Лиза ждала Алексея дома, это было так ново, так правильно и очень волнительно. С утра домохозяйка готовила обед, а она, нервничая, отправилась в салон красоты, уложила волосы в тяжелую корону из кос на затылке, сделала макияж, маникюр и педикюр — лихорадочные сборы как перед вечеринкой, на которую удалось получить приглашение в самый последний момент. Боже, ей так хотелось быть самой красивой и самой желанной для него. И пусть этот дом, который Лиза уже почти полюбила, был временным жилищем для них, и, может быть, вовсе и не было «их» как пары, а уж тем более, как семьи, но все равно казалось очень важным и символичным встретить Алексея так, чтобы он радовался каждой минуте. Лиза специально не поехала в больницу, зная, как злится и комплексует Корнилов, когда приходится садиться в инвалидное кресло, чувствует себя ущербным и неуклюжим. Она ждала его дома, беременная и на кухне, хорошо хоть не босая. На столе стоял торт Наполеон, хрустящий, сладкий и немного неровный, Лиза так нервничала, что не смогла раскатать идеальные коржи. Она устала, разрумянилась и чувствовала себя счастливой. Полчаса назад позвонил водитель, сообщив, что они отъехали от госпиталя, Лиза успела надеть новое платье и расставить тарелки на столе.

Послышался шорох шин на подъездной дорожке, звук открываемой двери, Лиза вышла в холл, Алексей медленно входил в дом. Каждое его появление на ее пороге несло перемены — их неловкое знакомство в прихожей среди горы обувных коробок, его гневный взгляд на кимоно в ее руках все в той же прихожей. Пусть его третье появление рядом с ней принесет более счастливый результат.

Корнилов выглядел бледным и усталым, вокруг глаз залегли глубокие морщины, один из охранников помог ему снять пальто, и Алексей сделал шаг Лизе навстречу. Она протянула к нему руки и подставила губы для поцелуя. Может быть, кому-то это могло показаться излишне мелодраматичным, но Лиза делала то, что подсказывало сердце. Разве был какой-то единый рецепт, разве знал хоть кто-то, как склеить разбитую бесценную вазу?

— Я сделала торт, как обещала, — прошептала Лиза.

— Я чувствую запах, — уголком рта улыбнулся Алексей и легко коснулся ее губ своими.

Чуть позже они сидели в гостиной друг напротив друга, и если Корнилову казалось, что шрамы отвращают Лизу от него, он был самым настоящим безумцем. Она могла смотреть на него целую вечность. Что такое уродливые следы на коже, когда Лиза хотела владеть его сердцем?

Наступили долгие тягучие дни, словно медовый месяц наоборот — Лиза с Алексеем проводили многие часы наедине друг с другом. Его родители улетели в Испанию, мама не хотела, но подчинилась воле отца, Марина отправилась к мужу в Женеву. Длинные завтраки, фритата и блинчики с кленовым сиропом, какао с маршмеллоу и бельгийские вафли, послеобеденный сон и медленные прогулки в небольшом парке возле дома. Алексей все еще был довольно слаб, к нему каждый день приходила медсестра, трижды в неделю приходилось ездить в госпиталь, левая рука была скована лангетой, и предстояло сделать несколько операций, чтобы восстановить чувствительность ладони, но мало-помалу он приходил в себя. По вечерам они сидели в гостиной, Алексей вникал в дела своих компаний, Лиза старалась на расстоянии руководить «Весной» и занималась проектом Grey Key. Иногда она читала книгу, расположившись в кресле-качалке, а он дремал на диване. Алексей старался коснуться ее, скользнуть поцелуем. Как-то рано утром, пока еще даже не рассвело, Лиза стояла с чашкой цветочного чая перед окном на кухне, медленно падал снег, казалось, зима длится уже целую вечность. Сзади к ней подошел Алексей, прислонился грудью к ее спине и положил руку на большой выступающий живот, Лиза положила свою ладошку сверху.

— Я хотел этого с того момента, когда увидел беременную тебя, — тихо произнес он.

— Даже когда злился и не верил? — спросила Лиза.

— Особенно тогда, — ответил Корнилов. — Что это ты пьешь тут в ночи? — он вдохнул теплый аромат ее чая.

— Ничего интересного, — улыбнулась Лиза, — Если ты не увлекаешься ромашковым отваром.

— Может, мне стоит им увлечься? Что-то серьезное мы с тобой сможем выпить совсем не скоро.

— Это уж точно, — рассмеялась Лиза, — Особенно я.

— Зато после мы с тобой выпьем лучшего шампанского, — от дыхания Алексея по шее у Лизы побежали мурашки. Странно и даже неловко, ей было трудно вставать с кровати и глубоко дышать, у нее на теле появились пигментные пятна, а растяжки сводили с ума, но она хотела его, ощущений мужского тела рядом с собой, внутри себя, его ласк, ожидания, экстаза и полета в никуда.

— Может, лучше сразу виски или пару бокалов коньяка? — Лиза чуть пошевелилась, и Алексей отпустил ее, он до сих пор не мог понять, захочет ли она когда-нибудь его как мужчину. И хоть сейчас Корнилов был бы слишком самоуверен, если бы думал, что способен на что-то, но в будущем хотел видеть ее рядом с собой каждую ночь.

— Можно и так.

— Тебе не кажется, что мы тут с тобой живем как в санатории? — Лиза откинулась на стуле, стараясь дать малышу хоть ненадолго побольше пространства для маневра.

— Я никогда не был в санатории, но с тобой бы не отказался.

— А я была, с бабулей. В Марианске Лазне, она их называла Мариенбадом на какой-то старый дореволюционный лад. Мы там также спали, ели, разговаривали и гуляли. Волшебное было время. Мне было пятнадцать, бабушка была увлечена имитационным моделированием на рынке ценных бумаг. По вечерам мы ужинали в лучшем ресторане, а потом она опробовала на мне, как на самом верном слушателе, свои идеи.

— Мне бы понравилась твоя бабушка.

— Сейчас я думаю, что ты бы тоже понравился ей, — Лиза и правда верила, что бабуля оценила бы Алексея так же, как ценила его и она.

— А тебе? — словно невзначай спросил Алексей.

— А мне ты нравишься давно, — просто ответила Лиза, не могла же она вот так сказать, что любила его.

— А ты мне, — тихо произнес Алексей. Какой-то странный и наивный разговор они вели. И вообще они с Лизой сейчас, наверное, выглядели странной парой. Она — со своей чувственной фигурой, рассыпавшимися по плечам черными волосами и бледной кожей, просвечивающей через кружево алого пеньюара, и он — со шрамами на лице, рукой на перевязи, в нелепой темно-синей пижаме и в тапках.

— Что ж, это внушает оптимизм, — Алексей встал, допил чай из Лизиной чашки и потянул ее за собой, — Пойдем поспим еще немного.

Лиза аккуратно устроилась на высокой кровати, тщательно рассовав подушки под спину и под живот, Алексей присел рядом.

— Скоро уже, — полувопросительно сказал он.

— Еще минимум шесть недель, — твердо ответила Лиза, — Но ты не бойся, я в порядке.

— Я все равно буду бояться, — он лег рядом, и Лиза чуть подвинулась, откидывая одеяло.

Они жили, ели, а теперь даже спали вместе, но о будущем никто не говорил. Нет, его никто и не отрицал, сначала Корнилов, а потом Лиза осторожно делились своими планами на ближайшие полгода, год, и в этих планах они были рядом друг с другом, и словно подразумевалось, что так будет и впредь. Жаль, что жизнь была сложнее бизнес-задачи или финансовой модели, и о том, что подразумевалось все же следовало говорить. По крайней мере, Лизе хотелось услышать об этом. Она должна была знать, как и что представляет себе Алексей, чтобы сказать ему, совпадает это с ее представлениями или нет. А еще ей бы очень хотелось услышать от него историю, из-за которой он так желал и так мучился рядом с Кейко, историю его погибшей жены и никуда не исчезнувших угроз их жизням.

Странно, но о намерениях Алексея Лиза узнала почти случайно, ненароком подслушав его разговор с другом. Их уединение не тревожил почти никто — Дорофеевы улетели в Москву, а общаться с кем-то еще и у Алексея, и у нее самой не было ни желания, ни сил. Лиза даже радовалась, что все время откладывала свой приезд в Лондон Стеф. Тем более, она была удивлена, когда во время завтрака в очередное мрачное февральское утро Корнилов заявил, что сегодня к ним приедет университетский друг.

Университетский друг, Егор оказался цепким жестким клоном Корнилова полугодовой давности — с другой внешностью, но тем же беспощадным блеском в глазах. Он был мил и предупредителен с Лизой, но не скрывал своего желания остаться с Алексеем наедине, а она не скрывала желания побыть одной. Лиза неплохо отдохнула, почитала и переоделась, и уже почти спустилась в гостиную, когда услышала голоса мужчин и не смогла заставить себя уйти или, наоборот, выйти к ним.

— И что думаешь делать с ней? — придирчиво спросил Егор.

— Ты явился после двухлетнего отсутствия и думаешь, что можешь вот так просто задавать мне такие вопросы, — усмехнулся Корнилов.

— А что? Ты тоже можешь задать мне какой-нибудь вопрос, хотя у меня, конечно, нет женщины, которая бы смотрела на меня как на ключ от Форт-Нокс.

— А у меня ты считаешь есть?

— Мне вроде говорили, что зрение у тебя не пострадало, — насмешливо сказал Егор. — Или это не так?

— Может, оно пострадало частично, — ушел от ответа Корнилов.

— Понятно, — протянул Егор, хотя, конечно, не понимал ничего. — Так что думаешь делать?

— Все, что нужно, чтобы было правильно, как любит говорить моя мать, — ответил Алексей.

— Просто правильно или по-настоящему правильно? — не отставал Егор.

— Отстань, — отмахнулся Корнилов. — Очень правильно, тебя устроит?

Вместе, нравишься, очень правильно — набор ни о чем не говорящих, плоских фраз. Глупо, непонятно, обидно. Почему она открыла ему свою душу, а он продолжает молчать, почему считает, что может скрывать то, о чем ей больше всего хотелось бы знать? И почему он встал и ушел от нее уже больше часа назад? Как же хочется поспать хотя бы несколько часов, не просыпаясь, чтобы сходить в туалет, не ощущая постоянной одышки и вечной боли в спине. Она не имеет права жаловаться, она ждет самого чудесного события в своей жизни. Еще какой-то месяц и Лиза возьмет на руки своего малыша, прижмет его к груди, а рядом будет Алексей. Что ей еще нужно? Совсем мало, чтобы Корнилов, наконец, сказал, что думает о ней, что чувствует к ней. Лиза медленно перевернулась на бок и осторожно встала, накинула халат. Сейчас казалось странным, что она думала, будто смогла бы быть в своем нынешнем положении хоть с кем-то другим, кроме Алексея, с Бруно, например. Те изменения, которые происходили в ней, в ее теле, в ее голове могли быть пережиты только с отцом ее сына. Лиза вышла в коридор, прошла мимо комнаты, которую отвели под детскую, там стояла чудесная кроватка, которую она приобрела в Милане, пеленальный столик, игрушки на полках, уютный диванчик в углу. Стеф все же прислала ее вещи, что ж, так даже лучше — она неизбежно бы все рассказала Бруно, а Лизе отчего-то не хотелось больше становиться героиней ничьих историй.

Лиза спустилась в гостиную, Корнилов сидел на диване, неяркий свет торшера освещал его склоненную фигуру.

— Ты что тут? — Лиза ласково тронула его за плечо, несколько дней назад с руки Алексея сняли повязки, и теперь она видела новую бледную кожу. Кожа прижилась, оставалось только чтобы они сами прижились друг к другу.

— Вот сижу, — глухо ответил Алексей.

— Я вижу, — ответила Лиза, устраиваясь рядом, накидывая плед на себя и на него. — Думаешь о чем-то?

— Думаю, что должен рассказать тебе о Саюри.

Лиза вздрогнула — Саюри, тогда еще безымянная, казалась ее давним кошмаром.

— Говори.

— Вначале я думал, что ты странным образом похожа на нее. Именно ты, а не Кейко. Кейко была суррогатом, который я искал в наказание самому себе. Ты была свежей и нежной, как она. Это потом я узнал, что она была совсем не свежей и уж точно не нежной, — Алексей замолчал.

Странно, не такого начала ожидала Лиза. Она думала, Корнилов будет почти с благоговением говорить о девушке, которую он потерял, но в его словах звучало презрение.

— Я был увлечен японской культурой с детства, как, впрочем, и многим другим. Правда, другие увлечения прошли, а это — нет. Я закончил МГИМО, конечно, со специализацией на японском языке. Потом увлекся архитектурой. Отец дал мне возможность развивать тот бизнес, который я хотел. Я вкладывал деньги, туда и сюда. Земля на Золотой миле, компании, акции, мы много строили и покупали, а потом я решил, что можно попробовать делать то же самое и в Японии. Там меня, конечно, никто не ждал, но понемногу все начало получаться. Стройки, участие в работах по переустройству порта в Кобе. Япония, в которой я жил, была выше всяких похвал. Есть страны, очарование которых рассеивается, как только ты перестаешь быть в них туристом. Япония затягивала меня все глубже, философия, история, традиции, сакура и момидзигари, — Лиза видела, что Алексею приятно вспоминать все это, его глаза светились, и она могла только надеяться, что не из-за женщины, которую он потерял. — Я вел дела с Сюнкити Ямагути, он был финансовым воротилой и главой одного из кланов якудза. Это европейцев может испугать такое знакомство, но только не нас. Сюнкити был прямолинеен и честен, и мне было абсолютно все равно, где и как он рэкитирствовал в прошлом. На одной из вечеринок я познакомился с его дочерью Саюри, совсем юной, она была квинтэссенцией Японии для меня: нежная, хрупкая, чуть загадочная, абсолютно отстраненная от реального мира. Это были идеальные качества в женщине для меня. Мы стали встречаться, конечно, с разрешения, ее отца. Все украдкой, ничего лишнего, я мог только мечтать о ней. Ни о чем, кроме брака, не шло и речи. Я не верил своему счастью, когда Сюнкити согласился на него. У нас была традиционная японская свадьба, а после я хотел устроить настоящий праздник у родителей в Марбелье, но прежде мы решили провести свой медовый месяц. Саюри, она жила среди таких наивных понятий, как невинность и первая брачная ночь. Ее первая брачная ночь стала последней, — Корнилов опустил голову и замолчал. Лиза не могла осознать его слова. Саюри оставила его? С ней что-то случилось? Это казалось странным и невероятным. Она боялась произнести хоть слово, задать хотя бы один неловкий вопрос.

— Она умерла в первую нашу с ней ночь, стукнулась головой о столбик кровати. Ты когда-нибудь слышала о таком? О чем-нибудь более нелепом?

Лиза отрицательно покачала головой, в это и правда было трудно поверить, но Алексей страдал, а, значит, это было правдой.

— Я помню ее лицо, ее тело, мое стремление навстречу к ней, ее покорное принятие меня.

Лиза и не думала, что сможет так отчаянно ревновать, слушая признания Алексея.

— Она называла меня своим стареньким мужем и покорно отдавала себя, — Корнилов горько усмехнулся. Лиза негодовала, как могла эта девчонка так говорить, так думать?! Как она могла отвергать то, что Алексей с радостью ей отдавал?!

— Она была в моих руках, горячая, живая, а потом словно стала тряпичной куклой, я думал, это очередные ее невинные шутки или просто неприятие меня, но я даже представить не мог, что она была уже мертва.

Лиза почувствовала, как по ее коже пробежали мурашки. То, что рассказывал Корнилов, не укладывалось в голове, звучало как забракованный сценарий второсортного фильма.

— Я помню ее волосы, зацепившиеся за столбик кровати, отметину от удара на ее виске.

Алексей молчал, только тер ладонью усталые глаза. Лиза придвинулась ближе, обняла его так крепко, как могла, из ее глаз текли слезы, она положила голову на плечо Корнилова и намочила слезами его футболку. Она ревновала, разрывалась от сострадания к Алексею и гнева на глупую девчонку, которая причинила ему столько боли.

— Еще минуту назад Саюри была рядом со мной, и вот ее уже не было ни со мной, ни с кем-то другим. Я думал, Сюнкити уничтожит меня, и был к этому готов, но он отпустил меня. Только потом я понял, что мое собственное чувство вины было лучше любой сиюминутной мести.

Лиза вспомнила мрачного Алексея, каким она увидела его впервые в чайном доме, а несколькими днями позже и в кинотеатре, — тогда он был человеком, уже поддавшимся разрушающему чувству вины.

— Мне хотелось наказать себя еще больше, заставить почувствовать, что потерял. Так пришла идея чайного дома — ненастоящая, суррогатная японка в традиционном обличье, правда не чистая девушка, а доступная гейша казалась отличным продолжением истории моего самобичевания. Появилась Кейко, иллюзия, ширма, вроде бы беспринципная девица, к которой меня отчего-то странно тянуло, и это было еще хуже. Даже узнав настоящую нежную Саюри и погубив ее, я испытывал страсть к дешевке, которой пытался ее заменить.

Лиза не могла понять, что чувствовала в этот момент — снова ревность, раздражение, злость или спокойное принятие того, что, увлекаясь Кейко, Корнилов отдавал должное ей.

— А потом я познакомился с тобой, — продолжил Алексей. — Ты и Кейко, вы были крайностями, находящимися на разных полюсах, и меня тянуло к вам обеим. Я понимал, что, встречаясь с тобой, должен прекратить походы в чайный дом, но сделал это совсем не сразу. И даже, когда узнал про передачу акций «Весны» тебе, решил поехать к Кейко после разговора с тобой. Ты была сложной, Кейко — простой, ты была элегантна, а она почти вульгарна, но я хотел вас обеих. И до сих пор не понимаю, как я мог не узнать тебя, — Лиза и сама этого не понимала. — Я видел только то, что ты показывала мне. Но и ты, и Кейко, вы были одинаково ласковы и нежны. Кейко ласкала меня, когда я пришел с разрывающей сознание головной болью, а ты утешала меня на берегу в Марбелье. В то утро в Марбелье я окончательно выбрал тебя.

Алексей чуть расслабился и обнял Лизу.

— После того, как узнал про Кейко и весь этот маскарад, я улетел в Токио, и начался весь этот ад с покушениями, сначала на маму с Мариной, потом на тебя. Было очевидно, что за всем этим стоит Сюнкити. Я должен был что-то делать, но не сделал до сих пор. Невозможно бороться с якудзой напрямик. Но я хочу, чтобы ты верила мне, Сюнкити почти разорен, а скоро решится проблема и с ним самим. — Лиза вздрогнула от этих слов. — Я должен был обезопасить тебя, я не находил себе места, и это при том, что не знал, что ты беременна. Я помню, как удивлялся твоему распорядку дня, всем этим прогулкам и поездкам в больницы, но, конечно, ни о чем не догадался. Если бы тебя продолжали охранять люди Василия Петровича, они бы о обо всем мне донесли, но они оказались никудышними охранниками, а эти новые, у них была одна задача — ты и твоя безопасность, вот я и не знал ни о чем, — что ж теперь Лиза понимала, как получилось так, что Корнилов столько времени был в неведении о ее состоянии. — А в Японии Саюри открылась мне с новой стороны, Сюнкити постарался, — Алексей перевел дыхание и продолжил, — Невинность и наивность были умелой маской. Подумай только, она легко использовала меня — путалась с одним из подручных своего отца и даже была беременна от него, а за мой счет хотела вырваться из строгих тисков семьи.

Корнилов устало замолчал, в недлинном в общем-то рассказе была история всей его жизни последних лет: то, что он считал любовью, горем, виной и огромным разочарованием под занавес неумело срежисированной пьесы. Лиза была рядом, слушала и жалела его. Обычно жалости он избегал, считая ее недостойным, не мужским чувством, но сочувствие Лизы было совсем другим.

— И, поняв, кем в действительности была Саюри, я понял весь замысел Сюнкити — показав мне сущность своей дочери, он хотел еще сильнее заставить меня страдать, отнимая женщину, которая по-настоящему дорога мне, взамен той, что не стоила ни гроша.

Лиза так хотела утешить Алексея, разделить его чувства, но чувства к бывшей жене были совсем не теми, что можно разделить с будущей матерью своего сына. Она была растеряна, зла и странно рада, слыша, как Корнилов говорил о том, что она дорога ему. И пусть это было сказано не прямо, Лиза прекрасно умела читать между строк.

— Я был зол на тебя и все равно думал о тебе, а, узнав о том, что было с тобой в прошлом, думал все больше, — Алексей обнимал Лизу, чувствуя, как ее тепло понемногу наполняет и его. Он так надеялся, что Лиза поймет все то, что он хотел ей сказать.

— Я тоже думала о тебе, даже когда хотела начать все заново в Милане, — тихо произнесла Лиза. — Даже, когда надеялась, что в будущем смогу быть с кем-то другим, все равно думала о тебе.

Алексея больно резанули ее слова о другом мужчине, но чего он хотел, когда сам пустился в интрижку с Настей, а до этого позволил себе несколько бурных ночей в Сингапуре.

Казалось, та ночь была переломной в отношениях Лизы и Алексея, и хотя она не сказала ему в ответ почти ничего, только слушала и была рядом, он знал, что Лиза поняла и приняла абсолютно все. На первый взгляд, все было, как день или неделю назад, но изменилось что-то внутри них — подозрение сменилось надеждой, сожаление — прощением, а недомолвки и догадки — прямыми вопросами о том, что беспокоило его или ее. В один из дней Алексей зашел в спальню и, дождавшись, когда Лиза откроет глаза, молча протянул ей MacBook, на экране был договор дарения 90 % акций «Весны». Корнилов дождался, когда Лиза осознает увиденное, забрал у нее компьютер и вернул ей его, открыв другой файл — план помещения с нанесенными на нем пометками и непонятными цифрами.

— Я хочу, чтобы ты реализовала все свои идеи, — коротко объяснил Алексей. — Сделай «Весну» настоящим бриллиантом, а здесь, — он указал на экран, — Создай что-то невообразимое, это, кстати, в гостинице «Украина».

Вот так Лиза приобрела свое модное дело, когда все мысли были не об объемах продаж или фэшн-трендах, а о частоте схваток и пользе грудного вскармливания.

За окном медленно догорали сумерки, а в камине потрескивал огонь — Лиза боялась, что Корнилову будет некомфортно так близко от обжигающего пламени, всю силу которого он ощутил на себе, но Алексей был спокоен и время от времени шевелил поленья старой кочергой. Она прочно обосновалась на диване в гостиной, не желая ни гулять, ни сидеть, ни ходить, только внимательно прислушиваться к себе и быть рядом с главными мужчинами в своей жизни. Алексей встал с кресла и пересел поближе к Лизе, двумя руками накрыл ее живот.

— Как думаешь, он слышит нас? — спросил Корнилов.

— Точно знаю, что да, — лениво ответила Лиза. — Тебе есть, что ему сказать?

— Мне очень многое хочется ему рассказать, но я боюсь забивать голову малыша своими фанабериями.

— А ты не бойся.

— Первое, что я помню из рассказов своего отца, — это путешествия, волшебные острова и неведомые страны. Корабли, бороздящие океаны, пенные волны и таящие опасность закаты, — улыбнулся Алексей.

— Хорошо, что ты не стал моряком, — Лиза ласково взъерошила его волосы. — А то где бы я тебя сейчас искала?

— Думаю, я бы сам нашелся, — сказал Алексей.

— Хотелось бы мне в это верить, — сложив губы бантиком, проговорила Лиза. — А ты помнишь… — она не успела закончить фразу, когда зазвонил телефон. Корнилов ответил, разом помрачнел и вышел говорить в другую комнату. Его не было целых десять минут, долгих десять минут, за которые она успела построить гипотезы одна страшнее другой. Наконец, Корнилов вернулся, его глаза горели холодным хищным огнем.

— Землетрясение у восточного побережья Хонсю и сильнейшее цунами, — коротко сказал Алексей. Лиза вздрогнула, она не знала, что это значит лично для них. Они не включали телевизор и не выходили в Интернет, отгородившись от всех и вся. — Сильнейшие разрушения по всей стране, порт почти разрушен. Самолет Сюнкити смыло со взлетной полосы в аэропорту Сендай, — он замолчал, словно сказанного было достаточно, чтобы Лиза все поняла.

— Это очень плохо для бизнеса, — полувопросительно произнесла она.

— Катастрофически плохо, — со странной радостью в голосе подтвердил Алексей.

— И? — удивленно подняла брови Лиза.

— И, вот мне интересно, когда ты, наконец, собираешься выйти за меня замуж? — совсем невпопад спросил Корнилов.

— Что? — не поняла Лиза.

— Не что, а когда, — еще больше развеселился Алексей. Новость о трагедии в Японии, об освобождении от Сюнкити словно смыла с него прошлое, как та огромная приливная волна, что сейчас бушевала на так любимых им раньше островах, островах, которые он считал неведомыми и волшебными.

— Когда, — заторможено повторила Лиза. — Может быть, когда я смогу надеть что-то более нарядное, чем кружевной халат и не буду пугать гостей мыслью о том, что невеста начнет рожать как раз, когда жених будет надевать ей кольцо, — странное настроение Алексея передалось и ей, наполняя ее радостью, словно пузырьками шампанского или парами двадцатилетнего виски. Боже, они не имели никакого права чувствовать себя счастливыми, когда за тысячи километров в криках и страхе гибли люди, но они были счастливы здесь и сейчас.