В предыдущей главе мы побывали на двух смысловых «этажах» и убедились в том, что архитектура не просто создает полезные для жизни объемы, но и красноречиво говорит об устройстве мира, внешнего (макрокосм) и внутреннего (микрокосм) – столь же необъятного, но заключенного в сознании каждого из нас. Казалось бы, на этом всё – тема исчерпана… Однако есть и иная реальность, то, что иногда называют тонким миром. Это не четвертое, не пятое и не 113-е измерение; это не прошлое, не настоящее и не будущее. Иной мир. Он присутствует тут же, рядом с нами, он разлит везде и есть всегда, потому что принадлежит вечности, где хода времени нет вообще. Его не постичь ни физикой, ни химией, но он и так открыт любому неглупому и тонко чувствующему человеку. Философы называют его трансцендентным. Это мир духов и души, мир богов и Бога.

В сущности, искусство для того и существует, чтобы связывать нас с иной реальностью. Не важно, верующий вы или атеист. Просто искусство априори исходит из того, что наряду с данным нам в ощущениях есть тонкий мир и в нем – высшие силы. А уж ваше личное дело считать его существующим в реальности или видеть в нем лишь фиктивное порождение человеческого разума.

Быть может, из всех видов искусства именно архитектура ближе всего трансцендентному. Ведь Иной мир вмещается в нее так же, как и привычный нам физический. Даже в простом человеческом жилище присутствует нечто нематериальное. В культурах, деликатно называемых традиционными, в маленьких идолах или в моделях домов, размещенных у очага, обитают, помогая живым, духи умерших предков. А в русской избе непременно есть красный угол с мерцающей перед иконами лампадкой, чей огонек многократно отражен блеском нехитрых окладов. Это обязательная в каждой православной семье «домашняя церковь» – божница, свидетельство незримого присутствия Духа Божьего. Впрочем, по правде сказать, остатки языческих верований также всегда найдут прибежище под крышей крестьянского дома. И домовой останется где-то за печкой, и невидимая стена под матицей – главной потолочной балкой, «матерью» конструкции – будет делить пространство на две части – сакральное, дальнее, и повседневное, ближнее к двери. Однако и городские жители недалеко ушли от суеверных сельчан: современная мода на фэншуй, когда специально обученный человек определяет, куда должно быть обращено изголовье кровати, и не дай бог повесить в офисе картину с парусником, плывущим к берегу, ибо вслед за этим весь бизнес неизбежно окажется на мели, тоже относится к попыткам как-то договориться с потусторонним миром, повлиять на него или хотя бы не нарушать установленные там правила.

Конечно, помимо жилищ есть и особые сооружения, специально предназначенные для обращения к иным мирам и их обитателям. Это, разумеется, храмы. Уже много веков их изучением занимаются археологи и историки искусства, не говоря о теологах. В последние же годы, можно сказать на наших глазах, из корпуса гуманитарных дисциплин выделяется особая наука, посвященная феномену храма, самой его сути, общей для разных культур и вовсе не дружественных друг другу религий. Отец-основатель, выдающийся французский ученый-иранист Анри Корбен, назвал эту науку теменологией, то есть храмоведением.

Итак, что же такое храм? Уже давно человечеству приходится выбирать между двумя версиями происхождения человека. По одной – человек есть результат то ли удачной мутации, то ли необъяснимой склонности к труду некоторых древних обезьян. По другой, более ранней – человека создал Бог. Слепил из глины и затем вдохнул жизнь. То же и с храмами – на их счет также имеются две версии. Благодаря археологам мы знаем, что многие народы строили выдающиеся храмовые комплексы задолго до того, как появились первые опыты сакральных сооружений, описанных в Библии. Однако чтобы понять саму идею храма, по крайней мере в авраамических религиях, то есть в иудаизме, христианстве и исламе, нам следует обратиться именно к Священному Писанию. Никакого противоречия в этом нет, потому что есть история физическая и есть история идей. Это разные пространства, и время в них тоже разное.

 

Камень Иакова

Согласно Библии, единый для иудеев, христиан и мусульман Бог не сразу привел людей к мысли построить Ему храм. Пожалуй, первым намеком свыше следует считать сон Иакова и те выводы, которые он из него сделал. Как известно, Иаков отправился в путь, чтобы избежать гнева обманутого брата и заодно выбрать себе жену. Ночь застала его в дороге, и он устроился спать прямо на земле, подложив в качестве подушки камень. И приснилась ему лестница, ведущая прямо в небо. Ангелы восходили и спускались по ней. А потом сам Гос подь явился на ее ступенях, чтобы подтвердить Иакову, что обещание, данное его деду Аврааму, остается в силе и их род еще положит начало многочисленному и великому народу. Таким образом, во сне подтверждалось божественное обетование. Однако важно и то, как поступил Иаков после пробуждения. «…Истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал!.. Как страшно сие место!» – решил он и отметил его: поставил камень, навеявший ему этот сон, памятником и полил елеем, то есть оливковым маслом. «Это не иное что, как дом Божий, – продолжил он свои размышления, – это – врата небесные» (Быт. 28: 16, 17). Как видим, еще не построив никакого сооружения, пастух Иаков создал прообраз храма и обозначил его главные атрибуты. Во-первых, он отметил место присутствия Высших сил, установив памятный знак. Во-вторых, освятил его, совершив специальный ритуал с помазанием камня елеем. В-третьих, назвал это место домом Божиим, и не просто назвал, но и нисколько не усомнился в буквальной справедливости такого названия. Наконец, он дал этому месту еще одно определение – «врата небесные», то есть, с его точки зрения, там реально открывался путь в тот самый Иной мир. С тех пор всякий храм авраамической религии может быть узнан по наличию у него подобных свойств.

Рис. 5.1. Михаэль Лукас Леопольд Вильман. Пейзаж с лествицей Иакова. Холст, масло. 1691 г. Музей Боде, Берлин

Однако кое-что в этом перечислении упущено. Любой храм – это также место приношения жертвы Богу. Она не обязательно должна быть материальной, в виде благовоний, хлебов или убиваемых животных. Можно приносить жертву и словом молитвы. Но совсем без нее нельзя. Иаков же не стал отмечать место памятной ночевки жертвенником, скорее всего потому, что вопрос с ним уже был решен раньше, о чем рассказано в другой библейской истории. Когда Господь решил испытать верность Авраама, то приказал ему принести в жертву любимого сына – Исаака (отца Иакова). Причем сделать это надо было не немедленно, а в конце путешествия в далекую землю Мориа. Именно там, на скале, ангел в последний момент отвел руку благочестивого отца, и человеческая жертва была заменена животной – овном, промыслительно запутавшимся рогами в ближайших кустах. Мы еще не раз вернемся на эту скалу, к заботливо устроенному Авраамом алтарю.

Рис. 5.2. Юлиус Шнорр фон Карольсфельд. Жертвоприношение Авраама. Гравюра Аугуста Габера. 1860 г.

 

Скиния

Первый настоящий храм появился у евреев, а следовательно, и у всех последователей авраамических религий значительно позже, причем это была походная легкоразборная конструкция, можно сказать «храм-палатка». По пути из египетского плена, но задолго до обретения Земли обетованной народ Израиля остановился лагерем у подножия горы Синай. Моисей не раз поднимался на эту гору, где лично беседовал с Богом. Там, на скрытой облаком вершине, человечеству были переданы первые Десять заповедей (чаще всего вспоминают шестую, восьмую и часть десятой: «Не убивай», «Не кради», «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего…» (Исх. 20: 13, 15, 17). Следующих заповедей, как и Мессию, иудеи ждут до сих пор; последователи Христа и Мухаммеда считают, что уже обрели продолжение. Моисей не только услышал божественные формулировки, но и получил их в письменном виде, начертанными на каменных скрижалях. Первый экземпляр он, кстати, в гневе разбил, обнаружив, что, пока общался с Господом, его соплеменники начали тут же, у подножия горы, поклоняться золотому тельцу. Впрочем, во втором издании скрижали были благополучно доставлены в стан евреев. Вместе с ними Моисей получил на горе и подробнейшие инструкции о том, как и где их хранить. Необходимо было собрать в народе пожертвования: «шерсть голубого, пурпурового и червленого цвета…» (Исх. 35: 6), лен и кожи, ценные породы деревьев, много золота, серебра и меди. Также понадобились мастера-ремесленники. Вот имена некоторых из них, упомянутых в Библии и навсегда оставшихся в истории: Веселиил, сын Урии, сын Ора, из колена Иудина; Аголиав, сын Ахисамахов, из колена Данова (Исх. 35: 30, 34).

Он исполнил сердце их мудростию, чтобы делать всякую работу резчика и искусного ткача и вышивателя по голубой, пурпуровой, червленой и виссонной ткани, и ткачей, делающих всякую работу и составляющих искусные ткани.

Исх. 35: 35

Для хранения скрижалей был изготовлен деревянный ящик, со всех сторон обитый золотом. Сверху он закрывался золотой крышкой, украшенной крылатыми фигурами серафимов. По углам крепились золотые кольца, в которые были продеты обложенные драгоценной фольгой шесты. Получилось что-то вроде носилок – удобное приспособление для странствий по пустыне. Но главное, во время стоянок этот ящик со скрижалями – Ковчег Завета – должен был находиться в особом шатре, в Скинии. Именно Скиния является «прародительницей» всех храмовых построек и у иудеев, и у христиан, и у мусульман. Судя по описанию в Библии, это была большая многослойная палатка из кусков ткани, искусно сцепленных между собой и кое-где спускающихся с краев изящными драпировками. Снизу лежал виссон, то есть, скорее всего, льняное полотно, потом – шерсть, а сверху, видимо как защита от дождя, козьи шкуры. В отличие от обычного шатра, внутри находились деревянные стены – ряды поставленных вертикально брусьев из дерева ситтим (акации) на серебряных подножиях. Южная и северная стороны состояли из 20 таких брусьев, западная – из 6 плюс 2 угловых, соединяющие конструкции под прямым углом. Получалось вытянутое с востока на запад помещение, что-то вроде базилики. Внутри тканая завеса на пяти столбах с медными подножиями делила пространство на две части, бóльшая из которых, первая от входа, называлась «святилище». В нем помещались золотой семисвечник, стол для предлагаемых в жертву Богу хлебов и маленький жертвенник для воскурений. Малое, дальнее помещение – Святая святых – предназначалось для хранения Ковчега Завета, и входить в него мог только первосвященник. Неотъемлемой частью храма был двор, огороженный ткаными завесами на столбах из того же дерева ситтим, но на медных опорах. Во дворе располагался главный жертвенник, на котором сжигались приносимые в дар Богу животные, и сосуд для омовений.

С тех пор молитвенные постройки авраамических религий строятся по трехчастной схеме: преддверие – двор или притвор (нартекс), собственно основное пространство храма и специальная сакральная зона – алтарь или просто возвышение со столом либо тумбой для священных текстов.

Самое важное: этот шатер оказался не просто местом хранения скрижалей Завета и не только специальной территорией, где приносятся жертвы. Теперь уже Скиния, а не место, когда-то отмеченное камнем Иакова, стала домом Бога. Евреи могли убедиться в этом буквально: как только Моисей собрал Скинию и освятил ее елеем, она скрылась в божественном облаке – наглядном свидетельстве божественного присутствия. Когда облако поднималось, странникам пустыни становилось понятно, что пора двигаться дальше в поисках Земли обетованной; если останавливалось, это был знак, что пора разбить лагерь для отдыха.

Рис. 5.3. Герард От. Строительство Скинии и Ковчега Завета. Гравюра. 1728 г.

Строительство Скинии было грандиозным этапом в религиозной эволюции человечества, а скромный шатер стал важной вехой в развитии архитектуры. Возможно, впервые Бог являл себя миру не через изображение (в картине или в скульптуре), а через слово, запечатленное священными письменами (скрижали Завета), и через архитектуру, в пустом физически, но полном божественного присутствия пространстве Святая святых. Много позже, в 63 г. до Рождества Христова, римский император Помпей в битве за Иерусалим захватил Храм – «потомок» Скинии, где тоже, естественно, было такое пространство. Считается, что, войдя в Святая святых, он был разочарован, не найдя там никаких богатств, и велел своим воинам покинуть храмовую территорию, не причиняя постройке вреда. Однако почему-то кажется, что вовсе не разочарование было тому причиной. Возможно, Помпей был потрясен глубиной философской и теологической мысли иудеев, видящих присутствие Всевышнего не в статуе, олицетворяющей Юпитера или Марса, а в пустом пространстве Храма.

Шатер как вместилище божественного присутствия – Шехины на иврите, Сакины у арабов – стал одной из главнейших культурных и религиозных метафор. Скинией можно назвать человека, впустившего Бога в душу; так же, естественно, часто называют Богородицу, ибо она, подобно Скинии Моисеевой, вмещала в себя Господа, пока вынашивала младенца Иисуса.

Интересно, что устройство Скинии описано в Библии самым подробным образом. Указано, сколько шипов нужно на каждом столбе, чтобы они соединялись друг с другом, как должны лежать обложенные золотом шесты, скрепляющие конструкцию; сказано, что на каждом куске ткани, служащем покрытием шатра, необходимо именно по 50 петель и именно голубого цвета, а крючки, сцепляющие петли друг с другом, нужно непременно отлить из золота. Однако представить себе, как Скиния выглядела на самом деле, довольно сложно, по крайней мере, реконструкции разных исследователей мало похожи друг на друга. Иногда очень жаль, что к Священному Писанию не прилагается священная проектная документация.

Рис. 5.4. Скиния Моисеева. Рисунок из древнерусского перевода книги Козьмы Индикоплова. 1495 г.

Впрочем, понять, как собирается Скиния, Моисею было значительно проще, чем нам сегодня: на горе Синай ему был показан божественный образец. Трудно сказать, был ли это чертеж, макет или полноразмерный шатер. Однако важнее другое: там, в трансцендентном – Ином – мире, существует общий проект. Причем, поскольку движения времени в тех сферах нет (а суть вечности в этом и состоит), данный проект актуален всегда, в любое мгновение. Всякий храм или дом молитвы (о различиях мы еще поговорим) незримо содержит в себе прообраз Скинии. Мишкан (так называют евреи шатер Моисея) поэтому не образец, которому следуют строители, а первое из воплощений общего божественного замысла. Зайдете ли вы в Новую синагогу в Берлине, построенную архитекторами Эдуардом Кноблаухом и Августом Шлютером, в стамбульскую мечеть Сулеймана, которую возвел Мимар Синан, в собор Святого Петра в Риме, автором которого является Микеланджело, или в Успенский собор Московского Кремля, сооруженный Аристотелем Фиораванти, – у любого из этих зодчих, как и у всех других, кто строил культовые сооружения, всегда есть Высший Соавтор. Наверное, ничто не связывает архитектуру с горними сферами, с миром божественного так, как сотворенный Им за пределами нашей реальности нерукотворный шатер.

Можно рассказать и еще об одном воплощении данного проекта. Согласно исламскому преданию, Кааба, главная святыня мусульман, невероятно красивый в черных с золотом ковровых одеяниях каменный куб в центре Заповедной мечети в Мекке, был построен самим Авраамом (Ибрагимом) и его сыном Исмаилом (братом так и не принесенного в жертву Исаака, но от другой матери). Однако задолго до этого данная храмовая постройка уже существовала на небе в специальном шатре и была на время спущена оттуда Адаму, когда, изгнанный из рая, первый человек затосковал о Боге. Если учесть, что помещение Святая святых Скинии также было кубическим, а форма куба как самой статичной фигуры неразрывно связана с вечностью (кажется, это гениально прочувствовал Казимир Малевич, создавая свой «Черный квадрат»), то не остается сомнений в наличии общего вневременного проекта божественного шатра.

Впрочем, что касается христиан, то они подошли к теме Скинии особо и несколько усложнили ситуацию. С одной стороны, любую христианскую церковь как собрание людей, впустивших в свои сердца Господа, тоже можно назвать Скинией. С другой стороны, Мишкан Моисея вмещал в себя скрижали Ветхого (первого) Завета, а Христос принес на землю Новый Завет. Естественно, возникла мысль о том, что и образец, явленный на горе Синай, уже устарел и заменен обновленным. Яснее всего об этом говорится в послании апостола Павла к евреям, которые знали устройство и суть служения в первой Скинии и хорошо понимали, о чем идет речь: «Но Христос, Первосвященник будущих благ, при шедши с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною, то есть не такового устроения, и не с кровию козлов и тельцов, но со Своею кровию, однажды вошел во святилище, и приобрел вечное искупление» (Евр. 9: 11, 12).

Рис. 5.5. Кааба. Каменный храм во дворе Заповедной мечети. Мекка, Саудовская Аравия

 

Иерусалимский храм

Казалось бы, придя наконец в Землю обетованную (то есть обещанную Богом), евреи сразу должны были построить настоящий, «стационарный» храм. Но нет: почему-то во всех религиях полноценные культовые здания, а не просто места для приношения жертвы и поклонения идолам возникают только там, где уже сформировалось государство. Может быть, причина просто в том, что строительство и содержание храма и штата жрецов при нем – дело дорогое, требующее сбора налогов специальными государственными людьми, мытарями. А возможно, потому, что глава настоящего государства в те времена сам становился фигурой сакральной, иногда даже богом, как в Древнем Египте и Древнем Риме, без его магического участия ни хлеб не родился, ни скот не множился, ни стихийные бедствия не укрощались. Именно такому руководителю и подобало строить храм. Так или иначе, а народ Израиля пережил еще целую эпоху Судей (то есть племенных вождей, имевших право вершить правосудие), а Ковчег Завета все покоился в Скинии, правда, как считается, регулярно обновляемой. И только с появлением настоящей царской и, следовательно, государственной власти встал вопрос о строительстве полноценного каменного храма. Впрочем, первому из еврейских царей, Саулу, было еще не до зодчества. Его, по свидетельству Библии, почти всецело поглотила ревность к воинской славе Давида; и, как победитель Голиафа ни демонстрировал свою лояльность, Саул никак не мог отказаться от идеи погубить воина-псалмопевца. Давид же, в свою очередь, оказавшись на троне, озаботился строительством, но Господь устами пророка запретил ему осуществление этого плана: слишком много войн приходилось вести выдающемуся воителю, что наверняка осквернило бы Храм. Однако именно Давиду было указано место его будущего расположения. По прямому повелению ангела царь выкупил площадку для будущего строительства у некоего иевусеянина Орны, умудрившегося устроить свое гумно на горе Мориа, в том самом месте, где когда-то пытался принести в жертву сына своего благочестивый Авраам. Кроме того, во главе пышной процессии, с песнями, плясками и великим весельем, Давид успел лично доставить Ковчег из города Гаваона в Иерусалим и начать заготовку строительных материалов, прежде всего кедровой и кипарисовой древесины, в чем ему очень помогла дружба с северным соседом – царем тирским Хирамом, обещавшим поставки ценных стволов в обмен на зерно. Но честь считаться строителем Первого храма досталась Соломону, сыну Давида.

И начал Соломон строить дом Господень в Иерусалиме, на горе Мориа, которая указана была Давиду, отцу его, на месте, которое приготовил Давид, на гумне Орны Иевусеянина.

2 Пар. 3: 1

Соломон сохранил добрые отношения с Тиром, и царь Хирам взялся помочь ему в богоугодном деле, причем не только материалами, но и квалифицированной рабочей силой: прислал умелых каменотесов и, главное, архитектора, тоже Хирама. Был ли он тезкой царя или однофамильцем, Библия умалчивает. Известно только, что он был сыном вдовы из рода Неффалимова.

И послал Хирам к Соломону сказать; я выслушал то, за чем ты посылал ко мне, и исполню все желание твое о деревах кедровых и деревах кипарисовых; рабы мои свезут их с Ливана к морю, и я плотами доставлю их морем к месту, которое ты назначишь мне, и там сложу их, и ты возьмешь; но и ты исполни мое желание, чтобы доставлять хлеб для моего дома.

3 Цар. 5: 8, 9

Строительство шло семь лет. Камни на площадку доставлялись уже обработанными, и на то была важная теологическая причина: еще Моисею запрещалось складывать жертвенник из обтесанных камней. Тогда считалось, что для святого дела не годятся материалы, оскверненные прикосновением железа. Видимо, строители Храма Соломона, понимая, что из бесформенного материала достойного здания им не построить, пытались обойти этот запрет, обрабатывая валуны вдали от места применения. Кроме того, такое решение сохраняло на стройплощадке благоговейную тишину.

Рис. 5.6. Франсуа Ватабль. Храм Соломона. Гравюра. 1546 г.

Как и Скиния, Храм в Священном Писании описывается очень подробно, и все же нам трудно представить себе, как он выглядел. Обычно, в реконструкциях, его изображают близким к вавилонской архитектуре, с характерными зубчатыми украшениями на фасаде, о которых упоминает и Библия. Впрочем, общая композиция Храма достаточно очевидна. В целом она, естественно, повторяла очертания Скинии: большой двор, а в нем – вытянутое в плане помещение, разделенное завесой на святилище и Святая святых. Ковчегу, как и раньше, предназначалось кубическое по форме пространство, куда лишь раз в год, в Йом-Киппур (Судный день, самый важный из иудейских праздников), мог входить первосвященник. Это помещение получило название «давир». В святилище вновь расположились светильник, жертвенник для воскурений и стол для хлебов предложения. Рядом с большим жертвенником, вместо сосуда для омовений, во дворе установили «море» – огромный чан с водой на 12 медных быках. В отличие от Скинии, у Храма появился притвор и вспомогательные помещения по бокам, стоящие рядом, но не соприкасающиеся со священными стенами храма. Отделка здания была очень богатой – снаружи мрамор, внутри кедровое и кипарисовое дерево, обшитое золотыми листами.

Храм, согласно Библии, начал строиться через 480 лет после бегства израильтян из египетского плена, на четвертом году царствования Соломона, и был закончен за семь лет. Скорее всего, до Рождества Христова оставалось еще 950 лет, хотя есть и иные подсчеты.

Как и положено, в ходе специального ритуала здание было помазано елеем и освящено. Торжественная процессия внесла в давир Ковчег Завета – как тогда казалось, навсегда. Божественное облако вновь, как когда-то в Скинии, наполнило святилище и Святая святых. Храм стал домом Бога, что неоднократно подтвердил и сам Господь, являясь Соломону. Таким образом, израильтяне обрели Храм, освященное место, где приносятся жертвы и молитвы Господу, – Его дом и дом Имени Его. При этом вратами небесными Храм Соломона, по-видимому, не считался. И вправду, зачем стремиться в небо, если сам Господь обещал «жить среди сынов Израилевых» (3 Цар. 6: 13)?

Казалось бы, что могло помешать зданию, которое Господь признал своим жилищем, сохраняться до скончания времен? Тем не менее Храм дважды был разрушен и после второго раза уже не восстанавливался. (К чести сынов Израилевых, обвиняют они в этом прежде всего себя и собственные грехи.) В первый раз, в 586 г. до н. э., Храм погубил царь Навуходоносор. Евреев вновь угнали в рабство, опять на чужбину, на этот раз в Вавилон. Именно там, как считается, и появились первые синагоги – не храмы, но места для молитвенных собраний. Впрочем, жить на чужбине в этот раз пришлось сравнительно недолго. На могущественную державу нашлась еще более сильная. Персидский царь Кир II Великий, основатель династии Ахеменидов, завоевал Вавилон, как и множество других государств, включая и земли Израиля. Это был настоящий строитель империи, не просто подчинявший себе многочисленные народы, но и устанавливавший разумный порядок. В том числе и в области божественного, ибо он методично возвращал народам их богов, водворяя соответствующие статуи и утварь в разоренные вавилонянами храмы. Евреям также было разрешено вернуться в свои земли и восстановить поруганную святыню. Кир даже выделил деньги на строительство и велел вернуть жрецам священную утварь, в том числе золотую, когда-то захваченную Навуходоносором. Очевидно, персидский монарх был заинтересован в дружеском расположении народа, живущего у границ с могущественным Египтом. Организация строительства была поручена пользовавшемуся доверием Кира Зоровавелю, потомку Давида. Правда, несмотря на происхождение, Зоровавель стал для евреев не царем, а скорее князем.

Так говорит Кир, царь Персидский: все царства земли дал мне Господь Бог небесный, и Он повелел мне построить Ему дом в Иерусалиме, что в Иудее. Кто есть из вас, из всего народа Его – да будет Бог его с ним – пусть он идет в Иерусалим, что в Иудее, и строит дом Господа, Бога Израилева, того Бога, Который в Иерусалиме.

Езд. 1: 2, 3

Кир не дожил до восстановления Храма. Израильтяне неосмотрительно отказались от помощи соседей-самаритян, также желавших принять участие в богоугодном деле. Самаритяне обиделись и занялись саботажем, что надолго затянуло строительство. В результате Второй храм был закончен только в 516 г. до н. э. Он получился гораздо скромнее Первого храма, средств на роскошную отделку не хватило. Кроме того, после разрушения Первого храма исчезла главная святыня – Ковчег со скрижалями Моисея. Впрочем, существует утешающая иудеев версия, согласно которой он навечно скрылся в недрах горы Мориа, где пребывает и поныне.

Много позже, примерно в 20 г. до н. э., иудейский царь Ирод Великий начал реконструкцию Храма. Она велась постепенно, службы и жертвоприношения не прерывались, и потому, хотя в результате миру явилось совершенно иное сооружение – покрытое мрамором, украшенное золотом и серебром, очень красивое (в Талмуде сказано, что тот, кто не видел его, никогда в жизни не видел красивого здания), – его продолжают называть Вторым храмом. Таким образом, говорят о Первом и Втором храмах, но в то же время исторически различают Храм Соломона, Храм Зоровавеля и Храм Ирода. Увы, и это сооружение в 70 г. после Рождества Христова было разрушено до основания, на этот раз по повелению римского императора Тита, боровшегося с очередным иудейским восстанием.

Утратив Храм Ирода, иудеи остались без храма вообще. С их точки зрения, дом Бога может быть только один и место ему в центре Иерусалима, на горе Мориа. Синагога, конечно, сакральное здание, также подражающее устройству Скинии, но храмом считаться не может. Скорее, это место для молитвенных собраний. В принципе, синагогой можно сделать любое помещение. Для этого у стены, обращенной к Иерусалиму, нужно расположить специальный шкаф, хранящий свитки Торы (первые пять книг Библии) и символически замещающий Ковчег Завета. Шкаф называется Арон-кодеш. Подобно Кодеш кодашим (Святая святых) Скинии и Храма, он отгораживается специальной завесой – парохетом. Еще желательно иметь возвышение, с которого будет читаться Тора. На этом сходство с храмом заканчивается: в синагоге не приносятся жертвы, это не врата небесные и не дом Божий, хотя, конечно, на все Его воля: захочет – будет присутствовать.

Рис. 5.7. Кристиан ван Адрихем. Второй храм. Фрагмент плана Иерусалима. Гравюра. 1584 г.

В этом плане христиане надежно обезопасили себя от угрозы утратить храм. Для большинства из них – и православных, и католиков, и представителей многих других Церквей (скажем, Армянской апостольской церкви) – храмом является любое освященное сооружение, в котором есть алтарь, престол и где, следовательно, возможно таинство евхаристии – бескровной жертвы с пресуществлением хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. И деревенская церквушка, и огромный столичный собор с равным правом именуются домом Божиим, а во время службы являют собой и врата небесные. У католиков есть самый главный храм – собор Святого Петра в Риме. То же можно сказать и о патриарших соборах в православии. Однако их утрата не оставила бы народы без храма вообще. Правда, среди христиан есть протестанты, не признающие таинств и, следовательно, идеи храма в принципе. И хотя их культовые сооружения внешне часто похожи на традиционные церкви, в действительности это просто дома для молитвенных собраний.

Если отдельную церковь сравнить со свечой, то все храмовое пространство христиан можно представить себе в виде поля, усеянного разновеликими зажженными свечами, ни одна из которых не горит ярче другой. Совсем не так обстояло дело в иудаизме, но почти на том же стоит храмовая теология мусульман.

Ш. М. Шукуров. Образ храма. М.: Прогресс-Традиция, 2002. С. 41.

Рис. 5.8. Мечеть Укба. Современный вид. Кайруан, Тунис

Что касается мусульман, то может показаться, что мечеть в чем-то более родственна синагоге, чем христианской церкви, и храмом в полном смысле не является. На внешний взгляд это, прежде всего, место общей молитвы (слово «масджид» – «мечеть» по-арабски – дословно означает «место земных поклонов»). Домом Бога мечеть определенно быть не может. Сложнее с функцией врат небесных. Как и все синагоги, все мечети мира ориентированы на единственное, самое священное место на земле. Для иудеев это скала Мориа в Иерусалиме, где когда-то возвышался Храм, а для мусульман – Заповедная мечеть в Мекке, чей двор заключает черный куб Каабы. В какой стороне находится Мекка, в мечети указывает стена киблы со специальной нишей – михрабом. Такая ниша, безусловно, символические врата в Иной мир; были даже михрабы, на стенах которых изображалась приоткрытая дверь. Божественный свет незримо изливается оттуда на всякого приносящего жертву словом молитвы.

Однако на самом деле мечеть не является храмом прежде всего потому, что она – лишь его часть. С точки зрения мусульманина, весь мир может сделаться храмом. Центр его и Святая святых – Кааба, естественно.

Рис. 5.9. Михраб мечети Омейядов. 706–715 гг. Современный вид. Дамаск, Сирия

Сама по себе форма ниши с ее сводом, подобным небесному своду, и ее пятой, аналогичной земле, превращает нишу в нерушимый символ «пещеры мира». А эта пещера – место явления ‹…› Божества, будь то эпизод внешнего мира в целом или мира внутреннего, священной пещеры сердца. Все восточные традиции признают важность этого, и апсида римских базилик – всего лишь ее мирская версия, с императором, поставленным на место божества.

Титус Буркхардт. Искусство ислама. Язык и значение / пер. с англ. Н. П. Локман. Таганрог: Ирби, 2009. С. 95.

Всякая обращенная к ней мечеть, где бы она ни находилась, есть фрагмент общей всемирной «композиции», образующей единое храмовое пространство. Более того, и место, где мечети нет, также легко превращается в незримый зал сакрального здания Храма-Вселенной. Во власти любого правоверного мусульманина превратить в мечеть хоть весь мир. Для этого достаточно простого приспособления – молитвенного коврика: в урочное время намаза он становится замкнутой ритуальной ячейкой, отгороженной от внешнего мира. На него «входят» – встают правой ногой, а сходят левой. При этом расположение коврика (а он, как и мечети, всегда обращен к Мекке; есть даже коврики со встроенными компасами, хотя удобней был бы ГЛОНАСС или GPS) придает ориентацию и всему окружающему пространству.

(Вся) земля была сделана для меня местом совершения молитв и средством очищения.

Изречение пророка Мухаммада (хадис), по «Сахиху» ал-Бухари

Таким образом, и христиане, и мусульмане создали себе равноценные замены Первому храму, возведенному по велению самого Господа на горе Мориа в Иерусалиме. Впрочем, в какой-то мере тот Храм сохранился и для евреев, поскольку никогда не исчезал из их памяти. Рассеянные по всему миру или собирающиеся у Стены Плача (единственной реально сохранившейся части Храма), – неустанно оплакивая утрату, они поддерживают его виртуальное существование. Вероятно, в их мечтах и молитвах он предстает еще более величественным и совершенным, чем был когда-то в материале. Может быть, в этом и есть высшая мудрость и тайное объяснение того, почему было допущено его разрушение: остался бы Храм в глазах иудеев столь же прекрасным, если бы и сегодня стоял в центре столицы современного государства, а люди в странных одеждах с золотыми табличками на груди целыми днями жгли на огромном мангале туши быков, козлов и баранов?

 

О почитателях храма Соломона

Однако иудеи не единственные, кто остался верен Храму на скале Мориа, пусть разрушенному, но сохранившемуся в умах и сердцах. Когда в 1119 г. из Франции в захваченный крестоносцами Иерусалим прибыл очередной отряд доблестных рыцарей, часть из них король нового христианского государства поселил в своем дворце на Храмовой горе, то есть все там же – на скале Мориа. Связанные родственными узами, эти воины, опекаемые знаменитым аббатом Бернаром Клервоским (святым Бернаром), решили создать особое братство – орден, совмещавший принципы как рыцарского, так и монашеского служения. Главной целью новой организации должна была стать защита паломников, во множестве стекавшихся на отвоеванную у мусульман Святую землю. Дороги тех лет кишели разбойниками, и сопровождение караванов профессионально обученными, защищенными прочными доспехами и славными своим бесстрашием рыцарями, пусть поначалу их отряд насчитывал всего несколько человек, было делом не лишним. Как полагалось в то время, прежде чем приступить к совершению подвигов, рыцари выбрали себе объект возвышенного служения. Но не Прекрасную Даму и даже не Деву Марию. Они решили назваться рыцарями Храма – тамплиерами.

Рис. 5.10. «Два рыцаря на одном коне». Печать ордена тамплиеров. Гравюра. 1891 г.

Дело, бесспорно, благородное, однако есть нюанс. Большинство христиан стремились в Иерусалим, чтобы защитить от мусульман храм Гроба Господня, возведенный над местом казни и погребения Иисуса Христа. Тамплиеры же посвятили свой орден Храму Соломона, близ которого разместилась их штаб-квартира, то есть святыне Ветхого, а не Нового Завета. Сейчас уже трудно судить, повлияло ли это обстоятельство на необычную и в конце концов трагическую судьбу ордена и его членов, но есть версия, будто бы тамплиеры, в отличие от других христиан, нашли общий язык с местными евреями-каббалистами и те передали им некоторые секреты: во-первых, как выжить в пустыне (пить кипяченую воду и обрабатывать раны изобретением арабских алхимиков – аль-кахлем, то есть алкоголем); и, во-вторых, как зарабатывать деньги (например, организацией системы международных финансовых переводов, когда большие суммы не нужно брать с собой в опасное путешествие, а достаточно обменять их у тамплиеров на «дорожные чеки» и просто получить ту же сумму у рыцарей ордена в другом городе). Отчасти благодаря умению оказывать такого рода – банковские – услуги, отчасти вследствие многочисленных пожертвований, в считаные годы нищенствующий орден храмовников превратился в фантастически богатую организацию. Не прекратилось процветание ордена и после поражения христиан на Святой земле. Сеть принадлежащих тамплиерам замков и храмов раскинулась по всей Европе, и в них продолжались таинственные обряды, возможно не вполне христианские, ведь они родились в служении ветхозаветному храму.

В 1307 г. французский король Филипп IV Красивый дал приказ арестовать всех членов ордена. Считается, что двигало им не столько благочестие и стремление соблюсти чистоту христианской веры, сколько желание присвоить несметные богатства этих рыцарей. В пятницу, 13 октября, была проведена грандиозная полицейская операция, в результате которой множество тамплиеров были арестованы и подверглись страшным пыткам. Они покаялись в ужасных вещах: в богохульстве, в плевках на распятие, в поклонении голове какого-то Бафомета (это сейчас в Интернете легко найти картинки с перевернутой пятиконечной звездой и вписанной в нее козлиной головой, а тогда слово-то было, а что оно значит, адепты эзотерических бизнесов еще не придумали), в том, что ритуально целовали новичков в пупок и в копчик или заставляли целовать себя… К сожалению, факт применения жестоких пыток лишает нас возможности судить о правдивости этих признаний. Так или иначе, после проведения многочисленных судебных процессов большинство членов ордена, включая его главу великого магистра Жака де Моле, были казнены, а сам орден прекратил свое существование, по крайней мере легальное.

Рис. 5.11. Церковь Храма. XII век. Лондон, Великобритания. Гравюра. 1891 г.

Рис. 5.12. Казнь тамплиеров – Великого мастера Жака де Моле и Жоффруа де Шарне. Книжная миниатюра. XIV век. Британская библиотека, Лондон. Объект хранения: Royal 20 C VII f. 48

Тамплиеры не оставили после себя какого-либо специального архитектурного наследия, скажем «тамплиерского стиля», хотя, как считается, они во многом способствовали развитию готики, щедро финансируя строительство грандиозных соборов. Вместе с тем храмовники пронесли через века и передали духовным наследникам виртуальный образ главного храма – Храма Соломона. Эстафета была подхвачена спустя примерно три века таинственным обществом, чье существование и сегодня не дает покоя всем, кто верит в могущество и всесилие тайных заговоров. Речь, конечно, идет о вольных каменщиках – масонах, построивших на архитектурных образах свою философию и свои ритуалы. Трудно сказать, каково было бы отношение самих тамплиеров к масонам, которые объявили себя продолжателями традиций храмовников, как в области следования рыцарственным идеалам, так и в служении Храму Соломона, точнее, в стремлении воссоздать его духовно. Что касается права на наследование идеологии тамплиеров, то оно, вероятно, было передано через тайные рыцарские общества Шотландии. Зато формы организации заимствованы у гильдий средневековых строителей. Настоящие масоны – это и есть каменщики (maçon – «каменщик» по-французски), то есть люди, способные обтесать природные валуны, придать им правильную форму, а затем сложить из обработанных с лазерной точностью камней величественный собор безупречной геометрии. А масонские ложи – это (в прошлом) строительные «бытовки», где вольнонаемные труженики из разных городов собирались после работы, чтобы пообщаться и обсудить последние новости. Такие масоны – обычные строители – называются оперативными, чтобы не путать их со спекулятивными, теми, кем уже несколько веков пугают доверчивого обывателя.

Сложно сказать, были ли масоны когда-либо способны организовать эффективный заговор, в чем их традиционно подозревают уже несколько столетий. На внешний взгляд их организация больше похожа на социальную сеть в эпоху отсутствия Интернета, своего рода проводник прогрессивных идей и идеалов. Такая сеть может способствовать организации людей тогда, когда бурные политические события уже на зрели. Однако трудно представить, чтобы братья могли заставить историю развиваться вопреки объективным законам общественного развития, по планам, заранее намеченным в недрах разрозненных масонских лож.

Рис. 5.13. Первый президент Соединенных Штатов Америки Джордж Вашингтон в ритуальном облачении вольного каменщика. Литография. Ок. 1866 г. Библиотека Конгресса США, Вашингтон

Главным героем масонских ритуалов стал их коллега-архитектор, тот самый библейский Хирам, сын вдовы из рода Неффалимова, строитель Храма Соломона. В развитие библейского сюжета в масонской среде появилась легенда о подлом убийстве зодчего то ли подмастерьями, то ли менее квалифицированными рабочими. Согласно этой легенде, завистники подстерегли его прямо во дворе строящегося здания и потребовали открыть какой-то секрет (скорее всего технологический, но, может быть, и просто пароль, позволявший в день зарплаты получить сумму, предназначенную работникам более высокого разряда). Хирам отказался выдать тайну, потому его и убили, используя валявшиеся здесь же инструменты каменщиков – уровень, линейку и молоток. Легенда даже придумала злодеям имена: один из вариантов – Джубела, Джубело и Джубелум. Ритуалы масонов символически повторяют это трагическое событие, как и последовавшие за ним, согласно продолжению той же истории, поиски тела, обретение его под акацией (ставшей у масонов символом вечной жизни), непростое извлечение уже разложившихся останков и их перезахоронение с почестями. Как известно, масоны пользуются и другой тематической атрибутикой – кожаными фартуками (запонами), белыми перчатками, а их эмблематика включает те самые инструменты, которыми убили несчастного сына вдовы.

Рис. 5.14. Чертеж Иерусалимского храма, выполненный сэром Исааком Ньютоном. 1728 г.

Помимо орудий своего труда, ставших орудиями убийства, Хирам оставил масонам и другие символические предметы, которые, в отличие от предыдущих, упоминаются в Библии. При строительстве мастер украсил вход в Храм двумя бронзовыми колоннами – 35 локтей в высоту (локоть в Библии: 45–55 см), с капителями в 5 локтей. Далее, с точки зрения современного архитектора, он поступил достаточно странно, а именно дал колоннам имена. Правая была наречена Йахим, что означает «да утвердит Он», а левая – Боаз («в Нем Сила»). Говоря простыми словами, речь идет о долговечности и прочности сооружения, гарантированных самим Господом. Обычай не привился, и большинство несущих конструкций в мировой архитектуре до сих пор безымянны. Однако поименованные опоры Храма Соломона навеки утвердились в символическом арсенале вольных каменщиков. Среди тайных масонских знаков два столба, наряду с циркулем, угольником и молотком, встречаются очень часто.

Рис. 5.15. Карлскирхе. Архитектор Иоганн Бернхард Фишер фон Эрлах. 1716–1737 гг. Вена, Австрия

Рис. 5.16. Вид Биржи со стороны Большой Невы в Санкт-Петербурге. Архитектор Тома де Томон. 1810 г. Гравюра с раскраской И. В. Ческого по рисунку М. И. Шотошникова

Естественно, каждый каменщик должен что-нибудь строить, и масоны тоже считают себя не чуждыми искусству зодчих и заняты символическим возведением Храма Соломона. Каждый новый член ложи рассматривается ими как необработанный камень. Цель пребывания в рядах организации – нравственное самосовершенствование. С восхождением на более высокий «градус» брат признается все более «обтесанным» и, следовательно, достойным занять место в умозрительной кладке.

Так или иначе, но и перед реальной архитектурой у масонов есть определенные заслуги, хотя, как и всем создателям вселенских проектов, им редко удавалось построить что-либо достойное в материале. Вообще, стоит отметить, что перегруженные многозначительной символикой произведения, создававшиеся именно как масонские, обычно довольно безвкусны и с эстетической точки зрения заметно уступают творениям главного идейного оппонента – Церкви. История, впрочем, знает несколько выдающихся архитекторов-масонов, например англичанина Кристофера Рена, француза Этьена-Луи Булле и русского Василия Баженова, но их постройки хороши именно тогда, когда ничем не отличаются от сооружений современников не братьев.

Рис. 5.17. Дом Пашкова в Москве. Архитектор В. Баженов. 1784–1786 гг.

Помимо Хирама, масоны нашли себе и еще одного коллегу, на этот раз куда более высокопоставленного. В принципе, согласно масонским «конституциям», им все равно, каких религиозных взглядов придерживается брат. Основное требование – быть верующим и верить в Единого Бога. Атеисту или язычнику путь в масоны закрыт. Нам же важно, что Высшее Существо – Бога – масоны называют Великим архитектором Вселенной (или Великим геометром; отметим, что архитектура и немыслима без геометрии). Иначе говоря, весь мир уподобляется ими огромному прекрасному зданию, строящемуся по единому проекту в согласии с божественной наукой – геометрией. Не правда ли, тем, что подразумевает обязательность демиургического замысла, это напоминает учение Платона о Едином? И, как отмечал великий философ, такое творение, учитывая его авторство, просто не может не быть совершенным. Оно идеально упорядоченно, детали и формы подчинены строгой иерархии, пропорции гармоничны. Лишь человек, как всегда, портит эту кар тину. Для масона поэтому строительство храма в себе, или, иначе, преобразование в священный храм грешного внутреннего мира, равно как и коллективное возведение идеального (то есть виртуального) Храма Соломона – это средство исправить ситуацию, войти в гармонию с прекрасным творением Высшего Существа.

…Циркуль изображает небесный свод, а угольник землю. Земля – место, где человек выполняет свою работу, а небо символически связано с местом, где чертит свой план Великий Строитель Вселенной.

Тома де Томон

Рис. 5.18. Пример масонской символики. Виньетка для книги

Однако нас в данной книге интересует и оборотная сторона медали. Идея о Боге как о Высшем архитекторе буквально до небес поднимает и статус самого зодчества. Архитектура преодолевает собственные пределы, значит больше себя самой. Своей мифологией масоны отметили тенденцию, развивавшуюся со времен Ренессанса. Отчасти благодаря им деятельность зодчего вновь стала подразумевать не только решение утилитарных проблем, но и гармонизацию самой Вселенной, пусть поначалу в масштабах храмовых комплексов, дворцовых ансамблей или градостроительных планов. Можно сказать, что в глазах людей той эпохи Господь создавал гармонию свыше, а архитекторы вторили ему на земле, стараясь попасть в унисон.

 

Храм – вместилище мудрости

Очевидно, популярности Иерусалимского храма среди представителей других народов немало способствовала личность создателя – царя Соломона. Как рассказано в Библии, Соломон попросил у Господа мудрости, что само по себе неглупо. Бог, растроганный разумной просьбой, с лихвой вознаградил просителя. С тех пор сын Давида покорял окружающих мудрым отношением к жизни (это он носил перстень с выгравированной на внутренней стороне надписью «И это пройдет…») и умением судить по справедливости. Всем известна история, когда Соломон, желая определить, какая из женщин настоящая мать младенца, будто бы приказал разрубить малыша пополам. Ребенок достался той, кто, отказавшись от своей половины, молила отдать всего сына сопернице, лишь бы сохранить ему жизнь. Простая уловка произвела большое впечатление на соплеменников монарха. Позже царица Савская (правительница богатейшей восточной страны) немало способствовала росту рейтинга Соломона как мудрейшего царя. Все-таки, когда признанная красавица ценит мужчину за интеллект, это здорово повышает его акции. Впрочем, на склоне лет, опять-таки из-за женщин, Соломон несколько подпортил свой имидж мудреца: чтобы угодить прекрасным женам-чужестранкам, он начал возводить алтари их богам. Странно даже, что Господь не покарал его немедленно, а переложил свои кары на будущие поколения. Правда, у царя есть историческое оправдание – репутация Соломона пала жертвой дипломатических обязательств. Женившись на многочисленных принцессах, царских дочках из соседних государств, с которыми необходимо было поддерживать дружеские отношения, Соломон просто не мог не откликнуться на их религиозные потребности, не рискуя при этом обострить международные отношения…

Самым же мудрым свершением, наверное, было его открытие, что абсолютного счастья нет и в абсолютном исполнении желаний. Даже мудрость, щедрый дар Бога, – лишь дидактический материал, еще одно поучение Творца.

И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это – томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.

Екк. 1: 17, 18

Так или иначе, но благодаря Соломону Храм его имени считался не просто домом Господним, но и храмом Мудрости Божией, где познаются тайны мира и обретаются ответы столь важные и столь трудно постижимые, что и вопросы к ним обычному человеку невозможно представить.

Рис. 5.19. Императоры Константин и Юстиниан у престола. Богородицы с Младенцем. Мозаика люнета над юго-западным входом константинопольского храма Святой Софии. Вторая половина X века. Стамбул, Турция

Впрочем, были и те, кто вступал в соперничество с легендарным царем. «Соломон, я превзошел тебя!» – воскликнул византийский император Юстиниан, войдя в собор, по его повелению восстановленный после пожара. Спорить с этим трудно: ушедшие вперед строительные технологии и богатство Византийской империи позволили архитекторам Исидору Милетскому и Анфимию Тралльскому возвести в Константинополе одно из величайших зданий в истории архитектуры, превосходящее, безусловно, Храм в Иерусалиме по своим масштабам и не уступающее ему по значению. Важно, однако, что этот собор, как и стоявшая здесь до него константиновская постройка, был освящен во имя святой Софии – Премудрости Божией. Согласно Максиму Исповеднику, Скиния, помимо множества значений, о которых уже говорилось, являлась и образом Божественной мудрости. Следовательно, Святая София, обретя свое имя, становилась новой Скинией и новым Храмом Соломона, то есть первохрамом христианского мира. Амбиции и Константина, начавшего строительство, и Юстиниана, столь блистательно его завершившего, простирались далеко за пределы физических размеров сооружения. Интересно, что турки, захватив Константинополь в 1453 г., не стали оспаривать значение Премудрости. Православный храм был превращен в мечеть, но сохранил свое имя: Айя-София.

 

Священный город

Юстиниан, вступая в соперничество с Соломоном, покушался не только на статус строителя главного храма, но и на славу властителя священного города. По замыслу честолюбивого императора Константинополь должен был стать и Вторым Римом – новым политическим центром мира, и Вторым Иерусалимом, равнозначным своему прототипу сакральным средоточием Вселенной. За прошедшую тысячу лет ореол святости распространился с Храмовой горы и на столицу Иудеи, и на ее окрестности.

Собственно, еще до завоевания евреями Иерусалим не был обычным городом. Иевусеянин Орна, продавший Давиду гумно на горе Мориа, скорее всего, был не крестьянином, как можно подумать, а местным царем. В древности гумно – это не просто место для обмолота зерна, но, по совместительству, и площадь для проведения религиозных обрядов, в данном случае, как полагают историки, ритуалов культа Баала. Беря плату, царь Орна соглашался разделить с завоевателем Иерусалима особенное место, единственное, где было возможно священнодействие.

Человек узнает о священном потому, что оно проявляется, обнаруживается как нечто совершенно отличное от мирского. Для объяснения того, как проявляется священное, мы предлагаем термин «иерофания» (hierophanie), который удобен прежде всего тем, что не содержит никакого дополнительного значения, выражает лишь то, что заключено в нем этимологически, т. е. нечто священное, предстающее перед нами. Пожалуй, история религий, от самых примитивных до наиболее изощренных, есть не что иное, как описание иерофаний, проявлений священных реальностей. Между элементарной иерофанией, например проявлением священного в каком-либо объекте, камне или дереве, и иерофанией высшего порядка, какой является для христианина воплощение Бога в Иисусе Христе, есть очевидная связь преемственности. И в том и другом случае речь идет о таинственном акте, проявлении чего-то «потустороннего», какой-то реальности, не принадлежащей нашему миру, в предметах, составляющих неотъемлемую часть нашего «естественного» мира, т. е. в «мирском».

М. Элиаде. Священное и мирское / пер. с фр., предисл. и коммент. Н. К. Гарбовского. М.: Изд-во МГУ, 1994. С. 17.

Восстань, восстань, облекись в силу твою, Сион! Облекись в одежды величия твоего, Иерусалим, город святый!

Ис. 52: 1

И представят всех братьев ваших от всех народов в дар Господу на конях и колесницах, и на носилках, и на мулах, и на быстрых верблюдах, – на святую гору Мою, в Иерусалим, говорит Господь, подобно тому, как сыны Израилевы приносят дар в дом Господа в чистом сосуде.

Ис. 66: 20

Евреи поначалу считали священной только гору под Храмом. Но постепенно и в их сознании святость распространилась на весь город, а скала Мориа полностью отождествилась с горой Сион. Особенно прекрасным и даже святым Иерусалим показался им тогда, когда они его потеряли, то есть во времена Вавилонского пленения. Тогда же родилась и идея сохранения святости в самом народе на чужбине: евреи, живя в Вавилоне, должны уберечь себя от язычества. Собственно, эта политика продолжилась и с окончательной утратой Храма. Задача физического восстановления в основном оставлялась грядущему Мессии. Пока же подразумевались замещающие действия. Прежде всего, «малым святилищем» стал семейный дом: стол – алтарь, общая трапеза – жертвоприношение. Конечно, часть функций Храма брала на себя синагога. Наконец, появилось такое остроумное изобретение, как временной храм. Знаменитый запрет правоверным евреям работать в субботу – не что иное, как превращение в храм одного из дней недели. В этом временном промежутке человек, где бы он ни находился, оказывался в молитвенном пространстве.

Так говорит Господь Бог: это – Иерусалим! Я поставил его среди народов, и вокруг него – земли.

Иез. 5: 5

Вот закон храма: на вершине горы все пространство его вокруг – Святое Святых; вот закон храма!

Там же. 43: 12

 

Иерусалим мусульман

Когда тамплиеры, прибыв на Святую землю, по любезному приглашению короля Болдуина II поселились прямо на Храмовой горе, в мечети, приспособленной под дворец монарха, Храм Соломона, которому они решили служить, предстал перед ними целым и неповрежденным. Он был немыслимо красив, а его золотой купол гордо возвышался над Священным городом. Разве что форма отличалась от той, что была описана в Библии: тамплиеры увидели ротонду, точнее, восьмигранник, увенчанный идеальной полусферой. Восстал ли храм из руин после его разрушения императором Титом (70 г.) или вовсе не был разрушен, видимо, мало интересовало крестоносцев. Зато его новая форма полностью ассоциировалась с мудростью легендарного царя. С тех пор в Западной Европе Храм Соломона часто изображался именно таким – центрическим в плане.

Но что за здание предстало перед восторженными тамплиерами на самом деле? Чтобы получить ответ на этот вопрос, вернемся на полтысячелетия назад. Отряды халифа Омара, верного сподвижника пророка Мухаммада, захватили Иерусалим в 637 г. Оказавшись в городе, халиф первым делом приказал отвести себя на Храмовую гору. Место это было для мусульман не менее священным, чем для евреев. Пророк Мухаммад считал учение, доносимое до людей его устами, продолжением того, что уже сказано в Библии. И заветы Моисея, и заповеди Христа не отвергались как ложные, однако, с точки зрения ислама, за ними следовало продолжение, на этот раз донесенное до человечества сурами Корана. Мухаммад даже молился поначалу лицом к Иерусалиму, пока насмешки иудеев не побудили его обратиться в сторону Каабы. Но и тогда Священный город не потерял для воинов Аллаха своей сакральной привлекательности. Желание обладать им подкреплялось и тем, что сам Пророк уже посетил его и даже буквально оставил там след. Согласно исламским верованиям, Мухаммад в одну ночь перелетел из Мекки на Храмовую гору в Иерусалиме на волшебном существе, имя которому – Бурак. Там он спустился в небольшую пещеру, откуда поднялся в небо, впрочем ненадолго, и той же ночью вернулся к соплеменникам.

Рис. 5.20. Купол скалы. Архитекторы Раджа ибн Хайва и Язид ибн Салям. 687–691 гг. Иерусалим, Израиль

Рис. 5.21. Хартман Шедель. Вид Иерусалима. Иллюстрация к «Нюрнбергским хроникам». Гравюра. 1493 г.

Рис. 5.22. Рафаэль Санти. Обручение Девы Марии. Дерево, масло. 1504 г. Пинакотека Брера, Милан

Однако вернемся к халифу Омару. Придя на вершину вожделенной скалы, он был шокирован увиденным. Нечестивые христиане, владевшие городом уже несколько веков, не только не поддерживали благоговейный порядок в священном, казалось бы, и для них месте, но превратили его в городскую свалку. Потрясенный Омар устроил подобие «субботника», приказав своим воинам очистить вершину горы. Он и сам принял участие в уборке, вынося мусор в полах роскошных одежд. Позже над местом, откуда вознесся в небо Пророк и где запечатлен на веки след его ступни, возникла прекрасная центрическая постройка, украшенная внутри великолепными мозаиками, а снаружи – позолотой величественного купола. Ее так и называют: «Купол Скалы» – «Куббатас-Сахра».

Там же, на вершине Храмовой горы, появилась и мечеть, третья по значению в исламском мире. Первая – Заповедная – находится в Мекке, это на ее территории стоит куб Каабы. Вторая – Мечеть Пророка – та, которую построил сам Мухаммад, когда жил с семьей в Медине. А третья – Отдаленнейшая (Масджид Аль-Акса) – раскинулась на скале Мориа в Иерусалиме. Именно в ней крестоносцы, завладев Священным городом, устроили дворец своего короля, и в ее же крыло, с видом на здание Куббат-ас-Сахра, которое они приняли за Храм Соломона, вселились христианские воины, ставшие впоследствии знаменитыми рыцарями-храмовниками.

 

Новые Иерусалимы

Но что же заставило христиан, которые были фактическими хозяевами города со времен Константина и Елены, так неуважительно обойтись со священным местом, превратив его в свалку? Ведь с Храмом связано и многое из того, что описано в Евангелиях и в Священном предании. Именно сюда еще ребенком родители привели Марию, здесь, повзрослев, она была обручена с Иосифом, здесь же утомленный своим долголетием Симеон, увидев новорожденного Христа, воскликнул: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко» (Лк. 2: 29); здесь юный Иисус поражал умом учителей, отсюда же он изгонял торговцев жертвенными животными и на высоте его крыла стоял, тщетно искушаемый дьяволом.

Однако, с точки зрения приверженцев новой религии, мемориальная ценность места не могла одолеть силу слова Иисуса. Христос предрек разрушение Храма, и пророчество, казавшееся немыслимым, сбылось, причем не заставив ждать слишком долго. Конечно, ни оплакивать Храм отвергнутой веры, ни желать его восстановления у христиан причин не было.

С еще большим презрением они отнеслись к Иерусалиму. В их глазах это был виновный город, отказавшийся от Сына Божия и пославший Его на крест. Впрочем, это было уже и не важно. Бог больше не нуждался в постоянном доме. Он был волен явиться везде, и новые праведники – апостолы – стремились донести весть об этом до самых отдаленных уголков земли.

Но обходиться без главного храма и без священного города можно было лишь до тех пор, пока христианство не стало серьезной силой. Как только властители осознали политический потенциал новой религии, им вновь потребовался Иерусалим. Правда, теперь его можно было построить в любом месте. Там, где возникала идея назвать себя очередным – Вторым или Третьим – Римом, неизбежно принимались за создание и тезки древней столицы Иудеи. С именем Рима наследовалась власть прославленных императоров; звание Нового Иерусалима давало власть духовную.

Однако вот парадокс: первый из Новых Иерусалимов появился в… Иерусалиме. Император Константин Великий, на время вернувший целостность Римской империи, нуждался в единой религии. Христианство с его верой в Единого Бога, как у евреев, но, в отличие от иудаизма, интернациональное по своей природе как нельзя лучше подходило для этой цели. Оставалось утрясти лишь некоторые разногласия среди самих последователей новой веры. Все-таки учение о Святой Троице порождало много вопросов; прежде всего о природе Иисуса: был ли он только Богом, кажущимся простым человеком, или в нем равно присутствовали и божественное, и человеческое начала? Была ли божественность Иисуса дарована ему Богом Отцом, как учил пресвитер Арий, либо он обладал ею предвечно? Весь интеллектуальный потенциал, накопленный античными философами, мобилизовали на решение подобных теологических проблем. Константину отчасти удалось справиться с разногласиями внутри конфессии, созвав в 325 г. в городе Никея Вселенский собор, выработавший обязательные понятийные формулы, в том числе Символ веры. Однако император – недавний язычник – чувствовал, что этого недостаточно, чтобы религия стала массовой и действительно народной. Вопреки настроениям первых христиан, готовых довольствоваться лишь словом Благой вести, неофитам IV века были необходимы материальные свидетельства жизни Спасителя и сотворенных Им чудес.

Слово божие способно осенить императора в Константинополе точно так же, как и в Новом Иерусалиме.

Евсевий

К этому времени на вершине Голгофы – на месте предполагаемого распятия Христа и Его недолгого захоронения – был построен храм Венеры, языческой богини любви. Рискуя навлечь на себя гнев ее почитателей, Константин все же разрешил снести здание и начать раскопки. Начальницей благочестивой археологической экспедиции стала мать императора – Елена. Два года работы велись впустую, но потом труды были вознаграждены с лихвой. Расчистив площадку от строительного мусора, исследователи обнаружили не только старинную каменоломню с гротом, в котором они немедленно признали место последнего земного пристанища тела Спасителя, но и лобное место с остатками креста – орудия Его казни.

Рис. 5.23. Луиджи Майер. Вид на Иерусалим и Храм Гроба Господня в 1780-х гг.

Теперь у христиан был собственный Иерусалим, противостоящий греховному древнему, собственный центр поклонения – гробница Иисус а, с их точки зрения затмившая святостью Храм иудеев, и собственная Святая гора, возвышающаяся над Сионом. На протяжении веков вершина Голгофы застраивалась сложным комплексом сакральных построек, пока полностью не скрылась под сводами и куполами. Сейчас над самой гробницей находится небольшая часовня – кувуклия (греч. κουβούκλιον – «покой», «опочивальня»), в которой с завидной неотвратимостью ежегодно является чудо схождения Благодатного огня. Часовня построена внутри гораздо большего сооружения – Ротонды Храма Воскресения (Анастасис), в свою очередь являющегося частью композиции, включающей в себя и вершину Святой горы, и даже могилу первого человека – Адама, которую христианские легенды также не оставили Сиону, хотя первоначально такая версия имелась.

Рис. 5.24. Жан-Батист Нолен. Вид часовни Святого Гроба в Храме Гроба Господня. Фрагмент на полях картографического издания XVII века. Национальная библиотека Франции, Париж. Объект хранения: GED-5087(3)

Сразу же после венчания на царство программа, прозвучавшая в коронационном чине, была продолжена царем Борисом в замысле сооружения в Кремле храма Святая Святых. Для Руси XVI в. понятие «Святая Святых» связывалось одновременно с двумя иерусалимскими храмами, имевшими для христиан вселенское значение: со святилищем не существовавшего тогда ветхозаветного храма царя Соломона и с храмом Гроба Господня.

А. Л. Баталов. Гроб Господень в замысле «Святая Святых» Бориса Годунова // Иерусалим в русской культуре. М.: Наука; Издательская фирма «Восточная литература», 1994. С. 154.

Согласно одному из иудейских преданий, местом захоронения Адама была гора Мориа, то ее место, где потом Соломон построил Храм; во II веке иудеохристиане стали утверждать, что на самом деле эта гора – Голгофа, место адамова черепа.

К. Армстронг. Иерусалим. Один город, три религии. М.: Альпина нон-фикшн, 2011. С. 195.

Однако христианам оказалось мало лишь одного храма и даже одного города. Отправляясь в путешествие, паломники устремляются не просто в конкретное место – к Гробу Господню, но на Святую землю. Помимо главной святыни, их ждут отмеченные сакральными постройками Сионская горница, где состоялись Тайная вечеря, явление Иисуса после воскресения и сошествие на апостолов Святого Духа; Елеонская (то есть Масличная, с оливковыми деревьями) гора, где Иисус молился перед арестом; а также, уже за пределами Иерусалима, река Иордан, в которой Он принял крещение; местечко Вифлеем, где родился Спаситель, и другие освященные Его присутствием места.

Рис. 5.25. Мцхета. Фрагмент плана, составленного Вахушти Багратиони. XVIII век

Остается отметить, что многие постройки в разных концах христианского мира, которые мы привыкли считать обычными храмами или просто монастырскими комплексами, на самом деле задумывались как Новые Иерусалимы. В эпоху пеших паломничеств земля была необъятной, а Священный город для большинства недостижимым, поэтому идея принести Иерусалим в собственную страну казалась очень соблазнительной. При этом важно понимать, что каждое такое сооружение – не тиражированная копия, а тот же самый город Иисуса, но возникший заново. Не подражание, не декорация, не символический повтор, а настоящий Иерусалим, имеющий право появиться в любом месте – во всей своей славе и в силе своей святости.

Рис. 5.26. В. Г. Шварц. Вербное воскресенье в Москве при царе Алексее Михайловиче. Шествие патриарха на осляти. Холст, масло. 1865 г. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Рис. 5.27. Собор Воскресения Господнего Воскресенского Новоиерусалимского монастыря. Строительство начато в 1658 г. Истра, Россия

Рис. 5.28. Модель-шкатулка Храма Гроба Господня. XVI век

Вне этого монастыря, называемого Иерусалимом, вокруг него, размечены местечки на таком же расстоянии, как они в действительности находятся в Иерусалиме, – Вифлеем, Кана, гора Олифетум, сад Гефсиманский и т. д. На некоторых [здесь] стоит только крест, на других – часовня, хотя там [в Иерусалиме] – деревни и деревушки.

Николаас Витсен. Путешествие в Московию. 1664–1665. Дневник. СПб.: Symposium, 1996. С. 182.

Рис. 5.29. Саввино-Сторожевский Рождества Пресвятой Богородицы монастырь. Постройки XVII века

Рис. 5.30. Собор Рождества Богородицы Саввино-Сторожевского монастыря. Начало XV века

 

Небесный Иерусалим

Рождение Храма и сакрализация Иерусалима привели к серьезным изменениям и в градостроительной политике самого Горнего мира. Собственно, изначально никакой архитектуры в раю не было; там, на небесах (или, по другой версии, на земле – где-то между Тигром и Евфратом), существовал только прекрасный сад, откуда с позором (зато одетыми) изгнали Адама и Еву.

Но с вознесением Христа – Царя Славы – ситуация поменялась. Настоящему монарху, пусть и небесному, необходим трон, а его трудно представить посреди сада, даже райского. Собственно, достаточно вспомнить историю о древе познания добра и зла, чтобы понять, что сад – место демократическое, можно сказать, либеральное, подразумевающее возможность выбора. Хороший пример – разница в предпочтениях двух основных утопических школ. Прекрасные сады, где гуляют женщины и кони, видятся в основном апологетам анархии, верящим, что справедливость возможна только там, где вообще нет никакой власти. Этатисты же – проектировщики идеально устроенных государств – предпочитают размещать будущих счастливых жителей в городах, под надзор и управление мудрого начальства. Именно эту позицию заняли Высшие силы, сменив райский сад на небесный город.

Мы оба смотрели на мир, как на луг в мае, как на луг, по которому ходят женщины и кони.

И. Бабель. История одной лошади // Бабель И. Избранное. М.: Гослитиздат, 1957. С. 75.

Первыми, кто почувствовал, что на небесах есть свой Иерусалим, были все те же евреи, вавилонские пленники. Смутные откровения, будто в Горнем мире их уже ждет райское место, созданное еще до начала времен, являлись на чужбине иудейским пророкам.

Но только христианам было дано узнать во всех подробностях, как выглядит город, построенный самим Господом. Нет никакого повода сомневаться в точности описания. Сам ангел явился Иоанну, одному из ближайших учеников Иисуса, сосланному гонителями последователей Христа на остров Патмос, чтобы продиктовать Откровение (Апокалипсис) – рассказ о том, как будет проходить конец света и что ему должно предшествовать. В частности, в конце истории, что и раньше предсказывалось видениями иудейских пророков Варуха и Ездры, Град небесный спустится на землю. Это будет квадратная в плане крепость из драгоценных камней, высота стен которой равна ширине. Двенадцать ворот – по три на каждую сторону света – впустят в себя лишь праведников. А главное, с точки зрения Иоанна Богослова, в Граде том вообще не будет храма, ибо вместо него – сам Господь.

Однако что нам, грешным, но живым, до того, как выглядит небесная архитектура? Здесь уместно сделать отступление.

За тысячелетия было воздвигнуто множество зданий различного назначения: жилые постройки, амбары, мельницы, фабрики, школы, аэропорты, железнодорожные станции… Специалисты называют это типологией. Но есть в зодчестве три главных – назовем это так – темы, вечных, не исчезающих никогда, проникающих друг в друга и притворяющихся друг другом: дом, город и храм.

Рис. 5.31. Ангел меряет стены Града небесного золотой тростью. Беатус Факундуса. 1047 г. Национальная библиотека, Мадрид. Объект хранения: Ms Vit.14.2, f 253v

Дом – жилище – часто стремится стать сакральной постройкой. О пристанищах для душ предков у семейного очага и о мерцающих в красных углах иконах мы уже говорили. Но вот и другой пример. Античный портик – почти такой же, как у посвященных олимпийским богам сооружений, – непременный атрибут «дворянского гнезда», русской усадьбы. Конечно, это эффектное украшение. Но, как всегда, эта форма является и символом храма, в данном случае храма Правосудия, ведь его обитатель – судья своим крепостным («Вот приедет барин – барин нас рассудит…»).

Некоторые жилища любят представляться целыми городами, как, например, многоквартирные колоссы. Возьмем доходные дома конца XIX – начала XX века: у них сложные планы, таящие в глуби массива дворы-колодцы, узкие подворотни и тайные проходы, делающие их похожими на лабиринты старинных улиц. И эти здания, и их идейные потомки советского времени, как, впрочем, и современные жилые комплексы для состоятельных людей, стремятся вместить в себя все, что положено иметь целому городу: свои магазины, кафе и рестораны, прачечные, химчистки, парикмахерские. Желательны также собственная котельная и автономное водоснабжение из артезианских скважин. Может быть, дальше всего по этому пути ушли как раз сегодняшние сооружения. Их огораживают заборами и ставят охрану, защищая от внешнего мира как средневековую крепость. Вместе с политическими интригами в ТСЖ (Товарищество собственников жилья) и прижившимися на территории, но бесправными дворниками-инородцами современный комплекс все больше напоминает средневековый город-коммуну или даже античный город-государство.

Откровение Иоанна Богослова, 21

Откр. 21: 9–27

…И пришел ко мне один из семи Ангелов, у которых было семь чаш, наполненных семью последними язвами, и сказал мне: пойди, я покажу тебе жену, невесту Агнца.

И вознес меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога.

Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному.

Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых: с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот.

Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца.

Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его.

Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны.

И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела.

Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу.

Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист.

А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города – чистое золото, как прозрачное стекло.

Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель – храм его, и Агнец.

И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец.

Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою.

Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет.

И принесут в него славу и честь народов.

И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни.

Рис. 5.32. Небесный Иерусалим. Шпалера из цикла «Анжерский апокалипсис». 1373–1381 гг. Музей Анжерского апокалипсиса. Анже, Франция

В свою очередь, классический город часто похож на один большой дом. По крайней мере, его улицы и площади – тоже интерьеры. Миновав хаотичную застройку пригородов и «омываемые светом и воздухом» коробки современных зданий, попадаешь наконец в исторический центр такого города. И здесь, ступая по древней мостовой, чувствуешь, что идешь по «полу», а не по земле, что фасады домов – это стены внутренних помещений, что «потолок» из неба уютно перекрывает эти большие, но все же сомасштабные человеку пространства.

Интересно, что очень похожую картину, только с зеркальным смыслом, можно увидеть и в храме (христианском), особенно в сравнительно поздних базиликах барокко и классицизма, где, идя вдоль нефа, легко представить себя на улицах города. Стены, среди которых оказывается прихожанин, украшены вовсе не как в интерьерах. Скорее это фасады прекрасных дворцов. Мощный карниз опирается на полноценные колонны или пилястры. Слепые «окна», глядящие на посетителя, обрамлены массивными наличниками и сандриками. Иногда над молящимися нависают балюстрады балконов, и кажется, будто какие-то знатные жители вот-вот выйдут на них, чтобы приветствовать религиозную процессию. А главное – свод, украшенный регулярным орнаментом (кессонами) или расписанный под синь неба, с сидящими на облаках святыми и ангелами. Зрительно он не опирается на карниз, но, подобно настоящим небесам, уходит за антаблемент, как за горизонт. Мы шли в храм, но вошли в город. И город этот – Иерусалим.

Нет сомнений, что всякий христианский храм, особенно католический, символизирует собой Град небесный, ведь приносящему слово молитвы нужно понимать, какая награда ждет его на небесах. При освящении церковного здания исполняется гимн «Urbs beata Jerusalem, / dicta pacis visio, / Quæ construitur in coelo / vivis ex lapidibus…» («Блажен град Иерусалим, именуемый видением мира, который создается на небесах из живых камней»), и это прямо свидетельствует о том, что объект священнодействия – воплощенный горний Иерусалим. Тем не менее среди искусствоведов до сих пор не стихают споры, насколько буквально такое сопоставление.

Одну из самых смелых попыток доказать, что архитектура храма буквально изображает (точнее, «отображает») свой небесный прототип, предпринял Ганс Зедльмайр (1896–1984), ученый с непростой судьбой, по-своему также пострадавший от нацизма. Правда, в отличие от Панофского и Виттковера, после прихода гитлеровцев к власти он вовсе не был гоним, а, напротив, стал членом НСДАП. Этот поступок не простили, и по окончании Второй мировой войны видный искусствовед вынужденно покинул родной Венский университет и перебрался в Баварию, где к бывшим соратникам фашистов относились терпимее. Да и сейчас, после смерти Зедльмайра, его теории не избегают пристрастного отношения именно из-за упомянутых фактов биографии. Побывал он и в нашей стране – на Восточном фронте. Правда, то ли по иронии судьбы, то ли по наивности начальства в боях участия не принимал, а, как имеющий отношение к археологии (то есть историк по гражданской специальности) и, следовательно, к работам с захоронениями, был поставлен во главе похоронной команды.

Материалом для доказательства своей теории Зедльмайр, как и Панофский, выбрал готическую архитектуру. Итогом его труда стала обширная монография «Возникновение собора», вышедшая в 1950 г. в Цюрихе (см.: Sedlmayr H. Die Entstehung der Kathedrale. Zürich: Atlantis-Verlag, 1950).

Мы уже видели, что архитектура касается множества тем, будоражащих умы искателей тайных заговоров, мистических откровений и оккультных знаний. Дионисийские архитекторы, тамплиеры и масоны – все они так или иначе считали себя связанными с зодчеством. Зедльмайр подарил нам возможность обратиться еще к одной подобной теме – к Святому Граалю. Что это такое, разумеется, никто не знает. Наиболее понятна и легко представима следующая версия: Грааль – это чаша, из которой Иисус и Его ученики пили на Тайной вечере и в которую позже Иосиф Аримафейский собрал кровь из раны распятого Христа. Совершенно ясно, что такой предмет не мог остаться простым сосудом и не стать предметом, наделенным волшебными свойствами неодолимой силы. Есть, впрочем, и еще более возвышенные, но туманные толкования, уверяющие в том, что Грааль – это и не сосуд вовсе, а некая высшая духовная субстанция, исток силы, поддерживающий мироздание, но не имеющий физического воплощения. Поиски Грааля – лишь эпизод в обширном цикле средневековых поэм о рыцарях Круглого стола, связанный в основном с именем Парсифаля, воина-простеца из произведений француза Кретьена де Труа и немца Вольфрама фон Эшенбаха. Зедльмайра же заинтересовал созданный между 1260 и 1270 гг. роман Альбрехта фон Шарфенберга «Младший Титурель» – о событиях, предшествовавших приключениям Парсифаля. Архитекторы Средних веков, к сожалению, практически не оставили текстов, объясняющих их художественные решения, так что историкам не просто подтверждать собственные гипотезы. Шарфенберг же включил в поэму, написанную на средневерхненемецком языке, подробное описание храма Святого Грааля, показав тем самым, каким виделся готический собор средневековому человеку. Фантазия поэта расположила огромный круглый храм, окруженный ожерельем из 72 капелл и 36 шестиярусных башен, на вершине горы из цельного оникса, на гладком, отполированном до блеска плато. Пол постройки имитировал море: поверх каменного зеркала были положены хрустальные плиты, а между слоями скользили, движимые потоками воздуха, рыбки из драгоценных камней. Стены, как и положено в готической архитектуре, были заменены сплошными витражными окнами, вот только сложены они были не из стекла, а из самоцветов и чистого хрусталя.

Наконец, описание перекрытий, с которых во время службы на невидимых канатах спускаются к алтарям, трепеща рукотворными крылами, механические ангелы и голуби, не оставляет сомнений в том, что в храме Святого Грааля использованы характерные готические конструкции – крестовые своды с каркасом нервюр.

Переживанием света и свечения пронизано все описание чудесной постройки… И это переживание отражается во многих деталях: в описании и того, как невыносимый для глаз огонь бериллов и хрусталя смягчается цветным камнем, и как камни, воспламененные светом, в именах которых звучит нечто неземное, отражаются в красном золоте, и как недвусмысленно мощные краски только усиливаются благодаря черному яспису (яшме).

Г. Зедльмайр. Возникновение собора // Храм земной и небесный / сост. и автор предисл. Ш. М. Шукуров. Вып. 2. М.: Прогресс-Традиция, 2009. С. 560.

Рис. 5.33. Сюльпис Буассере. Храм Святого Грааля. Фантазийный проект, созданный по мотивам романа Альбрехта фон Шарфенберга «Младший Титурель». 1853 г.

Сравнивая это идеализированное описание с реальными средневековыми зданиями, Зедльмайр приходит к выводу о том, что и в физически существовавших постройках современники видели не просто укрытое от внешнего мира пространство для молитвы, но явленный свыше образ Града небесного. Прежде всего, он отмечает эффект парения, присущий как фантазии Альбрехта фон Шарфенберга, так и осуществленным храмам. Если представить, что полы в настоящих соборах тщательно полировались, то впечатление должно было быть тем же, что и в воображаемом храме на ониксовой скале: здание как бы повисало в воздухе, не опираясь на землю. Восхищенному зрителю являлось видение, зримое откровение.

Высший мир буквально представал перед простыми смертными.

Разумеется, и лучи разноцветного света, щедро лившиеся сквозь огромные витражи, были не просто посланцами «звезды по имени Солнце», но Божественным светом, изливаемым на посетителей драгоценными стенами Града Божия. В том, что это справедливо по отношению к реальным храмам той эпохи, не может быть никаких сомнений, ибо об этом прямо писал аббат Сугерий, стоявший у истоков обычая применять вместо стен обширные стеклянные картины. А настоятель аббатства Святого Дионисия, мученика, которому приписывалось авторство знаменитого трактата о небесной иерархии как о мере приближенности к Божественному свету, как мы увидим позже, хорошо разбирался в этом вопросе.

Главное место в своей теории Зедльмайр отвел крестовому своду. Мы уже говорили о том, как пространство в готическом храме безудержно взмывает ввысь, как устремляется за ним душа верующего или просто тонко чувствующего человека. По сути, такой подход давно стал культурным штампом, пусть вполне справедливым. Однако выдающийся австриец взглянул на привычную форму буквально с другой стороны. Крестовый свод по сути своей – балдахин, покров, ниспадающий сверху, поэтому в соборе это образ неба, не нашего, проницаемого, облачно-воздушного, а, напротив, божественной тверди, призванной укрывать и защищать. Дух рвется вверх, но и обитель ангелов спускается навстречу – к пастве, собравшейся в соборе. И если храм изнутри – это город, то место ему в небесах, где Господь буквально, как и в Небесном Иерусалиме, пребывает среди верных и праведных.

Балдахин, если выражаться максимально кратко, представляет собой не просто образ Неба (для этого достаточно одного купола), но Неба, открывающегося земле, или, говоря точнее, образ предстояния небу, образ места и пространства, осененного Богоприсутствием.

Г. Зедльмайр. Возникновение собора… С. 553.

Рис. 5.34. Амьенский собор. Архитекторы Робер де Люзарш, Тома де Кормон и Рено де Кормон. Основные работы: 1220–1266 гг. Амьен, Франция

Не правда ли, мы как будто вернулись во времена Моисея, когда в скромном походном храме – шатре Скинии – странникам пустыни было воочию явлено присутствие Бога, Шехина? Иудеи до самого разрушения Храма точно знали, где обитает их Бог. Не то чтобы Он нуждался в гостинице, посещая Землю, но избранному народу очень важно было чувствовать Его присутствие. По-видимому, людям всегда необходимо нечто, природное или рукотворное, посредством чего Высшая сила зримо являет себя и обращается к ним. Так, для христиан раннего Средневековья вся природа, говоря словами аргентинского писателя Борхеса, «письмена Бога». Причудливые звери и прекрасные растения, возмущавшие в своем скульптурном проявлении святого Бернарда Клервоского, – это каменный диктант, попытка средневековых ваятелей запечатлеть «слова», которыми Господь записывал свои послания человечеству. И роскошные бестиарии – средневековые зоологические энциклопедии, описывающие животный мир (волков, ежей, зайцев, химер и единорогов), – это своего рода Бого-латинские словари, повествующие не только о биологических особенностях (часто фантастических), но и о многослойных символических значениях каждого животного. В исламе, напротив, Бог явил себя миру словом Корана, из чего следует запрет на реалистические изображения, ибо мусульмане не должны соперничать с Творцом в создании миров, пусть и условных. Зато текст, буквы арабского алфавита, каллиграфическими шедеврами сложенные в священные суры, прямо говорят о непосредственном пребывании Аллаха среди правоверных. Готический собор, естественно, тоже взял на себя эту главную функцию (можно сказать, обязанность) искусства – свидетельствовать о присутствии Бога, быть посредником, через которого Он являет себя людям.

Рис. 5.35. Аббатство Сен-Дени. Главный фасад. 1135–1144 гг. Париж, Франция

Однако, пожалуй, архитектура справилась с задачей свидетельствовать о присутствии Бога даже слишком хорошо, что в дальнейшем заставило ее потесниться в ряду других сакральных искусств, также не возражавших против того, чтобы принять на себя эту благородную миссию. Храм стал для христиан местом присутствия Господа не только потому, что был освящен, но и в силу того, что смог выразить это художественными средствами. Для мира изящных искусств данное обстоятельство имело далеко идущие последствия. Сакральная архитектура приняла на себя изначально функцию Скинии – вместилища Шехины, но по мере того, как в людях росла потребность чувствовать Бога все ближе, справлялась с этой задачей все хуже и постепенно вынуждена была уступить такую почетную роль другим, более камерным видам искусства. К началу второго тысячелетия нашей эры искренне верующим людям уже недостаточно было обращаться к Господу с почтительного расстояния. Хотелось непосредственно прикоснуться к чуду, воочию узреть знаки близости к Христу. Эту тенденцию, например, хорошо иллюстрирует важное изменение в католическом богослужении: все более частое употребление литургического жеста, называемого учеными и богословами «элевация гостии». Священники все чаще начали поднимать над головой Святые Дары (хлеб евхаристии), демонстрируя их молящимся как зримое явление Тела Христа, при этом, по свидетельству современников, некоторые особо впечатлительные прихожане выбегали из храма не причастившись – им было достаточно вида святыни. В ряд доказательств можно добавить и появление стигматов на теле святого Франциска Ассизского, в 1224 г. первым удостоившегося чести их обрести. Реальные раны, повторяющие следы от гвоздей на руках и ногах Спасителя, свидетельствовали не только об искренности переживания, но и о сокращении в эту эпоху дистанции между человеческим и божественным началами.

И вот, в момент обострения у людей потребности приблизиться к божественному и воочию его лицезреть архитектура оказалась хуже, чем иные виды деятельности, приспособленной к эмоциональному выражению глубоких религиозных чувств. В последующие столетия, вплоть до авангардных построек XX века, храм оставался литургическим символом Небесного Иерусалима, но честь быть наследницей Скинии в ее важнейшем призвании – свидетельствовать о Божественном присутствии – в художественном смысле постепенно переходила к живописи. Сначала сакральные здания уступили свои стены фрескам, которые заодно взяли на себя и роль организаторов архитектурного пространства. Именно обрамление отдельных благочестивых сюжетов начало задавать ритм и членить плоскости отданных под росписи стен. Затем людям стало недостаточно чувства коллективной причастности к Господу, которое они могли обрести в соборе. Скрытый символизм эпохи Возрождения «переселил» незримое присутствие Господа в станковые произведения и, можно сказать, сделал возможным проявление Теофании в каждом доме. Станковая живопись, наряду с иконописью, исправно справлялась с данной задачей до рубежа XVIII–XIX веков, когда романтически настроенные художники добровольно отказались от высокой чести создавать вместилища божественного. Они объявили себя самостоятельными творцами миров, пусть маленьких, запертых в пространствах позолоченных рам, зато равно независимых от мнения профанов и от Божественных предначертаний. Впрочем, можно предположить, что Шехина – знак присутствия Бога – и в этот раз не ушла из искусства окончательно. Она снова переселилась из одного его вида в другой, проявляя себя в великих симфониях и в гениальных романах, а в XX веке еще и в кинематографе, в произведениях таких выдающихся режиссеров, как Ингмар Бергман и Андрей Тарковский.

Рис. 5.36. Спинелло Аретино. Житие святого Бенедикта. Фреска. Сакристия церкви Сан-Миниато-аль-Монте. Флоренция, Италия. 1387–1388 гг.

…Покуда предметом изображения, темой искусства остается то, что превосходит чувства, архитектура – и символическая, и отобразительная – «первенствует среди искусств». Как только чувства заявляют о себе, то архитектура «пресекается живописью», претендующей на изображение не только предметов, но и такого, что существует лишь благодаря нашим чувствам (тени, освещение, перспектива).

Г. Зедльмайр. Возникновение собора… С. 553.

Рис. 5.37. Ян ван Эйк. Портрет четы Арнольфини. Холст, масло. 1434 г. Национальная галерея, Лондон