Краткая история пустыни Святого Града. – Обители, бывшие в пустыне Святого Града в эпоху ее процветания в IV, V и VI веках, с показанием их местонахождения по древним источникам. – Поездка к развалинам Фаранской лавры преподобного Харитония. – Лавра Преподобного Саввы Освященного. – Обитель Преподобного Феодосия Киновиарха. – Поездка к развалинам иорданских монастырей Св. Герасима и Св. Иоанна Предтечи, из обители пр. Саввы Освященного. – Развалины лавры Евфимиевой (Неби-Муса). – Ночлег в пещере Магара, посещение Кастелли и возвращение в лавру Пр. Саввы.

 

Краткая история пустыни Святого Града

Все лавры и монастыри в окрестностях Иерусалима, то есть в Иерихонской долине, над Иорданом, в Сорокадневной пустыне, около Фекуи и Мертвого моря, составляли одно целое, одну отдельную пустыню, которая на соборах Никейском, Константинопольском и у всех древних писателей была известна под именем пустыни Святого Града. Основание в этой пустыне множества лавр и монастырей в строгом значении слова было делом Божиим. Оттого-то в самое краткое время, почти вдруг, не только заселилась, но и процвела, яко крин, эта святая пустыня. Святые мужи были невольными основателями этих училищ богомыслия. Отшельник, полный живой, сердечной веры, предпочитающий всему любовь Божию, удаляясь в дикую пустыню, чтобы иметь возможность в уединении и безмолвии внимать лишь своему собственному спасению, вовсе не помышлял об основании монастыря, потому что такие люди, по своему глубокому смирению, искренно признавали себя неспособными руководить других. Но вот благодать Божия просвещает и освящает его, соделывает своим избранным сосудом, совершая чрез него многообразные чудеса; слава о нем быстро растет, и многие приходят, изъявляя желание усовершенствовать себя духовно под его руководством; напрасно он отказывается: слезами, просьбами, а нередко и неотступным домогательством собравшиеся вынуждают святого мужа сделаться их наставником. Так возникли лавры и монастыри; здания в них улучшались жертвами людей благочестивых, внимание которых было привлечено чудесами и примерами святой подвижнической жизни иноков. Смирение и удаление от славы человеческой наполняли сердца святых основателей, и именно эти самые качества дивный во святых Своих Господь употребил для умножения приютов благочестия. Ибо святой муж, будучи вынужден указанным выше способом положить основание иноческой обители и убегая от молвы и славы человеческой, спешил удаляться в глубочайшую пустыню; но вскоре и там принужден бывал силою тех же обстоятельств, лучше же сказать, промыслительно, основывать монастырь для желающих сожительствовать с ним. Вот самая верная история основания в этой пустыне всех жилищ отшельников и монахов. Число их простиралось от 10 до 14 тысяч, то есть было вдвое более того числа, которое составляет ныне население Святой Афонской Горы, наследовавшей в Православной Церкви славу пустыни Святого Града. По причине такой людности, для удержания единообразия и порядка Иерусалимские Патриархи назначали особенных предстоятелей над всей пустынею Святого Града, в сане архимандритов. Таким был в патриаршество Саллюстия преподобный Маркиан (начальник киновии близ Вифлеема); а далее, при ясно обозначавшемся разделении братий на отшельников и киновиятов, стали поставлять двух предстоятелей, из коих один, как преподобный Савва, был настоятелем всех лавр, а другой, как его друг и спостник преподобный Феодосий, – настоятелем (архимандрит) всех киновий пустыни Святого Града. Не обратившие внимания на эти обстоятельства, позднейшие описатели Святой Земли, насчитывали в одной (в Плачевной юдоли) лавре Св. Саввы от 10 до 14 тысяч отшельников, тогда как это число надобно относить ко всему населению пустыни Святого Града. Пересматривая остатки старины, составляющие источник сведений об этом предмете, нельзя не задуматься над тем, как все ясно носит на себе печать божественного происхождения. Среди такого числа иноков нас не столько приводит в удивление первоначальная ревность их к духовным подвигам и высокое их совершенство, а отсюда и дар различных чудотворений, сколько то, что в течение двухсот лет и более продолжается это цветущее состояние подвижничества, что не единицами или десятками, а целыми сотнями появляются мужи необыкновенные. Нельзя не видеть в этом руки Божией, которая произвела это великое чудо для пользы Церкви и как бы создала новый и совершенный свет, в котором ряд чудес наполняет два века, в котором подвиги божественной ревности, одушевления и высшего созерцания составляют его обыкновенное явление. Смотря на обширные и достоверные свидетельства об этих золотых веках Иерусалимской пустыни, мы должны убедиться в особой милости Божией, которая для нашего усовершенствования благоизволила сохранить такую славную летопись деяний человеческого духа. Промысел Божий избрал для этого двух великих мужей, полных высокого духовного совершенства и необыкновенной учености, которые перед вторжением исламизма посвятили всю свою жизнь на изучение и собрание памятников этого чудесного света. То были блаженный Иоанн Мосх и святой Софроний.

Иоанн Мосх жил в монастыре Пр. Феодосия Киновиарха. Там же Софроний Софист сделался его учеником. Но вскоре этот учитель основал, выражусь так, «монастырь странников», ибо с двенадцатью своими учениками он посетил все жилища отшельников и монахов в Сирии, Египте, на Синайском полуострове, в Греции и Италии, и там, присматриваясь к жизни и собирая предания о состоянии современного ему пустынножительства (в VI веке), написал (около 622 года) сочинение под заглавием «Луг духовный», ибо разные благочестивые предания действительно украшают эту книгу, как цветы луг. Книга сия, проникнутая духом высокого благочестия, как нельзя более обрисовывает дух времени и весьма полезна для успеха в духовной жизни. Что же касается до самых фактов, в ней собранных, то истину их подтверждают достоверные жизнеописания святых, историческая верность которых не может быть заподозрена никакою благоразумною критикою. Но обратимся к историческому очерку пустыни Святого Града.

Рука Божия уже начинала тяготеть над Палестиною. Хозрой, царь персидский, вторгнулся в Палестину; в 614 году взят был Иерусалим; Животворящее Древо Креста Господня досталось в руки неверных и отправлено в Персию. Большая часть обителей пустыни Святого Града были разорены. Из иноков одни умерщвлены, а другие взяты в плен и посланы в тяжелую неволю. По миновании этой грозы снова начали оживляться лавры и киновии, пока наконец меч Омара совершенно не подчинил себе этой страны. Именно в это злосчастное время Иерусалимским Патриархом был ученик блаженного Иоанна Мосха Софроний (с 629 года), который не упал духом в несчастии, но смелою защитою умел умилостивить Омара и тем сохранить христианство от конечного истребления. Но вместе с тем его чувствительная и богобоязненная душа не могла перенести того позора, что святейшие из святых мест достались в руки мусульман, и он вскоре умер от печали. Если остановимся над его удивительною ревностью в защите православной веры противу еретиков, над глубокой и основательной ученостью, от которой так и веет искреннее и высокое благочестие и набожность (как можно видеть в дошедших до нас отрывках из сочинений этого святого и ученого мужа); если взвесим этот совершенный образец добродетели, эту неустрашимую смелость, какую он оказал, с опасностью собственной жизни, защищая пред Омаром свою веру и паству, то справедливо можем положиться на мнение церковных историков, что святой Софроний принадлежит к светилам восточной Церкви и по праву занимает почетное место в ряду ее прославленных иерархов.

Владычество сарацинов (арабов) над Палестиною вначале не было тяжело, и потому лавры и монастыри более или менее процветали по-прежнему. Чудеса, подвиги и ученость венчали как бы тройным венцом эту пустыню Святого Града; ибо мы видим, что и под владычеством сарацинов славились в ней святой Иоанн Дамаскин, Стефан Чудотворец, Косьма, Федор и Феофан, начертанные и другие ученые и богобоязненные мужи. Хотя эта уступчивость сарацинов время от времени уменьшалась и исламизм расширяясь вытеснял частями христианство, однако же все шло еще кое-как, пока не завладели Палестиной турки. Во время арабского владычества, хотя мы и не видим в пустыне Святого Града «монахов множество», но оставалось еще несколько монастырей, известных благочестивою жизнью своих иноков и в XII веке, как свидетельствуют о сем современные очевидцы: наш паломник игумен Даниил и греческий писатель того же века Фока. Они упоминают не только о лавре Св. Саввы, но и о монастыре Феодосиевом, о лавре аввы Харитона (близ Фекуи), о монастыре Евфимиевом и Феоктистовом, о лавре Хозевитской, о трех монастырях над Иорданом, то есть: Предтечеве, Златоустове и преподобного Герасима иорданского. По свидетельству нашего паломника, жизнь иноческая продолжала процветать лишь в хранимой особым промыслом Божиим лавре Пр. Саввы Освященного и только длилась в других обителях. Так, в монастыре Пр. Герасима игумен Даниил нашел только двадцать иноков. О населении других виденных им монастырей наш паломник не упоминает вовсе; о монастыре Пр. Евфимия замечает: «прежде был сделан городом», то есть огражден, «и туже был монастырь Феоктистов, ныне же разорено все от поганых». Фока, описывая посещение лавры Хозевитской в конце того же века, выражается так: «мы нашли в этой обители многих мужей, замечательных святостью их жизни». Все уцелевшие до позднейшего времени монастыри, как видим из их описаний, были построены довольно единообразно: то есть были обведены стенами и вооружены башнями для защиты от внезапных нападений; на средине двора возвышался соборный храм, под которым нередко находилась пещера с гробом основателя обители, а около него ютились гробы его учеников; по сторонам двора около стен размещались кельи и прочие монастырские здания, обыкновенно в два (с подвальным этажом), а нередко и в три яруса. Над монастырскими воротами устраивалась башня для наблюдения за безопасностью монастыря от внезапных нападений хищников.

Владычество крестоносцев в Святой Земле, как известно, не слишком благоприятствовало процветанию православных обителей в Святом Граде и его пустыне, и только индифферентизм королей-рыцарей несколько смягчал или сдерживал ревность не по разуму Латинского Патриарха и его клира, спешивших всем завладеть и всех олатинить в завоеванной рыцарями Палестине. Впрочем, в XIII, XIV и XV столетиях, как можем догадываться, еще продолжалась иноческая жизнь в некоторых восстановленных от первого варварского разорения обителях пустыни Святого Града. Так, например, в одном Иерусалимском сборнике Саввинской обители, в приписке, читаем замечание, что в 1316 году присланы из Крита в монастырь Св. Иоанна Предтечи, что на Иордане, шесть миней при императоре греческом Иоанне II Комнине; следовательно, монастырь этот тогда еще был населен. При арабских Патриархах монастыри, уцелевшие в пустыне Святого Града, были поддерживаемы благочестием грузин и потом королей сербских, особенно монастырь Св. Саввы, где в XVI столетии стихия славянская является преобладающею, что продолжалось до самого последнего запустения этой обители в начале XVII столетия. Под железною и жестокою дланью старых Османов увял окончательно этот духовный луг, исчезли цветы, а в глухой и немой пустыне поросли травой забвения и самые следы прежних высоких подвигов и духовного просвещения.

Только дочь Плачевной юдоли, лавра Преподобного Саввы Освященного осталась, как одинокая сирота, для грустного воспоминания о прошлом величии пустыни Святого Града. По счастью, дух великого ее основателя не перестает оживлять доселе его «малое стадо» (шестьдесят человек), послав ему достойного руководителя в лице ее нынешнего игумена семидесятидвухлетнего старца о. Иоасафа, который в свое тридцатипятилетнее управление обителью успел возвести ее на возможную степень благоустройства материального и духовного. Это единственный отрадный оазис в совершенно запустевшей в конце XVI века пустыне Святого Града.

 

Обители, бывшие в пустыне Святого Града в эпоху ее процветания в IV, V и VI веках, с показанием их местонахождения по древним источникам

Первоначальником иноческого жития в Палестине обыкновенно почитается преподобный Иларион, ибо до него, как свидетельствуют древние писатели, не было в Палестине монастырей, и никто прежде в Сирии не видал монахов. Под влиянием этого светлого примера появилось не мало монастырей, иноки которых удивили Василия Великого чрезвычайным воздержанием в пище и питии, постоянным трудом и бодростью в непрестанной молитве. Впрочем, монастыри, устроенные преподобным Иларионом или по его примеру, сосредоточивались лишь в окрестностях Газы. Но в то же самое время, то есть в начале IV века, является в Палестине преподобный Харитон, который и был основателем монастырей собственно в пустыне Иерусалимской. Святой Харитон Исповедник, пострадавший при императоре Аврелиане, идя помолиться в Сятой Град, был на пути взят в неволю разбойниками и увлечен в Фаранскую пустыню, в дикую пещеру, служившую им убежищем. Гнездившийся здесь змий отравил своим ядом вино, и разбойники вместе с вином выпили смерть, а преподобный Харитон, сделавшись свободным, решился в благодарность за чудесное избавление остаться в этой самой пещере служить Господу. Вскоре молва о его святой жизни и чудесах собрала к нему учеников; пещера была обращена в церковь и основалась знаменитая лавра Фаранская, первоначальная из всех обителей в пустыне Святого Града.

Вторая лавра была основана им же близ Иерихона (вероятно, в пещерах Сорокадневной горы) и потому называлась Иерихонскою; наконец, третья на потоке Сукка, между Фекуею и Мертвым морем, и потому носила название Сукки по-сирски или Старой лавры по-гречески. В этой последней лавре преподобный Харитон дожил до глубокой старости, но последние дни своей земной жизни пожелал окончить в первой своей обители – лавре Фаранской, где и погребен. Впрочем, во время преподобного Харитона пустыня Святого Града еще мало была известна в мире христианском; в V и VI веках она достигла известности и почитания, ибо много всяких мужей прославили ее святостью жизни и дивными чудесами. В главе этих мужей стоит преподобный Евфимий, который, как Антоний Египетский, был отцом всех палестинских пустынножителей.

При обозрении обителей, основанных самим преподобным Евфимием и многочисленными учениками и подражателями его святой жизни, мы будем иметь повод обратиться к сказанию лично о каждом из них, а теперь сделаем исчисление обителей, бывших в пустыне Святого Града в эпоху ее духовного процветания, и определить местонахождение каждой из них, руководствуясь теми указаниями, которые встречаются у писателей того времени: блаженного Иоанна Мосха и Кирилла Скифопольского. Все обители, которые составляли так называемую пустыню Святого Града, лавры и киновии, по их местонахождению можно разделить на две группы: к первой относятся обители, расположенные в горной части пустыни, ко второй принадлежат обители в Иерихонской и Иорданской долине. В числе первых известны:

1) Лавра Фаранская, получившая свое название от близлежащего селения Фаран. Место этой обители указано в житии преподобного Евфимия следующими словами: «прииде (Евфимий) в лавру, нарицаемую Фара, отстоящую в расстоянии шести миль от Святого Града.

2) Лавра Сукка (по-сирски) или Ветхая лавра (по-гречески), развалины которой видны доселе близ Фекуи в Уади-Харитун.

3) Монастырь Феоктистов, названный так по имени друга и спостника Евфимиева, преподобного Феоктиста, бывшего первым начальником этого монастыря. Основан им же по выходе из лавры Фаранской, в той же пустыне Святого Града. Место монастыря Феоктистова доселе в точности не определено. Для отыскания его служит путеводною нитью следующее указание из жития преподобного Евфимия: явившись во сне сыну старшины сарацинского Аспевета Теребону, старец сказал: «я Евфимий и живу в восточной (стране) пустыне, при потоке, протекающем на южной стороне дороги, ведущей в Иерихон, в десяти милях от Иерусалима». Живших при этом потоке отшельников первые открыли лазарийские (вифанские) пастухи. Они и теперь служат лучшими проводниками для разыскания места древней обители, потому что развалины ее находятся доселе вблизи их пастбищ. В том же житии (преподобного Евфимия) расстояние Феоктистова монастыря от лавры Пр. Евфимия определяется пространством трех миль; он называется нижним по отношению к лавре Пр. Евфимия, конечно потому, что был построен на дне потока, а лавра среди возвышенной долины, на холме.

4) Лавра Пр. Евфимия, обращенная по его кончине в киновию, чрез что и уцелели до позднейшего времени ее развалины. Турки по овладении Палестиною обратили ее в свой монастырь, вероятно из уважения к местному преданию о благодеяниях, оказанных святым мужем, здесь погребенным, для окрестных жителей. Монастырь этот мусульмане (привыкшие искажать христианские предания) назвали по-своему монастырем пророка Моисея, Неби-Муса. Нельзя сомневаться, что он стоит на развалинах знаменитой обители, промыслительно сберегая от конечного забвения гроб святого отца иночествующих этой пустыни.

5) Монастырь в пустыне Зиф (на юго-восток от Хеврона), между Абарасом (Адорим?) и селением Аристовулиадою, в окрестностях тех пещер, в которых укрывался Давид от гонения Саула, как сказано в житии преподобного Евфимия. Место это доселе еще никем не было исследовано.

6) Монастырь Мартириев, основанный аввою Мартирием, учеником преподобного Евфимия (был впоследствии Иерусалимским Патриархом,) в пятнадцати стадиях от лавры Пр. Евфимия, при небольшой пещере. В житии преподобного Евфимия монастырь этот называется «великим и славным». Развалины его указывают в стороне от дороги, ведущей из Иерусалима к лавре преподобного Евфимия (Неби муса), в виду лавры (сходно с указанием в одном месте из жития преподобного Евфимия), на месте, называемом арабами Ель-Мелааб (от неровности места, обставленного со всех сторон холмами). Самые эти развалины арабы называют Хан-Ахмар – красный хан, вероятно, по коричневому цвету полей, его окружающих, которые принадлежат вифанским феллахам.

7) Монастырь Пр. Феодосия, друга и спостника преподобного Саввы Освященного, основанный около той пещеры, в которой, по преданию, ночевали волхвы, возвращаясь из Вифлеема иным путем (т. е. не чрез Иерусалим) во страну свою. О месте сего монастыря в житии преподобного Саввы упомянуто в следующих словах: «Авва Феодосий жил к западу от лавры расстоянием стадий около 35 и там, при содействии Христа, основал весьма славную киновию».

8) Лавра или келья Хузивы, построенная, как говорит предание, на том месте, где постился Иоаким «неплодства ради». Здесь, сказано в житии преподобного Саввы, в его время сиял добродетелями святой Иоанн Хозевит, основатель этой обители, впоследствии епископ Кесарии Палестинской. Развалины этой обители находятся в потоке Куттиллийском (который в верховьях своих, протекая чрез пустыню Фаран, называется Фара), не далеко от Иерихонской дороги. Испытав общую судьбу обителей пустыни Святого Града, то есть будучи разорена от варваров, лавра Пр. Хозевита в XVI столетии была временно восстановлена какими-то двумя любителями безмолвия, но вскоре опять запустела. Любопытные развалины ее, с хорошо сохранившимися фресками и надписями в усыпальнице, по своей недоступной местности редко бывают посещаемы путешественниками. Ниже лавры, в том же потоке, видны небольшие развалины, которые называются, по преданию, скитом Георгия Хозевита.

9) Лавра Преподобного Саввы, существующая поныне. Из обителей, основанных в пустыне, вблизи этой лавры самим преподобным Саввою и его учениками упоминаются:

а) Новая лавра, основанная вышедшими из Великой лавры по неудовольствию на преподобного Савву, недалеко от Фекуи, к югу при Фекуйском потоке. Место этой лавры в точности еще не исследовано, но найти его кажется нетрудно, следуя указанию Евфимиева жизнеописателя инока Кирилла, который сам жил в этой лавре по изгнании из нее иноков, зараженных учением Оригена.

б) Пещерная киновия, в потоке, расстоянием от лавры Пр. Саввы на пятнадцать стадий, недалеко от Кастеля к западу (а от киновии Иеремии в пяти стадиях на юг). Здесь в северном утесе большая пещера, которая была обращена в церковь, а при ней образовалась так называемая пещерная киновия. Место это в точности не известно.

в) Киновия Кастеллийская. Холм Кастеллийский лежит от лавры к северо-востоку, расстоянием около двадцати стадий. Место известно, видны следы церкви и мозаического ее пола.

г) Киновия Схолариева (названа так по имени первого ее настоятеля, ученика преподобного Саввы, Иоанна, из схолариев) обращена в киновию из башни или замка, построенного императрицею Евдокиею на высочайшей во всей восточной пустыне горе, от пещерной киновии на запад, от лавры Св. Евфимия в тридцати стадиях. Место инокам саввинским известно. Относительное положение трех вышеупомянутых киновий между собою и лаврою Пр. Саввы определяется в житии преподобного Саввы следующим образом: пещерная киновия лежит от великой лавры к северо-востоку; с восточной стороны ее находится Кастеллийская киновия, и с западной (на расстоянии почти пяти стадий) киновия Схолариева.

д) Лавра Семиустная (Гептастом). Начало этой лавры положено по своеволию одним монахом Великой лавры – Иаковом, при озере Семиустном, из которого преподобный Савва в начале устроения своей лавры брал воду, – в расстоянии пятнадцати стадий от лавры. Когда же поставленные здесь Иаковом кельи были, по приказанию Патриарха, разрушены, то преподобный Савва построил вместо их другие в пяти стадиях расстояния от прежних к северу и назвал основанную таким образом обитель Семиустною.

е) Киновия Иеремии, в сухом потоке к северу от пещерной киновии, около пяти стадий расстоянием от нее. Следы этой обители саввинские иноки указывают при пути из лавры к Иордану.

ж) Киновия для новоначальных была на север от лавры не в дальнем от нее расстоянии, при верховьях ущелья плачевной юдоли.

з) Киновия блаженного Иоанна в пятнадцати стадиях от лавры к югу, образовалась из пустынной кельи, построенной некогда самим преподобным Саввою. Место не известно.

и) Киновия Перикапарвариха (др. Кафар-Баруха), в окрестностях Хеврона, основанная учеником преподобного Саввы Северианом, в Енгадди. Место это не известно.

К этой же группе следует присоединить три обители близ Вифлеема: киновию аввы Маркиана, который был до преподобного Саввы и Феодосия общим начальником всех обителей пустыни Святого Града; монастырь Св. Сергия, называемый Кепропотам, находившийся в двух верстах от Вифлеема; а также монастырь Анастасиев, процветший в VII веке под управлением аввы Иустина. Развалины его показывают на северо-восток от Вифании на половине часа пути от нее.

Из монастырей второй группы, то есть расположенных на Иерихонской долине над Иорданом, упоминаются древними писателями следующие:

1) Лавра и монастырь Пр. Герасима. Место их указывает блаженный Иоанн Мосх, говоря, что она отстоит почти на одну милю от Иордана. Кирилл в житии преподобного Евфимия об основании этих обителей пишет: «Великий Герасим, житель и покровитель иорданской пустыни, построив там великую лавру не менее как для семидесяти отшельников, устроил на средине ее монастырь и установил, чтобы только вступившие в монастырь (новоначальные) жили в монастыре». Видимые ныне на Иерихонской долине развалины суть остатки этого монастыря Герасимова, в котором наш игумен Даниил, паломник XII века, еще застал двадцать монахов.

2) Лавра Каломон или Каломонская, по толкованию одних, значит тростниковая, а по другим доброе пристанище, потому что была построена на месте, где останавливалось Святое Семейство, во время бегства в Египет (через Иерихонское поле пролегает дорога из Галилеи в Газу). Блаженный Иоанн Мосх ясно различает эту обитель от обители Пр. Герасима даже самым определением ее места, говоря о лавре Герасима: «около Иордана», а о лавре Каломон: «близ Иордана», то есть на самом берегу священной реки. Но позднейшие писатели, начиная с Фоки, постоянно смешивают эти две обители, на том основании, что преподобный Герасим назывался так же Каломонитою. Более чем вероятно, что название это усвоено преподобному Герасиму потому, что он положил основание лавре Каломон, или просто жил в ней временно до основания своей собственной обители, подобно тому как преподобный Евфимий до основания своей лавры жил в лавре Фаранской, или наконец потому, что лавра Каломонская присоединилась к лавре Пр. Герасима после одного из опустошений пустыни Святого Града, и с тех пор обитель эта стала именоваться безразлично то одним, то другим именем. Это последнее предположение кажется нам всего вероятнее. Наш паломник игумен Даниил говорит, что лавра Каломонская находилась при самом устье Иордана, т. е. при впадении его в Мертвое море. По моему мнению, место ее указывает довольно определенно высокий холм, находящийся невдалеке от устья Иордана, на самом берегу его, и, видимо, покрывающий какие-то развалины. Во всяком случае свидетельство блаж. Иоанна Мосха, ясно различающего эти две обители (лавру Каломонскую и лавру Пр. Герасима), не может быть оставлено без внимания.

3) Лавра Пиргов (башен), основанная учеником преподобного Саввы, блаженным Иаковом, у Иоанна Мосха называется «Иорданскою обителью», след. также была на Иерихонской долине. Следы ее указывают на северо-восток от монастыря Пр. Герасима.

4) Лавра аввы Петра, по свидетельству Иоанна Мосха, была также близ Иордана.

5) Лавра Коприта, в долине Иорданской, что видно из 90-й главы «Луга духовного», где повествуется, что авва Георгий отшельник, придя с своим учеником Фалалеем во святой Град и поклонившись Святым местам, оттуда пошел на Иордан, где ученик его преставился, и старец похоронил его в лавре, именуемой Коприта.

6) Лавра Ильинская, названная так в честь святого пророка Илии, основанная аввою Антонием, также была на берегах Иордана, что видно из сказаний Иоанна Мосха, имевшего близ этой лавры свою отшельническую келью (см. Луг духовный. Гл. 133).

7) Лавра Несклерова, основанная на берегах Иордана учеником преподобного Саввы, блаженным Юлианом, по прозванию Киртом (согбенным), как о том упоминается в житии преподобного Саввы.

8) Иерихонские монастыри, основанные Патриархом Илиею (494–513), близ Иерихона.

9) Монастырь скопцов или евнухов находится близ Иордана, что видно из главы 15 «Луга духовного». Этот монастырь образовался при Патриархе Петре чрез разделение вышеупомянутых иерихонских монастырей Патриарха Илии, по случаю принятия в них евнухов из Константинополя (см. о сем в житии преподобного Саввы).

10) Киновия Марии Богородицы, так называемая Новая, которая также называлась монастырем аввы Константина, по имени ее настоятеля, а может быть и основателя. Место этой киновии ясно не указано; надобно полагать, что также была в долине Иорданской, ибо из сказаний Иоанна Мосха видно, что больных из этой киновии отсылали в иерихонскую больницу.

11) Киновия Пентуклы (Пентаклии) или киновия Плача, близ Иордана, построена, по преданию, на том месте, где сыновья Иакова на пути из Египта с мощами отца своего, перейдя Иордан, остановились и сотворили плач велий. Киновия эта находилась на самом берегу Иордана; ибо на старца ее святого Канина (был потом игуменом этого монастыря, как видно из 15 главы Луга духовного) было возложено особое послушание крестить приходящих от иноверия к Православной Церкви; крещение же это, как известно, в древности (да и поныне) всегда совершалось в Иордане (см гл. 136. Луга духовного). Видимые ныне на берегу Иордана развалины XII века известны под именем монастрыря Св. Иоанна Предтечи Господня. А как у писателей V и VI века вовсе не упоминается о монастыре Св. Иоанна Предтечи, то мы и полагаем, что лавра Пентукла, находившаяся над Иорданом, старцы которой проходили служение Предтечи, и нынешний монастырь Св. Иоанна Предтечи есть древняя одна и та же обитель, чему не противоречит и то предание, что монастырь Св. Иоанна Предтечи построен на самом месте крещения Спасителя мира. По греческим преданиям обитель эта была обновлена Мануилом Комниным в 1150-х годах.

12) Монастырь во имя святого Иоанна Златоустого, так же как Предтечев, не был известен под этим именем у писателей V и VI века; вероятно, это название вторичное, данное по обновлении развалин одной из древних обителей; развалины этого монастыря, ясно виденные еще в XII веке, ныне едва заметны и находятся на пути от Мертвого моря к Иерихону, на левой стороне от дороги, в виде груды разбросанных камней и небольшого холма. По преданию, церковь в Саввинской лавре во имя святого Иоанна Златоустого построена в память этой обители, по конечном ее запустении.

Все эти обители окружены были садами, которые орошаемы были водою из водопроводов, – следы их доселе сохранились. А ныне тяжелое впечатление производит эта сухая, поистине мертвая равнина…

Сверх вышеозначенных монастырей у писателей V и VI века упоминаются еще пещеры Иордана (см. Гл. 10 и 19 Луга духовного), которые не составляли отдельной обители, были постоянно обитаемы любителями глубочайшего безмолвия. По ту сторону Иордана было также несколько монастырей, из которых особенно замечателен монастырь на месте названном Саисас, устроенный при пещере, в которой некогда жил святой Иоанн Креститель. Место этой обители определяется в сказании об ее чудесном основании. Блаженный Иоанн Мосх (см. Гл. 1 Луга духовного) пишет, что один старец с учеником своим, пойдя из Иерусалима на поклонение в Синай, едва перешел Иордан «и отшедши от него, яко поприще едино», заболел так, что не мог продолжать пути, почему и вошел в упомянутую пещеру. Здесь явился ему в сонном видении святой Иоанн Креститель и, возвратив старцу здоровье, обязал остаться на постоянное жительство в этой пещере, говоря, что она значительнее Синая, потому что сюда не раз приходил посещать его сам Господь наш Иисус Христос. Пещера существует поныне, и место ее известно Саввинским инокам.

Гора Сорокадневная или гора Искушения, на которой, по преданию, провел в сорокадневном посте и молитве Сам Началовождь нашего спасения и был искушаем от диавола, – эта гора вся покрыта пещерами, иссеченными в ней еще аморреями (во время войны с израильтянами); она с самых первых времен пустынножительства, во время процветания пустыни Святого Града в V и VI веках и долго еще после ее упадка, по свидетельству очевидцев, представляла подобие большого улья, в котором любители безмолвия не переставали с опасностью собственной жизни вырабатывать духовный мед, упражняясь в священном трезвении и непрестанной молитве. Некоторые из них, подобно блаженному Елпидию (см. Лавсаик. Гл. 91 и 93), поселясь в пещере, не сходили с горы до самой кончины. Об этом столпе терпения писатель Лавсаика поведает, что он жил среди собравшейся к нему братии, как матка пчелиная, и населил эту святую гору как город, еще в конце IV века по Р. Х..

Из всех известных в V и VI веке лавр и монастырей пустыни Святого Града до нашего времени уцелели лишь развалины следующих из вышепоименованных обителей: 1) лавры Фаранской, 2) лавры Суква, 3) монастыря Феоктистова, 4) лавры Евфимия, 5) монастыря аввы Мартирия, 6) лавры Пр. Саввы с некоторыми из ее монастырьков, 7) монастыря Пр. Феодосия Киновиарха, 8) лавры Пр. Иоанна Хозевита, 9) монастыря Пр. Герасима Иорданского. Число невелико, но утешительно заметить, что с именами этих уцелевших развалин бывших обителей связано воспоминание именно о тех святых мужах, которые наиболее прославили пустыню Святого Града, каковы: преподобный Харитоний, Евфимий, друг и спостник его преподобный Феоктист, ученик его Патриарх Мартирий, преподобный Савва, друг и спостник его препеподобный Феодосий Киновиарх, преподобный Иоанн Хозевит и преподобный Герасим Иорданский. Обозреть развалины этих обителей значит то же, что проследить от начала до конца всю славную летопись пустыни Святого Града в эпоху ее высшей славы (в V и VI веках), что мы и намерены сделать, при помощи Божией, начав с знаменитой лавры Фаранской.

Подвижническая жизнь отшельников и монахов пустыни Святого Града в общих чертах описана у церковного историка Евагрия (Кн. 1. Гл. 21). Слава об этой святой жизни была так велика и стремление подражать ей было так сильно, что некоторые из современных епископов, подобно святому Иоанну Молчальнику (епископ Колонийский), при первой возможности оставляли свои епископские кафедры, чтобы скрыться от мира в уединенной келье той или другой лавры пустыни Святого Града и сделаться собеседниками земных Ангелов и небесных человеков, которыми были исполнены обители этой пустыни. Но чаще случалось и наоборот, что пустынники, как мужи духа и силы, были вынуждены, повинуясь воле Божией, оставлять свое уединение для занятия не только епископских, но и патриарших кафедр. Так, игумен лавры Фаранской Григорий был возведен на престол Патриархии Антиохийской при императоре Юстиниане II. По свидетельству Иоанна Мосха, его украшали добродетели милосердия, непамятозлобия, умиления; он имел великое сострадание к грешным. Модест из архимандритов Феодосиева монастыря был сперва местоблюстителем Патриаршего престола, а потом Патриархом Святого Града. Святой Софроний из иноков того же монастыря был Патриархом Иерусалимским во время завоевания Святого Града калифом Омаром (622 г.). Василий из архимандритов монастыря Саввы Освященного был Патриархом Иерусалимским (800 г.). Из той же обители вышли Косма, епископ Маиумский, Феодор, епископ Едесский (в царствование Михаила и матери его Феодоры, около 829 г.), Феодор начертанный, митрополит Никейский. Из учеников пр. Евфимия двое: Мартирий и Илия с честью занимали престол Патриаршества Иерусалимского, о чем прозорливый авва предсказал еще при своей жизни задолго до самого события. Мартирий, родом из Каппадокии, правил Иерусалимскою Церковью восемь лет (482–490). Блаженный Илия, родом араб, был Патриархом Иерусалимским после Саллюстия, с 494 по 513 г. Император Анастасий за твердость в православии низвел его с престола. Современник преподобного Саввы – преподобный Иоанн Хозевит сперва отшельник Фиваидский, а потом основатель лавры Хозевы, был поставлен Патриархом Илиею в епископы Кесарии Палестинской, но потом, оставив престол во время бывших смятений, снова удалился в свою любимую пустыню, где и скончался. Авва Авраам, настоятель обители Св. Марии, Новой, на Иордане, был митрополитом Ефесским. Ученик преподобного Евфимия Косма управлял 30 лет паствою Скифопольскою (см. Житие преподобного Евфимия), Инок лавры Пр. Евфимия Леонтий был епископом Трипольским. Кто желает ближе ознакомиться с честными добродетелями и подвигами старцев пустыни Святого Града, тому рекомендуем внимательное чтение «Луга духовного» в русском переводе (второе издание 1870 г.).

 

Поездка к развалинам Фаранской лавры преподобного Харитония

Первый обративший внимание на отыскание следов Фаранской лавры, согласно указаниям древних писателей, был известный автор «Писем с востока» 1849–1850 годов. Но труды его не увенчались успехом, хотя, судя по его описанию, он был неподалеку от ее местонахождения и на том самом потоке Фара, которому мы обязаны сохранением до нашего времени памяти о знаменитой обители. Рассказ о неудавшемся поиске автор «Писем с востока» оканчивает добрым желанием: «пусть, – говорит он, – другие изыскатели лучше меня определят местность сей знаменитой обители». Это было и моим давним желанием, которое я твердо решился привести в исполнение при первом свободном времени. Прежде всего я начал с поверки предположений о местности древней обители. В житии преподобного Евфимия ясно сказано, что он, поклонившись святым местам в Иерусалиме, пришел оттуда в лавру Фаран, «на шесть миль от города Иерусалима отстоящую». В другом месте того же жития читаем: «лежит к востоку одно селение, отстоящее от лавры Фаран на десять стадий и называющееся так же Фараном. Думаю, прибавляет к сему Кирилл, писатель жития, что не оно получило наименование от лавры, но само дало ей». В Духовном Луге Иоанн Мосх повествует, что в его время в лавре Фаранской жил некто авва Авксанан, которого, когда он заболел смертельно, перенесли в Иерусалим в патриаршую больницу. Когда же он скончался, то его перенесли в ту же Фаранскую лавру и там похоронили (гл. 41). В 44-й главе той же книги поведается о затворнике, жившем на Елеонской горе, который, находясь в недоумении от случившегося с ним искушения, объявил о сем «на следующий день» авве Феодору, жившему в лавре Фаран. Эти сказания вполне убедили меня в истине того предположения, что следов лавры Фаранской надобно искать в бывшей пустыне Святого Града и притом вблизи от Иерусалима, а определение этого расстояния в шесть миль (около девяти наших верст) заставляло обратить преимущественное внимание на верховья потока Цади-Фара, протекающего в диком ущелье, в нижней части которого находятся развалины другой древней обители: лавры преподобного Иоанна Хозевита.

Остановившись на этом предположении, я однажды в небольшой компании выехал из Иерусалима поутру в половине шестого часа, взяв с собою провизии на сутки, ибо намеревались провести в Цади-Фара целый день. Все мы ехали на лошаках, быв предупреждены о том, что на лошаках легче будет достигнуть искомого места. Проехав вдоль всей северной стены Иерусалима, против северо-восточного угла его мы повернули налево на дорогу, проходящую вдоль восточного склона Везефы, мимо растущих по скату садов. Спустившись вниз, переехали долину Кедронскую в том месте, где она почти под прямым углом поворачивает с востока на север; в этом углу она привольно расширилась во все стороны и представляет ровное поле, покрытое развесистыми масличными деревьями. На скатах, окаймляющих ее с севера, белеется несколько загородных домов с садами. Дорога, ведущая сюда от Гефсиманских ворот по правому берегу Кедронского потока, как я заметил, составляет любимое место прогулки мусульманской аристократии Иерусалима, может быть потому, что на этой прогулке легче уединиться от франков (европейцев), гуляющих обычно за Яффскими воротами, по дороге к нижнему водоему и Крестному монастырю.

По переезде чрез Кедронскую долину дорога наша, направляясь на северо-восток, пошла в гору, пока мы не поднялись на возвышенную плоскость, называемую Скопус. Здесь мы остановились на несколько минут, чтобы полюбоваться видом Иерусалима. Это лучший пункт для обозрения Святого Града, после того места Елеонской горы, где плакал о нем Господь; но оттуда Святой Град представляется как с птичьего полета, и все здания сдвинуты вместе как город, тесно населенный; а с этой высоты он виден во всю длину своего протяжения и каждое значительное здание обрисовывается в отдельности. Наши же русские постройки, сливаясь в одно целое с городом, увеличивают достоинство картины; на переднем плане ее выступает масличная роща, покрывающая Везефу, а из среды ее выглядывают местами белые стены домов и верхи сторожевых башен.

Подвигаясь все в том же направлении, мы через три четверти часа проехали мимо деревни Исавие, расположенной в стороне от дороги у подошвы гор в лощине, покрытой веселою зеленью фиговых и гранатовых дерев. Отсюда, после небольшого спуска, дорога вилась между полями по равнине, приметно возвышавшейся, пока мы достигли деревни Анаты (древнего Анафофа), родины пророка Иеремии, книга которого начинается так: «Слово Божие еже бысть ко Иеремии, иже обиташе во Анафофе, в земле Вениаминов». И нынешняя Аната находится именно там, где был удел Вениаминов. Деревня эта расположена весьма красиво на возвышенном холме, занимая его вершину, тогда как скаты покрыты садами. Все постройки, между которыми отличается своею величиною дом шейха, сбиты в одну кучу и потому представляют вид крепости. Предосторожность, впрочем, не лишняя, потому что эта деревня на самой окраине пустыни Святого Града, которая уже несколько веков, вместо мирных отшельников, служит приютом вольным, как ветер, бедуинам, всегда готовым воспользоваться оплошностью феллахов (оседлых жителей), по их мнению жалких рабов, достойных лишь одного презрения.

У самого въезда в деревню стоит развесистый теревинф, а под сенью его необходимая принадлежность всякой горной деревни – систерна, иссеченная в камнях. Въехав в деревню, при повороте из первой улицы мы увидали на деревенской площади кучу феллахов, важно сидевших под тенью своих домов с трубками в руках, и среди их какого-то турка в халате темно-коричневого сукна, с белою чалмою на голове и с письменным прибором за поясом. Оказалось, что это был шейх. Мы обратились к нему с просьбой дать нам вооруженного провожатого для посещения верховья Цади-Фара; чрез несколько минут по выезде из деревни, вместо одного, нас окружили четыре или пять человек и, не обращая внимания на наше приглашение возвратиться назад, они продолжали сопровождать нас, говоря, что у них уже такой обычай и проч. Впрочем, последствия показали, что эти люди были вовсе не лишние.

По выезде из Анаты (которой мы достигли через полтора часа езды из Иерусалима) открылась пред нами возвышенная равнина; справа виднелись вертепы скал и через них взор достигал котловины Мертвого моря. Дорога наша, уклоняясь к востоку, шла около трех четвертей часа среди прекрасно обработанных полей, принадлежавших феллахам Анаты; влево, вдали, на скате противулежащих гор виднелась небольшая деревня Гизма. А через час езды полем по весьма удобной дороге начался постепенный спуск по окраине небольшой лощины (Уади) к потоку Фара. Через четверть часа езды надобно было сойти с лошаков, потому что тропа совершенно терялась между плитами дикого цвета, которыми как бы искусственно была устлана вся поверхность спуска; из расселин местами пробивался зеленый мох, и между ними-то извивалась едва заметная стезя. Спустившись пешком на дно ущелья, мы увидели поток Фаранский, тихо струившийся между огромными камнями, в рамке разнообразной зелени травы, тростника и благоухающих кустарников дикой мяты (лигурии); местами виднелись и дикорастущие фиговые деревья. В том месте, где мы спустились к потоку, он, вытекая из ущелья с западной стороны, почти под прямым углом поворачивает на северо-восток и, следуя этому направлению до слияния с Уади-Тувар, склоняется к востоку. Оставив здесь лошаков и служителей с приказанием следовать с одним из провожатых к верховью потока и, расположившись там, ожидать нас, мы в сопровождении каваса и двух анатотцев, пошли вдоль потока по правому его берегу, вниз по течению, желая осмотреть развалины, которые по моему соображению должны принадлежать селению Фаре или Фаран, давшему свое название знаменитой лавре. Довольно удобная стежка вилась по гладким береговым камням, стеснявшим течение потока, который, местами расширяясь, образовал довольно глубокие водоемы или, встречая непреодолимые препятствия, робко пробирался между каменными расселинами, а иногда на некоторое время и вовсе терялся под землею. Выше нашей стези на скате береговой осыпи виднелись следы древних водопроводов и водохранилищ, местами обнажались устья прокладенных в земле каменных труб. Пройдя с четверть часа, мы перешли на противоположную сторону потока, в том месте, где впадало в него устье небольшого сухого потока. На мысу, образуемом этим соединением двух потоков, находится довольно пространный круглый холм, на котором видны развалины значительного посела и между грудами камней основание древней стены, сложенной из больших тесаных камней. Судя по расстоянию этих развалин от найденных нами позже следов лавры Фаранской, место это можно утвердительно признать за развалины селения Фаре или Фаран, давшего, по замечанию писателя жития Евфимиева, свое имя лавре и находившегося от нее в расстоянии десять стадий (менее версты). Осмотрев эти развалины, утомленные ездою и усилившимся жаром (было уже более 9 часов), мы поспешили вернуться в свой стан, к верховью потока. На дороге встретил нас греческий иеродиакон Парфений, приехавший по условию разделить с нами удовольствие прогулки. Едва мы вступили в боковое ущелье, в котором скрывается верховье потока, как я был поражен суровым величием высящихся по обеим сторонам его скал, в которых повсюду виднелись устья недосягаемых пещер, то природных, то очевидно искусственно иссеченных в скалах, с правильными отверстиями, служившими вместо дверей и окон. Чем далее подвигались мы в глубь ущелья, тем скалы становились выше и число пещер увеличивалось. Внизу у потока тоже встречались на каждом шагу признаки человеческой деятельности. Так, сперва пересекла нам дорогу арка водопровода, перекинутая с одного берега на другой, в виде моста, между двумя массивными камнями, правильно обделанными; недоставало лишь креста над аркой, чтобы вполне напомнить подобные же ворота, заграждавшие и открывавшие путь в ущелье перед монастырем Пр. Антония Великого (в Египте), изображение которых хорошо сохранилось в моей памяти, и потому, увидав эту арку, я не мог скрыть радостного чувства при мысли, что мы вступаем этою аркою в священную область Фаранской лавры. Через несколько саженей наше внимание привлекли следы древней мельницы, цилиндрически иссеченной в береговой скале. Обойдя ее, мы достигли наконец, не без труда, своего стана, расположившегося на площадке, составляющей дно древнего водохранилища, под сенью развесистого фигового дерева, листья которого на наше счастье уцелели от прожорства прилетавшей месяц назад саранчи, обнажившей все деревья от украшавших их листьев. Жалко было смотреть на многочисленные плоды, обременявшие голые сучья, и обреченные без листьев на раннюю гибель. Это образ добродетелей человеческих, не осененных покровом смирения, которые потому и не достигают зрелости. В том самом месте, на котором мы расположились для отдыха, с правой (южной) стороны потока на полого спускавшейся к его берегу земляной осыпи, покрытой грудой камней, высились отвесно обсеченные скалы в несколько десятков сажен вышины, темно-желтоватого цвета, и в них ясно обозначались семь правильно иссеченных (в один ряд) отверстий, очевидно служивших окнами и дверью большой пещеры. Недалеко от этой пещеры, вниз по течению потока на той же стороне, зияло устье другой большой пещеры, а над нею в скале видно было несколько окон – признаки внутренних пещер. Противоположная (северная) сторона потока представляла почти такой же вид: отвесно обсеченные и как бы выровненные и выполированные с лицевой стороны скалы были изрыты пещерами там и сям, на разной высоте, иссеченными в камнях; у некоторых пещер еще заметны были следы искусственных передовых стенок, напоминавших лучше других сохранившуюся пещеру в Плачевной юдоли, преподобного Иоанна Молчальника. Словом, все вокруг нас ясно говорило не только сердцу, но и глазам, что Бог благословил полным успехом наше желание и мы находимся на самом месте знаменитой лавры Фаранской великого Харитония, основанной для всех палестинских обителей. Спросивши одного из провожатых, что означают виденные нами высоко в скале семь отверстий, я получил в ответ, что там «большая пещера». Более мне ничего не было нужно; я не сомневался, что это та самая пещера, в которой в память своего чудесного избавления от смерти преподобного Харитон устроил церковь, послужившую началом сей лавры. Однакож усталость не позволила нам тотчас отправиться для осмотра пещеры. Полюбовавшись ею издали, мы подкрепили себя горячим чаем; наш повар Ханна отрядил часть провожатых для ловли в потоке раков, а одного из них послал в Анату за свежими яйцами и маслом для приготовления пустынного обеда; а мы между тем, отдохнувши, собравшись с свежими силами, в сопровождении каваса и одного из провожатых направились к давно уже манившей нас пещере. Не без труда взобрались мы к подножию отвесных скал по земляной осыпи, тянувшейся вверх от самого берега потока. Осыпь эта образовалась из развалин, пристроенных некогда на скале монастырских зданий, чему ясным доказательством служат как самые камни, по ней разбросанные, так и куски найденной нами мозаики, не только простой, но и цветной, вероятно украшавшей церковный помост. Поднявшись наконец на самый верх осыпи, мы очутились на небольшой площадке: над нашими головами висел выдавшийся из скалы каменный навес; в восточном углу было проделано круглое цилиндрическое отверстие, в котором виднелось несколько скользких ступеней или уступов для подъема наверх. Для достижения этого отверстия было приложено к подошве скалы несколько больших камней; наш провожатый араб вскочил с них в отверстие с ловкостью и быстротою газели, но нам нельзя было попасть туда иначе, как доверяясь его ловкости и силе мускулов, потому что, и ставши на упомянутые камни, головы наши не достигали начала отверстия. Предприятие было очевидно не совсем безопасно, но быть так близко к цели и отказаться от ее достижения не хотелось. Кстати к нам подоспел еще один из провожатых. Скинув для облегчения себя обувь, мы с одним спутником решились, призвав на помощь преподобного Харитона, во что бы то ни стало подняться в его пещеру. Цель эта была достигнута нами поодиночке следующим способом: взобравшись на каменные приступки и доверив обе руки арабу, утвердившемуся кое-как в цилиндрическом отверстии на его скользких зарубках, мы поднялись с приступок на плечи стоявшего внизу близ них другого араба, а оттуда спешили утвердиться коленами на первом уступе отверстия. В это самое время сидевший в нем араб, не выпуская наших рук, сам ловко поднимался к вершине отверстия и, утвердившись там, втаскивал нас за собою на верхнюю площадку, давая нам время опираться на уступы отверстия. Этим способом сперва взобрался наверх мой спутник и, осмотрев пещеру, стал было передавать мне сверху о ее внутреннем расположении, но вместо того, чтобы отвратить меня этим рассказом от небезопасного подъема, только усилил мое любопытство, и чрез несколько минут я благополучно поднялся наверх.

По выходе из отверстия я очутился на площадке в полсажени ширины и несколько сажен длины. По внутренней окраине этой площадки у подошвы скалы шла каменная лестница о шести или семи ступенях, которая привела к двери, иссеченной в скале. Эта дверь ввела меня в пещеру, правильно обделанную в виде комнаты в пять с половиною шагов длины и четыре ширины, вышиною в обыкновенный человеческий рост, на стенах которой заметны следы штукатурки. Рядом с этою комнатою с левой (восточной) стороны расположены еще два отделения (комнаты), а с правой (западной) одно. Все эти четыре отделения пещеры сообщаются между собою посредством дверей, правильно иссеченных в разделяющих их стенках. Второе отделение пещеры (на левой стороне от входа) длиною в шесть, шириною, так же как и первое, в четыре шага. В юго-восточном углу этого отделения сделана ниша вроде жертвенника треугольной формы; основание треугольника примыкает к задней (южной) стене отделения; вершина касается стены, разделяющей два смежных отделения; а бока обращены в оба отделения пещеры, так что поверхность этого треугольного возвышения могла служить одною половиною своею престолом, а другою жертвенником бывшего здесь, по всей вероятности, придельного храма. Это второе отделение пещеры освещается одним окном на север (к потоку); другая дверь его ведет в третье отделение пещеры (крайнее на восток) длиною в восемь, шириною в пять шагов, два окна на север; бывшая между ними перемычка выломана. Крайнее западное отделение – самое большое из четырех отделений пещеры, в длину двенадцать, а в ширину десять шагов, в высоту более несколько человеческого роста, освещается тремя окнами, также обращенными на поток. В восточной стене две ниши, из коих одна указывает на бывшее горнее место, а другая с правой стороны служила или жертвенником, или для разведения огня; видны следы и штукатурки, а на западной стене в углу начертано изображение креста, вероятно, кем-либо из позднейших случайных посетителей. Стены и потолки всех четырех пещерных отделений закопчены дымом, вероятно от укрывающихся здесь по временам пастухов. Из всех отделений пещеры последнее, по своей обширности и другим признакам (две ниши на восточной стене), всего вероятнее могло служить церковью; в крайнем восточном отделении могла храниться ризница, а два средние если не составляли придельной церкви, то, будучи украшены фресками, служили для стояния лаврской братии во время церковных собраний. Наше предположение о том, что западное отделение этой пещеры служило церковью, подтверждается еще и тем, что у северной стены оного в полу проделан спуск в усыпальницу, находящуюся как раз под этим отделением. Пропев в бывшей церкви тропарь преподобному Харитону, мы захотели проникнуть в его усыпальницу, В усыпальнице видны несколько человеческих костей; над входом в нее растет куст благоуханной травы, почти совершенно покрывая и как бы оберегая собою вход. Это небольшая овального вида пещера, в сажень ширины и в полторы сажени глубины, обмазана глиной, очевидно, в позднейшее время; боковые ниши, служившие входом в отдельные погребальные пещеры, закладены. Здесь-то, по всей вероятности, покоится преподобный Харитоний среди сонма духовных чад своих. Ибо, как видно из жития его, достигнув глубокой старости в пещере близ лавры Сукка, основанной им неподалеку от развалин Фекуи, и чувствуя приближение своей кончины, на вопрос братии, где он завещает погребсти себя по преставлении, смиренномудрый старец отвечал им: «дадите персть персти, где хотите, Господня бо земля и исполнение ея». Они же отвечали: «нет, отче, ты устроил три обители (лавру Фаранскую, Иерихонскую и Суккийскую) и собрал в них три стада; каждое желало бы иметь у себя твои мощи, а потому, чтобы не вышло между нами чрез это распри, ныне завещай, где положить твои мощи». Он же, исполняя их желание, завещал погребсти себя в первом своем монастыре, в той пещере, где он был взят разбойниками и чудесно избавился от них благодатью Божьею, а следственно в пещерной церкви Фаранской лавры. С благоговением облобызали мы вход в эту усыпальницу, послужившую местом упокоения стольким святым мужам и промыслительно ограждаемую чрез столько веков самою недоступностью места. Сорвав на память себе от куста благоухающей травы, мы еще раз пропели тропарь преподобному Харитонию: «слез твоих теченьми пустыни неплодное возделал еси», и не без труда спустились обратно тем же способом на нижнюю площадку. Здесь мы осмотрели находящуюся на этой площадке систерну (для стока в нее дождевой воды с вершины скал искусно иссечена вдоль всего утеса небольшая ложбина, приметная лишь вблизи), а отсюда пошли вправо для осмотра другой большой пещеры, находившейся в отношении первой в нижнем ярусе береговой скалы. На пути к ней нам пришлось проходить под сенью большого навеса, образовавшегося выдавшимся из скал слоем гладких камней. Верхняя площадка этого природного навеса, очевидно, служила прежде выспренней стезею для отшельников бывшей лавры. Пещера, которой мы достигли, имела десять шагов ширины и двадцать длины, вышиною в два человеческих роста; стены не обделаны, а задняя (южная) стена состоит из громоздящихся один на другом каменьев и глыб, в расщелинах которых видны полуобрушившиеся ходы в верхний ярус пещер, существование которых снаружи обличает несколько малых оконцев, обращенных на поток. В противоположность верхней пещере, воздух которой легок и приятен, нижняя вся пропитана удушливыми миазмами и закопчена дымом, ибо служит приютом от летнего зноя и зимнего холода пасущимся здесь стадам. Вероятно, и во время существования лавры она служила для подобных же назначений, о чем можно заключить по ее огромности и стенам, оставшимся в своем природном виде. На северной стороне потока, в скалах немало также пещер, из которых одна привлекает особое внимание, напоминая своим внешним видом и положением пещеру преподобного Иоанна Молчальника в Плачевной юдоли. К ней ведет снизу крутая стезя сперва по земляной осыпи, а потом по иссеченным в живой скале ступеням. Но до самого устья пещеры достигнуть без помощи лестницы нельзя, посему мы и отложили это до одного из будущих посещений.

Возвратясь в стан, в виду посещенной нами пещерной церкви, я прочел из «Духовного Луга» те места, в которых блаж. Иоанн Мосх воспоминает о современных ему старцах-подвижниках Фаранской лавры. По его свидетельству, игумен лавры Григорий, украшавшийся всеми иноческими добродетелями, в 569 г. был возведен, по воле императора Юстиниана II, на престол Патриаршества Антиохийского (Гл. 138). Той же лавры старца авву Косму евнуха он изображает истинным монахом, православным, ревностным и весьма сведущим в Божественном Писании (Гл. 39); авву Павла – мужем святым, прилежным в служении Богу, послушливым, постником, довольствовавшимся одною церковною просфорою и стяжавшим такое умиление, что ежедневно проливал слезы, ни с кем не беседуя. Он вел такую жизнь 50 лет. Авву Авксанона называет мужем милосердым, безмолвным и постником, который вел такую строгую жизнь, что в четыре дня съедал лишь одну небольшую просфору, а иногда довольствовался ею и целую неделю. Упоминает также об авве Феодоре и авве Феофане как о мужах высокой духовной жизни, к которым ходили для исповедования своих помыслов и для духовных советов из других монастырей.

После духовной пищи настало время подкрепиться пищею вещественной: наш пустынный обед состоял из ракового супа, привезенных с собою пирогов (с русской гречневой кашей), яичницы и свежего козьего молока. После нас обедали кроме служителей погонщики лошаков и наши провожатые анатотцы; всем достало и все остались весьма довольны нашим угощением. Пред отъездом (часу в пятом пополудни), когда начал спадать жар, походивши еще в окрестностях бывшей лавры и вверх по потоку, который начинается не более как в тридцати шагах вверх от святой пещеры, мы выкупались в одном из его водоемов, напились чаю и отправились в обратный путь. До вершины горы мы шли пешком. Это отняло времени более четверти часа, но несмотря на это в 8 часов вечера уже были дома, благодаря Бога, что Он исполнил во благих желание сердца нашего отыскать следы первой палестинской обители. Вскоре после того случилось мне видеться с Саввинским старцем о. Иоасафом. Сей муж с радостью выслушал мой рассказ, как утвердивший его собственное предположение о местонахождении Фаранской лавры, которой он до сих пор не имел случая посетить, и убедительно просил меня продолжать дальнейшие разыскания о местах других древних обителей пустыни Святого Града, обещая свое содействие. – Надеемся, что настоящее исследование и описание местоположения Фаранской лавры прибавит для любознательных посетителей Святого Града еще одну приятную поездку к тем обычным, которые предпринимаются ими в исторических окрестностях Иерусалима, представляющих еще обширное поле для исследований. На лошаках три, а на лошадях два часа езды, ровная и удобная (до самого спуска к потоку) дорога, безопасность, вполне ограждаемая двумя или тремя вооруженными провожатыми из д. Анаты, взятыми за умеренный бакшиш, запас с собою для обеда или возможность проездом чрез эту деревню достать материалы для скромной трапезы, и на самом месте, кроме удовольствия видеть следы древней обители, свежий воздух, древесная тень и поток с бассейнами для купанья – все это обещает сделать эту поездку для каждого, кто ее предпримет, одним из самых приятных воспоминаний о Святой Земле.

 

Лавра Преподобного Саввы Освященного

Из всех монастырей, которыми внезапно процвела яко крин пустыня Святого Града в V и VI веках христианства, до наших дней особым устроением Промысла Божия уцелела лишь одна лавра Саввы Освященного и до сих пор тихо и одиноко красуется она в пустыне на удивление всему свету, как памятник древнего пустынножительства и вместе как развесистая пальма в обширном оазисе, под тенью которой доселе находят надежное убежище опаленные зноем страстей и обремененные житейскими скорбями и напастями.

Лавра Саввы Освященного находится всего в трех часах пути от Иерусалима. Наши богомольцы посещают ее несколько раз во время пребывания в Святом Граде, первоначально, по особому приглашению из лавры, целым караваном. Туда привлекает всех православных поклонников не одна особенность местоположения этой обители, в аскетическом отношении не имеющего себе ничего подобного в целом свете, но и личные достоинства ее нынешнего настоятеля – аввы Иоасафа, достойного по всему преемника преподобного Саввы, Иоанна Дамаскина и других древних отцов ее. Отец Иоасаф – общий духовник всех греческих владык и вообще Греческой Патриархии. Наши соплеменники болгары считают за обязанность побывать у него на духу и глубоко ценят его духовные наставления, проникнутые опытностью в духовной жизни и растворенные любовью и смирением.

Дорога в лавру Пр. Саввы одна из удобнейших в окрестностях Иерусалима; выезжая в Вифлеемские ворота, вы огибаете Сионскую гору, спускаетесь в лощину, лежащую между этою горою и гробовыми пещерами села Скудельнича, любуетесь открывающимся у кладезя Иоавля видом Царской долины, зеленью разведенных на ней огородов и садов, составляющих такую разительную противоположность с сумрачным видом горы Соблазна и прильнувшей к ней деревни Силоамской, и начиная от Силоамского источника едете по правую сторону иссохшего ложа Кедронского потока. Дорога на четверть часа езды идет между масличных и смоковничных садов, но наконец растительность исчезает, горы сдвигаясь принимают более грозный и дикий характер. Выбравшись на возвышенность левого берега Кедронского потока и полюбовавшись на Святой Град, видный сквозь ущелья и похожий отсюда более на крепость, едем далее. Дорога скоро опять спускается в долину Кедрона и уже не расстается с ним до самой Плачевной юдоли. На половине пути под скалою глубокая систерна, но вода ее годна лишь для лошадей и лошаков и то если есть чем достать ее; наконец ближе к монастырю, если это зимою, увидите табор бедуинов племени Мар-Саба, т. е. монастрыря Св. Саввы; полунагие ребятишки окружат вас с криком: «хаджи-ля! хаджи-ля»! в ожидании, что вы бросите им какую-либо монетку. В этом месте соединяются три долины (уади): одна пошла к Мертвому морю, другая к монастырю, а третья к Иерусалиму; отсюда же можно, поднявшись на гору, пройти прямо к развалинам монастыря Пр. Феодосия киновиарха, которые находятся между Вифлеемом и обителью Пр. Саввы.

Место это называется Монашеским базаром; ибо здесь в цветущие времена лавры собирались раз в неделю отшельники для продажи своих рукоделий или, точнее сказать, для обмена их на необходимые потребности своей умеренной жизни. Отсюда же начинается то грозное и суровое по виду ущелье, которое называется Плачевною юдолью; с обеих сторон потока встают отвесные скалы, темно-желтые ребра которых изрыты пещерами, зияющими своими полуразрушенными входами, точно звериные логовища. Дорога к монастырю, подымаясь в гору, лепится по самому карнизу правого берега потока; она ограждена со стороны пропасти каменною стенкою и разделана так широко в сторону горы, что можно ехать совершенно безопасно; устроена же на сумму, пожертвованную на сей предмет одним из иноков лавры, и надобно признаться, что трудно было бы найти полезнейшее употребление своих средств в этой местности, и теперь каждый посещающий пустынную обитель благословляет благотворителя обители как своего личного благодетеля. Медленно подвигаетесь вы вперед, любуясь видом глубокого ущелья и смотря на пещеры, вспоминаете, что эти ныне опустевшие ульи были некогда населены пустынными пчелами. Но вот и последний поворот дороги, из-за которого показался и монастырь с двумя высокими башнями, построенный на самой покатости ущелья, имеющего здесь глубины около шестидесяти сажен. Сомневаюсь, чтобы на всей земной поверхности существовало какое-нибудь человеческое жилище в месте более диком и ужасном, нежели то, где воздвигнута эта уединенная обитель. Проехав мимо башни, построенной еще при Юстиниане, мы по шоссированной дороге спустились к монастырскому конному двору и сошли у низменной его калитки с лошадей; между тем по данному с башни сигналу начался в монастыре звон, приятно поразивший наш слух в этой отдаленной пустыне, и мы пошли пешком к другой калитке, столь же низкой, все из предосторожности от внезапного нападения кочевых арабов-бедуинов. Едва отворилась эта дверь, нас встретил старец, одетый в рясу толстого синего сукна, с открытым и загорелым лицом; мы думали, что это вратарь, но проводник шепнул мне: это сам настоятель о. архимандрит Иоасаф. Он приветствовал нас русским «Добро пожаловать!», и повел в церковь. После поклонения местным иконам при пении «Достойно есть» и ектении о здравии пришельцев идут в стоящую тут же, против западных врат церкви, на средине дворика часовню, где поклоняются гробнице преподобного Саввы, мощи коего, как сказывают, увезены крестоносцами в Венецию. Отсюда приглашают поклонников в архондарик (гостиную комнату), где следует обычное угощение, состоящее из рюмки раки (виноградной водки), смокв и чашки кофе, а после краткого отдыха приглашают поклонников в братскую трапезу, где предлагают им пустынное угощение: похлебку из чечевицы или боба, лук, маслины, стакан виноградного вина и душистый мед.

Пользуясь временем отдыха, прежде обозрения монастыря расскажем вкратце жизнь его святого основателя. Преподобный Савва был родом из Каппадокии; он происходил от знаменитых родителей. На восьмом году своей жизни он ушел в монастырь и там упражнялся во всех спасительных и благопотребных обучениях. Уже в эти лета первой молодости он прославился благочестием и видимым покровительством ему Божественной благодати. На восемнадцатом году своей жизни он прибыл в Иерусалим и, привлекаемый славою преподобного Евфимия, хотел вступить в его лавру, но по молодости его лет преподобный Евфимий отослал его в монастырь своего ученика Феоктиста; это было в половине V века. Двенадцать лет провел он под руководством преподобного Феоктиста и служил примером для других. Позже преподобный Евфимий позволил ему проводить пустынное житие в пещере недалеко от монастыря; в течение пяти дней он не выходил никуда из пещеры, проводил время в посте и молитве и плел в день по пяти пальмовых кошниц, а в субботу рано приходил в монастырь с кошами и там с братиею присутствовал при церковной службе и подкреплялся горячею пищею, а в воскресенье вечером снова возвращался в свою пещеру, и таким образом провел пять лет. Видимое постоянство и успех в пустыннической и монашеской жизни привлекли к нему великую любовь всех славных благочестием пустынников, а в особенности великого аввы Евфимия, который в это время брал его с собою в пустыню для препровождения в ней сорокадневного поста. Таким-то способом и так долго, состоя под руководством известных отцов и наставников, возрастал он в добродетели, возвышая свой дух от земного к небесному; это был, как называл его преподобный Евфимий, «молодой старец», ибо действительно украшала его седина духовной мудрости. По смерти великого Евфимия он пробыл в безмолвии четыре года около Иордана, а потом пришел в эту самую пустыню и недалеко от Плачевной юдоли на каменной горе, где была башня императрицы Евдокии, проводил целую ночь на молитве, и в это время беседующий с Богом пустынник имел видение светлого Ангела, который показал ему юдоль плачевную и пещеру на восточной стороне ее и в ней приказал ему поселиться. С рассветом дня Савва вступил в каменное ущелье и с большим трудом достиг до указанной ему пещеры, потому что доступ к ней по причине крутой скалы был труден. Сначала он кормился здесь одними зелиями, которые росли по скалам в окрестностях пещеры, но потом четыре сарацина (араба), которые открыли его жилище, стали приносить ему хлеб, сыр и смоквы. Так прожил он пять лет совершенно один в святом богомыслии. Между тем слава его жизни и чудес, которыми Бог благоволил прославить верного раба своего, привлекла к нему много благочестивых людей, которые желали единственно того, чтобы посвятить себя Богу под его руководством. Савва всех охотно принимал, назначая прибывающему пещеру, и вскоре собралось около него до семидесяти учеников, между которыми много было мужей, просиявших потом благочестием и основавших разные обители. Братия постоянно умножались и число их возросло до ста пятидесяти человек; тогда на противоположном берегу юдоли построили несколько хижин, разбросанных на скале, и небольшую церковь на сухом потоке, и все это названо лаврою. Молва о стольких пустынниках под начальством святого наставника быстро разошлась в самые дальние страны; отовсюду приходили сюда для молитвы и совета духовного и делали щедрые пожертвования, на которые позднее воздвигнута была церковь и другие здания лавры. Патриарх Иерусалимский Саллюстий освятил жилище пустынников и возвел преподобного Савву в сан священства. В то же время по смерти родителей преподобного Саввы ему досталось богатое наследство, которое он употребил на милостыню убогим и украшение лавры. Господь Бог для испытания слуги своего и чтобы распространить в других странах иноческие обители, которые бы светили людям светом веры и добрых дел, попустил преподобному Савве разные искушения, по причине которых он должен был временно оставить свою лавру, ища убежища в других местах. Таким образом основались славные некогда монастыри недалеко от Скифополя и Никополя. Сверх того вблизи своей лавры он основал еще монастырьки: Кастель, Схоларию, Тептастом, новую лавру и многие другие с больницами и странноприимницами для поклонников. Но между всеми этими монастырями преимущественно блистала лавра юдоли Плача, называемая «Великою лаврою», и одна только имела честь носить имя своего святого основателя. В защищении православия против евтихиан он был деятельным участником. Вся империя восточная отдавала ему дань глубочайшего почтения и удивления. Эти высокие стены и башни его лавры, которые доселе удивляют поклонников, построены иждивением императора Юстиниана, охотно повергавшего весь свой блеск у ног святого старца. Когда преподобный Савва по просьбе Иерусалимского Патриарха, посетил Константинополь для ходатайства за утесняемых, император Юстиниан встал с своего престола и вышел навстречу пустыннику. Удовлетворив его просьбу, он сверх того дал ему позволение устроить в Иерусалиме больницу для поклонников Святого Гроба и обнести лавру стеною, которая могла бы служить ей защитою от нападения варваров.

После этого путешествия еще довольно пожил святой старец, но наконец заболел смертельно, и когда Иерусалимский Патриарх Петр навестил больного, он застал старца, гласу которого все покорялось, в темной пещере, на бедном твердом ложе и лишенного всяких удобств; пред ним лежало лишь несколько стручков и немного полуизгнивших смокв. Но как велика была сила духа при таковом убожестве! Преподобный умер 94 лет; это был муж дивной доброты и простоты, исполненный даров Божией благодати и известный даром чудотворений, а его любовь ко всем была чиста и искренна.

Тотчас по входе внутрь лавры вы увидите небольшой выложенный каменными плитами двор, а среди этого двора стоит каменная восьмигранная часовня с куполом, – это гроб преподобного Саввы. Но мощи его, как мы сказали, увезены крестоносцами в Венецию. Это святотатство поражает невольно: тот, который был так привязан отеческою любовью к своей лавре, что почти умирая уже приказал перенести себя из Иерусалима в пустыню из опасения, чтобы не быть погребенным в каком-нибудь другом месте, по смерти был святотатственно выкраден из своего родного гнезда. В часовне нет никаких особых украшений; над гробницею икона, изображающая погребение преподобного, совершаемое Патриархом Петром со всем иерусалимским клиром и сонмом пустынножителей. На стенах изображены замечательнейшие из отцов пустыни Святого Града, современных преподобному Савве: Евфимий великий и преподобный Феоктист, Феодосий киновиарх, духовный друг Саввы, преподобный Герасим Иорданский, и позднейшие отцы лавры: Иоанн Дамаскин, Иоанн Молчальник, преподобный Аркадий и Иоанн и отец их по плоти преподобный Ксенофонт. Окрест часовни обширное подземелье, служащее усыпальницею обитателям лавры древним и новым; сход в него через люк или отверстие, заложенное камнем с железным кольцом и замурованное известью. Отверстие это отмуровывается лишь тогда, когда понадобится спустить туда усопшего. Он кладется на один из каменных одров, находящихся в усыпальнице, и остается на этом месте до тех пор, пока потребуется открыть вход для нового покойника; тогда, если тело прежнего уже истлело, кости омывают по чину и складывают в особый закром, находящийся в углу той же усыпальницы, а череп помещается на полке в ряду других. Прекрасна мысль помещения детей вокруг могилы их общего отца и молитвенника за них у престола Отца небесного!

Со всех сторон этого двора тянутся здания. Прямо напротив часовни высится довольно большой соборный храм с куполом (построенный при императоре Юстиниане и реставрированный при Иоанне Кантакузене). Внутри все просто и скромно, но размерами своими храм громко напоминает венценосного строителя. Иконостас резной с позолотою в приличных местах, походит на иконостас Вифлеемского собора, из которого, как говорит предание, он и был перенесен сюда на время, когда завладели Вифлеемским храмом совершенно латины, после чего и остался здесь навсегда; на карнизе верхнего яруса весьма искусно сделаны драконы, держащие в пастях круглые клеймы с иконами. Местные иконы русского иконного письма, принесены из Москвы постриженником Саввинской лавры русским иноком отцом Продромом (предтеча). Стены все расписаны, но слишком пестро и ярко; на правой стороне от входа в церковь есть ход в небольшую монастырскую церковную библиотеку, в которой хранятся избранные из главной монастырской библиотеки (в Юстиниановой башне) рукописи и книги; между первыми показывают несколько писанных рукою свят Иоанна Дамаскина; не ручаемся за справедливость этого сказания, но уже одно имя великого отца Церкви исполняет благоговением, напоминая о незабвенных трудах его. Алтарь своим простором и освещением соответствует величине храма; в северном отделении его просторная ризница, в которой покажут вам дары нашего незабвенного московского архипастыря митрополита Филарета, имя которого с глубоким уважением произносится на востоке, как неусыпного стража чистоты церковного учения и благоустройства и щедрого благотворителя восточных церквей и обителей. Рядом с соборным храмом на северной стороне его находится обширный притвор, в котором совершаются домашние богослужения в те дни, когда не положено совершать Литургии по чину лавры. Над этим притвором построен архондарик для упокоения почетных посетителей обители; южные окна его обращены внутрь храма, и потому можно оттуда удобно слышать и видеть совершаемую в оном службу.

В правую сторону от часовни Пр. Саввы (стоя лицом к ущелью или юдоли) увидите другую, меньшую церковь пещерную с двумя престолами; это та великая пещера, которая пред построением главного храма служила единственною церковью, устроенною еще самим преподобным Саввою. Он жил в пещере на противоположной стороне потока или ущелья (восточной), и однажды ночью ходил по юдоли и тихо воспевал псалмы Давидовы, а между тем на другом берегу юдоли, над самой крутизною ее, выступил огненный столб дивного блеска. Святой Савва, не прерывая молитвы, долго стоял и смотрел на чудесное явление; с наступлением дня все исчезло; когда же он пошел для обозрения места, над которым видел столб, то обрел богозданную пещеру, как бы иссеченную в скале совершенно в виде храма; здесь-то он и устроил первую церковь и возносил вместе с собравшейся к нему братиею молитвы Господу Богу. В приделе этой пещерной церкви, углубленном в скалу, на южной стороне оного, находится особое отделение ее: за железною решеткою сложены груды черепов и костей святых отцов лавры, избиенных в разные времена от неверных. Несколько черепов положены на выступе окна для чествования поклонникам.

До нас дошло обширное описание разных утеснений, понесенных в течение веков этою славною лаврою. Персы в 614 году напали на лавру и долго мучили иноков, думая, что иноки скрывают от них большие сокровища; наконец, потеряв надежду овладеть мнимыми богатствами, сорока четырем инокам отсекли главы на одном камне, а кельи их ограбили и разорили. Позже, в 792 году, во время управления монастырем игумена Василия, сарацины также ради сокровищ, которых не было, замучили двадцать иноков. Впрочем, под владычеством арабов христианские монастыри еще продолжали кое-как существовать, но после покорения Палестины турками при султане Селиме II, упали совершенно. Однако еще и в царствование этого султана было в пустыне Святого Града, по сказанию одного из западных паломников того времени (князя Радзивилла), до 1000 иноков, которые, следуя восточному обычаю, однажды пришли с своими бедными дарами поздравлять нового санджака или иерусалимского градоначальника. Увидевши такое большое число людей в одинаковой одежде и узнавши, что это христианские пустынники, санджак признал множество их небезопасным для себя и, отобравши из них двадцать человек, которых отослал в лавру, остальных приказал умертвить немилосердно. Что касается до самого факта, то это дело очень возможное, но Радзивилл ошибается, относя 1000 монахов к этой лавре, потому что в ней никогда не было их столь много, в самые цветущие времена число их едва достигало до 200 человек. Вероятно, в указанном случае и из других окрестных монастырей собрались иноки под предводительством настоятеля монастрыря Св. Саввы, как начальной обители, для поздравления санджака.

В юго-восточном углу церковного двора есть еще несколько пещер, иссеченных в натуральной скале, высящейся над рукотворными зданиями лавры и как бы нависшей над ними. Часть этих пещер называется пещерою Святых мучеников, с закопченными от дыма сводами, в память задушенных здесь дымом иноков лавры. В одно из своих вторжений в лавру сарацины загнали в эти пещеры монахов столько, сколько могли собрать, и, разложивши в ней огонь из влажного тростника, старались томлением дыма принудить их выдать им мнимые сокровища, и так по нескольку раз вводили и выводили их из пещеры, пока не задушили дымом восемнадцать иноков.

Во внутреннем отделении этих же пещер показывают каменный уступ, служивший ложем преподобному Савве, который, по преданию, жил в этой пещере, когда он переместился из первой своей пещеры (на противоположной стороне ущелья), чтобы быть ближе к церкви. Здесь же у восточной стены была устроена небольшая церковь, ныне упраздненная, потому что чрез алтарные окна ее (обращенные в ущелье) неоднократно врывались внутрь монастыря хищники – бедуины. На пути к этим пещерам в узком проходе или террасе, огражденной со стороны ущелья стеною, у самой подошвы скалы разведен на насыпной земле трудами иноков небольшой садик; среди его растет молодая пальма уже достигшая средней величины, и несколько стволов сахарного тростника. С этой террасы подымаются к вышеописанным пещерам по каменной лестнице; против нее небольшой архондарик для приема посетителей из иноверцев и тут же особая кухня для приготовления пищи по их желанию и вкусу. Эта кухня – крайнее здание лавры в ее юго-восточном углу.

На противоположном северо-западном углу есть также садик на верхней террасе из нескольких плодовых дерев (гранаты и лимоны) и бальзамических трав, почти у подножия Юстиниановой башни (несколько вбок от нее); а на нижней террасе той же стороны растет одинокая пальма, выросшая как бы чудом из недр обнаженной скалы. Это древо, по преданию, посажено здесь рукою преподобного Саввы, и плодам его приписывают силу разрешения неплодства, подобно как плодам виноградной лозы, прозябшей из гробницы преподобного Симеона Мироточца в Афонском Хиландарском монастыре. Богомольцы из всех стран света осаждают просьбами иноков лавры Пр. Саввы уделить им несколько фиников от чудодейственного древа, а присылаемые за то впоследствии дары монастырю свидетельствуют, что надежда, верою споспешествуемая, не осталась тщетною. Неподалеку от этой пальмы, прикованной к скале цепью для опоры против ветра, на крайнем углу лавры находится также небольшая пещерная церковь во имя святого Иоанна Златоустого, престол которой прислонен к стене, обращенной к ущелью. Посетителю лавры естественно желать поскорее увидать какие-либо следы пребывания здесь святого Иоанна Дамаскина, ученейшего мужа своего времени, который в VIII веке украшал собою христианство и вполне заслужил быть причтенным к лику отцов Церкви. Преподобный Иоанн Дамаскин родился от богатых и знатных родителей в Дамаске и там при необыкновенных способностях усовершенствовался в богословии и философии под руководством ученого и благочестивого инока Косьмы. По смерти отца был назначен от калифа Дамасского на место правителя города и уже тогда отличился не только способностями к управлению, но и в особенности ревностью по вере, защищая своими писаниями иконопочитание. Вскоре тоскующая по Боге душа наскучила мирскими заботами и тогда он удалился в лавру. Ни один из старцев не осмелился взять под свое руководство столь славного, знаменитого и ученого мужа; наконец один пустынник, исполненный опытной христианской мудрости, той мудрости, которая по слову святых отцов есть плод не учения, а искушений, – решился быть учителем такого ученого ученика. Сперва он возбранил ему писать послания, сочинения и песнопения, запретил даже беседовать о науках и заниматься исследованием о каких-либо важных предметах, словом, устранил его от всякого ученого занятия и приказал все время проводить в молитве, внимании к себе и в простых послушаниях монастырских. Потом поручил ему – отнести на продажу в Дамаск кошницы (корзины), которые сам плел, а цену им назначил почти вдвое против их действительной стоимости. Святой Иоанн в убогой одежде прибыл пешком в тот самый город, где еще недавно блистал он второй особой по калифе; долго напрасно ходил с своими кошницами по торгу, потому что все, видя высокую цену их, смеялись и ругались ему, пока наконец прежний слуга его сжалившись купил у него корзины. После этого послушания, которым, как поведает древний его жизнеописатель, он убил демона самохвальства и гордости, случилось, что у одного из его сотоварищей-иноков умер брат и тот был весьма опечален этим, а святой Иоанн старался его утешить; иноку так пришлись по сердцу его слова, что он долго заклинал его написать ему такое песнопение, повторением которого он мог бы излечиться от своей скорби. Иоанн наконец дал себя уговорить и написал превосходную песнь о блаженстве умирающих о Господе. Но едва узнал о сем его наставник, тотчас же выгнал его из своей кельи. Напрасно заступались за него другие старцы, пока наконец суровый наставник положил условием прощения ученика немедленное очищение всех отхожих мест лавры. С величайшим удовольствием смиренный Иоанн принялся за исполнение эпитимии; старец же, видя его искреннее послушание, пал со слезами к нему на выю и с этого времени не только разрешил, но и заповедал ему писать во славу Божию и на пользу ближних. Так совершился великий акт духовного возрождения, подобный возрождению к жизни посеянного зерна: «не оживет, аще не умрет», то есть ничто в нас не оживет Богу, если сперва не умрет греху; «аще кто хощет душу свою спасти, должен прежде погубить ю», то есть страсти душевные, паче же вырвать из сердца корень их – самолюбие, и тогда она оживет для братолюбия и боголюбия. Умерщвление своей воли и разума в духовном подвиге есть колыбель величайшей христианской добродетели, смирения, смирение же, по единогласному свидетельству святых отцов, рождается лишь от послушания. Незнакомые с наукою духовного преуспеяния готовы обозвать поступок старца-наставника безумием, непросвещенным фанатизмом, борьбою невежества с просвещением, тогда как в нем заключается глубокая мудрость христианская и высокое поучение для шествующих к христианскому совершенству страдательным путем отсечения своей воли и разума, с каковою целью это сказание и помещено в жизнеописании святого Иоанна Дамаскина его достойным биографом. Опасность, проистекающая от учености и славы, есть гордость, которая портит все и обуевает мудрость. Слово Божие предостерегает нас от сего словами апостола, что знание надмевает (1 Кор 8, 1). По нашему убеждению, нельзя было действовать целесообразнее для избежания этой страшной нравственной болезни, и образ действия старца был наилучшим способом для испытания призвания ученика. Великое дело отречься от богатства и значения, как сделал то и преподобный Иоанн Дамаскин, но несравненно высший подвиг – принести в жертву свое знание и ученость, отречься от того, чем переполнен был разум и сердце, и сделаться простецом и работником; для этого потребно было всею душою и всею мыслию возлюбить Бога. Не раз упрекали благочестивых людей, что будто они не любят наук, что дух Церкви не очень благоприятствует развитию способностей; фальшивость этого упрека очень ясно обличается историею просвещения; что же однако служит поводом к такому обвинению? Так как у этих обвинителей наука есть цель и божество, то они все готовы посвятить ей, за нею только стремятся как бы за наибольшим благом для человека; напротив Церковь смотрит на науку как на необходимое и полезное орудие, а целью науки поставляет славу Божию и спасение людей, и потому если этот меч обоюдоострый, как назвали науку наши богобоязненные предки, противится главному предназначению людей, то и Церковь осуждает не самую науку, а злоупотребление этого орудия. Все согласны, что один разум человеческий не способен все проникнуть и обнять; почему же не хотят согласиться на определение ему известных границ, начертанных притом не людьми, а откровением или словом самого Бога? Взираем ежедневно с болезнию на горькие последствия разнузданного вольномыслия, которое, отвергнувши главные основы счастья человеческого, перестало наконец верить и в само себя.

Святой Иоанн Дамаскин, получивши позволение писать, восстал тотчас же в защиту иконопочитания и его послания, полные убедительности и основательной учености, как молния облетели весь Восток, утверждая правую веру в возмущенных ересью сердцах. Он писал тем смелее, что Палестина была тогда уже под властью сарацинов; но одушевленный святой ревностью о православии и желанием мученичества, он отправился в Константинополь; однако с помощью Божьею вернулся спокойно в свою лавру и здесь кончил свою жизнь. Это был муж великого ума и огромной учености; он первый в Церкви христианской создал богословскую систему и как богодухновенный песнопевец не имеет себе равного между писателями. При таких воспоминаниях можно легко себе представить, с какою радостью и благоговением каждый сын Церкви посетит его келью: в первом отделении ее устроен род гробницы над могилою преподобного, а второе составляет церковь во имя его Ангела святого Иоанна Предтечи Господня. Как сладостно у этого гроба воспевать богодухновенные песни, излившиеся здесь же из сердца великого песнопевца: «святых лик обрете источник жизни и дверь райскую, да обрящу и аз путь покаянием; погибшее овча есмь аз, воззови мя Спасе и спаси мя!» и прочие сопровождаемые припевом из псалма: «благословен еси Господи, научи мя оправданием твоим». Келья святого Иоанна Дамаскина находится к северу от соборной церкви; подымаясь к ней, проходят мимо малой древней церкви во имя святого великомученика Георгия; а из кельи святого Иоанна выходят на одну из верхних террас, на которой между скалой и рядом братских келий разведен небольшой виноградный сад с разными растениями.

Трудно с точностью описать лавру Св. Саввы тому, кто не посещал ее и не видал ее зданий, цепляющихся как гнезда ласточек на покатостях скалы. Осматривая их, приходится беспрестанно подыматься по лестницам из одного яруса в другой и проходить по террасам и коридорам то вверх, то вниз, где в разных закоулках видятся то сложенные из камней, то целиком высеченные в натуральной скале с решетчатыми дверями и малыми окошечками. Здесь проживает до шестидесяти иноков, между которыми всегда есть несколько наших соотечественников и соплеменников. При мне два иеромонаха лавры, совершавшие в ней очередную службу, были из болгар и сверх того в братстве было трое русских иноков. Жизнь в этой глубокой пустыне суровая, потому что жар здесь несносный; монахи должны почасту поливать стены и полы своих келий водою, потому что из них выходит жар как бы из раскаленной печи. Кто желает обозреть дикие окрестности, тот должен взойти на так называемую Юстинианову башню. Какой ужасающей красоты виды открываются отсюда на эти обнаженные вертепы скал с их глубокими пропастями и удолиями! Наверху этой башни находится маленькое окошечко, чрез которое прежние обитатели лавры были обязаны спускать арабам хлеб; но Ибрагим паша уволил лавру от этой подати, она обязана доставлять им лишь одну воду. Не раз лавра подвергалась нападениям кочевых арабов (бедуинов), и во время возмущения их против войск Ибрагима паши (в 1830-х годах) арабы долго держали этот монастырь в осаде. В среднем ярусе Юстиниановой башни хранятся остатки древней монастырской библиотеки; между ее рукописями наш известный паломник покойный А. С. Норов нашел несколько древних славянских рукописей, вывезенных им в Россию и поступивших потом в собственность сперва Румянцевского, а ныне Московского публичного музея. Остальные славянские рукописи не восходят далее XVII века и замечательны разве только по встречающимся на них заметкам их прежних владельцев. Внизу этой башни начинается подземный коридор, который прямо приводит к пещерам и в нижний ярус монастырских зданий; этим способом обитатели лавры могут иметь всегдашнее сообщение с башнею, хотя бы арабы и заняли первый внутренний двор. Как все это печально! Смотришь ли на окрестную глухую и мертвую пустыню или на грозные, серые стены лавры, где из каждого угла выглядывает убожество, самоотвержение и какое-то опасение людей; или обратишь взор на древние памятники и самые гробы, на груды костей и пирамиды черепов, вызывающие воспоминание об утеснениях и убийствах различными способами, – все это поражает воображение и мрачно настраивает душу. Или этот темный коридор, это убежище невинных людей, которые как преступники должны скрываться под землей, – какое печальное производят впечатление на мыслящего посетителя! Тихо и грустно, прислушиваясь к рассказу проводника о разных нападениях, прошел я впервые это подземелье и очутился в нижней части монастыря – в монастырской поварне. Там в стене есть окно с железной дверцею, из которого спускается в дол лестница для схода в самую глубину ущелья. Эта предосторожность также необходима, чтобы спастись от нечаянного нападения бедуинов. Спустившись в самый низ, увидите довольно полный источник, образовавшийся в неглубокой пещере, у самого подножия каменной стены ущелья. Первоначально не было здесь вовсе воды и надлежало добывать ее за пятнадцать стадий расстояния от монастыря. Этот недостаток при умножавшейся братии и при несносных жарах был чрезвычайно чувствителен. Преподобный Савва, ходя ночью по Плачевной юдоли, молился горячо к Богу, чтобы Он послал воду его обители, и вдруг услышал какой-то стук; поднявши глаза, он при лунном свете увидал онагра (дикого осла), который копал ногою и прикладывал свою пасть к земле, как бы желая напиться; тогда преподобный Савва, придя на это место, после небольшой раскопки нашел воду, и потому источник этот зовется и доселе источником Св. Саввы. Так как в настоящее время лавра довольствуется водою с помощью своих больших систерн, то этот источник остается днем для пользования кочующих вблизи бедуинов и их стад, а ночью шакалов и других диких зверей. Во время сильных жаров он доставляет очень много воды солоноватой на вкус, а во время местных замешательств иноки и вовсе не могут им пользоваться, что и понудило устроить внутри лавры обширные систерны, наполненные дождевою водою, которая запасается зимою на целый год.

Многочисленные пещеры в боках этого каменистого ущелья служили жилищем древним обитателям лавры. Между этими пещерами замечательны: пещера Иоанна Молчальника, преподобного Ксенофонта и его чад Иоанна и Аркадия, а главное – пещера преподобного Саввы на восточной, т. е. противоположной лавре стороне потока, где первоначально поселился он, по указанию Ангела. Доступ к ней ныне по отвесной почти скале весьма труден. Впоследствии отцы лавры отдали эту пещеру славному своею набожностью Иеремии, родом из армян, который с двумя своими учениками упражнялся здесь в богомыслии и подвигах, и эта пещера служила церковью для армян, находившихся в церковном общении с греками.

Отсюда открывается вид на лавру лучший для живописца и фотографа. Огромные и многочисленные контрфорсы, как бы колонны, поддерживают стены главного храма, а над ними высится купол, увенчанный крестом; грубые и высокие стены ограды одного цвета с натуральной скалой спускаются по всем кривизнам и уступам и сходят глубоко в дол до самого того места, где бока его кончаются отвесно и гладко; и это производит такое впечатление, как бы стены, подымаясь от самого дна ущелья, досягали до его вершины наподобие исполинского замка. Среди этой громады опаленных зноем камней, среди мертвой дикости природы, которая не может вырастить даже мху, возносится вверх роскошная, зеленокудрая пальма, как бы во свидетельство, что и из гроба процветает жизнь, или как бы символ вечной награды пустынников, которые ради любви Божией умерли миру. Нельзя передать того восхищения, с каким я смотрел и не мог оторвать глаз от этой печальной и величественной красоты. Боже мой, думал я, в этих пещерах, которые тянутся так далеко, как только может достигнуть око, сколько святых пустынников вели борьбу с своею плотью! Поистине эти опустелые пещеры служат сильным упреком современному поколению, которое так мало думает о своем спасении, что не только не может себя понудить на подобные самопожертвования, но даже и на простое исполнение заповедей Господних. В месте столь удобном для отшельников, где не видим земли и света, а только ущелье и частичку неба, я возвел горе мысль и глаза и отозвалась во мне во всей своей силе врожденная нам тоска по лучшей стороне, тоска, которая мне живее показала ничтожность всего временного и преходящего. Нигде, может быть, нельзя полнее восчувствовать всей правды и красоты вдохновенных песней Дамаскина, как там, где он написал их, где все окружающее подтверждает эти слова:

Как славилось древле это пустынное гнездо святых! Как много разбитых бурею жизни нашли себе убежище в пристани благого в Боге покоя! С благоговением измерял я глазами то чистое пространство, которое отделяет эту скалу от неба, ибо это есть тот воздушный путь, которым столько избранных душ вознеслось от земли на небо, скинув свою телесную оболочку. Здесь провел жизнь святой Иоанн Молчальник, здесь возрос в дивной милости Божией племянник Дамаскина святой Стефан Чудотворец, жизнь которого составляет цепь чудес, подтвержденных современными свидетелями; здесь святой Иоанн Савваит суровым покаянием оплатил ту сумму грехов, которая представилась ему в сонном видении; тут святой Ксенофонт по утрате сыновей и по многих бедствиях нашел утешение, а Бог, принимая жертву злострадания, дал ему дарование исцелений. Здесь истинная ученость соединялась с истинным благочестием. Здесь еще доселе показывают келью, в которой жил Кирилл Скифопольский, славный биограф святых. Здесь оставил многочисленные труды по истолкованию Св. Писания ученый инок Антиох. Здесь славились песнопевцы Козьма, впоследствии епископ Маиумский, и Стефан. И доселе, по милости Божией, «не оскуде здесь преподобный»; ибо нынешний настоятель лавры о. архимандрит Иоасаф (родом из Крита, почти восьмидесяти лет) известен своим благочестием и даром духовного утешения (как духовник Патриархии и поклонников обители) и пользуется всеобщим заслуженным уважением не только среди своих единоверцев, но и между сынами пустыни – бедуинами, так что его нравственное на них влияние ограждает лавру паче ее высоких стен, а святая его жизнь служит ей наилучшим украшением.

 

Обитель Преподобного Феодосия Киновиарха

На пути от лавры Пр. Саввы Освященного к Вифлеему находятся развалины знаменитого монастыря аввы Феодосия киновиарха, названного так потому, что устроенная им обитель считается первоначальницею иноческих общежитий, точно так же как лавра Пр. Саввы служила образцом жизни отшельнической для приготовленных к ней предварительно подвигами общежития.

Преподобный Феодосий, друг и спостник преподобного Саввы Освященного, был родом также из Каппадокии. Слова Евангелия, убеждающие не привязываться к мирскому, а искать жизни вечной, производили на него особенное впечатление. Ревнуя о спасении, Феодосий решился посетить Святые места нашего искупления; проходя же через Антиохию, посетил преподобного Симеона Столпника, и когда Феодосий приблизился к столпу преподобного, он назвал его по имени, сказав: «добре пришел еси, человече Божий, Феодосие»; предрек ему, что он будет пастырем словесных овец, и отпустил с миром. Феодосий пришел в Иерусалим в патриаршество Иувеналия (430 г.). В то время из числа проводивших в окрестностях Иерусалима подвижническую жизнь особенно славился старец Лонгин, который, живя в затворе при столпе, называемом Давидовым, как пчела возделывал трудолюбно сладкий мед добродетелей. Под его-то опытным руководством Феодосий положил начало иноческой жизни. Не по собственной воле, а из послушания он должен был расстаться с своим наставником, будучи послан им для жительства и служения при новосозданной усердием одной благочестивой жены церкви во имя Пресвятыя Богородицы. Спустя некоторое время Феодосий, скучая молвою и бегая славы и почитания, отошел от этой церкви и, по свидетельству жизнеописателя преподобных отцов Евфимия и Саввы, инока Кирилла, достиг монашеского совершенства под руководством двух старцев – Марана (основателя обители, называемой Фотиновою) и Луки Метопина, которые оба некогда были учениками преподобного Евфимия. Около того же времени он вошел в общение с преподобным Саввою, через бывшего своего сожителя при Богородичной церкви, монаха Анфа. Достигнув монашеского совершенства под руководством других, Феодосий поселился наконец на одной горе в той самой пещере, в которой, по древнему преданию отдыхали и имели ночлег три волхва, приходившие в Вифлеем на поклонение Младенцу Христу с дарами, возвращаясь оттуда «иным путем» (а не через Иерусалим) в свою страну. Постническим житием Феодосий прославился по всей Палестине, и мало-помалу стали собираться к нему ревнующие подражать его равноангельному житию. Сперва собралось семь учеников; обучая их истинному духовному любомудрию, начало которого память смертная, Феодосий приказал им выкопать могилу, дабы, ежедневно смотря на нее, памятовать о смерти. Когда же гроб был готов, он пришел видеть его и, стоя над могилою, как бы юродствуя, а на самом деле провидя имеющее случиться, сказал: «вот, чада, гроб готов, есть ли между вами готовый к смерти, дабы обновить собою этот гроб»? На этот вызов один из его учеников, по имени Василий, саном пресвитер, предваряя других, поклонясь старцу до земли, просил его благословения, изъявляя желание умереть и быть положену в этом гробе, говоря: «пусть я буду первый мертвец из числа помышляющих о смерти». Старец, соизволяя на его прошение, повелел творить поминовение о Василии, как о умершем, по церковным правилам: в третий, девятый и сороковой день. Когда же окончилось поминовение, Василий скончался без всякой телесной болезни, как бы уснув сладким сном. По истечении же сорока дней по его погребении Феодосий видел Василия как бы стоящим и поющим на церковном правиле, посреди братии; то же самое, по молитве Феодосия, было открыто и одному из братии, по имени Аэтию, который от радости устремился к явившемуся, желая удержать его руками, но он стал невидим. Многие и другие чудеса явил Господь через преподобного своего собравшимся около него братиям, в подкрепление их веры и прославление своего угодника.

Число братии умножалось день ото дня и пещера уже не могла вмещать всех желавших сожительствовать с ним; почему братия стала просить преподобного построить вне пещеры монастырь и устроить ограду для словесных овец, предлагая сделать это без особых расходов, одним собственным трудом. Святой же, видя, что чрез умножение учеников разоряется его любимое безмолвие, недоумевал, чего держаться ему: безмолвия ли или попечения о спасении братии. В этом колебании помыслов, желая узнать волю Божию о себе, он прилежно молил Господа послать ему извещение и, если угодно будет Ему создание монастыря, показать и самое место оного чудесным знамением. Для сего взял кадильницу и, наполнив ее холодным углем, старец положил на него фимиам и, проходя пустыню, молился указать ему место для основания обители возжжением углей. Так он прошел пустыню до места, называемого «Куттилла», и доходил до самого берега Мертвого моря с этим мертвым и безогненным в кадильнице углем. Видя же, что угли не возгораются, решился возвратиться в свою пещеру, но на возвратном пути, когда он уже был недалеко от пещеры, вдруг уголья загорелись сами собою, и воскурился от кадильницы благоуханный дым; святой уразумел, что это и есть то самое место, на котором Бог благоволил быть созданной обители. Ученики святого, получив его благословение, с усердием приступили к делу: положив основание, начали строить церковь, кельи, ограду, и вскоре помощью Божьею устроилась пространная обитель, в которой введено общежитие. Господь же послал этой обители всякое изобилие, так что живущие в ней не только обогащались богатством добрых дел, но и не оскудевали и в телесных потребностях; не только иноки, но и мирские люди, странные и пришельцы, нищие и убогие, больные и немощные, получали в ней успокоение, ибо начальник обители преподобный Феодосий был человеколюбив и милостив, являясь для всех сердобольным отцом, любезным другом, усердным для всех рабом и служителем; он очищал своими руками язвы и струпы больных, омывал кровь и гной их, прилагал свои пречистые уста к устам прокаженных, утешал их, кормил, поил и услуживал всячески. Приходящим отовсюду он оказывал великую любовь, упокоевая, угощая и довольствуя их всем необходимым. Случалось иногда служащим в монастырской трапезе поставлять сто трапез в один день для приходящих странных и нищих, – столько страннолюбив и человеколюбив был преподобный! Бог же, Сам любовь сый, видя такую любовь Своего угодника к ближним, благословил монастырь его так, что и малое число припасов умножалось невидимо и насыщало многих, чему свидетелями была вся братия во время случившегося в Палестине голода. Преподобный построил при своей обители многие странноприимницы и различные больницы: одну для иноков, другую для мирских и особую для знатных посетителей и старцев. Также посещал и братий, живших отшельнически в горах и вертепах, имея попечение о них, как отец о детях, с сердечным участием подавая потребное для души и тела, уча и наказуя и избавляя многих от диавольской прелести.

Собранная в обители Пр. Феодосия братия была не из одного рода или племени, но различных; почему он и устроил для них несколько церквей, чтобы каждое племя могло славословить Бога на своем природном языке: в соборной или Великой церкви Успения Пресвятыя Богородицы – греки, в другой грузины, в третьей армяне – исполняли свое церковное правило, собираясь на оное семь раз в день, по слову Давида: «седмерицею днем хвалих Тя»; для больных была особая церковь. Для причащения же Св. Таин вся разноплеменная братия, из всех церквей, должна была собираться в Великую церковь, в которой служили греки, и там причащались все вместе. Всех братий, духовных чад преподобного, которых он породил духовно, воспитал отечески и наставил на путь добродетели, было числом 693. Многие из них впоследствии сделались начальниками других монастырей, научившись доброму правлению от преподобного Феодосия, как от мужа, исполненного духовной премудрости и разума, учившего свое стадо словом и делом, бывшего по апостолу образом стаду. Не будучи научен внешней премудрости, он говорил поучения с такою силою и сладостью, что и состарившийся в богословском учении и упражнявшийся постоянно в науке церковного красноречия не мог сравниться с ним в этом отношении; и не удивительно, ибо преподобный учил не от человеческой премудрости, но по благодати Божией. Но время перейти к сказанию о внешней деятельности преподобного на общую пользу православной Церкви и о его отношениях к преподобному Савве, как его знаменитому современнику.

В это время царствовал в Византии, после Льва Великого и Зенона, император Анастасий (491–518), давший свободу отступникам от православия. Патриархом же Иерусалимским после Мартирия (ученика преподобного Евфимия) был Саллюстий; при нем-то, после смерти аввы Маркиана, бывшего в сане архимандрита, начальником всех монастырей в «пустыне Святого Града», монахи, собравшись к Патриарху, который был тогда болен, по общему соглашению просили его, чтобы он поставил преподобных Феодосия и Савву архимандритами и начальниками всех монастырей, находящихся около Святого Града, потому что сии святые мужи были пустынники, не имели никакого стяжания, были славны жизнью и словом и обиловали божественными дарованиями. Это единодушное избрание было утверждено Патриархом беспрекословно и с любовью. С того времени авва Феодосий сделался главным вождем и архимандритом всех общежительных монастырей (киновий), почему и называется «киновиархом», а преподобный Савва был поставлен начальником и блюстителем всех лавр, то есть, собраний отшельнических жилищ, или уединенных келий. Оба эти мужа были единодушны и единомысленны между собою, дышали более друг другом, нежели воздухом, так что иерусалимские жители, видя их единомыслие, называли их новою апостольскою двоицею, подобною двоице Петра и Иоанна.

Преподобный Савва приходивших к нему в лавру юных (безбрадых) обыкновенно отсылал сперва в киновию своего духовного друга, Феодосия, утешая отсылаемого такими словами: «Сын мой, неприлично, или лучше сказать, вредно сей лавре иметь у себя кого-нибудь безбрадого. Сей закон положили древние отцы скита и мне его предал великий отец наш Евфимий. Когда я хотел жить в его лавре, то он увидевши, что у меня еще нет бороды, послал меня к блаженному Феоктисту и сказал, что неприлично и даже вредно жить в лавре безбрадому монаху. А посему, пойди к авве Феодосию, там ты получишь себе пользу». Великий же авва Феодосий, принимая к себе брата, посланного Саввою, всемерно старался о усовершении его из уважения к пославшему.

Патриарху Саллюстию наследовал блаженный Илия, ревностно подвизавшийся за православие, обуреваемое ересью Евтихия и Севера, которою заразился император Анастасий. Остановленные на некоторое время гонения на Патриарха Илию, по уважению к просьбе преподобного Саввы (посланного с письмами к императору в числе других игуменов из монастырей Святого Града), – возобновились снова, когда на место Флавиана поставлен был по воле царя в Патриархи Антиохийские Север, начальник акефалитов. Он посылал свое исповедание веры к архиепископу Илии, но последний, не приняв в общение с собою Севера, возбудил в императоре сильный гнев против себя. Север вторично послал к Илии свое исповедание веры с некоторым служителем церкви и с отрядом императорских войск. Тогда преподобные отцы Савва и Феодосий, с прочими пустынными игуменами, придя во Сятой Град, выгнали из него людей, пришедших с Северовым исповеданием веры. Множество монахов, собравшись на месте называемом Иерафион (на котором ежегодно бывал обряд воздвижения честного и животвор. Креста), вместе с иерусалимскими жителями кричали: «анафема Северу и его сообщникам». Все это видели и слышали начальник и воины императорского отряда, сопровождавшего Северовых посланцев.

Раздосадованный известием об этом событии, император послал в Иерусалим кесарийца Олимпия, который был начальником над Палестиною; вместе с ним послал он и письмо, которое писано было из Сидона и в котором описывались действия Сидонского собора и говорилось, что не должно принимать определений Халкидонского собора. Первым делом Олимпия по прибытии в Иерусалим было низвержение с кафедры Блаженного Патриарха Илии и отправление его в заточение; на его место он поставил пресвитера Иоанна, хранителя честного Креста, взяв с него обещание пристать к общению с Севером и анафематствовать Халкидонский собор.

Едва услышали великие отцы пустыни Савва и Феодосий о действиях Олимпия – свержении Патриарха Илии и поставлении на его место Иоанна, они немедленно пришли опять в Иерусалим и убедили нового Патриарха не сообщаться с Севером и защищать собор Халкидонский, обещая ему во всем содействовать. Новый Патриарх, исполненный благоговения к сим великим мужам, последовал их совету. Раздраженный противодействием, правитель области Олимпий послал одного из приближенных своих Анастасия в Иерусалим схватить Патриарха Иоанна и посадить его в темницу, однако, опасаясь молвы народной, скоро освободил его в надежде, что Патриарх исполнит данное прежде обещание; но Патриарх созвал в ту же ночь в Иерусалим всех иноков пустыни Святого Града, так что кафедральная церковь Воскресения Господня не могла вместить их, и по необходимости они соединились все за вратами града, в храме первомученика Стефана, основанном императрицею Евдокиею. Услышав о таком собрании, пришли туда и сановники царские: Анастасий, недавно заключивший в темницу Патриарха, бывший консулом Захария, и племянник царский Ипатий, который посетил по обету Иерусалим в благодарность за свое освобождение из рук самозванца Виталиана. Патриарх Иоанн, в облачении, взошел на амвон посреди храма, имея по сторонам святого Савву, начальника пустынножителей, и святого Феодосия, начальника общежительных. Сановник Анастасий ожидал видеть исполнение воли царской; но народ непрестанно взывал, в течение многих часов: «анафематствуйте еретиков, утвердите собор», и на сии вопли все трое громогласно ответствовали: «анафематствуем Нестория, Евтихия, Севера Антиохийского, Сотерия Кесарийского, и всех и всякого, кто не согласится принять Халкидонского собора». После столь явного свидетельства своей веры они сошли с амвона; но ревностный Феодосий взошел еще однажды и, мановением руки потребовав общего молчания, громко произнес: «если кто не приемлет четырех вселенских соборов, как и четырех Евангелистов, тот да будет анафема». Все изумились и безмолвствовали, как бы внимая гласу Ангела. Последствием сего мужественного подвига было то, что четыре вселенские собора были вписаны в церковные помянники. Твердость Феодосия изумила и царских сановников: Анастасий поспешил в Кесарию к Олимпию, а племянник императора Ипатий с клятвою свидетельствовал пред защитниками православия, что он сам всегда чуждался нечестивого Севера и пришел в Иерусалим искать их общения. Он пожертвовал в честь Святого Гроба, Голгофы и Честного Креста сто литр злата и столько же дал Савве и Феодосию для раздела по обителям пустыни Святого Града. Тогда император решился употребить силу, чтобы удалить из Палестины Патриарха Иоанна и двух святых архимандритов; но едва распространилась эта весть в Иерусалиме, как все иноки снова собрались в Сятой Град и по общему согласию написали прошение императору от имени Саввы и Феодосия, всех игуменов монастырей пустыни Святого Града, и всех ревнителей истинной веры. Они писали ему: «изумляемся, что хотя ты и воспитан в правилах сей святой веры, однако допустил при своей державе такую бурю против матери всех церквей, храма Воскресения, который есть прибежище всего мира; вот ее епископ, священнослужители, иноки изгоняются силою пред лицом язычников, евреев, самаритян и влекутся в места нечистые и неосвященные, дабы малодушные из них могли послужить соблазном приходящих отовсюду поклонников, которые стекаются ради спасения душ своих и отходят отселе с ужасом. Неужели по причине исповедания веры нападают на сей Священный Град Иерусалим, который есть око и светило вселенной, ибо, по словам пророческим, «от Сиона изыдет закон и слово Господне из Иерусалима»? Не в сем ли Святом Граде обитающие удостаиваются собственными руками и устами осязать места, ознаменованные самым событием божественных таинств? Каким же образом, после пятисот лет от Рождества Христова, хотят еще учить нас нашей вере? Преобразование, какое хотят в ней сделать, может ли происходить от Господа Иисуса? Не есть ли это скорее учение антихриста, ищущего нарушить мир и согласие церквей Божиих, исполнить их смятениями? Виною всех сих бедствий есть Север акефал, по грехам нашим допущенный Богом на кафедру антиохийскую, которую занимает для гибели собственной души и всей Церкви Христианской; мы отвергаем его общение и молим твое благочестие, сжалиться над Сионом, матерью всех церквей и покровительницею твоей державы. Мы все единомысленны в приятии четырех святых вселенских соборов, которые все излагают то же евангельское учение, хотя и в различных словах, по различному времени их собрания. Первый есть собор Никейский, анафематствовавший нечестивого Ария; и мы почитаем себя обязанными принять и три последующие собора, как сей первый вселенский, а именно: Константинопольский, против нечестия Македониева, Ефесский, против ужасного Нестория, и Халкидонский, против злого Евтихия. Поелику сии четыре святые собора заключают в себе чистое учение евангельское, то никогда невозможно будет нас от них отвлечь или присоединить к отвергающим оные, хотя бы нам угрожали тысячами смертей; а дабы твоя царская власть хорошо видела исповедание нашей веры и дабы не внушали тебе, будто мы приемлем догматы Несториевы, то свидетельствуем пред тобою, что мы анафематствуем сего еретика, разделяющего Иисуса Христа, и в то же время, вместе с собором Халкидонским, анафематствуем и Евтихия, который сливает Божество со святым человечеством Господа Иисуса. После сего объявления, мы еще умоляем светлость твою прекратить гонения против Святого Града и нашего святого архиепископа Иоанна, ибо враги нашей веры, под личиною благочестия, делают всякие жестокости. Свидетельствуем пред твоим величеством, как и пред Богом и Его Ангелами, что не можем согласиться ни на какую новость в делах веры; пусть лучше прольется кровь наша, среди зарева святых мест, ибо что в священном наименовании оных, посреди их поругания? Мир Господний, превосходящий всякий разум, да соблюдет свою Церковь и да прекратит, твоею властью, все сии соблазны, ко славе своего царствия».

Император Анастасий, получив это прошение, положил оставить дело сие пока без внимания, ибо он был занят тогда возмущением Виталиана, – и Патриарх Иерусалимский Иоанн удержался на своей кафедре. Император Анастасий умер в 518 году убитый громом в своей ложнице (о чем было особое откровение находившемуся в заточении Патриарху Илии). Анастасию наследовал Иустин и тотчас издал повеление возвратить всех сосланных в заточение Анастасием и определения Халкидонского собора внести в церковные постановления. Когда сие определение императора Иуистина было привезено в Иерусалим, то собралось бесчисленное множество монахов и мирских, прибыли также свв. Савва и Феодосий и много епископов и месяца августа 6 числа, в праздник Преображения Господня, объявлены божественные повеления и определения четырех соборов внесены в священные постановления. По просьбе Патриарха преподобный Савва сходил в Кесарию и Скифополь для объявления там императорского указа о силе четырех соборов. По возвращении его оттуда Патриарх пригласил его к себе на обед вместе с преподобным Феодосием и другими пустынными игуменами.

Инок Кирилл замечает: «отец наш Савва питал нелицемерную и искреннейшую любовь к блаженному отцу Феодосию; подобную же искренность соблюдал и преподобный Феодосий к отцу Савве. Поистине оба они были сыны света и сыны дня, человеки Божии, и верные Божии служители, столпы и утверждение истины (1 Тим 3, 15), мужи отличных желаний (Дан 9, 23)». Преподобный Феодосий, за три года до кончины своего духовного друга Саввы, скончался на 106-м году от рождения в 529 году, оставив своему преемнику Софронию до 400 человек братии. Перед смертью жестокая болезнь томила его. Один старец говорил ему: помолись, чтобы болезнь смягчилась. Феодосий отвечал: «успевший во всех предприятиях моей жизни, окруженный славою, не должен ли я скорее радоваться сим страданиям на исходе, чтобы не сказали мне: чадо, помяни, яко приял еси благая в животе твоем». Братия с любовью окружала одр болящего, и он, прощаясь с каждым, укреплял всех и каждого мужественно подвизаться на духовной брани. Три епископа находились при его исходе и смешали свои слезы со слезами учеников, чувствуя, чего лишалась Церковь и обитель кончиною такого мужа. Сам Патриарх Иерусалимский Петр прибыл на погребение отшедшего ко Господу аввы; иноки пустыни Святого Града с преподобным Саввою во главе собрались в осиротевшую обитель воздать последний долг великому подвижнику и погребли его с честию многою в пещере, которая послужила основанием его знаменитой обители.

Мы уже сказали, что преемником аввы Феодосия в управлении созданной им обителью был архимандрит Софроний (с 529 года). В его время составился в Константинополе собор, созванный благочестивым Патриархом Миною для окончания дела по жалобам, поданным на Антиохийского лжепатриарха Севера, зараженного ересью Евтихия и Манихеев, и на всех его последователей. На этом соборе присутствовал в числе девятнадцати представителей от монастырей «пустыни Святого Града», от монастрыря Св. Феодосия, священноинок Исихий, который подписался так: я Исихий, по милости Божией, священноинок обители блаженного аввы Феодосия, местоблюститель Софрония, святого архимандрита сей обители и всей пустыни Иерусалимской, подписался с прочими архимандритами иерусалимскими, посланный в сей град и представляющий собою лице всех архимандритов и иноков пустыни и трех Палестин». Сей Исихий был впоследствии преемником Софрония, а подпись его свидетельствует, какую важную степень занимали тогда в иерархии церковной настоятели обителей, по глубокому уважению к великим отцам пустыни.

Сорок иноков, зараженных Оригеновою ересью, будучи изгнаны из Великой лавры Пр. Саввы настоятелем ее архимандритом Геласием, пробовали привлечь на свою сторону монастырь аввы Феодосия; но благоразумие архимандрита Софрония спасло от этой заразы переданное ему в чистоте стадо.

В правление Патриарха Иерусалимского Евстохия, когда в Константинополе готовились к пятому Вселенскому собору (553 г.), по совету архимандрита Великой лавры Св. Саввы послан был на собор Местоблюстителем Патриаршим Блаженный Евлогий, архимандрит Феодосиевой обители, в числе трех архимандритов и трех епископов, заступавших на соборе место Иерусалимского Патриарха. С честью подвизался святой архимандрит Евлогий за православие как на Вселенском, так и на областном Иерусалимском соборе, собранном Патриархом Евстохием, по получении во Святом Граде соборных деяний.

В лавре Пр. Феодосия жил в конце VI века блаженный Иоанн Мосх, составитель «Духовного луга». Из четырнадцатой главы сего сочинения видно, что в 594 году Иоанн приходил с своим настоятелем в Иерусалим для приветствия новому Иерусалимскому Патриарху Аммосу. В обители Пр. Феодосия Иоанн сблизился с Софронием, впоследствии Патриархом Иерусалимским. Софроний несмотря на свою ученость, отдал себя в совершенное распоряжение блаженному Иоанну. Мудрый старец обходился с Софронием более как с другом, чем с учеником, называл его «господином Софронием, другом Софронием» (Гл. 109, 110).

Оба любили они духовную, опытную мудрость и с любовью собирали предания о великих мужах, бывших в обители Пр. Феодосия. Приводим эти сказания по ряду:

1) Был некоторый старец в киновии Св. отца нашего Феодосия, именем Конон, родом из Киликии, который, нося власяницу, 35 лет соблюдал такое правило: однажды в неделю принимал он хлеб с водою, трудился постоянно и не оставлял церковных собраний (Гл. 22).

2) Видели мы также и другого старца в том же монастыре Феодосиевом, который был из воинов и который постился ежедневно и никогда не спал на ребрах (Гл. 23).

3) Рассказывал нам, мне и брату Софронию Софисту, святой отец наш авва Георгий, архимандрит монастрыря Св. отца нашего Феодосия, что в пустыне града Христа Бога нашего, следующее: «со мною жил здесь брат, Георгий Каппадокиянин, который был на служении в Фасалиде. В один день, когда братья делали хлебы, брат Георгий топил печку. Истопивши печь, не нашел чем выместь оную, ибо братья спрятали помело, желая испытать его. Брат, влезши в печь, вымел ее своею одеждою и вышел из огня невредим. Услышав об этом, я сделал выговор братьям, что они до того довели брата». Тот же авва рассказывал о том же брате следующее: «однажды, когда он пас в Фасалиде свиней, пришли два льва, чтобы похитить одну из них. Он, взяв палку, прогнал их до Иордана» (Гл. 91).

4) Тот же авва Георгий рассказывал об авве Иулиане, бывшем епископе Бострском, следующее: «когда вышел он из Киновии (Св. Феодосия) и сделан был епископом Бострским, некоторые из жителей сего города, враги Христовы, хотели отравить его ядом. Подкупили слугу, чтобы тот, когда будет подавать пить Иулиану, пустил яду в стакан. Как научили юношу, так он и сделал. Он подал стакан питья с ядом святому Иулиану. Иулиан принял и по вдохновению Божию узнал коварство. Принявши стакан, поставил пред собою, ничего не сказав юноше. Потом созвал всех граждан, в числе коих были и злоумышленники его. Чудный Иулиан, не желая обличить их, говорит всем кротко: если вы думаете отравить ядом смиренного Иулиана, то вот пред вами пью его. Положив на стакан троекратное изображение креста перстом своим, сказал: во имя Отца и Сына и Святого Духа пью сей стакан; и выпив его пред всеми, остался невредим. Увидев сие, злоумышленники пали на землю и просили прощения у Иулиана» (Гл. 93).

5) В монастыре Св. отца нашего Феодосия был один старец, родом из Севастополя, что в Армении, по имени Патрикий. Старец этот (ему было 113 лет) был кроткий и смиренный. Отцы сего места рассказывали о сем добродетельном старце, что он был игуменом монастыря Авзайского и отказался от сей должности потому, что боялся большой ответственности за нее (он говорил, что великих людей дело пасти словесных овец), и пришел сюда, чтобы жить в послушании и таким образом спасти душу свою. (Гл. 94).

6) Рассказывали нам также следующее: «Здесь (в лавре Св. Феодосия) был другой старец, родом из Аравии, именем Иулиан, – он был слеп. Иулиан некогда соблазнился о Макарии, архиепископе Иерусалимском (по подозрению в Оригеновой ереси, неосновательному), и сомневался, иметь ли с ним общение? Итак, в одно время авва Иулиан извещает авву Симеона, жившего на Дивной горе, отстоявшей от Феополя на девять миль: я слеп, сам ходить не могу, а довесть меня некому; между тем сомневаюсь, входить ли мне в общение с Макарием? Извести также меня, отец, как поступить с падшим братом и с тем, который вместе с ним связался клятвою? Авва Симеон так отвечал авве Иулиану: не отделяйся (от Макария) и не думай отделяться от Святой Церкви, ибо в ней, по благодати Господа нашего Иисуса Христа, нет ничего худого. Знай также, брат, что, если кто захочет вознесть жертву в вашей киновии, вы имеете у себя старца, именем Патрикий. Сей старец становится вне святилища позади всех около западной стены храма; он и сам совершает молитву проскомидия, и его приношение принимается, как жертва святая» (Гл. 95).

7) Авва Иоанн отшельник, по прозванию огненный, рассказывал нам: «Я слышал от аввы Стефана Моавитского, что в бытность его в обители Св. Феодосия были в этой обители два брата, которые поклялись не разлучаться друг с другом ни при жизни, ни по смерти. Они были примером назидания для всех в обители; но один из них до того разжегся похотью, что не мог противустать сему искушению и сказал своему брату: отпусти меня, брат, мною овладела плотская брань, я хочу возвратиться в мир. Брат умолял его и говорил: любезный брат мой, не губи труда своего. Сей отвечал ему: или сам иди со мною, или отпусти меня удовлетворить страсти. Брат, не желая отпустить его одного, пошел сам с ним в город. Одержимый страстью брат пошел в дом блудниц, а другой, стоя вне дома, брал с земли пыль, посыпал ею голову свою и терзал самого себя. После того, как тот согрешил и вышел из дома, брат сказал ему: какую пользу, брат мой, получил ты от греха? Сколько напротив получил вреда! Пойдем опять в обитель! Тот отвечал ему: теперь уже не могу идти в пустыню; ты ступай, а я останусь в мире. И сколько его другой брат ни убеждал, чтобы он шел с ним в пустыню, все было тщетно. Потому и сам остался с ним в мире. Они оба начали трудиться, чтобы пропитывать себя. В это время авва Авраамий, опытный и кроткий пастырь (который был после епископом Ефесским и устроил в Константинополе монастырь Авраамиев), сооружал свой монастырь, называемый византийским. Оба брата трудились здесь за плату, которую за обоих получал брат, впадший в блуд; он ходил ежедневно в город и тратил ее на прихоти, а другой брат во весь день постился, ни с кем ничего не говорил и спокойно проводил время в работе. Прочие работники, видя каждый день, что он не ест, ничего не говорит, но всегда умом внимает себе, сказал об образе жизни его святому авве Авраамию. Великий Авраамий призвал к себе труженика в свою келью и спросил его: откуда ты, брат? и какое у тебя занятие? Тот во всем открылся ему и присовокупил, что он трудится для брата, чтобы Бог, видя его труды, спас брата. Чудный Авраамий, выслушав все от брата, сказал ему: и Бог даровал тебе душу брата твоего. Как скоро отпустил от себя Авраамий брата, и он только вышел из его кельи, то услышал вопль брата своего: «любезный брат, возьми меня с собою в пустыню, да спасусь я». Он немедленно взял его, и удалившись в пещеру, недалеко находящуюся от Иордана, заключил его в ней. Спустя немного времени, брат впадший в блуд, много потрудясь по Боге духом, отошел ко Господу, а оставшийся брат, по данной клятве, оставался в этой пещере, чтобы тут же умереть и самому» (Гл. 96).

8) Рассказывали нам отцы того же монастыря об авве Стратегии, игумене сего же монастыря (Св. отца нашего Феодосия) следующее: три преимущества возвышали его пред другими современными монахами: он много постился, много бодрствовал, много трудился (Гл. 102).

9) Рассказывал нам в киновии отца нашего Феодосия авва Феодосий, который был епископом Капитолиадским, об авве Нонне следующее: «Однажды, еще до того времени, как надлежало бить в било, лежа на постели своей, услышал я, что кто-то тихим голосом произносит: Господи помилуй! Насчитавши пятьдесят раз «Господи помилуй», хотел я узнать, кто это произносил. Посмотрев из окна кельи своей в церковь, увидел старца, стоящего на коленах, и светлую звезду над головою его, которой свет помог мне узнать – кто был сей старец». О том же авве Нонне рассказывал нам другой из отцов той же киновии следующее: однажды, еще до того времени, как надлежало бить в било, вышед из кельи своей, пошел я в церковь, – вдруг вижу старца, стоящего пред оною, воздевшего обе руки к небу и молящегося. Руки его блистали, как зажженные лампы. Объятый страхом, я удалился» (Гл. 103).

Иоанн Мосх и Софроний упоминают в своих сказаниях о трех настоятелях монастыря Феодосиева: авве Леонтии (Гл. 4), авве Георгии (Гл. 108), и авве Стратигии (Гл.102), и о подвижнике того же монаст. Христофоре (Гл. 104). Блаженный Иоанн Мосх после долгих странствий скончался в Риме (около 622 года), завещав Софисту Софронию и другим ученикам, спутникам своим, которых было до двенадцати, погребсти тело его в обители Пр. Феодосия; завещание его было исполнено в точности: верные ученики перенесли останки учителя в киновию аввы Феодосия и положили в той пещере, в которой погребен сам пр. Феодосий, а блаженный Софроний, вскоре по возвращении в Палестину, был избран на Патриарший престол Святого Града, после Модеста, бывшего архимандритом той же Феодосиевой обители и потом Иерусалимским Патриархом.

Оба эти мужа (Модест и Софроний) оказали незабвенные услуги Иерусалимской Церкви. По взятии Иерусалима Хозроем, царем персидским (в 614 году), когда Иерусалимский Патриарх Захария был отведен в плен, архимандрит Модест избран был местоблюстителем осиротевшей Церкви и явил себя вполне достойным этого выбора; потомство назвало его вторым Веселеилом, строителем скинии, и Зоровавелем, обновившим Иерусалим, ибо он восстановил из развалин храм Святого Гроба, церковь Голгофы и еще Вифлеем, не опасаясь гонения Иудеев, ни скитавшихся в Палестине Персов. Благочестивый император Ираклий, изыскивая средства исхитить Святой Град из рук неверных, в то же время помогал Модесту своими сокровищами; равно и святой Иоанн Милостивый, Патриарх Александрийский, при первой вести о разорении иерусалимских святынь послал Модесту 1000 золотых, 1000 пудов железа, 1000 кулей пшеницы, столько же овец, 1000 мер сухой рыбы и столько же вина и 1000 египетских работников с смиренною грамотою, в коей просил извинения, что не посылает ничего достойного храма Господа Иисуса Христа, и писал, что и сам пламенно желал бы прийти трудиться, как простой работник, при сооружении храма Святого Воскресения, матери всех церквей.

Наследник Хозроя заключил мир с Ираклием, возвратив ему Древо Креста, бывшее в плену четырнадцать лет, и Патриарха Захарию вместе с другими пленными; но престарелый Патриарх не долго пережил свое освобождение; место его заступил достойный блюститель и обновитель Святого Града архимандрит Модест, но и он после пятилетнего управления Иерусалимскою Церковью скончался; а место его занял питомец той же славной обители священноинок Софроний, единодушно избранный на патриаршую кафедру Святого Града в 633 году.

В патриаршество Софрония прекратилось совершенно владычество греческих императоров на востоке, ибо арабский халиф Омар взял Иерусалим. Софроний мужественно отстоял перед победителем свою Церковь и паству, убедив Омара не нарушать условий, на которых сдался ему город после двухлетней осады, и сохранил для христиан заветное святилище. Но чувствительная душа святителя не вынесла скорби видеть Святой Град и его святыни в руках неверных, и он сошел во гроб († 640), оплакивая плачем Иеремии неисповедимую для ума человеческого судьбу Святого Града.

Неправильное изложение веры императора Ираклия в пользу ереси монофелитов, и в особенности типы или образы, изданные его внуком Константием, запрещавшие всякие рассуждения о вере, побудили святого Папу Мартина созвать в Риме собор Латеранский, чтобы защитить православие (в 649 году). В числе представителей от Церкви Иерусалимской присутствовали на этом соборе настоятель Феодосиевой обители архимандрит Феодор и три инока: Иоанн, Стефан и Леонтий.

По свидетельству летописца Феофана, первые годы IX столетия были столь бедственны для христиан палестинских, что от непрестанных разбоев, грабежей и насилий христиане бежали из Сирии и иноки вынуждены были оставить пустынные монастыри; в числе последних запустела тогда и знаменитая лавра Пр. Саввы и соседственная с нею обитель Пр. Феодосия. Долго ли продолжалось это запустение, определительных сведений нет. Обновление сих обителей всего вероятнее могло совершиться в первой половине XI века, одновременно с обновлением храма Воскресения (с 1048 года, в царствование Константина Мономаха), разоренного нечестивым халифом Хакемом.

После завладения Иерусалима крестоносцами (в 1082 году) мы имеем краткое описание Феодосиева монастыря в «хождении в Иерусалим» нашего первого паломника-писателя игумена Даниила: «И есть, – пишет он, – от Иерусалима 6 поприщ до Феодосиева монастыря. Тот же монастырь на горе, городом оделан, видети от Иерусалима. И ту есть печера на той горе среди монастыря того; в той же печере волсви ночлег сотвориша, егда уклонишася от Ирода царя; ту ныне лежат святый Феодосий и инии святии отцы мнози ту лежат, и туже в той печере и мати святого Саввы и Феодосиева мати ту лежит».

В конце XI столетия, за пятнадцать лет до завоевания Иерусалима Саладином, в последние годы рыцарского королевства, посетила Иерусалим русская княжна, смиренная игуменья Полоцкого девичьего монастрыря Св. Евфросиния. Чувствуя приближение своей кончины, она послала в лавру Пр. Саввы просить архимандрита и братию, чтобы дал ей место на погребение в их обители; но они отказали, говоря: «заповедь имеем от святого отца нашего Саввы, чтоб никогда не погребать жен в его обители; но есть близ нас Феодосиев общежительный монастырь Пресвятыя Богородицы, в коем многие жены покоятся: там и мать святого Саввы (София) и мать святого Феодосия (Евлогия) и мать святого бессребреника Феодотия, и иные; посему и богоугодной Евфросинии прилично быть там положенной». С честью была погребена княжна русская в обители Пр. Феодосия в паперти церкви Пресвятыя Богородицы 23 мая 1173 года, но впоследствии святые мощи ее были перенесены в Киев, где и почивают поныне в пещерах. Дальнейшие судьбы обители Феодосиевой неизвестны: вероятно, она запустела одновременно с Саввинской лаврой в конце XIV или в начале XV столетия и уже более не восставала из развалин.

Я пробовал проникнуть в святую пещеру, но обвалившиеся своды невдалеке от входа не позволили проникнуть в ее глубину, и никаких следов святыни уже не видно в уцелевшей ее части; самая пещера на половину своей высоты засыпана землею, – это можно заключить из сказанного в «Духовном Луге» в житии старца Христофора, который, спускаясь ежедневно в эту пещеру для молитвы, творил коленопреклонения на каждой из восемнадцати ступеней ее лестницы, тогда как теперь ее спуск едва составляет две-три ступени. Вокруг пещеры сохранились только основания бывших зданий и ограды, а в наиболее уцелевших местах бедуины устроили свои закрома, для сбережения хлебных запасов.

Священные развалины в течение стольких веков тщетно ждут обновления, и православные арабы нередко спрашивают русских поклонников: скоро ли вы построите здесь монастырь? на что получают в ответ: когда будет угодно Богу. Святость места, исторические воспоминания, близость к Иерусалиму, Вифлеему и обители Пр. Саввы, красивое местоположение на горе, чистый воздух и плодородные вокруг поля, способные для разведения виноградников, – действительно представляют все удобства для возграждения сей обители, если бы нашлись ревнители безмолвной иноческой жизни… Но основателю новой киновии, кто бы он ни был, не худо предварительно изучить историю бывшей сербской иерусалимской общины, разумею причины, приведшие ее к падению (с первой четверти XVII века). История сербской иерусалимской общины, – по падении сербского царства еще довольно долго опиравшейся на нравственную и материальную помощь русского правительства, помощь, устраненную наконец от нее благодаря искусной интриге, – весьма поучительна и ждет своей очереди в неложной истории наших церковных сношений с Востоком.

В воскресение (в неделю Православия) 1859 года после обеда, во втором часу дня выехал я из Иерусалима с двумя спутниками, афонским иеромонахом В. и русским Т., в лавру Саввы Освященного с целью отправиться оттуда для посещения развалин пустынных иорданских обителей, прежде мало доступных для путешественников. Настоятель Саввинской лавры старец Иоасаф, достойный подражатель преподобных отцов пустынножителей, хорошо изучивший местность пустыни Святого Града и все предания и сказания о ней, которые живо сохраняются в его светлой памяти, по любви своей давно обещал удовлетворить моей любознательности, и потому я мог с вероятностью рассчитывать на успех моей поездки. У источника Иоава (Бир-Июб) ожидало нас приятное зрелище: вода из этого источника, переполнившегося от бывших проливных дождей, шла через край, что считается здесь признаком урожайного года, и потому все население Иерусалима вышло к образовавшемуся ручью, выражая свою радость: группы женщин, окутанных с головы до ног в белые покрывала, походили на мертвых, внезапно восставших из гробов, которыми усеяны все скаты окрестных гор; это сходство еще более увеличивалось их неподвижным положением. Другие группы богомольцев – греков, армян, болгар и русских – сидели там и сям на разостланных коврах и циновках; дети, весело резвясь, полоскались в ручье, который, с шумом протекая вначале на свободе между масличными деревьями, далее терялся в огороженных каменными стенками садах; на одном из возвышений сидел сам иерусалимский губернатор – паша с своею свитою, и когда мы проезжали мимо его, он приветливо раскланялся с нами. Налюбовавшись этим зрелищем, бывающим не каждый год, мы продолжали свой путь, который пролегал по направлению ложа иссохшего Кедрона. Через три часа езды мы были уже у ворот гостеприимной обители Пр. Саввы; по обычаю нас встретили колокольным звоном, а на площадке у часовни, стоящей среди внутреннего двора над гробом преподобного Саввы и его учеников, встретил нас сам настоятель авва Иоасаф и повел в соборную церковь; приложившись к местным иконам, мы прошли в архондарик (приемную комнату), где нас угостили по обычаю глико (вареньем), рюмкою ликера и чашкою кофе. Я объяснил старцу цель моего посещения, и он обещал завтра же отправить нас в путь, и действительно поутру, после Часов (обедницы) все уже было готово; нас пригласили в трапезу – подкрепиться на дорогу: обед состоял из чечевичной похлебки, маслин, моченых бобов, головки луку и стакана виноградного вина. Старец отпустил с нами двух из своих учеников – монаха Харитона и послушника Герасима – и двух вооруженных бедуинов из племени Мар-Саба (саввинских). Старец сам заботился о малейших подробностях, и мы с благоговейным почтением смотрели на его отеческую заботливость, не смея противоречить ей; между прочим с недоумением взирал я на то, что он отпустил с нами целый мешок маленьких пшеничных хлебцев, которых, казалось, достанет и десяти человекам на много дней, но последствия оправдали его мудрую предусмотрительность. Кроме хлебцев был запас маслин, лука, смокв, кофе и фляга виноградного вина, – словом, все, чем сами савваниты питаются в подобных случаях. Для каждого из нас было по осленку; саввинские же проводники были пешком; весь караван наш состоял из 5-ти человек и двух бедуинов. Поклонившись гробу преподобного Саввы, мы выехали из монастыря часу в десятом утра; скоро, поднявшись на соседние высоты, увидали Мертвое море, хотя до него было еще несколько часов езды; несмотря на то, что дорога шла по скалам и ущельям, она показалась нам приятною, ибо весна палестинская началась и уже все оделось зеленью, на такое короткое время здесь появляющеюся. Часов через 6 езды мы спустились с Иудейских гор в долину Иерихонскую, направляясь мимо Мертвого моря, прямо к развалинам лавры Пр. Герасима Иорданского; солнце уже давало чувствовать свою силу; но прохладный ветерок освежал полуденный жар; дорогой мы всполошили стадо диких коз (газелей), спокойно щипавших траву в одной балке (сухой ров – лощина); завидев нас, они понеслись с быстротою ветра по направлению к Иордану и скоро исчезли с глаз наших. Мы остановились для осмотра развалин монастыря Пр. аввы Герасима: они видны на небольшом возвышении верстах в двух от берега Иордана; по местным преданиям авва Герасим не вновь основал эту обитель, а лишь обновил лавру Каломоню (доброе пристанище), названную так потому, что будто бы на этом самом месте останавливалась на ночлег Матерь Божия с предвечным Младенцем и своим обручником Иосифом во время бегства в Египет. Лучше других уцелели восточная и северная стороны бывшей обители; нижний этаж хотя и засыпан развалинами верхнего, но своды его большею частью целы, а одна из зал под церковью уцелела совершенно. В верхнем этаже осталась часть алтарного полукружия и видны несколько священных изображений (фрески): на горнем месте Спаса Вседержителя в верхнем поясе и трех великих святителей в нижнем; соседний придел или церковка сохранилась вся кроме верхних сводов, и на стенах, несмотря на 100 лет запустения, ясно видны несколько изображений святителей и преподобных; так, на алтарной арке я прочел надпись над изображениями: преподобного Филимона, святого Софрония, Патриарха Иерусалимского, святого Андрея Критского и святого Сильвестра, Папы Римского; а у входа в эту церковь на арке видны изображения Евангелистов и пророков. Иеро (сокращенное геронта – старец) Харитон говорил, что по описанию одного из иноков XII века (вероятно, Фока) здесь в одном склепе лежат мощи отцов сей обители, а вход в этот склеп нарочито засыпан, дабы сохранить останки преподобных от магометанского изуверства. По словам одних, монастырь обратился в развалины от землетрясения, а по другим, сами монахи (а вернее, турецкое правительство) разрушили стены опустевшей от арабского насилия обители по приказанию Патриарха, чтобы уцелевшие здания не служили приютом хищникам, делавшим здесь засады для грабежа богомольцев, ходивших на Иордан. В нескольких саженях от обители, в сухом доле видны следы часовни, бывшей над гробом преподобного Герасима; сход в пещеру семью ступенями ныне засыпан и силой Божьей благодати святое место покоя преподобного остается неприступным и для сынов пустыни бедуинов, которые, рыская здесь день и ночь, не смеют, по суеверию (считая, что развалины населены духами), приблизиться к священной могиле. В том же суходоле, несколько повыше есть кладезь, испрошенный молитвою преподобного Герасима; он обложен камнем в виде систерны, и чистая прозрачная вода держится в нем в течение всего лета на два с половиной аршина вышины. Мы остановились здесь для краткого отдыха и, размочив в воде несколько хлебцев, съели их с аппетитом, утоляя жажду чистой и легкой для вкуса водою, испрошенною «слез теченьми» пр. Герасима. Близ сего кладезя растет высокий тростник и несколько деревьев. Далее видны развалины лавры «пиргов» (или башен); от ней уцелело лишь несколько сухих систерн.

Наш паломник XII века игумен Даниил еще застал в монастыре Пр. Герасима двадцать иноков, и ныне не трудно было бы восстановить его, войдя в сношение с шейхами заиорданских бедуинов; но Патриарх Иерусалимский сам не желает этого и наверное не позволит сделать сего и другим; ибо тогда лавра Пр. Саввы может оскудеть братиею, потому что все с радостью устремятся в обновленную обитель по близости ее к привольным берегам святой реки (так поведали мне сами саввинские иноки).

Чем ближе подъезжали мы к Иордану, тем приятнее становилась дорога; вся равнина была покрыта зеленью и цветами, между которыми преобладали цветы желтого и темно-пунцового колера вроде нашего мака; наконец послышался шум воды – это поток Елисеев катил свои мутные воды в Иордан, ворочая камни и увлекая их с собою; ручей так наполнился от дождей, что мы, подъехав к нему, не знали, как перебраться на другой берег. Бедуины отправились вниз по течению потока отыскивать место более мелкое и безопасное для переправы. Отец Т-н последовал за ними, отвечая на мои уговоры остаться с нами, что он с водой знаком близко; савваиты авва Харитон и послушник Герасим пошли вправо искать проезда к берегам Иордана по сю сторону ручья сквозь чащу начинавшегося леса, а я с отцом В-м остался на поляне. Вдруг слышу вдали в кустах какие-то дикие отрывистые крики, а затем один из наших провожатых бедуинов видимо испуганный выбежал из кустов на нашу поляну. «Кто там? Что случилось?» спрашиваем его по-арабски, и он, мечась то в ту, то в другую сторону по кустам, едва проговорил: «Монах утонул». Мы в свою очередь испугались такой вести более чем доносившимися из леса криками, полагая, что стремление потока унесло в Иордан нашего товарища о. Т-на, а дикие голоса приписывали нападению хищников, ожидая с минуты на минуту их появления пред нами. Но вот показались из кустов два человека, в которых мы тотчас же опознали коптских монахов; они знаками объяснили нам, что их было трое, осталось же двое, а третий утонул. Скоро возвратились и остальные наши спутники: испуг проводников-бедуинов объяснился неожиданною для них встречею в кустах с этими монахами, на которых они наткнулись, убегая из леса от раздавшихся в нем внезапно криков; этими криками, как оказалось, вздумал (вовсе некстати) попугать их саввинский послушник Герасим (за что и получил заслуженный выговор от нас и аввы Харитона); метание же нашего бедуина по поляне, на которой находились мы с о. В-м, объяснилось тем, что он со страха забыл, где именно оставил свое ружьишко. Когда разъяснилось дело, все подшучивали друг над другом по случаю напрасной тревоги кроме виноватого во всей этой суматохе, который, сознавая свою вину и опасаясь впереди выговора от старца, молчал, но в сущности был весьма доволен тем, что напугал наших проводников, бедуинов Мар-Саба, дорогой хвалившихся своею храбростью, которую на этот раз вполне обеспечивало половодье Иордана, делавшее невозможною переправу через нее заиорданским бедуинам. Но хвастуны совершенно позабыли об этом, лишь только услыхали несшиеся из леса дикие возгласы, по их признанию вполне походившие на воинственный крик враждебных им соседей, кочевников с того берега Иордана.

Несмотря на грязь, мы кое-как добрались до берега священной реки, но не нашли там шалаша, в котором обычно останавливаются саввинские иноки во время своих прогулок на Иордан; шалаш этот размыло и унесло водою; пришедшие к нам копты теперь объяснили нам подробнее свое приключение. Их трое отправилось на Иордан тотчас после праздника Крещения с целью провести здесь всю святую Четыредесятницу (они и абиссинцы (Хабажи) делают это ежегодно, подражая первым пустынным отцам: преподобному Евфимию, Савве Освященному, авве Герасиму и другим). Тут они проводят все время в посте и молитве, питаясь одними травами. Когда мы их увидали, они уже были здесь пятнадцать дней, не имея с собою ничего съестного, ни даже кремня и огнива для разведения огня; одежда их состояла из длинной изорванной бумазейной рубахи и старого ватного одеяла, которым они укутываются как плащом; ноги босые, а на голове синяя низенькая камилавка; на плечах носят торбочки с книгами: Евангелие, Псалтирь, служебная Минея и т. д. Все книги писаны на пергамене или бомбицине, и они очень дорожат ими. Сходясь на короткое время днем для общей молитвы, остальное время дня и ночи они проводили отдельно друг от друга, блуждая одиноко, с молитвою на устах, по берегу Иордана и отдыхая там, где заставало кого крайнее изнеможение тела; и вот дня три до нашего приезда, когда один из них (иеромонах Михаэль) заснул на самом берегу реки, внезапно нашла сверху вода (от тающих на Анти-Ливане снегов); Иордан выступил из берегов, и несчастный, проснувшись от шума и плеска воды, вместо того чтобы взлезть на дерево, бросился в испуге к берегу и погиб в волнах священной реки. Два оставшиеся в живых его товарища были в это время выше (далее от берега), куда не дошла вода, а она этот год была велика, как и не запомнят, и затопила луговой берег на пространстве в четверть версты, вышиною в рост человека, как видно было это на коре еще не обсохших деревьев. Рассказчик жалобно вздыхал, повторяя часто: «а Михаэль, Михаэль» (имя утопшего) и возводя к небу слезящие взоры. Мы снабдили подвижников хлебом и спичками для разведения огня и тогда-то оценили вполне предусмотрительность старца, снабдившего нас хлебом, как казалось нам прежде, сверх потребы. Этот изумительный подвиг коптские и абиссинские монахи принимают на себя каждогодно, проводя всю святую Четыредесятницу в пустыне Святого Града, по примеру древних пустынножителей, в посте (к которому привыкают с детства, по скудости, как и индейцы, которые легко могут пробыть без пищи по двадцать и более дней) и молитве, частью на берегах Иордана, а частью в пещерах Сорокадневной горы (близ Иерихона). Мы развели огонь и занялись приготовлением чая; подкрепившись чаем и устроив себе ложе из древесных ветвей, легли отдыхать, но как-то плохо спалось ввиду столь новой и необычной для глаз картины: Иордан с шумом катил свои мутные воды, в которые гляделась полная луна, отражая в лоне реки высокие беловатые скалы аравийского берега; в лесу слышался вой шакалов, похожий то на плач младенца, то на протяжный вопль умирающего человека. Приятные воспоминания, связанные с священным именем Иордана, невольно перемешивались с тревожными мыслями о возможности и последствиях ночного нападения хищников; но вера в молитвы старца и его напутственное благословение скоро рассеяли эти опасения, навеянные рассказами о бывших случаях, и мы заснули крепко. Проснувшись с восходом солнца, которым нельзя было достаточно налюбоваться, и помолившись Богу в Его нерукотворенном храме, мы разбрелись по лесу: кто резал себе на память трости из тамаринового и других дерев, кто собирал цветы, кто купался, а я сидел на берегу и, прочтя Евангелие, относящееся к великому событию, здесь совершившемуся, любовался рекою, по которой по временам проносились большие деревья. Однажды, рассказывали вам саввинские иноки, также в половодье в виду их несся сверху вол, который выплыл на берег невдалеке от их становья; бедуины, их проводники, бросились было ловить молодца, но он снова прянул в кипящие волны и выплыл на берег лишь у самого Мертвого моря, где и поймали его иерихонские бедуины, а чрез месяц, узнав об этом, явились за ним его владельцы арабы назаретские. Полноводье Иордана, как мы узнали позже, ограждало нас достаточно от внезапного нападения заиорданских бедуинов, ибо в это время нельзя им ни перейти, ни переплыть быстрой реки. Впрочем, и летом, когда на Иордане образуются броды, нападения заиорданских бедуинов случаются редко; более опасны бедуины иерихонские, которых посему и побаивалась наша небольшая эскорта. Место, которое обычно служит становьем саввинским инокам, выбрано весьма удачно: оно хорошо укрыто, имея против себя с того берега совершенно отвесную скалу; савваиты проживают здесь иногда (особенно осенью по уборке винограда) по шестнадцать и более дней и всегда безопасно, а если в это время посетят их заиорданские или иерихонские бедуины, то дают им в бакшиш (подарок) несколько хлебцев, и тем ограничивается откуп за свободное посещение берегов священной реки. Бедуины, впрочем, никогда не убивают, а только при случае обирают свои жертвы: несколько лет тому назад они обобрали савваитов, невдалеке от монастыря; к тому же они и сами порядочные трусы; так, например, увидав однажды возвращавшихся без проводников с Иордана поклонников, они приняли закинутые на плеча посохи за ружья и обратились в бегство.

Подкрепивши силы завтраком, который состоял из маслин, хлеба, смокв и чашки кофе, мы отправились под предводительством опытного иеро (геронты) Харитона для осмотра развалин монастрыря Св. Иоанна Предтечи, отстоявшего версты на полторы от нашей стоянки влево. Переправившись через Елисеев ручей на плечах наших бедуинов, мы отправились по берегу Иордана, покрытого зеленью и цветами; в этом месте Иордан, возвратясь вспять, прорыл себе новое русло; старое, по причине половодья, также было наполнено теперь водою. В этих тихих омутах водится множество рыбы, никем не тревожимой; стаи диких уток и других водяных птиц подымались при нашем появлении, как бы удивляясь ему, и наконец мы увидели какую-то огромную хищную птицу (грифа?), которую наши спутники не умели назвать нам. По прибрежному песку видны были свежие следы кабанов, во множестве водящихся в тростниках иорданских. По свидетельству бедуинов летом заходят сюда и львы, но на этом берегу теперь их не водится. Развалины монастыря Предтечева расположены на одном из возвышений, которые, восставая здесь над поверхностью Иерихонской равнины, представляют самые прихотливые фигуры шанцев, крепостей, валов, башен и т. п. и обманывают издали зрение своими причудливыми формами. Монастырь этот, по преданию, построен противу того самого места, где на Иордане благоволил принять святое крещение от Иоанна Предтечи Господь наш Иисус Христос; от развалин монастыря уцелела только совершенно одна из зал нижнего этажа, в которой саввинские иноки совершают иногда службу в день Богоявления; от церкви уцелело едва несколько полуобрушившихся стен; на обломке одной из них видно еще изображение апостола Андрея Первозванного с хартиею в руке, на которой начертано по-гречески: «Приидите, обретохом Желаннаго» – и только! Но как знаменательны эти слова и какое глубокое впечатление производят они в таком месте! Прежде от монастыря до Иордана был сход по мраморной лестнице, от которой остались лишь куски разбитого мрамора ослепительной белизны; возле развалин находят цветную мозаику, показывающую, что здесь некогда было большое церковное здание. На берегу Иордана против обители есть также, как сказывал нам авва Харитон, развалины церкви или часовни, построенной на месте самого Крещения, но к сожалению это время нельзя было приблизиться к берегу по случаю вязкой грязи, среди густых кустарников, в которых таятся кабаны. Осмотрев развалины монастыря, мы взошли на соседний песчаный холм, в ребрах которого виднелась пещера; с трудом пробрался я туда по сыпучему песку, чтобы поклониться костям здесь погребенных братий святой обители, – ибо это была их усыпальница, и еще видны клочки саванов. Арабы не смеют коснуться этих останков и далеко обходят погребальный холм, по страху, вероятно, уже испытанной кары за святотатство; да и вообще они, считая себя господами всех развалин пустыни Святого Града, по суеверию населяют их духами, а промысел Божий обращает это суеверие в орудие своей воли, «да и кость от них (преподобных отцов) не сокрушится». Благополучно мы возвратились тем же путем на свое становье; дорогой авва Харитон вырезал для себя большую жердь для патериц (род большого костыля, на который опираются престарелые старцы во время домашней молитвы). Окунувшись трижды в священные волны Иордана, у самого берега, держась притом руками за ветви нависших к воде дерев, которые, по выражению нашего паломника игумена Даниила, «яко вербе подобны, но несть верба», мы собрали наши вещи, пропели хором тропарь и кондак Богоявления, напились иорданской воды и отправились в обратный путь с намерением ночевать у подошвы Сорокадневной горы близ Иерихона; но дорогой наши спутники передумали: опасаясь ночного нападения иерихонских бедуинов и имея в виду, что по случаю большой воды нельзя будет подняться вверх по потоку для осмотра развалин лавры Иоанна Хозевита, мы направились прямо в монастырь Пр. Саввы с намерением заночевать в монастыре Св. Евфимия, давно уже обращенном в обитель турецких дервишей, под именем Неби-Муса (пророка Моисея). Из гроба преподобного Евфимия они сделали гроб пророка Моисея, и паки здесь промысел Божий употребил их суеверие для охранения гроба «отца пустынь Святого Града» до известного Ему единому срока, когда гроб этот снова откроется для чествования верных. Моисей же, как известно, не переходил Иордана, а умер и погребен по ту сторону его, на горе, которая видна из Иерихона и называется Небо, – узрев только землю обетованную с ее вершины. После четырех часов езды мы достигли монастыря Неби-Муса, расположенного на скате небольшого холма, среди высоких и утесистых гор. Дервиши отказали нам в позволении ночевать внутри их монастыря, отговариваясь тем, что у них был в это время какой-то знатный гость – эфенди из Иерусалима, предлагали же нам, яко гяурам (неверным, еретикам), ночевать вне ограды; но мы, запасшись водою в придорожной систерне, по совету старца Харитона поехали далее и ночевали в большой пещере, называемой по-арабски Магара (пещерное жилище); эта большая пещера в горе относится к древним временам; по преданию, здесь во времена преподобного Евфимия жило несколько сарацинских (арабских) семейств, обращенных им в христианство, и действительно на вершине горы есть развалины каких-то видимо (по отеске камней) древних зданий. Наши бедуины собрали сухих былий и развели огонь, как для сварения кофе, так равно и для острастки хищников, которые имеют свой приют в развалинах обители Св. Феоктиста, находившейся, по сказанию наших спутников, невдалеке от этой пещеры, в одном из ущелий. Старец Харитон сварил кофе, и мы, подкрепившись, расположились на ночлег внутри пещеры. Долго еще наши бедуины, очень добрые и услужливые люди (избранные из многих), разговаривали между собою и с саввинскими иноками. Они, как оказалось из расспросов, хотя и считают себя мусульманами, но чуждаются всякой обрядности и вообще плохо верят в Коран Магомета, говоря: «что нам в нем – он умер»; они склонны к принятию христианской веры и легко бы приняли ее, если бы не удерживал страх преследования со стороны турок. Я заснул спокойно от усталости, но насекомые так искусали, что долго еще оставались следы их усердного нападения. Утром с восходом солнца мы продолжали путь и заехали в Кастел (замок). Так называется высокая гора в двух часах пути от обители Пр. Саввы, где сей преподобный основал монастырь на развалинах замка Иродова. От бывшей монастырской церкви остались одни развалины. Авва Харитон, разрыв землю, показал нам потихоньку от провожатых бедуинов великолепный ком из цветной мозаики, на котором видны изображения грифов, орлов, цветов и плодов; потом мы спустились в пещеру, служившую усыпальницею братии монастыря: видны пять каменных ложей и закром или место, где складываются кости. Мы благоговейно поклонились останкам преподобных отец. Авва Харитон взял одну из костей и показал нам: она желтого елейного цвета и издает благоухание; мы, облобызав ее, бережно положили на прежнее место, а отец Харитон рассказал при этом, что некоторые из саввинских иноков пробовали брать кости с собой в лавру Св. Саввы для чествования, но получали вразумление о неблаговолении почивших к их поступку, – болезнью или расслаблением, продолжавшимися до тех пор, пока взятые ими кости были относимы обратно в усыпальницу. «А бедуины не трогают этих костей?» – спросил я авву Харитона. «Да они боятся и войти в эту пещеру; посмотрите на наших провожатых, в каком почтительном отдалении они держатся». Через два часа пути, отдохнув у бедуинского кочевья и напившись чаю, мы благополучно возвратились в лавру Пр. Саввы в полдень четвертого числа марта месяца, в среду, благодаря преподобного за покров молитвенный во время пути, а старца о. Иоасафа за внимание и любовь, с которою он нас принял и отпустил в путь.

В четверг после Часов (обедницы) я ходил по потоку (юдоли Плачевной), осматривая снизу зияющие на недосягаемой высоте древние пещеры, из которых более известны: пещера аммы Софий, матери преподобного Саввы, с церковкою, на стенах которой еще видны следы фресок; церковка эта обращена окнами на юдоль Плачевную (к востоку), а позади ее небольшая келья, служившая безвыходным жилищем уединившейся здесь подвижницы; 2) пещера Иоанна Молчальника, преподобного Ксенофонта и детей его: Аркадия и Иоанна; 3) пещера преподобного Саввы – основателя лавры и множество других неизвестных, ибо сотни иноков обитали в этой юдоли в цветущие времена пустыни Святого Града. У устья юдоли Плачевной раскинуло на весну свои шатры одно из колен бедуинов племени Мар-Саба (саввинских); мы зашли к ним в гости; они угощали нас кофеем, который тут же при нас был сжарен, столчен и всыпан в кофейник (по требованию их этикета вся эта операция должна происходить в присутствии гостя) и лепешками (опресноками), испеченными в золе; мы, отдарив их за это несколькими монетами, расстались дружелюбно и возвратились в монастырь; в этой прогулке сопровождал нас иеро Харитон. В пятницу сподобил меня Господь по исповеди у старца причаститься (в алтаре) Святых Таин Тела и Крови Христовой, и после ранней трапезы, о которой хлопотал сам старец (принеся вдобавок к ней икры и вина из своего вифлеемского виноградника) мы, поблагодарив его и братию и простившись с гостеприимною обителью, возвратились в Святой Град.