Некоторые идеи все же лучше оставлять нереализованными, да, именно так!

Красивая женщина в его постели, эффектная, яркая, умная, немного эгоистка, конечно, стерва. Правильное тело, точеные черты лица, короткие светлые волосы, чтобы были видны бриллианты Graff в маленьких ушках. Партнер одной из лучших юридических фирм этого города, экспортирующего правосудие по всему миру, мама милой семилетней девчонки, с радостью всем рассказывающей, что ее мама — профессор. Женщина, жестко руководящая разнонациональной толпой юристов, выигравшая для Корниловых процесс, после которого казалось вполне разумным обсудить некоторые детали с ней лично, а затем чуть более лично, еще и еще. Непрофессионально? Отнюдь, ведь дела завершены, счета оплачены и они просто свободные женщина и мужчина.

Настя — имя, совершенно не подходящее ей. Легкий акцент в русской речи, дымка разочарования в глазах, правильный секс, как по нотам. Все не то, абсолютно не то!

Третья сигарета за ночь, третий бокал виски. Курить на кухне, странно, как в старом советском кино. Кухня дальше всего от спальни, где спит Настя.

Настя все-таки лучше, чем та милая китаянка, с которой он провел пару дней в Сингапуре. А что в ту жуткую ночь в Киото, когда он узнал, что едва не потерял Лизу, после того, как услышал ее надломленный голос, казалось, что нет ничего лучше, чем вернуться к прежнему образу жизни — свободного мужчины, показать, что Лиза ничего для него не значит, что он вычеркнул ее из своей жизни. Конечно, не только так Корнилов защищал Лизу, он принял самые жесткие меры в отношении своей службы безопасности, которая не заслуживала даже этого названия. Несчастье не произошло по счастливой случайности, опять. Но больше это не повторится, хотя едва ли в чем-то можно быть уверенным на сто процентов или хотя бы на пятьдесят. В конце концов, если бы всегда охрана работала так, как нужно, не было бы заказных убийств и страшных смертей.

Лиза в Белладжио, совсем не далеко от Лондона, не так, как от Токио до Москвы. Лиза, которую он старательно вычеркивает из своей памяти, но так и не вычеркнет до конца, хотя и перестал читать все эти бесконечные отчеты о ее жизни по минутам, по часам, строго заявив, что не желает знать о Елизавете Максимовне ничего.

Тогда почему же, кажется, что он изменил кому-то? Кому? Уж точно не Саюри — после того вечера откровений, когда Корнилов увидел, кем именно была его драгоценная девочка, и услышал, как она планировала свою жизнь, словно покрывала одно за одним спали с его глаз. Он был глуп, наивно, по-детски, глуп и самонадеян — Саюри показывала ему то, что считала нужным, и он видел только это, и не желал видеть другого. Она была просто шлюшкой, да еще и начинающей наркоманкой вдобавок, вот так он долго выбирал себе жену и выбрал такую…

Легкий звук шагов по коридору, растрепанная светлая голова, чуть прищуренный близорукий взгляд.

— Знаю, что не стоит отвлекать мужчину, когда он сидит с таким видом, но только в теории. На практике я умею применять свои знания только в праве, — Настя зашла на кухню, кутаясь в большой махровый халат, маленькая и трогательная.

Алексей улыбнулся, она была очень милой, эта строгая дама.

— Сначала твой Ipad просигналил, что пришла почта, потом завибрировал Iphone, — она протянула ему планшет и телефон. — Я от этих звуков просыпаюсь, как некоторые от плача ребенка, вдруг где-то прямо сейчас разгорается вселенский корпоративный конфликт, который немыслим без моего участия.

— Спасибо, Настя, — Алексей забрал гаджеты и нежно обнял ее. — Я такой же, поэтому понимаю.

— Я сварю кофе, ты не против? — женщина освободилась из его рук. — Кофеварка — это единственный прибор, с которым я не конфликтую на кухне. — Алексей понял, она устанавливает дистанцию, вот только не мог ответить самому себе, рад он этому или нет.

— Мне двойной эспрессо, — равнодушно ответил Корнилов.

— О, я успела запомнить, — улыбнулась Настя, сосредоточенно отмеряя кофейные зерна. — Ты будешь на следующей неделе в Лондоне? — дистанция сокращалась, раз уж речь зашла о его планах. — Я сегодня улетаю в Сингапур, вернусь в среду.

— Возможно, буду, — ответил Алексей. — Обязательно позвони, когда прилетишь.

— Ок, Ок! — легко согласилась она. — Посмотри почту, пока я заканчиваю с кофе.

Корнилов включил планшет, скользнул взглядом по экрану — письмо от Василия Петровича, бедняга долго посыпал голову пеплом после того случая с Лизой. В теме «Некоторая информация по Е. М.». Черт, он никак не привыкнет к ее полному имени.

Напряжение разлито в воздухе, им наэлектризовано все вокруг, стоит только прикоснуться, и получаешь удар, не смертельный, но весьма чувствительный. Сегодня год как не стало Саюри. Она была совсем не ангелом его девочка, его маленькая фарфоровая принцесса, хотя ему хотелось, чтобы она стала совсем другой — такой же, как ее мать, робкой и покорной, далекой от всех этих слов о самостоятельности и большого мужского мира. Саюри же мечтала о другом, трепетная на вид, она имела железный стержень внутри, стержень, который бы больше подошел мальчику, сыну, но сына у Сюнкити не было никогда, а теперь не стало и дочери.

Девочка хотела получить все краски мира, и она их получала, потом захотела Корнилова, и Сюнкити, скрепя сердце, пошел и на это. В конце концов, Корнилов был одним из лучших европейцев среди тех, кого он знал, — Алексей умел вести дела, держал слово и любил их страну, а еще он любил Саюри, настоящей взрослой любовью, а это стоило того, чтобы рискнуть.

Конечно, Сюнкити знал о ее интрижке с Кэтсуэ, все же девочка была больше его дочерью, чем своей верной и трепетной матери, он знал и о планах Саюри с помощью Корнилова освободиться от опеки семьи, но не придавал этому значения — Алексей был не тем человеком, которого сломала бы девчонка. А потом ее просто не стало — самая глупая и нелепая случайность из всех возможных, разбить голову о спинку кровати в первую брачную ночь — такого Сюнкити не слышал никогда и ни о ком. И все стало совсем не важным, все его мысли, планы, отношение к Корнилову, общие дела. Алексей теперь был тем человеком, который отнял у него дочь, да еще и в такой ситуации, о которой отцу не пристало и думать, не то, что знать. Нежная, теплая как солнечный луч девочка оказалась в холодной земле, потом ее мать. Вина Корнилова росла с каждой секундой, что он жил на этой земле, каждый его вдох увеличивал расстояние между Сюнкити и его мертвой дочерью.

Корнилов должен был за все заплатить, и он заплатит — жизнями самых близких и самых беззащитных. И пусть дважды попытки Ямагути-гуми оказались фальш-стартом, пусть, зато теперь вся семья Алексея и он сам живут в ожидании того, что может произойти и того, что обязательно произойдет.

Сюнкити отвлекся от своих мыслей, поднял глаза — на противоположном конце стола застыл напряженный Кэтсуэ. Парень любил Саюри и отдал бы за нее жизнь, не понимал, почему она так рвется в этот брак с мужчиной гораздо старше ее.

— И все же я не понимаю, почему мы ждем и не предпринимаем ничего в отношении этой Лизаветы. Ведь время идет, Корнилов развлекается с другими, и теперь непонятно, кто нам нужен, — Кэтсуэ нервно сглотнул и уставился в свою тарелку, ему было не по себе в этом доме, где с детских лет звучал звонкий смех Саюри.

— Кэтсуэ, не заставляй мне объяснить тебе элементарные вещи, — вздохнул Сюнкити, неужели и он сам когда-то был так молод и так глуп. — Корнилов путается с другими, но его Лизавета беременна от него, ты сам мне сообщил это и прислал фото. Как ты думаешь, как поведет себя такой мужчина, как Корнилов, когда узнает, что скоро родится его ребенок? Конечно, захочет оставить наследника себе, а мы заберем у него и наследника, и его мать, а потом мать, сестру самого Корнилова и его племянников, даже если для этого мне придется отправить в преисподнюю все Карибское море. Ты меня понял?

Кэтсуэ в ответ только неловко кивнул.

Холодно и влажно, хотя на термометре ноль градусов. Снега почти нет, и озеро не замерзло, она надела угги, наверное, первый раз за последние несколько лет. Угги в городе — удел тинэйджеров и слишком уж уверенных в себе женщин, потому что никакие представления о фэшн не убедят Лизу в том, что это красиво. Но сейчас она уверена в себе и на мнение остальных ей почти наплевать. Здесь в Белладжио она почти стала своей, всего за три недели, которые в этом сонном месте тянулись как три месяца. Лиза жила в роскошном отеле, и из окон ее спальни открывался вид на мрачную водную гладь и снежные пики по берегам. Горы были прекрасны везде и всегда. Вот интересно, Корнилов катается на лыжах? Если да, то совсем скоро он направится в Альпы, в свое прекрасное шале и будет от нее совсем близко, но она не должна о нем думать. Корнилов — это прошлое, а жить прошлым — удел неудачниц.

Лиза накинула пуховик — увы, ее любимые меха в этом климате и в этой обстановке были не слишком удачным выбором. Шубу она надевала лишь, когда ездила в Милан — прекрасный город, который Лиза полюбила еще больше. Конечно, она получила возможность сделать заказы для своего будущего магазина, несмотря на то, что период, когда они официально были возможны, истек еще полтора месяца назад. Fendi, Giambattista Valli, немного Gucci и Valentino, а еще Balmain, Paco Rabanne и Mary Katranzou. Идея обретала новые краски с каждым днем — ничего банального и современного, не магазин с манекенами и вешалами, а особняк с гостиной, библиотекой, столовой и каминным залом, нежные пастельные оттенки от цвета слоновой кости до жемчужно-розового и серо-сиреневого, изящные бархатные диваны и высокие, обрамленные французскими завитушками зеркала, а среди всего этого великолепия — роскошные наряды, туфельки, сумочки, колье — все то, за что каждой приличной девушке и жизни не жалко. Лиза сделает так, что абсолютные must have вещички будут у нее даже раньше, чем в Париже, Лондоне или Милане. А еще она обязательно научит московскую тусовку любить прекрасные шелка и кружева с озера Комо. Лиза повязала яркий шарф и надела шапку — шапок она раньше тоже не носила, но сейчас слишком боялась заболеть. Она была будущей мамой уже целых 14 недель, и ее состояние постепенно становилось заметно окружающим — Лиза не хотела ничего скрывать, ей хотелось поделиться своей радостью с окружающим миром, хотя, конечно, в свете последних событий, заставивших ее спешно уехать из Москвы, это было не слишком разумно. Тот страшный вечер, попытки дозвониться до Алексея, абсолютно нереальные фразы о том, что ей грозила смерть на собственной кухне, жестокие слова Корнилова, слова, которые она заслужила, слова, сказанные самым дорогим голосом на свете. Отъезд, страх, надежда, чего больше? — все-таки надежды. Все эти недели ее неотступно сопровождали еще более мрачные мужчины, ненавязчиво, так что не только окружающие, но и сама Лиза забывала о них. Так было нужно, сначала она боялась каждую минуту, потом страх притупился, сменился прежней радостью будущей жизни, за которую она несла самую большую ответственность на свете.

Лиза вышла из комнаты: легкий обед, прогулка вдоль озера с обязательным заходом в тот чудесный кружевной магазин, где ей подарили надежду, потом переговоры по скайпу с дизайнером, который делал для нее дизайн-проект магазина, а вечером поездка в Милан. Ее приятельница Стефания — региональный директор Pinault-Printemps-Redoute, компании, контролирующей Gucci, Botega Venetta, уговорила-таки Лизу присоединиться к небольшой вечеринке в честь дня рождения дочери. Лиза была рада надеть красивое платье и оказаться там, где не нужно опасаться увидеть Корнилова, услышать о нем или, наоборот, не увидеть и не услышать.