Итак, Лиза оказалась дрянью, даже большей, чем он думал. Еще можно было найти объяснение чудесному приобретению акций «Весны», но вот хоть как-то оправдать японский маскарад не было ни единого шанса. В тот момент, когда Алексей увидел Лизу с кимоно в руках, у него в голове все словно перевернулось: ни на минуту, ни на секунду, бывая с ней, он и представить не мог, что она и Кейко — один человек, что девушка-студентка, играющая свою роль в загородном клубе, и холеная светская Лиза — одна и та же бездушная и падкая до денег стерва. Женщины всегда в первую очередь смотрели на деньги, но хотя бы не делали свои подлости так открыто, Лиза же играла в какую-то свою и, как оказалось благодаря его глупости, весьма успешную игру. Скоро он поймет, в чьих интересах велась эта игра. Акции были переданы от Денисенко, но думать, что именно один из владельцев «Весны» был инициатором всего этого — слишком просто и плоско. Тем более, очевидно, что он Корнилову совсем не ровня. Во всей этой истории было что-то более глубокое, что еще предстояло узнать Алексею, а пока он мог думать только об одном: как в его возрасте, с его положением и опытом его почти обставила эта девица, иначе называть Лизу он не мог. Надо отдать ей должное, она отлично выполнила домашнее задание: как в облике Кейко, так и в своем обычном — великосветской девушки, она знала его увлечение архитектурой, его восприятие искусства, даже его странную любовь к осенним Альпам, которые все остальные признавали только заснеженными до самых вершин. Алексей ни на минуту не верил, что Лиза действительно могла думать и чувствовать именно так, как она говорила, — он видел злой умысел абсолютно во всем.

Москву и Киото разделяли тысячи километров, порт требовал ежедневных забот — вдобавок к прежним проблемам о своем уходе заявили два ключевых управленца, причем об уходе прямо завтра без всяких бонусов и выходных пособий. Дела летели в тартарары, Корнилов вынужден был взять на себя руководство чуть ли не текущей деятельностью компании, дело, которым он не занимался долгие годы, посвящая себя стратегии и решению ключевых вопросов. Найти новых людей на должности топ-менеджеров было не просто, все, кому делались подобные предложения отвечали отказом, вызывать в Японию человека из Москвы или Европы, не знакомого с тонкостями местного бизнеса, было равносильно самоубийству. Было принято решение о найме Симона Хейдрика, долгое время бывшего управляющим директором в компании Honda и отлично знакомого с местной спецификой, но ему еще нужно было выйти из своего прежнего проекта в Сингапуре, а пока тысяча и одна проблема была личной заботой Алексея. Неутешительные новости приходили из Лондона и из Сочи, но подобная загруженность радовала его, не давая сил ругать себя за оплошность с Лизой.

Корнилов жил в своей старой квартире в Токио, не имея ни малейшего желания проводить время в доме, купленном для будущей жены. Как-то вечером, а точнее, уже ночью вернувшись домой, в спальне он увидел тонкий почти прозрачный пеньюар, принадлежавший Саюри, небрежно брошенный на кровать. В комнате пахло ее духами, терпкими и чуть-чуть мистическими. Казалось, еще минута и она войдет, радостно раскрыв объятия ему навстречу. Еще недавно этого бы хватило, чтобы вогнать его в сожаления и воспоминания — сейчас Алексей методично открыл окна, чтобы выветрить запах, внезапно показавшийся неприятным, убрал с кровати пеньюар и вызвал сотрудника службы охраны, чтобы узнать, кто так легко и беспрепятственно вошел в его квартиру.

В выходные, движимый воспоминаниями, Алексей направился в Никко, в старый парк, где так любила гулять Саюри. Встреча со знакомыми местами не принесла ничего: голые мрачные деревья, старые шаткие мостки и низкое нахмуренное небо были совсем не похожи на ту идиллию, которую он делил тогда еще с будущей женой. Вместо ощущений хрупкого тела, нежно жмущегося к нему в наивной ласке, перед глазами стояли кадры из жуткого фильма, показанного ему Сюнкити в прошлый приезд в Киото: старая морщинистая Саюри, седые волосы, недобрые глаза. Корнилов силился ухватить хоть на мгновение ощущение ушедшего счастья, ее робкую улыбку, скромный потупленный взор, но на память, как назло, приходила лизина улыбка и дерзкий смеющийся взгляд, только вот Лизу вспоминать он совсем не хотел. На электронной почте лежало письмо с подробнейшей информацией о всей ее жизни, но даже читать о ней Алексей не хотел. Каждая строчка, упоминание ее имени — все напоминало о той глупости, которую он совершил, так близко подпустив девушку к себе, о всей той лжи и притворстве, которым она почти окутала его. «Знаешь, я так боялась, что тебе не понравится мой торт. Что я покажусь тебе глупой и наивной со всем этим» — эта ее нелепая привычка в моменты волнения начинать каждую фразу со слова «знаешь». «Все-таки для меня вечность не там на леднике, там только страх, а здесь. Здесь вечность умиротворения и покоя» — четко продуманное притворство, в которое было очень легко поверить. Алексей резко развернулся и вышел из парка — он приехал в Никко вовсе не за тем, чтобы думать о Лизе. Может, чтобы вычеркнуть ее из памяти насовсем, нужно прочитать то досье, что прислали ему из Москвы, понять, наконец, кто стоит за Лизой, узнать все ее неприглядное прошлое и забыть и ее, наконец?

Осень коснулась и Марбельи, море стало мрачно-синим, почти смыкаясь у горизонта с таким же мрачным небом, сад потерял все свои радостные краски, являя миру неприкрытую прозу озябших кустов и старых деревьев. Алексей снова уехал в Японию и исчез со всех экранов — последнее время Светлана Геннадьевна интуитивно боялась его поездок в эту страну. Муж пропадал в Лондоне в судебных процессах, а деловые газеты по всей Европе, если не миру смаковали подробности приобретения им на залоговых аукционах лакомых кусков еще недавно советской собственности. В середине недели прилетела Марина с детьми, она в очередной раз поссорилась с мужем и, как в детстве, бросилась за утешением к маме — в такие моменты быть матерью было и радостно, и горько.

Еще недавно молчаливая вилла наполнилась детскими голосами, запахами ванили из большой кухни и тихими разговорами по вечерам. Обсуждение марининых семейных проблем плавно перетекло в домыслы о том, получится что-то у Алексея с Лизой или нет. И Марина, и ее мать очень хотели, чтобы получилось, хотя Марина никак не могла заставить себя забыть об этом странном сходстве девушки с Саюри, но ведь брат так яростно убеждал ее, что никакой замены тут нет и быть не может.

Мама убедила Марину, что стоит прекратить вести себя по-детски, нужно, наконец, серьезно поговорить с мужем о том, чего от брака хочет каждый из них. Марина на удивление легко согласилась. Оставаться одной в Марбелье Светлане Геннадьевне не хотелось, ехать в Лондон муж строго-настрого запретил — она решила лететь в Женеву с Мариной. В день отъезда начался жуткий ливень, дети капризничали с самого утра, а младшая еще и мучилась от колик. С горем пополам доехав до аэропорта, они, наконец, оказались в самолете. Марина нервничала от предстоящей встречи с мужем — Светлана Геннадьевна и сама не понимала, как они двое, еще недавно любящие друг друга, смогли все так жестоко запутать. Старший, Данил, насуплено смотрел какой-то мультфильм на Ipad’е, а маленькая Варенька плакала так, что, казалось, сейчас у нее остановится сердце, и Марина не могла ее успокоить. Дождь все усиливался, хотя, казалось, куда уж больше, судя по новостям североатлантический циклон терзал испанское побережье.

Автомобиль, в котором ехали Светлана Геннадьевна и Марина с детьми, направился прямо по летному полю к ожидающему их самолету, раскрытые зонты, короткая пробежка — и дождь виден только в иллюминатор. Оставалась надежда, что, несмотря на погоду, им удастся вылететь в Женеву. Марина, которая еще вчера не хотела даже видеть мужа, теперь просто рвалась домой, но все, казалось, было против. Варя зашлась в ужасающем плаче, Светлана Геннадьевна взяла внучку на руки, проверила ее памперс и, увидев, что тот нужно немедленно поменять, полезла в сумку за новым. Памперса не оказалось, она шикнула на дочь, а та зарыдала в ответ и наотрез заявила, что не полетит никуда, пока не переоденет малышку. Спорить с Мариной было бесполезно — теперь салон самолета наполняли и детские, и взрослые слезы. Смирившись со своей судьбой, в которой ею все помыкали: и муж, и дети, Светлана Геннадьевна, с плачущей дочерью и внучкой, насупленным внуком, направилась на выход.

Кандидат на должность управляющего директора порта должен был приехать через два дня — это было радостной новостью. Все остальное оказалось сплошным сгустком негатива — у компании, ведущей строительство моста на севере Хонсю, отозвали лицензию на проведение работ, пару дней назад в своем кабинете Алексей обнаружил сумочку Саюри, расчетливо брошенную так, как она всегда оставляла ее сама. Странное дело, если раньше это наполняло его воспоминаниями, то теперь лишь вызывало раздражение и желание, наконец, разобраться, кто, вопреки отличной системе безопасности, вот так легко проникал то к нему домой, то в офис. Хотя, конечно, разбираться следовало не с тем, кто — здесь все было понятно: Сюнкити Ямагути — безутешный отец и один из самых опасных мафиози на этих островах, а как и зачем. Первые дни после смерти Саюри Алексей каждую минуту ждал мести ее отца, был готов к ней и в глубине души даже желал ее, но ничего не произошло. Возможно, Сюнкити решил, что сама по себе жизнь с подобной виной является достаточной расплатой, или просто ждал подходящего момента. Теперь оказывалось, что верным было второе и, очевидно, это время расплаты приближалось. Вот только Корнилов, несмотря ни на что, уже не был готов расстаться со своей жизнью в обмен на спокойную память Саюри, и злился на себя за это, осознавая, что значит любовь была не такой уж сильной, или он вообще не умел любить.

Меры безопасности порта, строек, офиса и квартиры были беспрецедентно усилены, но было наивно полагать, что Корнилов сможет тягаться с Ямагути-гуми на их территории. Логичнее было бы, по крайней мере, ему самому уехать из Японии, но что-то держало его здесь, а, может, мешало вернуться в Москву, Лондон или любое другое место, где он ощущал близость с Лизой.

Алексей педантично завершал дела, накопившиеся за неделю: согласованы позиции по лондонскому процессу, получено одобрение очередного кредитного транша на Сочи, только информация о Лизе до сих пор отложена в долгий ящик. Что ж сегодня за ужином он прочитает эти жалкие строчки и закроет смешную историю.

Было что-то странное и неправильное в том, чтобы будучи в Токио, ужинать в европейском ресторане, но с недавних пор все японское потеряло для Алексея прежнюю притягательность и остроту. Именно поэтому он ярый ревнитель местных традиций, не зря же говорят, нет более яростно верующего, чем новообращенный, проводил вечер в средиземноморском ресторане, окидывая взглядом со своего отлично изолированного балкона, радостных европейских туристов, смакующих привычную еду. Он посмотрел последнюю почту на I-Pad’е и решительно открыл файл, посвященный Лизе, — здесь было все, вплоть до оценок, полученных ею при окончании школы. Лиза, конечно, была отличницей, обладательницей золотой медали и красного диплома, а также кандидатской степени и неоконченного MBA. Это показалось странным — она не походила на ту, кто бросал начатое на полпути. Алексей пролистал несколько фотографий — Лиза в 2004 году, через год после окончания института — она кого-то смутно напомнила ему, какой-то довольно приятный эпизод из прошлого, но Корнилов не смог сказать точно, какой. Официант принес отличное каре из ягненка, аромат трав и специй отчего-то напомнил ему Лизу, она забавно морщилась, когда пробовала что-то вкусное, вначале вдыхая аромат блюда, а потом откусывая крошечные кусочки. Алексей читал дальше — зимой 2004 года Лиза лежала в больнице с внематочной беременностью, рано начала сексуальную жизнь — вот и поплатилась за это, — цинично подумал Корнилов. Диагноз — неспособность иметь детей. Что ж, неплохо, можно не беспокоиться, что на него попытаются повесить чьего-то отпрыска, предположительно его, учитывая страсть Лизы к играм в закрытом клубе. Почти сразу после больницы Лиза ушла из «Брокер Инвеста» и уехала учиться в лондонский колледж. Ну все понятно, очевидно, ребенок был кого-то из «Брокер Инвеста», вот ее и сбыли с рук.

Алексей отодвинул тарелку, мясо потеряло свой вкус, приход в это место — свой смысл. Все то, что он читал сейчас, следовало узнать несколько месяцев назад, и тогда никаких огорчений не было бы в его жизни. Хотя, может, и не стоит жалеть, секс с Лизой в обеих ипостасях был выше всяких похвал.

Мысли нарушил звонок телефона, звонила Марина, хотя знать этот номер ей вовсе не полагалось. Дрожащий голос, сбивчивая речь — Алексей даже не сразу понял, что именно ему говорит сестра. Постепенно ее слова приобретали смысл, но это был худший смысл, который только мог существовать.

Самолет, на котором должны были лететь в Женеву Марина с детьми и их мать, был неисправен, причем так, что взлети он, шансов остаться в живых не было бы ни у кого. На частном аэродроме, который охранялся и оплачивался, как место для первых лиц такого не могло и не должно было произойти, но это произошло — в тяге управления самолета был найден посторонний предмет — то ли отвертка, то ли какой-то другой инструмент. Только плач и испачканный памперс Варвары, истерика Марины, не желавшей лететь к мужу, заставила их вернуться в терминал, чтобы успокоить малышку и хоть как-то примирить Марину с наличием у нее мужа и необходимостью хотя бы поговорить с ним. Видимо поиски памперса затянулись или Марина не поддавалась на уговоры, но шторм так разыгрался над побережьем, что вылететь не было шансов. Самолет отбуксировали на стоянку, а Марина, дети и Светлана Геннадьевна остались ждать возможности улететь. Когда небо хоть немного развиднелось, самолет снова подготовили для посадки и, как перед всякой посадкой, его вновь стали проверять механики. Тут-то и выяснилось то, о чем Алексей, его отец и зять должны были узнать только после смерти своих родных.

Алексей думал обо всем этом четкими фразами без грамма эмоций, он не мог себе позволить ни капли слабости: нужно было срочно принимать решения о безопасности семьи. Сюнкити Ямагути надоело ждать, и он задумал то, что погубило бы жизнь Алексея навсегда. Вместо своей дочери отнять у него почти всю семью: мать, сестру и ее детей. Заставить Корнилова не только ненавидеть себя самого, но и стать объектом ненависти отца и зятя. Это были бы ворота даже не в чистилище, а сразу в ад. Мудрая любящая мама, вздорная и любимая сестра, не по-детски серьезный племянник и крошечная малышка племянница. Скорбящий отец, потерявший любовь своей жизни, так он называл маму. Обреченный на вечные воспоминания об ушедших жене и детях зять. И он — виновный в этом всем. Только потому, что однажды не смог проконтролировать свою страсть.

Охрану семьи следовало многократно усилить, уверенные в своей безопасности они прежде никогда не прибегали к подобного рода услугам. Лучшим вариантом, по мнению Алексея, было отправить Марину с детьми и их мать на виллу в Сент-Барте — в конце концов, обеспечить безопасность на маленьком острове в Карибском море, где каждый посторонний становился объектом пристального внимания, было несколько проще, чем в густонаселенной Женеве или, наоборот, безлюдной в это время года Марбелье.

Теперь, когда решение было принято, оставались только детали.

Что ж, неплохую комбинацию задумал Сюнкити, — Корнилов раскрошил сигару кончиками пальцев. — Если бы он сам режиссировал сцену мести, то не нашел бы ничего лучше. Правда вдобавок к женщинам его семьи, отнял бы у врага и его зарождающуюся любовь. Правда, вот любви-то у Алексея и не было. Стоп, о том, что с Лизой покончено, знали только они двое и никто больше. Сюнкити о расставании тоже не знал и вполне мог полагать, что стоит в первую очередь отнять у Корнилова мать, племянников и сестру, а потом, когда он отправится за поддержкой к верной девушке Лизе, убрать и ее, оставив вокруг Алексея настоящее выжженное поле. Да, именно так! И если до этого додумался он, значит, Сюнкити запланировал все именно так.

Лиза, конечно, оказалась порядочной дрянью, но она не должна была расплачиваться за это жизнью.