НОЯБРЬ 2256 ГОДА
Глава 1
Опершись локтями о стол и положив подбородок на сжатые кулаки, Анна Шеридан изучала артефакт, лежавший перед ней. Он был около пяти дюймов в длину, не более трех дюймов в ширину и примерно три дюйма в высоту. С одной стороны артефакт был изящно закруглен, что очень напоминало голову, и Анна именно так стала думать об этом конце, а с другого конца он заострялся — почти как хвост. Поверхность предмета пятнисто–серого цвета своей странной упругостью напоминала кожу. Разнообразные оттенки серого цвета не сливались друг с другом как у живых существ, а образовывали небольшие сегменты, что создавало ощущение какого–то механизма. Его форма наводила на мысль о чем–то органическом, живом, но тесты показали, что здесь представлена смесь органики и механики. Этот предмет — мышь, как она его назвала, — был первым образцом доселе неизвестной биомеханической технологии.
Она постаралась не думать о том, что получит Нобелевскую премию сразу после завтрака. Находка не принесет никакой пользы, если она не выяснит, как функционирует устройство и как можно использовать эту технологию. Анна протестировала и просканировала предмет всеми способами, какие смогла вспомнить, и, хотя в результате тестов в ее распоряжении оказалось невероятное количество данных, они ни на йоту не приблизили ее к пониманию, для чего предназначено это устройство и как им управлять. Она уже испробовала все известные ей — от примитивного нажима до хитрого изменения внешних условий вокруг предмета, но предмет оставался неподвижным и безжизенным.
Она взяла мышь в руки, почувствовав слабое тепло в ладони. Кожа мыши походила на кожу безволосой кошки доктора Чанга. Она слегка пахла чем–то, похожим на анчоусы, которые так нравились ей и которые так ненавидел Джон. Но этот запах был более слабым и тонким. Она почти ощущала жизнь в своей руке, как будто держала спящую мышь. Анна восхищалась простыми и гладкими очертаниями, которые сочетались со сложным внутренним скелетом. Она представила, как внутри размеренно и спокойно бьется ее сердце, мозговые волны совершают повторяющиеся колебательные движения. Она представила электроны, бегущие по сверхпроводящему металлу.
Потом Анна заметила, что сероватая окраска на спинке мыши начала мерцать, переливаться. Она поднесла руку поближе к лампе. Сегменты изменяли свою окраску: один участок кожи теперь стал светло–серым, потом — цвета древесного угля, а потом — средне серого цвета. Весь узор создавал ощущение медленно ползущих по спине мыши пепельных полосок. Казалось, устройство включилось.
Она была так красива, так элегантна. Вспышки нейронов, ответы микросхем, образующиеся узоры. И пульсируя, она, живая, дышащая, выполняла свое предназначение, создавая свою песню, ритмичный марш, зовущий к единственной цели, сфокусированный и нарастающий. Она была машиной, и машина была вселенной. Она тьмой нависала с купола небес, — вечный, могущественный, совершенный механизм, никогда не устающий, никогда не замедляющийся. Идеальная грация, идеальное управление, форма и содержание, слитые в неразрывную цепь. Повторяющаяся, замкнутая вселенная, цель которой начертана на соединениях нейронов и в темных крошечных пустотах, и цель эта, подобно тени, пульсировала в самом сердце машины. Жизнь Анны принадлежала машине. Она любила машину.
Анна уронила мышь на стол и вскочила с кресла. Что–то произошло. Мерцание серых сегментов замедлилось и прекратилось. О чем она думала? Чужие мысли. Мысли мыши. Мышь мысленно разговаривала с ней. Мышь — это преданное орудие, и передавала любовь к своей работе. И чуть не втянула ее в этот процесс.
Анна отпрянула от стола, ее сердце бешено стучало. Мышь спокойно лежала в круге света от настольной лампы. Если взять мышь в руки и сосредоточиться на ней, то можно каким–то образом включить ее. Как же она сумела так легко забыться? На несколько мгновений она забыла о том, кто она, где она, и даже что она такое. Ее поглотили чужие мысли, она была заворожена этой машиной. Машина овладела ее разумом.
Страх постепенно улетучился, когда она поняла, какой прорыв ей удалось совершить. Она включила устройство, сделанное по совершенно неизвестной технологии, которое пролежало без действия более тысячи лет. Но что именно его включило и как она сможет его изучать, если любой контакт с ним подчиняет ее волю воле устройства?
Постукивая рукой по ноге, Анна пересекла лабораторию и подошла к окну, изредка бросая взгляды на мышь. На улице начинался снегопад, густые хлопья стучали по окнам Женевской городской больницы, расположенной на другой стороне широкого бульвара. Тремя этажами ниже, на улице, утренний час пик был в самом разгаре. Ей удалось избежать этой толчеи, так как она пришла на работу рано утром после бессонной ночи, чтобы заняться изучением мыши. Потенциально мышь была величайшей находкой из всех, когда–либо сделанных ею, но, если она сейчас не сможет разобраться как это устройство работает, то находка окажется бесполезной.
Три месяца назад Анна вернулась с раскопок, проводимых по инициативе Межпланетных Экспедиций (IPX) на Тета Омега 2 — планете, расположенной вблизи границ освоенного космоса. Под руководством доктора Чанга, ее давнего наставника из Чикагского университета, они обнаружили останки расы, называвшей себя джи/лай — боковой ветви бракири. Хотя, судя по артефактам, их культура завораживала, она мало интересовала IPX, поскольку корпорации в основном были нужны необычные кристаллиновые камни, которые джи/лаи использовали в качестве источников энергии. Когда она и другие археологи выяснили, что камни были нужны джи/лаям именно для производства энергии, они передали собранную информацию инженерам. А ей и другим специалистам–археологам оставалось лишь развлекаться — по крайней мере, с точки зрения представителей IPX.
Интересы руководства по отношению к археологии были очень точно выражены в девизе корпорации: „Изучение прошлого ради лучшего будущего”, но только до тех пор, пока это лучшее будущее было лучшим для корпорации. Или, как любил выражаться один из ее коллег, Фаворито: „Эксплуатация прошлого ради наибольшего барыша”. Если они не могли использовать найденное, обменять или продать его, то они теряли к нему всякий интерес. Но, когда дело доходило до организации крупных экспедиций на далекие планеты, позволить себе это могла только IPX. Как Анна оправдывала свою возрастающую занятость в IPX перед мужем, Джоном: „Если имеешь дело с дьяволом, то все хорошо, пока ты вольнонаемный”.
И пока внимание начальства было обращено на кого–то еще, Анна чувствовала себя хорошо. Так она сможет спокойно доработать срок своего контракта с IPX. Потом она планировала на год вернуться в Массачусетский университет (MIT), где ее мешковатый вязаный свитер, штаны цвета хаки и неровно зачесанные волосы не выглядели столь чуждыми, как в IPX. Она могла бы преподавать некоторое время и вернуться к серьезным исследованиям, которые позволили бы ей полностью окунуться в давно исчезнувшую инопланетную культуру.
Большинство знакомых не понимало ее настойчивого желания узнать о том, о чем думали и как жили инопланетные цивилизации. Джон пытался, хотя, несомненно, он был человеком, живущим настоящим. Ее родители ценили выгоду, которую приносило изучение инопланетных технологий. Но большинство не–археологов не понимали, что благодаря своей профессии она путешествует во времени и пространстве, меняя тела, открывая древние тайны, находя сходство с расами, кардинально отличавшимися от ее собственной, и выясняя, как все эти различные расы пытались найти ответы на одни и те же вопросы, справиться с теми же самыми проблемами: откуда мы пришли, куда идем и в чем смысл жизни. Возможно, когда–нибудь она найдет для себя ответы на эти вопросы.
Ее специализацией были орудия труда и инструменты, их предпочитала большая часть археологов. И когда два дня назад она закончила отчет, посвященный орудиям культуры джи/лаев, она вспомнила, что на одной полке находятся артефакты, которые она до сих пор не проверила. В компьютере они числились в категории „Разное”, этот термин обозначал у археологов слишком маленькие предметы, которые было трудно идентифицировать, или те, чье назначение было непонятным. Обычно это были необработанные объекты природного происхождения, найденные в местах раскопок. Во время раскопок на Земле, к примеру, галька или желуди, которые не были использованы людьми и не были ими обработаны, тоже включили бы в „Разное”.
Но она стремилась к совершенству и, как любил шутить Чанг: „не могла оставить неперевернутым ни один камень”. Так что она не поленилась сходить на склад и проверить эту полку. Большинство предметов выглядели как обычный мусор, хотя, после тщательной проверки каждого кусочка, она нашла с десяток таких, которые требовали дальнейшего изучения. В частности, ее очень заинтриговали три предмета.
Вернувшись в лабораторию, она принялась за их изучение. Они походили на высохшие кукурузные початки, два предмета — совершено сухие, а третий — не до коца. На первый взгляд они походили на растения с Тета Омеги 2, вероятно, именно поэтому их поместили в „Разное”, однако при дальнейшем изучении ошибка в описании стала очевидной. Чем больше она их изучала, тем более они казались ей похожими на животных. Их верхний покров был тонким и нежным, как кокон бабочки, с переливающимся окрасом. Она решила провести еще несколько тестов, прежде чем отдать эти предметы Черлстейну, антропологу экспедиции.
Первое сканирование выдало противоречивые результаты: предмет внутри скорлупки обладал одновременно органическими и механическими характеристиками. Она повторила сканирование и получила точно такие же результаты. Анна долго изучала бессмысленные данные, перебирая в уме все варианты. У джи/лаев не было ничего, подобного этому. Эти предметы были гораздо совершеннее, чем все, созданное этой расой, гораздо совершеннее созданного и другими расами. Структура РНК показала, что митохондрии объектов не имеют ничего общего с микроорганизмами Тета Омеги 2. Эти предметы пришли с другой планеты, из другой культуры. Заставив себя сесть и глубоко вздохнув, она провела последнее сканирование, которое обнаружило внутри оболочки плотную структуру. Внутри двух сморщенных оболочек было нечто, похожее на сломанные и перемешанные останки квази–скелетов. Внутри третьей оболочки оказался сложный, изящный скелет, имеющий странную структуру и необычный по разнообразию размеров и плотности набор костей. Ни один скелет с различных планет из тех, которые ей доводилось видеть, не был похож на этот. Его сложная и необычная форма оставляла ощущение чего–то искусственного. И он выглядел совершенно нетронутым.
Тогда она, крича и размахивая результатами теста, побежала в кабинет доктора Чанга.
Он был так же как и она возбужден этим открытием, она увидела это по торопливости его походки, резкости жестов, чего она не наблюдала с тех пор, как около десяти лет назад он оставил университет, посвятив все свое время работе на IPX. „Время пожинать заслуженные лавры”, — шутил он тогда.
Вчера она вскрыла три кокона, которые, очевидно, являлись защитными оболочками. В двух сморщенных коконах оказались остатки квази–скелетов, а в последнем она обнаружила мышь. Вместе с Чангом и группой случайных зрителей она прогнала серию тестов. Результаты скорее принесли больше вопросов, нежели дали ответов. Поздно ночью, после того как Чанг ушел, она продолжила изучать мышь. Она пыталась понять, что это такое: биомеханическое устройство или биомеханическое существо. Тесты показали наличие у объекта пульса и рудиментарной системы обмена веществ. Она также отметила низкий уровень электрической активности, что наводило на мысль о квази–мозговых волнах, однако мозговые волны были идеально гармоническими и имели одинаковую амплитуду и частоту. Ни одно из известных науке существ не обладало простым и идеально правильным мозговым излучением: постоянные частоты и амплитуды характеризовали искусственно созданные устройства. К тому же, волны исходили из всех точек объекта, как из обычного электронное устройство, а вовсе не из ограниченной области внутри предмета. Отдельные компоненты содержали органические вещества, а другие были сделаны из неизвестного сверпроводящего металла. Плюс набор микропроцессоров, вкрапленных в скелет наподобие бляшек. Источник энергии мыши оставался загадкой.
Зачем высокоразвитой расе создавать подобное устройство? Если это был своего рода инструмент, то она не могла понять, как он работает. На нем не было явных элементов управления или механизмов. Она не знала, что оно может делать. Работая с артефактами таких своеобразных культур, она всегда пыталась заставить себя думать так, как думал бы инопланетянин. Понемногу она собирала информацию — как они готовили пищу, как они строили укрытия, — пока не воссоздавала их мировоззрение, стиль жизни. Таков был ее метод: изучать сохранившиеся артефакты, по ним делать выводы о культуре, оставившей их, воссоздавать поведение инопланетян, их образ мышления. Но в данном случае у нее были всего три артефакта, по которым надо было сделать вывод о целой культуре. Это походило на попытку сделать вывод о том, что находится в темной комнате по тому участку, который она могла разглядеть в луче света карманного фонарика. И, если ей не удастся достичь в ближайшем будущем каких–нибудь результатов, она знала, что IPX отдаст мышь кому–нибудь еще. Запланированный трехнедельный отпуск по случаю годовщины свадьбы, который начинался завтра, заставлял ее еще сильнее торопиться.
Анна отвернулась от окна. Мышь по–прежнему лежала в круге света под лампой, точка спокойствия в центре того тайфуна, который она называла своей лабораторией. За последние два дня беспорядок в лаборатории превратился в едва контролируемый хаос. Результаты тестов валялись перед ней на рабочем и лабораторном столах, на лабораторном также лежали три герметичных контейнера, содержащих остатки псевдо–скелетов и кокон от мыши, которые дожидались ее внимания. Оборудование для тестирования громоздилось по всей стойке вдоль левой стены. Она позаимствовала его в других лабораториях. Несколько электронных блокнотов, из которых только один принадлежал ей, и справочники, которые она вытащила из книжного шкафа, стоявшего рядом с дверью. Около правой стены находился изолирующий бокс и панель управления им, а на краю панели, рядом с россыпью непомеченных инфокристаллов, притулился ее персональный компьютер. Едва ли это соответствовало строгому имиджу корпорации, о котором так часто упоминал Чанг. Но она знала, где что лежит, и она добивалась результатов. Обычно. Но по каким–то причинам, после своего большого прорыва она медлила. Мысли мыши, такие отчетливые и такие сильные, потрясли ее. Забыться настолько, даже на несколько секунд, было ужасно. И она чувствовала, что мышь работала на минимальном уровне активности, проснувшись всего на несколько мгновений. На что же она способна, когда будет включена на полную мощность?
Она вернулась к столу. Если ее прикосновение активировало мышь, тогда она сможет воссоздать параметры свого касания, будет проверять варианты до тех пор, пока не найдет то воздействие, которое включило ее. Она взяла со стола два бумажных листа и одним листом перекатила мышь на другой. Взяв бумагу с двух сторон, она отнесла мышь в бокс и герметично заперла его.
Когда мышь была изолирована, Анна села за консоль бокса, откуда она могла наблюдать за артефактом через окно и моделировать различные условия внутри. Она воссоздала температуру своей руки. Воссоздала химический состав и жирность своей кожи, пульсацию крови, электромагнитное поле собственного тела. Но все было напрасно. Окраска мыши оставалась неизменной.
Она подняла температуру на десять градусов, что было гораздо выше температуры ее руки. Подождала. Никаких изменений.
Позади нее раздались тяжелые шаги Чанга.
— Я получил ваше послание. Есть какие–нибудь успехи? — его голос звучал иначе, чем вчера, как будто растущий прагматизм и осторожность последних десяти лет внезапно удвоились за одну ночь. Энтузиазм, который звучал вчера в его голосе, теперь сменился невыразительным нейтральным тоном служащего корпорации.
Привычным толчком ноги развернув кресло, Анна отвернулась от панели управления и окна бокса.
За все годы их знакомства доктор Чанг внешне почти не изменился: прекрасно уложенные седые волосы, невысокий, плотный, морщинки вокруг глаз и рта, показывающие на то, что он много времени проводил на свежем воздухе. Ей больше всего нравились его руки: покрытые мозолями, которые являлись почетными знаками на поприще археологии, до сих пор грациозные в движении. Ее собственные руки тоже загрубели — это было неизбежным при ее профессии, — но должны пройти многие годы, чтобы они стали похожи на руки доктора Чанга. Главная перемена в нем за эти годы заключалась в слегка округлившемся брюшке, да в радикальной смене одежды, после того, как он стал работать на IPX и принял их стиль. Она до сих пор не привыкла видеть его в сшитом на заказ костюме и кожаных туфлях с кисточками. Ему больше подходила грубая полевая одежда. Хотя сегодня он выглядел съежившимся, со впалой грудью и расслабленной линией губ, как будто он потерял контроль над своим телом.
Она подумала, что ей стоит приободрить его.
— Сегодня утром мне каким–то образом удалось включить мышь, когда я держала ее в руке.
— Да? — сказал он, и его вопрос звучал больше похожим на утверждение. — Как это случилось?
Он наклонился вперед и устремил взгляд на мышь, лежавшую на дне бокса.
— Что–то не так? — спросила она.
— Что? Нет, — он выпрямился. — Просто я мало спал этой ночью.
— Я тоже, — улыбнулась Анна. — Я пришла сюда ни свет ни заря, а когда держала мышь в руке, цветные узоры на ней начали мерцать.
Он сел около нее к панели управления, его голос потеплел.
— Невероятно, Анна. Так чем же ты сейчас занимаешься?
— Пытаюсь воссоздать параметры моей руки, чтобы выделить то воздействие, которое активировало мышь. Но ничего не получается.
Она показала ему на мониторе все варианты, которые успела применить. Глаза Чанга скользнули поверх них.
— Ни один из этих вариантов не дал такого же эффекта, как твое прикосновение.
— Нет.
Он повернулся к ней.
— Ты что–то не договариваешь.
Анна похлопала рукой по ноге. За окном внутри бокса лежал предмет, спокойный, как спящая мышь.
— Этим утром, когда я взяла ее в руку, когда узоры начали двигаться, я что–то почувствовала. Я почувствовала, что оно думает. Оно телепатически общалось со мной.
— Значит, ты думаешь, что оно, возможно, управляется телепатически, — сказал он, ногтем большого пальца сдирая мозоль на указательном.
— Я не телепат, но возможно, когда я держала его, то я сконцентрировала свое внимание на нем и могла включить его на минимальный уровень активности.
Теперь она пришла к необходимости высказать гипотезу, которой избегала с тех пор, как вступила в контакт с мышью. Это казалось неизбежным, и следующий шаг был ясен.
— Может быть, телепат сумеет включить ее на полную мощность.
Голос Чанга снова стал равнодушным.
— Ты хочешь впутать в это дело телепата?
— Я не вижу иного выхода. Мы уже не раз приглашали сюда различных экспертов. В конце концов, я сама не состою в штате, как и половина народу в этом здании.
Чанг оглянулся в коридор через плечо.
— Когда ты обнаружила мышь, ты перевернула все здесь вверх тормашками. Ею серьезно интересуются.
— Да, конечно, — пожала плечами Анна.
— Мы должны соблюдать осторожность.
— Политика, знаю, — вздохнула она.
— Ты не должна так быстро отбрасывать в сторону политику. Зачастую политика — более могущественная сила, нежели истина.
Он замолчал, его обветренное лицо снова показалось высохшим.
— Я не могу дать разрешение на это. Я знаю, что им нужно. Они хотят абсолютной секретности. Их паранойя стала еще сильнее, чем обычно.
— Но телепату придется хранить это в тайне.
Чанг кивнул, его взгляд снова обратился на мышь.
— Ты пыталась включить ее мысленно на расстоянии?
— Нет. Я не знаю, как это делать.
— Попробуй для меня. Просто посмотри на нее.
Она повернулась к нему, скривив губы.
— Я начинаю чувствовать себя дурой.
— Бывало хуже.
Она глубоко вздохнула, а потом выдохнула. Мышь все еще спала. Анна сконцентрировалась на застывшем на ее поверхности узоре, на скелете, мозге, сердце, которое, как она знала, билось внутри. „Двигайся, черт побери, двигайся. Проснись. Пора просыпаться. Ну, сделай же что–нибудь. Станцуй джигу. Спой песню. Машина говорит, что пора просыпатся!” Ничего.
Она повернулась к Чангу.
— Я чувствую себя идиоткой.
— Мы должны были попробовать.
Она провела руками по волосам и обхватила руками голову. Она не собиралась сдаваться. Загадка была разрешима, и она нашла ключ к ней.
— Как вам известно, мне не нужно ваше разрешение на то, чтобы пригласить телепата.
Чанг кивнул.
— Но, если вы скажете мне об этом, я должен буду запретить это.
— А что, если я не буду говорить вам об этом?
Чанг снова посмотрел через плечо.
— Меня направили к вам за ежедневный отчетом о прогрессе в ваших исследованиях.
— Их это интересует, — она отпустила голову. — Что, если вы зайдете за отчетом в… — она посмотрела на свои часы, — шесть часов?
Чанг улыбнулся.
— В четыре.
Анна сделала, как любил говорить Джон обезьянье личико, обнажив зубы.
— Пять?
Чанг поднялся с места.
— Доктор Шеридан, я буду ждать ваш отчет в пять часов.
— Я буду рада предоставить его вам, доктор Чанг.
Она начала просматривать на компьютере список телепатов еще до того, как он вышел из комнаты.
Глава 2
Теренс Хиллиард, дипломированный телепат, прибыл в три часа. Это был высокий тщедушный темноволосый мужчина в модном оливково–зеленом костюме и, конечно, в черных перчатках. Он предъявил свое удостоверение, в котором указывался его уровень — Р5. Все телепаты, которые раньше встречались ей, были тщедушными, отметила она. Анна подумала, не является ли это частью их подготовки.
— Спасибо, что пришли, получив столь краткое сообщение.
— Все в порядке, — сказал Теренс, — назначенную на утро встречу отменили, и ваша заявка оказалась как нельзя кстати.
У него был приятный голос: глубокий, с напевным ирландским акцентом.
Она подвела его к окну бокса, показала мышь, лежащую там, и объяснила, в чем дело.
— Я надеюсь, что оно было создано так, чтобы управление им осуществлялось телепатически. Или, по крайней мере, телепатический контакт может активировать его внутренний механизм.
— Это совершенно необычно, — произнес Теренс, — я еще никогда не пытался вступать в телепатический контакт с предметами.
— Вы, наверное, думаете, что я сошла с ума, не так ли?
Теренс улыбнулся, и его улыбка так походила на улыбку ее мужа, Джона. Боже, как же она соскучилась по нему. Через восемнадцать часов она уже будет на пути к нему, и в течение трех недель, как она надеялась, они не покинут пределов гостиничного номера.
— Мои познания в археологии уместятся в наперстке. Но, должен сказать, не думаю, что почувствую хоть что–нибудь, — например, если прикажу ей: „Принеси тапочки”.
Они рассмеялись, и Анна усадила его рядом с собой перед окном бокса.
Она установила сканеры на запись.
— Вам что–нибудь нужно? — спросила она.
— Вам действительно необходимо изолировать ее? Будет легче сканировать при физическом контакте.
— Давайте сначала попробуем так. Если в объекте возникнут какие–то изменения, то мы сможем более точно их зафиксировать. Если же это не сработает, то мы попробуем физический контакт.
— Отлично. Тогда, пожалуйста, я попрошу несколько минут тишины.
Он скрестил руки, его лицо посерьезнело.
Анна изучала показания приборов. Сканеры не зарегистрировали никаких изменений. Мышь лежала неподвижная и молчаливая. Потом серый цвет на коже начал перетекать, не так, как раньше: с остановками, сегмент за сегментом, а в виде темных волн, пульсировавших по ее телу от головы к хвосту, снова и снова, быстрее и быстрее, подобно сердцебиению.
Анна подскочила, сдержав крик, а потом снова села. Температура мыши начала расти. Волны теперь охватывали всю мышь, и ее пульсирующая кожа, казалось, одновременно светлела и темнела. Она начала испускать серое приглушенное сияние. Даже ее тело, казалось, пульсировало, оно то уменьшалось, то увеличивалось, как будто она тяжело дышала. Частота и амплитуда мозговых волн увеличилась. Датчики температуры зашкалило.
— Теренс! Она перегрелась!
Давление в комнате изменилось. Уши Анны заложило, а потом раздался вопль и полыхнуло. Она вылетела из кресла, сбитая потоком горячего воздуха, перелетела через стол и рухнула на пол.
В ушах звенело. Она тряхнула головой и поднялась на ноги, держась за стол в качестве опоры. Ее колени дрожали.
— Черт!
Мышь взорвалась.
Свет в боксе погас, окно было разбито, но, тем не менее, в оставшемся свете она могла видеть, что от мыши осталось немного. Фрагменты кожи, костей и частички псевдо–органического материала были разбросаны по всему боксу. Уничтожена ее Нобелевская премия. Ее репутация. Единственный образец биомеханической технологии. Но, хуже всего, уничтожена возможность понять эту вещь, это наполовину живое создание, которое очаровало ее и давало ей шанс так много узнать. Ее лучик света во мраке этой неизвестной культуры был взорван. Она должна была действовать не так быстро, должна была начать с секундного телепатического контакта. Она поспешила, и вот что получила. Теперь она понимала то, что чувствовал Джон, когда он „напивался вдрызг”. Она заметила, что Теренс не двигается. Он перевернулся вместе с креслом и теперь лежал на полу. Она перебралась через стол и заметила блестящие полосы на его лице. Кровь. Осколки оконного стекла поранили ему щеку и шею. Он что–то говорил, но она не могла расслышать слов. Анна осознала, что воет сирена. Она отбросила в сторону пустое кресло и опустилась перед ним на колени.
— Теренс!
Его раны не выглядели опасными для жизни, но он, казалось, был в состоянии шока. Его глаза бесцельно блуждали, а губы продолжали двигаться. Она схватила его за плечи и наклонилась поближе.
— Теренс, что с вами? Вам плохо?
Она поднесла ухо к его губам. Шепот как будто проникал ей под кожу, его глубокий голос плавно струился.
— Я — машина. Я — машина. Я — машина.
Она отпрянула. Дверь в лабораторию распахнулась, отпихнув рухнувший поперек нее книжный шкаф.
Черлзстейн втиснул свое широкое тело в образовавшийся проход.
— Шеридан! С тобой все в порядке?
Она едва расслышала его сквозь вой проклятой сирены. Анна указала на Теренса.
— Ему нужна помощь, — крикнула она. — Нам надо вытащить его отсюда.
Черлзстейн раскачивающейся походкой направился к ней через мусор и обломки, в проходе за ним появились несколько зевак.
Губы Теренса продолжали шевелиться. Только бы они остановились. Боже, что она с ним сделала?!
Круглое, похожее на луну, лицо Черлзстейна возникло перед ней. Он помог ей поднять Теренса, и они выволокли его в коридор.
— Его надо доставить к врачу, — крикнула Анна. Кровь из порезов на лице Теренса сейчас текла по его двигающимся губам.
— Пойдем к соседям, — сказал Черлзстейн, волоча Теренса и Анну по коридору. Его грузное тело раскачивалось на ходу из стороны в сторону.
Сначала Анна не поняла, куда они направляются. Потом вспомнила. Женевская городская больница.
Когда они покинули здание IPX и вой сирены остался позади, слова Теренса пробивались сквозь шум движения и повторялись, повторялись.
Вместе с Черлзстейном она перетащила Теренса через улицу прямо в приемное отделение, где они объяснили, что он пострадал от взрыва. Телепата увезли в занавешенную больничную палату.
— Что случилось? — спросил Черлзстейн.
Она поняла, что ей надо присесть. В широкой части коридора оказалась пара стульев.
— Что этот телепат делал в лаборатории? — Черлзстейн уселся рядом, прижавшись к ней. Его лицо было более беспокойным, чем обычно.
— Мышь уничтожена, да? Я видел бокс.
— Не сейчас, Черлзстейн, ладно? — Анна дотронулась до шеи, с удивлением увидев кровь на своей руке. Ее рука дрожала. Она хотела остановить дрожь, но не могла. Анна положила руки на колени. Но и там они продолжали трястись.
Этим утром она смогла прервать контакт с мышью лишь потому, что не была телепатом, потому что контакт был слабым. Сильный телепатический контакт каким–то образом зациклил Теренса на машине, поймал его в своего рода ловушку, в замкнутую петлю обратной связи, из которой он не смог выбраться.
— Доктор Шеридан.
Анна поняла, что сидит здесь уже некоторое время, но она не знала, как долго. Перед ней стояла одетая во все черное женщина, похожая на тень, падающую от резкого света. От нее исходило ощущение уверенности и силы. Широкие плечи и мускулистые руки были заметны даже сквозь костюм. На обшлаге костюма она увидела значок Пси–Корпуса. Грязно–светлые волосы женщины были зачесаны в пучок, на левой щеке небольшой шрам в форме буквы D. Она больше походила на солдата, чем на телепата. Единственные телепаты, которые производили такое впечатление — это Пси–полицейские, но на женщине формы пси–копа не было. Кроме того, пси–копы занималась выслеживанием беглых телепатов и за больными не ухаживали.
— Я доктор Шеридан.
— Меня зовут Донн. Я из Пси–Корпуса.
Когда Донн говорила, ее подбородок почти не двигался, как будто он был привязан. Ее лицо казалось угрюмым и невыразительным.
— Вы должны предоставить мне полный доступ ко всей информации и материалам, которые касаются случившегося с Теренсом Хиллиардом и экспедиции на планету джи/лаев.
Она достала бумаги из нагрудного кармана и протянула Анне.
Анна дрожащими руками развернула бумаги и обнаружила, что не может сосредоточиться на том, что там написано.
— Как вы узнали, что мы здесь?
— Мне нужно взглянуть на мистера Хиллиарда, — сказала Донн. — И я хочу, чтобы вы прошли со мной.
Черлзстейн встал вместе с Анной, пытаясь взять ее за локоть, будто желая помочь, но Донн повернулась к нему:
— Я хочу поговорить с доктором Шеридан наедине.
— Увидимся в офисе, — сказала Анна, направившись к палате вместе с Донн. Она обернулась и заметила, что Черлзстейн смотрит ей вслед, его круглое лицо беспокойно нахмурилось.
— Скажите им, чтобы они ничего не трогали в лаборатории, — попросила Анна. — Я хочу записать все это до того, как там все уберут.
Когда они дошли до огороженной палаты, шепот Теренса заглушил разговоры докторов, сиделок, шум оборудования и всеобщей суеты. Донн следовала позади, как будто Анна была заключенной и могла попытаться бежать. Анна отдернула занавеску, и слова обрушились на нее. Телепат лежал на кровати, неподвижный, напомнив Анне мышь. Лишь его губы тупо шевелились, по подбородку текли струйки слюны. Глаза его что–то искали.
— Я — машина. Я — машина.
Около кровати стоял врач, изучая данные на мониторе.
— Его физические повреждения поверхностны. Их я вылечил. Но ментальное состояние… Я еще никогда такого не встречал.
Он указал на монитор.
— Его мозговые волны показывают жесткий, абсолютно цикличный узор, что совершенно не похоже на мозговые волны человека. Нет никаких физических причин для такой аномалии. Взрыв не причинил черепу или мозгу таких повреждений, которые могли бы вызвать подобный эффект. Может, вы расскажете мне поподробнее, что случилось?
— Спасибо, доктор, — сказала Донн. — Пси–Корпус как можно скорее переведет его в один из наших исследовательских центров. Проследите, чтобы с ним отправили подробный отчет о том, что вы обнаружили.
Доктор замялся.
— Да, конечно. Вам нужно заполнить несколько документов, прежде чем вы заберете пациента.
Потом врач вышел, и занавес колыхнулся за ним.
— Я — машина. Я — машина.
Донн подошла к Теренсу, и ее глаза сузились, похоже, от страха.
— Расскажите мне все, что вам известно.
Анна начала рассказывать. Донн постоянно перебивала ее, задавая вопросы. Было ясно, что Донн ничего не понимала в археологии и очень мало что смыслила в других науках. Под конец Донн выглядела не более удовлетворенной, чем в начале беседы.
— Так у вас нет предположений о том, откуда на самом деле взялась эта „мышь”?
— Нет.
— И у вас нет другой?
— Нет. Лишь псевдо–кости, о которых я вам рассказывала и оставшиеся фрагменты мыши.
— Мне нужно получить ее фрагменты для изучения, и кости тоже. Мне понадобятся все ваши записи и результаты анализов.
— Вам придется обратиться в IPX. Они являются владельцами всего этого, — Анна подошла поближе к Теренсу. — Я хочу помочь, чем могу.
Донн повернула к Анне свое грубое, жесткое лицо.
— Вы поможете, чем сможете, — она указала на монитор. — Эти волны совпадают с волнами мыши?
— Я — машина. Я — машина.
— Похожи. Такой же циклический узор, — согласилась Анна. — На самом деле, волны мыши обладали более низкой амплитудой и частотой. Но, когда Теренс вступил с ней в контакт, я увидела, что они подскочили до этого уровня. Как будто Теренс отразил узор мыши и усилил их.
Теренс был без перчаток, и его руки с бледной кожей и подстриженными ногтями были обнажены. Анна положила свою ладонь поверх его руки. Ее рука перестала дрожать.
— Вы не можете вывести его из этого состояния при помощи телепатии?
— Спасибо за ваше предложение, доктор Шеридан, но на сегодня достаточно, — тон ее голоса был похож на холодный гелий.
— Вы сообщите мне о его дальнейшей судьбе?
— Теперь он в руках Пси–Корпуса. Это все, что вам необходимо знать.
Анна сжала губы, пытаясь сдержать неожиданно подступившие слезы.
— Как вам удалось так быстро прийти сюда?
— Я задаю вопросы, а не отвечаю на них. Я не из тех, кто превращает мозг телепата в желе.
Наступила тишина, нарушаемая шепотом Теренса:
— Я — машина. Я — машина.
Глаза Теренса продолжали что–то выискивать в комнате. Он не видел ее, он вообще ничего не видел. Анна пожала его руку и ушла. Она вернулась в лабораторию, ей надо сделать запись последствий взрыва для того, чтобы потом попросить инженеров рассчитать мощность взрыва. Собрать обломки. Взглянув на часы, она внезапно вспомнила о своем отпуске и Джоне. Через пятнадцать часов она должна быть на корабле, чтобы лететь к нему, отпраздновать годовщину их свадьбы. Как же она сможет теперь уехать? После всего, что случилось? Она снова посмотрела на часы. Сейчас она должна была обедать с Лиз.
Анна вошла в свою лабораторию и отрешенно направилась к столу, прежде чем заметила, что все последствия взрыва были ликвидированы. Лаборатория вообще не была похожа на ее лабораторию, здесь было слишком чисто. Вся мебель и оборудование было приведено в порядок или переставлено, исключая оборудование, взятое ею из других лабораторий — его просто вынесли. Все осколки стекла и фрагменты мыши были убраны. Все ее книги в беспорядке поставлены в книжный шкаф. Все отчеты и результаты тестов исчезли. Ее персональный компьютер стоял посреди стола. Единственное свидетельство взрыва — это отсутствующее окно бокса, на замену которого, вероятно, уйдет несколько дней.
— Вы опоздали на нашу встречу.
Анна подскочила. Доктор Чанг стоял в дверях позади нее.
— Мне жаль, но я совсем забыла о ней.
Она снова посмотрела на часы.
— С вами все в порядке? У вас на шее кровь.
Анна дотронулась до царапины.
— Ничего страшного.
Он остался стоять в дверном проеме.
— Знаю, что дала маху.
— Как они считают, — Чанг поднял глаза вверх, намекая на руководство, — мы оба дали маху. Но, честно говоря, никто не знал, что так получится. И ваша гипотеза была верна. Этот механизм управлялся телепатически. Я не думаю, что кто–либо еще догадался бы об этом. По крайней мере, не так быстро.
— Я понимаю, что у нас от мыши немного осталось, но я не желаю сдаваться. Может быть, изучив фрагменты, я смогу придумать что–либо, что могло бы помочь тому телепату.
— Меня просили забрать у вас эту работу, — сказал он ровным голосом.
Тысяча возражений пронеслось в мозгу Анны, но она не чувствовала себя вправе произнести хоть одно из них вслух. Она присела.
— Знаю, что вы лучше всего подходите для этой работы.
Чанг вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
— Я имею в виду то, что говорю. Но, поверьте, будет лучше, если вы бросите эту затею. Никто не выберется, если влезет в это дело. Мне хотелось бы спихнуть это кому–то другому.
Он щелкнул пальцами.
— У этого дела больше нет ничего общего с археологией, здесь одна политика и борьба за власть.
Она вздохнула.
— Почему все так замешано на политике?
— Потому что человек — существо политическое.
Уголок ее рта приподнялся.
— Они выяснили мощность взрыва?
— Равен половине мощности выстрела из импульсной пушки, — он поднял руку, предупреждая ее вопрос. — Мне нужны копии ваших записей и заметок.
Она кивнула и включила свой компьютер, потом скинула данные на инфокристалл. Чанг знал, что она сохранила все предварительные данные в своем компьютере. Он даже знал ее пароль. Он мог легко получить эти данные, если бы захотел, и даже конфисковать ее компьютер, чтобы у нее не было доступа к информации. Но Чанг намеренно позволил ей сохранить файлы, сохранил для нее доступ к информации.
Анна вложила инфокристалл в его ладонь.
— Думаю, что придется отменить отпуск. Я чувствую, что не вправе уехать сейчас.
Морщинки вокруг его глаз стали еще глубже.
— Твой отпуск. Я совсем забыл о нем.
— Не думаю, что смогу уехать сейчас.
Он взял ее за руку.
— Сможешь. Это именно то, что ты должна сделать. Пусть здесь все уляжется. Сматывайся от всего этого безумия. Когда вернешься… посмотрим, что получится, — он выпустил ее руку.
Анна знала, что он о многом ей не сказал. Она могла лишь гадать, какому давлению он подвергался. Но она доверилась его совету и кивнула:
— Тогда увидимся через три недели.
Чанг открыл дверь в коридор.
— Хоть немного отдохнете.
Она улыбнулась.
— Надеюсь, что нет, — увидев его заминку, она пожалела о сказанном.
После того как Чанг ушел, Анна собрала свои вещи. Она закрыла компьютер и убрала его в дорожный чемодан. На столе, где лежал компьютер, остался длинный, плоский, сморщенный кусочек мыши. Она подняла его и прошептала:
— Спасибо, Чанг.
Хотя края были сморщенными и сухими, середина осталась мягкой и эластичной. Кусочек был слегка влажным, она перевернула его и обнаружила тягучую темную субстанцию. Бросив взгляд в коридор, Анна увидела небольшой контейнер и положила туда фрагмент, а потом быстро засунула его в чемодан.
Ей хотелось, чтобы ее отпуск начался вчера. Но этого не случилось, и Теренс пострадал, а она ничем не может ему помочь. По крайней мере, она сможет поработать в дороге. Отпуск не будет романтическим отдыхом, как она мечтала. Только не после всего, что обрушилось на нее, но, может быть, Джон сумеет отвлечь ее на какое–то время. Давно она не отдыхала, как следует.
Она оставила позади здание IPX, надеясь, что впереди три потрясающие недели.
Глава 3
— Прости, я опоздала, — Анна скользнула в кресло напротив Лиз Шеридан и заказала какое–то вино у подошедшего официанта.
— Все в порядке, я ждала недолго, — сказала Лиз.
Они улыбнулись.
— Лгунья, — сказала Анна.
Они обе знали, что Лиз всегда приходит заранее. Они знали друг друга со времен университета, задолго до того, как Анна повстречала ее милого брата Джона, влюбилась в него и вышла замуж.
Анна окинула взглядом ресторан. Слова Теренса до сих пор звучали в ее ушах. Она размышляла о том, перевели ли его в исследовательский центр Пси–Корпуса, смогут ли освободить его из этой ловушки, этого бесконечного цикла.
— Тебе ведь нравится здешняя кухня? — спросила Лиз.
Анна кивнула. Ресторанчик был одной из „находок” Лиз и полностью отвечал ее вкусу: столики располагались достаточно далеко друг от друга, чтобы обеспечивать уединение, приятная спокойная музыка, теплая обстановка — все было сделано в духе швейцарского шале, да и еда вполне съедобная.
— Готова к празднованию вашего юбилея? — спросила Лиз.
— Более чем, но я расстроена, — Анна попыталась улыбнуться, но ее лицо не желало повиноваться.
— Что–то не так?
Анна поднесла руку к губам.
— Я дала маху на работе. Мне не хочется об этом говорить.
— Тебе надо уходить из этой корпорации. Ты работаешь по контракту. Уходи оттуда и возвращайся к преподавательской работе.
— Может, ты и права.
Лиз вздернула подбородок, и ее серьги зазвенели.
— Я знаю, что права. С этой ночи ты официально находишься в отпуске. Я хочу, чтобы ты отбросила все это дерьмо ко всем чертям и отрешилась от этого на три недели. Думай о чем–нибудь приятном. Ведь вы, ребята, уже давно не виделись?
Анна сделала длинный глоток вина, пытаясь вспомнить.
— В последний раз мы виделись чуть больше трех дней более года назад. В августе, перед началом учебного года. Я уже не знаю, что буду делать, когда увижу его.
Лиз улыбнулась. У нее было лицо феи с небольшим, твердо очерченным подбородком, высокими скулами и большими голубыми глазами.
— Позволь мне освежить твою память.
Она достала из–под стола коробку и протянула ее Анне.
— Поздравляю с юбилеем.
— Ох, ты не должна это делать. Сколько можно.
Лиз отмахнулась.
— Позволь мне доставить себе маленькую радость. У меня есть всего лишь одна лучшая подруга. И единственная золовка.
Анна перегнулась через стол.
— Я не буду открывать это здесь.
Лиз подняла руки.
— Прекрасно. Откроешь это, когда увидишь Джонни. Это также и для него.
Анна вздохнула.
— Чтобы я без тебя делала?
— Наверное, ходила бы голой, — пожала плечами Лиз.
— Как говорит доктор Чанг, бывало и хуже, — они хихикнули, и Анна глотнула еще вина, пытаясь расслабиться. Но она ничего не могла с собой поделать. Ей был нужен Джон: хотелось почувствовать его руки, обнимающие ее, тепло его тела, звук его голоса, ощущать его присутствие.
Неважно, как долго они пробыли порознь, ее любовь к нему никогда не исчезнет. Она чувствовала, что наконец–то обрела такую любовь, о которой пишут в поэмах и древних инопланетных рукописях. Вселенскую любовь. Любовь без границ, любовь без конца.
Она не могла дождаться встречи с Джоном.
Джон Шеридан размышлял о том, думает ли сейчас о нем его жена, Анна. Он отметил, что за те годы, что они провели вместе, они начали говорить одинаково и даже думать об одном и том же. То же самое он замечал за своими родителями. И их любовь становилась все сильнее. Он не мог дождаться встречи с ней.
Менее чем через час он будет на станции Прима. Еще один час понадобится на то, чтобы завершить все дела на корабле: лечь в дрейф, отдать необходимые распоряжения техникам. Двадцать минут на то, чтобы долететь на шаттле до станции, еще двадцать или чуть больше — чтобы добраться до отеля, и он увидит ее.
К сожалению, до этого оставалось два часа сорок минут. Он рявкнул:
— Вам известна процедура приведения лазерных пушек в состояние боевой готовности, лейтенант Спано?
— Да, сэр.
— Повторите, лейтенант.
— Запросить подтверждение от командования об объявлении на борту боевой тревоги. Получив подтверждение, активировать защитную сетку. Снять орудия с предохранителя. Начать калибровку и подтвердить это. Активаторы — в состояние готовности. Включить системы прицеливания. Включить оптику. Включить первичный прогрев. Лазерные…
— Лейтенант, — Джон подошел поближе к Спано и повысил голос, — что случится, если включить первичный прогрев, когда открыты люки?
— Лазер может не выстрелить, сэр.
— Вот почему инструкция требует проверки люков перед первым выстрелом.
Лейтенант Спано замолчал, стоя по стойке смирно, руки по швам. Он покраснел как рак, и это было заметно даже через его светлую короткую стрижку. Его ноздри широко раздувались при каждом вдохе. Этот двадцативосьмилетний ветеран войны с Минбаром явно напрашивался на крупные неприятности. Хотя Джон не общался с ним напрямую с тех пор, как принял командование „Агамемноном”, ему уже было известно о том, что Спано терпеть не может, когда ему указывают. Такому человеку не место в Вооруженных Силах. Казалось, он был воплощением гнева. Мышцы на его шее вздулись как канаты, а глаза потемнели и стали совершенно невыразительными, и это вызывало беспокойство.
Джон чувствовал, что его собственное лицо так же покраснело, как и у Спано. Эта команда представляла собой сборище лентяев, и все, что он предпринял, не возымело никакого эффекта.
— Инструкции пишутся с определенной целью, лейтенант, а эта создана для того, чтобы обеспечить безопасность каждого на этом корабле. Так как вы являетесь офицером–артиллеристом, то я ожидал, что вам известна процедура подготовки лазерных орудий, и что вы в состоянии повторить ее от начала до конца, задом наперед, во сне, в окружении вражеских кораблей, и стоя передо мной, — он прервал себя, раздраженно сделав несколько шагов вдоль строя. Четыре офицера–артиллериста стояли плечом к плечу навытяжку, шестнадцать канониров образовали два ряда позади них, заполнив орудийный отсек. — Сколько вы служите артиллеристом, Спано?
— Пять лет.
— Пять лет, и вы не знаете инструкций?
Казалось, Спано вот–вот взорвется. Джон не знал, что у него на уме. Хотя прошло больше месяца с тех пор, как он стал командиром „Агамемнона”, одного из самых мощных кораблей флота, Джон не достиг успеха в превращении своего экипажа в работоспособную команду. За последний месяц он провел несчетное количество учений, но несколько отсеков продолжали действовать совершенно неадекватно. Орудийный был в этом списке одним из первых. Скверно для эсминца. Он приказал старшему артиллеристу поговорить со своими подчиненными. Никакого эффекта. Тогда он приказал старшему помощнику поговорить со старшим артиллеристом. Снова никакого эффекта. И вот теперь он сам пришел сюда. Не слишком ли много чести? Он знал, что не должен тратить время на разговоры, но, может быть, это поможет узнать, что у Спано на уме. Может быть, тогда Джон сможет сдвинуть дело с мертвой точки.
— Вам есть что сказать, лейтенант?
— Сэр, — это звучало как ругательство, — мы всегда оставляли люки трубы закрытыми. Нет нужды проверять их. Мы четверо долгое время служим вместе, и мы знаем, как с этим обращаться.
— И это заставляет вас думать, что вы можете пренебречь инструкцией?
— Сэр, капитан Бест никогда не находил нашу работу неудовлетворительной.
Терпение Джона иссякло.
— А что, если один из ваших канониров будет работать в трубе в момент объявления боевой тревоги, или если кто–то из канониров будет проводить профилактический ремонт, или если один из ваших офицеров заболеет, и его заменят — тогда вы вспомните инструкцию?
Джон посмотрел на строй, встретившись глазами с каждым из присутствующих, — „Каждый капитан командует кораблем по–своему”. А капитан Бест был, по всем признакам, одним из самых дрянных во всем флоте.
— Я — не капитан Бест. Корабль может эффективно работать лишь тогда, когда все члены экипажа выполняют свою работу. Я хочу, чтобы все делалось согласно правилам, и чтобы приказы исполнялись буквально. Ясно?
— Да сэр, — ответил Спано.
В такие дни Джон мечтал стать профессиональным игроком в бейсбол. Его коммуникатор запищал. Он с облегчением ответил:
— Здесь Шеридан.
— Капитан, мы только что получили сообщение от генерала Лохшманана, — Шеридан узнал голос Корчорана, своего старшего помощника. — Он извещает нас о том, что как только мы прилетим к станции Прима, он прибудет на наш корабль с инспекцией.
Джон уставился на коммуникатор, прикрепленный к тыльной стороне кисти. Как обычно, командование выбрало самое подходящее время. „Агамемнон” прибудет на станцию Прима менее чем через час. А там у команды планировался отпуск.
— Вас понял, коммандер.
Он повернулся к четырем офицерам–артиллеристам и шеренге канониров позади них.
— Как я уже говорил, все вы начинаете службу со мной с чистого листа. Что было раньше, меня не касается, но то, что происходит сейчас, меня волнует. Будь я проклят, если вы не будете у меня работать на полную катушку. И это значит, что мы будем проводить эти учения до тех пор, пока все не будет выполнено на отлично, даже если это будет длиться с сегодняшнего дня по судный день. Выполняйте!
Они продолжали стоять навытяжку, когда он покинул орудийный отсек. Джон направился обратно на мостик. Почему последний день перед отпуском всегда превращается в такое?
Он был так взволнован, получив назначение на „Агамемнон”, эсминец класса „Омега” с командой в сто шестьдесят человек. Это был большой шаг вперед по сравнению с его первым кораблем „Галатеей”, тяжелым крейсером с экипажем из ста двух человек. Однако, с тех пор как он принял командование, он никак не мог привести команду в форму.
Потребовалось несколько недель, чтобы запомнить подчиненных в лицо и по фамилиям, и понять, что послужные списки часто не соответствуют действительности. Кажется, у прежнего капитана, Беста, были любимчики. Недурно. Некоторые члены экипажа, такие, как Спано, имеющие убогую мотивацию и крайне небрежно относящиеся к своим обязанностям, обладали образцовыми послужными списками, благодарностями и рекомендациями на повышение. Другие, усердные и компетентные, при капитане Бесте никогда не получили бы повышения, а в их личных делах содержались записи об некомпетентности и небрежном отношении к своим обязанностям. Некоторые из них подавали рапорты, но на это не обращали внимания.
Итак, неделю назад Джон провозгласил свою политику „чистого листа”, объяснив ее смысл в обращении к команде. Он отбросит все, что было раньше, и будет судить о них только по тому, что они делают сейчас, под его командованием. Это хорошо сработало в отношении тех, кого недооценивал Бест. Их энтузиазм и исполнительность заметно улучшились. Но те, кто ходил у Беста в любимчиках, в большинстве своем отреагировали неодобрительно: становились все угрюмее и не желали сотрудничать. Некоторые из них старались совершенствоваться, но таких было немного. Оставалось примерно десять процентов экипажа, на исправление которых бессмысленно было рассчитывать. От некоторых из них можно было избавиться, устроив их перевод, некоторых, вероятно, следовало отдать под трибунал, и именно они до сих пор являлись его головной болью.
Поднявшись на мостик „Агамемнона”, Джон снова напомнил себе о том, зачем он здесь. Рубка была прекрасна. Больше пространства, больше контрольных панелей, отображающих больше информации, что значительно облегчало работу, более мощные и гибкие системы управления, возможность видеть сразу всех офицеров, не скрытых за переборками или оборудованием, и огромный обзорный экран, на котором сейчас можно было видеть убаюкивающе–красные потоки гиперпространства. Это заставляло его гордиться тем, что он является частью Космофлота Земного Содружества.
Коммандер Корчоран увидел Джона и поднялся с капитанского кресла.
— Капитан, мы в тридцати минутах от зоны перехода.
— Благодарю вас, — Джон сел. В горле у него пересохло от крика.
— Как проходят учения?
Лицо Корчорана, казалось, всегда было омрачено. Коротко стриженные седые волосы прилегали к голове, а темные густые брови бросали тень на глубоко посаженные глаза. Странная вялость щек придавала его лицу постоянно угрюмый вид.
— Плохо. Не хочется сваливать эти проблемы на чужие плечи, но у меня пока нет других вариантов.
— Может быть, мне снова поговорить с командой? С кем больше всего проблем?
Корчоран служил на „Агамемноне” все время, пока командовал Бест. Вместе с примерно тридцатью ручными собачонками Беста он был переведен на „Агамемнон” с „Афины”, прежнего корабля Беста. Джон был счастлив получить старшего помощника с таким послужным списком, как у Корчорана и, хотя он пришел к выводу, что от этих файлов мало толку, личное дело Корчорана соответствовало действительности. Он знал о корабле и команде все. И, с тех пор, как Джон принял командование, являлся источником ценных сведений, хотя Джону казалось, что у коммандера проблемы с наведением дисциплины. Вот почему Джону пришлось сегодня утром самому предпринять шаги в этом направлении.
— Нет, спасибо. Мне надо наладить собственные отношения с командой, а им надо научиться принимать мой стиль работы. Но у меня сложилось ощущение, что некоторые из них чертовски на меня обижены, и мне очень хотелось бы знать, почему.
Корчоран подошел на шаг ближе и понизил голос:
— Не хочу вас обидеть, капитан, но мне кажется, что некоторые члены экипажа завидуют вашему военному прошлому. Те из нас, кто служил на „Афине” с капитаном Бестом, вышли из войны с незаслуженным пятном на репутации. Некоторым на это плевать, но других может возмущать ваше присутствие.
Джону хотелось знать, к какой из этих группировок Корчоран относил самого себя. Он был на восемь лет старше Джона и, хотя в его возрасте еще можно было иметь звание коммандера, свое последнее повышение он получил четыре года назад. Если он и негодовал по поводу появления Джона, то никак это не проявлял. Возможно, Корчоран злился на капитана Беста, который несколько месяцев назад допустил такой провал, что даже его связи не помогли ему сохранить за собой „Агамемнон”. Бест пытался совершить прыжок в гиперпространство с открытыми портами двигателей, что привело к опасной нестабильности в гиперприводе, их вынесло на то же самое место часом позже, из–за чего они чуть не столкнулись с другим кораблем Космофлота. Расследование быстро закрыли, никаких обвинений предъявлено не было, но капитана Беста быстро „повысили”, переведя на бумажную работу, а все его любимчики остались без покровительства.
По крайней мере, Корчоран честно говорил о репутации капитана Беста. Такое качество Джон высоко ценил. Старший помощник должен был считать, по меньшей мере, неприятными слухи о трусости капитана Беста, проявленной им восемь лет назад в Битве на Рубеже.
— Спасибо за откровенность. Теперь об инспекции. Оповестите всех командиров отсеков. Удостоверьтесь, что они подготовились. Я хочу, чтобы эта инспекция прошла гладко, без сюрпризов. Скажите им, чтобы они проверили, что их подчиненные в состоянии готовности, а не спят на ходу, думая, куда бы им направиться во время отпуска. Если мы провалим эту инспекцию, никому не видать отпуска, как своих ушей.
Это, подумал Джон, был тот вариант, который он даже не хотел рассматривать.
Глава 4
Анна едва сумела сохранить серьезное выражение лица, когда коридорный показывал ей номер для молодоженов в отеле „Империал” на станции Прима, которая находилась на орбите Примы Центавра. Она думала, что заказать номер для молодоженов будет очень романтично. Но она опасалась, что центаврианское понятие о романтике совершенно не совпадало с ее собственными представлениями. Стены были драпированы пурпурным бархатом и золотыми шнурами, с картинами в позолоченных рамах, на которые падал приглушенный свет. На этих достаточно откровенных картинах были изображены резвящиеся центавриане, что наводило на определенные мысли. Золотыми статуэтками различных центаврианских богов и всевозможными сверкающими безделушками были уставлены все мало–мальски подходящие поверхности. Стиль гравюр и орнаментов чем–то напоминал романский, но центавриане пошли еще дальше. Утонченность не имела ничего общего с их стилем. Ноги Анны утопали в ковре из пушистого меха, конечно же, окрашенного в пурпурный цвет. Огромная кровать эллиптической формы была больше, чем целый гостиничный номер в Нью–Йорке. Коридорный показал, как работает панель управления кровати, и она мало чем отличалась от панели управления в кабине „Фурии”, куда Джон однажды затащил Анну.
В ванной находились какие–то странные приборы, которые, как ей объяснил коридорный, применялись для укладки волос центавриан, и гигантская золотая ванна, напоминавшая по форме шестилапого осьминога. Пока коридорный показывал, как заполнять ванну разнообразными жидкостями, Анна только озадаченно кивала. Она поблагодарила его, но едва он вышел, прыснула со смеху и с разбегу прыгнула на кровать. Приземление оказалось невероятно упругим: пружины, или что там внутри было, подкинули ее так высоко, что Анна чуть не врезалась в потолок. Анна развела руки для баланса, каждый затухающий толчок кровати вызывал у нее взрыв смеха, до тех пор, пока все не успокоилось. Она решила не экспериментировать с ванной до тех пор, пока не появится Джон. О мертвых цивилизациях ей было известно значительно больше, нежели о современных.
В иллюминаторе Анна видела Приму Центавра, вокруг которой вращалась станция. Голубая вода и коричневая суша, скрытая перистыми облаками, напомнила ей о Земле.
Монитор издал короткий трубный звук. Анна бросилась отвечать. Управление системой связи было похоже на то, к чему она привыкла, и Анна быстро разобралась, что к чему. Она включила и аудио, и видео каналы.
— Привет!
Это был Джон. У него было лицо военного: нахмуренные брови, напряженные щеки, чуть опущенные вниз губы.
Увидев его, Анна тут же улыбнулась, и выражение его лица изменилось. Улыбка осветила его лицо. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга.
— Как прошел твой полет? — спросил он.
— Было бы лучше, если бы твоя сестра не напоила меня перед отлетом. Но начиная со второго дня все пошло замечательно, — она скользнула в пурпурное плюшевое кресло рядом с пультом связи, — Как ты? Ты уже здесь? Как твой корабль?
— Да, мы уже в орбитальном доке. Говорят, отсюда всего сорок минут до отеля. „Агамемнон” — это нечто. Прыжок в гиперпространство едва ощутим. Он может вытворять такое, во что поверить невозможно!! Для корабля его размеров маневренность просто невероятная! — от возбуждения его руки сжались в кулаки, голос стал громче. Как у мальчишки, радующегося новой игрушке. — Здесь множество новых систем и приборов, но я пытаюсь с ними разобраться. Я должен знать каждый дюйм внутри и снаружи этого корабля.
— У меня здесь есть кое–что, требующее столь же внимательного изучения, капитан!
Джон запнулся посреди фразы, как будто до него только что дошло то, что она сказала.
— Буду рад помочь вам в этом, доктор.
Он посмотрел на что–то вниз.
— Боюсь, что немного опоздаю. У меня тут неожиданная инспекция.
— Я–то думала, что это я устрою тебе инспекцию.
— Ты будешь следующей. Как тебе номер?
— Я тут опробовала кровать, — ответила Анна. — У нее много особенностей.
Джон рассмеялся.
— Говоришь так, будто я тебе уже не нужен.
— О, я так не думаю, — хрипло ответила Анна.
— Если я не доберусь до тебя сегодня вечером, то позвоню. Я люблю тебя.
Хотя они всегда заканчивали разговор этой фразой, она не казалась дежурной. Всякий раз, когда Джон говорил эти слова, для него они были полны смысла. Как и для нее.
— Я люблю тебя.
Джон прервал связь. Анна почувствовала, что ее лицо расплылось в глупой ухмылке. Ладно, чем же ей заняться сейчас? Она могла осмотреть станцию, но чувствовала, что устала и не хочет общаться с людьми после того, как три дня провела в тесной каюте на транспорте. Тут Анна поняла, что роется в сумке, разыскивая контейнер с фрагментом мыши. Лиз говорила, что ей надо забыть о работе. Она забудет о ней, когда появится Джон.
Анна вынула застывший кусочек, положила его на пульт монитора. Запах анчоусов стал сильнее, а сам кусочек, с тех пор, как она в последний раз его видела, несколько усох. Края покрылись коркой и выглядели жесткими, резкими и ненатуральными, будто сделанными из пластика. Но центральная часть до сих пор походила на кожу, хотя сейчас она была сухой и окоченелой. Весь кусочек теперь был одного цвета — цвета древесного угля. Анне захотелось, чтобы у нее под рукой оказалось ее оборудование, чтобы она могла снять показания. Но доктор Чанг наверняка провел все возможные тесты с оставшимися у него фрагментами.
Неуверенно, чувствуя легкий страх — слабый отзвук страха, охватившего ее во время контакта с мышью, Анна взяла фрагмент и коснулась его указательным пальцем, сосредоточившись на нем. Вряд ли эта штуковина до сих пор в рабочем состоянии. Но без какого–либо оборудования у нее оставалось очень мало способов для исследования фрагмента.
Цвет фрагмента не изменился. Она не чувствовала внутри ни сердцебиения, ни жизни. Анне было интересно, для чего же на самом деле предназначалось это устройство. Конечно, это могло быть взрывное устройство, но Анна считала, что взрыв произошел случайно, причиной его стала нестабильная реакция на внешнее воздействие, развивавшееся как цепная реакция. Устройство выглядело слишком сложным для того, чтобы быть бомбой.
Анна припомнила мысли мыши: их ясность, напряженность, сосредоточенность, ее сердцебиение. Сейчас она ощущала лишь слабое эхо прошлой реакции, перемежающееся периодами отсутствия сигнала, подобно статическим помехам. И из этой пустоты возник запах свежих стружек в гнезде, устроенном в глубине и тепле, и прохладная темнота окружающих камней. Потом все вокруг стало машиной: близкой и живой, прекрасной, совершенным инструментом, нарисованном в тени, а потом — слишком близкое, слишком живое, быстро струящееся, циркулирующееся, сжатое подобно пружине, боль, сверкающая, быстро усиливающаяся жесткая конфигурация боли, а потом — крик. Всего лишь слабое эхо того, что Анна почувствовала в лаборатории, но это напомнило ей крик, услышанный тогда. Крик, который терялся во всем, что следовало за ним. Крик рождения чего–то ужасного. И смерти.
Монитор раз за разом издавал трубные звуки. Анна положила фрагмент в контейнер и убрала подальше от экрана.
— Да?
Это был доктор Чанг, звонивший ей из своего кабинета. Его лицо был застывшим и непроницаемым.
— Прошу прощения за то, что побеспокоил вас во время отпуска.
— Все в порядке. Джон задерживается. Все равно сижу тут, ногти грызу.
— Есть потрясающие новости, — произнес Чанг равнодушным голосом. — Один из зондов IPX, отправленный к Пределу, обнаружил кое–что на планете под названием Альфа Омега 3. Руины древней цивилизации, с которой никто до сих пор не сталкивался. Развалины сооружений покрывают более тридцати процентов поверхности планеты, и они совершенно не похожи на останки любой известной нам цивилизации. По предварительным данным, возраст руин составляет более тысячи лет. И есть свидетельства высокоразвитых технологий.
Анна покачала головой.
— Потрясающе. Так почему же вы не пляшете на столе?
Чанг стрельнул глазами в сторону и глубоко вздохнул.
— Простите. Сейчас всего лишь десять часов, но кажется, что прошел целый день. Говорят, что это крупнейшее открытие со времен Крича.
Ее мысли понеслись вскачь. Побывать там, первой за тысячу лет, побродить по древним залам погибшей высокоразвитой цивилизации, разобраться в их технике, воссоздать их образ жизни, образ мышления, раскрыть их секреты — все эти мысли с бешеной скоростью пронеслись в ее голове.
— Величайшее открытие нашего времени.
Лицо Чанга расплылось в улыбке.
— А самую важную часть я приберег напоследок.
— Что?!
— Первые исследования РНК показали, что следы протеинов в микроорганизмах планеты совпадают с РНК твоей мыши. Похоже, это ее родина.
Анна подскочила и принялась ходить кругами перед монитором.
— Невероятно. Это один шанс из миллиона. Экспедиция планируется?
Чанг кивнул.
— Господи, я бы все отдала за то, чтобы оказаться на том корабле. Кто начальник экспедиции?
— Я.
Анна замерла.
— Они не хотят, чтобы я летела?
— Не имеет значения, что они хотят. Как и то, чего хочу я. Вы нужны мне в этой экспедиции в качестве заместителя по научной части.
— И это одобрили?
— Да.
— Невероятно. Шанс подтвердить находку вроде этой, первой изучать это… Как только я вернусь, то начну помогать вам в подготовке экспедиции и составлю предварительный список необходимого оборудования…
— Вылет через десять дней.
Анна подумала, что ослышалась.
— Когда?
— Через десять дней. Мы отправимся со станции Прима на „Икаре”. Я вылетаю на транспортном корабле через час.
Анна вытерла пальцы о верхний край пульта.
— Это невозможно. Невозможно подготовить экспедицию меньше, чем за два месяца. Как они могут…
— Когда боссы говорят „прыгай”, то мы прыгаем.
Но Анна знала, что это невозможно. Даже если бы их вынуждали спешить, что было бы глупо. В конце концов, какой бы потрясающей ни была находка, руины никуда не денутся. IPX, похоже, уже какое–то время готовила эту экспедицию. Вероятно, они просто сказали об этом доктору Чангу только сегодня. Или, возможно, он сказал ей об этом лишь сегодня. Анне хотелось узнать, была ли вызвана такая спешка взрывом мыши.
— Необходимо, чтобы ты немедленно принялась за подготовительные работы. Твой отпуск придется отменить.
— Понятно.
Она узнает больше при личной встрече. Сейчас Чанг сказал ей все, что мог сказать на данный момент.
— Так ты берешься за предложенную работу?
Анна нахмурилась, якобы задумавшись.
— Конечно же, берусь! Разве я могу упустить возможность войти в историю!
Чанг кивнул, и она могла поклясться, что как–то сник.
— Я так и думал, это предложение, от которого невозможно отказаться.
Он поднял инфокристалл.
— Я перешлю тебе данные. Команда укомплектована, но мне нужно, чтобы ты составила список необходимого оборудования и согласовала его с Идальго — капитаном „Икара”. Как только я прибуду, то сразу проведу инструктаж.
Анна кивнула.
— Благодарю вас за то, что взяли меня. Я не разочарую вас.
Последнее замечание Чанга можно было расценить как комплимент, хотя то, как это прозвучало, было больше похоже на предупреждение:
— Если бы вы не были мне нужны, Шеридан, то я бы вас не взял.
Кто бы ни написал положение об инспекции, он был садистом. По крайней мере, Джон все больше убеждался в этом. Инспекция началась с кормы корабля: с отсеков с нулевой гравитацией: грузовых трюмов, кормовых лазерных орудий и двигателей. Потом — центральная часть корабля, где также отсутствовала исскуственная гравитация, вдоль центральной лазерной трубы и электронной проводки и, наконец, носовая безгравитационная часть, где располагались доки истребителей и носовые лазерные орудия. Затем инспекция перешла в центральную вращающуюся секцию корабля, где за счет вращения создавалось исскуственная гравитация. Здесь располагались каюты экипажа, склады, системы жизнеобеспечения, кают–компания, помещения службы безопасности, гауптвахта, мостик, инженерный отсек. Конечным пунктом инспекции был орудийный отсек. До сих пор генерал Лохшманан находил состояние всех осмотренных отсеков удовлетворительным. Джон натянуто кивал, думая о том, что впереди этот самый орудийный отсек.
На самом деле, такое название отсека было неверным. На новых кораблях класса „Омега”, таких, как „Агамемнон”, орудийный отсек был довольно маленьким помещением, размером примерно двадцать на двадцать футов. При обычных обстоятельствах там несли вахту четыре канонира и один офицер–артиллерист. Их основной обязанностью было поддержание в рабочем состоянии систем отсека, центральной лазерной трубы и четырех лазерных орудий, а также — периодические проверки, учения и поддержание образцового порядка. По боевой тревоге и во время боя, или во время инспекции, конечно же, присутствовали все офицеры–артиллеристы и все канониры.
Сами лазерные орудия находились не в орудийном отсеке: они располагались попарно на носу и на корме корабля. В орудийном отсеке находилось компьютерное оборудование для систем наведения, которое можно было задействовать отсюда или с мостика, орудийные системы диагностики, которые давали подробную информацию о состоянии и функционировании каждого компонента системы, системы управления, с помощью которых орудия и центральная труба поддерживались на нужном уровне готовности и устанавливались в рабочее положение, а так же оборудование для ручного наведения.
Джон сомневался, что ручная система прицеливания на борту „Агамемнона” когда–либо пригодится, разве что во время учебных боев. Четыре полусферических шкафа размером с человека выглядели древним антиквариатом по сравнению с гладкими и усовершенствованными приборами, окружавшими их. Но, на случай ЧП, это позволяло прицелиться вручную, голографическим методом. Тогда в каждый шкаф залезало по одному офицеру, которые вручную наводили каждое из четырех лазерных орудий.
По ходу инспекции генерал обнаружил несколько мелких нарушений: беспорядок в кают–компании, снаряжение, не установленное должным образом, неисправности в системе жизнеобеспечения. Его помощник — невысокая угрюмая женщина, — делала пометки в своем электронном блокноте. Потом генерал направился к орудийному отсеку. Джон и коммандер Корчоран последовали за ним.
Лохшманан был самым придирчивым из всех известных Джону генералов, но он держался так осмотрительно и властно, что это внушало уважение. Каждое его движение было выверенным, каждое слово звучало, как заявление. Форма выглядела безукоризненно. Все канониры и офицеры стояли навытяжку: канониры — в центре комнаты ровными шеренгами, офицеры — позади них, около своих пультов. Генерал подошел к системе наведения, рядом с которой стоял лейтенант Уотли, проверяя, включена ли система и готова ли она к работе. По сравнению с генералом Уотли со своим мятым кителем и нечищенным нагрудным знаком выглядела неопрятно.
Генерал направился к системам управления огнем, за ним тенью следовали его помощница вместе с Джоном. Рядом стояли Спано и лейтенант Росс — старший артиллерист. Джон отметил, что все установлено так, как полагается, если не объявлена боевая тревога: защитная сетка отключена, предохранители подняты, люки трубы закрыты, активаторы выключены, оптика не подключена. Лохшманан подошел к пульту, его голова повернулась к Джону.
— Капитан.
Он что–то нашел.
— Да, сэр?
Лохшманан указал на пульт, его помощница занесла что–то в свой блокнот. Оптика была подключена. Джон стиснул зубы. Оптика в подключенном состоянии тогда, когда корабль находится так близко к космической станции, — это серьезное нарушение. Серия зеркал регулировала поток фотонов в центральной трубе к четырем лазерным орудиям. Если на борту возникнет пожар или взрыв, при включенной оптике лазерные орудия могут случайно выстрелить. Генерал продолжил инспекцию. Спано и Росс остались стоять, глядя перед собой.
Провал инспекции ставил Джона в более чем затруднительное положение. Это было не просто черное пятно на его репутации, это подорванное доверие. Командование верило в него, доверило ему один из самых грозных кораблей, верило в то, что у него хватит способностей умело и эффективно командовать им. И он не оправдал этого доверия. Джон никогда не сомневался в своих собственных способностях — как пилота, бойца, тактика, лидера. Но сейчас что–то не сработало. Под командованием капитана Беста армейская дисциплина и порядок были разрушены, и сейчас Джон не знал, как это исправить.
Инспекция завершилась в кабинете Джона — маленькой комнате, примыкавшей к его каюте, в которой находились стол и кресла. Джон уже успел распаковать большую часть своих вещей: на полке стояли сувениры с планет, на которых ему довелось побывать, на стене висели свадебные фотографии, на которых были изображены Анна и Лиз, его родители и большая фотография Одинокого Кипариса. К столу была прикреплена лампа, и стоял шар со снежинками с Нантукетским маяком, где они с Анной провели медовый месяц. Но Джон до сих пор не чувствовал себя здесь как дома, так, как это было на „Галатее”.
Все четверо — Лохшманан, его помощница, Джон и Корчоран стояли. Лохшманан, казалось, собирался стоять по стойке смирно все время.
— Капитан, вы провалили инспекцию. Мелкие нарушения в кают–компании и в системе жизнеобеспечения и очень серьезное нарушение в орудийном отсеке, — Лохшманан говорил так, как и держался: продуманно и значительно. — Это неприемлемо. Это позор для Космофлота.
— Да, сэр, — ничто больше не могло заставить Джона почувствовать себя хуже, чем он уже себя ощущал.
— Мы назначили вас командиром „Агамемнона”, ибо думали, что вы справитесь с возросшей ответственностью. Мы думали, что вы достойны командовать таким кораблем. Если в такой спокойной обстановке вы не можете заставить команду работать как положено, то чего ждать от них в чрезвычайной ситуации? — генерал замолчал, взглянул на Корчорана и сложил руки за спиной, — Я знаю, что в наследство от прошлого командира вам досталось много проблем, Джон, но мы не можем позволить себе, чтобы „Агамемнон” не находился в состоянии боевой готовности. Нам нужно сейчас вернуть его в состояние боевой готовности. Рассматривайте это как проверку ваших командирских способностей. Если вы не можете эффективно командовать, то вы никогда не станете настоящим командиром. На мостике „Агамемнона” нам необходим сильный лидер. Докажите мне, что вы именно такой. Сейчас я хочу, чтобы вы гоняли команду круглые сутки, пока они не начнут действовать должным образом. Если вам понадобится оформить несколько переводов, то пожалуйста. Просто добейтесь результатов.
— Да, сэр. Спасибо, сэр.
Руки Лохшманана снова вытянулась по швам.
— Скоро на борт прибудут техники, они усовершенствуют вашу систему. Вы дадите им доступ туда, куда будет необходимо.
— Генерал, могу ли я спросить, какого рода будет усовершенствование?
— Новая стелс–технология. Я вернусь завтра, проверю, как идут дела, и тогда проведу полный инструктаж.
— Да, сэр.
Лохшманан кивнул и, круто развернувшись, вышел за дверь. Его угрюмая помощница последовала за ним.
Джон глубоко вздохнул. Он был полон решимости выполнить распоряжение генерала. Капитан повернулся к Корчорану.
— Я хочу, чтобы вы составили график учений. По полной программе, чтоб им мало не показалось.
При каждой фразе его рука коротко и резко дергалась.
— И я хочу продолжить ежедневные инспекции. Каждый командир отсека будет непосредственно вам сдавать рапорт о достигнутом за день.
— Да, сэр, — лицо Корчорана выглядело угрюмее, чем обычно. — Просто для проформы, это значит, что вы отменяете отпуска?
— Да, это значит, что отпуска отменяются. Так не бывает — провалить проверку, а затем идти в отгул. Сейчас я хочу получить график учений, и чтобы они начались незамедлительно. И дайте мне знать, когда техники поднимутся на борт.
Корчоран кивнул.
— Мне очень жаль, что мы подвели вас, сэр.
Джон вздохнул, качая головой.
— Боюсь, что мы подвели весь Космофлот. И я не позволю этому повториться.
— Да, сэр, — сказал Корчоран и вышел.
Джон сел за стол. Вот так ирония. Во время войны команда либо действовала правильно, либо погибала. Мотивация лучше некуда. В мирное время стимул был иным, более тонким: повышение по службе, гордость, деньги. Но капитан Бест поставил все это с ног на голову — повышение получали те, кто его не заслуживал, а тем, кто действительно были этого достойны, перекрывался кислород. Джон сделает все, что угодно, чтобы навести здесь порядок. Даже если это означает то, что учения затянутся на неделю, месяц, год…
О, черт. Анна. Она убьет его.
Пульт связи находился на стене, позади стола. Он позвонил Анне в „Империал”. Посмотрел на часы. Она могла пойти ужинать. Но она не ушла.
Анна выглядела такой же прекрасной, как и всегда. Волосы до плеч беспорядочно вились вокруг ее головы, улыбка лучилась теплом и стала еще шире, когда она увидела его. Больше, чем тепло. В ней сочеталась энергичность и интеллигентность, вся Анна. Энергия и ненасытное стремление к познанию, которое и сделало ее таким великим археологом. Анна любила копаться в прошлом, любила разгадывать загадки. Она никогда не сдавалась и, к счастью для Джона, это касалось и отношений с ним.
— Не пора ли взглянуть на подарок Лиз? — спросила Анна.
Он засмеялся.
— Почему бы и нет?
— Раньше, кажется, ты не любил ее подарки.
Улыбка Джона погасла.
— Я не смогу, Анна.
Она мгновенно посерьезнела.
— Что–то не так?
Джон потер лоб.
— Я отменил отпуска. Мы провалили инспекцию. Были серьезные нарушения. Лохшманан дал мне шанс привести команду в надлежащий вид, но он недоволен. Я даже не уверен, оставят ли меня командиром „Агамемнона”.
Анна села.
— Слушай, они не сделают этого. Командование верит в тебя. Вот почему они доверили тебе командовать „Агамемноном”. Ты говорил мне, какая у тебя разболтанная команда. Предыдущий капитан командовал ими четыре года. Ты не можешь исправить все за одну ночь!
— Знаю, но я чувствую, что они верили в меня, а я их подвел!
— Все эти инспекции просто выявили, что у тебя есть проблемы. Так сейчас пойди и исправь их.
Ему нравилось, как она задирала подбородок, когда делала подобные заявления.
— Я знаю, что ты способен на это. Никто ведь не пострадал, так?
Странный вопрос.
— Нет, конечно же, нет.
— В таком случае, ничего непоправимого не произошло. Ты все еще можешь это исправить. Ты всегда говорил, что тебе надо узнать свою команду. Так что, если проблема кроется в них, ты найдешь причину. Тогда разберись с ними с присущим тебе тактом. Все очень просто.
Он улыбнулся.
— Может быть, ты найдешь решение и другой моей проблемы. Здесь прекрасная женщина, с которой я намеревался встретиться.
Анна залезла в кресло с ногами и обхватила их руками.
— Если она так прекрасна, то она все поймет.
Джон вздохнул.
— Мне жаль, что я не смог приехать.
— Нет, послушай, все равно бы ничего не вышло…
Кто–то постучал в дверь Джона. Он покачал головой.
— Надо идти. Мне жаль. Я люблю тебя.
— Я люблю тебя. Позвоню завтра, узнаю, как твои дела!
Джон кивнул, и они молча смотрели друг на друга, пока, спустя секунду, связь не прервалась.
Глава 5
Анна шагнула в ярко освещенный вагончик, мечтая о темных очках. В прошлую ночь она не смогла как следует выспаться на своей высокой кровати, хотя экспериментирование с ее настройками сделало вечер весьма познавательным.
Наученная общением с женевским общественным транспортом, она сумела опередить других входящих пассажиров и занять свободное место. Тучный центаврианин плюхнулся на сидение справа от нее, и теперь она почувствовала сильный запах от докера, сидевшего слева. Иногда она начинала мечтать о том, чтобы проводить все свое время среди мертвых цивилизаций.
Станция Прима представляла собой вращающееся кольцо с двумя коридорами, которые являлись взаимно перпендикулярными диаметрами этого кольца и связывали внешний контур с находившимся в центре стыковочным отсеком, предназначенным для малых и средних кораблей. Туннели метро пролегали по периметру и диаметрам кольца. Анне нужно было воспользоваться кольцевым маршрутом, ибо ее место назначения находилось менее чем в половине пути по кольцу.
Она была так возбуждена мыслями об экспедиции и тем, что ей не с кем этим поделиться, что прошлой ночью послала письмо Лиз. Панель пульта связи предлагала самое разнообразное оформление, включая виртуальный задний фон, который она могла бы использовать в различных сообщениях. Она некоторое время развлекалась, подбирая их, и, наконец, остановилась на относительно консервативной сцене тропического восхода. Ради такого случая она даже причесала волосы. Сообщив эту новость Лиз, она поверила в реальность происходящего.
Анну одолевали дурные предчувствия из–за того, что она не сказала Джону об экспедиции. Он выглядел таким виноватым, когда говорил о том, что отменил отпуск. Но время было неподходящее. Джон беспокоился о своей карьере, и Анна знала, как много это значит для него. Она сходила с ума, видя его переживания. Ей хотелось самой разобраться с каждым недовольным на „Агамемноне” и лично оторвать ему голову. Что же они делают в армии, если не желают выполнять приказы? Такие вещи бросали вызов всей философии Джона. Он относился к службе в армии совершенно по–другому, нежели она — к своей работе на IPX. Она знала, что, работая на корпорацию, она заключала сделку с дьяволом. Анна не ждала от них ничего, кроме стремления к наживе. Но Джон верил в Космофлот, так страстно верил, что любые изъяны в нем поражали капитана в самое сердце. Служение Земле — а значит, и служение Космофлоту, — было целью его жизни. Он чувствовал, что это его призвание. Если Джон обнаружит, что организация, которой он служит, недостойна такого служения, это убьет его. Анна молилась, чтобы Космофлот оказался достоен Джона.
Она открыла ноутбук и, чтобы прогнать мысли о Джоне, начала снова просматривать данные, присланные доктором Чангом. Экспедиция к Альфе Омеге 3 была рассчитана на шесть месяцев: приблизительно по месяцу на дорогу туда и обратно, и четыре месяца — на исследования и раскопки. „Икар” принадлежал IPX, командовал им капитан Идальго. Экипаж и исследовательская команда насчитывали сто тридцать человек. По сравнению с кораблями, на которых она летала прежде, „Икар” был необычно хорошо оснащен. Рабочие экспедиции оказались высокой квалификации: они одинаково хорошо обращались как с тяжелым оборудованием — краулерами, бульдозерами, буровыми установками, акустическими зондами и резонансными локаторами, так и с более сложным и уязвимым оборудованием для промывания и сортировки грунта.
Когда Анна в первый раз взглянула на список оборудования, то подумала, что, должно быть, ошиблась. Это был список ее самых заветных желаний об оборудовании и инструментах для раскопок. Там было даже несколько наименований, о которых она никогда не слышала. Анна не могла поверить, что они смогли все это достать и при этом уложиться в бюджет, поэтому просмотрела его постатейно. Бюджет в четыре раза превышал бюджет любой из ее предыдущих экспедиций. Чанг был прав: кто–то наверху был весьма заинтересован в экспедиции.
Археологов было десять человек. В большинстве своих экспедиций Анна участвовала с доктором Чангом, и он, человек привычек, любил приглашать снова и снова одних и тех же людей. Поэтому Анна ожидала увидеть знакомые фамилии. Доктора Черлзстейн, Фаворито, Рейзер и Скотт — их всех она очень хорошо знала. С двумя другими археологами — Петровичем и Стендишем, — она встречалась в кабинетах IPX, но вместе они никогда раньше не работали. Их куратором был не Голович, как у Чанга и Анны, и ее это беспокоило. Все это было совсем не похоже на Чанга. Вероятно, люди, которых Чанг обычно предпочитал, сейчас были заняты в других проектах и не смогли освободиться. Но, помимо того, там было подставное лицо. Член археологической команды, который не имел ученой степени, и не был ни археологом вообще, ни даже сотрудником IPX. В личных данных мисс Донн значилась как сотрудник Пси–Корпуса. Как она умудрилась попасть в эту экспедицию? Беспрецедентно. Она абсолютно ничего не смыслила в археологии. Теперь Анна поняла, почему Чанг выглядел таким усталым. IPX предоставила Донн место на борту. Давление со стороны Пси–Корпуса, должно быть, было ужасным. Видимо, это связано с Терренсом: Пси–Корпус беспокоится из–за мыши, а тут IPX отправляет экспедицию к планете, которая, возможно, является родиной технологии, создавшей мышь. Теперь все встало на свои места.
Экспедицию, должно быть, рассматривают под микроскопом. Как говорил Чанг, это все политика. Вероятно, Петрович и Стендиш назначены для наблюдения за самим Чангом.
Последнего члена их археологической команды пригласили из Космофлота. При случае военные участвовали в экспедициях, организованных IPX, но корпорация предпочитала привлекать военных специалистов только в тех случаях, когда им было что продать, и IPX устраивала предложенная цена. Те немногие экспедиции, в которых, как слышала Анна, участвовали военные, были экспедициями к уже разведанным местам, где уже были проведены предварительные археологические исследования и полученные результаты заинтересовали военных.
По крайней мере, этот военный специалист имел ученую степень в области археологии и специализировался на археолингвистике. В экспедиции лингвист был необходим. Она прочитала его досье, также присланное Чангом. Оно оказалось малоинформативным. Ученую степень он получил в посредственном колледже и сразу после этого начал работать на правительство. Ни преподавания, ни научных исследований. Анна знала, что по большей части, ее отношение к нему было продиктовано обыкновенным снобизмом, но она, как и большинство ее коллег, свысока смотрела на ученых, не связанных с академической наукой, а в особенности на тех, кто работал на правительство. Доктор Чанг был единственным из знакомых ей ученых, кто постоянно работал на корпорацию и сумел сохранить свой научный уровень. Согласно личному делу, незнакомый археолог шесть месяцев тому назад ушел в отпуск и был вызван только в связи с этой экспедицией. Все это казалось подозрительным. Чанг, руководствуясь своими представлениями, никогда бы не выбрал этого лингвиста для участия в экспедиции. Анна сомневалась, что его способностей хватило бы на перевод Книги Г'Квана, не говоря уж о письменности совершенно новой, неизвестной прежде цивилизации.
В его досье почти ничего больше не было, за исключением его нынешнего адреса. Очень странно, но он жил здесь, на станции Прима.
От остановки метро нужно было идти всего минут пять, как он и описывал. Анна сообщила лингвисту, что хочет обсудить список необходимого ему оборудования, хотя, на самом деле, она хотела получить возможность присмотреться к нему до того, как они полетят к Пределу на одном корабле. По центаврианским стандартам, этот район станции был не самым лучшим. Коридоры более узкие и скромные, меньше декоративной отделки. Анна нашла дверь и позвонила. Дверь открылась, и она вошла.
Из темноты появился невысокий мужчина.
— Доктор Шеридан?
— Доктор Морден?
Она протянула руку, чувствуя при этом легкую неловкость.
— Приятно встретиться с вами, — он пожал ее руку. Его ладонь была мягкой и гладкой, совсем не похожей на руку археолога.
Дверь позади нее закрылась, и стало совсем темно.
— Свет, — произнес Морден и отвернулся, когда загорелось верхнее освещение. — Извините. Уже два часа? Боюсь, что я потерял чувство времени.
— Это вы меня извините. Вы отдыхали? В таком случае я могу придти позже.
Он снова повернулся к ней, изобразив улыбку, обнажившую ряд белых зубов.
— Нет, нет, что вы! Пожалуйста, останьтесь. Садитесь. Не хотите ли чаю? — голос Мордена был таким же гладким, как и его ладонь.
— Нет, спасибо, — Анна присела на велюровую кушетку с высокой спинкой, сделанную в центаврианском стиле. Вся обстановка смотрелась по–центавриански, просто была менее дорогой и не изукрашенной. Квартира производила впечатление номера в гостинице, в ней ощущалась нехватка личного отношения — лишь несколько полок с артефактами на одной из стен хоть что–то сообщали о своем владельце. Все это было хорошо знакомо Анне — ведь она сама по роду своей деятельности, будучи наемной служащей, переезжала примерно раз в год с места на место, и в каждой квартире была своя обстановка.
— Вы уверены?
Анна кивнула, и Морден уселся в кресло напротив нее, молча скрестив руки. Он по–прежнему улыбался. Он все время держал себя в руках, сидел чинно, руки прижаты к телу, ноги вместе. Темный костюм вычищен и отглажен. Темные волосы аккуратно зачесаны назад, никаких непослушных и растрепанных прядей, которые делали прическу Анны совершенно неопределимой. Среди обычно неопрятных археологов Морден явно был исключением.
— Полагаю, что скоро мы полетим вместе, — сказала Анна.
— Да, — кивнул он.
— Я принесла список оборудования, — она открыла ноутбук, вызвала список на экран. — Мы бы хотелось удостовериться, что здесь есть все, что вам необходимо.
Анна вручила ему ноутбук.
Пока Морден читал, его улыбка оставалась на месте, как приклеенная.
— Здорово. Да я и не мечтал о том, чтобы все это попросить. Я даже не знаю, зачем нужна половина этого оборудования.
— Вы не хотите что–либо добавить к этому списку? — сейчас ее хитрость казалась очевидной, но ей ничего не оставалось, как доигрывать до конца.
Морден вернул ей ноутбук.
— У меня есть несколько собственных вещей, которые я возьму с собой, и все.
Его глаза скользнули в сторону, уставившись в точку над ее левым плечом.
— Вы впервые участвуете в экспедиции IPX? — поинтересовалась Анна.
Темные глаза снова уставились на нее.
— Нет, я уже участвовал в двух других, но это было довольно давно. Ваши люди из IPX совершают удивительные вещи.
— Я только наемный служащий. Но я согласна с вами. Они единственные, кому в настоящее время под силу организовать крупную экспедицию.
— Вероятно, вас интересует, почему я работаю на Космофлот?
— Меня? Нет, пожалуй. А впрочем, как вам нравится ваша работа? На какое подразделение вы работаете?
— Отдел новых технологий, которые, как вам известно, иногда бывают очень древними. Мы не организуем крупных экспедиций, пусть этим занимается IPX. Но мы стараемся разобраться в некоторых изумительных артефактах, которые я имею возможность изучать. К несчастью, я не могу рассказать о большинстве из них. Вы же знаете наше правительство.
— Мой муж — капитан Космофлота, — Анна начала удивляться, как может улыбка так долго оставаться на лице Мордена. Его губы наверняка устали.
— Ах, ваш муж, — его глаза снова скользнули в сторону.
— Откуда вы знаете доктора Чанга? Вы работали вместе с ним в IPX?
— На самом деле мы никогда раньше не встречались. Но теперь встретимся.
— Меня удивило, что он выбрал вас для участия в экспедиции.
— Боюсь, что не знаю, почему он это сделал. Я совершенно не в курсе. Просто мой начальник позвонил мне и спросил, согласен ли я участвовать в этой экспедиции. Конечно же, я согласился. Это редкая возможность.
Анне захотелось узнать, сможет ли она выяснить, кто он и откуда, или хотя бы, пробиться сквозь эту улыбку.
— У вас здесь есть несколько интересных артефактов.
Она встала и подошла к полкам.
Морден тоже поднялся.
— А, всякая всячина, но они напоминают мне о местах, где я побывал.
Он стоял спокойно, скрестив руки.
Анна обнаружила много полузнакомых предметов, среди которых находился анфранский любовный камень. Круглый черный камешек из вулканического стекла был гладким, за исключением крошечной надписи на обратной стороне — имени анфранского звездного бога любви. Камень нужно было носить на шее как кулон таким образом, чтобы имя бога прижималось к груди, и никто не мог его прочесть. Существовало поверье, что камень несет в себе добрые пожелания любимых.
— Вы были на Анфрансе? Я защитила диссертацию по их культуре.
Морден кивнул.
— Я считаю, что их заклинание любви — самая романтическая вещь в мире. Я привыкла повторять мужу одну их фразу: „Любовь, что не знает границ”.
Его улыбка, казалось, потускнела.
— Мне знакома эта цитата. Боюсь, что вы неверно перевели ее. Правильный перевод: „Любовь, что не признает границ”. Вы можете прочесть мою статью на эту тему в „Archeology Quarterly”.
Анна задумалась, прав ли он, могла ли она и все остальные ошибиться в переводе. Возможно, он знал, что говорил, надо будет проверить. Анна бегло просмотрела остальные предметы.
— Я удивилась, когда узнала, что вы живете здесь, на станции. Вам здесь нравится?
Морден взял любовный камень.
— Жить можно. Мне надо было убраться от Земли подальше.
Анна улыбнулась.
— Зачем? Разве вы в розыске?
На одну ужасную секунду его улыбка стала еще шире, а потом как будто переломилась и исчезла. С видимым усилием Морден попытался вернуть ее.
— Вы, вероятно, видели это в новостях.
Его лицо окаменело: застывшее, едва сдерживаемое, ждущее ответа.
— Нет, не понимаю, о чем вы говорите.
— Моя жена и дочь погибли, когда в мае взорвалась зона перехода у Ио.
Анне захотелось, чтобы он отвел от нее взгляд. Глаза Мордена уставились на нее, словно требуя ответа. Анна не знала, что сказать. Она пришла сюда, полная решимости выявить его некомпетентность. Она и представить себе не могла, что обнаружит что–нибудь вроде этого. У Чанга была манера не включать в досье что–либо важное из личной жизни.
— Простите, весной я была на раскопках. Я слышала о том, что случилось, но не видела ни одного репортажа.
Морден кивнул.
— Многие до сих пор меня узнают. Полагаю, что я тогда кричал или что–то в этом духе. Я не помню.
— Сожалею, если пробудила ваши воспоминания.
Он криво улыбнулся, но улыбка быстро исчезла.
— Нет, я и не переставал думать о них.
Морден протянул Анне любовный камень.
— Я подарил его жене на свадьбу. Я прочитал ей заклинание. Мы решили, что наша любовь не будет признавать никаких границ,… — он замялся. — Пойду, приготовлю чай.
— Звучит заманчиво, — сказала Анна.
Кухня находилась в углу комнаты, и, пока он заваривал чай, Анна присела на табурет около кухонного стола. Она разглядывала квартиру Мордена, осознав, что он провел здесь все шесть месяцев, не в силах снова начать жизнь заново.
— Их корабль входил в зону перехода, когда та взорвалась, — монотонно произнес он, повернувшись к ней спиной. — Конечно же, я должен был быть с ними. Обломки нашли, но их должно было остаться больше. Сказали, что некоторые части корабля, должно быть, затянуло в гиперпространство. Сказали, что никто не смог выжить. Я знаю, что они правы. Половина взорванного корабля осталась в гиперпространстве. Но иногда я задаю себе вопрос — а вдруг они живы? Я спрашиваю себя, каково это: дрейфовать в гиперпространстве, в одиночестве, без надежды на спасение. Саре сейчас было бы шесть лет.
Он повернулся к ней, держа чай, и Анну поразило все такое же спокойное контролируемое выражение его лица. Ей на ум пришла цитата из ее любимого писателя Джона Стейнбека: „Среди нас есть те, кто живет в комнатах своих переживаний, куда мы никогда не сможем войти”.
— Как преодолеть такую границу? — спросил Морден.
— Не знаю, — она задумалась о том, как она сама будет жить, если Джон погибнет. При его службе это было постоянной опасностью. Тем не менее, она просто не могла этого представить.
— Думаю, смысл заключается не в том, что вы сможете пересечь границу, сколько в том, что ваша любовь способна преодолеть все границы. Где бы вы ни были, они должны знать, что вы любите их. Ваша любовь может утешить их, как их любовь — вас.
Слова казались пустыми. Анна внезапно ощутила себя никудышным психологом.
— Боюсь, что наши интерпретации, как и наши переводы, различаются, доктор Шеридан, — Морден одним долгим глотком осушил кружку и поставил ее на стол. На его лице снова появилась улыбка, хоть и слабая.
— Вы можете звать меня просто Шеридан, — предложила Анна. — В нашей группе мы предпочитаем называть друг друга по фамилиям. Так мы отделяем себя от сотрудников IPX, которые любят звать друг друга по именам, как будто они лучшие друзья.
— Тогда вы можете звать меня Морденом. Давайте вернемся к делам экспедиции. Я могу чем–нибудь помочь в подготовке?
Анна дала ему несколько поручений, и они еще немного поговорили об экспедиции. Собираясь уходить, Анна решила, что Морден станет ее вторым заданием. К тому времени, когда они вернутся от Предела, она поможет ему начать жить заново.
Джон стоял у входа в орудийный отсек. Внутри, справа от Джона, на мониторе горел сигнал боевой тревоги. Еще один день, еще дюжина учений. Но на этот раз он решил действовать более прямолинейно.
Вахтенным офицером–артиллеристом была лейтенант Уотли, и с ней — четыре канонира, чьи имена Джон до сих пор не мог точно запомнить. Когда на борту объявили боевую тревогу, Джон включил секундомер. Через 10 секунд Уотли отложила книгу и связалась с мостиком, запросив подтверждение тревоги. Получив его, она через 32 секунды начала соответствующим образом настраивать контрольные системы. Спустя 53 секунды энсин Тиммонс, самый молодой из офицеров–артиллеристов и единственный, кто не был переведен с „Афины” вместе с Бестом, ворвался в отсек, толкнув при этом Джона, спеша к своему посту. Влетев в отсек и увидев, кого он толкнул, энсин замер, разинув рот.
— Извините, сэр. Я не заметил. Я просто… Я не знал.
Джон поднял руку.
— Все в порядке, Тиммонс. Это ваша обязанность — при объявлении боевой тревоги добраться до своего места так быстро, как вы можете. Я ценю ваш энтузиазм. Выполняйте.
Тиммонс широко улыбнулся. С одной стороны головы его волосы были примяты, вероятно, со сна.
— Спасибо, сэр!
Он поспешил к системе наведения.
Теперь Уотли осознала, что капитан находится в отсеке, и приступила к своим обязанностям с весьма озабоченным видом. Джон переместился к внутренней стороне дверного проема.
Когда секундомер показывал 1 минуту 10 секунд канониры начали вбегать в отсек.
В 1 минуту 40 секунд явился лейтенант Росс. Старший артиллерист вряд ли мог служить хорошим примером. Он не выглядел запыхавшимся или неопрятным. На секунду он заколебался, увидев Джона, но потом продолжил путь к диагностическим системам, дважды проверил показания приборов, принял рапорты своих подчиненных и отдал приказы канонирам. Тридцатипятилетний здоровенный — шести футов шести дюймов ростом, — дюжий мужик, ходивший вразвалку и изрыгавший приказы сильным, устрашающим голосом. Тем не менее, было что–то в его мускулистой фигуре, быстрых движениях головы при любом изменении ситуации, в случайных остановках руки посреди жеста, что–то, выражающее неловкость. Черты его лица были мелкими и тонкими, что странно контрастировало с его могучей фигурой. Росс подтвердил, что люки трубы закрыты, а потом Уотли подключила оптические системы и включила первичное зажигание.
В 2 минуты 22 секунды после включения секундомера явились последние два канонира, явно не торопясь.
А в 3 минуты и 3 секунды в отсек прогулочным шагом вошел Спано.
— Меня оторвали от чтения очень важного письма из дома. Я только дошел до середины. Не могли найти время получше,… — увидев Джона, Спано остановился и замер. — Капитан.
Это слово не прозвучало приветливей, чем „сэр”. Опаловые глаза Спано излучали презрение.
Джон поднял секундомер.
— Сожалею, что побеспокоил вас, лейтенант.
Спано прошел к своему посту у контрольной системы, рядом с Уотли, набрал несколько команд. Он и не пытался скрыть свого плохого настроения. Его тон был вызывающим, он не старался, действовал вовсе без энтузиазма. Росс связался с мостиком.
— Орудийный отсек к бою готов.
— Будьте готовы, — ответил Корчоран.
Джон остановил секундомер.
— Три минуты сорок одна секунда потребовалась вам, чтобы достигнуть состояния боевой готовности. Тиммонс, по инструкции, сколько времени нужно для того, чтобы после объявления боевой тревоги привести орудия в состояние боевой готовности?
— Две минуты, капитан.
— Две минуты. И, тем не менее, у вас это заняло три минуты сорок одну секунду. Три минуты сорок одну секунду, за которые вражеский корабль может уничтожить нас. Лейтенант Росс, в чем, по вашему мнению, причина задержки? Были ли непредвиденные затруднения, такие, как повреждения на борту вследствие внезапной атаки?
— Нет, сэр, — прогрохотал Росс.
— Лейтенант Спано, что надо сделать, чтобы вы добирались до своего поста быстрее, чем за три минуты три секунды? Буду рад сделать ваш путь настолько гладким, насколько это возможно.
Спано быстро взглянул на Росса, но ничего не сказал.
— Спано!
Ноздри Спано раздулись.
— Сэр, я не спешил, потому что знал, что эта тревога учебная, сэр. Мы все прошли через множество учебных тревог, сэр. Мы знаем, что на самом деле в этом нет никакого смысла, сэр. Сейчас все в галактике — наши друзья, верно? Нравится нам это или нет. Да рак не горе свистнет раньше, чем мы всерьез применим нашу технику. Сейчас мы просто послы доброй воли с Земли. Нам надо лишь улыбаться и держать пальцы подальше от спускового крючка.
— Я удивлен, что тот, кто был на войне, будет так стремиться воевать снова, — сказал Джон.
Спано хмыкнул.
— Вы — герой. Что вам нужно от новой войны?
Почему именно это всегда было таким важным для всех, с кем он сталкивался? Проклятая война закончилась восемь лет назад. Он сделал то, что надо было сделать, ничего больше.
— Чем бы вы не считали эту тревогу, учением или нет, — Джон шел от одного к другому, заглядывая каждому в глаза, — ваша обязанность — добраться до своего поста как можно быстрее и привести корабль в состояние боевой готовности. Если кто–то из вас не способен исполнять свои обязанности, то я могу освободить вас от них, — он остановился напротив Росса. — Я жду результатов. И я хочу получить их немедленно. Лейтенант Росс, вы способны сделать так, чтобы ваш отсек выполнял задание в соответствии с уставными стандартами?
— Я приложу все усилия, сэр, — прогремел Росс. В суровой складке его губ Джон видел сопротивление.
— И эти ваши „все усилия” будут лучше, чем то, что я наблюдал здесь сегодня?
Сейчас Джон увидел, что Росс задумался над тем, как ответить на этот вопрос. Его губы еще сильнее сжались.
— Разрешите говорить открыто, сэр?
— Хорошо. Облегчите душу.
— Сэр, я думаю, что многие артиллеристы чувствуют, что вы давите на них, потому что ваши боевые заслуги превосходят их. Вы уничтожили „Черную звезду”, а мы служили под командованием капитана Беста, который проявил себя трусом в Битве на Рубеже.
— Это смешно, — сказал Джон, и тут же пожалел о сказанном. Такт. Анна всегда напоминала ему об этом.
— Верно, — сказал Спано. — Это смешно. Он — не герой. Расположить мины и потом послать ложный сигнал бедствия — не метод героя.
Спано вообще не имел представления о дисциплине. Он не должен ни минуты оставаться в армии. Видимо, капитан Бест позволял ему вести себя как угодно, возможно, даже поощрял такое поведение. Джон должен обвинить Спано в нарушении субординации и отдать его под трибунал. Возможно, ему надо применить подобную меру не только к Спано, но и к Россу, Уотли, нескольким канонирам и некоторым членам экипажа из других отсеков. Но он чувствовал, что сначала надо дать им шанс исправиться, или, возможно, как предлагал генерал, перевести их на другое место. Они не были новобранцами. Эти люди долгие годы служили в Космофлоте. Они вели себя так, как их приучили.
Космофлот должен был научить Спано тому, что значит быть офицером. Космофлот в лице капитана Беста распустил его. Политика и связи дали Бесту „Агамемнон” и позволили ему портить офицеров, попавших под его командование. Сейчас Космофлот в лице Джона Шеридана отвечает за это. Если Спано, Росс и другие смогут измениться, то он хотел бы предоставить им такую возможность. Им следует выучить, что это значит — носить форму Космофлота. А ему надо выучить, что действия капитана Беста вышли боком его команде.
— Я именно это и имел в виду, когда сказал, что мы все начнем здесь с чистого листа. Никаких обвинений против капитана Беста. И, уж точно, никто из вас не отвечает за все, что он мог или не мог сделать.
Джон резко махнул рукой, повысив голос:
— Я гоняю вас потому, что состояние вашего отсека неприемлемо. Хуже того, вас это совершенно не беспокоит. Но для меня эта форма имеет значение: служба в Космофлоте имеет значение. Это значит, что каждую минуту надо стараться изо всех сил, командовать этим кораблем, прилагая все способности, не сдаваться, как бы ни устал, как бы ни разочаровался, как бы мне все это ни надоело. Посвятить жизнь чему–то более важному, чем я сам, какой–то большой цели. И я намерен сделать так, чтобы каждый на борту этого корабля соответствовал этим требованиям.
Лицо Спано вспыхнуло.
— Вы считаете, что можете научить нас тому, как управляться с лазерным орудием, когда мы делали это на протяжении многих лет? Может быть, вам лучше научить нас ставить мины? С лазерным орудием мы уж как–нибудь сами справимся.
— Лейтенант Спано, — мрачно произнес Джон, — вы нарушаете субординацию. С этой минуты и до следующего уведомления вы находитесь под домашним арестом в своей каюте.
Спано, сверкая глазами и раздувая ноздри, отдал честь и вышел.
— Все свободны, кроме лейтенанта Росса, — Джон подождал, пока все канониры и остальные офицеры вышли.
Росс выпрямил свое могучее тело и приготовился к разносу.
Спано нужен урок дисциплины, быстрый и жесткий. Но Росс — другое дело. Что–то глодало его изнутри уже долгое время. Прослужив в армии так долго, Джон смог это уловить в его уставной позе, резких строгих чертах, в громком ревущем голосе.
Джон встал перед Россом так, чтобы видеть его глаза.
— Лейтенант, я понимаю, что жить в тени слухов о поведении капитана Беста в Битве на Рубеже не очень приятно для вас и вашей команды. Это как будто несмываемое клеймо на плече каждого из вас. Но я чувствую, что корни вашего сопротивления уходят намного глубже. Намного дальше, чем у тех офицеров, кто служил с капитаном Бестом на „Афине”. Когда я познакомился с членами экипажа и изучил их послужные списки, то обнаружил, что мое впечатление практически о каждом члене экипажа противоположно мнению капитана Беста. Каково ваше мнение о методах оценки команды капитана Беста?
Росс замялся, резкая складка губ дрогнула.
— Я спрашиваю ваше искреннее мнение, лейтенант.
— Капитан Бест имел свои личные критерии, капитан.
— Будучи старшим артиллеристом, часто ли вы соглашались с оценками капитана Беста?
— Иногда, сэр. Временами я чувствовал, что капитан Бест, должно быть, обладает большей информацией, чем я.
Джон повысил голос.
— Большей информацией об артиллеристах и о том, как они исполняют свои обязанности, чем вы, их непосредственный начальник?
Росс отвел глаза.
— Капитан Бест был опытным командиром.
Дело зашло в тупик. Росс держался как скала. Джон шагнул ближе, снова заглянув Россу в глаза.
— Думаю, что капитан Бест не владел большей информацией ни об исполнении членами экипажа их обязанностей, и ни о чем вообще. Кажется, он поощрял самых ленивых и небрежных, и наказывал самых старательных членов экипажа. И это привело меня к убеждению в том, что у него были собственные критерии оценки команды. Критерии, не имеющие ничего общего с тем, что является основой Космофлота. Вы согласны с этим, лейтенант?
— Не уверен, что правильно понял вас, сэр, — могучая фигура Росса качнулась, он поджал губы. Джон почувствовал, что очень близок к прорыву в отношениях с Россом. Со Спано можно без толку говорить весь день, и Джон не думал, что узнает что–нибудь новое. Со Спано все было ясно. Но проблемы Росса лежали намного глубже. Если Джон сможет пробиться и выяснить, что же гложет его, то, возможно, ему удастся наладить с ним контакт. До сих пор Росс не выказывал явного неповиновения, просто скверно выполняя свои обязанности, и не имел желания начать открытый конфликт. Если бы возник открытый конфликт, то, возможно, это можно было решить, и необходимость в сопротивлении исчезла бы.
— Я имел в виду, что мне нужно взглянуть на всех моих старших офицеров и спросить у них: как? Что именно они сделали для капитана Беста, чтобы получить повышение? — он указал на Росса. — Например, вы. Начали службу с капитаном Бестом девять лет назад как энсин третьего класса. Сейчас вы лейтенант и старший артиллерист. Когда я смотрю на состояние дел в вашем отсеке, Росс, и на ваше собственное поведение: вашу небрежность, ваше упрямство, ваше пренебрежение инструкциями, вашу убогую мотивацию, то мне хочется знать, какими критериями руководствовался капитан Бест, когда неоднократно рекомендовал вас на повышение?
По выражению лица Росса Джон понял, какое решение пришло тому в голову: дикое решение — набить рожу своему командиру. Тонкие черты лица Росса исказились, правое плечо опустилось, огромная правая ручища сжалась в кулак, а локоть отодвинулся назад, готовясь нанести удар. Вовсе не на такой прорыв надеялся Джон. Он инстинктивно поднял руку для защиты, и в этот момент Росс засопел. Его руки вместо удара, вытянулись по швам. Голова Росса нервно дернулась от Джона по направлению ко входу в отсек.
— Капитан? — произнес генерал Лохшманан. Рядом с ним стояла его помощница.
Джон опустил руку.
— Мы… проводим учения, генерал. Чем обязан?
— Ах, учения.
Коммуникатор Джона пискнул.
— Извините, сэр, — Джон поднес коммуникатор к губам. — Шеридан слушает.
— Капитан, — сказал лейтенант Корчоран, — звонит ваша жена.
Джон оглянулся на генерала.
— Скажите ей, что я перезвоню. Я занят.
Принять личный звонок во время боевой тревоги было явным нарушением устава. Корчоран должен бы знать об этом.
— Примите звонок, капитан, — сказал генерал. — Мне бы хотелось побеседовать об этом учении с лейтенантом.
Джон замялся, но потом понял, что у него нет выбора.
— Есть, сэр!
Потом проговорил в коммуникатор:
— Переведите звонок на пульт связи орудийного отсека.
Джон подошел к пульту связи, находившемуся около входа, нервно оглядываясь через плечо на прямую спину генерала.
— Привет, дорогая.
Он повернулся, увидел Анну в номере отеля.
— Что–то не так?
— Я не могу сейчас разговаривать.
Генерал что–то обсуждал со своей помощницей.
— Просто мне не по себе из–за того, что вчера ты выглядел таким виноватым…
Теперь генерал повернулся к Россу, что–то говоря.
— …решила принять предложение доктора Чанга, участвовать в качестве научного офицера в экспедиции к Пределу. Это займет шесть месяцев.
Джон снова повернулся к Анне.
— Ты улетаешь?
— Это потрясающая возможность. Ты и не заметишь моего отсутствия.
Он чувствовал, будто гонит ее.
— Мне так жаль, что у нас ничего не сложилось.
— Все в порядке. Просто время неудачное.
Теперь Росс отвечал генералу. Его гулкий голос заглушал слова Анны.
— Послушай, давай поговорим об этом в другой раз. У меня тут генерал, и вообще… у меня куча проблем.
— Да. Прости. Я пришлю тебе информацию об экспедиции.
— Отлично.
Росс, поджав губы, стоял перед генералом, пытаясь взглядом что–то передать Джону.
— Мне пора, — он выключил связь и присоединился к генералу.
— Может быть вы, капитан Шеридан, объясните мне, что это за учения? — сказал Лохшманан подчеркнуто формально. — От вашего офицера, кажется, не добьешься ясного ответа.
Джон сложил руки за спиной. На данный момент он в любом случае не хотел предавать огласке то, что произошло между ним и Россом.
— Стандартная отработка действий при объявлении боевой тревоги, сэр.
Пока генерал молчал, Джон умудрился придать своему лицу приятное выражение.
— Ясно, — наконец сказал генерал. — Я проверил, как идет обновление ваших систем. Техники должны уложиться в три дня. Я ожидаю, что к этому времени ваша команда будет способна принять участие в маневрах.
— Да, сэр!
Три дня на то, чтобы разгрести авгиевы конюшни под названием „Агамемнон”.
Он слышал, что эти маневры будут той еще работенкой.
— Надеюсь, дома все в порядке?
Джон на мгновение закрыл глаза. Лохшманан был лощеным генералом. Разговаривать с Анной во время учебной боевой тревоги выглядело верхом непрофессионализма.
— Да, сэр.
— Рад это слышать. Не будете ли любезны проводить меня в инженерный отсек? Я дам вам инструкции относительно обновления системы.
Джон повернулся к Россу.
— Мы закончим нашу дискуссию позже, лейтенант.
— Есть, сэр! — прогрохотал Росс.
Лишь после того, как Джон вместе с генералом покинул орудийный отсек, мечтая о том, чтобы Корчоран не принимал звонка от Анны, чтобы она выбрала для этого другое время, он вспомнил, что забыл сказать ей о том, что любит ее.
Ну что ж, он скажет это в другой раз.
Глава 6
Во второй половине дня, перед началом совещания, Анна встретилась с доктором Чангом на борту „Икара”. Его транспорт прибыл раньше, чем ожидалось, и Анна пропустила его на таможне, наткнувшись вместо него на Фаворито и Рейзера, называвших себя богами больших раскопок. Они были поглощены организацией празднования гигмосианского нового года: в виде настоящей гигмосианской церемонии, со статуей их древесной богини нового года, достоверно изображенной Петраки — с рогами на носу и церемониальными двойными подбородками.
Фаворито и Рейзер так много времени провели вместе в ограниченном пространстве, что на самом деле стали походить друг на друга. Хотя Фаворито был европейцем, а Рейзер — негром, головы обоих украшали лысины, оставшиеся волосы были собраны сзади в хвост, оба носили очки для чтения, поднятые на лоб, оба щеголяли лохматыми бородами, которые часто были усеяны крошками, и носили на поясе ноутбуки. То были настоящие „нерды”, но „нерды”–археологи, что роднило их между собой. Как только они прекращали работать, сразу же между ними возобновлялся обмен анекдотами и колкостями. Приятно было хоть чуть–чуть расслабиться с ними. Анна показала им отель „Империал”, где они должны были провести в роскоши следующие восемь дней перед тем, как перебраться в аскетичные и тесные каюты на „Икаре”. По сравнению с отелем „Икар” выглядел вполне сносно.
Ожидая, когда они устроятся в своих номерах, Анна вызвала архив журнала „Archeology Quarterly” и прочитала статью Мордена. Конкретная и точная, посвященная только вопросу анфранского заклинания любви, статья была самым ярким образчиком лингвистического исследования, которое приходилось читать Анне. Морден был прав: фраза означала „любовь, что не признает границ”.
Анна всегда полагала, что смысл заклинания был таков: не зная границ, любовь способна преодолеть любые препятствия. Но теперь, если верить этим словам, выходило, что любовь не терпит никаких преград. Это была более агрессивная философия, требующая от своих приверженцев более решительных действий. Анне задала себе вопрос, позволит ли она преградам встать между ней и Джоном. Ей не верилось в это: Анна никогда не считала, что карьера и время, проведенное порознь, могут стать преградой для их любви. Тем не менее, прошло больше года с тех пор, когда они провели вместе хоть несколько дней. И сейчас предстоит еще, по крайней мере, шестимесячная разлука. Если она действительно хочет встретиться с ним, то должна сдвинуть небо и землю, лишь бы увидеть его. Эта мысль ее встревожила. И, тем не менее, здесь не было ничего похожего на то, с чем столкнулся Морден. Его жена и дочь погибли. Эту преграду он не в силах преодолеть.
К тому времени, когда Анна проводила Фаворито и Рейзера к лифту и направилась вместе с ними к „Икару”, находившемуся на центральной посадочной площадке станции Прима, до предполагаемого совещания оставалось всего несколько минут. Анна нашла доктора Чанга в рубке, поглощенного разговором с капитаном Идальго. Как только Анна подошла, Чанг обернулся. Он уже переоделся в свою полевую форму цвета хаки и ботинки.
— Похоже, что вы с капитаном Идальго отлично подготовили корабль, — Чанг, казалось, излучал энергию. Вероятно, возможность вырваться из штаб–квартиры корпорации и избавиться от шелкового галстука подняла ему настроение.
— Капитан мне очень помог, — сказала Анна.
Говоря по правде, Идальго — невысокий и жилистый мужчина, — отвечал на ее вопросы, но сам вряд ли проявлял инициативу. Его философия, особенно когда дело касалось археологов, заключалась в том, чтобы говорить только тогда, когда тебя спрашивают. Философия, которой он продолжал придерживаться и сейчас.
— Погружено более половины нашего оборудования, — доложила Анна, — остальное доставят в течение нескольких дней. Все системы корабля готовы к полету. Сборы, если не торопиться, завершатся через два дня. Капитан Идальго, мы все еще соблюдаем график?
— Да, доктор, — на лице Идальго было такое выражение, как будто имена всех докторов давно перепутались в его голове, смешавшись в одно общее безымянное „доктор”. Анна сомневалась, что он знал, как ее зовут.
— Доктор Чанг, — сказала она, — было бы великолепно, если бы вы уделили мне минутку до совещания.
Чанг кивнул.
— Извините нас, капитан, — он направился к комнате для совещаний. Анна двигалась на шаг позади по узкому проходу. — Я знаю, что вы собираетесь сказать.
— Не думаю, — ответила Анна. — Полагаю, что Петрович и Стендиш здесь для того, чтобы приглядывать за вами, удостовериться, что вы соблюдаете интересы IPX.
Чанг проницательно улыбнулся.
— Очень хорошо, Шеридан. Вы почти готовы плавать с акулами.
— Я знаю, что присутствие мисс Донн — это плохая новость, и я расстроена, что она занимает место археолога. Но думаю, что мистер Морден может оказаться находкой. Я не знаю, как он попал в нашу команду, и каковы его цели, но он, определенно, знает свое дело. Что вам о нем известно?
— Я даже не виделся с ним. Но на вашем месте в этой экспедиции я бы не доверял никому. Вы заботитесь о людях, Шеридан, а в этом путешествии от этого будут одни проблемы. Я здесь доверяю всего одному человеку — вам.
— А я доверяю вам, — сказала Анна.
— И, быть может, напрасно, — ответил Чанг. — Ведь это я втянул вас в это безумие.
Они вошли в комнату для совещаний, разговоры собравшихся там археологов стихли.
— Если все возьмут свой кофе и булочки и рассядутся, то мы начнем.
Комната для совещаний была кубической формы и едва вмещала в себя прямоугольный стол, пульт связи на одной из стен, а на другой — большой экран и устройство для обработки данных. Но это было лучше, чем на любом другом корабле.
Чанг встал во главе стола, Анна села справа от него. Подняв взгляд на Чанга, она ощутила частицу прежнего благоговения, которое рассеялось с годами. Чанг был похож на того старого лектора, которого она знала по Чикагскому университету: резкие жесты, звучный голос. Как и все они, он знал, что эта находка была крупнейшим открытием в его жизни. Никакие хитросплетения политики не могли этого изменить. Когда новость об их открытии распространится, оно станет выше политики, окажется неподвластным ее воздействию. Слушая план работ экспедиции, Анна чувствовала растущее внутреннее возбуждение. Казалось, вся ее карьера вела именно к этому моменту — открытию абсолютно неизвестной расы, совершенно новой технологии. Рассказав об экспедиции, Чанг обошел вокруг стола и представил каждого члена археологической команды. Рядом с Анной сидели ее друзья — Фаворито, Рейзер и Скотт. Рейзер поднял руки, чтобы подчеркнуть новую короткую стрижку Скотт, а та в ответ дернула его за хвост. В дальнем конце стола находилась Донн с напряженным и решительным лицом. Справа от нее сидел Морден со своей осторожной улыбкой, постукивая пальцами по столу. Рядом с Морденом — Петрович и Стендиш, по мнению Анны, они чрезмерно старались казаться своими. И, напротив Анны, слева от Чанга, сидел Черльзстейн. Для него всегда было важно находиться поближе к главе стола, как будто он боялся, что в противном случае о нем позабудут. Черльзстейн кивал в ответ на все, что говорил доктор Чанг, и при этом его глаза метались от одного к другому, проверяя, поддерживает ли каждый из них своего руководителя.
Чанг даже не пытался объяснить причины присутствия на борту Донн и Мордена. Он просто представил их, сказал, из каких они организаций, а потом двинулся дальше. Никто не выразил удивления — вероятно, они узнали о составе команды за несколько дней до этого, из слухов. Лишь одна Донн удивилась, когда доктор Чанг представил Мордена. Хотя выражение ее лица не изменилось, ее голова повернулась в его сторону, и их глаза встретились. На лице Мордена по–прежнему красовалась его осторожная улыбка. Он выглядел почти довольным реакцией Донн.
Закончив представление участников, Чанг перешел к обзору информации, переданной зондом. Из соображений секретности, эти сведения отсутствовали в данных об экспедиции, полученных Анной.
— Большая часть поверхности планеты состоит из двух видов горных пород. Обширные горные массивы сформированы из пород вулканического происхождения, а равнины покрыты толщей осадочных пород. Пыль и песок, которые образовались в результате эрозии и тех, и других, образуют на защищенных от ветра участках значительные наносные отложения.
В атмосфере присутствует остаточная радиоактивность, уровень ее, по данным исследований, позволяет предположить, что всплеск радиоактивности произошел примерно тысячу лет тому назад. Существуют признаки, что эта радиоактивность, исследование природы которой я оставляю физикам, — тут все рассмеялись, так как в этом обществе физиков, в основном, презирали, — имеет искусственное происхождение. Можно предположить, что в то время на планете бушевала война. Не обнаружено следов более высокоорганизованных форм жизни, чем микроорганизмы, — это также может являться результатом той войны. Но атмосфера чрезвычайно сухая, что должно способствовать сохранению любых органических останков.
Погодные условия представляются неблагоприятными. Почти на четверти поверхности планеты постоянно бушуют песчаные бури. Большое количество пыли в атмосфере стало причиной неустойчивой связи с зондом и некоторых искажений изображения. Но, я думаю, что вы найдете результаты очень впечатляющими.
Чанг касанием руки включил экран на стене позади себя. Возникло изображение, прерываемое помехами: каменистая равнина, простирающаяся до далеких остроконечных гор. В атмосфере преобладали коричнево–красноватые тона, такого же цвета, как и скалы, пыль тучами поднималась с порывами ветра, сбиваясь в облака. Суровый пустынный неприглядный ландшафт. Когда камера зонда повернулась влево, на переднем плане возник высокий тонкий каменный столб, похожий на палец, покрытый едва различимыми рунами. Камера зонда продолжала поворачиваться, на различных расстояниях появилось еще несколько колонн. Лес каменных столбов простирался во все стороны, насколько хватало взгляда.
— Среди сохранившихся построек обнаружились эти многочисленные, покрытые надписями колонны, явно искусственного происхождения, высотой от 100 до 150 ярдов. Все колонны расположены друг от друга на одинаковом расстоянии — 2,43 мили, — и занимают всю площадь, которую смогли охватить сканеры зонда. Они сооружены из природных осадочных пород. Другие постройки, — доктор Чанг указал на россыпь крупных, потрепанных эрозией, шестиугольных каменных блоков, только что появившихся на переднем плане, — сделаны из того же камня, взятого в этой области, хотя они сохранились не так хорошо, как колонны. Очаровательный парадокс. На заднем плане вы можете видеть, что в очертаниях горного хребта есть несколько аномально заостренных выбросов, что подразумевает искусственные сооружения. Зонд пока что не побывал в том районе.
— Самая потрясающая находка сделана у основания самой высокой из обнаруженных колонн, — на экране возникло новое изображение, сильнее, чем предыдущие, искаженное помехами. Зонд находился примерно в 22 ярдах от основания гигантской колонны. В тени ее подножия находился объект яйцевидной формы, можно было различить лишь его смутные очертания. — Яйцо, как я называю этот объект, имеет приблизительно десять ярдов в высоту и пятнадцать ярдов — в ширину.
„Размером примерно с дом”, подумала Анна.
— Визуально этот объект пока плохо различим, но предварительное сканирование показало, что яйцо пронизано множеством одинаковых тоннелей, подобно частице Пиридианской скульптуры, — Чанг быстро прокрутил серию сканнограмм, которые показывали сложную и запутанную структуру объекта, напоминающую пчелиные соты. Анне очень хотелось, чтобы Чанг не так спешил и познакомил их с более подробной информацией. Хотя объект был гораздо сложнее, Анна увидела в нем сходство с мышью.
— Эта запутанность структуры отражается в неравномерном распределении окраски на поверхности объекта. Эти цветовые пятна внешне похожи на руны, они заметны и внутри тоннелей. Возможно, это какого–то рода надписи, хотя как они были созданы, неясно. Изначально мы предположили, что яйцо было высечено из тех же осадочных пород, что и колонны, но результаты анализа не дали подтверждения этой гипотезе. Некоторые тесты показали, что в яйце имеется электронное оборудование, другие — что оно обладает биологическими характеристикам. Резонансное сканирование обнаружило самое изумительное свойство яйца, — он переключился на новое изображение, которое Анна с волнением узнала. — Сердцебиение. Тогда я усмотрел связь с мышью Шеридан, о которой она расскажет нам через несколько минут. Анализ РНК подтвердил сходство с мышью.
Анна и не представляла, что они обнаружили нечто, имеющее такую значимость для науки. Этот биомеханический организм был невообразимо сложнее мыши. И выглядел отлично сохранившимся. Если им стало известно об одном уцелевшем биомеханическом устройстве на планете, то, наверняка, там были и другие. Анна гадала, каково предназначение этого устройства. Другие ученые перешептывались между собой, пораженные увиденным. Морден повернулся к ней, его улыбка сменилась выражением искреннего интереса. Лицо Донн побелело, ее рот скривился.
— Как вам известно, — продолжал Чанг, — зонд был запрограммирован двигаться по определенному маршруту и проводить определенные тесты. В настоящий момент мы можем изменить программу зонда, но, я думаю, что это будет преждевременно — вне зависимости от того, как сильно мне хочется исследовать яйцо. Мы обнаружили яйцо только потому, что зонд выполнял программу исследований, которая была разработана таким образом, чтобы оптимально расходовать время и энергию. Боюсь, из–за вмешательствам в программу мы можем пропустить такие же потрясающие находки. Как только мы окажемся от планеты на расстоянии в 10 дней перелета, то мы сможем управлять зондом напрямую. Если же мы сделаем это раньше, то из–за большого расстояния могут возникнуть опасные задержки во времени между нашими приказами и ответом зонда. Многие из вас имеют опыт с работы небольшими временными задержками и знают, что они легко могут привести к гибели зонда. Так что мы подождем, пока не подлетим на нужное расстояние.
С настоящего момента вы будете иметь доступ ко всем данным, транслируемым зондом в режиме реального времени. Я хочу, чтобы вы изучили их и представили свои предложения для наиболее эффективного использования зонда.
Чанг сел.
— А сейчас доктор Шеридан расскажет вам о проведенных ею исследованиях мыши.
Анна описала, как она обнаружила мышь, ее особенности, которые она наблюдала, и рассказала о сделанном ею выводе: мышь в каком–то роде является биомеханическим устройством. Анна постаралась передать свои ощущения, возникшие при контакте с мышью, и то, почему она решила использовать телепата. В этот момент доктор Чанг перебил ее.
— По–видимому, телепатический контакт привел к взрыву мыши, — сказал Чанг, и его слова были обращены к Донн. — Это все, что мы знаем об этом свойстве мыши. Я позаботился о том, чтобы вы также смогли ознакомиться с результатами изучения мыши, а если захотите провести дополнительные исследования, я могу дать вам допуск к нескольким сохранившимся фрагментам. Если больше нет вопросов…
— Простите, — произнес Морден со своей застывшей улыбкой. — Мне бы хотелось задать вопрос доктору Шеридан относительно этой мыши.
Чанг принялся тереть мозоль на своем указательном пальце.
Было очевидно, что Морден знал о том, что Чанг что–то скрывает, поэтому он и начал задавать наводящие вопросы.
— Вы сказали, что почувствовали какого–то рода телепатическую связь с мышью. Как вы думаете, если бы вы сосредоточились сильнее, или контакт длился бы дольше, смогли бы вы подтолкнуть мышь к взрыву?
Анна очень осторожно подбирала слова для ответа.
— Я толком не знаю. Но мои инстинкты подсказывают, что мой контакт с мышью был очень слабым, гораздо слабее того уровня, который установил с ней телепат. Мои ощущения были похожими на то, будто мой разум скитался во сне, и в этом сне я слышала еще чьи–то мысли. Не похоже, что я воспринимала телепатические сигналы.
— Полагаю, что только мисс Донн может сказать нам это.
Анна осознала, что улыбка Мордена иногда бывала искренней, а иногда — нет. Только бы разобраться в том, когда и какая из его улыбок была фальшивой.
Комната погрузилась в неловкое молчание.
— Доктор Чанг, — спросила мисс Донн, — на раскопках вы сконцентрируете все усилия на этом яйце?
— Было бы опрометчиво делать такие утверждения. Тем не менее, исходя из известных нам фактов, оно представляется необычайно важной находкой.
— Есть ли о нем еще какая–нибудь информация?
Чанг заинтересованно склонил голову.
— Да, записи зонда можно скачать, если вас не затруднит заняться их анализом.
Замявшись, он сменил тему.
— У нас осталось всего восемь дней до отлета. И надо многое сделать. Изучайте данные и сообщите свои предложения доктору Шеридан. Она будет координировать работы.
Когда группа расходилась, возникла страстная дискуссия. Анна сумела отвертеться и догнала Донн, шедшую в 20 футах впереди по узкому проходу.
— Я хотела официально приветствовать ваше появление в среди членом экспедиции. Я не знала о ваших познаниях в археологии.
Донн улыбнулась натянутой, невеселой улыбкой, под маленьким шрамом в виде буквы D на ее щеке сморщилась кожа.
— Я не состою в вашей команде, доктор Шеридан. По крайней мере, доверяйте мне немного хотя бы за то, что я признаю это, — в отличие от того скользкого парня, Мордена. На вашем месте я бы не спускала с него глаз.
— Благодарю за совет, — Анна подумала, что Донн должна быть великолепным специалистом, в чем бы ни заключалась ее работа. Но ее личные качества выставляли ее в невыигрышном свете. — Так какой вклад вы готовы внести в эту экспедицию?
— Если где–то открыта технология, которая является угрозой для телепатов, то я здесь для того, чтобы Пси–Корпус узнал об этой угрозе. Не окажись я на месте, мы бы никогда не узнали об этом. Вы, нормалы из IPX, запаковали бы этот предмет и продали бы его тем, кто больше заплатит за него, скорее всего — Мордену, — а мы бы не узнали о ней до тех пор, пока мозги телепатов не начали бы превращаться в желе.
Анна прижала ко рту кулак.
— Как Терренс?
— Мистер Хиллиард будет таким до конца своих дней. Мистер Хиллиард — желе, — Донн двинулась дальше по проходу..
Анна так надеялась, что они все–таки смогут его вытащить. Где–то в глубине души она даже верила в это. Казалось невозможным, что всего за несколько секунд мышь смогла настолько завладеть его разумом.
Анна отвела руку от губ, разжала ладонь, открыв паутину мозолей, образовавшихся за годы раскопок. Забираться и вылезать из ям, карабкаться вверх и вниз по скалам, обнаруживать едва различимые кусочки погребенных объектов, осторожно выкапывать их из маленьких ниш, чувствовать слабость, разочарование. Не имеет значения, насколько совершенны инструменты, ничто не могло заменить значимость прикосновения, чувствительности и тонкости работы руками. Анна уделяла повреждениям на своих руках мало внимания, с удовольствием обменивая немножко кожи и чувствительности на трепет от увлекательного открытия. Она даже стала видеть в этих мозолях символ знания и опыта.
Мозоли были ответом тела на повторяющиеся травмы и раздражения. Анне хотелось бы знать, оставит ли память о Терренсе по прошествии времени новую мозоль, которая понизит ее чувствительность? Она не знала, можно ли ей на это надеяться. Возможно, это уже началось. Она с облегчением сдала его Пси–Корпусу. Ее первостепенной задачей было остаться в IPX и сохранить доступ к фрагментам мыши. И сейчас Анна позволила Чангу и Донн скрыть то, что случилось с Терренсом. Как будто он просто не существовал.
Она провела пальцами по ладони. Старые травмы создавали твердый защитный слой, какая разница на руке или на душе. Как археолог, она раскапывала прошлое, срывала защитный слой, обнажала раны. Анна с рождения верила в ценность прошлого, в его значимость и влияние на настоящее. Многие чувства людей контролировались прошлым, даже если они этого и не знали. Раны, хоть и зажившие, оказывают на них влияние. Тем не менее, может ли быть так, чтобы боль не утихала со временем? Чтобы раны не заживали, не пропадали страсти, чувство ошибки и унижения? Возможно ли излечиться, не потеряв чувствительность и память? Анна не хотела забывать Терренса. Она не хотела забыть о том, что она с ним сделала. Но если она будет так сильно чувствовать свою вину, как в тот момент, то она никогда не сможет нормально жить и работать. Без мозолей какова альтернатива? Открытая рана.
— Привет, — Морден шел по коридору из комнаты для совещаний. Руки сложены на груди, все тело еще сжато, каждое движение старательно контролируемо, но улыбка выглядела более расслабленной. — Это было то еще совещание. Не могу поверить в то, что они обнаружили.
Анна скривила губы.
— Кажется, вам понравилось дразнить мисс Донн?
— Я не люблю Пси–Корпус. Не знаю, зачем она здесь. Что она скрывает. И я не верю в то, что она не будет лазить в наши личные мысли. Хотя это сделает долгий перелет несколько более интересным, но я думаю, что предпочел бы, если бы она проболталась по глупости, и мы бы до самого конца сидели и играли в покер.
— Она сказала, что у вас тоже есть секреты.
Морден кивнул.
— Игры уже начались, а мы еще не покинули станцию. Хотите поужинать?
Анна решила, что сейчас самое время для того, чтобы начать осуществление своего второго проекта. И, если Морден побольше ей расскажет, будет только лучше.
— Неплохая идея.
— Садитесь, — сказал Джон.
Росс, Спано и Уотли уселись на стулья напротив стола Джона. Маленький кабинет казался переполненным.
Джон положил руку на стол, щелкнув ногтем по шару со снежинками.
— Вчера дела вышли из–под контроля. Я чувствую, что мне надо закрутить гайки, хотя вы можете со мной и не согласиться. Но я больше не потреплю такого поведения и такого отношения к учениям.
Я предлагаю каждому из вас то же самое, что предложил нескольким вашим сослуживцам. Если кто–либо из вас предпочтет перевод, то я это устрою, не задавая лишних вопросов. Если же вы решите остаться, то меня устроит, только если вы будете выкладываться на сто процентов. Я ясно выразил то, чего жду от вас. Я хочу, чтобы каждый на борту этого корабля отдавался работе полностью. Если же вы останетесь, а я по–прежнему буду считать ваше поведение неудовлетворительным, то вас ждет трибунал.
— Коммандер Корчоран сказал, что некоторые из вас, возможно, считают свою репутацию незаслуженно запятнанной, — Джон поднял палец. — В расчет берется не то, что думают о вас другие, а то, что вы есть и что вы делаете. Вы отвечаете только за себя. Важно убедить в вашей честности не других, а самих себя: держаться, когда вы одни, когда никто, кроме вас, не знает о том, что вы делаете. Так, чтобы в конце дня вы могли посмотреть в зеркало и подумать: „Я сделал все, что мог, я выполнил свой долг”.
Губы Росса сжались в линию, брови Спано презрительно поднялись, а Уотли, казалось, витала в облаках. Джон сложил руки вместе и наклонился вперед, пытаясь усилием воли достучаться до них.
— Решения, принятые нами в прошлом, формируют нас в настоящем. Опыт, полученный нами в прошлом, формирует наши ожидания от настоящего. Это трудно изменить. Но здесь, на „Агамемноне”, дела изменятся. Отрицать это — значит, отрицать ваше будущее. Я был бы рад, чтобы вы тоже изменились, и я верю, что вы можете измениться. Но если вам это не под силу, то советую попросить перевода. Перемены, происходящие здесь, нельзя будет отрицать. Я не советую вам становиться поперек дороги.
Джон сжал руку в кулак.
— Я жду вашего решения до того, как „Агамемнон” отправится на маневры.
— Да, сэр, — почти в унисон ответили они.
— Лейтенант Спано, вы останетесь под домашним арестом еще на 48 часов.
— Есть, сэр, — ответил Спано.
Они сидели, прямые и молчаливые, ожидая, когда их отпустят. Джон не думал, что смог достучаться хоть до кого–нибудь из них. Но он не знал, что еще сказать. Возможно, они уже не могут измениться, или не хотят. Вероятно, Бест испортил их. Но казалось, что между ними каким–то образом стоит война. Прошло восемь лет, но она до сих пор отдавалась в настоящем, никогда не позволяя им забыть, и даже сейчас преобладала в их жизни, направляя их в будущее. Как он мог сражаться с прошлым?
— Все свободны, — сказал Джон.