Косые потоки дождя падали на лобовое стекло, хриплый джаз навевал мысли о чем-то прекрасном и запретном, Лиза сидела, положив голову на плечо Алексея, ощущая, как медленно поднимается и опускается его грудь. Боль, напряжение и ужас прошедшего дня остались далеко позади, стоило ей только увидеть стоящего около машины Корнилова, который требовательно притянул ее к себе, чтобы коснуться губами в жесткой и настойчивой ласке.

— Устал за эти дни? — Лиза кончиками пальцев дотронулась до упрямых мужских губ, пробежала по насупленным бровям, заставляя Алексея улыбнуться.

— Ненавижу горные лыжи, горный воздух и все, что с этим связано, — усмехнулся Алексей.

— Такие страшные вещи в нашей стране можно говорить только за закрытыми дверями, — шепнула Лиза.

— Ну, тебе-то я могу доверить и не такие страшные вещи, — улыбнулся Алексей.

— Конечно, я надежна, как скала, — рассмеялась Лиза. Она еще сильнее прижалась к Алексею, просунув руку под его пиджак и кожей чувствуя тепло мужского тела. Как же ей было хорошо! Лиза была готова так ехать еще много-много часов.

— У тебя влажные волосы, — Алексей дотронулся до чуть растрепавшейся косы. — Гуляла под дождем?

— Как обычно забыла зонт и бегала по лужам, — отмахнулась Лиза. Она блаженствовала, пока Алексей неспешно распутывал ее волосы.

Они приехали слишком быстро, машина скользнула в подземный гараж и Лиза, нехотя отодвинулась от Алексея, она только сейчас поняла, что еще немного и окажется в той самой квартире, в которой пережила свои самые волнующие до недавнего времени моменты почти семь лет назад.

Стремительный подъем в сверкающем лифте, огромный залитый светом холл, столовая и сервированный ужин на столе. В прошлый раз она не видела ничего — в памяти осталась только просторная и холодная спальня.

— Вот и мое необитаемое жилье, — Алексей отчего-то испытывал неловкость. — Не жил здесь почти пять лет.

— Хорошо, — Лиза осмотрелась по сторонам, пока Корнилов вешал ее пальто. — Любовно сохраненная старина?

— Да уж, XIX век и XXI, — ответил Алексей. Он и сам будто в первый раз увидел свою квартиру и отчетливо понял, что хотел бы жить в доме, полном тепла, детского смеха и ароматов ванильного печенья. — Лиза, ты умеешь печь печенье? — ни с того, ни с сего спросил Корнилов.

— Печенье? — улыбнулась девушка. — Это не по моей части — слишком просто. Торт Наполеон или профитроли. Правда, давно не тренировалась.

— Шутишь? — не поверил Алексей.

— Абсолютно серьезно, — Лиза даже немного обиделась его недоверию, — Меня бабушка научила. Давай ты придешь ко мне в гости на профитроли?

— А давай мы поедем ко мне в гости на следующие выходные. У меня есть дом в Шамони и ты мне испечешь торт Наполеон, — предложил Алексей.

— Легко, — согласилась Лиза, — До четверга я буду в Милане, а оттуда могу лететь к тебе в Женеву, а уже оттуда — в Шамони.

Чудесная жизнь? — разве не о такой она мечтала: модный Милан, пафосные Альпы, мужчина, который вот так запросто говорит про дом в Шамони. Все это был абсолютный самообман, а правда заключалась в том, что Лиза готова была печь Корнилову торты, не будь у него не то, что швейцарского шале, а даже дачи в Подмосковье. Она так и не поняла, в какой момент, из мрачного клиента Кейко он превратился для нее в мужчину, рядом с которым хотелось провести целую жизнь.

— А твоя бабушка, расскажи о ней, — попросил Алексей, медленно разрезая нежное каре ягненка, доставленное из ресторана. Он выглядел, как Лиза и представляла: галстук отброшен за ненадобностью, рукава рубашки небрежно закатаны, обнажая сильные загорелые руки. — Ты познакомилась с моей семьей, а вот я о твоей ничего не знаю.

— Я росла с бабушкой, маминой мамой, до пятнадцати лет, она была замечательная, — с грустной полуулыбкой начала Лиза, вспоминать бабушку было и весело, и печально.

— А я вот своих не помню, — сказал Алексей, — мамины родители умерли, когда мне было года два, а папа остался один лет в тринадцать, его воспитывал старший брат. А ты со своей, значит, пекла торты до пятнадцати лет?

— В редкие минуты, когда бабушка отрывалась от студентов и цифр, — усмехнулась Лиза. — Она не была такой хрестоматийной бабулей, преподавала в Плехановской академии, заведовала кафедрой экономической теории. Когда я училась, в Академии все еще висел ее портрет, студенты и аспиранты бабулю обожали, а она их, всё время толпились у нас дома. Домохозяйка готовила ужины не меньше, чем на десять человек, — теперь Лиза уже открыто улыбалась, годы жизни с бабушкой были самым счастливым временем для нее. — А я росла среди всей этой суеты, обсуждения экономических моделей и концепций, переживаний молодежи, их стремлений, которые бабушка направляла железной рукой. Помню, что мои сочинения проверяли бабулины аспирантки, доверяли мне свои любовные секреты, а потом мы все вместе на большой кухне под бабушкиным руководством пекли пироги.

Алексею было безумно интересно слушать Лизу, он и не представлял, какая у нее была семья.

— Теперь понятно, почему ты сама выбрала Плешку.

— Да, математика и экономика были для меня всем. Нет, у меня, конечно, были отличные оценки по всем предметам, другого бабушка бы не потерпела, но любила я только цифры. Помню, бабушка пыталась приобщить меня к музыке, театру, но я при первой же возможности бежала от этого прочь.

— Была такая серьезная девочка?

— Очень, но бабушка была и рада. В нашей семье несерьезная моя мама, этого вполне хватает.

Лиза замолчала, если воспоминания о бабуле были яркими и согревающими душу, то при мысли о собственной матери ей хотелось поежиться и тут же начать думать о чем-то другом. Девушка до сих пор не могла простить ей пренебрежение к себе, сначала, когда она была малюткой, с радостью оставленной на попечение бабушки и няни, а потом холодное неприятие, когда растерянная и заплаканная Лиза в пятнадцать лет осталась совсем одна после бабушкиной смерти.

— Не представляю, как ты решила оставить финансы и уйти в модный бизнес, — Лиза и не заметила, как Алексей закончил ужин и теперь стоял позади ее стула, нежно перебирая пушистые пряди ее распущенных волос.

— Как и мама, решила не продолжать семейную традицию, — попыталась уйти от прямого ответа Лиза, а про себя подумала, не дай Бог Корнилову когда-то узнать, как именно она оставила финансы.

— Люблю твои волосы, — почти прошептал Алексей, касаясь губами лизиной шеи. Девушка замерла, душой и телом отдаваясь чувственной ласке, она больше не могла оставаться на месте, слишком хотелось устремиться навстречу, дотронуться до него, вобрать в себя как можно больше ощущений, эмоций, чувств.

Лиза медленно встала, скользнув своим отчего-то дрожащим телом по разгоряченному мужскому. Одну за одной она расстегивала пуговицы на его рубашке, с легким стуком упали на пол запонки. Резким движением Алексей расстегнул молнию на лизином алом платье:

— Хорошее платье, — прервав поцелуй, произнес он, — Гораздо лучше того с миллионом пуговиц, что было на приеме. Из этого тебя можно достать как из футляра.

Лиза не могла говорить, ей хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Казалось, что как из старого пыльного футляра освобождаются ее чувства, которые в один миг становятся ярче и острее. Руки, губы Алексея, казалось, были повсюду, обжигающими прикосновениями заставляя ее терять разум. Он взял Лизу на руки и словно ребенка понес в свою спальню, бережно опустил ее на кровать, заставив кожу девушки покрыться мурашками за те несколько секунд, что она осталась без согревающего тепла его страсти. Алексей сбросил рубашку и быстро освободился от брюк, неестественно медленным движением стянул резинку лизиного чулка и опустил его вниз, прокладывая по ноге дорожку жалящих поцелуев. Темная ткань второго чулка контрастировала с бледной кожей, распаляя его, заставляя забыть нежность и погрузиться в жесткую страсть, но Корнилов сдерживал себя — в этот вечер Лиза казалась непривычно беззащитной и ранимой, Алексей хотел доставить удовольствие ей и только потом подумать о себе.

Его уверенные пальцы сдвинули черную паутинку ее крошечных стрингов, горячие губы прошлись по животу, замерев на сморщенном шраме, лаская его в немом желании забрать ее старую боль. Все ниже и ниже, так что Лизу пронзала дрожь восторга, желания и почему-то стыда. Прикосновение шершавой от легкой щетины кожи, его волосы в ее тонких дрожащих пальцах, ошеломляющие ощущения его ласк внутри ее тела. Стыд ушел, растаяв в ее восторге, и это было только начало.

В этот вечер Лиза открыла Корнилову слишком много — сначала воспоминания своего детства, потом слепую покорность своего тела.

Сорок шагов в одну сторону, хмурый взгляд в окно, сорок шагов обратно. Жизнь как потерявший управление поезд. Встреча с министром финансов подтвердила его планы, иена будет продолжать расти — можно начинать игру против американских банков, результат шокирует многих. Еще недавно это бы забавляло Сюнкити, сейчас ему было все равно. Нет, он не собирался отходить от дел — Ямагути-гуми была сильна как никогда и в ближайшем будущем собиралась опустить в свою бездонную копилку еще один весьма ценный приз, только вот ему это не давало ничего. Чувства умерли вместе с Саюри, а их прах был развеян со смертью жены. Хотя нет, маленькое чувство все же готово было ожить — месть все еще могла подарить ему ощущение жизни.

— Говори, Кэтсуэ, — Сюнкити, опустившись за стол, кивков указал напряженному парню на место напротив.

— Корнилов близок с девушкой — Лизаветой. Они провели вместе две ночи на прошлой неделе, были в гостях у его друга, — Кэтсуэ сверился со свои I-Pad’ом, — Сергея Дорофеева. Он владелец крупнейшего в России никелевого холдинга, а его жена дружит с Лизаветой. Эти выходные Корнилов с девицей проводят в его доме в Альпах. Это тот дом, куда он хотел повезти Саюри, но мы организовали обрушение понтонов в порту и не дали им уехать.

— Значит, девица близка ему, — пробормотал Сюнкити.

— Он даже сам дважды встречал ее с работы, — сказал Кэтсуэ. — И еще Корнилов покупает здание торгового центра, в котором она работает.

— Замечательно, — мечтательная улыбка заиграла на губах Сюнкити. Девица — отличная цель, так же, как мать Корнилова и его сестра. Он очень заблуждается, если думает, что этих женщин что-то спасет. Даже жаль, что он не успел жениться и завести ребенка — тогда реванш был бы полным: мать, сестра, жена и дочь. Сюнкити бы вернул Корнилову долг в двойном размере. Да, чего-то не хватает: три женщины Корнилова за двух Сюнкити — это слишком мало. — Кто еще, Кэтсуэ? Мать, сестра, девица?

— Еще племянница, ей год, — бесстрастно ответил Кэтсуэ.

— Отлично, — усмехнулся Сюнкити. Корнилову обеспечено горе, которое, к тому же, утроится горем его отца и зятя. Вот и посмотрим, как он выдержит это. Так гораздо лучше, чем лишить жизни его самого, как того требовала семья сразу после смерти Саюри. — Отлично, — повторил старый японец. — Готовьтесь.

Восходящее солнце окрашивало осеннее небо в нежные розоватые тона, мир был окутан звенящей и хрупкой тишиной. Катя варила кофе в старой тяжелой джезве и щурилась от удовольствия, что муж, бросив дела в Москве, прилетел на выходные на Сардинию, чтобы провести их с ней и с детьми.

— Брось ты этот свой мудреный кофе, включи кофеварку и иди сюда, — позвал ее Сергей с террасы.

— Не могу, ты же знаешь, я никогда и ничего не бросаю, — Катя взяла поднос с двумя кофейными чашками, выложила на тарелку круассаны и поставила пепельницу для Сергея — отучить мужа от вредной привычки пока не получалось, да она и не очень-то старалась — должны же у него быть какие-то недостатки.

— А я вот бросаю, — усмехнулся Дорофеев, забирая у Кати поднос, — Вот бросил дела и прилетел сюда, хотя честно собирался провести все выходные, не поднимая голову от бумаг.

— Я рада, очень рада, — Катя скользнула на колени к мужу и положила голову ему на грудь, — Так тихо, мы как будто совсем одни.

— Ну это не надолго, — улыбнулся Сергей, — Сначала проснутся Матвей и Арина, потом выбежит Лиза, и наш дом будет похож на сумасшедший.

— Именно, — рассмеялась Катя. — Но я очень люблю наш сумасшедший дом.

— И я, — поддержал ее муж, маленькими глотками смакуя чудесный кофе. — Ты у меня все делаешь лучше всех, и кофе варишь так же хорошо, как решаешь юридические проблемы

— Варить кофе иногда сложнее, — Катя отщипнула кусочек круассана и протянула Сергею, — Правда, вот до выпечки круассанов пока не дошла.

— Да, кстати, про круассаны. Вчера разговаривал с Алексеем, у них с Лизой романтический week-end в Альпах как раз с выпечкой чего-то там. Как это тебе?

— Чудесно! В Альпах сейчас прекрасно, а Лиза печет такие торты, что жизни не жалко.

— Да, ладно! Твоя Лиза? — не поверил Сергей.

— Моя Лиза, — Катя приготовилась защищать подругу.

— Катя, не ершись! — Сергей обнял Катю, лаская ее нежную кожу через шелк халата. — Ты знаешь, Лиза мне совсем не нравится, но ты со мной споришь. Но ты мне лучше скажи, она, правда, такая хорошая девушка, какой ты ее считаешь? Видишь же, что-то произошло с Корниловым в Японии, первое время, вернувшись в Москву, он был совсем замороженный. Теперь вроде начал приходить в себя. Его мать только о Лизе и говорила в Марбелье наутро после приема, ты же помнишь. Мне совсем не хочется, чтобы Лиза повела себя как-то не так и обидела Алексея.

— Ох, Сережа, какой же ты у меня хороший, хоть и скрываешь это ото всех, — рассмеялась Катя, целуя мужа. — Лиза — моя подруга, она порядочная и честная девушка, кстати, из очень хорошей семьи. И у нее были разочарования в прошлом, и она заслуживает счастья. Я знаю, тебе не нравится, чем она занимается, ты считаешь это несерьезным, но это не влияет на ее характер. Она не обидит Алексея, я даже боюсь, что это он обидит ее.

Милан — лучший город на свете, Тата — чудесный ассистент, и эти туфли Yves Saint Lauren, хоть и адски жмут, все равно не испортят Лизе настроение, ни за что! Они с Татой уже доедали божественно вкусную пасту с креветками и артишоками в кафе Trussardi alla Scala, сидя у окна с открыточным видом на всемирно известный театр.

— Мы отлично поработали сегодня, мне очень понравилось все это шитье и лимонно-желтая кожа, — вспоминала Лиза сделанный заказ. — И очень креативно ты подобрала обувь и аксессуары.

— Спасибо, Лиза, — Тата расплылась в улыбке. — Я тебе уже говорила, как мне нравится с тобой?

— Говорила, но можешь повторить еще, — рассмеялась Лиза. Ей действительно нравилась эта милая порывистая девушка, которая всячески старалась избежать будущего, старательно спланированного ее родителями. — Ты же будешь считать меня занудой, если я спрошу, как ты собираешься успевать в аспирантуре, проводя так много времени в «Весне»?

— Не буду, — ответила девушка. — Постараюсь как-нибудь. Потому что если не сделаю этого, папа меня прикончит. А мне еще хочется посмотреть, как будут покупать заказанные мной сегодня вещи. Так не хочется возвращаться в Москву, а ты летишь сейчас в Женеву, да? К Корнилову?

— Да, — Лиза и не думала скрывать свою радость от предстоящих выходных.

— Лиза, пусть у тебя все будет хорошо, — Тата порывисто сжала тонкие лизины пальцы.

— Пусть…

Спустя несколько часов Лиза выходила из аэропорта Женевы, немного растеряв свою недавнюю радость. В какой-то момент показалось, что отношения с Алексеем развиваются слишком уж стремительно, да и его непонятные игры с Кейко всплывали в памяти, не давая Лизе покоя. Хорошо было только одно — еще перед отъездом из Москвы она встретилась с консультантом из юридической фирмы — одной из лучших и, конечно, самых дорогих, и обговорила с ним условия, на которых ее доля в «Весне» будет спрятана в мутной воде оффшоров.

Мрачное настроение исчезло без следа, когда на выходе из зала прилета Лиза увидела Алексея, он сделал стремительный шаг навстречу и обнял ее:

— Приземлились пятнадцать минут назад.

— Ты ждешь меня, как приятно, — Лиза коснулась его губ в легком поцелуе. — Соскучилась.

— Я тоже, — в тон ей ответил Алексей.

Узкая лента дороги вилась вдоль обрывов таких глубоких, что захватывало дух и, казалось, совсем немного и бездна с радостью поглотит тебя. Вдалеке возвышалась громада Монблана, а на дне исполинского котла между двух горных вершин лежала долина Шамони. Было непривычно видеть окружающий пейзаж в золотом убранстве осени, без привычного слепящего снега.

— Никогда не была здесь осенью или летом, а здесь чудесно, и как-то совсем иначе, чем зимой, — сказала Лиза.

— И удивительно тихо, — поддержал ее Корнилов. — Можно ходить в долгие пешие прогулки или кататься на велосипеде. Хотя я за последние пару лет был здесь лишь однажды, — Алексей удивился, произнеся это вслух, — он был так одержим Японией, что и забыл про другие места — места, которые тоже могут дарить радость.

— Смотри, поезд, — радостно воскликнула Лиза, показывая куда-то вдаль, где, из последних сил, цепляясь за рельсы, на вершину действительно вползал поезд. — Я просто обожаю горную железную дорогу, есть в ней какой-то свой дух, совсем другой, чем на равнине. Помню, позапрошлым летом я с восторгом каталась на ретро-поездах в Норвегии: внутри вагона такое очарование старой буржуазии, а за окнами — захватывает дух от красоты горных вершин и фьордов.

Алексей улыбнулся — порой Лиза была так трогательна и непосредственна, что напоминала маленькую девочку, которая с интересом только знакомится с окружающим миром. В этом было еще одно отличие от Саюри — та была замкнута в своем уютном мирке, не желая узнавать, что же лежит за его пределами.

Машина остановилась возле старого фермерского дома, в окнах которого отражалось закатное солнце и снежные вершины гор.

— Боже, как красиво! — с восхищением произнесла Лиза.

— Полностью сохранен аутентичный вид фермы XVIII века, — с гордостью сказал Алексей.

— Это потрясающе, — Лиза почти выпрыгнула из машины, не дожидаясь, пока ей откроют и придержат дверь. Хотелось скорее оказаться на воздухе и начать впитывать в себя окружающую красоту.

Именно этим она и занималась два следующих дня — широко открыв глаза и распахнув перед Корниловым свою душу, Лиза вбирала все виды, чувства, образы, запахи и ощущения, которые готов был дать ей окружающий мир. Надев джинсы и удобную обувь, они гуляли, потеряв всякое представление о времени. Лиза запрокидывала голову, любуясь ослепительными снежными пиками, и ее шляпа-федора падала на душистый клевер. Алексей не отпускал ее от себя ни на минуту, и Лиза с радостью замечала, как разглаживаются морщинки на его лице, а улыбка не замирает на губах, а касается глаз, наполняя их совсем другим светом.

На узкой тропинке они увидели низкорослую рыжую лошадку, которая окинула их надменным взглядом и продолжила щипать траву.

— И кого тут только не встретишь, — усмехнулся Алексей.

— И не говори, — поддакнула ему Лиза.

В субботу, сев на поезд, Лиза и Алексей поднялись на Монблан и со смесью ужаса и восторга наблюдали мир, раскинувшийся где-то далеко внизу. С северного склона горы сползал огромный ледник Мер-де-Гляс, невероятного синего цвета и как будто бархатный на ощупь.

— В этом есть какая-то неподвластная сознанию вечность, — тихо произнес Корнилов. Лиза ничего сказала в ответ, только прижалась покрепче, желая передать Алексею капельку своего тепла.

Оторвавшись от созерцания мрачных красот, они заспешили домой. Лиза, сбросив джинсы и свитер, надела мягкое длинное платье в тонкую полоску и достала из чемодана собственный фартук — когда-то давно купленный в итальянской лавочке, он ждал своего часа.

На кухне был низкий скошенный потолок и окна с тяжелыми переплетами рам, которые благосклонно пропускали неяркое солнце. Подоконники были уставлены горшками с ароматными травами — Лиза заметила базилик и розмарин. Несмотря на отсутствие владельцев, за домом ухаживали с любовью. Над мойкой Лиза увидела небольшое деревянное панно с изображением двух курочек и рассмеялась в голос. Это были волшебные выходные, волшебный дом и волшебная кухня, на которой она должна приготовить свой лучший торт.

Следующие несколько часов Лиза растирала масло, взбивала яйца, просеивала и смешивала муку, то хмурилась, не понимая, удастся ли ей задуманное, то радостно улыбалась, представляя, как накормит Корнилова своим десертом. Алексей пару раз заглядывал на кухню, но девушка выпроваживала его с предложением погулять-посмотреть футбол-почитать газету.

Наконец, коржи были готовы, румяные, хрустящие, пружинящие, когда до них дотрагиваешься, и не совсем ровные — именно таким им и положено быть — за совершенством форм стоит идти в ресторан, а вот за чем-то домашним, словно привет из детства, на собственную кухню. Лиза приготовила крем и начала медленно собирать коржи, смазывая их. Она сама пропиталась ароматами ванили и погрузилась в прошлое, словно ожидая увидеть рядом любимую бабушку и услышать от нее ласковое слово. Наконец, последний корж был положен на самый верх, смазан кремом и посыпан крошками.

— А вдруг Алексей решит, что глупости всё это и отсутствие вкуса, и лучше савойский десерт от шеф-повара из мишленовского ресторана, который есть по соседству? — вздрогнула Лиза. — Ладно, надо заканчивать начатое!

Лиза заварила свой любимый Earl Grey, а еще, предавшись воспоминаниям детства, приготовила горячий шоколад с ванилью, взбитыми сливками и корицей. Буйство каллорий, но не зря же говорят, что в Альпах можно есть все — энергия здесь сгорает очень быстро.

Корнилов уже в который раз заглянул на кухню, когда Лиза развязывала фартук. Он быстро подошел к ней, обнял, уткнувшись в пахнущие пряностями волосы.

— Я как будто в рождественской сказке, — почти прошептал Алексей.

— Но у меня нет для тебя подарка, — улыбнулась Лиза.

— Сегодняшний наш день — лучший подарок, — не кривя душой, ответил Корнилов.

Уютно устроившись за грубым деревянным столом в гостиной, они медленно поедали торт, запивая его какао и чаем. Лиза радовалась каждой похвале Алексея, каждому съеденному им кусочку — все-таки он не променял ее на мишленовский ресторан!

— Знаешь, а мне нравится, что из этой комнаты вид не на Монблан или Полуденный пик, а на эту тихую долину, — сказала Лиза. — Не думаю, что можно много съесть, глядя на их неприступные вершины.

— Поверь мне, твой торт я могу есть где угодно и сколько угодно, — польстил ей Алексей, отрезая еще один кусок.

Лиза вымыла посуду, а Алексей вытер ее, они вышли на открытую террасу и наблюдали, как догорает угасающее солнце. Девушка куталась в норковый жилет, а Корнилов прижимал ее к себе, касаясь подбородком чуть растрепавшейся макушки.

— Все-таки для меня вечность не там на леднике, там только страх, а здесь, — проговорила Лиза, поворачиваясь лицом к Алексею. — Здесь вечность умиротворения и покоя, — она встала на носочки, непривычно маленькая без своих обычных каблуков, и обняла его за шею, коснулась своими губами его губ.

Умиротворение и покой были незначительным эпизодом — позже, раскинувшись на высокой старинной кровати, с неослабевающим жаром Лиза и Алексей вновь узнавали друг друга.

— Она необыкновенная и, наверное, ненастоящая, — подумал Корнилов, погружаясь в блаженную полудрему.