённая фотография Мэгги Коулмен, приподнявшей свои очки. Глаз по-прежнему не было видно, потому что смотрела она куда-то вниз, на что-то, что осталось за кадром, но это была как раз такая фотография, какой не хватало Даффи.

— Вовремя я успел. Хорошо, что я сменил-таки линзы, прежде чем за ней поехать. И потом, мне просто повезло, что я припарковался между двумя фургонами, оттуда всё было видно. Она сняла очки, потому что хотела рассмотреть, какие у зеленщика фрукты — спелые или нет.

— Похожа она здесь? — спросил Даффи.

— В каком смысле?

— Ну, похожа она здесь сама на себя?

— Ну, если б я знал, что тебе тут нужен лорд Сноудон…[4]Английский фотограф Энтони Армстронг-Джонс, граф Сноудон (1961)) — супруг (1960–1978) принцессы Маргарет, младшей сестры королевы Елизаветы II. Мастер фотопортрета.

— Прости, Джеф, прости. Они просто превосходны, как раз то, что мне нужно.

— Может, это как раз то, что тебе нужно, но до превосходства им далеко. Если по уму, так они вовсе даже в третьем дивизионе.

С Джефом всегда было так. Ему было всё равно, кого фотографировать: любовницу министра, убийцу детей или случайно понравившуюся вам девушку. Его заботили только ракурс и качество негатива. Смотри-ка, Джеф, вот снимок всей королевской семьи в чём мать родила. Думаю, с этой стороны следовало бы подсветить, Даффи, а печать и вовсе никуда не годится.

— Спасибо, Джеф. В воскресенье увидимся?

— Мы же играем на выезде.

— Ах да, верно. Извини.

Сперва Даффи направился в «Альбион», потому что именно там Брэндон подцепил Мэгги — или наоборот, — тут всё зависело от того, были ли вы полицейским или одним из немногих болельщиков «Атлетика», кто был на его стороне. Тот самый бармен, который не мог вспомнить Брэндона Доминго, не помнил и Мэгги Коулмен. Нет, но, в любом случае, она не постоянная посетительница, потому что всех постоянных он помнит. Но она была с постоянным: она была с Брэндоном Доминго. Это ещё кто? Брэндон Доминго — футболист, я уже спрашивал вас о нём недели две назад, он тогда был здесь с каким-то мужчиной в макинтоше. А, цветной? Ну да. Нет, он с тех пор не появлялся. Кто, мужчина в макинтоше? Нет, я про того, про цветного, про Брэндона. Он здесь больше не появлялся. А что, он что-нибудь натворил?

Дохлый номер. Даффи поехал на стадион, дождался, пока закончится тренировка, получил неохотное разрешение Джимми Листера и показал парням фотографии.

— Это она? Которая с Брэном?

— Ты хочешь сказать, с которой Брэн.

— Ничего себе.

— Я б тоже не прочь.

— Годик или два из-за такой схлопотать сто ит.

— Я всегда знал, что Брэндон в этих делах не промах.

— А где она живёт, Даффи? Дай адресок.

Даффи не удивился их реакции. Футболисты — народ сентиментальный, но и довольно жёсткий. Они и должны такими быть, если хотят чего-то добиться. Футболисты, играющие в основном составе, не могут позволить себе думать о тех, кто в нём не играет. Здоровые футболисты не могут думать о тех, у кого сломана нога, отбита поясница или растянуто сухожилие. Футболисты, которые могут играть в полную силу, не думают о тех, кто временно выкладываться не может. Ты игрок основного состава, это значит, что ты не сидишь в фиолетовом кресле с задранной вверх ногой или в камере со стоящим в углу вонючим ведром. И это значит, что ты не можешь позволить себе забивать голову посторонними вещами.

Один только Кенни Хант узнал в Мэгги что-то смутно знакомое.

— Что, Кенни, что-то шевелится, а? Всех куколок разве упомнишь!

— Я её вроде как где-то видел.

— Да он просто хочет оставить себе фотку. Приглянулась она тебе, а, Кенни?

— Никаких идей, где бы ты мог её видеть? — спросил Даффи.

— В темноте все они одинаковы, верно, Кенни?

— Не знаю. Может, в «Логове».

— Да отдайте вы ему фотку, мистер Даффи, ждёт ведь парень, не дождётся.

— Возьми-ка одну из этих. Может, что и вспомнишь.

— А ему только это и надо было. Эй, Кенни, дай-ка и мы тоже ещё разок взглянем.

Даффи поехал в «Логово рыцарей» и потряс колокольчик над входом. Толстый Фрэнки, несомненно, отсыпался — отдыхал от упражнений с пивными банками — но Винс был на месте, занимался учётом. Чем могу быть? Ах, так вы друг Джимми, друг «Атлетика». Винса тоже немало беспокоило то, что «Атлетику» грозило вылететь из дивизиона. Третий дивизион — это куда ни шло, закрой глаза — и они почти что Второй, а Второй — это уже супер. Но Четвёртый? Приходите в наш славный клуб, лучший во всём Западном Лондоне, и полюбуйтесь на специальный столик для тех, кто вылетел из Третьего дивизиона! Девочки, у нас бывают самые сливки Четвёртого дивизиона! Винс считал, что это сомнительное удовольствие. Фотографии? Что ж, здесь бывает столько девиц! Что до всех этих девиц, так он замечает их только тогда, когда они чем-то выделяются. Ну, если это по-настоящему шикарная девушка или, наоборот, замухрышка какая-нибудь. А все прочие — они на одно лицо. Может, всё дело в волосах, понимаете, если у всех одинаковые волосы и на всех примерно одни и те же тряпки, то чёрт их разберёт, кто есть кто. Может, я просто старею, и это у меня возрастное. Вот эта, например, которая на снимке, да, в ней есть что-то очень знакомое. Вот как? Да, очень знакомое, потому что она похожа на тысячу других девушек. Не особенно шикарная, не особенно замухрышка. Я бы не узнал её, даже если бы она целый день вертелась у меня перед глазами. Я бы просто её не узнал. Как думаете, есть у «Атлетика» какие-нибудь шансы?

Даффи не представлял себе, где можно было ещё искать. Он не хотел соваться на Твифорд-авеню: полицейским бы не понравилось, если б до них дошло, что некая сомнительная личность расспрашивала о Мэгги Коулмен. Но где же ещё искать? С Брэндоном она встретилась в «Альбионе», но это ещё не значит, что ей нравятся пабы. Всё же он попытал удачу в «Колоколе и погремушке», «Восходе солнца» и «Герцоге Кембриджском». Безрезультатно. Он заглянул и к «Бенни»; там Брэндона помнили, но девушку никогда прежде не видели. Наконец, он наудачу заехал в «Пальму», где парочка сонных уроженцев Вест-Индии, услыхав имя Брэндона Доминго, покачали головами и сказали: Брэндон Доминго? Сто лет его не видели, бывало, заглядывал, но с тех пор, как заделался знаменитым, больше любит общаться с белыми. Такие, они даже если живут в соседнем доме, предпочитают компанию белых.

И Даффи пришлось сделать ещё два шага, чтобы приблизиться к компании белых или, хотя бы, одного из них — Дэнни Мэтсона. Когда он вошёл в крохотную комнатушку с фиолетовым креслом, на сердце у него кошки скребли. Дэнни, хоть и сидел по-прежнему с задранной ногой, был всё так же бодр, но Даффи и это угнетало. Угнетающим было то, что перед ним сидел футболист, который не играет в футбол. Даффи вспомнил реакцию игроков, когда он показал им фотографии. Шутки шутками, парни, но такое может случиться и с вами. В любой момент что-то может пойти не так, и следует об этом помнить. Будьте в хорошей форме, выкладывайтесь на поле, не попадайте в неприятности и, если повезёт, на свалке вы окажетесь не раньше, чем к годам тридцати пяти. Но на этом пути есть полным-полно свалок поменьше, куда свозят молодых, но уже отработавших своё бывших футболистов. Даффи понимал, почему эти футболисты «Атлетика» так спокойны. Впрочем, может быть, беспокоиться тоже не стоило — излишнее беспокойство вредно: будешь беспокоиться и загремишь прямиком на свалку для таких, как ты, беспокойных, которые изводят себя тем, что слишком много думают. Может, стоит идти только к вершине, и цепляться за неё, сколько возможно, используя для этого всю свою целеустремлённость, всё своё упорство, всю свою жестокость — и безжалостно отсекать остальное.

— Это что, шутка? — очень серьёзно спросил Дэнни Мэтсон.

— Что?

— Это шутка? Вы мне что, типа голову морочите, или как?

— Погоди, в чём дело?

— Это и есть та девушка, которую Большой Брэн вроде как изнасиловал?

— Она самая. Мэгги Коулмен.

— Ах вот как, Мэгги Коулмен? А мне она сказала, что её зовут Дениза.

Вставить стамеску в щель и повернуть не трудно, беда только в том, что так можно запросто её сломать. А это уже может обернуться колоссальной потерей времени.

— Мистер Проссер.

— А, это вы. Всё не бросаете нас, мистер Даффи?

— Хотел бы перекинуться с вами словечком.

— Словечком у вас обычно не обходится. Сколько вам нужно времени?

— Десять минут, — на самом деле Даффи нужно было двадцать или тридцать.

— У вас это обычно означает двадцать или тридцать, — Проссер улыбнулся, — если сумеете сами вернуться с севера Лондона, прошу, садитесь в мою машину.

— Спасибо.

— Повернитесь-ка кругом.

Даффи повернулся.

— Покажите ноги.

Даффи приподнял сначала одну ногу, потом другую, продемонстрировав мистеру Проссеру свои подошвы.

— Ладно. Сойдёт. Забирайтесь. Сейчас на улицах собаки гадят где ни попадя, приходится быть осторожным.

Даффи пожалуй что нравился Мелвин Проссер. Или, лучше сказать, он относился к нему с одобрением. Возможно, что и с симпатией. А впрочем, правильнее всего будет сказать: неврастеник всегда тянется к своему собрату — неврастенику.

— Налить вам выпить? — спросил Мелвин. Даффи ещё не оправился от благоговейного изумления, которое он испытал, увидев просторный салон «Роллс-Ройса». Большущий, как гостиничный номер. И уж точно не меньше, чем комнатка Дэнни Мэтсона. Чудный ковёр — прежде чем садиться в такую машину, впору помыть, а не просто вытереть ноги. Золочёная обивка. Телефон. Рядом с креслом мистера Проссера маленькая панель с кнопочками. Чудеса. «В нашем современном обществе вам никогда не удастся заиметь такой же, если вы будете всё время думать о том, как бы не отдавить кому-нибудь ноги», — сказал как-то о своём автомобиле Проссер. Интересно, чьи ноги он имел в виду?

— Тоник, пожалуйста. Чудная машина.

— Благодарю вас. Так, пожалуйста, тоник…

— А у вас есть диетический?

Пока Мелвин Проссер наливал тоник в чудесный хрустальный бокал, Даффи рассматривал ковёр. Бежевый, с коричневыми крапинками. Маленькие такие крапинки. Интересно, эта саркома Капоши выглядит примерно так же?

— Ну что ж, вы уже потратили две минуты.

— Как думаете, как сыграет сегодня команда?

Играть должны были дома, с середнячком «Виганом». Матч мог оказаться трудным. На выезде «Атлетик» в своё время уже продул им «ноль-четыре». Кое-кому, как выразился Джимми Листер, не надо бы об этом забывать.

— Вы ведь не для того напросились ко мне в машину, чтобы об этом спрашивать.

— Сколько вы сто ите, мистер Проссер?

— Ха-ха. Да, что ж, я и сам не прочь бы знать. Но есть такая старая пословица: один делает деньги, а другие их считают.

— Но речь идёт как минимум о шестизначной цифре, не правда ли, мистер Проссер? А может, и о семизначной.

— Это очень любезно с вашей стороны.

— Должно быть, вы привыкли к тому, что всё идёт, как вы запланировали.

Мелвин Проссер хохотнул.

— Рад, что не я вам плачу, мистер Даффи. Думаю, со стороны Джимми Листера довольно забавно платить вам пятьдесят фунтов в день плюс накладные, всё ради того, чтобы вы могли разъезжать в председательском «Роллс-Ройсе» и задавать председателю каверзные вопросы. Что ж, на это я отвечу: да, я привык к успеху, люблю роскошь и весьма доволен собой, и тут вы скажете что-нибудь эдакое, чего я не ожидаю, и я задрожу от страха и наконец-то признаюсь, что я Бостонский Душитель, Джек-Потрошитель и полковник Каддафи в одном лице.

— Я не собираюсь задавать каверзные вопросы. Я всего лишь пытаюсь кое-что прояснить. Ну вот, например, вы — богатый человек, привыкший к успеху, и вдруг вы взваливаете на себя такую безнадёжную обузу, как «Атлетик». Разве это вас не угнетает?

— Как мило, что вы обо мне заботитесь. Конечно, я был бы рад, если бы клуб приносил доходы. А на ваш вопрос я могу ответить двояко. Во-первых, боюсь, у вас несколько смутное представление о бизнесменах, подобных мне. Мы выглядим процветающими людьми, потому что выглядеть процветающим — это и есть залог процветания. Но у нас нет волшебной палочки. Мы далеко не всегда выигрываем. Мы пускаем хлебы по водам, и бо льшая часть просто намокает, и её съедают чайки. Искусство в том, чтобы знать, когда надо начать, а когда закончить, и ещё в том, чтобы уметь притворяться, что ты знаешь, что делаешь.

И потом, я купил клуб не для того, чтобы на нём зарабатывать. Конечно, я был бы только рад, если б мы взлетели, как метеор, и каждую неделю носились по полю с «Боруссией» или «Ювентусом», построили себе новый стадион и так далее и тому подобное. Но если б я думал о том, как бы получить отдачу, я уж конечно бы не стал вкладывать в «Атлетик». Просто я люблю футбол, в этом вся причина. Да кто из нас ещё подростком не мечтал иметь собственный футбольный клуб? Самая дерзкая мечта.

— Вы играли в футбол, мистер Проссер?

— Хотел играть. Очень хотел. Может, сейчас этого и не скажешь, но в детстве я был толстым увальнем. Слишком толстым и при этом слишком мозговитым.

— Я сам вратарь, — сказал Даффи. Иногда ему казалось, что то, что он голкипер «Упрямцев» — самая большая гордость в его жизни. Впрочем, это не удивительно: чем ещё ему гордиться?

— Для вратаря вы, пожалуй, маловаты ростом, — сказал мистер Проссер, — и, как это сказать, слишком коренасты для вратаря. Не поэтому ли вы пьёте только диетический тоник?

— Итак, ваше состояние выражается в семизначных цифрах, и вы тратите прорву денег на содержание «Атлетика»…

— Не прорву, мистер Даффи. Так, кое-какую мелочь. И потом, вы не представляете, как удобно при ведении бухгалтерии иметь дополнительную статью расхода.

— И у вас совсем нет врагов.

— Какое глупое слово.

— Не могли бы мы начать с начала, мистер Проссер?

— Да откуда хотите. Надеюсь, вы не заставите беднягу Джимми платить за бензин. «Роллс-Ройс» сжирает довольно-таки много, особенно когда ездишь по Лондону и то и дело попадаешь в пробки.

— Идёт. Итак, мы имеем футбольный клуб. Третий дивизион, шаткое положение. Очень шаткое. Всё ближе и ближе зона вылета. Очки нужны прямо-таки позарез. Народу на матчи приходит мало. Новый менеджер оказывается неспособен остановить процесс распада. Кое-что обнадёживающее, впрочем, есть: юный Дэнни Мэтсон играет дай боже, да и с Брэндоном Доминго они нашли общий язык. Из чащи ещё не выбрались, до этого пока далеко, но, как не устаёт повторять наставник команды, свет в конце туннеля уже виден.

И что же происходит? Смышлёного и проворного полузащитника, надежду клуба, находят избитым на подземной стоянке. При себе у него было всего тридцать фунтов и кредитка «Барклэйс-банка», они даже не угнали его машину. Всё, чего они хотели, это убедиться, что он не сможет играть в течение довольно продолжительного времени.

Для клуба, который только-только начал выбираться из трясины, это большая потеря. Однако нависшая опасность побуждает каждого показать всё, на что он способен, и что же происходит — молодой Брэндон Доминго входит в полную силу, Дэнни Мэтсона подменяет другой парень, и всё, вроде бы, начинает налаживаться. Снова свет в конце туннеля? Может статься, что так оно и есть, но тут некто подсаживается к Брэндону в «Альбионе» и предлагает ему конверт с годовой зарплатой за то только, чтобы он помог «Атлетику» вылететь из дивизиона. И всё это, конечно, в очень милой форме. Большой Брэн говорит ему, куда следует засунуть эти деньги, и что же происходит потом? Проходит несколько дней, и он попадает в тюрьму за весьма ловко подстроенное якобы изнасилование. Возможно, до вынесения приговора дело не дойдёт, но он выведен из игры до конца этого сезона, а потом, кто знает, скольких ещё сезонов. И вот уже нет ни Дэнни, ни Брэндона, ни «Атлетика».

И словно бы этого самого по себе недостаточно, на стадионе начинает нарастать агрессивность. Кучка шалопаев ни с того ни с сего начинает освистывать лучшего игрока своей команды. Безмозглые прыщавые паршивцы, которых организовало в сплочённую банду некое неонацистское движение, неизвестно кем финансируемое. Да кем угодно. Наконец, местные жители, обычно такие спокойные, вдруг загорелись желанием во что бы то ни стало судиться с клубом и добиться закрытия поселковой дороги. Следовательно, местная шпана будет интенсивнее смешиваться со шпаной приезжей, клубу придётся тратить больше денег на обеспечение безопасности, а обычный средний болельщик теперь сто раз подумает, прежде чем взять с собой на матч жену и детей. Ну, как вам такой расклад?

— Если закрыть глаза, можно подумать, что слушаешь Джимми Листера. Будете ещё тоник?

— Нет, спасибо.

— Возможно, для вас это и к лучшему. Что ж, мистер Даффи, разве это расклад? Да это ни на какой расклад и не тянет. Вы что, думаете, я слишком мало забочусь о своём клубе?

— Я не знаю, как вы о нём заботитесь, мистер Проссер.

— Я весьма озабочен тем, чтобы клуб не вылетел из дивизиона. Но о чём вы мне тут рассказываете? Действительно, за последние несколько недель два игрока моего клуба оказались впутаны в противоправные деяния. Обоими этими случаями сейчас занимается полиция, и занимается, я уверен, со всем присущим ей усердием. С моей точки зрения, сами эти происшествия, как вы их описали, весьма сомнительны. Мэтсон всегда был чересчур вспыльчив, а тут ещё и выпил — он, кстати, сам это признаёт; стоит ли удивляться, что он ввязался в драку? И где же, где эти загадочные незнакомцы, о которых он даже не помнит, сколько их было — десять? Двадцать? А может, был всего один незнакомец? Для Мэтсона, в его-то состоянии, и одного бы с лихвой хватило. С ним бы справилась и ученица средней школы, которой срочно понадобились тридцать фунтов на парикмахера.

Теперь что касается Доминго. Не сомневаюсь, он был бы тронут вашей преданностью, и конечно же, на всю эту историю можно посмотреть по-разному, но что-то побуждает меня принять точку зрения полиции. Мне всегда нравился Доминго — и как игрок, и как человек. Конечно, я не слишком хорошо его знал — впрочем, намного лучше, чем вы. И раз уж мы рискуем строить необоснованные догадки, я поделюсь с вами своей. Брэндона совершенно бессовестно освистали лейтон-роудские фанаты. Он забил победный мяч, а аплодировала одна только директорская ложа. И такое к себе отношение он вынужден сносить неделями — вы даже, может быть, видели в одной из программ моё выступление, осуждающее недостойное поведение так называемых фанатов. Он всегда делал вид, что это ему безразлично, но кто из нас знает, сколько способен выдержать. Так вот, когда ему, мягко говоря, дали почувствовать, что его присутствие на поле никому не нужно, — и это ему, который забил победный мяч! — что же он делает? Он идёт в пивную, знакомится там с девушкой, девушка приглашает его к себе домой, и вот, когда он уже почти поверил, что не все белые против него, она вдруг даёт ему от своих, так сказать, ворот поворот, начинает рассуждать о том, что это дело женщины, с кем ей ложиться в постель, и всякая такая чушь. А он ведь не герой-завоеватель, он просто чернокожий парень, который забивает голы, и над ним же потом глумятся. Что ж, он не выдерживает, теряет контроль и бьёт — к большому несчастью для всех нас, кто заинтересован в благополучии клуба.

Что там у вас было ещё? Фанатская шпана? Да разве ж это уникальное явление? Или даже это ваше Красно-бело-голубое Движение. Я припоминаю, что нечто подобное случилось и в Милуолле — а могло случиться где угодно. Нам, председателям клуба, постоянно приходится искать всё новые способы борьбы с беспорядком, и я уверяю вас, что и этот конкретный случай найдёт своё разрешение.

Лейтон-роудские жители? Что ж, могу сказать, что, принимая во внимание поведение наших так называемых болельщиков, винить их особенно не приходится. Я даже удивлён их долготерпению. А что же до попытки подкупа — это весьма прискорбно, но, в общем, не удивительно. Хороших игроков много не бывает, а если ещё существуют проблемы с деньгами, какой председатель станет воротить нос, если некая третья сторона предложит обстряпать дельце к обоюдной выгоде?

— Так вы хотите сказать, что всё это — просто совпадение?

— Я хочу сказать, что когда что-либо, будь то клуб, будь то брак или деловое соглашение оказывается в затруднительном положении, любой дождик кажется вам ливнем.

Даффи хмыкнул и полез в карман.

— А как насчёт того, кто нагнетает тучи?

— Хотел бы я знать, кто придумал выражение «теория заговоров»? Им вовсю пользуются и с поводом, и без.

— Знаете её?

— Нет. А должен? Хорошие фотографии. Я и не знал, что вы фотограф.

— Её зовут Мэгги Коулмен. По крайней мере, иногда. Это та девушка, которую вроде как изнасиловал Брэндон. Но она не всегда бывает Мэгги. Бывает, что её зовут Дениза. Она назвалась Денизой, когда в «Логове рыцарей» подкатила к Дэнни Мэтсону, целый вечер не подпускала к нему других девушек, чтобы точно знать, что уходить он соберётся с ней, потом послала его на автостоянку за машиной, и его там избили.

— А что, это и в самом деле одна и та же девушка?

— Это одна и та же девушка.

— Похоже, ей нравится гулять с футболистами.

— Странное совпадение, не так ли?

— А что в этом такого? Есть такие девушки, которым нравятся футболисты. Я не знаю, как насчёт вашей команды, достаточно ли она известна и, как бы это сказать, сексуальна для того, чтобы пользоваться успехом у поклонниц, но в принципе для Лиги это обычное дело. Мэтсон и Доминго — привлекательные парни. Не думаю, что стоит осуждать поведение девушки только за то, что она намеревалась прокатиться на машине с ними обоими. Скорее, наоборот, мы должны её пожалеть, ведь в обоих случаях её романтический вечер с местной знаменитостью прошёл не совсем так, как ей хотелось.

— И совсем не так, как хотелось Брэндону и Дэнни.

— Тогда стоит посочувствовать всем троим.

— А вам не кажется странным, что когда она познакомилась с Дэнни, у неё были тёмные волосы и звали её Дениза, а когда она встретила Брэндона — светлые, и на этот раз она была уже Мэгги?

— Даффи, я не отвечаю за поведение этой юной особы. Спросите её мамашу, спросите её парикмахера, спросите её психоаналитика, спросите…

— Того, кто ей платит?

— Нет. Спросите саму девушку.

— Хотел бы я это сделать, да нельзя, — Даффи снял очки и пустил в ход орудие более крупного калибра. — Кроме того, существует ещё ходатайство о застройке.

— Какое ещё ходатайство? А, та шуточка Магрудо. А это-то здесь при чём?

— Могу я говорить прямо, мистер Проссер?

— Да ради бога.

— А вы не обидитесь?

— Не могу вам этого обещать.

— Что ж, это честно. Однако я попробую. Вот уже два года, как вы купили этот клуб. Дела у него шли куда как плохо, он приносил одни убытки и вот уже много, много лет ничего не выигрывал. И вот является спаситель. Местный герой. В клуб рекой потекли деньги. Свежая кровь. Ну и всякая такая шелуха, помнится, я сам читал тогда в газете. Чего не понял никто, так это что вы никогда не имели намерения спасти клуб. В действительности вы хотели совсем другого. Вас не интересует футбол, но вы мастер закулисных махинаций. И когда вы уйдёте, о вас будут думать как о председателе, который до самого конца тащил клуб за шнурки, хотя на самом деле вы просто выпускали из него воздух.

— Вот как. И как же я это делал? — Тон был мягкий, вежливый, заинтересованный. Мелвин Проссер вовсе не спешил признавать себя новоявленным Бостонским Душителем.

— Начать с того, что вы назначили Джимми Листера. Он был хорошим игроком, он милый человек — и никудышный менеджер. Возглавил маленькую крепкую команду Второго дивизиона, и что он с ней сделал? Через два года они чуть не вылетели в Третий. Потом год он был, так сказать, вне игры. Дело тут не в злом роке, дело в том, что про Джимми Листера пошёл стойкий шепоток. Нет, осуждалась не его личная жизнь — не так уж все боялись за жён своих физиотерапевтов. Целый год ему не поступало ни единого предложения, даже от клубов, не входивших в Лигу. Вы наняли его потому, что решили: вот подходящий человек, чтобы обеспечить клубу вылет из дивизиона. И вы поддерживали все эти его дурацкие идеи — бросать мячики в толпу, сниматься с тёлками из «Плейбоя». Это смотрится очень мило, если вы набираете очки, но не вызывает ничего, кроме жалости, если вы плетётесь в хвосте. Все эти штучки, они побуждают людей ждать от клуба чего-то впечатляющего, и если вы посеете в людях это ожидание, а потом не сможете подкрепить его убедительной игрой, менеджер будет выглядеть в их глазах полным придурком, а уж о клубе и говорить не приходится.

— Не знал, что я такой проницательный мыслитель, — проговорил Мелвин Проссер. Он улыбался и слушал так внимательно, будто Даффи рассказывал ему увлекательнейшую историю, которую он прежде никогда не слышал.

— Это не совсем то, что я имел в виду, — сказал Даффи, — но вы действительно умеете просчитывать ход событий. Думаю, когда вы только взялись за это дело, у вас уже была примерная картина того, как всё может повернуться, и что вы можете сделать для того, чтобы это повернулось так, а не иначе. Большинство людей смотрят на стадион и видят только стадион. Огромное пространство, где играют в футбол. Играли, играют, и будут играть, хоть на данный момент это и очень жалкое зрелище. Снести стадион так же непросто, как снести церковь.

— В наши дни сносят и церкви.

— Значит, это вы и увидели. Стадион выглядел таким запущенным, и вы решили, будь он моим, уж я бы сумел распорядиться этой землёй. И вот вы начали делать всё возможное для того, чтобы изничтожить клуб. И чем хуже шли у него дела, тем сильнее он зависел от вас. Вы с готовностью платили по счетам, и если вдруг находился желающий этот клуб приобрести, то, стоило им заглянуть в ваши конторские книги и узнать, во сколько вам всё это обходится, как всякое желание иметь дело с клубом у них пропадало. Вы приобрели этот клуб и вместо того, чтобы влить в него свежую кровь, перерезали ему глотку.

— Джеймс был бы опечален, услышь он, что человек, которому он платит из собственного жалованья, такого низкого мнения о его профессиональных способностях.

— Думаю, мы с вами примерно одного мнения о Джимми Листере, мистер Проссер.

— Каков же мой следующий шаг?

— Затем вы поручаете Магрудо обратиться с ходатайством о застройке.

— Несмотря на то, что я его столько лет не видел.

— Несмотря на то, что вы его столько лет не видели. Вот только вы забыли сказать о том, сколько лет вы его не видели, служащим «Хесс-хауз холдинг».

Мелвин Проссер рассмеялся. Он-таки рассмеялся.

— Простите. Когда я говорил с вами, я и не предполагал, что держу руку на Библии.

— Итак, вы получаете разрешение и всё вроде как у вас в порядке. Вот только Джимми Листер недостаточно успешно разваливает клуб. Он старается, как может, но вы всё же не можете быть уверены в исполнении вашего замысла. Тогда вы решаете поторопить события. Дэнни, Брэндон, местные жители. Насчёт Красно-бело-голубых точно сказать не могу, возможно, что это просто совпадение.

— Так вы всё-таки признаёте возможность совпадения?

— Да.

— Ну что ж, замечательно, — Проссер вернул ему фотографии. — А это, вероятно, моя жена, — добавил он саркастически.

— Я не слишком разбираюсь в бизнесе, до вас мне далеко, но могу предположить, что вы с Чарли Магрудо придумали некий механизм. Он подставное лицо, вы — капитал, сперва вы за гроши продаёте ему эту землю, потом выкупаете обратно. Не знаю, как всё это обычно работает…

— Оно и видно.

— Но, возможно, в конечном итоге его компания получит какой-нибудь строительный подряд — например, на развлекательный комплекс. Очень выгодное дельце для фирмы, которой до сих пор не особенно улыбалась удача.

— Всё ясно. Закончили вы?

— Да. Более или менее.

— А как вы оцениваете мои шансы на удовлетворение ходатайства о застройке?

— Не знаю.

— Очень жаль, голубчик, что вы не знаете. А что вы скажете, если я скажу вам, что вы витаете в облаках?

— Я вам не поверю.

Наступило молчание. Они были где-то к северу от Кемден-тауна, Даффи не знал, где именно. Он абсолютно не понимал поведения Мелвина Проссера.

— Можно мне ещё тоник?

— Да, конечно. Возьмите-ка сами. Я всегда наливаю только первый бокал, а потом уже предоставляю своим гостям действовать по собственному усмотрению.

Даффи налил себе тоник.

— Да, для вратаря вы, безусловно, низковаты. Хоть я, конечно, хуже вас разбираюсь в игре, на что вы не преминули мне указать.

— Вообще-то, я довольно хороший вратарь, — сказал Даффи. — Почему вы не злитесь?

— Злюсь? Зачем мне злиться? Это же бизнес. Да если бы и не бизнес. Я выяснил, это… не помогает.

— Но я только что обвинил вас в причинении тяжких телесных повреждений и попытке обмануть правосудие.

— Да, я заметил. Если б перегородка была опущена, и водитель всё слышал, я мог бы привлечь вас за клевету.

— Я всё перевёл на имя своей жены, — ответил Даффи, — в точности как Чарли Магрудо.

— В самом деле? Это интересно. Почему-то я решил, что вы гомосексуалист. Приношу свои извинения.

Мелвин Проссер нажал на кнопку, и перегородка опустилась.

— Хоббс, через двести пятьдесят метров остановите.

— Да, сэр.

Перегородка снова поползла вверх, и «Корниш» мягко замедлил ход.

— Вот здесь, мистер Даффи, вы окажетесь примерно на равном расстоянии между двумя станциями метро. Боюсь, что не могу везти вас дальше.

— Спасибо, что подвезли. Увидимся на матче.

Даффи стоял на мокром тротуаре, где-то между «Тафнелл-Парк» и «Арчвей». И почему ему почти симпатичен Мелвин Проссер? Надо постараться и перестать ему почти симпатизировать. Странное это было чувство: ты вставил в трещину стамеску, повернул — и ничего не случилось. Инструмент цел, стена цела, и всё на своём месте.

— Будь здоров, приятель, — сказал какой-то прохожий, и Даффи осознал, что до сих пор держит в руке хрустальный бокал, до половины наполненный тоником.

День начался с того, что Даффи, как обычно, проверил свои лимфоузелки. В паху, подмышками и на шее. Везде по-прежнему были маленькие утолщения, но ничего заслуживающего особого внимания. Испарина? Эрекция? Счёт был тот же самый. «Испарина» — 2, «Эрекция» — 2, спустя дополнительное время и несколько переигровок. Биньон, конечно, сумел бы всё это объяснить. «Ты потеешь по ночам, Даффи, потому что у тебя СПИД. СПИД у тебя потому, что ты гомосек. Твоя так называемая эрекция это просто истерическая реакция, попытка убедить себя в том, что у тебя гетеросексуальная ориентация или, по крайней мере, что ты, как ты это красиво называешь, бисексуал. Твоя испарина говорит тебе правду, а твой хрен тебе лжёт». Что-нибудь в этом роде.

Если бы они с Биньоном сидели вместе за стойкой бара в «Аллигаторах», Даффи скорее всего поверил бы его словам. Но Биньона не было рядом, и Даффи был вынужден объяснять себя самостоятельно. Со всем мужеством, присущим человеку, в одиночку прожившему — и пережившему — целую ночь. Даффи решил, что потеет по ночам — а вспотел он, в конце концов, всего лишь дважды — потому, что всерьёз о чём-то беспокоится. А беспокоился он о том, чтобы не потеть по ночам. И ничего удивительного, похоже на истерическую беременность. Такого, правда, у Даффи ещё не было. А что до эрекций — так это проще простого. У него была эрекция с Кэрол, потому что Кэрол ему нравится, чего тут такого уж непонятного? Ладно, а почему же в две последние ночи у него не было эрекции? Ну, в последний раз мы не прижимались друг к другу, потому что ей не понравилось, что я попросил её залезть в полицейский компьютер, а вот до этого… А что было до этого? Ну, может, у меня болела голова, или что ещё. Вот как? Попробуй-ка впарить это Биньону.

Прошлым вечером «Атлетик» проиграл «ноль-два» «Вигану». Даффи смотрел игру с лейтон-роудских трибун, куда местная шпана традиционно пробилась, не желая уступать свои места прочим болельщикам; матч этот нельзя было назвать захватывающим. На этот раз дело было не в том, что перегруженному мотивацией «Атлетику» противостоял клуб-середнячок, которому уже не за что было бороться. На этот раз одна команда просто явно играла лучше, чем другая, была быстрее, сообразительнее, лучше умела перехватить мяч в центре, провести и завершить комбинацию. «Оправдываться нам нечем, — сказал Джимми Листер в интервью газете „Кроникл“, — сегодня вечером они играли лучше нас». «Что же, значит, заново пересматривать всю тактику?» — спросил Кен Мариотт (настоящий Кен Мариотт). «Нет, мы не будем всё пересматривать заново. Коней на переправе не меняют. Мы не собираемся поддаваться панике, это лишь вопрос энергии и напора. Парни знают, что должны делать, и они знают, что руководство их поддержит».

Парни знали, что должны делать: они должны выигрывать каждый последующий матч. Была ещё надежда, что команды, идущие непосредственно перед ними, продолжат терять очки. А поскольку не представлялось возможным разослать по стране зондер-команды с тем, чтобы изувечить полдюжины юрких, напористых полузащитников и упечь в тюрьму полдюжины техничных чернокожих бомбардиров, перспектива подобного исхода оставалась сомнительной.

Кен Мариотт пообщался с самим председателем «Атлетика». Да, он всемерно поддерживает парней, которые бьются, как львы, но до сих пор не добились значительных результатов. Нет, он не оставляет надежды, что в следующем сезоне стадион «Атлетик» вновь будет принимать футболистов Третьего дивизиона. Нет, он не хочет обсуждать возможность иного исхода, поскольку не желает подвергать парней ещё большему давлению, чем они уже испытывают, но всякий знает, что клуб причинил значительные убытки, и коль скоро председатель намерен их возместить, он просто обязан пересмотреть собственное положение и всё будущее клуба на тот случай, если «Атлетик» всё же окажется за бортом.

Что ж, всё достаточно ясно, думал Даффи. И какой ловкий ход: заявив, что не хочет оказывать на ребят дополнительное давление, Проссер сделал именно это: недвусмысленно дал понять, что выбьет у них из-под ног табурет, если они не сумеют удержаться в дивизионе. И он это сделает. За всё время он впервые обсуждал с прессой дела клуба, и Даффи не сомневался, что каждое его слово было тщательно продумано. Мелвин Проссер затянет петлю на шее собственного клуба.

А что мог в этой ситуации сделать Даффи? Ничего, ведь не мог же он в самом деле сделать так, чтоб они заиграли. Если же «Атлетик» каким-то чудом всё же удержится в Третьем дивизионе, Проссер, конечно, будет раздосадован. Он может уволить Джимми Листера — хотя это-то будет вовсе ни к чему, если он и впрямь нанял Джимми потому только, что не ждал от него ничего путного. Может статься, без Джимми клуб найдёт себе толкового менеджера, который сумеет помочь ему занять безопасную позицию в середине таблицы. Но как же заставить команду заиграть? Ведь не может же Даффи срастить сухожилие Дэнни Мэтсона или взорвать дверь камеры Брэндона Доминго.

Он решил хотя бы немного поторопить события.

— Типчик?

— Что?

— Готов к воскресному матчу? Настроил своё ви дение?

— Иногда я думаю, что ты надо мной издеваешься. На самом деле меня больше беспокоит субботняя игра «Атлетика». Если они снова продуют, может случиться всё что угодно.

— Да уж. Скажи мне, Типчик, скажи юному неопытному репортёру, будет ли это подходящим материалом, — Даффи старался говорит как можно более сомневающимся тоном, — если некто строит планы снести стадион «Атлетика» и возвести на его месте торговый центр?

— Это будет сенсационным материалом. Что, снова издеваешься?

— Слово даю, что нет. Я проделал кое-какую работу, — он услышал, как Типчик охнул, — нет, нет, не как в прошлый раз. Я действовал под своим именем и не говорил, что я из «Кроникл».

И Даффи рассказал о ходатайстве на застройку. Что ж, если Проссер и Магрудо оба уверяли его, что это всего лишь шутка, и Чарли представлял себе лицо Мела, когда тот откроет газету, почему бы не повеселить их немного? Даффи говорил как начинающий репортёр, но позволил себе давать советы. Обязательно надо упомянуть о том, что Проссер и Магрудо были старые приятели и деловые партнёры, и что служащие «Хесс-хауз холдинг» подтвердили тот факт, что эти двое в последнее время неоднократно встречались. Даффи не знал, сумеет ли Типчик намекнуть, что Мелвин Проссер — давний приятель миссис Магрудо. Он сомневался, что «Кроникл» решится зайти так далеко, но всё же подбросил эту мысль Типчику. Он предупредил его, что оба они — и председатель правления «Атлетика», и хозяин строительной компании Магрудо — будут заявлять, что это всего лишь шутка. И у него даже хватило смелости предложить Типчику поинтересоваться, насколько оценят юмор этой задумки игроки и болельщики «Атлетика».

Статья появилась в пятницу. «Что будет на месте стадиона „Атлетик“?» — гласил распластавшийся во всю (хоть и не первую) страницу заголовок. «Торжище в итальянском стиле», — было сказано чуть пониже, и Даффи это пришлось по вкусу, потому что затрагивало патриотические чувства фанатов. Ещё ниже маленькими, но всё же бросающимися в глаза буквами было набрано: «Председатель отрицает, что клубу пришёл конец». Кен Мариотт не зря ел свой хлеб. Заявление Проссера и Магрудо, что вся эта затея «всего лишь шутка» было предано огласке как раз вовремя, чтобы общественность сочла их отъявленными лжецами или, по меньшей мере, людьми с извращённым чувством юмора.

В субботу «Атлетик» принимал у себя бристольский «Ровер», и когда Мелвин Проссер проходил на своё место, центральная трибуна его освистала. Даффи, сидя на своём месте на «свинячей» трибуне, тихо улыбался. С другой стороны, это было не так уж весело и значило лишь то, что теперь на клуб ополчились и благовоспитанные болельщики. Шпана освистала бы Брэндона, но его не было на поле; что ж, стадионным завсегдатаям пришлось удовлетвориться председателем. Постороннему наблюдателю сразу бросалось в глаза, что атмосфера накалена до предела, и это не придавало уверенности хозяевам обречённого стадиона. «Ровер» буквально растерзал их оборону и перед самым перерывом провёл мяч после розыгрыша свободного удара, не оставив хозяевам никаких шансов отыграться. «Ноль-один», «Атлетик» второй с конца, и Мелвин Проссер, хотя и освистанный, вправе себя поздравить. Даффи даже не знал, была ли его идея с «Кроникл» удачной или нет.

Утром воскресенья раздался звонок в дверь. Даффи немного нервничал. До сих пор ещё никто не пытался его избить. Ему не пытались подстроить обвинение в изнасиловании. Проссер конечно же знал, кто стоит за опубликованной в «Кроникл» статьёй. Он может подослать к нему парочку громил. Снова звонок.

— Кто это?

Снаружи раздался рёв, в котором слышался американский акцент.

— Открывай дверь, ур-р-од, или я высажу её дубиной!

Уф. Слава богу, подумал Даффи и открыл дверь.

— Я уж забеспокоился, кто это так звонит. Заходи.

Джефф Белл вошёл и принялся осматривать жилище Даффи, словно искал места, где может быть спрятана аппаратура прослушивания.

— Неплохо ты обставил квартирку, Даффи. Ничего лишнего. Подсадить к тебе «жучка » было бы не так-то просто.

— Ты же знаешь, Джеф, я всё продумываю заранее.

— А дверь у тебя ни к чёрту. Никто в здравом уме не потерпит, чтоб у него была такая дверь. Ты, когда уходишь, можешь уж прямо оставлять её открытой, да и всё.

— Я ею займусь, обещаю. Ты по… общественному?

Джеф Белл никогда не заходил «по общественному», и Даффи это отлично знал. Вообще, участие Джефа Белла в общественной жизни — не считая, конечно, воскресных матчей, когда упрямцы играли дома, — было загадкой для Даффи. Когда-нибудь он спросит об этом Джефа, хотя, скорее всего, тот не поймёт вопроса.

— Я подумал, что тебе может быть интересно.

Это были две дюжины больших чёрно-белых фотографий, и Даффи даже не стал их рассматривать, потому что знал, что вслед за этим последует долгий рассказ об освещении, линзах, фоне и светочувствительности. Но уже первый снимок приковал его внимание. Это была фотография Мэгги Коулмен или, скорее, Денизы, поскольку у неё снова были тёмные волосы; она стояла, прислонившись к стене и развернувшись бёдрами к мужчине в макинтоше, которого трепала по щеке. Похоже, шёл дождь, но плащ Мэгги не был застёгнут, а юбка на ней была очень короткая.

Пока Джеф бубнил что-то о том, как трудно выбрать светочувствительность, если линзы всего 200, а освещение ни к чёрту, Даффи медленно перебирал фотографии. Не надо было быть полицейским, протрубившим три года в Сохо, чтобы понять, что Мэгги Коулмен — не просто общительная девушка с несколько экстравагантным вкусом. Там были фотографии Мэгги Коулмен, садящейся и вылезающей из автомобилей (Джеф постарался, чтобы в кадр попали их номера), Мэгги, пристающей к прохожим, Мэгги, показывающей средний палец и кричащей на клиента, который, возможно, сказал, что столько она не сто ит. Быстро она вернулась к работе, со сломанной-то переносицей. У Мэгги Коулмен было, вероятно, очень много стареньких мамочек, которых надо содержать — или очень жадный сутенёр. С другой стороны, в этом не было ничего удивительного. Для своей работы Мэгги не нужен был нос. Шлюхи не целуются.

— Где ты это снимал, Джеф?

— Там сзади написано.

Время, дата, место — всё тщательно указано.

— Понимаешь, мне не нравились те первые, что я для тебя сделал. Да и тебе тоже они не слишком понравились. Ты ещё спрашивал, похожи они или нет; я запомнил. Так вот, эти похожи.

Даффи не был уверен, дразнит его Белл или нет. Зная Белла, можно сделать вывод, что, скорее, нет.

— А ты сможешь сделать ещё по экземпляру, Джеф? Я знаю, что в двенадцать мы играем…

— Вы играете.

— Извини.

Даффи следовало помнить: Джеф до сих пор полагал, что его надо включать в состав и на выездных матчах, и не за его шпионские подвиги, но за его успехи на поле.

— Я подумал, что тебе может это понадобиться, — и Джеф извлёк ещё один коричневый конверт.

— Ты гений, Джеф, понимаешь ты это? Ты словно читаешь мои мысли!

— Ну да, например, сейчас ты думаешь о том, что мне, может быть, не всё равно, берут меня на выездные матчи или нет. И я могу ответить: мне ещё как не всё равно. В защите я ничуть не хуже Типчика и не пытаюсь строить из себя провидца.

— Ошибся, Джеф. Я думал о том, сколько Мэгги Коулмен берёт со своих клиентов.

— Врёшь ты всё.

— А ты гений, Джеф.

— Да уж.

По дороге на матч он думал о фотографиях. Конечно, они не были решающим доводом. Да и вообще в этой истории не было ничего, что могло бы служить решающим доводом. Но кое-что они, безусловно, значили. Они заставляли усомниться в справедливости предположения Мелвина Проссера, что Мэгги Коулмен — просто милая девушка, которой нравятся футболисты — разве что все мужчины со снимков Белла были футболистами. Ну да, думал Даффи, весь Первый дивизион пошёл вразнос по бабам.

Разумеется, одно лишь обстоятельство, что Мэгги и Дениза Коулмен был девушками нетвёрдых моральных устоев, ещё не означало, что полицейские снимут с Брэндона обвинение. Сейчас судьи и полицейские уже не считают, что каждая девушка в глубине души мечтает быть изнасилованной, что девчушки, путешествующие автостопом, получают то, чего заслуживают, и что проститутки не подпадают под покровительство Закона. Проституток насилуют — точно так же, как насилуют домохозяек — и даже полицейские стали это понимать. С другой стороны, в полицейских душах всё ещё не поселилась мысль, что проститутки — это глубоко непонятые девушки, внутри добрые и порядочные, и ни один полицейский не стал бы вмешиваться в спор проститутки и клиента, который говорил бы, что столько она не сто ит, и не сказал бы ему: «Что вы, да она стоит намного больше, чем просит, давай, Мэгги, не стесняйся. В тебе есть что-то такое, чего больше ни у кого нет». Да нет, ещё довольно долго полицейские до этого не дойдут.

Что они могут сделать, когда увидят фотографии, так это получше приглядеться к показаниям Мэгги Коулмен. А если они ещё и всерьёз отнесутся к утверждению Дэнни Мэтсона, что Мэгги — это та самая Дениза, они могут заинтересоваться её мотивами, её прошлым и её «деловыми партнёрами». Они могут связать воедино дело Мэтсона и дело Доминго и начать копать — и возможностей при этом у них будет намного больше, чем у Даффи. И если адвокат, которого нашёл Джимми Листер, будет действовать умно и сумеет поднять волну и при этом не наскандалить, и если они вспомнят, что Брэндон прежде ни разу не привлекался, и если удастся убедить обвинителей снять свои возражения против поручительства, — то тогда судьи, возможно, согласятся открыть в следующую среду двери тюрьмы и выпустить Брэндона на вольный воздух. Поручительство в деле об изнасиловании — вещь сомнительная, но если судьи переложат ответственность на обвинителей, то крайнего, вроде как, и не будет. Принесёт ли это какой-то результат, Даффи не знал. Рискнёт ли Джимми Листер выпустить парня на поле? Да и в какой форме будет Брэндон, после того, как он десять дней мерил шагами крошечную камеру?

В это воскресенье «Упрямцы» играли хорошо и только по невезению уступили сопернику с минимальным счётом. Ви дение заставило Типчика отдать пас через собственную штрафную, и когда мяч был перехвачен, сделать противнику подсечку. Пенальти Даффи профукал, но не слишком по этому поводу расстроился: вратарей не принято винить за пропущенные пенальти. Раззявами их про себя называют, но винить не винят.

В воскресенье вечером пришла Кэрол, и они снова ели пиццу.

— Мне нравится, как ты раскладываешь перчики, — сказала она, — сегодня точь-в-точь, как в прошлый раз. Ты сам-то это понимаешь?

Даффи промычал что-то неразборчивое.

— Только — если я могу позволить себе такую маленькую, совсем малюсенькую критику — в этот раз пицца не такая хрустящая, какой должна быть. Она чуточку сыровата.

Даффи снова что-то промычал. Всё это потому, что он терпеть не может спать в постели, где полным-полно крошек. Может кто-нибудь это понять? Господи, да как же обходятся другие-то люди? Что они, перетаскивают в спальню холодильник и берут в постель пакеты с замороженными бобами?

— А у меня нормальная, — сказал Даффи.

— Вкуснятина, — пробормотала Кэрол.

И почему он сегодня не довёл до готовности тесто? Вот ещё одна вещь, о которой она не должна его спрашивать.

Воскресенье в полицейском отделении выдалось спокойным: достаточно спокойным, чтобы проверить имена, о которых её просил Даффи. Правда, выяснить удалось не много: Мелвин Проссер и Чарли Магрудо ни разу не привлекались, Мэгги Коулмен была задержана за проституцию год назад на Шепардз-маркет. Взялась за старое, подумал Даффи. Что ж, не помешает напомнить об этом полицейским.

В понедельник Даффи пришёл на стадион «Атлетик», зорко следя, не мелькает ли поблизости раззолоченный «Корниш», готовый переехать ему ногу, и показал Джимми Листеру досье на Мэгги Коулмен, после чего принялся его подначивать. Подначивать пришлось долго. Джимми Листер боялся полицейских и боялся адвокатов, и Даффи пришлось довольно сурово напомнить ему, что коль скоро клуб оплачивает услуги адвоката, он вправе сам решать, какие это будут услуги.

— Ладно, ладно, — сдался наконец Джимми, — но выпускать парня на поле — это совсем другое дело.

— Думаете, он потерял форму?

— Да нет, это-то вряд ли. В конце сезона небольшой отдых иногда даже полезен.

— Ну так вам и карты в руки.

— Но будет ли это справедливо по отношению к парню? Я не шучу, подумайте сами. Трибуны сожрут его с потрохами.

— Они и так это делали. Его освистывают всякий раз, как к нему попадает мяч — что здесь, что на выезде. Какая ему разница?

— Вы не знаете, какими они могут быть жестокими.

— А как вы думаете, что выбрал бы сам Брэндон?

— Он решил бы играть, в этом сомневаться не приходится.

— Так дайте ему играть. Это его работа.

— Да, но как менеджер я должен заботиться о мальчике. Я должен думать о его долговременных интересах.

— А как насчёт долговременных интересов всех остальных? — поинтересовался Даффи.

— В каком смысле?

— Думаю, у вас нет выбора. Вы вот-вот вылетите из дивизиона. Вам нужны очки — все, какие можно ухватить. Девять за три матча — и вы, скорее всего, в безопасности. Шесть — и вы, скорее всего, вылетаете. Три и меньше — никаких шансов. Четвёртый дивизион — это значит, всем резко срежут зарплату, да и то если клуб вообще продолжит своё существование. Джимми Листеру останется Абу-Даби, только вот и в Абу-Даби пока что не зовут. И потом, если вы вылетите, вам уже не о чем будет беспокоиться: клуб всё равно потеряет Брэндона Доминго. Некая команда из Второго дивизиона спит и видит, как бы заполучить его себе. Если вы дадите ему играть, у вас, возможно, будет шанс остаться в дивизионе, и вы сохраните Брэндона. Если не дадите — вы потеряете его, а может, и всё остальное: команду, место менеджера, стадион.

— Если так на это посмотреть, Даффи…

— То что?

— Я всё же беспокоюсь из-за фанатов. Они могут кричать такое, Даффи, вы даже не представляете. Вы и понятия не имеете, что они могут придумать.

— Уши, — жёстко сказал Даффи, — пусть заткнёт уши.

Пока Джимми Листер ездил в полицию, Даффи проехался по улочкам, названия которых были на фотографиях Белла. Утром понедельника «работа» у проституток шла вяло — клиенты приходили в себя после выходных — и у него было мало шансов её найти. Замедляя то и дело ход и исподтишка оглядывая улицу, он думал о том, сколько сейчас могут присудить за попытку выдать себя за полицейского. Или за шантаж.

Он заранее спустил боковое стекло и ездил туда-сюда по улочкам, вполглаза следя за дорогой и посматривая по сторонам в поисках вызывающе одетых фигур, цокающих по тротуару высоченными каблуками. Снова и снова он колесил по улочкам, проезжал по площади: ничего удивительного, что местные жители недовольны. Дело не только в том, что многочисленные «клиенты» досаждают своими приставаниями и вполне почтенным женщинам, жить здесь — и растить детей — всё равно, что беспрестанно дышать выхлопными газами. Ну ладно, ещё разок, а потом и… и… вот она.

— Работаешь? — это, вероятно, был самый ненужный вопрос из всех, какие за всю жизнь задавал Даффи, но прозвучал он непринуждённо, будто показанное мельком удостоверение личности. Мэгги — или, может, Дениза, потому что у неё и на этот раз были тёмные волосы, — внимательно окинула взглядом машину, убедилась, что сзади не прячется второй клиент, и присмотрелась к водителю, чтобы знать наверняка, что не придётся иметь дело с явным психопатом.

— Двадцать пять, — сказала она. Район был из захудалых. Интересно, сколько она зарабатывала на Шепардз-маркет? В четыре раза больше? В шесть? Может статься, и в десять, если случалось попасть на араба. Мэгги Коулмен явно упала в цене.

— Забирайся, подруга.

Она тут же села в машину, и салон наполнился запахом чего-то, сильно напоминающего освежитель воздуха. Возможно, это и был освежитель, подаренный одним из её клиентов. Она положила руку на бедро Даффи и сказала:

— Твифорд-авеню, знаешь, где это? Деньги вперёд.

— Ясное дело, — ответил Даффи, — как тебя звать, подруга?

— Шэрон.

Даффи подождал, пока наберёт скорость, достаточную для того, чтобы нельзя было выпрыгнуть, и тихонько проговорил:

— Ну что ж, Шэрон, я буду называть тебя Денизой, если ты не против.

— Да как хочешь.

— Или, может, мне лучше называть тебя Мэгги.

— Да хоть царицей Савской, если это тебе в прикол.

— А ты можешь называть меня полицейским сержантом Хоукинсом.

На это она, по крайней мере, среагировала.

— Ах ты дерьмо, ублюдок, так ты для этого меня сюда затащил? Коппер поганый. Да я вас, фараонов поганых, за милю чую!

Даффи улыбнулся.

— Сам же ко мне подвалил, снял! Я к тебе приставала? Какое ж это приставание, когда коппер с дубиной подваливает…

— Может, мне нужно совсем не это, Мэгги.

— Так ты хочешь бесплатно, а? Слушай, я даю копперам без проблем, а? Я могу прямо в участке, хоть день с тобой не потеряю.

— А что, неплохая идея.

— Слушай, у меня есть одна знакомая девчонка…

— Потом, — Даффи остановил машину. — Знаешь, кто здесь живёт?

— Конечно, нет, коппер.

— Дэнни Мэтсон.

— Кто?

— Он целыми днями сидит в кресле и держит ногу на табурете.

— Так ему что, нужна девочка? Ты за ним присматриваешь?

— Он будет очень рад тебя видеть.

— Калекам это будет стоить тридцать.

Даффи обычно с симпатией относился к шлюхам. Эта нравилась ему меньше.

— Ты подставила Дэнни Мэтсона, ты подстроила ловушку Брэндону Доминго. Кто тебе заплатил?

— Что, твои дружки? Я таких не знаю.

— Кто платил?

— В каком смысле? Клиенты всегда платят. Одни легавые всё хотят оттрахать на халяву.

— Дэнни уже никогда не сможет играть, Брэндону грозит пять лет, кто тебе заплатил? — Даффи судорожно сжал руль, боясь, что иначе руки сами потянутся к чему-нибудь ещё: например, к чьей-нибудь глотке.

Молчание.

— Проссер? Или Магрудо?

Молчание.

— В таком случае мне остаётся только завести на тебя дело, Мэгги.

— Много ты там напишешь, коппер.

— Проституция, нанесение тяжких телесных повреждений, попытка ввести в заблуждение правосудие.

— Ой, да не смеши меня.

— Посмотрим, кому поверят присяжные: тебе или Брэндону. Один из вас получит пять лет.

— Ты просто болван, коппер. Ты меня не запугаешь. Кому поверят присяжные — шлюхе или ниггеру? Да они просто велят нам катиться ко всем чертям и в следующий раз трахаться по-тихому.

Она была неглупа; очень жаль. Она была неглупа и не робкого десятка. Даффи пришлось срочно придумывать что-то другое: он потерпел неудачу. Она взяла верх.

— Что я приставала, я признаюсь, что с меня взять. Скажу, что раскаиваюсь, сожалею и всё такое, что больше не повторится, и что бы они делали на моём месте, если вокруг так много мальчиков в синей форме и все хотят, чтобы им дали за так.

— Пошла вон, Мэгги.

— Ты козёл, коппер, знаешь ты это? Ко-зёл.

«Здо рово!» — сказал Брэндон Доминго, когда полицейские освободили его и объяснили условия залога. «Здо рово!» — сказал Брэндон Доминго, когда Джимми Листер сообщил, что рискнёт выпустить его на первую игру, посмотрит, как всё пойдёт, а потом уж примет решение насчёт двух остальных. «Здо рово!» — сказал Брэндон Доминго, когда Даффи изложил ему свою идею с затычками для ушей.

Предстояло сыграть у себя дома с «Ньюпортом», на выезде с «Гуллем» и у себя с «Престоном». Выиграй они все три матча, и у них будет реальный шанс остаться в дивизионе. Проиграй больше одного — и они неизбежно вылетают. Нечто среднее означало, что всё будет зависеть от того, как сыграют их соседи по таблице.

Шла встреча с «Ньюпортом»; Даффи стоял на лейтон-роудской трибуне и смотрел, как местная шпана прямо-таки из кожи вон лезет. Они, конечно, имели не очень отчётливое представление о правописании, но уж читать-то они все умели. По крайней мере, заголовки в местной газете. «О-о-о, гад-кий-гад-кий-гад-кий-гад-кий-Брэн-дон» — была одна из самых безобидных речёвок. Другие отличались большей замысловатостью, они касались цвета кожи, африканских джунглей и того, зачем нужно то, что висит между ног. Каждый раз, как Брэндон получал мяч, несколько сотен шалопаев свистели и потрясали кулаками с выставленными средними пальцами.

Но Брэндон, с наглухо законопаченными ушами, ничего не замечал. Даффи больше беспокоило то, как переносит эту свистопляску вся остальная команда, но, судя по их виду, они никак на неё не реагировали. Присутствие Брэндона вселяло в них уверенность, а соперники их, напротив, мыслями уже были в летних отпусках. Спустя сорок минут «Атлетик» заработал свободный у кромки ньюпортской штрафной. Брэндон разбежался, ударил, мяч угодил в «стенку», отлетел от плеча защитника в воздух, пронёсся над штрафной по обманчивой траектории и, скользнув по ноге ньюпортского защитника, от груди игрока «Атлетика» влетел в ворота. Типичный для конца сезона гол; один-ноль; и три очка.

— Думаю, мы должны справиться, Даффи, — сказал после матча Джимми Листер, — я в самом деле так думаю.

— Как Брэндон?

— Мне кажется, он немного пришиблен, а думать старается только об игре.

— Что говорят в полиции?

— Говорят: сделает хет-трик — снимем обвинение. Миленькое у них чувство юмора.

— Ну да, они всегда так шутят. — Это была правда; Даффи помнил, что казалось смешным этим копперам. — Ну так что, ещё две победы, а, Джимми?

— Будут, будут, клянусь здоровьем моей бабки.

Обе бабушки Джимми Листера к этому времени уже переселились в мир иной, и встреча с «Гуллем» это подтвердила. «Ноль-два» ещё до перерыва, «ноль-три» к пятидесятой минуте. Джимми заменил полузащитника на «блуждающего» форварда, Брэндон швырнул свои затычки на скамью, но и это не спасло положения. Средняя линия «Атлетика» была как решето, «блуждающий» блуждал где-то вдали от мяча, и «Гулль» провёл ещё один мяч. «Они оказались сильнее нас, — сказал Джимми в интервью газете „Кроникл“, — но ничего не закончено, пока не дан финальный свисток».

Матчи, проходившие на севере Англии, неожиданно облегчили положение «Атлетика» — или, по крайней мере, прояснили его. «Порт-Вейл» закончил свой сезон поражением, и теперь у него было всего на два очка больше, чем у «Атлетика». Стало ясно: если «Атлетик» проиграет или сведёт вничью свой заключительный матч, он уходит из дивизиона, если выиграет — пусть даже с минимальным преимуществом, — то останется играть там, где играет сейчас. «Теперь парни точно знают, что от них требуется, — сказал Джимми Листер, — всё в наших руках».

Утром того дня, когда должна была состояться игра с «Престоном», Даффи снова попросил Кэрол осмотреть его спину.

— Они всё ещё там, Даффи, как в прошлый раз.

— Спасибо.

В ванной, перед тем, как побриться, он снова ощупал себя с головы до ног. На этом фронте без изменений. На ногах тоже никаких пятнышек. И испарины по ночам больше не было. Сколько ему ещё осталось? Полгода? Год?

Из ванной он вышел насвистывая. Кэрол улыбнулась. Ей было любопытно, почему он снова и снова просил её осмотреть его спину. Ей стало любопытно и то, почему пицца, которую он приготовил вчера, была ещё более сырая, чем предыдущая. Интересно, связано это как-то одно с другим? Может, он думает, что сыпь на теле появляется, когда ешь хрустящую пиццу? Чудной человек, чудной и упрямый. Всегда о чём-то беспокоится. Никогда не сидит на месте. Ну почему они не могут утречком просто подольше поваляться в тёпленькой постельке, как делают все нормальные люди?

— Даффи, ты когда-нибудь — когда-нибудь — попробуешь принести мне в постель завтрак?

На лице Даффи отразилось смятение и нечто, напоминающее ужас: он подумал об усыпанных хлебными крошками простынях.

— Конечно, нет, — ответил он, — и пробовать не буду.

— Я могла бы и догадаться. А как же в гостинице?

— Что «в гостинице»?

— Тебя когда-нибудь обслуживали так в гостиницах, Даффи?

— Нет, конечно.

Бред какой-то.

— Вот и меня нет.

Даффи смутился. Он не знал, к чему клонит Кэрол. Возможно, ей чего-то не хватает.

— Хочешь, пойдём со мной на матч.

— Что? На «Упрямцев»?

Кэрол, как правило, запрещалось смотреть на игру Даффи; он жаловался, что это его нервирует.

— Нет, на «Атлетик». «Атлетик» играет с «Престоном».

— «Атлетик» с «Престоном»? Этого мне ещё не хватало.

— Угу.

Значит, не хватает ей чего-то другого.

По дороге на стадион, Даффи сделал небольшой крюк и постучал в дверь дома № 37 по Лейтон-роуд.

— Мистер Балливан.

— А, это тот парень, у которого шарик в ручке больше, чем мозги!

— Мистер Балливан, я хотел бы узнать ваше мнение по поводу переустройства земли, ныне занимаемой стадионом «Атлетик».

— Да зачем это тебе нужно? Напиши что-нибудь из того, что я тебе в прошлый раз надиктовал.

— Но сами жители-то рады грядущим переменам?

— Конкретно этот житель плевать на всё хотел, сынок.

— Но почему?

— Потому что к началу следующего сезона от моего дома будет рукой подать до мест, где играет великолепная команда «Тоттнем хотспер».

— Вы переезжаете? И дом продаёте?

Мистер Балливан подмигнул.

— Продал два месяца назад, парень.

И он закрыл дверь.

Матч с «Престоном» не обещал быть лёгким. Даффи знал, чего ему больше всего хочется: счёта «три-ноль» и чтобы Брэндон сделал хет-трик; знал он и то, что это практически невозможно. Ко всему прочему, менеджер «Престона» как раз перед игрой заявил, что основной состав на будущий год будет сокращён. Приходилось бороться не на жизнь, а на смерть, ведь от этого зависело, кто успеет занять оставшиеся места у кормушки.

Народу пришло больше, чем на последние десять игр. Двойная опасность — вылета команды и сноса стадиона — привлекла на этот матч, сверх обычного, ещё человек двести. Двести вурдалаков, жаждущих упиться зрелищем разгрома.

Свиньи были сегодня в голосе, но остальные помалкивали. Майское солнце светило ярко, игра казалась чем-то нереальным, и время летело быстро. Два угловых, свободный, вбрасывания из-за боковой — никто и не заметил, как подошло время перерыва. «Ноль-ноль». Для «Атлетика» ничего хорошего. И никаких намёков на то, как это можно исправить. Брэндон выглядел чуточку подавленным — собранным, но подавленным. Даффи было интересно, о чём сейчас думает Мелвин Проссер. Сорок пять минут до… до чего? До того, чтобы Чарли Магрудо мог высылать сюда бульдозер?

После перерыва «Атлетик» играл на лейтон-роудской половине, хотя действие в основном сосредоточилось в центре поля. Медленно, очень медленно «Престон» стал дожимать «Атлетик». Они заработали несколько ударов с опасных позиций, а затем и угловой. Действие сместилось на половину «Атлетика»; на другой половине остался только Брэндон, мощный центральный защитник «Престона» и вратарь. С углового мяч пошёл по дуге, вратарь «Атлетика» ошибся в выборе позиции, и ему пришлось гнаться за мячом. Ко всеобщему облегчению, где-то рядом с одиннадцатиметровой отметкой он его всё же поймал. В три прыжка он оказался у кромки штрафной и мощно пробил с рук. Побегайте-ка, олухи, словно говорил он, и восемнадцать олухов побежали. У двоих из них было метров тридцать форы, а точнее — только у Брэндона. Мощный защитник «Престона» отчего-то — никто не видел, отчего — споткнулся и остался лежать на травке в центре поля. Брэндон один нёсся к воротам «Престона», повернув голову, как норовистый конь, не сводя глаз с летящего к нему мяча. Вратарь, видя, что его защитник повержен, — выбежал из ворот. Даффи вдруг поймал себя на том, что шепчет: «сделай его, сделай» — и шептал он вратарю, а не Брэндону. В воздухе беспорядочно замелькали руки, ноги, а мяч пролетел над падающими телами и продолжил свой свободный полёт, закончившийся в сетке ворот «Престона». «Один-ноль».

Никто не знал, куда бежать. Половина «Атлетика» побежала к своему вратарю, половина — к Брэндону. Большая часть «Престона» насела на арбитра, жалуясь на офсайд, фол против защитника или фол против вратаря — кому что подсказывал темперамент. Несколько человек отправились к лайнсмену и изъявили недовольство его зрением, его родословной и сексуальными предпочтениями. Кое-кто склонился над поверженным вратарём, который очень убедительно симулировал тяжкое телесное повреждение и думал о предстоящем сокращении основного состава. «Один-ноль».

«Престон», ясное дело, захотел отыграться и начал действовать с удвоенной энергией. Брэндон обнаружил, что находится под пристальным вниманием центрального защитника, который столь загадочным образом потерял равновесие. Синяков теперь ему не избежать, это уж точно.

Но «Атлетик» не собирался упускать внезапный подарок судьбы. Они сражались, они били копытами, они цеплялись за эту победу, они не боялись ни синяков, ни шишек, и их вратарь, вдохновлённый своим голом, первым за всю историю дивизиона, дважды прыгал, как пантера, за «неберущимися» мячами. Внезапно всё закончилось. «Один-ноль». «Атлетик» был спасён.

Десять футболистов «Атлетика» бросились к Джимми Листеру. Они обнимались, кричали, кое у кого скатилась слеза; лишь потом они повернулись за поздравлениями к трибунам. Но внимание трибун было обращено не на них. Они смотрели на Брэндона Доминго. Смотрел на него и Даффи, и было ему видно лучше всех остальных.

Когда прозвучал финальный свисток, Брэндон не побежал к тренерской скамейке. Он протянул руку защитнику «Престона» — защитник отказался от рукопожатия — и осторожно вынул из ушей затычки. После этого он не спеша побежал к трибунам, где сидели лейтон-роудцы. Пробегая мимо вратаря «Престона», он протянул ему руку, и снова был отвергнут. Он медленно обошёл ворота и оказался лицом к лицу с фалангами шпаны. Даффи не знал, что собирается Брэндон делать дальше, но у того, похоже, всё было продумано. Он начал аплодировать малолетним шалопаям, словно благодарил их за совет убираться подобру-поздорову обратно в джунгли. Шалопаи были обескуражены, вроде бы даже смущены, но следующий жест Брэндона был им более понятен. Повернувшись к лейтон-роудским спиной, он нагнулся и спустил шорты. Белые плавки оттеняли черноту его кожи. Он постоял так секунд пять, затем натянул шорты и снова принялся аплодировать лейтон-роудцам — неторопливо и как бы свысока. Хоть неподалёку и торчали несколько полицейских, Даффи подумал, что в смелости Брэндону не откажешь.

Внезапно, Брэндон упал. Падая, он держался рукой за голову. Полицейские, которые взирали на всё происходящее почти с таким же изумлением, как сами лейтон-роудцы, восприняли это как знак и двинулись на трибуны. Игроки «Атлетика», заставшие только конец представления, уже бежали по полю. Центральная трибуна принялась освистывать лейтон-роудцев. Должно быть, в Брэндона швырнули обломком кирпича. Врач команды подбежал и склонился над ним. Полицейские яро прощались с фанатами до следующего сезона. Центральная трибуна свистела до тех пор, пока Брэндон медленно не поднялся на ноги; тут они принялись его поздравлять. Пока Джимми Листер и десятеро остальных игроков совершали круг почёта, Брэндон, опираясь на плечо физиотерапевта, прихрамывая, ковылял к туннелю. Все вроде бы точно знали, что случилось. Все, кроме Даффи.

Часом позже он стоял в раздевалке «Атлетика», прихлёбывал тоник и спрашивал себя, что он здесь делает. На этом настоял Джимми Листер. «Это, может быть, последний раз, когда я могу вас сюда пригласить. А на следующий год — кто знает? Может, я буду уже в Абу-Даби». Оба они прекрасно понимали, что Абу-Даби — это только маскировка понятия свалки. Джимми Листер не знал, объявит ли Правление его спасителем клуба, или сделает козлом отпущения. Даффи решил, что не стоит сейчас развивать свои соображения о том, почему вообще Мелвин Проссер решил пригласить в клуб именно Джимми Листера.

Пока он пил тоник, у него состоялось три беседы. Две из них были профессионального характера и имели отношение к событиям последних недель, третья же заинтриговала его больше всего, и именно о ней он хотел рассказать Кэрол.

Первый разговор был с Кеном Мариоттом, который удивился, застав Даффи в раздевалке, ничуть не меньше, чем удивился сам Даффи. Типчик по секрету рассказал ему, что стоило выйти статье о проекте сноса стадиона, как давние болельщики клуба основали Союз Реформирования.

— Да что тут больно-то реформировать, — отозвался на это Даффи.

— Не скажи. Когда возникают трудности, возникает и желание их преодолевать. Лично я буду выделять этой теме хотя бы один столбец. Она лучше, чем ничего.

— Ну да.

Впрочем, уже после второй беседы Даффи в этом усомнился. Кто-то взял его за локоть и развернул на 180 градусов. Мелвин Проссер. Ещё и улыбается.

— Рад вас видеть, Даффи. Тоника можете брать, сколько хотите. Ну что, разве парни не молодцы?

— Ещё какие, мистер Проссер.

— У меня нет слов, чтобы поблагодарить вас за то, что вы вытащили из тюрьмы Брэндона. Не будь вас, я не сомневаюсь, мы были бы сейчас в таком месте, о котором договорились не упоминать.

В том смысле, что в Четвёртом дивизионе.

— Вероятно.

— Вы наш спаситель, Даффи. Вынужден воздать вам должное. Возможно, нам стоит оставить вас на жаловании.

— Я не состою у вас на жаловании.

— Ну да. Что ж, пойдёмте-ка сюда, я хочу вас кое с кем познакомить, — и Проссер подвёл его к коренастому мужчине в тёмном костюме; тот стоял к ним спиной, и Проссер ткнул его в бок, чтобы привлечь внимание. — Даффи, я хочу представить вас своему деловому партнёру, Чарли Магрудо. Чарли, это Даффи, я тебе о нём говорил. Мы подумываем о том, чтобы ввести Чарли в Правление.

— Вот как, — сказал Даффи, — мои поздравления.

— Мы с вами раньше не встречались? — спросил Чарли, пожимая ему руку.

— У меня есть брат, — ответил Даффи, — мне надо идти.

Что всё это значит, хотел бы он знать. Что это, насмешка? Демонстрация силы? Что он этим хочет сказать? «Ты так и не понял меня, Даффи, и никогда не поймёшь»? «Пошёл к чёрту»? Он не знал. Он хотел бы, чтобы Мелвин Проссер перестал ему почти нравиться. Для злодея у него было неплохое чувство юмора.

— Даффи!

— Брэндон. Как жизнь?

— Здо рово, просто классно, лучше не бывает. Спасибо за идею с затычками.

— Спасибо за стриптиз.

— Да уж, я вроде как маленько забылся.

— Почти все так и подумали.

Брэндон пристально глянул на него.

— В каком смысле?

Даффи улыбнулся.

— Сегодня праздник, верно?

— Нет, вы скажите. Что вы имеете в виду? — Брэндон дружески обнял Даффи за плечи и прижал к себе. Он был намного выше Даффи.

— Ну, я стоял совсем рядом, смотрел на тебя, и я не заметил, чтобы кто-нибудь что-то бросил.

— Разве вы не видели, как я падал. Меня словно обухом по голове ударили.

— Видел я, как ты падал, Брэндон. Как боксёр на ринге. Но я знаю и то, что клуб не имеет права ждать от игрока выполнения условий контракта, если для этого ему придётся ещё несколько лет терпеть увечья от собственных болельщиков.

Рука Брэндона сжала плечо Даффи.

— Знаешь, а ты ведь очень умный мужик.

— Ты и сам не дурак.

Брэндон хохотнул.

— Я как-нибудь на днях попробую свести тебя в «Пальму». Вот только ты малость мелковат.

— Я как-нибудь на днях попробую сходить с тобой. Вот только тебе тогда не достанется ни одной девчонки.

Хотел бы Даффи знать, почему Брэндона это так рассмешило.

— Наверное, потому, что он думал, что ты другого сорта, — сказала Кэрол, когда он передал ей этот разговор.

— Что я что?

Все думают, что он другого сорта. Брэндон. Мелвин Проссер. Биньон.

— А ты как думаешь?

— Не знаю, Даффи. Я об этом как-то не задумывалась, — сказала она и солгала.

— И я не задумывался, — сказал он и сказал правду.

— Ну, если так…

— Что?

— Лучше нам помыть посуду, верно, Даффи?

— Конечно.

— Я так и думала, что ты это предложишь.

Они помыли посуду, расставили всё по местам и вытерли со стола, а потом Даффи запер входную дверь, и они сходили в душ — сначала один, потом другой, а потом легли в кровать и потушили свет, и Кэрол чувствовала, как Даффи шарит у себя подмышками в поисках лимфоузелков, а потом они оба постарались заснуть. Вот как бывает, когда замужем много-много лет, думала Кэрол.

А потом у Даффи началась эрекция. Кэрол сначала решила, что это шевелится его рука — ищет, не притаился ли где-нибудь лимфоузелок. Но они лежали совсем рядом друг с другом, и для того, чтобы просунуть руку, просто не оставалось места. Она постаралась дышать очень тихо, чтобы понять, спит он или нет. Хотела ли она, чтобы он не спал? Она и сама не знала. В другой раз она бы, скорее всего, подумала, что ей это кажется. Но сегодня… сегодня… Она вовсе задержала дыхание, чтобы услышать, как дышит Даффи. Это не помогло. Господи, ну что за ребячество.

— Даффи, — шепнула она, — Даффи, я сплю?

Он слегка шевельнулся.

— Ты — нет, — сказал он наконец, — это я сплю.