Глава 1

Гайворонский

В последний день июля, когда уже сгустились сумерки, в окно дома мастера лесосплавной конторы Бориса Гайворонского кто-то тихо постучал. Борис Львович подошёл к окну, протёр его ладонью, будто оно было грязным, пристально вгляделся и увидел лицо приёмного сына — Романа. Сердце ёкнуло и словно оборвалось; потом, после незримой пробуксовки, гулко заходило в груди.

Срок наказания Романа был определён в восемь лет и истекал только через три года. Досрочного освобождения быть не могло.

«Бежал отморозок», — подумал Борис Львович и, семеня ногами, заспешил к двери.

— Не ждал? — вместо приветствия зло вымолвил Роман и, оттеснив отчима, уверенно прошёл в избу.

— Не ждал, никак не ждал, — дрогнувшим голосом произнёс Борис Львович, закрыл дверь на крючок и последовал за нежданным гостем.

— А ты, я гляжу, не рад встрече? — бросил на ходу Роман и, не снимая сапог, плюхнулся в мягкое кресло. Борис Львович промолчал и замер на месте.

— Так и будешь торчать? Садись, потолкуем. — Роман впился глазами в лицо отчима и с полминуты сверлил его острым немигающим взглядом. Тот не выдержал, отвернулся. Узкие худые плечи его опустились, сам он съёжился, точно щенок, на которого прицыкнул свирепый хозяин, и осторожно присел на край табурета.

— Ну, как поживаешь? Как мать? Сестрёнка моя как? Скучали по мне? — едва заметная, с ехидцей, ухмылка скользнула по лицу Романа.

Борис Львович будто не заметил иронии, неопределённо пожал плечами:

— Живём помаленьку, хлеб жуём. Мать к сестре уехала, повидаться захотелось. Катерина — в стройотряде. Диплом получила и сразу укатила. А я, как видишь, — дома, собаку стерегу, курам нестись помогаю.

— Так-так… Хозяйством, говоришь, занимаешься? — Роман обвел взглядом комнату. — Ну, а визит мой тебя не удивляет?

— Удивляет, Рома. Очень даже удивляет. Срок ведь немалый был объявлен и не истёк ещё…

— Вот-вот, немалый. Правильно толкуешь. Но не смог я чалиться от звонка до звонка. К тебе, понимаешь ли, потянуло. Да так сильно потянуло, что я даже спать по ночам перестал — вот как захотелось увидеть отца любимого! — Роман рубанул ребром ладони по горлу.

— Не догадываешься, отчего вдруг зародилось во мне такое неуёмное желание?

— Говори, Рома, без тумана. То, что ты в бегах, я уже догадался. Нужна помощь? Скажи, помогу, если это в моих силах.

— Э-э, тятенька, совсем, видать, ты запамятовал, как на Руси гостя встречают? Забыл? Тогда вспоминай быстро и тащи на стол, что в доме имеется! Да не скупись, знаю я тебя! Промочим горло — разговор сам покатится.

Наглое поведение Романа глубоко возмущало Бориса Львовича, пронизывало до самой печёнки. Однако открыто выразить своё негодование он не решался — страх перед физической силой пасынка брал верх. Он безропотно исполнил всё, что потребовал от него Роман.

Этот страх появился не вдруг и не сейчас, когда уже наступила старость и силы в значительной степени поубавилось. Боязнь физических страданий обнаружилась ещё в юном возрасте. Всякий раз при виде крепких кулаков осерчавших сорванцов его охватывал ужас. Тогда он впервые задумался: почему люди бьют друг друга? А главное, нужно ли сносить боль, причиняемую обидчиком? Нельзя ли решать проблемы как-то иначе? И стал постигать червивую науку изворотливости.

«Ни к чему давать себя в обиду и получать тумаки, если есть голова на плечах, — рассуждал Боря в десять лет. — Пусть балбесы расплачиваются, у них и кожа толще, и боль переносится легче».

И он изворачивался. Виртуозно. Совестью никогда не мучился, хотя способы его изворотливости были настолько подлыми и омерзительными, что, если бы о них узнала хотя бы одна живая душа — ему пришлось бы, по всей вероятности, сразу записаться в инвалиды. Но, как бы то ни было, рукоприкладства по отношению к себе Боря больше не допускал.

Захмелел Роман быстро, хотя закусывал много и с жадностью. Закурив, развалился в кресле.

— Сядь! — пьяно приказал он отчиму, показывая заскорузлым пальцем в пол. — Толковище проведём!

Борис Львович подвинул табурет ближе, медленно опустился на него, сжался в комок.

— Скажи-ка мне, лучший мастер лесосплавной конторы: сколько же людей ты угробил за свою жизнь? Сколько баб, мужиков, детишек малых? Каждого помнишь, или все на одно лицо?

Пьяная поволока в глазах Романа исчезла, её выжег бешеный огонь гнева. Лицо Бориса Львовича вытянулось, сделалось мёртвенно-бледным, лоб покрылся испариной.

Тридцать пять лет он ждал этого часа. Сотни картин расплаты за своё предательство видел во снах. Кричал и вскакивал по ночам, но такого конца предвидеть не мог.

— Что…что…несёшь-то, Рома? О чём говоришь? Побойся Бога!

— Ага-а, трухнул, гнида тифозная! Бога на помощь позвал? Значит, не врал мне Саид: лучший мастер лесосплава — каратель и душегуб! А я, в натуре, не поверил вначале полоумному старику, даже пятак ему начистил. Уразумел, сволочь фашистская, о ком толкую?

— Конечно же, нет, Рома! Какой Саид? Опять ты загадками заговорил — ничего в толк не возьму. Давай-ка лучше опрокинем ещё по маленькой.

Борис Львович суетливо схватил початую бутылку, горлышко дробью застучало о край гранёной стопки.

— Возьми, Рома, выпей, закуси огурчиком, — он протянул водку, подвинул тарелку с закуской. Его руки сильно тряслись.

— Поставь! — рыкнул на него Роман. — Сам налью и выпью, коль захочу. А с с-сукой помойной мне пить западло!

Точно увесистой печатью скрепил он свои слова ударом кулака по столу. Посуда подпрыгнула, наполненная стопка опрокинулась на скатерть.

— Погоди шуметь-то, Рома! Не надо буянить, в самом деле. Не дай Бог, услышит кто — каюк тебе, век свободы не видать.

— Не услышат! Я тебя, гада ползучего, удавлю сейчас по-тихому. Пикнуть не успеешь!

Роман приподнялся, тряхнул головой и, по-бычьи опустив её, двинулся вокруг стола к отчиму.

— Отец мой тебе не снится? Не приходит по ночам с верёвкой на шее?

Борис Львович сидел, ни жив, ни мёртв. Словно прирос к стулу, и не мог встать. Он осознал, наконец, что Роман не шутит, объяснений и покаяний не ждёт. Конец близок, и предотвратить его уже невозможно. Настал-таки час расплаты, и жизнь его через минуту оборвётся. От страха и безысходности Бориса Львовича охватил ужас. Он закричал истошно и дико, закатив глаза к потолку, и был похож в это время на одинокого волка в лунную морозную ночь, жуткий тоскливый вой которого леденит душу.

Роман не выдержал. Смачно выругавшись, с размаху ударил отчима в подбородок. Слабое усохшее тело, подобно тощему полену, отлетевшему от расколотой чурки, распласталось на ковре.

— Тьфу, паскуда! Даже умереть-то не можешь по-человечески — орёшь, как недорезанная свинья!

Роман вернулся к столу, схватил початую бутылку водки и принялся пить из горлышка.

— Саид тоже оказался в плену, но не ссучился, как ты. Партизан не вешал, невинных людей не расстреливал. Ты же, обмылок, сам вызвался повесить батю моего. Саид рассказал о твоих победах.

Роман подошёл к отчиму, пнул ногой в бок.

— Живой, падла? Тогда подыши пока, я не всё ещё сказал.

За окном послышались голоса. Через минуту дверь в избу заходила от требовательных ударов снаружи. Роман колебался: отпирать дверь или нет?

«Отпереть, — рассуждал он про себя — значит, проститься с волей. Значит, опять зона, построения, проверки. Это в лучшем случае. В худшем — вышак. Смерть солдата-конвоира не простят. Доказать непричастность к ней не получится. Нет свидетелей. Да и кто возьмётся защищать урку по кличке Баклан? Кому я нужен? А вот расправиться со мной желающие найдутся. Майор Нафиков создаст такие условия, что сам воткнёшь в себя заточку, чтобы не мучиться».

Он посмотрел на окно. Ещё можно успеть выпрыгнуть. Но что-то толкнуло его к двери. Баклан встал и неторопливо двинулся выдергивать металлический крючок.

Два здоровенных мужика, Трофим и Петро, ворвались в избу.

— Чё тут деется-то? — выдохнули они разом. — Хто кричал?

Роман отступил, повёл головой в сторону отчима. Процеживая слова сквозь зубы, будто через сито, пояснил:

— Немецкая шкура прощается с жизнью. Видать, такие гниды, как он, перед смертью в свиней превращаются и визжат благим матом.

Он взял полосатую куртку, добавил:

— Да живой он, мужики, живой. Жмуриком лишь прикидывается, падаль вонючая! За шкирку бы его сейчас, да башкой в петлю! Пусть бы испытал верёвку на собственной шее. У-у, мразь! — Роман плюнул на отчима, отошёл к окну, постоял немного. Потом обернулся, заговорил снова:

— Не Гайворонский он вовсе. Семёнов его фамилия. Во время войны карателем был. В Белоруссии издевался над людьми. Отца моего собственноручно казнил в сорок втором. Кличка у него была интересная — Стоматолог. Уж больно нравилось ему у трупов во рту ковыряться. У него и щипцы специальные для этого дела имелись. Расстреляет людей и тут же приступает к делу. Надёргает золотых зубов и сложит в мешочек. Из кожи, со шнурком.

Роман вернулся к столу, взболтал остатки водки в бутылке и допил её из горлышка.

— Ну, что, мужики? Берёт за душу мой рассказ, а? — Оскалившись ржавыми от чифиря зубами, спросил он.

Возбуждённые Трофим и Петро быстро остыли, притихли и молчали в замешательстве.

— Врёт он всё! Напраслину на меня возводит! — раздался вдруг надрывный голос Гайворонского. — Не верьте ему, мужики, не верьте ни единому слову! Свихнулся он в тюрьмах да колониях — вот и плетёт всякие небылицы! Убить меня надумал, бандюга! Урка сумасбродная!

Борис Львович заметался на четвереньках между ногами мужиков, заглядывая умоляюще в их лица. Роман смотрел на отчима неотрывно, ноздри его часто и широко открывались.

— Пусти, Трофим, не то я и в самом деле порешу его. Пусти, душно мне что-то.

Мужики переглянулись. В их головах стояла густая каша, которую трудно было размешать: Гайворонский, заслуженный человек, хозяин лесосплава, их воспитатель и защитник, и вдруг — такое! Человек — начальник, которому они верили и беспрекословно подчинялись долгие годы, к которому шли за советом, ибо другого должностного лица в маленьком таёжном посёлке просто не существовало, — изверг и убийца. Мозговые извилины мужиков отказывались работать в этом направлении. Они в растерянности топтались у порога, туго соображали, как же им поступить.

Роман остановился напротив Трофима, ждал. Тот не выдержал, сошел с порога, неуклюже посторонился.

— У вас кто участковый? Не Ищикин ли всё ещё? — спросил Роман, остановившись в дверях.

— О-он, — с одобрением протянул Петро. — Всё ещё он. Бессменный.

— В таком случае, передайте ему моё с кисточкой, — Роман криво усмехнулся. — Пусть не гоняется за Бакланом. Бесполезно. Не найдёт. Не для того я из зоны свалил, чтобы снова на нары забраться. Меня малина ждёт — волей буду наслаждаться. Так и передайте.

Дверь за Романом со стоном затворилась, в избе воцарилась тишина. Гайворонский воспользовался паузой по-своему. Взглянув искоса на Петра, перевёл взгляд на Трофима, и с необычайно лёгкой, почти кошачьей прытью подскочил к нему. Обхватив давно немытые сапоги, запричитал:

— Господи Иисусе! Сынки мои хорошие! Не убивайте, пощадите старого! Мне и жить-то осталось всего ничего. Сам ведь скоро помру.

Мужики, хмуро насупившись, смотрели исподлобья, как отчим Романа вьётся ужом у их ног.

— Ну, был грех в молодости, не отрицаю. Испугался я, оттого и струсил. Но, время-то, какое было? Лихолетье! Месяцами не знали, где фронт, где тыл. Окружили однажды нас фрицы на опушке леса — грязных, голодных, оборванных. Уничтожить решили, всех до единого солдата. И расстреляли бы. А я жить хотел. Жи-ить! Понимаите? Разве нет такого права у человека? Разве не для жизни меня мать родила?

Мужики продолжали молчать, переминались с ноги на ногу.

— Та-ак, вот оно, значит, какое дело, — неопределённо проговорил Петро и снова умолк.

Гайворонскому показалось, что в голосе Петра он уловил сочувствие, и это его воодушевило. Он заговорил увереннее.

— Сынки, пожалейте хоть дочь мою. Узнает Катерина — не переживёт, руки на себя наложит. Гордая она у меня. Трофим, Петро, ну, что вам стоит? Замолчите, что здесь слышали, и — всё! Ромка — беглый. Он, шельма, изворотливый, не скоро его возьмут. А и возьмут — не сразу поверят. Пока проверки, то да сё — пройдёт много времени. Я уеду, сегодня же. Отблагодарю вас, не сомневайтесь. Сколько запросите — сполна дам, не пожалею. Деньги, золото, драгоценности — всё есть у меня. Выбирайте!

Услышав шумное сопение односельчан, Борис Львович посчитал вопрос решённым. Поднялся с колен и для пущей убедительности спросил:

— Ну, как? Договорились? Сколько вы хотите?

Громадный кулак Петра мелькнул в воздухе, Гайворонский ничком уткнулся в ковёр.

— Вот, гад! Торги устроил! Купить удумал! С-сволота!

Мощный утробный голос Петра прозвучал с такой силой, что Трофиму вдруг почудилось, как зазвенело стекло в окне, а последнее слово, преодолев стены, унеслось витать по посёлку. Он приблизился к Гайворонскому, заглянул в лицо. Не увидев признаков жизни, осторожно произнёс:

— Петро, а ты его… не того? Не дышит вроде. Чё теперь делать-то будем?

— Не-е, не мог я его прихлопнуть. Стукнул малость от злости, он и упал. А вообще-то, надо Николке Ищикину сообщить. Дело здесь, надо полагать, не шутейное, политическое. Всё должно быть чин по чину.

Мужики подпёрли дверь снаружи, закрыли на окнах ставни, чтобы Гайворонский, очнувшись, не сбежал, выкурили на крыльце по папироске и пошли за участковым.

Николай Ищикин, или же Николка-власть, как прозвали его в посёлке, поджарый милиционер в звании капитана, не заставил себя долго ждать. Уже через полчаса он профессионально вскрывал дверь в избу Гайворонского, запертую изнутри. Понятыми были всё те же Трофим и Петро, успевшие, однако, когда-то пропустить по кружке бражки. Сейчас они были более разговорчивыми, чем полчаса назад, и в который раз пересказывали всё, что видели и слышали. Третьим понятым был пастух Иван, по прозвищу Рваный, занявший позицию на всякий случай подальше от крыльца.

Разбираться не пришлось. Гайворонский-Семёнов покончил жизнь самоубийством. Достал из чулана крепкий двужильный провод и затянул на шее. Николка-власть пощупал пульс Бориса Львовича. Убедившись, что тот мёртв, приказал мужикам запереть дверь.

— Зачем? — удивлённо спросил Трофим. — Наш мастер уже не сможет сбежать.

— Нужно сохранить следы для следствия. А то набегут сюда любопытные, всё истопчут.

— А-а, — разом протянули мужики понятливо. — Сделаем, раз такое дело.

Не дожидаясь, когда Трофим и Петро исполнят его приказание, Ищикин направился в контору правления посёлка, где у него была маленькая комната-кабинет. С большим трудом дозвонился в город, сообщил о случившемся.

На следующий день, во второй половине дня, приехал следователь, поспрашивал односельчан о Гайворонском, о беглом Романе, составил протокол и отбыл обратно в город. На этом всё и закончилось.

 

Глава 2

Степан Жигарёв и Баклан

Вечерело. Солнце скатилось за горизонт, но было ещё достаточно светло. Сколько раз вот так, в одиночку, на берегу реки приходилось встречать сумерки Степану Жигарёву. Однажды из любопытства он попытался было посчитать. Получилась внушительная цифра. Река чаровала Степана загадочным шёпотом течения и всплесками крупной рыбы. В разное время суток она воспринималась по-разному. Вечером падающий диск солнца превращал воду в движущийся поток огненной лавы, и тогда в душе старика появлялась печаль, в памяти всплывали картины молодости. Утренняя же гладь с золотым отливом, наоборот, порождала в нём светлые мысли, уносила в будущее. И каждый раз его чувства обострялись по-новому, ни разу не повторяясь. Они заставляли невольно задуматься о безвозвратности мига жизни. Вспоминалось детство, и, к удивлению, Степан видел себя со стороны…

…Вот он, держась за бабушкин подол, стоит на обрывистом берегу реки. Голубые бусинки глаз с нескрываемым любопытством устремлены вдаль, где река делает изгиб. Там он видит плоты и людей, стоящих на них.

— Сё это? — спрашивает Стёпа бабушку, указывая пальчиком на плоты.

— Люди, внучек, рабы божьи.

— А сё они делают?

— Плоты гонят, лес сплавляют.

— Засем?

— Так графу Голицыну угодно.

Стёпка некоторое время молчит, потом мечтательно произносит:

— Я тозе хосю гнать плоты.

— Будешь и ты гнать, когда подрастёшь. Весь наш род лес сплавляет. И баржи с рудой тоже.

Затем он видит себя в шесть лет. Впервые, страшно волнуясь, переправляет на противоположный берег всех желающих. Утлая лодка-плоскодонка чуть не вся ушла под воду и неуклюже отчаливает от берега. Стёпа ещё жидковат, и весло для него кажется неимоверно тяжёлым. Неокрепшие мускулы рук предательски подрагивают под рубашкой. Закусив губу от натуги, он медленно тянет весло на себя.

В тринадцать лет, вопреки негласным правилам, отец Степана — Фёдор Жигарёв — взял сына на сплав руды. Взял, чтобы испытать и закалить. Тринадцатилетний возраст подростка, по местным меркам, считается как бы началом становления мужчины. Ему поручалась уже любая крестьянская работа. Правда, взрослые всё-таки присматривали за ходом её исполнения. Поступила команда собираться в дорогу. Стёпка Жигарёв едва не задохнулся от гордости, распиравшей его грудь. Любой поселковый паренёк не мог и думать о том, чтобы оказаться на гружёном шитике*

___________________________

*Шитик — лодка-баржа длиной около 15 м и грузоподъёмностью 3 тыс. пудов.

Фёдор Жигарёв и его семеро братьев подряжались ежегодно у приказчиков графа Голицына. Сплавляли по реке Чусовой руду. Посёлок Лисьи Гнёзда насчитывал чуть больше семидесяти дворов, мужиков в нём хватало. Многие пытались конкурировать с братьями, желая подзаработать на сплаве. Но их попытки заканчивались неудачей. Коварна река Чусовая в своём верховье. Не удавалось завистливым плотогонам удержать гружёный шитик на стержне стремительного потока. Всё происходило за считанные минуты. Мощная струя течения швыряла неуклюжую баржу на прибрежные скалы. С ужасным треском лопались борта. Руда шла на дно. Проворное течение с голодной жадностью сносило её в омуты и аккуратно застилало илом. Подряд расторгался, о заработках речи не шло. Неудачник возмещал убытки из собственного кармана. Братья Жигарёвы родились под счастливой звездой. Удача сопутствовала им каждый сезон. Потом грянула революция. Чусовской металлургический завод перешёл в руки рабочих. Усатых приказчиков сменили молодые парни в кожаных куртках.

— Собирайся, — приказали однажды Фёдору ретивые комиссары.

— Куда? — спросил Фёдор. Он был свободолюбивым и независимым мужиком. Не примкнул ни к белым, ни к красным. Оставался самим собой. Крестьянином и плотогоном. Первая мысль, что пришла ему в голову, была об аресте. Однажды комиссары уже призывали его в обоз, но он отказался.

«Вспомнили, ёшь твои лапти, — подумалось ему. — Сейчас арестуют».

— На Кудыкину гору! — со злостью ответил человек в будёновке. — Зови братьев, поедем на рудник. Пролетарский завод оживлять надо. Стране большевиков нужен металл.

Пришлось подчиниться. Братья запрягли лошадей, поставили на сани плетёные короба из черёмухи.

— Какая лихоманка вас обуяла? — ворчливо спросил Фёдор. — До большой воды ещё далеко, успеется вывезти руду-то. К чему такая спешка?

— Не твоё дело, — грубо оборвал его комиссар. — Комитету большевиков лучше знать, когда и что делать! А ты, как несознательный элемент, будешь исполнять то, что повелит комитет!

— Коней бы поберегли. Кто в мороз-то возы таскает? Лошадь через силу идёт, потеет шибко. Простудится и подохнет. Кому от этого прок?

Фёдор не ошибся. Правда, кони выдержали морозы. Застудился он сам, потому что накрывал лошадиный круп своим тулупом. Не дожил до того момента, когда вспучилась река.

… Степан вздрогнул и открыл глаза. Видимо, он задремал, так как небо заметно почернело. Занавес тьмы уже зашторил просвет между деревьями. Тайга стала выглядеть ещё величественнее. Крайние стволы елей, казалось, теснее подошли друг другу и, схватившись ветвями, словно в рукопожатии, сплели огромную паутину.

Утром Степану предстояла работа, ради которой, в общем-то, он и поднялся вверх по реке. Сенокосная страда закончилась, и старик, не мысля себя вне тайги и реки, подрядился в лесосплавной конторе на заготовку моха. В посёлке двигали жилищную программу. Возводили двухквартирные дома из бруса. Сегодня он прибыл на болото во второй половине дня и успел лишь наготовить около сотни стоек для будущих моховых «ёлок». Основную работу по заготовке он запланировал назавтра.

Лет тридцать назад появился впервые здесь Степан Жигарёв. Места эти ему сразу понравились. Тайга щедро дарила ягоды, грибы, дичь. Если говорить о сенокосных лугах — лучших мест и не отыскать. Густая сочная трава позволяла всего лишь с нескольких небольших полян поставить пузатый стог сена. Именно в этом месте заканчивался шумный перекат и начинался плёс. Удить рыбу можно было на выбор. Поднявшись вверх по реке, порадуешься хариусу, спустившись вниз — с восторгом затянешь в лодку крупного леща или язя. Однако охотники и рыболовы старались обходить столь щедрое место. С незапамятных времён оно пользовалось плохой репутацией, и народ окрестил его Гиблым Яром.

В округе располагалось несколько колоний и, то ли охрана была не на должном уровне, то ли контингент в них находился довольно ушлый, но, так или иначе, почти каждый год совершались побеги. Соблазн у зеков был велик. В колониях с особым режимом у «полосатиков» сроки немалые, а рядом заманчиво гудит стальная магистраль. И пусть по ней бегут не пассажирские поезда дальнего следования, пусть это всего лишь товарняк с рудой и углем, но он идёт без остановок до Чусовской — узловой станции Свердловской железной дороги. Там можно легко затеряться. Некоторые беглецы избирали иной путь и шли сразу к реке. За ночь им удавалось уходить по ней очень далеко.

Люди всячески избегали возможной встречи с «гостями» из-за колючей проволоки, поэтому в окрестностях Гиблого Яра всегда было безлюдно. В памяти свежи случаи смерти невинных людей. Но Степан Жигарёв открыто игнорировал опасения и лучшего места не желал.

Нынешним летом вновь был побег. Из колонии особого режима бежал Роман Гайворонский по кличке Баклан. После встречи с отчимом он ушёл в тайгу и словно растворился в ней. Несколько раз участковый милиционер Николай Ищикин делал вылазки-облавы на беглеца. Но тщетно. Капитан и сам понимал: искать Баклана в тайге бесполезно. Не таков он, чтобы залечь где-нибудь в пихтаче и хлестать водку. Беглый заключённый в тайге — что иголка в стогу сена.

С реки подул влажный прохладный ветерок. Степан встал, достал из шалаша телогрейку, набросил на плечи. Разжёг костёр, потом снова улёгся в своё ложе. Чуть слышно шелестел прибрежный ивняк. Ленивые волны, набегая на галечник, создавали монотонно-убаюкивающую мелодию. Незаметно для себя старик вновь задремал. Ему приснилась старшая дочь Анна, безвременно ушедшая из жизни пятнадцать лет назад. Стройная, чернявая, с распущенными до плеч волосами, она стояла на высоком берегу реки и что-то кричала ему вниз, где он смолил лодку, подготавливая к сезону. Мутная вода, словно смертельно раненый зверь, набрасывалась на бугристую каменную грудь горы, будто состоящую из сплошных мускулов, и, разбившись о её скалы, с грозным шипением сползала обратно. Голос дочери, смешавшись с несмолкаемым шумом потока, относился ветром вниз по течению и тонул в бурлящей стремнине.

…Случилось это в год её совершеннолетия. Анна росла весёлой и общительной девчонкой. Красотой природа наделила её щедро — от парней не было отбоя. А она выделяла среди всех поклонников лишь одного — молчаливого вальщика леса Костю. Васька Ермаков знал о взаимоотношениях Анны и Кости, но никак не мог смириться с мыслью, что девушка достанется не ему. С завидным терпением он переносил все её дерзости и насмешки над собой. Когда понял окончательно, что у него нет никаких шансов на взаимность, решил отомстить Анне, растоптать её любовь. Васька принялся следить за влюблёнными ежедневно, следуя за ними по пятам.

Шли дни, недели, месяцы. Он выследил место их свиданий, тщательно изучил маршрут, по которому Анна в одиночку возвращалась домой. Девушка не хотела, чтобы её видели вместе с Костей, и сама определила место расставания. Ермаков вынюхивал каждый шаг, опасливо прячась за пригорком, когда Анна проходила мимо. Он рассчитал всё до мелочей.

Однажды, как только стемнело, Васька засел в густом пихтаче и стал ждать. Послышалась знакомая песня — Анна возвращалась домой. Словно зверь на охоте, Ермаков приготовился к нападению. Едва девушка миновала его — выскочил из засады, в два прыжка очутился на тропинке и рысью набросился на неё сзади. Закричать Анна не успела — зажав ей рот грязной ладонью и матерно ругаясь, негодяй мгновенно подмял её под себя и с животной страстью в теле разорвал на ней одежду…

В ту же ночь Анна повесилась. Не в силах пережить случившееся, она забралась на самую вершину старого осокоря, скрутила жгутом любимую косынку в ромашках — подарок Кости, — изготовила петлю и набросила себе на шею.

Наутро всё население их небольшого таёжного посёлка в скорбном молчании собралось у холма, на котором гордо и одиноко возвышался могучий осокорь. Посреди холма, обхватив руками, казалось, намертво ствол дерева, голосила мать Анны — Ефросинья. Степан же, онемев от внезапно обрушившегося горя, бестолково топтался подле неё, поглаживал беспрестанно жену по голове, и бросал на людей затуманенный взор. Слёз у него не было — красные воспалённые глаза выражали душевную боль намного ярче, нежели бы он плакал. Когда к дереву подошёл милиционер и, отстранив рыдавшую Ефросинью, собрался взобраться на осокорь, чтобы срезать петлю, из толпы вдруг выбежал Костя. С негодованием в голосе он громко закричал:

— Постойте! Что вы делаете?! Как можно?

Милиционер вначале опешил, не понимая, что от него требуется. Потом, заглянув в глаза парню, посторонился.

Спускал на землю мёртвую Анну Костя очень долго, осторожно и бережно, словно боялся причинить любимой нестерпимую боль. Закончив, взял её в последний раз на руки и понёс к машине, как невесту. Поцеловал Анну в лоб и громко, как-то неумело, с выкриками, разрыдался…

— Проснись, батя! — неожиданно произнёс кто-то рядом громким голосом.

Степан открыл глаза, резко приподнялся, сел. Перед ним стоял Роман Гайворонский.

— Ты что это по ночам колобродишь-то? — первое, что пришло на ум, спросил спросонок старик.

— Не спится отчего-то на земле, видать, сказывается привычка отдыхать на нарах. — Баклан осклабился и подошёл ближе, присел на корточки рядом. — Обитаю я сейчас неподалёку от тебя. Стало быть, мы соседи. Вот я и подумал: а почему бы не потрясти губой с хорошим человеком? Верно? Может, потом у меня сон какой-нибудь звездастый завяжется.

Степан достал кисет, принялся раскуривать трубку.

— Третью неделю по тайге петляю, а кажется, будто третий месяц пошёл, — продолжил Роман. — Как заяц. Достал меня ваш участковый мент, никакого покоя от него. И что он такой службистый? Не знаешь, случайно? Сидел бы себе в посёлке, да самогонщиков ловил. А то, всякое в тайге случается, — напорется, ненароком, на что-нибудь острое.

— Не угрожай — не боится Николка-власть никого, — резко сказал Степан. — Он человек правильный, справедливый, бояться вашего брата не в его характере. Да и не нужен ты ему. Он распоряжения из района исполняет. В посёлке объявил: нет тебя тут. Так-то вот.

— Ну-ну. Лей песню, жаворонок, лей. Видал я, как он распоряжения исполняет, разведчик долбанный. Со стороны зырил за ним.

Мужчины помолчали. Осокоревая трубка Степана, видать, забилась, он с трудом высасывал из неё ядовитый дым.

— Что же ты никуда не подался? — спросил старик, пытаясь прочистить отверстие в трубке сухой соломинкой.

— Некуда пока. Умер заветный адресок, вот и вынужден ждать новую прописку, — блатным жаргоном процедил Баклан. — Сегодня скатался на товарняке до Утёса, жратвы набрал. На обратном пути тебя заприметил. Решил вечерком навестить. Тоска, понимаешь ли, одолела, начинаю сходить с ума. Надеюсь, ты не дятел, не настучишь? На зоне о тебе многие знают. Рассчитывают на помощь, если что.

Чувствовалось, Роману после многих дней одиночества хочется выговориться. Степан продолжил разговор:

— Ты, Ромка, на жизнь не жалуйся — сам себе выбрал дорогу в колдобинах. Совета не спрашивал. Вот и ходи по тайге молчаливо, как леший.

— Это моё дело, в натуре, какой дорогой кандыбать! Здесь хоть и одиноко, но по-всякому лучше, чем на зоне. И знай, старый, на нары я больше не вернусь. Наберу вот жирок, как утка, и — в путь отправлюсь. Хо-ро-шие денёчки настанут! Всё ещё у меня впереди…

Баклан мечтательно закрыл веки. Потом открыл и сплюнул.

— Лишь бы Ищикин очередную облаву не устроил, падла! Известно мне, как он умеет пыль в глаза пускать. Боец невидимого фронта. Ходит по посёлку, нюхает, нюхает, а потом — бац! — и в дамки. Но сюда, я думаю, он не скоро нарисуется.

Роман, как бы засомневавшись, пристально посмотрел на Степана, добавил:

— Если, конечно, дятел не поможет.

— Не бойся, не сдам. Ты сам угодишь в его силки.

— Да ну? Это он такое тебе наплёл?

Старик пропустил вопрос мимо ушей и неожиданно спросил:

— Скажи, верно ли в посёлке судачат, будто ты из лагеря ушёл, чтобы отчима порешить?

— Ты что, исповеди ждёшь от меня? Напрасно. Ты не поп, я — не грешник.

— Понимай, как хочешь, но ответь мне. Совет дам.

— Хе-хе, сове-етчик нашёлся! Не смеши толстую задницу — она и без того смешная. Что ты можешь мне насоветовать, темнота дремучая? Ты хоть представляешь, сколько советов я получил за свою жизнь? Нет? Тогда скажу тебе: если исписать эти советы на бумаге — вагон макулатуры получится. Вот так. И кто советовал! Тузы в папахах — вот кто. Нечета тебе, понял? А на волю так никто и не выпустил — пришлось самому выбираться. Сове-ет дам! Не нуждаюсь я в твоих советах! Врубаешся, старый?

Баклан поднялся с корточек, взволнованно заходил у костра.

— Так верная молва или нет? — настойчиво повторил вопрос старик. Он словно не слышал, о чём распалялся беглый зек. Кустистые седые брови Степана в ожидании ответа сдвинулись к переносице.

— Допустим, так, и что? — как под гипнозом покорно ответил Баклан. — Укорять будешь? Падлу фашистскую оправдывать?

Степан раздумчиво спросил:

— Ты точно уверен, что отчим твой с немцами заодно был?

— За чмо гнилое меня держишь? Я без малого пятнадцать лет на зонах, портрет свой поистрепал от сладкой лагерной жизни, но ты-то меня всё равно признал? И его опознал один человек. Саид, узбек. Горку на зоне держит.

— Что держит? — не понимая, переспросил Степан. — Какую горку?

— Бизнес есть такой на зоне. Неплохую прибыль приносит Саиду, между прочим. — Баклан криво усмехнулся. — Однажды ему удалось убедить начальника биржи, чтобы не вывозить опил за пределы зоны, запудрил тому мозги чем-то. Опил после распиловки леса стали складывать в кучу. За несколько лет образовалась высокая гора. Проложили туда трап, наверху соорудили беседку. А за зоной у нас находится котлопункт — столовая, иначе говоря. Сотрудники колонии кормятся там — офицеры, прапоры и прочая шушера. Так вот, с этой горки человек за проволокой виден, как на ладони. Саид это всё подметил. Обратил внимание на то, что на котлопункте работают одни бабы. Молодые, сытые тёлки, как на подбор. Он и придумал использовать их в качестве наглядного пособия для томящихся зеков. Через легавых они получают от Саида бабки. Причём — немалые. Отрабатывают очень легко.

— Постой, какие бабки? — опять спросил Степан, не понимая жаргона рассказчика.

— Я же сказал: немалые, большей частью зеленью.

— Что за бабки, какая зелень? Причём здесь трава огородная? — в недоумении рассудил старик.

— Тьфу, тундра! — незлобиво сплюнул Баклан.

— Бабки — деньги, зелень — доллары. Врубился?

— Говори понятно, чего голову морочишь? И не ори — я не глухой.

— Ладно, замётано. Въезжай на будущее. Короче, работу эту тёлки перехватывают друг у дружки. Иногда даже дерутся между собой.

— А что за работа такая, из-за которой они мутузятся?

— Э-э, работа очень простая. Выряжаются в чёрные чулки с резинкой чуть выше колена, нацепляют короткую юбку и медленно тащатся вдоль зоны. Несколько раз останавливаются, задирают юбку, поправляют чулки. Зек сидит в это время в беседке, смотрит через бинокль. Представь себя на месте мужика, который лет пять-шесть не видел голой бабы. Она ещё не успеет юбку задрать, а он уже приплыл. Так-то вот, старый. Перестройка в стране. Бизнес и на зону проник.

— Срамота, — неодобрительно отозвался Степан Жигарёв.

— Ха-ха-ха, — залился смехом Баклан. — Про секс, наверно, тоже ничего не слышал?

— Ты про Саида начал рассказывать, — прервал старик развеселившегося Романа.

— Ладно, слушай, коль заинтересовался, — лицо Баклана сделалось серьёзным.

— Саид, как и мой отчим, был в плену у немцев. После войны его осудили за предательство. Так вот, отмотал он свой четвертак, а на волю не захотел. Незадолго до освобождения рванул за проволоку, чтобы пятёрку добавили. Для него не существовало другого жилья, кроме барака на зоне. Потом всё же освободился. Куда ехать? В Ташкент? Нет там никого: ни родных, ни близких. Крышу над головой не выделит ни одна из структур. Ксива не позволяет. Где жить? Вот и мотнул он на столицу пучиться. Ни разу не был в ней. Стал отираться на вокзалах. Там и повстречал однажды моего отчима. Ходил за ним, присматривался, сомневался. Потом подошёл и назвал по фамилии. Семёновым, значит, окликнул. Хотел потолковать, да осечка вышла. Мой родственничек смекнул, что к чему, завёл его в какой-то двор и двинул металлическим прутком по кумполу. Да, видно, не рассчитал малость. Узбек не окочурился — череп крепким оказался. Выздоровел и опять бродяжничал. Только недолго. Спёр что-то и на родную зону вернулся. Радости не было предела. Намаялся на воле бедолага. — Роман усмехнулся, оторвал взгляд от Степана Жигарёва, уставился куда-то мимо его, продолжил:

— У меня к этому времени оставшийся трёшник начал уже отматываться. Не поверишь — принялся я о смысле жизни задумываться. Лежал порой на нарах с открытыми глазами ночи напролёт. Думал, что же буду делать, когда на свободу выйду. Катька, сестра моя, будто мысли читала, писала толстенные письма. В них я часто находил ответы на свои вопросы. Однажды получаю от неё очередное послание. Вскрываю конверт — там вырезка из районной газетки. Сияющий отчим снят, внизу приписка: «Лучший мастер лесосплавной конторы». Было это в сарае, где лебёдки установлены, там у нас чифирня располагалась. Вдруг, как из-под земли, Саид нарисовался. Он любитель клянчить вторачок. Я с гордостью показал ему вырезку. Минут пять разглядывал он снимок. Поцокает языком — замолчит. Притянет клочок газетки к носу — опять поцокает. Внимательно так разглядывал, я, помнится, даже матюгнул его. Обидчивый узбек, в любом слове усматривал подковырку. А тут и матюг пропустил мимо ушей. Поцокал в последний раз и говорит мне: «На полицая Семёнова шибко похожа. Очень шибко. Его я в Москве видал. Он Саид башка разбил. Саид долго-долго болел. Вот».

Будто дёгтем вымазал он меня своими словами. Вскипел я тогда сильно и съездил узкоглазому по морде. Недобитым фашистом обозвал. Думал, со злым умыслом он так, чтобы позлить меня. А он поднялся, кровь отхаркнул и снова своё: «Полицай Семёнов это. Точно. Зверь-человек. Я плен был, у немцев в лагере. Семёнов бил Саид больно-больно. Саид предатель сделал. Семёнов драпал, Саид нет. Саид четвертак получил».

— Не поверил я вначале, а у самого под сердцем засвербело что-то, будто червяк завёлся. На другой день подваливаю я к узбеку, вопросы задаю. И, понимаешь ли, сошлось всё: и рост, и походка — ходил отчим левым плечом вперёд, — и даже бородавка за ухом. Откуда Саиду знать об этом? Скажи? Да и я стал припоминать кое-что. В школе ещё было. Курскую дугу проходили мы по истории. Спросил я его: «Где ты, батя, воевал в это время? Не под Курском ли?» — Отчим засуетился вдруг, затрясся отчего-то, накричал на меня и ничего не ответил. Короче, поверил я Саиду, и захотелось мне на свободу. Досрочно. Терпежу не стало. Вынь эту свободу, да предоставь мне. Внутри всё ходуном ходит, печёнка ноет. Вот, думаю, гад какой! Я магазин брал, восьмёрку впаяли. А он — Родину продал. Ро-одину! Десятки, может, сотни жизней загубил — и на свободе! Припёрся в наш дом, прикинулся другом отца, пригрелся у матери на груди и в лучшие люди вышел. Как же так, думаю? Где же справедливость? И решил я дать тягу из зоны.

Дым от костра рванулся в сторону, окутал Баклана. Он поперхнулся, закашлялся. Встал, потоптался немного и перешёл на противоположную сторону. Толкнул сапогом бревно, изъеденное короедом до трухи, проверяя его на устойчивость, и грузно сел.

Мысли Романа были где-то далеко, собираясь в один большой клубок, и взор, тягучий и страдающий, устремился в невидимую точку в глубинах огня.

— Дай твоего табачку — саднит что-то внутри, — после длительной паузы обратился он к Степану. — Мой-то — дрянь, трава вонючая. Где его только вырастили?

Старик протянул кисет, Баклан скрутил козью ножку. Глубоко затянувшись, закашлялся.

— Во-о, то, что надо! — похвалил он табак.

Степан промолчал, никак не отреагировав на похвалу. Тяжёлый груз опустился на сердце, сдавил грудь, сделав тело каменным. Он знал Ромку Гайворонского с малолетства. Помнил, как впервые оступился парнишка и угодил за проволоку. Потом ещё и ещё. Отчим не занимался воспитанием приёмного сына. Втайне от односельчан истязал его за малейшую провинность. Ромка молчаливо сносил побои и всё более отдалялся от отчима. Примкнул к компании хулиганов, таких же обиженных и обездоленных, как он сам, стал выпивать. Отбыв срок на «малолетке», к отчиму Роман больше не вернулся.

Но не воровские дела Баклана терзали сейчас душу старика Жигарёва. Они отошли на второй план. На поверхность всплыло другое. Ненависть к предателям и палачам. Это чувство молчало в нём долгие годы и вот сейчас, потревоженное рассказом Романа, всколыхнуло в памяти нестираемые картины плена. Насмотрелся Степан подонков в нацистских лагерях. Ненависть медленно катила изнутри и, наконец, точно лопнувший гнойник, прорвалась наружу.

— Вот ведь сучий выродок! Изувер фашистский! — Старик, сверкнув горящими глазами, устремил свой взор к потухшему горизонту.

— Если есть ты на свете, Матерь божья, тогда ответь мне, рабу твоему: куда смотрела, когда этот змеёныш был ещё в утробе? Где недогляд получился? Почему позволила мне опростоволоситься? Почему я исполнял волю изверга многие годы? — хрипел Степан Жигарёв.

На какое-то время он забыл, что находится не один и, перейдя на шёпот, долго разговаривал с небом. Потом спохватился, будто его застали за непристойным занятием, и, оправдываясь перед Романом, пояснил:

— На фронте я этих гадов за версту чуял — от них будто падалью какой попахивало. А тут двадцать лет был рядом и не учуял гнили, не распознал душегуба. Исполнял все его приказы безропотно. Эх, ёшь твою двадцать! Сволота! Ублюдок очкастый! Мразь фашисткая! Немчура недобитая!

Слова ругательств, одно солонее другого, словно пули из автомата, короткими очередями вылетали из его уст. Старик распалился, и остановить его было невозможно. Только когда иссяк весь запас брани, он умолк. Не проронив ни слова, встал и направился к шалашу. Согнувшись в дугу, исчез в небольшом проёме. Несколько минут изнутри доносилось невнятное бормотание. У костра он появился с бутылкой водки в руке.

— Будешь? — мимоходом спросил он Баклана. — Забыл, поди, вкус-от, сидя на чифире?

— С тобой — выпью, один — не буду.

Старик достал нехитрую закуску: хлеб, сало, лук и несколько небольших пузатых огурцов. Всё это порезал кусочками и аккуратно разложил на домотканом полотенце из холста. Себе налил граммов сто в пол-литровую алюминиевую кружку, с которой не расставался со времён войны. Баклану протянул консервную банку из-под тушёнки с обработанными краями. Поставил перед ним бутылку. Наливать в банку Роман не стал, решил глотнуть из горлышка.

— Ну, давай не-то, хлебнём окаянной, — Степан не стал чокаться и залпом выплеснул в рот свои наркомовские. Хрустнул огурцом, потом закусил салом. Глядя в огонь, спросил:

— А почему ты его не убил?

— Не смог. Я — вор, а не мокрушник. Да и смерть из моих рук была бы для него слишком лёгкой. За свои грехи он заслуживает больших мучений. Подумал, пусть лучше подохнет на зоне.

— Не смог, говоришь? А конвоира, однако, прихлопнул. И отчима убил бы, кабы не встряли Трофим с Петром. Да и меня бы, при случае, не раздумывая, хрястнул по затылку.

— Попридержи язык-то, в натуре, не лепи горбатого. Не был Баклан мокрушником никогда, понял?

— Это всё слова. Вылетели и пропали. Не видать их, в руки не возьмешь, не разглядишь: где — правда, а где — ложь. Так-то, Рома. Факты нужны, а у тебя факт один: мёртвый конвоир на делянке. Так сказывал нам Николка-власть.

— Трепло этот ваш Николка-мусор. Откуда ему знать, что произошло на самом деле? Живой свидетель один я, да какой-нибудь зверюшка, разве что, который в тот момент под кустом отсиживался.

— Вот и возьми того зверька в свидетели, может Ищикин и поверит, — усмехнулся Степан.

— Да пошёл ты… умник хренов! Не нуждаюсь я в свидетелях, и на зону, я уже говорил тебе, возвращаться не собираюсь. Мне сейчас надо отсидеться в тайге, потому что идти пока некуда. На малине шухер был, менты повязали нужных людей. Стал бы я здесь мохом питаться? Выждать нужно. А там — море, солнце, девочки — э-эх! Не понять тебе, дремота таёжная, жизни вора на воле.

— Разве это вольная жизнь — в страхе ходить, тележного скрипа бояться?

— С чего ты взял, что я боюсь?

— Знаю. Ты и сейчас боишься. Ночами плохо спишь, сны дурные тебе снятся. Али не так?

— Не так!

— Врёшь ты всё. Разве пришёл бы ко мне, кабы не страх? Разве не стоит у тебя перед глазами солдат убиенный?

— Не стоит, потому что не убивал я конвойного! Не убивал и всё тут, баста! И не лезь мне под кожу, прокурор грёбаный.

Баклан жадно приложился к бутылке, отпил три больших глотка, поморщился.

— Перестройка долбанная! Даже водку разучились делать — бензином несёт! Фу-у!

Он непроизвольно икнул, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, выгоняя изо рта мерзкий привкус.

— Точку в этом деле поставил Фитиль, — продолжил Баклан, проикавшись. — На конвойном и на себе, сам того не предполагая. Пронюхал, сука, о предстоящем побеге, подрулил в лебёдочную и вкрадчиво так шепчет:

— Давай, Баклан, уйдём вместе. Ты ещё только прокручиваешь свой план, а у меня он готов давно. Осечка исключается, бля буду. План рассчитан на двоих. Когда выйдем к «железке» — катись куда задумал. Я не стал кочевряжиться, согласился. Любой зек знает: с зоны свалить — не простое дело. У Фитиля в плане получалось всё ловко, гладко. В день побега мы с ним на болоте корячились, лежнёвку клали. С утра, не переставая, лил дождь. Намокли мы изрядно. Костерок разложили. Ну и конвойный с нами, разумеется. Больше рядом никого не было. Остальные работали за болотом. Сидим, сушимся: нас двое, солдат и собака при нём. Фитиль сигнал подаёт: пора. Я тут же схватился за живот, прошусь за куст. Солдат поломался немного, но отпустил. Собаке приказал охранять. Сам с Фитилём остался. Всё шло, как по маслу. Оставалось только пушку с конвойного сорвать. Обычно конвоир носит оружие на плече, а тут взял и перевесил на грудь. Ситуация усложнялась. Фитиль решил перестраховаться, воткнул парню перо в живот. Солдат оказался хваткий, успел нажать на курок. Очередь пришлась Фитилю по башке. Смотрю — завалился он, в крови весь, лица не видать. Собака — ни с места. Уставилась на меня, рычит угрожающе. Долго я с ней возился. Толком и не помню, как мне удалось завалить такого волкодава. Всё было, как во сне. Потом дал дёру. Так вот и ушёл. Руку, вот видишь, овчарка порвала. Рана сочится до сих пор — не заживает. Может, подскажешь какую траву приложить?

Баклан облегченно вздохнул, облизнул пересохшие губы. По всему чувствовалось — он во второй раз пережил, уже мысленно, страшную трагедию, разыгравшуюся на болоте.

— И что, вертухаи даже погони за тобой не организовали? — спросил Степан.

— Почему же? Хватились нас вечером, погнались с собаками. Только ведь я тоже не пальцем деланный. Скатил бревно с берега и сплавился по реке. Сбил собак со следа. Видел с противоположного берега, как они тыкались мордами в осоку.

— Уйти-то, ты ушёл, только вот куда и от кого? — раздумчиво проговорил Степан. — Как теперь к жизни возвращаться?

— А никак. Теперь — никак. Добился, чего хотел. Достал гниду, и легче мне стало. Жить стану по-человечески. Никто больше не увидит Баклана на зоне. Я своё уже оттянул. Хватит. На рожон не лезть, умно жить — мусора не загребут. Отчим вон, сколько лет в тине сидел. Политический, не урка. И я понаслаждаюсь жизнью.

— Дурак ты, Ромка. Наивный, как пацан. Поймают тебя, рано или поздно.

Степан плеснул в свою кружку немного водки, молча выпил.

— Ты изворотлив, верно, — продолжил он. — Только вот жизнь иногда совсем иначе поворачивается, чем ты её запланировал. Порой и не догадаешься, что ждёт тебя впереди. Захотят поймать — поймают. Будь уверен. Тебя обязательно станут искать. За своих.

— Вот-вот, за своих. Сразу убьют, не разбираясь. Поставят к стенке и — нет Баклана.

— Зря не поставят. Законы на что?

— Э-э, дед! Ты живёшь ещё в царские времена. Прокуроры с урками не валандаются! О справедливости только в книжках пишут. В жизни всё-ё иначе. Верят буграм, верят воротилам. К ним прислушиваются, их защищают. А мы для них — что пыль на мундире или грязь на сапогах. Помыл, почистил и — опять как новый. Отбросы общества мы. Дунет ветер не с той стороны и — нет нас.

Роман со злостью ударил сапогом по ржавой консервной банке. С глухим звоном она исчезла в темноте.

— Вот так-то, — в который раз беглый зек смачно цыкнул слюной через зубы. — Повидал я людей, насмотрелся на них. Не угодил начальству, не помог воровать — и ты уже на нарах. Будешь умничать — упекут в психушку.

Возражать Степан не стал.

«В чём-то прав, Ромка, — подумалось ему. — Даже в таком маленьком посёлке, как наш, факты беззакония сплошь и рядом. В больших городах, надо думать, что…», — он не успел домыслить, его прервал Баклан.

— Ты знаешь, в чём смысл жизни? — неожиданно спросил он и выжидающе замолчал, уставившись на старика мутным немигающим взглядом. Степан не ответил.

— Раз молчишь — стало быть, не знаешь, — обрадовано заговорил вновь Роман Гайворонский. — И, если разобраться, не знает никто. Всякая тварь живёт, прежде всего, для себя. И никому она не нужна. И человек никому не нужен. Не было бы тебя, меня, ещё кого-то и — ничего, планета бы не остановилась. Вот у тебя, я знаю, есть сын. Скажи: можешь ли ты сделать его счастливым? Или, наоборот, он тебя? Молчишь? Потому что это полная чушь! Сказки для глупцов. Счастье даруется судьбой, а не человеком. Вы можете лишь помочь друг другу в чём-то, но не осчастливить. А это большая разница. Ты не знаешь, чего хочет он, а сын не знает твоих тайных помыслов. Каждый человек понимает смысл жизни по-своему, и зависит он от его сокровенных желаний. Вот тебе моя философия, старик.

Баклан изрядно захмелел, его понесло. На зоне у него не было возможности пофилософствовать. Там он мог только думать и молчать. Здесь же старик слушал его с покорностью и не перебивал. Затягиваясь ядрёным самосадом, изредка поддакивал и кивал головой.

— Ты вот что ответь мне, старый мудрец: почему вор никогда не может встать на путь праведный?

— Не хочет, — с уверенностью ответил Степан. — Судьба человека — в его собственных руках. Каждый куёт её сам. Из зеков тоже получаются мировые мужики. Надо только сильно захотеть. Это как в тайге: заблудился человек, ходит по кругу один раз, второй, третий и постоянно выходит туда, откуда пришёл. Потом остановится, подумает хорошо, в чём причина его неудач и тут же находит правильный путь. Я тебе так скажу: захочет человек шибко — найдёт свою тропу в жизни.

— Не прав, ты, Степан Федорович. Я ищу её много лет, но почему-то не вижу, не нахожу.

— Значит, не туда смотришь, не там ищешь, коли до сих пор за проволокой.

— Так может рассуждать тот, кто не был на зоне, не видел, что там творится, — со злостью проговорил Роман. На его впалых щеках ходуном заходили желваки. — В УК нет привилегий при отбывании срока. Значит, все осужденные равны. Так?

— Ну, так.

— Тогда почему «паханы» не убирают парашу, не выгоняют кубы на делянке? Где же твой долбаный закон? Молчишь? Я тебе опять отвечу: на Земле пока один закон действует — «пососи» называется. Положение, состояние, сила.

— Что-то я не слыхивал о таком законе, хотя на зоне свой срок мотал.

— Ты чалился на зоне? — Баклан был крайне удивлён.

— Да, в сороковом забрали. Возвращался домой с финской кампании. Как водится, набрал водки по такому случаю. Вещмешок почти пустой был, вот я и набил его бутылками под завязку. Иду, значит, в посёлок. Сколько километров — ты знаешь. Какая дорога от станции — тоже знаешь. Так вот, встречают меня в лесу трое, хотят водку отнять. Просто так. За здорово живёшь. Ну, думаю, дудки вам. Чем мужиков поить-потчевать стану? Я к тому времени две войны уже прошёл. Вначале пришлось померяться силами с япошками на озере Хасан и реке Халхин-Гол, потом перебросили с белофиннами схватиться. Начинал пулемётчиком, а закончил в разведке.

Степан Жигарёв поднял указательный палец вверх и с гордостью произнёс:

— Кишка тонка у них оказалась. Разведчика удумали свалить.

Баклан с неподдельным интересом слушал рассказ старика.

— Ну, в общем, наподдавал я им как следует, а одному, особо настырному, пришлось по кумполу бутылкой съездить. Оставил их валяться в снегу, а сам ушёл. Наутро ещё сплю под тулупом, а меня уже будят. Двое в фуражках, с околышком. Дали пятёрку. Увезли на Печору. Есть там местечко одно — Иджит — Куртар называется. В ём-то я чуть было ноги не протянул. От голода. Вас, я знаю, хоть кормят по-божески. А в те времена с харчем был полный швах. Дохли поголовно от пеллагры. На всю жизнь запомнил это красивое словцо. Хоронили тут же, сразу за проволокой. Так-то, Рома. А закона твоего там и в помине не было. Это у вас, стало быть, новый, воровской.

Степан надолго умолк. Молчал и Роман Гайворонский. Они, два человека разных поколений, задали много вопросов друг другу, и каждый из них ответил, как смог, опираясь на личный опыт.

Налетел очередной порыв свежего ветерка, зашумели островерхие пихты. Затухающее пламя вдруг ожило, изогнулось, потом вытянулось и, словно огнедышащий дракончик, попыталось наброситься на сидящих у костра людей. Старик и Баклан встали, не сговариваясь, отошли в сторону. Вечернее небо тихо и незаметно угасло. Светлой полоски на краю горизонта стало не видать. Зелень прибрежных кустов приобрела тёмную окраску и была едва различима.

«Правы зеки, язви их в корень. Всё так и есть. И закон „пососи“ работает, это уж точно», — подумал почему-то Степан и удивился своей мысли.

Спать ему не хотелось, он вновь пристроился у костра с противоположной стороны, а Баклан, не раздумывая, нырнул в шалаш. Оттуда послышался его пьяный голос:

— Слышь, старый, разбуди на зорьке — пойду сдаваться пораньше, пока Ищикин не укатил в район, а то потом его не застать, — довольный своей шуткой он ещё что-то пробормотал невнятно, и уже через минуту внутри шалаша послышался тяжёлый надрывный храп.

«Сегодня его сон будет крепкий и без страха. Конвойный надёжный. А завтра?» — подумал Степан и затушил трубку.

 

Глава 3

Катерина

Усадьба Бориса Гайворонского стояла не берегу реки Чусовой. Небольшой дом, рубленный в «лапу», возвышался на высоком фундаменте. Во дворе — коровник, сарай, которые были скрыты от людских глаз за массивными деревянными воротами. Два окна с резными наличниками выходили на улицу, одно — на реку. Участок в восемь соток под картошку и разную мелочь ограждён добротным забором. Вдоль забора — малинник, смородина и крыжовник. В доме, посредине кухни, стояла широкая русская печь. Справа от неё — большая комната-зал, слева — каморка. Так называлась вторая маленькая комната. Её до поступления в техникум занимала Катерина. После похорон Бориса Львовича встал вопрос: что делать с усадьбой?

Подумав, Мария Прокопьевна — жена Гайворонского — в категоричной форме заявила о своём отъезде. Решила уехать к старшей сестре. Та не возражала и даже обрадовалась такому повороту событий. Мария Прокопьевна принялась собирать вещи в дорогу.

— Будем доживать свой век вдвоём, — говорила она односельчанам на прощание. — Сестра похоронила мужа десять лет назад и осталась в доме одна. Я — вдова теперь. Вместе нам будет веселее и проще доживать свой век. — Так она говорила всем, кто бы ни спросил.

Истинная же причина отъезда была совсем иной. О ней не произносилось ни слова. На похороны Бориса Гайворонского не пришёл никто. Проводить его на погост помогал Иван Рваный. Гроб несли четыре изрядно выпивших мужика. Их лица выражали безразличие ко всему происходящему. Казалось, скажи им кто-то в эту минуту: «Мужики, оставьте покойного на обочине, донесёте завтра», — они исполнили бы эту просьбу безропотно. Лишь глаза загорелись бы, заблистали в ожидании очередного преподношения.

За гробом шли Мария Прокопьевна и дочь Катерина. Чуть поодаль плелись две старушки в чёрном одеянии. В посёлке они были известны всем, как безумно верующие в Господа нашего и любительницы поминального обеда. Вот и все провожающие. Без лишних слов гроб с телом быстро опустили в могилу, тут же принялись засыпать. Когда небольшой холмик возвысился над землёй, мужики многозначительно посмотрели на вдову.

— Идёмте, помянем, — тихо вымолвила Мария Прокопьевна, и, не оглядываясь, под руку с дочерью, направилась к дому.

Поминки закончились быстро, речей никто не держал. Разошлись молчаливо, незаметно. И тут Марию Прокопьевну прорвало — она залилась плачем, громко запричитала. Рыдания продолжались до утра, беспрерывно. Жуткая ночь длилась долго, Катерине она показалась бесконечной. Чем дольше слушала она причитания, тем яснее осознавала: отец не был другом для матери. Страдания Марии Прокопьевны не являлись следствием потери близкого человека. Душила обида. Вся её жизнь прошла в посёлке Лисьи Гнёзда, на виду у людей. Немало было за это время похорон. Прощались с покойным всем посёлком — от малого до старого. Таких похорон, как у Бориса, никогда не бывало. Точно заразного несли его на кладбище. Окна домов зияли пустотой. Даже старые немощные старухи не показывали своих лиц. Односельчане отвернулись от Гайворонских, как от прокажённых.

Не было предателей в их посёлке. Участники войны если не являлись героями, так, по крайней мере, слыли храбрыми солдатами. Поселковый народ не верил, что Мария Прокопьевна не знала прошлого своего мужа. Им казалось: срывала она его предательство. И если так — значит, обманывала их. А люди обмана не прощают.

После похорон мужа Мария Прокопьевна пыталась заговорить с бабами, убедить их в неправоте, поскольку она действительно ничего не знала. Бабы слушали её внимательно, кивали головой в знак согласия, а, выслушав, — она это чувствовала — оставались при своём мнении. Наконец, она поняла: время не залечит ран в душах мужиков — фронтовиков. Гнойник будет сочиться до последних дней жизни. Мария Прокопьевна сильно переживала и вскоре заболела. Катерина оставила стройотряд и отвезла мать в Мончегорск. Через полгода та тихо скончалась на далёком Кольском полуострове.

Катя осталась одна. Окончив техникум, она получила распределение в родной посёлок. Изменить что-либо было невозможно, и Катя решила: «Буду выживать. Я родилась здесь и выросла. У меня есть свой дом. Здесь моя малая Родина. Что ещё надо?» Точка была поставлена.

Сын Степана Жигарёва — Сергей — окончил институт и также вернулся в Чусовой. Получил распределение на металлургический завод, на должность мастера. Жил в общежитии, каждые выходные навещал своих родителей. Сергей был старше Кати на пять лет.

Оставаясь по вечерам одна в доме, переделав все домашние дела, Катя садилась в любимое кресло и принималась вязать. Вязала всё, что можно. Носки, варежки, шарфы и платки. В эти тихие вечера она часто вспоминала Сергея. Он ей нравился с детства. Но судьба-злодейка обманула её и вычеркнула из списков претенденток на сердце Сергея. Вначале он считал её маленькой и не обращал никакого внимания. Потом ушёл на службу, а, возвратившись, влюбился вдруг в Марину Пшеничникову. Катя доподлинно знала историю этой любви.

Будучи на службе, Сергей повстречал старшего брата Марины — вора рецидивиста, находящегося во всесоюзном розыске. Много лет назад, когда Сергей был ещё мальчишкой, тот изнасиловал его сестру — Анну, которая не смогла вынести надругательства над собой и повесилась. Сергей попытался задержать беглеца, но был тяжело ранен. Его комиссовали, в посёлок он вернулся с большим шрамом на лице от ножа бандита. Марина повстречалась ему в поезде, на котором Сергей возвращался домой. Она, как и Катя, после окончания техникума получила распределение в Чусовой. Сергей влюбился в девушку. Его родители, узнав, что будущая сноха приходится сестрой насильнику их покойной Анны, человеку, который чуть не убил самого Сергея, воспротивились браку сына с Мариной. Произошло, как поётся в песне: «А любовь у них совсем была недлинной, может, просто не дождались мы любви». Без объяснений, Марина неожиданно уволилась с работы и уехала из Чусового. Попытки Сергея разыскать любимую не дали никакого результата. Марина исчезла из его жизни.

Но однажды судьба преподнесла Кате подарок. Она часто вспоминает те два дня, которые ей посчастливилось провести вместе с Сергеем. Незабываемая встреча вспоминалась до мельчайших подробностей.

Сергей учился тогда на пятом курсе института и был приглашён на свадьбу однокурсником, с которым проживал в одной комнате студенческого общежития. Случилось так, что невеста друга — Галка, оказалась подругой Кати. Катя также была приглашена на свадьбу. Сергей этого не знал. К началу церемонии он опоздал и попал на свадьбу в тот момент, когда все гости были уже навеселе. Среди них он увидел Катю. Разрумянившаяся, весёлая и удалая, она была в центре внимания. Свадьба пела и плясала. Сергей неоднократно приглашал Катю на танец, и каждый раз чувствовал её притяжение.

«Как она повзрослела, — подумал тогда Сергей. — Была тонконогая пигалица — и на тебе! Превратилась в притягательно-симпатичную девушку! И ножки — ой-ё-ёй! Только вот, Серый, не нужно раскатывать губы, — сказал он себе сразу. — Красивый цветок — не для твоей безобразной клумбы, пора бы понять, что в ней есть место лишь сорнякам».

Так размышлял Сергей, убедившись уже не раз, как болезненно воспринимают представительницы прекрасного пола его безобразный шрам на лице. Он свыкся со своей участью и не обижался на них. Брал от девушек то, что они дарили ему из жалости.

«Портрет мой изрезан и реставрации не подлежит», — говорил Сергей при очередном знакомстве, зная заранее, чем оно закончится. Так и прожил он четыре года в общежитии, не рассчитывая на серьёзные отношения. Были друзья, учёба, подработки по ночам и выходным. Были вечеринки и были настоящие попойки. Встречались бесшабашные девицы, которые дарили ему непристойные ласки, не требуя взамен ничего. И вдруг — Катя.

— Явление Христа народу, — пошутил он в перерыве между танцами и застольем, обменявшись с женихом своими впечатлениями о девушке.

— Ну и крути штурвал дальше, — поучительно заметил Саша. — С курса не собьёшься. Если всё будет на мази — мигни, я тебе сюрприз устрою.

— Что за сюрприз? — спросил Сергей и, не получив вразумительного ответа от друга, вскоре забыл про разговор.

Он приглашал Катю танцевать беспрестанно, усматривая, что нравится девушке. Это видно было без слов. Катя смотрела на него снизу в верх, с нескрываемым восхищением, чуть приоткрыв красивые тонкие губы.

«Почему она краснеет? — удивлялся Сергей. — В детстве играли в гляделки до слёз в глазах, и ничего подобного не происходило. Странно».

«Почему он так внимательно изучает меня? — задавала вопрос себе Катя и не могла оторвать взгляд от лица Сергея. — Та же мальчишеская голова и уже не та, те же глаза с морщинками по краям и уже не те. Сколько же лет я не видела его вот так близко? Шесть? Семь?» — Лицо Сергея казалось ей прежним, и опять же в нём угадывалось что-то новое, незнакомое. А что — Катя не могла понять. — «Шрамы совсем не страшные, напрасно говорят люди. Заросли, поблекли. В этом есть даже какой-то шарм», — мысленно отметила про себя она и улыбнулась.

— Чему улыбаешься? — спросил Сергей.

— Так. Радуюсь за невесту. Хорошего парня отхватила.

— Да-а, Сашка парень, что надо! Из флотских, как и я. А на флоте, знаешь, всему выучили. Готовый хозяин. Всё знает, всё умеет. Галка за ним будет, как за каменной стеной.

Так, в танцах, развлечениях и обильном застолье время незаметно приблизилось к полуночи. Пора было расходиться. Расквартированием приезжих занимался сам жених.

— Серёга, — тихо позвал он друга.

— Что? — так же тихо отозвался Сергей.

— Ну что, понравилась голубка?

— Так я её ещё с детства знаю.

— Я тебя не спрашиваю, когда ты видел её в последний раз. Задаю конкретный вопрос: Понравилась?

— Да.

— Тогда иди за мной.

Друзья вышли на крыльцо. На улице — ни зги. Постояли с минуту, присмотрелись. Когда глаза привыкли к темноте — стали вырисовываться контуры речки и ближайших домов.

— Смотри сюда. Видишь — дом, напротив, по ту сторону речки.

— Ну?

— Гну. Этот дом сегодня в твоём распоряжении. Печь протоплена, дверь не заперта. Понял?

— Ничего не понял.

— Ты что, как тюфяк из баталерки? Катя нравится?

— Ну, — Сергей слегка захмелел и медленно соображал.

— Бери своё сокровище под руку — и вперёд! Отдыхать. Гостиницы в нашей деревне Гадюкино нет. Теперь понял?

— Теперь понял.

Они вернулись в дом. Веселье продолжалось. Никто не хотел уходить. Тамада вновь пригласил гостей за стол и предложил выпить на посошок. Налили по полной. Сергей и Катя оказались рядом. Они посмотрели в глаза друг другу и чокнулись.

— Катя, — наклонившись к уху девушки, шёпотом произнёс Сергей.

— М-м…

— Ты знаешь, где тебе предстоит сегодня ночевать?

— Пока не знаю. Сейчас пристроят к кому-нибудь, — смеясь, также шёпотом, ответила Катя.

— Уже пристроили.

— С чего ты взял?

— Саша сказал.

— И к кому же?

— Ко мне. — Сергей пристально посмотрел в лицо девушке.

Хотя Катерина была под хмельком, её немного осоловевшие глаза мгновенно пришли в нормальное состояние, на щеках появился румянец.

— Как ты себе это представляешь?

— Очень просто. Сейчас встаём и незаметно исчезаем. Жду тебя на улице.

Катя не успела произнести что-либо в ответ, как Сергей быстро встал и направился к выходу. Минут через пять на улицу вышла Катя. От выпитой браги её слегка покачивало.

— Пошли, — в голосе Сергея чувствовалось волнение.

— Пошли, — также взволнованно ответила Катя.

Впереди была речка. Хотя стоял декабрь, она по какой-то причине не перемерзала. Через протоку были брошены две длинные жерди. По всей вероятности, они служили временным мостком, по которому люди приноровились совершать переход, не огибая полдеревни. Сергей взял девушку за руку, и они вступили на мосток. До половины пути шли уверенно. Казалось, ещё несколько шагов — и они окажутся на противоположном берегу. Вдруг одна из жердей дрогнула и повернулась. Взмахнув руками, оба очутились в ледяной воде. Речка, к счастью, оказалась неглубокой. Ломая лёд телом, Сергей вытащил Катю на берег. В избе Сергей приказал девушке снять мокрую одежду. Она воспротивилась. Деревенский напиток сделал своё дело. Катя никогда раньше не употребляла спиртного, её развезло. Она обмякла, оттолкнула Сергея и, как была в мокрой одежде, плюхнулась на кровать. Сергею ничего не оставалось, как раздеть Катю силой.

Утром они проснулись в одной постели. Открыв глаза, Катя с удивлением уставилась на Сергея.

— Ты… со мной… что-то сделал? — Она была напугана, голос её дрожал.

— А ты разве ничего не помнишь?

— Не-ет, — девушка готова была расплакаться.

— Не бойся, ничего у нас с тобой не было.

— Да? Ты сказал правду?

— Не сомневайся, — проговорил Сергей убедительным голосом и рассмеялся:

— Я трупы не целую.

Глаза Катерины заблестели от радости, и она, не осознавая, что делает, обняла Сергея и поцеловала. От неожиданности он замер, напрягся, сердце забилось учащённо. По телу прокатилась волна нежности. Сергей ответил взаимностью и привлёк Катю к себе.

— Ты… что делаешь? — пытаясь освободиться от сильных объятий, пробормотала Катя.

— Я… я… ничего, — Сергей жадно целовал девушку в губы, в щёки, в глаза.

Катя почувствовала его сильное горячее тело, её сознание затуманилось. В избытке чувств она бессвязно шептала:

— Не надо… раздавишь… слышишь, постой… Я так давно… ждала тебя…. Не надеялась уже… Да, видно… Бог смилостивился. Серёжа, милый… мне хорошо с тобой. Такого не может быть… сказка моя… отрава моя…

Через несколько часов, благополучно миновав злосчастный мосток, они вновь были на свадьбе. Опять веселились, пели песни, танцевали. А к полуночи опять вернулись в отведённую для них избу.

На третий день гости разъехались. Катя и Сергей, добравшись до Перми, расстались, договорившись созвониться. Но звонков не поступило ни от того, ни от другого. Сергей как будто растворился в миллионном городе. Позвонить первой Катя не решалась. Время тянулось бесконечно. Казалось, не будет конца томительным ожиданиям. Душу разъедала пустота окружающей жизни. Лишь на работе становилось немного легче. Вечером вновь охватывала мучительная тоска.

Каждый день Катерина засыпала глубоко за полночь. Не спалось. Могла ли она подумать год назад, что наступят такие горестные вечера. До встречи с Сергеем время, казалось, летело на удивление быстро. Так быстро, что у неё не было ощущения вечера, дня или ночи. Проносились дни, недели, месяцы. Катерина жила одним чувством — ожиданием завтрашнего дня. Нового дня радостей, счастья, желаний. Всё куда-то вдруг ушло, исчезло. И не воротить уже тех незабываемых ночей.

Подруги к ней не заглядывали. В посёлке их не было, а те, которых Катерина обрела за время учёбы, находились слишком далеко. Единственным занятием по вечерам было вязание. Она включала телевизор, садилась в кресло и принималась вязать. Вязала всё, что смогла отыскать в журналах мод. На душе становилось легче, скорее короталось время.

И все-таки в доме существовала какая-то непонятная напряжённость. Вначале Катерина недоумевала: отчего? Потом поняла: отец. Он присутствовал незримо во всех мелочах. Будто и не умер вовсе, а стал лишь невидимым. Смотрел с фотографии пристально, оценивающе. «Ничего, дочка, запоёшь Лазаря без меня ещё не так. Это всего лишь цветочки, ягодки ждут тебя впереди. Вот увидишь», — как бы говорил он. Катерина старалась не смотреть на портрет. Однако, наводя порядок в комнате, всякий раз забывалась и сталкивалась с пронзительным взглядом отца. Пугалась, отводила глаза. Наконец, не выдержала и сняла портрет со стены. Подержала в руках, уложила на дно сундука. Сразу почувствовала облегчение.

Наступила зима. По ночам термометр опускался до минус десяти градусов. Пошёл первый снег. Кудрявая рябина под окном в одну ночь надела на себя пушистую белую шапку. Грозди крупных ягод ярко-красными брошами выделялись на иссиня — белом фоне. Неунывающие воробьи и синицы шумными стайками подлетали к рябине, стремглав падали на ветки, осыпая снег, и сходу, восторженно чирикая, принимались долбить мёрзлые ягоды.

На душе Катерины становилось светло и радостно. Она брала вёдра, коромысло и шла за водой. В посёлке — три колодца. Ближайший из них находился через пять домов, напротив поселковой сплетницы по прозвищу Кутеиха. Всё про всех знала эта женщина. Удивительная способность была у неё: любую новость она узнавала первой. Односельчане ломали головы, гадая: как же ей удаётся это делать? Поговаривали, будто в ранней молодости Кутеиха была тихой и неприметной.

Колодец являлся местом встреч поселковых баб. Они собирались вокруг него и чесали языками до тех пор, пока вода в вёдрах не покрывалась тонкой ледяной корочкой. Кутеиха, как правило, стояла в стороне и слушала всё, о чём трезвонили бабы. Потом она переиначивала информацию на свой лад, как ей хотелось, и «по секрету» передавала новости налево и направо. И шла гулять сплетня по посёлку!

Катерина избегала встреч с бабами по утрам, не хотела видеть их насупленные лица, не желала слушать отвратительные слухи о себе. Старалась выбирать более позднее время. Но иногда встречи всё же происходили. Пока она шла к колодцу, бабы выныривали из ворот, словно заранее следили за ней сквозь щели в заборах, выстраивались в молчаливое кольцо, заглядывали ей в лицо и следили за каждым движением. Скрипел несмазанный ворот, гремела тяжёлая цепь, шумно сопели бабы, переводя дух от быстрой ходьбы. Катерина наполняла вёдра, цепляла их на коромысло и спешно удалялась. Вдогонку слышался бабий говорок, до уха доносилось: «Потому и не уезжает, что золото не нашла пока». Трудно привыкнуть к подобным встречам — тяжёлый осадок в душе остаётся на весь день. Кутеиха жужжала бабам в уши про золото при каждой встрече, добавляя всё новые и новые домыслы. Будто бы и вернулась-то Катерина из Перми только из-за того, чтобы завладеть им. Гайворонский удавился неожиданно и не успел передать золото дочери. Один Роман теперь знает, где оно зарыто. Катерина ждёт встречи с ним, чтобы поделить богатство. Видимо, Трофим с Петром спьяну сболтнули что-то про разговор с Гайворонским, а Кутеиха тут как тут: насочиняла, наплела с три короба. Вот и гудят бабы, будто пчёлы в улье, да шушукаются по углам между собой.

Нашлись в посёлке и такие люди, которые пожелали «конфисковать незаконные драгоценности и вывести на чистую воду отпрысков предателя».

Возвратилась как-то Катерина с работы, а дома — беспорядок, всё вверх дном. По всей видимости, искали золото. Села она посреди комнаты, разрыдалась.

«Серёжа, миленький, где ты есть? Хоть бы показался ненадолго — всё легче мне будет! Задавят ведь бабы меня, растопчут в пыль. Ты один знаешь: не виновата я ни в чём! Это отец сделал меня прокажённой. Приди ко мне, появись на часок. Очень тебя прошу. Слышишь? Трудно мне без тебя, Серёженька». — Катерина сидела на полу, рыдала, размазывая слёзы по лицу. Потом взглянула в угол, уставилась на икону. «Господи! Ну, за что мне такое уготовано? Что плохого я сделала? Чем прогневила тебя? Ответь мне: почему я расплачиваюсь за грехи отца своего?» В мыслях ли это пронеслось, или же было произнесено вслух, Катерина, очнувшись, так и не поняла. Медленно поднялась, продолжая всхлипывать, принялась наводить порядок. Сергей Жигарёв не выходил из головы. Почему после окончания института, появившись у родителей в родном посёлке, не навестил её? Где он сейчас? Что с ним? Почему не даёт о себе знать?

Спустя некоторое время от Кутеихи она случайно узнала, что Сергей уехал в Москву, к старшему брату. Зачем — неизвестно. Уехал — и как в воду канул. В голову приходили самые скверные мысли. Сердце наливалось тяжестью, пульсировало гулко и тревожно. Глаза влажнели, она закрывала их и старалась представить долгожданную встречу. Ей это удавалось: Сергей шёл ей навстречу и улыбался. Взгляд добрый, ласковый, чуть насмешливый. Вот он подходит к ней, кладёт руки на плечи. Ладони большие, горячие. Потом видится утёс. Ночь, вокруг темно, лишь яркие звёзды на небе подмигивают из бесконечной дали. Они сидят обнявшись. Кате хорошо с ним, покойно. Сергей шепчет ей на ухо как тогда, на свадьбе у Саши Угринова: «Катеринка из глубинки, я люблю тебя…» Внезапно приходит шальная мысль: «А что если сейчас его ладони лежат на плечах другой?» Катерина ужасается и моментально выходит из умиротворённого состояния. «Нет. Этого не может быть! — тут же успокаивает она себя. — Те две ночи нельзя вычеркнуть из жизни. Он не посмеет предать меня. Но почему тогда не подошёл ко мне ни разу, не заговорил? Неужели поверил сплетням Кутеихи?»

Катерину неоднократно подмывало подойти к тётке Ефросинье — матери Сергея, и расспросить её о сыне. Однажды она насмелилась, но, поравнявшись с ней, увидела её лицо — холодное, каменное. Кивнула головой в знак приветствия и прошла мимо. Дома не раздеваясь, упала на диван, уткнулась в подушку и громко расплакалась.

Прошла зима. Февраль уступил неохотно место марту. Весна распахнула окна в избах посёлка Лисьи Гнёзда. Люди доставали вторые рамы, протирали их и убирали на чердак до следующих холодов. Катерина тоже вынула из окон вторые рамы, но поднять их на чердак в одиночку не смогла. Оставила во дворе, под навесом.

Зима отняла у неё много душевных сил, заставила по-другому взглянуть на жизнь. На весь окружающий мир теперь она смотрела, как через мутное стекло. Люди ей виделись далёкими и ненастоящими, лица казались размытыми и серыми. Катю охватила апатия.

 

Глава 4

Сергей

Тринадцать молодых ребят с развитой мускулатурой стояли в одну шеренгу. Перед ними медленно прохаживался мужчина постарше лет на десять. Он был крепок и ладно скроен. На голове короткая стрижка, волосы седые.

— Сегодня у нас первое занятие по рукопашному бою, — сказал он. — Считаю своим долгом прочитать вам небольшую лекцию.

Мужчина окинул парней изучающим взглядом и, немного повысив голос, продолжил:

— Вы все пришли сюда, чтобы постичь науку рукопашного боя и через определённое время стать первоклассными бойцами. Как показала многолетняя практика, каждый здравомыслящий человек может достичь в этом направлении отличных результатов. Для того, чтобы добиться хороших успехов, нужно соблюдать три условия: беспрекословно повиноваться учителю, выработать в себе упорство для достижения цели и непрерывно тренироваться. Пропуски занятий исключены. Условия понятны?

— Понятны, — вразнобой ответили парни.

— Идём далее. Мне также хорошо известно, что все вы не новички в том или ином виде единоборств. Кто-то из вас занимался дзюдо, самбо, боксом, каратэ, классической или вольной борьбой. Хочу вам сказать, что это были всего лишь игры под присмотром судей, и не более того. Да, вы напрягали свои мышцы, испытывали боль, показывали друг другу и зрителям силу и мастерство. Но ваши схватки не являлись суровой необходимостью реального столкновения с настоящим противником — врагом. В рукопашном бое всё обстоит иначе. Вы должны забыть о так называемой «энергетике» — она не пригодится. Чтобы ею воспользоваться в реальном бою, нужно с детства воспитываться в духе буддизма. Среди вас есть такие?

Шеренга молчала.

— Будем считать, что нет. Итак, подытожим. В нашей секции будут отрабатываться приёмы в соответствии с требованиями реальной жизни. Ваш противник — враг, который не придерживается правил. Он жесток и коварен. Ваша цель — обездвижить его любым способом. Такие способы вы и будете отрабатывать. Они включают в себя удары головой, броски на голову, удары по суставам, позвоночнику. Будут атаки в глаза, горло, виски, пах и так далее, так далее, так далее… Естественно, травмы неизбежны. Поэтому, подумайте хорошо, прежде чем дадите согласие обучаться на моих тренировках. Я не тороплю. Своё решение вы должны принять до начала следующего занятия. Всё. Вопросы есть?

Шеренга молчала.

— Разойдись!

Шеренга стояла.

— В чём дело? Повиновение учителю — первая заповедь бойца. Или вы не слышали?

— Мы давно всё обдумали и даём согласие уже сегодня, — ответил за всех Сергей Жигарёв.

— Другое мнение есть?

Наступила небольшая пауза, затем парни в один голос заявили:

— Нет!

Так начались занятия по рукопашному бою. В качестве зала для тренировок использовался обычный подвал жилого дома. Секция была нелегальной, о ней старались не распространяться. Прошлую жизнь тренера никто не знал. Откуда он появился в Чусовом — парни не интересовались. Занятия проходили три раза в неделю. Сергей с большим удовольствием бежал на тренировки после работы.

Прошло три месяца. На одной из тренировок проходили контрольные схватки, как бы экзамен после окончания первого курса. Тренер поставил против Сергея рослого парня, на голову выше его и весом сто пятнадцать килограммов. Схватка продолжалась долго, с переменным успехом. Обессиленные противники провели приёмы одновременно, и оба рухнули на татами. Сергей почувствовал пронзительную боль и потерял сознание.

Очнулся на больничной койке. Врач поставил диагноз — тяжёлая травма позвоночника. Требовалась срочная операция. Местные врачи отказались делать её. Сергей позвонил старшему брату в Москву. Николай был хирургом, Сергей рассчитывал получить у него консультацию.

— Коля, я влетел, — первое, что сказал он Николаю, когда услышал в трубке голос брата.

— Куда влетел?

— Травмировал позвоночник, лежу в больнице.

— Двигаться можешь?

— Могу, но с трудом. Боль адская.

— Дай телефон твоего врача.

Сергей сообщил номер телефона, брат тут же перезвонил. О чём говорили два хирурга, можно лишь догадываться, однако уже через день Сергея отправили самолётом в Москву.

В Домодедово к трапу самолёта подъехала «скорая помощь». Из неё вышел Николай, за ним проследовали два санитара с носилками.

— Осторожнее, мужики, — то ли распорядился, то ли попросил Николай санитаров, понять было трудно. — Вы же человека несёте, а не кислородный баллон.

Санитары недовольно пробубнили что-то себе под нос, но носилки с Сергеем загружали в машину аккуратно.

— Молодцы стрельцы, — похвалил их Николай.

Через несколько часов Сергей был уже в хирургическом отделении, которым заведовал старший брат. Его стали готовить к операции. Николай решил сам оперировать брата. Долго и тщательно обследовал он Сергея. Знал: ошибки допустить нельзя — не тот случай. Как при разминировании. К тому же пациент — родной брат.

Операция прошла успешно. Николай радовался, Сергей же оставался равнодушным. Он не мог оценить сложности проведённой операции, не ощущал в себе каких-либо изменений, потому и не разделял радости брата. Тупая боль продолжала жить в позвоночнике, напоминая о себе при резких движениях. Однако, осматривая и прощупывая Сергея, Николай каждый раз насвистывал весёлый марш. Это означало: всё идёт хорошо.

— Погоди, Серёга, — говорил он брату, — потерпи с полгодика. Потом, смотришь, и якорь на себе сможешь таскать. Да, да. Тринадцатипудовый, как дед наш, Фёдор, таскал на шитик. Помнишь, отец рассказывал нам о нём? — обратился Николай к брату.

— А как же! Его фотография до сих пор на стене висит. Одна борода чего стоит!

— Да-а. Ох, и силён был дед, царство ему небесное. Да и батю нашего бог силушкой не обидел. Помнишь, когда был малым и воз свой ронял? А?

— Помню, Коля, конечно, помню.

— Отец не хотел брать тебя в мороз за сеном, а ты — в рёв. Он и сдавался. Усаживал тебя на воз и привязывал верёвкой к бастрыку. *

_________________________

*Бастрык — специальная жердь для задавливания сена на санях.

Сам пересаживался на первую лошадь — торить дорогу. Только сядет, а ты свой воз — бац, и набок. Болтаешься на веревке, орёшь, словно режут тебя. Отец рассмеётся, слезет с воза, подставит плечо, крякнет от натуги и воз твой опять на полозьях. Так вот и возил ты, Серёга, своё сено. Ха-ха-ха!

Николай имел весёлый нрав, был добродушным и жизнерадостным человеком. Энергии в нём было немереное количество.

Когда Сергея выписали из клиники, Николай в приказном порядке поселил его у себя, в трехкомнатной квартире.

— Рано тебе в Чусовой. Поживёшь немного в Москве, я тебя понаблюдаю. До полного выздоровления. И никаких возражений. Ты, братка, понял меня?

— С тобой разве поспоришь? — покорно согласился Сергей и прожил у брата до весны.

Старики в каждом письме спрашивали: «Когда вернёшься, сынок?». Сергей отшучивался, во всём винил Николая, а душа рвалась на Урал. Наконец, он не выдержал, сказал Николаю:

— Загостился я, Коля, у тебя в Москве. Отпусти домой. Отец с матерью истосковались. На здоровье не жалуюсь. Наблюдал ты меня постоянно. Думаю, пора мне покинуть вашу златоглавую столицу.

— Езжай, хрен с тобой. Вижу, надоел я тебе. Но учти: будешь соблюдать все мои рекомендации. Иначе снова попадёшь ко мне в клинику. Уразумел, братуха?

— Коля, тебе не говорили, что ты — зануда?

— Что?!

— То, что слышал.

— Это я-то зануда? — рассердился Николай. — Прежде всего, я твой врач, а потом уже брат. И как врач, оказываю тебе, пациенту, огромное внимание. Зануда! Надо же сморозить такое! Всё. Уезжай. Не хочу больше тебя созерцать. Катись на свой Урал, ты вполне здоров.

Николай обиделся не на шутку, и как не извинялся Сергей, как не убеждал брата, что пошутил, — ничего не помогало. Только когда Сергей стал собирать свои вещи, Николай подошёл к нему и, вымученно улыбнувшись, промолвил:

— Давай мириться, Серёга. Как раньше.

— Мы не ссорились, Коля. Тебе это показалось.

Николай с недоверием покосился на брата. Уже через секунду в его глазах светился радостный блеск.

— Неужели?

— В самом деле!

Братья рассмеялись, крепко обнялись.

— Тогда держи краба.

Сергей пожал руку Николаю так, как это делают моряки, с обхватом за кисть. Они расстались.

В Чусовой Сергей Жигарёв вернулся ранней весной. Снег на обочине уже почернел, уплотнился, покрылся сверху ноздреватой корочкой. Местами из-под снега неприглядно выпучивались грязные комья земли.

Было раннее утро, и Сергей не стал дожидаться автобуса, пошёл пешком. Перевалил через Колапову гору, внизу показался родной посёлок. Вокруг стояла мёртвая тишина. Хрусткий наст под ногами взрывал её будто громовыми раскатами, и звук этот, казалось, был слышен на другом берегу реки.

Посёлок просыпался. То там, то здесь поднимался над крышами домов робкий дымок. По дыму можно было определить, какая хозяйка встаёт рано, а какая ленится, нежась в постели.

Его взгляд остановился на избе, стоящей по-над берегом. Над ней клубился столб дыма.

«Встала Катерина, — удовлетворённо отметил про себя Сергей, — и тёплая волна нежности прокатилась в его груди. — Одна живёт, могла бы ещё спать. Однако, поступает как все трудолюбивые бабы в посёлке — топит печь ранним утром. А вдруг не одна? — неожиданно осенило его. — Я ж ей не звонил и писем не писал. Много времени утекло. Она женщина свободная, красивая. Почему должна дожидаться меня, нарушившего своё слово»? — задал он вопрос сам себе. И тут же ответил: «Потому, что я назначил испытательный срок. Если любит, будет ждать сколько угодно. Вертихвостка мне не нужна».

И вдруг ему стало стыдно за себя, за эгоизм, с которым он жил последнее время, за дурацкое испытание верности Катерины. Защемило под сердцем, заныло нестерпимо. То ли необъяснимая тревога, то ли появившаяся внезапно ревность толкали Сергея вперёд всё быстрее и быстрее. Он побежал, а пробежав сотню метров, остановился. Зачем бежать-то? Если одна живёт — успею, зайду на огонёк. Сердце загнанно заходилось в груди, отдаваясь сильными толчками в висках.

«Не одна, не одна», — злорадно стучало сердце. Он постоял, успокоился, потом размеренным шагом направился к своему дому.

Мать уже хлопотала по хозяйству во дворе. Увидев сына, обрадовалась. Вытерла руки наспех о подол, обняла его.

— Батя где?

— А бог его знает. Опять в тайгу подался. Ещё темно было, как ушёл. Ты-то как, сынок? — Ефросинья заглянула в лицо Сергея.

— Николай утверждает, в норме всё. Ему не верить нельзя.

— Слава Богу. Поблагодарил хоть Колю-то?

— Конечно, мам.

— Когда сулится в гости? Не сказывал срок-то?

— Его не понять, мам. Вначале хотел поехать вместе со мной, потом передумал, летом обещался. Но, по-моему, в этом году вообще не приедет. Работа у него такая — хирург. Ты знаешь, какие очереди к нему? Знаешь, сколько людей хотят оперироваться именно у него? Толпы! Належался я, насмотрелся. Только и слышно: Николай Степанович, да Николай Степанович!

— Вот и, слава Богу, вот и хорошо. Стало быть, нужен людям наш Колюшка-то. Он добрый, с детства такой. Пусть сеет добро своё, добром и обернётся.

Ефросинья замолчала, сгребла морщинистой рукой передник, смахнула слезу.

— Пошли в избу, сынок. Завтракать пора.

Трёхлитровый чайник, посвистывая носиком, дожидался на плите. Мать разлила чай в кружки, поставила варенье. Посредине стола в большой эмалированной чашке ещё дышали жаром свежеиспечённые шаньги. Вопрос о Катерине вертелся у Сергея на кончике языка. Выждав некоторое время, он всё-таки не утерпел, спросил:

— Не знаешь, как поживает Катерина Гайворонская? Замуж никто не позвал?

Спросил и замер, ожидая ответа.

— Живё-ёт, — протянула мать и как-то необычно вздохнула. — Одна живёт. Кто ж её прокажённую-то в жёны возьмёт? Разве что из города кто польстится, аль дружки Ромкины подомнут под себя.

— Почему… прокажённая?

— Как почему? Известное дело: отец — Иуда был, она, стало быть, дочь Иуды. По Евангелию-то, сказывают, Иуда Иисуса Христа нашего предал, народ озлобил против себя. Вот и Катерина злобит сельчан. Предаст она мужа своего, если таковой найдётся, рано или поздно предаст. Лучше бы съезжала из посёлка, не терзала бабские души. Вон сколько мужиков с войны не вернулось. Сколько без вести пропало. А может, этот Гайворонский их и порешил. Всё может быть. Никто сейчас не скажет. Катерина — дочь изверга. Живёт, людей сторонится, никак отцовское золото отыскать не может. Отец-то, сказывают люди, много его награбил в войну. В доме оно спрятано. Сбудет Катька своё золото и — поминай, как звали.

Сергей сидел неподвижно, ощущая в себе лёгкий озноб, как при поднявшейся внезапно температуре. То, что он услышал, — поразило его несказанно. Сергей мог бы, без сомнения, объяснить матери, что Катерина здесь не причём, что дочь за отца не в ответе. Но он понял: мать не примет никаких объяснений. Ей это было ни к чему. Она поверила в кривотолки односельчан достаточно глубоко, и переубеждать её в чём-то обратно было бессмысленным занятием. Откровенно говоря, он и сам на некоторое время усомнился в своих представлениях о Катерине и не знал, как поступить. Захотелось срочно увидеть её своими глазами, расспросить обо всём обстоятельно. Но шло время, а он не сдвинулся с места. Постепенно такая мысль отошла в сторону. Мать повздыхала и удалилась.

«Но почему так несправедливо всё сложилось? — задавал многократно вопрос себе Сергей. — В чём причина? Как и чем можно помочь Кате?» Размышлял, мучился и не находил ответа.

…Катерина проснулась от неясной тревоги в себе. До этого ей виделся сон и, пробудившись, она принялась восстанавливать его в памяти. Ах, да! Вспомнила! Бабы не подпускали её к колодцу. Стояли плотным кольцом и возмущенно что-то кричали. Рты их раскрывались широко, глаза округлились, а голоса не было слышно. Что они кричали, понять было невозможно. Всё происходило, как в немом кино. Катерина обошла стороной дом Кутеихи и заспешила к другому колодцу. Но и там стояли те же самые бабы. Неимоверно хотелось пить. Катерина облизнула пересохшие губы. Оглянулась назад, и там тоже стояли бабы. Они беззвучно раскрывали рты и размахивали коромыслами. Катерина в растерянности остановилась посредине улицы и не знала, что предпринять. Вдруг появился звук, она отчётливо услышала каждое слово визжавшей Кутеихи:

— Не дадим, бабы, воды Катьке! Пусть пьёт из лужи!

— Не дади-им! Пусть лакает из лужи! — хором подхватили бабы, и Катя проснулась.

Долго лежала в постели, не поднимаясь.

«А ведь сон в руку! — обрадовалась она — Надо выкопать свой колодец, в огороде».

Лицо её озарилось улыбкой, глаза блеснули лучами восходящего солнца. Она выпрыгнула из постели, закружилась по комнате.

«Сделаю свой дом крепостью. Тогда от людей не нужно будет ничего. Продукты буду привозить из города. Пусть бабы злятся от бессилия».

На востоке яркой синевой наливалось небо. Солнце сноровисто катилось из-за Колаповой горы, разбрызгивая ослепительный свет во все стороны. Блеснула между елей спокойная гладь реки Чусовой. Зарождался очередной день.

Было около восьми часов утра, когда Катерина вышла из дома. Ласково пригревало солнце. Лопаты стояли в углу сарая, поржавевшие и в паутине. Их не касалась чья-либо рука со дня похорон отца. Выбрав одну из них и прощупав черенок на прочность, Катерина направилась за дом, где, по её мнению, было самое подходящее место для колодца. Поплевав на ладони, как это делали мужики, она вонзила лезвие лопаты в землю и наметила контур ямы. Вначале толстым слоем шёл жирный чернозём. Катерина сложила его отдельной кучкой.

«На грядки пригодится», — рассудила она по-хозяйски. Потом последовала глина, но не вязкая, с песчаными примесями. Такая глина обычно используется для кладки печей. К полудню Катерина углубилась на черенок лопаты и была очень довольна своей работой. Горели ладони, пот струился по лицу, но она будто не замечала этого. Передышки длились недолго. Как только ветер, струящийся над землёй, охлаждал разгорячённое тело, Катерина спускалась в яму и возобновляла работу. Увлечённая трудом, она не заметила Кутеихи, которая воровски подсматривала через щели в заборе. Через четверть часа по посёлку пополз слух: «прокажённая» откопала золото и собирается бежать из посёлка.

Не обошёл слух и избу Жигарёвых.

— Отцовским следом пошла, пакостница, — процедила сквозь зубы Ефросинья. — Верно подмечено: не родит свинья бобра, а того же порося.

— Что ты такое говоришь, мама? — не выдержал Сергей. — Да, отец Кати — полицай, убийца. Но она-то никого не убивала, не предавала, не сделала людям ничего плохого. Почему все ополчились на неё?

— Она будет позаковыристее отца своего, — гнула Ефросинья. — Попомните моё слово. Он-то что? Погубил людей и поплатился жизнью за грехи свои. Сполна. А Катька скрытная, неизвестно, что ещё удумает, что отчубучит. Тем и опасная. Примется пакостить исподтишка. Да и жадности в ней через край. Не знает, где золото зарыто, а ищет, упорно ищет, потому, как корысть ею движет.

— Мама! — Сергей негодующе зыркнул на мать, считая её в эту минуту своим врагом. Ефросинья, наверно, угадала его мысли по глазам. Пожала плечами, будто отказываясь от спора, и отвернулась к печке. Сергей сорвался с места, выскочил из дома, громко хлопнув дверью.

В посёлке висела полуденная тишина. Яркие краски весны резали глаза. Задорно кричали воробьи, прыгая в молодой траве. День стоял ясный и благодатный. Сергей брёл по посёлку, не замечая ничего вокруг. В ушах, вновь и вновь, раздавался голос матери: «Катька скрытная, неизвестно, что ещё удумает, что отчубучит. Жадности в ней через край. Корысть ею движет».

Он не заметил, как очутился у дома Гайворонских. Совсем близко послышалась песня. Пела Катерина. Сергей толкнул калитку, вошёл в ограду. Залаял пёс Тузик. Он был в преклонном возрасте, но собачью службу нёс исправно. Песня прекратилась, через минуту появилась сама хозяйка. Увидев Сергея, Катерина вспыхнула, испугалась чего-то. Её брови — тонкие, чёрные, вначале поползли вверх, затем недовольно сдвинулись к переносице. В глазах стоял немой вопрос.

— Здравствуй, Катерина!

Катя недоверчиво кивнула в ответ, осталась стоять посреди двора.

— Бог в помощь! — Сергей открыто улыбнулся, шагнул ближе. Девушка попятилась, отступая к черемухе.

— Уходи, — тихо промолвила Катя и остановилась. — Ты поздно пришёл, слишком поздно.

Её рука неуверенно поднялась, нащупала узелок на платке и, не развязывая его, сдёрнула платок с головы. Она повернулась спиной к Сергею и пошла, не оглядываясь к своей яме.

— Почему поздно? — нелепо крикнул ей вслед Сергей.

Катерина не ответила. У свежевырытой ямы остановилась, присела на траву. Сергей подошёл, поместился напротив неё на опрокинутом вверх дном ведре. Их глаза встретились.

— Пожалеть пришёл или насчёт золота поинтересоваться?

Сузившиеся глаза Катерины в недоброй усмешке остановились на лице Сергея.

— Давно не видел, вот и решил навестить.

— От скуки, значит, к ничейной девке прибиться надумал. А что? Разумное решение. Одинокая страдалица, сама на шею бросится, не раздумывая, и непременно приласкает.

Не давая возможности возразить, продолжила с пренебрежением:

— Ошибаешься. В жалельщиках я не нуждаюсь. Проживу как-нибудь и без них. Иди своей дорогой. Не мешай работать.

Пальцы Катерины нервно теребили узелок на платке, пытались его развязать.

— Моя дорога — к тебе, Катя, — глухо промолвил Сергей и вздохнул. Потом тем же тоном добавил: — Сюда я шёл. Очень долго. Потому и запоздал.

Чувствовалось, Катерина хотела сказать ещё что-то в непримиримо — язвительном тоне, но, заметив волнение Сергея, заметно смягчилась. После длительной паузы она сказала:

— А я, как видишь, решила колодец выкопать. Бабы-то наши совсем проходу мне не дают. Наслышался, наверно, о моей жизни?

— Предостаточно. Вот и пришёл, чтобы узнать всю правду из первых уст.

— Неужели ты сомневаешься в том, что тебе принесла сорока на хвосте?

— Если бы поверил этой сороке — не пришёл.

— Странно как-то. Народ поверил, а ты — нет? Даже матери своей не поверил?

— Это так, даю честное слово. Но чтобы переубедить её и всех остальных, мне нужно знать правду. Тебе я верю, ты ни в чём не виновата. Я хочу объяснить людям, что они заблуждаются.

— Почему же ты сразу не пришёл, если захотел разобраться? Совесть мучила?

Сергей задумался, ответил не сразу.

— Сомневался.

Катерина досадливо качнула головой.

— Нет-нет, ты не так меня поняла. В слухи я не верю, это правда. Сплетни с самого начала не воспринимал. Сомнения были в результатах операции.

— Какой операции? — недоумённо спросила Катерина.

— А ты что, не знала? У меня была операция на позвоночнике.

— Откуда же мне знать? Ты где-то потерялся, ни звонка от тебя, ни письма. Новостей в мой дом никто не приносит. Что мне оставалось думать? Надкусил плод и бросил. Несъедобным он тебе показался. Пострадала, поплакала, да и смирилась со своей участью. Не я первая, не я последняя.

— Всё обстоит не так, Катя. Совершенно не так. — Сергей сглотнул появившийся в горле комок. — Я занимался в секции рукопашного боя. На соревновании получил травму позвоночника, мог остаться инвалидом на всю жизнь. Спас меня брат, Николай. Он хирург, живёт в Москве. Прооперировал меня в своей клинике, поднял на ноги. Но я продолжал не верить в свое излечение. Думал, проснусь как-нибудь утром и не смогу встать с постели. Мне даже сон однажды приснился. Я видел тебя здоровой и весёлой, а себя на инвалидной коляске. Не по себе стало. Вот и сомневался до сегодняшнего дня.

— А что произошло сегодня? Почему именно сегодня ты прозрел? — спросила Катя насмешливо.

— Выслушал от матери много нелестных слов в твой адрес и понял, что пришло время объясниться.

Катя отложила платок, заговорила с горечью и укоризной:

— Не выкручивайся — не поверю я твоим словам. Вспомни, как мы расставались. Помнишь, что ты мне обещал?

— Чтобы не случилось — мы всегда будем вместе. Вот мои слова. Сегодня я пришел к тебе, чтобы повторить их.

— Пришё-ёл… — с растяжкой произнесла Катя. — Стоило ли возвращаться из жалости? Жалость — не любовь, ты это прекрасно понимаешь. Её ненадолго хватит.

— Не из жалости вовсе появился я здесь. — На щеках Сергея заходили желваки, губы плотно сжались, он шумно вздохнул и выпалил:

— Люблю я тебя, Катя! Понимаешь? Люблю и не мыслю другой женщины рядом с собой!

Катерина замерла и сидела, не шевелясь, будто не расслышала горячих слов Сергея. Лицо её медленно наливалось пунцовым оттенком. Она опустила голову, упёрлась подбородком в колени и вдруг заплакала — тихо, беззвучно. Слёзы катились по щекам ручьём, Катя не вытирала их. Горечь обид, унижений, скопившихся в ней за последнее время, выходила сейчас наружу, как бы очищая организм от ненужных примесей. Она встала и ушла во двор. Оттуда донёсся стук рукомойника — Катерина умывалась.

Сергей взял лопату, спрыгнул в яму. Земля была мягкая, податливая. Лезвие лопаты легко, без особых усилий резала её, отваливая громадные куски.

Он много успел отрыть, пока отсутствовала Катерина. Стоял в колодце в полный рост и видел лишь лоскуток чистого ярко — голубого неба. Неожиданно на этом фоне появилось лицо Катерины. Оно светилось счастливой улыбкой, и только тёмные тени вокруг глаз напоминали о том, что она плакала.

— Кто тут временный? Вылазь! Отдай лопату и власть!

Чувство глубокой нежности переполнило Сергея, оно неудержимо рвалось наружу.

— Подай мне руку, — попросил он.

— Ага, уработался, выбраться не можешь?

Катерина наклонилась, протянула руку. И тут Сергей, не сознавая, что делает, потянул её на себя.

— Ой! — испуганно вскрикнула Катерина и очутилась внизу в объятиях Сергея.

— Я люблю тебя, Катя, — шёпотом произнёс Сергей и жадно поцеловал в губы.

— Люблю, — повторил он твёрдо, — и останусь у тебя… доделывать колодец. Не гони меня…

Катя смущённо поникла, глаза полузакрылись, и вдруг стремительно обвила его руками за шею, уткнулась в плечо, затихла. Надломленная душа её давно обессилела, истосковалась без ласки и внимания и вот теперь, после горького одиночества, дождавшись, наконец, женского счастья, словно губка впитывала эти чувства. Упругое, разом воспламенившееся тело затрепетало в объятиях Сергея.

— Я уже перестала верить, что ты вспомнишь обо мне, — еле слышно, на ухо, будто кто-то мог её подслушать, произнесла Катя. — Думала, испугался, услышав небылицы Кутеихи, отвернулся от меня, как все поселковые. А сейчас… сейчас я поняла, что ты — мой, и только ты один будешь моим защитником. Правда?

— Правда, Катюша. Конечно же, правда.

Сергей обнял девушку ещё сильнее и почувствовал, как толкается её сердце. Точно туман выпал перед его глазами. Он отыскал её губы, они обожгли его своим жаром…

В ту ночь Сергей не ночевал дома. Он просто забыл о его существовании. Возвращался утром, когда солнце наполовину выкатилось из-за горизонта. Шёл уверенной походкой, ступая подошвами тяжёлых ботинок по спрессованной десятилетиями тропинке. Тягостные мысли засели в голове. Как сказать родителям, что «прокажённая» станет его женой? Как предотвратить скандал? На миг ему показалось, что за ним исподтишка подглядывает Кутеиха. Сергей резко обернулся, но ничего подозрительного не заметил.

«Ну и чёрт с тобой, бесстыдная курица, подглядывай, сколько вздумается, — подумал он. — Чтоб твои глаза поразил нервный тик на всю оставшуюся жизнь!»

Он понимал, что бросил вызов односельчанам, стал таким же «прокажённым», как Катерина. Но это обстоятельство не пугало его. Сергей был уверен, что рано или поздно люди поймут: дочь Гайворонского вовсе не такая, какой она им представляется. Но поймут ли родители? Здесь у него полной уверенности не было. Сергей шёл по посёлку и не знал, как объявить им о своём решении. А дом уже был совсем рядом. Какая-то сотня метров разделяла его от отца с матерью. Совсем скоро он увидит немой вопрос, застывший на их лицах.

Ефросинья стояла у печи и варила щи, помешивая в чугунке длинной деревянной ложкой. Когда за Сергеем захлопнулась входная дверь, он обернулась на звук и грозно спросила:

— Ты понимаешь, что натворил? Нет, ты не понимаешь! Любое поколение Жигарёвых вело праведную жизнь. Ты первый, кто нарушил устои нашего корня и опозорил весь род. Слыханное ли дело — уйти к «прокажённой»! Отец — фронтовик, а сын якшается с дочерью предателя! Немыслимо! Господи, прости нас! — Ефросинья изогнулась перед божницей и зашептала молитву.

Сергей дождался, когда мать отмолится и, глядя ей в глаза, произнёс колюче:

— Мама, ты сказала всё правильно. В роду Жигарёвых не было плохих людей. И сейчас нет. Всё, что говорят про Катю — ложь и клевета. Она ни в чём не повинна и не должна расплачиваться за грехи отца. А бабы, как стервятники, долбят её постоянно, унижают всячески. Жизнь её стала горькой, как полынь. Разве заслужила она этого?

— Не нами уготована её судьба, всё идёт от Бога. Пусть перед ним она держит ответ, — прервала сына Ефросинья.

— Что ты говоришь, мама? Чьими словами? Это Кутеиха забила твою голову! Причём здесь Бог?

— А притом, — не соглашалась мать. — Господу нашему было угодно настроить людей против Катьки. Он принял решение оставить её в одиночестве. Поэтому, не мешай ему, не то он и для тебя нашлёт наказание.

— Мама, я не узнаю тебя. Когда ты успела стать такой набожной? Кто тебя подстрекает? Пойми, наконец: Катя — замечательный человек! Сейчас ей тяжело, она одинока. Посёлок наш маленький, мы живём в нём, как одна семья. Нельзя забывать о Кате. Ей нужна помощь, поддержка.

Сергей замолчал и увидел по лицу матери, что не убедил её, и вряд ли у него это получится. Тогда он добавил, почувствовал дрожь во всём теле:

— Я люблю её, мама! И хотел бы, чтобы она вошла в наш дом.

— Ой, господи! Что ж это творится-то? Пусть твой язык отсохнет после таких слов! Прокажённую в наш дом? Да мы с отцом даже на порог не пустим её! Ты знаешь, что твой отец, когда воевал в штрафном батальоне, попал в плен только из-за предательства? Знаешь, какие муки он там принял? И после этого ты хочешь поселить к нам змею подколодную?! Мыслимо ли такое? Слава Богу, нет отца с нами, не слышат его уши оскорбительных слов. А коли ты уже провалился в Катькину яму между ног — думай, как будешь оттуда выбираться. Я тебе не помощница! На дух не надо нам твоей поганки!

Ефросинья разошлась, руки её тряслись, она бестолково хваталась за кастрюли и чашки, отставляла их, снова хваталась, бессмысленно передвигая по столу. «Только бы удар не хватил», — озабоченно подумал Сергей. Постоял немного, не говоря больше ничего, понаблюдал за матерью и вышел из дома. Обидно было за мать. Всегда добрая, внимательная и отзывчивая, она вдруг предстала перед ним в другом обличье, отвратительно грубыми были её слова.

«Не бойся, Катюша, не дам я тебя в обиду», — с любовью и горечью одновременно подумал Сергей и зашагал по знакомой тропинке в обратном направлении.

 

Глава 5

Две зари

Несколько сотен километров несёт свои воды река Чусовая. Беснуясь и негодуя в верховье, проносится она по глубоким ущельям с бешеной скоростью. Тесно ей в скалистых берегах. Озлобившись, с грозным шипением лижет вода камень. Усилия достигают цели: берега раздвигаются, течение замедляет свой бег, и река успокаивается, словно отдыхает после изнурительной работы.

Удивительные пейзажи здешних мест чаруют туристов. Они, будто под воздействием невидимого магнита, съезжаются к реке отовсюду. Добираются, чуть ли не до самого истока, вяжут плоты и сплавляются до Чусового. А там — в поезд, и назад, домой, куда-нибудь в среднюю полосу, где нет таких красот, как на реке Чусовой. Но не все знают о её коварствах.

Тимофей Игнатьевич Шестернёв наконец-то воплотил в жизнь свою давнюю мечту. Нынешним летом он сколотил группу и отправился полюбоваться красотами таежного края. Решил сплавиться на плоту. Он знал, как ему казалось, о реке всё или почти всё, что необходимо для водного туриста. Его группа состояла из шести человек: трёх мужчин и трёх женщин. Естественно, в супружеских отношениях они не состояли. Никто из группы не представлял себе, как сплавляются на плотах. Друзья всецело положились на Шестернёва и избрали его капитаном. Тимофей Игнатьевич возгордился доверием и ложно уверовал в то, что сплавиться по реке — сущий пустяк.

Не знал он только одного: из какой точки лучше всего начать водный маршрут. Дело в том, что в верховье река прорубила своё русло между скал. Оно, то сужалось, то расширялось. Иногда река упиралась прямо в скалы и исчезала почти полностью. Изнутри доносились глухие утробные звуки, а через несколько десятков метров из-под громадных валунов извергался её осатаневший поток. Вода здесь неистово бурлила, пенилась, словно кипела, но потом постепенно остепенялась, становилась смиренной и приобретала обычный облик. В одном месте небольшой остров делил русло на два рукава. Тут туристы терялись в догадках: какой рукав судоходен, по какому следует плыть? Выбор делался наугад, и он предопределял дальнейшую судьбу людей. Левый рукав за поворотом резко сужался и пропадал под нависшими скалами наполовину своей ширины. Разглядеть горизонт мешал остров, поросший высоким плотным ивняком. Туристы, не догадываясь о коварстве реки, попадали в экстремальную ситуацию.

Группа Тимофея Игнатьевича добиралась до станции Чусовская поездом, потом пересела в электричку. В приподнятом настроении небольшой коллектив готовился к выходу.

— Выносим вещи в тамбур, да поживее, — распорядился Шестернёв. — Электричка стоит ровно три минуты.

— Коля, ну помоги же мне надеть рюкзак, — капризно попросила одна из женщин. — Я не могу нести его перед собой.

— С превеликим удовольствием, Ниночка, — не заставил себя ждать мужчина лет сорока, которого женщина назвала Колей.

— Ребята, посторонитесь, — вновь раздалась просьба-команда Тимофея Игнатьевича.

Поезд, замедляя ход, лязгнул буферами, недовольно прошипел тормозной системой и плавно остановился. Перрон отсутствовал. Шестернёв первым спрыгнул с подножки и, повернувшись к вагону, приготовился принимать вещи.

— Ниночка, как же ты теперь с рюкзаком прыгать будешь?

— А ты, Коленька, помоги мне его снять.

— Хорошо, Нинок, — уже без особого удовольствия отозвался Коля.

— Люба, бросай и ты свой рюкзак, а то останешься в поезде.

— Паша меня не оставит, Тимофей Игнатьевич. Правда, Паша?

— Угу, — без каких-либо эмоций отозвался угрюмого вида мужчина.

Он спрыгнул на землю, протянул сильные волосатые руки и принял, как ребёнка, белокурую Любу. Вагон дёрнулся и медленно поплыл мимо высадившихся туристов.

— Та-ак, все здесь? Пересчитываться не будем? — бодро пошутил Шестернёв.

— Все, все, Тимоха, — недовольно пробурчал Паша. — Веди, Сусанин, дальше.

— А дальше мы выходим на просёлочную дорогу и ждём попутку. Мужчины берутся за руки, как в фильме «Кавказская пленница», и останавливают её. Все быстро запрыгивают в кузов, и мы двигаемся к посёлку Шайтан. А там — рукой подать до заветной реки. Всего-то километров пять по тайге.

— Ничего себе маршрутик, — удивлённо произнесла Ниночка. — Ты, Тимофей Игнатьевич, ничего подобного не говорил нам.

— Пусть это будет моим сюрпризом. Если бы я рассказал вам об этом заранее, уверен, поездка бы не состоялась. А так — вы уже в тайге. Дышите воздухом, напоённым хвоёй! Вперёд, товарищи!

Мужчины помогли женщинам надеть рюкзаки, навьючили огромный скарб друг на друга и двинулись в путь. Никто не роптал, все были полны сил и энергии.

К вечеру добрались до реки. Женщины, едва сбросив с себя груз, разом упали в траву. Мужчины, переговорив о чём-то между собой, принялись строить шалаш. Через пару часов он был готов. К этому времени женщины разобрали вещи и приготовили ужин. Молчаливый Павел достал спиртное и разлил в пластмассовые стаканчики.

— Ну, дай Бог удачно сплавиться, — бесцветным голосом произнёс он и лихо опорожнил тару.

За ним последовали все остальные. Потом произнесла тост Любочка, все опять дружно выпили. Возможность посостязаться в красноречии имелась у каждого. Надежда, самая старшая из женщин, вела себя излишне скромно, сидела подле Тимофея Игнатьевича и с нескрываемым интересом слушала тосты. Они следовали один за другим, отчего со стороны могло показаться, будто ужин у костра был подготовлен по специальному сценарию, заранее. Пауза наступала лишь на то время, пока все старательно пережёвывали закуску. Несколько пустых бутылок, которые Павел аккуратно складывал в траве, являлись наглядным подтверждением приличных объёмов, принятых «на грудь». Языки Любы и Нины уже заплетались, но они не желали останавливаться. Шестернёв попытался было их урезонить, однако у него ничего из этого не вышло. Взбалмошные подруги пьяно галдели и требовали продолжения веселья.

Когда сумерки незаметно подкрались к разгулявшимся туристам, Николай вдруг вспомнил о палатке.

— Друзья мои, нам нужна ещё одна крыша, однако.

— На кой хрен она нам, если есть шалаш? — вытянув руки вверх, задала вопрос Нина.

— Ниночка, все мы там не поместимся. К тому же, как бы это лучше выразиться, — Николай на секунду замялся, — у Тимофея Игнатьевича и Надежды Михайловны сегодня что-то вроде брачной ночи. Шалаш построен для них.

— Коля, что ты мелешь? Какая брачная ночь? — с большим смущением одёрнул друга Шестернёв.

— Ты же сам говорил, что палатка четырёхместная, и её пространства на всех не хватит. Вот мы и поставили шалаш, как дополнительную жилплощадь.

Шестернёв был холост. С Надеждой Михайловной, солидной и самостоятельной женщиной, он познакомился совсем недавно. Успели несколько раз повстречаться у неё в двухкомнатной квартире, и — всё. Тимофей Игнатьевич, давно не имевший женской ласки и домашнего уюта, сразу влюбился в неё и готов был сделать ей предложение. Друзья отговаривали от скоропалительного решения, советовали повременить. Шестернёв работал простым инженером и, вполне понятно, испытывал некоторые финансовые затруднения. Пригласить возлюбленную на отдых за границей он, естественно, не мог. Оставалось одно: полюбоваться российскими красотами. Свой выбор он остановил на сварливой уральской реке. К большому удивлению Тимофея Игнатьевича, Наденька согласилась без колебаний.

— Тогда объясните мне, как вы собираетесь жить в ней на плоту? — не унималась Любочка.

— Двое из нас всегда будут находиться вне палатки. На боевом дежурстве, так сказать, — неожиданно высказался молчун Паша.

Глаза Шестернёва засветились благодарностью, он облегчённо выдохнул. Вступать в полемику с изрядно захмелевшей женщиной ему не хотелось.

— В таком случае предлагаю бросить жребий, — не желая уступать место в шалаше, заявила неугомонная блондинка. — Наши мужчины тоже не прочь провести брачную ночь.

Любочку качнуло, она едва устояла на ногах.

— Нинуль, ты согласна провести брачную ночь с Колей? — уже не контролируя себя, икнула Любаша.

Павел взглянул на свою подругу и поморщился, как от зубной боли.

— Всё. Вопрос закрыт, — решительно заявил он. — Никакого жребия. Тимофей и Надя — в шалаше, остальные — в палатке.

Мужчины быстро поставили палатку, занесли спальные мешки.

— Извините, друзья, но я объявляю отбой в лагере. — Тимофей Игнатьевич взял два рюкзака, свой и Надин, и понёс их к шалашу.

— Всем спокойной ночи, — Надежда Михайловна поднялась и последовала за Шестернёвым.

Усталость и спиртное сделало своё дело. Едва головы туристов коснулись изголовья спального мешка, наступила тишина.

Первым пробудился Тимофей Игнатьевич. Стараясь не разбудить Надежду, он тихонько выбрался из шалаша. Солнце уже давно проснулось и ласково прогревало землю. От неё отделялся едва различимый парок, в котором плясали удаленные предметы. Впереди, метрах в трёхстах вверх по реке, из воды выпирал небольшой остров. На нём виднелись разбросанные брёвна. По всему видать, швырнул их туда шальной весенний паводок.

— Не спится, капитан? — услышал Шестернёв голос Николая позади себя и обернулся.

— Спи, не спи, а плот вязать надо. Видишь вон тот остров?

— Вижу, близорукостью не страдаю.

— Вот туда-то мы и направимся после завтрака.

— Это ещё для чего?

— Неужели не догадываешься?

— По правде говоря, нет.

— Брёвна там. Сухие. Не рубить же вековые ели.

— Согласен, но как туда попасть? Вода холодная, течение сильное. Ни вброд, ни вплавь.

— Вот в этом-то и вся загвоздка. Будем думать. А пока пошли будить команду. Позавтракаем и за дело.

Будить не пришлось никого. Люди проснулись самостоятельно и не спеша подтягивались к месту вчерашней вечеринки. Павел с хмурым лицом принялся разводить костёр. Крупные угли ещё дымились, не успев погаснуть за ночь. Брошенная на них береста, шумно потрескивая, стала скручиваться в трубочку. Из неё тонкой струйкой повалил дымок, потом показались робкие язычки пламени и, наконец, она ярко вспыхнула. Павел подбросил охапку сухих веток, и костёр ожил. Любаша и Нина с угрюмыми, чуть припухшими лицами, отрешённо пристроились в сторонке и беспрестанно зевали. Хмель ещё не успел выветриться у них из головы, и сейчас они тупыми взглядами смотрели в огонь. Надежда расстелила на траве легкую скатерть и расставляла посуду.

— Коля, открой, пожалуйста, сгущенку, — обратилась она к сидевшему без дела Николаю и вручила открывалку.

Тот безропотно взял инструмент и заелозил им по краю банки. Завтракали долго, перебрасываясь отдельными фразами лишь по необходимости. Разговор не клеился. Женщины, выпив по кружке чая, вновь отправились в палатку.

— Учтите, дамы, долго отдыхать не получится. Свяжем плот и — в путь, — предупредил Шестернёв Любу и Нину.

— Ну что, мужики? Червяка заморили, пора и за работу? — с начальственной ноткой в голосе обратился он к Николаю и Павлу.

Те сделали вид, что повинуются. Хотя, если сравнить жизненный опыт Павла и Тимофея Игнатьевича, то ещё неизвестно, чья чаша весов пошла бы вниз. Но раз общество решило, что капитаном должен быть Шестернёв, приходилось подчиняться.

После завтрака мужчины достали из вещмешков всё необходимое для вязки плотов — гвозди, скобы, топоры, верёвки, багор — и отправились вверх по реке искать переправу. Поиски, к счастью, оказались недолгими. На песчаной отмели нашлись три корявых бревна-маломерка. Использовать в дальнейшем их не имело смысла, но для переправы на остров они сгодились. С большим трудом удалось преодолеть сильное течение. Крайнее бревно уродливого плота с трухлявым дуплом уткнулось в противоположный берег. Николай, потеряв равновесие, очутился в воде.

— Твою мать! Путешественник хренов, — выругал он сам себя и, присев на камень, слил воду из сапог.

Шестернёв и Павел пошли осматривать брёвна.

— И сколько же нам их потребуется? — спросил подошедший Николай.

Тимофей Игнатьевич и сам не знал, каким должен быть хороший устойчивый плот. Желая скрыть свою неосведомлённость, он ответил наугад, придавая голосу уверенную интонацию.

— Думаю, брёвен пять — шесть будет достаточно.

— Да ты что, Тимоха? Наша палатка даже по габаритам не впишется в такой пятачок.

— Ты прав, Паша, как всегда. Я имел в виду грузоподъёмность плота на шесть душ. Конечно, для комфортности надо связать брёвен десять, не меньше.

— Много тоже излишне, — включился в разговор Николай. — Тяжеловат получится, управлять будет трудно. Видели, какое течение? Начнёт швырять на берег, замучаемся стаскивать назад, в воду. Пупки развяжутся.

— И то верно, — согласился Тимофей Игнатьевич.

Брёвна оказались что надо: ровные, сухие и не очень толстые. Мужчины скатили их баграми к воде. Павел вырубил из черёмухи три толстые жерди и бросил поперёк будущего плота. Достал гвозди и принялся приколачивать к брёвнам.

Во второй половине дня плот был готов. Шестернёв наломал пихтового лапника и уложил поверх брёвен.

— Ну, с Богом, путешественники, — проговорил он и, багровея от натуги, налёг на шест всем телом.

Погрузка шла, как в цыганском таборе, — шумно и бестолково. Наконец, палатка была установлена, вещи перекочевали на плот. Николай и Павел с шестами в руках ждали команды к отплытию.

Шестернёв в сапогах — броднях подошёл к колышку, вбитому в галечник, и отвязал верёвку. Бросил конец на плот. Общими усилиями стащили с берега просевшие крайние бревна. Плот закачался на воде.

— Ура-а! — дружно закричали женщины. — Путешествие начинается! Поплыли, капитан!

— Плавает только дерьмо в проруби, — чуть слышно буркнул недовольный Николай. Сапоги его не просохли, он испытывал дискомфорт.

— Предлагаю накрыть стол и пообедать, — сказал капитан.

Немного помолчав, будто взвешивая что-то про себя, он вдруг улыбнулся и добавил:

— Разрешается по сто граммов огненной воды, но не более. Маршрут только начинается, все ещё впереди.

— Ура-а! — ещё раз прокричали Люба и Нина. Надежда Михайловна лишь хмыкнула скептически.

Всё повторилось в точности, как в предыдущий вечер. Вновь, один за другим, последовали тосты. Веселье стремительно набрало большие обороты.

Солнце висело ещё достаточно высоко, а члены команды Шестернёва, одурманенные водкой, уже заползли в палатку. Оттуда слышался храп вперемежку с посвистыванием.

«Ничего, пусть поспят, — рассудил капитан. — До темноты ещё много времени, проспятся. Присмотрю удачный причал, разбужу Пашу. Тихонько причалим, подруги наши и не почувствуют. Переночуем».

Он достал спиннинг, уселся на раскладной брезентовый стульчик и стал забрасывать блесну. Безрезультатно побросав её во все стороны с полчаса, Шестернёв смотал леску.

Ничего не предвещало опасности. Спокойная гладь воды, едва уловимое течение. Плот как бы замер на одном месте. Только вглядываясь внимательно в неподвижные ели на берегу, можно было определить, что он движется. Тимофей Игнатьевич сгрёб кучнее пихтовые ветки, прилёг. Незаметно заснул. Плёс кончился, река делилась на два рукава. Неуправляемый плот снесло течением в левый рукав…

Шум переката разбудил Шестернёва. Ничего не понимая со сна, он увидел впереди огромные скалы. Добрая половина русла исчезала под ними. Плот с неимоверной быстротой гнало прямо на них. Шестернёв интуитивно нащупал шест, встал на край плота и вонзил его в клокочущую воду. Шест тут же снесло, едва не вырвав из рук. Тогда капитан принялся лихорадочно грести им, пытаясь отвернуть плот от неумолимо быстро надвигающихся скал.

«Бесполезно», — в ужасе подумал он и вместо того, чтобы растормошить спящих, принялся кричать:

— Коля, Паша! Полундра! Вставайте!

Крик капитана либо заглушил шум беснующейся воды, либо друзья его просто проигнорировали. Из палатки никто не появился.

— Ребята, девочки! Берите вещи и прыгайте! Пры-ыгайте! — Стараясь перекричать стихию, надрывался Шестернёв. — Пры-ыгайте! Быстрее! Сейчас врежемся!

Видя безвыходность положения, он схватил свой рюкзак и, с силой оттолкнувшись от крайнего бревна, прыгнул в воду как можно дальше. Уже находясь в бурлящем водовороте, он разглядел, как выскочил из палатки вначале Павел, за ним показалась Надежда. Шестернёва потащило ко дну, и он с головой погрузился под воду. Раздался сильный удар. Поперечины, словно спички, с приглушенным треском разлетелись в разные стороны, а мощные брёвна, словно ловкие дельфины, поднырнули под скалы. Напоминанием о том, что минуту назад на поверхности реки был плот, а на нём стояла палатка, остался лишь небольшой кусок ярко-голубой ткани, зацепившейся за острый камень. Оглушённых людей с жадностью поглотила пучина.

Тимофей Игнатьевич беспомощно барахтался под водой, отчаянно пытаясь выбраться на поверхность. Он стал уже задыхаться, как вдруг та же неведомая сила вытолкнула его обратно наверх. Судорожно втянув в легкие воздух, Шестернёв изо всех сил стал грести к берегу. Силы совсем оставили его, когда под ногами прощупалось дно. На отмель он вылез на четвереньках. Вода всё-таки попала в лёгкие, и тошнота подкатывала к горлу. Едва капитан отплевался, как в мозгу стрельнула мысль: «Чёрт возьми, а где Паша, Надя? Они ведь прыгнули следом за мной. Или мне показалось?»

Остывающий диск светила с поспешностью падал за рваную тучу, озаряя водную гладь золотистой плёнкой. Взгляд Шестернёва блуждал по поверхности и неожиданно задержался на одиночных брёвнах, медленно плывущих впереди. Обломки поперечин оскалились к небу свежими изломами. И тут он увидел остатки плота. Четыре бревна, скреплённые меж собой чудом уцелевшей жердью, волочили по воде изорванные в клочья остатки палатки. Мурашки побежали по спине Тимофея Игнатьевича: «Не может быть, остался же в живых хоть кто-нибудь!» Он пристально, метр за метром принялся исследовать взглядом водную гладь. Ничего. Ни малейших признаков присутствия человека.

«Это всё. Как же так? Неужели конец? Что делать? Как быть дальше? Что я скажу родственникам Коли и Паши? Смогу ли посмотреть в глаза дочери Надежды Михайловны? И вообще, стоит ли возвращаться назад одному?»

Вопросы пульсировали в голове беспрестанно. Мозг Шестернёва отказывался воспринимать гибель друзей, как свершившийся факт. Где-то в глубине души ещё теплилась надежда на их спасение. Ему казалось, Паша и Коля решили пошутить и спрятались где-то поблизости. Сидят сейчас в кустах с женщинами, хихикают и потихоньку наблюдают за ним. Он даже обернулся несколько раз назад, в надежде застать хохмачей врасплох и весело проговорить: «Стоп, ребята. Я засёк вас раньше. Ваша подлянка не удалась».

Поджав ноги к подбородку, опустил голову на колени. Так продолжалось два или три часа. Может быть и больше. Времени он не ощущал. Давно уже раздвинула чёрные небесные шоры луна и показала своё бледное лицо. Ею словно кто-то управлял, крутя колесо невидимого динамо и увеличивая мощность накала. Она становилась ярче и таинственнее. Поверхность реки засветилась жутковатым бледно-голубым светом. Шестернёву стало страшно, он боялся открывать глаза. Так и просидел ночь, не меня позы и не шевелясь.

Очнулся уже ранним утром от громкого крика вороны. Солнце ещё не поднялось над тайгой, но его первые лучи — щупальца, сверкая золотом, играли в верхушках елей. Над водным зеркалом реки стелился плотный молочный туман. В памяти Тимофея Игнатьевича тут же всплыли трагические события. Он почувствовал, как сильно продрог. Пальцы ног онемели и не шевелились. Прощупал боковой карман брюк и обрадовано извлёк зажигалку. Попытался встать. Ноги дрожали и плохо слушались. Наконец, он поднялся и заставил себя пройтись вдоль берега. Собрал щепки, наломал сухих веток и разжёг костёр. Мокрый рюкзак стоял у кромки воды.

«Надо же, спас своё имущество, — криво усмехнулся Шестернёв. — Сам чуть не утонул, а барахло всё же вытащил. Идиот. На кой хрен он мне сдался?» Нет Коли с Пашей, нет Наденьки, и уже никогда не будет. Где-то под скалой захлебнулись взбалмошные Любаша и Нина. Тоска и одиночество обуяли Тимофея Игнатьевича. На миг он почувствовал себя больным и немощным зверем, с нетерпением ожидающего своей кончины. Слёзы выступили из глаз, в безмолвном рыдании затряслось тело.

Всхлипывая и икая, Тимофей Игнатьевич подтащил зачем-то рюкзак к костру. От брезентовой ткани повалил густой пар.

«Сгорит к чёртовой матери, — подумалось ему, и тут же в голове появилась дикая мысль. — Был бы бензин, облил бы себя и поджёг. Сгорел бы вместе с барахлом!»

Он огляделся по сторонам в поисках канистры. Представил, как поджигает себя и душераздирающе кричит. «Фу ты, совсем крыша поехала», — мелькнуло в голове. Сердце тяжело бухало в груди, больно отдаваясь в висках. Шестернёв глубоко вздохнул, попытался успокоиться. Запустил руку в кармашек рюкзака и извлёк из него всё, что там находилось. Из рук выпал паспорт. Тимофей Игнатьевич поднял его, раскрыл на первой странице. Фотография держалась на месте. Записи, выполненные тушью, чуть смазались, но их можно было легко прочитать.

«Можно и билет приобрести на обратный путь», — подумалось ему. Но как он возвратится один, без друзей, представлялось смутно.

«А может не возвращаться? Уехать подальше в тайгу, в какой-нибудь глухой леспромхоз и устроиться на работу? Я ведь механик, примут с радостью».

Дурные мысли ненадолго отошли в сторону. Он раскрыл паспорт и положил его на большой плоский камень. Подумав, придавил страницы двумя мелкими кругляшками, взглянул на восходящее солнце. И тут Шестернёв увидел вдалеке человека. Присмотрелся. Тот явно направлялся к нему.

«Паша!» — обрадовался капитан, и его сердце опять загрохотало в груди.

— Па-аша-а! — закричал он, что было мочи.

Человек не откликался и продолжал идти, не торопясь. Вскоре Тимофей Игнатьевич увидел незнакомца в полосатой робе. О существовании колоний в этой местности Шестернёв не мог знать. О беглых заключённых, тем более. Он вообще ничего о них не знал, ни разу не видел их одежды. Поэтому никакого испуга не испытывал. В душе появилась боль разочарования.

— Чё надрываешься? — вместо приветствия произнёс незнакомец и опустился на корточки у костра. — Заблудился, что ли?

— Нет, друзей жду, — соврал Тимофей Игнатьевич, наблюдая за реакцией незнакомца.

Тот ухмыльнулся, окидывая взглядом непросохшую одежду капитана.

— Друзья тоже такие… постиранные?

Шестернёв не нашёлся, что ответить. Наступила длительная пауза.

Роман Гайворонский, а это был он, увидел паспорт, разложенный для просушки. В его голове лихорадочным потоком понеслись шальные мысли.

«Мужик почему-то нервничает, переживает. По всей вероятности, опрокинулась лодка, или плот разорвало. Но где остальные? Если они поблизости — давно бы уже объявились. Значит, утонули. Тогда это как раз тот случай, когда мне можно исчезнуть отсюда навсегда. Обрублю все концы. Надо только правильно развязать мужику язык».

— Ты уверен, что никто не выплыл? — задал провокационный вопрос Баклан и улыбнулся.

Выражение лица незнакомца было настолько лукавым, что у Шестернёва опять закралась надежда на спасение кого-либо из друзей. Он не знал, как поступить. Ему и в голову не приходило, что перед ним беглый заключённый. В одежде арестантов он не разбирался, о колониях особого режима не слышал. Нашивку на кармане куртки Баклан сорвал в первый час побега.

— Так ты уверен? — повторил вопрос Гайворонский, делая вид, что вот-вот прыснет от смеха.

Шестернёв посмотрел незнакомцу в лицо, и ему вдруг показалось, что тот специально мурыжит его, скрывая какую-то информацию. И он не выдержал.

— Кто? Паша? Коля? — имена друзей вырвались из его уст сами по себе, помимо воли.

Спросил и замер, ожидая ответа незнакомца. Теперь Баклан оказался в затруднительном положении. Немного поразмыслив, пошёл ва-банк.

— Да шут его знает, молчун какой-то.

— Павел, — облегченно выдохнул Шестернёв и быстро спросил:

— Где он?

— Тут, недалеко. Ногу подвернул, ходить не может. Попросил меня пройти по берегу.

— Идёмте, сейчас же, — заторопился Тимофей Игнатьевич.

— Ты бы просох вначале, — попытался остановить его Баклан.

— Нет, нет, там высушу свои лохмотья. Всё там, с Пашей.

— Обсох твой Паша. Чуть ли не огонь лез, когда сушился.

— Идёмте, — настойчиво торопил Шестернёв Баклана.

— Идём, раз настаиваешь.

Гайворонский встал и пошагал впереди, размышляя, где и как прикончить оставшегося вживых путешественника. Он считал себя вором, но не мокрушником. Однако сейчас представился исключительный случай, когда требовалось забыть о воровских законах и пойти на мокрое дело.

Для Баклана не было другого выбора. Почти месяц он скрывался в тайге, а с воли вестей не поступало. Урки как будто забыли о нём. Нужно было самому как-то выпутываться из сложившейся ситуации и добираться до Свердловска. Там оставался заветный адресок, где можно было залечь на первое время. Но как добраться без цивильной одежды, денег и паспорта? И вот представился его величество Случай.

«Если я замочу сейчас этого урода, искать его никто не станет. Утонул вместе со всеми. Пока хватятся в родном городе, который находится за тридевять земель — уйдёт уйма времени», — так думал Баклан, наблюдая за мужиком боковым зрением.

— Сколько вас было? — спросил он, как можно равнодушнее.

— Шестеро. Трое мужчин и три женщины. Спаслись только я да Паша вот. Плот разбился о скалы. Сам видел.

— Этот ваш молчун сказывал мне, будто женщины тоже выплыли. Только сейчас на той стороне. — Баклан выразительно показал на противоположный берег. — Сидят сейчас под ёлкой, трясутся от холода и воют от страха.

— Вот и я так думаю. Посоветуемся с Пашей и пойдём их искать.

Настроение Тимофея Игнатьевича приподнялось, он разговорился и не замечал странности в поведении незнакомца. Баклан тем временем присмотрел густой пихтач и потянул за собой Шестернёва.

— Здесь твой Паша, в шалаше прохлаждается. — Он пригнулся и юркнул под увесистую ветвь большой ели, затем исчез в плотном пихтаче. Шестернёв последовал за ним. Едва он успел пригнуться, чтобы преодолеть пространство под деревом, как почувствовал удар по голове. Пихтач поплыл куда-то в сторону, а клочок неба между деревьями крутнулся несколько раз. Тимофей Игнатьевич нелепо повернулся на одной ноге и, потеряв сознание, рухнул головой в муравейник.

Баклан снял с себя куртку, сложил вчетверо, плотно накрыл ею лицо Шестернёва, навалился на него всем телом. Незадачливый путешественник задохнулся, не приходя в сознание.

Гайворонский снял с трупа одежду и переоделся. Бездыханное тело облачил в свою арестантскую робу. Обшарил карманы, отыскал паспорт. Внимательно посмотрел на фотографию убитого, подумал: «Чертовски похож на меня — такой же черноволосый и худой. Даже уши оттопырены в сторону». Засунул паспорт в карман, присел на трухлявый пень, закурил.

«Подброшу-ка я этого путешественника старику Жигарёву, — усмехнулся Баклан пришедшей в голову мысли. — Пусть думают на пару с Ищикиным, что беглый зек кони двинул». Он перевернул Шестернёва на живот, взял его за ноги и волоком потащил к болоту, где Степан Жигарёв успел наготовить моха.

«Всё равно через пару недель наведается, не утерпит. А труп к этому времени „созреет“, да и зверьё поможет», — рассудил Роман Гайворонский.

Исполнилась заветная мечта Тимофея Игнатьевича Шестернёва. Побывал он на реке Чусовой. Но не успел вдоволь налюбоваться красотами края. Не предполагал, что встретит на реке две страшные зари в одиночестве. Одну вечернюю, полную драматизма, с холодными, мёртвенно-бледными отблесками на воде, и вторую, утреннюю, с кровавыми лучами восходящего солнца. Последнюю зарю в своей жизни.

 

Глава 6

Супруги

Приближался Ильин день. По утрам от мокрых лугов поднимался пар, скрывая в голубовато-серой пелене пожелтевшие травы. Сенокосная страда затухала. Посреди стриженых полян, основательно зажатые подпорками, как грибы после дождя, то там, то здесь появлялись пузатые стога сена.

Месяц уже Катерина Жигарёва чувствовала в себе новые, незнакомые для неё, перемены. Смеялась и радовалась этим переменам и, если бы спросили её, какие это перемены, она и сама, наверное, не смогла бы ответить, что же произошло. Как-то внутренне она чувствовала их, и они зародили в ней уверенность: будет ребёнок. День за днём готовилась к разговору с мужем, не знала, как начать: обыденно, как бы невзначай, или же накрыть стол по-праздничному, надеть самое красивое платье, заинтриговать Сергея, а потом уже торжественно объявить новость.

Всё произошло иначе. Однажды муж вернулся домой поздно, когда совсем стемнело. За ужином был молчалив. Чувствовалось, что он чем-то взволнован, даже раздражён.

Катерина не приставала с расспросами, ждала: расскажет сам. Так у них повелось с первых дней совместной жизни. И действительно, когда они улеглись спать, Сергей заговорил сам.

— Ты знаешь, Катюша, что я сегодня услышал от своего начальника?

— Что?

— Работаю, оказывается, без году неделю, а уже голос поднимаю, воду мучу. Коллектив, видите ли, будоражу. В конце концов, взял и высказал я ему всё, что думаю.

— Из-за чего хоть весь сыр-бор? — тихо спросила Катерина, прижалась к Сергею и положила голову ему на плечо.

— Да, можно сказать, из-за ничего. В доменном цехе произошла авария, объявили аврал. Появился начальник участка, сказал: «Надо поработать, мужики». Надо — значит надо, о чём разговор? Все понимаем: стоит домна. Я спросил, сколько по времени предстоит поработать, и что будем делать. Слышу в ответ: «Сколько потребуется, столько и будем трудиться, пока не заработает домна».

— Я, в шутку, сказал ему: «Ну, если не можете ответить, придётся приказ затребовать». У него даже лицо перекосилось, заорал на меня. Бюрократ я, оказывается, не понимаю серьёзности положения и далее в том же духе. Попытался было высказать ему, что авария — в доменном цехе, а не у нас, и раз нужно помочь — всё должно быть в рамках закона, таков порядок. На приказ много времени не потребуется, зато бригада будет знать, что делать, сколько и как. А он в ответ матюга загнул, сказал, чтобы не мутил коллектив. Не было, говорит, смутьянов в нашем коллективе и не будет. Я у него первый и последний. Вот и весь приказ. Понимаешь, Катя, что меня больше всего возмутило? — Сергей на некоторое время умолк, потом сказал:

— Не отсутствие приказа, и не матерщина даже. Слепое повиновение начальству. Будто мы быдло какое. Просидели четыре часа без дела. На стрёме, на всякий случай: вдруг понадобятся рабочие руки? Перед тем, как пойти домой, зашёл я в конторку, озвучил недовольство бригады. И события развернулись, как в сказке. Пуще прежнего разгневался наш начальник, прогнал меня с работы.

Катя обвила Сергея руками, зашептала:

— Не печалься, муженёк мой ненаглядный. Забудь про все невзгоды. Утро вечера мудренее — восторжествует справедливость. Выслушай меня лучше.

— Слушаю, — покорно отозвался Сергей.

— Серёжа, у нас будет ребёнок.

— Что?! Что ты сказала?! — Сергей резко приподнялся, сел в кровати, потом наклонился к жене.

— Повтори!

— У нас будет ребёнок, — испуганно повторила Катерина.

— Значит, ты беременна? Катюша, золото ты моё! Ты просто не представляешь, как я рад, как счастлив!

Сергей навалился на жену. Ликуя, принялся её тормошить, целовать в губы, в щёки, в шею, в волосы.

— Ты задушишь меня, Серёжа! Пусти.

Она выбралась из объятий, водрузилась на Сергея сверху.

— Ты кого хочешь: сына или дочку?

— Сына, конечно. Спрашиваешь ещё. Первым должен быть сын.

— А почему сын?

— Потому что помощник нужен.

— А дочь разве не помощница?

— Мужчина при желании всегда может заменить женщину. А вот женщина мужчину — никогда.

— Будет тебе сын, — не стала спорить Катерина.

За окном зашумел дождь. Крупные тяжёлые капли покатились вниз по стеклу. Катерине на миг показалось, будто это не дождевые капли вовсе, будто плачет кто-то за окном, и слёзы стекают по лицу, а черёмуха, наклонившись вплотную, утирает их своими ветвями. Глядя на странное видение, Катерина сама вдруг беспричинно заплакала.

— Ты что? Что с тобой? — опешил Сергей.

— Так, ничего. Бабьи слёзы. Всплакнуть вдруг захотелось.

— А-а, — понимающе протянул Сергей. — Бывает.

Некоторое время они лежали, молчали. Потом Сергей неожиданно спросил:

— Как ты относишься к животине?

— В каком смысле?

— В прямом. У нас будет сын, а чем ты собираешься его кормить? Молчишь? Молоко ему потребуется.

— Ты предлагаешь приобрести корову?

— Угадала.

— Хорошо. А сена где взять? Лето уже на исходе.

— Думаю, проблем не будет. Успеем накосить. Трава, правда, чуточку перестояла, но не беда. В голодные годы крестьяне кормили свою живность даже соломой. А тут сено всё-таки. Найдём лужок где-нибудь в низине, там трава ещё зелёная. Или осоки накосим. Так как, берём коровушку?

— Берём, — не раздумывая долго, согласилась Катерина.

На следующий день Сергей осмотрел лодку. По всей вероятности, Гайворонский не пользовался ею несколько лет. Днище рассохлось настолько, что конопать вывалилась по всей длине шва. Пришлось вогнать в щели свежие смоляные канатики, проконопатить и просмолить.

Когда лодка была готова, Сергей спустил её на воду замокнуть. Подумав, привязал цепью к толстому бревну, выброшенному на берег в половодье.

Искать сенокосное счастье Сергей и Катерина запланировали на субботу. Встали пораньше, когда густой туман толстым слоем ещё висел над водой. Снесли в лодку нехитрые пожитки и отчалили от берега. К полудню добрались до Гиблого Яра. Катерина вышла на берег и осталась с вещами у лодки. Сергей пошёл на поиски некошеных полян. Увидев невдалеке небольшое бревно, Катя подкатила его к расставленным вещам. Набросила сверху куртку, присела.

Дно реки было песчаное, на нём резвилась стайка шустрых пескарей. По небу медленно катились кустистые облака. Они, то закрывали солнце, и тогда водная гладь темнела, то проходили мимо, и солнце в это время отражалось от поверхности, разбрызгивая вокруг яркие прерывистые лучи. Небольшие волны тихо качали лодку. Катя отломила краюшку хлеба и принялась прикармливать пескарей.

Прошло около получаса. Она заждалась мужа и хотела уже подняться на берег, чтобы поискать его глазами, как услышала весёлое насвистывание.

— Нашёл, — радостно сообщил Сергей, спускаясь к воде. — Много ещё травы здесь. Да и осока сгодится. Её тут видимо — невидимо. Так что, пошли, любимая. Осторожно только, не подверни ногу.

Он помог жене подняться на крутой берег, навьючил на себя немыслимую ношу с пожитками, и они направились облюбовывать место для шалаша. Катерина немного приотстала и с любовью наблюдала за Сергеем. Он шёл, не оборачиваясь, и поэтому не сразу обнаружил, что жена держится на расстоянии.

— Ты чего, устала? — спросил Сергей Катерину, когда та приблизилась к нему.

— Нет, просто любуюсь тобой.

— И что же ценного ты нашла во мне?

— Никогда бы не подумала, что ты у меня такой… — произнесла она с нежностью.

— Какой?

— Ну-у, крестьянин что ли…

— А я и есть крестьянин. Самый настоящий.

— Что-то я не замечала этого раньше.

— Как же ты могла заметить, если жили мы с тобой порознь?

— В одном посёлке — разве порознь? Да тут каждый знает друг друга лучше, чем своего родственника.

— Ну, уж, скажешь тоже, — не согласился Сергей. — Ты меня только сегодня и разглядела по-настоящему, не правда ли?

Катя подошла к мужу вплотную, обняла его и, заглядывая в лицо, с лукавой улыбкой тихо спросила:

— Ты почему с женой так разговариваешь? Споришь, не соглашаешься, нервируешь. Почему о сыне не думаешь? Жена твоя, понимаешь ли, беременна, а ты и ухом не ведёшь, чтобы оградить её от волнений! Почему такой бессердечный?

Сергей рассмеялся, приняв шутливую игру Катерины, и в таком же тоне ответил:

— Ой, действительно. Как же я не подумал о ребёнке? Виноват. Прости, дорогая. Больше не буду спорить с тобой до появления его на свет. Поверь. Ты мне веришь?

— Я верю тебе, Серёжа. Всегда и во всём. И хочу, чтобы ты оставался таким всегда.

— Крестьянином? — вставил Сергей и широко улыбнулся.

— Да, если этот крестьянин — добрый, отзывчивый, трудолюбивый и… нежный…

— Я постараюсь оправдать твои пожелания.

Он легонько отстранил Катю, приказал:

— Пора за дело.

— Слушаю и повинуюсь.

Сергей настроил косу, потом упёр новое косовище в землю, принялся точить, водя бруском по лезвию с обеих сторон одновременно. Звучание калёной стали звенящим эхом отзывалось далеко в лесу.

— Ну, Катюша, с Богом, что ли?

— С Богом, Серёжа, — отозвалась Катерина, разбирая пожитки.

Сергей сделал один прокос, затем второй, третий, оставляя слева от себя большие валки пахучей травы. Когда её стало достаточно, чтобы покрыть шалаш, он остановился передохнуть.

— День-то сегодня — благодать!

Подошёл к жене, взглянул на неё. Прищурившись зелёными глазами, весело спросил:

— А не пора ли нам пора, что мы делали вчера?

— А что мы делали вчера?

— Догадайся с трёх раз?

— Без догадок ясно — проголодался. Разводи костёр, открой банку с тушёнкой и через час, слышишь, ровно через час — к столу.

— Замётано.

Он выполнил просьбу жены и принялся возводить жилище. Нарубил ивовых прутьев толщиной в два пальца, заострил с концов. Через равные промежутки вогнал в землю. Изогнув дугой, соединил прутья и переплёл косичкой. Вскоре каркас был готов. Набросав сверху свежескошенной травы, громко подытожил:

— Ну вот, ночевать есть где. И спать мы будем, скажу я тебе, без задних ног. Трава-то с дурманом.

— Как это без задних ног? Что, ещё и передние бывают?

— Ну… это поговорка есть такая, — с запинкой ответил Сергей, не зная, как пояснить сказанное.

— Не знаешь — не говори, — поучительно сказала Катя. — Иди, полью на руки. Будем обедать.

Обед был накрыт прямо на траве. Катерина прихватила с собой старенькую клеенку, серенькую, с яркими васильками, и все продукты сейчас располагались на ней. Было по-домашнему уютно.

— А ты молодец. Знатная хозяйка, — заметил Сергей, принимая из рук жены тарелку ароматного супа.

— Спасибо за похвалу, старалась угодить тебе. Работника нужно кормить вкусно и сытно. Иначе отдачи не будет. Ты ведь здесь один труженик. И косить, и грести, и стог метать тебе предстоит одному. Из меня помощник-то никудышный. Вот и буду с кастрюлями да чашками тебя обхаживать.

— Говори, говори. Знаю я тебя — не усидишь, за грабли схватишься.

После обеда Сергей опять косил. Косил сноровисто и увлечённо, размахивал косой, будто играл ею. Усталость почувствовалась не сразу. Разгорячённая кровь притупляла это ощущение. Только когда он присел отдохнуть, в остывшем теле возникла вялость, заныл позвоночник. Пропотевшая на спине рубаха остывала, и мокрая ткань отдавала неприятным холодком. Ему вдруг вспомнился эпизод на сенокосе, когда он был маленьким…

… — Пап, а пап, а куда сила уходит, когда человек устаёт? — спросил он тогда у отца.

Тот хитро улыбнулся в усы, задал встречный вопрос:

— А что ты сейчас делал?

— Косил.

— Вот силушка твоя и ушла в землю через косовище, как электрический ток.

— Ну да? — не поверил Серёжка. — А если бы я не косил, а, скажем, огород копал? Тогда как же?

— Через черенок лопаты стечёт она, и опять в землю.

— Хм-м, ну а если бы я рыбу удил? — не унимался мальчуган.

— А ты что же, сынок, устаёшь на своей рыбалке?

— Не-ет, — растерянно протянул Серёжка.

— Вот видишь, — рассмеялся отец. — На рыбалке, стало быть, вся силушка остаётся при тебе.

«Когда это было? — подумал Сергей, вспомнив тот забавный эпизод. — В пять, в шесть лет или позже?»

Мысли его вернулись к отцу.

«Почему мы не встречаемся? Что стоит между нами? Мать — понятно, зациклилась на сплетнях. А он? Мудрый, понятливый. Почему не пожелал переговорить со мной? Гордый? Обида душит? Мог бы зайти, сказать хоть что-то. И странное дело: после моего ухода, мы ни разу не повстречались с ним на улице. Что это? Случайность? Или нежелание встретиться?»

Сергей находился неподалёку от жены и удивился её длительному молчанию. Встал, подошёл ближе. Катерина сидела, не шевелясь, взгляд был устремлён в огонь. Глаза, что у манекена, — неподвижны. Вдруг она негромко запела.

— Откуда такой репертуар? — удивлённо спросил он.

— Народная песня, — ответила Катерина. — Взгрустнулось что-то. Вспомнила подружек и запела. Эту песню мы в стройотряде пели, концерты давали. Для местных. Комитет комсомола обязывал. Однажды инструктор с проверкой приехал — вот потеха была. Интеллигентный такой, в очках. Пожаловал с кучей разных формуляров, множеством инструкций. Пришёл на наш концерт, в деревенском клубе дело было. Устроился в первом ряду, сидит, ждёт. Ведущий, как положено, номера объявляет. И вот на сцену выходит наша Милиция.

— Кто выходит? — переспросил Сергей.

— Милиция. Девчонка из нашей группы. Имя у неё такое. Папа — милиционер с большим стажем. А она родилась аккурат 10 ноября — в День милиции. Вод предок и наградил её таким имечком. Отчество, как будто в отместку, подогнано под имя — Анфилофьевна. Милиция Анфилофьевна. Но она не унывала, не ругала отца за экстравагантность. Бой — девка, заводила наша и проказница. Вышла Милиция на сцену с гитарой и запела:

— Видел бы ты этого очкарика! Вскочил с места, руками замахал. Потом начал кричать что-то. А у Милиции не голос — голосище. Его крики утонули в песне. Получилось, как в немом кино: гримаса на лице и беззвучное шевеление губ. Парни из зала кричат: «Эй, ты, чистоплюй! Не мешай слушать! Дёрни из зала!» Ну и прочие угрозы. А наш инструктор не унимается. Тогда деревенские парни взяли его на руки и вынесли из клуба.

Глаза Катерины повлажнели и блестели как-то по-особенному. Она взяла ложку, помешала ею в котелке. Ароматный дух варева завис в воздухе и невольно выдавил у Сергея голодную слюну.

— Серёжа, подай, пожалуйста, тарелки, — попросила Катерина. — Похлёбка готова.

— Вовремя я подоспел, однако, — послышался за спиной голос.

Сергей и Катерина разом обернулись: перед ними стоял отец Сергея. Катерина изменилась в лице, слегка побледнела.

— Мир шалашу вашему, — Степан помедлил, потом первым протянул руку сыну.

Оба неловко обменялись рукопожатием. Степан присел у костра, достал трубку, с которой не расставался никогда, набил табаком из кисета, задымил.

— Страдавать надумал? — спросил он Сергея, пристально заглядывая в лицо.

— Да, надумали, — коротко ответил тот.

— Уж не корову ли собрался заводить?

— Ты угадал: именно корову.

Отец словно бы и не замечал скованности сына и продолжал спрашивать, рассуждая вслух.

— Корова — это хорошо. Молоко, сметана, творожок — всегда востребованы на столе. Только поздновато сейчас страдавать-то, трава соки потеряла.

Он взял пучок травы, скрутил жгутом и переломил через ладонь.

— Не выступает зелень-то на руке. Всё одно, что солома. Удои малы будут.

— Нам хватит. С соками накосим следующим летом.

— Ну-ну. — Старик крякнул неопределённо, воткнул в рот трубку.

— Катерина, ты обед-то сварила? Сходила бы зверобою нарвала. Уж больно нравится мне чай с этой травкой. В моём котелке и заварим, в нём дух особенный.

Катя, будто только и ждала распоряжений от свёкра. Привстала и, молча сверкнув глазами, направилась к берегу.

— Ты вот что, сынок, — заговорил отец, проводив взглядом Катерину. — Хошь, серчай на меня, хошь, не серчай — это твоё дело, а разок, всё-таки, выслушай меня, наберись терпения.

Сергей сидел неподвижно, уставившись в огонь.

— Я ведь тоже могу быть в обиде на тебя, коль на то пошло, — чмокая трубкой, неторопливо начал Степан. — Рассуди сам: ты ушёл из дому, не сказав мне ни слова. Будто и не было у тебя отца, будто и не жил ты в моём доме. Неужто, враги мы с тобой?

— Ты зачем пришёл? — не меняя позы, оборвал отца Сергей.

— Не кипятись, сынок, отвечу и на этот вопрос. Выслушай до конца.

Трубка Степана отчего-то угасла, он постучал ею о каблук сапога и вновь разжёг.

— Стоит ли враждовать от того, что невестка свекрови не понравилась? Это старый вопрос, Серёга. Не припомню случая, чтобы сноха с первых дней попала в объятья свекрови. Не было такого и не будет никогда. Потому как кровь разная. Не родная.

— Не о том ты говоришь, батя. Прекрасно ведь знаешь — не о том.

— О том, сынок, как раз о том. Отчего мать разгневалась? От того, что верховод наш, Гайворонский, сукиным сыном оказался. Так? Так. Народ, опять же, зароптал. А коль повесился изверг — на кого роптать? На дочь его, Катерину. Всем обществом, стало быть. Надо же бабам отрыгнуть свою злобу, такое уж это племя. А тут ты ушёл к ней, до утра. Трудно такое сразу перемолоть. Признаться, и я вознегодовал поначалу-то. Потом остыл. Пошто, думаю, дочь должна искупать отцовский грех? Пошто должна нести его крест? Рассуждаю так про себя, а у самого из головы не выходит: невиноватая — ладно, отчего ж про золото молчит?

— И ты о нём. Какое золото? Откуда?

— То, что отец ей оставил.

— Тебе доподлинно известно о нём?

— А то нет. Катюхин отец перед тем, как удавиться, сам сообщил.

— Тебе лично?

— Не-ет, Трофиму и Петру. Им я верю: народ не болтливый, утки в небеса не запустят.

— Катерина не ведает ни о каком золоте, батя.

— И я так кумекаю про себя. Но золото-то существует, однако…

— И что? Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего, ровным счётом ничего. А вот спросить — хочу.

— Ну?

— Вдруг оно возьмёт, да и отыщется? Что с ним делать-то будешь?

Сергей не ожидал провокационного вопроса, опешил.

— К-как… что?

— Что?

— Сдам… государству.

— Госуда-арству, — передразнил Степан сына. — Ты хоть представляешь себе, какое это золото?

Сергей вопросительно поднял брови.

— Зубы людские, ничего другого быть не может. Драгоценности забирали немецкие офицеры, а эти, — Степан сплюнул, — у мертвецов во рту ковырялись.

Оба замолчали.

— Походит Катерина лицом на отца своего, — после длительного молчания заговорил Степан. — Шибко походит. Напоминать прошлое будет, а это, поверь, нелегко в наши годы.

Старик поднялся, походил у костра, размял затёкшие ноги. Потом сел на прежнее место.

— А, в общем, Катерина — хорошая девка. Выросла на моих глазах. Лицом баская, телом — тугая, и ко всему ещё работящая. Это для мужика наиважнейшее дело. Живите с Богом, коль приглянулись друг дружке. Сейте добро вокруг, не держите камней за пазухой. Народ, глядишь, и оценит вас по делам. Люд в посёлке понятливый и отзывчивый. Разберётся со временем, что к чему. М-да…

Старик пожевал губами, покряхтел немного и уставился в огонь.

— Только по другому делу я здесь, сынок. — Степан посмотрел внимательно на Сергея. — Посоветоваться надобно.

Брови Сергея взлетели вверх, он с удивлением взглянул на отца. Не припомнить случая, когда тот советовался с ним.

«Отмотал пешкодралом пять километров, чтобы посоветоваться? Не может быть! Шутит? Тоже не похоже. Тогда что же?» — недоумевал Сергей.

После продолжительной паузы отец повернулся к нему и спросил:

— Катерина не сказывала тебе, где сейчас Роман?

— Не-ет, — всё ещё недоумевая, протянул Сергей.

— Нашёл я его, мёртвого… Хотел с тобой обсудить сразу же, да тебя из дома не вытянуть. Ждал удобного случая. Сегодня встал на зорьке, смотрю: лодка ваша отчаливает. Ну и я следом, всё одно за грибами собирался.

— Где нашёл?

— Тут, недалече. Может, помнишь болото за старым бараком?

— Помню. Там ещё островок посредине есть.

— Вот-вот. У островка и нашёл. На спине лежал. Отчего мёртвый — определить не смог. Сам ли помер, убил ли кто, сказать трудно — много времени прошло. С прошлого года лежал. Зверьё шибко порвало, птицы исклевали. Одёжа полосатая. Показывал Николке Ищикину, он с аппаратом приходил. Сделал снимки и переправил в район. Меня упросил схоронить тело, кто же повезёт шкелет без мяса в такую даль? Вот я и закопал его. Там же, на островке. Как думаешь, сказать Катерине обо всём? Братом как-никак приходился.

Сергей медлил с ответом, растерянно смотрел по сторонам.

— Беременна она — вот в чём суть. Будет переживать, а ей это сейчас во вред, — наконец высказал он своё опасение.

— Тогда не надо, тогда — молчим оба.

С пучком зверобоя в руках показалась Катерина. Вскоре она поставила перед Степаном котелок с водой, положила траву для заварки.

— Спасибо, дочка. Суп-то твой перепрел, поди? Сымай с огня, котелок повесим.

Они все вместе отведали похлёбки, затем попили лугового чая. Старик некоторое время думал, что же делать дальше: предложить свои услуги и помахать косой или же откланяться и удалиться. Он попытался было расспросить молодых о житье-бытье, но сын и невестка отвечали ему односложно и с большой неохотой. Сами разговор не затевали. По всему чувствовалось: отчуждённость закрепилась в их душах прочно.

— Ну, мне пора, — Степан встал, поднял свой посох, с которым не расставался уже добрых полгода, отвесил лёгкий поклон костру.

— Бывайте здоровы, — поспешно проговорил он и поплёлся вдоль берега назад.

Отойдя с километр, Степан остановился, высмотрел у воды бревно, сел. Рука машинально нащупала трубку, он набил её самосадом, закурил. В душе старика свербело от встречи с сыном. Он смотрел на бегущую воду и думал: «Как же вернуть сына? Как вернуть прежние отношения? Как следует поступить, что сделать для того, чтобы вытащить его из скорлупы, в которую он забрался вместе с Катериной. Никакой радости не было на их лицах. По-прежнему сторонятся, дуются, как мыши на крупу. Может, сходить в гости к ним, когда они вернутся с сенокоса? Поглядеть, как живут, переговорить с Катериной по душам, попытаться вывернуть её боль наизнанку. Понять, на что обиделась, чего бы ей хотелось. Она девка покладистая, должна понять мои слова. Глядишь, и перемирие наступит. Сделать так? А вдруг не сработает моя придумка? Вдруг они не пустят меня дальше порога? Станут ли вообще разговаривать? Ведь они вьют гнездо, как две пичуги, и опасаются его разорения. В этот момент им лучше не мешать. Нет, не захотят говорить — факт. Как сейчас. Обойдутся без нас с Ефросиньей. Эх, жизнь, жизнь! Что же ты натворила, судьба непутёвая? Ни война, ни тюрьма, а сын с отцом живут по разные стороны. Разве так можно? О, Бог ты мой! Помоги мне, прояви себя хоть как-то!»

Степан поднял глаза к небу. Долго смотрел в голубую безмолвную бездну, как будто там сейчас мог появиться святой лик.

Но нет, небеса жили своей повседневной жизнью. Безостановочно двигались облака, то закрывая, то открывая остывающий диск солнца. Не видно лика Всевышнего. Не смотрит он свысока, не читает дум Степановых. Безразлично ему, что творится в душе старика.

Степан ухватил посох, кряхтя, поднялся с бревна и ходко зашагал в посёлок.

 

Глава 7

Золото

Последний летний месяц, стараясь изо всех сил сохранить яркие зелёные краски, подходил к концу. Дни стояли, словно в июльский зной, — на удивление сухие, без дождей. Посёлок Лисьи Гнёзда заметно пустовал. На улице можно было увидеть только пожилых обитателей да ребятишек, которые беззаботно резвились, играя в лапту. Взрослая, работоспособная часть населения, поспешала воспользоваться отменной погодой и завершала подготовку к зиме. В благодатные дни у таёжного жителя всегда найдётся какая-нибудь работа.

Страда сенокосная для Сергея и Кати Жигарёвых завершилась удачно. Пусть с опозданием, но два стога в несколько пролётов остались в тайге дожидаться первого санного пути. Перед ними стояла единственная задача: привести с базара тёлочку. Такое событие среди поселковых жителей считалось чрезвычайно важным. Готовились к нему задолго. По несколько раз делались холостые ходки на базар. Будущие покупатели поначалу присматривались, приценивались. Потом, по возвращении домой, в вечерней тишине пересчитывали деньги. И только когда коровник сверкал чистотой, а в голове будущего хозяина животины выветривались последние сомнения, покупка совершалась. Как правило, сам процесс сделки напоминал сватовство. Продающая сторона расхваливала свою коровёнку, называла её ведёрницей и смиренницей. Если хозяйкой была женщина, то не обходилось без всхлипываний. Она убеждала покупателя в том, что никогда бы не отвела кормилицу на базар, кабы не нужда. Покупающая сторона делала вид, что не особо заинтересована в приобретении именно этой коровы, так, как и рост-то у неё маленький, да и внешность невзрачная.

— Не стоит ваша тёлка таких денег, — недовольно заявляла покупательница.

— Это, моя-то не стоит? Да у неё мать — ведёрница. И молоко жирное. А прошу я за неё совсем по-божески.

— Мать-то может и ведёрница, а вот, что будет давать дочь, — ещё неизвестно. И молоко может быть некачественным, — не соглашалась покупательница.

Состязание продолжалось ещё с полчаса. Наконец верёвка переходила из рук в руки и животное, промычав напоследок старому хозяину, покорно шагало за новым владельцем.

Сергей и Катя однажды уже посещали базар и воскресенье намеревались завести в конюшню будущую кормилицу. Сергей понимал, что, приобретая корову, забот в доме прибавится. Катя будет плохим помощником. Хотя до рождения ребёнка было ещё долго, однако, уже через месяц-другой ей самой потребуется помощь. Вся нагрузка по хозяйству, несомненно, ляжет на его плечи. Но Сергея это не пугало. Скорее наоборот. Работать в доме нравилось. Он создавал что-то новое, своё, ликвидируя постепенно всё то, что, так или иначе, напоминало о тесте. В голове давно созрел план переустройства избы и подворья. В первую очередь он решил начать с подполья. Делать так, как принято в посёлке, из подручного барахла и другого хлама, ему не хотелось. Подполье представлялось ему в виде цокольного этажа, выполняющего функции маленькой мастерской, в которой бы имелись стеллажи для хранения солений, небольшой погребок-яма, заподлицо с полом, и непременно пивной бар, пусть даже, совсем крохотный.

Пиво в посёлок завозилось в деревянных бочках и нерегулярно. Нередко оно прокисало и годилось разве что для утренней похмелки алкашей. В пивной всегда стояло кислое зловоние, и порядочные мужики туда не заглядывали. Зимой солодовый напиток не завозился вообще.

Сергей присмотрел импортное пиво в небольших металлических ёмкостях.

«Установлю в подвальчике обязательно, — мечтательно думал он. — Приедет Николай погостить, вот удивится!»

Не утерпев, Сергей поделился своей задумкой с Катей. Та закатилась смехом.

— Ха-ха-ха! Будешь, как бюргер! Животик отрастёт, щёчки округлятся. У тебя в генах, случайно, нет примеси немецкой крови?

— Ну вот, знал бы что осмеёшь, не поделился бы мыслями.

— Ты что, обиделся? — Катя подошла к Сергею, положила ладони на плечи, заглянула в лицо. — Глупый ты мой, точно ребёнок. Делай всё, что тебе захочется. Ты — глава, ты — хозяин. Я горжусь тобой, я люблю тебя.

Она обвила Сергея руками, прижалась к его груди, замерла. Потом прошептала:

— Я боюсь идти на базар.

— Это ещё почему?

— Не умею торговаться, — созналась Катя.

— Ну, это не беда. Я ведь тоже впервые по такому делу. Вместе мы справимся, не сомневайся.

— Как хорошо, Серёжа, что ты есть у меня. С тобой мне легко и не страшно.

— Вот и ладушки, вот и славно.

До выхода на базар оставалось три дня. Отпуск Сергея заканчивался через неделю. Он принялся за обустройство подполья. Неприятным и мрачным выглядело оно. Гнетущее впечатление ещё усиливалось присутствием какого-то невидимого фактора, неощутимого воздействия, странным образом влияющего на сознание. Непривычное состояние несколько удивило Сергея, но он тут же нашёл ему объяснение.

«Старый хрен заткнул все отдушины в фундаменте. Наверно, боялся что-то заморозить. Спёртость адская, задохнуться можно», — пришёл к выводу Сергей. Он немедленно удалил все тряпки из отверстий. Хлынул поток свежего воздуха.

У остова печи вместо настила были брошены две не строганные доски, равные по ширине. На них ставились банки с солениями и вареньем. Земля была иссушена и от времени имела серый цвет.

«Постелю лаги, настелю нормальный пол, — уточнил для себя Сергей. — Хорошая мастерская — для хороших дел. Вот мой лозунг на сегодняшний день». На миг он представил, как будет здесь пилить, строгать, ремонтировать домашнюю утварь. Одним словом, наслаждаться трудом. Руки просили приятной работы. Он был почти уверен: Катя подарит ему сына. А что значит сын для мужчины — не следует объяснять. Любой отец связывает с ним свои надежды на будущее. Когда сын подрастёт, начнёт здесь мастерить свои первые игрушки.

«Ша, Жигарёв! Хорош травить баланду», — одёрнул он себя.

Первым делом требовалось установить стойки. Сергей взял рулетку, отмерил расстояние и воткнул несколько колышков, отбросил в сторону доски. Принёс лопату, с силой вогнал её в землю. Лезвие не ушло и наполовину, как тут же упёрлось во что-то твёрдое.

«Камни, будь они неладные, — мелькнула догадка. — Этого ещё не хватало. Придётся изучать вековые отложения породы».

Сергей принялся обкапывать по краям и с удивлением обнаружил: под лопатой вовсе не камень. Он отложил орудие труда, заработал руками. Из земли показалась металлическая банка средних размеров. Она была изготовлена из нержавеющей стали. Сергей вытащил её и поставил рядом. Ещё не сняв крышки с банки, он уже знал о её содержимом. Сердце заходило толчками, дыхание участилось. Руки сделались вдруг непослушными и слабыми. С большим трудом удалось стащить крышку.

Впервые в жизни Сергей видел столько золотых зубов и был поражён их количеству. Они были засыпаны ровно под край, будто хозяин, подбирая тару, заранее сделал их обмер. Как заворожённый, стоял Сергей с банкой в руках. Она была неимоверно тяжёлой и, казалось, с каждой секундой набирала всё больший вес, тянула к земле. Руки Сергея, будто наделённые самостоятельным разумом, действовали сами по себе, избегая нечаянного соприкосновения с тускло мерцающим металлом.

Сколько же истерзанных, уничтоженных людей оставили частицу себя, перекочевав в нержавеющий сосуд по сумасшедшей воле одного человека-насекомого, фашисткой нечисти. Страшно подумать, каким же извергом, каким чудовищем надо быть, чтобы хранить и любоваться таким золотом?! Уму непостижимо!

В голове Сергея, как в крутящемся барабане, лихорадочно проносились раскалённые мысли. Череп его, казалось, вот-вот треснет от чрезмерной нагрузки. Он сел на землю, отставил банку в сторону.

«Что же теперь делать с этой находкой? Куда её девать?» — пульсировали вопросы.

— Серёжа! — послышался голос Кати. — Ты чего там затихарился? Не угорел случайно?

— Угорел, — хрипло отозвался Сергей. — На самом деле угорел.

— Ты смеёшься? — Катя подошла к лазу. — У нас было так однажды. Картошка сгнила, из неё какой-то газ выделился. Мама спустилась в яму, чтобы собрать гниль. Не успела набрать и одного ведра, как потеряла сознание. Мы её еле привели в чувство. Вот как было, а тебе смешно.

Катерина ушла в комнату, оттуда донеслось её негромкое пение.

«Правду говорил отец: драгоценности отнимали немцы, каратели довольствовались зубами», — думал Сергей. Он сидел на земле и испытывал необъяснимое беспокойство.

«Сумею ли я без лишних хлопот решить возникшую проблему? Может быть, закопать это чудовищное золото обратно, только глубже? Нет, не пойдёт. Каждый раз, когда буду спускаться сюда, все мысли потекут другим руслом. В конце концов, и свихнуться не мудрено. Нужно избавиться от страшного клада как можно скорее. Прямо сейчас. Но как? Показать Кате или нет? Ведь она в последнее время стала забывать об отце. Зачем ворошить прошлое, вскрывать заново рубцующуюся рану? Надо хорошенько всё обдумать. Может, действительно, не следует показывать ей отцовский клад? А что, если на дне банки под зубами лежать деньги или драгоценности? Имею ли я право распоряжаться чужим наследством? Нет, я должен показать клад Кате. Пусть решает сама. Сейчас моя задача: подготовить её психологически к восприятию находки. Не буду торопиться. Успею известить».

И всё-таки он не мог успокоиться и оставался возбуждённым. Схватил брус и с остервенением заработал топором. Толстые смоляные щепки, будто напуганные безжалостным топором, отлетали далеко в угол. Минут через пять Сергей отшвырнул топор в сторону.

— Чёрт! Свалилось на мою голову это золото!

Он позвал Катерину.

— Чего тебе, хозяин? Помощь требуется? — Жена стояла на краю лаза и смотрела, наклонившись вниз.

— Думаю, спускаться тебе не следует. А вот помочь мне, кажется, будет нелишне. Умом, во всяком случае.

Улыбка сошла с лица Катерины, на нём отразилось недоумение. Несколько мгновений Сергей колебался, проворачивая в голове предстоящий разговор. Увидев счастливое лицо жены, её милые ямочки на щеках, к нему вернулась первоначальная мысль: скрыть от Кати находку, спрятать подальше, а затем, при случае, избавиться от тягостного груза вообще. Но он успел познать характер жены и не сомневался: утаить от неё что-либо практически невозможно.

— Что же такое произошло, если ты, милый, такой сильный и смелый, вдруг растерялся и замолчал? Разбил банку с вареньем? Я угадала?

— Насчет банки ты в точку попала. Только я её не разбил, а откопал. И она не с вареньем.

Сергей заметил, как Катерина сразу напряглась, как дрогнули у неё веки.

— Ты решил меня разыграть? — произнесла она неуверенно и брови её вопросительно поднялись вверх.

— Нет, — ответил Сергей коротко.

Немой вопрос застыл на побелевшем лице жены.

— Вот, смотри, — сказал он как можно спокойнее и поставил банку на верхнюю ступень лестницы. — Откопал отцовское добро. Видишь, в чём хранил? Боялся, видать, что простое железо сгниёт раньше времени, потому изготовил банку из нержавейки.

Сергей немного помедлил и негромко спросил:

— Что будешь делать с кладом? Как поступишь, скажи? Как-никак, наследство твоё — тебе и решать.

— Что… это? — испуганным шёпотом спросила Катя, указывая на банку, словно оттуда в любой момент могла появиться ядовитая змея.

— Маленькие слитки золота, — ответил Сергей просто и поразился своему самообладанию. — Полная коробочка.

Катя присела на корточки, осторожно заглянула в банку и негромко вскрикнула, зажав рот ладонью.

— Зубы… да? — не веря до конца своим глазам, испуганным шёпотом произнесла она.

Сергей промолчал, намереваясь поднять банку наверх и высыпать содержимое на пол, чтобы без слов ответить на её вопрос. В последний момент увидел, как гримаса отвращения подёрнула лицо жены и передумал. Приступ внезапного озноба затряс её тело. Сергей выбрался из подполья, наклонился к Кате, провёл рукой по волосам, обнял. Не зная, что сказать, как утешить, тяжело вздохнул.

— Катюша, давай рассудим так: кривотолков и сплетен в посёлке уже предостаточно, и если мы с тобой не покажем людям, какое золото хранил покойный, Кутеиха не уймётся. Наш дом так и останется для всех односельчан прокажённым. Мне кажется, мы должны показать людям, каким золотом обладал твой отец, а потом избавиться от чудовищного наследства у них на глазах. Они поймут нас и перестанут отворачивать головы при встрече. Главное сейчас — внушить себе, что перед тобой не золото, а человеческие останки, которые следует предать земле.

— Нет, — встрепенулась Катя, — показывать никому не нужно. Нельзя допустить оскорбления памяти погибших. Серёженька, милый, умоляю тебя: унеси эту банку прямо сейчас, избавь меня от страданий. Не могу я смотреть на неё спокойно. Схорони где-нибудь, чтобы никто не смог использовать золото в корыстных целях.

Катерина неожиданно разрыдалась.

— Хорошо, Катюша. Я сделаю всё, как ты хочешь. Постарайся успокоиться. Ступай в спальню, приляг, отдохни. Я отлучусь ненадолго. Похороню сокровища и вернусь. Я — быстро.

Едва за Сергеем захлопнулась калитка, как тут же, словно приведение, перед ним возникла фигура Кутеихи. Она шла навстречу, и разминуться с ней было невозможно. Пришлось идти прямо, не таясь, держа банку перед собой.

«Ну и бог с ней, пусть смотрит. Наверно, так будет даже лучше. Её трезвон скоро услышат все, кто появится на улице. Своё обещание жене я не нарушил. Золото не показывал никому», — успел подумать Сергей, поравнявшись с Кутеихой.

Шалая бабёнка побаивалась Жигарёва-младшего и старалась всегда держаться от него на расстоянии. На этот раз она остановилась перед ним, и, не здороваясь, выпалила:

— Так вот, значит, чем на заводе занимаются! Воруют хорошее железо и мастерят банки для собственных нужд!

Сергей опешил, не ожидая столь нелепого наезда.

— Ты что, тётка Кутеиха, совсем сбрендила? Чего мелешь-то?

— Ага-а, правда глаза колет? Ничуть не мелю. Слышала я, как вы растаскиваете с завода социалистическую собственность! — Всё больше распаляясь, скандальная баба принялась кричать ещё громче, в надежде привлечь к себе внимание.

— А ведь хорошим парнем был, пока не связался с прокажённой. Опутала она тебя своей паутиной, теперь вы заодно. Мало вам золота — воровать начали!

Сергей не пожелал слушать далее бредни сумасшедшей женщины и отступил в сторону. Как на грех, он оступился и нечаянно толкнул её плечом. Толчок получился слабым, но разошедшаяся крикунья заметила баб в соседнем проулке. Решила продемонстрировать, как падает от удара хулигана. Она схватила Сергея за локоть и потянула вниз за собой. Произошло то, чего не ожидали оба.

Силясь устоять на ногах, Сергей напрягся. В это время руки Кутеихи расцепились. Она грузно села на землю, широко разбросав ноги. Высвободившийся локоть резко отпружинил, крышка с банки слетела и откатилась в сторону. Зубы посыпались Кутеихе в подол…

С банкой в руках Сергей стоял, как манекен — немой и окаменевший. Бабы с опаской приблизились к ним, образовали жидкое кольцо. Беззвучно открывался и закрывался рот Кутеихи, как у рыбы, выброшенной на берег. Сергей первым отошёл от шока. Присел на корточки, не спеша сгрёб золото, и ссыпал назад в банку.

— Чего уставились? Ни разу не видели провокаций Кутеихи? Или зубных коронок? — зло выпалил он в лица собравшихся. Потом шагнул мимо Петра и Трофима — неразлучных поселковых мужиков. Они всегда бродили по посёлку вдвоём. Их сближению способствовали пиво и бражка. Они не мыслили свою жизнь без этих напитков и употребляли их практически ежедневно. Вот и сейчас, один из них держал в руке пятилитровый бидон с пивом, из-под крышки которого стекала свежая тягучая пена.

— Идём отсюда, пиво выдыхается, — потянул друга за рукав Петро. — Получила Кутеиха пинок под задницу и поделом ей. Счас очнётся и начнёт горлопанить. На кой хрен нам слушать её вопли?

— Погодь, Петро, — остановил Трофим односельчанина. — Ты видел в банке зубы? Похоже, золотые.

— Да и хрен с ними, с зубами, нам-то чё?

— Как чё? Это же, наверняка, то самое золото, про которое перед смертью сказывал Гайворонский!

— Иди ты…, — нараспев протянул Петро, потом обрадовано согласился. — Однако верно, мать честная!

— Серега, ты его… это… куда? Неужто, переплавлять понёс?

— Пошли вы все на хрен! — выругался Сергей и пошёл, не оборачиваясь.

— Так мы… и подсобить могём, если чё… — словно не расслышав ругательства, тупо предложил хмельной Трофим.

Кутеиха, наконец, поднялась с земли, отряхнула длиннющую цветастую юбку. К ней возвратился дар речи.

— И что я вам говорила? — обратилась она к собравшимся зевакам. — Забыли? Теперь убедились? Они с Катькой давно откопали своё золото, только перепрятать не могли. Не раз уж порывались сделать это, да на пути у них я всё время появлялась!

Кутеиха вновь вошла в роль разоблачительницы и стояла, уперев руки в непомерно широкие бедра.

— Катька и покупателя нашла, и по цене с ним уже условились. Не получилось у них втихаря сбыть, народ всё равно узнал благодаря моей бдительности.

— Ладно, бабы, пошли отсюда, — сказала пожилая женщина, соседка Жигарёвых, и первой пошла прочь.

— И то верно, — согласилась с ней другая, помоложе, — дел дома невпроворот, чего зря лясы точить?

Небольшая группа баб незаметно рассосалась. Кутеиха долго ещё кричала вслед удаляющемуся Сергею, но её слова уже не долетали до него. Он шёл по направлению к реке. Петро и Трофим, спешно отхлебнув по очереди пива, последовали за ним. В хмельных головах горело любопытство.

Сергей отшагал вдоль берега добрый километр, пока не очутился на перекате. «Вот здесь и расстанусь с мерзким металлом», — отметил он про себя, остановившись на выступающей скале.

Внизу клокотала вода, шипела зловеще, ударяясь в тесный берег. Вздымая ил и камни, шлифуя дно, бурлящий поток подхватывал всё на своём пути и уносил за перекат в пучину. Поистине, справедливо суждение: земля дала — земля и возьмёт назад. Добыли золото где-то на прииске, выплавили из него изделие и отдали человеку. Долгие годы кусочек драгоценного металла безропотно нёс службу, являясь мерилом ценности. И вот сейчас, при стечении обстоятельств, вновь уйдёт в землю.

Сергей открыл крышку, ступил на край каменистого уступа и, широко размахнувшись, выбросил веером содержимое банки в стремительный поток. Сверкнуло на миг золото в лучах солнца, отразилось напоследок жёлтым блеском на глазах последнего хозяина и скрылось в шумном водовороте.

Пройдёт совсем немного времени и затянет его илом. Отполированный тяжёлый металл будет принадлежать земле и уже никогда не сможет принести людям несчастье.

— Ё-моё, чё это он сотворил? — вырвалось у Трофима. Мужики всё время следовали за Сергеем и, когда тот ступил на отвесный берег, засели в кустах.

— Выбросил, — выдохнул следом Петро. — Это ж какое богатство отдал он реке? Дурак! Там было не меньше пяти килограммов.

— Дурак. Точно дурак, — в знак согласия с другом закивал головой Трофим. — Только Серёга, надо полагать, не по своей воле обалдел. Это само золото на него повлияло. Дурными свойствами оно обладает. От кого-то я слыхивал про такое, не помню только. И смерть от него, и зависть, и болезни всякие. Нехороший металл. Правильно сделал, что выбросил. Избавился от напастей. Теперь и слухи разные прекратятся. И Кутеиха замолкнет. На, хлебни пивка-то. Сегодня свежее завезли.

Петро взял в руки бидон, приложился к краю губами. Шумно заходил кадык, днище бидона медленно задиралось вверх. Наконец он насытился, громко отрыгнул.

— Не уймётся Кутеиха, всё одно, — возразил Петро. — В её башке мусора навалом. Придумает ещё чё-нибудь.

Мимо них прошёл Сергей. Они посидели ещё немного, поворочали отяжелевшими языками и поплелись обратно к посёлку. Бидон по пьяной забывчивости остался стоять за малиновым кустом.

 

Глава 8

Воскрешение Баклана

Несколько месяцев гулял уже по столичным улицам Роман Гайворонский. Успел привыкнуть к новому имени и, хотя его называли так крайне редко, всё больше по кличке, отзывался он на него сразу же, без промедления. Как будто всю свою жизнь он был Александром Григорьевичем Баклановым, уроженцем небольшого городка Тюменской области. Документы сделали «друзья» из окружения Индуса. Когда-то, после второй ходки на зону, Баклан выступил у этого авторитета в качестве «паровоза» и третий свой срок парился за него. Статья была не тяжёлой, но в то время Индусу никак нельзя было отойти от воровских дел и сесть на нары. Такой поступок в воровской среде не забывался. Не забыл своего подельника и Индус. Как только Баклан появился в Свердловске, сразу же забрал к себе в Москву. Ему нужен был помощник для надзора. Что-то вроде смотрящего за ворами в удалённых от Москвы местах. Смотрящий — сказано чересчур громко, потому как эта должность у воров выборная. Здесь же Баклану больше подходило название курьер. Он ездил по городам и районам для сбора информации Индусу. Работа непыльная, неопасная, но очень необходимая авторитету.

Борисов Евгений Александрович, по кличке Индус, видимо, прозванный так когда-то за смуглое лицо и черную шевелюру, специализировался на кражах и грабежах. Был вором в законе. В стране запахло перестройкой. В воровской среде падала дисциплина. В окружении Индуса имелось много «шестёрок», но пока он прикармливал их, они делали вид, что преданы хозяину. Дисциплину расшатывали бандиты, которые не хотели признавать воровских законов. Между ворами и бандитами всё чаще стали происходить кровавые разборки.

Индус чувствовал: пока он в силе и при деньгах, «шестёрки» будут преданы ему. Однако невооружённым глазом было видно, как падает его авторитет, теряется былая власть над ворами. Расцветал наркобизнес, довольно нагло обнажая своё истинное лицо. Квартирные кражи и грабежи уходили на второй план. Но Индус являл собой настоящего вора с давними законами, и перестраиваться не желал. В помощники ему нужен был такой же вор, как он сам. Решение присмотреться поближе к Баклану созрело в первый же день пребывания в столице.

— Что намерен делать? — спросил он Баклана, как только тот появился перед ним.

— Мне всё равно, Индус. Лишь бы не предстать перед родным прокурором. Ты ведь знаешь, чалиться на зоне больше не придётся, легавые слепят для меня вышак.

— Знаю, потому и спросил. Думаю, поживёшь ещё.

Индус замолчал, налил себе водки. Опрокинул стопку залпом, закусывать не стал. Долгим изучающим взглядом смотрел в лицо Баклана.

— Работёнку я для тебя припас. Хорошую и непыльную. Правда, оплачиваю её недорого. Сам понимаешь, если работа, что жизнь в санатории, то и плата за неё соответствующая. Будешь ездить, куда скажу. Братва разбаловалась, того и гляди, вцепятся в глотку и порвут зубами. Присмотр необходим. Это дело я поручаю тебе, Баклан. Согласен?

— Согласен. Действовать буду от твоего имени?

— Если потребуется.

— Какие полномочия, права?

— Не тех ты книг на зоне начитался, Баклан. Никаких полномочий и прав. Будешь исполнять мои распоряжения. Дольше проживёшь.

Индус похлопал Баклана по плечу и понимающе произнёс:

— А сейчас отдыхай. Наращивай мясо на костях, ёрзай на бабах. Не забыл, как в кудрявую лунку попадать надо?

Индус громко заржал, и было как-то непривычно слышать это лошадиное ржание от человека, который минуту назад разговаривал тихим вкрадчивым голосом.

Баклан поселился в двухкомнатной квартире, в «хрущёвке», на окраине Москвы. Денег на первое время Индус дал, жизнь после колонии казалась раем. Женщину не выбирал. Привёл в первый вечер ту, которая попалась на глаза. Ею была уборщица подъездов соседнего дома. На третью ночь она ему надоела. Баклан выпроводил её и пригрозил, чтобы не появлялась больше в его квартире.

Деньги таяли с неимоверной скоростью. И как только они стали заканчиваться, раздался телефонный звонок. Звонил Индус, требовал приехать.

— Успел отдохнуть? — первое, что спросил он у Баклана.

— Я отдыхал на нарах, а здесь пришлось работать всеми органами, что повырастали на теле.

— Ха-ха! Ну и как, мозоли натёр? Душа довольна?

— Ноет она в ожидании работы, Индус.

— Всё так же жлобишься? Ну-ну. Ладно, ближе к делу. Тут недавно братва ювелирный посетила. Цацки складывал Ухажёр. Ушли без шухера. Но цацки ко мне не поступили, да и сам Ухажёр где-то запропастился. Ты уж, Баклан, постарайся отыскать его прописку. Наводку я дам. Но не вспугни. Посадить его на нож должен я сам. В другой раз не стал бы этого делать, мараться о гниду, но сейчас необходимо так поступить. Порешу падлу на сходке. Поезжай, Баклан. Я на тебя надеюсь.

И застучали колёса электричек. Баклан преданно исполнял поручения Индуса, передвигаясь из района в район. После длительного срока на зоне ему требовалась адаптация в обыденных условиях. Всё изменилось в окружающей жизни, начиная с магазинов и заканчивая отношениями между людьми. Иногда он нервничал, по пустякам заводился с пол-оборота, но постепенно втягивался в московскую суету. Ему нравилось исполнять поручения Индуса.

Любой вор не может жить сам по себе. Тем более такой, как Баклан. Отбыв на зонах долгие годы, Баклан всегда находился под бдительным оком смотрящего. Иметь над собой воровскую власть — то же самое, что иметь хроническую болезнь. Благополучие длится недолго, боль нет-нет, да и напомнит о себе. Баклан, чувствуя себя свободным, всегда ощущал тесное присутствие Индуса. Незримо тот постоянно следовал за ним, напоминая о себе телефонными звонками да малявами, которые передавали «шестёрки» в самый неподходящий момент. Но это и есть жизнь вора, и другой просто не могло быть. Баклан был благодарен Индусу за покровительство и сладкую жизнь. Пока он не понимал тех урок, которые, идя на нож, мечтали избавиться от хозяина и заняться собственным бандитским ремеслом. Наркобизнес манил их, как приманка в капкане.

— Помогу тебе, Индус, избавиться от сук. Бля буду, помогу, — пообещал он своему покровителю после одного из поручений.

— Хорошо, — подумав, согласился Индус. — Сучий дух надо выветрить. Я рассчитываю на твою помощь.

Расположение к Баклану со стороны покровителя стало намного теплее после того, как тот привёл ему на сходку Ухажёра. Месяц Баклан мотался по городам и городишкам вокруг столицы, но след пропавшего вора нашёл. Сообщил Индусу, тот прислал помощь. Ухажёра накрыли на хате ночью, когда тот нежился в постели с молодой тёлкой. «Шестёрки» Индуса хотели порешить Ухажёра тут же, но Баклан настоял на доставке гниды на сходняк. Пришлось даже одному из них заехать в зубы.

— Ты чё, Баклан, в натуре? — поднимаясь с пола и отхаркивая кровь, в бешенстве выпалил крепкий урка, надвигаясь на Баклана. — Корчишь из себя смотрящего? Уйди с дороги! Всё равно урою эту падлу!

Ухажёр оказался трусоватым парнем, молчаливо жался в углу и округлившимися от страха глазами наблюдал за происходящим. Финка молодого вора то и дело мелькала в воздухе, норовя приблизиться к его животу.

— Остынь, Репа, — спокойно произнёс Баклан. — Сказано доставить — значит, доставим. А тебе, видать, не терпится с Индусом объясниться? Валяй, шепну по приезду.

Репа зыркнул горящими глазами на Баклана, но подчинился, отошёл в сторону.

— Собирайся, пошли, — приказал баклан Ухажёру, и они вышли из дома. Ухажёра порешили, соблюдая все воровские обычаи. Была сходка, была речь Индуса:

— Мы скучковались здесь для того, чтобы делать общее дело. Как и в любом деле, у нас должен быть один хозяин, один закон. Все остальные должны исполнять устоявшиеся требования. В последнее время некоторые бродяги решили отколоться от нас, ведут сучьи разговоры, переходят в помощники к легавым. Мне не по нутру всё это, и я буду карать каждого, кто последует поступкам, равным тому, что совершил Ухажёр. Все знают, что сделал этот вор? — Индус окинул спокойным взглядом собравшихся воров.

— Все. Знаем, — вразнобой раздались голоса с разных сторон.

— И что мы, братва, будем делать с ним?

— На пику его, Индус!

— На нож!

— Заточку ему в брюхо!

Индус медленно приблизился к Ухажёру.

— Ну что, Витя, пришел твой час. Ты сам приблизил его. Братва готова сейчас распороть тебе живот и вытащить кишки. Я не позволю издеваться над тобой, хотя ты этого заслужил. Но наш закон нарушать нельзя. Никому.

Индус стоял напротив оступившегося вора безоружным, руки были пусты. В одно мгновенье из рукава выпал нож и уже через секунду он легко вошёл в тело Ухажёра, обжигая холодом стали. Приговорённый согнулся, схватил живот руками и беззвучно опустился на пол.

— Вот так, Ухажёр, — бесстрастным голосом произнёс Индус. — Теперь все цацки на небесах — твои. Никто там не будет требовать поделиться.

Он постоял немного над неподвижным телом и направился к выходу.

Немало сходняков посетил Баклан за свою воровскую жизнь, но все они были уездного масштаба и сквозили какой-то наивностью, театром. На них происходили мирные разборки, без смертельного исхода. Впервые на его глазах исполнялся приговор по воровским законам, и это, если не напугало, то, во всяком случае, очень насторожило Баклана. Совсем другой представлял он себе свободу. Кражи, грабежи — всё понятно. Без такой атрибутики не обойтись, если твоя профессия — вор. Но и быть рабом авторитета не очень-то хотелось. Рано или поздно идти на дело придётся. Баклан чувствовал это спинным мозгом и понимал: курьер — это всего лишь ширма, проверка на вшивость, которая скоро закончится. Крупное дело, как правило, без «мокрухи» не обходится. Значит, и новая фамилия будет засвечена, значит, и «вышак» по нему дышит уже где-то совсем рядом.

Баклан потерял чувство покоя. Ночами он часто просыпался и долго сидел напротив окна, высасывая одну за другой горькие и вонючие сигареты «Прима». За окном виделась другая жизнь, манящая огнями реклам, вывесок, зазывающая в сомнительные клубы. Как хотелось всего этого, что пестрело и мигало за пределами его «хрущёвки». Но хотелось не так, как было сейчас, а солидно и самостоятельно, не боясь никого и ничего. Всего полгода хватило ему, чтобы разобраться в столице, что к чему. Жизнь не стояла на месте, она набирала обороты с каждым днём, внося свои коррективы и в воровское общество. Он сравнивал её с рекой, которая текла, бурлила, плескалась и бешено неслась вперёд. Своя собственная жизнь казалась ему в этот момент застоялым болотом, где царило беззвучие, да дурной запах.

«Надо что-то решать, — беспрестанно мучился вопросом Баклан. — И начинать сейчас, пока есть время, учитывая ошибки урок, пытавшихся отколоться от кодлы Индуса». Иногда, правда, очень редко, снились хорошие добрые сны. В короткие минуты сна он успевал побывать в посёлке Лисьи Гнёзда, посидеть с мужиками на берегу реки, отпивая брагу из большой кружки. Снилось, как помогал сестре Катюхе вскапывать огород. Душа ликовала, и он не мог понять: отчего? И лишь когда просыпался, осознавал: всё это в прошлом, которому не дано повториться. Для односельчан он покойник и не может воскреснуть. Теперь оставалось бежать только вперёд, в будущее, без оглядки на прошлое. Один раз ему удалось обмануть ментов, заставив поверить их в свою гибель. Сейчас, чтобы выйти из-под влияния авторитета, придётся намного сложнее. В такие бирюльки, которые он подбросил капитану Ищикину, Индус не поверит. Нужно, пока позволяет время, напрячь все мозги и придумать что-нибудь более хитроумное. Только в эти бессонные ночи он, наконец, осознал, что правильным вором, исполняющим все воровские традиции, ему не быть никогда. Он оставался мужиком, но в отличие от тех, которые на зоне делали по две-три нормы, чтобы покрыть воров в законе, был смекалист и удачлив.

И на сей раз удача не оставила его надолго с назойливым вопросом в голове. По чьей-то наводке красные околыши потревожили ночной сон Индуса. Он успел выхватить из-под подушки пистолет и вскочить с постели. В завязавшейся перестрелке пуля шустрого милиционера разнесла ему череп. Баклан освободился от своих обязательств перед авторитетом, предоставившим беглецу кров и деньги. Жизнь Романа Гайворонского начала закручиваться по новому витку спирали.

 

Глава 9

В семье — прибавление

Приближался Новый Год. Жители таёжного посёлка Лисьи Гнёзда, как, впрочем, и все советские люди, готовились к встрече праздника заранее. Бедный ассортимент продуктовых магазинов заставлял граждан Советского Союза использовать все мыслимые и немыслимые возможности, чтобы оказаться поближе к работникам торговли или партийным чиновникам, через которых, как по мановению волшебной палочки, стол мог стать поистине праздничным и нарядным. В поселковом магазине деликатесов никогда не водилось. За неделю до того часа, когда кремлёвские куранты известят о последних мгновениях уходящего года, в городских магазинах началось столпотворение. С огромным желанием и твёрдой уверенностью заполучить заветные лакомства народ со всей округи устремился в город. Любому жителю таёжного края хотелось козырнуть перед родственниками и друзьями наличием копчёной колбаски, шпрот, красной икры, фруктов, желательно традиционных апельсинов и шоколадных конфет.

Сергей и Катя Жигарёвы, в силу сложившихся обстоятельств, не планировали приглашать к себе кого-либо. Предпочли встретить новогодний праздник вдвоём. Однако праздничный стол не отменялся, и Сергей несколько вечеров после работы посвятил поиску дефицита. Побегал по душным магазинам, всевозможным ярмаркам и буфетам, потолкался в очередях и, наконец, стал обладателем трёх праздничных наборов. Доехал в набитом битком автобусе до посёлка и в кромешной темноте добрался до дома.

Зимним вечером центральная улица посёлка напоминала огромную снежную траншею, пробитую ножом бульдозера, с множеством ходов-ответвлений к запорошенным приземистым избам. Сам посёлок находился как бы в полудрёме. Жёлтые глаза окон по обе стороны извилистой траншеи сонно освещали лишь дворы. Распахнув входную дверь, Сергей ввалился со свёртками в дом.

— Фу, неужели я дома? — произнёс он сам себе. Поставил свёртки на стол, стал раздеваться. Катя что-то строчила на швейной машинке и, услышав голос мужа, вышла встречать.

— Утомился, Серёжа? — пропела она грудным голосом, стоя перед ним в распахнутом снизу халате и выставив большой живот.

Заметив взгляд мужа, застеснялась, попыталась прикрыть обнажившиеся ноги. Была она тёплой, домашней, от неё исходила атмосфера уюта и семейного очага. Сергей не удержался, привлёк Катю к себе, поцеловал.

— Не то слово, — ответил он, ласково отстраняя жену. — Страна дураков. В магазинах какой-то ужас. Все кричат, ругаются, спорят, давят друг друга, дело доходит до кулаков. За банку шпротов народ готов убить человека. И откуда в людях такая агрессивность?

— Расслабься, Серёжа. Ты дома, со мной. У нас всё есть. Стоило ли тебе участвовать в давках, нервы мотать?

— Ну, нет. Что мы, хуже других? Разве не нужны тебе фрукты? Твой сын не требует витаминов?

— Разошёлся, забияка. Иди, помой руки, и садись к столу. Будем ужинать, заждалась я тебя.

Катя приподнялась на цыпочки и чмокнула Сергея в щёку. Радость переполняла её душу через край, она была благодарна мужу за заботу и внимание.

Корову они купили немного позже, чем планировали, но виной всему была депрессия Кати. Находка в подвале дома вывела её из душевного равновесия, и две недели она проплакала. Сергей, как мог, успокаивал, давал пить отвары из трав, и депрессия постепенно отступила.

На базаре они долго не рядились, отдали хозяину четыре сотни рублей, и он тут же передал Сергею верёвку из рук в руки. Супруга старика — владельца коровы — маленькая ухоженная старушка всплакнула, перекрестила животное, и некоторое время шла следом, не в силах расстаться со своей кормилицей. Корову звали Евдухой. Ведёрницей она не была, но молоко давала отменное. С лёгкой руки Сергея супруги окрестили её Качественницей. Так и повелось: Качественница да Качественница.

У Кати шёл восьмой месяц беременности. Все заботы по дому легли на Сергея. Крутиться приходилось с раннего утра и до позднего вечера. Сергей сильно исхудал, но оставался весел и был доволен всем. Когда все дела завершались, он раздевался по пояс и, довольно пофыркивая, плескался в холодной воде.

Супруги поужинали, но из-за стола не вставали, беседовали. Катя сидела напротив мужа, скрестив побледневшие руки на выпирающем животе, и жалостливо смотрела на Сергея.

— Зря мы взяли корову, Сережа, — проговорила она задумчиво. — Дел вон сколько, а тут ещё Качественница. Извёлся ты весь. Рёбра того и смотри скоро кожу прорвут.

— Что ж, зашьёшь. Ты умеешь искусно латать дырки, — отшутился Сергей. — А насчёт коровы не сомневайся: всё сделано правильно и своевременно. Пацан родится — к кому пойдёшь за молоком? Кто даст нам его, отверженным? Не-ет, без коровы нам хана.

— Наверно, ты прав, — с нескрываемой грустью согласилась Катерина и, встрепенувшись от потаённых мыслей, повелительно сказала:

— Всё, хватит посиделок на сегодня. Ложись спать. Завтра опять тебе вставать ни свет, ни заря.

Сергей послушно направился в спальню.

И всё-таки новогодний вечер пришел неожиданно. Хотя приготовления велись на протяжении последних нескольких дней, молодым супругам, подобно студентам перед экзаменом, не хватало времени, чтобы накрыть стол. На первый взгляд, кажется, нет ничего проще, как открыть банки, коробки, пакеты и разложить всё это по тарелкам, чашкам и вазам. Всё просто и быстро. Но стоит только заняться воплощением фантазий в салаты и закуски, как время как бы растворяется в пространстве и наступает совершенно другое измерение. На приготовление бараньей ноги, к примеру, Катя отводила полтора часа. Однако, достав её из духовки, она вдруг обнаружила, что мясо ещё жестковато. Пришлось отправлять румяную ногу обратно в духовку допревать. Грибная икра должна была остыть предположительно за два часа, но на деле оказалась почему-то ещё тёплой. На этом-то и споткнулись супруги, впервые столкнувшись с настоящей праздничной кухней. Стрелки часов показывали уже половину двенадцатого, когда оба они, точно на каком-то конкурсе кулинаров, суетливо доставали из серванта ложки, вилки и два бокала.

Их было только два, и у них была своя история. Подобных бокалов в мире не существовало. Они являлись первой самостоятельной работой мальчика — стеклодува, сына мичмана Ольшанского. По просьбе отца тот изготовил их специально для дяди Серёжи Жигарёва, главстаршины Северного флота. Вручая подарок, мичман недвусмысленно заявил:

— Сергей, мне больно думать о том, что мы расстаемся, и ты навсегда покидаешь флот. Но я безгранично рад, что ты остался жив. Пройдёт время, зарубцуются шрамы и тебя полюбит девушка. Только с ней ты выпьешь из этого бокала и вспомнишь обо мне. Идёт?

— Идёт, — согласился тогда Сергей и спрятал подарок.

И вот время пришло. Теперь на каждом торжестве Сергей и Катя наливали вино именно в эти бокалы. Работа мальчика стала семейной реликвией.

Наконец, все хлопоты остались позади и супруги, включив телевизор, сели за стол. Ведущий телепрограммы в это время брал интервью у какого-то комбайнёра, Героя Социалистического Труда. Наблюдая за экраном, они молчали, потом, словно по команде, одновременно повернулись друг к другу и громко рассмеялись.

— Наготовили, как на Маланьину свадьбу, и сидим смиренно, будто ждём кого-то, — сквозь смех произнёс Сергей и потянулся за бутылкой.

— Действительно, что это с нами сегодня? — с удивлением заметила Катерина. — Наливай, Серёжа, выпей рюмочку, закуси, и оцени мои старания. Жаль, что мне нельзя, а то бы поддержала тебя. Но под куранты все же пригублю шампанского, ладно?

— Конечно, — согласился Сергей и поднял бокал. — Чтобы всё у нас было замечательно, и роды прошли благополучно.

— Будет, а как же иначе? Все бабы рожают, и я рожу. Справлюсь. Не я первая, и не я последняя.

Сергей выпил, закусил рыжиками в сметане.

В это время во дворе громко залаял молодой пёс. Потом послышался стук калитки.

— Никак гости к нам пожаловали, — удивился Сергей. — Кто бы это мог быть?

Он посмотрел на жену, усмехнулся:

— Приметы всегда сбываются. Стол ломится от яств — жди едоков.

Растерявшаяся Катерина отставила стакан с соком. Ей не хотелось отпускать мужа.

— Серёжа, мы никого не ждём. Кто-то просто решил подразнить нашего пёсика и хлопнул калиткой.

— Пойду, посмотрю.

Он набросил полушубок, вышел на крыльцо. Во дворе стоял отец.

— Здравствуй, сынок, — поздоровался он негромко.

— Здравствуй, батя, — ответил на приветствие Сергей. Голос его дрогнул.

— Зачем пришёл? — спросил он, и тут же, осознав, что задал вопрос бестактно, смягчился, добавил:

— Поздновато ведь уже.

— Дык, Новый год вроде как. Поздравить вот решил. Пирог принёс, с рыбой. Мать и шанег напекла. Вот, возьми, горячие ещё.

Он протянул увесистый сверток. Сергей, поколебавшись, принял угощение. Ничего постыдного в этом он не усмотрел и в душе оправдал поступок отца. Откровенно говоря, Сергей ложился спать и вставал с мыслью о том, чтобы помириться с родителями. Каждый раз искал повод для этого. В мыслях всё казалось выполнимо, но в действительности — непреодолимый барьер. Стоило только сделать робкую попытку сближения, как он тут же натыкался на молящий взгляд Катерины: не делай этого, не время ещё.

— Не рад, стало быть, отцу?

На крыльце стоял полумрак, из-за слабой освещённости не было видно выражения лица.

— А сам как думаешь? — встречно спросил Сергей.

— Думаю, обида не забылась, иначе не задавал бы подобного вопроса. Но, сдаётся мне, здесь что-то не так. А что — не пойму. Не прежний ты какой-то, что-то чужое в тебе появилось. Давно пора забыть все обиды, а ты продолжаешь ершиться. Будто кто подстрекает тебя к этому, — проговорил Степан и глубоко вздохнул.

— Тебя мать подослала? — поинтересовался Сергей. — Сам-то ты вряд ли бы удосужился нас навестить. Тем более с подарками. Не в твоём это характере — пироги по ночам разносить.

— В том-то и дело, что сам пришёл, — с грустью ответил старик. — Хотя, направляясь сюда, знал, чем всё обернётся. Вижу, обида до сих пор не выветрилась в твоей голове. Холодом веет от тебя, сынок. Неприязнь прочно стоит меж тобой и матерью. При таких обстоятельствах, кто-то должен пойти навстречу первым. Вот я и решил сделать первый шаг.

Сергей долго молчал, потом спросил:

— Ты думаешь, заискивать буду, прощения у неё просить? Ошибается мать, так ей и передай. Виноватым себя не чувствую. Хочет мира — пусть сама об этом скажет.

— Но я-то не виновен, Серёга, плохих слов ты от меня не слышал. Ведь так? Почему ушёл, не поговорив со мной? — спросил Степан. — Почему со мной-то ты враждуешь?

— Может, пройдёшь в избу? — предложил Сергей и внимательно посмотрел на отца.

— Нет, не пойду. Жинка твоя волнуется шибко. Заприметил я давеча. Зачем человека нервировать?

— И то верно. Но не торчать же посреди двора. Пройди хоть в сени, присядь ненадолго.

— Не умасливай меня, не той я породы. Уйду сейчас, коль для вас я пока хуже татарина. Шёл сюда, надеялся: выслушаешь меня, постараешься понять. Да, видать, не созрел ты для разговора. — Старик шагнул ближе, неказистый плафон осветил его лицо. Сергей увидел ввалившиеся щеки, из плохо пробритых морщин торчала белая щетина, серп согнувшейся спины стал ещё круче. Тяжёлый взгляд из-под кустистых бровей говорил о многом.

«Да, батя, таким я тебя ещё не видел, — подумал Сергей, наблюдая за отцом. — Видно, без дум и дня прожить не можешь. Интересно, о чём же ты думаешь? О том, что воспитал сына, такого же гордого и принципиального, как ты сам? А может, сожалеешь, что остался один в просторном доме? Или совсем другие мысли засели в твоей голове?»

— Молва ходит, будто ты зубы-то в реку бросил? — вновь заговорил Степан.

— Да, похоронил навсегда.

— И правильно поступил. Народ воспринял это с одобрением.

— Ты знаешь, батя, не нуждаюсь я в каких-либо оценках. Взял и выбросил, как ненужный хлам, как мусор. Ни на секунду не задумывался, что люди подумают обо мне. Вот и всё.

— Ну-ну, — усмехнулся Степан. — Не нуждается он. Гордый и независимый. Только вот что скажу я тебе: любая божья тварь оглядывается на своих сородичей. Будь то зверь или букашка. А ты всё-таки, человек, обязан смотреть по сторонам, чтобы не угодить в яму.

После непродолжительной паузы, сказал в заключение:

— Ничего меня больше не интересует. Узнал, что хотел. Поздравь Катерину с Новым годом, пожелай здоровья от нас с Фросей. Прощевай.

Отец протянул руку, попрощался. И ушёл. За ним глухо брякнула промёрзшая калитка.

Незаметно прошёл первый месяц нового года, наступил метельный февраль. Дул порывистый ветер, кружил снег вокруг поселковых изб, образуя барханные заносы. Народ дружно состязался с зарвавшимся хулиганом — ветром, а счёт состязаний оставался равным.

Приближался день появления на свет младенца. Сколько уже дней Сергея мучили думы о том, как везти Катерину в родильный дом. Она пугалась этого дня всё больше и больше. Сергею приходилось беседовать с женой нежно и мирно, чтобы та, выслушав утешения, могла успокоиться. Он не раз сознавался себе, что и сам побаивается этого дня, и думал лишь о том, как бы поскорее всё закончилось.

Было раннее утро. Взошедшее солнце начинало заливать улицу, разбрасывая в окна золотисто — белые брызги. Был выходной день — суббота. Сергей накануне смотрел телевизор допоздна и проснулся поздно. Да и то потому, что во всём теле вдруг ощутил неясную тревогу. Ещё не открывая глаз, понял: вот-вот произойдёт то, чего он ждал и побаивался.

— Серёжа, — прошептала бледная Катя и, подойдя к мужу, ухватила его за локоть, — кажется, началось. Рука её ослабла, она стала медленно оседать.

— Ой! — вскрикнула Катя негромко, и сама испугалась своего возгласа.

— Что, моя хорошая, больно? Очень? — участливо спросил Сергей и увидел на лбу жены капельки пота.

— Серёжа, воды пошли.

— Катя, родная, потерпи, я сейчас!

Он выскочил из дома и побежал в гараж лесотехнической школы. С трудом нашёл сторожа, сорвал со щитка ключи от бокса. «Уазик» завёлся сразу, Сергей выгнал машину к воротам.

— Что ты делаешь, окаянный? Чего удумал? Михал Дмитрич уволит меня с работы! — испуганно прокричал пожилой сторож.

— Не уволит, я с ним договорился, — соврал Сергей, распахивая ворота. — Жена у меня рожает!

Он молниеносно вскочил в кабину, включил первую передачу и до конца утопил педаль газа.

— Закрой, пожалуйста, ворота! — крикнул он на ходу. — Спешу, отец, пойми!

Когда Сергей забежал в дом, воды уже отошли. Катерине стало немного легче. Он помог собрать вещи жене и повёл её к машине.

— Идём, Катюша, идём родная. Постарайся шагать быстрее. Всё будет хорошо.

В больницу прибыли вовремя. Катерину переодели в больничный халат и отвели в палату.

Сергей ходил под окнами долго, часа три, пока, наконец, не услышал крики жены. Он заткнул уши руками и продолжал маршировать вдоль фасада. Через некоторое время крики прекратились, наступила пауза. Сергей обомлел.

«Что это? Что случилось? Почему она замолчала?» — пронеслось в голове. Он хотел было уже бежать в приёмный покой, как вдруг услышал пронзительный детский крик. В груди у него как будто что-то оборвалось.

«Это же он кричит, мой ребёнок. Он вышел на свет. Ещё минуту назад я был просто мужем Кати, и вот, надо же, в один миг стал отцом. Кто кричит? Мальчик? Девочка? Почему мальчик, девочка? Правильнее, наверно, будет говорить: сын, дочь. Нет, конечно же, сын. Разве может быть по-другому? Я ждал его, и вот он появился. Мой сын. Он кричит. Почему кричит? Что ему надо? Ведь он что-то хочет. Как узнать? Глупо. Я никогда не узнаю, что он хочет выразить своим криком. Что это со мной? Схожу с ума?»

Сергей очнулся и побежал на пост. Навстречу вышла медсестра. Он смотрел на неё и плохо соображал.

— Молодой человек, успокойтесь. Ваша жена подарила вам дочь. С ней всё в порядке. Поздравляю вас. Радуйтесь.

— Что вы сказали?

— У вас родилась дочь, три килограмма и восемьсот пятьдесят граммов!

— Дочь? Какая дочь? Откуда дочь? У меня должен быть сын! Вы что-то перепутали, — запротестовал Сергей.

— Ошибок у нас не бывает, — улыбаясь, пропела медсестра. Как можно ошибиться, когда ваша жена рожает сегодня в единственном числе? Очнись, папашка!

— У меня дочь? Моя дочь? Но почему дочь, если мы ждали сына? — не унимался Сергей, не желая поверить словам медсестры.

Подошла санитарка. Вдвоём с медсестрой они едва-едва убедили новоявленного папашу в реальности свершившегося и отправили домой.

— Приходите завтра, во второй половине дня. Никаких передач — не примем, — напутствовали они Сергея напоследок.

Он отправился к автобусной остановке, всё ещё не веря до конца, что стал отцом. Известие о рождении дочери вызывало ещё большее сомнение.

«И всё-таки, как же так? — продолжал он размышлять. — Бабка Онисиха при мне говорила, что будет сын. И живот острый, и не отвис. По всем признакам — мальчик. Неужели она ошиблась? Или обманула? Ух, старая ведьма, разберусь я с тобой!»

Пока ехал до дома — остыл и даже успел немного свыкнуться с фактом рождения дочери, а не долгожданного сына.

«Ну и пусть, — думал он, — дочка тоже прекрасно. Похоже, Катерина знала, что будет дочь. Только лукавила, боясь признаться мне. Опасалась, что надую губы. Наверняка».

Вот и дом. Сергей толкнул знакомую калитку. Навстречу проковылял молодой и пока ещё добродушный пёс, из породы кавказцев. Он тихонько тявкнул и принялся шумно обнюхивать одежду хозяина. Виляя хвостом, надеялся полакомиться чем-нибудь из его рук. Сергей поднялся на крыльцо, прошёл по сумрачным сеням, отворил дверь в избу. На душе было отчего-то грустно, тоскливо. Он разделся, достал из холодильника запотевшую бутылку водки. Налил в гранёный стакан чуть больше половины. Приготовил сало, чеснок, отрезал горбушку чёрного каравая.

«Ба! Да сегодня же двадцать второе февраля! Ай, умница, Катерина. Ай, да молодчина! Что, если бы она родила днём позже, да ещё и дочь? Позора друзей было бы не избежать. Мужики на заводе подняли бы на смех. В День Советской Армии и — нате вам защитницу!»

Он выпил водку, крякнул, как полагается. Откусил чеснока, зажевал салом. Включил телевизор, бесцельно уставился в экран. Спать лёг только после полуночи. Всё думал, размышлял.

Роды прошли благополучно. Катерину выписали из роддома через неделю. Первое время Сергей и Катерина чувствовали себя песчинками среди огромной массы забот, свалившейся на их плечи. Некому было подсказать, помочь. Ночью, когда просыпалась дочь, вставали по очереди, порой мешая друг другу. Через неделю Катя освободила мужа от этих обязанностей.

— Серёжа, спи, я сама, — говорила она каждый раз, когда Сергей, встрепенувшись от плача, подходил к кроватке дочери. — Нужно будет, позову.

— Как скажешь, — особо не противясь, отвечал он.

Потом это вошло в норму. Обязанности по дому распределились сами собой. Каждый из супругов усвоил их до мелочей.

Через месяц Сергей пригласил друзей из города «на кашу». Гриша Бурмакин пришёл с подругой. Они ещё не были женаты, но жили совместно уже давно. Им бы следовало сыграть свадьбу ещё раньше Сергея и Кати, но они почему-то медлили.

— Всему своё время, пусть плод созреет окончательно, — отшучивался Гриша, когда разговор заходил о его женитьбе.

Друзья Сергея вошли в дом шумно.

— Тише, Гриша, наша красавица спит, — мягко, чтобы не обидеть гостей, проговорила Катя шёпотом.

— Здравствуй, Катя, — также шёпотом поздоровались Гриша и Света. — Покажи нам своё чадо.

— Чуть позже, вы с мороза, застудите ненароком, — возразила Катя. — Проходите пока в комнату, стол уже накрыт. Серёжа, проводи гостей и извинись за беспорядок. Сними пелёнки и сложи в стопку, я потом их поглажу.

— Мы народ понятливый и непривередливый, поэтому не нужно извинений, — отозвалась Светлана и предложила свою помощь.

— Нет-нет, что вы? Какая может быть помощь? Вы наши гости, мы сами хорошо справляемся.

Друзья сели за стол, и только выпили по одной рюмке, как в соседней комнатке послышались всхлипывания и возня.

— Проснулась, — встревожено поднялась с места Катерина и поспешила к дочери.

— Идёмте, покажу своё сокровище, — решительно пригласил Сергей гостей. Несмотря на протестующие жесты Кати, друзья подошли к кроватке.

— Смотри, Гриша, лицо моё. Глаза зелёные и нос мой, только маленький. Правда? — с гордостью распалялся Сергей.

— Да, конечно, — уклончиво подтвердил Гриша, отыскивая сходство с оригиналом. Светлана стояла в стороне и хитро улыбалась.

— Ты ещё про губы скажи, и про уши, — поддела мужа Катерина. — Всё твоё и ничего от меня.

— Нет, отчего же, есть кое-что и твоё, — великодушно согласился Сергей. — Волосики, например.

— Ага, когда вырастут и потемнеют, — рассмеялась Светлана.

— Скажешь тоже, — обиженно произнёс Сергей.

— Ладно, насупился. Будет тебе. Вот подрастёт немного, тогда мы ещё раз поищем сходство, — призвал к примирению Григорий.

— Смотри, Гриша, она улыбнулась мне. Посмотрела и улыбнулась.

Никто не стал оспаривать выводы Сергея и доказывать ему, что не может ребёнок в этом возрасте улыбаться осознанно. Пусть будет так, если сам отец верит этому. Все вернулись за стол. Катя, покормив дочь, тоже подсела к Сергею, прижалась к его плечу. Лицо её выражало домовитость, уверенность и спокойствие. Вся она была озарена счастьем.

Шло время, истекал вечер, но разговор друзей не затухал. Мирно тикали настенные часы с кукушкой. Сергей с любовью жаловался Григорию на свою жену, как та спорит с ним по вопросам воспитания дочери, сердится и волнуется, доказывая свою правоту. Катя, любуясь мужем, незаметно подзадоривала его, будто пыталась разозлить. Ей это удавалось, и, поддерживаемая гостями, она оставалась довольна своей шалостью. Мужчины были уже под хмельком и говорили громче обычного. Гриша раскраснелся и был необычайно весел, много и охотно рассказывал Кате о заводе, о таланте простых токарей, о строгом начальстве. Слушая его, Светлана лишь снисходительно улыбалась, не сомневаясь, что друг её, любитель прихвастнуть во хмелю, забирал выше дозволенной планки. Вся их работа на заводе, по словам Гриши, представлялась женщинам особо значимой и исключительной, а два молодых мастера — он и Сергей — одни тащат основную ношу в цехе.

— Ох, незаменимый ты мой, — не выдержала, наконец, Светлана пьяной болтовни Григория. — Давай-ка, дружок, будем собираться. Откушали, пора и честь знать. А то ножки твои откажут, что прикажешь мне с тобой делать? Путь до города не близкий.

Надо сказать, Григорий не баловался спиртным и хмелел быстро. Зная за собой такую слабость, он никогда не перечил Светлане.

— Может, останетесь переночевать? Место у нас найдётся, — больше для порядка, не настаивая, предложила хозяйка дома.

— Нет, Катюша, спасибо большое. У нас есть свой дом, и в нём свои заботы. Пойдём мы.

Она помогла Григорию справиться с шарфом, поправила на нём шапку, и гости удалились. Сергей проводил их до калитки.

— Катя, у них всё будет, как у нас! — воскликнул он, возвратившись в дом.

— О чём это ты?

— О том, что Гриша скоро тоже станет отцом. Светка беременна.

— Да неужели? Мне она ничего не сказала, — Катя отвернулась в сторонку, чтобы скрыть от Сергея свою усмешку. Ей была уже известна эта новость.

— Гриша так и сказал: «Сегодня мы были на вашей „каше“, а следующая „каша“ будет наша. Осенью». Так и сказал. И ещё они со Светкой решили пожениться.

— Давно пора узаконить свои отношения, — как-то по-простому, совсем обыденно отреагировала Катя на слова Сергея. — Хватит уже Светке мелькать в обществе в качестве прислужницы. С твоим другом нянчиться лучше на законном основании.

— Ты, мать, не права, — обиделся Сергей за Гришу. — Мужик он мировой и трудолюбивый. Хозяин, что надо, и Светку любит.

— Ага, только прихотей много, и ветер в голове гуляет. Почему же он так долго не решался сделать ей предложение?

— Вероятно, им вместе было хорошо и без штампа в паспорте.

— Ну да, ну да, конечно. С милым и в шалаше рай. Только называется это почему-то по-разному: сожительство и супружество. И я никогда не слышала, чтобы сожительство называлось счастливым. В отличие от супружества.

Приложив палец к губам, Катя замолчала. Потом прошла в спальню, наклонилась над кроваткой дочери, поправила одеяльце. Затем расправила постель.

Сергей не стал спорить с женой. Он вышел на крыльцо покурить, а потом на цыпочках прошмыгнул мимо детской кроватки и бесшумно юркнул под одеяло. Ласковое и доверчивое тело жены трепетно прижалось к нему. Наступила очередная ночь их супружеской жизни.

 

Глава 10

Старики

Пахло черёмухой. Приторно-горьковатый запах завис в воздухе и щекотал ноздри. Цвет потерял уже силу и крупными кружевами-снежинками устилал землю, пряча её серость от людских глаз. Утро, забрызганное озорными лучами золотисто-алого солнца, озадачило Степана. Лицо старика выражало недоумение. Вчерашний день был холоден, и порывистый ветер гулял до позднего вечера, гоняя по центральной улице обрывки газет и древесную стружку. Ничего не предвещало потепления. Даже закат терялся в бесконечно слипшихся тучах. И надо же, погода — шельма всего за одну ночь сумела сменить обличье и обнадёжить приходом настоящего лета. Для Степана погода играла не последнюю роль. По ней он ориентировался в выборе предстоящих дел, извлекал из обшарканного шкафа подходящую одежду.

Нынешняя весна была затяжной, май не побаловал жителей посёлка радужными деньками. Даже картошку, неприхотливую культуру, зарыли в землю на полторы недели позднее обычного.

И вот сегодня, совсем неожиданно, густым хором защебетали, засвистели, зачирикали птицы. Они как будто таились до этого в кустах и помалкивали до поры, до времени, ожидая именно такого часа.

Лето брало верх, и с его приходом в любой избе ощущалась нехватка хозяйственных товаров.

Жигарёв — старший собрался на рынок и одним из первых появился на автобусной остановке. За ним потянулись старшеклассники и студенты, которые ездили в город ежедневно. Молодые парни и девушки, наделённые неиссякаемой энергией, с лицами, полными света и восторга, группировались в стайки и держались в сторонке. Последним появился начальник лесосплавной конторы Калегин. Он шёл твёрдой походкой, высокий и подтянутый, словно собрался выйти на борцовский ковёр.

— Здравия желаю, Степан Фёдорович! — поздоровался Калегин и протянул руку для приветствия.

— Здорово, Борис Александрович, — отозвался старик, отвечая на рукопожатие.

— Куда собрался? По городу прошвырнуться?

— Прошвырнуться могут позволить себе бездельники, а меня лето заставило, чепуховины разной запросило. В посёлке-то нашем, что в голодный год в амбаре, — мышей и тех нету.

— Полностью с тобой согласен, Степан Фёдорович. Не хочет разворачиваться ОРС, не выгодно ему.

— Выгодно, невыгодно, а о людях кто думать будет? Народ-то чей?

Калегин неопределённо пожал плечами:

— Советский, надо полагать. Везде и всюду об этом говорят.

— Вот-вот, советский. А ОРС чей? Тоже, стало быть, советский. Так почему, спрашивается, советский ОРС не заботится о советском человеке?

— Всё зависит от руководства, Степан Фёдорович. Каков начальник — такие и дела у него, — попытался замять разворачивающуюся дискуссию Калегин. Она не предвещала ничего хорошего для него.

Старик был глуховат и говорил громко. На них стали обращать внимание и оборачиваться. Степан не унимался:

— А если начальнику этому на человека наплевать? Что тогда надо делать? Гнать с работы в три шеи. Вот что.

Характер старика знали многие односельчане, уважали за прямолинейность. Сейчас все слушали его с любопытством.

— Хорошо, Степан Фёдорович, представится случай, поговорю с Толстобровом, обязательно. Я тебе обещаю. Попрошу организовать выездную торговлю.

— Достучись, Борис. А не то мы ему фамилию-то поменяем.

— Как это? Зачем? — удивился начальник лесосплавной конторы, заулыбавшись.

Стоящие неподалёку молодые люди прыснули от смеха.

— Потому как ему больше подходит другая.

— И какая же?

— Толстобрюх. Видел я его однажды. Истинный Толстобрюх. Куда только партийцы смотрят? Почему не скинут?

Утренняя разминка продолжалась, быть может, ещё некоторое время на радость окружающим, но в это время подошёл автобус. Молодёжь ринулась к дверям без промедления, визжа, и толкая друг друга. Народу собралось много, и не каждому было суждено уехать этим рейсом. Степан не стал состязаться с молодёжью, наблюдал за давкой со стороны. Потом, пожевав губами, произнёс про себя что-то и смачно сплюнул в сердцах. Посох был при нём всегда. Он взял его и, не дожидаясь, когда автобус отойдёт, отправился пешком. Дорогу в город Степан знал наощупь. Не один десяток лет петляет она среди густых зарослей ивняка и частокола ельников.

«Никому нет дела до посёлка, — рассуждал старик, ходко шагая по утоптанной тропинке. — Начальству что? У них „газики“ да „Волги“, в магазины не заходят, а если и заходят, то через дверь со двора, всё для них есть на складах. Народ их не интересует. Оно уверено в том, что мужик живуч, всегда выкрутится как-нибудь. Да и другими благами начальство себя не обидело. Продукты, талоны, товары, связи, власть — всё это в их распоряжении. В любом количестве, в любое время, без талонов и очередей. Живи, не тужи. Да ну их! — подумал Степан сердито. — У меня тоже всё есть: мясо, молоко, соленья, варенья. Что ещё мне нужно? Пусть они побесятся с жиру. Придет время, недолго осталось — взбунтуется народ, наведёт порядок».

Степан шагал тропинкой, которая металась по-над рекой то влево, то вправо. Кирзовые сапоги, смазанные накануне дёгтем, приятно поскрипывали. Солнце успело уже выскочить из-за остроконечных вершин деревьев и согревало сонные поляны, оставляя холодок лишь за раскидистыми кустами. Старик спешил в город, а из головы не выходил вчерашний разговор с Ефросиньей.

… — Степан, — позвала она накануне, пожевав ввалившимися губами.

— Чего тебе? — недовольно отозвался он.

— Давно я хотела признаться: тяжело мне, за сынов переживаю.

— Что за них переживать? Вырастили всех, слава Богу, живут самостоятельно, — недовольно пробурчал Степан.

— Ночами не сплю, лежу в постели и всё думаю, думаю, и думам моим нет ни перерыва, ни конца. Всегда считала, что самая большая радость в моей жизни — наши сыновья. Только ради них и жила. А вышло как? Выпорхнули из гнезда, и поминай, как звали. Для чего жила, для чего живу сейчас?

— Сходи в церковь, помолись, покайся перед Богом, авось полегчает, — посоветовал он вчера жене.

— Схожу, Стёпа, а то, как же? Только одними молитвами положение не исправить. Ходила уже, не единожды. Но Бог не слышит меня. Старшие сыновья как забывали письма писать, так и забывают, по сей день, прислать о себе весточку. Годами сулятся навестить нас с тобой. Нехорошо мне, Стёпа, душа разболелась шибко. Младший вон совсем рядом, а живёт, будто за семью морями, глаз не кажет. И забыл он, родной, как залазил на колени мне, как ластился и заглядывал в лицо. Думала, коль последыш, стало быть, опорой на старости будет. Ан, нет, в бирюка превратился, обособился. Не могу больше молчать, Стёпа, и что делать — не знаю, — глухо и растерянно закончила Ефросинья грустную тираду.

Степан выслушал жену и взвинтился:

— Сама виновата, старая. Удумала, что наговорить Серёге про Катьку! Парень полюбил девку, а ты — помои на него вылила! Он — гордыня, как ты. Твой характерец унаследовал. Кров родной оставил, Катьку жалеючи.

— Стёпа, ты что такое говоришь? Поступки Серёгины одобряешь? Я, стало быть, виновата во всём?

Степан не ответил, долго молчал, размышляя. Потом, глядя в сторону, продолжил:

— Представь, к примеру, если бы меня охулили. Ты бы что, шанег напекла тому человеку, который охулил меня? За один стол усадила, чаем напоила?

Он вопросительно посмотрел на жену, ожидая ответа.

— Причём здесь ты? За что могут тебя охулить?

— Я же сказал — к примеру.

— Ну, ладно. Будет с тебя примеров.

— Ты не увиливай от ответа, и скажи прямо: осталась бы при мне. Так? Так. И обиду бы затаила на того человека, да попуще, чем твой сын. Так-то, Фрося. Поэтому не жди примирения в ближайшие дни. Не малец твой Сёрега, который быстро забывает про горячий отцовский ремень. Не ждёт он с нетерпением, когда ты пальцем поманишь его. Обида, она, что обычная болячка: как не понукай — не пройдёт, не улетучится. Нужно время и терпение.

Степан тяжело вздохнул, посмотрел на часы — ходики и, не говоря ни слова, вышел на крыльцо.

Мысленно Ефросинья соглашалась с мужем. Степан был прав. Но сколько бы она не размышляла над его словами, ничего утешительного для себя не находила.

— Ох, сыны, сыны мои родные! Беда мне с вами, — завздыхала она, как только Степан вышел покурить. — Как же быстро вы выросли! Будто вчера я вас водила за малюсенькие ручонки, а сегодня и представить не могу, какими они стали и что могут делать. Ох-ох-ох! Сердце моё разрывается на части. Как легко вы можете расставаться с родительским домом.

Она тихонько заплакала, поднеся к глазам край фартука.

— Ну, чего заканючила, чего нюни распустила до колен? — с упрёком выговорил возвратившийся Степан. — Не убивайся попусту, глупая баба! Подумай лучше на досуге, как сподручнее, да ненавязчиво наведаться к молодым, под каким предлогом заявиться и что сказать им. Внучка-то совсем большая, к празднику Великого Октября пойдёт под стол уже самостоятельно.

Глаза Степана увлажнились, он швыркнул носом и утёр усы.

— Разве ты не хочешь простить Сергея, сблизиться с Катериной? — спросил он, глядя в лицо жене.

— Сына я, Стёпа, простила уже давно, а вот к Катьке не лежит у меня душа по-прежнему. Сердце противится почему-то и — всё тут. Не знаю, почему, и не могу совладать с собой.

— Чем же она не глянется тебе, не пойму. Баба, как баба — красивая, ласковая и работящая. Чего тебе ещё нужно?

— Не знаю, Стёпа, и объяснения не нахожу. Сдаётся мне почему-то, не будет у них с Сергеем житья вместе. Притворяется Катька до поры до времени, как и покойный отец её. Породу ведь не переделать…

— Глупая ты баба, Фрося! Вдолбила себе в голову дурь несусветную и вынашиваешь пакостные ожидания. Скажи в таком случае, отчего тогда Катька заставила Сергея золото выбросить? Могла бы и оставить. Никто, кстати, не ожидал от неё такого поступка. Осудила, стало быть, отца своего.

— Может быть, и так. Может, и в самом деле спекла меня жизнь дурными предчувствиями, наложила клеймо прошлого. Но вспомни сам, как жили мы. Одни ожидания и были. То репрессии — ждёшь со страхом ареста день за днём, ночь за ночью. Только и думаешь: вот придут, вот заберут. Потом война. Хочешь — не хочешь, а похоронка сидела в голове постоянно. Почтальона ждали каждый день с тревогой. А сыны наши окаянные? Чего только не удумывали! Всё через сердце пронесла, так и живу в ожидании неприятностей и сейчас. Другой мне, Стёпа, уже не стать, стара я для перемен.

Ефросинья замолчала, но, выговорившись, не осталась удовлетворённой от разговора с мужем. По выражению лица было видно: она готова продолжать рассуждения о жизни — прошлой и настоящей.

…От быстрой ходьбы заходилось вдруг сердце. Степан остановился, посмотрел на реку. Здесь она была широка, вмещая посредине небольшой остров. Из-за густых деревьев выглядывали полуразрушенные избы. Их было с десяток, не больше. Когда-то острова не было, старая коса поросла травой и ивняком. Несколько мужиков-смельчаков срубили на ней дома. Что толкнуло их к такому решению, неизвестно по настоящий день. Потом, через много лет образовалась прорва, коса превратилась в остров. Хозяева покинули свои жилища.

Звенящую тишину нарушил непонятный шорох в траве и вдруг, буквально из-под ног, выскочил ошалевший от страха заяц. Стремглав, ринулся под соседний куст.

«Испугался, косой, — снисходительно подумал Степан и вдохнул пьянящий воздух полной грудью. — На кой ляд я в город потащился? — внезапно задался он вопросом. — Просто прогуляться? Развеяться после вчерашнего разговора? Да ещё пешкодралом. Доплетусь до города и — язык на плечо. А коли гвоздей накуплю да провода — не дотащусь. Поразмышлять можно и на берегу», — решил про себя Степан и стал осторожно спускаться к реке. Его взору предстала кривая скамейка, изготовленная из жердей на скорую руку. Он подошёл к ней, проверил на прочность. Скамейка пошатнулась, но оказалась устойчивой. Старик присел, потянулся за кисетом. Через минуту над его головой уже всплывали замысловатые кольца ядовитого дыма. Степан закашлялся и чертыхнулся.

«Как скоротечно прошли годы, ёшь твои двадцать! — подумал он, вглядываясь в противоположный берег. — Хотя нет, не прошли они, Стёпа, а пролетели, как пролетают над посёлком перелётные птицы. Как скворцы, например. Появились весной, порадовали человека своим пребыванием, развели потомство и влетели под хмурые и тяжёлые осенние тучи. Вот и жизнь твоя, словно птица, не успела раскрыть крылья, а ты, Стёпа, уже не осиливаешь короткого пути до города, притомляешься. Слабы стали твои крылья и взмах не тот».

Степан с тоской посмотрел на тихие воды реки Чусовой, как вдруг почувствовал, как потемнело в глазах, течение реки куда-то отодвинулось, противоположный берег пропал из виду. Сердце сильно толкнулось и замерло.

«Неужели остановилось, так внезапно и неожиданно? — с удивлением подумалось ему. — Но почему мне не больно, почему не колет и не давит в груди? Странно».

Немного погодя оно затряслось мелкой бабочкой и, как бы набирая обороты, затолкалось в груди всё увереннее и сильнее. Толчки ожившего сердца отдавались в висках. Пелена перед глазами растворилась. Берег вновь засинел у подножия далёкого дымчатого ельника.

«Фу ты, напасть какая! Сдурело оно, что ли, в одночасье? Рано ещё пугать меня. Преждевременно. Крылья мои хоть и ослабли, однако, полетать ещё не мешало бы».

Внезапная смерть не пугала старика. К ней он был готов, хотя не ждал и не желал.

«Мой корень крепок и живуч, я один из его отростков, и усыхать раньше времени не собираюсь». — Так говорил он не раз и жене, и соседям, если те упоминали иногда о его возрасте. Сам же задумывался: «Живу пока, и проживу ещё сколько-то, а для чего? Кому нужна моя жизнь? Старших сыновей поблизости нет. Сергей рядом, но упёртый, вредничает, в моей помощи не нуждается. Внучка появилась на свет, а я её не видал. Если жить дальше, надо что-то менять, чтобы цель была. Надо искать подступы к Серёге».

И потекли его мысли, потекли, не останавливаясь.

«Строил гнездо, лепил его по брёвнышку, по досочке, а для чего, спрашивается? Опустело оно и стало ненужным никому». — Это пугало Степана больше всего. — «Большой просторный дом, широкий двор с постройками и — никому не пригодится. Возьмёт „костлявая“ косу и шваркнет ею тебя по-настоящему. Согнутся ноги в коленях и закроются глаза на веки. Кому твоё добро пригодится? Старшие сыновья не вернутся, в лучшем случае продадут твой дом после смерти и поделят пай между собой. А поделят ли? Скорее всего, откажутся в пользу Серёги. Но и ему твоё хозяйство не потребуется, есть уже. Разве что защемит память о предках, продаст дом Гайворонского и переедет в родительское гнездо?»

Больше всего Степана угнетало чувство обиды на Сергея, на его непоколебимую уверенность в своей правоте. И чем больше он думал о нём, тем больше убеждался: виною всему была Ефросинья, с её набожностью и упрямством. Из-за неё произошёл весь этот сыр-бор.

«Другая мать так бы не поступила. Избрала бы иной путь. Откуда у Фроси такая непримиримость?» — размышлял Степан. Он вспомнил её молодой. Тогда ему казалось, Фрося была простой, добродушной женщиной, и совсем без изъянов. Характер миролюбивый и уступчивый.

«Может быть, тогда я не разглядел её по-настоящему? Не замечал всего, что вижу в ней сейчас? Может быть, только под старость обнажилась её истинная душа?» — терялся в догадках Степан и не находил ответа. Воспоминания налагались одно на другое, мысли начинали переплетаться. Он смотрел на реку, брови его хмурились.

— Пусть не прав Сергей, — сказал он вчера жене, — пусть даже так, но ты, Фрося, мать ему. Сделай облегчение сыну, пойди навстречу первой.

— Не смогу я войти в их дом, не смогу никогда, — подумав, ответила Ефросинья.

— Кто такая Катька? Дочь Ирода. Была и останется ею навсегда. Вот пусть и продолжает жить в доме Ирода. Не смогу я простить ей сети паучьи, которые она набросила на нашего сына. Попался он в них, и выпутаться не может.

«Вот от чего побаливает твоё сердце, Степан. Устало оно биться в одном ритме с Ефросиньей, воспротивилось через много лет, и даёт сбои. Но сейчас ты не в силах что-либо изменить. Остаётся ждать, когда наступит полная тишина», — сделал окончательный вывод Степан, глядя на просторы реки.

…В это же самое время Ефросинья сидела у окна и тоже смотрела на реку.

«Всякое ведь случалось, — рассуждала она мысленно. — Спорили со Стёпой, ругались, всё было. Вчера и не спорили, и не ругались, а не поняли друг друга, не сошлись во мнениях. Раньше всё было ладно в семье. Жили дружно, пока не ушёл из дома Сергей. С его уходом всё разладилось».

Наступило то, чего она так боялась: они остались со Степаном одни в доме. Два старых, никому не нужных человека.

«Как жить дальше, если все сыновья отвернулись от тебя? Сергей ушёл в чужой дом и не собирается возвращаться. Коля — далеко, теперь его дом в Москве. Он известный хирург и работу свою не оставит. Старший, Юра, заложил свой фундамент в далёком Владивостоке. У него трое своих сынов. Надеяться на его помощь не приходится. Он и в детстве был не ласков, особой любви к родителям не испытывал. У Юры своя жизнь, непонятная для нас со Степаном. Вот уже семь лет он не появлялся в отчем доме. Посёлок Лисьи Гнезда перестал быть родным для него. Большая часть жизни Юрия связана с приморьем.

Степан стал холоден, разговаривает со мной только при необходимости. Всё больше молчит».

С виду в их жизни вроде бы ничего не изменилось. Муж её не обижал, и тревожиться о чём-то не было причин. Но Ефросинья чувствовала, что произошёл какой-то надлом в их отношениях, что-то непоправимое произошло в совместной жизни. Надо было что-то срочно поменять, чтобы вернуть всё на свои места. Пожаловаться некому, поговорить не с кем. Не с Кутеихой же делиться своими мыслями. Никто не поймёт её трудностей. Иногда приходили письма от Николая, короткие и сухие. Ничего не тревожило его в родительском доме. Видимо, он уверовал, что Сергей находится рядом, поможет старикам в любой момент. Писать ему об уходе младшего брата в чужой дом не хотелось. Тяжёлые, безрадостные мысли вертелись в голове Ефросиньи. Порой она соглашалась со Степаном, что поступила несправедливо по отношению к Сергею, но побороть в себе необъяснимую неприязнь к невестке не могла. Приходилось терпеть и делать вид, что ничего существенного не произошло. Иногда она уходила в дальний угол подворья и давала волю слезам. Делала это в отсутствии мужа.

…Степан Жигарёв сидел у реки уже около часа. Ничего не смог он придумать, чтобы вернуть сына. Солнце поднялось довольно высоко, и ели обрели другую окраску: стали ярко-зелёными, более приветливыми. Небо блестело ослепительной синевой, не пуская облака дальше кромки горизонта. День струился свежестью и теплотой. Стояла пронзительная тишина, нарушаемая лишь изредка сильными взмахами крыльев таёжной птицы.

«А ведь Серёге на днях будет день рождения, — отметил вдруг про себя Степан. — Сколь же годков ему исполнится? Совсем запамятовал».

Он принялся исчислять годы сына, и только с третьей попытки ему удалось подытожить возраст Сергея.

«Уже двадцать семь, — продолжал рассуждать Степан. — Совсем, вроде, недавно со службы на флоте вернулся, а уже двадцать семь исполнится. — Сходить, поздравить, что ли? Нет, пожалуй, не надо этого делать. Оконфузит, и уйду я от него, как в навозе вымазанный. Вот ведь жизнь настала! Будто на фронте. Стоят люди напротив друг друга, не стреляют, и сближаться не собираются. Потому что враги. И мы, как враги. Заняли выжидательную позицию: авось всё утрясётся само по себе. Нет, так не бывает. Тут либо братание, либо война до победного конца. Неужели я ослеп под старость и не вижу той тропинки, по которой следует идти к сыну? Не бес же в него вселился, в конце концов, который вытравил в нём всё человеческое, оставив только враждебность и вечное непримирение».

Степану стало стыдно за себя, за своё бездействие.

— Так дело не пойдёт, — решительно проговорил он вслух. — Заставлю Фросю испечь пирог и отнесу молодым. Поздравлю с днём рождения, а заодно и с рождением внучки. А там посмотрю, что из этого выйдет.

На том и порешил старый таёжник. Окинул взглядом последний раз окрестности, встал с шаткой скамейки и, не спеша, тронулся в обратный путь

 

Глава 11

Решение принято: Афганистан

В посёлке Игорь появился неожиданно для всех. Высокого роста, плечист, твёрдо стоит на крепких, чуть кривоватых ногах. Немного вьющаяся смоль густых волос полукольцом лежала на воротнике джинсовой рубахи. На смуглом от природы лице, не переставая, блуждала снисходительная улыбка. В маленький прокуренный кабинет начальника лесосплавной конторы Бориса Калегина он вошёл без стука. Здоровенный мужчина, с рыжеватыми волосами восседал за облупленным столом и громко ругался по телефону.

— Василий Петрович, я же тебе русским языком говорю: у меня на Телячьем Броде лес встал! Нужны катера, срочно! Что-что? Заторы у меня! Растаскивать нечем!

Мембрана в телефонной трубке барахлила, и Борис Александрович периодически в неё дул, будто таким образом можно было исправить положение.

— Подожди, Борис, недельку-другую, нет пока катеров, — отвечала трубка голосом Василия Петровича.

— Куда ещё ждать, когда большая вода вот-вот уйдёт. Весь мой лес останется на берегах! Кто мне его потом стащит в воду?

— Не поднимай сумятицу, Борис. Поможем, не беспокойся.

— На кой хрен вешать на меня дополнительную лямку, когда катером можно растащить брёвна в два счёта! Заторы-то пустяковые пока!

— А трактора у тебя для чего? Цепляй трос и растаскивай!

— Тьфу, ты! Опять за рыбу деньги. Я же вам ещё неделю назад сообщал: завод не выпустил их с ремонта.

Головному начальнику крыть, видно, было нечем, и он милостиво пообещал подогнать катер ровно через три дня. Прямо в затон Калегина. Борис Александрович с минуту ещё кричал в трубку, что три дня — это много, и что через три дня затор поднимется аж до Алексеевского монастыря, и разобрать его будет сложно, и на колхозных лугах останется много леса. Но Василий Петрович либо артистично изобразил, будто не слышит начальника лесосплавной конторы, и положил трубку, либо связь действительно прервалась.

Калегин тяжело и громко выдохнул, бросил трубку на такой же старый и избитый аппарат, как и стол, на котором он стоял. В глазах начальника лесосплава ещё не погасли молнии, когда он взглянул на вошедшего.

— Можно… Борис Александрович? — тихо и нелепо удосужился спросить Игорь.

Калегин оценил парня взглядом и грубо выбранился:

— Можно Машку взять… за одно место, а у нас принято говорить по-другому.

И без промедления спросил:

— В армии служил?

— Нет, — не совсем понимая, для чего его спрашивает строгий начальник, растерянно ответил посетитель.

— Оно и видать. Иначе сказал бы: «Разрешите войти».

— Разрешите… войти? — повторил Игорь.

— А что ты спрашиваешь, если уже торчишь передо мной? Глупо спрашивать разрешение на то, что уже совершил. Так-то! Чего стоишь в дверях? — несколько смягчаясь, произнёс он и жестом пригласил к столу.

— Ну, выкладывай, с чем пожаловал? — без прелюдии задал вопрос Калегин, и голос немного понизился.

— Вместо ответа Игорь достал диплом об окончании техникума и направление на работу. Оба документа, осторожно, положил на стол.

— Прислали, вот, — робея, выдавил он из себя.

— Силком? — спросил Калегин, изучая диплом.

— Почему же, сам.

— А что тебя потянуло в нашу тьму-таракань? — Борис Александрович положил на стол огромные кулаки, покрытые густыми волосами золотисто-пшеничного цвета.

На сплаве народ подобрался разношёрстный. Значительная часть работников состояла из бывших заключённых, сезонных мужиков, съехавшихся на заработки со всей округи, и пришлых, прибывших из далёких краёв по разным причинам. Про таких говорят: «Уехал, куда глаза глядят, лишь бы не видеть опостылевшей жизни». Одним словом, народец невысокой пробы. Поэтому и общение с ним, естественно, было грубоватым, с употреблением жаргонных словечек. А если учесть, что Калегин совсем недавно сел в кресло начальника конторы, вместо покойного Бориса Гайворонского, а до этого десять лет сам втыкал багор в непослушные брёвна, работая бригадиром, то можно было понять его и простить за столь неинтеллигентный разговор.

— Интересно, интересно… но сдаётся мне, загибаешь ты что-то.

— Есть причина, уклончиво согласился выпускник техникума.

— Говори, не стесняйся. У нас народ всё про всех знает. Сейчас не скажешь — через неделю по телеграфу сообщат.

— Как… это?

— А вот так: постучат по клавишам телеграфного аппарата и настучат. И запомни, дружок: ты попал в коллектив, а это, понимаешь ли, двигатель твоей предстоящей жизни. Тайное — всегда становится явным.

Игорь сидел обескураженный разговором и мучительно соображал, как поступить: или рассказать всё начистоту, или же лучше промолчать. Он выбрал второе.

«Расскажу я ему сейчас, зачем приехал в посёлок — возьмёт и не примет на работу. Он мужик крутой, плевать хотел на мой диплом. А мне такое решение, что серпом по одному месту. Нет-нет, раскалываться не надо».

— Ладно. Не хочешь говорить — не говори, твоё дело. Направление твоё я передам в отдел кадров. Оформят тебя дорожным мастером, с окладом сто пятьдесят рублей в месяц. Нет у меня специалиста по дорогам, а ты по диплому — строитель, так?

— Ну, проходили курс «Строительство дорог».

— Вот и гарно, хлопче, как у нас говорят хохлы. Будешь наши дороги приводить в божеский вид. Есть участки — не проехать, не объехать. Паралич какой-то. Да ты сам проедешь, увидишь собственными глазами. Всё. Завтра же выходи на работу.

— Завтра? — удивился Игорь, рассчитывая денька два-три посвятить личным делам.

— Да, завтра. А чего ждать?

— Хорошо, — покорно согласился Игорь. — Завтра, так завтра. Мне, собственно, всё равно. Родственников и знакомых в посёлке у меня нет.

— Да, кстати, совсем забыл спросить, — спохватился Калегин, — права на управление машиной у тебя есть?

— Имеются, — утвердительно и с гордостью ответил Игорь.

— Замечательно. В гараже нашей конторы есть свободный «газон», вот его-то я тебе и отдам. Будешь свободно раскатывать по своим дорогам.

«Это хорошо, это даже очень хорошо», — с удовлетворением отметил про себя завтрашний мастер.

— С ночлегом у тебя, надеюсь, проблем не будет? — Калегин хитро сощурил глаза и пристально посмотрел в лицо Игорю.

Тот смутился, полагая, что этот хитрый крепкий мужик знает многое о нём, и ему стало не по себе.

«Ну и чёрт с ним, — со злостью подумал парень, — пусть себе знает, ничего противозаконного я ведь не собираюсь делать».

— С жильём у меня полный порядок, — ответил Игорь и, попрощавшись, вышел из конторы.

Случилось так, что одинокая соседка Гайворонских, подслеповатая старушка Груня, взяла и скончалась скоропостижно, оставив без присмотра опустевший дом. Поселковые мужики натащили полуистлевших досок и накрест заколотили все окна. В Перми у старушки оказался внук — Игорь Небаскин. Он-то и оказался законным наследником недвижимости старушки. Завещание покойницы было оформлено на него. Нежданно-негаданно на голову парня свалился дом в посёлке Лисьи Гнёзда. Вначале он растерялся, не зная, что делать с наследством. Советоваться с друзьями не захотел, да и смысла в этом не видел. Оформил документы домовладельца и на некоторое время выбросил всё из головы. Дело шло к защите диплома, забот появилось по «самое не могу». Замелькали места по распределению. Игорю, конечно же, хотелось остаться в Перми — здесь он рос и жил в детском доме. Однако, рассчитывать на благосклонность судьбы не приходилось — оценки в дипломе оставляли желать лучшего. Он мог распределиться только в район.

«Раз так, лучшего варианта и не придумать. Сразу убью двух зайцев», — отметил про себя молодой специалист. Чусовской сплавной узел в списке мест распределения значился.

«Уеду, устроюсь, жильё есть, время не торопит — отрабатывать в любом случае надо. Ну, а дальше — жизнь покажет. Может, покупатель найдётся, а может, женюсь». — При последней мысли он рассмеялся.

«В Москву надо сваливать, — уже серьёзно подумал Игорь Небаскин. — Генка там уже корни пустил, обещал помочь. Как-никак вместе детдомовскую бурду хлебали. Деньжат от продажи дома на первое время хватит».

На следующий день ровно в восемь ноль-ноль он был в конторе. Расписался в приказе, получил карту района.

— В первую очередь обследуй дороги до Бобровского леспромхоза. Они у нас самые плохие, а должны быть задействованы в самое ближайшее время. Потом смотаешься на Брусунский лесоповал, потом… потом решим отдельно, что будешь делать. Прикинь, сколько чего потребуется, чтобы дороги выдержали гружёный лесовоз. В помощь тебе я выделил сметчика — Катю Жигарёву. Все дефекты и объёмы положите мне на стол через три дня. Ты всё понял, дорожник?

— Так точно, Борис Александрович! — сам того не ожидая, по-военному отчеканил Игорь.

— Ишь ты, вчерашний разговор припомнил. Это уже с головой выдаёт тебя: либо ты злопамятен, либо службист. Хотя, может быть, ты просто подхалим. Впрочем, разберусь со временем, кто ты есть на самом деле.

Разговор происходил на улице, и Калегин, разворачиваясь, ступил своим яловым сапожищем в лужу. Грязно-серые брызги мокрой пощёчиной отпечатались на светлой штанине дорожного мастера.

— О-бля, — вполголоса выругался Игорь и, увидев, что начальник лесосплавной конторы удалился на значительное расстояние, добавил уже громче, — слон хренов!

Калегин неожиданно обернулся, обнажив в улыбке крепкие белые зубы, и громко произнёс:

— Извини, дружище, оступился.

«Вот это слух!» — искренне удивился Небаскин и направился искать начальника гаража.

В гараже было тихо. Один-единственный человек в грязной замасленной телогрейке возился в углу, постукивая молотком по зубилу. «ГАЗ — 53» стоял здесь же.

— Привет трудовому человеку, — весело поприветствовал Игорь мужчину, не доходя несколько метров. «Трудовой человек» с каким-то неестественным замедлением развернул лицо в его сторону и, цыкнув слюной через редкие жёлто— коричневые зубы, спросил:

— Пополнение или смотрящий?

В детдоме, где воспитывался Игорь Небаскин, ходило много воровских слов и выражений, и поэтому бывшему воспитаннику такие слова не были незнакомыми.

— Ни то, ни другое. За машиной пришёл. Где завгар?

— А-а, так значит, из-за тебя я здесь парюсь. Вот твоя доходяга, забирай, если ты не баской.

— Небаскин моя фамилия, — словно не понимая подколки, поправил Игорь. — На ходу?

— Бабу возить в самый раз.

«Интересно, я ещё и сам не знаю, кого повезу, а он уже в курсе, — размыслил Игорь. — Вот тебе и телеграфный аппарат. Успел, отстучал».

— Так, где завгар? — повторил свой вопрос Игорь.

— А на кой хрен он тебе? Забирай свой бабовозник, и все дела. Дмитричу я сообщу.

Игорь стоял в некотором замешательстве. Что это? Подвох? Или же здесь действительно всё проще некуда? Он задал нейтральный вопрос:

— Так ты и бабу знаешь, с которой мне сегодня предстоит смотаться в Бобровку?

— Я здесь знаю всё, что делается. И всех, кто это делает.

— И кто она? Где её найти?

— Катька Гайворонская, по мужику Жигарёва. Ждёт тебя в конторе.

— Так я поехал?

— Тебе никто не мешает это сделать. Ключи в замке.

— А путёвка у кого?

— У Катьки, всё у Катьки.

Бывший заключённый осмотрел парня с ног до головы, добавил с ехидцей:

— И задок у Катьки, и передок, ждут, когда их ухватит ушлый ходок.

Игорь забрался в кабину, повернул ключ зажигания. Двигатель тут же отозвался незлобивым урчанием.

Катя ждала его на том самом месте, где оступился Калегин. Машина ещё не доехала до дверей конторы, а женщина уже пошла навстречу. Игорь затормозил, открыл перед ней дверку кабины. Катя была в юбке и, когда поднималась в кабину, Игорь невольно залюбовался ею. Ноги оголились выше колен, и он увидел плотные красивые бедра. Длинные пышные волосы были уложены на затылке и прижаты чёрным бархатным валиком.

«Да-а, у неё всё на месте», — отметил мысленно Игорь.

— Здравствуйте, Игорь Васильевич, — произнесла женщина мягким грудным голосом.

«Словно мы давно знакомы», — подумалось Игорю. Он сразу повеселел, ему отчего-то стало радостно.

— Здравствуйте, Екатерина…

— Борисовна, — подсказала женщина.

— Ах, да, Борисовна. Извините, мне же говорили про вас.

— Не сочиняйте, ничего вам не успели обо мне рассказать.

Игорь был самоуверенным парнем, умел волочиться за девушками и пользовался определённым успехом. Катя ему понравилась с первого взгляда. Он настроил себя на игривый разговор, изображая бывалого и разбитного парня. Когда они выехали за пределы конторы, Игорь достал карту и хотел уточнить маршрут. Катя рассмеялась и сказала:

— Спрячьте её подальше, не потребуется она вам. Я родилась в здешних краях и знаю каждый медвежий угол.

— Как скажете, мадам. Ваше слово для меня — приказ, — начал ненавязчиво льстить Игорь.

«Грош цена тебе, Игорёк, если ты её не покоришь», — поставил он перед собой условие.

В этот день они побывали в Бобровке, останавливаясь во многих местах, где дороги действительно были разбиты до предела. Катя делала нехитрые подсчёты, оставляя напарника в роли шофёра. Она прекрасно понимала, что мастер из Игоря пока никудышный, и ему нужна стажировка. Игорь и не настаивал. Он больше ходил за Катей и любовался ею, разжигая в себе непреодолимые страсти. Она что-то говорила ему, приказывала, он исполнял всё машинально, а сам не мог оторвать глаз от её крепких икр, груди, выпиравшей из-под водолазки. Она язвила, он отвечал комплиментами, им было хорошо и весело. Сердце Игоря трепыхалось от восторга и сильного возбуждения. Никогда ему не было так хорошо, как сейчас.

Светило солнце, рядом разговаривала на своём языке река. Игорю вдруг показалось, что не было никогда убогого детского дома, сварливых воспитателей, не было ничего негативного вообще. Жизнь началась только сегодня. Рядом была красивая женщина, пьянящий хвойный воздух и безграничная свобода.

Катя тоже ликовала. Она, смеясь и ёрничая, не осознавала, что провоцирует Игоря на необдуманные действия. Весёлый и галантный напарник с каждой минутой ей нравился всё больше и больше. Ещё в пути, в машине, и чуть позже, когда они выходили осматривать дорогу, Катя исподтишка наблюдала за новым мастером. Всё в нём было приятно и красиво, и Игорь всё сильнее притягивал её к себе.

«Красивый парень, слов нет. И за себя может постоять, и за словом в карман не полезет», — охарактеризовала она своего напарника.

Солнце стояло уже далеко от зенита, когда они решили передохнуть и перекусить. Нашли спуск к реке и съехали на берег. Игорь прихватил на обед полбатона хлеба и кральку ливерной колбасы, приобретённой им по счастливой случайности в Чусовом. Катя взглянула на его припасы и, усмехнувшись, извлекла из своей вязаной сумки столько всякой всячины, что могло показаться: поездка планировалась не на один день. Аккуратно разложили на лужайке все припасы, присели. Катя потянулась к термосу, он упал и откатился. Она попыталась достать его и неестественно изогнулась в талии, оголив ногу настолько высоко, что у Игоря перехватило дыхание.

«Неужели она умышленно дразнит меня? — сразу подумалось ему. — Если это так, то нужно ловить момент! Баба чертовски хороша! Сейчас только ты и она, и ни единой души вокруг километров на тридцать». Он молниеносно подвинулся к ней и ухватил за плечо. Женщина развернулась к нему лицом. Их глаза встретились.

— Не смей, — грозно приказала Катерина, пытаясь высвободиться из-под парня.

Игорь не выпускал её из своих объятий.

— Ты — моя, другой такой я никогда не встречу. И не спорь со мной. Сегодня — наш день.

— Нет, — уже тише выговорила Катя, — никак мне нельзя. Пусти. У меня муж и дочка. У нас хорошая семья.

— Катюша, милая, разве тебе неизвестно, что любовь не знает слова «нет»?

— Мы знакомы полдня, какая же это любовь? Просто ты избалован женским вниманием и привык брать хрупкие крепости одним броском. Раз — и занят плацдарм! Не так ли?

Шумное учащённое дыхание Игоря над ухом заставило Катю задуматься: малой кровью здесь не обойтись.

— Нет, Катя, всё не так, как ты себе представила. Я действительно обомлел, когда увидел тебя. Меня словно током ударило: вот она, моя единственная! Поверь мне, хорошая, поверь с первого раза! Очень прошу тебя…

Руки Игоря заскользили по одежде вниз, он вздрагивал, как в лихорадке.

— Ещё вчера я хотел увидеть тебя, познакомиться, мне показали дом, в котором ты живёшь. У ворот я встретил твоего мужа, когда он возвращался с работы. Увалень, некрасив. Зачем тебе такой? — безбожно врал Игорь.

— Не смей говорить плохо о Сергее. Он хороший муж и заботливый отец.

Игорь не слышал её. Горячие губы его коснулись её щеки, подбородка, достигли губ.

— Я знаю твою историю, знаю до подробностей. Мне её в электричке один мужик рассказал. Вчера я догадался, что она о тебе. Ты вышла замуж не по любви и не хочешь признаться в этом. Тебе было просто одиноко и страшно. Мы с тобой созданы друг для друга, поверь, это судьба. Милая, хорошая моя Катеринка, я хочу тебя…

Всё это время, пока Игорь жарко говорил на ухо Катерине, глаза её были неподвижны и устремлены в небо. Она долго смотрела, не мигая. Лежала, будто под гипнозом, и сама не понимала, что с ней происходит. Плоть её и не бунтовалась, и не противилась. Женщина словно окаменела и была не в состоянии сопротивляться. Игорь сильно сжал её в своих руках, отчего она не могла свободно дышать. Горячие губы Игоря, дрожащие от нетерпения, обдали жаром губы Катерины, рот её открылся, издавая стон…

Они молчаливо поднялись, боясь посмотреть в глаза друг другу. Молниеносная страсть угасла, охладив взбудораженную плоть. Катя, покачиваясь от накатившей внезапно неимоверной усталости, пошла к машине. Перед глазами стояла зыбкая пелена.

— Поехали, — бросила она подавленно и забралась в кабину.

Игорь собрал нетронутые продукты, поднял термос, положил всё в сумку. До посёлка оба не проронили ни слова.

Смутно соображая, Катя толкнула родную до боли калитку. Сердце её сжималось от жгучего стыда и обиды, тошно было думать о случившемся.

«Как я теперь посмотрю в глаза Сергею? Как буду разговаривать с ним?»

Не заходя в избу, она прошла в летнюю кухню и плюхнулась на маленький кожаный диван. Здесь, именно на нём проводила свои горькие часы её мама — Мария Прокопьевна.

«Мамочка, родная, объясни мне, что же я наделала? Что сотворила? Как мне теперь жить? Прости меня, мамочка! Прости распутную дочь!» — Катю бил озноб, она испытывала ненависть к себе.

Сергей в этот день задерживался на работе почему-то дольше обычного. Катя кое-как успокоилась, привела из садика Анечку и приготовила ужин. Наконец, скрипнула входная дверь, на пороге появился оживлённый Сергей.

— Привет, Катюха! Как наша дочь? — автоматически спросил Сергей, как это делал каждый вечер.

— Привет, — ответила Катя бесцветным голосом. — У Анюты всё в порядке. С полчаса прошло, как едва утолкала в кровать. Всё тебя дожидалась.

Руки Кати предательски дрожали. Страшась заглянуть в глаза мужу, она поспешно направилась в кухню.

— Ты сегодня что-то припозднился, — донёсся её голос из кухни.

— Премию сегодня выдали, за прошлый аврал. Мужики в пивную затащили, не смог отказаться.

— Ага, под хмельком, значит. Понятно.

— Самую малость, Катюш.

Она обрадовалась такому обстоятельству, при котором можно изобразить обиду и, как мышка в норку, без промедления юркнуть в постель. Сделать это ей было просто необходимо.

— Еда на столе. Садись, поужинай.

— Посиди со мной, Катя, — попросил Сергей жену. — Видимся по часу в день, не успеваем пообщаться.

— Завтра, Серёжа, завтра. Приходи пораньше и трезвым, — сказала Катерина и хотела удалиться в спальню, но не успела. Сергей переоделся быстрее, чем она накрывала на стол. Он встал напротив, заглянул в глаза. Совершенно трезвым голосом озабоченно спросил:

— В чём дело, почему смурная? Калегин опять нагрубил?

— Я же сказала: всё хо-ро-шо! И Анютка в садике вела себя замечательно, и Калегин не грубил. Просто…просто… живот болит у меня. Ты же знаешь, перед женской болезнью. Пусти меня, пожалуйста, пойду, лягу.

— Конечно, Катюша, иди, отдыхай.

«И всё-таки, чумная какая-то она сегодня», — подметил Сергей про себя и приступил к ужину.

Катя улеглась в постель, отвернувшись к окну. Спать она не могла, но притвориться спящей ей было необходимо. Весь вечер она ожидала вопроса, подобно тому, который задал Сергей. Когда вопрос прозвучал, Катя испугалась, и, как ей самой показалось, она съёжилась, стала меньше и ниже ростом. Сейчас, лёжа в постели, в теле появился жуткий холод, словно кровь стыла от страха разоблачения. В памяти всплыли жаркие слова Игоря: «Пойми, Катя: любовь не знает слова „нет“. Чувства и страсть удержать невозможно. Ты — часть моей жизни».

«Как я могла так поступить, как меня угораздило? Не сопротивлялась даже… почему?» — пульсировала одна и та же мысль. Потом появилась страшная догадка: «Ты сама этого хотела… Ты — женщина неуёмной страсти, и Сергей тебя больше не волнует, как мужчина. Сознайся хотя бы сама себе…»

Тихонько прокрался Сергей и осторожно, боясь потревожить жену, прилёг рядом, быстро заснул.

Минули дни, неделя, подходила к концу вторая. Игорь не оказался подлецом. Искал любой подходящий случай, который бы свёл его для встречи с Катей. Она его избегала. Сама приходила к Калегину в кабинет и предлагала любую работу, не связанную с поездками по леспромхозам. Доказывала её срочность и необходимость. Калегин сдавался, поездки откладывались.

Игорь оказался настойчивым парнем и как-то утром, когда Катерина шла на работу, подкараулил её в безлюдном проулке.

— Так и будешь избегать меня? — спросил он, взяв её за плечи и глядя в упор. — Пойми, долго так продолжаться не может. Надо определиться в наших отношениях.

— Забудь, что было между нами, — тихо сказала Катя. — Вся моя жизнь там, — она показала рукой на свой дом. — Там у меня муж и дочь.

— Фальшь это, Катя, фальшь и мишура. По глазам твоим вижу: говоришь не то, что чувствуешь и думаешь. Я душу твою слышу. Прислушайся к сердцу своему, оно приняло меня, я знаю. Не загружайся мыслями о семье, не надо. Мы всё хорошенько продумаем и найдём выход.

Игорь прижал её к себе, и страстно поцеловал. Катя не оттолкнула его, не запротестовала.

— До встречи, — радостно произнёс он, отстраняя от себя Катю, и пошагал к гаражу, скрываемый забором от людских глаз.

Не успела Катя придти на рабочее место, вызвал Калегин.

— Вот что, милая. Хватит отлынивать от неотложных дел. Поедешь сегодня в Брусун. Там у вальщиков бараки совсем завалились. Составишь дефектную ведомость, прикинем вместе, во что нам обойдётся ремонт. Да и дороги осмотрите заодно. Жалобы от водителей лесовозов поступают. Колея стала чересчур глубокая. Небаскин подъедет сейчас, через десять минут будь готова.

Катерина хотела было возразить начальнику лесосплавной конторы, убедить в очередной раз, что и здесь работы невпроворот, но лишь молча кивнула в ответ.

Игорь подъехал незамедлительно, открыл перед ней дверку кабины. Катерина без слов приветствия забралась в машину, устроилась на сиденье. Игорь тоже не проронил ни слова. Машина медленно тронулась с места. Выехав из посёлка, он принялся искоса наблюдать за женщиной. Обвёл взглядом её волосы, лицо, шею, плечи. Видел, будто впервые. Катя, не обращая внимания на изучающий взгляд Игоря, сидела, привалившись плечом в углу кабины.

«Почему он молчит, не заводит разговора?» — поймала себя на мысли Катя. Ей почему-то вдруг захотелось, чтобы он заговорил. Неважно о чём, лишь бы слышать его голос.

Машина свернула за скучившийся молодой пихтач, и дорога пошла под уклон.

— Тебе нравятся здешние места? — кашлянув в кулак, осторожно спросил Игорь.

— Нравятся, — кивнула головой Катя.

— А работа?

— Работа? По-моему, любая работа интересна по-своему. Мой муж, вон, не мыслит себя вне работы. Для него работа — часть жизни.

— Где он работает?

— На заводе, мастером. — В голосе Кати угадывалась гордость за мужа.

— А я вот свою работу не люблю. Только начал работать, понял — не моё это. Одна радость — ты, Катюша.

— Не надо, Игорь, не фантазируй, не обманывай ни себя, ни меня.

— Не обманываю, поверь. Отработаю в конторе свой срок и уеду, с тобой. В Москву. Друг у меня в столице, на ноги встал крепко. Зачем тебе тайга, неустроенный быт, невежество? Живёшь, живёшь, а дальше что? Где светлое будущее?

— Самоуверенный ты, Игорь, сверх нормы, и максималист. Не всё так просто, как тебе представляется. Ты ещё очень молод и горяч, думаешь, что всё тебе по плечу.

— Ты недалеко ушла от моего возраста.

— Зато я знаю: по земле ходить не просто. Счастлив не тот, кто топчет её, сминая всё на своём пути, а тот, кто обходит препятствия обдуманно, не обижает невинных людей.

Машина вильнула мимо черёмуховых зарослей и выскочила на берег в том же самом месте, где и в прошлый раз.

— Разве я похож на человека, который способен совершать только гадости? — задал вопрос Игорь, заглушив мотор.

— В посёлке тебя никто не знает, и ты никого. Как можно ответить на твой вопрос?

— А ты поверь мне на слово: не подлец я. Влюбился в тебя, и ничего не могу поделать с собой.

— Мужу я поверить могу. Он мне близок и понятен. А ты, что арбуз, никогда не угадаешь, каков он внутри.

— Не верю я, что безразличен тебе. Ты обманываешь меня, лукавишь, а в душе хочешь быть со мной. Я вижу и знаю. Зачем ты противишься, если судьба сама за нас уже давно распорядилась. Катя, милая… хорошая…любимая…

Игорь целовал её руки, шею, глаза, губы. Целовал жадно, страстно.

— Не надо, Игорь, ничего у нас с тобой не выйдет… зачем так вот… силой… пусти, мне стыдно… — шептала она между поцелуями и чувствовала, как уходит небо над головой.

После этого они стали ездить по леспромхозам часто. Катю изумляла энергия и настойчивость молодого мастера, с какой он ухаживал за ней. Ей казалось, нет такого желания, которое бы он не исполнил для неё. Одно пугало Катерину: делал он это всё, не задумываясь о некоей скрытности отношений, которую хотелось бы соблюдать замужней женщине.

И поползли слухи по посёлку. Не обошли они стороной и Сергея. Он стал замечать: с женой что-то происходит. Катя стала задумчивой, рассеянной, но иногда вдруг неожиданно принималась смеяться безумолчно весь вечер.

Анютке исполнилось пять лет, и Катя не опасалась уже оставлять её одну в доме на час-полтора. Сергей трудился на двух работах и возвращался домой не раньше десяти вечера. Ужинал и ложился спать. Катерине подходил такой уклад жизни, выкраивалось время для встреч с Игорем. Встречались они обычно в его доме.

Однажды Сергей возвратился с работы раньше обычного. До конечной остановки не поехал. Взял и вышел на одну раньше. Вечера уже были черны. Центральная улица посёлка не освещалась, лишь ярко-жёлтые огоньки из подслеповатых окон подсвечивали путь. Сергей шёл по тропинке вдоль заборов, по траве, опасаясь вступить в какую-нибудь невидимую лужу, и шаги его были бесшумны. Поравнявшись с забором соседа, он услышал приглушённый разговор. У калитки под кустом сирени маячили две фигуры. Словно током пронзило Сергея, когда он услышал голос своей жены. Он замер и тихонько отступил назад. Спрятался за ствол старого тополя.

«Уйти или послушать, о чём они говорят?» — задумался на миг Сергей. Отчётливо слышался бархатистый тенорок Игоря Небаскина.

— Погоди, Катюша, давай постоим ещё немного. Твой криворожий увалень не скоро ещё вернётся, — убеждал дорожных дел мастер его жену. — Всё равно он придёт сейчас, набьёт кашей брюхо и завалится дрыхнуть. Не до любви ему, не до тебя, милая. Когда он в последний раз ласкал тебя, когда обнимал? — допытывался Игорь.

— Не смей так говорить о моём муже, — рассерженно проговорила Катя. — Серёжа всё делает для меня и для дочери. Он просто очень устаёт на работе.

— Он устаёт, а ты, небось, и рада, что не нужно ложиться под него против желания, без любви и страсти к нему?

— Прекрати немедленно, иначе я уйду.

— Ну, прости, пошутил я. Не могу смириться с тем, что любишь ты меня, а продолжаешь жить с ним. Он может обнять тебя, когда угодно: вечером, днём, среди ночи. А я — как вор, могу ласкать только в лесу или, когда стемнеет. Не устраивают меня такие отношения. Хочу жить с тобой нормально.

— Всё, не хочу больше слушать тебя. Не быть этому, запомни, пока…

Последовал долгий страстный поцелуй и, вырвавшись из объятий, Катерина поспешила к своей калитке. Игорь постоял ещё некоторое время, потом направился в избу. Послышался звук закрывшейся за ним входной двери.

Сергей продолжал стоять, не двигаясь.

«Пойти следом за любовником и набить ему морду? — первое, что пришло ему в голову. — Нет, пожалуй, не стоит. Пойду домой, посмотрю реакцию любимой жены. Понаблюдаю, есть ли в ней дар артистки? Даже любопытно!»

Он не сделал ни то, ни другое. Пошёл к известной в посёлке самогонщице Любке. Взял у неё бутылку и спустился к реке. Просидел там ровно до того часа, в котором обычно возвращался домой.

Скандал Сергей не закатывал. Лениво потыкал макароны с тушёнкой и завалился спать. Всё сделал с абсолютной точностью, как говорил Игорь Небаскин. Месяц он терпел, не вызывая жену на откровенный разговор. Думал, взвешивал, размышлял. Приняв для себя окончательное решение, спросил однажды за ужином:

— Скажи, что у тебя с нашим соседом? Чувствую, обманываешь ты меня. В посёлке начали шушукаться по углам.

— И ты веришь сплетням? — вопросом на вопрос ответила Катерина.

— Опа! Да ты и изворачиваться уже научилась классно! — Сергей с усмешкой посмотрел в лицо жене. — Нет никаких сплетен, ты сама прекрасно знаешь. Было у вас с ним, Катя. Было и не один раз. Люди шепчутся, не преследуя злого умысла, не плетут ложных интриг. Вытягивать из тебя признания о содеянном, я не намерен. Можешь оставить свои любовные похождения втайне от меня. Оправдания твои мне не нужны. Врать не советую, простить не могу.

— Дался тебе этот Игорь! Ну, провожал, что в этом предосудительного? — не признавалась Катерина.

— Ну, тёрлись в подворотне, ну, целовались невинно, подумаешь? — раздражённо добавил Сергей. — Если бы сам не видел, никогда бы тебя не спросил о соседе.

Лицо жены побелело. Она испугалась.

— Что ты так перепугалась? Не бойся, устраивать истерику и затевать ссору не в моём характере. Да и тебе не следует. Битый горшок не восстановить уже, не склеить самым лучшим клеем. Для себя я уже всё решил.

— Что решил? — дрожащим голосом спросила Катерина.

— На следующий день, после того вечера, когда ты с хахалем целовалась под сиренью, я подал заявление в военкомат. Попросил отправить меня в Афганистан. Там сейчас требуются офицеры. Вчера моё заявление было удовлетворено. Решение принято и не может быть отменено.

До Кати сразу дошёл полный смысл сказанного. Она страдальчески всхлипнула и ухватилась рукой за стул.

— Что ты говоришь, Серёжа? Какой Афганистан? На войну? Зачем? — в уголках глаз выступили слёзы.

— На флоте я усвоил одно хорошее правило: руби концы, когда не находишь выхода. Я это сделал, раз и навсегда. А ты, Катя, как мне думается, ещё не осознала, что натворила. Пройдёт время, поймёшь и по-настоящему оценишь нашу совместную жизнь. Ту, что была до сегодняшнего дня. Нелегко тебе будет, догадываюсь. Но винить тебе некого, кроме себя.

Катерина нервно подёрнула плечами. Глаза её смотрели тоскливо, в них отражалось наступившее отчуждение. Некоторое время оба молчали.

— Когда уезжаешь?

— Через два дня.

— Так скоро?

— Да, так скоро. Сейчас ты скажешь: «Не надо, не уходи», — с горькой усмешкой произнёс Сергей. — Скажи лучше: «Прощай. Счастливой дороги. Ты был хорошим мужем. Я любила тебя». Так, во всяком случае, будет честнее.

Ирония Сергея подействовала на Катерину, в глазах появилась осмысленность.

— Игорь не тот человек, с которым можно связать свою судьбу. Оступилась я и ошиблась. Дьявол попутал. Прости меня, Серёжа, если сможешь. Только не уходи в Афганистан, — умоляюще произнесла она.

— Я же сказал: всё! — отрезал Сергей. Вопрос решён.

«Всё. Теперь уже всё», — сделала вывод Катя и безвольно опустилась на стул. Мысленно проследила весь короткий период своего замужества и глубоко задумалась. Последние полгода её всё чаще и чаще преследовал вопрос: счастлива ли она с Сергеем, сегодняшним, и где тот Сергей, нежный и ласковый, внимательный и обходительный? Куда подевался его лучистый взгляд, превратившийся как-то совсем незаметно в ласково-холодный? Почему он не стремится к близости с ней, как это было в первый год их совместной жизни? Может, и подработка в городе является надуманной и существовала лишь для того, чтобы быть вне семьи?

«Ну, нет, брось так думать, Катюха. Далековато ты хватила, не способен твой муж на такие уловки, — остановила она себя в мыслях. — Тебе так показалось после появления Игоря. Сергей остался таким же, как был — верным и преданным, готовым ради тебя и Анютки на всё. Сейчас ты ищешь в нём те изъяны, о которых постоянно поёт тебе в уши Игорь. Ты просто пытаешься оправдать свой грязный поступок. Но если муж остался прежним и совсем не изменился, почему меня неудержимо влечёт к Игорю? Почему, когда я вижу его, в моём теле появляется озноб и непреодолимое желание близости с ним? Если это не любовь, тогда чем всё это можно объяснить?» — задавала вопрос за вопросом Катерина.

«Согласись, — говорил её внутренний голос, — за последний год муж твой не слышал от тебя ни одного ласкового слова, а уж о любви разговоры вообще не заводились. Что произошло с тобой? Влюбилась в Игоря, охладела к Сергею, и не хочешь признаться даже себе самой? Ты же видела, как меняется твой муж: говорить начал сжато, сухо, перестал целовать тебя, возвращаясь с работы. На то были, видимо, причины, но ты не поинтересовалась даже, не расспросила его. А вот шрам на лице увидела, словно он появился недавно. Свежий, иссиня — багровый ты не замечала шесть лет, а сейчас, когда он поблек, тебе след от ножа бандита стал казаться чуть ли не ужасным, и лицо мужа вдруг предстало перед тобой угрюмым, свирепым. Ты сама во всём виновата. Бросилась в огонь, наивно полагая, что минуешь ожогов».

Катерина не удержалась и заплакала навзрыд. Потом встала и удалилась в спальню.

В эту ночь они впервые спали порознь, каждый со своими думами в голове. Анютка забралась в кроватку раньше отведённого ей времени, будто предчувствовала разговор родителей, и давно уже посапывала, не догадываясь о дальнейшей судьбе.

«Завтра обязательно загляну к родителям, приглашу на проводы обоих. Скажу, что призвали на переподготовку. Офицеров запаса часто призывают, поверят. Про Афганистан — ни слова. Катерину предупрежу, чтобы не обмолвилась ненароком. Нет, пожалуй, не стоит. Сейчас-то зачем, когда уже всё порушено? Хотя, почему — нет? Надо пригласить». — Сергей ворочался ещё долго, размышляя, и уснул далеко за полночь.

За день до отправки, вечером, Катерина накрыла стол. Ждали стариков. У них в это время шла перебранка.

— Ты что не собираешься, молодые ведь ждут, — недовольно спросил жену Степан.

— Никуда я не пойду, — поджав губы, сухо ответила Ефросинья.

— Не чужой сын, родной. Знаю — негоже так поступать. Но я не пойду. Не могу принимать угощение из рук Катьки. Не пойду и точка.

— Тьфу! — смачно сплюнул Степан прямо на пол. — Если баба задурила, значит надолго.

— Ой, умный какой! Что же Серега не забежал сам, через тебя приглашение передал? Мог бы, и заглянуть, посидел бы с нами. Я бы поспрошала у него кое о чём.

— Потому что я у вас за парламентёра. Как на фронте, между враждующими сторонами.

— За кого ты сказал?

— За парламентёра, глупая баба. Человека, который ведёт переговоры.

Походив по комнате, вернулся в кухню, продолжил:

— И откуда в тебе такое упрямство? Сходить на часок к сыну, посидеть, поговорить о житье-бытье. В конце концов, дать в дорогу материнское напутствие, а ты артачишься, как ленивая лошадь.

— Сам ты сивый мерин! Может быть, я и решилась сходить, кабы не Катька.

— А что Катька? Послушная баба, смиренная, работящая. В нашем посёлке таких немного.

— И-и, расхваливай! Послушал бы Кутеиху.

— Кутеиху? Сочинительницу поганую?

— Хотя бы и так. Зато в её сплетнях всегда есть доля правды.

— И что опять наплела твоя Кутеиха?

— С молодым мастером снюхалась Катька, с приезжим, вот что.

— Ты что несёшь-то, баба доверчивая! Все сплетни в подол складываешь!

— Кабы одна Кутеиха трезвонила. Бабы давно судачат о тайных свиданках. Видели не единожды их в кустах целующихся.

Степан недоверчиво и пристально посмотрел на жену и смущённо, несколько растерянно усмехнулся.

— Да-а, дела…Не верится, чтобы Катерина сподличала так.

— Верь, не верь, а любуются они в закутках друг дружкой. Не обманывало меня сердце, говорила тебе не раз: Катька преподнесёт ещё сыну нашему пакость. Вот и сбылось моё предсказание. Передай Серёге моё благословение. Может, уговоришь его, заглянет ненадолго? — Ефросинья вопросительно уставилась на мужа, в глазах застыла мольба.

— Ладно, перетолкую, — Степан утвердительно кивнул головой и отвёл взгляд в сторону.

У дома Гайворонского он остановился.

«А не пойти ли мне назад?» — подумалось ему. — «Что я им скажу? О чём говорить буду?»

Постоял, поколебался некоторое время, потом решительно толкнул дощатую калитку. Почистил сапоги о железную скобу у крыльца, одёрнул выцветший пиджак, провёл для чего-то ладонью по лбу и ступил на крыльцо. В сенях его встретил Сергей, протянул руку:

— Ну, здорово, батя! Рад тебя видеть в нашем доме. Проходи.

Дверь отворилась, пропуская Степана в избу. Тот стащил сапоги с ног, повесил пиджак на крючок.

— Проходи в комнату, стол ждёт. Присаживайся вот сюда, — Сергей выдвинул стул для отца.

Катерина — тугая, смуглая, с распущенными до плеч пышными волосами, в яркой кофточке, плотно обтягивающей тело, остановилась в дверях. Одна рука тяжело опущена на спинку стула, другая сжимала подбородок. На лице — нескрываемый испуг и ожидание неприятности. Она косила глаза поочерёдно: то в сторону свёкра, то сторону мужа.

— Катя, что же ты стоишь? Угощай гостя.

Жена, будто ждала этой команды с большим нетерпением, тут же сорвалась с места и принялась накладывать, раскладывать и наливать. Водку Сергей разлил сам.

— Ну, батя, давай за наше общее здоровье!

— Давай, сынок, давно мы с тобой рюмки не держали, — отец поднёс стопку к губам и резко откинул голову назад. Выплеснул содержимое в рот, крякнул.

Катерина присела поодаль, водку не пила, к еде не прикасалась.

— А где же мать, почему не пришла? — наконец задал вопрос Сергей.

— А шут его знает! Опять какая-то блоха на неё вскочила… Не то дела неотложные, не то захворала неожиданно — не говорит. Просила тебя заглянуть завтра.

— Ладно, — нахмурился Сергей, — загляну обязательно.

Катя изменилась в лице: щёки обескровились, побелели, нос как будто заострился, глаза увлажнились. Стараясь загладить поступок жены, старик уже искренне, от всего сердца похвалил обоих:

— Немного воды унесла река, как вы обженились, а хозяйство ведёте исправно, углядел я это. Анюта всегда чистенькая, ухоженная, не единожды наблюдал. Дай Бог ей счастья, пусть растёт в любви и радости.

Отец примолк. Оттопырив мизинец и безымянный палец, поднял рюмку, добавил со значением:

— И чтоб при обоих родителях, да. Без отца — туго, одним словом, хана.

Он ещё раз выпил, откинулся на спинку стула. Катя с Сергеем догадались сразу, что старику доподлинно известна людская трепотня, но продолжали вести себя так, будто в семье у них полный порядок и ничего не произошло.

— Напрасно оставили дочку у чужих людей. Не часто гощу я у вас, хотел позабавиться с ней.

— А вы, Степан Федорович, приходите к нам, в любое время. Мы с Анюткой всегда будем рады видеть вас в нашем доме, ведь Серёжи долго не будет, — вырвалось у Кати.

Встретив взгляд мужа, сконфузилась, умолкла.

— Да, батя, заходи, присмотри за нашим хозяйством.

— Время само определит, что делать каждому из нас, — неопределённо ответил старик, и слова его зависли в воздухе.

Катя поняла так: «Бросишь любовника, простит мой сын тебя, — помогу».

Сергей рассудил иначе: «Посмотрю, чем ты будешь заниматься, когда сын уедет. Потом и решу».

После пятой рюмки заговорили обо всём на свете. Вспомнили генсека Брежнева, забегали вперёд, пытаясь угадать новую политику государства. Потом перешли к вопросам житья-бытья в посёлке и, наконец, исчерпав тему, замолчали. Стало слышно, как мирно тикают на стене часы-ходики. Озорные глаза котёнка на циферблате бегали из стороны в сторону. Стрелки показывали одиннадцать вечера. Степан, захмелев, спохватился:

— Пора к старухе.

Он хитро прищурил ставшие бесцветными глаза и без лишних рассуждений вымолвил:

— Ну, сынок, с Богом. Не впервой на службу идёшь, справишься. Счастливой дороги.

Узловатые мозолистые руки легли на плечи Сергея. Пепельно-седые волосы отца взбитыми космами сползли на лоб и от этого казались искусственными, напоминая небрежно надетый парик. Отец и сын крепко обнялись.

— Что бы не случилось, Серёга, — не горячись, на рожон не лезь, — тихим голосом дал последнее напутствие Степан.

— Прощай, Катерина. Спасибо за угощение. Поплетусь к бабке своей.

Степан ушёл. Катерина убрала со стола, расправила постель и улеглась в ожидании мужа.

— Буду спать на свежем воздухе, — бросил ей Сергей, взял подушку с одеялом и вышел на веранду.

Ночь была очень тёмная, и в этой кромешной темноте пошёл дождь. С вечера было душно. Сергей, перед тем, как лечь спать, распахнул двери на крыльце. Летом он спал обычно в сенях. Сквозь сон слышал, как вначале зашумели встревожено тополя, потом первые капли молоточками застучали по крыше, а немного погодя, послышалась крупная дробь. В жёлобе над крыльцом забулькала дождевая вода. Забушевал ливень. Сергей всё это слышал, но пробудиться по какой-то причине не смог. Только под утро, увидев во сне что-то неприятное, вздрогнул и проснулся.

Долго лежал, соображая, что же могло его разбудить? Лежал и вслушивался в предутреннюю тишину. Потом понял: ночь была последней в этом доме. Сегодня предстоит ночевать уже в другом месте. Он встал, накинул на голое тело брезентовый пиджак для сплавщиков, натянул сапоги на босую ногу и вышел на крыльцо. Присел на невысокие перила, закурил. Хотя светлые ленточки забрезжившего рассвета уже подсвечивали окружающие предметы, но, по сути, стояла ещё глухая ночь. Она висела над посёлком — ни звука, ни огонька, ни лая брехливой собаки. Той, вероятно, не хотелось покидать сухую конуру, и она нежилась на охапке сена.

Все звёзды, однако, уже затухли, кроме одной.

«Венера, кажется, — подумал Сергей. — Она раскалена и на ней нет жизни. А дальше, на других планетах? Наверное, всё же есть. И люди есть, и разум есть, и не важно, какая у них голова, руки и туловище — важно, что они тоже думают и переживают. Так же, как я, мучаются, ищут ответы на свои вопросы, преодолевают трудности. И топчут уродливыми ногами свою планету, а как оттопчут отмеренный срок — умирают».

— Тьфу! Залезет же в голову такая ересь! — негромко ругнул себя Сергей и, решительно швырнув сигарету в самодельную урну, шагнул в дом.

Катерина в эту ночь спала урывками, ворочалась в постели с боку на бок. Размышляла вновь и вновь, почему же всё так печально сложилось. В коротком промежутке сна она увидела себя на свадьбе у Саши Угринова. Их первая ночь с Сергеем наедине. Сергей, слегка хмельной, сильный и горячий, до утра не выпускал её из своих объятий. Катерина в избытке страсти бессвязно бормотала:

— Раздавишь, медведь. Не надо… Ой, Серёженька, милый, это не ночь — симфония какая-то… такого не бывает… не может быть…сказка моя… отрава моя…

Катерина проснулась от собственных стонов, она словно побывала в реальности той ночи, сполна испытав давно забытые ощущения.

«Да, да, да… Всё это было, было, было… И больше уже никогда не повторится… Ты сама всё испортила, растоптала», — отчётливо послышался чей-то тихий вкрадчивый голос. Катя испуганно оглянулась по сторонам, взглянула на потолок.

«Что это было? — со страхом подумала она. — Схожу с ума? Нет? Надо позвать Серёжу, встать на колени и просить прощения. Стоять и умолять!» — Катя приподнялась, села в постели.

«Нет, невозможно, бесполезно. Ты же хорошо знаешь Сергея, не простит он, никогда».

Катя опять откинулась на подушку и тихонько заплакала.

Когда утро набрало силу, Сергей пошёл в церковь. Он и сам не знал, по какой причине отправился туда. Вспомнил, как перед отправкой на флот мать почти силком отправила его в храм божий. Стесняясь друзей, втайне от них, он всё-таки исполнил волю матери. Потом, когда он чудом остался жив после тяжёлых ножевых ранений и возвратился домой, мать неоднократно говорила ему, что от смерти его спас Бог. Сегодня никто не заставлял его посетить святое место. Только кто-то невидимый, как будто подтолкнул с утра, и он пошёл.

Трёхглавая церковь, казалось, была навечно посажена на высоком холме. Купола виделись тёмными и мрачными, хотя позолота была свежей, не облезлой, и всё вокруг было мрачным и серым. Других красок Сергей просто не замечал. У церкви с утра было безлюдно, лишь чёрное вороньё с надрывным карканьем проносилось над колокольней.

Он несмело взялся за большую ручку на зелёной двери, потянул на себя и вошёл в храм. Тихо прошёл по залу, остановился у икон. Ему показалось, что лики святых обращены только в его сторону. Сергей плохо разбирался в них, изображённых на иконах, и поэтому, помедлив, подошёл к изображению Святого Ангела-хранителя. Его он узнал по крыльям. Когда-то, в далёком детстве, по просьбе бабушки, очень набожной старушки, матери отца, он составлял на тетрадном листке два списка — усопших и здравствующих.

— Боженька наш отблагодарит тебя, внучек, — говорила бабушка, брала списки и отправлялась в церковь.

Там она ставила свечи и усердно молилась за живых и умерших, отвешивая земные поклоны, касаясь головой пола. Несколько раз маленький Серёжка ходил за ней следом и удивлялся: вот так бабка! Простоять на коленях несколько часов, сгибаясь до самого пола — невероятно! Он выходил из церкви, прятался в кустах и пытался повторить всё то, что проделывала бабка. Ноги затекали, ныла спина.

Ещё он выучил несколько молитв и помнил их до сегодняшнего дня, удивляя иногда своих друзей.

— Ангел Божий, хранитель мой святой, данный мне с небес от Бога на сохранение, — зашептали его губы, — усердно молю тебя: ты меня ныне просвети и от всякого зла сохрани, к доброму делу наставь и на путь спасения направь. Аминь.

Некоторое время он стоял, не шевелясь. Потом развернулся и пошёл, не перекрестившись, к выходу.

Не заходя домой, отправился к родителям. Мать была на кухне и гремела кастрюлями. На плите у неё что-то шипело и шкворчало.

— Я пришёл, мама, как ты просила, — не здороваясь, произнёс Сергей тихо и спокойно. Его голос был бесцветен и не содержал эмоций.

Он прислонился к дверному косяку в ожидании. Мать, не разворачиваясь лицом к сыну, продолжая помешивать в чугунке деревянной ложкой, спросила:

— Уезжаешь?

— Да.

— Когда?

— Вечером, с шестичасовой электричкой.

— Отец сказывал, надолго.

— На полгода.

— Какая лихоманка понесла тебя туда?

— Военкомат призвал на переподготовку. Я — офицер в запасе, обязан периодически переобучаться.

На стене висело старое мутное от времени зеркало. В его отражении он увидел, как сощурились в недоброй усмешке глаза матери. Она отошла от плиты, посмотрела внимательно на сына и медленно, растягивая слова, певуче проговорила:

— Может, ты сам… напросился? От Катьки бежишь? Дочь свою на любовника ейного оставляешь?

— Думай, что хочешь. У меня нет желания обсуждать сплетни Кутеихи.

— Дурень ты, Серёга, ой, какой дурень! Разве можно так жить?

— Как?

— С непутёвой женой, в ссоре с родителями. Оскалили зубы с Катькой на всех, как волки. В посёлке чужими стали, люди шарахаются от вас.

— Ладно, мама, говори, что хотела, да я пошёл. Собираться надо.

— Хочешь послушать моего совета?

— Готов выслушать.

— Отслужишь — домой вертайся, в армии не оставайся. Катьку брось и забудь. Ты ещё молодой, найдётся для тебя хорошая женщина.

— Всё? Больше ничего не добавишь?

— Ничегошеньки ты, дурак, так и не понял, — сокрушённо сказала мать. — И понимать не хочешь, вижу. Сходи в церковь перед дорогой.

— Был уже. А что мне делать дальше — решу сам. Всё, мама, прощай.

— Прощай, сын. Храни тебя Господь. Отцу что передать, когда вернётся?

— Ему я вчера всё сказал, что хотел.

Сергей вышел, за ним захлопнулась дверь родного очага. Тяжёлые мысли залегли в голове, и не было никаких желаний — ни духовных, ни физических. Ничего не радовало, организм находился в напряжении, и расслабляться не желал.

Подходило время расставания. Катя ходила по дому из комнаты в комнату и постоянно плакала. Волосы её выбились из-под косынки, которую она повязывала по утрам, находясь на кухне, и упали большой прядью на мокрую от слёз щёку. В эту минуту она показалась Сергею старше своих лет. Грудь её часто поднималась, туго натягивая кофту из китайского шёлка.

«Пополнела, — подумал Сергей. — И когда только успела? Всё вроде худощавой была. Не заметил».

Широко открытыми глазами Катя уставилась на мужа. В них поселился страх и растерянность. Сергей подошёл к ней, обнял, ощутил вздрагивающее тело. Ему вдруг показалось, что жена хочет упасть перед ним на колени. Зрачки были неподвижны, в уголках глаз стояли слёзы. Она положила голову Сергею на грудь, затихла. Ей с трудом верилось, что обнимает она его, возможно, в последний раз. Шмыгнув носом, Катя спросила:

— Серёжа, милый, зачем ты едешь в Афганистан? Искать приключений? Скажи, тебе со мной было хорошо?

— Я был счастлив все годы после свадьбы. Счастлив, пока ты не предала меня и отдалилась.

— Серёжа, если ты простишь меня, обещаю: всё будет по-прежнему, вот увидишь. Я стану преданной тебе, рабыней, если хочешь. Только не уходи от меня, то есть, от нас с Анюткой. Не смогу я без тебя, не отпущу. Прости, пожалуйста, я согласна на любое твоё условие. Чует моё сердце, добром не кончится твоя служба. Там — грязь, ужас, смерть.

— Ладно, будет тебе. Успокойся, — спазмы перехватили горло Сергея, он говорил тихо, отрывисто. — Поплачь, легче будет. Дочку береги. За меня не беспокойся. Всё будет хорошо. Деньги получишь через месяц. Не жалей. Трать, но излишеств не допускай. Кутеихе не поддавайся, не уступай. Ну а с Игорем… решай сама. Прислушайся к своему сердцу. Всё. Мне пора. Он вынул ключи от дома, повертел за колечко, подбросил на ладони и положил на стол.

— Наивно полагать, что прошлое можно вернуть, — сказал он. — Даже если стараться для этого будем оба. Возврата к прошлому нет.

Катя подошла к окну, открыла створки. Свежий ветер с реки ворвался в комнату.

— Видишь дочь? Тебе её не жаль? — Катерина пустила в ход последний свой аргумент. — Неужели ты не хочешь, чтобы Анютка была счастлива?

— Не пытайся меня разжалобить, бесполезна твоя уловка. Проживёте как-нибудь, — хрипло выдавил Сергей. — Ты приспособишься, в этом я не сомневаюсь.

Он посмотрел в окно. Анютка играла с увлечением прибрежной галькой, ползая на коленках. Ком жалости застрял в горле, во рту накопилась горькая слюна.

«Что-то с ней станется?» — подумалось ему. На миг он представил, как дочь тянет свои ручонки к чужому мужчине. Ему стало не по себе.

— Я не пойду к ней, не стану мешать. Объясни ей, что папа уехал в командировку, надолго. Ну, прощай, — Сергей неловко поцеловал Катю, почувствовав, как наворачиваются слёзы. Решительно взял рюкзак и, не оборачиваясь, быстро вышел во двор.

В восемнадцать ноль-ноль, издав прощальный свисток, электричка плавно отошла от перрона, набирая скорость. В одном из вагонов, прижавшись к стене, сидел Сергей Жигарёв.

 

Глава 12

Школа выживания

Самолёт, взревев прогретыми моторами, разогнался по взлётному полю и оторвался от земли. Он взял курс на Тбилиси. Вместо Афганистана Сергей Жигарёв направлялся в местечко близ города Лагодехи. Получив первые оплеухи в горах Афганистана, командование Вооружённых Сил СССР стало осознавать: нужны войска специального назначения. Генштаб распорядился создать такое подразделение в Грузии. Но, к сожалению, хотели, как лучше, а получилось, как всегда. В России существует неизлечимая болезнь: если нужно поделиться чем-то — не скупись, отдай, но только не самое лучшее. По принципу: на тебе, Боже, что нам негоже. Приказ был исполнен, отряд специального назначения создали. Однако войска направили туда своих офицеров и прапорщиков не лучших кровей. Переучивать танкиста или мотострелка с десятилетним стажем оказалось бесполезным занятием. У таких людей сложилось своё представление о службе. Они привычным образом отстранились от подготовки бойцов. Ответственность легла на сержантов. Допущенная ошибка обнаружилась через год. Требовалась срочная замена хотя бы небольшой части офицеров и прапорщиков. Так Сергей Жигарёв попал в спецназ. Предстояла шестимесячная подготовка по специальной программе.

Во второй половине дня будущий спецназовец прибыл в военный городок. Рослый сержант на контрольно-пропускном пункте проверил документы, пропустил на территорию. Сергей отыскал кабинет командира отряда и не без волнения подошёл к двери. Перед тем, как постучать, мысленно прорепетировал свой рапорт. В кабинете он предполагал увидеть стареющего полковника с лысиной на голове. Войдя в кабинет, обомлел. Перед ним сидел… бывший тренер по рукопашному бою.

— Что, земляк, не ожидал? — сияя ехидной улыбкой, спросил он.

— Никак нет, товарищ майор!

— Говори проще, Серёга, не чекань.

Майор встал из-за стола и протянул руку для приветствия. Вид у него усталый, лицо осунулось. Но глаза, цвета свежей зелени, светились нескрываемой радостью. В нём чувствовалась неиссякаемая энергия. Был он подвижен, по кабинету передвигался пружинистой походкой.

— В зобу дыханье спёрло? В голове появилась сотня вопросов? Угадал? — Майор продолжал рассматривать Сергея.

— В точку попали, товарищ майор.

— Сергей, ты попал в спецназ ГРУ. Здесь всё иначе, чем в обычных войсках. Жлобов нет, дисциплина строится на взаимоуважении. Поэтому, давай называть друг друга по имени. — Майор задумался на миг, добавил:

— Когда мы с тобой вдвоём.

— Хорошо, товарищ майор.

— Ну вот, заладил опять, — пробубнил майор недовольно.

— Виноват, Михаил Игнатьевич, — повинился Сергей. — Привыкнуть нужно.

— Привыкнешь. В спецназе ко всему привыкнешь, — в глазах майора запрыгали чёртики. У него появилось желание поделиться сведениями о спецназе с прибывшим Сергеем. Вопреки ожиданию он замолчал, чёртики в глазах исчезли. На короткое время он задумался.

— Это ведь я тебя вытащил сюда. Увидел твоё заявление и включил в список офицеров отряда. Надеюсь, не затаишь обиду на меня?

— Обиду? За что? — Сергей искренно удивился.

— За то, что не пустил за «речку».

— Вы это сделали, я думаю, опираясь на свой опыт.

— Да, — согласился майор. — За «речку» рвутся многие. Только не знают они, что в горах война особая. Ей нас не обучали. Там — засады, внезапность. Моджахед коварен и жесток. Он у себя дома. Мы — пришлые, нежеланные гости. В горах воевать не обучены. Если бы я тебя не перехватил, то, как знать, сколько бы ты успел повоевать? Неделю, месяц? Ты же не кадровый офицер, запасник.

— Спасибо, тов… Михаил Игнатьевич.

Майор достал из ящика стола пачку сигарет.

— Куришь?

— Ага.

В руках майора была пачка «Опала».

— Подойдут? — спросил он.

— Вполне.

Они закурили, с удовольствием затягиваясь ароматным дымом.

— Фамилию мою помнишь?

— Я её не знал, — признался Сергей. — И никто не знал. Да и не интересовала нас она. Достаточно было имени и отчества.

— Да, ты прав, наверно. Подвал-то наш нелегальным был. Восточные единоборства запрещены. О фамилии лучше было умолчать. Сейчас знаешь?

— Прочитал на табличке.

— Хорошо. — Воронцов нажал клавишу громкоговорящей связи и отдал распоряжение:

— Сержант! Два чая, покрепче!

Забулькал телефон ЗАС.* Воронцов взял трубку, лицо засветилось улыбкой. Наступила пауза. Трубка о чём-то поинтересовалась. Наконец, майор радостно сообщил:

— Да, Митя. Сегодня принял ещё одного. Из запасников. Но парень — орёл. Рвётся за «речку». Да, да. Конечно рано. Обучим. Всему. Они даже не представляют, какой сюрприз их ждёт. Да, сообщу. Всё. Пока. До связи, брат. — Майор осторожно положил трубку.

___________

*ЗАС — засекречивающая аппаратура связи.

Тихо булькнул отбой. В дверь постучали. Воронцов не ответил, но тотчас же на пороге появился рослый сержант. Волосатые лапищи держали маленький поднос. Пузатый чайник с восточной росписью красовался посредине. От кружек поднимался парок. Лёгким наклоном головы Воронцов поблагодарил сержанта. Детина развернулся через левое плечо и вышел.

— Короче, лейтенант, попал ты в очень интересное подразделение. Мне поручено создать отряд специального назначения. Отыскали в Чусовом, предоставили большие полномочия. Там я и увидел твоё заявление, ознакомился с личным делом. Считай меня своим крёстным отцом. Офицерам из запаса путь в отряд закрыт. Ты — исключение.

Воронцов понимал, что Сергею нужно сказать всю правду, иначе тот рассудит ситуацию по-своему, неверно. Майору показалось, что говорит он убедительно. Жигарёв сидел и молча слушал.

— Надо понимать, мне повезло? — спросил Сергей.

— У тебя есть сомнения? — задал встречный вопрос майор.

— Если честно — были, сейчас улетучились.

— Очень хорошо, — подытожил бывший тренер и, выйдя из-за стола, опустился на стул рядом с Сергеем.

— Скажи мне честно, что тебя толкнуло на такой шаг?

— Семейная проблема, но о ней мне не хочется говорить, — глаза Сергея просили не бередить рану.

— Не говори, не настаиваю, — согласился Воронцов. — Тогда слушай дальше. В вашей группе двенадцать человек. Офицеры и прапорщики. Некоторые из них уже успели побывать в горах Афганистана.

Из вас будут готовить командиров разведгрупп. Полгода, на которые рассчитана подготовка, покажутся вам жестокой пыткой и кошмаром. Обучение пойдёт ускоренным курсом, и за этот короткий срок предстоит научиться выживать. Обычно на такую подготовку офицера спецназа ГРУ отводится пять лет, вы должны освоить премудрости разведчика за полгода. Времени на раскачку нет. Как этого достичь — научат инструкторы. Они — стоящие офицеры. Бывали в таких переделках, что и представить трудно. Через пару месяцев поймёшь сам. Спать будешь в казарме, вместе с бойцами. Всё. Сержант проводит тебя в расположение отряда.

Майор пожал руку, и Сергей направился в казарму.

«Воронцов прав, — принялся рассуждать Сергей после отбоя, лёжа под чистой простынёй. — Меня учили ползать на брюхе и стрелять из „калаша“. Было это пять лет назад. Такого багажа в Афганистане, конечно же, недостаточно. Молодец, майор, предопределил мою судьбу. Война завтра не закончится, Афган подождёт». Со светлой мыслью Сергей заснул.

Месяц учёбы пролетел быстро. Всё было, как на срочной службе: подъём, физзарядка, завтрак и занятия на весь день. Ничего сложного, ничего необычного.

«Блефовал майор, когда говорил про пытки и кошмар», — не раз думалось Сергею. Но он ошибался. Воронцов говорил правду. Однажды на построение он явился личной персоной. За ним следовал незнакомый капитан.

— Уважаемые разведчики, — с нескрываемой ноткой ехидства начал своё обращение майор. — Вчера был последний день вашего пребывания в этом санатории. Карантин закончился, вы окрепли физически, пора подумать и о душе. Я говорю о душе бойца спецназа. Она имеет много оттенков и этим отличается от той, которая находится в вас сейчас.

— Во, даёт! Стелет, как комиссар перед революционными матросами, — тихо проговорил Даничкин, прапорщик с фигурой борца.

— Ага, — отозвался сосед справа. — Агитирует поработать в банке, который буржуи покинули.

В строю послышался смешок.

— Кончайте травить, дайте послушать, — цыкнул на них Новиков.

Воронцов, будто услышав подковырки подчинённых, закруглился.

— О тонкостях ремесла разведчика вам расскажет капитан Стойчев.

Офицер, чью фамилию назвал Воронцов, словно профессор на кафедре института, прогулялся вдоль строя. Свободная размашистая походка превращала капитана в сугубо гражданского человека. Он остановился напротив Сергея Жигарёва.

— Сейчас я произнесу несколько терминов, о которых, возможно, никто из вас не слышал.

— Ещё один философ нашёлся, — не удержался, шёпотом проговорил Даничкин.

А капитан тем временем продолжал:

— Первое. Психологическая устойчивость. Это означает, что боец спецназа должен быть готов убить врага любым способом. Убить, чтобы не быть убитым. Такую задачу на самом низком уровне отработает сегодня первая подгруппа. Второе. Брезгливость. Её нужно преодолеть, чтобы выжить в экстремальных условиях. Что это такое и как с этим бороться, предстоит узнать второй и третьей подгруппам. Остальные будут наблюдать. Вопросы есть?

Вопросов не было. Поступила команда: «По машинам». Группа загрузилась в бронетранспортёры и выехала из расположения городка. Полигон располагался у подножия небольшой горы. Расстояние до неё составляло не более полутора километров, и БТРы, не успев разогнаться, как следует, тормознули и замерли. Неуклюжий бронированный корпус качнулся вперёд вместе с людской начинкой. Через несколько мгновений он начал выталкивать из своего чрева курсантов.

— Всем построиться! — скомандовал дежурный офицер с красной повязкой на рукаве. Он заведовал полигоном и с видимым удовольствием выкрикивал команды.

Подошёл капитан Стойчев, скомандовал первой подгруппе:

— Первая шеренга, два шага вперёд, марш!

Четыре человека, отхлопав подошвами кирзачей по песчаной земле, приблизились к капитану.

— Ваша задача: подойти к собакам — их пять штук — и уничтожить выстрелом из пистолета. Стрелять в голову. Количество выстрелов — минимальное. Пятая собака привязана в стороне от остальных. Её убивает тот, кто освободится первым. Из вас четырёх поощрён будет только один. Вторая и третья подгруппы ведут наблюдение.

Стойчев развернулся в пол-оборота и, как бы нехотя, отдал распоряжение прапорщику:

— Чучалов, выдайте оружие.

— Есть выдать оружие! — с мальчишеской радостью принял распоряжение прапорщик.

Собаки были привязаны к столбам, врытым в каменистый грунт, и злобно рычали. Как только курсанты приблизились к ним, рычание перешло в многоголосый несмолкаемый лай. Животные, словно почуяв скорую кончину, зверели на глазах. Становились на задние лапы и хрипели от верёвки, сдавливающей горло. Потом отступали назад, приседали и вновь готовились к прыжку. Зрелище было не для слабонервных людей. Два прапорщика и два лейтенанта, одним из которых был Сергей Жигарёв, ждали команды.

— Чего стоим, кого ждём? — послышался за спиной вкрадчиво-ласковый, с издёвкой, голос капитана. — Приступайте.

С первого выстрела замертво упали две собаки. Рыжая, в которую стрелял Даничкин, и старая восточно-европейская овчарка. В неё тщательно целился Сергей, опасаясь промазать. Две другие были только ранены и пронзительно голосили. Лейтенант Иванцов растерялся, рука дрожала, и пистолет плясал. Пятый патрон заставил собаку замолчать, и она неуклюже завалилась на бок. Её пасть открылась в оскале навсегда. Сделалось тихо-тихо, будто все стоящие стали вдруг глухонемыми и могли общаться лишь жестами. Тишину нарушил спокойный голос капитана Стойчева:

— Вторая четвёрка, получить штык-ножи!

Старшина раздал ножи.

— Задача вашей подгруппы: ободрать шкуры, удалить внутренности, разрубить тушки на куски.

Четыре курсанта с подкатывающей к горлу тошнотой приступили к выполнению задачи. Капитан Стойчев с невозмутимым видом прохаживался перед курсантами третьей подгруппы.

— Лейтенант Суванкулов, — обратился инструктор с улыбкой к офицеру.

— Слушаю, товарищ капитан!

— Как вы думаете, что предстоит сделать вашей четвёрке, если вон там, — Стойчев показал рукой в сторону безмолвных БТРов, — лежат хворост и дрова?

— Разжечь костёр, товарищ капитан.

— Верно, лейтенант. Только слово костёр я бы употребил во множественном лице. Полагаю, вы догадались, какой будет следующая задача?

Суванкулов потупился, опустив взгляд в землю.

— Не решаетесь ответить? Тогда скажу я. Нужно забрать из БТРа котлы и установить на огонь. Будете варить собачатину. Действуйте.

До Суванкулова дошёл смысл предстоящих событий и он, часто моргая, уставился на капитана.

— Что-то неясно, лейтенант?

— Куда уж яснее, — насупившись, ответил курсант.

Если ясно — время пошло! На всё про всё — два часа с четвертью. Задержка ужина чревата последствиями.

После заключительной фразы капитана Стойчева всем стало понятно, с какой целью будет вариться «зверь», добытый в «бою». Двое курсантов не выдержали, стравили содержимое желудка на землю. Капитан, словно упиваясь властью над людьми, тускло произнёс:

— Бричиченькам советую проблеваться прямо сейчас. Два пальца в рот — и кишки пустые. Ужин пройдёт с успехом. Предупреждаю: увильнуть — равносильно наступить на мину и остаться в живых. Такой номер со мной не пройдёт.

— Слышь, Серый, кому он сказал проблеваться? — шёпотом спросил Даничкин.

— Бричиченькам.

— Это кто такие?

— Не знаю.

— О чём шепчемся? — поинтересовался Стойчев.

— Бричиченьки — это кто?

— Вы все, если ваш организм отвергнет собачек.

Потом усмехнулся, пояснил:

— Маменькины детки — изнеженные, слабые, брезгливые.

— Местный диалект, — съязвил Даничкин по этому поводу.

— Третья подгруппа, слушай меня! — обратился капитан-узурпатор к оставшейся четвёрке. — Ваша задача наиболее сложная. И ответственная.

Курсанты затихли, ожидая очередной пакости. Они были уже готовы ко всему.

— Что присмирели, орлы? Мысли заняты? Подыскиваете для меня подходящее прозвище? Напрасно.

Руки капитана ушли за спину и сомкнулись в замок. Туловище слегка наклонилось вперёд, он заходил, как гусак.

— Попробую пояснить, для чего ставятся подобные задачи перед бойцами спецназа. Командир вашего профиля, как пионер, с сегодняшнего дня должен жить под лозунгом: «Будь готов — всегда готов!» Краток курс в нашей школе, однако выпускник, находясь на задании, должен воспринимать любую неадекватную ситуацию, как обыденную. Для этого нужно перебороть себя, чтобы потом не угодить в психушку.

Капитан говорил легко, будто всю свою жизнь только и делал, что читал лекции по психологической устойчивости и придумывал практические занятия, одно заковыристее другого. Иногда он останавливался и делал длинные паузы. Курсанты в этот момент имели возможность осмысливать услышанное.

— Итак, продолжим урок. Его нам подготовит третья подгруппа.

Стойчев с деланным спокойствием плавно перешёл к теме занятия.

— Перед вами установлена кукла. Внутри тела спрятаны важные документы. Куклу предстоит облачить в форму пехотинца и плотно нашпиговать внутренностями животных. После этого отдых и подготовка к ужину. Вопросы есть?

— Есть, товарищ капитан, — немного смущённо произнёс любознательный Даничкин.

— Спрашивай.

— С какой целью закладываются кишки внутрь хэбэ? Неужели к поиску документов приступим ночью?

Капитан злорадно усмехнулся в усы и, растягивая слова, сказал:

— Ваши курсы, что многосерийный фильм. Следующая серия — занятия черед два дня. На них вы получите ответ.

— Но внутренности протухнут! — не унимался Даничкин.

— В этом и заключается весь сюрприз.

После длительного перекура был ужин. Расположились прямо на земле. Подъехавший прапорщик с двумя бойцами раздал хлеб. Солдаты порезали сварившееся собачье мясо и разлили по мискам бульон. Вопреки ожиданиям, поужинали благополучно. Курсанты, бравируя друг перед другом, давились из-за подступающих спазм и глотали его, почти не жуя. Бульон пили из мисок через край. Лишь один прапорщик не выдержал, сорвался вдруг с места и отбежал в сторону, зажав рот ладонью. Послышался надрывный рык. Курсанты прекратили временно трапезу, но, собравшись с духом, опорожнили миски до дна.

На третий день те же бронетранспортёры доставили спецназовцев на полигон. Капитан Стойчев в начищенных до блеска сапогах, привычно расхаживал перед строем.

— Разведчики, — обратился он с пафосом, впервые назвав стоящих в шеренге курсантов таким словом. — Сегодня вы шагнёте на одну ступень выше по лестнице преодоления брезгливости. Через несколько минут четверо из вас приступят к поиску важных документов. Представьте на миг, что вам необходимо обыскать труп не первой свежести. От результата поиска зависит ваша собственная судьба. — Стойчев замолчал, магическим взглядом обвёл строй. — Представили? Очень хорошо. Задачу будет выполнять каждый из вас. Четверо первых — добровольцы. Для них ставится особая оценка.

Курсанты молчали.

— Серёга, пошли, — шепнул Даничкин Сергею. — Шарить в тухлых кишках придётся, так или иначе, так лучше уж в числе первых.

— Ладно, — нехотя согласился Сергей и вышел из строя.

Едва приблизившись к чучелу, он почувствовал тошнотворно-смердящий запах. Одежда на «пехотинце» пропилась кровью и слизью. Захотелось уйти прочь от этого места. Сергей скосил глаза в сторону товарища. Даничкин отпрянул от куклы и остановился.

— Что за урод придумал такие испытания? — негромко выругался он. — На кой хрен нам всё это нужно?

— Не на хрен, а для командования. Важный документ надо найти как можно скорее, страна погибает, — съязвил Сергей и, превозмогая рвотный позыв, запустил руку за отворот куртки.

Документ был спрятан надёжно. Потребовалось несколько минут, чтобы отыскать его в стружечно-травяной набивке. Всё это время зловонная слизь стекала по руке и густой соплёй зависала на локте. «Важным» документом оказался бланк удостоверения военного специалиста. Сергей подбежал к капитану, доложил:

— Товарищ капитан! При осмотре трупа военнослужащего иностранной державы мною обнаружены важные документы!

Он протянул удостоверение, испытывая злорадство.

— Положи на табурет, — распорядился Стойчев.

— Нет, товарищ капитан. Документы должны быть переданы вам лично в руки, — не согласился Жигарёв.

В глазах капитана засверкали яростные молнии. Он выдержал паузу. Молнии поутихли. Курсанты замерли, наблюдая за поединком.

— Лейтенант, если ты решил выплеснуть свой негатив на меня, то это не тот способ, уверяю. Не играй на публику. Сюжет твоего спектакля бездарный.

Капитан старательно сохранял безразличное выражение лица, но в его голосе исчез доброжелательный тон.

— Многие из вас видят во мне садиста. Это не так. Подготовка настоящего разведчика рассчитана на пять лет. Ваш срок — полгода. Курс ускоренный, но скидок не дано. Все вы теперь дети спецназа, хотя и приёмные. Пройдёте шоковую терапию. Кто окажется слаб, будет немедленно отчислен. Убеждать больше не буду.

Взгляд инструктора ушёл в сторону и, словно отыскав в пространстве нужные слова, он скомандовал:

— Вторая четвёрка, выйти из строя!

Четыре человека из второй шеренги приблизились к капитану.

— Ваша задача — взять документ и спрятать вновь в потрохах куклы.

Кустистые брови Стойчева в ожидании вопросов поползли вверх. Никто ни о чём не спрашивал. Всё было ясно без слов.

— Выполняйте, — коротко бросил капитан и направился к БТРу. В этот день каждый курсант успел пошарить за пазухой враждебного «пехотинца».

Прошло ещё два месяца. Вспомнились слова Воронцова: «Поверь, полгода покажутся тебе пыткой и кошмаром. Но нужно научиться выживать».

И они учились. По нескольку дней ночевали в горах под открытым небом. Палаток не ставили, сооружали шалаш из подручных материалов. Осваивали минно-подрывное дело, таскали друг друга на себе под видом «раненого» по маршруту марш-броска. По пятнадцать часов сидели неподвижно в буреломах, маскируясь от своих же товарищей, задача которых — обнаружить и обезвредить затаившегося врага. В таких случаях завязывалась настоящая рукопашная схватка. Курсанты возвращались с задания с синяками и кровоподтёками. Учились грамотно убивать, используя своё тело и подручные предметы. Снятие часового снилось по ночам. Особенно выматывали Сергея марш-броски с полной боевой выкладкой. Маршрут пролегал по бездорожью, и протяжённость его составляла более тридцати километров. Пить разрешалось только перед маршем и в небольших количествах.

Единственной отдушиной была суббота. В этот день разрешалось посетить город. Курсанты незаметно для себя разделились на небольшие группы и подружились, как братья. Сергей Жигарёв сошёлся с двумя офицерами и одним прапорщиком. Сближение объяснялось, вероятно, разностью характеров.

Лейтенант Суванкулов, худощавый стройный парень из Ташкента, отличался восточной сдержанностью. Тонкие черты лица как бы подчёркивали его начитанность и остроумие.

Новиков, представленный к званию старшего лейтенанта ещё в родной части и не получивший его до сих пор, был родом из Сибири. В нём жил охотник, и поступки его отличались степенностью и продуманностью. Несколько тяжеловат с виду, он неожиданно для всех преображался на занятиях по физической подготовке, становясь подвижным и темпераментным.

Прапорщик Даничкин оказался земляком Сергея, хотя между населёнными пунктами, именуемые в народе Родиной, было три лаптя по карте. Но в армии так заведено: земляк — это вовсе необязательно, чтобы человек был родом из того же города или района. При определении землячества участвовали регионы — Урал, Сибирь, край, округ или даже республика. Исключение составляли москвичи — чопорные и презрительно-надменные парни. Земляком у них признавался только коренной москвич, и даже житель подмосковья являлся для них пасынком.

В одну из суббот все четверо отправились в увольнение. Заводилой выступал Костя Даничкин.

— А не пора ли нам, товарищи офицеры, смазать заскрипевшие шарниры? — обратился он к друзьям накануне.

— Так уж и заскрипели? — как бы уточняя, переспросил Сергей.

— А то! В любом суставе есть жидкость, а у нас её нет. Высохла, испарилась. Бегаем, как сайгаки, жрём лягушатину и собачатину! Разве не требуется при такой жизни заливать в организм жидкость для смазки и обеззараживания?

Даничкин повёл крутыми плечами. Рельефно сыграли мускулы. Костя до призыва в армию занимался дзюдо и достиг результатов кандидата в мастера спорта. В отличие от узбека Суванкулова был словоохотлив и знал великое множество анекдотов. Отслужив срочную службу в десантных войсках, принял решение остаться на сверхсрочную. Тут и поступило предложение перейти в отряд спецназа ГРУ. Костя без колебания дал согласие. Ему было приятно чувствовать себя наравне с офицерами, которым ещё совсем недавно отдавал честь, приветствуя при встрече. А сейчас у него есть возможность пойти вместе с ними в увольнение и посидеть за одним столиком в местном кафе.

— И что ты, Дан, нам предлагаешь? — спросил его Новиков.

— Что я предлагаю? И вы не догадываетесь? — Сузившиеся до щёлок глаза Кости смеялись.

— Конечно же, нет, — не пытаясь играть в детскую угадайку, ответил Суванкулов. — Ты у нас десантура, вот и предлагай место для десантирования.

— Ну что же вы, товарищи офицеры, — с укором продолжил Костя. — Пора нам чачи отведать, да на местных красавиц посмотреть. Живём, как затворники, но мы ведь не монахи, и в нас живут мужские желания.

Друзья заулыбались, без слов поддержав бывшего десантника. Добрались до города, нашли уютное кафе и расположились за столиком в углу. К ним подошёл сухонький юркий официант и застыл в ожидании.

— Давай, Костя, заказывай смазку для суставов, — предложил Новиков Даничкину.

— Будь спок, ща всё будет!

Прапорщик взглянул в лицо официанта.

— Мясо по-грузински и пятьсот граммов огненной воды, — заказал он.

— Конкрэтнее, друг. У нас здэсь всё по-грузински.

— Шашлык есть? — вмешался Сергей.

— Есть, дарагой.

— Ну что, друзья, по шашлычку?

Разведчики согласно кивнули головами.

— Водка есть? — спросил Костя.

— Нэт.

— А что есть?

— Ничего нэт.

— Как — нет? Шашлык и без вина?

— Вино есть. Тры литр сразу, мэньше нет.

Друзья переглянулись, не понимая ответа официанта.

— А чача есть? — безнадёжно поинтересовался Даничкин.

— О-о! Чача есть! Чача всэгда есть!

— Так это же то, что нам нужно! Неси, дорогой! — воскликнул Костя обрадовано. — А говоришь огненной воды нет.

— Водка, коньяк — запрещён. Чача — нет. Чача — так, напиток. Национальный. Запрэтить нэльзя.

К удивлению курсантов, стол был накрыт довольно быстро. Костя наполнил рюмки.

— Шевельни языком, Марат, — попросил Даничкин. — Твой тост будет красивым, говоришь ты мудрёно.

— Да ну тебя, — отмахнулся Суванкулов. — Скажешь тоже.

— Двигани речь, Маратик, не стесняйся. Народ хочёт слышать тебя, — поддержал Миша Новиков.

Марат посмотрел на Сергея.

— Я весь во внимании. Начинай.

— Ну, хорошо.

Суванкулов на миг задумался, что-то припоминая, и заговорил ровным голосом с восточной интонацией.

— Могущественный создатель мира наделил человека способностью мыслить и понимать происходящие события. Сделал он это для того, чтобы живущие на земле люди умели отличать добро от зла, истину — от тщательно замаскированной лжи, настоящих друзей — от шакалов. Сейчас я поднимаю свой бокал за то, чтобы мы, наша четвёрка, всегда помнили об этом, какие бы испытания не преподнесла нам судьба. Чтобы те жестокие навыки, которым нас обучают в школе, применялись только оправданно, когда нет другого выхода. Разум и только разум двигал бы нашими поступками.

Друзья отставили рюмки, зааплодировали.

— Ну, ты, блин, даёшь! — восторженно проговорил Костя. — Философ, однако.

— Молодец, Марат, — похвалил Сергей. — Давайте выпьем за светлые мысли.

Все чокнулись и залихватски опрокинули рюмки. Шашлык был сочен и вкусен. Горячие куски мяса обжигали губы, но курсанты не замечали этого, уплетая за обе щёки.

— Давненько я так не оттягивался, — удовлетворённо сообщил Новиков.

— А может, это и не барашек вовсе? — подначил его Даничкин. — Может, и здесь собачкой угощают?

— Иди ты, — обиделся Миша. — Не порти праздник, шутник хренов.

Будущие разведчики дружно рассмеялись. Выпили ещё по одной. Раскраснелись.

— Мужики, я вот что хочу сказать, — попросил внимания Сергей, поднимая очередную рюмку. — За три месяца мы вросли в жизнь спецназовца. Научились таким вещам, о которых на гражданке и не мыслили. Обрели настоящую мужскую дружбу. Впереди у всех нас — Афган. Я не знаю, что тревожит меня больше: неизвестность, война, или же расставание с вами. Возможно, всё вместе. Вот если бы Воронцов не разлучал нас, тогда и чужая страна будет восприниматься иначе. Воевать с такими друзьями, как вы, не страшно. Давайте выпьем за то, чтобы в трудной ситуации каждый из нас мог надеяться на плечо друга.

Лица парней посерьёзнели, они встали и выпили молча. Пожелание Жигарёва понравилось присутствующим, взволновало всех. Официант поставил на стол очередной графин с чачей.

— Надеюсь, последний? — спросил Марат и почему-то посмотрел на сибиряка Новикова.

— Я — как все, — виновато ответил Миша. — Хотя с большим удовольствием выпил бы ещё.

— Хорош, мужики. Опрокидываем графин и выкатываемся на улицу, — тоном, не терпящим возражений, подвёл итог застолью Сергей.

— Совершенно справедливо. Мы кто: пьяницы или кавалеры? — весело сориентировался Костя. — Прошло три месяца с того дня, когда я последний раз видел женщин. А грузинок не доводилось встречать вообще. Какие они, эти очаровательные представительницы гор? Не знаю, как вы, а я очень хочу их увидеть и оценить.

— Смуглые и черноволосые, как узбечки, — усмехнулся Суванкулов. — Тебе не понравятся. Ты сам однажды сказал, что самые красивые женщины — блондинки. Или это не ты говорил?

— Пройдёт ещё три месяца, и любая женщина покажется мне красавицей, — ушёл от ответа Костя.

Сергей вспомнил Катю.

«Как она там? Что сейчас делает? Вспоминает обо мне или уже забыла?» Он не писал ей писем и не сообщал свой адрес. «Так будет лучше, — уверял он себя. — Домой попасть смогу не скоро, зачем бередить душу?» Сергей тряхнул головой, отгоняя непрошенные мысли.

— Всё, мужики. Встали и пошли, — скомандовал он и первым направился к выходу.

Время было позднее, когда разгорячённые курсанты вернулись в городок.

Учёба продолжалась. Нагрузка увеличивалась с каждым днём по геометрической прогрессии. Марш-броски стали делать по ночам, без указания дистанции и времени бега. Под утро наступало полное физическое истощение. Три часа сна и опять занятия. Приступили к воздушно-десантной подготовке: прыгали с парашютом. Изучали радиодело и английский язык. Вели беседы на фарси. Несколько человек не выдержали перегрузки, их отправили в госпиталь, а затем отчислили из отряда.

Иногда появлялся сам Воронцов, интересовался о чём-то у инструкторов. Он мог внезапно появиться в спортзале и лично провести занятия по рукопашному бою. Потом он куда-то исчезал, и его не видели в городке несколько недель.

Наступил февраль. Погода стояла отвратительная — слякоть и грязь. Курсы подошли к концу. Предстояли показательные учения. Все курсанты жили ожиданием этого дня. И вот он настал.

Десант выбросили в горной местности. Руководитель учений сделал это не случайно. Большая часть обучаемых в ближайшем будущем отправлялась в Афганистан. Руководство школы намеревалось испытать ребят в условиях, приближенных к горам Афганистана. Выброску произвели ночью, и почему-то произошла задержка на полторы-две минуты. Сергей прикинул: до места сбора придётся топать по острым камням в темноте. Километров десять, не меньше. В группе было двенадцать человек. Задача простая: разбиться на три подгруппы и к рассвету выйти в заданный квадрат. Там окопался «противник», которого нужно было молниеносным броском уничтожить и захватить «секретный прибор».

Спланировано всё было гладко. Задача действительно казалась несложной. Однако непредвиденная задержка с выброской круто изменила все планы. Время выхода в обозначенный квадрат не менялось, а путь удлинился на десять километров. К тому же, было неизвестно, как произошла выброска? Как далеко друг от друга разбросало разведчиков? Сколько потребуется времени для того, чтобы сойтись к месту сбора?

Сергей приземлился неудачно. Несколько минут его волокло по каменистой земле. Ему никак не удавалось погасить купол парашюта. Много раз пытался натягивать передние лямки и всякий раз сильный ветер вырывал их у него из рук. Ладони горели, словно Сергей долгое время держал ими раскалённую сковороду. Хорошо хоть под задницей имелась запаска, а то она, бедная, была бы изодрана в клочья. Наконец, уловив небольшое ослабление потока воздуха, Сергей умудрился резко дёрнуть лямки подвесной системы и вскочил на ноги. Большим прыжком достиг купола и распластался на нём. Купол, рьяно сопротивляясь, всё же потух.

«На кой чёрт нам всё это? — подумалось ему. — Мы же не десантники, и задачи у нас ставятся по-другому». Но тут же отбросил дурацкие мысли, собрал парашют и затолкал его в сумку.

«Придётся бежать, иначе не поспеть к месту сбора, — рассудил Сергей и рысью, почти на ощупь стал продвигаться на север. — Где-то поблизости должны быть Даничкин и Суванкулов. Они прыгали передо мной». Сергей ускорил темп.

«Разве это бег, когда тяжёлая сумка с парашютом ритмично долбит по спине? — подумалось ему. — Будто коленкой под зад. Где же ребята? Неужели провалим задачу?»

Начался крутой подъём. Всё, что висело на ремне, а это штык-нож, подсумок с двумя магазинами патронов, три гранаты, сапёрная лопатка, котелок и фляжка с водой — тянуло всё время вниз, прижимало к земле. Сумку с парашютом предполагалось оставить на месте сбора. Учитывая задержку с выброской, приходится тащить её на себе все десять километров. Он остановился, сориентировался.

«Иду правильно», — удовлетворённо отметил про себя Сергей. Впереди что-то сбряцало. Сергей изменил направление и побежал на звук.

— Дан? Мара? — тихо позвал он.

— Серый, ты?

— Я, — обрадовано откликнулся Жигарёв.

Теперь бежали втроём. Дыхание было хриплым, надсадным. Никто не отпускал шуток. Не до этого. Кругом темень, хоть глаз выколи. Все трое пристально всматривались вперёд, желая, как можно скорее увидеть костёр — точку сбора группы. Сердце выскакивало из груди. Хотелось остановиться и броситься на землю — отдышаться. Наконец-то впереди замерцал огонёк.

— Ура! Мы ломим, гнутся шведы! — не сдержав ликования, продекламировал Костя.

Через несколько минут они были у костра. Две четвёрки были уже здесь. У костра стоял майор Воронцов. У него был расстегнут планшет, и он что-то рассматривал на карте.

— Жигарёв, Суванкулов, ко мне! — громко и довольно резко прозвучал голос начальника отряда. — Сегодня вы — командиры подгрупп. В подчинение вам придаются бойцы срочной службы. Поведёте свои четвёрки так: Жигарёв — сюда, — Воронцов показал карандашом направление движения подгруппы, — Суванкулов — сюда. А ты, прапорщик, будешь следовать за ними с двумя бойцами и страховать от всяких случайностей. Идёте скрытно.

— Понял, товарищ майор, — не удержался Даничкин.

— Противник засел в скалах. Вот здесь, — Воронцов ткнул в карту. — В шесть ноль-ноль обе подгруппы должны быть в квадрате, где базируется «противник». Затем Даничкин с бойцами обходит его с тыла, а Жигарёв и Суванкулов молниеносным рывком сваливаются на «противника» сверху. Стреляйте, забрасывайте гранатами. Не исключён рукопашный бой. «Противник» по численности превосходит вашу группу в три раза. В затяжной бой не ввязываться. Не увлекаться уничтожением живой силы. Главное — прибор. Выполнение задачи рассчитано на внезапность. Берёте прибор и быстро сваливаете. Ясно?

— Так точно, товарищ майор! — в один голос ответили командиры подгрупп.

Воронцов смотрел на молодых офицеров, и у него вдруг возникло неожиданное желание быть вместе с ними, пройти этот нелёгкий путь среди скал, матерясь и чертыхаясь. Подавив необычное желание, сказал:

— Добро. Уверен, что не подведёте. Выполняйте.

Крепкий майор стоял на чуть кривоватых ногах, внушал доверие. От него исходила сила, целеустремлённость и уверенность в себе.

Сергей и Марат подошли к солдатам, поставили задачу. То же самое сделал Даничкин.

Переход был изматывающим. Пошёл мокрый снег, который усложнил выполнение задачи. Густая серая крупа залепляла лица. Одежда быстро намокала, становясь задубевшей и тяжёлой. Зачавкало в обуви. Скалы, тянувшиеся на несколько километров, казались бесконечной грязно-белой стеной. В темноте двигаться тяжело. В горах с полной экипировкой, где каждый шаг делается с особой осторожностью, ещё труднее. В любой момент можно загреметь вниз. Ускорить продвижение было опасно. Солдаты в горах были впервые. Велика вероятность оступиться на камнях и упасть, подвернуть или сломать ногу. Тогда задача невыполнима, срыв обеспечен. А этого допустить нельзя. Шли все вместе, на расстоянии вытянутой руки, чтобы в случае чего успеть подхватить товарища. Время неумолимо бежало вперёд, приближая час, когда предстоит совершить внезапный бросок сверху и ошеломить «противника». Гряду скал преодолели на пределе физических возможностей.

И всё-таки не обошлось без «ЧП». В самом конце трудного участка, когда намечался спуск, и все облегчённо выдохнули, рядовой Лядов споткнулся и упал. Поднимаясь, опёрся на правую ногу и. громко ойкнув, тут же опустился на землю.

— Что? — спросил Жигарёв озабоченно.

— Не могу встать, товарищ лейтенант. Боль такая, будто в ноге — раскалённые угли.

— Всё, приехали, твою мать, — выругался кто-то из солдат.

Сергей не успел уловить, кто именно это сказал. Уточнять не стал. Ни к чему. Раздражение уставшего человека вполне понятно и оправданно. Стало ясно: Лядова не оставить и придётся тащить на себе. А сил оставалось только на бросок вниз. Соорудили нечто, похожее на носилки, и двинулись дальше. Перед броском Лядова оставили в небольшом гроте.

— Отдыхай, ты отвоевался. Завладеем прибором — вернёмся, заберём тебя, — успокоил Сергей бойца. — Потерпи пару часов.

— Постараюсь, товарищ лейтенант, — вымученно улыбнулся Лядов. — Подвёл я вас. Желаю удачи.

— На войне — как на войне, без потерь не бывает, не терзайся, — ещё раз постарался успокоить Лядова Сергей. — Жди с победой.

Даничкин со своими бойцами присоединился к подгруппе Жигарёва. Заметно рассвело.

— Однако успели, лейтенант! — радостно поделился прапорщик.

— Успели, — без эмоций согласился Сергей и, взяв бинокль, стал изучать позиции «противника».

Его дозор располагался в ложбине. Туда пошёл Суванкулов с бойцами. Он должен отвлечь внимание на себя. На равнине, где стояло несколько палаток, было спокойно. Группу разведчиков не ждали. Всё произошло очень быстро. Как только Суванкулов «засветился», подгруппа Сергея в стремительном броске буквально слетела вниз по расщелине, расстреливая «противника» почти в упор и забрасывая гранатами. Рукопашная схватка была настолько скоротечной, что пехотинцы не смогли оказать никакого сопротивления. Они не владели приёмами рукопашного боя. «Противник» и глазом не успел моргнуть, как «прибор» оказался в руках разведчиков. Задание было выполнено.

— Киношная показуха, не более того, — подвёл итог Суванкулов, когда подгруппы воссоединились в горах.

— Ты думаешь, «духи» повели бы себя иначе? — поинтересовался Костя Даничкин.

— Не думаю, а уверен на все сто, — сказал Марат. — Моджахеды — не солдаты первогодки из пехотного батальона. Они — горцы, воюют не один год. Охрана была бы понадёжнее. Я в этом убеждён.

Разведчики, подобрав Лядова, ушли в заранее обозначенный квадрат, где их дожидался представитель отряда. Погода утихла, и они загрузились в вертолёт. При разборке учений обе подгруппы получили хорошую оценку. Воронцов был доволен работой спецназовцов.

Ровно через неделю командир отряда пригласил к себе неразлучную четвёрку.

— Москва запросила у нас две группы для замены в кабульской роте. Я принял решение направить вас, — сообщил Воронцов без предисловия и окинул выпускников испытывающим взглядом.

— У нас есть право возражать? — осмелился спросить Даничкин.

— Такого права нет. Документы уже оформлены. — Воронцов невесело улыбнулся. — По правде говоря, жаль, конечно. Рассчитывал уйти за «речку» с отрядом в полном составе. Ну, ничего. Даст бог, встретимся. Мы выступаем следом за вами. Да, кстати, — обрадовано вспомнил майор, — лейтенанта Жигарёва я представил к присвоению очередного звания, временной срок в запасе позволяет это сделать. Обмывать это событие будете уже в дружественной нам стране. Всё.

Майор пожал на прощание руку каждому и куда-то заторопился. До отъезда они больше не виделись.

 

Глава 13

На пути в Кабул

В Термез группа прибыла на рассвете. Тишина и уют большого города позволили расслабиться личному составу. Ещё в дороге Сергей расспросил Марата об этом городе. Из рассказа следовало, что Термез когда-то был крепостью. Потом сюда прибыли русские поселенцы и переделали, перестроили её на свой лад. Сейчас город во многом отличался от обычных среднеазиатских поселений. Стоял февраль, и деревья были ещё обнажены, но стоило бросить беглый взгляд на аккуратные домики, и можно было легко вообразить, как выглядят они в окружении цветущих яблонь, как ласковые солнечные лучи пробиваются через их кроны.

Прибывших разведчиков встретил подполковник с петлицами мотострелка. Он вышел из «уазика», представился:

— Подполковник Смирнов. Уполномочен встретить вас и временно расквартировать в нашей части. — Он протянул руку, поздоровался.

— Старший лейтенант Новиков. Возглавляю прибывшую группу, — ответил на приветствие и представление Миша.

Подполковник пожал руку каждому офицеру и прапорщику Даничкину. Они представились и отошли, встав в полукруг.

— Трое суток придётся позагорать, — сообщил Смирнов. — Подойдут мотострелки и десантники, будете двигаться сводной колонной. Задача на сегодня: снять БМП с платформ и отогнать в часть. Вопросы есть?

Голос подполковника прозвучал высокомерно и повелительно. Спецназовцам это не понравилось. Командовать группой могли лишь несколько высокопоставленных лиц из штаба сороковой армии. Только по причине того, что разгрузка и расквартирование было поручено холёному подполковнику, разведчикам пришлось смириться и промолчать.

— Чупеня, ко мне! — раздалась властная команда Смирнова.

Прапорщик Чупеня, низкорослый, стриженый под «ноль» увалень на кривых ногах, вывалился из «уазика» и подбежал к командиру.

— Свяжись по рации с Тихонюком, пусть вышлет автобус. Поедешь вместе с ними. Палатки поставили вчера, сам видел. В общем, расквартируй и поставь на довольствие. Меня отвези в часть.

— Есть! — отозвался Чупеня ретиво.

— Спасибо за заботу, товарищ подполковник. Автобус не нужен. Оставьте прапорщика, мы прибудем на броне, как только выгрузимся, — вежливо поблагодарил Миша Новиков.

От подполковника не ускользнул оттенок иронии, полной сарказма. Его глаза бешено завращались, он с негодованием выпустил воздух. Не привык, видать, офицер, чтобы ему возражали.

— Что значит, автобус не нужен?

Язык подполковника зудил от сильного желания повластвовать над прибывшими, приказать им, заставить подчиниться, унизить за скрытую насмешку. Увидев, как невозмутимо держатся офицеры спецназа, он махнул рукой.

— Чёрт с вами! Было бы предложено. Чупеня! Отставить связь с Тихонюком!

— Есть! — прапорщик козырнул и вновь уставился на подполковника с преданностью раба.

— Чего лупишься? Поехали! — раздражённо выпалил Смирнов, и «уазик» укатил.

С трудом согнали с платформ БМП. Приданные разведчикам механики-водители оказались зелёными первогодками, навыки вождения у них почти отсутствовали.

— О чём только думают наверху? — возмутился Новиков. — Ладно, не дали БТРов и подсунули сраные БМПэшки, так ещё и посадили в них желторотиков. Перебьют при первом же задании!

Механики виновато хлопали глазами и с удесятерённым усердием старались доказать старшему лейтенанту, что они не такие уж неумехи, как думает о них он.

К палаточному городку, где отряду предстояло переждать три дня до окончательного формирования колонны, подлетели почти на предельной скорости. Прапорщик Чупеня показал палатку, где прибывшим спецназовцам предстояло провести трое суток. В палатках были установлены буржуйки, и вечером ощущалась духота, а под утро стало холодновато.

На следующий день разведчики, позавтракав, пошли знакомиться с городом. На небольшой площади стояли лавки. Перед ними на длинных печах дымились котлы с пловом и шурпой. Неподалёку были устроены навесы из плетёного камыша. Под навесами стояли столы и скамейки. Новиков предложил присесть.

— Миша, ты завтракал час назад. На кой хрен тебе эта жирная баранина? К тому же с утра? — попытался отговорить его Даничкин. — Идем лучше в центр. Там Марат покажет нам узбечек без паранджи и шаровар. А пожрать всегда успеется. Армия гарантирует нам пайку.

На лице Суванкулова мелькнула добродушная усмешка.

— Десантура, сегодня, к сожалению, ты не прав. В жизни всегда есть место подвигу, а в желудке — хорошему плову. Ведь это не какая-то перловка — для брюха уловка, а настоящий восточный плов! Серый, ты согласен со мной? — спросил Новиков, пытаясь заручиться поддержкой.

— Полностью, — ответил Жигарёв. — Готов питаться впрок, как верблюд запасается водой. Ты уж прости Костю за недальновидность. Он молод, перспективы не усматривает. Подрастёт — поймёт.

— Старики нашлись, — надулся Костя. — Недальновидный, перспективы не усматриваю! Один брякнул не по делу, и все балдеют. Я давно заметил: у вас всегда есть желание набивать свои курдюки жратвой, а потом срочно упасть в постель.

— Разве это плохо? — спросил Жигарёв.

— Отвяжитесь вы от меня. Я своё предложение внёс, — всерьёз обиделся Даничкин и насупился.

— А моего мнения не требуется? — вмешался Суванкулов, молчавший до сих пор.

— Неужели ты против того, чтобы твои друзья отведали национальное блюдо? — спросил Миша, изобразив на лице удивление.

— Вот чертяка, зацепил. Сыграл на самолюбии, что называется, — поморщился Марат незлобиво. — Ладно, пошли, любители узбекского плова.

Разведчики разместились под навесом. Средних лет узбек принёс плов. Новиков виртуозно извлёк из бушлата фляжку и, подняв её над головой, воскликнул:

— А вот и святая водица! Друзья, не желаете ли вы напиться?

— В этом и заключается моя недальновидность, да? — Даничкин в сердцах сплюнул.

— Догадливый воин, но не до конца. Как принято говорить в мужской среде о женщинах? Не знаешь?

— Много чего о них говорят, — пробубнил Костя себе под нос.

Бывалые мужики говорят, что некрасивых женщин не бывает. Бывает мало спиртного. Так-то вот, салага! — довольный своим высказыванием закончил Миша диалог с Даничкиным.

Тот замолчал и отвернулся в сторону.

— А вы, товарищи офицеры, что умолкли? На днях мы покидаем Союз, так неужели среди вас найдется такой, кто откажется окропить свою душу перед войной?

Лица разведчиков расплылись в улыбке.

— Где успел раздобыть? — весело поинтересовался Сергей. — А, главное, когда?

— На то я и разведчик, чтобы все операции проводить скрытно. Учитесь у профи! — Новиков, торжествуя, окинул снисходительным взглядом сидящих.

Фляжка пошла по кругу.

— А знаете ли вы, какую информацию я раздобыл? — глаза Миши засветились превосходством.

— Ну, не томи, шпион непревзойдённый.

Три взгляда уставились на лицо старшего лейтенанта.

— Наши группы под Кабулом будут временно. Потом переведут в другое место. Это так, для адаптации.

— И что? — спросил Сергей.

— А то что, Воронец-то наш следом идёт. Только другим маршрутом. Через Кушку. Отряды будут слиты в отдельную бригаду. Не всё потеряно.

— Что-то сомнительна твоя информация, — раздумчиво проговорил Костя. — Нахрена тогда нас выперли сюда раньше? Какова цель?

— Вот этого-то нам и не дано пока знать, — подытожил Миша.

— Думаю, что это обычная деза, — развеял надежду Суванкулов. — Служить будем пока в кабульской роте.

— До посинения или опупения, — съязвил Костя.

Просидев под навесом часа три, друзья пошли бродить по городу. Глазели на молодых узбечек и толкались на большом восточном базаре. Поздно вечером вернулись в палаточный городок.

В течение трёх дней разведчики «загорали» — бездельничали и ждали команды на выдвижение колонны. Успели познакомиться с офицерами группы спецназа из Чирчика. Старший лейтенант Фомин и капитан Семёнов — бывшие выпускники Рязанского воздушно-десантного училища, закончили факультет специальной разведки. Они — то и прояснили кое-что о предстоящей службе под Кабулом. В конце третьего дня друзьям всё надоело и они, вернувшись в городок раньше обычного, завалились спать. И правильно сделали. На рассвете четвёртого дня поступил приказ на выдвижение.

Заурчали, заревели заводимые моторы, послышались выкрикиваемые команды на различных уровнях и, наконец, бронированная колонна — змея вытянулась на дороге. Через понтонный мост пересекли «речку» и оказались на сопредельной стороне.

«Вот и Афган, — подумалось Сергею. — Неизвестная страна с дикими обычаями. Как всё просто: написал на бумажке несколько слов из заветного желания и ты, как по щучьему велению, оказался вдруг среди чужих гор и людей в диковинных одеждах. И всё это не во сне, а наяву. А бумажка-желание, этот волшебный фант, осталась лежать в военкомате, в пухлой папке твоего личного дела. И не вернуть её назад, чтобы вновь написать тем же убористым почерком, чуть пониже: хочу назад, в посёлок Лисьи Гнёзда. Не нужна мне война, не могу лишать жизни людей в диковинной одежде. Но война — не сказка. Ты добровольно выбрал путь мужчины-воина, бойца, разведчика, и возврата нет. Всё. Концы обрублены. Впереди семисоткилометровый марш до Кабула».

Длинная колонна боевых машин, словно большая ленивая змея, медленно ползла по степи между небольших холмов. Дорога часто петляла, но была относительно ровной. К полудню добрались до первого афганского города — Мазари-Шариф. На горизонте показались глинобитные мазанки со сферическими крышами. Не сбрасывая скорости, проследовали мимо мечети с двумя изумрудно-зелёными куполами.

— Второй раз иду через этот город, — прокричал на ухо Марат, — и второй раз вижу его унылым. Будто чумой он охвачен. В тот раз я перегонял технику. С нами афганец был. Сказывал, что в этой мечети похоронен Али — зять основателя ислама Мухаммеда. А город в переводе на русский называется Благородная гробница.

Сергей почти не слушал Суванкулова. В мыслях он был далеко отсюда. Во время коротких остановок офицеры открывали люк и смотрели по сторонам. Зима здесь, казалось, уже закончилась, лишь кое-где за холмами виднелся не растаявший снег. Земля вспухла по-весеннему от влаги и потемнела, но за бронёй завывал холодный ветер, в небе висела серая тяжёлая мгла.

«Как там, в посёлке? — подумалось Жигарёву. — Наверно, много снегу. Обычно февральские заносы утомляли людей. Сугробы разгребали два раза в день: с утра — до завтрака, и вечером — после ужина. Что делают сейчас старики?»

Письма от них приходили редко. Отец всю жизнь не любит бумагу марать, а мать отвечала лишь после того, когда получала весточку. От жены — ни слова. Сергей не сообщал ей свой адрес и запретил родителям делать это. К своему стыду, а может, и к радости, очень скоро стал забывать Катерину. Удивляясь столь быстрым переменам в себе, стал размышлять: действительно ли он любил Катю? Может, ошибался в своих чувствах, когда произносил слова признания в любви к ней? Почему за шесть месяцев разлуки с женой, она не приснилась ни разу? Чем это можно объяснить? Подсознательным отторжением за измену? Ответа на этот вопрос не нашлось. Зато дочь Анютка, наоборот, вспоминалась довольно часто. Приходила во сне даже тогда, когда он, смертельно уставший, падал в кровать. Как говорят в спецназе, засыпал при падении. Двадцать второго февраля ей исполнится шесть лет.

«Сегодня пятнадцатое, ровно через неделю», — отметил про себя Сергей.

Всплыл в памяти её прошлогодний день рождения. Тогда он обронил нечаянно, что пять лет — это первый её юбилей. И чуть не пожалел о своих словах. За две недели до радостного события Анютка стала спрашивать:

— Папуля, а когда наступит мой юбилей?

Широко открытые зелёные глаза вопросительно смотрели на отца. Он отвечал:

— Скоро. Будильник должен разбудить меня на работу пятнадцать раз. Потом он прозвенит для тебя и напомнит о дне рождения.

— Зачем ты меня обманываешь? — удивилась дочь. — В выходные дни будильник не звонит, значит, он будет будить тебя не пятнадцать раз, а меньше.

— Ты права, дочка. Про выходные я как-то не подумал. Получается одиннадцать раз.

— А как он напомнит? — спрашивала дочь, не понимая.

— Прозвенит утром и скажет: «С днём рождения, Анюта. Сегодня тебе исполняется пять лет».

— Но он не умеет говорить.

— В этот день ты поймёшь его будильничий язык.

— Хорошо, папочка. Я буду считать эти дни на палочках.

— А ты умеешь считать до пятнадцати? — спрашивал Сергей дочь.

— Умею. Слушай.

Она принималась считать на пальчиках, пропуская несколько чисел.

— Э-э, так не пойдёт, — останавливал он её. — Если так считать — день рождения наступит раньше.

— Ну и пусть. Вы с мамой быстрее вручите мне подарки.

Катя и Сергей смеялись от души над своим чадом. Сквозь смех разъясняли поочерёдно, что так поступать нельзя. Анютка внимательно слушала, кивала головой и неожиданно спросила:

— Что такое юбилей?

— Ну, это пятая годовщина твоей жизни, только более значимая, чем обычный день рождения.

— А что такое годовщина?

— Дата, показывающая, что прошел год, и ты стала взрослее, — пытался ответить Сергей доходчиво.

Подобная дискуссия повторялась изо дня в день, две недели, пока не наступил долгожданный день рождения.

Было это всего лишь год назад. Сейчас этот срок воспринимался целой вечностью. Сергей скучал по дочери и мучился её потерей.

«Если я оставил жену навсегда, то Анютка, естественно, будет жить с ней. Мне же, в лучшем случае, остаётся надеяться на редкие встречи с дочерью. А будут ли они, эти встречи? Когда я ещё вернусь? Да и вернусь ли вообще? А вдруг вернусь инвалидом, что тогда? Нужен ли Анютке такой отец? Стоп! С чего ты, Серый, решил, что Катерина с дочерью будут ждать тебя? Может быть, они уже не живут в посёлке? Взяли и укатили с Небаскиным подальше от Чусового. Ты же не оставил жене никакого шанса на прощение. Чего же ты хочешь после этого? Катерина — женщина свободная сейчас. Очнись, Серый! О чём ты сейчас думаешь? Всё. Хватит растирать под носом сопли»!

Колонна внезапно остановилась, и Сергей очнулся от размышлений. Сидевший рядом боец поморщился, как от зубной боли. В его наушниках слышался сильный треск.

— Что там? — спросил Жигарёв солдата.

— Остановка на обед. Можно сойти с брони, перекусить и оправиться. Кухня разворачиваться не будет.

Экипажи неторопливо спрыгивали с брони, закуривали и делали замысловатые движения, разминая затёкшее тело. Присаживались, кто где, и вспарывали ножом банки с кашей или тушёнкой, тянулись к термосам с горячим чаем. Укрыться было негде и всё здесь происходило одновременно: ели, пили, курили, смеялись, ругались, сидели на корточках, справляя нужду, механики осматривали машины. Один из бойцов, стесняясь справить нужду на виду у всех, сокрушался:

— До гор рукой подать, ё-моё, дотерпели бы. Там хоть валуны и кусты есть. А тут и задницу пристроить негде, садись на показ всем.

— Дурак! Боишься, что ветер насифонит в отверстие? Прыщами покроется твоя бледная красавица? А то, что душман распишется на ней из «калаша», ты не подумал? Навалить не успеешь, как к Аллаху отправишься вместе с г…!

— Ну да! — не соглашался солдат. — В этом районе «духи» не появляются, сам слышал.

— От них самих? — подтрунивал старослужащий. — Или по рации передали?

— Да пошёл ты… — выругался первый и принялся стаскивать штаны.

Отработанная пища требовала выхода.

Обед с перекуром длился недолго. Послышалась команда: «По машинам»! Механики заводили моторы, прапорщики ругались и что-то кричали. Рык первых взревевших машин заглушал их голоса и они, плюясь и матерясь от злости, взбирались на броню.

Колонна двинулась дальше. До вечера сделали ещё несколько остановок. Наконец, на горизонте показались горы. Они медленно подплывали к колонне и когда очутились совсем рядом, бронированный караван свернул в степь. Пройдя с полкилометра, он остановился на ночлег.

Впереди, у головной машины выстроилась группа офицеров. Посовещавшись, они разошлись, отдавая приказания. Вдоль колонны выставили часовых. Стало тихо. В небе горели далёкие звёзды, подмигивая продрогшим людям. При заглушенном двигателе в машине стало совсем холодно. При работе он давал всё-таки хоть какое-то дополнительное тепло.

Сергей достал из сумки свитер из козьей шерсти и поддел под бушлат. Немного потеплело. Прикорнул у стальной стены, прикрыл глаза. Сон не шёл. День пребывания в железке усталости не принёс, и в теле чувствовалось странное возбуждение. Все, кто был в машине, еле-еле скоротали её.

Ещё толком не рассвело, когда в шлемофоне радиста послышался треск, шум, потом среди этих звуков прорезался командирский голос. Пробуждение не требовало длительного промежутка времени. Быстро завелись моторы бронемашин, и колонна двинулась в путь. Бронированная змея, изгибая по дороге неповоротливое туловище, тащилась неравномерно по времени. Машины то ускоряли свой бег, а то вдруг переходили на замедленное движение, останавливались и подолгу стояли перед входом в ущелье. Никто не понимал, с какой целью это делалось.

Рядовые солдаты слушали непосредственных командиров, а те, в свою очередь, исполняли команды вышестоящего руководства. Одним словом, механизм подчинённости замыкался на начальнике колонны. Ему, в конечном итоге, доверил свои судьбы и жизни личный состав большого каравана. Никто не роптал, все повиновались беспрекословно. Перед тоннелем на Саланге вновь остановились. Передний дозор проверял безопасность движения. Люди в машинах знали, в значительном большинстве, насколько опасен этот участок. Сидели в молчаливом ожидании.

Получив приказ двигаться дальше, в тоннель зашла одна машина, за ней другая, третья… Будто неповоротливый варан, колонна заползала в большую нору. Спустя некоторое время, хвост колонны выполз из тоннеля. Наступило всеобщее облегчение.

К концу третьего дня показались вершины высоких холмов-ориентиров близости Кабула. Ещё небольшой бросок — и вот уже окраины города.

— Слышь, Серый, перебирайся на броню, предложил Миша Новиков. — Поедем по Кабулу, как наши предки по Берлину.

Сергей принял предложение и выбрался наружу. На первых улицах города завертели глазами по сторонам.

— Смотри, Серый, и запоминай. Магазины, базарчики, фрукты и овощи. Плакаты и реклама. Ты в своём Чусовом видел такое? — спросил Новиков друга возбуждённо.

— Врежется в память, факт! Как на киноэкране, честное слово!

Пестрела необычными цветами одежда афганцев. Слышались разноголосые крики уличных торговцев.

— Миша, а для чего дрова на улице? — удивился Сергей.

— Как для чего? Продают. Большой дефицит и хороший бизнес. Не раз ещё вспомнишь о них.

Сергею Жигарёву — таёжному жителю, слышать такое было необычно. Слышались русские слова. Их выкрикивали афганцы. Несколько лет пребывания «шурави» сделали своё дело. Словарный запас афганцев пополнился русскими выражениями, в том числе и солёными. Колонна приостановилась на перекрёстке, к машине подбежали подростки. Они что-то кричали на своём языке, и только два слова, одно из которых русское, повторялось несколько раз.

— Купи чарс! Купи чарс! — кричали пацаны.

— Что они хотят продать нам? — спросил Сергей у Новикова.

— Чарс. Видишь, у них в руках тонкие чёрные сигаретки?

— Вижу.

— Это наркотики. Анаша или опий.

— Откуда ты всё знаешь?

— Через месяц и ты будешь знать всё. Я ведь как-никак второй раз в Афгане. Правда, не успел толком повоевать, но вот жизнь познать успел…

Он помолчал, думая о чём-то своём. Потом продолжил:

— Дурь распродают здесь повсюду. Среди солдат две болезни: летом — желтуха, зимой — наркота. Хотя и летом башку одурманивают.

— Ты пробовал? — полюбопытствовал Сергей.

— Было дело. Один раз.

— И что? Как?

— Хреново. Потом как с похмелья, только ещё хуже. И жрать хочется до одури, всё подряд: хлеб, консервы, рыбу, сладости — лишь бы забить брюхо.

— На кой чёрт курят, если плохо, — не удержался Жигарёв.

— На кой чёрт пьют? — поддел его Новиков.

Оба расхохотались.

— Ты тоже попробуешь от искушения. Захочется хоть раз попробовать. Как бы наяву увидеть обнажённую женщину, послушать сногсшибательную музыку, плывущую непонятно откуда. А больше всего будешь ржать. Без причины вовсе. Хотя, у каждого свои глюки.

— Ты это серьёзно? — удивился Сергей.

— Поживём — увидим, — неопределённо ответил Миша.

За Кабулом колонна разделилась. Группы спецназа направились к склону недалёкой горы. Там, в двух десятках палаток, обнесённых колючей проволокой, располагалась рота. Машины остановились. Механики, газанув раз, другой, заглушили моторы. Прибывших разведчиков окружили кабульские «аборигены». Солдаты принялись искать земляков. Офицеры подходили друг к другу, знакомились через рукопожатие.

Вскоре, загнав машины в автопарк — кусок территории, обнесённой по периметру всё той же колючей проволокой, — и сдав их под охрану, разместились в палатках. В прорезиненном замкнутом пространстве — дым и копоть. Дневальный, матерясь, ковырялся в «системе отопления». Печка — буржуйка по причине дефицита дров работала на солярке. Благо такого топлива было предостаточно. Над ней висел бачок с горючим, вниз опускалась медная трубка. Прямо в топке стояла обыкновенная солдатская миска, наполненная песком. Туда по капле стекала солярка. Система была настолько примитивной, что её эксплуатация не требовала особых навыков, тем более знаний. Всё наглядно, на виду. Главное — вовремя чистить дымовую трубу, быстро обрастающую сажей. Иначе нарушалась тяга.

— Твою мать! Салабон грёбаный! Я тебе покажу, как дневалить нужно! — чихвостил дневальный какого-то солдата из предыдущего наряда. — Сделаю из тебя классного трубочиста! Это ж надо — деда нагнул! Долго помнить будешь, сучара!

— Перепачканный сажей служивый стучал по трубе металлическим прутком, надеясь таким способом отбить наросты сажи. Офицеры сгруппировались в углу палатки, на тумбочке появилась бутылка виски.

— С прибытием! — произнёс один из офицеров с короткой стрижкой. Он давно ждал замены и сейчас, увидев воочию прибывших их Термеза, был безмерно счастлив. Как же, на дублёра уйдёт недели две, не больше, и он улетит в Союз. Война для него закончилась, и памятью о ней останется лишь глубокий шрам на подбородке. Отрада — таково было прозвище офицера, посмотрел в лицо Сергея и спросил:

— Кликуха не подобрана?

— Нет, — просто ответил Жигарёв.

— Ты такой же, как я — меченый. Быть тебе в Афгане Меченым.

Сергей не стал возражать, спорить, противиться.

«Меченый, так Меченый, — согласился он мысленно. — Всё равно дадут псевдоним, от него разведчику не уйти».

— Ну что, Меченый, скажи что-нибудь, — как бы примеряя кличку, обратился к Сергею Отрада.

— Чтоб пройти нам свой срок без смертей, — Сергей поднял кружку перед собой.

— Война без смертей не бывает, — заметил Суванкулов. — Если нет погибших, значит, войны не было, а имело место всего лишь урегулирование конфликта.

— Философ, — определил Отрада кличку Суванкулову. Никто не возражал.

— За удачу, — добавил Костя Даничкин своё пожелание. Разведчики выпили, выдохнули, крякнули, закусили.

— Тебе какая кликуха, прапорщик? — спросил Костю Отрада, задавшись целью окрестить всех прибывших.

— ?? — пожал плечами Даничкин, кожа на лбу собралась в комок задумчивых морщин.

— Мужики, быть нашему прапорщику Удачей. Баста.

Офицеры допили бутылку и легли спать. Через минуту Костя— Удача повернулся к Новикову и спросил:

— Миш, а почему тебе не нашлось клички у старлея?

— Почему, почему — по кочану! Спи.

— Нет, Миша, без клички ты не заснёшь, — не отступался прапорщик. — Я видел, как ты протопал по палатке. Пыль до сих пор не села. А коли так, значит, ты кто?

Новиков молчал и не шевелился, никак не реагируя на болтовню Кости. Тому явно не хотелось спать.

— Слон ты, Миша, вот кто.

Марат и Сергей тихо хохотнули. Новиков не реагировал. Он уже спал. Наступила первая ночь оседлой жизни в Афганистане.

 

Глава 14

Первый бой

Горячий и душный афганский день, смердящий запахами солярки, едкой хлорки и вонью раскалённых прорезиненных палаток, пропитанный жёлто-серой пылью, медленно угасал. Воздух был недвижим, но едва уловимый свежий поток уже скатывался с гор и мягко струился по земле. Три друга — два офицера и прапорщик — лежали ничком, голова к голове, обнажённые по пояс, ноги разбросаны по сторонам и с высоты птичьего полёта, вероятно, являли собой замысловатую трёхконечную звезду.

— Меченый, что ты думаешь о сегодняшней засаде? — вяло, словно спросонок, спросил один из лежащих.

— Завтрашней, — поправил другой.

— Пусть завтрашней, — согласился первый, — какая разница, если выходим сегодня.

— Операция начнётся завтра, не унимался второй. Ему явно хотелось подзудить товарища, немного взвинтить того и вывести из полусонного состояния.

— Отвяжись, Философ. Вечно ты влезаешь в разговор со своими ненужными поправками.

— Что молчишь, Меченый? — настаивал на ответе Удача.

— Ничего. Ровным счётом — ничего. Засада, как засада. Таких много будет за наш срок.

— Задача уж больно простенькая, настораживает…

— С чего ты взял, что будет легко и просто замочить десятка полтора «духов»?

— Потому что ротный изложил её, как прогулку в горы.

— Костя, ты чего клювом по сторонам водишь? Отсыпал тебе капитан горстку зерна на завтра, — вот и клюй её по зёрнышку до конца, но начни это делать завтра, — вновь вступил в разговор Философ.

— Не-ет, мужики, вы не правы. Хочу знать всё! Сегодня наш первый самостоятельный выход.

— Всё будет очень просто, Удача. Подойдёт колонна бензовозов, на неё попытаются напасть моджахеды, а ты из укрытия — раз! Бах-бах, трах-трах и всех замочишь один. Мы потом подтвердим, где надо. Тебя к награде представят.

Даничкин перевернулся на спину, посмотрел вверх в ослепительно синее небо, прищурил глаза и совсем тихо, бесцветно бросил:

— Дурак.

— Зря ёрничаешь, Марат, — упрекнул друга Сергей Жигарёв, назвав его по имени, как всегда. — В чём-то Костя прав. Группа у нас сводная, часть солдат из молодняка. Они ещё вчера стояли перед нами с вещмешками и шинелями в скатку. Есть определённые сомнения.

— Какие ж они молодые, если прошли учебку в Союзе. Шесть месяцев полной программы бойца спецназа, — не согласился Марат. — Он тоже, в сущности, пацан, — Суванкулов показал пальцем на Даничкина.

— Что!? Это кто пацан? Я!? — Костя вскочил на ноги, принял стойку, глаза блестели гневом.

— Стоп-стоп, мужики, — поднялся Сергей и вовремя встал между спорщиками. Марат уже готов был к поединку.

— Вы что, очумели? Очнитесь, горячие парни из спецназа!

Сергей ухватил Даничкина за локоть и спокойно произнёс:

— Чего взбеленился? По возрасту ты старше их всего на пару лет. Это и имел в виду Марат. И ничего другого, понял?

— Да, конечно, ничего другого, со злой усмешкой повторил Костя.

— Меченый прав. Только это я и имел в виду. Ты скоро получишь звание офицера, ты заместитель командира группы. Такой факт говорит о многом. Понял?

— Понял, — хмуро ответил прапорщик и побрёл в палатку.

— Знаешь, что его тревожит? — Сергей пристально посмотрел в лицо Суванкулова.

— Что?

— Тоже, что и нас с тобой.

— Говори, не догадываюсь.

— Завтра наш первый самостоятельный бой.

— Ну?

— Ты убивал когда-нибудь?

— Не знаю. На прошлых выходах стрелял в «духов», кажется, попадал.

— Вот-вот, кажется. А Костя прокручивает операцию в голове и не исключает возможности рукопашной схватки с душманами. Ему западло сломаться. Два года в десанте учили выживать, убивать. Шесть месяцев — в спецшколе. Тоже учили. А завтра — экзамен. Понимаешь?

Суванкулов неопределённо пожал плечами.

— Раз учили — будем убивать. Представь, что они бараны. Их надо резать и точка.

Сергей смотрел на друга и не узнавал его. Совсем недавно тот говорил тоном рассудительного человека, жизнелюба, и вдруг в глазах его появился незнакомый блеск, похожий на холодный огонь в глазах волка.

«Что это? Неужели он и был таким — холодным, расчётливым, жестоким? Или я совсем мягок и нерешителен»? — подумалось Сергею.

— Пошли готовиться к выходу, — буднично произнёс Марат и, хлопнув Сергея по плечу, весело улыбнулся. Взгляд был обычным, доброжелательным, чуть с прищуром.

— У меня всё готово, — так же спокойно сообщил Жигарёв.

Когда из-за гор появилось бледное лицо луны, из парка выкатили БМПэшки. Офицеры приказали грузиться, и солдаты впрыгнули на броню, получая последние наставления. Гусеничные машины, изрыгнув несколько облачков чёрной гари, ушли в ночь.

Жигарёв посмотрел в звёздную бездну неба и вспомнил ту, последнюю свою ночь в посёлке Лисьи Гнёзда. Вот также смотрел он в небо, и звёзды были теми же самыми. Видел Венеру. Вот она здесь, светит ярче других, переходя за ночь с одного края неба на другой. Но те ли тут звёзды, что были там? Вернее, такие же или нет? Сергей вглядывался в небо, задрав голову. Какие-то чужие, холодные. От них исходят пустота и тревога. Небо казалось плотным и тяжёлым. Оно, словно живое, медленно опускалось к земле и готовилось раздавить своей тяжестью горы, технику, людей. И луна, как и остальные звёзды, являясь одной из частиц этого чёрного тяжёлого бархата, смотрела на людей безрадостно и даже устрашающе, как бы напоминая о предстоящем бое и возможной смерти. Лица солдат хмурые и такие же бледные, как сама луна.

Чёрное небо и смертельно-бледная луна мгновенно сделали ночь тревожной, и она напрочь выветрила из голов солдат напутствие замполита роты. Он очень старался наполнить сердца бойцов бесстрашием, хотел, чтобы ему верили, брали с него пример.

Когда над вершинами гор ещё догорал закат, старший лейтенант неторопливой походкой выплыл из палатки. На нём полевая форма, хромовые сапоги начищены до блеска. Лицо выбрито до синевы и было сродни его хромовым сапогам, так же блестело, только не давало отражения. Портупея затянута на талии. На погонах ярко блестели три звезды старшего лейтенанта. Старший сержант Сильнов в полную силу могучих лёгких орёт:

— Равняйсь, Сми-ирна-а!

Строй замирает, Сильнов подбегает к замполиту с докладом. Замполит поднимает ладонь к козырьку панамы, выслушивает доклад, здоровается. Разноголосый хор молодых лужёных глоток отзывается эхом. Старлей подаёт команду «Вольно». Сильнов дублирует. Начинается завоевание сердец воинов-интернационалистов. На фоне серого уныло-мрачного пейзажа степи и гор звучит пламенная речь.

— Солдаты! Через несколько часов вы отправитесь на выполнение боевой задачи. Лёгких операций не бывает. На каждом шагу вас подстерегает опасность. Она смертельная, потому как враг жесток, изворотлив и коварен. Но, что бы не произошло на вашем пути — помните: вы здесь, в дружественном нам Афганистане, с добрым намерением, с доброй волей. По просьбе афганского народа все мы исполняем священный интернациональный долг, мы защищаем интересы революции. Сегодняшний выход может быть труднее предыдущих, может быть, придётся очень горячо. Но запомните: советский воин отличается бесстрашием и умением воевать. Я глубоко уверен, что ни один из вас не струсит, не смалодушничает. Поверьте, трусость можно преодолеть и изжить совсем, а в бою не страшно. Тот, кто идёт в засаду не в первый раз, согласится со мной, что при стычках с душманами появляется азарт боя, когда о смерти человек не вспоминает вообще.

Замполит говорил много, а строй потихоньку позёвывал. Наконец, подана команда «Разойдись!», и солдаты разошлись по палаткам, став смелее, бесстрашнее, презирая боль и смерть. Довольный чётким исполнением своей миссии старший лейтенант уплывает обратно в палатку. На боевых операциях он не был ни разу, видимо, не позволяла фамилия — Неразов. И не понять таким людям, что страх смерти непреодолим, потому что живёт он в человеке наравне с радостью и весельем и точно так же ожидает лишь своего часа.

А группа спецназа продолжала двигаться в сторону гор.

— Слушай, Катай, — пытаясь перекричать злобное урчание мотора, обратился к соседу по броне молодой Шерстобитов.

— Чего тебе? В сортир приспичило? — недовольно отозвался Катаев.

— Не-е, не могу врубиться в одну деталь.

— В чё ты не въезжаешь? — без особого интереса задал вопрос старослужащий.

— Почему мы прём на БМП и гремим на весь Афган, когда должны тихариться? Нас уже слышно в каждом кишлаке.

— Расслабься и не пори хренотень. Первый раз идёшь?

— Первый.

— Оно и видно. На замену желтушечникам прислали?

— Не знаю. Наверно. А вообще я в Термезе парился.

— Из блатных?

— Почему?

— Жаргон уркаганный.

— Там все так говорят.

— И командиры?

— Ага. Там бардак, здесь лучше.

— Дурак ты, Шерстобитов.

— Это почему же? — с обидой спросил доброволец из Термеза.

— Стреляют частенько, однако. Бывает, и убивают.

— Почему ты здесь?

— Я — другое дело. И вообще, Шерстобитов, заткнулся бы ты. Потеряю голос из-за тебя, потому что ору громче мотора. Мне его не перекричать, он железный.

— А почему идём с потушенными фарами? — не унимался солдат.

— Заткнись, я сказал!

Сергей слышал разговор двух солдат и отлично понимал, почему он затевается. Если молчать, сидя на броне, начнут мерещиться душманы за каждым валуном и пригорком.

Шерстобитов попал в группу случайно, такое бывает даже в спецназе. Накануне отправили в Кабул с желтухой — бичом летнего периода — сразу девять человек, вот и восполнили пробел такими бойцами, как солдат Шерстобитов. К сожалению, рядовой состав комплектовался не всегда командирами групп и даже рот. При желтушечном периоде — тем более. Эта стерва — болезнь валила людей без разбора. Не помогали и десятикратные дозы хлорки. Шерстобитов — новичок, ему навязчиво кажется, что тишина в горах вот-вот взорвётся выстрелом из гранатомёта и вспорет ночь ослепительной вспышкой. Либо свинец брызнет, словно дождь по броне, приглушённый рёвом машины, и посыплются люди на каменистую землю. Кто знает, что сейчас у него в голове. Одно доподлинно известно — страх. Он сидит в каждом новичке. Но и потом страх не пропадает. Перед каждым поиском каравана он появляется вновь, притуплённый, загнанный далеко вглубь сознания.

Бронемашины, достигнув предельной высоты, сбросили с брони разведчиков, присосавшихся к ней, как большие насекомые, и ушли обратно, не включая фар. Некоторое время ещё был слышен звук удаляющейся бронетехники, затем он пропал. Солдатам разрешили сделать пятиминутный привал, офицеры провели рекогносцировку. До нужного кишлака, откуда могло исходить предполагаемое нападение, оставалось километров шесть. Проверили снаряжение, попрыгали на месте, похлопали друг друга и скорым шагом направились к кишлаку.

Двигались бесшумно, переговаривались шёпотом при крайней необходимости. Как и было сказано командиром роты, в полутора сотне метров от дувала стоял разрушенный дом. Едва различимо забелели его стены.

— Меченый, занимаешь позицию здесь, — распорядился Суванкулов. — Отличное место для наблюдения.

— Добро, командир, — отозвался Жигарёв.

Уже несколько месяцев каждый из офицеров носил позывной, но Сергей никак не мог к этому привыкнуть и называл Марата Философом лишь в радиоэфире или на хмельной вечеринке. Даничкин же, в отличие от него, кажется, совсем забыл настоящие имена и фамилии. Все у него были под кличками, и солдаты в том числе. Он числился мастером своего дела и если уж наделял бойца прозвищем, то делал это метко и не оскорбительно.

— Мы в спецназе, а не в колонии. У нас кличка — позывной, у воров — погоняло. Зарубите себе это, где посчитаете нужным, хоть ножом на заднице.

— Солдаты его побаивались, но уважали за справедливость. На задание шли двумя подгруппами, общее руководство капитан Оборин, командир роты, возложил на Суванкулова. Подгруппы возглавили лейтенант Жигарёв и прапорщик Даничкин.

— Я с двумя четвёрками буду в полукилометре левее тебя, по другую сторону дороги. Видишь над горизонтом холм? Мы будем за ним.

— Понял, командир, — ещё раз серьёзно ответил Сергей.

— Да будет тебе, Меченый, — фыркнул Марат. — Командира нашёл.

Сергей не отреагировал и, решив уточнить информацию Оборина, спросил:

— Как считаешь, колонна вовремя двинется?

— Меченый, я слышал то же, что и ты. Уж не трухнул ли? — тихо спросил Марат, чтобы не услышали солдаты.

— Вроде нет, может, позже очко сожмётся, когда «духов» начнём мочить, — спокойно рассудил Жигарёв.

— Тогда всё будет абдемах, я надеюсь. Пора. Я пошёл. До встречи.

Философ пожал «краба».

— Удача, — прошипел он в сторону прапорщика. — Ты чего в стороне затихарился?

— Хочешь за мосёл подержаться? На! — Костя протянул руку.

— Ну, ты и заноза, Костя. Всё ещё дуешься?

— Ничуть. Просто ты как командир группы обязан был разъяснить мне детали операции, а ты что-то не договариваешь. Вот я и дорабатываю в сторонке, домысливаю.

— Трепло, но тихое, — обронил Суванкуов незлобиво. — Вернёмся, кликуху переиначим. Идёт?

— За что? — изображая недоумение, спросил Даничкин, улыбаясь.

— За всё. Хотя бы за то, что хочешь быть хитрее всех. Вон, в кроссовки переобулся. Думаешь, ночь, оно как бы и не видно, не так ли?

— Как усмотрел, Философ? Они же чёрные.

— Солдаты завидовали, подслушал.

— Ну, джигит! Настоящий разведчик, наблюдательный.

— Всё, кончаем трёп. Ещё раз обращаю ваше внимание: сидим и ждём, замерли и не высовываемся, — назидательным тоном проговорил Суванкулов. Друзья повторно пожали руки и растворились в ночи.

Меченый расположил солдат таким образом, чтобы исключалась малейшая возможность засветиться. Все замерли, дожидаясь рассвета.

На войне страшнее всего ждать. Неизвестность давит, заставляя долгие часы находиться в напряжении.

«Лишь бы ночь прошла спокойно, лишь бы „духи“ не обнаружили раньше времени», — не единожды думалось Сергею.

Через два часа он подозвал радиста, проверил связь с Философом. Обстановка оставалась спокойной. Слух был обострён настолько сильно, что Жигарёву на миг показалось: проползи сейчас рядом какой-нибудь жучок, он услышит его передвижение. Ножки насекомого будут стучать в ушах, как цокот лошадиных копыт.

Часы до рассвета тянулись неимоверно долго. Стрелка на командирских часах, казалось, сократила свой бег и двигалась по кругу медленнее в несколько раз.

«Надо полагать, моджахеды действительно очень хитры и изобретательны, раз наше командование в срочном порядке увеличивает количество отрядов спецназа», — думал Сергей, коротая время. На нескольких вылазках в поисках караванов с оружием, где Жигарёв ходил дублёром, фигурки душманов виделись маленькими оловянными солдатиками. Они всегда успевали сниматься с позиций раньше, чем туда ступала нога разведчиков. Почему так происходило — для Сергея оставалось загадкой. Либо командиры, отвоевав по полтора года, инстинктивно желали остаться в живых и специально планировали засады так, чтобы «духи» могли отойти в горы, либо у тех был нюх особый, как у горного хищника.

Правда, на этот счёт имелся ещё один вариант: не было просто-напросто серьёзных караванов на контролируемом участке. Но всё это в прошлом. Сейчас цель засады совершенно иная. Ждать до рассвета, ждать сутки до следующего восхода солнца, ждать до посинения, до отупения, но ждать и дождаться, когда душманы, как шакалы, выползут из скал. А они обязательно выползут, почуяв лёгкую добычу — пацанов на бензовозах с одним «калашом» на коленях, уставших за многокилометровый марш из Термеза и заторможенных перед Кабулом от перегрузок.

Капитан Оборин сказал:

— Уничтожьте, мужики, слуг Аллаха, всех до единого. Никакой речи о пленении. Таков приказ из дворца. Вы поняли? Всех, любым способом! Мы пацанов своих теряем, поймите это.

Комроты намекнул ещё на одно возможное обстоятельство, но не озвучил, что оно собой представляет, сославшись на преждевременность.

— Всё будет зависеть от ваших результатов, дополнительные распоряжения получите по связи, — сказал он.

А время тянулось медленно. Где-то рядом затаился Удача со своими бойцами. Сергей поводил взглядом по сторонам, надеясь что-либо обнаружить. На горизонте брезжил рассвет, но ночь прочно цеплялась за окружающее пространство. Ничего настораживающего.

«Вот уж кто рискует жизнью постоянно, — подумал Сергей о водителях автомашин с топливом. — Всегда под прицелом душманов, настоящие смертники. Сидят на топливозаправщиках, как на пороховой бочке».

После пяти часов утра показалась колонна. Вот она поравнялась с тем местом, где укрылась группа Философа. Машины двигались с большой скоростью. Водители, по всей вероятности, достаточно хорошо изучили повадки моджахедов и старались быстрее проскакивать опасные участки. Сергей внимательно наблюдал за колонной. Было тихое афганское утро и, казалось, ничего не предвещало опасности. Нервничавшие поначалу бойцы понемногу успокоились.

И вдруг впереди колонны раздался взрыв. Первый «КАМАЗ» резко затормозил. «Духи» начали обстрел из гранатомётов. Вторая граната попала в цель. Сквозь облако взметнувшейся пыли мелькнуло пламя, и стало ясно, что головная машина загорелась. Бойцы зашевелились и Сергей так же, как и его подчинённые, ощутил в себе непреодолимоё желание помочь водилам.

— Лежать и не высовываться! — негромко скомандовал он. — Мы им ничем не поможем.

Команду передали по цепочке. Вторая машина, чуть сбавив скорость, обошла горящую и, немного виляя, пыталась скрыться за поворотом под свисающими скалами.

«Молодец солдат, — отметил про себя Сергей. — Давай жми, парень, прячься скорее в нише».

Загорелась ещё одна машина. Её также обходят стороной остальные и рвутся за поворот. Разведчики засекают душманов и по команде Жигарёва скрытно продвигаются к ним.

— Человек пятнадцать, — бросает на бегу Даничкин. — Захожу слева, командир.

— Давай, Удача, я сажусь на хвост. В бой не ввязывайся.

— Понял, Меченый, шарю слева.

Колонна, потеряв четыре машины, удачно улизнула под отвесную стену и остановилась. Смелые водители, выскочив из кабин, дали по несколько очередей в сторону «духов». Потом, поняв всю бесполезность затеи, прекратили стрельбу. Моджахеды исчезли так же внезапно, как и появились.

Сергей связался с Суванкуловым:

— Философ, слышишь меня?

— Слышу и вижу. Иду следом.

Моджахеды ушли недалеко. Они чувствовали себя безнаказанно. Облюбовав полянку, не таясь, расположились на ней. Ближе всех к ним был Удача со своей четвёркой.

— Атакую, — подал он сигнал Жигарёву.

— Поддержу с фланга, — показал жестом Сергей.

Моджахеды в грязных черно-зелёных «пакистанках» сидели и оживлённо разговаривали.

«Победу празднуют, суки аллаховские», — пронеслось в голове Сергея.

Разведчики одновременно открыли огонь из всех стволов и начали расстреливать людей в «пакистанках». Части моджахедов удаётся скрыться за ближайшими уступами скал. Удача с бойцами пытается зайти им наперерез и огибает скалу сбоку. Но когда схватка, казалось бы, завершилась и солдаты, отойдя от горячности боя, возбуждённые, стали стягиваться к месту начала атаки, происходит непонятное. В спины разведчикам раздаётся автоматная очередь, за ней другая, третья, и поляна заполняется лаем «калашниковых». Разведчики упали на землю, кто где, лихорадочно соображая, что же произошло.

— Твою мать! Это был всего-навсего дозор! — догадавшись, прокричал Жигарёв Даничкину.

— Так точно, командир! Мы попали в клоаку! Я сейчас свяжусь с Философом, он где-то близко.

Радист быстро связался с Суванкуловым.

— Я вижу их, человек сорок. Зашел с тыла. Продержитесь чуток, мужики. Ща мы им нашпигуем свинца!

Через несколько минут показалась первая десятка моджахедов. Пригибаясь, они перебегали от укрытия к укрытию. За ними двигалась вторая группа, человек пятнадцать, чуть правее, обходя с фланга четвёрку Даничкина. Пять стволов прапорщика лупанули в сгрудившуюся группу «пакистанок». Четыре человека остались лежать, остальные спрятались за валунами.

«Почему медлит Философ? — недоумевал Сергей. — Сейчас „духи“ очухаются, и тогда хрен их выкурить из-за камней». Он успел заметить гранатомётчика, скрывшегося за уступом в скале. Удача тоже увидел его и, прикинув в уме сложившуюся ситуацию, крикнул:

— Меченый, прикрой!

Пригнувшись, побежал вправо. Оттуда было легче достать гранатомётчика. Отбежав метров двадцать, прапорщик залёг. Послышались одиночные выстрелы.

«Молодец, — подумал Сергей, — перевёл огонь на одиночный, значит, бьёт прицельно».

Гранатомёт высунулся из-за камня и тут же раздался одиночный выстрел Даничкина. Гранатомёт упал на землю.

«Завалил», — удовлетворённо отметил Сергей.

«Духи» переползли за холм и замолчали. Потом, поняв, что перед ними «шурави» в небольшом количестве, открыли по позиции Жигарёва плотный огонь. Два бойца — Шерстобитов и Катаев, — лежали, уткнувшись лицом в землю.

— Отходим! — прокричал Сергей и выпустил две короткие очереди по высунувшимся «духам».

Шерстобитов и Катаев вскочили в полный рост и, стреляя из автоматов по холму, побежали к прапорщику.

— Идиоты! Ложись! — прохрипел Сергей. — Жить надоело, вашу мать!

Но солдаты не слышали его. Азарт боя вперемежку со страхом захватил их. Шерстобитов бежал и что-то орал. Вдруг он остановился. Закачавшись, медленно опустил автомат и упал. Вслед за ним зашатался Катаев и, развернувшись, почему-то побежал назад, к Сергею. Добежал и упал. Изо рта появилась кровавая пена. На правой стороне груди, медленно увеличиваясь, виднелось красное пятно.

«Салабоны, твою мать! Насмотрелись боевиков, стрелять от пупа вздумали, засранцы»! Внутри у Жигарёва кипела злость и бессилие.

«Вот тебе, Серега, и первая кровь. Она на твоей совести», — пришла внезапная мысль.

И тут в спину моджахедам ударил Суванкулов. Раздался чей-то испуганный вопль, без промедления застучали автоматы «духов». Приподнявшийся сержант Радомский, готовясь к перебежке, издал глухой стон и тяжело завалился набок. Рядом кто-то матерно выругался. Грязные «пакистанки» заметались у холма в замешательстве и снова побежали к позиции Жигарёва. В поле зрения появился гранатомётчик. Сергей выловил в перекрестье прицела его фигуру в халате, потянул пальцем спусковой крючок. Силуэт дёрнулся и упал. Выручил подбежавший Даничкин. Он швырнул в бегущих одну за другой две гранаты. Остальные «духи», забрав резко в сторону ущелья, стали поспешно отходить. Подошёл Суванкулов с бойцами.

— У тебя потери, Меченый?

— Да, — хриплым голосом зло отозвался Жигарёв. — Попёрли, как в боевике, в полный рост. Кричал им, засранцам, залечь — не услышали. Шерстобитов убит, Катаев и Радомский тяжело ранены.

— Ладно, Меченый, сопли распускать некогда. Сматываться надо. «Духи» здесь не все были, чует моё сердце. Мы с тобой обложились, причём очень жидко: не смогли отличить дозор от основной группы. Ухватились за наживку и сели на крючок. Ну да хрен с ним, первый блин всегда комом.

— Трофимов! — обратился он к радисту. — Свяжись с ротой!

— Есть, товарищ старший лейтенант! Я мигом!

Через несколько минут Философ говорил с Обориным. После разговора отдал наушники радисту.

— У нас, узбеков, не принято ругаться матерными словами. Но сейчас мне хочется нарушить обычай предков.

— Что? — не дожидаясь окончания замысловатой речи, спросил Даничкин. — Вертушки не придут?

— Придут… с запозданием.

— Тьфу, твою мать! — выругался прапорщик. — Солдат кровью истекает, моджахеды вот-вот вернутся, ты сказал ротному об этом?

— Сказал, Удача, сказал, разве не слышал? Вертушки на подлёте.

— Так отчего тебе хочется ругаться по-русски?

— Мы — разведчики или санитары?

— Выражайся яснее.

— Ротный передал просьбу пехоты.

— Ну?

— Спуститься вниз и обшарить сгоревшие машины. Забрать обгоревших водил.

— Ну, ротный, ну, Оборин! — возмутился Даничкин.

— Он сказал всё правильно, — промолвил Жигарёв. — Там тоже могут быть раненые и трупы. Моджахеды вернутся — надругаются. Этого допустить нельзя. Пошли.

— Машины сгорели, все видели, живых мы там не найдём, — пытался убедить Костя.

Спорить не стали, спустились вниз, к дороге. Подобрали обгоревших водителей, все трое успели в последний момент выпрыгнуть из кабины, но в живых остался только один. Он сильно обгорел и находился в бессознательном состоянии, бредил. Двое других были мертвы.

Подошли вертушки. Разведчики загрузили раненых и убитых, забросили трофейное оружие и взмыли в воздух. Посадку совершили в ближайшей медсанчасти пехотного полка, сдали печальный груз медикам.

Прибыли в роту, доложили о результатах проведённой операции. Оборин выслушал, помрачнел.

— Не знаю, как и докладывать. Задача, по сути, не выполнена, провалена. Купились на лёгкий успех.

Капитан заходил по палатке.

— Виноват во всём я, — не удержался Жигарёв. — Философ был далеко, решение атаковать принимал я.

— Чего ты добиваешься? — с раздражением спросил ротный. — Совесть мучает, душа требует наказания?

— Но задача-то не выполнена, «духи» ушли…

— Это война, Жигарёв. И сегодня был твой первый настоящий бой. Испытание ты выдержал и не береди свою душу. Она должна здесь зачерстветь, иначе воевать грамотно ты просто не сможешь.

— Правильно вы сказали, товарищ капитан, — как всегда, не сдержавшись, встрял Даничкин. Справедливость для него была превыше всего. — Чья тут вина, если душманов оказалась прорва? Я уверен, что мы напоролись на них совершенно случайно. Не поверю, чтобы на безоружную колонну бензовозов следовало нападать такой толпой. Здесь что-то не так.

— Прав, Удача, товарищ капитан. Там, несомненно, готовилась другая засада или формировался караван, но мы им помешали, — высказал предположение Философ.

— Ладно, доложу как-нибудь. Ночь впереди, есть время подумать. Но «духов» мы должны уничтожить в этом месте всё равно. Для самоутверждения, если хотите. А ты, Меченый, возьмёшь завтра мой «уазик» и смотаешься в медсанчасть. Навестишь Радомского и Катаева, Шерстобитова отгрузишь в Кабул. Уловил?

— Нет.

— Что тебе непонятно?

— Я ни разу не занимался отправкой «груза — 200».

— Ах, вон оно что! Поясню. Шерстобитова заактируешь и отправишь на «консервный заводик».

— Куда… отправить? — переспросил Сергей.

— Ну…, туда, где твоего Шерстобитова в цинк запаяют, — мрачно пояснил Оборин. — Вообще-то, это дело медиков, но мы контролируем отправку всех наших «грузов — 200». Нередко бойцы теряются, исчезают бесследно.

Капитан стиснул челюсти, на щеках выступили желваки.

— Понимаешь, Сергей, я поклялся себе однажды, что все погибшие из моей роты в обязательном порядке будут доставлены родственникам. Без вести пропавших солдат в моей роте не будет никогда.

На следующий день Сергей взял «уазик» капитана и отправился в санчасть одного из пехотных полков. Добрался быстро. Зашёл в помещение, нашёл прапорщика-санинструктора.

— Мне нужно повидать своих бойцов, Радомского и Катаева. Вчера их доставили вертушкой с пулевыми ранениями в грудь.

Бритая яйцеподобная голова медика медленно развернулась, на лице выступила язвительная улыбка.

— Нема у нас твоих хлопцев, лейтенант.

— Что значит — нема? — Жигарёв подошёл к прапорщику вплотную. От того разило самогоном.

— А вот так: нема, и всё тут. В санчасти только водила обгорелый. Твой Катаев вчера к «двухсотым» переметнулся, а Радомский пока жив, но слишком тяжёлый. Здесь нам ему глаза не открыть, поэтому мы его в Кабул отправили, вместе с Шерстобитовым. Ищи там.

Санинструктор отвернулся и побрёл по коридору. Сергей догнал его, рванул за плечо, да так сильно, что тот едва удержался на ногах.

— Где мои бойцы?! — выкрикнул он в лицо прапорщику грозно.

— Чего хватаешься за грудки? — ничуть не испугавшись, спокойно спросил медик. — Русским языком сказано тебе: все твои солдатики в Кабуле, Катаев — в морге. Он скончался часа через два, как поступил в санчасть. Всё, лейтенант, не дергайся.

Он заглянул в побледневшее лицо Жигарёва, тихо спросил:

— Недавно в Афгане?

Не дождавшись ответа, добавил:

— Понимаю, командир. Первый бой, первая кровь. Переживаешь, что не уберёг. Вполне понимаю. Мой тебе совет: хлопни самогонки, курни анаши, первое время помогает. А потом душа твоя зачерствеет, и ты привыкнешь.

— Пошёл ты… — Сергей хотел выругаться матом, но вместо матерных слов вылетело другое. — Сволочь!

Он выбежал из санчасти, сел в «уазик».

— Назад, товарищ лейтенант? — поинтересовался водитель.

— Погоди чуток. Дай связь с Обориным.

Водитель передал наушники.

— Товарищ капитан, все бойцы в Кабуле. Катаев умер. Что делать?

— Будь на связи, сообщу, — пробасил Оборин.

С оказией Сергей добрался до морга. Где находится полевой госпиталь — знали все. Но не таким ожидал увидеть его Жигарёв. Здесь, в Афгане, всё иначе, нежели в мирной жизни. Несколько палаток прямо на земле — вот и весь морг. У палаток сидел небритый солдат-пехотинец — «старшой» по моргу. Глаза осоловелые — пьян. Увидев лейтенанта, он никак не отреагировал, лишь устало бросил:

— Пошли.

Зашли в крайнюю палатку. Вповалку, плотно друг к другу лежали изуродованные тела. Те, которых опознать невозможно — обгорелые куски мяса или обезглавленные трупы, лежали в углу. Сергей растерялся.

— Чё встал? Ищи, — вывел его из оцепенения «старшой».

Как парализованный прошёл Жигарёв до конца палатки. Шерстобитова и Катаева среди обитателей морга не оказалось. Бойцы лежали в углу третьей палатки.

— Эти? — Пьяный солдат, держа шариковую ручку в ладони, указал оттопыренным пальцем на погибших разведчиков.

— Они, — хрипло выдавил Сергей.

— Счас. Помечу.

Он наклонился к мёртвым солдатам и посмотрел на Жигарёва.

— Ну?

Отупевшие мутные глаза «старшого» выпучились, словно бильярдные шары над лузой. Круглое обрюзгшее лицо будто окаменело. Рот с полным отсутствием губ, что щель, прорезанная штык-ножом, шумно выпускал спертый воздух.

— Ну? — нетерпеливо повторил он.

— Что? — не понял Сергей.

— Диктуй фамилию и часть.

Жигарёв продиктовал. «Старшой» прямо на задубелой коже вывел ручкой фамилии бойцов и номер части.

Глаза Катаева, когда-то голубовато-синие, как свежие васильки, стали серыми и стеклянно смотрели через полуприкрытые веки. Словно осень коснулась их, и они пожухли, и никогда уже не расцветут, даже если на землю придёт весна. Будто во сне Сергей Жигарёв покидал морг.

 

Глава 15

Столичная жизнь Баклана

Июльская жара донимала всех москвичей раскалённым воздухом. Больше недели над столицей висело чистое голубое небо без единого облачка. Спрятаться от полуденного зноя было практически невозможно. Асфальт плавился под солнцем до чёрной и вязкой кашицы, и горе было тем модницам, что ступали нечаянно белым каблучком в пластилиноподобное месиво. Водители автомобилей, ожидая на перекрёстке зелёного сигнала светофора, приоткрывали дверцы и создавали небольшой сквознячок. Но как бы не донимала жара, а жизнь в белокаменной не замирала.

Чёрная «Волга» стояла на светофоре первой. Мигнул жёлтый свет. Машина, дав газу, резко рванула с места. Кондиционер, поддувая тихонько из боковых решёток, приятно обдавал холодом сидящих в салоне. Их было четверо. «Волгу» вёл Геннадий Скутин по кличке Блямба. Когда-то в детдомовской драке он получил удар гвоздодёром по голове. Рана зажила, но наросший на лбу хрящ выпирал из-под кожи в виде небольшой шишки. Прошло много лет, а хрящ не уменьшился, шишка так и не исчезла. Блатные дали ему погоняло — Блямба. На переднем сиденье, рядом с Блямбой, восседал охранник Жорник с погонялом Жор. За ними расположился сам хозяин — Александр Григорьевич Бакланов, он же Роман Гайворонский, вычеркнутый из списка живых душ шесть лет назад. Слева от него сидел Тезис — главный идеолог группировки Баклана. У него всегда было много идей и мыслей, которые Александр Григорьевич претворял в жизнь. Тезис был тихим и молчаливым человеком. Его немногословность вполне устраивала руководителя группировки. Баклан взглянул на часы и недовольно скривился.

— Опаздываем, Блямба. Придави-ка педаль до дна.

Геннадий увеличил скорость, и машина побежала ещё быстрее.

«Чёртов автомобиль, — с неудовольствием подумал Александр Григорьевич. — Летом — жарко, зимой — холодно. Заставишь ехать поскорее — дрожит и орёт, как пилорама на зоне. Нельзя тихо пообщаться, приходится кричать. Когда же наступят времена, чтобы приобретение японского джипа было обычным явлением? Ездят же за бугром, чёрт возьми, комфортно и без проблем!»

Баклан поёрзал на сиденье, потянулся за сигаретой.

«Одно утешает: маленький кондиционер, вмонтированный умельцем в чрево отечественного автомобиля. Он хоть как-то скрадывает отсутствие комфорта в салоне».

Авторитет периодически поглядывал на стрелки швейцарских часов. До встречи на загородной даче оставалось полтора часа.

«Успеем, — без тени сомнения подумал Александр Григорьевич. — Блямба — парень надёжный. Ещё бы парочку таких, было бы спокойнее. Шестёрок не надо, предадут, суки, сдадут и дело провалят. Им наплевать на всё, лишь бы собственную шкуру спасти», — рассуждал про себя Баклан, медленно и злобно.

«Ничего, всё когда-нибудь образуется и утрясётся понемногу. И кодлу сколочу, что надо, и от посредников долбаных уйду. Нужно время. Лишь бы война в Афганистане не закруглилась в ближайшее время. Иначе, Рома, ставь точку на деле, так и не заработав авторитет в контрабандных кругах. А это плохо, нужна опора в ногах, твёрдая. Прав Тезис, подсказывая другие пути поставки героина. Начинать надо с безобидной анаши, постепенно втискиваясь в нужные круги. А потом и пострелять — порезать можно, кто не захочет уступить дорогу. Но война пока идёт, есть убитые, авиаторы исправно доставляют „груз — 200“. Если верить прогнозам военных, победы над неверными не видать, как своих ушей. Значит, в ближайшие полтора-два года советские войска не покинут Афганистан. Пусть воюют, время работает на меня. Лишь бы оттуда шло дури побольше, да почаще. Бизнес, смотришь, и поднимется, как на дрожжах».

Александр Григорьевич вынул из кармана пачку «Парламента», задымил.

«Дрянь какая. Куришь, куришь, а проку никакого. Вот „Прима“ — другое дело. Но солидному человеку курить её никак нельзя, выдаёт прошлое с потрохами. Подобное обстоятельство может подпортить репутацию, развести с поставщиками и покупателями».

Но «Приму» он курил, когда оставался один. Затягивался жгучим табаком и вспоминал зону, да корешков верных. Некоторые из них примкнули к его группировке. Им он поручил начинающую процветать проституцию. Новый бизнес ставили на поток, обеспечивая развращённым товаром дачи, пикники на природе, гостиницы низкой категории. В «Космос» и «Россию», конечно же, не совались. Там могли быть проблемы с правоохранительными органами.

Мотор завывающе гудел на предельных оборотах. «Волга» бешено мчалась по шоссе, рассекая неподвижный горячий воздух. Александр Григорьевич ехал на встречу с представителем военной мафии. Пользуясь беспорядками в похоронных делах, они приноровились переправлять из Афганистана наркотики сюда, в столицу, в запаянных цинковых гробах. Оформление «груза — 200» находилось под контролем нескольких опустившихся прапорщиков, подкупить которых не представляло большого труда. Тонкости отгрузки не интересовали Баклана. У каждой стороны была своя работа. На встречах оговаривались сроки поставки, сумма, количество, каналы приёмки, безопасность сделки. В других нюансах предстоящей операции Александр Григорьевич ориентировался непосредственно на встрече. Только после того, когда его звериное чутьё угадывало степень сложности и уровень опасности предстоящей работы, он принимал окончательное решение. Условия, как правило, были у него жёсткие и неуступчивые. Баклан знал: уступишь раз, поставщики не будут церемониться при очередных поставках, станут давить, отвергать излишнюю осторожность. Идти на поводу у кого бы то ни было, он не желал. Не в его правилах. Жизнь научила его этому. Не верь, не бойся, не проси. Эти слова идут по жизни с каждым вором. Баклан оставался верен этим принципам и не раз убеждался, насколько ёмко и правильно отражена в них действительность жизни.

Баклан любил баню. Пробыв в заключении полтора десятка лет, он познал её истинную ценность. На зоне была баня. В отличие от лагерного начальства он испытывал парное блаженство не так часто, как того хотелось. За столь длительный срок заключения он не смог попасть в группу правящих зоной воров. Отсутствовал воровской талант. Смотрящий и его приближённые, как и начальство зоны, могли позволить себе банный кайф практически в любой день. У них и баня была своя. Она стояла в стороне от промышленной и жилой зоны. Вот потому-то, надо полагать, обретя свободу, и полюбил Рома отхаживать себя веником в клубах обжигающего пара.

Сегодня встреча с поставщиками наркотической дури, как обычно, должна состояться на одной из подмосковных дач. Место встречи Баклан определял сам, хотя в последнее время его не менял. Понравившаяся ему дача находилась в восьмидесяти километрах от Москвы. Она ничем не выделялась среди других строений, разве что внутренним убранством комнат и просторной русской баней с небольшим бассейном. Баклан любил проводить здесь встречи. Уютно, спокойно, безопасно. Решались дела, и можно было расслабиться по полной программе. Кореша по бизнесу от проституции поставляли на сходки молодых женщин, ещё застенчивых и неохамевших. Представление о «работе» у них было пока туманным, а организм не гонял по венам гер-герыча. Ни разу. Баклан был щедр и ласков с ними, физического насилия не применял и получал, взамен, несказанные ласки. Проститутки знали это, ценили его щедроты, а некоторые даже влюблялись. Распорядок банных процедур был известен всем, и никто не осмеливался его нарушать. Баклан обычно говорил:

— Дела наши должны быть чисты и прозрачны, а поэтому предлагаю проделать вначале то, что способствует чистоте. Обе договаривающиеся стороны шли в парную и стоически выдерживали неимоверные пытки под адским веником. Каждой из сторон хотелось доказать свою выносливость и превосходство. Парились до потемнения в глазах.

Пересидеть на полке друг друга не удавалось никому, жар гнал к выходу одновременно всех и бросал в бассейн. Первым прыгал всегда Баклан. Тысячи брызг летели в лица стоящим на кромке резервуара. Никто не роптал. Такое правило раз и навсегда выработал сам хозяин, нарушений не наблюдалось.

Особняк был оформлен на подставное лицо, но ни у кого не возникало сомнений о его истинном владельце. Постояльцем на даче являлся угрюмый неразговорчивый мужчина лет тридцати пяти. Звали его Обеза. Настоящего имени, тем более фамилии не знал никто. Он был похож на неандертальца: вдавленный назад подбородок, большие надбровные дуги, очень массивные челюсти. Голова крупная, но вряд ли в ней умещалось большое количество серого вещества. Обеза, благодаря широкой кости, выглядел крепышом, хотя его рост едва дотягивал до среднего. Широкий, с горбинкой, нос вздёрнут вверх. Тело состоит их одних мышц.

Александр Григорьевич обычно звонил заранее и сообщал о предстоящей встрече. Обеза выслушивал распоряжение до конца и произносил одно слово:

— Пнял.

Потом он приступал к запуску банного конвейера.

Первой появилась «Волга» авторитета. Выгрузились Блямба, Тезис и Жор. Через четверть минуты степенно выплыл хозяин. Закрыв ворота, подошёл Обеза.

— Как дела? — поинтересовался Баклан больше для порядка.

— Готово, — отозвался постоялец, и только посвящённому человеку было понятно, о чём идёт речь.

— Через пятнадцать минут прибудут гости, иди, встречай.

Обеза кивнул головой.

Ровно в обозначенное время за воротами появилась ещё одна «Волга» того же цвета, что у хозяина. Обеза пропустил её на территорию дачи. Гостей было четверо, вместе с водителем. Одного, высокого и тучного, с кучерявой шевелюрой, Обеза знал. Остальные были ему незнакомы.

«Видать, что-то новенькое затеял хозяин», — подумал постоялец, закрывая за машиной ворота.

Сценарий был прежним. Следом за гостями прибыл «РАФ», из него с весёлым гомоном выпорхнули девицы. Обеза отвёл их в отдельную комнату на первом этаже. Прибывшие мужчины были из военных. Гражданская одежда на них топорщилась, ходили они по-особенному, и не распознать в них военную косточку мог только невнимательный человек. Разговорная речь была чеканной и громкой, словно люди продолжали раздавать команды налево и направо, забыв начисто, что они в гражданской одежде и находятся на чужой территории.

Время близилось к вечеру. Солнце давно перевалило зенит и скатывалось в озеро, ослепительно блестя в неподвижной глади. Первая ходка в парную завершилась. Четверо мужчин сидели за столом под большим навесом, раскрасневшиеся, с лоснящейся кожей и налипшими листочками от веника. Сердца не успели ещё успокоиться, и волосатые груди мужчин часто вздымались и опускались. Переговорщики молчали и потягивали из кружек пиво. Наконец, отдышавшись, заговорили. Разговор, загоревшись с одной-двух фраз, потёк тихо и монотонно. Со стороны могло показаться, будто мужчины, утомлённые баней, обсуждали вопросы рутинной бытовухи. На самом же деле всё было иначе. Речь шла о поставках наркотиков.

Охранники и водители обеих сторон расположились по периметру таким образом, чтобы не слышать разговора, но видеть всё вокруг, как вблизи переговорщиков, так и за пределами дачи.

— Что скажешь, на сей раз, Василий Георгиевич? — тускло спросил Баклан тучного мужчину, сидящего против. — Когда ждать?

— Понимаешь, уважаемый Александр Григорьевич, произошла небольшая заминка с цинками.

— Какая может быть заминка с гробами? — с недоумением спросил авторитет, не дав договорить собеседнику. На его лице виделось явное раздражение. — Трупы закончились?

— Вы угадали, — перейдя почему-то на «вы» обрадовался сообразительности партнёра военный.

— У нас ведь не просто трупы, а обезличенные, безымянные, и безадресные. Братья мусульмане под Кабулом замерли, засели в горах и избегают больших стычек.

— И что же прикажете делать? Ждать, пока возобновятся жаркие схватки? А что я скажу покупателям? Подождите, пока моджахеды нафаршируют мяса для гробов?

— Ну, зачем же так? — изображая обиду, произнёс Василий Георгиевич.

— Тогда не пойму я тебя. Товар есть, морг полон трупов, а гробы не летят.

— В том-то и дело, что «груз — 200» регулярно поступает в Союз. Но он не наш.

— Что значит — не наш? — искренне удивился Баклан.

— Нам нужны неопознанные и невостребованные солдаты. А их нет. Все трупы зарегистрированы и направляются к родственникам. А те взяли в привычку цинки вскрывать. Прощаются, целуют сынов в лоб. В такие гробы товар не вложишь, сами понимаете.

— Василий Георгиевич, не надо излагать мне подробностей, — перебил недовольно авторитет. — Моджахеды, трупы, военные операции меня не интересуют. Всё, что творится в горах, — ваши проблемы. За это вы получаете свою долю.

Александр Григорьевич отхлебнул из кружки большой глоток, пена застыла на губах. Он отёр её тыльной стороной ладони, взял из тарелки тарань, откусил небольшой кусочек и принялся мелко разжёвывать, посасывая.

— У нас тоже много проблем. Загрузить и запаять цинк проще, чем провезти его через всю Москву, где на каждом углу мент с полосатой палочкой. А палочка эта волшебная, может указать место последней остановки в твоей жизни. Так-то. Поэтому, давайте не будем убеждать друг друга, чья работа опаснее и сложнее.

К гостям нарочито медленно приближался Обеза. Делал он это для того, чтобы его заметили и, если необходимо, прервали разговор. Баклан увидел неандертальца и ждал, когда тот подойдёт ближе.

— Когда запускать? — поинтересовался Обеза.

— Что, притомились наши путаны? — рассмеялся авторитет. — Веди всех четырёх. Вы, Василий Георгиевич, не возражаете поиметь их всех одновременно? — осведомился он у военного.

— Девки-то путёвые хоть? — спросил полковник у Обезы.

Неандерталец промолчал, никак не реагируя на вопрос. Он преданно смотрел на хозяина.

— Кого прислали? — переспросил Баклан. — Анечка здесь?

— Товар свежий, Анечка ждёт, — бесцветным голосом пояснил Обеза.

Баня испокон веков имеет одно предназначение — очищение тела от грязи и недугов. Сейчас всё изменено и испохаблено. Баня стала местом одурения и разврата. Водка, жратва и бабы. Баклан почесал за ухом и без лишних колебаний распорядился:

— Идём париться. Веди тёлок. Хотя, впрочем, Анечку оставь в доме. Пусть ждёт. Закончу дела, приду.

Обеза слегка повёл головой вниз и ушёл назад, в дом. Через несколько минут дверь первого этажа отворилась, из неё высыпали обнажённые девицы. Они с гоготом побежали в баню. Анечки среди них не было.

— Ну, идёмте, парнёмся, — негромко произнёс Александр Григорьевич и первым встал из-за стола.

За ним последовали остальные. Вскоре послышались приглушённые дверью вскрики от жаркого веника и женские стоны вперемежку с ахами и охами.

После банных утех гости, и хозяин с Тезисом вновь восседали за столом — красные, потные и расслабленные. Разговор стал более конкретным. Вопросы Баклана, словно плеть, хлестали гостей и ставили в тупик.

— Назовите мне точный срок поставки груза. — Глаза бывшего зека двумя острыми шильцами принялись дырявить лица военных.

— Ну, это трудно очень… — начал было говорить компаньон полковника, но Баклан прервал его, не дав договорить.

— Если сами не можете определиться, срок назначаю я. Десять дней с этого часа. У нас всё поставлено на поток. Опоздаете — будете носиться со своим коксом и гер-герычем, как с писаной торбой, самостоятельно. Мы найдём другие каналы.

— Ну, хорошо, хорошо, — согласился суетливо полковник. — Завтра же свяжусь с Кабулом, уточню, доложу.

— Уже теплее, — заметил Баклан удовлетворённо. — А то я подумал было, что за странные вещи происходят? Делаем одно дело, а все проблемы ложатся на плечи компаньона. Уж не пересмотреть ли сумму сделки, как думаешь, полковник? — надменно спросил хозяин дачи.

— Не мне решать подобные вопросы, — угрюмо ответил Василий Георгиевич.

При обсуждении темы финансов и гонораров он чувствовал себя свободным. В таком случае он брал тайм-аут и ехал советоваться к генералу. Этим нюансом неоднократно пользовался Баклан, когда ему требовалось время. Он сводил разговор в русло финансов, и решение проблемы зависало на несколько дней, а то и недель. Баклан успевал проворачивать свои дела, делая это вполне успешно.

— Впрочем, сумма сделки меня не интересует, — доставая из пачки очередную сигарету, задумчиво проговорил авторитет. — Я назвал своё условие, ваше дело — решать.

— Вы же знаете, как поступает в таких случаях генерал Зиновьев, — полковник внимательно заглянул в лицо собеседника.

— Как? — спокойно спросил Баклан.

— Он не примет вашей отставки, последствия могут приобрести гибельный характер.

— Угрожаешь? — Баклан испытующе уставился на полковника, рука, державшая кружку с пивом, слегка дрогнула.

— Отнюдь, Александр Григорьевич. Предупреждаю, потому что знаю характер генерала. Он не позволяет путнику, свернувшему с тропы, сделать ни одного шага.

Полковник пьяно осклабился. Он успел хлебнуть с девицами водочки и, смешав её с пивом, теперь сидел напротив авторитета заметно осоловевший. Он был офицером связи в штабе министерства обороны и держался с окружающими его людьми высокомерно. Но не с Бакланом. При первой же встрече Баклан поставил на место хамоватого офицера. Вот уже года два, как тот не позволял себе подобного отношения к авторитету. Видимо, ему разъяснили впоследствии, как следует разговаривать с ворами вообще, если хочешь иметь с ними какие-либо дела. В последующие встречи полковник держался на равных и даже чуть заискивал перед хозяином дачи. Иначе могло и не быть застолья за счёт хозяина, и девиц для утехи тот не привезёт. Сейчас он, захмелев, вероятно, потерял над собой контроль, и наглым взглядом наблюдал за реакцией Баклана, делая про себя, наверное, какие-то выводы.

Баклан перешёл на «вы». Все, кто имел с ним дело, знали: Баклан достиг предельной черты гнева, после которой не следует задавать лишних вопросов. По лицу бывшего зека собеседник понимал: разговор принимает крутые обороты.

— А вы, Василий Георгиевич, передайте своему генералу, что я не намерен добровольно лезть в мышеловку. У меня есть сведения, что прокурор и оперы из КГБ наступают в Афгане вам на пятки. И будьте уверены: недалёк тот день, когда они доберутся и сюда, глянут своим всевидящим оком на разрытые могилы…

У Романа Гайворонского было странное свойство характера. Впадая в крайнее недовольство, раздражаясь, он мог тут же преобразиться в совершенно другого человека, став неожиданно для всех сентиментальным и снисходительным. По всей вероятности, излишне принятый на грудь алкоголь действовал на него по-особому, не как на всех грешных. Баклан вдруг улыбнулся, подобрел.

— Ну, ладно. В общем-то, здесь всё понятно. Настораживает другое. Кто виноват, что легавые что-то унюхали? Круг наших связей ограничен. А утечка информации прошла. Значит, либо в Афгане прапоры по пьянке проболтались, либо твои разговоры с Кабулом прослушиваются. Делайте выводы с генералом сами, да поскорее.

— Вы думаете, мои люди…

— А чьи? Не мои же законники?

— Ну…, это мы узнаем вскоре, — лицо полковника Снорова помрачнело.

— Во всяком случае, вина в провале, если он произойдёт, будет на вашей стороне, — без тени сомнения упрекнул Баклан военных.

— Пронесёт, не впервой кагэбэшники морги трясут. У них мозгов не хватит, чтобы за груз зацепиться. Так, в очередной раз проверяют случаи мародёрства, не более.

— Дай-то бог, чтобы все трудности только в штанах отложились.

— В каких штанах? — непонимающе спросил полковник.

— Тех, в которые наложили твои организаторы ритуальных услуг.

— А-а, — пьяно скривился Сноров.

Баклан допил пиво, вытер губы тыльной стороной ладони. Немного размыслив, притянул к себе вторую кружку, сделал небольшой глоток.

— Короче. Условие моё вам известно. Срок — десять дней. Потом цена будет падать. Значи-и-тельно! Так и передай своему шефу. Всё. Разговор закончен.

Ультимативные условия и тон, с которым они были произнесены, покоробили полковника Снорова. Но что делать, если другого покупателя нет? Он смолчал. Нужно было вставать и уходить. Но полковник продолжал сидеть, чего-то ожидая. Баклан покосился на него.

— Что, хороши девицы? А их, кроме меня, под тебя никто больше не кладёт?

— Так точно, Александр Григорьевич! — совсем пьяным голосом по-военному отчеканил Сноров. — Никто не кладёт!

— Иди, сделай ещё одну ходку, если не насытился. Только я сомневаюсь в том, чтобы твой дружок, который сейчас мирно покоится между ног, пожелает поднять голову к небесам. Тебе домой ехать в самый раз. Но если очень хочется — иди. Меня другие дела ждут.

Баклан решительно отставил чуть отпитую кружку и встал из-за стола.

— Обеза, — позвал он негромко неандертальца.

Постоялец приблизился, замер в ожидании.

— Накрой стол на втором этаже и приведи туда Анюту. Я сейчас буду.

— Остаётесь, или, как всегда, уедете в ночь? — спросил он Снорова, уходя.

— Как всегда, — нехотя отозвался полковник. — Это вы люди свободные, а у нас служба круглые сутки.

— Знаю я вашу службу, не приукрашивай, — с усмешкой выдохнул авторитет.

Гости ещё раз посетили баню. Оттуда в течение часа слышался женский визг и галдёж. Затем двери распахнулись, первыми выскочили девицы и побежали обнажённые к дому. Мужчины вышли не спеша, довольные и распаренные, сели вновь за стол. Хозяина не было, и они лихо, одну за другой опрокинули несколько рюмок водки. Потянули из кружек пиво и засобирались.

Через четверть часа, одетые гости расселись в машине. Обеза ждал их у раскрытых ворот. «Волга» медленно, почти бесшумно, покинула территорию дачи. Спустя минуту она растворилась среди густых сосен.

Наутро чёрная «Волга» Баклана летела на предельной скорости в сторону Москвы. Геннадий Скутин хорошо знал своего шефа и всегда старался угадывать его желания. Сейчас он гнал автомобиль по шоссе с огромной скоростью, нутром чувствуя, что этого хочет хозяин. И он не ошибался. Когда у Баклана было скверное настроение, он сам приказывал Генке увеличить скорость до такой величины, чтобы колёса машины крутились, «как диск пилорамы». Скутин быстро усвоил желания шефа и не ждал распоряжений. Ехали молча. Генка осмелился и спросил:

— Александр Григорьевич, у меня кореш объявился.

— Ну, — буркнул авторитет, недовольный, что водитель прервал его размышления.

— Свой парень, с понятиями. Может, глянете на него как-нибудь? Ручаюсь.

— Откуда нарисовался?

— Из Чусового. Это от Перми недалеко. В детдоме чалились вместе.

— Откуда, откуда? — Баклан вздрогнул от неожиданности.

— Из Чусового, а что? — Скутин удивлённо взглянул на хозяина.

— Так, ничего. Бывал я в этих местах, — пытаясь изобразить на лице безразличие, ответил авторитет.

— Ну и как? Понравились места?

— Да уж, места нетоптаной тайги, — скривился Баклан. — Звуки пилорамы, собачий лай и окрики вертухаев.

— Это точно, колоний в округе предостаточно, — согласился Генка. — Всяких.

Баклан промолчал. Он думал о своём.

«Вот жизнь, мать её! Живу и не живу одновременно. Сестра давно похоронила. Свиделся бы, да как? Родственников, кроме Катьки, и не осталось никого. А вокруг одни жлобы. Пиявки да волки. Только сосут и рвут на части. Исключение — Анечка. Она у меня вместо сестры, или дочери? Впрочем, неважно. Кроткая, покорная, нежная. Надо, пожалуй, отделить её от развратниц. Пусть живёт на даче. А насчёт Катьки — мысль. Взять, да и махнуть к ней. Постучать тихонько в отчий дом и раскрыться. А потом перетащить сюда, в столицу. Поди, мается, одна-то. Тяжко. Фу ты, чёрт, совсем опарафинел, — мысленно остановил он себя. — Жить надоело? К сестре захотелось? А что если она не одна? Что если, с мужиком сошлась? Да ещё с коммунякой, или хуже того — с легавым? Нет, Рома, брось сентиментальничать. Живи да радуйся, пока не чпокнут».

— Как зовут-то твоего кореша? — выйдя из оцепенения, спросил Баклан.

— Игорь, — радостно сообщил Генка, заметив заинтересованность шефа.

— Не нравится мне это имя. Игорь, Угорь, словно прыщ какой-то.

— Так нарекли его, Александр Григорьевич. Нет вины на нём из-за этого.

— Что он за человек? Чего его вдруг в столицу потянуло?

— Мы с ним братаны, как бы. Так окрестили нас в детдоме. Перезваниваемся иногда. А в столице, как известно, хлеб намного слаще, чем в провинции.

— Что он умеет делать?

— Всё, что надо, — заручился за друга Генка. — Он бы со мной подался в Москву, да в техникум успел поступить. Сейчас закончил учёбу, отрабатывает в лесосплавной конторе. И бабка у него вдруг объявилась.

— Какая ещё бабка? — спросил Баклан без особого интереса.

— Родная. Нашлась случайно. Крякнула неожиданно, дом по наследству перешёл Игорю. Он там и жил до сегодняшнего дня. Сейчас дом продал, махнул сюда. Работу ищет.

— Ладно, считай, что я дал согласие. Приводи, посмотрю. Только учти: живём мы по системе «ниппель» — вход только в одну сторону. Обратного пути нет. Если что — извиняйте, братаны.

— Понятное дело, — обрадовано произнёс Генка.

Он понимал, что дело, которым занимается шеф, опасное. Но он усвоил и другую истину, вполне приемлемую в жизни любого человека: кто не рискует — тот не пьёт шампанского. Деньги нужны всякому и всегда. На даровщинку не бывает даже сыр в мышеловке. Его надо умудриться достать и не быть прибитым мощным механизмом.

Машина монотонно гудела работающим двигателем. Резина колёс наматывала на себя очередные километры шершавого асфальта. Баклан, прикрыв глаза, продолжал размышлять.

«Поставщики хреновы. Заниматься бизнесом — не ваш удел. Привыкли выкрикивать команды: „Встать! Равняйсь! Смирно!“ И всё. Извилин — ноль целых, и шиш десятых в придачу. В Афгане опера сели на хвост. Дурдом! Там-то уж вольница — вороти, что хочешь! Горы, нищие кишлаки, дикий народ. Наркотики рекой льются — бери, не хочу. В армии — бардак, неразбериха. Не спрятать жмуриков — чушь собачья! Что мешает запаять в цинк того же душмана? Кто когда разберёт, чьё там тело запечатано? Зажирели, зажрались толстозадые полковники. Управляют поставками из уютных кабинетов и ещё диктуют условия. Бабки делают на пустом месте. Хрен вам! Последняя сделка. Следующие условия будут мои. Куда вы без меня со своим гер-герычем? У вас есть цыгане-оптовики? Пойдёте в переходах торговать? Или будете развозить его на бронетранспортёрах по городам Союза? Здорово! Класс! Вклад в историю мирового наркобизнеса. Неповторимо и непостижимо умам зарубежной мафии. Сожму я вас в кулак, как жмых, товарищи офицеры. И никуда вы не денетесь. Не можете найти родственника для неопознанного трупа? Держите его в морге месяцами, как будто потом можно сразу опознать. Козлы! Дельцы долбаные! А каково мне реализовывать вашу дурь? Задумались хоть раз, как это делается, и чем рискую я, вскрывая гробы? Так-то, сволочи!»

Баклан не заметил, как задремал и воевал с поставщиками уже во сне. Выругался вслух и проснулся.

— Что вы сказали, Александр Григорьевич? — спросил Генка.

— Так, мысли вслух.

— А-а, — понятливо отозвался водитель. — Подъезжаем. Куда направляемся? — он вопросительно взглянул на шефа.

— В контору.

Так они называли просторную четырёхкомнатную квартиру на окраине Москвы. Квартира была оснащена всем необходимым: связью, оружием, охраной.

— Кстати, Блямба, твой друг, случайно, не спортсмен?

— Боксёр, — приврал наполовину Генка. Он знал, что Игорь занимался боксом, но дальше третьего разряда его друг не ушёл.

— Направь его ко мне после обеда, потолкую. Пусть поковыряется в могилах пока, проверим, что он за фрукт. Может, в охранники переведу со временем.

— Хорошо, Александр Григорьевич. Созвонюсь, представлю.

Машина катила уже по знакомому переулку. Вот и дом, в котором располагается так называемая контора.

«Засиделись мы в этом месте, примелькались, — подумал Баклан. — Надо бы перебраться в другой район. Если роют в Афгане, то почему им, ментам, не появиться и здесь? Бережёного — Бог бережёт», — рассудил бывший зек, открыл дверцу и ступил на землю.

Было раннее утро. До жаркого дня было немало времени. Пока ещё воздух свеж и прохладен. Перед тем, как войти в подъезд, авторитет остановился, вдохнул полной грудью. В ноздрях приятно защекотал охлаждённый воздух.

«Нет, всё-таки я правильно сделал, что не стал с ними ссориться. Неприятности мне не нужны. Пусть они происходят с другими. Пока всё идёт хорошо. Времени достаточно, можно и подождать». В тайнике лежала и ждала своего часа часть предыдущей партии порошка. Баклан умолчал об этом, не давая козыря в руки военных. Авторитет потянул дверь на себя и вошёл в серый полумрак подъезда. Начинался очередной день, полный забот и ожиданий наркодельца Бакланова Александра Григорьевича.

 

Глава 16

Жизнь продолжается

Пока шла война в Афганистане, и Сергей Жигарёв исполнял там интернациональный долг, гоняясь в горах за душманскими караванами с оружием, жизнь в посёлке Лисьи Гнёзда продолжала течь размеренно и привычно. Степан находил для себя какую-нибудь работу и ковырялся во дворе под навесом, избегая солнцепёка. Когда наступали пасмурные дни, он покидал дом и уходил в тайгу. О цели своих походов Ефросинье не докладывал, но она и не донимала его расспросами. У неё была масса других, чисто женских дел. Она скребла полы с речным песком, стирала половики, часами пропадала на огороде. Одним словом, забот у неё было предостаточно. Так и проходили дни, ничем не отличаясь один от другого. В конце дня они ужинали, а потом, не сговариваясь, садились смотреть телевизор — маленькую переносную «Юность» в пластмассовом корпусе оранжевого цвета. Смотрели новости, в надежде узнать что-либо про войну в Афганистане. На экране мелькали лица передовиков производства — победителей всевозможных соцсоревнований, учёные делились информацией о своих открытиях и научных достижениях, военные гордились новейшим вооружением, а партийные работники, как всегда обещали светлое будущее. И ни слова об Афганистане. Как будто в этой стране ничего не происходило, а горы по-прежнему мирно дремали, как и тысячу лет назад, не содрогаясь от разрывов артиллерийских снарядов и не разбрасывая эхо автоматных очередей по глубоким ущельям. Степан и Ефросинья смотрели новости от начала до конца. Когда они заканчивались, Степан кряхтел и молчаливо сползал с кованого сундука у печки, выключал телевизор и отправлялся в постель.

Спать старики ложились засветло. Долго лежали и негромко переговаривались, наблюдая, как за окном тихо гаснет вечернее небо. Поверх ситцевой занавески на окне виднелся кусок пока ещё светлого горизонта. Желтовато-алая полоска на нём начинала суживаться, и блекла на глазах, словно хмурилась по причине быстрого окончания дня. Просочившаяся темнота с какой-то особой осторожностью сжимала пространство и обволакивала потаённые места комнаты сумеречными тенями. Потом запускался в работу невидимый механизм, и вечерние сумерки спрессовывались до абсолютной черноты. Большой фикус в углу медленно растворялся и, наконец, пропадал из виду совсем. Ночи стариков длинные, ох какие длинные! Их сон и явь в ночное время существенно не отличаются друг от друга, а лишь перемешиваются меж собою и создают что-то единое целое, название которому не придумал пока никто.

— Не спишь? — первым нарушает тишину Степан.

— Нет, — немного погодя отзывается Ефросинья.

Спят они отдельно, каждый на своей кровати, установленные перпендикулярно друг к другу, изголовьями вместе. Такое расположение позволяло им разговаривать, не напрягая слуха и не переспрашивая. В последние годы Степан стал плохо слышать и по настоянию жены приобрёл слуховой аппарат, благо ему, как участнику войны он отпускался бесплатно. Ложась спать, он снимал его и оставался «безоружным». Ефросинья произносила слова громче обычного, и Степан слышал её хорошо.

— Чего-то не идёт сон ко мне сегодня, — проворчал старик.

— Хм-м, он не идёт к тебе каждый вечер, не только сегодня, — прокомментировала Ефросинья в ответ.

Она прекрасно знала, почему нет сна у Степана. С тех пор, как они получили очередную весточку от сына и узнали, что он находится в Афганистане, сон пропал у обоих. Наступили бессонные ночи, в мыслях и думах о Сергее.

Письма из Афганистана шли редко, были сжатыми и сухими. Пока Сергей жил у Катерины Гайворонской, Степан и Ефросинья оставались относительно спокойными. Пусть их сын ушёл из дома не по-людски, без родительского благословения, без сватов и свадьбы, но он был всегда рядом, в родном посёлке. Шесть лет они наблюдали за молодыми исподволь. Сергей и Катерина жили не хуже других, и старики, смирившись с судьбой, благословили их в душе, восприняли случившееся, как непоправимый факт.

И всё бы ничего, да счастье молодых оказалось хрупким и недолгим. Видимо, червоточина, унаследованная от отца-душегуба, сделала своё чёрное дело, заразила изъяном душу Катерины.

«Не мог Бог поступить так с моим сыном, — не раз думала Ефросинья. — Всё это дело рук сатаны. Только он мог вмешаться в судьбу Серёжи, подсунув ему смазливую и развратную женщину. Потом в посёлке появился этот приезжий, Игорь. Откуда он свалился на нас, как снег на голову? Как будто кто-то незримый и завидующий другому счастью специально побеспокоился о том, чтобы рассоединить двух людей и растоптать их счастье. И как только сатанинское колесо сдвинулось с мёртвой точки, оно тут же закрутилось, быстро набрало обороты, и, не ломаясь на ухабах жизни, принялось коверкать на своём пути всё и вся, не предоставляя ни малейшей передышки для осмысления происходящего. Не устояла Катька перед развратником, попала в сатанинский водоворот и рада бы, наверно, вынырнуть на поверхность, да поздно уж… Что заставило её изменить мужу — одному богу известно».

Текли мысли Ефросиньи, лились картины ушедших дней.

… Вот Катя ещё школьница, в коротком платьице и белом фартучке, с букетом цветов семенит в школу к первому звонку. Её личико светится счастьем, тем самым, которое бывает только в беззаботном детстве, когда ребёнок полон ожиданий чего-то нового, незнакомого и неизведанного. А вот она уже в восьмом классе: с округлившимися коленками и проступающими сквозь сарафан, будто молодые грибочки под плотной хвоёй, маленькими грудками. Повзрослевшая и задумчивая. В то время их Сергей уже служил на флоте. Зардевшись от смущения, Катя, не единожды преодолевая страх, подходила к Ефросинье и интересовалась службой сына.

— Никак, втюрилась Катюха в нашего Сергея, — говорила Ефросинья мужу после каждого разговора с девушкой.

— Ну, что ж, дело-то молодое, заковыристое, пущай якшаются, — отвечал Степан, степенно подкручивая усы. — Девка неизбалованная, отец её культурный, грамотный, ничего дурного не преподаст. К тому же, и лицом, и телом она баская, тут уж супротив неё ничего не скажешь.

И как всё круто поменялось, когда народ вдруг узнал правду о Гайворонском. Мнение стариков о девушке изменилось на сто восемьдесят градусов.

«Если отец смог жить столько лет двойной жизнью, маскируясь под другой фамилией, — рассуждала Ефросинья, — то почему бы и дочери не унаследовать его черты?»

И она невзлюбила Катерину, стараясь всячески оградить сына от дочери предателя.

… — Как думаешь, что наш Серёга будет делать, когда вернётся с войны? — начал разговор Степан после длительной паузы.

— Кто ж его знает, что он удумает на этот раз? Может, побывает в отпуске и улетит куда-нибудь на край света.

— Почто так думаешь?

— А тут и думать нечего. У него теперь судьба военного. Из армии его так просто не отпустят. Турнут куда подальше, заставят обучать необстрелянных.

— Да-а, долгонько, знать-то, придётся нам с тобой его ждать, — с грустью произнёс старик.

— Я, Стёпа, согласна ждать его до скончания века, лишь бы вернулся он с этой окаянной войны живым и невредимым.

Ефросинья тяжело вздохнула и заворочалась в постели. Её кровать, являясь чуть ли не ровесницей ей самой, жалобно проскрипела под хозяйкой.

— Хоть бы смазал кровать-то, что ли, — проворчала она. — Который год уж стонет, а ты будто и не слышишь.

— Как же я её смажу? В ней, окромя сетки, и нет ничего. А скрипит она от того, что сетка панцирная, трутся пружины промеж собой, тут уж никуда не денешься. Конструкция такая.

— Констру-укция, — язвительно передразнила мужа Ефросинья. — Лень твоя виновата, а не конструкция. — У тебя-то она, что, другая? Почему не скрипит? — не унималась супруга.

Степан чертыхнулся недовольно, но промолчал, не найдя подходящих слов в своё оправдание.

— Ладно, посмотрю завтра, — спустя некоторое время с неохотой пообещал он жене. — Может, чего и придумаю.

Долго лежали молча. Обоим не спалось.

— А ведь не вернётся Серёга в посёлок, даже если со службы уйдёт. Не вернётся, не захочет он видеть жену-изменницу.

Поразмыслив о чём-то, добавил:

— Зря мы, Фрося, отвернулись от молодых пять годков назад.

— Не пять, а шесть. С памятью совсем плохо стало?

— Зря, — старик пропустил мимо ушей замечание жены. — Была бы Катька под присмотром у нас, хаживала бы в гости с Анюткой. Тогда бы никакой Игорь не приклеился, и не смог бы охмурить её.

— Тю-ю, знаток бабьих душ! Сколько лет тебе уже стукнуло, а всё ещё наивным остался. Катька-то изменяла Серёге не в своём доме, не на своих перинах принимала его, а делала всё это на работе, в тайге. Если уж на то пошло, то знай: баба коли не захочет, никакой красавец на неё не заскочит. Сама она, сама захотела с этим приезжим развратничать. Никто её силой под него не подкладывал.

— Это правда, — согласился Степан. — Одного не пойму: почто она за этим мастером не поехала? Говорят, звал ведь её с собой.

— Звал, как же. Проходимец он, этот Небаскин. Обманул и исчез. — В голосе Ефросиньи прозвучали нотки сожаления.

— А мне сдаётся, казнит она себя за содеянное. Надеется на прощение.

— Ну и пусть себе надеется. Сергей всё равно не простит. Не такой он у нас.

— Да уж, здесь ты права. Серёга измены не прощает. Вспомни, сколько бывших друзей он оттолкнул от себя? Со всеми расстался без сожаления, кто предал его, либо однажды покривил душой.

Ефросинье было ничуть не жаль жену сына. В её сознании навечно утвердилось единственное суждение: измена мужу в любом случае не останется безнаказанной. Рано или поздно, но расплата обязательно наступит. И совсем не важно, в каком виде она проявится. Главное — отступницу настигнет кара божья. Пусть это будет проклятье близких людей или невыносимые трудности в дальнейшей жизни, или неожиданно вдруг обнаружится тяжёлая и неизлечимая болезнь, а то и того хуже: произойдёт несчастный случай. Да мало ли что может случиться? Результат один: изменница, так или иначе, всё равно будет наказана. Либо морально, либо физически. Так она мыслила, потому что поруганным оказался её родной сын. А что было бы, скажем, если бы задурил сын, её родная кровиночка, с какой-нибудь смазливой вдовушкой? А Катерина оставалась бы верной мужу до последнего дня? Об этом Ефросинья как-то не думала. Видимо, для любой матери собственное дитя всегда остаётся непорочным.

«Настрадался Сереженька, что и говорить. Ох-ох-ох!» — думала она сейчас, лёжа в постели. У неё не было ни малейшего желания продолжать разговор со Степаном на тему: простить или не простить Катерину.

«Жила Катька с Серёжей, как за каменной стеной. Чего ей ещё не хватало? Что ещё нужно было? Дочь предателя, отвергнутая всем посёлком, была подобрана и согрета её сыном. И после всего, что сделал для неё Сергей, она выкинула такой крендель. Задурила, неблагодарная баба, захотелось ей неизвестно чего. Срамница, одним словом».

Но чем больше Ефросинья рассуждала, тем больше её тяготило что-то изнутри. Но что? Судьба внучки, которая на загляденье всем поселковым росла умной и старательной девочкой? Ухоженная, всегда опрятно одетая на городской манер, в отличие от других ребятишек.

Словно почувствовав её терзания, Степан продолжил:

— А что, если Анютка начнёт навещать нас? Родная, всё-таки, и безвинна, как не крути.

Ефросинья не отзывалась.

— Ты что, уснула?

— Вначале внучка придёт, а потом и Катька заявится. Найдёт предлог для посещения твоего дома. То Анютка припозднилась и не пора ли ей домой. А то скажет: надо пораньше спать её уложить. Шустрая бабёнка, эта Катька, прикидывалась только невинной овечкой. И начнёт тебе нервы мотать, не отвяжешься. Я ведь тебе говорила, что не нужна она мне, блудница. Не хочу видеть её бесстыжие зенки.

Кровать под Ефросиньей опять злобно заскрипела.

— Понесло, — обиделся Степан и отвернулся к стенке.

«Как же ты, Фрося, не можешь понять и согласиться со мной, что ничего уж не изменить и не повернуть вспять. Жизнь продолжается, и её не остановить, не удержать, как ни старайся. У Сергея ведь тоже была женщина, Марина Пшеничникова. Жил он с ней, чего тут греха таить. Жил, как с женой. А Катька видела всё это и продолжала любить Сергея. Выспрашивала всё о нём и не осмеливалась подойти, чтобы объясниться. Так кто ж тогда кому изменил? Откуда же, Фрося, нам знать, кто кого любит, а кто лишь создаёт видимость? Мы не боги, не можем заглядывать в душу человека. Кто знает, может, Сергей по-прежнему любит свою первую женщину? Может он запутался в своих чувствах и облегчённо вздохнул, когда узнал об измене жены. Может, и войну-то выбрал вместо отдушины и теперь ему легче дышится. Не понять нам с тобой, Фрося, не разобрать того, что творится в сердцах молодых. Они не такие, как мы, не хотят примиряться с судьбой. Хотят поспорить с ней и доказать свою правоту. Может, и правильно поступают, как знать? С тобой, Фрося, тоже вон что-то неладное творится. Никогда не перечила мне, все решения я принимал сам, а тут взяла и воспротивилась. Родную внучку не хочешь пустить на порог. Ждёшь чего-то, молчишь, как дундук. Ну да ладно, утро вечера мудренее. Увижу Катерину, поговорю».

С этими нерадостными мыслями он и заснул.

В посёлке воцарилась тишина. Приземистые избы давно спали, и только в одной из них светилось окно, сонно расстилая на дорогу слабенькие лучи желтоватого света. Это было окно Катерины Жигарёвой. Она не спала и с вечера сидела над чистым тетрадным листом. Задумала написать Сергею письмо, да не знала, с чего начать, как изложить свои размышления, которые преследуют её, мучают ежедневно и ежечасно.

Игорь наконец-то продал дом и уехал в Москву. Там надёжно обосновался его друг Генка, с которым он хлебал в одном детдоме постные щи и делился куском чёрствого ржаного хлеба.

За неделю до отъезда Игорь, не таясь больше соседей, уверенно толкнул калитку и вошёл в дом Катерины. Кутеиха впоследствии сообщила бабам, сгрудившимся у колодца, что пробыл он у своей возлюбленной никак не меньше двух часов. И что из окон-то доносились любовные стоны и вскрикивания, сама слышала. Потом Небаскин также открыто вышел на крыльцо, подымил папиросой и ушёл в свою избу. По дороге он успел ругнуться в чей-то адрес нецензурной бранью. По всему было видать, что дорожный мастер имел скверное настроение, и лицо его выражало явное недовольство.

В этот день Катерина получила от Игоря приглашение поехать за ним в Москву, но дать ответ, вот так сразу, не задумываясь, она поостереглась, попросила время на обдумывание.

— Что тут думать? — недоумевал Игорь. — Собирай шмотки, бери дочь и поехали. Дом пусть стоит. Пригодится твоему вояке, если живой вернётся.

Игорь начал нервничать, и его стало заносить. К тому же он пришёл слегка навеселе по случаю продажи дома.

— Игорь, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты больше не отзывался так о моём муже!

— А что я такого сказал? — изображая удивление, спросил Небаскин. — На войне, как на войне, всякое случается. Может, и вернётся… инвалидом-обрубком.

— Не смей! — Катя подошла вплотную к Игорю, глаза её горели негодованием, на них выступили слёзы. — Не смей, слышишь? — повторила она чуть слышно дрожащим голосом. — Он ушёл в Афганистан из-за нас с тобой.

— Ну, ладно тебе, это я так, к слову. — Игорь попытался обнять женщину, но Катерина увернулась. Тогда он силой привлёк её к себе и начал целовать. — Ну, прости, Катя, прости, что я так, спьяну… не обращай внимания… хорошая моя… любимая.

— Катя попыталась сопротивляться, но сильные руки Игоря подхватили её и понесли в спальню. Женщина обмякла и ещё сильнее заплакала от собственного бессилия. Хорошо, что Анечка не вернулась ещё из детского садика…

После всего происшедшего Кате вдруг до боли захотелось поговорить с Сергеем, ещё раз попытаться вымолить у него прощение. Она осознавала, что не права, что предала его и искалечила ему жизнь. Теперь она была готова на всё, лишь бы только вернуться к прежней жизни. Женщина стояла на перепутье, будто предчувствуя, что, если она уедет с Игорем в Москву, свершится что-то ужасное и всё будет утеряно безвозвратно.

Ей часто снились сны, в которых она видела свою будущую жизнь в столице. Видела в мрачных тонах, а Игорь являлся к ней в образе мучителя, душил её и Анютку, а на одежде его она ясно видела пятна крови. Так повторялось несколько раз. Катя просыпалась среди ночи и зажигала свет. Подходила с колотящимся сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, к кровати дочери и пыталась угадать её сны. Анюта спала безмятежно, и по лицу её скользила радостная улыбка. Катя, постояв несколько минут у изголовья дочурки, возвращалась в свою кровать. Подолгу не могла заснуть, вспоминая кошмарный сон. Ей иногда казалось, что кто-то извне пытается предупредить её о чём-то, удержать от чего-то. Она не знала, что с ней происходит.

После одного из таких кошмаров Катерина сходила в церковь, постояла перед ликами святых, покаялась. Они смотрели на неё молчаливо и осуждающе. Наконец, она собралась с мыслями и решила написать Сергею в Афганистан.

Белый лист бумаги уже несколько часов лежал перед ней без единого слова. Тот разговор с мужем, который она вынашивала в себе не один день, не хотел ложиться на бумагу. Все слова, что прочно укоренились в голове, казались ей сейчас жалкими, никчёмными. Это как стихотворение: выучил однажды наизусть, а потом никоим образом уже нельзя вытравить его из себя, не переделать, не переставить ни единого слова. Она чувствовала, что нужны ёмкие, меткие выражения, которые позволили бы проникнуть в сердце Сергея и осесть там, подталкивая его на осмысление всего происходящего. Катерина в бессилии грызла ручку, не в состоянии что-либо написать. Лишь к утру появились два листка, исписанные мелким убористым почерком, переписанные несколько раз.

«Всё, больше не могу», — подумала она, поставила подпись и дату в конце письма. Свернула листки вчетверо и положила в конверт. Долго смотрела на него так, как смотрит тонущий человек на спасательный круг, надеясь на счастливый исход. Потом улеглась в постель и забылась на несколько часов в тяжёлом вязком сне.

Степан Жигарёв вставал рано и до завтрака, пока Ефросинья возилась у плиты, ходил к реке. Катерина знала этот час, поэтому ей без особого труда удалось повстречаться со свёкром. Когда он поравнялся с её домом, Катя отворила калитку и вышла навстречу.

— Здравствуйте, Степан Фёдорович, — прерывающимся голосом произнесла она.

— И тебе не хворать, Катерина, — отозвался старик, радуясь внутренне, что не придётся мучиться, подбирая слова для намеченного разговора. Он догадывался, о чём спросит его сейчас Катерина и приготовился отвечать.

— Степан Фёдорович, мне очень нужно с вами поговорить. Только вы сможете меня понять.

— Говори, коль душа потребовала. Выговаривайся, — старик опёрся о посох обеими руками, приготовился слушать.

— Я бы хотела поговорить о Серёже… вернее, о нас с Серёжей, то есть обо всех нас. Я знаю, вы добрый, не такой, как на людях и, как мне кажется, вы поймёте меня…

— И какой же я на людях — не такой? — полюбопытствовал Степан.

— Ну-у, чёрствый что ли, колючий.

— Откуда тебе, дочка, знать, какой я?

— Мне о вас много рассказывал Серёжа.

— Не пойму я тебя, Катерина, — усмехнулся старик, — к чему клонишь?

— Да к тому, Степан Фёдорович, что не могу я объяснить Анютке всего происходящего. Не получается у меня, — со вздохом призналась Катя. — Почему, например, папа Серёжа уехал от нас и не пишет писем? Почему дедушка Стёпа и бабушка Фрося не приходят нам в гости? А если они старенькие, и у них не хватает сил дойти до нас, почему не ходим мы к ним?

— Видишь ли, дочка, в карман правду не упрячешь, а врать, не каждому дано. Коли уж ты расписываешься в собственном бессилии, то я и подавно в помощники тебе не сгожусь. Я не сказочник и ничего путного для ребёнка не придумаю. Ты уж сама как-нибудь наведи тень на плетень, расскажи какую-нибудь небылицу, но только не травмируй дитё. Правды-то она всё равно не поймёт. Мала ещё.

— Всё это так, — Катерина внимательно посмотрела на свёкра, — но если тетку Фросю что-то ещё и сдерживает, то сами почему не заходите к нам? Ведь вы хотите этого, правда? Или я ошибаюсь?

Лицо Кати слегка побледнело, она напряжённо ждала ответа. Степан по привычке подкрутил ус, крякнул для порядка и стал продолжать вслух свои мысли:

— Вы ведь как нонче: вначале сотворите какую-нибудь пакость, а уж потом начинаете образумливаться. Отсюда и все беды ваши, страдания да переживания. И думается вам, что, ежели впрячь в ваши санки-трудности кого из посторонних, то ваш воз враз выскочит из ухабов. Но вы сильно заблуждаетесь. Трудности создали вы сами, вот и придётся свой воз морок тащить самим, до конца. К тебе на порог я не смею ступать. Мой сын оставил тебя и сейчас далеко. К кому я пойду и зачем? Чтобы нечаянно помешать утехам твоим? Так у меня нет желания вспугнуть ненароком твоего ухажёра — прихожёра. Извиняй.

Степан, обдумывая разговор со снохой накануне, даже в мыслях не держал таких слов, которые произнёс сейчас. Но обида за сына как-то невольно заставила его высказаться недружелюбно по отношению к Катерине. Чуть позже он пожалел о сказанном.

— И вы туда же. Нет у меня никого. Одна живу, и что бы ни случилось, мы с Анюткой будем ждать папу Серёжу. А сейчас Анечка постоянно напрашивается к вам в гости. Она любит вас, и я не знаю уже, как её отговаривать от посещения дома родного дедушки.

Степан долго и внимательно смотрел в лицо Кати, как будто там могло быть что-то написано.

— Не надо лукавить, Катерина, и не надо придумывать, чего нет на самом деле. Не люблю я обмана. Ты, видать, надумала скататься следом за мастером своим, осмотреться в Москве, чтобы потом уехать окончательно, да не знаешь, куда дочку пристроить? Так и скажи. Только напрасно ты на нас надеешься. Из меня нянька не получится, а свекровь твоя и ухом не поведёт, чтобы обеспечить тебе прогулку по Москве. Она ведь простила, было, вас с Сергеем, да ты опять всё испортила. Вот и осела обида Ефросиньи на старые дрожжи, а неприязнь, как квашня, поднялась выше краёв, шибче, чем ранее. Так что, не обессудь.

Завидев печальную озабоченность на лице женщины, Степан поспешил заверить её:

— Все мы люди, Катерина, и нам должны быть свойственны родственные чувства. Поэтому, я не против, чтобы внучка заглядывала к нам. Калитка в моём доме открыта всегда и для любого человека.

— Правда? — глаза Кати моментально зажглись, но тут же потухли.

Она вдруг поняла, что не отпустит дочку к старикам. Хлёсткие слова свёкра были истинной правдой. Смогут ли они с Ефросиньей удержаться от взаимных упрёков в присутствии внучки? Не вырвутся ли у них слова обиды и гнева?

— Ты сомневаешься в искренности моих слов? Допускаешь, что Степан Жигарёв способен на обман?

— Что вы, нет, конечно. Это я так, от неожиданности.

— В таком случае, считай вопрос решённым. Пусть приходит.

— Спасибо, — поблагодарила Катя свёкра и попыталась изобразить на лице радость, но у неё ничего не получилось. Она наклонила голову, пряча от глаз старика жалкую болезненную гримасу.

— Что касается тебя, Катерина, скажу так: время рассудит, только оно подскажет, куда тебе переметнуться, к кому из мужиков пристать. А пока ты для меня чужая. Доброту моего сына ты переехала на грузовике с пришлым мастером и вдавила своё счастье в чавкающую колею. Так что не надейся на мою поддержку.

Катя подняла глаза на свёкра и с неподдельной опаской долго смотрела ему прямо в лицо. Степан видел, как вопрошающе смотрели её глаза, с какой надеждой ждала женщина от него сочувствия и утешительных слов, и только тут осознал, насколько несчастна и беспомощна его сноха. Через минуту из глаз Катерины хлынули слёзы.

— Господи! За что же мне наказание такое? Почему всё происходит помимо моего желания? Почему люди так лживы и жестоки? — Катя ревела навзрыд. — Один мужчина мне нужен — Сергей, ваш сын и мой муж, отец Анютки. Умоляю вас, Степан Федорович, убедите в этом Сергея. Мне он не пи-ише-ет… Что же мне делать? Виновата во всём я, каюсь, что не боролась с собой, уступила минутной слабости и потеряла настоящее счастье! Помогите мне вернуть Серёжу! Прошу вас, умоляю, дайте мне его адрес… — Катерина в изнеможении опустилась пред стариком на колени.

— Ну, будет тебе, будет, — растерялся от неожиданности Степан, пытаясь поднять сноху на ноги. — Охлынь малёхо, Катерина. Вставай, вставай, не дури. Я ведь не колдун и мужиков к бабам возвертать не могу. Не передо мной тебе следует вставать на колени да исповедоваться. Сходи, в таком случае, в церковь, свечку поставь. Попроси у Господа прощения, помолись за здравие мужа. Авось и вернётся он живым и невредимым. Может, и смилостивится к тебе, простит.

Кате захотелось возразить свёкру, излить перед ним свои страдания, сказать что-то в своё оправдание, но слова как будто застряли в горле. Тяготясь разговором, который не получился, осознавая бесполезность дальнейшего общения, она замолчала. Постояла перед Степаном, низко опустив голову, и тихо прошептала:

— Напрасно я затеяла эту встречу. Простите, Степан Фёдорович. Больше я вас не потревожу.

Взглянув напоследок на свёкра, она медленно развернулась и побрела вдоль забора к своему дому. Шла будто не сама, а по чьей-то воле, опустошённая и отвергнутая, захлёбываясь в судорожных всхлипываниях. Потом слёзы прекратились, Катя лишь вздрагивала, мысленно оплакивая себя.

Через день она отправилась в город, к военкому. Рассказала всё, как есть, и получила заветный адрес. Письмо ушло в Афганистан.

Три месяца ждала Катя ответа. Тщетно. В посёлке уже властвовала холодная пуржистая зима, с низким тяжёлым небом, с пугающим завыванием ветра по ночам. А Сергей всё молчал. Ни самолёт, ни поезд не привёз ей весточки от мужа. Вечерами становилось невыносимо тоскливо, особенно когда Анечка уходила в спальню и укладывалась в свою кроватку. Дочь была для неё единственным человечком, который, сам того не понимая, помогал матери раздвинуть сумрачность дня и временно заглушить тоску. Катя заметно похудела, на лице обозначились скулы, и оно как бы почернело. Глаза ввалились, как у больной, её постоянно мучила бессонница. Она ещё несколько раз отправляла письма Сергею, но почтальон, пожилая тётка Пелагея, всякий раз, проходила мимо её дома, не останавливалась.

Перед Новым годом Катя уволилась с работы, собрала необходимые вещи и отправилась с дочерью в Москву. На Казанском вокзале их встретил Игорь Небаскин и отвёз к себе на окраину столицы. Он устроился хорошо и даже имел собственную жилплощадь.

 

Глава 17

Зимний праздник под Кабулом

Приближался Новый год. Зимние дожди в Афганистане не являются большой редкостью, и заканчивающийся год не стал исключением. Степи набухли от излишней влаги и стали серьёзным препятствием для бронетранспортёров. При отличных боевых качествах этих машин они всё-таки увязали, заставляя офицеров вспоминать всех матерей на свете и приветствовать их отборной бранью. В конечном итоге при планировании операций бронемашины в расчёт не брались, прорабатывались пешие варианты передвижения. Разведчики рассчитывали только на себя и таскали тяжёлое снаряжение на плечах, глубоко утопая сапогами в жидкой холодной земле. Перед Новым годом засады не планировались. Перевалы позаносило снегом, и передвижение караванов застопорилось. «Духи» тоже получили передышку и попрятались в отдалённых кишлаках, либо зимовали в Пакистане.

Разведчики отдыхали, набирались сил. Офицеры знали, что отдых продлится недолго — недели полторы-две, не больше. Потом они опять пойдут в засады или будут совершать внезапные нападения на кишлаки. Но всё это будет потом, а пока — отдых, праздник, расслабуха. Зимой не отдыхают и работают без передышки только печки-буржуйки. Они круглосуточно топятся и почти всегда стоят румяные, источая в палатке душно-вонючее тепло. Но это, все-таки, лучше, чем мёрзнуть в засадах многие часы.

К городку, где базировались спецназовцы, подтянули мотострелковый полк, и сейчас разведчики стали не одиноки. Скрытая неприязнь между родами войск присутствовала, но разведчики отличались миролюбивым характером, поэтому жизнь в городке протекала, можно сказать, сравнительно спокойно. Некоторые офицеры обоих подразделений даже подружились. Мотострелки имели в городке некоторое преимущество: у них имелась медсанчасть. Заведовал ею усатый капитан по фамилии Мельниченко. Его хозяйство располагалось в двух больших палатках и одном кунге, снятом с автомашины. В подчинении капитана был хирург и несколько медсестёр. По меркам войны это было уже кое-что и немного сверху. Так оценил ситуацию однажды Костя Даничкин. Правда, женщины-медики не являлись образцом морально устойчивых особ, и за ними тянулся длинный шлейф всевозможных сплетен. По одной из версий следовало, что все медсёстры, без исключения, приехали в Афганистан подзаработать. При этом имелось в виду, что они, как и все остальные, будут получать в Союзе два оклада и один здесь, под Кабулом, в виде чеков. Речь шла о совершенно другом заработке. Они, якобы, отдавались офицерам за один-два месячных оклада в чеках, так как рублей здесь, естественно, не водилось. Деньги остались в Союзе. Но, как бы то ни было, отсутствием внимания со стороны мужской половины медсёстры не страдали.

За неделю до Нового года подмёрзло, и пошёл снег. В некотором приближении погода смахивала на российскую. Все, кто был в палатках, высыпали наружу.

— А я что говорил? На Новый год обязательно выпадет снег. Вспомнили? — восторженно проговорил Костя Даничкин.

— Не убеждай нас, Тихий, что ты предсказатель. Просто угадал, совершенно случайно.

Настроение у разведчиков было приподнятым, они радовались, как дети, наблюдая, как падают крупные пушистые снежинки. Следует отметить, позывной «Удача» у прапорщика не прижился. С подачи Суванкулова его стали называть Тихим, потому что тот, обутый однажды в кроссовки вместо положенных сапог, смог бесшумно подкрасться к «духам» с тыла и забросать их гранатами. Позывной приклеился надёжно. Костя Даничкин стал Тихим.

— Угадал — не соврал, — заметил Костя и осторожно сгрёб снег огромными ладонями. Подержал немного и стал мять его, с хрустом прессуя в комок. Потом резким движением руки запустил снежок в Жигарёва. Сергей увернулся, снежный комок ударился в прорезиненную ткань палатки и разлетелся вдребезги.

— Мужики, надо подумать, чем мы спрыснем новогодний праздник, — озабоченно произнёс Новиков, заглядывая в лица друзей.

— Шампанского нет, а праздник встретить хочется по-настоящему. Чтоб зазвенели стаканы после мудрёного тоста нашего Философа. Ох, как хочется! — закончил коротенькую речь Новиков.

— В чём проблема? — спросил Сергей, кивком головы указывая на палатки медиков. — У них всегда есть.

— У них-то есть, да не про нашу честь, — удручённо протянул Новиков.

— Какая тут может быть безнадёга? — Даничкин, как обычно, выразил крайнее удивление.

В бытовых вопросах для него проблем не существовало. Он мог достать, словно из-под земли, казалось, всё что угодно.

— Есть наводка — будет водка! — тут же сочинил рифмованный лозунг Костя, убеждая друзей в очередной раз, что в быту — не в бою, непреодолимых преград не бывает. — Устроим переговоры со старлеем Пашкой. Мировой мужик, как я.

Разведчики повеселели, заулыбались.

— И такой же хвастливый? — не удержался Суванкулов.

— Не перебивай, — отмахнулся Костя.

Его мозги зашевелились в нужном направлении.

— Они, тёти-моти-стрелки, штык им в задницу, научились гнать самогон. Думаю, одолжат по такому случаю, не пожадничают. А наш старшина в обмен на это цукора им подбросит, не обеднеет. Верно, говорю, спецназ?

— Ну, ты и голова! — восхитился другом Миша Новиков. — Ну, извилины! Только ты, Тихий, держи разговор правильно.

— Что значит — правильно? — с недоумением спросил Даничкин.

— Видишь кунг?

— Понял, Слон, понял. Дальше можешь не продолжать, я догадливый. Именно с ними, с милыми сестричками, мы и встретим Новый год.

— Ну, головища! Это ж надо, мои мысли читает! — ещё больше поразился Новиков способностям Кости.

— Только не переборщи раньше времени, — посоветовал Суванкулов. — Знаю я тебя, хвастунишку.

— Не учи отца подпрыгивать на жинке! — шутливо огрызнулся Даничкин.

За час до Нового года собрались в палатке разведчиков. К такому решению пришли обе стороны. У мотострелков много офицеров, и после чрезмерного возлияния, естественно, всем мужикам захочется быть поближе к женщинам. По словам медсестёр, им бы не хотелось пьяных приставаний. Они предпочли узкий круг мужчин. Может быть, так оно и было на самом деле, но была и другая причина. Им давно приглянулись спецназовцы. Немногословные, сильные, таинственные, жили по соседству, а на медсестёр — ноль внимания. Свои же мужики, наоборот, только и делали, что раздевали их глазами на каждом шагу. Женщин это раздражало и порядком поднадоело. Им давно хотелось уединиться с разведчиками. И вот случай представился.

В новогоднюю компашку сбились трое офицеров-мотострелков и четверо спецназовцев. Женщины были довольны. Втайне от всех Костя через почтарей добыл маленький кедр, и сейчас его зелёный красавец, увешанный всевозможными сверкающими безделушками, стоял в углу.

— И всё-таки пихта — лучше. Она пушистее и пахнет обалденно, — с сожалением заметил Сергей.

— А ха-ха не хо-хо? — обиделся Костя. — Пихту ему подавай! Слетай к себе в тайгу и притащи. В чём проблема? Слабо? Нет? Тогда сиди и сопи тихо в две сопелочки. Кедр ему не подходит, пахнет не так, — ворчал он незлобиво, и разведчики на него не обижались.

— Ладно, не ворчи, — тормознул показное брюзжание друга Сергей. — Все мы знаем, что всё лучшее в этой жизни — у тебя. И всё, что ты делаешь — всегда правильно, не подлежит критике и сомнению.

— Мальчики, хватит вам ссориться по пустякам, — примирительно пропела медсестра по имени Галя. Она была хороша собой, но не настолько, чтобы поразить разведчиков своей красотой наповал.

— Обыкновенная баба — при сиськах и заднице, как и миллионы других женских особей на просторах нашей необъятной Родины, — выставил оценку женщине Костя Даничкин, когда закончилась вечеринка, и все разошлись.

Зато две другие женщины могли бы проверить свои возможности на конкурсе красоты, хотя бы районного масштаба. Пока Пашка Шпак, старлей из мотострелков, разливал самогонку по стаканам, они, наклонясь друг к дружке, о чём-то тихо шушукались.

— Горит? — поинтересовалась Галя.

— И горит, и растворяет, и прижигает. Горилка на все сто. — Шпак с гордостью похлопал по бутыли. — Мой старшина три раза перегонял. Специально по такому случаю.

До наступления Нового года успели опрокинуть не по одной порции огненной воды. Скованность исчезла, и разговор покатился, что снежная лавина с горы. В палатке висел дым коромыслом. Курили все, даже женщины, и никого из офицеров это не удивляло. Всем всё было понятно: война, кровь, грязь, желтуха, тиф, смерть. Этот набор щедро распространялся на весь ограниченный контингент без исключения, будь то мужчина или женщина. Только вторых всячески старались оберегать первые, и война для них имела менее страшные тона.

Через час поднялся такой шум и гвалт, что трудно было понять, кто с кем разговаривает и о чём.

Ровно в двенадцать часов все собравшиеся встали и с мощным криком «Ура!» неистово звякнули стаканам. Мужчины выпили залпом, а женщины медленно, маленькими глотками, не морщась, тянули гадко пахнущую жидкость, будто в их стаканах был налит сладкий сироп.

— Как так можно, Света? — скривившись, спросил у рядом сидящей блондинки узкоплечий капитан азиатской наружности. — Цедите сквозь зубы, как приятный эликсир. Бр-р-р! Ни в жисть не смогу!

— Женщины, к вашему сведению, всегда способны на большее, чем мужчины, — поучительно вымолвила захмелевшая Света.

— Ну, уж, конечно, — съязвил Костя Даничкин. — Орёте мамочку, когда надо и не надо. Ни одна баба пока ни разу ещё не рожала без криков.

— А ты сам рожал? — спокойным голосом спросила третья из присутствующих здесь медсестёр. Её звали Элла. Она держалась в компании уверенно, много не болтала и выглядела эффектно, нежели её боевые подруги. Изредка она обводила всех сидящих изучающим взглядом и дольше всех её карие глаза останавливались на Сергее Жигарёве.

«Шрамы изучает, что ли? — подумал он. — Сейчас, вероятно, начнёт интересоваться, где это меня так угораздило».

Сергей тоже несколько раз взглянул на Эллу в упор, и вдруг его осенило: она чертовски похожа на его жену Катю. Тот же нос, такой же овал лица и чуть припухлые, сочные губы, из-под которых виднелись крепкие белые зубы. Больше всего поражали волосы. Элла разбросала их по плечам точно так же, как это обычно делает Катя.

«А делает ли сейчас? — вдруг задумался Сергей. — Может быть, давно остригла волосы по просьбе своего возлюбленного?» Он мотнул головой, отгоняя прочь мысли и наплывший совсем некстати образ жены.

— Так рожал или нет? — повторила вопрос Элла.

— Не способен, даже если очень захочу этого, — разозлился Костя. — Зато я знаю, когда у мужика кишки по земле тащатся, он стиснет зубы и молчит.

К разговору подключилась Света. Она не согласилась с мнением Кости, зло выпалила:

— Видела я, и не раз, как мужики терпят. Царапнет иногда героя вскользь осколок, а у него уже слёзы на глазах, стоит бледный, вот-вот рухнет на землю и умрёт от страха.

Не успели женщины доспорить с Даничкиным о том, кто же мужественнее переносит боль, как снаружи раздались выстрелы — одиночные и очередями. На лицах медсестёр появилось некоторое замешательство.

— Салютуют, — успокоил всех Марат Суванкулов, до сих пор сидевший в углу молчаливо.

— Идёмте, посмотрим, — предложила Элла. — Заодно и палатку проветрим.

Все дружно встали и направились к выходу.

— Задержись, — тихо шепнула Элла на ухо Сергею.

Он обернулся и посмотрел ей в глаза.

— Чего ты хочешь? — спросил он, не догадываясь о её желаниях.

— Сегодня праздник из всех праздников, мой самый любимый, — интригующе проговорила Элла. — В этот день мне почему-то всегда хочется быть наедине с мужчиной, который нравится. Так я поступаю на протяжении шести последних лет. Сегодня мой выбор пал на тебя, Меченый. Надеюсь, ты не возражаешь получить незабываемый новогодний подарок?

Кровь прилила к лицу Сергея. Он представил на миг, как целуют эту красавицу сразу несколько мужчин, но ему, к своему удивлению, не стало противно. Наоборот, горячая волна забытого возбуждения прокатилась по телу. Он спросил:

— Сколько чеков я должен буду тебе заплатить?

— Дурак! Не всё покупается и продаётся за деньги. Ведёшь себя, как обидевшийся юнец, ей богу.

Сергей промолчал и вышел из палатки. Следом за ним покинула палатку Элла.

— Серёга, ты что, бабу клеишь? — не удержался от любопытства Костя. — Хороша сестричка, ноги от ушей.

— Уже склеил, — усмехнулся Сергей.

— За сколько?

— Бесплатно.

— Не вешай.

— Что? — переспросил Сергей.

— Лапшу, говорю, не развешивай мне на уши, — не поверил Костя.

— В отличие от тебя, мой друг, я всегда говорю правду.

— Ну, Меченый, ну ты и даёшь! — Даничкин с восхищением посмотрел на друга. — Слушай, Серёга, переговори с этой мадамочкой обо мне. Светка тоже классная шлюха, мне понравилась. Пусть шепнёт своей подруге на ушко о страждущем мужчине.

— Не шлюхи они, Костя. Не надо так о них говорить, — неожиданно для себя встал на защиту женщин Сергей.

— Да ладно тебе. Солдатская молва — она не хуже малявы уголовников. Но, если тебе неприятно их так называть, не буду. Ради бога. Только ты, всё-таки, переговори с Эллкой, пусть забросит Светке удочку. В долгу не останусь. А то я уж забыл совсем, как выглядит ляжка у Машки.

— Извращенец ты, Костя, что ещё можно от тебя ожидать? Бабник, одним словом, а это — болезнь, учти. Причём, неизлечимая.

— А сам ты кто? — недовольно огрызнулся Даничкин.

— Дед Пихто, — буркнул Сергей, заканчивая бесполезную перебранку.

Чёрное небо сверкало и светилось серпантином автоматных очередей и рассыпалось разноцветными огнями ракет.

— Ура-а-а! — слышались крики со всех сторон. Трещали автоматы, словно среди палаточного городка кто-то установил громадную швейную машинку и она, торопясь, сшивала рваные куски падающего неба. Стучали пулемёты и шипяще фыркали ракеты.

— Ура-а-а! Даёшь дембель! Даёшь долгожданный Союз! А-а-а! — истерично кричали все вокруг и прыгали в диком уродливом танце.

— А-а-а!

— Безумцы, не перестреляли бы друг друга, — забеспокоилась Элла. — А то и в новогодний праздник не дадут отдохнуть, придётся зашивать.

Неистовство людей, истерзанных войной, подогретых алкоголем, продолжалось недолго. Послышалась ругань и мат старших офицеров, вышедших из каменно-глиняной избушки — единственного в городке настоящего строения. Они выпустили несколько ракет поверх голов беснующихся людей, и это немного отрезвило обезумевшие головы. Два майора, размахивая пистолетами, стали оттеснять с открытого пятачка одуревших стрелков и загонять их в палатки. Те нехотя опускали оружие и, злостно матерясь, брели назад в вонючие резиново-брезентовые душегубки. Постепенно шумиха прекратилась, наступила тишина.

— Ну, так что, Меченый, идёшь со мной? — спросила Элла. — Или мне пригласить другого мужчину?

— Идём, — решительно заявил Сергей и двинулся следом за медсестрой.

Они вошли в кунг, где обитали женщины. Элла взяла Сергея за руку и потянула за собой.

— Не волнуйся, сюда никто не войдёт. Сегодня моя ночь, — заверила Жигарёва женщина.

— Здесь было тепло, и, в отличие от их берлоги, не чувствовалось привычной палаточной вони. Едва уловимый запах солярки и резины нейтрализовался какими-то ароматизаторами, известными, по всей вероятности, лишь самой хозяйке.

— Американский освежитель воздуха, — пояснила Элла, заметив на лице разведчика удивление. — Из Кабула привёз один знакомый.

В жилище чувствовалась женская рука, всюду царил порядок.

— Вот моя кровать, присаживайся.

Сергей присел на краешек. Не увидев больше кроватей, он спросил:

— Ты что, всегда здесь одна? А где же остальные ночуют?

— Одна из нас каждую ночь дежурит, кровать не нужна. Для второй — вон там, за занавеской раскладушка, — как на экзамене, заученными словами ответила Элла. — Ещё о чём полюбопытствуешь?

Женщина расплылась в улыбке. Она подошла к тумбочке, достала спирт, фляжку с водой и две медицинские склянки. Покопавшись в своих вещах, достала шпроты, хлеб, шоколад и пару апельсинов.

— Открой, — буднично попросила Элла, подавая Сергею банку шпрот. — Пить будем, гулять будем, а смерть придёт — помирать будем!

Сергей открыл шпроты, а Элла очистила апельсины и нарезала хлеб тонкими ломтиками.

— Спиртное всегда должен разливать мужчина, — заметила медсестра.

— Полностью с тобой согласен.

Сергей разлил спирт по склянкам, разведя водой для Эллы. Себе разбавлять не стал.

— Ну, поехали, — предложила Элла и первой опрокинула склянку в рот. Сергей незамедлительно последовал за ней. Одновременно выдохнули и принялись за шпроты. Содержимое банки мгновенно испарилось. Оба расхохотались и потянулись за сигаретами. Элла встала и бесцеремонно приземлилась на колени к Сергею.

— Я тебе хоть чуточку нравлюсь? — с невинным выражением лица поинтересовалась она.

— Ты очаровательна, — не замедлил с ответом Сергей.

— Почему же ты не приходил ко мне?

— Я не знал о твоём существовании.

— Не лги.

— Ну, тогда потому, что не накопил чеки, чтобы расплатиться с тобой.

— А ты более разговорчив, чем мне вначале показалось.

— Что тебе показалось?

— Угрюмый, молчаливый, страшноватый.

— Вот видишь, очаровал тебя сатанинским лицом, и ты сама пришла, даже не спросив о чеках.

— Ёрничаешь?

— Ничуть.

Элла обвила руками шею Сергея. Стояла безмолвная ночь. Вокруг была темень, на столике тусклым светом таяла свеча.

— Пойми правильно, Меченый. Мужиков здесь пруд пруди. И все тебя хотят. Пожирают глазами от зари до зари. Но ведь мы, женщины, никому ничем не обязаны. И нам противно смотреть в лица сексуально озабоченных мужиков. Мы их понимаем и сочувствуем. Но это не наши проблемы, у нас хватает своих. Мы тоже воины и тоже на войне, одинаковой и равной для всех. Прилетели сюда добровольно, как, впрочем, большинство офицеров, но с одной лишь разницей: у нас есть шанс заработать здесь больше, чем любому из вас.

— И сколько же вы берёте? — не удержался Сергей.

— Всё, замнём для ясности, — пьяно ухмыльнулась Элла. Спирт успел сделать своё дело.

— Лучше поцелуй меня, бирюк. Я ужасно этого хочу.

— Не нацеловалась ещё?

— С клиентами я не целуюсь. Ты первый, с кем я хочу поцеловаться здесь, в Афгане.

Элла не стала дожидаться, когда Жигарёв соизволит исполнить её просьбу и сама прильнула к губам Сергея. Поцелуй женщины был долгим, страстным. Потом она также бесцеремонно принялась стаскивать с Сергея одежду. Всё произошло очень быстро. Через несколько минут Элла томно прикрыла закатившиеся зрачки, сладострастно застонала и дёрнулась в судороге.

— Как я тебе? — спросила она, когда Сергей прилёг рядом с ней.

— В грязном, голодном, страшном Афганистане вдруг предо мной предстаёт обнажённая красавица с ногами до плеч. Ты сама как думаешь: может такой факт не взбудоражить мужчину? К тому же после длительного воздержания?

— Я не спрашиваю тебя о плотском желании. Мне интересно: нравлюсь ли я тебе вообще?

— Для тебя это так важно? Ты ведь… — Сергей не успел договорить, как Элла закончила за него:

— Проститутка, да? Но такое я позволила себе только в Афгане. Закончится мой срок, прибудет замена, и я улечу в Союз. Там этого не повторится, и никто ничего не узнает обо мне. Я не смогу в Союзе продолжить эту работу. Поэтому мы с девчонками торопимся заработать, как можно больше.

— И, всё-таки, сколько же вы берёте?

— По-разному, но не менее шестисот-семисот чеков. Иначе нельзя. Если брать меньше, то мужики, как мухи на сладкое, слетятся со всей территории Афгана. А так — услугами могут воспользоваться лишь немногие.

— И кто же эти немногие? Зарплата офицера невелика и практически одинакова. Кто же здесь такой богатенький?

— Есть люди, — уклончиво ответила Элла. — Клиенты солидные, прилетают за нами из Кабула. А с чего вдруг ты заинтересовался? Уж не стукач ли?

— Нет, не волнуйся. Просто чертовски хочется тоже быть состоятельным, чтобы пользоваться вашими услугами, — сморозил Сергей.

— Тебе никогда не быть таким.

— Это почему же?

— Ты — разведчик. Богатые в Кабуле, в тыловых службах.

Элла повернулась на бок и положила скрещенные ладони на плечо Сергея, задумчиво добавила:

— Как ни странно, но большие деньги там, откуда летят в Союз «чёрные тюльпаны».

— Причём здесь «груз -200»? — недоумевая, спросил Сергей.

— А притом, что цинк вмещает не только погибшего солдата, а кое-что другое, которое ценится ой как до-орого! — Элла как-то странно усмехнулась и вновь внимательно взглянула на офицера.

— Да не сверли ты меня жгучим взглядом, я не агент КГБ и не засекреченный прокурор. Всё, молчу. Замнём для ясности, как ты выразилась. Скажи, а для чего тебе деньги?

— Глупый вопрос. Деньги всегда нужны. Особенно женщинам. Одиноким, да с детьми, да когда вокруг ни одной родственной души.

Сергей слушал Эллу, и ему стало жаль её. Неожиданно вспомнилась жена и дочь.

«Она сейчас тоже одинока и с ребёнком, стало быть, её тоже надо пожалеть? — мелькнуло в голове, и тут же пришла другая мысль. — Нет, её нельзя ставить в один ряд с медсестрой. Она исправно получает мою зарплату и рядом с ней любовник».

— Муж твой где? — спросил Сергей.

Женщина ответила не сразу.

— Слава погиб, следом за мамой, моей мамой.

— Прости, наступил на мозоль.

— Ничего. Прошло больше шести лет, боль утраты стёрлась. Тяжело было поначалу, когда не стало Славы. Я тогда ходила на пятом месяце беременности. Аборт делать было уже поздно, пришлось примириться с судьбой. Родила вторую дочь. Как жить дальше — не знала. Первое время помогали друзья, потом они незаметно отошли в сторону. Да я и не в обиде на них. Понимаю. Можно помочь раз, два, но не годами же тянуть чужую лямку. Так я оказалась здесь. Вернусь в Союз, попробую наладить нормальную жизнь. Может, и мужик подвернётся.

Элла погладила Сергея по груди, нежно перебирая пальцами густую растительность.

— Такой, как ты, — она громко рассмеялась. — Рослый, угрюмый, послушный и молчаливый.

— Тогда тебе нужно было родиться намного раньше, — шутливо посоветовал Сергей.

— Почему? — не поняла шутки Элла. Вышла бы замуж за «Му-му». Самая подходящая кандидатура.

Медсестра не обиделась, и они оба рассмеялись.

— Кстати, Меченый, из каких мест ты будешь? Сдаётся мне, что из сибирской глухомани. Таёжник? Угадала?

— Не совсем. С Урала я, из Пермской области. Там на севере река есть, Чусовой называется. А край действительно таёжный.

— Не может быть! — воскликнула Элла и замолчала.

— Чего не может быть? — теперь ничего не понимал Сергей.

— В тех местах где-то пропала моя мама, — тихим голосом сообщила женщина. — Влюбилась, дурочка, на пятом десятке лет и укатила с возлюбленным на эту самую речку. Тимофей Игнатьевич, так звали маминого хахеля, простого советского инженера, уболтал её на плоту сплавляться. Собрал таких же одержимых, как и сам, и укатили они на вашу реку Чусовую. Больше мы о них ничего не слышали. Мама долго ещё значилась в живых. Свидетельство о смерти не выдавали, так как она не была зафиксирована.

Сергей вспомнил о гибели группы туристов в шалой воде сварливой реки. Время происшедшей трагедии как бы совпадало с исчезновением группы Тимофея Игнатьевича. Поразмыслил: сообщить Элле о том, что знает, или же промолчать, не бередить рану? Решил рассказать.

— Я вырос на этой реке и знаю её коварство. В тот год, когда сгинула твоя мама, у нас действительно утонули какие-то люди, не из местных. Двоих потом откопал в песке мой отец.

— Как… откопал?

— Очень просто. Утопленников вынесло в безлюдном месте на берег и замыло прибрежным песком. Отец поднимался вверх по реке на лодке, подустал, причалил к берегу и увидел торчащую из песка руку. Потом второго человека нашёл, вызвал милицию, но опознать людей не удалось. Кто такие, откуда — не разобрать. Ни лица, ни тела. Все поработали над ними — рыба, раки, камни…

— Какой ужас, — со страхом прошептала Элла. — Может, среди них была моя мама…

Голос её дрогнул, она сильнее прижалась к Сергею.

Он пробыл у Эллы до утра. Потом приходил к ней ещё несколько раз. Через два месяца в медсанчасть прибыла замена, и Элла улетела в Союз, оставив Сергею свой адрес.

— Напишешь? — с надеждой спросила она напоследок.

— Обязательно, — не задумываясь ни на секунду, ответил Жигарёв, хотя был точно уверен, что не напишет ни одной строчки и, более того, постарается забыть эту случайную связь. Встречу с медсестрой он расценил как подарок судьбы изголодавшегося по женской ласке мужчине, как маленький приятный эпизод в тяжёлой неблагодарной работе офицера спецназа.

 

Глава 18

Награда за… трусость

Для лейтенанта Жигарёва два приятных известия пришли одновременно. Это произошло в канун дня Советской Армии и Военно-Морского Флота. Наконец-то было присвоено звание старшего лейтенанта и вручён затерявшийся орден Боевого Красного Знамени. Для того, чтобы на погон разведчика упала третья звёздочка, военным чиновникам потребовался ровно год. По всей вероятности, документы где-то затерялись, либо пролежали без движения, но только не в Грузии, не в Лагодехи, где их подготовил майор Воронцов и направил по инстанции. Документы тормознули уже здесь, в Афгане, в чём Сергей ничуть не сомневался. Нынешний ротный не раз порывался отправить документы повторно, но лысый подполковник в штабе отвечал неизменно:

— Не нервничай, капитан, документы — в работе. И вообще, командованию лучше знать, кому, когда и что давать.

— Товарищ подполковник, но ведь девятый месяц пошёл уже, как Жигарёву сообщили о представлении очередного звания. Майор Воронцов готовил, ещё в школе спецназа, в Грузии, — не сдавался капитан Оборин.

— Ну и что? Майор сделал своё дело и улетел в неизвестном направлении, а лейтенант твой у нас, теперь наше командование решает, как с ним поступить.

— Лейтенант Жигарёв — опытный боевой офицер, — не унимался ротный. — На его счету более десятка удачно проведённых операций.

— Выскочка твой лейтенант, — ошарашил Оборина штабист. — Он из запасников, «партизан», а имеет уже две награды. За такой срок кадровому-то офицеру не всегда удаётся получить хотя бы одну награду, а твой — уже две. Как говорится, каждому овощу свой срок. Уразумел?

— Тьфу! — смачно плевался Оборин, выходя из штаба. — Крысы тыловые! Не всегда удаётся! Сидите и ждёте разнарядки на награды! Делите их меж собой, готовые за орден сожрать друг друга! Мрази вонючие! Орденоносцы хреновы!

Возмущению капитана не было предела. Они с Жигарёвым догадывались, из-за чего сыр-бор, из-за кого идёт вся эта свистопляска.

Замполит Неразов прекрасно понимал: нельзя вдохновлять солдата на подвиг, не понюхав пороха самому. Нельзя принимать бойца за быдло, ублажая вкусным обедом или используя крикливую команду вместо плети. Солдат не воспринимает подобных методов. Не клюёт он на обещания. Просто живёт одним днём. У него для службы и принцип выработан свой: день прошёл — ну и хрен с ним! У Неразова близился срок замены. Одну медаль он себе выклянчил по разнарядке, но хотелось большего, хотелось получить орден за реальную операцию. И тогда можно будет, возвратившись в Союз, рассказывать о своих боевых подвигах, не таясь и не тушуясь. Орден должен быть настоящим. Он долго размышлял, как это лучше сделать и, наконец, созрел. Подошёл к капитану Оборину и попросился на выход.

— Слушай, капитан, тут такое дело, — путано начал замполит, — мне до замены осталось совсем ничего, а я всё напутствую да напутствую первогодков. Некогда и «духов» пострелять, понимаешь. Ты бы подсказал кому из ребят, пусть возьмут на выход. Я, как-никак, офицер-десантник, стрелять и драться в рукопашном бою ещё могу. Надо когда-нибудь и повоевать.

Ротный не стал отговаривать замполита от выхода и решил включить его при случае в группу Жигарёва. Какой из Неразова вояка — знали все. Поэтому выбор пал именно на Жигарёва. Сергей не умел конфликтовать открыто, был дисциплинирован и беспрекословно исполнял все распоряжения ротного. На этом и сыграл капитан. Если бы он подошёл к Даничкину, тот попросту послал бы политрука куда подальше и не без оснований.

Так уж случилось что, Костя некоторое время служил с Неразовым в одном полку и знал о нём многое. Не удержался и рассказал однажды о курьёзном случае, который произошёл с замполитом, тогда ещё молодым лейтенантом, вчерашним курсантом военного училища.

Случилось это в Казахстане, куда десантников отправили на летние учения. Когда прибыли на место, разбили палаточный городок и на отшибе построили сортир с выгребной ямой. Через месяц лейтенант Неразов заступил в караул помощником дежурного по части. Ровно в полночь его организм потребовал опорожнения по большой нужде. Он отпросился у дежурного по части и отправился в конец городка к возведённому строению. Снял портупею и, не найдя крючка, где бы он смог её повесить, решил разместить на шее. Пистолет тянул вниз и не хотел держаться на предложенном месте. Тогда лейтенант Неразов расстегнул кобуру, достал свой «макаров» и сунул в брючный карман. Весело насвистывая, опустился на корточки. И тут произошло непредвиденное. Пистолет выпал из кармана и, громко булькнув, исчез в испражнениях.

— Ё — моё! Вот, дела-а! — только и вымолвил молодой офицер.

У него выступил на лбу пот. Ещё бы! Утеря табельного оружия предусматривает уголовную ответственность. Лихорадочно соображая, что можно предпринять, чтобы не быть осужденным, Неразов, так и не избавившись от переработанной пищи, быстро натянул брюки и бегом направился к дежурному по части — майору с одноимённой фамилией Майор.

— Товарищ майор, разрешите доложить? — запыхавшимся голосом выпалил лейтенант.

— Валяй, — снисходительно разрешил лихой офицер, он же Майор Майорыч, как окрестили его за глаза десантники.

— Я…я…я… утопил оружие, — залепетал молодой помощник.

— Сколько единиц. Какого вида? Из какого подразделения? — машинально стал задавать вопросы майор, не отрываясь от шахматной доски. Потом до него дошла суть доклада, и он медленно развернулся к Неразову.

— Что ты мелешь? Где утопил, если поблизости нет ни озера, ни речки, ни маленькой лужи? Решил разыграть, проверить мою бдительность? Так сегодня не первое апреля.

— Никак нет, товарищ майор! Не разыгрываю. Я утопил его… то есть… утопил табельное оружие.

— Где? — уже осмысленно спросил Майор.

— В сортире, мой «Макаров» выпал из кармана в выгребную яму.

— Ну, а ко мне с какой целью пришёл? — недоумённо поинтересовался дежурный.

— Чтобы доложить о случившемся! — сообщил лейтенант.

— Во, дубина! — восхитился подчинённым майор. — Во, глыбища! Сейчас мы быстренько всё оформим и завтра утром отправим рапорт особистам.

— Никак нет, товарищ майор! Этого делать не нужно! — громко чеканил лейтенант.

— А что нужно? — вкрадчиво спросил дежурный.

— Не знаю, — растерянно ответил Неразов.

— Зато я знаю, что ничего не знаю. До утра чтоб пистолет был. Иначе… — майор с сожалением посмотрел на сопливого лейтенанта и повернулся к нему спиной.

На этом разговор оборвался. Неразов сходил в палатку, где хранились средства химзащиты и взял один комплект. У сортира переоделся и опустился в выгребную яму. Питание у десантников было отменное, так что солдаты постарались хорошо, нечистот скопилось, как говорят в народе, выше крыши. Шарить рукой не удавалось, приходилось опускаться с головой. Маленькая лампочка от аккумуляторной батареи тускло мерцала, и свет от неё едва пробивался сквозь вырубленные в досках отверстия. Но даже такое слабое освещение позволяло различить обнаруженные предметы.

Спустя некоторое время и другой человеческий организм потребовал облегчения. Солдат Нетета пробудился от спазм в животе и, сонно охая, побежал трусцой к тому же сортиру. Молниеносным движением десантник сбросил портки и устроился над очком, заслонив седалищем свет в яме. Вынырнув из дерьма, Неразов оказался в кромешной тьме. Быстро определив причину затмения, лейтенант попросил солдата передвинуться, но так как на голове был противогаз, вместо человеческой речи послышалось нечленораздельное мычание. Лейтенант решил дотронуться рукой до обнажённой задницы десантника, ибо другого способа передать свою просьбу он не нашёл.

Можно лишь представить себе внутреннее состояние полусонного человека, одиноко сидящего в сортире в ночное время. Кругом ни души, звенит ночная тишина, и вдруг — толчок в задницу. Нетета непроизвольно заглянул в яму и ужаснулся: на него уставилось невиданное чудовище с хоботом. От страха солдат издал дикий вопль и из него тут же с большой силой извергнулись остатки испражнений. Они, словно очередью из автомата, полоснули по голове чудовища. Нетета, не надевая штанов, бросился вон из туалета. Он бежал по ночному городку и орал благим матом, отчего навёл большой переполох. Сонные солдаты, ничего не соображая, хватали одежду и выскакивали наружу.

Неразов после упорных поисков всё же отыскал свой пистолет и предъявил его на всякий случай Майору. С тех пор к нему приклеилась кличка Обкаканный. Над ним подтрунивали все, кому не лень, и открыто издевались. От безысходности молодой лейтенант подал рапорт, в котором просил отправить его в Афганистан. Его просьба была удовлетворена, и когда, казалось бы, всё осталось позади, на его голову свалился Костя Даничкин.

Капитан Оборин до подробностей знал историю, приключившуюся с замполитом, но вида не подавал. Более того, пресекал любую трепотню по этому случаю и всячески старался поддерживать авторитет замполита. Делал это исключительно в целях поддержания дисциплины в роте. И в этот раз он мог бы отговорить Неразова от выхода на засаду, но, поразмыслив, определил его в группу Жигарёва. Больших стычек с моджахедами не было давно, и капитан рассчитывал на мирную прогулку в горы.

Получив распоряжение от ротного, Сергей посмотрел ему прямо в глаза, спросил:

— Очень надо?

— Надо, Меченый, и замполиту когда-то набираться боевого опыта. Сам посуди: старлей скоро заменится, улетит в Союз, а что он может рассказать первогодкам о нашей войне? Насочинять с три короба и исказить действительность? Рассказать, что всё было легко и просто? Нет уж, дудки! Пусть хоть чуток хлебнёт правды. А ты уж постарайся наделить его трудностями. Лады?

Сергей не стал отвечать привычно: «Лады». Усмехнулся и произнёс:

— Не предполагал я, товарищ капитан, что ты выучился агитировать, да столь убеждённо, что отказать тебе просто невозможно. Только сознайся, где познал все тайны агитации? Уж, не у Неразова ли?

Ротный с возмущением уставился на Жигарёва и хотел, было, матюгнуться, но тот не дал ему заговорить, продолжил:

— Может, тебе переквалифицироваться, а потом взять, да и занять должность замполита по совместительству?

— Да пошёл ты… делай, что я сказал! — остановил ёрничество Жигарёва Оборин.

— Есть, товарищ капитан! Старший лейтенант Неразов будет включён в группу в самое ближайшее время! Другие распоряжения будут?

— Берёшь пример с Даничкина, строишь из себя клоуна?

— Никак нет, товарищ капитан!

Ротный приблизился к Жигарёву и неожиданно задал подзатыльника.

— Ты всё понял, Серёга? Чтобы всё было по-настоящему, чики-чики, чтобы комар носа не подточил.

В этот момент Сергей не мог и представить, как всё обернётся. Из всех выходов группы серьёзных столкновений с «духами» насчитывалось немного, и те приходились на первую половину года. Караваны постоянно меняли маршрут, и обнаружить их было довольно непросто. Рота обслуживалась кабульским вертолётным полком, но летуны особо не жаждали делать облёты территории с досмотровыми группами капитана Оборина. Они просто-напросто игнорировали отдельную роту спецназа.

— Рота — не батальон, капитан — не майор, — не раз отвечали вертолётчики на просьбы спецназовцев. — У нас есть дела поважнее, а ваши задачи — тьфу! И район ответственности вам точно не определён. Ваша банда — как перекати-поле. К кому перебросят, с того и спрашивайте. В конце концов, у вас есть бронетехника, вот и катайтесь, куда вам захочется.

Вертолётчики отчасти были правы. В конце лета рота капитана Оборина оказалась своеобразной затычкой. Желтуха и тиф валили в отрядах больше половины личного состава. Иногда эта цифра приближалась почти к ста процентам. Командование сороковой армии почему-то считало, что рота Оборина бездельничает, и когда требовалась «неотложка» где-нибудь в районе Газни или Гардеза, её срочно перебрасывали туда в полном составе. По божьей воле, видимо, но болезнь обходила стороной разведчиков, хотя время от времени и здесь зараза выводила из строя до десятка бойцов.

В этот раз отдельная рота капитана Оборина была переброшена в провинцию Нангархар. Накануне перед выходом, как всегда, ротный вызвал к себе Жигарёва и показал на карте дорогу, по которой, со слов «стукача», вот уже два раза проходил караван с оружием. Численность каравана невелика — насчитывалось до двадцати моджахедов. Сведения осведомителя не всегда отражали действительность, и поэтому верить им или нет, решал каждый из офицеров самостоятельно. Жигарёв поверил афганцу, но то, что караван в третий раз пойдёт тем же маршрутом, почему-то засомневался. Но приказ командира — закон для подчинённого. Настораживало одно: почему Оборин распорядился выдвигаться к месту засады днём? Сергей спросил:

— Почему такая необычность, капитан?

— Потому что «духи» днём спят, группа пройдёт незамеченной.

— А почему пешие, почему бы нас не забросить «вертушкой» или на броне?

— Два «почему» — это уже много. Но я отвечу, раз ты мою задачу разжевал, а проглотить не можешь. Первое. «Вертушку» не дают. Броня отпадает. Путь не близок, и к месту засады вы выйдите не раньше полуночи. У меня есть опасение, что караван пойдёт по другому маршруту и ваши пути, вполне возможно, пересекутся. Для внешней маскировки наденете афганскую одежду. Это на тот случай, если вы споткнётесь о «духов» раньше времени. Скажем, на восьмом километре у заброшенного кишлака. Поэтому, будь осторожен, Сергей, и смотри в оба.

— Понял, капитан, буду предельно внимательным, — Жигарёв сразу посерьёзнел. — А насчёт афганской одежды ты здорово придумал. Она свободная и в ней не так жарко. Один раз я напяливал на себя такие штаны, знаю.

— И как?

— Зашибись, мне понравилось. А вот чалму не надевал.

— К твоему лицу в самый раз, — усмехнулся Оборин. — Вылитый моджахед.

Тяжёлые ранцы, нагрудники с боезапасом и автомат на груди сильно усложняли передвижение. Измотанные переходом в горах разведчики достигли места предполагаемой засады только под утро. Восемнадцать километров через горы удалось преодолеть лишь за половину суток. В пути караван не повстречался. Жигарёв расставил бойцов, разведчики заняли круговую оборону чуть ниже вершины горы. Радист отработал дежурный сеанс связи. Люди отдыхали по очереди. Больше всех измучился замполит. У него сопрели ягодицы, и он едва держался на ногах.

— Ничего, отлежишься. Караван подойдёт не скоро, если вообще подойдёт, — подбодрил Неразова Сергей.

Весь день разведчики пролежали, наблюдая за дорогой. Прошли несколько афганцев, внимательно осматривая следы. Они были без оружия. До позднего вечера на дороге никто больше не появлялся. Сергей задремал и проспал около двух часов. В полночь его разбудил сержант Москаленко.

— Товарищ старший лейтенант, — взволнованно шептал он на ухо и с силой тряс Жигарёва за плечо. Сергей проснулся моментально и спокойно произнёс:

— Не тряси, докладывай.

— На левом фланге виден свет фар трёх машин.

Сергей взял бинокль ночного видения, посмотрел в указанном направлении.

— Вижу, — сказал он тихо. — Передай: «Всем приготовиться!»

Машины приближались, но были ещё далеко, и шум моторов не прослушивался. Минут через семь раздались негромкие голоса. Напряжённо всматриваясь в темноту, разведчики обомлели. Впереди машин на большом удалении двигались пешим порядком моджахеды. Они шли, не таясь. Сергей посмотрел вдоль дороги, водя бинокль влево и вправо.

— Едрит твою мать! — злобно выругался он и повернулся к сержанту. — «Духов» наберётся человек шестьдесят, не меньше. Идут двумя колоннами. На, глянь.

— За второй колонной вижу ещё три машины, — сообщил Москаленко.

— Молодец, я их тоже засёк.

Подполз замполит.

— Жигарёв, надо залечь и не высовываться. Пусть проходят. Их очень много для нас, на каждого приходится по три-четыре «духа».

— Нет, Толя, негоже так, — не согласился Сергей, впервые назвав замполита по имени. — Будем мочить. На нашей стороне внезапность и ночь. «Духи» в ущелье, а мы — наверху. Перекроем им выход. Что может быть лучше? Как думаешь, Москаленко?

— Так же, как и вы, товарищ старший лейтенант. Надо мочить, не раздумывая.

— Прекрати, Жигарёв! — взвизгнул Неразов. — Твоё решение равносильно самоубийству. Не забывай, что я являюсь твоим непосредственным командиром. Приказываю залечь и не шевелиться, пока колонна не выйдет из ущелья.

Сергей склонился к уху замполита и зловеще прошипел:

— Ты для меня — начальник в пункте постоянной дислокации, а сейчас я руковожу группой. Так что заткнись в тряпочку и ложись за валун, а то и пристрелить могут.

— Ну, знаешь… — только и нашёлся ответить Неразов. Он словно задохнулся и, широко раскрыв рот, судорожно схватил большой глоток воздуха. Не привык замполит, чтобы ему перечили. И кто? Лейтенант из запаса, «партизан» смел на него вякнуть.

— Ты ещё пожалеешь об этом, командир грёбаный, — очень тихо пробормотал Неразов. — Ты даже не подозреваешь, засранец, как я умею мстить.

Но месть может состояться только потом, когда они вернутся на базу, а сейчас он не мог ничего поделать с безумным командиром группы.

«А вернёмся ли?» — крутнулась в голове коротенькая мысль, и замполиту стало страшно. Он как-то сразу обмяк, ссутулился и незаметно для всех испарился в ночи. Его осенило: лучший способ остаться в живых — это отсидеться где-нибудь в надёжном укрытии и дождаться исхода боя. А там будет видно. Не исполнять же, унижаясь, приказы свежеиспечённого старшего лейтенанта, да погибнуть как-нибудь по-дурацки, совсем как рядовой солдат. И Неразов полез на вершину горы.

А Жигарёв давно уже не смотрел в сторону замполита и не прислушивался к его злобному шёпоту. Время не ждало, и командиру следовало поторопиться. Он готовил людей к атаке. Подозвал сержанта, распорядился:

— Стрелять по головной машине из всех стволов, как только первая колонна покинет ущелье. Гранатомётчику работать исключительно по групповым целям. Ты меня понял, Москаленко?

— Понял, товарищ старший лейтенант!

— Сигнал — моя очередь из автомата.

— Ясно, командир!

Сержант отполз и передал команду солдатам. Жигарёв позвал радиста, сообщил Оборину:

— Нащупал «духов», их больше, чем я ожидал. — Он замолчал на несколько секунд, соображая, сообщать ротному о превосходстве противника или же умолчать. Решил доложить, как есть. — Раза в три.

В трубке наступила небольшая пауза. Жигарёв догадался, что ротный в некотором замешательстве, и для принятия решения тому требуется некий толчок. Он поспешил заверить командира в правильности принятого решения.

— Не волнуйся, капитан, я всё продумал. На нашей стороне ночь и внезапность. Позиция — лучше не бывает. Успех гарантирую.

— Я тебе не девка в первую брачную ночь, не умасливай. В штаны не наложишь?

— Нет, командир, но поддержка бы не помешала.

— Что нужно?

— «Тихого» с оказией.

Оборин пообещал прислать «вертушку», но его слова прозвучали не совсем уверенно, и Жигарёв ему не поверил. Он знал отношение лётчиков к роте Оборина. Но обещание тем и хорошо, что вселяет в человека надежду и укрепляет уверенность.

«Вряд ли успеют, даже если сработают оперативно», — рассудил Сергей и нажал на спусковой крючок.

Автоматная очередь взорвала ночную тишину, отозвавшись многократным эхом в немых горах. К очереди командира почти одновременно присоединилось с десяток других. В одно мгновение ущелье заполнилось многоголосым грохотом и диким лаем пулемётов. Уши солдат заложило невидимой ватой. Первая машина попыталась выскочить из ущелья. Водитель резко газанул, машина сорвалась с места с бешеной скоростью, но было поздно. Разведчики пробили в ней все колёса. Она неуклюже накренилась, замерла на несколько секунд, и, как бы нехотя, свалилась вниз в пересохшее русло реки.

— Твою мать! — выругался с остервенением Жигарёв.

Его план заткнуть выход их ущелья одним махом не удался. Моджахеды, сидевшие во второй машине, выпрыгнули из кабины и, стремглав, также скрылись в глубоком русле.

«Духи» из второй колонны быстро сориентировались, перебежали на противоположный склон и залегли. Ситуация на глазах менялась, и довольно существенно, и, конечно же, не по сценарию Жигарёва. Группа афганцев, шагавших впереди первой машины, вышла из оцепенения и повернула назад. В ночной бинокль было видно, как зелёные фигурки короткими перебежками возвращаются назад и спешат на помощь своим.

Сообразительный Москаленко, не дожидаясь команды, схватил пулемёт и бросился с тяжёлой ношей на правый склон горы. Когда «духи» полезли наверх, он встретил их плотным огнём. И сделал это вовремя, иначе те смогли бы приблизиться к спецназовцам на близкое расстояние.

«Духов» было человек двадцать-двадцать пять, и добрая половина осталась лежать у дороги, так и не поднявшись на склон. Остальные моджахеды заметались в поисках укрытия. Неожиданно с противоположной стороны на левом фланге заработал крупнокалиберный пулемёт.

— Сухоруков! — крикнул Жигарёв гранатомётчику. — Видишь?

— Вижу, командир. Ща я его сделаю.

Боец быстро прицелился, и выпущенная им граната накрыла остервенело лающий пулемёт. Тот замолчал. Было видно, как беспорядочно ведут огонь «духи». Это вдохновляло командира группы. В темноте цель не видна, и единственный ориентир для стрельбы — вершина горы на фоне бледного небосклона. Туда — то и лупили «духи», надеясь уничтожить бесстрашных «шурави».

«Не слезь мы с высотки — сейчас всем была бы хана, — успел подумать Сергей и улыбнулся в темноте. — Да и Сухоруков молодец. Нет, не молодец, а герой. Останусь жив, представлю к медали».

Мысль о собственной смерти уже не волновала его так остро, как в первом бою. Он как бы свыкся с её постоянным присутствием, но не подпускал на близкое расстояние, как не подпускают шипящую змею. Он, как и всякий молодой человек, подсознательно верил в своё бессмертие. И костлявая стерва избирала пока других.

Прошло около получаса. Командиры моджахедов очухались после внезапного налёта, пришли в себя. Они трезво оценили силы и возможности «шурави». На обоих флангах стали раздаваться командные выкрики, которые повторялись хором.

«Не иначе, как поднимают боевой дух, — предположил Сергей. — Значит, нас приняли за достойного противника. Что ж, и этот факт для меня большой плюс, хотя дела наши отвратительны. Факт внезапности угас, а выход из ущелья не перекрыт. Похоже, группа втягивается в обычный затяжной бой. Вот уж кто возрадуется моим промахам, так это Неразов. Кстати, а где же он сам? Не мешало бы и у наших солдат поднять боевой дух».

Выпустив очередную порцию свинца по моджахедам, прижимая к земле самых ретивых, Жигарёв оглянулся по сторонам. Замполита поблизости не оказалось, дальше рассмотреть чьи-либо лица мешала ночная пелена.

«Куда же он подевался? Убит или ведёт бой с солдатами на правом фланге?» — недоумевал Сергей. В горячности боя он как-то забыл о существовании замполита. — «Где же он есть, чёрт бы его побрал?! Сейчас в самый раз воодушевить бойцов личным примером».

— Верховодов! — окликнул он ефрейтора. — Где замполит?

Вопрос прозвучал нелепо, как будто боец был ординарцем Неразова.

— Не видел, товарищ старший лейтенант.

— Найди и пригласи ко мне! Немедленно!

— Есть! — Верховодов, ловко извиваясь между камней, пополз на правый фланг.

Внезапно ударило безоткатное орудие моджахедов, снаряд разорвался на вершине горы. Спустя некоторое время с одинаковым интервалом туда улетели ещё пять снарядов.

«Палите, „душки“, палите, нам ваших снарядов не жалко, — злорадствовал Жигарёв. — Вы при деле и мне приятно».

Он знал, что рано или поздно «духи» поймут свою ошибку, но пока бессмысленный артобстрел утраивал старшего лейтенанта. Ему нужна была передышка. Сергей почему-то нутром чувствовал свою победу, хотя заварушка ожидалась жаркой.

«Да где же этот хренов замполит?» — в который раз забеспокоился он.

Безоткатка замолчала, наступила тишина. Сбоку послышался шорох и сопение человека — вернулся Верховодов.

— И где наш парторг? — спросил Жигарёв, ожидая услышать от ефрейтора, что Неразов цел и невредим и ведёт бой вместе со всеми на правом склоне горы.

— Не нашёл я его, товарищ старший лейтенант, — прозвучало в ответ.

— То есть, как это… не нашёл?

— Что хотите, то и думайте, только не нашёл я его. Всю гору на брюхе исползал, но замполита не обнаружил. И никто его не видел.

— Та-ак, — растерянно протянул Жигарёв.

«Неужели ранен наш парторг и его утащили „духи?“» — первое, о чём подумал он. Думать о чём-нибудь ещё не дали моджахеды. Они вновь полезли на гору. Сергей посмотрел в бинокль, внимательно изучил обстановку. Сквозь зелёное свечение прибора он заметил на левом фланге шесть афганцев. Они скрытно заходили в тыл гранатомётчикам. Словно читая мысли командира, подполз пулемётчик Абдуллаев. Он менял позицию.

— Быстро на левый фланг, там шесть «духов» опять полезли в гору.

Неразговорчивый здоровяк не сказал в ответ привычное «Есть!» Он молча вскочил, и тяжёлыми витиеватыми перебежками бросился наперерез моджахедам. Очень скоро из-за валуна, где занял новую позицию пулемётчик, раздался голос его «машинки». «Духи», расстрелянные почти в упор, остались лежать на склоне.

Бой был очень тяжёлым и длился до самого рассвета. «Вертушки» с группой подмоги так и не прилетели. Жигарёв рассудил это по-своему, полагая, что группу Тихого задержали преднамеренно. Он не стал выходить на связь с Обориным до того момента, пока не почувствовал: в стычке с душманами наступил коренной перелом, перевес сил на стороне разведчиков. Победу над противником уловили и все остальные.

«Духи» прекратили перестрелку, затихли и чего-то выжидали. По всей вероятности, они искали пути отхода. Жигарёв в бинокль постоянно отслеживал любые их передвижения. Когда они попытались скрытно спуститься в сухое русло реки и уйти по нему, бросив машины и имущество на дороге, Сергей зарядил подствольник и, прицелившись в сгрудившихся людей, выстрелил. Граната разорвалась точно в центре. Стало удивительно тихо. Жигарёв подождал минут десять и отправил к машинам группу досмотра.

Вдруг откуда ни возьмись, появился замполит.

— Ловко мы их завалили! — радостно воскликнул Неразов и осёкся под тяжёлым взглядом Жигарёва.

— Молодцы бойцы! — быстро сориентировался замполит, поняв, что сболтнул лишнее. — Геройски дрались, продолжил он, но уже менее восторженно. — И каждый достоин награды.

— Они-то достойны, а вот ты где был? — спросил Жигарёв замполита шёпотом.

— Дык, я что? Обиделся на тебя и ушёл наверх. Решил не мешать. Занял, так сказать, отдельную позицию.

— И с кем ты там воевал? — едва сдерживая себя, чтобы не врезать Неразову по физиономии, гневно процедил Жигарёв.

— Обвиняешь меня в трусости?!

— Ты предал группу, а обвинять тебя будет военный прокурор, — уже не таясь от солдат, громко проговорил Сергей.

— Я был под артобстрелом и даже ранен! Снаряды рвались вокруг меня, и я вынужден был вгрызаться в камни! Как ты смеешь так разговаривать… с командиром!

«Главное — не дать ему обвинять меня при солдатах», — пронеслось в голове Неразова. Для него не составило труда понять, чем может закончиться его смиренность. И замполит возмущённо верещал:

— Я отвлёк на себя безоткатки моджахедов. Принял, так сказать, огонь на себя! Что было бы с группой, если бы «духи» стреляли по вам? Не догадываешься?! Мне просто повезло, что остался жив, хотя утюжили — головы не поднять!

И тут Жигарёв не сдержался. Он слегка ткнул ладонью в нос замполита, снизу в верх, а когда тот зажал обеими ладонями хлестнувшую кровь — ударил коленкой в пах. Неразов осел на землю, тупо соображая, что больнее — разбитый нос или мужское достоинство, и какое место следует зажимать в первую очередь, так рук у него оказалось недостаточно.

— Я не больно, Толя, так, слегка, чтобы ты не претендовал на Звезду Героя. Извини, командир, мне пора считать трофеи.

Группа досмотра подала сигнал: «Всё чисто. Можно приступать к работе».

Жигарёв сбежал вниз к машинам. Трофеи оказались весомы. Кузова двух «Симургов» были полны оружия и боеприпасов. В третьей машине в плотных мешках лежали наркотики.

— …твою мать! — громко выругался он, не зная, что с ними делать.

Не желая впутывать в это дело никого, Жигарёв, немного поколебавшись, решил взорвать машину и сжечь весь дурман, и сделал это лично.

Когда появились вертолёты, «Симург» уже догорал. Сергей в тот момент не мог знать, для кого предназначалась смертельная отрава. Не знал и беглый вор с погонялом Баклан, кто же в действительности лишил его крупной партии наркотиков.

Взорвав машину, Жигарёв не поленился и поднялся на вершину горы. Им двигало любопытство: куда попали снаряды афганских орудий, и где была «отдельная» позиция труса Неразова. Сергей бегло глянул по сторонам и нервно улыбнулся. «Позиция» замполита представляла собой узкую щель в скале. В ней можно было только отсидеться, да и то, не поворачиваясь. Снаряды рвались далеко от норы замполита. Даже если бы Неразов был вне укрытия, вероятность ранения была исключена.

«Пырнул себя преднамеренно или напоролся на острый камень?» — пытался разгадать ребус командир группы.

— Тварь трусливая! — выругался он и обернулся. Позади него стояло несколько бойцов во главе с Москаленко.

— Чего припёрлись? — ругнулся на них Жигарёв.

— Погрузка закончена, товарищ старший лейтенант, лётчики матерятся. Говорят, пора сваливать.

— Идём, — коротко бросил Сергей и заспешил к вертолётам. Он и Неразов разместились в разных вертолётах. Но Жигарёв, уловив момент, не удержался и выпалил замполиту:

— Видел я, Толя, твою позицию. Она просто усыпана вокруг кучами стреляных гильз. Откуда только у тебя оказалось столько патронов? Да и снаряды легли один к одному. Я просто поражён, как ты ещё живым остался, сволочь…

— За свои слова ответишь! — обиженным щенком взвизгнул Неразов. — И пожалеешь не раз.

— Не пугай, Толя, не боюсь я тебя.

Жигарёв шагнул мимо замполита, смачно сплюнув в его сторону накатившейся слюной.

При возвращении на базу Неразов не стал терять времени. Он забежал в медсанчасть мотострелков, и пока сестры делали ему перевязку, успел наговорить об операции в ущелье с три короба, выставляя себя главным героем. Потом, пользуясь тем, что Сергей Жигарёв освободился не скоро, первым доложил ротному о прошедшем бое. Не умолчал и о рукоприкладстве Жигарёва, чем вызвал большое недовольство Оборина. Когда же Жигарёв пришёл на доклад, ротный уже всё знал, правда, в искажённом виде. Но капитан Оборин был прирождённым психологом, умеющим повести дело так, чтобы никого не обидеть или, по крайней мере, свести конфликт до минимума. Здесь же был не просто конфликт, а настоящая уголовщина. Он решил не торопиться с выводами и вникнуть в суть происшедшего.

— Докладывай, — буркнул он недовольно Жигарёву. — И поподробнее, пожалуйста.

Сергей сразу догадался обо всём.

Выслушав неторопливую речь Сергея, ротный внимательно взглянул тому в глаза.

— Ты полагаешь, что победителей не судят?

Жигарёв не хотел, чтобы командир усомнился в его правдивости и сказал:

— Я всё делал так, как того требовала обстановка и моя совесть. Не веришь — спроси солдат, они всё видели.

— Заручился свидетелями? Но они не помогут тебе. Ты нарушил много инструкций и законов, и будешь отвечать перед судом.

— Перед судом?! За что?! — не веря своим ушам, удивился Жигарёв. — Не ослышался ли я, товарищ капитан? Меня слегка контузило, потому, видно, и звенит в ушах.

— Жигарёв, мать твою! Неужели ты действительно не понимаешь, во что вляпался?

— Разъясни, если у тебя есть какие-то непонятки.

Выражение лица Оборина сразу сменилось, приняло более миролюбивый вид. Он понял, каким надо быть идиотом, чтобы не поддержать этого офицера, и встать на защиту замполита.

— Скажи, Серёга, когда ты совершал что-нибудь из ряда вон, ты отдавал себе отчёт?

— В смысле самооценки?

— Да.

— Бой был тяжёлый, промахи в нём очевидны, не отрицаю. Но никаких противоправных действий я не совершал.

Оборин посмотрел на Жигарёва с большим удивлением.

— Неужели ты и вправду такой наивный? Или только прикидываешься?

— Не морочь мне голову, командир. Давай, по существу. В чём моя вина? — Никогда ещё Сергей не разговаривал с ротным таким тоном.

— Хорошо, поделюсь с тобой некоторыми соображениями. Сделаем совместную разборку твоего ястребиного полёта, — как-то мрачно пошутил Оборин.

— Я не летал, а ползал на брюхе, — с ехидством поправил ротного Жигарёв.

— Неважно, что ты в горах делал — летал или ползал, — капитан глубоко вздохнул и потёр ладонью лоб, — всё равно твоё дело осложняется мордобоем, старлей. Вначале ты оскорбляешь старшего по должности — своего непосредственного командира, и допускаешь самоуправство. Затем ввязываешься в бой с превосходящими силами противника и только чудом одерживаешь над ним победу.

— Но ты же сам… — начал было Жигарёв, но ротный не дал ему договорить.

— Выслушай и не перебивай. Да, чудом, ты не ослышался. Выиграл бой ценой неоправданных потерь. Два человека убиты и пятеро раненых. Двое из них — тяжёлые. Дай бог, если выживут. А если бы «духи» обошли тебя и свалили со склона? Тогда что? Расстрел? Плен?

— У нас в посёлке так говорят: если бы, да кабы, не выросли б грибы, — съёрничал Сергей. — Караван-то, всё-таки, уничтожен. И трофеев полно, как никогда. А то, о чём тебе настучал уважаемый замполит, — чушь собачья.

— Согласен. Неразов многое присочинил. Но факты остаются фактами.

— Какие?

— Опять за рыбу деньги. На караван напал, не оценив силёнок? Раз! — Ротный принялся загибать пальцы. — Замполита оскорбил? Два. Публично обвинил его в трусости? Три. Избил? Четыре.

— Постой, командир. Что-то ты много пальцев назагибал. Если бы я не принял бой и пропустил караван, чтобы со мной сделали особисты?

— Завели дело по закону военного времени.

— Точно.

— Но ты, в таком случае, исполнил бы приказ старшего по должности офицера, сохранил бы людей.

— На время операции он находился в моём непосредственном подчинении. Ещё неизвестно, куда загнули бы мой хвост особисты.

— Допустим.

— Что касается трусости. Неразов мог и должен был находиться среди солдат. И потери, возможно, могли быть гораздо меньшего масштаба. Его «позицию» и «геройство» видели сержант Москаленко и трое солдат. Могут подтвердить.

— Подтвердят. Но они также подтвердят и мордобой. Или нет?

Жигарёв насупился и молчал, как нашкодивший школьник. Затем хрипло произнёс:

— Ну не сдержался я, когда он при всех сказал, что вызвал огонь на себя. А ты бы как поступил, командир, услышав наглое враньё?

— Точно также, но без свидетелей. — Капитан внезапно прищурился, глаза смотрели на Жигарёва через узкие щелочки — А кто уничтожил наркотики, не запросив на то разрешение? Дед Пихто или бабушка Никто?

Сергей зыркнул на Оборина округлившимися глазами, выпалил:

— Ты бы на моём месте приволок их на базу и использовал всю бумагу, что у нас имеется, на объяснительные и рапорта?

— Нет, поступил бы просто и правильно.

Жигарёв вскинул удивлённо брови.

— Поручил бы это дело Неразову. Он был в твоём подчинении, сам говоришь. Наш парторг исполнил бы его без промедления. В тот момент Толя мог проглотить любое дерьмо и не поморщиться. Страх разоблачения его трусости был велик. Кстати, а что ты сам собирался предпринять в отношении Неразова?

— Подать подробный рапорт по команде. Изложить всё, как было в действительности.

— Глупо.

— Почему?

— Неразов — политработник, а партийный руководитель не может быть трусом. Понятно?

Жигарёв тяжело засопел, потом сплюнул и матюгнулся:

— Куда ни ткни — везде полный звездец!

— Это правда, и твоя карта бита, старлей. Ты унизил партийного работника, и он опередит тебя. Его рапорт пойдет наверх быстрее сверхзвукового истребителя. Он это сделает, будь уверен. Но чуть позже. Он ждёт награды. И я сделаю на него представление.

— Что?!

— Да, я оформлю наградные на вас обоих.

— Не нужен мне орден, но и гнилой проповедник не должен его получить. Он трус, и не может быть награждённым! — вспылил Сергей.

— В таком случае пойдёшь под трибунал, — спокойно заявил ротный. — Политиканы сумеют посчитаться с тобой, и ты потеряешь всё, в первую очередь — свободу. На много лет.

— Хрен с ней! Не могу я ему простить! Мои ребята гибли, а он сидел в щели, как таракан!

— У разведчиков нет слова «не могу», есть только слово «надо». Забудь про Толю. Обкаканный через неделю улетит в Союз. Больше ты его не увидишь никогда.

Офицеры находились в палатке вдвоём, и никто их не слышал. Ротный барабанил пальцами по столу и ждал ответа. Жигарёв медлил. Наконец, заговорил. Казалось, в этот момент он впервые решился покривить душой, весь напрягся и находился в смятении. Ведь дал же себе слово наказать Неразова за трусость! А что получается? Изменить своим принципам? Ради чего? Он вновь посмотрел на Оборина и будто не узнавал его. Тот улыбался.

— Что уставился? Впервые видишь? — смеясь, спросил ротный.

— Не пойму я тебя, капитан. Для чего вся эта комедия?

Оборин перестал улыбаться.

— Ты плохо знаешь афганскую военную машину. Она включает в себя всё, что было невидимо в Союзе: ложь, беспредел, несправедливость, нажива, жестокость и прочая, прочая, прочая… Ты, Сергей, чересчур прямолинейный, и я хочу вытащить тебя из-под колёс этой жестокой машины. Если я не сделаю этого — твоё тело хладнокровно переедут, а душу растопчут. Тут это умеют делать, особенно партийцы и особисты. Осудят лет на шесть и глазом не моргнут.

— Алексей, — Жигарёв впервые назвал ротного по имени. — Что с тобой происходит? Вроде, не из робкого десятка, а за правду бороться дрейфишь.

Оборин напрягся, как это делал всегда, когда ущемляли его достоинство. На щеках заходили желваки, он тяжело вздохнул, как будто сожалел, что собеседник ошибается.

— Не всё так просто, как тебе представляется, — сказал капитан на выдохе. — Наркотики, которые ты сжёг, сами по себе в Союз не летают. За ними стоят люди в погонах. И звёзды на тех погонах больших размеров, нежели наши с тобой. Этот дурман кто-то где-то ждал, да не дождался. Теперь там «где-то» идут разборки. Не дай бог, чтобы их руки дотянулись до тебя.

— Ты следователем не работал случайно? — язвительно поинтересовался Жигарёв у ротного.

Оборин не обиделся и сухо обронил:

— Доводилось.

— Вот я вижу, как лихо ты закручиваешь сюжет, как в детективе.

— Ох, старлей, завидую я тебе, — губы капитана растянулись в кривой усмешке.

— Чему?

— А тому, что не знаешь ты ничего и честно исполняешь интернациональный долг.

— Да, я исполняю долг офицера, остальное меня не интересует.

— Рассуждаешь неправильно. Дело касается лично тебя.

— Извини, Алексей, но мне не хочется больше слушать твои фантазии.

— Тьфу! — сплюнул Оборин с раздражением. — Раньше я сомневался, кто ты есть на самом деле. Теперь убедился — ты круглый дурак.

— Пусть будет так. Я ведь в семье третий сын, причём, самый младший. Всё, как в сказке.

— Ладно, замнём. Слушай дальше.

Жигарёв не очень верил в то, о чём поведал ему Оборин. Конечно, ротный в Афгане не новичок, оттянул почти два срока и многое знает. Но чтобы старшие офицеры были связаны каким-то образом с отправкой наркотиков в Союз — верилось с трудом.

— Тебе было бы лучше ни о чём не знать, но раз дело коснулось лично тебя, считаю своим долгом сообщить хотя бы часть того, о чём мне известно. Мой тебе совет: забудь про трусость замполита и не дергайся. В таком случае, я уверен, он не напишет рапорта, и в спецразведке ничего не узнают о наркотиках, которые ты сжёг. Куда исчезли мешки, одному богу известно. И были ли они вообще? Неразов получит свой долгожданный орден и улетит в Союз. Так будет лучше для всех.

— Последний вопрос, капитан.

— Валяй.

Почему ты решил, что злополучные мешки предназначались кому-то из советских офицеров?

— А вот этого я тебе никогда не скажу.

Оборин пристально вцепился взглядом в Сергея и совершенно неожиданно спросил:

— Думаю, второе Красное Знамя достойно украсит твой парадный китель?

— Ладно, Алексей, уговорил. Только никогда больше не называй меня дураком. Я очень обидчивый и злопамятный.

Офицеры очень хорошо поняли друг друга.

 

Глава 19

Последний бой

Неразов улетел в Союз, в роте старались о нём не вспоминать. На замену прибыл рослый сухопарый офицер с тонкими чертами лица. Обычная внешность, как у всех остальных офицеров, ничего необычного. Разве что седина, поднявшаяся выше висков, выдавала в нём человека, успевшего хлебнуть лиха, да взгляд больших карих глаз настораживал необычной остротой. На погонах — по три звездочки, хотя офицеру было уже за тридцать. Звания старшего лейтенанта в этом возрасте явно маловато. В армии так происходит в двух случаях: либо офицер не служит, а отбывает воинскую повинность, либо в его биографии присутствуют тёмные пятна.

— Старший лейтенант Соловьёв, — представился он в роте. — Прибыл из-под Джелалабада.

И всё, ни слова больше о себе. По сути, не так уж важно знать послужной список, ибо на войне офицер познаётся в бою, и его жизнь начинает свой отсчет именно после этого момента, начинается как бы заново, с нуля. Немаловажным является лишь одно обстоятельство: как человек впишется в новый коллектив, в котором свой микромир, отличный от других.

Соловьёв на удивление прижился сразу, без притирки и сопутствующей шероховатости. Одним словом — свой, не новичок в Афгане, пороха нанюхался за три года до посинения. Офицерская вечеринка, связанная с несколькими событиями, была устроена по личной инициативе нового замполита.

— А как иначе? — с неподдельным удивлением вопрошал он сослуживцев. Война — войной, а поводы для праздника души никто не отменял.

Никто не возражал. Подсуетились, накрыли стол, пригласили медсестёр и загуляли. Веселье продолжилось до полуночи, а утром пришла радостная весть. Роту Оборина вводят в состав отдельного отряда под командованием майора Воронцова.

— Отличная весть, мужики! — восторженно отозвался Даничкин.

— Совсем недурственно, — степенно рассудил Суванкулов. — И база там, надо полагать, оснащена на все сто.

— И «вертушки» послушные, — добавил Сергей Жигарёв.

— База, «вертушки», — передразнил Новиков. — Главное, командир — орёл!

Воспоминание о майоре Воронцове вызвало бурную волну признательности. На миг все забыли о сегодняшнем командире — капитане Оборине. Тот стоял рядом и наблюдал за выражением лиц радостных офицеров. Высказывания о бывшем командире стали как бы укором в его адрес, но он не обиделся, скорее, наоборот. Посмотрев на сконфузившихся разведчиков, рассмеялся, сглаживая неловкость.

— С вашим майором я не знаком, но, судя по разговорам, он действительно орёл. Рад буду служить под его началом.

Оборин на мгновение задумался, а потом как-то раздумчиво, с ноткой неподдельной тревоги сказал:

— Боюсь, мужики, за просто так роту нашу не перебазируют. Я немного наслышан о подобных расформированиях. Думаю, штабисты из спецразведки уже заготовили нам гадость, и узнаем мы о ней в последний момент.

Ротный оказался прав. О перебазировании на время «забыли». Прошло чуть больше месяца, прежде чем вновь заговорили о воссоединении роты с отрядом Воронцова. Капитану Оборину до замены оставалась считанные дни, и офицеры его роты гадали, где же он обмоет майорскую звезду: здесь, в Афгане, среди боевых друзей, или же в Союзе, тихо и скромно, не успев познакомиться поближе с новыми сослуживцами.

Однажды утром его вызвали в разведотдел армии. В восемь ноль-ноль, как было приказано, он поднялся на второй этаж бывшей резиденции Амина. В кабинете его встретил грузный полковник по фамилии Сурмягин. Хотя тот и не представился, Оборин знал его фамилию. Одутловатое лицо хозяина кабинета выражало явное недовольство, и ротный машинально взглянул на свои часы. Черные стрелки на белом циферблате показывали ровно восемь.

«Нет, не опоздал. Часы сверял вчера утром, идут точно», — сделал вывод капитан.

— Присаживайся, — буркнул полковник, жестом показав на стул, и сам опустился за столом напротив, гордо выпятив живот.

— Вот что, капитан, — без всяких предисловий продолжил он сердитым голосом. — Длительное время со стороны одного из кишлаков ведутся нападения моджахедов. Пострадало много армейских подразделений.

Полковник Сурмягин сцепил пальцы обеих рук и для чего-то постучал ими по столу.

— Очень много подразделений. Причём, удары эти наносятся всегда в спину, внезапно, и почему-то в тех местах, где их меньше всего ожидают.

Голос Сурмягина звучал монотонно, казалось, слова его будто проходят через сито и сцеживаются изо рта неразрывным потоком.

— «Духи» надоели всем и вконец разозлили командование войск. Приходится писать подробные отчёты для центра о потерях, а они, как правило, немалые. Короче, измотали нас душманы, и пора с ними кончать.

Полковник посмотрел в окно, задумался.

— Задание необычное, капитан. Ты должен это знать, как никто другой. Нападение на кишлак подготовишь и возглавишь лично. Пойдёшь сводной группой. Твоим дублёром будет замполит Соловьёв. Условие это обязательное.

«Он что же, ваш человек?» — завертелось у Оборина на языке, но ротный заставил себя промолчать.

Сурмягин встал и обошёл вокруг стола. Капитан крутнулся на месте, поворачиваясь к нему лицом.

— Почему не спрашиваешь, каким будет задание? — спросил полковник, расцепляя пальцы.

— Нетерпение и несдержанность несвойственны разведчику, — ответил Оборин, чеканя, словно курсант на экзамене — Так нам внушали в училище.

— Ну-ну, — глаза Сурмягина немного подобрели, сердитость поубавилась. — Чему ещё вас там учили?

— Многому, — уклончиво ушёл от ответа капитан, не желая продолжать разговор на эту тему. — Вы это знаете не хуже меня.

— Да, помню. Разведчик не должен ввязываться в политику — её делают другие. Кроме этого, он не может размышлять о гуманности приказа. Разведчик должен исполнять его любой ценой, не так ли?

— Так точно.

— Вот и мой приказ ты будешь обязан исполнить без обсуждений, — почти пропел Сурмягин, положив ладонь на плечо командира роты.

«Чего тянет чёрта за хвост?» — подумал Оборин, начиная раздражаться. Он привык выслуживать краткие и понятные приказы.

«Видимо, задумана крутая операция, если этот жиртряс тянет резину, пытаясь изучить меня».

— Опасная зона находится вот здесь, — палец полковника заскользил восточнее Чарикарской долины. — Задача у тебя не простая. Она трудна не из боевых соображений. Придётся пострелять и в мирных жителей. По имеющимся сведениям, там много членов ИПА — Исламской Партии Афганистана. У тебя не будет времени, чтобы разобраться, кто есть кто. Не нужно этого делать вообще. Нам доподлинно известно, что душманы выходят на разбой именно из этого кишлака. А это означает одно: он весь мятежный. В этом селении периодически собирается комитет ИПА и намечает диверсии. Очередное сборище намечено на три часа ночи завтрашнего дня. Местный патриот, — Сурмягин брезгливо поморщился, — поможет вам выйти на это собрание. Одним словом, капитан, нужно совершить налёт и уничтожить всех комитетчиков, даже если это будет большая часть кишлака. Документы, трупы уничтожить, дома сжечь.

Полковник в очередной раз подошёл к окну и уставился в какую-то точку. Долго стоял, не шевелясь, потом резко обернулся и, глядя в глаза Оборину, тихо произнёс:

— Не оставляйте никаких следов. Всех подозрительных расстреливайте на месте. Ни одного пленного, они нам не нужны. Понял меня, капитан?

Оборин не стал отвечать, да Сурмягин и не настаивал. Он достал сигарету. Прикурил. Глубоко затянувшись, выпустил две толстые струи густого дыма.

— И очень тебя прошу: не делай глупостей. Иначе…, впрочем, ты и сам знаешь, что такое «иначе».

Кустистые рыжие брови полковника, будто наклеенные, опустились вниз, он нахмурился. Его папироса растаяла на глазах. Тёмно-серый дым, медленно кружась, поплыл от стола к окну и незаметно исчез в форточке. Сурмягин служил в спецразведке не первый год, но оставался скверным психологом и недооценил капитана Оборина. Ротному стало всё предельно ясно. Он сразу почувствовал, что полковник неумело лжёт, скрывая истинную цель операции. От знакомых офицеров Алексей слышал об операциях подобного рода, после которых группа либо попадала в жуткий переплёт и погибала в полном составе, либо перебазировалась в неизвестном направлении. Бывали случаи, когда операция была ещё в начальной стадии разработки, а чересчур ретивые штабисты уже заранее отправляли в Центр донесение об её успешном завершении. Оставалось подтвердить «успех», и его подтверждали ценой многочисленных жертв. Вполне возможно, что те офицеры, вот так же, как и он, капитан Оборин, стояли на этом же самом месте и выслушивали из уст Сурмягина свой последний приказ. Ротный осознавал, что ждёт его при неисполнении этого приказа, и не хотел задавать лишних вопросов. Но в последний момент не удержался, решил спровоцировать полковника на дополнительную информацию.

— Разрешите вопрос, товарищ полковник? — с непроницаемым лицом спросил он.

— Валяй.

— Мне не совсем ясно, почему для такой пустяковой разборки идти сводной группой?

— А ты, капитан, смышлёный, однако. Похвально. — Сурмягин оживился, покачал головой.

— Каждый разведчик имеет право на сомнение. Пока оно сидит в нём, вероятность успеха не может быть стопудовой.

— Какой? — переспросил хозяин кабинета.

— Стопудовой. Так у нас оценивается успех боевых операций.

— Не слышал, — разочарованно произнёс полковник. Видимо, он обожал солёные словечки и мудрёные выражения, наивно полагая, что знает весь лексикон сороковой армии.

Оборина так и подмывало воткнуть Сурмягину какую-нибудь шпильку, вроде «жаргон рождается в горах, а не в штабах», но он вовремя прикусил свой язык. Попасть в немилость штабных офицеров — раз плюнуть. Проверено службой. Вернуть же расположение к себе — один шанс из тысячи.

— А сам-то как думаешь? В чём твоё сомнение?

— Думаю, уничтожение партийцев — полдела, если не меньше. Остальная часть задачи — как подводная часть айсберга. Тяжёлая и невидимая, я бы сказал… э-э… наиболее ответственная.

— Мне вполне понятно, капитан, о чём ты сейчас подумал. Молодец, умеешь подбирать слова. — На лице полковника отразилось некоторое неудовольствие. Он явно не ожидал увидеть перед собой щепетильного офицера, перед которым приходится приоткрывать занавес секретности.

— Дело в том, что на сей раз вам придётся изменить тактику налёта и совместить, так сказать, два вида операций сразу.

— Как вас понимать? — удивлённо спросил Оборин.

Сурмягин неторопливо наполнил стакан водой из прозрачного графина и также неторопливо осушил его. Тыльная сторона ладони прошлась по оттопыренной нижней губе. В толстом животе тут же что-то проурчало. На лице хозяина кабинета появилось стыдливое замешательство.

— Видишь ли, капитан, — продолжил спустя минуту Сурмягин, заметив, что Оборин смотрит на него с непривычным выражением явного превосходства. — После налёта на кишлак вы должны создать лишь видимость отхода, а сами замаскируетесь в засаде, примерно в полутора километрах южнее селения. Вы обязаны нашуметь в кишлаке как можно сильнее, чтобы ваши действия вызвали у душманов… э-э… бурю протеста. Мы уверены, они захотят взять под контроль большой район, чтобы досадить нам, и стянут к кишлаку крупные формирования. Тут вы и встретите их внезапным ударом.

Самодовольная улыбка появилась на лице полковника.

— А если «духов» будет раз в пять больше моей сводной группы?

— Не накладывай в штаны раньше времени, капитан. У тебя такие орлы! Один Жигарёв чего стоит. Наслышан я о нём. Да и летуны помогут. Одним словом, дело верное.

«Рассуждает, как рецидивист перед ограблением банка, — почему-то подумалось капитану. — Это ж надо так сказать: дело верное».

— Такое чувство, что партийцев в кишлаке нет, — осмелился дерзить Оборин.

— Ты что себе позволяешь, Оборин? — гневно вспылил Сурмягин. — Не доверяешь моей информации?

— Вы неправильно меня поняли, товарищ полковник. Прошу прощения. Я имел в виду совсем другое…

Но Сурмягин уже не на шутку завёлся и не пожелал выслушивать оправдания ротного.

— Мне наплевать, что ты имел в виду! Нет партийцев — найди и уничтожь. Создай их, роди, и затолкай обратно. Ясно?!

— Так точно, товарищ полковник!

— Так-то будет лучше и для тебя, и для меня.

Мгновенная вспышка гнева так же быстро прошла, как и появилась, только пальцы офицера спецразведки выдавали его возбуждённое состояние. Они мелко подрагивали, с трудом выковыривая из пачки непослушную сигарету.

— Ты их должен найти, — тихо прошипел полковник. — Даже если их не будет. Или у тебя кишка тонка?

Оборин промолчал, вид его был невозмутим. Беседа офицеров длилась уже не менее получаса, и Сурмягин решил поставить на ней точку.

— Соловьёва я не просто так направил в твою роту. Этот офицер знает, что нужно делать в подобном случае. Хорошо знает. И он это сделает сам.

— Замполит? — не удержался Оборин.

В его сознании все партработники были офицерами второго сорта. Воевать по-настоящему они не умели, тем более убивать мирных афганцев. Соловьёв? Не сон ли это?

— Удивлён? — Сурмягин громко хохотнул и нагло заглянул в глаза ротного. — Так что, давай, капитан, без лишнего гуманизма и соплей. Кстати, у тебя среди прапорщиков и сержантов есть опытные хлопцы. Они делают свою работу, как надо. Увидишь сам.

«Из нового пополнения, стало быть, взамен убитых и желтушечников, — отметил про себя ротный. — Иначе бы я знал».

Сурмягин посчитал разговор законченным, и протянул руку для прощания.

— Удачи тебе, капитан!

Оборин кивнул головой и, чётко повернувшись через левое плечо, вышел из кабинета. На душе скребли кошки. Приказа глупее, чем этот, свежеиспечённый, капитану получать не приходилось.

«Для чего вся эта комедия? — раздумывал он, возвращаясь в ППД*. — Неужели ради политических игр позволительно совершать подобные операции? И что это за засада такая, которая проводится без подготовки?

Детская гра в прятки: кого найду — я не виноват. Ведь Сурмягин отдаёт себе отчёт, что группа спецназа — это не батальон мотострелков».

От таких мыслей на душе разведчика стало совсем муторно, будто он побывал у психиатра и прошёл сеанс тестирования. И сейчас приходится лишь гадать, каков же будет результат. Не болен ли он на самом деле?

_____________

*ППД — пункт постоянной дислокации.

В подавленном состоянии вернулся командир роты в расположение палаточного городка. Немного поразмыслив, незамедлительно собрал командиров групп и их заместителей. Соловьёв где-то задержался и прибыл последним.

— Товарищи офицеры, — начал Оборин официально. — Я только что вернулся из штаба с приказом на боевой выход.

— Слон, его что, контузило под Кабулом? — шепнул Даничкин на ухо Новикову. — Заофициальничал чего-то…

— Да иди ты… — отмахнулся тот. — Послушай приказ. Чует моё сердце, он сегодня какой-то необычный.

Ротный задумчиво оглядел офицеров и прапорщиков и, не удостоив вниманием шепчущихся, продолжил:

— Предстоит операция и, я бы сказал, не совсем обычная. Налёт-засада, новое изобретение штабной разведки. Финал — в тумане.

— Мрачноватый приказ, — пробормотал Суванкулов.

— Сурмягин вызывал? — не ко времени весело спросил Соловьёв.

— Ты догадливый, замполит.

— Тогда всё понятно. Нам предстоит расстрелять десятка два душманов под видом оголтелых партийцев исламской партии. Я угадал?

Присутствующие переглянулись. Оборин посмотрел на Соловьёва.

— Как догадался?

— Знакомо дело, командир, если жиртряс вызывал сам лично. Это же спецразведка. А Сурмягин — он и есть Сурмягин. От него исходят одни неприятности. Он и сценарист, и режиссёр одновременно. Мы с вами лишь актёры его театра. Не сможем отработать спектакль должным образом — нам всем труба. Поверте.

— Откуда тебе всё это известно? — вмешался Суванкулов. — Ты участвовал в таких переделках.

— Приходилось, — уклончиво ответил замполит. — И поумнел на всю оставшуюся жизнь.

— Всё, точка. Потом расскажешь, — прервал ротный и достал из планшета карту.

После незначительных перепалок капитан Оборин вновь обрёл былую уверенность, почувствовав поддержку боевых товарищей. Речь, как обычно, стала привычной и понятной для всех. Его подчинённые — не новички в Афганистане. Заматеревшие и стреляные, отученные от фамильярности и прислужничества, эти люди были приучены разговаривать между собой на особом языке боевого братства. В этом общении была какая-то своя, понятная только им ирония с привкусом горечи. Но панибратство отсутствовало, ему противостояла жёсткая дисциплина, свойственная только спецназу.

— Короче, мужики, формируем сводную группу под моим личным руководством. Так распорядился полковник. Побывать мы должны здесь, — ротный ткнул пальцем в название кишлака. — Ровно через тридцать девять часов. На место нас забросят «вертушки». Комитетчики соберутся в три часа ночи. Для нас это самое ценное время — вы знаете не хуже меня. Ночь для разведчика, что ласковая баба, прикроет большой грудью и вселит боевой дух.

Офицеры заулыбались, расслабились.

— Но-но, это я так, к слову. Нечего отвлекаться. Послезавтра мы совершаем налёт и сразу сваливаем в «зелёнку», вот сюда, — палец капитана уткнулся в квадрат южнее кишлака.

Ротный подробно изложил план операции, не утаив практически ничего, что услышал из уст полковника, за исключением маленькой информации о замполите, прапорщике и двух сержантах, прибывших в роту недавно.

«Говорить о них, как о тиграх или барсах, готовых порвать человека на куски? Для чего? Кому это надо? И так ли всё на самом деле? Время есть, присмотрюсь, побеседую, сделаю кое-какие выводы для себя», — решил командир роты.

Когда он закончил говорить — воцарилось молчание.

— Подстава, командир, — сделал заключение Даничкин. — Чистой воды подстава.

— У меня такое же мнение, — поддержал младшего лейтенанта Сергей Жигарёв. — Вначале киллер убивает жертву, потом устраняют его самого. Обычная схема — навести тень на плетень.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что нам уготована подобная участь? — включился в разговор Новиков.

— А что? Не может быть? Тогда зачем линять в «зелёнку»?

— Он прав, — криво усмехнулся Соловьёв. — Все мы в засаде будем вроде приманки для «духов». У них хватит ума разгадать замысел Сурмягина. Не такие они тупые бараны, чтобы бросить против нас небольшую группу. Будьте уверены, стычка произойдёт с многочисленной бандой, с пулеметами и артиллерией. Как думаешь, командир?

— Да, — Оборин несколько раз в знак согласия кивнул головой. — Возможно, вы правы. Уверен, не забыли один из принципов спецназа? А, Тихий?

— Прежде чем влезть в ж…, нужно хорошо подумать, как будешь вылезать обратно.

— Молодец, не забыл. И ещё. Пока остаются непонятки — окончательное решение принимать нельзя. Нужно отработать все версии, даже те, что не вписываются ни в какие рамки. Поэтому, давайте поразмышляем.

— Для меня всё понятно, командир. Попусту тратим время. Я отказываюсь верить в другой сценарий, — стоял на своём Соловьёв, отходя, как бы принципиально, на два шага в сторону. И уже оттуда недовольно пробурчал:

— Вы все забыли про четыре «любо» — в любом месте, в любое время, любое задание, любым способом.

— Нет, замполит, мы хорошо помним его. Но мне, как и любому другому командиру, хотелось бы вернуться с задания с минимальными потерями. Надеюсь, у тебя нет желания быть награждённым посмертно?

Соловьёв вскинул на ротного глаза-молнии и с упорством повторил:

— Моя версия единственная, командир.

Оборин проигнорировал слова замполита и попросил высказаться каждого из присутствующих. Пока он слушал офицеров, поневоле задумался о Соловьёве.

«Что за человек мой замполит? Почему он так упорствует? Или знает что-то, да не договаривает? Почему?»

Капитан мог бы отнестись к заявлению Соловьёва более серьёзно, если бы знал причину его упорства, но тот молчал.

«Может быть, Соловьёв и не замполит вовсе, а человек Сурмягина? И побывал он у полковника раньше меня? Ведь отлучался же в Кабул на днях. Да и прапорщик Мокрушкин смурной какой-то. Молчит, в разговор не встревает. Очень хреново, что я не успел поинтересоваться людьми. А мог бы, связи в штабе имеются».

Дискуссия затянулась, Оборин остановил её.

— Всё, товарищи офицеры и прапорщики, шабаш. Семинар окончен. Приступим к отработке деталей.

Прошло немало времени, прежде чем ротный закончил совещание.

Неожиданно слова попросил замполит.

— Дай скажу, командир.

— Говори, только по делу.

— По делу, конечно.

Соловьёв для чего-то кашлянул в кулак и заговорил.

— В общем, я уже говорил, что знаком с подобными операциями. Они всегда строго засекречены. Группе не дано знать об истинных причинах налёта и других тонкостях. Они готовятся, как правило, подолгу, а исполнители подбираются очень тщательно. Я иду с вами, поэтому позвольте высказать свои соображения. Подчёркиваю, соображения, и не более того.

Недоумение отразилось в лице каждого разведчика. Почему вдруг замполит надумал рассыпаться в соображениях? Что с ним произошло? Сейчас он ничуть не напоминал политработника. Спецназовцы молча уставились на Соловьёва.

— Налёт задуман с целью устрашения мирного населения, я в этом уверен, без сомнения. Устрашать придётся не потряхиванием кулака в воздухе. Моджахеды — фанаты ислама, у них нет страха перед «шурави». Простыми угрозами их не запугать. Тут требуются другие меры. Какие — определимся по месту. Надеюсь, командир, ты получил инструкции в штабе?

— Да.

— Командованию нужен мирный и управляемый кишлак, а окрестности — очищенные от «духов» любой ценой. Полагаю, их там очень много. Нашей группе предстоит оч-чень сильно нашуметь, чтобы «духи» пустились вдогонку. Вот почему она малочисленна. Силы будут неравными, будьте уверены. Но не следует спешить занимать места на кладбище. Будем надеяться, что нам помогут.

Замполит замолчал. В палатке установилась звенящая тишина. Казалось, даже мухи замедлили свой полёт и жужжали чуть слышно.

— Мы — разведчики, а не экспериментальная группа недоучек, — сплюнул Даничкин.

— Вот на это и рассчитывает полковник. Вы умеете скрытно отходить без потерь, а затем снова нападать. Пехота этому не обучена. Кроме всего прочего, могу поспорить с каждым из вас, что завтра поступит приказ переодеться в афганские шаровары.

— Это ещё для чего? — желчно улыбнувшись, задал вопрос Новиков.

— А ты помозгуй хорошенько — сам же и ответишь на свой вопрос.

— Ну, ладно, замполит, кончай загадывать загадки, у нас всё же не КВН, — сердито распорядился ротный.

— Всё, командир, понято — замётано, хотя мыслить самостоятельно очень полезно, — бросив многозначительный взгляд на Новикова, с ехидцей заметил Соловьёв.

— Вот что я думаю, — сказал ротный. — По замыслу Сурмягина, как мне представляется, партийцев должны замочить «свои». Это самый важный элемент операции.

— В правильном направлении мыслишь, капитан, — не удержался Соловьёв.

— Шум пойдёт по всем кишлакам, дойдёт он и до ХАД,* — продолжил Оборин, не обращая внимания на едкую реплику замполита. — Эта контора обвинит какую-нибудь противоборствующую группировку. Что касается второго этапа, так называемой «засады», тут дела будут намного серьёзнее. Но я чувствую спинным мозгом: кому-то нужна абсолютно чистая территория. Скажем, для размещения какой-нибудь секретной лаборатории или базы с новейшим оружием. Мы с вами вроде липучки, на которую должны слететься все мухи — «духи».

Сурмягин избавляется от мух вместе с липучкой. Пространство свободное, чистое, можно работать, не отвлекаясь по мелочам.

— Выходит, спецы из штаба за наш счёт хотят и рыбку съесть и на х… хвост сесть? — первым отреагировал, как всегда, Даничкин.

— Получается так, — согласно кивнул Суванкулов. — Хотя это лишь предположения.

— Сомнения и предположения всегда имеют под собой некую почву, — убеждённо промолвил Жигарёв.

— И, если они есть, реальные события могут развиваться более печально.

Офицеры рассуждали и спорили очень долго, прапорщики в прения не пускались, держались в стороне. Но, как говорится, в споре рождается истина. В конечном итоге появился окончательный план операции «налёт-засада».

Офицеры успокоились и разошлись. На подготовку оставалось мало времени.

_____________

*ХАД — служба госбезопасности ДРА.

Оборин догнал замполита, взял за локоть, предложил:

— Отойдём в сторонку, потолкуем. Не возражаешь?

— Просьба командира всегда расценивается подчинённым как приказ, — хмыкнул Соловьёв. — Появились вопросы?

— Догадлив.

— Какие уж тут догадки, если ты, капитан, беспрестанно сверлишь меня своими зелёными буравчикам.

— Ты очень наблюдательный, замполит.

— Бродячая жизнь всему научит, — не красуясь, согласился Соловьёв. — Вопрос один, или много?

Оборин не стал отвечать, пока они не устроились в укромном уголке, подальше от людских глаз. Он присел на пустую бочку, и некоторое время испытующе смотрел на Соловьёва. Потом спросил:

— Скажи, наконец, что ты за птица, и с какой целью залетел в мою роту? Только не пой мне песню о политработнике, ты им никогда не был. Могу доказать это, но чуть позже.

— Можешь не успеть, — криво усмехнулся замполит.

— Это почему же?

— В подобных операциях не всем суждено выжить.

— Даже так? Или это касается только меня?

— Не надо так, командир. В моих словах нет и намёка на угрозу. Просто… просто я не могу сказать тебе всего, что знаю. Пока.

— Ты и впрямь шпион какой-то! Как можно выполнять общую задачу, скрывая друг от друга информацию?

— Извини, командир, ты волен думать, что хочешь. Я сказал всё, чтобы свести потери до минимума.

В голосе Соловьёва чувствовалось какое-то внутреннее отчаяние. Он повернул голову в сторону холмов, как будто искал среди них условный знак, который подсказал бы ему, как поступить. Оборин с ответом не торопил, терпеливо ждал. Прошло несколько минут, прежде чем замполит заговорил вновь.

— Хорошо, капитан. Мужик ты надёжный, я успел в этом убедиться. Можно рассказать кое-что. — На его лице появилось едва заметное волнение, как у спортсмена перед стартом или схваткой. — В твоей проницательности сомневаться не приходится. Политрук я никчёмный, и образования на сей счёт не имею. Даже курсов маломальских. Закончил «Рязанку», как и ты, лишь чуток пораньше. Разминулись мы с тобой на несколько годков. Я даже в капитанах успел походить. С Воронцовым у нас была одна лебединая песня. Только он смог устоять, а я сломался. Потом как-нибудь расскажу. Проштрафился я однажды и оказался под каблуком у Сурмягина. Стал головорезом-исполнителем, так сказать. Соловьёв даже поморщился от воспоминаний и невольно потёр лоб, будто этим движением можно было стереть из памяти непоправимое прошлое.

— В первоначальном варианте возглавить операцию поручалось мне, но потом Сурмягин почему-то передумал. Мне отводится роль дублёра. Вероятно, он опасается недоверия ко мне со стороны твоих орлов. Вся чёрная и грязная работа остаётся на мне, не переживай. Тебе вовсе не обязательно вникать в детали операции. Твоя основная задача — засада. Завтра с «вертушками» привезут всё необходимое, в том числе и афганскую одежду. Переодеваться будем перед самым вылетом. Переводчик у тебя есть.

— Кто? — удивлённо спросил Оборин. До этой минуты он был твёрдо уверен, что в роте таковых нет.

— Сержант Таджибаев, из новичков. Свободно изъясняется на фарси. Он тоже штрафник.

— И прапорщик?

— Мокрушкин тоже. На нём две расстрельных операции. После каждой из них Сурмягин перебрасывает нас в другую часть. Так и путешествуем по всему Афгану. Перекати-поле, одним словом.

— А эти за что?

— У каждого свои грехи. Сурмягин оградил нас от суда, предложил сделку. Все остались на свободе, хотя это чисто условно. Каждый день можно рассматривать, как последний. Говорят, полковник хотел создать здесь штрафбат по принципу второй мировой. Трусость, дезертирство, предательство следовало искупать кровью. Хорошо, не позволили, но он делает это нелегально. Штрафников у него много. Возможно, и тебя ждёт такая же участь.

Ротный немного помолчал, обдумывая полученную информацию, потом, вертя в пальцах зажигалку, спросил:

— Ты думаешь, я поверю тебе?

— Дело твоё, командир. Завтра ты сам убедишься во всём, но на досуге помысли, что станет с тобой, если провалишь задание? Рядовых, кто останется в живых, отправят досрочно в Союз или спрячут где-нибудь подальше в горах за Кунаром. Твой выбор будет невелик: либо срок мотать, либо пополнить список штрафников.

— Ладно, хватит трепаться.

Оборин встал первым и зашагал в родной городок. Организму требовался отдых. Соловьёв, докурив сигарету, последовал за командиром.

В исходный район группу высадили под вечер. Место высадки Оборин выбрал самостоятельно, в пяти километрах от кишлака.

Вертолёты покружили над горами ещё некоторое время, сбивая с толку моджахедов, если вдруг те засекли их высадку, и улетели. Ротный отдал несколько распоряжений и повёл группу к кишлаку. Однако путь выбрал совершенно иной, чем немало удивил командиров подгрупп и Соловьёва. Он решил выйти на «зелёнку» с тыла, разведать подходы и только потом залечь до темноты.

Подгруппа дозора с Даничкиным ушла вперёд и скоро Костя доложил:

— Чисто, командир, можно входить.

Облюбовали привал, и группа залегла, дожидаясь положенного часа. Разведчики расположились таким образом, чтобы в случае нападения «духов» можно было быстро занять круговую оборону. Бойцы попадали на землю, расслабились. Прилегли и офицеры, по очереди наблюдали за окрестностями. Наступила зловещая тишина.

Ближе к сумеркам завздыхал ветер афганских гор, тихо зашевелилась листва, успокаивая разведчиков. Охлаждённый воздух обволакивал разгорячённые тела людей, и они с неприсущей им покорностью предавались блаженному состоянию. Их мысли уносились вместе с ветром далеко отсюда, в мирную жизнь великого Советского Союза. Изредка, нарушив тишину негромкими хлопками крыльев, перелетали птицы. Сквозь небольшие просветы в зелёной пелене виднелись вершины далёких гор. Чужая земля. Чужие горы. Чужая зелень. Чужая война. Всё здесь было чужое.

«Зачем мы здесь?» — подумалось Жигарёву, и он удивился этой странной и неожиданной мысли. Рядом лежал Даничкин, чуть дальше — Суванкулов.

— Костя, — тихо позвал друга Сергей.

— Чего? — также тихо отозвался тот.

— Ты не задумывался, зачем мы здесь?

— Для выполнения интернационального долга, а что?

— Я серьёзно.

— Я тоже.

— Какой же это долг — мочить мирных жителей?

— Они — враги, являются членами враждебной нам партии. С чего вдруг накатили на тебя такие скверные мысли? Плохо спал или давно баб не видел?

— Значит, ты не понял меня, а жаль, — разочарованно произнёс Сергей. — Иногда стоит задуматься над происходящим.

— Я в спецназ ГРУ пришёл добровольно, и ты, кстати, тоже. Оба мы знали, куда идём, и какая предстоит нам работа. Забыл, чему учили в Грузии, или напомнить?

— Всё я прекрасно помню, — с горечью произнёс Жигарёв. — Извини, что некстати затеял разговор.

«И что это я, в самом деле, раскиселился? Неужели нервы сдают?»

Жигарёв лег на спину и закрыл глаза.

Ровно в два ноль-ноль разведчики бесшумно покинули дневку и двинулись в сторону кишлака. Группа разделилась на три подгруппы. В первой, головной, шли Оборин и Жигарёв. Впереди двигался афганец-осведомитель. Оборин потянул Жигарёва за рукав в сторону.

— Бери «патриота» и веди за ним людей. Как только он выведет к комитетчикам, оттащи в сторону под любым предлогом и убери по-тихому. Солдатам не поручай, сделай сам и без лишнего шума. Жди сигнала. Я иду левее на сто.

— Понял, командир, — хрипло выдавил из себя Сергей.

«Вот и окажешь ты, Серёга, помощь дружественному афганскому народу, ножом под левую лопатку».

Он шёл следом за «стукачом» и размышлял:

«Афганская война невечная, всё равно закончится когда-нибудь. Чем я стану заниматься — обученный, изощрённый, жестокий военный киллер? Учить других, как лучше убивать? Хотя, надо заметить, войны нескончаемы, они всегда были и будут. Значит, безработица мне не грозит».

Впереди показались едва различимые в темноте очертания кишлака.

— Сбавить темп, — тихо распорядился Жигарёв.

К кишлаку подкрались незаметно и залегли.

— Где дом? — спросил Сергей проводника.

Афганец ответил что-то на фарси, путая слова с русскими, и жестами дал понять, что лучше подойти поближе.

— Хорошо, пойдёшь со мной. Москаленко! — приглушенным голосом позвал он сержанта.

— Слушаю, товарищ старший лейтенант.

— Поведёшь группу на расстоянии. Мы с «другом» уйдём вперёд. Нам есть о чём поговорить. Окончательно.

— Понял, командир. Окончательно. — Сержант сделал ударение на последнем слове, давая понять, что ему всё ясно.

Афганец ничего не понял из разговора «шурави», но заподозрил неладное. Встревожено залопотал что-то на своём языке, показывая на Москаленко пальцем.

— Всё нормально, друг, всё хо-ро-шо, — постарался успокоить «патриота» Сергей, похлопав по плечу.

Двинулись дальше. Не успели разведчики преодолеть и половины расстояния, как в кишлаке раздался яростный собачий лай.

«Твою мать! — выругался мысленно Жигарёв. — Всё предусмотрели, а о собаках как-то не подумали».

— Дрешь! Дрешь!* — испуганно завопили у дома, на который указал «стукач».

Крики заглушила короткая автоматная очередь, к ней присоединилась вторая, более длинная. Жигарёв ухватил проводника за халат и силком потащил в сторону. Афганец не сопротивлялся, подумав, видимо, что «шурави» хочет вывести его из-под огня. Он изогнулся в немыслимой дуге и бросился за ближайший валун. Сергей едва поспел за ним. Среди автоматных очередей никто не обратил внимания на приглушенный вскрик. С «патриотом» было покончено. Он не должен был видеть расправу над комитетчиками.

— Звену захвата и уничтожения приготовиться к проникновению в дом, — скомандовал Жигарёв.

____________

*Дрешь — стой! (афганский).

По земле, извиваясь, быстро поползли бойцы во главе с сержантом Торсаном. Он был не то молдаванин, не то наполовину цыган. Угрюмого детину включили в звено захвата по настоятельной просьбе Соловьёва.

— Так надо, командир, сказал он Оборину при формировании подгрупп. — Не подведёт, боец он стреляный.

Возражать капитан не стал.

Вторая тройка солдат была отправлена Даничкиным с противоположной стороны дома. Внутри жилища мерцал бледный свет. Рядовой Замятин из тройки Торсана заглянул в окно. Блеснула вспышка, и в ответ прозвучал оглушительный выстрел.

В промелькнувшем свете брызнули и разлетелись в разные стороны рваные ошмётки того, что какие-то доли секунды назад было лицом Замятина. Голова солдата резко откинулась назад, он стал падать на спину, пытаясь закрыть ладонями лицо, которого уже не существовало.

— Ах вы, грёбаные халаты! — изрыгнул Торсан и швырнул одну за другой две гранаты. Одну в окно, другую — под дверь.

— Лови ворота, командир! — крикнул он Жигарёву, бравируя.

Дым ещё не рассеялся, а сержант, крикнув рядовому: «За мной!» исчез в свободном проёме. Следом ворвались Жигарёв и Даничкин.

В доме находились четыре женщины и пятеро мужчин. Женщины были в парандже. Мужчины стояли с поднятыми руками. Афганцы сбились в кучу, ждали расправы. На полу лежали два трупа — результат разорвавшейся гранаты.

— Вот те на! — удивился Жигарёв. — А где же комитет?

— Он перед тобой, — раздался за спиной голос Соловьёва.

Замполит как будто находился в доме уже давно и сейчас неожиданно вышел из укрытия.

— Разве это комитет? Балаган какой-то! — высказался Жигарёв.

— Тогда кто стрелял и почему?

— Не знаю.

— То-то же. Это и есть комитет. В отличие от наших партийцев они заседают без сукна и графина с водой. Торсан! — крикнул он сержанту. — Знаешь, что надо делать с убийцами боевого товарища?

— Так точно, товарищ старший лейтенант! В расход!

— Действуй!

— Сержант, косая сажень в плечах, достал детонирующий шнур и обвязал им шеи афганцев. Лицо Торсана полиняло, словно новая портянка после изнурительного перехода в горах. Или это только показалось Сергею в бликах мерцающего фонаря, но глаза исполнителя приговора горели всё-таки нездоровым блеском. Сержант приблизил огонёк зажигалки и поджёг шнур. Раздался взрыв. Обезглавленные трупы упали на пол.

— На выход! — скомандовал Соловьёв.

— А этих…куда? — спросил Даничкин.

— Потом. Они не комитетчики. «Стукач» подсунул нам дезу. Настоящие партийцы где-то рядом и далеко уйти не могли. Кишлак оцеплен, и Оборин в любом случае поднял бы стрельбу.

Сергей посмотрел на обезглавленные трупы и медленно двинулся к проёму.

За домом Соловьёв приказал построиться.

— Мы не выполнили приказ, не обнаружили комитет и не уничтожили его. Вам предстоит сейчас вывести на площадь всех жителей кишлака. Я заставлю их выдать настоящих комитетчиков. Они здесь, не сомневайтесь. И мы выполним задачу, чего бы это нам не стоило.

Замполит связался с Обориным, доложил о принятом решении.

— «Духи» попытаются смыться из кишлака. Думаю, наши бойцы достойно встретят беглецов? — проговорил он в конце доклада.

Что ответил командир, никто не слышал. Но, судя по выражению лица Соловьёва, ответ состоял из большого набора нелитературных слов.

На площадь согнали всех жителей, за исключением тех, кто надёжно спрятался или не мог передвигаться. Солдаты во главе с сержантом Торсаном подожгли дом, который только что покинули. За спинами жителей заполыхало зарево. Стало светло, как днём. Соловьёв вышел перед афганцами и совершенно неожиданно для всех заговорил на фарси.

— Я знаю, что члены исламского комитета находятся сейчас среди вас. Требую немедленно показать на них пальцем. Покажите и на тех, кто стрелял. Если вы не сделаете этого, мною будет отдан приказ солдатам, и они расстреляют вас.

— Ну и фрукт наш Соловей, — шепнул Даничкин на ухо Жигарёву. — Вылитый каратель. И говорит без переводчика, чтобы мы не знали, о чём он толкует с населением.

— Он действует по инструкции Сурмягина. Думаю, и Оборин всего не знал.

— Может, остановим спектакль?

— Поздно, Костя.

Соловьёв был настроен решительно.

— Повторяю ещё раз. Покажите на тех, кто стрелял, и кто из присутствующих здесь является членом исламского комитета.

Люди стояли, не шелохнувшись. На угрюмых лицах не отражалось страха, они были полны ненависти. Их взгляды обращены к Соловьёву. Замполит достал пистолет и вызвал из толпы мужчину средних лет.

— Не скажешь, кто стрелял — буду стрелять я.

Афганец не проронил ни звука. Соловьёв направил пистолет на мужчину и нажал курок. Афганец упал. В глазах у стоящих — всё та же ненависть. Ни страха, ни ужаса. В их душах только вера в Аллаха и долг перед ним.

Расстреляв семь человек, замполит понял бесполезность затеянной им психологической борьбы. Такая преданность Аллаху показалась ему непостижимой, и он принял для себя решение расстрелять всех. Он ожидал плача, стонов, криков, мольбы — чего угодно, только не того, что видел сейчас. В нём закипал гнев и ненависть ко всему происходящему.

— Сейчас мы отрежем мужикам яйца, чтобы в дальнейшем они не плодили себе подобных, — произнёс Соловьёв уже по-русски.

— Даничкин и Жигарёв словно окаменели, не в силах повлиять как-либо на взбесившегося карателя. Их лица приняли скорбно-каменное выражение и как будто посерели, превратившись в изваяния. Соловьёв громко шипел и чеканил слова, словно вбивал их, как в гроб гвозди. Слова были тяжелы и давили на психику солдат. Казалось, ещё мгновение и группа взбунтуется, не подчиняясь приказу офицера. Но расстрелу не суждено было свершиться. Из окна соседнего дома, заглушая истеричную тираду Соловьёва, заработал пулемёт. Замполит, взмахнув руками, упал замертво. В след за ним повалились на землю прапорщик Мокрушкин и сержант Таджибаев. Солдат Ромашкин бросился в сторону, но пуля настигла и его. Жигарёв очнулся первым и прокричал:

— Ложись! — и сам распластался в пыли, заглотав песка в рот. Даничкин плюхнулся рядом. А пулемёт всё стучал и стучал, исступлённо и яростно швыряя горячий свинец. Выручил сообразительный Москаленко. К счастью, его не оказалось на площади. Когда заработал пулемёт, сержант был за её пределами. Высунувшись из-за дувала, он быстро оценил обстановку. Выпущенная из подствольника граната успокоила разъярённого афганца. Наступила тишина, но страх не улетучился. Разведчики продолжали лежать на земле. Не верилось, что пулемёт замолчал навсегда. Жители разбежались в разные стороны. Первыми поднялись Жигарёв и Даничкин, за ними все остальные.

— И что теперь? — спросил Костя, глядя на трупы.

— Надо отходить в «зелёнку». Не ждать же ещё каких-нибудь фокусов. Наследили, по-моему, достаточно, — Жигарёв поморщился, словно наглотался чего-то отвратительного.

Он связался с ротным, доложил обстановку.

— …твою мать! Наворочали — век не отмыться. Заберите убитых и немедленно отходите!

Через час группа собралась в «зелёнке». Посоветовавшись, вызвали вертолёт. Погрузили убитых. Сами же, демонстрируя ложный отход, скрытно вернулись назад. Выставили дежурных наблюдателей и залегли в ожидании моджахедов. С высотки просматривались все подступы к кишлаку. Утренний воздух был напоён влагой и казался светло-серым. Вдалеке виднелось тело горы. Её острые вершины, подсвечиваясь бронзовыми лучами солнца, словно вонзались в бездонное небо.

— Среди этих красот и заляжем до особого распоряжения, — невесело пояснил Оборин.

Моджахедов пришлось ждать долго. Они оказались хитрее, чем предполагал Оборин. Разделившись на несколько групп, «духи» затаились. Лишь одна, самая малочисленная, без какой-либо маскировки направилась в сторону кишлака, обходя «зелёнку». Спецназовцы клюнули на приманку, и Даничкин с большой группой солдат бросился на перехват. Едва его группа скатилась с высотки и ушла на значительное расстояние, с хребта, покрытого густым кустарником и лесом, стали сбегать моджахеды. Они двигались короткими перебежками к подножию высотки. Их группы насчитывали десять-пятнадцать человек. У них была цель: оцепить неизвестного противника со всех сторон.

— Жигарёв, бери Москаленко и обеспечь отход, — скомандовал Оборин. — Я попробую сдержать натиск здесь. «Духов» очень много, вызову подмогу с воздуха.

С хребта заработало безоткатное орудие, а чуть ближе — крупнокалиберный пулемёт.

Даничкин, сообразив, что попался, стал пятиться назад к высотке. Оценив картину предстоящего боя, он решил зайти «духам» в тыл.

— Командир, прекратил преследование, иду назад, — сообщил Костя по рации.

Оборин одобрил решение. Стрельба разгорелась со всех сторон, душманы лезли на высотку. Их не смущала афганская одежда противника, но они, видимо, пока не поняли, с кем имеют дело. Жигарёв с пятью бойцами еле сдерживали натиск. Перед ним беспрестанно появлялись фонтанчики взбиваемой земли. Одна пуля прошла рядом, чуть выше правого уха. Сергей это почувствовал — шевельнулись волосы. Но всё происходило как будто не с ним, а с кем-то другим, и этот другой не обращал внимания на такие пустяки.

Безоткатка начала работать по высотке. Два снаряда легли очень близко.

— Москаленко! Никитин! Броском по склону вниз! — хрипло прокричал Жигарёв.

На склоне не было ни кустика, ни лесного массива. Бежали, петляли, как зайцы. Перед ногами то и дело взлетали пыльные фонтанчики от автоматных очередей. Бросок в сторону, и фонтанчики остались слева. Хотелось согнуться как можно сильнее и затеряться среди валунов или, ещё лучше, стать одним из них.

Даничкин с группой подоспел вовремя. Они забросали моджахедов ручными гранатами, буквально пробив себе проход к Оборину. На некоторое время «духи» притихли, но отходить не собирались. Их было много, очень много, даже по предельным меркам спецназовцев. По всей вероятности, они сошлись сюда со всей окрестности и не сомневались в собственной победе.

К счастью, у разведчиков не было пока убитых, но раненые появились. Группа сосредоточилась на небольшом пятачке, офицеры оценили создавшуюся ситуацию. С вертолётным полком связаться не удалось. Все понимали, как плохи дела. Раненые не способны передвигаться быстро, требовалось срочно найти какой-то выход.

— Командир, смотри, — неожиданно воскликнул Даничкин, передавая бинокль Оборину. — Смотри левее.

— Да, ты прав, если туда прорваться — позиция неплохая, — произнёс капитан, не отрываясь от окуляров. — Там и вертушки смогут сесть.

Передышка длилась недолго. Не дожидаясь, когда моджахеды вновь полезут на высотку, капитан скомандовал:

— Всё, мужики. Уносим ноги. Вторую атаку нам не отбить. Потери будут большие.

Даничкин вновь поработал с «духами» ручными гранатами, затем прикрыл отход оранжевыми сигнальными дымами. Благодаря его действиям, вся группа без потерь испарилась в «зелёнке». Командир роты принял решение укрыться в предгорье, там, где Даничкин обнаружил заброшенные строения. Едва разведчики покинули позицию, «духи» начали интенсивный обстрел опустевшей высотки. Они так и не поняли, что перед ними «шурави».

До новой позиции дошли без происшествий. Постройки, которые увидел Даничкин в бинокль, оказались кошарами для овец, построенными из дикого камня. Они были вполне пригодными для отражения атаки. Оборин оъявил привал. Группа расположилась в каменном укрытии. Все попытки связаться с вертолётчиками заканчивались безрезультатно. Радиостанция молчала.

— Вызывай, Боровков, вызывай беспрестанно. Не может быть, чтобы полк вымер.

Версия о преднамеренной изоляции группы в горах казалась Оборину шаткой, хотя ощущение, что это действительно так и есть, набирало всё боле твёрдую уверенность. Капитан озадаченно заходил по кошаре.

— Боровков, твою мать! — не выдержал он. — Проверь ещё раз рацию!

— Проверял, товарищ капитан. Рация исправна, — обиделся ефрейтор.

— А ты ещё раз проверь! — всё сильнее раздражаясь, распорядился ротный.

Радиостанция была исправна, но в эфире упорно молчали. Суванкулов прилёг в углу и долго лежал без движения. Потом он встал, подошёл к Оборину.

— Разговор есть, командир.

— Начинай.

— Отойдём в сторонку.

Они вышли из кошары и расположились под кустом.

— Я вот о чём думаю, командир. — Несколько секунд он молчал, глядя на капитана. — Ты только выслушай и не кипятись.

— Ну, не гладь Машку за ляжку, говори.

— Когда мы двигались к кишлаку, Мокрушкин сказал мне, что спецразведка подставила нас по-чёрному, и бой для группы будет последним. Я тогда только усмехнулся и успокоил его, подумав, что тот трухнул. Тогда он мне вылепил: «Твой ротный всего лишь пешка, операцией на самом деле руководит Соловей. Его приглашал к себе Сурмягин двумя часами раньше, чем капитана. Оттуда он вернулся мрачнее тучи».

— Ну, и?

— А то, командир. Про переодевание в шаровары знал только он, нас поставили в известность в последнюю минуту. Спрашивается, зачем?

— Положим, о переодевании я тоже знал. И что?

— Не от Сурмягина же, от Соловьёва. Или не так?

— Так.

— Наша группа — разменная карта в чьих-то политических играх, вот что я думаю.

На щеках Оборина заходили желваки. Он хотел возразить Суванкулову, но, подавив тяжёлый вздох, сухо буркнул:

— Продолжай.

— Давно известно, что в Афгане существует несколько политических движений. Группировки по-разному воспринимают здесь советское присутствие и нередко враждуют между собой. Вероятнее всего, одну из таких группировок необходимо устранить. Но нужно веское доказательство её борьбы против собственного народа. Сурмягин хорошо знает всю подковёрную возню, и решил использовать нас.

— И свою группу штрафников в первую очередь, — добавил Оборин. Видя недоумение в глазах Суванкулова, пояснил:

— Мокрушкин, Торсан и ещё несколько человек — шрафники, искупают свои грехи перед Сурмягиным.

— Вот оно что-о…

— Мне Соловьёв сам рассказал, кто должен был возглавить операцию. После его рассказа, я, признаться, не поверил нашему замполиту. Подумал, всё это чушь собачья, и только сейчас делаю для себя определённые выводы.

— И какие они, командир?

— Совпадают с твоими догадками. Обрати внимание: Сурмягин посылает на операцию всех офицеров и прапорщиков, переодевая в афганскую одежду. Когда я доложил о выполнении первого этапа операции, «вертушки» прилетели без промедления. Забрали убитых штрафников, а нам приказал ждать. Ждать, чтобы стать покойниками, в этом я уже ничуть не сомневаюсь. «Духи» от нас не отстанут, пока не выяснят, кто мы есть на самом деле.

Выскочив из кошары, подбежал Москаленко.

— Товарищ капитан, по всем склонам хребта лезут «духи». Их много, больше, чем при первой атаке.

— Та-ак. Замышляют загнать нас в мышеловку.

Все трое метнулись обратно в каменное укрытие.

— Занять оборону, — прозвучал голос Оборина. — Жигарёв и Даничкин остаются здесь с ранеными. Суванкулов, бери людей, пойдёшь со мной, прощупаем южный склон. Если отбросим «духов», будем уходить по три-четыре человека. Сигнал для общего отхода подам ракетой.

Моджахеды открыли прицельный огонь по постройкам.

«Ничего, толщина стен достаточная, даже от безоткаток можно укрыться на первое время», — подумал Сергей.

— Из кошары не высовываться и не стрелять. Пусть «душки» подойдут ближе, — негромко скомандовал он и вдруг почувствовал, как нахлынувшее возбуждение стало куда-то уходить, пропадать, а сердце забилось тише, ровнее. — Ну, мужики, держись. Будет горячо, как никогда, — тихо проговорил он, оглядываясь на солдат.

Даничкин выглянул из кошары. Моджахедов поблизости не было. Они, не зная истинной обстановки, осторожничали. Зато у Оборина на южном склоне разгорался жаркий бой. Не успел Даничкин заползти обратно, как по постройке ударила артиллерия. За спиной один за другим раздались несколько взрывов. Оторвавшись от земли, Жигарёв увидел большие просветы от вывалившихся камней.

«Дела хреновые, — отметил Сергей про себя. — Если безоткатки и дальше будут так долбить — долго не продержаться».

В подтверждение его мыслей опять раздались взрывы. На сей раз снаряды достигли прямого попадания. Часть кровли обрушилась, обвалился угол кошары. Под обломками оказались все раненые. В предсмертных судорогах корчился ефрейтор Боровков, получив осколочное ранение в живот. Под ним растекалась большая лужа крови, жить ему оставалось считанные минуты. В живых остались старший сержант Нелюбко и пятеро солдат. Они подползли к Жигарёву, в их глазах застыл немой вопрос: «Что дальше, командир?»

— Я знаю, о чём вы хотите спросить, — как можно спокойнее проговорил Жигарёв. — Здесь оставаться больше нельзя. Противостоять армии мы не можем. Разорвёт на куски, либо задавит камнями. Ротный, похоже, прорвался — слышите, бой скатывается вниз. За ним не пойдём — «духи» расстреляют нас в упор. Полезем наверх, там есть пещеры. Убитых заберём позже.

Жигарёв обвёл взглядом оставшихся в живых бойцов.

— Первым пойду сам. За мной — Москаленко. Остальные — по моему сигналу. Ты, Костя, замкнёшь отход.

Друзья переглянулись и поняли друг друга без слов. До пещеры было метров пятьдесят, не больше, но преодолеть их надо было по наклонной вверх. Каменная терраса под большим углом упиралась в узкую щель пещеры. Броском Сергей устремился наверх. Над головой бешено залаяли автоматы моджахедов. Жигарёв почти достиг цели, когда перед глазами вдруг взметнулся столб огня и пыли. Он как будто напоролся на что-то острое и горячее. Звук исчез, пещера крутнулась перед глазами и пропала во мгле…

 

Глава 20

Директор. Десять лет спустя

Совещание затянулось. Битых два часа обсуждался один вопрос: где взять «живые» деньги? Энергоуправление лихорадило от неплатежей. Потребителей энергоресурсов было предостаточно, но никто не хотел платить. Добровольно. Сумма финансовых поступлений на расчётный счёт предприятия составляла не более пяти-семи процентов от стоимости оказанных энергоуслуг. Предприятие охватил кризис. Неуплата налогов, как снежный ком, порождала всевозможные пени и штрафы. Энергоуправление погрязло в долгах. А правительство Ельцина упорно искало деньги в разворованном государстве. Финансовая дисциплина ужесточалась день ото дня. Появилась узаконенная очерёдность денежных платежей, где зарплата, почему-то, стояла на предпоследнем месте.

Дальше — хуже. В свет вышел Указ президента, запрещающий выплату зарплаты до полного погашения налоговых платежей. Создался замкнутый круг, сравнимый с известной притчей о курице и яйце: что же первично? Бюджетные организации и население потребляли около двух третей энергоресурсов города. Металлургический завод не в счёт, электричество и тепло гигант получал из других источников, минуя сети Энергоуправления. Работники предприятия понимали: основной должник — городская администрация. Только с ней они связывали свои беды. Точнее, беду — несвоевременную выплату заработной платы. Люди терпели месяц, два, три, получая жалкие подачки. Когда задолженность перевалила за пять месяцев — они начали роптать. Никакие увещевания не принимались во внимание. Горячие головы требовали отключения должников без разбора, не обходя стороной и силовые структуры — прокуратуру, милицию, налоговые органы и суд, долги которых становились весомыми.

— Куда это годится?! — кричал начальник электроцеха Фомченко. — Люди не получают зарплату почти полгода! Сергей Степанович, надо же что-то делать, в конце концов!

Его поддержали другие руководители. Раздались голоса:

— Люди не могут приобрести элементарных вещей!

— Оборудование старое, запчастей нет, аварии становятся нормой!

— В гараже забыли, как выглядят запчасти!

— Не верю, чтобы у мэра не было денег! Кредиты раздаёт налево и направо! Причём, без процентов. Куда смотрит Совет?

Руководители подразделений галдели, спорили, требовали разобраться. Эмоциональный накал достиг предельного уровня. Совещание превратилось в настоящий балаган.

Сергей Жигарёв сидел в своём кресле, как сторонний наблюдатель. Наблюдая за перепалкой собравшихся людей, он заметил поднятую руку заместителя по экономике. В течение длительного времени тот молчал, в полемику не вступал. Директор урезонил начальников цехов, дал слово заместителю. Все притихли, Моршаков заговорил своим тихим голосом:

— Положение очень серьёзное и крайности не помогут. Любой конфликт может быть разрешён только мирным путём. Вот и давайте поищем его сообща.

Моршаков сделал небольшую паузу. Убедившись, что сидящие за столом руководители внимательно слушают его, продолжил:

— Что же получается, Сергей Степанович? Бюджет города не рассматривался и никем не утверждался. Его просто не существует. Мэр города Вольский распоряжается финансами, как ему вздумается. Сам лично выделяет беспроцентные ссуды и кредиты, раздаёт дорогостоящие подарки. Планирует финансирование сомнительных проектов, которые никто не просчитывал. Выгодны ли они городу? Нужны ли вообще? Мне, откровенно говоря, стыдно за ту программу, которую придумал мэр и назвал её программой развития производства. Цех по переработке костей животных, цех по переработке шкур животных, вертолётное сообщение с областным центром, троллейбусное сообщение с посёлком металлургов, ветряная мельница и тому подобное. Барин-самодур с больным воображением. Кто-то же должен его остановить? Если руководители предприятий стараются не замечать его амбиций, а он буреет с их молчаливого согласия, значит, поправить его, поставить на место сможет лишь какая-то другая сила. Эту силу я вижу в народе, в обиженном и униженном народе. Он весь перед вами.

— Что предлагаешь, Алексей Петрович? — мягко вклинился в речь Жигарёв. — Уж не последовать ли нам примеру русских бунтарей?

— Отчего бы и нет? Только с той лишь разницей, что времена сейчас другие, стало быть, и методы должны быть цивилизованные, не убийственные.

— Как всё это вы себе представляете? — лицо Сергея Жигарёва тронула едва заметная улыбка.

— Вы не улыбайтесь, Сергей Степанович. Путь забастовки — единственно правильный путь в нашем случае. Барин не понимает, что творит. Составим программу, определим перечень вопросов и выдвинем ультиматум.

— Но, позвольте заметить, Алексей Петрович, забастовки на объектах энергетики запрещены законом.

— Никто не сможет нас упрекнуть, если мы проведём акцию протеста в обеденный перерыв.

— Прав Алексей Петрович, — поддержал предложение Моршакова начальник цеха водоснабжения Савельев. — Пусть мэр услышит мнение народа. А то ему все интимные отверстия зализали, а правду по карманам рассовали.

Он строго посмотрел на Жигарёва.

— Да и директора подозрительно отмалчиваются.

— Ясно, бунт на корабле, — с грустью сказал Жигарёв. — Но не тревожьтесь, Виктор Андреевич, я отмалчиваться не намерен. Моя позиция противоположна вашей, хотя и в предложении Моршакова вижу рациональное зерно. Запретить забастовку я не в праве, но предупредить обязан. Вы недооцениваете Вольского и не задумываетесь о последствиях. Может случиться так, что один час молчаливого стояния под окнами администрации только усугубит ситуацию. Потом и я не смогу что-либо поправить.

— Мы пойдём до конца, — подвёл итог дискуссии Моршаков.

— Хорошо. Вопросы есть? Дополнительные предложения?

Начальники подразделений потупились, молчали.

— Молчание — знак согласия. Тогда, пожалуй, у меня на сегодня всё. За работу. Очень надеюсь на вашу сознательность и понимание. Все свободны.

Люди разошлись, секретарь осторожно прикрыла дверь. В кабинете стало пусто и тихо. Сергей взглянул на перекидной календарь, испещрённый многочисленными записями, отыскал ту, которая ему была нужна, и посмотрел на циферблат командирских часов.

«Время ещё есть, — подумал он. — До совещания у мэра оставалось два часа. — Проеду я по трассе, да посмотрю на всё собственными глазами».

Глупое распоряжение Вольского не укладывалось в голове. Задумал глава пустить троллейбус в посёлок металлургов. Да, населённый пункт удалён от города. Да, автобусы утром и вечером переполнены. Да, люди опаздывают на работу. Проблема обычная для всех российских городов и городков. Но каким образом, запуская троллейбусный маршрут, можно снять напряжённость? Не проще ли увеличить количество рейсов в часы «пик»? Недоумевали все, но молчали. Сергей понимал руководителей городских организаций. Попробуй они возразить, как тут же перестанет журчать и до того слабенький денежный ручеёк из администрации. Денег в городе недостаточно, но даже эта скудная часть находится в распоряжении спесивого царька. Захочет — заплатит по договору, не захочет — не облагодетельствует. И будет руководитель месяцами ждать своей очереди.

Вольский был отставным милицейским полковником. До избрания возглавлял городское отделение ГАИ. Жигарёв испытывал к нему огромное чувство неприязни, поражался его примитивности и непостоянству, безрассудству в использовании власти. Марк Сергеевич Вольский любил, когда его называли мэром. Многим подчинённым не нравилось это иностранное слово, но называли они его так, как желал властелин.

Жигарёв не называл его никак. Как пасынок, который не может пересилить себя и назвать отчима папой. В законе «О местном самоуправлении» нет должности «мэр», есть глава местной администрации.

«Пусть всё будет по закону, — рассудил Сергей. — Придраться будет не к чему».

Директор сел в машину и направился в посёлок. Ему предстояло доложить сегодня на совещании, можно ли к существующим опорам наружного освещения подвесить питающие провода для троллейбуса.

«Какая чушь, но доложить придётся», — подумал Жигарёв, получив распоряжение Вольского из уст референта. Сейчас ему вспомнился разговор с референтом, состоявшийся три дня назад. Жигарёв подписывал какие-то документы, когда раздался телефонный звонок.

— Сергей Степанович, запишите тему вашего доклада на совещании у Марка Сергеевича, — прогундосил референт.

— Пишу, — Жигарёв перебросил листки календаря на три дня вперёд.

— Вы читали программу мэра о развитии производства?

— Так точно, Валерий Игоревич, читал, — ответил директор Энергоуправления шутливо.

— Пункт шесть предусматривает открытие троллейбусного движения в посёлок металлургов. Вам следует продумать, каким образом подвесить троллейбусные провода на существующих столбах освещения. С целью экономии денежных средств, разумеется.

Жигарёву вначале показалось, что помощник Вольского, молодой и неопытный пока парень, перепутал его с директором проектного института, имя и отчество которого совпадало.

— Валерий Игоревич, извините, но вы, вероятно, хотели переговорить с Сергеем Степановичем Выточкиным, директором проектного института? И нажали на коммутаторе ошибочно не ту кнопочку. Бывает, я иногда тоже ошибаюсь.

— Ничего я не перепутал, Сергей Степанович. Кнопочку нажал по назначению, — сухо ответил референт.

«А он из ранних, — успел подумать Жигарёв. — Нос держит по ветру. Хорошо усвоил, кому и как нужно служить».

— Но, уважаемый Валерий Игоревич, энергетики никогда не занимались проектированием. Мы можем лишь выдать заказ институту, и только. У нас другие задачи. Надеюсь, вы с ними знакомы?

— Значит, будете. Так распорядился Марк Сергеевич. Готовьтесь к докладу.

На другом конце положили трубку.

«Вот так фокус, — изумился Жигарёв. — Не сон ли это»?

Он хотел тут же позвонить Вольскому, но быстро передумал.

«Ладно, доложу. Повеселю публику».

Ровно гудел двигатель «Волги», водитель смотрел вперёд и не отвлекал директора пустяковыми разговорами. Сергей прикрыл глаза.

«Как же так происходит, когда совершенно некомпетентные личности приходят к власти? — думал Сергей. — Вот и Вольский попал в кресло руководителя города загадочным образом. Никто его не представлял горожанам, никто не голосовал за него, кроме членов малого совета собрания депутатов. Всего-то несколько человек. Вчера он был гаишником, сегодня — глава. Вчера его побаивались водители автомобилей, а сегодня — все руководители предприятий и учреждений города. Теперь Вольский — власть, распоряжается судьбами тысяч людей. Те же, кто подтолкнул его к вершине Олимпа, недооценили бывшего полковника, не распознали в нём барина и сейчас глубоко сожалеют. Первоначально этот человек представлялся им этаким простачком, которым можно легко управлять, добиваясь желаемого результата. Но они ошиблись. Амбиции и злопамятность стали видны только по истечении определённого времени, когда Вольский вкусил власти. Чувствуя безнаказанность и веруя в собственную непогрешимость, к бывшему полковнику незаметно пришла убеждённость в своём величии. Он принялся командовать всеми: экономистами, бухгалтерами, строителями, проектантами и энергетиками. Когда в головы окружающих пришло просветление, стало уже поздно. Бывший полковник, словно мощный ледокол, идёт напролом, не сворачивая с курса, крушит и ломает лёд, подминая под себя всё, что встречается на пути. Он считает себя всезнающим. Стараясь скрыть пробелы в образовании, держится с людьми высокомерно и цинично. Исключение составляет общение с интеллектуалами. Здесь Вольский чувствует себя неуютно и заметно нервничает. Это видно со стороны. Он знает, что недостаточно квалифицирован и может легко предположить, чем закончится разговор, если не изменить манеру общения. Да, он умеет упорно работать. Благодаря своей неиссякаемой энергии, его фамилия всегда держится на слуху горожан и далеко за пределами города».

Жигарёв подмечал, как мечтателен мэр и безжалостен одновременно. Это ли привело его к власти? А может, пороки, которыми Марк Сергеевич обладает? К примеру, та же моральная неразборчивость. Бывший полковник мог стать запросто соучастником противоправных решений, лишь бы оказаться в стае высокопоставленных лиц, имеющих влияние в политике, в отрасли, в правоохранительных органах, где угодно, лишь бы быть на виду, на слуху. Такой был Вольский.

Совещания, как правило, проводились на двух уровнях: в понедельник — для всех руководителей, включая мелких предпринимателей, и на неделе — для избранных, которых Марк Сергеевич приглашал персонально. Разумеется, Жигарёв в число элитных руководителей не попал, хотя предприятие по значимости и численности относилось к разряду крупных. Просто ершистых директоров Вольский не мог терпеть и при любом случае с наслаждением унижал их.

Допустим, проявил руководитель какое-нибудь недовольство работой аппарата администрации и написал мэру служебную записку с целью устранения недостатков. Вроде бы всё правильно сделал, так должно быть всегда, но финал мог произойти непредсказуемый, ибо всё зависело от настроения Вольского.

Руководители рассаживались по местам и ждали хозяина. Он появлялся из боковой двери и садился за столик посредине актового зала. Некоторое время молчал, внимательно разглядывая разношёрстную публику и, убедившись, что в зале нет политического противника, начинал совещание. Его говорильня отнимала у руководителей добрых полтора часа, которые он посвящал расхваливанию своей работы. В конце совещания он приглашал к столу жалобщика и произносил:

— Вот я сниму сейчас с тебя штаны, и пусть все увидят твой ум… спереди, убедятся, что уже никогда не поднимется… твоя рука на сотрудников мэрии.

Униженный и оскорблённый руководитель что-то бормотал себе под нос и возвращался на место. Совещание заканчивалось.

Сергей Степанович проехал по дороге до самого посёлка, остановился у одной из опор, внимательно рассмотрел её конструкцию.

«Что ещё может взбрести в голову человеку, далёкому от технических вопросов? Отсутствует элементарное здравомыслие, не говоря уже об экономическом обосновании, сравнении вариантов. Всё, нефиг торчать у столба и думать, как помочь идиоту.»

Жигарёв с раздражением плюхнулся на сиденье и помчался в город.

Совещание прошло в узком круге. Вольский, опасаясь провала программы, предусмотрительно пригласил только специалистов. Вновь зачитал все двенадцать пунктов своей чудо-программы, но для обсуждения представил только два: строительство вертолётной площадки и открытие троллейбусного маршрута.

Сергей Степанович изложил свои мысли и, видя, что никакой поддержки от присутствующих не ожидается, пошёл ва-банк. Он раскритиковал всю программу в целом, назвав её социальной утопией. И попал в немилость царька.

Прямой телефон с мэром был отключён, на совещания он больше не допускался. Энергоуправление оказалось в полной автономии. Акция протеста, проведённая под руководством Моршакова, ничего не дала.

Предприятие выживало, как могло. Жигарёв лично встречался с руководителями предприятий-должников. Придумал схему выплаты зарплаты через страховую компанию. Расширил ассортимент товаров в магазине предприятия. Некоторые работники специально отказывались от зарплаты, чтобы накопить задолженность и приобрести дорогостоящую бытовую технику. Жизнь в Энергоуправлении стала понемногу налаживаться.

Но не таков был Вольский, чтобы капитулировать перед директором муниципального предприятия. Однажды он позвонил начальнику налоговой полиции.

— Привет, Петрович, — начал он разговор приторно-сладким голосом, которым общался только в исключительных случаях.

— Здравия желаю, Марк Сергеевич, — поздоровался полковник.

— Ты, я думаю, прекрасно осведомлён о финансовом положении в городе?

— Разумеется.

— Твоя служба отслеживает тех, кто не платит налоги?

— Это функции налоговой инспекции, — последовал лаконичный ответ.

— Знаю, знаю, Петрович. Но тут такое дело, понимаешь ли… — Марк Сергеевич на секунду замялся. — Некоторые руководители совсем перестали чтить законы.

— Быть того не может! — удивился полковник Порошин.

— Может, Петрович, очень даже может, — голос Вольского поменял оттенок. — Фамилия Жигарёв тебе знакома?

— Конечно, — твёрдо ответил начальник налоговой полиции. — Боевой офицер, афганец, орденоносец. А что, собственно, приключилось?

— Не платит налогов, паршивец.

— Много задолжал?

— Порядочно. Причём, не платит умышленно.

— Откуда такие сведения?

— Есть источник, — самодовольно хохотнул Вольский. — Может, и вам захочется заиметь кое-какую информацию? Я готов оказать услугу.

— Спасибо, Марк Сергевич, но пока не требуется. Скажите по секрету, а какую сумму администрация задолжала предприятию Жигарёва?

Марк Сергеевич замялся, но быстро нашёлся, что ответить.

— Бюджет наполняется не более пятидесяти процентов, откуда я возьму деньги на энергоресурсы?

— А разве он у вас появился? Когда успели принять? — с ноткой ехидства спросил начальник налоговой полиции.

— И ты туда же, Петрович, — прикинулся обиженным Вольский. — О каком бюджете можно говорить, если город — сплошные дыры.

— Знаю я ваши дыры, — недвусмысленно намекнул Порошин. Он не стал вдаваться в подробности, кто кому и сколько должен. Будничным тоном произнёс:

— Проверим, Марк Сергеевич, не сомневайтесь.

— Ты уж, Петрович, постарайся. Нарушать закон не позволено никому.

Через неделю Жигарёва пригласили в полицию. Началось следствие, основополагающим звеном которого явилась всё та же притча о курице и яйце. Сергей Степанович считал: пока администрация не рассчитается с предприятием, налоги платить нечем, другого источника просто не существует. Следователь почему-то считал иначе: в бюджете нет денег, потому что не уплачены налоги. Вначале Жигарёв пытался вразумить следователя, что данная постановка вопроса не может распространяться на его предприятие. Она верна только для организаций, выпускающих продукцию, но следователь стоял на своём.

— Закон един для всех, сухо ответил майор. — Нарушил его — отвечай.

Сергею Степановичу вспомнился такой же упёртый следователь из военной прокуратуры.

Тогда, десять лет назад, едва оправившись после тяжёлого ранения и контузии, он вот также натыкался на пустой взгляд дознавателя. На каждом допросе ретивый офицер твердил одно и то же:

— Вы были в плену у моджахедов. Какие сведения они получили от вас?

— Я находился в бессознательном состоянии и не мог говорить. Потом меня освободила группа спецназа из отряда Воронцова.

— Это не аргумент. В бреду вы могли сообщить многое.

Того следователя, как и офицера налоговой полиции, не интересовали объяснения Жигарёва. У него была одна цель: выбить из обвиняемого признание вины и упрятать за решётку. Скорее всего, так бы оно и произошло, не вмешайся подполковник Воронцов. Он и на это раз пришёл на помощь Жигарёву вовремя.

…Бой в Чарикарской долине закончился победой моджахедов. Почти вся группа Оборина погибла. В живых остались Жигарёв и несколько солдат. Один из них, испугавшись смерти, сообщил через переводчика, что Жигарёв является офицером. Сергея перевезли в кишлак и поместили в одном из домов. Через несколько дней его навестили люди Рабани — исламского лидера Афганистана. Сергей не мог их видеть, он находился без сознания. К нему приставили пожилого афганца, которому поручили выходить «шурави».

А события тем временем разворачивались следующим образом. Подполковник Воронцов, планируя очередную операцию, облетал интересующую его территорию. При подлёте к Чарикарской долине он увидел с воздуха странный бой. Между собой воевали два исламских формирования.

«Интересно, — подумал Воронцов, — в этом районе не должно быть враждующих группировок».

Он вернулся на базу и связался с одним из офицеров спецразведки. Тот долго запирался, но после неотразимого натиска командира отряда признался о проводимой секретной операции.

— Кто возглавляет группу? — спросил он.

— Капитан Оборин, — неохотно сообщил офицер.

— Вашу мать! — выматерился Воронцов. — Там же «духов» немереное количество! Представляете, что будет, если хотя бы один из офицеров попадёт в плен?

— Они это представляют не хуже нас с вами, потому и не попадут, с нескрываемым злорадством ответил человек из спецразведки.

Воронцов тут же распорядился сбросить десант в помощь Оборину. Но было уже поздно. Бой закончился. Потеснив с воздуха моджахедов, группа смогла всего лишь забрать убитых. Жигарёва среди них не оказалось. Воронцов, разозлённый на спецразведку, на свой страх и риск стал готовить группу захвата, чтобы вызволить из плена Жигарёва. Тщательно подготовленная операция, к счастью, прошла успешно.

Фортуна и на сей раз повернулась лицом к Сергею Жигарёву. Он выжил, чтобы ещё долгое время шагать по мучительному лабиринту судьбы.

 

Глава 21

Смерть отца

Небесное светило с неподдельной радостью выпрыгнуло из-за угрюмого облака и заполыхало над посёлком. День на удивление выдался ясным. Кристально чистый снег искрился на солнце и слепил глаза.

Степан Жигарёв вышел во двор в приподнятом настроении. Накануне сильно пуржило и намело у калитки большие сугробы. Старик взял лопату и принялся отгребать снег. В теле ощущалась удивительная лёгкость, какой не было уже много лет. Заскорузлые пальцы крепко держали черенок лопаты. Она часто взлетала вверх и медленно опускалась. Порции снега, отлетая в сторону, с глухим уханьем приземлялись за старым отвалом.

Степан успел поработать не более получаса, как вдруг почувствовал острую боль в груди и выронил лопату. Согнувшись, он медленно направился к дому. Доплёлся до крыльца и уселся на нижнюю ступеньку. Снял для чего-то рукавицы, положил иссушённые жилистые руки на колени и долго смотрел на них. Некоторое время он не замечал ничего вокруг. Боль не уходила, а лишь усиливалась.

Ефросинья в это время пекла пироги и изредка через окно поглядывала на мужа. Выглянув в очередной раз, она не увидела Степана. Во дворе было тихо. Обычно оттуда доносились какие-нибудь звуки. Ефросинья набросила на плечи телогрейку и вышла на крыльцо. Старик сидел, не шевелясь.

— Что с тобой, Стёпа? — спросила она испуганно.

— Устал чего-то, сижу, отдыхаю.

Ефросинья заглянула ему в лицо и увидела, как оно бледно.

— Тебе плохо, да? — прошептала она, наклонившись над мужем.

— Иди в дом, пироги сгорят, — спокойно произнёс Степан, с трудом переводя дыхание. Сердце то замирало надолго, то трепыхалось загнанно, будто бабочка между оконными рамами, случайно залетевшая в избу.

Ефросинья взяла мужа под руки, помогла встать. Степан не стал противиться, повис у неё на плече, и они, шаг за шагом, вошли в дом. Супруга помогла ему раздеться, уложила в кровать. Принесла сердечные капли, заставила выпить.

— Может, клюковки тебе намешать?

Степан отрицательно помотал головой. Лицо белело на глазах, постепенно принимая землисто-серый цвет. Капли не оказывали никакого действия. Ефросинья испугалась не на шутку, у неё выступили слёзы.

— Стёп, давай я «скорую» вызову.

— Не надо, Фрося, не беспокой людей. У них и в городе хлопот достаточно. К тому же, все дороги перемело, не доедут. Не впервой прихватывает, пройдёт. Отлежусь вечерок, ночь пересплю, а завтра встану, как огурчик.

Степан вымученно улыбнулся. Ефросинья придвинула табурет к кровати мужа, присела. Степан взял супругу за руку, ладонь мелко дрожала.

— Иди по своим делам, а я чуток вздремну, — сказал он тихо. — Бабьих дел у тебя всегда хватает. Иди.

Он высвободил руку, положил себе на грудь.

— Вроде отпустило, окаянное, забилось ровнее, — успокоил он жену. — Позову, если потребуется.

Ефросинья встала и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Степан сказал неправду. В груди жила тупая давящая боль. К вечеру ему стало ещё хуже. Силы оставляли его. На какое-то время он забывался и дремал.

Приснилось ему, будто сидит он на возу сена, а лошадь, натужно храпя, тащит воз по бездорожью. Неожиданно воз опрокидывается, и Степан очутился под телегой. Лошадь останавливается и испуганно смотрит на него лиловым глазом. Он кричит на животное, требует оттащить воз в сторону, но ничего из этого не получается. Лошадь стоит, как вкопанная. Телега давит на грудь всё сильнее и сильнее — становится невыносимо трудно дышать.

— Ну, родная, дёрни чуток в сторону, — умоляет он лошадь. — Иначе мне не выбраться. Ну, давай же, милая, давай.

Животное не слышит его. Степан принимается кричать, но звук почему-то отсутствует.

Внезапно из леса выходит мужчина. Он ещё не стар, на вид ему около сорока лет. Глаза смеются, он весел. Лицо мужчины очень знакомое, но Степан не может его вспомнить.

— Не признаёшь? — продолжая улыбаться, спросил незнакомец.

— Пока нет, — ответил Степан. — Отвяжи бастрык да освободи телегу. Придавила, зараза, не продохнуть.

— Сейчас, Стёпа. Сейчас высвобожу.

Незнакомец подошёл к возу и легко приподнял его. Телега встала на колёса.

— Ух, ты! — облегчённо произносит Степан, поднимаясь с земли. — Ну и силища у тебя! Такой воз в одиночку поднял.

— Ты, Стёпа, видно запамятовал, сколько пудов я могу носить на себе?

Мужчина посмотрел на Степана, лицо его продолжало светиться улыбкой.

— Кто ты и откуда знаешь меня? — спросил Степан незнакомца.

— Неужто, до сих пор не признал?

Мужчина подошёл ближе и хлопнул его по плечу. — Надо же, батьку своего не признал! Ха— ха-ха!

— И верно — батяня. Откуда ты здесь?

— Долго рассказывать, сынок. Знал, что ты этой дорогой поедешь. Знал, что воз опрокинешь, вот и вышел навстречу. Хочу пригласить к себе.

— Куда? — успел спросить Степан.

— Скоро узнаешь, — ответил отец и… исчез.

«Почему он такой молодой? — недоумевал Степан, направляясь к небольшому озерку. Одежда запачкалась землёй, её нужно было почистить. Он наклонился к воде и удивился своему отражению. На него смотрел совсем молодой парень. — Вот тебе раз! Чудеса в решете, да и только!»

Вдруг Степан ощутил на своих плечах чьи-то руки. Обернувшись, увидел Ефросинью — молодую, стройную, гибкую.

— Фрося, неужели ты? — удивившись, воскликнул Степан.

— Я, Стёпа, кто же ещё? — женщина игриво повела глазами. — Или другую ждёшь?

— Что ты, Фросюшка! Разве могу я быть счастлив с другой? — Степан разговаривал с Ефросиньей, а мозг его отказывался верить во всё происходящее. Как поверить, если познакомился он с будущей женой, когда ей было уже за тридцать. Сейчас же перед ним стояла двадцатилетняя женщина. Такую Фросю он видел только на фотографии.

— Всё ещё удивляешься? — спросила Фрося, смеясь.

— Удивляюсь и не верю своим глазам.

— Всё просто, Стёпа. Я помолодела, чтобы ещё раз понравиться тебе. Напоследок. Ты не рад?

— Рад, ещё как рад. Но как ты здесь очутилась?

— Твой отец послал меня. Попросил, чтобы была рядом.

— Ты виделась с ним?

— Да, только что.

— Так, где же он, куда запропастился?

— Он сейчас далеко он нас. Сказал, что скоро ты с ним свидишься.

— Где? — поинтересовался Степан.

— Про это он ничего не сказал. Попросил разделить с тобой боль.

— Мне не больно. Отец освободил меня из-под телеги, дышать стало легко.

— Вот и хорошо, Стёпа, вот и чудесно. Значит, уходишь ты от меня с легкой душой.

— Никуда я от тебя не ухожу, — заверил жену Степан.

— Нет, Стёпа, уходишь. Я всё знаю. Это последняя наша встреча. Дай я тебя обниму.

Фрося прильнула к нему всем телом, обвила шею руками. От неё шёл жар.

— Да ты вся горишь!

— Так должно быть, родненький мой. Это горит во мне страсть. Ты прижми меня к себе, Стёпа. Прижми сильнее. Последний раз мы так крепко обнимаем друг друга. Помнишь, как мы с тобой обнимались в первую нашу ночь?

— Помню, Фрося. Очень хорошо помню. Как можно её забыть? В тот день я складывал сено на сеновал, а ты стояла внизу, наблюдала.

— Да, так всё было, так.

— Когда я закончил, ты тут же поднялась ко мне. Отняла у меня вилы и толкнула на сено. Оно так пахло мятой…

— Сегодня мы повторим ту ночь, только не на сеновале, мой милый, а в лугах, на берегу реки.

И они, как по волшебству, перенеслись на берег Чусовой. Тихо щебетали птицы, и умиротворённо плескалась вода. Степану показалось, что река разговаривает с ним. О чём — понять было невозможно. Багровое солнце медленно падало за вершины деревьев, и вдруг оно стало раскаляться до белого свечения, освещая всё вокруг. Его лучи были настолько яркими, что слепили глаза. Степан невольно закрыл их, а когда открыл, Фроси рядом уже не было.

— Фрося, ты где?

— Здесь я, Стёпа, рядом.

Сегодняшняя Фрося сидела рядом и тихонько плакала. Она поняла, что её Степану осталось жить совсем немного.

— Куда ты подевалась? — крикнул он и не услышал своего голоса.

В ослепительно белых лучах вдруг появились люди. Они стояли безмолвно и приветливо улыбались. Степан стал вглядываться в их лица и обнаружил: перед ним предстали те, кого давно уже нет в живых.

— Ну, вот мы и встретились, Степан! — радостно воскликнул один из мужчин. В нём Степан узнал погибшего в сорок третьем командира взвода. — А ты переживал, когда меня убили. Сожалел, что не успел попрощаться. Помнишь?

— Я-то помню, Васильевич, а ты как можешь знать про это?

— Придёшь к нам — сам обо всём узнаешь. Здесь всё по-другому.

«Почему Фрося прощается со мной, а эти люди с нетерпением ждут у себя? И все говорят какими-то загадками. Странно всё как-то», — подумалось Степану.

— Ничего странного, — отозвался командир взвода. — У нас такие явления естественны, привыкнешь и ты со временем. Я вот и мысли твои читаю, и желания угадываю.

— Да-а, — согласился Степан. Сощурившись, стал вглядываться в другие лица. Неподалёку стояла девушка, и он узнал её.

— И ты здесь, Аннушка?

— Да, папа, и я здесь, — тихо отозвалась дочь. — Много нас, посмотри. Аннушка повела рукой в сторону остальных. — Все мы давно не виделись с тобой и рады встрече.

Их лица прояснились, и можно было узнать каждого. Потом они исчезли. Ослепительный свет вспыхнул с новой силой и подул сильный ветер. Но дуновение было приятным и ласковым. Степана приподняло над землёй, он стал подниматься всё выше и выше…

Глаза медленно открылись, но Степан уже не мог отличить прошлое от настоящего, потому что временная грань исчезла навсегда. Наступило успокоение, плавно перешедшее в небытие.

Ефросинья заревела навзрыд, а потом неистово закричала…

На похороны съехались все родственники, задерживался лишь Сергей Степанович. Накануне смерти отца он отбыл в командировку в Москву. Поехал оспаривать тарифы в Федеральную энергетическую комиссию, потому что был не согласен с решением областного органа. Жигарёв не стал вести бесполезную переписку, взял билет на самолёт и улетел в столицу. Ему удалось решить вопрос положительно, прежде чем его отыскало известие о смерти отца.

Сергей Степанович рассчитался за проживание в гостинице и поехал в аэропорт. Вылететь ближайшим рейсом не удалось. В Свердловске мела пурга, рейс откладывался на неопределённое время.

Жигарёв болтался в Домодедово, не зная, как ему лучше поступить. Можно отправиться и поездом, но такой вариант, конечно же, был рискованным. Сообщения Москва — Пермь не существовало, в любом случае нужно было ехать до Свердловска, и только оттуда в Пермь. При таком раскладе Сергей мог опоздать на похороны. Оставалось надеться только на Всевышнего.

В это самое время в другом конце зала металась в поисках междугороднего телефона-автомата женщина в длиннополой шубе. Было два часа ночи. Она тоже не могла улететь в Свердловск и заметно нервничала. Ей требовалось срочно позвонить.

— Чёртова столица, — ругалась она вполголоса, вешая трубку очередного аппарата, хранящего полное молчание.

Женщина отыскала справочное бюро, но окошечко информатора, как и следовало ожидать, в ночное время оказалось зашторено.

— В провинции нет такого бардака, как здесь, — продолжала возмущаться женщина. — А тут можно задернуть занавеску и спать спокойно.

На скамейке, опершись рукой о подлокотник, дремал мужчина. Рядом с ним пустовало место. Женщина подошла и опустилась на сиденье. Мужчина пошевелился и открыл глаза.

— Шторка давно задёрнута, не заметили? — обратилась она, бросив на мужчину мимолётный взгляд.

— С вечера, пожалуй, в окошке никто не мелькал. — Мужчина повернулся лицом к женщине.

Она хотела спросить ещё о чём-то, лицо её медленно вытянулось от удивления.

— Сережа… — прошептала она. — Ты… ты как здесь оказался?

— Собственно говоря, так же, как и ты, Марина. Собираюсь улететь.

Они замолчали и долго смотрели друг другу в глаза.

— Послушай, — очнулась Марина, — пока я тут носилась по залу, видела одну кафэшку, кажется, работает. Может, присядем, поговорим.

— Хорошо, веди, — согласился Жигарёв.

Они отыскали уютное кафе и заняли крайний столик. Полусонная официантка с недовольным видом приняла заказ.

Марина прекрасно выглядела. Двадцать три года, пролетевшие после расставания с Сергеем, почти не изменили её внешность. Всё те же роскошные волосы до плеч, карие глаза с необычайно чистыми белками всё так же лучились нежным светом. Чуть вздернутый вверх носик, смешливые губы, и только мелкие морщинки на верхней губе выдавали её возраст.

Марина была весела, много и охотно рассказывала о себе, о своём сыне, о том, как работается ей с мужиками-нефтяниками.

— А с тобой что творится, Серёжа? Ты чем-то удручён?

— А что, очень заметно? — искренне удивился Жигарёв.

— Да. Какой-то бледный, встрёпанный.

— Всё в норме, если не брать во внимание тот факт, что лечу я на похороны отца. Вот и издёргался весь: успею, не успею.

— Извини, Сережа. У тебя горе, а я, дура, веселюсь, порхаю.

— Ничего, это даже хорошо. Отец завещал: «Умру — чтоб никаких слёз. Все должны веселиться и гулять, потому, как уйду я в лучший мир». Будем исполнять его пожелание.

Сергей Степанович задумчиво посмотрел куда-то вдаль, тихо произнёс:

— Жаль старика. Никогда не любил отмечать свой день рождения, а нынче всех удивил. Собрал всех родственников, друзей, знакомых. Видно чувствовал свою кончину.

Разумеется, Марине давно ничего не было известно о Сергее, и она, услышав о смерти его отца, держала паузу, не выспрашивала. Сергей сам пришёл на помощь.

— Почему не спрашиваешь, как я живу? Или тебе неинтересно?

— Что ты, Серёжа, возмутилась Марина. — Наоборот, я хочу всё знать о тебе. Только неприлично как-то в такой неподходящий момент лезть к тебе со своими расспросами.

— Прилично, неприлично. Не молчать же всё это время в знак траура. Кстати, а куда ты летишь?

— В Свердловск. Еду принимать большую партию насосов.

— Ты что, бизнес-леди? — съязвил Сергей.

— Не то чтобы… но, в общем, да. Сейчас все нефтяные компании в частных руках, поэтому можешь называть меня, как тебе больше нравится.

Марина сменила тему разговора, ей не терпелось расспросить Сергея, узнать всё, что сталось с ним за прошедшие годы. Она подпёрла ладонями подбородок, уставилась в лицо Сергея.

— Ты-то как? Кто, где, с кем? Женат, у тебя куча детей?

Жигарёву не оставалось ничего другого, как рассказать о себе с того самого дня, когда Марина внезапно уехала из Чусового. Правда, изложил свою жизнь Сергей без особых подробностей, в общих чертах.

— Вот так и живу, и жизнь моя в постоянной борьбе и поиске смысла, — с иронией закончил Сергей.

— Так до сих пор ничего и не знаешь о Кате и дочери?

— Ничего. Ни крупицы, ни капельки. Уехали в Москву и как испарились в ней. Я когда из Афгана вернулся, лет пять их разыскивал. Потом понял, что бесполезно, и как-то смирился, охладел к поиску.

— А сейчас… сейчас ты один? — спросила Марина и опустила глаза. Какая-то странная тень легла на её лицо.

Сергей не заметил перемены, рассмеялся.

— До сих пор не разведён, как ни странно. Во всех анкетах пишу, что женат. А жены нет. Но монахом себя не чувствую, женщин не чураюсь. Привык к походной жизни.

— Мне это знакомо. Примеряешь себя к другому человеку и вскоре разочаровываешься. Не так ли?

— Наверное, ты права.

— В твоей ситуации не возбраняется встречаться с женщинами. Главное, Серёжа, не причинять им горя.

— Откуда такие глубокие познания? — поинтересовался Жигарёв.

Марина усмехнулась, очевидно что-то вспомнив.

— Был такой период, когда я о многом в жизни задумывалась. Пересматривала её как бы со стороны, год за годом, день за днём. Муж мой, царство ему небесное, одно время в крупных бизнесменах ходил. Домой появлялся, как ясное солнышко, редко. Пил, гулял, имел много любовниц. А духовности — никакой. Такой образ жизни и привёл его к гибели. Вот откуда все мои познания.

— И ты — одна?

— Нет, не одна. У меня есть сын. — Марина пристально посмотрела в глаза Сергею. — Во всяком случае, к одиноким женщинам себя не причисляю.

— Ещё бы! — хмыкнул Сергей и окинул Марину взглядом. — Красивая, преуспевающая женщина не может быть одинокой. Я даже могу представить себе, как мужики ложатся перед тобой штабелями.

— Скажешь тоже, — Марина слегка смутилась, польщённая комплиментом. — Хотя внимания к моей персоне хватает. Коллектив на девяносто процентов укомплектован мужиками, я давно привыкла к этому и на ухаживания смотрю сквозь пальцы. Мне есть о ком заботиться. Сыну исполнилось двадцать два года, мы с ним друзья.

У Марины чуть было не вырвалось: «И он очень похож на тебя, и его тоже зовут Сергеем». Она замолчала и опять уставилась на Жигарёва. Так и сидели они, глядя в глаза друг другу. Обоим хотелось спросить: «Когда мы можем увидеться и где?» Но они молчали, каждый понимал, как нелепо прозвучит этот вопрос.

Объявили посадку, видимо метель в Свердловске поутихла. Подали промёрзший автобус, который, ужасно скрипя, довёз пассажиров до трапа. Сергей и Марина облюбовали два пустующих кресла в начале салона, разместились рядом. Ночной полёт всегда утомляет человека, и через полчаса голова Марины уже покоилась на плече Сергея. Он старался не шевелиться, чтобы не разбудить женщину.

Вот так же двадцать три года назад её голова лежала на его плече. Она тихо спала, а он не сомкнул глаз. А через несколько дней, толком ничего не объяснив, она уехала на Север, на несколько дней, а получилось — навсегда. В Чусовой она больше не вернулась.

В аэропорту Кольцово они расстались, оставив друг другу свои телефоны. За Мариной приехала «Волга», Сергей Степанович взял такси. Он спешил на похороны отца, времени оставалось очень мало.

В час похорон, невзирая на тридцатиградусный мороз, у дома Степана Жигарёва было многолюдно. Все жители посёлка Лисьи-Гнёзда, от малого до старого, пришли проводить земляка в последний путь. Даже из других городов приехали однополчане. Старший брат Сергея, Николай, заказал духовой оркестр и периодически подносил оркестрантам водку. Гроб вынесли на улицу и поставили на высоких тумбах перед домом. Оркестр грянул тяжёлой медью, и процессия потянулась вниз по улице, за кумачовым гробом. В том месте, где улица наиболее близко подходит к реке Чусовой, процессия остановилась. Сыновья, зная, как отец любил реку, дали возможность ему, уже мёртвому, проститься с любимицей, скованной сейчас толстым льдом, и потому безмолвной, неживой.

Вынутая из могилы земля оказалась песчаной, мягкой.

— Какой человек по жизни, таково ему и последнее пристанище, — обронил кто-то из присутствующих.

Гроб поставили рядом с могилой, представилась возможность всем желающим произнести прощальное слово. Речи были краткими, но ёмкими по смыслу.

Наконец, опять грянул оркестр, гроб опустили в могилу. Глухо застучав по крышке, вниз полетели первые пригоршни земли. Мужчины плакали, не стыдясь своих слёз.

 

Глава 22

Каждому — своё

Срок узурпированной власти Вольского подходил к концу. В мэры города баллотировалось пять человек. Ни одна из кандидатур не вызывала у отставного полковника каких-либо серьёзных опасений. Несколько раз он приглашал к себе руководителей силовых структур. Под хороший коньяк, оставшийся в большом количестве после посещения города Виктором Степановичем Черномырдиным, Вольский вёл неторопливые беседы. Тишина потайной комнаты, за стеной просторного кабинета, располагала к откровению. Марк Сергеевич заводил разговор первым. Рассказывал о том, какая тяжёлая и неблагодарная работа мэра, как он переживает и печётся о порядке в городе. Затем он оживлялся и начинал ругать всех и вся. Приглашённые вежливо слушали, поддакивали, когда он сокрушался о малом сроке правления.

— Как можно навести порядок за четыре года, если перестройка перевернула всё с ног на голову? — вопрошал Вольский и с неподдельным интересом заглядывал собеседнику в лицо.

Разумеется, ни прокурор, ни начальник милиции, ни тем более командир войсковой части ничего против существующего мэра не имели. Да и как не поддержать уважаемого Марка Сергеевича, если тот из бюджета отвалил на их «хотелки» немалые суммы? Естественно, они заверяли отставного полковника, что успех выборов обеспечен.

Всё шло, казалось бы, хорошо, даже отлично, однако на душе Вольского почему-то было неспокойно. Он тешил себя надеждой на победу, но ему хотелось полной уверенности. И Марк Сергеевич, словно фокусник, придумал ловкий трюк. В последние годы средства массовой информации трезвонили на всю страну о жилищной программе. На ней-то и решил Вольский разыграть свою предвыборную карту. Сведения о незаконченном строительстве жилья ему принесли немедленно. Но квадратных метров оказалось так мало, что вся его задумка сводилась к нулю. Марк Сергеевич попросил список домов с едва законченным нулевым циклом, проще говоря, с одним фундаментом. Получилась более солидная цифра.

До выборов оставалось три недели. Последовали срочные приглашения к себе руководителей городских организаций. Марк Сергеевич на встречах был необычайно любезен, чем вводил всех в заблуждение, однако, коньяком не угощал.

— Сколько у тебя очередников на квартиры? — вкрадчиво начинал он, разглядывая в упор приглашённого директора.

— Около двухсот человек, — отвечал руководитель, не догадываясь, к чему клонит мэр.

— Да-а, многовато. А что если во вновь строящемся доме я выделю тебе квартир, этак, десять-двенадцать?

— Было бы неплохо, — отвечал обрадованный директор.

— Неплохо? Ты мне говоришь — неплохо? — повторял вопрос Вольский, изображая на лице недоумение.

— Да знаешь ли ты, что означает для меня отстегнуть десять квартир? Это неоценимый подарок, если хочешь. Не каждому руководителю подворачивается такой фарт! Десять тысяч муниципальных работников, военные живут в казармах, милиция нищая, добавь к ним работников прокуратуры и госбезопасности. А строители? Поставили дом — отдай им десять процентов! Так-то вот. А ты — было бы неплохо!

Ошарашенный руководитель совсем терялся и не мог понять, что же от него требуется за столь щедрый подарок.

— Я понимаю, Марк Сергеевич, я всё понимаю, — растерянно мямлил он.

— Ну, если понимаешь, тогда и ты помогай мэру.

Тут Вольский уже прямым текстом излагал собеседнику, что нужно сделать, чтобы получить заветные десять квартир.

Не обошёлся без приглашения и Жигарёв. Ровно в десять утра, как было назначено, он распахнул двери кабинета всемогущего мэра. Вольский — само обаяние, встал из-за стола и, протягивая обе руки, сделал навстречу несколько шагов.

— Проходи, дорогой, проходи.

Марк Сергеевич выдвинул любезно стул, усадил Сергея Степановича. Сам устроился напротив него.

— Ну, рассказывай, капитан, как течёт жизнь на предприятии?

— Жизнь — как не ложись, а всё охота, — с сарказмом ответил Жигарёв.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Вольский. — Армейский юмор — самый сочный, не правда ли?

Его собеседник промолчал.

— И чего же тебе охота? — напрямую поинтересовался мэр.

— Полных и своевременных платежей за энергоуслуги, — с ноткой ультиматума ответил Жигарёв.

«Не надо было его приглашать, — подумал Марк Сергеевич, — умник долбаный!»

— Не всё порой зависит от меня, — начал он витиевато. — Область не хочет нас понимать. Считает, что наш район и так богат, поэтому кусок пожирнее оставляет себе. На Руси ведь не зря замечено: своя рубаха ближе к телу. В действительности, так оно и есть. Ну да ладно. Скоро выборы, думаю, если старая команда останется у руля — я решу эту проблему.

Вольский встал и заходил по кабинету.

— Эх, Сергей Степанович, — со вздохом сказал он. — У каждого человека свои проблемы, а у мэра, к сожалению, все. Их так много, что за четыре года не решить и половины. Потом придёт другой мэр, разрушит все добрые начинания предыдущего. Разве это правильно? Считаю, было бы разумнее, когда один человек станет править лет восемь — десять. Ты со мной согласен? — Вольский подошёл к Жигарёву.

— Согласен, но при определённых условиях.

— Каких же?

— Когда есть программа перспективного развития города — раз, бюджет, который составят хорошие специалисты, где, как на ладони, будут видны расходы — два, компетентный и доступный глава местной администрации — три.

— И всё?

— Думаю, этого вполне достаточно.

Марк Сергеевич задумался и принялся молчаливо прогуливаться по кабинету.

— Я подумаю на досуге над твоими критериями, — нашёлся Вольский, хотя внутри у него кипело негодование.

«Учить меня вздумал, голубь сизокрылый. Все вы умные, пока советуете со стороны. Сегодня не нужна твоя теория, она отжила своё. Мэр, как врач, должен уметь прощупывать пульс на бездыханном теле города. Так-то, заноза. А тебе, как и другим умникам, этого не дано. Кишка у вас тонка», — мысленно поговорил он с собеседником, а вслух резко сменил тему.

— Кстати, о жилье. Назавтра мною намечена планёрка в новом микрорайоне, приглашено телевидение. Обрадуем очередников сдачей трех жилых ломов. Ты сообщишь о готовности инженерных коммуникаций. Идёт?

— Нет.

Лицо отставного полковника налилось кровью.

— Как это понимать, уважаемый директор?

— Вот так и понимайте. В этом микрорайоне ещё конь не валялся. Обманывать горожан я не намерен.

Умные люди молвят: молчание — золото. Сергею Степановичу лучше было бы закончить разговор на этом месте, но он не сдержался.

— И позвольте дать совет, — продолжил он.

Вольский набычился и готов был наброситься на Жигарёва.

— Не следует делить площади воздушных замков. Такой способ оболванивания людей может плохо закончиться. Не принимайте народ за быдло.

Сергей Степанович не стал дожидаться реакции со стороны Вольского. Он встал и, не прощаясь, быстро покинул кабинет.

Выборы мэра оказались непредсказуемыми. Все усилия Вольского и его сторонников были напрасными. С большим отрывом голосов победил малоизвестный Белышев — инженер-производственник. Его выдвинул коллектив металлургического завода. Молодой человек никогда не принимал участия в тусовках элиты, не мелькал на экране телевизора и победил в первом же туре. Раскладка голосов избирателей могла быть несколько иной, если бы среди кандидатов были известные фамилии. А так, устав от деспотизма существующего мэра, народ готов был проголосовать за кого угодно, лишь бы остановить беспредел. Недовольство существующей властью одержало верх в сознании избирателей. И результат не заставил себя ждать. Скромность и образованность опрокинули представление о сильной личности. Люди поняли: одними командами и распоряжениями перестройку не совершить. Глава города должен мыслить по-новому, перспективно, на хорошей экономической основе. Чтобы деньги тратить, их нужно, прежде всего, заработать.

Когда новая команда приступила к работе, финансисты ахнули. Долговые обязательства предыдущей администрации перед кредиторами составляли почти половину предложенного бюджета. Это потрясло не только их, но и руководителей муниципальных предприятий. Суммы расходов предыдущих лет были под семью печатями, а сейчас стали достоянием гласности. Беспроцентные ссуды совхозам, территориально не входящих в городской район, превзошли все ожидания. Разумеется, возвращены они не были, их предстояло списать. Говоря языком народа, деньги просто исчезли в неизвестном направлении. Бездарность милицейского полковника была налицо.

Белышев срочно создал экономический совет. В него вошли специалисты администрации, руководители предприятий основных отраслей, банкиры и бизнесмены.

Пока новый совет писал программу выхода из кризиса, появилась небольшая пауза. Ею и решил воспользоваться Сергей Степанович, благо, к этому времени дела на предприятии пошли в гору. Стоял апрель, до летнего капитального ремонта было далеко. Директор Энергоуправления решил отдохнуть. Два года напряжённой работы без отпуска давали о себе знать. Чувствовалась усталость. Родилось заявление на предоставления отпуска, и новый мэр подписал его.

Поразмыслив немного, Жигарёв решил обратиться в турфирму. Пришлось съездить в Свердловск, только там были путёвки, которые заинтересовали Жигарёва. Ему хотелось в Египет или в Эмираты, но обворожительная девушка лет двадцати настойчиво порекомендовала ему посетить Таиланд. Она так расписала прелести экзотической страны, что Сергею Степановичу ничего не оставалось, как согласиться.

— Вы там были? — спросил он красавицу.

— Неоднократно, ответила девушка. — Кокетливо улыбнувшись, добавила:

— Руководство фирмы обещает ещё раз направить меня в эту страну. Возможно даже в период вашего пребывания там.

Через неделю Сергей Степанович вновь появился в турфирме и выкупил путёвку. Знакомая девушка исчезла без следа. Он не стал интересоваться, куда она подевалась. Вернулся в родной город, а через три дня вылетел в Бангкок.

В аэропорту Сергея Степановича встретил гид по имени Санком. Это был таец среднего роста с длинными чёрными патлами. Скуластое лицо, изрытое множеством шрамов от фурункулов, лоснилось от жары. Он стоял в стороне от основной толпы встречающих, в руках — большая картонка с фамилией Джигурьёв. Естественно, на английском языке. Путешественник из Чусового направился к тайцу.

— Господин Джигурьёв? — спросил тот по-русски.

— Йес, ай эм, — весело ответил Сергей Степанович, проверяя свои познания в английском.

— Давайте говорят по-русски, — предложил Санком, обнажая в улыбке, мягко говоря, не совсем белоснежные зубы.

— Для меня это есть большой практик, моя работа он необходим. Хоросо?

— Замётано, — согласился Жигарёв, поражаясь отличному настроению. Так хорошо ему было разве что в далёкой молодости.

«Как же я буду общаться с тобой, мой славный гид, если ты по несколько минут строишь элементарные предложения? Хотя, нужен ли ты мне вообще? Солнце, море, одиночество — вот чего я хочу. Остальное — мелочи, объяснимся как-нибудь».

— Замётано — это сто? — чёрные глазки Санкома встревожено уставились на россиянина.

— Согласен, значит, — без особого удовольствия пояснил Сергей Степанович.

Санком проводил туриста до подержанного автомобиля грязно-серого цвета.

— Присадись, — указал он жестом на заднее сиденье.

За рулём сидел молодой человек с такой же неряшливой внешностью. Звали его Антхэй. Старые разбитые очки чудом держались на его искривлённой переносице.

«Где-то тебе, парень, хорошо досталось», — отметил Жигарёв про себя.

Представители турфирмы перебросились между собой несколькими фразами на родном языке, и иномарка вырулила со стоянки.

— Паттайя несколько час езда, — не оборачиваясь, сообщил гид. Показав пальцем на водителя, добавил:

— Но он хоросо делай много быстро.

— Ай андестенд ю, — ответил Жигарёв по-английски.

Санком промолчал. Потом разулся и, откинув спинку сиденья, развалился для сна.

«А ты, паря, ещё и беспардонен донельзя, однако, — мысленно оценил Жигарёв поведение тайца. — Культура из тебя так и прёт».

Двигатель автомобиля работал ровно и беззвучно, а через четверть часа его монотонное гудение стало нарушаться периодическим похрапыванием достойного представителя турфирмы.

Водитель действительно знал своё дело, вёл машину уверенно и с большой скоростью. Полторы сотни километров — расстояние от аэропорта до окраины Паттайи — они преодолели за час с хвостиком. Антхэй погасил скорость и толкнул в бок Санкома. Тот открыл глаза, о чём-то спросил по-тайски. Подкатил сиденье, отрегулировал его под себя, шумно зевнул и потянулся.

— Васа отель, господин Джигурьёв, «Ройал Круз Эй-Ван», — Санком осклабился, показав всю красоту гнилых зубов.

Машина плавно затормозила и остановилась у входа в отель. Шикарный отель был возведён в виде большого корабля с пятью этажами палубной надстройки. Словно из-под земли появился швейцар. Улыбаясь до ушей, он подошёл к машине, взял багаж и понёс к регистратуре. Жигарёв последовал за ним.

Одноместный номер находился на четвёртом этаже. Вещи стояли уже посредине комнаты. Сергей Жигарёв достал из чемодана бритвенные принадлежности, положил на полочку перед зеркалом и принял душ.

Не успел наш путешественник привести себя в порядок, как в дверь постучали. На пороге стоял сияющий Санком.

— Я — ваша услуга, господин Джигурьёв, до завтра утро. Потом я буду встреча группа шведен, три день. Вы будете сам себе. Шаляй-валяй. Но скука не будет. Сегодня я буду показ прелесть Таиланд. Потом господин будет иметь прелесть одиночка, ровно три день, ему будет мало, — хихикнул Санком.

Они снова сели в машину и совершили объезд Паттайи. Когда обзорная экскурсия подошла к концу, их автомобиль остановился у массажного салона.

— Гость Джигурьёв должен идти тут. Салон очень хоросо.

— Но… — начал было противиться Сергей Степанович, наслышанный о тайских салонах.

— Нет — но, — замахал руками гид. — Это услуга твоя путёвка. Фирма плата. Гостеприимство. Презент.

Санком взял русского гостя под руку и повёл в здание. У входа по обе стороны стояли модельные тайки, облачённые в ярко-голубые платья. В холле преобладал оранжево-красный свет, исходящий от настенных бра. Небольшие столы покрыты красным бархатом, на каждом — свеча, источающая приятные благовония. Мужчины присели за угловой столик. Отворилась боковая дверь, из неё вышла стройная тайка, ростом выше среднего. Миловидное лицо расплылось в улыбке. Она подошла к столику и о чём-то спросила Санкома по-тайски. Тот долго ей что-то объяснял.

«Может, свалить отсюда, пока не поздно?» — подумал Сергей Степанович, внутренне борясь сам с собой.

Санком заметил терзания русского гостя и, оттопырив большие пальцы обеих рук, воскликнул:

— Всё быть осеня хоросо, верь меня!

— Ладно, замётано, — согласился Сергей Степанович, а про себя подумал: «Что это я стушевался, как не целованный мальчик? Был бы женат — куда ни шло, а так — сам себе режиссёр в этой жизни».

Любопытство взяло верх, и он остался. Тайка удалилась, её сменила другая, поменьше ростом, с подносом в руках. На столе появилось вино и фрукты.

— Немного ждать, — пояснил ситуацию Санком и разлил вино по бокалам.

Антхэй всё время молчал. Мужчины отпили по глотку, оценили вино. Сергей Степанович незаметно осмотрел холл. Никаких излишеств, никаких переборов. Все предметы, находящиеся в холле, подобраны со вкусом и значением. Благовония, тихая мелодичная музыка приводили в умиротворённое состояние. Жигарёв почувствовал внутренний покой и расслабление.

Вновь появилась хозяйка холла. Она поклонилась, сложив по-азиатски ладони на груди, предложила последовать за ней. Спустившись на полуэтаж, мужчины оказались в другом зале, меньшего размера, чем первый, залитым всё тем же оранжево-красным светом. Гостей усадили на массивный кожаный диван. Перед ними на столике опять красовалась откупоренная бутылка вина и ваза с фруктами. Вновь появилась девчонка, на вид не старше тринадцати-четырнадцати лет. Но Санком заверил: в салоне нет девушек моложе восемнадцати лет. Она остановилась напротив русского гостя и заглянула ему в лицо.

— Что она хочет? — спросил Жигарёв у гида.

— Господин дать разрешение, и она сядет твои колени, — буднично пояснил Санком.

Брови Сергея поползли вверх, он не нашёлся, что ответить. Паузой воспользовался Санком и подал тайке какой-то знак. Девушка незамедлительно приземлилась на колени русского мужчины. Смущение выступило пунцовым глянцем на лице Жигарёва, но он был уже не в силах что-либо изменить. Не прогонять же невинную девушку, если она исполняет всего лишь ритуал. Юное создание обвило тонкими руками шею Сергея и ему стали понятны её истинные намерения. Он умудрился достать из кармана двести бат и протянул девушке.

— Сенк ю, — сказал он и легко похлопал тайку по бёдрам, давая понять, чтобы она оставила его.

— Разве мистеру неприятно? — спросила она Санкома обиженно.

Сергей умоляюще посмотрел на гида. Тот произнёс несколько слов, и девушка исчезла. Из уст Жигарёва вырвался вздох облегчения. Хозяйка салона сделала знак рукой, и перед мужчинами предстали наряженные тайки, человек двадцать. Они выстроились на значительном расстоянии и в красно-матовом свете казались все на одно лицо.

— Выбирай, — обронил Санком.

Хозяйка хлопнула в ладоши, и девушки медленно совершили оборот вокруг себя.

— Хоросо! — восторгался Санком.

Антхэй продолжал молчать. Русский гость медлил, тайцы терпеливо ждали его выбора.

— Джигурьёв растеряйся или хочет массаж от всех сразу?

Сергей чувствовал себя неловко и, ткнув пальцем наугад, выбрал девушку под номером десять. Тайка поклонилась и вышла из зала. Санком и Антхэй назвали свои номера.

Через несколько минут, массажистка, переоблачившись в обыкновенный халатик, взяла Жигарёва за руку и повела за собой. Они свернули в длинный коридор и остановились перед комнатой под номером десять. Девушка достала ключ и отворила дверь. Она жестом пригласила Сергея и загадочно улыбнулась.

Комната была просторной и состояла из двух половин. В одной находилась ванна и чуть возвышающийся помост. Другая половина задёрнута бархатным занавесом.

— Что там? — спросил Жигарёв по-английски.

— Потом, потом, — засмеялась тайка. — Подойди ко мне ближе. Скажи, как тебя зовут?

— Сергей, — представился Жигарёв.

— Сеге, — повторила массажистка и опять засмеялась. — А меня зовут Хвэй. Сейчас я буду тебя раздевать.

— Не нужно, — запротестовал гость. — Я разденусь сам.

— Нет-нет, мистер. Хвэй разденет. Это её работа. Хозяйка не одобрит.

— А ты, Хвэй, неплохо говоришь по-английски, — сделал комплимент Жигарёв.

— У нас все девушки говорят на английском. Здесь такие требования.

Хвэй раздела Сергея и провела к ванной. Потом взяла какие-то тюбики и выдавила в неё их содержимое. Вода, как квашня на хороших дрожжах, обрастая густой пеной, поднималась на глазах.

— Садись, — приказала массажистка, указав на специальное сиденье.

Душистая губка заходила по телу мужчины, затем её сменила приятная струя из душа. Пока он блаженствовал, Хвэй достала большой надувной матрац и выдавила на него те же самые тюбики. Мыльные дрожжи не замедлили подняться. Сергей плюхнулся в облако пены животом вниз. Девушка обнажилась донага и водрузилась ему на спину. Держась за боковые поручни, стала двигаться по клиенту от затылка до пят, разворачиваясь на ходу. В ход пошли руки и ноги одновременно.

Русский гость постанывал от удовольствия.

— Сколько времени длится твой сеанс? — полюбопытствовал он.

— Полчаса мистер лежит на животе, потом ещё полчаса на спине.

— А потом?

— Сейчас Сеге перевернётся на спину и через полчаса он уже не задаст этот наивный вопрос. После моего массажа Сеге будет слушать желание своего тела.

Всё произошло так, как и предсказывала Хвэй. Поёрзав по животу и ногам мужчины голым телом, массажистка вышла из ванной и раздвинула таинственные шторы другой половины комнаты. Сергей уже не сопротивлялся и с непреодолимым желанием переместился на огромную кровать, застланную ароматными простынями. Оранжево-алый ночник освещал ложе.

Тихо булькала тайская музыка. Хвэй продолжила массаж, уже без пены и кремов, заставив Сергея в скором времени вскрикнуть и застонать от избытка чувств.

Ровно через два часа, ни минутой больше, она отвела русского гостя в знакомый холл. Там его дожидались Санком и Антхэй.

— Презент — хоросо?

Жигарёв согласно кивнул головой.

 

Глава 23

Неудавшийся отдых

Адмиралов Роман Борисович в последние годы очень много путешествовал. Являясь официальным владельцем известной туристической фирмы и нескольких крупных торговых комплексов Паттайи, он как бы по делам часто отлучался в страны Юго-Восточной Азии. Реже — в Европу. Но никто не знал, что чаще всего он посещал Россию. Иногда в течение двух-трёх дней он мог побывать сразу в нескольких странах.

— А что вы хотите? Бизнес — он и в Африке бизнес. Хорошие контракты с неба не валятся, а нужные партнёры в очередь не выстраиваются, — объяснял Адмиралов свои частые отъезды. — Приходится искать.

Всё, что он говорил, было сущей правдой. Однако существовала и другая сторона медали, о которой никто не подозревал. В тайну были посвящены немногие.

Роман Борисович Адмиралов, он же в прошлом Александр Григорьевич Бакланов, а ещё ранее — вор-рецидивист по кличке Баклан, осел в Таиланде десять лет назад.

В тот злополучный год внезапно перестали поступать наркотики из Афганистана. Правоохранительные органы и разведка министерства обороны серьёзно сели на хвост военным наркодельцам. Фокус с «грузом-200» раскрылся, другого канала не существовало. Военные, нагло жировавшие на доходах от продажи наркотиков, были арестованы. Несколько человек покончили жизнь самоубийством. Александр Григорьевич срочно поменял фамилию, покинул столицу и лёг на дно.

Сестра Катерина, по мужу Жигарёва, вышла замуж за Игоря Небаскина и стала носить его фамилию. Вот почему Сергей Жигарёв, возвратившись из Афганистана, не мог разыскать жену с дочерью. Никому и в голову не приходило, что можно выйти замуж во второй раз, не расторгая предыдущего брака. В окружении брата, куда попала Катя волею судьбы, подобных проблем не существовало. Александр Григорьевич Бакланов был всесилен. Она не интересовалась делами брата и его людей.

После безрадостных дней в посёлке Лисьи Гнёзда праздная жизнь в столице казалась раем. Жильё есть, денег в долг занимать не приходится, свободного времени предостаточно. Из Игоря получился неплохой муж. У них с Анюткой завязалась настоящая дружба. Катю он не обижал, вёл себя разумно. Хотя такие отношения могли являться лишь внешней оболочкой Игоря Небаскина. Всё-таки босс его — родной брат Катерины, мало ли что? Перестраховка никогда не помешает. Но, как бы там ни было, Катю всё устраивало. И вообще, что ещё нужно одинокой женщине с ребёнком, которую оставил муж?

Так длилось около года. Всё было хорошо, пока она не узнала об истинных делах брата. Катя сильно напугалась. После долгих раздумий решила поговорить с Романом начистоту.

Он внимательно выслушал сестру и, надо отдать должное, не стал запугивать её словами типа «поздно, сейчас мы повязаны одной верёвочкой», или же, наоборот, успокаивать ложью, притупляя страх. Он спросил:

— Чего ты хочешь, Катюша?

— Единственного, Рома: оградить меня и Анечку от своих дел. Это опасно.

— Но ты не принимаешь никакого участия в нашей работе, и тебе нечего опасаться, — ответил брат.

— Это временно, Рома, я знаю. Мне не хотелось бы, чтобы Анечку воспитывали чужие люди, когда её мать окажется за решёткой.

— Не волнуйся, сестрёнка, до этого дело не дойдёт. Оградить тебя от ментов — моя святая обязанность. Тут ты права.

И Баклан сдержал слово. Когда его группе сели на хвост органы правосудия, он открыл в Свердловске турфирму на имя Екатерины Небаскиной. Его люди перевезли её из Москвы. Роман с приближёнными выехал из России. Игорь Небаскин был в их числе.

Вынырнув в Таиланде и став Адмираловым, Роман Гайворонский не оставил мыслей о торговле наркотиками. В России сохранилась хорошо отлаженная сеть, благодаря которой реализация наркотиков не давала сбоев многие годы. Потерять её было бы непростительно. Необходимо лишь восстановить поставки смертельного зелья. Нужно было срочно что-то придумать. И он придумал. Вернее, не он сам, а его преданный идеолог — молчаливый гений по кличке Тезис. Это он подсказал Баклану страну, куда следует перебраться из России. Талантливый идеолог изобрёл уникальную и вместе с тем очень простую схему.

Обнищание народных масс приобретало всё более угрожающий характер. Царила безработица. В поисках работы в Москву большими потоками устремилась молодёжь. Невостребованные в провинции молодые люди наивно полагали, что в Москве работа найдётся для всех. Парням, после длительных мытарств, удавалось зацепиться где-нибудь на захудалой стройке, а вот девушек повсюду ждал облом. Пометавшись по Москве месяц-другой, пожив впроголодь, они впадали в отчаяние и готовы были на всё. Их устраивал любой способ заработка — аморальный, противозаконный — наплевать, лишь бы купюр было побольше и как можно скорее. Торговля телом для них не являлась чем-то непристойным. Можно сказать, наоборот, секс и приключения манили, притягивали девушек таинственностью, ложной романтикой. Немалую роль в жизни начинающих путан сыграл фильм «Интердевочка».

Тезис был хорошим аналитиком и статистом. Он умело воспользовался ситуацией и предложил Баклану новую схему. Проституция и наркотики должны замкнуться на большом туризме. Роман, поразмыслив с неделю, доверился Тезису в очередной раз. За сравнительно небольшой срок он создал ряд туристических фирм, которые отправляли женщин лёгкого поведения за границу. От желающих поработать в Таиланде не было отбоя. Ещё бы. Лето круглый год, море, пальмы, экзотика, секс, отдых и ещё за это платят деньги! Мечта! Это вам не на Тверской стоять! Девушек отбирали самым тщательным образом. Конкурс был намного выше, чем при поступлении в МГИМО.

В Таиланде путан сдавали воротилам массажных салонов. Обходились с ними по-божески. Но и девушки не подводили: работали всеми частями тела, какие только можно было использовать в их работе. Месяц пролетал незаметно, заканчивалась виза. Путанам возвращали паспорта и отправляли домой. Но каждая из них, а это было обязательным условием, увозила из экзотической страны немного рекламных товаров. Как не помочь фирме, которая помогла им заработать? Тем более, что товары были обыденные: безобидные пластмассовые игрушки, с эротическими элементами, которые, конечно же, будут пользоваться спросом в России, баночки с зелёным чаем, сверкающие яркими этикетками, ну и всякая мелочь, вроде крема, пасты и аэрозоля. Товар получали по перечню и под расписку. То же самое происходило и в России. Счастливые путаны исполняли свою миссию добросовестно, не помышляя что-либо утаить от фирмы. Если их интересовала какая-нибудь вещь, они могли её приобрести, но только в Таиланде, и не из той партии, которую перевозили. Да и зачем совершать глупости, если каждая из них желала вновь отправиться на заработки?

Перевозка наркотиков не давала осечки. Бизнес Адмиралова процветал. Он открыл несколько массажных салонов и ресторан с названием «Адмирал». Русскоязычные туристы с большим удовольствием посещали оба заведения. Однако в наркобизнесе Адмиралова существовала одна любопытная деталь: наркотики поставлялись только в Россию и только для россиян.

Однажды на какой-то вечеринке в кругу самых близких и преданных ему людей на вопрос, почему поставки идут только в одну страну, Баклан ответил довольно чистосердечно:

— Я русский и останусь им навсегда. Россия для меня не пустое место, она для меня мать родная. А кто из нас не хотел бы помочь родной матери? Я никого не заставляю принимать наркотики и не рекламирую их, как скажем, табак и алкоголь. Но раз есть больные, должен быть и доктор. В разрушенной России нет клиник, нет центров по реабилитации, нет профессиональных докторов. Кто поможет несчастным, когда у них ломка?

Баклан действительно считал себя благодетелем.

«Ведь делает же врач смертельно больному обезболивающий укол, тот же самый наркотик, — рассуждал он. — Ту же функцию исполняет моя контора. Делать заявления „Нет — наркотикам!“ — задача политиков и государства в целом. И пока борьба не продвигается дальше лозунгов и призывов, мне остаётся удел лекаря».

Шло время, Адмиралов проживал в Паттайе, дел было очень много, и он всё реже посещал Россию. Катерина жила в Свердловске и раз в три месяца навещала брата. Оформляла в своей фирме путёвку и улетала на две-три недели, как обычный турист. Дочери Анне исполнилось восемнадцать лет, и Катерина устроила её к себе. Анюта оформляла документы, выдавала путёвки. Игорь Небаскин мотался туда-сюда, и трудно было сказать, где его постоянное место жительства.

Однажды Анюта положила на стол матери стопку документов для проверки. Екатерина Борисовна, как обычно, стала их просматривать. Взяла копии загранпаспортов, взгляд её привычно заскользил по дате выдачи и окончания срока действия документа.

— Иванова Раиса Степановна, — читала она чуть слышно. — Так, срок действия не истёк. Крылов Иннокентий Никифорович, хорошо, паспорт только что оформлен. Жигарёв Сергей Сте… — Катерина не поверила своим глазам.

— Серёжа?! — прошептала она испуганно. — Не может быть! Ты же погиб в Афганистане… Как это понимать?

С копии паспорта на неё смотрел Сергей Жигарёв. На лице знакомый шрам. Катерина отложила чёрно-белую страничку из загранпаспорта, медленно поднялась с кресла и заходила по комнате. Сердце учащённо стучало. Она набрала номер телефона брата.

— Привет, сестрёнка, — услышала она знакомый голос. — Случилось что?

— Да, Рома. Сергей объявился…

— Что за чертовщина? Какой ещё Сергей? Говори толком.

— Муж мой бывший… — голос сестры дрожал.

— Откуда такие сведения?

— У меня на столе лежит копия его загранпаспорта. Он заказал путёвку в Таиланд, в Паттайю.

В трубке долго длилось молчание.

— Всё, что не делается — к лучшему. Жив, ну и дай Бог. Пусть живет себе и отдыхает у нас, раз ему захотелось. Ты-то что забеспокоилась?

— Не знаю, Рома. Я всё ещё не могу прийти в себя. Мне кажется, он что-то узнал о нас.

— Тогда слушай меня внимательно. Тебе не следует с ним встречаться. Анютке — тоже. Для вас он погиб в горах Афганистана. Дай мне его реквизиты, наведу справки. Кстати, когда он вылетает?

— Через неделю.

— Хорошо. Даже очень хорошо. Не волнуйся и не делай глупостей. Денька через три-четыре я позвоню тебе сам. Всё. Пока. Целую.

Послышались гудки, брат отключился. Катерина простояла неподвижно добрых пять минут, прежде чем очнулась и вернулась к столу. Уселась в кресло, подпёрла ладонями подбородок.

«Что произошло-то? Ну, жив, тебе то что? Ведь он бросил тебя с дочерью и не отвечал на письма. Потом тебе сообщили, что муж погиб, и ты ничуть не расстроилась от такого известия. Прошло столько лет! У тебя всё в ажуре. Возьми себя в руки, неврастеничка!»

Катерина сгребла со стола бумаги, убрала их в сейф и отправилась домой.

Три дня Сергей наслаждался экзотикой Паттайи. Купался, заплывая так далеко, что берег был едва виден. Потом валялся на горячем песке. Иногда вставал и бесцельно бродил вдоль берега. Отдыхающих было много. Светлый песок, словно искусственно был забросан обнажёнными телами. Но сколько бы раз ни прогуливался Жигарёв среди них, он ни разу не услышал русской речи.

Вечером он отправлялся в ближайший ресторан и лакомился морепродуктами. Знания английского языка позволяли ему общаться с официантами без каких-либо затруднений.

Истекал третий день его одиночества. Санком не появлялся, телефон в номере молчал. Сергей спустился в лифте с четвёртого этажа и подошёл к регистратуре. Спросил, не поступало ли на его имя какой-либо информации. Симпатичная тайка отрицательно покачала головой. Вчера на вопрос русского гостя, почему ему не встречаются российские туристы, она ответила, что его сограждане предпочитают останавливаться в других отелях. Это совсем недалеко, минут тридцать езды на такси «Тук-тук». В будущем он запланировал туда съездить.

Сейчас же решил прогуляться пешком, но не по центральной улице, тротуары которой он топтал уже два вечера, а по другой, расположенной параллельно, но пока ещё неизведанной.

Прогуливаясь не спеша, он с интересом смотрел по сторонам. Играла громкая музыка, веселилась местная молодежь. Вдруг на одном из зданий он увидел русское слово «Адмирал». Оно сверкало, переливаясь неоновыми огнями. Сергей подошёл ближе и прочитал: «Ресторан „Адмирал“. Русская Кухня».

— Это именно то, что мне сейчас нужно! — воскликнул он, ничуть не стесняясь прохожих, и зашёл вовнутрь.

К нему тут же направился официант и спросил по-русски:

— Желаете отдохнуть?

— Мелькнула такая мысль, — радуясь русской речи, ответил Жигарёв.

— Вы один?

— Да.

— Тогда я советую пройти в другой зал. Там вам будет веселее. Вечер пролетит незаметно и приятно.

Официант вежливо проводил посетителя до маленькой лестницы, ведущей в соседний зал. Сергей окинул взглядом публику и прошёл к столику под пальмой. Заказал селёдочку с картофелем, свинину на косточке и двести граммов водки «Смирнов». Водку и запотевшую бутылочку минералки «Перье» официант принёс незамедлительно. Пока исполнялся заказ, Жигарёв принялся изучать людей, сидящих в зале. Зал был затемнён, использовались хорошо продуманные световые эффекты. За двумя ближайшими столиками расположились девицы лет двадцати — двадцати трёх. Перед ними стояло по бокалу пива и больше ничего. Взгляды пусты, вид усталый. Они беспрестанно курили. Чуть в стороне от них сидели мужчина и женщина средних лет. Они о чём-то громко спорили, энергично жестикулируя руками. Далее, за колонной, находились бильярдные столы, но помещение плохо просматривалось. Слева от Жигарёва грузно восседали двое мужчин лет тридцати. Их бритые головы лоснились и поблескивали в отблесках настенного бра.

«Не густо, — отметил Сергей Степанович. — Может, рановато ещё?»

Официант принёс закуску, пожелал приятного аппетита. Сергей поднёс рюмку с водкой ко рту, но, прежде чем её опрокинуть, подмигнул квёлым девицам. Те перекинулись между собой несколькими фразами и рассмеялись. Девицы словно очнулись от спячки и стали проявлять к нему неподдельный интерес. Через полчаса, когда Сергей вылил из графина остатки водки, одна из них, чернявая, взяв бокал с пивом, направилась к столику Жигарёва.

— Привет, — выговорили пухлые накрашенные губы. Девица бесцеремонно плюхнулась рядом, задрав ногу так, что мужчине невольно бросились в глаза стройные крепкие ноги, обнажённые почти до трусиков и обрамлённые плотным пояском чёрных чулок на четверть выше колена.

— Привет, — добродушно ответил Жигарёв.

— Скучаешь?

— Не то, чтобы… — начал было пояснять Сергей, но девица не дала ему договорить.

— Бери меня, всю ночь веселить буду.

— Так ты…

— Да-да, она самая. А ты, глупый мужчина, подумал, что мы — руссо туристо, зашли дёрнуть по бокалу пива? — путана рассмеялась.

— Если честно — да, — Жигарёву стало тоже смешно.

Проститутку звали Вика и приехала она из Свердловска. По случаю знакомства Сергей заказал для Вики сто граммов коньяка. Они чокнулись и выпили. Вика оказалась очень словоохотливой и на удивление пытливой. Слово за слово она выведала о собеседнике всё, или почти всё, что её интересовало, но и о себе рассказала немало. Внезапно она поднялась из-за стола и сказала:

— Извини, Сергей, пиво просится на слив.

— Да-да, конечно.

Вика исчезла. Жигарёв остался один.

«По-моему, она решила, что я поведу её в отель, — подумалось ему. — Нужно развеять её уверенность, пока не поздно. Мне скандал не нужен. Сейчас выпьем на посошок, и двину, пожалуй, домой. Тьфу, в отель».

Прошло ещё некоторое время, но Вика не появлялась. Зато из боковой двери вынырнул официант. Он подошёл и, наклонившись к столу, вежливо, но с оттенком некой требовательности, произнёс:

— Господин Жигарёв, вас приглашает к себе хозяин. Будьте любезны, пройдите к нему в кабинет.

— Зачем? — вырвалось у Сергея. Он удивился осведомлённости официанта.

— У вас будет возможность задать этот вопрос непосредственно господину Адмиралову. Прошу вас, не заставляйте его ждать.

Пожав плечами, Жигарёв поднялся со стула и направился к двери, на которую указал официант.

Помещение, в которое он вошёл, больше напоминало небольшую жилую комнату, чем кабинет. Но атрибутика офиса всё же присутствовала. Посредине — большой стол из натурального дерева и массивное кресло, обтянутое чёрной кожей. В кресле восседал мужчина лет шестидесяти с европейской внешностью. Правильные черты лица, шевелюра с проседью. Взгляд открытый, доброжелательный. Обычный облик преуспевающего бизнесмена. Мужчина встал и с обворожительной улыбкой подошёл к вошедшему.

— Здравствуйте, Сергей Степанович, — казённо улыбаясь, проговорил он и протянул руку для приветствия.

— Добрый вечер, — не переставая удивляться, ответил Жигарёв.

— Давайте присядем вот сюда, — мужчина показал рукой на такой же массивный, как и кресло, диван. Кожа шумно вздохнула, гость глубоко погрузился в мягкое чрево дивана.

— Как прошёл перелёт? Не утомились? — вкрадчиво начал владелец ресторана.

Сергей предпочёл промолчать. До последней минуты ему было непонятно, что, всё-таки, происходит. Словно читая мысли гостя, мужчина, обнажив в улыбке белоснежные фарфоровые зубы, произнёс:

— Вполне понимаю ваше беспокойство. Ещё бы! Оказаться за тридевять земель от родных мест и услышать свою фамилию в незнакомом ресторане! Это действительно настораживает. Бизнесмен посмотрел на часы, спросил:

— Чай, кофе, виски, водку?

— При задушевных беседах предпочитаю коньяк, — последовал ответ.

— О да, конечно! — Мужчина не пошевелился и не сделал никакого лишнего движения, но дверь в тот же миг отворилась, на пороге появилась тайка в национальной одежде.

— Принеси бутылочку «Хенесси» и лимон, — распорядился он.

Через несколько минут коньяк стоял на столе. Девушка, сложив ладони вместе, поклонилась и вышла. Хозяин сам разлил коньяк в низкие пузатые бокалы.

— Выпьем за встречу, и я вам всё объясню, уважаемый… э-э… родственник.

От неожиданности бокал российского гостя чуть не выскользнул из руки.

— Пейте, пейте, — рассмеялся загадочный хозяин.

От бокала исходил приятный запах. Сергей выпил залпом, как привык это делать с водкой. Вниз по пищеводу покатилась горячая волна.

— С чего начнём, Сергей Степанович? — спросил новоявленный родственник.

— Вам лучше знать.

— Хорошо. Надеюсь, вы ещё помните свою жену Катю? — взгляд мужчины из доброжелательного превратился в жёсткий и колючий.

— Издеваетесь?

— Вовсе нет. Где она сейчас, знаете?

Жигарёв пожал плечами, удивившись заданному вопросу, но всё же ответил:

— Лет десять назад уехала из родных мест с молодым человеком, после чего её след затерялся. Сколько потом её не разыскивал — всё было безрезультатно.

— Плохо искал, а может, просто не хотел найти, — резко переходя на «ты» высказался мужчина. — Ведь ты в своё время отказался от неё и ушёл на войну.

— Откуда вам это известно? — Сергей от неожиданности привстал на диване.

— Я всё про тебя знаю, мил человек, потому, что прихожусь родным братом твоей бывшей жены.

Не переставая изумляться развороту событий, Жигарёв внимательно вгляделся в лицо сидящего перед ним мужчины.

— Не утруждайся, не узнаешь, — усмехнувшись, категорично заявил родственник. — Обстоятельства заставили отретушировать своё фото, да и сама жизнь помогла: сколько воды ведь утекло!

Сергей не хотел верить услышанным словам. Вор-рецидивист Баклан сгинул в тайге, изорванный зверьём. И похоронил его никто иной, а родной отец Сергея. Блефует? Для чего? Он спросил:

— Вы встречали Катю? Когда?

Адмиралов медлил с ответом, тянул время, явно наслаждаясь внутренним напряжением Жигарёва.

— Встречал и неоднократно. Встречаюсь и сейчас, правда, встречи происходят не так часто, как того хотелось бы. Работа, понимаешь ли, отнимает массу времени. Мотаюсь по всему глобусу. Бизнес. И племянница при деле, — как бы, между прочим, заметил хозяин заведения, — дочь твоя, Анюта.

Жигарёв почувствовал, как усиленно пульсировала в висках кровь. Сотни, тысячи иголок вонзились в тело, стало трудно дышать. Он захватил побольше воздуха, подержал его в лёгких и шумно выдохнул. Потом повторил это несколько раз. Иголки исчезли, сознание стало ясным.

— Не терпится всё узнать? — с издёвкой спросил Адмиралов. — Не торопись, паря, к своему месту на кладбище. Туда ты всегда успеешь, — как говорил один покойный браток. Вот ты, Сергей Степанович, и прими этот совет к сведению, тогда всё узнаешь. Разговор у нас предстоит долгий.

— Я готов, но прежде скажи мне: где Катя и Анюта, что с ними?

— Не волнуйся, они живы и здоровы. Но были времена, когда им приходилось несладко. Слава богу, нашёлся человек, приютил, вывел на меня. С тех пор мы с ними не расстаёмся надолго. — Роман хмыкнул и с нескрываемым цинизмом продолжил:

— Теперь ты ей не нужен, и дочке тоже. Для них ты мертв уже десять лет. Катя сделала правильный выбор, отказавшись от тебя и твоей фамилии. Сейчас они могут позволить себе всё, что пожелают.

«Так вот почему я не смог её разыскать, — мелькнуло в голове Жигарёва. — Она под другой фамилией».

Адмиралов взял курительную трубку и набил её каким-то пахучим табаком. Ароматный дым заструился по комнате.

— Ладно, давай закончим наши светские разговоры. Ты знаешь моё прошлое, а оно выработало привычку говорить прямо. Ей ты не нужен, а мне сгодишься. Ты должен искупить свою вину перед ними.

— В том, что она предпочла другого мужчину — моей вины в этом нет, — глухо проговорил Сергей.

— Ты бросил её с малолетней дочерью без средств на существование.

— Неправда, я перечислял всю свою зарплату.

— Увы, твоя жена не получила от тебя ни копейки.

— Такого не может быть, — возразил Сергей Степанович. — Военные финансисты не могли допустить оплошности.

— Могли, не могли, это тебе нужно было поинтересоваться, куда отправляются твои деньги. Для меня важен сам факт: пока ты бегал по горам Афганистана — твоя дочь жила впроголодь, потому что её маму уволили с работы. Скажи спасибо своему разлучнику за то, что догадался перевёзти Катю в Москву. Я нашёл ей дело, она хорошо зарабатывает. Если хочешь наладить с ними отношения — я помогу тебе в этом. Но при определённом условии.

— Что я должен сделать? — хрипло выдавил Жигарёв.

— Влиться в наш семейный бизнес, так сказать, — Роман усмехнулся. — Опасный бизнес, — тут же добавил он.

Увидев вопрос в глазах Сергея, спросил:

— Надеюсь, ты когда-нибудь слышал про наркобизнес?

— Ты с ума сошёл? — Жигарёв, словно под действием невидимой пружины, вскочил с дивана. — Неужели ты втянул в это грязное дело свою сестру?

— Не только её, но и племянницу, — спокойно проговорил Адмиралов. — Они обе помогают мне. Любой бизнес, да будет тебе известно, чистым не бывает. Я не считаю свой бизнес грязным. Он вполне гуманный. Я помогаю больным людям избавиться от невыносимых болей.

— Ты — не человек, а чудовище, — сказал Жигарёв.

— Сядь, успокойся. Ничего необычного в моём предложении нет. Я прикажу Кате и она переедет назад в Чусовой, будет всегда рядом с тобой. Ты ведь там на виду у всех, и вне всяких подозрений. У тебя большие связи. Все эти обстоятельства положительно скажутся на нашем деле. Турфирма перейдёт в руки твоей дочери. Она уже совершеннолетняя. Будешь навещать её в Свердловске и забирать у неё товар. Ведь ты хочешь общаться с дочерью? Хочешь, чтобы Катя опять была с тобой?

— Это шантаж, — проговорил Сергей Степанович.

— Нет, это условие. Причём, единственное. С этой минуты другого варианта у тебя нет. Или ты помогаешь Кате, или… или мы вынуждены тебя нейтрализовать. Решай.

Открылась потайная дверь, и в комнату вошли три мрачные фигуры. Они остановились перед Романом и замерли, ожидая распоряжений шефа. Оружия при них не было, по крайней мере, визуально не просматривалось, возможно, находилось где-нибудь под одеждой. Сергей осмотрелся по сторонам.

«Это уже совсем скверно, — подумал он. — Согласия никакого от меня им не будет, однозначно, да и быть не могло. А посему, Меченый, придется прорываться с боем».

Его взгляд остановился на тяжёлых американских ботинках, в которые были обуты стоящие перед ним «быки».

«Рёбра поломают с первых ударов, — отметил про себя Жигарёв. — Нужен повод, чтобы встать».

Он изобразил на лице полное спокойствие и невозмутимость, чтобы притупить бдительность горилл.

— Чего ты хочешь от меня?

— Соглашайся с моим предложением, и ты свободен.

— Почему ты так уверен, что я не обману тебя и не сдам правоохранительным органам уже там, в России?

— Ты не сделаешь этого, я уверен, потому что тебе дороги Катя и дочь. Они пострадают в первую очередь. К тому же, я передам с тобой товар для Кати. Так мне будет спокойнее. Мои люди проследят за тобой.

— Мне надо подумать.

— Думать будешь, не покидая этой комнаты.

— Мне спешить некуда. Маринуй, сколько тебе вздумается. Я ведь бывший разведчик, могу подолгу сидеть в ожидании противника.

— Не надо передо мной выкаблучиваться.

— Я ничуть не красуюсь перед тобой. Мне действительно приходилось по несколько суток скрываться в заснеженных скалах. А тут, как-никак, комфорт. Есть коньяк, отпуск только начался.

Сергей похлопал себя по карманам. Так и есть, закончились сигареты. Он посмотрел на Романа.

— Разреши сигарету?

— Возьми.

Жигарёв встал, и тут произошло неожиданное. Сделав шаг к столу, он крутнулся на месте, и ногой заехал в голову крайнему верзиле. Потом резко ушёл вниз и нанёс серию ударов ниже пояса второму охраннику. Тот издал глухой стон и, переломившись пополам, упал на пол. Третий от неожиданности оцепенел и затормозил на пару секунд. Этого было достаточно. На одном дыхании Сергей Жигарёв пружинно взлетел вверх, и грозная фигура отлетела к столу, сдвинув его метра на полтора.

Адмиралов открыл рот и испуганно уставился на «родственника». Жигарёв немного запыхался, но был, как и прежде, спокоен и невозмутим. Он подошёл к столу и выдвинул верхний ящик. В нём лежал пистолет. Сергей засунул его себе за ремень.

— Ну, как тебе мой танец?

— П-п-понравился, — заикаясь, ответил Баклан.

— Вытряхни всё, что у тебя есть, — приказал Жигарёв. — Брось на пол. Не шмонать же мне столь важного человека, верно?

Адмиралов вывернул карманы и выбросил содержимое на пол. Оружия при нём не оказалось.

— А теперь сними туфли и подыми штаны.

Хозяин ресторана исполнил приказание.

— Вот теперь я вижу, что ты чист. Мне можно уйти? — ядовито спросил Сергей.

— Дальше дверей тебе не уйти, — ухмыльнулся Баклан, немного приходя в себя.

— Не переживай, в зале люди намного сговорчивее, чем эти, — показав движением подбородка на неподвижные тела, сказал Жигарёв. — Они поймут, что я спешу.

Он почти миновал зал, когда заметил погоню. Два бритоголовых парня выскочили из-за столика и бегом помчались за ним.

«Лишь бы не начали палить из стволов», — мелькнуло в голове.

Сергей покинул ресторан и резко свернул к морю.

«На пляже сейчас темно и безлюдно, уйти от преследователей будет проще».

Он бежал в темноте минут десять, потом укрылся за мусорными баками, отдышался. Посидел, прислушался. Никаких подозрительных звуков. Стояла абсолютная тишина.

«Так, Меченый, ты от дедушки ушёл, ты и от бабушки ушёл, а куда дальше покатишься? В отель — нельзя, Адмиралов не дурак, его люди уже там. Интересно, как он вернулся с того света? Вот оборотень-то, самый настоящий! Почему он так легко доверился мне? Был уверен, что соглашусь? Скорее всего — да. Ну, а сейчас он что предпримет? Попытается меня отловить и уничтожить? Вполне вероятно. Он убедился, что со мной невозможно договориться, и сделает всё возможное, чтобы избавиться от меня. Тут и думать нечего. Стоп! Мои деньги и паспорт! Они в сейфе регистратуры. Их следует срочно забрать и больше не появляться в отеле. Всё. Принято».

Сергей прошёл пляж до конца, пересёк шоссе и нашёл среди деревьев неплохое укрытие. Прилёг и тут же заснул. Его разбудили золотистые лучи восходящего солнца. Часы показывали пять утра.

«Самое время для посещения отеля», — решил Сергей и окружным путём направился к большому кораблю под названием «Ройал Круз Эй-Ван».

Ему удалось подойти к отелю, оставаясь незамеченным. Осторожно заглянув в холл, он не обнаружил ничего подозрительного. Подошёл к полусонной тайке и попросил у неё второй ключ, чтобы открыть сейф. Девушка как-то странно посмотрела на русского постояльца, но не обмолвилась ни словом.

Открыв крышку металлического пенала, Сергей обомлел: ни паспорта, ни денег в нём не было.

«Хорошая работа. Браво, Рома. Доказывать, что паспорт и деньги похищены было бы смешно. Никто не поверит. Разве можно открыть сейф без присутствия владельца? Конечно, нет. Поверят только девушке, а она поклянётся, что в комнатку, где установлен сейф, никто из посторонних не входил. Так-то. Круг замкнулся. Паспорт утерян владельцем».

Сергей поднялся в номер, забрал все вещи и быстро покинул отель.

«Куда теперь пойти солдату, кому нести печаль свою?» — вспомнились слова известной песни. — «Действительно, куда?»

Жигарёв достал из бокового кармана шорт мятую пачку сигарет. В ней осталось три штуки. Он прикурил, жадно затянулся. С усмешкой подержал в руках две стодолларовые купюры.

«На какое время мне хватит этих денег? На три-четыре дня? На неделю? Хотя, стоп. В брючном ремне из ската в потайном карманчике должны быть ещё несколько купюр. Привычка иметь НЗ на чёрный день. Так и есть, триста баксов. Что ж, приплюсуем. Итого, пятьсот. Не густо, но на первое время хватит. Снимать другой отель не стоит, вычислят без промедления. Да и кто оформит без документов и в кредит? Нужно придумать что-нибудь другое».

Тоскливо засосало под ложечкой. До полудня беглец просидел на берегу моря, вдали от людских глаз. Захотелось есть. Подумав, он дошёл до пляжа и слился с праздной толпой туристов. Какой-либо слежки не заметил.

«Никогда бы не подумал, что могу оказаться в такой щекотливой ситуации. Как быть, что делать? Не ходить же бесцельно целыми днями? Нужно что-то предпринимать. Идти в полицию и всё рассказать? Но как знать, чем закончится моя история? Не-ет, в полицию всегда успею. Как говорил товарищ Саахов в „Кавказской пленнице“? Торопиться не надо. Вот-вот, не надо. У меня есть ещё время».

Сергей взглянул на часы. Было шестнадцать пятьдесят.

«На обед — поздно, ужинать ещё рано, — усмехнулся он. — Лягу сейчас где-нибудь в тени и подожду до вечера».

Он подошёл к пальме и устроился под её кроной. Время тянулось медленно. Солнце, как будто привязанное, замерло на одном месте и не скатывалось к горизонту.

— Мама, пойдём завтра в «Мини-Сиам»? — послышался неподалёку детский голос.

Жигарёв приподнялся на локтях, поискал источник русской речи. Метрах в двадцати стояла девочка лет десяти. Вопрос был задан маме, уткнувшейся носом в лежак. Девочка, по всей вероятности, изучала достопримечательности Паттайи и наткнулась на чудесный городок, представляющий точные копии известнейших зданий многих стран, выполненные с уменьшением размеров в десятки раз. Сергей вначале обрадовался, встал и направился к лежаку женщины. Но, поравнявшись с ней, не остановился и прошёл мимо.

«Чем может помочь русская туристка? Судя по загару, она здесь давно и, возможно, уже завтра улетит в Россию». На ум пришла ещё одна мысль:

«А что, если взять такси и махнуть в Бангкок? Добраться до российского посольства и рассказать свою историю? Но как доказать свою принадлежность России? Нет, не пойдёт».

Однажды он слышал от знакомого, побывавшего в Париже, как один мужчина из его группы утерял паспорт. Какой переполох случился! Все всё знают и понимают, а помочь не могут. Больше месяца мужчина бомжевал, прежде чем возвратился на родину. В данном случае ситуация намного сложнее. Придётся рассказывать всё без утайки. А это…

Он ясно представил себе лицо чиновника посольства, когда тот услышит из его уст слова: наркотики, проститутки, бандиты. Чиновник просто открестится от просителя, в лучшем случае сошлётся на обстоятельства, не позволяющие работнику посольства вмешиваться во внутренние дела чужой страны. И будет прав. Почему он должен верить незнакомому человеку без документов, даже если он говорит на чистейшем русском языке?

И ту его осенило:

«Нельзя принимать этот вариант. Вдруг они начнут раскручивать дело, доберутся до Кати с Анюткой. Можно ли жертвовать родными ради возвращения на родину?»

Сергей глубоко задумался. И чем больше он размышлял, тем больше появлялось вопросов. Ровно в девятнадцать часов он поднялся, переоделся в цивильные белые брюки с футболкой навыпуск и медленно двинулся к «Ройал Крузу».

«Присмотрюсь, пасут ли отель. Хотя, вряд ли. Тайка на рецепшене, без сомнения, уже давно сообщила, что постоялец улизнул вместе с вещами. Но понаблюдать нелишне».

Отыскав безлюдное место, закопал пистолет. Крадучись, приблизился к ресторану со стороны узкой тенистой улочки, больше похожей на тропу. Ещё накануне он приметил столик под пальмой в конце зала. Там было темно, и никто из посетителей его не занимал. Все предпочитали находиться поближе к бассейну, где красивые люстры и яркий свет. Сергей незаметно занял облюбованное местечко, оказавшись к залу вполоборота. Официант заметил его не сразу, а увидев клиента, понял свою оплошность. Быстро подошёл и положил на стол меню. Сергей уткнулся в разрисованную книжицу, выбирая блюдо подешевле.

В это время к соседнему столику, более освещённому, подошла тайка. На вид ей было лет около сорока. Она бросила короткий взгляд на Жигарёва, и расположилась напротив. В глаза ему бросилась её одежда. Местные жители такую одежду не носили. На женщине была блузка европейского стиля, белые брюки плотно обтягивали стройные бёдра. Красивое лицо, высокая грудь, пышные чёрные волосы уложены на голове под валик. Жигарёв невольно залюбовался незнакомкой.

«Не из местных, факт. Туристка? Может быть. Ведёт себя раскованно, не опасаясь, что официант под благовидным предлогом постарается выпроводить её из зала».

За дни, проведённые в Патайе, он успел заметить, что местных жителей в рестораны при отелях не пускают. Не принято. Эта женщина вела себя уверенно и ждала официанта, чтобы сделать заказ.

«Геройская женщина, — оценил её Сергей. — Интересно, откуда она здесь появилась?»

Подошёл официант. Миловидная женщина на хорошем английском сделала заказ. Причём, быстро и непринуждённо. Молодой человек кивнул головой и удалился.

«Почему на английском? — удивился Жигарёв. — Может она не тайка, а японка?»

Поразмышлять не удалось. Подошёл другой официант, замер в двух шагах. Соблюдая этикет, Сергей выдержал паузу, потом произнёс по-английски:

— Креветки и мясо птицы под сладким соусом. — Поколебавшись секунду, добавил:

— Сто граммов водки, только не рисовой.

Официант удалился.

В ожидании заказа женщина извлекла из сумочки небольшую книжицу и, приблизив её к свече, принялась читать.

Их обслужили одновременно. Женщина отложила книгу, проворно и легко заработала ножом и вилкой. Взгляды их встретились. Тайка-японка улыбнулась Жигарёву чёрными, с едва заметной смешинкой, глазами. Ему ничего не оставалось, как ответить взаимностью. Губы беглеца растянулись в приветливой улыбке. Кивком головы он показал на свой столик, шутливо приглашая женщину перебраться к нему.

— Нет-нет, — ответила она.

Жигарёв с сожалением развёл руками. На протяжении всей трапезы женщина, однако, неоднократно бросала любопытный взгляд на рослого европейца со шрамом на лице. Жигарёв ловил её взгляд и глупо улыбался. После ужина он, обогнув ресторан, как бы случайно, задержался на перекрёстке, откуда хорошо просматривался центральный вход. Он не ошибся, женщина появилась через несколько минут. Поравнявшись с Сергеем, она остановилась и сказала:

— Я вас знаю.

Брови Жигарёва подпрыгнули вверх.

«Опять меня узнают. Известен на всём побережье».

Заметив замешательство мужчины, незнакомка поспешила пояснить:

— Вчера я видела, как за вами гнались люди. Вы русский?

— Да, — охотно ответил Сергей. Давайте уйдём отсюда, нас могут увидеть.

Неожиданно для себя Жигарёв доверился женщине, и они вместе спустились к морю. Возможную провокацию со стороны Адмиралова Сергей исключал. Шёл, не чувствуя каких-либо симптомов опасности.

— Там, где заканчиваются строения, есть одинокая беседка. Нас никто не увидит и не услышит.

— Хорошо, пусть будет по-вашему, ведите к беседке.

Разговор шёл на английском, и Сергей ещё раз удивился своим знаниям, приобретённым в институте, и позднее — в школе спецназа. Прошло много лет, а запас слов не выветрился, не обеднел. Наоборот, мозг быстро извлекал из глубин нужные слова. Они дошли до беседки и присели.

— Я полагаю, вы попали в очень затруднительное положение, мистер… — Тут незнакомка умолкла и взглянула на собеседника.

— Жигарёв, — подсказал он ей, — Сергей Степанович.

— Мистер Жигарьёфф, — произнесла женщина очень старательно.

— Скорее уж господин, а не мистер. Я из России, а не из Америки или Англии, простите.

— О, кей! Учту. — Тайка-японка молча посмотрела на Сергея. — Я догадываюсь, что могло с вами произойти.

— Что же?

— Вы получили тайную информацию о делах Адмиралова и хотели скрыть это, но у вас не получилось. Вас раскрыли и хотели наказать физически.

— О, вы очень проницательны, — польстил собеседнице Жигарёв.

— Моя профессия обязывает быть такой. Кстати, меня зовут Прэни. Прэни Беккер, — представилась, наконец, незнакомка.

— Вот и познакомились, — с радостью промолвил Сергей и пожал женщине руку.

— Сергей, почему вы не спрашиваете ни о чём? Вас не настораживает мой неподдельный интерес к вам?

— Я думаю, вы сами всё объясните. А не спрашиваю, потому что усвоил ещё в детстве: любопытство — порок. Я ответил на ваш вопрос?

— Вполне, — усмехнулась Прэни. — В таком случае я поясню.

— Послушаю с превеликим удовольствием, — галантно согласился Сергей.

Внезапно налетел свежий ветер, небо заволокло тучами.

— Сейчас пойдёт дождь и будет прохладно, — женщина поднялась со скамейки, подошла к бортику и опёрлась на него локтями. — Сегодня на пляже я обратила внимание, как вы нервничаете и очень часто посматриваете на часы. По какой-то причине не пошли обедать. Мне показалось, вы вообще не ночевали в отеле.

— Как вам удалось это определить?

— Очень просто. В отеле мужчины по утрам бреются… — Прэни забавно фыркнула в ладонь, а Сергей невольно потрогал появившуюся щетину.

— И давно вы за мной наблюдаете?

— Три дня. Но мои наблюдения носят число случайный характер.

По крыше застучали первые капли дождя, море и небо превратились в один чёрный занавес. В беседке стало ещё сумрачнее, пляжный светильник находился на большом удалении и едва мерцал.

— Вы — кто? — спросил Сергей, слабо различая лицо собеседницы.

— Наконец-то вас заинтересовала моя персона.

— В общих чертах, — буркнул Жигарёв.

— Тогда позвольте и вам задать подобный вопрос.

— Турист из России, — последовал ответ.

— Мне это уже известно.

— Что вас ещё интересует?

— Всё, что связано с вашим бегством из ресторана.

— Позвольте, для чего вам это знать?

— Чтобы помочь.

— Вы уверены, что сможете оказать мне помощь?

— Несомненно. Перед вами гражданка Германии, бывший следователь полиции Франкфурта-на-Майне. Я родом из этих мест.

— Вот оно что… — лицо Жигарёва, невидимое в темноте, вытянулось от удивления, он чуть было не присвистнул. — Теперь мне всё понятно.

— Что вам понятно?

— Вы действительно можете оказать мне неоценимую услугу.

Поколебавшись немного, Сергей рассказал всё, что с ним приключилось. Прэни тяжело вздохнула.

— Откровенно говоря, о репутации господина Адмиралова давно ходят дурные слухи. Ресторан неоднократно подвергался проверкам полиции, но ничего криминального обнаружить не удалось. После этого полиция махнула рукой на всё.

— Откуда вам это известно?

— В ресторане работала моя младшая сестра. Однажды, под большим секретом она рассказала, что знала сама.

— Могу я увидеться с вашей сестрой?

— К сожалению, нет. Мэй погибла при весьма странных обстоятельствах. Никогда не принимала наркотиков, а умерла от передозировки.

— М-да, дела-а, — заметил Жигарёв. — Тухлые дела, однако.

— Что вы сказали? — переспросила Прэни, и только тут Сергей понял, что перешёл на русский язык.

— Непереводимо, — усмехнулся он.

— Сергей, вам грозит большая опасность, — женщина подошла очень близко. — У меня пока нет никаких вариантов, но я уверена — вместе мы найдём способ выпутаться из сложившейся ситуации. Самое скверное — отсутствие паспорта.

Прэни притихла и задумалась.

— Послушайте, — после длительной паузы заговорила она вновь, — вам ни в коем случае нельзя возвращаться в отель. Люди Адмиралова, я в этом уверена, приготовили в вашем номере какую-нибудь пакость.

— Например?

— Например, подбросили наркотики и ждут, когда вы появитесь. У этого человека в городе большие связи, в том числе и в полиции. Вас арестуют, предъявят обвинение и осудят.

«Башковитая баба», — подумал Сергей.

— Вы правильно подумали, Сергей. У меня большой опыт следственной работы. В своё время я закончила юридический факультет и восемь лет работала в полиции. Потом пришлось оставить службу — заболели дети. Жила на пособие. Сейчас у меня маленькая швейная мастерская. Но работа в полиции научила меня многому.

— Наверное, вы правы, — согласился Сергей. — Ценных вещей у меня нет, сумку можно спрятать под любым деревом, переночевать можно в любом месте — природа позволяет.

Дождь закончился, на пляже было пустынно. Прэни и Сергей, не сговариваясь, покинули беседку и направились вдоль моря.

— У меня к вам предложение, — глаза тайки загорелись, как уголья.

— Какое?

— Поживите пока у меня в номере. Отель, правда, дешёвый и невзрачный, но в номере вполне уютно. Кстати, тут совсем рядом. Поживёте, пока мои друзья вам не помогут.

Сергей не стал отказываться, вариант показался ему вполне приемлемым. Он только уточнил:

— А что если ваши друзья не помогут?

— Будете жить со мной долго. Я женщина одинокая, возьму и очарую вас. — Прэни тихо и как-то грустно рассмеялась.

В свете фонаря лицо её загорелось румянцем или только показалось, что женщина засмущалась от собственных слов. После недолгих раздумий Жигарёв принял предложение Прэни, и спустя полчаса они уже были в номере.

— У тебя в Паттайе есть родственники? — спросил Сергей, устроившись в кресле.

— Да, в деревне. Мама, два брата и три сестры. Все живут в одном домике. Вот почему я останавливаюсь в отеле каждый раз, когда приезжаю сюда. У мамы просто тесно. К тому же, за двадцать лет проживания в Германии я привыкла к удобствам. Люблю побыть одна, поразмышлять. В деревне такой возможности нет. Ещё в Паттайе меня ждут кое-какие дела.

Номер был одноместный. Посредине комнаты, у стены стояла большая двуспальная кровать. Рядом с ней — тумбочка и огромное овальное зеркало.

«Буду жить, как пёс, у порога», — подумал Сергей, взглянув на два кресла в прихожей.

Прэни отправилась в ванную принять душ, и оттуда доносилось её негромкое пение, прерываемое шумом сильной струи. Голос женщины был чистый и мягкий, немного грудной. Вскоре она умолкла. Открылась дверь, в проёме стояла совершенно другая Прэни — домашняя, в коротеньком халатике, плотно запахнутом и перехваченном на талии пояском. От женщины исходил ароматный запах шампуня.

— Иди, искупайся, — предложила хозяйка номера. Фраза прозвучала совсем по-семейному, словно они были муж и жена, или любовники со стажем.

Прэни показала туалетные принадлежности и лукаво подмигнула. Без лишних церемоний Сергей залез под душ. Вода приятно холодила тело, снимала накопившуюся усталость, придавала бодрость. Халат висел рядом. Жигарёв надел его. Махровая вещь была, как говорится, по пуп. Рукава заканчивались чуть ниже локтя, а костлявые ноги обнажены на четверть выше колена.

«Ну и видуха у меня!» — ужаснулся Сергей, взглянув на себя в зеркало.

Увидев русского богатыря в маленьком халате, Прэни залилась хохотом. Смех душил её. Схватившись за живот, она упала на кровать. Полы халатика разошлись, Сергей увидел красивые стройные ноги. Женщина поймала его взгляд, перестала смеяться и, поднявшись с кровати, запахнула халатик.

— Я лягу на полу, — сообщил Жигарёв. — Ты не одолжишь мне одну простыню?

— Нет, — последовал ответ.

— Почему?

— Ты не бездомная собака, а у меня нет циновки, — глаза тайки опять смеялись. — Спать будешь, как все люди — в постели.

Помолчав, тихо и трепетно добавила:

— У тебя нет желания спать со мной? Я тебе не нравлюсь?

— Что ты, даже очень. Но вот так, сразу?

— А что? У нас в Таиланде интимные отношения намного упрощены.

Сергей не просто смутился, он не был готов к такому повороту событий. Стоял посреди комнаты в смехотворном виде и глупо улыбался. Прэни забралась в постель и жестом пригласила Сергея к себе. Он, словно под гипнозом, прилёг с краю.

— Обними меня, — попросила Прэни. — Я давно не спала с мужчиной.

Она протянула руку и погладила Жигарёва по лицу.

— Ты хочешь близости?

— Очень, — рука её опустилась на грудь. — Уже несколько дней я тайком наблюдаю за тобой.

— Как это? — Сергей приподнялся на локте.

— Не бойся, я не шпионка, — сообщила Прэни. — Первый раз я увидела тебя на пляже. Ты сидел под зонтом и любовался морем. Я находилась рядом, но ты не обращал на меня никакого внимания. А я всё смотрела и смотрела на тебя. Ты не такой мужчина, как другие, которых я знаю. У тебя мужественное лицо, сильное и красивое тело. Сама того не ожидая, я залюбовалась тобой. Скажи, откуда у тебя на теле столько шрамов? — спросила она внезапно.

— Я воевал в Афганистане, — чуть помедлив, ответил Сергей.

— Так ты военный?

— Десять лет назад я ушёл в отставку.

Прэни внимательно посмотрела на Жигарёва, о чём-то размышляя, затем продолжила:

— Потом я видела тебя несколько раз в городе. Ты был беззаботен и весел, шутил с продавцами. Когда я увидела тебя, выбегающего из ресторана, поняла, что ты попал в какую-то ужасную историю. Весь следующий день я посвятила твоим поискам. К счастью, нашла. Вот почему мне захотелось тебе помочь.

Прэни прижалась к Сергею и жарко зашептала:

— Ай лав ю, ай лав ю вери мач…

Трепет её тела передался Сергею. Руки их встретились. Крепко сжав маленькие ладони женщины, он напрягся, чувствуя сильный прилив крови. Сердце заработало учащённо, сознание начинало туманиться. Руки Прэни, поглаживая его грудь, заскользили вниз. Сергей обнял вздрагивающее тело и принялся целовать шею, плечи, грудь. Охваченный страстью, он уже не мог остановиться. Близость пьянила обоих, вызывая в телах судорожные вздрагивания…

Утром Прэни ушла на встречу с друзьями, пообещав вернуться к вечеру. Но ни в этот день, ни в следующий, женщина не появилась. Двое суток Жигарёв оставался один в номере. Спускался в бар этажом ниже и то лишь для того, чтобы перекусить. Включив телевизор, лежал в кровати и размышлял о случившемся.

«Вдруг Адмиралов вычислил Прэни и она уже не вернётся? Тогда самое время исчезнуть из отеля, пока сюда не заглянули его люди».

Но Сергей почему-то сдерживал себя и упорно ждал свою спасительницу. Где-то в подсознании жила уверенность: бесстрашная тайка исполнит своё обещание и обеспечит ему возвращение на родину.

Не давала покоя и мысль о Катерине. Теперь, когда ему стало известно всё, что произошло с ней за прошедшие годы, следует хорошо подумать, прежде чем принять какое-либо решение. О возвращении к ней не может быть и речи. Прошлого не вернуть, разбитый горшок не склеить. Да и нет уже тех чувств, которые когда-то он испытывал к Катерине. Другое дело — дочь. Но она выросла без отца и теперь уже взрослая. Кто он такой для Анюты сейчас? Никто. Даже если уничтожить всю мафиозную структуру Баклана, чудом оградив жену и дочь от тюрьмы, пожелают ли они менять жизнь? Довольно сомнительно. Значит, надо оставить всё, как есть. Только вот, останется ли всё по-прежнему? Можно с уверенностью ответить: нет. По сути, отец искалечил жизнь собственной дочери и сознание собственной вины, скорее всего, обречёт его на мучения до конца жизни. Как же говорил Марат, твой боевой товарищ по афганской войне? Ага, вспомнил. Великий творец вселенной, всемогущий и милосердный, наделил человека разумом и знаниями с той целью, чтобы мог он жить разумно, не причиняя вреда ближнему и любя его, чтобы умел вовремя распознать врага и обезвредить, не дав ему возможности причинить зла другому, будь то ближайший друг или дальний родственник.

Видимо, не смог ты, Серёга, правильно воспользоваться даром Господа, если самые близкие тебе люди — жена и дочь, отклонились от праведного пути, сея вокруг зло и несчастья.

Не раз его мысли переключались на Марину. Встреча в аэропорту всколыхнула в нём светлые воспоминания юности. Возможно, чувства к ней в те годы были единственно настоящими, потому что спустя столько лет в нём сохранилось что-то такое, сокровенное и нежное, неповторимое, которое волновало сердце и по сей день.

Воспоминания Сергея прервал стук открывающейся двери. На пороге появилась Прэни. Возбуждённая и радостная, она бросилась обнимать Жигарёва, лопоча что-то на непонятном для него языке. Он ответил на её ласки: поцеловал в щёку, но сделал это скованно и смущённо.

— Ты можешь говорить по-английски? — недовольно пробурчал Сергей.

— Конечно, могу. Я всё могу и всё смогла! — подпрыгивая, словно девчонка, на одной ноге весело щебетала Прэни.

— Нам улыбнулась удача?

— Да, дорогой, да! Сейчас я приму душ, мы спустимся в бар и отметим это событие. У тебя будет паспорт. — Тайка приподнялась на цыпочки и поцеловала Сергея.

Через пятнадцать минут они спустились в бар. Жигарёв заказал для Прэни коктейль, себе сто пятьдесят граммов водки.

— Мне удалось разыскать Мэй и её мужа, — сообщила спасительница. — Сейчас мы поедем в город, и ты сфотографируешься. Завтра я увезу фотографии в Бангкок, и через неделю всё будет готово. Ты станешь гражданином Таиланда, так проще будет пройти паспортный контроль при выезде. Билет мы приобретём тебе в тот день, когда на службе будет муж Мэй. Он и проштампует твой новый паспорт.

— Сколько тебе пришлось заплатить? — озабоченно поинтересовался Жигарёв.

— О-о! Не спрашивай, — Прэни приложилась к трубочке и с большим удовольствием потянула коктейль. — Это не твои проблемы.

— Что значит: не твои проблемы? В жизни я усвоил одно правило: за каждое удовольствие приходится расплачиваться, рано или поздно.

— Ни о чём не думай, дорогой, мои друзья сделали всё бескорыстно.

— Ну, хоть как-то я смогу отблагодарить? — стоял на своём Сергей.

Прэни на мгновение задумалась, потом заглянула в глаза Жигарёву, тихо вымолвила:

— Разве что исполнить одну мою просьбу…

— Всё сделаю, можешь не сомневаться.

Подошла официантка, поинтересовалась, не угодно ли посетителям фирменного мороженого.

— Оно такое необычное, должно вам понравиться, — пыталась убедить девушка. — Вкус — неземной.

Сергей отрицательно покачал головой. Собравшись с духом, Прэни взяла руку Сергея в свои маленькие ладони, попросила:

— Дай слово, что по возвращении на родину ты не будешь встревать в дела мафии. Не будь дон Кихотом. Это удел правоохранительных органов.

— Вот как? — удивился Жигарёв. — А тысячи моих сограждан, которых Адмиралов толкает на неминуемую смерть? Тебя не волнуют их жизни?

— Пойми, один ты ничего не исправишь и просто погибнешь.

— В любом случае, мои преследователи от меня не отстанут. Выход один: бороться и постараться победить. — Сергей упрямо тряхнул головой, не соглашаясь с доводами Прэни. — Бандиты должны сидеть в тюрьме.

— А ты уверен, что победишь?

— Надеюсь.

— Я забочусь, прежде всего, о твоей безопасности. Можно, например, сменить фамилию и переехать в другой город, как сделала когда-то твоя супруга.

— Не пойдёт. Мои преследователи хитры и всемогущи. Решение для себя я уже принял.

— Потом ты поймёшь, что оно ошибочно, но будет уже поздно.

— У русских есть хорошая поговорка: не так страшен чёрт, как его малюют. Времени у меня достаточно, поразмышляю на досуге.

— Как знаешь, — глухо проговорила Прэни. — Бог тебе судья.

Они замолчали, каждый думал о своём. Молчаливо рассчитались и поднялись в номер. Сергей включил телевизор, расположился в полюбившемся кресле. Прэни не находила себе места. Охватившее её беспокойство за Сергея не только не утихало, но, наоборот, усиливалось с каждой минутой. Она неслышно подошла сзади и положила свои руки ему на плечи.

— Послушай, а что если тебе приехать ко мне во Франкфурт, хотя бы временно? Пусть мафия успокоится, пусть Адмиралов думает, что ты не смог вернуться в Россию и всё ещё скрываешься от него в Таиланде.

Прэни посмотрела на Сергея с мольбой. Ей очень хотелось получить его согласие. Необязательно услышать слово, достаточно и лёгкого кивка головой. Она стояла и ждала. Сергей не ответил. Он думал, как ему поступить.

«В предложении женщины действительно присутствует здравый смысл. Свою безопасность обеспечить удастся, несомненно. Уведомить мэра телеграммой о плохом здоровье, оформить отпуск за свой счёт и укатить в Германию. Прэни сама этого хочет. Препон нет, она женщина одинокая, приютит с радостью на месяц. К тому же, судя по поведению, она всерьёз мною увлеклась. Плохо это или хорошо, судить не мне. Ну, ладно, отсижусь, а что дальше? Ищейки Баклана унюхают след и через месяц, и через полгода. Нет, так не пойдёт. Нужно получить паспорт и покинуть Паттайю как можно быстрее. Есть же полковник Миронов, бывший афганец, сейчас начальник отдела ФСБ. Он всё поймёт и поможет. Вот так и надо поступить».

Сергей спросил, где находится фотоателье, и покинул отель. Прэни хотела составить ему компанию, но он ей отказал.

— Если мы засветимся вместе, тогда я точно никогда и никуда не улечу, — сказал он.

На следующий день Прэни вновь уехала в Бангкок, увезла фотографии для паспорта. Сергей остался скучать в номере и поступил, надо заметить, правильно.

Адмиралов несколько дней рвал и метал молнии. Все его люди были отправлены на поимку Жигарёва. Каждый час он принимал доклады о результатах поиска и ставил задачи, одну за другой. Жигарёв провалился, как сквозь землю. Полковник Сноров, который когда-то служил офицером связи в министерстве обороны, после разоблачения «груза — 200» успел сбежать в Таиланд. Вошёл в группу Баклана и занимался подкупом высших должностных лиц. Следует признать, делал своё дело с завидным успехом. В эти дни необходимые каналы работали на бывшего полковника с полной отдачей. Были проверены почти все места, где мог бы скрываться Сергей Жигарёв. Кто-то успел сообщить ему, что похожий человек с утра до вечера лежал под пальмой на пляже. Игорь Небаскин немедленно прочесал побережье вдоль и поперёк несколько раз. Безрезультатно. Полицейские посетили все основные отели Паттайи. Потуги мафии оказались тщетными.

Сергей отсиживался в номере отеля, который не пользовался известностью у европейцев, слишком низок уровень сервиса. Но он понимал: рано или поздно ищейки Адмиралова выйдут на след. Какова будет развязка — представить трудно. Чутьё подсказывало, что тучи над ним сгущаются, оставаться в отеле опасно. Одна из сотрудниц однажды шепнула Прэни:

— Вашего мужчину разыскивает полиция, она может появиться в нашем отеле в любой момент.

Тайка изобразила удивление, рассмеялась:

— Ой, ко мне подселили мужчину? Неужели свершилось? Как я рада! Извините, он уже в номере?

Сотрудница посмотрела на Прэни и улыбнулась в ответ спокойной казённой улыбкой. Сообщение девушки без промедления было передано Жигарёву.

— Нужно срочно покинуть номер, — решительно произнёс Сергей. — Я не могу подвергать тебя опасности. Поживу, как Маугли.

— Что ты такое говоришь? Какой Маугли? Мы сейчас же отправимся в деревню. Там тебя никто не найдёт, — убеждённо сказала Прэни.

Они быстро собрали вещи и незаметно выскользнули из отеля. До деревни добрались благополучно.

Через час в отеле появились полицейские. Разумеется, они ушли ни с чем. Адмиралов понял: искать Жигарёва в Паттайе бесполезно.

— Ничего, — успокаивал он себя. — Никуды ты, милок, не денесси, тут тебе не Россия, на подаяние не проживёшь, без паспорта далеко не убежишь.

Но его самоуверенность на поверку вышла ошибочной. Наступил день, когда к домику в деревне подъехал старенький автомобиль. За рулём сидела подруга Прэни, она взялась отвезти Жигарёва в Бангкок, в аэропорт. Женщина передала русскому пленнику паспорт и билет на самолёт.

Пришла минута расставания. Сергей подошёл к Прэни, взял её руку в свои ладони, посмотрел в глаза и негромко сказал:

— Ну что, с Богом?

— Да, конечно, пора.

Глаза бесстрашной спасительницы наполнились слезами. Она высвободила руки, прошептала:

— Счастливого пути, да хранит тебя Бог.

— Спасибо тебе, Прэни. Спасибо за всё. Я в неоплатном долгу перед тобой.

— Не стоит, Сергей. Я всё пониманию. Твоя страна большая, и в ней много красивых женщин. Они ближе тебе по духу, образу жизни. Но… постарайся меня не забыть.

Прэни приподнялась на цыпочки и быстро поцеловала Сергея. Ей хотелось сказать ему о многом, но она застеснялась и пошла к дому. Отойдя шагов на десять, обернулась.

— Надумаешь, прилетай. Во Франкфурте я буду уже через неделю.

Сергей не знал, что сказать. У него было такое чувство, будто он знает эту женщину не две недели, а как минимум год, и расстаются они ненадолго. Наверное, опасность и переживания продлевают ход времени, оттого и кажется порой, что несколько дней могут измеряться месяцами, настолько насыщены минуты и часы, проведённые в стрессовом состоянии.

Сергей улыбнулся, помахал рукой и забрался в машину. Заурчал двигатель, и машина тронулась с места. Сергей Жигарёв возвращался на Родину. Правда, покидать гостеприимный домик на берегу моря ему теперь как-то не очень хотелось…

 

Глава 24

Возвращение на родину

Длительный перелёт из Бангкока в Екатеринбург прошёл в обычном режиме. Самолёт приземлился в аэропорту Кольцово без происшествий, и спустя некоторое время его двигатели умолкли. Наступила пронзительная тишина. Люди молчали, выговорив за время полёта всё, что только можно было рассказать друг другу. К трапу подкатил видавший виды автобус-гармошка, всосал в себя большую массу пассажиров и, присев от непосильной ноши, тяжело пополз по направлению к зданию аэропорта. Чем ближе становилось расстояние до паспортного контроля, тем сильнее волновался Сергей Жигарёв. Как-то встретит его родина с поддельным паспортом? В какой тупик в очередной раз загонит его судьба? Стоя в очереди к кабинке с пограничником, Сергей вспомнил уроки подавления волнения, и, выполнив несколько упражнений, которым его обучали в Лагодехи, подошёл к окошку уже совершенно спокойным. Он был уверен, что паспорт, выданный на его имя, подлинный, и, стало быть, не стоило особо волноваться. Женщина, стоявшая в очереди перед ним, прошла контроль и переступила пограничную полосу. Сергей уверенным шагом двинулся к кабинке. Остановившись напротив окна, он подал свой паспорт миловидной девушке с погонами старшего лейтенанта. Та долго и очень внимательно изучала документ иностранного государства, сравнивая фотографию в нем с лицом Жигарёва. Сверля Сергея взглядом, она задала ему несколько вопросов, касающихся цели поездки в Россию. Не моргнув глазом, новоиспечённый гражданин Таиланда красиво соврал. С полминуты Сергей и девушка-пограничник смотрели в глаза друг другу. Улыбающиеся глаза Жигарёва, излучающие неподдельную радость от встречи с родиной, противостояли прозорливому и холодному взгляду представительнице этой самой Родины. Пробуравив его острым взглядом, старший лейтенант в юбке, наконец, положила перед Сергеем его документы и, изобразив на лице казённую улыбку, пожелала удачи. Сергей с ликованием в душе переступил заветную черту и оказался в родной стране.

Через несколько минут он был уже на площади у здания аэропорта, сел в автобус и поехал на железнодорожный вокзал. Купив билет на поезд «Екатеринбург — Соликамск» Сергей скорым шагом миновал подземный переход, отыскал свой вагон и, устроившись у окна, стал ждать отправления. В купе он оказался один.

Через полчаса чуть слышно лязгнули буферы вагона. Мимо окна медленно проплыло здание вокзала, его сменили приземистые привокзальные строения, мелькнула вдалеке дымовая труба со спиралями густого серого дыма, пронеслись в мгновенье ока жилые дома и, наконец, всё исчезло. Поезд, словно молодой жеребец, впервые поставленный в упряжку, бешено помчался вперёд. На поворотах он усиленно пытался порвать сцепки вагонов, издавая от натуги храпящий гудок, но ему это не удавалось. Тогда он вновь с каким-то яростным упорством и неиссякаемой надеждой на свободу стремительно несся к горизонту, будто там, за его чертой, могло произойти избавление от непосильной нагрузки. За оконным стеклом потянулись леса, изредка прерываемые полями, успевшими уже покрыться рваными заплатами зелени.

Поезд набрал скорость. Он уносил Сергея Жигарёва в родные края. Подперев ладонями подбородок, Сергей без особого интереса смотрел в окно. Монотонность дробного перестука колёс действовала на него успокоительно, он принялся обдумывать свои дальнейшие действия.

Спустя час Сергей принял для себя некоторые решения, расправил постель и завалился спать.

В половине шестого утра, негромко постучавшись в дверь купе, его разбудила проводница.

— Просыпаемся, мужчина. Через полчаса будет станция Чусовская. Не забудьте сдать постельное бельё.

— Спасибо, — поблагодарил Сергей проводницу и, дождавшись, когда за ней затворилась дверь, сбросил с себя одеяло и стал одеваться.

Когда показались первые строения станции, он вышел в тамбур. Проводница была уже там, ожидая остановки состава, чтобы открыть дверь вагона. Это была женщина лет сорока, успевшая благодаря своей профессии наглядеться всякого. Она беспардонно принялась разглядывать Жигарёва, потом неожиданно проговорила:

— С виду вроде русский, и говоришь по-нашему, а жить устроился у чёрта на куличках. Скажи, какого лешего потянуло тебя в джунгли?

Сергей рассмеялся.

— Надоело мне картошкой питаться, решил вот переключиться на бананы. Они там на каждом углу, причём, бесплатно. Ни пахать, ни сажать не нужно. Вот и позарился на дармовщинку.

Проводница с недоверием посмотрела на Жигарёва.

— Как у нас народ любит жить нахаляву! — неодобрительно отозвалась она. — И ведь получается у некоторых везунчиков, вроде тебя. А тут из поездки вернёшься — не знаешь, за что браться. И постирать надо, и огород вскопать, и посадить успеть вовремя. Крутишься, как белка в колесе и просвету не видно.

По разговору чувствовалось, что женщина была не довольна своей жизнью и в настоящий момент не видела выхода из создавшегося тупика. От безысходности ворчала при каждом удобном случае, получая, по всей вероятности, некоторое облегчение для себя.

— А что муж? Не помогает? — спросил Сергей для поддержания разговора.

— Мой муж — объелся груш. Настрогал мне трех охламонов и был таков. Ни развода, ни алиментов. Восемь лет от него ни слуху, ни духу. Вот и приходится тащить всё на своём горбу.

Проводница выговорилась и замолчала. Поезд затормозил и через минуту остановился. Женщина открыла дверь, спустилась на перрон, принялась протирать поручни. Сергей взял свою спортивную сумку и вышел из вагона. Прощаясь, сказал:

— Жизнь — она двухцветная. Чёрная полоса обязательно сменится белой. Надо только верить в это и всё образуется. У вас ещё всё будет: и достаток в семье появится, и радость не обойдёт стороной.

— Твои слова бы, да богу в уши, — проговорила проводница и отвернулась от Жигарёва. Она тут же забыла о нём, переключив своё внимание на подошедших пассажиров. Нужно было проверить у них проездные документы и ответить на все интересующие вопросы. Женщина исполняла свои обязанности добросовестно, ей уже было не до случайного пассажира.

Сергей дошёл до автобусной остановки, дождался автобуса и поехал в родной посёлок Лисьи Гнёзда.

На следующий день он отправился в местное отделение ФСБ, которое возглавлял полковник Миронов. С ним Сергей познакомился на одной из элитных вечеринок несколько лет назад и успел подружиться. Их сблизила одна деталь: оба прошли через жернова Афганистана. А на той памятной вечеринке Сергей, сидя за столом рядом с полковником, уличил того в манипуляциях со спиртным. Отмечался какой-то юбилей металлургического завода. Стол ломился от яств. Неизвестно, по какому принципу рассаживали гостей, но место за столом Сергею Жигарёву досталось рядом с Мироновым. Поздравительные тосты следовали один за другим. Гости не пытались сдерживать себя, и после каждого тоста принимали на грудь по полной рюмке. Совсем скоро все разрумянились, громко заговорили. Миронов на удивление оставался трезв.

«Крепкий мужик», — подумал о нём Сергей, но спустя несколько минут раскрыл секрет его трезвости. Оказалось, полковник опрокидывал свою рюмку, но не проглатывал её содержимое. Он тут же брал стакан с соком, якобы для того, чтобы запить, и незаметно выпускал в него изо рта водку. Когда стакан заполнялся, Миронов потихоньку отодвигал его от себя.

— Язва мучает? — спросил Сергей, подумав, что его сосед пытается скрыть свой недуг от окружающих.

— Какая там, к чёрту, язва, — пробурчал недовольно уличённый полковник. — Неделю уже на стрёме находимся, приходится постоянно быть в форме.

Сергей не стал допытываться, по какой причине сотрудники ФСБ находятся «на стрёме» и сказал:

— Можно ведь просто не пить и не переводить зря водку.

— Нет уж, мне лучше темнить, чем отвечать на многочисленные вопросы. Да и слухи разные поползут, мне это надо? Где видано, чтобы участник войны в Афганистане вдруг резко бросил пить водку? Разве в реальности такое может быть?

— Ты прав, — согласился Сергей. — Кто ловил караваны за «речкой», а не протирал штаны в штабе, пить водку не бросит никогда.

Жигарёв проговорил это таким тоном, что у Миронова не оставалось сомнения о его причастности к событиям в Афгане. Он тут же спросил:

— В какой провинции нюхал порох?

— База была под Кабулом, но спецназ ГРУ часто перебрасывали с места на место. В основном валили караваны в восточной части: Газни, Гардез, Асадабад, Джелалабад. Да ты, надо полагать, имеешь обо мне информацию и без рассказов.

Миронов усмехнулся:

— Если каждого человека цедить сквозь сито нашей конторы — у меня людей не хватит. У нас других дел по горло. Законопослушные граждане нас не интересуют.

Они разговорились, вспомнили о войне. Миронов даже опрокинул пару рюмок водки до дна и не запил соком. С тех пор Сергей бывал у полковника часто.

Дежурный прапорщик знал Сергея в лицо и поэтому не потребовал у него документа, удостоверяющего личность. Он быстро созвонился с начальником и пропустил Жигарёва.

Поднявшись на второй этаж, Сергей через несколько минут был уже в кабинете полковника Миронова.

— Проходи, проходи, дружище, — проговорил хозяин кабинета, встал из-за стола и вышел навстречу вошедшему. — Давненько ты не переступал порог моей халупы.

Мужчины обменялись крепким рукопожатием, затем обнялись.

— Чай, кофе? — гостеприимно предложил Миронов.

— Ты же знаешь, Ваня: кофе я не пью, а вот от чая не откажусь, уважаю этот напиток.

— Чай, так чай, пусть будет по-твоему, сейчас сварганю.

Полковник включил чайник, приготовил заварку, расставил кружки.

— По лицу вижу: неспроста ты ко мне пожаловал, — проговорил он, устраиваясь за журнальным столиком напротив Жигарёва. — Давай, рассказывай, что привело тебя ко мне.

И Сергей рассказал Миронову всё, что с ним приключилось в Таиланде.

— Ты ничего не утаил от меня? — поинтересовался Миронов, пристально заглянув в глаза друга. — Может быть, что-то упустил, или просто забыл, — добавил он, смягчая свой вопрос. — В таком деле важна каждая мелочь.

— Абсолютно всё, Ваня, — с уверенностью ответил Сергей. — Какой смысл мне от тебя что-то скрывать. Ведь я пришел за помощью, хочу выручить дочь и бывшую жену, а не стучать на них.

— Так ты говоришь, наркотики Адмиралов переправляет в Россию в сувенирах, используя проституток? — не то, размышляя, не то, уточняя, спросил Миронов.

— Такое предположение сделала Прэни, — сказал Сергей. — У неё младшая сестра одно время работала в цехе по изготовлению этих сувениров.

— И где она сейчас?

— Погибла при довольно странных обстоятельствах. Скончалась от передозировки наркотиков, хотя никогда их не употребляла.

— Действительно, странно, — согласился Иван. — По всей вероятности, её в чём-то заподозрили и избавились, как от ненужного свидетеля. Обычная схема в криминальном мире.

Разговор в кабинете начальника ФСБ длился очень долго. Иван Петрович Миронов был настоящим профессионалом. Его интересовала каждая деталь, каждая мелочь в этом непростом деле. Он знал, что волнует Жигарёва в настоящий момент.

— Ладно, Сергей, я попробую помочь тебе, хотя наркобизнес — не мой профиль. Им занимается другая контора. Но тебе повезло. Одну из таких контор в Екатеринбурге возглавляет мой друг — Артём Щегольков. Он по стечению обстоятельств оказался сегодня в нашем городе. Обещал заглянуть ко мне. Так что, иди, погуляй, а в семнадцать ноль-ноль — жду тебя в своём кабинете. Лады?

— Хорошо, в семнадцать ноль-ноль я буду у тебя, как штык, — ответил Жигарёв. Потом, чуть помедлив, спросил:

— Может, бутылку «конины» прихватить, как думаешь? Гроза наркодельцов уважает клоповый напиток?

— Не парься, Сергей, в моём сейфе всегда найдётся, чем угостить хороших людей. К тому же, Артём с пустым портфелем никогда не переступает порог моего кабинета.

— Ну, как знаешь, — не стал настаивать Жигарёв. — Тогда, до вечера?

— Смотри не опаздывай.

В назначенный час Сергей опять появился перед окошечком дежурного прапорщика. Тот не стал спрашивать его ни о чём, а сразу же связался с Мироновым. Получив указание пропустить посетителя, рыжеволосый дежурный без слов открыл турникет.

— А вот и наш незадачливый путешественник, — громко произнёс Миронов, как только Сергей появился в дверях его кабинета. — Знакомься, Артём Дмитриевич, перед тобой местный Чубайс. Правая рука его всегда лежит на штурвале тепловой задвижки, а левая — на ручке рубильника. Никому не дает в долг попользоваться энергией. Свирепый мужик, несговорчивый.

— Ты сейчас наговоришь обо мне такого, что я и впрямь прислушаюсь к твоим словам. И, в первую очередь, дам команду обесточить это здание. Долги конторы тянутся с прошлого года.

— Не имеешь на то права. Силовые структуры защищены указом президента России, — расплылся в довольной улыбке Миронов. Помолчав немного и приняв серьёзное выражение лица, он сообщил:

— Артём Дмитриевич уже в курсе твоих приключений, так что не стоит пересказывать ему всю историю. Сейчас он задаст тебе несколько вопросов, и мы наметим план дальнейших действий.

— Хорошо, я готов ответить на все вопросы, — согласился Сергей и внимательно посмотрел на Щеголькова. Лицо руководителя управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков внушало ему доверие.

— Канал поступления наркотика из Таиланда мы зафиксировали совсем недавно. Причём, совершенно случайно, — заговорил Артём, глядя на Жигарёва. — В сорока километрах от Екатеринбурга, в лесу, местные экологи наткнулись на небольшую кучу экзотических игрушек. Им показалось странным: откуда здесь появились диковинные вещи с просверленным отверстием в боку? Женщина, которая обнаружила несанкционированную свалку, оказалась женой одного из наших сотрудников. Она и показала пластмассовую игрушку мужу. Тот распилил игрушку ножовкой и обнаружил внутри следы подозрительного порошка. Принёс в нашу лабораторию, сделал анализ. Порошок оказался синтетическим наркотиком. Вот, собственно, и всё, чем мы располагали до сегодняшнего дня, — доверительно сообщил Щегольков. По губам его пробежала какая-то неопределённая, едва уловимая улыбка. Секунд десять он молчал, наблюдая за выражением лица Жигарёва, потом добавил:

— Твоя информация поможет нам продвинуться в этом деле быстрее, если ты сможешь описать внешность Адмиралова и всех, кого ты видел с ним в ресторане.

— Конечно, смогу, — не задумываясь, заявил Сергей. — Разве я вам не сказал, что Адмиралов — это вор-рецидивист Гайворонский Роман Борисович, по кличке Баклан.

— Вот это ты почему-то утаил от меня, дружище, — подковырнул друга Миронов. — Что ещё скрываешь от следствия?

— Лет двадцать назад ему удалось сбежать из колонии. В тайге он убил человека, сымитировав свою смерть. Розыск был прекращён, Баклан поменял фамилию.

— Откуда тебе это известно? — спросил Миронов.

— О-о, это долгая история, не хватит времени, чтобы всё рассказать, — усмехнулся Жигарёв. — Но всё, что я сказал — истинная правда, поверьте мне на слово. Думаю, вам не составит большого труда поднять все материалы на Гайворонского?

— Поднимем, обязательно поднимем, — заверил Миронов. — Нам сейчас нужно определить круг ближайшего окружения Адмиралова. Туристическая фирма твоей бывшей супруги всего лишь промежуточное звено на маршруте наркотрафика. Я больше чем уверен: она не обладает всей информацией. Её дело — принять товар и передать курьеру, только и всего.

— Я полностью с тобой согласен, — сказал Щегольков. — Думаю, организация сбыта лежит на Игоре Небаскине. А это значит, что в самое ближайшее время он объявится Екатеринбурге. Если уже не прибыл. Турфирма не может больше оставаться в качестве перевалочной базы, Адмиралов не дурак, чтобы подставлять родную сестру.

— Но и закрыть тайский канал он, вряд ли, решится. Объёмы поставок хоть и невелики, но приносят ему, несомненно, солидный доход, — дополнил Миронов. — Кстати, как ты относишься сейчас к своей бывшей супруге? — неожиданно спросил он Жигарёва.

— Никак, — ответил Сергей. — Я не видел её больше десяти лет и сейчас не питаю к ней никаких чувств. Все они давно угасли.

Щегольков и Миронов переглянулись между собой, улыбнулись.

— А к дочери? — вновь спросил Миронов.

— Ради неё я и пришёл сюда, — с горечью сообщил Сергей. — У неё сейчас такой возраст, когда хочется всего и сразу. Подарит ей дядя магазинчик по продаже сувениров — она и согласится, не раздумывая. И по наивности своей будет полагать, что сувениры — самый востребованный товар, раз скупают оптом. Ей и в голову не придет, что она перепродаёт.

— Да, нашей молодёжи вскружить голову деньгами сейчас очень просто. Достаточно дать подержать в руках несколько стодолларовых купюр — и дело в шляпе. Можно вить верёвки сколь угодно долго, — сделал вывод полковник ФСБ. Посмотрев сначала на Щеголькова, потом на Жигарёва, он спросил:

— Вы не возражаете, если я предложу вам пропустить по рюмочке? Прокачаем сосуды мозга — смотришь, и светлые мысли появятся.

Спросил и, не дожидаясь согласия, направился к сейфу. Открыв его, Иван Петрович извлёк бутылку «Хенесси».

— Отменный стимулятор, — сообщил он. — Не знаю, как вам, а мне помогает. Причём, всегда.

— Наливай, фармацевт доморощенный, не откажемся, — ответил Щегольков и многозначительно посмотрел на Сергея.

— С большим удовольствием составлю вам компанию, — ответил тот, перехватив хитрый взгляд Щеголькова.

— Ну, вот, поступим так, как поступают только русские мужики: сообразим на троих, — сказал Миронов, разливая коньяк в пузатые бокалы.

Мужчины выпили, закусив дольками тонко порезанного лимона. Потом все трое подошли к окну, покурили.

— Теперь можно и продолжить, — усаживаясь на прежнее место, заметил Щегольков. Посмотрев куда-то в угол, спросил:

— Сергей, ты готов скататься в Ёбург на пару дней?

— Навестить хозяйку турфирмы?

— Догадливый. Если пойдут мои люди, они вспугнут нашу голубку. А ты не вызовешь подозрений. Пригласишь бывшую половину в ресторан, разведаешь, что, да как. После твоей встречи она непременно свяжется с Адмираловым. Мы тем временем поставим её телефон на прослушку.

— Когда нужно ехать? — спросил Жигарёв.

— Предлагаю отправиться вместе со мной. По дороге обмозгуем ещё кой-какие детали.

— Хорошо, я согласен.

— Время отправки поезда знаешь?

— Да.

— Тогда до встречи на вокзале. — Щегольков медленно поднялся из-за стола. — Извините, друзья, но я вынужден вас покинуть — нужно закончить кое-какие дела, — сказал он и протянул руку на прощание вначале Миронову, потом Жигарёву.

— Ты, Артём, неисправим, — с сожалением произнёс Миронов. — Всё дела у тебя, дела, а на друзей времени никогда не остаётся. Когда мы с тобой последний раз на рыбалку выбирались?

— Года три назад, кажется, — неуверенно высказался Щегольков. — Но в прошлый год наша вылазка на природу была сорвана, помнится, не моей вине, — укоризненно напомнил он другу. — Забыл?

— Да, действительно, — признался Миронов. — Вместо рыбалки тогда мне пришлось в шпионов поиграть.

— Вот когда поставим жирную точку в деле Адмиралова — тогда и смотаемся на вашу Чусовую, проредим рыбьи стаи. Я вам это обещаю.

Щегольков ушёл. Когда за ним закрылась дверь, Миронов спросил:

— Ну, что скажешь?

— Поживём — увидим, — как-то неопределённо ответил Сергей. Потом, после нескольких секунд молчания, добавил:

— Мне больше не на кого рассчитывать.

— Артём раскрутит дело до конца, можешь не сомневаться.

Сергей промолчал, он уже думал о своей бывшей жене. Ему нужно было прокрутить мысленно встречу с ней.

— Я тоже, пожалуй, пойду, — сказал он, приподнимаясь со стула. — Не буду утруждать тебя своим присутствием. На твоей службе и без меня хлопот достаточно.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами хозяин кабинета. — Не смею задерживать. У меня действительно ещё много работы, придётся посидеть здесь до ночи. Да и твоим делам нужно уделить время.

Миронов проводил Жигарёва до дверей, крепко пожал руку на прощание.

 

Глава 25

Встреча

Поезд в Екатеринбург прибыл без опозданий. На привокзальной площади Щеголькова ждала чёрная «Волга».

— Ну, что, до связи? — пожимая руку, проговорил Артём. — Всё запомнил, о чём условились?

— Не переживай, — заверил Сергей Щеголькова. — Сделаю всё, как ты сказал. На связь выйду сразу после встречи.

— Тогда, удачи тебе, — сказал Артём, усаживаясь на переднее сиденье. — Через час мои уши будут уже слышать.

Хлопнула дверка, «Волга» медленно тронулась с места. Сергей смотрел ей вслед некоторое время, потом двинулся через площадь к гостинице «Свердловск». Одноместный номер ему забронировал накануне полковник ФСБ Миронов.

В регистратуре его встретила миловидная брюнетка лет тридцати пяти. Подарив Сергею казённую улыбку, она сняла данные с паспорта и подала ключ от комнаты на втором этаже.

— Приятного отдыха, — выдохнула она грудным голосом, и, как показалось Сергею, задержала на нём томный взгляд. Он прочитал на табличке её имя.

— Надеюсь, Леночка, вы меня не разочаруете? — любезно отозвался Сергей, вглядываясь в её лицо с улыбкой джентльмена.

— Вам не стоит в этом сомневаться, Сергей Степанович — с той же любезностью ответила брюнетка.

Сергей поднялся на второй этаж, отыскал свой номер. Забросив сумку в шкаф, отправился в душ. Стоя под прохладной струёй воды, он стал размышлять о предстоящей встрече с Катериной. От того, чем закончится беседа с бывшей женой, зависела его встреча с дочерью. У Сергея защемило сердце. Он не знал, что говорила о нём Катерина дочери, в каком свете представляла его все эти годы. Конечно же, ему хотелось надеяться на лучшее, хотелось установить контакт с Анютой.

Через полчаса Сергей привёл себя в порядок и покинул гостиницу. Боковым зрением уловил, как Леночка проводила его долгим неотрывным взглядом.

Турфирма с простым названием «Восток» находилась недалеко от центрального универмага. Сергей проехал несколько остановок на трамвае и вышел как раз напротив вывески турфирмы. Поднимаясь по ступенькам лестницы, он почувствовал, как вдруг учащённо забилось сердце. Через минуту он увидит дочь. Второй раз после тринадцати лет разлуки. В первый раз, когда он заказывал себе путёвку в Таиланд, ему и в голову не могло прийти, что обаятельная девчушка — его дочь. А что, если Катерина преднамеренно отправила её куда-нибудь подальше, не желая возможной встречи с ним?

Сергей вошёл в комнату, где находились туроператоры. Так и есть: Анюты среди них не оказалось. Он вежливо поздоровался и спросил:

— Могу я увидеть вашего руководителя?

— Екатерину Борисовну? — поинтересовалась голубоглазая блондинка, стол которой располагался сразу у входа. — Вам назначено время?

— Простите, — сказал Жигарёв, улыбнувшись. — Но я не знал, что придётся предварительно договариваться о встрече.

— Вы не волнуйтесь, она вас примет, обязательно, — поспешила успокоить девушка. — Просто сейчас Екатерина Борисовна занята, и вам придётся немного подождать, пока она не освободится.

— Вы пользовались услугами нашей фирмы? — спросила другая девушка, черноволосая, кареглазая, с короткой стрижкой, и предложила присесть.

— Да, я только что вернулся из Паттайи, — ответил Сергей, устраиваясь в кресле сбоку от неё. — Только путёвку я заказывал у другой представительницы вашей фирмы.

— У Анюты, наверно, — сделала предположение девушка. — К сожалению, она больше не работает у нас.

— Вот как? — изобразив на лице крайнее удивление, проговорил Жигарёв. — К стыду своему, вас я почему-то не запомнил в предыдущее посещение.

— В турфирме «Восток» мы работаем совсем недавно, чуть больше недели, — сообщила блондинка.

— А куда подевались ваши предшественницы? — полюбопытствовал Сергей.

— Лера и Вика перешли работать в московскую турфирму, а Аня уехала на ПМЖ за границу, — пояснила черноволосая.

— Простите, а вас как звать? — спросил её Жигарёв.

— Извините, не представились, — смутилась девушка. — Меня зовут Карина, а мою коллегу — Ася.

— Красивые у вас имена, — заметил Сергей. — Интересно, какая же страна так понравилась Ане, если она решила оставить родину? Уж не шейх ли из Эмиратов предложил ей свою руку и сердце?

Девчата как-то странно переглянулись между собой, и едва ни в один голос проговорили:

— Подробности нам неизвестны. Говорят, перед отъездом она говорила что-то о Куала-Лумпуре.

Раздался телефонный звонок. Карина спешно взяла трубку.

— Слушаю вас, Екатерина Борисовна, — громко произнесла девушка. О чём говорила его бывшая супруга, Сергею не было слышно. Карина внимательно слушала свою начальницу, и только под конец разговора произнесла три слова:

— Хорошо, я сделаю.

И положила трубку на телефонный аппарат.

— Проходите, Сергей Степанович, Екатерина Борисовна освободилась. Её кабинет по коридору направо. Увидите табличку.

— Спасибо, девочки, до свидания. Если вдруг надумаю поехать за кордон ещё раз — непременно воспользуюсь услугами только вашей фирмы.

Увидев табличку на дверях, Сергей остановился и негромко постучал.

— Да-да, войдите, — услышал он знакомый голос через неплотно прикрытую дверь. Сергей потянул ручку на себя и шагнул в кабинет начальника турфирмы.

Катерина восседала в кресле, обитом натуральной кожей, и что-то черкала на бумаге. Подняв глаза на посетителя, она испуганно выдохнула:

— Ты-ы?!

Брови её поднялись вверх от изумления и замерли в таком положении на несколько секунд. Лицо мгновенно обескровилось и побледнело. В кабинете на некоторое время повисла пауза.

Сергей, не дожидаясь приглашения, прошёл к столу и присел на стул по правую сторону от бывшей супруги.

— Ну, здравствуй, Екатерина Борисовна, — выговорил он тихим голосом. — Что-то не усматриваю радости на твоём лице. Или от избытка чувств у тебя в зобу дыханье спёрло?

Женщина молчала ещё несколько секунд, уставившись неподвижным взглядом в лицо Жигарёва, словно рассматривала на нём все изменения, прошедшие после их расставания, и, наконец, с трудом выдавила:

— Ты зачем пришёл?

— А ты, как будто не догадываешься? — усмехнулся Сергей. — Как будто и не знаешь, что твой воскресший братец охотится за мной?

Катерина попыталась взять себя в руки. Она отложила в сторону дорогую ручку с золотым пером, которую всё это время сосредоточенно вертела в руках, сняла очки и небрежно бросила на пухлую папку с документами.

— О чём ты говоришь, Жигарёв? — спросила она, не отрывая глаз от его лица. — Что такое наговариваешь?

— Не прикидывайся невинной овечкой, Катя, у тебя это плохо получается. Ведь это ты сообщила брату о моей поездке в Таиланд? Для чего? Чтобы столь чудовищным способом заставить меня вернуться к тебе? Неужели ты и впрямь поверила, что я ради дочери смогу заняться вместе с вами грязным ремеслом? А как же твой Небаскин? Разлюбила? Разочаровалась?

— Очень много вопросов задаёшь, Жигарёв, — несколько успокоившись, уже с издевательским тоном проговорила Катерина.

— Может быть, но я не уйду отсюда, пока не получу от тебя исчерпывающие ответы на них.

— Ты уверен, что я буду отвечать? — усмехнулась Катерина.

— Уверен, — твёрдо заявил Сергей. — Не в твоих интересах скрывать правду от меня. Только я могу вытащить тебя из этой помойной ямы, в которой ты очутилась. Ты расскажешь мне всё, если тебе не безразлична дальнейшая судьба дочери.

Губы Катерины слегка дрогнули, но она тут же справилась с собой.

— Анюте ничего не угрожает, она сейчас далеко отсюда и больше никогда не вернётся в Россию. Твоя дочь очень состоятельная и счастливой её сделал Роман. Она может позволить себе всё, что только пожелает.

— Надеюсь, у тебя хватило ума не посвящать Анюту в свои преступные дела?

— Не волнуйся, душа твоей дочери чиста, как у младенца, — с кривой усмешкой на губах, ответила Катерина. — И если бы я не уехала тогда в Москву с Игорем, не встретилась с братом — неизвестно бы, что с ней сталось. Ведь ты бросил нас с Анютой без копейки в кармане.

— Ещё скажи мне, что принесла себя в жертву ради благополучия дочери, — язвительно подметил Сергей. — Приняла решение травить наркотой чужих детей. Хороша же ты мать после этого.

— Уж, какая есть, и не тебе судить обо мне, — грубо оборвала Катерина Сергея. — Ты зачем пришёл сюда? Удовлетворить нездоровое любопытство? Узнать о судьбе дочери? Так ты узнал, что тебе ещё нужно от меня?

— Скажи мне кто-нибудь пятнадцать лет назад, в кого превратится моя жена, я, не раздумывая, тут же удавил бы его на месте, — спокойно рассудил Жигарёв.

— И в кого же я превратилась, по-твоему?

— В стервятника, Катя. Раньше ты была сизой голубкой. Помнишь, как ты укладывала свою голову на моё плечо, а потом преданно заглядывала мне в глаза и щебетала, не умолкая. Тогда мне и в голову не могло прийти, что ласковый птенчик превратится в хищную птицу.

— Ты сам виноват во всём, — заявила Катерина. — И не надо ворошить прошлого. Всё, уходи.

— Твой брат — убийца, — не обращая внимания на слова женщины, проговорил Сергей, предпринимая последнюю попытку воздействия на совесть Катерины. — Он убил невинного человека в тайге, чтобы замести свои следы. Поменял фамилию, чтобы продолжить преступную деятельность. Твой муж недалеко ушёл — он тоже преступник, на его совести сотни искалеченных жизней подростков. Он содержит притон проституток в Паттайе, и сам пользуется их услугами. По приказу твоего брата он должен был убить меня, поскольку я обладаю информацией, как с помощью проституток переправляются наркотики. Знаю, что игрушки, в которых их доставляют, сдают тебе на склад. Разве тебе это безразлично? Неужели ты не понимаешь, что тебя упрячут за решётку? Поверь, какими бы ни были между нами отношения — я искренне хочу помочь тебе выпутаться из паутины наркобизнеса.

— Чтобы вновь очутиться в нищете? — спросила Катерина со злостью. — По твоей милости я однажды уже испытала все прелести такой жизни. Уходи отсюда, немедленно, и не лезь в мою личную жизнь. Ничего я тебе больше не скажу.

— Зря ты, так, Катя. Рано или поздно тебе придётся ответить за преступную деятельность.

— А мне нечего бояться, — вызывающе заявила Катерина. — Я в наркобизнесе самая последняя шестерёнка. В изготовлении наркотиков не участвую, не переправляю их через границу и не распространяю. Если и привлекут кого, так только не меня, потому что я ничего не знаю. Всё, Жигарёв, катись колбаской. И никогда больше не появляйся на моём пути. Не смей разыскивать дочь, я тебе этого не прощу. Анюта до сих пор уверена, что ты был ей не родной отец, и, к тому же, много лет назад погиб в Афганистане.

— Хорошо, я ухожу, — с грустью произнёс Сергей. Всё ещё не теряя надежды пробудить у бывшей жены здравые рассуждения над происходящими событиями, он, словно бы невзначай, извлёк из нагрудного кармана маленький китайский диктофон «Олимпус». Подержав его несколько секунд на ладони, как бы взвешивая ценность записанной информации, закончил свой визит словами:

— Смотри, как бы тебе потом не пришлось сожалеть. Я вывернусь наизнанку, но банде твоего брата кислород перекрою. В этом ты можешь не сомневаться. — Сергей постоял несколько секунд, затем добавил:

— Надумаешь принять моё предложение — найдёшь меня в гостинице «Свердловск». У тебя на размышление ровно сутки. Завтра вечером я уеду.

Посмотрев напоследок пристально в глаза бывшей жены, он медленно затворил за собой дверь её кабинета.

Катерина очень долго сидела, не шелохнувшись, размышляла над последними словами Жигарёва. Потом извлекла из стола большую трубку радиотелефона «Панасоник», вытянула до упора антенну и набрала номер Небаскина.

— Игорь, Жигарёв только что был у меня. Он очень много знает о нашем бизнесе, — скороговоркой произнесла она, едва дождавшись окончания длинных гудков.

— Давай встретимся через полчаса в сквере, — проговорила трубка голосом Небаскина.

— Хорошо, я буду через полчаса, — сказала Катерина и нажала на кнопку отбоя. Потом ладонью вогнала антенну обратно в корпус и положила трубку в свою дамскую сумку.

Из помещения турфирмы Сергей Жигарёв вышел злой. В нём ещё теплилась надежда на то, что его бывшая жена образумится и поступит так, как он ей предложил. Но эта надежда таяла с каждым его шагом. Те преображения, которые произошли с Катериной, в которых он сам смог убедиться воочию, не позволяли ему рассчитывать на радужные ожидания. Скорее всего, она незамедлительно позвонит Адмиралову, расскажет брату всё начистоту и будет ждать от него дальнейших указаний.

«Ну и хрен с ней, если она так поступит, — подумал Сергей, шагая к остановке трамвая. — Я дал ей шанс выпутаться из дерьма, а уж как она им воспользуется — не моё дело. Главное, дочь Анюта незапятнанная и находится далеко за пределами страны. Она счастлива, ей ничего не угрожает, и я за неё спокоен. А разговоры Ектерины Борисовны с Адмираловым пусть прослушивает служба Щеголькова. Полковник профессионал, ему и карты в руки. Ликвидация наркотрафика и поимка наркодельцов — его задача. Посчитает нужным привлечь меня в ходе операции — флаг ему в руки, я всегда, как пионер, готов помочь правоохранительным органам».

Так думал Сергей Жигарёв, наивно полагая, что вышел из игры без потерь. В этот момент он не мог знать, что Адмиралов, интуитивно почувствовав опасность, уже принял меры предосторожности. Он запретил Катерине звонить ему в Патайю по служебному телефону из её офиса. Сотовой связи на территории России ещё не было, появились лишь массивные радиотелефоны с ограниченным радиусом действия. Один из таких аппаратов и был у Екатерины Небаскиной. О его существовании знали лишь немногие люди из близкого окружения Адмиралова. Номер был зарегистрирован на одинокую старушку в возрасте восьмидесяти пяти лет, которая никогда никому не звонила. База была установлена на крыше жилого дома. Напрасно старались люди Щеголькова перехватить переговоры Екатерины Небаскиной. Ни после ухода Сергея Жигарёва из офиса турфирмы «Восток», ни в течение всего дня и ночи звонков из кабинета его бывшей жены зафиксировано не было. «Прослушка», которую установили оперативники на линии её квартирного телефона, также не дала никаких результатов. Словно и не было у неё волнительной встречи с бывшим мужем.

А события, тем временем, развивались следующим образом. Екатерина Небаскина покинула офис и отправилась на встречу с мужем. Он прилетел из Паттайи три дня назад. После длительных и безрезультатных поисков Сергея Жигарёва, Адмиралов догадался, что тому каким-то образом удалось покинуть экзотическую страну, беглеца следует искать в России. Интуиция подсказывала ему, что бывший спецназовец не из тех людей, которые от страха забиваются в тёмный угол, где их никто не найдёт. Он обязательно начнёт активные действия. Жигарёв, несомненно, захочет повстречаться с бывшей женой и увидеть родную дочь. В сестре Адмиралов был полностью уверен: она и шага не ступит без его инструкций, ни слова не произнесёт от себя лично. А вот ветреная Анюта может только помешать, если узнает, что Жигарёв — её родной отец. Племянницу Роман Борисович решил срочно отправить за пределы России, соблазнив её длительным путешествием по Малайзии. Он даже пообещал Анюте: если ей понравится страна — уютный домик на берегу океана будет приобретён для неё в собственность. Племянница несказанно обрадовалась и уже на следующий день умчалась в Куала-Лумпур.

А через день после её вылета из России, в аэропорту «Кольцово» приземлился самолёт из Ташкента, на борту которого находился Игорь Небаскин. Он прибыл из Таиланда для решения возникших проблем в бизнесе, а также для ликвидации Сергея Жигарёва.

Екатерина встретилась с мужем в уютном сквере неподалёку от театра оперы и балета. Игорь пришёл первым и ждал жену минут пять. Когда она приблизилась к скамейке, которую однажды они облюбовали для встреч, он встал, поцеловал жену в щёку и встревожено спросил:

— Что стряслось?

— Ко мне заходил Сергей, — женщина перевела дух и внимательно посмотрела на Игоря.

— Это я уже слышал, продолжай.

— Вначале он расспрашивал о дочери, а потом стал интересоваться о моей роли в бизнесе брата.

— Не сказал, для чего ему это надо?

— Сказал, что сможет уберечь меня от наказания, если я расскажу ему всё, что знаю. — Катя не сводила глаз с Игоря.

— И что ты ответила?

— Сказала, что мне ничего неизвестно, и в торговле наркотиками я не замешана.

— Ты умница, Катя, правильно ответила. Тебе действительно нечего опасаться, — Игорь привлек голову женщины к себе и поцеловал. — Зря ты так встревожилась.

— Это ещё не всё, — выговорила Катерина. — Сергей показал мне диктофон, на котором сделана какая-то компрометирующая запись. Пообещал, что сделает всё возможное, чтобы помешать поставкам товара из Паттайи.

— Ну и пусть себе дёргается. С поличным нас не взять, потому что поставок товара пока не будет, — хладнокровно заявил Игорь.

— Это как? — удивилась Катерина и искренно обрадовалась.

— Очень просто, дорогая. Роману Борисовичу стало известно, что в ближайшее время все грузы, в том числе и ручная кладь, будут проверяться на наличие наркотиков. Пока не найдём обходной путь, — Небаскин сделал небольшую паузу, подбирая подходящие слова, — нам ничего не угрожает.

— Игорь, ответь мне, — с осторожностью обратилась Катерина к мужу и неожиданно умолкла.

— Ну, спрашивай, чего замолчала? — не выдержал тот.

— Почему Роман Борисович возит товар издалека? Что, нельзя изготавливать его где-нибудь в уральской глухомани?

— С чего вдруг у тебя возник такой вопрос? — брови Игоря подпрыгнули вверх и задержались в таком положении, будто их свело судорогой. — Раньше, помнится, тебя не интересовали нюансы нашего бизнеса.

— Тонкости бизнеса меня не интересуют. Просто… просто ты редко бываешь со мной, — с тяжёлой грустью ответила Катерина. — Сергей сказал, в Паттайе на твоём попечении находится бордель, и ты прибегаешь к услугам проституток. Это правда?

Игорь помедлил с ответом, мысленно взвешивая, на какую же чашу весов положить свой ответ. Что окажется тяжелее: «да» или «нет»? К каким последствиям приведёт его ответ? Солгать, или сказать правду?

— Впрочем, не надо отвечать, — опередила его Катерина. — Я давно заметила, что ты охладел ко мне, и моё тело перестало тебя волновать, как прежде. Конечно же, я не могу соперничать с профессиональными проститутками, а постигать развратный секс, чтобы ублажать тебя, я не в состоянии. Воспитание не позволяет. Интимных отношений между нами больше не будет.

— Вот как! А хочешь, я дам тебе слово, прямо сейчас, что посещение борделя выброшу из головы, — предложил Игорь. — Я не желаю разрушать наши отношения, потому что люблю тебя. А бордель — это так, баловство из чрезмерного любопытства. И вообще, дорогая, посещение публичного дома не следует рассматривать, как супружескую неверность. Это всего лишь решение проблемы мужчины, временно оказавшегося без женской ласки.

Катерина посмотрела на Игоря, тот глупо улыбался. Она на миг представила эту улыбку на его лице в момент близости с другой женщиной, и ей стало вдруг зябко. Катерина даже невольно поёжилась.

— Не верю я тебе, Игорь, — тихо произнесла она.

— Почему?

— Не сможешь. Психологи говорят, что, если мужчина вкусил не один запретный плод, а целую корзину, он уже не сможет остановиться от соблазна.

— Глупости говорят твои психологи, — не согласился Игорь. — И вообще, предлагаю замять эту тему. Впредь постараюсь как можно чаще выбираться к тебе. Я уверен, всё у нас вернётся на круги своя, нужно только немного подождать. Обещаю. В конце концов, у каждого человека есть свои слабости, их надо уметь прощать.

Он сказал это так, словно его поступок был сравним с детской шалостью, на которую взрослым не следует обращать особого внимания.

Катерина не стала спорить и промолчала, однако осталась при своём мнении.

— Где остановился наш гость? — спросил Небаскин после непродолжительного молчания, как будто и не было вовсе разговора на деликатную тему. Он давно перенял у Адмиралова манеру общения с Катериной — в ласково-назидательном тоне. Вёл разговор так, что по окончании его та безропотно повиновалась ему, словно была рабыней. Вот и сейчас, Игорь как бы и повинился, и в то же время дал понять жене, кто здесь главный.

— Сергей остановился в гостинице «Свердловск», выезжает завтра вечером.

Катерина догадалась, почему Небаскин задал этот вопрос, и её охватила тревога. Она спросила с опаской:

— Что ты надумал?

— Хочу узнать, какой информацией обладает наш герой. Загляну к нему на огонёк, потолкую в вежливой форме.

— Игорь, пообещай мне, что ты ничего плохого с ним не сделаешь, — потребовала Катерина.

— Разумеется, не сделаю, если твой Жигарёв в добровольном порядке отдаст мне диктофон, — осклабился Небаскин.

— А если нет?

— Тогда придётся применить силу. Иначе, милая, нельзя. Иначе все мы окажемся за решёткой. Надеюсь, роскошная жизнь тебе ещё не наскучила?

— Ты собрался его убить? — спросила Катерина, не поверив словам мужа.

— Ну, что ты, дорогая. Разве я похож на убийцу? — вызывающе рассмеялся Игорь. — Да и Роман Борисович не давал мне никаких распоряжений в отношении Жигарёва. Так что, не стоит напрасно беспокоиться за жизнь твоего героя.

Катерина смерила мужа недоверчивым взглядом, но всё-таки немного успокоилась. Помолчав немного, вяло промолвила:

— Пойду я, пожалуй. В конторе ещё много дел.

— Тебя проводить? — спросил Игорь.

— Нет, не нужно.

Катерина встала и медленно зашагала прочь. Она шла, тупо уставив свой взгляд под ноги, и ничего не видела вокруг. В душе образовалась пустота, которая стала заполняться каким-то необъяснимым страхом.

Сергей вернулся в номер гостиницы вечером. А днём, едва покинув офис турфирмы, он позвонил Артёму Щеголькову.

— Это я, Артём Дмитриевич, — пробубнил он в трубку.

— Привет, путешественник, — отозвался хрипловатым голосом Щегольков. — Есть интересные новости? Хочешь встретиться?

— Думаю, обойдёмся без встречи. Послала меня разлюбезная куда подальше, ничего я от неё не добился.

— Пытался пристращать?

— Пускал в ход все средства, вплоть до тяжёлой артиллерии, — усмехнулся Жигарёв. — Железной леди оказалась моя бывшая супруга. Записал я на диктофон кое-какие мелочи, пустяки, одним словом.

— Ничего другого, впрочем, я от неё и не ожидал, — почему-то весело проговорил полковник, и Сергей услышал, как тот негромко хмыкнул. — Ладно, не унывай. Это дело у меня на контроле. Уши держим на макушке. Что собираешься делать?

— Пока не знаю. Поброжу по городу, наверно, поразмышляю. Мне есть о чём подумать.

— Значит, так, Серёга. Развлекайся пока, сходи куда-нибудь, а вечером, часиков этак в восемь, я загляну к тебе в номер. Там, в тихой обстановке, мы и пропустим твою информацию через сито. Время тебя устроит?

— Договорились, в двадцать ноль-ноль я буду ждать в номере.

За час до встречи с полковником Щегольковым Сергей вернулся в гостиницу. Вошёл в номер, разделся. Положил в холодильник пакет с закусками и бутылку водки «Абсолют». После длительной прогулки по городу захотелось сразу же принять прохладный душ. Вспомнил, что утром, заглянув в холодильник, обнаружил там стройный ряд бутылок с пивом. Сейчас они оказались как раз кстати. Сергей достал одну из них, прижал к ней ладонь. Бутылка была почти ледяной. Он прихватил ещё одну и выставил на столик согреться. Потом направился в душ.

Стоя под сильной струёй воды, которая звучной дробью сыпала по кафельному полу душевой кабинки, Сергей не слышал, как в номер вошли двое мужчин. Они тихо прикрыли за собой дверь, остановились в прихожей, прислушались. Один из них бесшумно прошёл в комнату, постоял в раздумье несколько секунд, потом взял со стола две бутылки пива и так же бесшумно вернулся в прихожую.

— Ща он у нас попляшет, — сдавленно гоготнул он. — Приготовься к беседе, Игорёк.

— Ты что надумал, Блямба? — тихо прошипел Небаскин.

— Смотри, — бандит резким движением открыл дверь душевой комнаты и с размаху швырнул на пол одну за другой обе бутылки пива. Они разбились в дребезги, острые осколки разлетелись по всему полу. Пиво превратилось в пену, и она, пузырясь, оседала на кафельной плитке. В дверном проёме остановился Игорь Небаскин с ножом в руке.

— Ну, здравствуй, Рэмбо! — громко проговорил он. — Заткни фонтан, а то ни хрена не слышно.

— Заткну я его или нет, ты всё равно ни хрена не услышишь, — спокойно произнёс Сергей, но воду перекрыл.

— Не знаю, не знаю… Мне, почему-то кажется, что ты ответишь на все мои вопросы, — криво ухмыльнулся Небаскин. — Молчать не в твоих интересах.

Сергей не проронил ни слова и лишь презрительно улыбнулся. Он принялся взглядом обшаривать одежду противника, пытаясь определить под ней оружие.

«Кажется, пустой, — отметил он про себя. — Это уже неплохо. Есть шанс пободаться». Препятствием для прорыва к выходу было битое стекло. Им был усыпан весь пол, не просматривалось ни одной чистой плитки, куда можно было переступить, не поранившись.

— Где диктофон? — жёстко спросил Небаскин и выставил перед собой финский нож. — Или уже легавым передал?

— К их помощи прибегать не собираюсь, — чеканя каждое слово, ответил Сергей. — Игры с мерзавцами предпочитаю вести в одиночку. А диктофончик — так, на крайний случай, когда кто-нибудь из вас вдруг доживёт до финала и не пойдёт на сознанку.

— Ты чё лепишь, Рэмбо? — вскипел Небаскин. Его голос прозвучал так громко и визгливо, что в дверях немедленно показалась голова второго бандита.

— Одной ногой стоишь уже в могиле, а надеешься на хеппи-энд?! — истерично рассмеялся он. — Да я сейчас, не задумываясь, проткну твоё наивноё сердце! — Небаскин решительно шагнул навстречу Жигарёву, поводя ножом из стороны в сторону.

И тут произошло неожиданное. Левой рукой Сергей мгновенно рванул душевой шланг у основания, а правой швырнул металлическую сетку в лицо бандиту. Тот не ожидал такой стремительности и не успел увернуться. Сетка ребром попала ему меж глаз. Небаскин сделал неуверенный шаг вперед и рухнул всем телом на битое стекло. Пока Блямба соображал, что же произошло, и выхватывал пистолет из-за пояса, Жигарёв, оттолкнувшись от тела Небаскина, одним прыжком достиг дверного проёма. Заученным движением выбил пистолет из рук Блямбы и открытой ладонью прошёлся по его лицу снизу в верх. Когда Блямба схватился за лицо, рубанул его ребром другой ладони по шее. Приятель Небаскина улёгся в тесной прихожей без чувств.

Сергей снял с него брючный ремень, связал руки за спиной. Потом вытащил из душевой Небаскина, и поступил с ним аналогичным образом.

— Вот так и лежите, архаровцы, пока я не придумаю, как с вами поступить, — миролюбивым голосом произнёс Сергей.

И только сейчас он вдруг почувствовал боль в обеих ступнях. Ковыляя, прошёл в комнату, сел в кресло, осмотрел раны. Порезы были неглубокими, но в них было очень много мелких осколков стекла и раны сильно кровоточили. Пришлось вернуться в душевую, чтобы взять полотенца. Из минибара он извлек стограммовую бутылочку водки, протёр раны. Затем разорвал полотенца на ленточки, перевязал ступни. Едва только управился с перевязкой, как раздался стук в дверь. Сергей невольно взглянул на часы. Стрелки показывали ровно восемь. Он встал, бесшумно прошёл к двери и спросил:

— Кто там?

— Открывай, свои, — услышал он за дверью знакомый голос полковника Щеголькова. — Чего затихарился?

Сергей повернул дверную защелку, впустил Щеголькова в номер. Тот вошёл и замер на месте.

— Ни хрена себе! — воскликнул он, разглядывая лежащих на полу людей. — Что за звери попались в твои силки?

— Это не те особи, Артём, которые занесены в Красную книгу, — рассмеялся Жигарёв. — Перед тобой обычные хищники, которых можно без нанесения ущерба природе истреблять в неограниченном количестве.

Небаскин успел очнуться, его пальцы шевельнулись, проверяя, вероятно, на прочность ремень. Второй бандит лежал, не показывая признаков жизни.

— Гляди, один уже очухался, — заметил Щегольков. — Видать, ты к нему отнёсся более ласково, чем к приятелю.

— А как же, — отозвался Жигарёв, — он, как-никак, приходится мужем Екатерины Борисовны, вроде как родственник мой.

— Нет, Сергей Степанович, его ты тоже не пожалел, — сказал Артём, показывая на несколько тёмных пятен, проступивших на одежде Небаскина.

— А не надо было разбрасывать на полу битое стекло, я просто не успел его убрать, — съязвил Сергей.

— И сам поранился, — отбрасывая шутливый тон, озабоченно проговорил полковник, разглядев перевязанные ступни Жигарёва. — Как всё произошло?

— Я душ принимал, когда они вошли сюда, — нехотя начал пояснять Сергей. — Взяли со стола пару бутылок пива и ухнули мне под ноги. Думали, загнали меня в стойло, и можно будет резать, как барана. Но, как видишь, финт не удался.

— Поня-ятно, — протянул Щегольков. — Сейчас вызову оперативную группу, пусть заберут хулиганов. А завтра я с ними побеседую.

— Забирай, они мне не нужны, — согласился Жигарёв.

Когда Небаскина и его подельника увезли, Щегольков сказал:

— Хорошо, что сюда пришли эти лохи. Если бы Адмиралов не поспешил и направил профессионального киллера — тебе бы не пришлось сейчас со мной разговаривать. Убийца не стал бы с тобой церемониться, а сразу пустил пулю в лоб. Так-то, Сергей. В рубашке ты родился, однако.

— Слушай, может, водочки хряпнем по такому случаю? — спросил Сергей.

— Раны серьёзные? — пропустив мимо ушей вопрос Жигарёва, поинтересовался Щегольков.

— По военным меркам — пустяки, досадно только, что пятки нашпиговал осколками. Хожу — словно ежей давлю, — недовольно пробурчал Сергей. — Так, хряпнем водочки, а, Артём Дмитриевич? Столько событий за один день — грех не закрепить в памяти!

— Если только чуть — чуть, — после некоторого колебания, согласился Щегольков. — У меня ещё дел невпроворот, да и тебя в госпиталь нужно пристроить.

— Ты это серьёзно?

— Вполне. Осколки надо извлечь, да и ты всегда будешь у меня под рукой. События, как видишь, развиваются бурно, можешь понадобиться в любой момент.

— Ну, хорошо, противиться я не стану, — проговорил Сергей. Приподнявшись на цыпочки, прошёл к холодильнику, достал бутылку запотевшей водки, пакет с закуской, выставил всё это на стол.

— Хорошая водка, не правда — ли? — спросил он Щеголькова, разливая содержимое бутылки по рюмкам.

— Да, чистая, как слеза, — согласился полковник. — Но и наша была не хуже, пока её разливали под контролем государства.

Мужчины выпили, крякнули, как полагается, закусили порезанным на мелкие кусочки беконом.

— Как думаешь, когда Адмиралову станет известно о задержании Небаскина? — спросил Щегольков и внимательно посмотрел на Жигарёва. — Через день, два, через неделю?

— Завтра же, — уверенно заявил Сергей. — Я не сомневаюсь, что связь между Адмираловым, Небаскиным и его женой происходит ежедневно. Причём, связующим звеном является Небаскин.

— Почему такая уверенность?

— Рассуди сам: не успел я пообщаться с бывшей женой, как Небаскин тут же пытается изъять у меня диктофон, а затем и ликвидировать. О моём появлении в Екатеринбурге знала только Катя. Звонков из её офиса вы не зафиксировали, стало быть, координатором в Екатеринбурге является Небаскин.

— То есть, ты хочешь сказать, что между Небаскиными существует другой способ передачи информации?

— Это очевидно, Артём. Как-то же передала Катерина мужу о встрече со мной?

— Да, надо признаться, меры конспирации у них предусмотрены неплохо, — медленно проговорил Щегольков. — И я уже догадываюсь, как они поддерживают связь между собой.

— Как? — спросил Сергей с интересом. — В офисе установлена рация?

— Нет, рации у них нет, оформить её очень хлопотно. А вот какой-нибудь радиотелефон, типа «Панасоник» или «Харвест», думаю, Адмиралов своей сестре подарил. Ты обыскивал их, когда они лежали в отключке?

— Кроме пистолета и финского ножа при них ничего не было. Даже документов.

— Ничего, завтра мы всё выясним: кто они, откуда прибыли и с какой целью.

— Мне думается, что команду «фас» на ликвидацию моей персоны Небаскин получил от шефа тоже только сегодня, — заметил Жигарёв. — Самостоятельно, без разрешения босса, он бы на меня не попёр.

— И после выполнения задачи, надо полагать, твой киллер был обязан доложить Адмиралову, — предположил Щегольков.

— Несомненно.

— Значит, завтра, в любом случае, Небаскина спохватятся. Либо жена запаникует, и будет звонить в Таиланд, либо сам Адмиралов выйдет на сестру. Выходит, прессовать Небаскина мне предстоит незамедлительно.

— Совершенно верно, Артём.

— Что ж, придётся сегодня уже заняться разработкой игры.

— Думаешь, получится склонить Небаскина к сотрудничеству со следствием?

— Чем чёрт не шутит, — пожал плечами полковник. — Во всяком случае, я обязан испробовать такой вариант. Это лучший способ выманить медведя из берлоги. Если Адмиралов узнает о задержании Небаскина — можно смело ставить крест на всей задуманной операции. В Россию он тогда не сунется.

— Вот если бы они меня замочили… — криво усмехнулся Сергей, — шансов на успех операции было бы больше.

— Совсем наоборот. Проблем было бы ещё больше. — Полковник извлёк из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой, прикурил. Жадно затянулся, и, выпустил дым через нос, пояснил:

— Во-первых, на установление личности убийцы ушла бы масса времени, а сам Небаскин без промедления уполз бы в какую-нибудь нору. Поэтому, напрасно ты думаешь, что, принеся себя в жертву, мог бы оказать органам неоценимую услугу.

— Значит, не совсем уж и зря я проверял свои способности хождения по битому стеклу? — обрадовано спросил Сергей, наполняя рюмки последним содержимым бутылки.

Щегольков бросил на него испытующий взгляд и неожиданно сказал:

— Мы должны заставить Адмиралова поверить в твою смерть. Это будет очень удачный ход.

— В чём же гениальность такого хода? — полюбопытствовал Жигарёв. — И как ты собираешься запудрить мозги бандиту, если любая девочка в регистратуре подтвердит моё полное здравие?

— Зачем ему звонить в гостиницу, если Небаскины оба, независимо друг от друга, сообщат Адмиралову о твоей кончине? Но и с гостиницей не будет проблем, — хитро прищурившись, сообщил повеселевший вдруг полковник.

— Может, посвятишь меня в свою игру? — не разделяя радости Щеголькова, пробурчал Сергей. — Я, знаешь ли, всегда неуютно себя чувствую, когда мою персону используют втёмную.

— Никто и не собирается использовать тебя втёмную, — всё с той же радостной улыбкой на лице вымолвил Щегольков. — Завтра я навещу твою бывшую супругу и с прискорбием сообщу ей о твоей смерти. Более того, я с удовольствием расскажу ей все подробности твоей гибели и покажу фоторобот подозреваемого убийцы.

— И ни слова о том, что её муж уже закрыт, — продолжил дальше Жигарёв.

— Верно. Небаскин из моего кабинета сделает два звонка: один — жене, другой — Адмиралову. Текст я ему составлю, чтобы не сболтнул лишнего. — Полковник продолжал улыбаться.

— Голова, — одобрительно отозвался Жигарёв. — А что со мной?

— А с тобой поступим следующим образом. Сейчас мы организуем выезд «Скорой помощи» с нашими сотрудниками и увезём покойника из этого номера. О том, что скончался именно ты, сообщу я, когда спущусь в регистратуру, чтобы расплатиться за номер и причинённый ущерб.

— Какой ущерб? — удивился Сергей.

— А шланг ты разве не вырывал с корнем? — подковырнул Артём.

— Блин, совсем забыл, — спохватился Жигарёв, и полез в карман за деньгами. — Как думаешь, сколько они с меня сдерут за это?

— Сергей, ты что, рехнулся? Неужели ты и в самом деле думаешь, что я собираюсь расплачиваться за проживание в номере за какой-то дурацкий шланг? Ты извини, но сейчас мне почему-то кажется, что ты самый настоящий лох. Да будет тебе известно, что мне достаточно показать в регистратуре свою ксиву, и администратор любезно, с большой радостью, спишет все расходы на твою смерть. — В зелёных глазах полковника на миг мелькнуло нездоровое злорадство. — И поверь, смета на ремонт номера будет превышать реальные расходы в десятки раз. Твоя смерть этим проходимцам только на руку.

Сергей не стал возражать, подумав, что полковнику виднее, как поступить в сложившейся ситуации.

«Скорая помощь», к удивлению Сергея, прибыла достаточно быстро. Двое сотрудников из конторы полковника были переодеты в одежду медицинского персонала, один — в гражданском костюме.

— Куда везти? — спросил он Щеголькова, стоя навытяжку.

— В госпиталь к ракетчикам, Саша, я уже договорился, — сухо распорядился полковник. — Там его никто не будет искать.

— Понял, командир, — так же сухо проговорил человек в штатском. — Прошу, — обратился он к Жигарёву, показав взмахом руки на установленные посреди комнаты носилки.

— Ложись, ложись, не стесняйся, — напутствовал Щегольков Сергея. — На днях я тебя навещу.

Они пожали на прощание руки друг другу. Сергей растянулся на носилках, «медики» накрыли его простынёй и понесли к выходу.

 

Глава 26

Несостоявшаяся встреча

Военный городок ракетной части находился далеко от окраин Екатеринбурга. В госпитале Сергея Жигарёва поместили в небольшой отдельной палате, изолировав от солдат срочной службы. Военный фельдшер, хмурый и немногословный прапорщик Бортников долго ковырялся пинцетом в порезах, извлекал оттуда многочисленные мелкие осколки стекла, и с большой осторожностью, словно в пинцете были зажаты какие-то драгоценные частицы, складывал их в металлическую ванночку. Закончив ювелирную работу, он обработал раны дезинфекционным раствором и перебинтовал ступни ног толстым слоем. Пробормотав что-то нечленораздельное себе под нос, прапорщик удалился.

Молчаливый лекарь появлялся в палате ежедневно — утром и вечером, делал своё дело и безмолвно уходил. Несколько раз Сергей пытался заговорить с ним, но все его попытки были безуспешными. Фельдшер отвечал односложно и с неохотой.

«Если аккумулятор разрядился, то машину уже не завести», — сделал вывод Сергей и прекратил бесполезные намерения втягивать фельдшера в разговор. Часами он смотрел телевизор, читал книги, которых в палате оказалось около десятка, и спал. Никто им не интересовался и не тревожил.

Щегольков появился в палате у Сергея только на пятый день.

— Привет, бездельник, — громко проговорил он с порога и быстрым шагом прошёл к кровати. Придвинув стул, устроился напротив Жигарёва.

— Как дела? Не обижают героя афганской войны? — продолжил он весело.

— Поселили в сонное царство и забыли, — недовольно пробурчал Сергей. — Я собрался было уже в бега податься, да ты объявился, наконец.

— Ладно, не обижайся на весь мир, как кисейная барышня. Должен был догадаться, что дела не пускали. Заскочить к тебе — это значит потратить полдня, крюк в оба конца совсем немалый, — стал оправдываться Артём. Потом неожиданно спросил:

— Ты — как? Всё еще на цыпочках ходишь? Или уже в состоянии совершить многокилометровый марш-бросок?

— Есть такая необходимость? — Сергей внимательно заглянул в лицо полковника.

— Есть, — с некоторой заминкой сознался Щегольков. — На днях в часть должна нагрянуть какая-то комиссия из Москвы. Сам знаешь, никому не хочется иметь неприятности, вот командир части и попросил освободить палату поскорее.

— С большим удовольствием покину эту капсулу космонавта, хоть сейчас, — с решительностью заявил Жигарёв. — До чёртиков надоело заточение.

— Ты-то готов, кто бы мог в этом сомневаться, — медленно проговорил полковник. — Только вот имеется одна загвоздка.

— Какая?

— Тебе пока нельзя возвращаться домой.

— Что, операция набрала большие обороты?

— Не то слово, — вздохнул Артём. — Колесо закрутилось так стремительно, что я вторые сутки, можно сказать, ночую в конторе.

— Небаскин раскололся? — спросил Сергей обрадовано.

— Не сразу, пришлось с ним хорошенько поработать, — усмехнулся Щегольков и брезгливо поморщился, вспоминая, по всей видимости, эту «работу». — Топорщился до тех пор, пока не понял, что кранты ему придут при любом раскладе. Рассказал всё, излагал аж взахлёб. Теперь в моём распоряжении полная информация о наркотрафике из Таиланда.

— А почему мне нельзя возвращаться? — удивился Сергей.

— В Чусовой должен прибыть Адмиралов, там у него намечается стрелка с конкурентами. Представляешь, что может произойти, если ты с ним столкнёшься нос к носу?

— Откуда в Чусовом появились конкуренты? — с недоумением спросил Сергей. — Уголовников там предостаточно, это всем известно. Столько колоний вокруг. Почти треть зэков потом оседает в этом районе. Знаю также, что Чусовская группировка вершит делами и в областном масштабе. Но, чтобы в этом небольшом городе зародился наркобизнес — с трудом верится. Ты ничего не преувеличиваешь?

— А для чего, по-твоему, я ездил в Чусовой?

— Не знаю, — пожал плечами Жигарёв.

— Раз не знаешь — поясню, раскрою перед тобой секретные сведения, — на лице Щеголькова промелькнула улыбка и тут же исчезла. — Чусовские бандиты решили перепрофилироваться. Мало им стало грабежей, рэкета и краж, не тех масштабов доходы. Вот они и решили наладить канал поставки наркотиков из Казахстана. Как ни странно, это им удалось сделать. А чуть раньше застолбить свободную Чусовскую территорию попытались наркодельцы из Екатеринбурга. Это сейчас мы знаем, что это дело рук Адмиралова. Он расстарался и даже успел переправить небольшую партию, которая, по словам Небаскина до сих пор находится в одной из могил на городском кладбище. Вот почему Баклан так сильно заинтересовался твоей персоной. Усекаешь?

— Да-а, перспективно мыслит Роман Борисович, — отметил Сергей. — Ты думаешь, Чусовские бандиты поквитаются с ним за то, что он решил залезть в чужой огород?

— Вначале было такое предположение, но, когда ты сказал, что Адмиралов — это вор-рецидивист с погонялом Баклан, у меня в душу закралось сомнение.

— Почему?

— Роман Гайворонский родом из этих мест, все свои сроки отбывал в Чусовских колониях. Авторитеты, которые сейчас заправляют криминалом — наверняка помнят его. Вероятнее всего, Адмиралов и делает ставку на эти обстоятельства.

— Скажи, Артём, только честно: всё, что я сейчас услышал — тебе было известно до знакомства со мной?

— Чусовскую группировку мы уже вели, и знали о ней практически всё. А вот по поставкам из Таиланда оставалось очень много тёмных пятен. Как тебе известно, экзотические игрушки были обнаружены совершенно случайно. До этого момента мы даже и не догадывались, что наркота преодолевает такое большое расстояние. Ни способ доставки её в Россию, ни маршрут нам не были известны. Я уже не говорю об именах главных фигурантов. Если бы не твоя информация — нам пришлось бы ещё долго биться, как рыба об лёд. — Щегольков изучающим взглядом посмотрел на Сергея, затем спросил с интересом:

— А ты думал, я все секреты должен был выложить тебе в первый же день знакомства?

На лице Жигарёва появился насмешливый взгляд. Его глаза сузились и как будто потемнели. Он язвительно высказался:

— Понимаю, понимаю. Тайна следствия, прокачка свидетеля, что там ещё?

— Сергей, ты что, обиделся?

— Да нет, тебе показалось. Ты поступил правильно. В кабинете Миронова совершенно не обязательно было сливать информацию о Чусовской группировке. Она не имела никакого отношения ко мне.

— Хорошо, что понимаешь. Теперь о главном. Когда состоится стрелка — нам пока неизвестно. Но, судя по всему, в самое ближайшее время. Совместно с ФСБ сейчас готовится крупная операция по ликвидации обеих группировок на этой стрелке. Ты своё дело сделал и должен выбыть из игры. У тебя есть место, где ты мог бы затаиться, скажем, на месяц?

Сергей задумался на некоторое время, потом уверенно ответил:

— Да, есть такое местечко. Давно собирался там побывать. Думаю, сейчас подвернулся самый удачный момент. — На его лице появилась какая-то загадочная улыбка.

— Ну, тогда собирайся, поехали. — Полковник по-дружески похлопал Жигарёва по плечу. — Жду в машине.

Утром следующего дня Сергей Жигарёв улетел в Уренгой. Он летел на встречу с Мариной, даже не помышляя о том, какая страшная пропасть предстанет перед ним.

Дом, в котором проживала Марина Пшеничникова, так и не поменявшая свою фамилию на фамилию мужа, отыскать не представилось особого труда. До конца рабочего дня было ещё несколько часов, но Сергею почему-то казалось, что Марина уже дома. Отчего появилось такое чувство, он не мог объяснить. Видимо, отпечаток в сознании сделало огромное желание встретиться с любимой женщиной своей молодости. Во время полёта Сергей только и думал о ней, вспоминая яркие эпизоды их встреч. Ему невыносимо хотелось увидеть Марину как можно скорее.

Вот и третий этаж. Сергей остановился у дверей её квартиры. Его сердце учащённо забилось в груди.

«Как в те далёкие годы, когда я ждал её на свидание», — подумалось Сергею. Он нажал на кнопку звонка и стал ждать. Дверь долго не открывалась. Наконец, в коридоре послышались приглушённые шаги, щёлкнул замок и на пороге появился молодой человек. Был он одинакового роста с Сергеем, коренаст и широкоплеч. Короткая стрижка, волевой взгляд. Правда, в карих глазах парня улавливалась не то грусть, не то скорбь. Жигарёв на миг растерялся. Потом, справившись с волнением, спросил:

— Пшеничникова Марина Андреевна здесь проживает?

Молодой человек, пристально посмотрев в лицо Жигарёву, тихо произнёс:

— Проходите.

Повернувшись спиной, последовал в комнату. Затем, словно вспомнив необходимые слова, так же тихо добавил:

— Пожалуйста, снимите обувь в прихожей, я только что закончил приборку.

Выполнив просьбу, Сергей вошёл в комнату и сразу понял, отчего в глазах парня отражалась печаль. Посредине комнаты, на столе, стояла большая фотография Марины, перевязанная в уголке чёрной лентой. Молодой человек стоял чуть в стороне от траурного портрета, взгляд его был устремлён к вошедшему гостю.

— Вы Сергей Степанович Жигарёв? — спросил он.

— Да, — ответил Сергей, поражаясь сходству голоса парня со своим. — Не думал, что вот так… предстоит встретиться мне с Мариной Андреевной…

— Никто не думал, что мама уйдёт от нас так скоропостижно. Всё произошло неожиданно. — У парня дёрнулся кадык, на щеках обозначились желваки. — Две недели назад у неё случился сердечный приступ на работе, коллеги вызвали «скорую». Врачи запретили ей вставать с постели, а она проигнорировала их требование. Встала на третий день и тут же потеряла сознание. Врачи не смогли её спасти. Похороны состоялись неделю назад.

— Тебя Сергеем звать? — спросил Жигарёв.

— Да, — ответил парень и долго, очень пристально смотрел на него. Во взгляде читалось что-то недосказанное, потаённое, отчего Жигарёву сделалось как-то не по себе. Он вдруг почувствовал себя виноватым перед этим парнем, и не мог понять, почему возникло это странное чувство.

— Может быть, мы помянем твою маму? — нерешительно предложил Жигарёв. — А потом ты расскажешь, как мне отыскать её могилку.

— Что ж, давайте помянем, — согласился Сергей и отправился в кухню, чтобы приготовить на стол.

— Я помогу тебе, — сказал Жигарёв, собираясь последовать за Сергеем на кухню.

— Не беспокойтесь, я всё сделаю сам.

— Тогда возьми в прихожей мой пакет, там есть фрукты и спиртное.

Через несколько минут стол был накрыт.

— Вчера было девять дней, как мамы не стало. У меня в холодильнике осталось кое-что от поминального обеда, — пояснил Сергей, выставляя на стол тарелки с закуской и бутылку непочатой водки. — «Русский стандарт» вас устроит? — спросил он, показывая этикетку.

— Отчего же не устроит, это очень хорошая водка, — одобрил Жигарёв.

Сергей наполнил рюмки, они выпили, не чокаясь.

— Когда я наводил порядок в квартире, то обнаружил мамин дневник, — сообщил Сергей. — Очень объёмный. В нём не только её записи, но есть много фотографий, которые она мне никогда не показывала.

Жигарёв вопросительно посмотрел на Сергея.

— Там есть одна запись, из которой следует, что мама очень хотела показать этот дневник вам, — добавил Сергей. Он встал, извлек из ящика письменного стола толстую тетрадь в красочной обложке и положил перед Жигарёвым. — Можете ознакомиться.

— Что, прямо сейчас? — удивился Сергей Степанович. — Может быть, чуть позже?

— Думаю, самый подходящий момент, — сказал Сергей. — Мне нужно отлучиться часика на два. За это время вы и ознакомитесь. А когда я вернусь — у вас появится много вопросов ко мне. Вот тогда и обсудим всё.

— Что ж, не смею противиться. Я всего лишь гость в этом доме, и обязан подчиниться воле хозяина, — улыбнувшись, ответил Жигарёв.

Сергей Пшеничников ушел, оставив его наедине с тетрадью.

Первые страницы дневника не вызвали у Жигарёва особого интереса. Марина писала о первых впечатлениях на севере, о строительстве города нефтяников, о людях, окружающих её. Обычный дневник, которые ведут многие женщины. Он машинально пролистал с десяток страниц, и наткнулся на стихи. Это было четверостишье, обведённое дважды красным карандашом.

А потом следовало повествование в стихотворной форме. Сергей впился взглядом в строчки, с жадностью начал читать. Его охватило невероятное волнение. Шестым чувством он осознавал, что стихи посвящены ему.

«Ты жаром чувств настолько опалил, что от ожогов я, оправившись едва, в душе расплавленной нашла и для тебя слова. Я их боюсь вспугнуть. Ношу в себе, как драгоценную награду. Ведь даже если б больше не было другого у меня, то выше счастья и не надо. Тех месяцев, что мы с тобой прошли, я просеваю дни. И остаются на душе они алмазами одни. Воды чистейшей, высшей пробы; что говорить — кремнистой ведь они породы. И мне тоскливо, грустно, брат, но не вернёшь тех дней назад. Одно лишь в утешенье — призма лет, да негасимой дружбы свет. Мысль сбивчива, пером владеет страсть, но я всему даю оценку… И встречи будут, и разлуки — жизни нить. Но если и тогда не позабыть того, что нам судьба преподнесла — хвала вам, реки, горы, небеса!»

Сергей дочитал эмоциональные строчки до конца, посмотрел на дату. Так и есть! Стихи написаны спустя полгода после отъезда Марины из Чусового. Это значит, не называя его по имени, стихи она адресовала ему. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы не понять простых вещей. Сергей откинулся на спинку стула, прикрыл глаза, стал вспоминать о далёких и таких близких картинах прошлого…

…Скорый поезд «Арктика» уносил Сергея Жигарёва всё дальше и дальше от Баренцева моря. Навсегда. Он сидел в купе один и смотрел в окно. На душе было тягостно, скребли кошки. Сергей закрывал на мгновение глаза и перед взором, точно наяву, отчётливо трепетал военно-морской флаг. Порывистый северный ветер, озоруя, пытался сорвать с флагштока прочное полотнище, подхватить его невидимыми щупальцами и унести в открытое море. Флаг гордо и нервно трепетал, не желая подчиниться воле стихии. В ответ на задиристые порывы удалого ветра он лишь громче хлопал, продолжая красоваться на фоне взволновавшегося моря.

«Вот и всё. Отслужился. Раньше установленного срока», — подвёл он итог и открыл глаза. Мысль о том, что он лишился заветной мечты стать морским офицером, не давала покоя. Его земляк, рецидивист Ермаков, по кличке «Дикий», находившийся в розыске, нанёс ему тяжёлое увечье. Удар ножом в спину поставил неожиданную точку на военной службе.

— Мразь поганая! — негодующе выругался Сергей вслух в адрес бандита. Горький комок обиды застрял в горле. Захотелось нестерпимо курить. Он встал и вышел в тамбур. Поезд, замедлив ход и скрипнув досадно тормозами, замер на какой-то большой станции. Проводница спустилась на перрон, протёрла салфеткой поручни и принялась проверять документы у столпившихся пассажиров. Пройдя контроль, они по очереди взбирались в вагон. Последней оставалась черноволосая девушка в светлой кофточке и юбке-многоклинке. Подле неё стояли большой чемодан и увесистая спортивная сумка. Пассажирка поставила багаж на ступеньку, одной рукой взялась за поручень, другой попыталась поднять чемодан выше, но не осилила. В считанные секунды Сергей оказался рядом и с необыкновенной лёгкостью переставил багаж в тамбур.

— Спасибо вам, — непривычно нежно и певуче, каким-то бархатистым голосом поблагодарила девушка. Взглянув на моряка, она инстинктивно содрогнулась, увидев его изуродованное лицо. Её руки непроизвольно вцепились багаж.

«Ну и рожа у меня безобразная, надо полагать. Люди шарахаются в сторону, как ошпаренные», — подумал Сергей и с грубоватой настойчивостью отнял у девушки багаж.

— Нет-нет, спасибо, дальше я сама, мне нисколько не трудно, — скороговоркой проговорила девушка, но, почувствовав уверенную и сильную хватку моряка, отступила и разжала свои маленькие ладошки.

— Не пугайся, сестрёнка, не бандит я. Приданое твоё меня не интересует. Веди, давай, в свои апартаменты.

Он пошёл за ней следом и невольно, стыдливой украдкой, стал рассматривать девушку с ног до головы.

— Сюда, пожалуйста, — они остановились напротив его купе.

— Вот те ра-аз! Попутчица, стало быть?

— Вы… вам… тоже в этом купе?

— Так точно! — с неподдельной радостью подтвердил Сергей. Сдвинув в сторону дверь, поставил багаж в проходе. За столиком у окна успели уже расположиться две женщины.

— Добрый вечер, — поздоровался он с женщинами и пропустил девушку вперёд.

— Здравствуйте, — вслед за Сергеем проговорила девушка и в смущении остановилась в проходе.

— И мы рады приветствовать вас, — отозвалась за обеих пожилая женщина, и они, как по команде, уставились на моряка.

«Ну вот, началось», — со злостью подумал Сергей, и, не задерживаясь более ни секунды, возвратился в тамбур. Там он пробыл долго, выкурив около десятка сигарет, а когда вернулся, — женщины уже спали. Быстро снял обмундирование и аккуратно поместил его под матрац до утра. Устроившись поудобнее, попытался уснуть. Но шло время, а сон не приходил. Сергей открыл глаза. Чёрная дерматиновая штора плохо прикрывала окно. Незаходящее в эту пору полярное солнце узкими преломлёнными лучиками пробивалось в купе. Висел слабый полумрак. На расстоянии вытянутой руки спала девушка. Тонкая шея и худенькое плечо белым мрамором выделялось среди разбросанных по подушке черных смоляных волос. Пышные, чуть волнистые, они источали едва уловимый дурманящий запах. «Как её зовут? Почему я не спросил?» — подумал Сергей но, вспомнив о своём обличье, рассердился. — «Как же, раскатывай губы шире. Давно пора усвоить, что такой цветок имеет слишком яркие краски. Он не для твоей клумбы, дружок. Тебе нужен цветок бледненький, простенький. Такой, который не бросается людям в глаза, на который никто не позарится и не посмеет сорвать».

Утром всем купе дружно пили чай. Октябрина, молодая женщина лет двадцати семи, розовощёкая и тугая телом, про которых говорят в народе «кровь с молоком», охотно сбегала к проводнице, принесла кипяток. Её пожилая родственница, Мария Степановна, выложила на столик шаньги.

— Берите, кушайте, не стесняйтесь, — по-домашнему просто и обыденно проговорила она. Будто люди находились не в купе, а сидели за домашним столом. Слова её были пропитаны уютом и доброжелательностью, а сама она напоминала Сергею мать: такие же волосы, сплетённые в две косы и уложенные замысловатым венчиком на затылке, те же добрые морщинки у глаз, и такая же неторопливость в движениях. И даже тёмно-синее платье с широким кружевным воротником белого цвета, сшитое по моде довоенного времени, было очень похоже на платье матери.

После завтрака они вчетвером играли в карты — в «дурачка», рассказывали разные истории и, как бы невзначай, по крупицам интересовались друг другом: кто, откуда родом, куда и зачем едет. Черноволосую девушку звали Марина, фамилия её была Пшеничникова. Она окончила техникум и ехала работать в Чусовой.

«Вот так попутчица, вот так подарок судьбы», — внутренне радовался Сергей неизвестно чему.

К его шрамам как-то быстро привыкли или, по крайней мере, делали вид, что не замечают увечья. Так или иначе, это вполне устраивало Сергея, и временами он забывал про своё меченое лицо. В картах ему не везло, и он, раз за разом, месил пухлую колоду измочаленных карт. Женщины подтрунивали над ним и часто продолжительно смеялись. Сергей смеялся вместе с ними, и ему было удивительно хорошо. Так хорошо, что хотелось продлить поездку как можно дольше. Игра шла в паре с Мариной. Большие карие глаза её светились каким-то особенным блеском, излучая на Сергея теплоту и ласку.

Но, увы! Случилось то, чего он никак не ожидал.

— Серёжа, — обратилась к нему бесцеремонная Октябрина. — Тебя где так разукрасило? На ученьях, да?

— Нет.

— А где же? — не унималась женщина.

Сергей обратил внимание на пристальный взгляд Марины, уклончиво ответил:

— Нелепая история, долго рассказывать.

— Вступился за девушку, да? Было много хулиганов, а ты один? Совершил геройский поступок? Ну, расскажи, ну, пожа-алуйста, — проканючила Октябрина.

— Не было никакой девушки, — сердито пробурчал Сергей.

— Да расскажи ты ей, Серёжа, — вступила в разговор тетя Маша, — всё равно ведь не отстанет, с детства она у нас такая приставучая. Прилипнет, бывало, как банный лист, — не отвяжешься от неё.

— А что тут рассказывать? — пожал плечами Сергей. — Всё произошло до банальности просто. Давно это было… — с неохотой начал он излагать свою историю. — Один негодяй… убил мою старшую сестру. Ей тогда только-только исполнилось восемнадцать лет. Его судили, он попал в колонию. Потом бежал. Был объявлен в розыск. Вот с ним-то и свела меня судьба в Севастополе. Опознал я его, пытался задержать. Но просчитался. Васька Ермаков оказался матёрым бандитом и перехитрил меня. Заманил в ловушку, встретил со своими подельниками и порезал. Как земляка, — Сергей невесело усмехнулся. — Ударил ножом в спину, потом проехался по лицу. Раньше этот Ермаков жил в нашем посёлке Лисьи Гнёзда, даже дома были на одной улице.

Сергей закончил грустную историю, посмотрел на Марину.

— Его поймали? — спросила она с тревогой в голосе. — Что с ним стало?

— При задержании Ермаков оказал сопротивление, пытался бежать и был застрелен, — сообщил Сергей.

В глазах Марины исчез искрящийся тёплый свет, лицо побледнело. Она посмотрела на Сергея широко открытыми глазами, прошептала:

— Боже, это же мой брат, и его убили с твоей помощью. Я о нём ничего не знала…

До Москвы она не проронила ни слова. Забралась на верхнюю полку, неотрывно смотрела в окно и тихонько плакала.

После компостирования билетов на поезд «Москва — Соликамск» им достались только боковые плацкарты. Столик — один на двоих. Сергей и Марина были вынуждены сидеть лицо в лицо. Между ними чувствовалась натянутость, и она проявлялась во всём: взглядах, движениях, скупом общении. Но постепенно Марина отошла от шока. Всё чаще её блуждающий взгляд подолгу стал задерживаться на Сергее. Наконец, измученная пыткой молчания, она тихим просящим голосом произнесла:

— Ты извини меня за вчерашнее.

— Чего уж там, не стоит извиняться. Я вполне тебя понимаю, — Сергей глухо кашлянул в кулак.

Девушка, казалось, не слышала его слов. Мысли её были где-то далеко, собираясь в один клубок, а взор, тягучий и страдающий, устремился в невидимую точку за окном.

— Я очень любила Василия, — после небольшой паузы тем же тихим голосом продолжила она. — Для меня он был братом и отцом одновременно. Папу я не помню. Он попал под поезд и умер, когда мне было полгода. Брат гулял со мной, играл по вечерам и баловался. Сам мастерил для меня игрушки и дарил их. Он был добрым и отзывчивым. Когда мама умерла, мне исполнилось шесть лет. Отчим отвёз меня к тётке на север, а сам пропал. Василий остался в Чусовом. К тому времени он был уже взрослый. Вначале от него приходили письма, а потом надолго связь оборвалась. Как позднее выяснилось, наш Василий был осужден за какое-то преступление. Отбыв наказание, приезжал к нам погостить. Потом вернулся назад в Чусовой и снова попал в колонию. Несколько лет от него не было никаких вестей. Однажды к нам зашёл милиционер и сообщил, что Василий бежал из колонии. Просил сообщить незамедлительно, если брат появится в нашем доме. Помню, я сильно испугалась тогда. Не знала, как поступить, если Василий вдруг действительно заглянет к нам. — Марина сглотнула подступивший комок и посмотрела на Сергея вопросительно. Пальцы её сильно дрожали, и, чтобы скрыть дрожание, она принялась перебирать бусы, свесившиеся над столиком.

— Василий не появился у нас ни разу. Но тайно я все-таки ждала его. Хотелось поговорить с ним и выяснить всё до конца. И вот — выяснила.

На глазах Марины вновь появились слёзы, лицо пошло красными пятнами. Закрывшись ладонью, она отвернулась к окну, проговорила:

— Я и в Чусовой-то поехала работать только для того, чтобы быть поближе к Васе. Мне почему-то казалось, что разыщут его и обязательно вернут в ту же колонию. Буду ездить к нему на свидания, навещать его.

Сергей взял маленькие, мокрые от слёз руки Марины и положил их в свои широкие и сильные ладони. Посмотрел девушке в лицо и сказал:

— Не надо плакать, Марина. За брата ты не ответчик. Что случилось — то случилось. Жизнь — не киношная плёнка, её не отмотать назад. Теперь надо думать, как жить дальше. Ты ведь в Чусовом сейчас совсем одна, поэтому можешь рассчитывать на мою помощь.

— Спасибо за добрые слова, — глухо, почти мученически, произнесла она, кусая губы.

На станции они попрощались, договорившись о встрече.

…Сергей очнулся от воспоминаний, перевернул очередную страницу. И вновь увидел стихи, стал читать.

Дочитав до конца, Сергей налил рюмку водки, залпом выпил. Перед глазами вновь поплыли картины прошлого.

…Их встреча с Мариной состоялась через две недели, в тот день, о котором они договорились заранее, попрощавшись на станции. Долго бродили по пустынному парку, присаживались на скамейку под липой, беседовали. Марина рассказывала, как устроилась на работу, как её приняли в коллективе, как живется в общежитии. В конце встречи Сергей отважился поцеловать девушку. Привлёк её к себе, но тут же почувствовал, как Марина напряглась, уперлась руками ему в грудь и поспешно отстранилась.

— Не надо, Серёжа, — тихо выговорила она. — Не быть нам вместе. Между нами столько горя, причинённого моим братом, что его не смыть никогда.

— О чём ты говоришь, Марина? — запротестовал Сергей. — Причём здесь твой брат? Стоит ли вспоминать то, что осталось позади?

— Моя тётя говорила: жизнь длинна, и по ней пройти не просто. Без колдобин и грязи дорога не бывает. И чтобы не упасть — нужно смотреть себе под ноги. Узнают твои родители, чья я родственница, и закрутится карусель. Остановить её у нас с тобой не получится. В упрёках да сомнениях сотрётся твоё чувство ко мне, и вместо него появится вражда.

— Мы не скажем, чья ты есть.

— Скрывать? Лгать? Прости, Серёжа, но я так не смогу. Уж лучше не встречаться нам, чтобы потом не страдать и не мучиться.

— Марина, это будет жестоко с твоей стороны. Ведь я… я влюбился в тебя с первого взгляда. — Сергей покраснел от смущения. — Я так ждал тебя, девушку моей мечты, видел во снах задолго до нашей встречи, и вот, наконец, дождался. Поверь, мы должны быть вместе, чтобы не случилось. Без тебя я не представляю себе дальнейшей жизни.

— Ты всё это придумал, Серёжа. Выкинь из головы и постарайся забыть. Ты сильный, и у тебя всё получится.

Сергей не нашёл слов, чтобы возразить. В полном молчании они добрели до общежития.

— Прощай, Серёжа, — сказала Марина. — Ты очень хороший парень, но мы с тобой не будем больше встречаться. Я так решила.

— Прощай, — ответил Сергей виноватым голосом и протянул руку. — Всегда буду помнить твой голос, как прекрасную музыку.

Они расстались. Тяжёлым морским шагом, чуть покачиваясь на ходу, Сергей шагнул в темноту ночи.

Он ни на минуту не сомневался в своих чувствах к Марине и ждал её, надеясь на чудо. Поступив работать вальщиком леса в лесосплавную контору, Сергей попал в бригаду, руководимую Долматовым Константином Спиридоновичем. Тем самым Костей-лесорубом, которого любила когда-то его покойная сестра Анна. По вечерам, когда на мрачном небе появлялись излохмаченные тёмные тучи, рвавшиеся куда-то за горизонт, словно торопясь отыскать там оставшиеся ещё сухими места и выплеснуть на них свои воды, когда, казалось, непогоде не будет конца, в окнах барака для вальщиков загорался свет. Слышались шум, смех, песни под гитару. Люди проводили свой досуг, как могли. Сергей не разделял шумных компаний. Старался уединиться и читал книги. Читал много и всё подряд. Как-то попробовал написать стихи, и они у него получились. Он бросил читать и увлёкся сочинительством. Потом это стало потребностью. Среди простых, грубоватых на вид людей его увлечение едва могло бы восприниматься всерьёз, скорее наоборот — породило бы массу насмешек, и поэтому он писал тайно. Писал о любви, и стихи его, наращиваемые постоянно новыми четверостишьями, превращались в нескончаемую поэму. Он писал, и перед глазами вставала Марина. Словно издалека наплывал пьянящий запах её волос, в душе возникало тревожное и вместе с тем сладко щемящее чувство, которое будоражило сознание. Голос Марины, мягкий и ломкий, как у подростка, несмолкаемым родничком звенел в ушах. В такие минуты становилось невыносимо грустно и тоскливо оттого, что Марина, в это же самое время, быть может, живёт совершенно иными чувствами и мыслями и не мучается, как он. Ей и неведомо, что счастье любви медленно и бесповоротно, как воды реки Чусовой, протекает мимо, и не остановить его, не задержать, пусть даже временно. Сергей брал гитару и пел свою нескончаемую песню без названия. Чистый громкий голос, точно острый топор, отсекал в этой песне каждое слово, и оно невидимой птицей залетало в комнаты барака. Вальщики по одному, на цыпочках, входили в комнату и размещались, кто где: на кроватях, чемоданах, а то и прямо на полу. Пелось в этой песне о нескладной судьбе моряка, о его несбывшихся мечтах, и о безответной любви к девушке по имени Марина — богине красоты, рождённой из морской пены. Песню слушали, затаив дыхание, а когда последний аккорд повисал в воздухе, вальщики просили повторить ещё раз.

Так прошёл год. В институт Сергей не стал поступать. Желание почему-то пропало. Но и в лесу оставаться было невмоготу — страстное желание видеть Марину, пусть издалека, пусть мимолётом, брало верх над разумом. Сергей не выдержал и покинул таёжный барак, ставший для него вторым домом. Проводы прошли тепло и сердечно. До накатанного тракта Сергея провожал сам бригадир. Перед расставанием, дожидаясь лесовоза, Долматов сказал:

— Вижу, мучаешься ты здесь. Должно быть, любовный короед издырявил твоё сердце основательно. Поэтому и отпускаю я тебя из тайги, пока оно не остановилось окончательно.

— А если ошибся?

— А если ошибся — так значит впервые, — Долматов пристально посмотрел на Сергея. — И всё равно послушай совет. Дельный. Формулой жизни называется.

— Кто ж вывел её, формулу эту? — усмехнулся Сергей.

— Аннушка, сестра твоя.

— Неужели помнишь ещё? — удивился Сергей.

— Настоящую любовь, брат, вырвать из души невозможно. Когда её жало вонзается в сердце — мучительный яд расходится по всему телу. И нет от него никакого противоядия. Так-то вот. Видишь — холостяком колоброжу до сих пор. Аль невдомёк тебе?

— Кто тебя знает — молчуном слывёшь в посёлке.

— Оттого и молчун, наверное, потому как много говорить мне в тягость.

— Так что гласит эта формула? — спросил Сергей, усмехнувшись вновь.

— А гласит она, дружище, о том, что за каждое удовольствие в жизни приходится расплачиваться, рано или поздно. Сказано просто, но мудро. Допустим, не любишь ты женщину или она тебя — расплата не заставит себя ждать. Подумай, прежде чем отдать своё сердце красавице. Убедись, что и она к тебе тянется с открытой душой.

— Ладно, считай, что я принял твой совет, — развеселился Сергей. — Только и другие слова я слышал однажды.

— Пошлость какую-нибудь?

— Вовсе нет. Один человек сказал мне, что жизнь одна, и если ждать любви до бесконечности, то она от этого не продлится ни на минуту. С моим портретом рассчитывать на божью милостыню не приходится. — Сергей победно взглянул на Долматова. В его глазах горела неистовая решительность.

— Балда. Зря ерепенишься. Физиономия твоя в норме, разве что чуточку внушительнее, чем у других мужиков. Не прислушаешься к совету — мучиться будешь всю жизнь. Без любви жить — что на суковатую ёлку присесть. Сколько не ёрзай по ней, она глаже от этого не станет.

Сергей ничего не ответил. Подошёл лесовоз, он забрался в кабину и укатил в город.

На завод его приняли учеником токаря, появилась возможность видеть Марину каждый день. Не зря говорят: вода камень точит. Настойчивые ухаживания сделали своё дело: Марина ответила взаимностью, они стали встречаться. Однажды их вечернее свидание затянулось до полуночи, и Марину не пустили в общежитие.

— Маринка…, — от волнения голос Сергея предательски зазвенел. — Предлагаю переночевать у меня.

Пауза длилась очень долго. Наконец, Марина прошептала:

— Что ж, небесного знамения, видно, не миновать…

Через месяц Сергей предложил Марине перебраться к нему. Возражений от неё он не услышал, а когда после работы пришёл к ней в общежитие, чтобы перенести вещи, — Марины в комнате не оказалось. Со слов подружек, она срочно уволилась и уехала без объяснения причины…

…Сергей встрепенулся от неприятного воспоминания, перевёл взгляд на портрет с чёрной лентой. Марина смотрела на него ироническим взглядом.

— Эх, Марина, Мариночка, — прошептал он. — Что же ты наделала, родная? Теперь я уже никогда не узнаю, что толкнуло тебя отказаться от меня. Что за тайну ты унесла с собой?

Сергей вновь наполнил рюмку, подержал её в руке некоторое время, как бы раздумывая, какой вопрос ещё задать Марине, и только потом выпил.

Он вновь принялся листать дневник, бегло просматривая записи. Они были изложены каким-то доверительным языком, словно Марина не просто фиксировала ушедшие события, а пыталась поделиться своими мыслями с кем-то другим. Каково же было удивление Сергея, когда в конце дневника он обнаружил записи, предназначенные ему. Они даже имели заглавие — «Разговор о любви через много лет». Сергей принялся читать, окунаясь в прошлое.

«Чуден разговор о любви. Прекрасны люди, любящие и рассуждающие о любви. Столько тонкостей и оттенков этого чувства раскрывает такой разговор. Есть любовь матери, любовь сына, любовь отца, брата, сестры. Любовь к делу и безделью, к весне, к собаке, к пирожкам с капустой. У одних она движет звёздами, у других олицетворяет червяка. Одни от любви умнеют, другие набираются сил. Конечно, любить тяжело, особенно когда любовь неразделённая, жестокая. Бывает и так, что она губит человека, ломает его, толкает на необдуманные поступки. Прошло много лет с того дня, когда я испугалась твоей любви, потому что она показалась мне жестокой. Ты носил меня на руках, сдувая при этом все пылинки, а мне почему-то постоянно казалось, что моим лёгким не хватает воздуха, и я вот-вот задохнусь. Я чувствовала, что становлюсь рабыней твоей любви. Тогда я ещё не знала, что любовь к человеку приходит по-разному. Одних она ослепляет мгновенно, с первого взгляда, а к другим приходит спустя годы. Кто-то склоняется к тому, что любовь слетает с небес на крыльях, кто-то — что она змеёй выползает из-под земли. И никому до сих пор неизвестно, как на самом деле она приходит к человеку. В дни наших встреч во мне не кипела страсть, не извергалась вулканом, как это происходило с тобой. Мне стало страшно оттого, что я не люблю тебя, обманываю, а чувство жалости и сострадания приняла за любовь. Я боялась признаться тебе в этом, и поэтому поступила так, как поступила. Уезжая, я ещё не знала, что частичка твоей любви, твоей страсти, которая осталась внутри меня, словно спичка, подожгла любовь и во мне. Я поняла это, когда на свет появился мой ребёнок, (и твой тоже), и назвала его твоим именем. В тот момент мне хотелось попросить у тебя прощения, я готова была упасть перед тобой на колени, чтобы ты разрешил мне быть с тобой. Но я опять испугалась, испугалась твоего возможного гнева и отторжения, который я не смогла бы пережить. Я подумала, что во мне маловато силёнок для этого, не так я добра и чиста, как себе кажусь, да и любовь моя — одна видимость, неспособна она совершать чудеса. Да и с какой стати мне была бы оказана такая высокая честь? И в это время за мной стал ухаживать молодой человек. Он говорил красивые слова, целовал мне руки (чего не делал ты), дарил цветы, которые в условиях севера — большая щедрость. В общем, ему удалось затуманить мой больной разум. В тот момент я думала, что судьба человека — это божественное меню, ниспосланное ему с небес. И каждый человек должен довольствоваться лишь тем, что в нём прописано. Я решила, что молодой человек, который так настойчиво ухаживал за мной — это знак с небес, он числится в моём меню, и согласилась стать его женой. Что было дальше — ты знаешь из моего рассказа в аэропорту. После смерти мужа я вновь принялась копаться в своих чувствах. Не скрою, я испытывала душевные муки и угрызения совести. Какие-то шаги и поступки пришлось сделать впервые. Мне стало легче, когда я вдруг поняла: Бог наделил меня судьбой, отличной от других, и поэтому не нужно метаться, а оставить всё, как есть. Разве я виновата, что моя любовь не может изменить облик этого мира? Вполне достаточно того, чтобы она была чиста, как утренняя роса, светла, как день, весела, как весна, и бесконечна, как вселенная. С утроенной энергией я принялась за свершение добрых дел. Я почувствовала вдруг, что моё сердце, моя душа полны любви к людям. Я помогала им преодолевать трудности и невзгоды, выхаживала больных, кормила голодных бомжей. Такая любовь прекрасна, она исполнена высокого смысла и красоты, и не требовала от меня особого напряжения. Я не обращала внимания на едкие высказывания подруг и друзей о том, что живу неправильно: всё-то я о ком-то забочусь, волнуюсь, жертвую собой, забывая о себе. Их суждения я пропускала мимо ушей потому, что искупала вину перед тобой. Моё письмо покажется тебе, наверно, слишком сумбурным и непоследовательным. Но ты, я надеюсь, дашь мне скидку. Всё. Вместо эпилога — моё поздравление в канун твоего дня рождения».

Дочитав последнюю страницу, Сергей отложил дневник и откинулся на спинку стула. Закрыв глаза, почувствовал, что с ним что-то произошло. Какое-то незнакомое ощущение, словно некое просветление, позволившее снять с души тяжёлый камень.

Послышался щелчок открываемого замка в двери, вернулся Сергей Пшеничников. Через минуту он был уже в комнате, сел на прежнее место, спокойно спросил:

— Успели ознакомиться с дневником мамы?

Жигарёв молча кивнул головой, неотрывно всматриваясь в лицо своего сына. Ему хотелось по лицу и взгляду понять, как тот относится к его появлению. От волнения до боли сцепил пальцы рук.

«Права оказалась, Марина. Сын действительно похож на меня», — подумалось Сергею, и в его душе прокатилась волна радости. — «Только глаза другие, такие глаза были у Марины. И губы её».

— Может быть, перейдём на «ты»? — предложил он сыну. — А то неловко как-то.

— Можно и на «ты», — без излишних размышлений согласился Сергей Пшеничников. — Вопросы появились?

— Да.

— Готов ответить.

— Будем ворошить прошлое?

Сергей-младший задумался на некоторое время, потом сказал:

— Прошлое было у вас с мамой, мне о нём ничего неизвестно, и я не вправе обсуждать эту тему.

— И то верно, — согласился с сыном Жигарёв. — Расскажи, как живёшь, что собираешься делать дальше?

— Я здесь не живу уже много лет. Год назад окончил военно-морское училище, служу на севере.

— Вот как! — удивился Жигарёв. — Твоя мама ничего мне об этом не рассказывала.

— Это с тобой она встречалась в самолёте?

— Да, встретились однажды в Домодедово, совершенно случайно. Была нелётная погода, и вылет на Екатеринбург задерживался.

— Она рассказывала о вашей встрече. Сказала, что повстречалась с другом юности, упомянула фамилию.

— И всё?

— А что ещё она должна была мне сказать? — удивился Сергей.

— Ну, мало ли что…, — смутился Жигарёв. — Как ей, к примеру, жилось и работалось в Чусовом, с какой целью она туда приезжала.

— Нет, в подробности мама меня не посвящала, — сухо ответил сын.

— Так, так… Значит, не посчитала нужным. Скажи, а что она рассказывала о твоём настоящем отце, когда ты был маленьким?

— Я не знал о твоём существовании вообще. Родным отцом для меня был мой отчим. Правда для нас открылась одновременно, мы оба узнали её из маминых записей. Поэтому, рассчитывать на то, что я брошусь сейчас в твои объятия, стану называть тебя батей — абсурдно, сам понимаешь, — усмехнулся Сергей. — Скажи, а ты не тот ли герой-подводник, о котором рассказывала мне мама в детстве?

От удивления брови Жигарёва поползли вверх, рот приоткрылся.

— Что она тебе рассказывала? — полюбопытствовал он.

— Историю об одном моряке, очень добром и мужественном, который потом погиб при выполнении важного правительственного задания.

Жигарёв рассмеялся:

— Не сомневаюсь, что это была сказка её собственного сочинения.

Потом, перестав смеяться, продолжил предположительно:

— Наверное, твоей маме очень хотелось, чтобы выдуманный ею моряк стал образцом для подражания. Как мне представляется, эта история и подтолкнула тебя в выборе профессии?

— Не знаю, вполне возможно. Только мечта стать моряком, на мой взгляд, поселилась во мне сама по себе. Я с детства увлёкся чтением книг о море и моряках. До сих пор люблю фильмы на эту тематику. — Глаза Сергея Пшеничникова сразу словно посветлели, заискрились счастливыми огоньками.

— Я тоже был моряком-подводником, и очень хотел стать офицером, — с печалью в голосе проговорил Сергей Степанович. — Только вот судьба распорядилась иначе…

— И что же помешало?

— Мы условились не ворошить прошлого, — улыбнулся Жигарёв и посмотрел на сына. — Или кое-какие события моей жизни тебе будут всё-таки интересны?

— Можешь не рассказывать, если не хочешь, я не настаиваю.

— Отчего же, расскажу. Возможно, это поможет тебе лучше понять, почему твоя мама оставила меня и уехала в эти края.

Сын промолчал и, немного насупившись, стал ждать от отца повествования.

— Срочную службу я проходил на Северном флоте, на АПЛ, которая стояла на базе в Видяево, — начал рассказывать Жигарёв. — Знакомое название?

— Как не знакомо, если моя лодка швартуется на этой базе, — пояснил Сергей.

— Так вот, после двух лет службы меня отправили за пополнением в Севастополь, — продолжил Жигарёв. — Там я случайно наткнулся на вора-рецидивиста, находящегося в розыске. Он со своими подельниками воткнул нож мне в спину, разукрасил лицо. Службу на флоте я закончил досрочно и отправился домой. Твоя мама ехала со мной в одном купе, где мы и познакомились. Бандит, который нанёс мне увечье, оказался её родным братом, твоим дядькой, стало быть. Кроме этого, он был ещё виновен в смерти моей старшей сестры. Видимо, по этой причине твоя мама тогда решила, что у нас не может быть будущего, и уехала бесследно.

— Ты пытался её разыскивать?

— Конечно, только мои поиски ни к чему не привели. В Кандалакшу она не вернулась, а фильтровать весь Советский Союз, сам понимаешь, — занятие бессмысленное.

Сергей-младший потянулся за бутылкой, наполнил рюмки.

— Пусть земля ей будет пухом, — сказал он, взглянув на фотографию матери.

— А душа на небесах приобретёт покой, — тихим голосом дополнил Жигарёв.

Мужчины, не чокаясь, выпили, немного помолчали.

— Что собираешься делать дальше? — спросил Сергей сына.

— Через двое суток я должен быть на базе. Экипаж готовится к выходу в море.

— Отпуск не ожидается?

— Командир обещал предоставить после похода.

— Приглашаю погостить у меня. Сплавимся по Чусовой, порыбачим. Рыба на любой вкус: язь, лещь, щука, хариус, пескари. Можно и поохотиться.

— Подумаю, но не обещаю. В Карелии тоже очень живописная природа. Друг пригласил, он из тех мест.

— Ну, что ж, подумай. Надумаешь — дай знать, встречу. Можешь и друга прихватить с собой — места всем хватит.

Отец и сын проговорили ещё около часа. Потом Жигарёв засобирался.

— Пойду я, пожалуй, Серёжа. Загляну к Марине, а потом сразу в аэропорт. Улечу ночным рейсом.

— Ты спешишь куда-то? — удивился Сергей. — Странно, но мне показалось, что твой визит был спланирован не на один день.

— Ты прав, Серёжа. Я планировал задержаться в Уренгое на несколько недель, — подтвердил Жигарёв. — Однако с внезапным уходом Марины все мои планы рухнули.

— Тебе требовалась какая-то помощь от мамы? — В глазах Сергея-младшего застыло ожидание ответа.

— В общем, да, — признался Жигарёв. — Я рассчитывал пожить у вас некоторое время.

И он рассказал сыну всё, что с ним приключилось.

— Одним словом, тебе потребовалось временное убежище? — совершенно спокойно и даже весело спросил сын. — В чём проблема? Живи здесь, сколько заблагорассудится. Квартира всё равно будет пустовать до моего отпуска. Сейчас нет времени заниматься её продажей.

— И ты готов оставить в ней совсем незнакомого тебе человека? — спросил Жигарёв. — Не легкомысленно ли с твоей стороны?

— Я оставляю квартиру для временного проживания своего отца, — с улыбкой, чуть сощурившись, ответил Сергей. — Я уверен, что он не мошенник.

— Спасибо за доверие, — ответил Жигарёв, и по его телу прокатилась теплая волна.

— Ну, вот, проблема решена. Завтра мы вместе сходим на могилку мамы, а потом обсудим, какой памятник для неё следует заказать.

— Лады, — согласился Жигарёв, радуясь в душе порядочностью сына.

До глубокой ночи они просидели за столом, вспоминая Марину. На следующий день во второй половине дня Сергей Пшеничников отбыл к месту службы, а Жигарёв занялся хлопотами по изготовлению памятника и установке его на могилке Марины.

Уренгой он покинул через три недели. Вернуться сразу в Чусовой не рискнул и решил вначале наведаться в контору к Щеголькову. Позвонив из аэропорта «Кольцово» и договорившись с Артёмом о встрече, Жигарёв явился к нему в кабинет минута в минуту. Щегольков встретил Сергея крепким рукопожатием и улыбкой на лице.

— Правильно поступил, что явился ко мне, — сказал он. — Я заготовил для тебя документ с солидной печатью нашего учреждения. Он потребуется тебе для оправдания перед мэром.

— У меня появились какие-то проблемы? — с недоумением спросил Сергей. — Я же звонил Белышеву, просил оформить отпуск за свой счёт.

— Видимо, кто-то дышит тебе в затылок, — невесело усмехнулся Щегольков. — Хочет твоей отставки. Просьбу мэра мне передал Миронов.

— Странно, никому я дорогу не переходил. Да и глупо увольнять директора предприятия за прогулы. Существует множество других способов, чтобы избавиться от руководителя. — Жигарёв с озадаченным видом поскрёб затылок. — Скорее всего, вышло какое-то недоразумение.

— Не знаю, что там у вас произошло, но справку я отдаю тебе из рук в руки. Приедешь — разберёшься сам, что к чему.

— Ладно, проехали, — со вздохом произнёс Сергей. — Скажи лучше, как прошла операция.

— А что тут рассказывать? Всё прошло, как обычно. Обложили волчью стаю, уткнули мордами в землю, надели браслеты и отправили в кутузку. Сейчас ими занимаются следственные органы.

— Сдались без сопротивления?

— Ну, что ты! Пришлось пострелять немного, есть пять трупов.

— Гайворонский жив?

— Все главари живы, дефицитные места в аду поспешила занять тупоголовая охрана.

— А что с Екатериной Небаскиной? Её арестовали?

— Она оказалась хитрее всех, — усмехнулся Щегольков. — Ускользнула от нас за день до появления брата в России.

— Куда, неизвестно?

— Упорхнула куда-то по поддельному паспорту.

— Это предположение или факт?

— Факт — уехала в аэропорт, это подтвердил таксист, который её отвозил, а предположение, потому что пассажирки под фамилией Небаскина не зарегистрировано ни на один из рейсов.

— Понятно, — почему-то с облегчением выговорил Жигарёв. — И что вы намерены делать дальше?

— А ничего, — спокойно произнёс Артём. — Пусть в джунглях кормит обезьян, если это занятие ей больше подходит. У нас и без неё достаточное количество фигурантов. Упрячем бандитов за решётку и дело с концом. Мы не кровожадные. Для нас главное — обрубить хвост наркотрафика.

— Я могу возвращаться в Чусовой?

— Можешь отправляться на все четыре стороны. Твоей помощи было вполне достаточно.

— Ты так говоришь, будто хочешь спровадить меня как можно скорее, — насмешливо проговорил Жигарёв.

— А вот здесь, уважаемый Сергей Степанович, твоё чутьё подвело, — рассмеялся Щегольков. — У меня сегодня нет срочных дел, и мы с тобой, братишка, можем прямо сейчас улизнуть из конторы. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я предложу обмыть успешно проведённую операцию в каком-нибудь маленьком ресторанчике?

— Я это расцениваю, как достойный поступок русского офицера, — довольно хмыкнул Сергей.

Щегольков вызвал машину, и они укатили за город в уютный ресторан под названием «Грузинский двор». Вечером, та же служебная «Волга» доставила Сергея на железнодорожный вокзал. Утром следующего дня он был уже в Чусовом и сразу вышел на работу.

Первым делом направился к мэру, доложил о своём выходе. Белышев выслушал его и разразился тирадой нелестных высказываний. Как оказалось, после отъезда Сергея в Уренгой, депутатский корпус неожиданно заинтересовался финансовым положением предприятия. Для получения информации была направлена ревизионная группа. Главный бухгалтер, ссылаясь на отсутствие руководителя, категоричным тоном отказала в предоставлении финансовых документов. Возник конфликт. Депутаты стали искать Жигарёва и, естественно, не нашли. Не нашлось и его заявления на отпуск по семейным обстоятельствам. Такой факт сильно разгневал народных избранников. Амбициозные слуги народа потребовали от мэра незамедлительно уволить Жигарёва за прогулы.

— Ты что, Сергей Степанович, не мог отправить в мой адрес хотя бы телеграмму? — недовольно высказался Белышев. — Мне ли тебя учить, как оформляется отпуск по семейным обстоятельствам?

— Виноват, Анатолий Михайлович, — покаялся Сергей. — Разве мог я предположить, что так всё обернётся.

— Твои покаяния к делу не пришьёшь, товарищ директор, — пробурчал Белышев. — Нужен документ, чтобы исчерпать инцидент.

— Пожалуйста, — весело произнёс Сергей, извлекая из папки письмо за подписью Щеголькова. — Такой документ я привёз. В нём ясно сказано, чем я занимался в период своего отсутствия.

Белышев взял письмо, внимательно прочитал. Штамп Управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков в верхнем левом углу резко изменил его настроение. Глаза мэра подобрели.

— Это прикрытие, или ты на самом деле участвовал в проведении операции? — спросил Белышев, уставившись на Жигарёва.

— Я не из тех людей, которые способны использовать подложные документы, — усмехнувшись, ответил Сергей. — Неужели начальник ФСБ Миронов не успел проинформировать вас о задержании особо опасного преступника по фамилии Адмиралов?

— Почему же, ввёл в курс дела. Эта операция наделала много шума в городе.

— Значит, и депутаты наслышаны о переполохе. — Жигарёв немного помолчал, потом, собравшись с мыслями, продолжил:

— А вам, Анатолий Михайлович, в качестве исключения, я раскрою секрет: этот Адмиралов — брат моей бывшей жены. Настоящая его фамилия — Гайворонский, бандит по кличке Баклан. Много лет назад он искусно инсценировал свою смерть. Ему удалось исчезнуть из поля зрения правоохранительных органов. И только сейчас, с моей помощью, бандита удалось задержать.

— Да ты, Сергей Степанович, оказывается, просто герой, — поразился Белышев. — Может быть, стоит рассказать об этом на страницах местной прессы?

— Нет, — твёрдо заявил Жигарёв. — Я предпочёл бы остаться в тени. В этой истории много эпизодов личного характера, которые мне бы не хотелось ворошить.

— Ну, как знаешь, — с ноткой разочарования в голосе сказал Белышев. — А вот письмо я обязательно покажу этому сопляку, из-за которого разгорелся весь сыр-бор.

— Кто такой?

— Да есть тут один обормот в депутатском корпусе. Планово-бюджетную комиссию возглавляет. Мутит воду на пустом месте. Советую тебе быть с ним поосторожнее, Сергей Степанович, не лезь на рожон. Никто не знает, что за мысли витают в его больной голове.

— Спасибо, учту.

— Хорошо, иди, работай. Дел у тебя поднакопилось предостаточно, как мне думается. Впрягайся в упряжку, разгребай проблемы.

Жигарёв отправился на предприятие.

И захлестнули его перестроечные будни. Он дневал и ночевал на работе. Нелегко приходилось в те годы руководителям предприятий любой отрасли. Правительство пыталось навязывать несуразные законы, которые выходили из-под пера шустрых чиновников-временщиков один за другим, но законы эти, так и не заработав, очень быстро забывались. Люди, порождающие их, почему-то свято верили в невероятно быструю перестройку, и искренне удивлялись, когда их бездна мудрёностей не работала на местах.

Летели годы, менялись чиновники, появлялись, как грибы, новые партии, а из груди простого народа, как это ни странно, не исходил облегчённый выдох. Непонятные элементы перестройки выползали, как тараканы, на поверхность изо всех щелей.

 

Глава 27

Авария

В беспросветных буднях выживания пролетели годы правления Белышева. Сергей Жигарёв связывал с этим человеком большое будущее своего предприятия. Но его надежды в одночасье рухнули. На очередных выборах Белышев проиграл. Наступил период застоя. Новый мэр не вмешивался в дела Энергоуправления, но и помощи не оказывал. Он был ставленником элиты металлургической отрасли, удовлетворял их безграничные аппетиты. Дела городского хозяйства его не интересовали. Львиная доля городского бюджета шла на поддержание сомнительных программ градообразующего предприятия. Депутатский корпус на девяносто процентов состоял из представителей металлургического завода, поэтому рассчитывать на его поддержку Жигарёву не приходилось. Энергохозяйство города на глазах приходило в упадок. Изношенность сетей и оборудования составляла около восьмидесяти процентов. Требовался срочный капитальный ремонт. Сумма средств, заключённая в тарифах на энергоносители не отражала экономического обоснования, позволяла латать лишь видимые дыры. Коммунальная энергетика городскую власть не интересовала. Отрасль пульсировала сама по себе, и пульс этот с каждым днём прощупывался всё слабее и слабее. Жигарёв стучался во все двери, рассылал письма в различные инстанции. Готовил целевые программы модернизации энергохозяйства, направлял их на рассмотрение народным избранникам. Но депутаты его не слышали.

Так продолжалось ещё четыре года, пока не закончились полномочия глухонемой власти. Предвыборная борьба была острой. Кресло мэра вновь занял Белышев. Сергей воспрянул духом. В душе затеплилась надежда наверстать упущенное время. Но его ожидания не оправдались и на этот раз. Грянула реформа жилищно-коммунального хозяйства. Содержание и ремонт жилищного фонда передавался в руки частных управляющих компаний. Изучив Постановление правительства, Сергей изумился циничности этого документа. Федеральная власть снимала с себя всю ответственность за состояние дел в жилищно-коммунальном секторе. Теперь это тяжёлое бремя перекладывалось на плечи народа. Он читал документ и не мог понять: как можно за счёт нищенской зарплаты простого человека отремонтировать разрушенные дома? Как можно доверить денежные средства частной компании, уставный капитал которой близок к нулю? Неужели правительство не видит, какой беспредел творится в бизнесе? Наивно было полагать, что сфера ЖКХ станет исключением.

Вскоре после выхода Постановления было проведено первое совещание у мэра. Оно было посвящено обсуждению предстоящей реформы. Жигарёв внимательно слушал всех выступающих, потом попросил слова.

— Я понимаю, Анатолий Михайлович, Постановление правительства придётся выполнять, — сказал он. — От намеченных реформ нам не уйти. Но есть ряд вопросов, на которые мне хотелось бы получить исчерпывающие ответы. То, что происходит сейчас в нашем городе, на мой взгляд, может плачевно аукнуться в дальнейшем.

— Конкретнее, Сергей Степанович, — вставил Белышев. — Что тебя настораживает?

— Прежде всего, завеса секретности вокруг спонтанно появившихся управляющих компаний. Народ не выбирал их, хотя этот процесс прописан законодательно. Далее, уставный капитал всех компаний, без исключения, составляет по десять тысяч рублей. А где же финансовое обеспечение на случай различных рисков?

— О каких рисках ты говоришь, Сергей Степанович? — раздражённо заметил Белышев. — Не на мошенничество ли ты намекаешь?

— Я говорю о рисках, с которыми мы можем столкнуться.

— Например?

— Например, нарушение стабильности платежей со стороны компаний в адрес нашего предприятия. Даже сейчас платёжеспособность жилищной организации составляет не более восьмидесяти процентов. И это притом, что данная организация является муниципальной, её финансовая деятельность прозрачна, она подконтрольна администрации города. В отличие от неё пришедшие на рынок услуг компании находятся в частных руках. Администрация не вправе вмешиваться в их деятельность.

— Ты сомневаешься в порядочности этих людей? — возмутился Белышев, указав кивком головы в сторону руководителей жилищных компаний.

— Мне незнакомы эти люди, поэтому я не могу поручиться ни за одного из них, — невозмутимо ответил Жигарёв. — Однако всем известны случаи, когда и порядочные люди в определённых ситуациях почему-то не могут удержаться от соблазна попользоваться чужими деньгами.

Белышев буквально взорвался. Таким его никто ещё никогда не видел. Он метал молнии в адрес Жигарёва, одну за другой.

— Как ты смеешь подозревать в нечистоплотности бывших работников правоохранительных органов?! Как можно строить деловые отношения после таких заявлений? Твоё недоверие не позволит навести порядок в сфере ЖКХ в намеченные правительством сроки!

Жигарёв спокойно выслушал обвинения в свой адрес, дождался тишины в кабинете, и спросил, обратившись к Белышеву:

— Почему при каждом призыве высшей власти нам нужно всё рушить до основанья, чтобы затем строить новый мир? Неужели история нас ничему не учит? Есть же у нас муниципальная организация, которая занимается обслуживанием жилищного фонда? Есть. Зачем её уничтожать на корню? Можно провести реорганизацию, придать ей статус акционерного общества, оставив контрольный пакет акций городской администрации. Подкорректировать структуру при необходимости. И всё. У господ, сидящих напротив меня нет ничего: ни зданий, ни производственных мощностей, ни людей, ни финансовых средств. Есть только желание управлять, как у революционного матроса в 1917 году. Как они управляли банками, всем нам известно.

В кабинете воцарилась тревожная тишина. Приглашённые руководители опасливо опустили головы к столу, украдкой кося глазами в сторону Белышева. К удивлению, нападок на Жигарёва больше не последовало. Некоторое время мэр сидел неподвижно и отрешённо смотрел в окно. Лицо его выглядело бледным, на щеках ходили желваки. Наконец, он перевёл взгляд на окружающих, и сказал:

— Всё, господа, дискуссии на сегодня закончены. Будем исполнять требования правительства. Даю вам месячный срок на подготовку всех необходимых договоров. Совещание окончено, все свободны.

Жигарёв поднялся первым и покинул кабинет мэра. Возвращаясь на предприятие, он погрузился в размышления. Ему было непонятно, почему ни один из приглашённых специалистов не поддержал его. Что это? Безразличие к происходящим событиям, или же страх перед представителем власти, не вытравленный до сих пор из сознания русского человека со времён крепостного права? А может, это отпечаток политических репрессий, укоренившийся уже на генном уровне? Казалось бы, по просторам России полным ходом шагает демократия, существует свобода слова, закреплённая в новой Конституции, что ещё нужно, чтобы не бояться в высказывании своей точки зрения? Неужели вся чиновничья свита готова терпеть кнут на своей спине ради того, чтобы не потерять право на получение пряника из рук власти? Больше всего Сергея поразило поведение Белышева. Куда подевался тот человек, с которым его свела судьба восемь лет назад? Почему он вместо того, чтобы прислушаться, вдруг взвинтился и принял сторону руководителей управляющих компаний? Почему подписал сомнительное решение о разделе территории города между этими организациями, не посоветовавшись ни с кем? Много «почему» вертелось в голове, не находя ответа.

Только спустя несколько месяцев он узнал причину разительных перемен в характере Белышева. Она была неутешительной и отчасти даже тревожной. Оказалось, усадить Белышева повторно в кресло мэра помогли как раз новоиспечённые руководители управляющих компаний. Один из них ранее служил в ФСБ, в звании майора был уволен за какую-то провинность. Другой, милицейский майор в отставке, в недалёком прошлом возглавлял ОБЭП в одном из районов области. Третий, к великому удивлению горожан, имел профессию хирурга. Меньший кусок территории достался тридцатипятилетнему офицеру, покинувшему налоговую полицию в связи с ликвидацией. Кроме того, все эти личности прошли процедуру промывания мозгов на курсах «Прорыв» известной американки, достигнув высшей ступени.

Сергею стало ясно, с какой целью появились варяги и как они планируют резать многослойный финансовый пирог, состоящий из платежей населения. Рано или поздно проявятся их аппетиты, и тогда наступит противостояние. А пока что требовалось грамотно заключить договоры, чтобы не кусать потом локти от безысходности. С первых дней он понял, что типовой договор не прокатит, коммунальные хищники предпримут все меры, чтобы договор был подписан в ущерб интересам его предприятия.

Так и произошло. Сергей успел пободаться с отставными офицерами только в течение двух недель. Потом, скорее всего по их совету, Белышев отправил неуступчивого директора на учёбу в Москву. Изучение вопросов реформирования ЖКХ было рассчитано на две недели. За этот период все договоры с Энергоуправлением были подписаны без разногласий. Естественно, в той редакции, которая устраивала отставных офицеров. Главный инженер, который остался исполнять обязанности Жигарёва, получив взбучку от мэра, сдал свои позиции и в срочном порядке поставил свою подпись в договорах.

В конце июля, сразу после возвращения Сергея из командировки, произошло ЧП. В три часа ночи в его квартире раздался звонок. Заливистая трель телефона не хотела смолкать до тех пор, пока хозяин не взял трубку. Сменный инженер водоочистных сооружений испуганным голосом сообщила:

— Сергей Степанович, у нас беда! Все фильтры забились планктоном, уровень в накопительных баках стремительно падает.

— Как все забились? — спросил Жигарёв с недоумением. — Вы что, месяц не занимались промывкой?

— Промывка велась в соответствии с графиком, — голос женщины дрожал. — Но…

— Что — но?

— Песок встряхивали под низким давлением, необходимого эффекта добиться не удавалось.

— Почему промывка велась с нарушением инструкции?

— Один из промывочных насосов вышел из строя две недели назад, он до сих пор стоит в разобранном виде.

— Главному инженеру докладывали?

— Да.

— Каков результат?

— Николай Петрович сказал, что снабженцы не могут найти поставщика, который отправил бы нам запчасти без предоплаты.

— А, чёрт! — выругался Жигарёв. — Опять началось списание без акцепта?

— Да, расчётные счета в банке заблокированы.

— Резервный фильтр запустили в работу?

— Да, три часа назад. Снижение уровня в баках замедлилось, но продолжает падать.

— Пришлите за мной дежурную машину, я подъеду.

Через полчаса Жигарёв был уже на водопроводно-очистных сооружениях. Дежурный персонал ждал его в машинном зале, выстроившись в одну линейку, словно военнослужащие на плацу.

— Начальника цеха вызвали? — спросил он дежурного инженера.

— Его нет в городе.

— А где заместитель?

— Мы не смогли с ним связаться, телефон не отвечает.

— Та-ак, — протянул Жигарёв, и в его тоне, которым было произнесено это слово, угадывались далеко идущие выводы. Он подошёл к щиту управления, внимательно изучил параметры всего технологического цикла. Повернувшись лицом к дежурному инженеру, распорядился:

— Срочно комплектуйте аварийную бригаду. Вызывайте всех, кого найдёте дома. Будем останавливать станцию. Другого выхода у нас нет. Плёнку планктона придётся убирать вручную. Немедленно оповестите всех потребителей об остановке станции. В первую очередь поставьте в известность пожарную службу. Всё. Действуйте.

Перейдя в фильтровальный зал, Жигарёв заглянул внутрь фильтров. Кварцевый песок покрылся плотными иловыми отложениями. Казалось, будто какой-то злоумышленник выгрузил в бетонные ёмкости несколько самосвалов асфальта — настолько черной и плотной выглядела поверхность фильтрующего слоя.

— Одной кран-балки будет недостаточно, — сказал он дежурному персоналу. — Несите бадьи, ведра, верёвки, лопаты. Ставьте на каждый фильтр по четыре человека. До полудня плёнка должна быть удалена, песок промыт и прохлорирован, иначе всем нам будет кирдык. На период ремонтных работ расставьте по городу цистерны с питьевой водой.

Когда был приготовлен весь необходимый инвентарь, Жигарёв дал команду остановить подающие насосы.

В машинном зале наступила мёртвая тишина. Впервые за пятьдесят лет эксплуатации очистных сооружений здесь можно было общаться, не напрягая голосовые связки. Люди стояли, словно напуганные внезапным безмолвием, и боялись сдвинуться с места.

— Что стоите? Какую команду ещё ждёте? — сердито спросил Жигарёв, обводя взглядом присутствующих. — Приступайте к очистке! Времени у нас в обрез!

К полудню станция заработала. Питьевая вода пошла в город. А Жигарёв, доложив мэру обстановку в городе, приступил к составлению программы выхода из создавшейся ситуации.

Источник питьевого водоснабжения города давно уже дышал на ладан. Фильтры не справлялись с очисткой, часто забивались, резко понижалась их производительность. Приходилось снижать давление в подающих сетях, вода исчезала на верхних этажах, появлялись многочисленные жалобы горожан. Чтобы выйти из сложившейся ситуации Сергей выбрал два направления и приступил к их реализации. На первом этапе было решено поменять фильтрующий материал — кварцевый песок, который не менялся много лет и был изношен. Второй очередью предусматривалось строительство дополнительных фильтров. Это позволило бы в дальнейшем безболезненно выводить часть фильтров в ремонт, не снижая производительности станции. Можно было предусмотреть дополнительные фильтры с обычной классической схемой очистки, то есть возвести такие же бетонные ёмкости с загрузкой в них кварцевого песка, а можно было смонтировать мембранные модули иностранного производства, совсем недавно появившиеся на международном рынке. Сергей выбрал второй вариант, потому что он был более привлекательным. Во-первых, степень очистки воды была на порядок выше, соответствовала европейским стандартам, не требовалось стадии хлорирования. Во-вторых, сроки строительства сокращались вдвое, так как модули размещались напольно, и не требовали больших площадей. Для этих целей можно было использовать одно из существующих помещений, отказавшись от строительства нового здания. И третье, главное преимущество очистки воды с использованием мембран — решалась проблема, связанная с сине-зелёными водорослями, придающими неприятный запах питьевой воде. Осталось выбрать, какой из иностранных фирм-производителей отдать предпочтение. Отбор провели по трём критериям: стоимость проекта, срок монтажа под «ключ», и рейтинг фильтрации. Когда все процедуры были проведены, и достигнуто предварительное соглашение о сотрудничестве с фирмой-победительницей, Сергей, прихватив пакет документов, направился к Белышеву.

Разговор с мэром был долгим. Если в техническом плане убедить Белышева удалось довольно быстро, то вопрос финансирования проекта зашел в ступор надолго. По меркам городского бюджета сумма контракта была значительной.

— Город не потянет такую сумму, — подвёл итог Белышев. — Нужны дополнительные источники финансирования.

Другого ответа Жигарёв и не ожидал, поэтому заранее подготовил запасной вариант.

— Анатолий Михайлович, речь не идёт о полном финансировании из местного бюджета, — вкрадчиво произнёс Сергей и интригующе умолк, словно опасался, что его слова могут быть услышаны посторонним человеком.

— Ну, чего замолчал? — с нетерпением спросил Белышев. — Изложи суть своей авантюры.

— Это не авантюра, Анатолий Михайлович, это реальный вариант.

— Говори, говори, я слушаю.

— Предприятие возьмёт кредит на всю сумму. Оплата будет осуществляться отдельными траншами по мере исполнения контракта. При такой схеме модули заработают ровно через год.

— Интересный вариант, — одобрительно заметил Белышев. — Причём, действительно реальный. Если кредит оформить на пять лет, источники для погашения можно изыскать.

— Я рассматриваю три основных источника, — пояснил Сергей. — Областной бюджет, местный, и амортизационные отчисления предприятия. Мои экономисты составили инвестиционную программу в трёх вариантах. На тот случай, если один из источников не сработает.

— Отлично. Что требуется от меня на данный момент? — спросил Белышев.

— Мне нужны два документа.

— Какие?

— Муниципальная гарантия для оформления кредита в банке и договор о финансовой поддержке со стороны администрации, — уверенно произнёс Сергей.

— С муниципальной гарантией мне понятно. Завтра же поручу финансистам подготовку документов для собрания депутатов. Рассмотрим на ближайшей сессии. А вот для чего нужен договор о финансовой поддержке — не разумею.

— Это страховка при форс-мажорных обстоятельствах, — степенно проговорил Жигарёв.

— Какая ещё страховка? — сделав удивлённые глаза, спросил Белышев. — Что ты мне голову морочишь, Сергей Степанович?

— Этот документ нужен мне.

— Поясни.

— Может появиться масса причин, по которым депутаты воспротивятся утверждать строчку в бюджете для выделения средств на очередной год. — Жигарёв пристально посмотрел в глаза мэру. — И вы прекрасно знаете, о каких причинах идёт речь.

— Не понимаю я тебя, Сергей Степанович. Совсем не понимаю. Не вижу причин, по которым собрание депутатов может отклонить обоснованное специалистами финансирование. — На лице мэра отразилось неподдельное удивление.

— Так-таки и не известны? — усмехнулся Жигарёв, покачав головой.

— Зачем мне тебя обманывать?

Сергей знал о нарастании напряжённости в отношениях между двумя ветвями местной власти и размышлял, стоит ли сейчас открыто заявить об этом Белышеву. Как отреагирует зомбированный мэр? Не помешает ли откровенный разговор реализации проекта? Было известно, что депутатский корпус возглавил бизнесмен Войнов — один из трех совладельцев торговой сети магазинов «Юленька». Второй компаньон по фамилии Пряденников стал руководителем планово-бюджетной комиссии. Председателем контрольного бюро был назначен его тесть — отставной полковник Буров. Кроме того, в собрании депутатов трудились ещё несколько родственников этой тёплой компании. Жена Войнова являлась владелицей городской газеты «Правда металлурга», на страницах которой регулярно освещались все городские события в нужном ракурсе. Одним словом, балом правила враждебно настроенная к Белышеву группировка. Поставить своего человека во главе исполнительной власти им не удалось, и поэтому новый мэр застрял в их прожорливом горле опасной костью. Свой бизнес Войнов и Пряденников начинали строить в лихие девяностые годы, разливая в гараже палёную водку. Были пойманы с поличным и осуждены на два года условно каждый. Десять лет назад торговой сети «Юленька» удалось занять ряд торговых площадей, находящихся в муниципальной собственности. Через несколько месяцев истекал срок их аренды. Войнов планировал получить помещения в собственность за бесценок и без конкурса. Реализации планов мешал Белышев. Он не хотел нарушать законов и собирался объявить конкурс. Желающих приобрести торговые площади в центре города имелось достаточно. Областные бизнесмены были готовы заплатить большие деньги, чтобы застолбить бизнес на периферии. Войнову не хотелось терять место под солнцем, и он принялся лоббировать некоторые начинания Белышева, оказывая на него давление. Вся эта подковёрная возня была известна Жигарёву. Он опасался, что по стечению обстоятельств может оказаться разменной картой между противоборствующими сторонами. Получив кредит и реализовав уникальный проект, предприятие может оказаться в вакууме. Чтобы застраховать предприятие, Жигарёв решил заключить договор с мэром о финансовой поддержке. В случае отказа в выделении средств из бюджета, у Жигарёва останется право обратиться в арбитражный суд на администрацию округа. В том, что удастся получить положительное решение суда, Сергей не сомневался. Он проработал этот вопрос до мелочей.

— Тогда скажите мне, Анатолий Михайлович: вы твёрдо уверены, что собрание депутатов ежегодно будет согласовывать администрации строчку в бюджете на компенсацию расходов по кредиту?

— Абсолютно, — заверил Белышев.

— Тогда вам нечего опасаться при подписании договора. Он будет носить чисто формальный характер, я его положу под сукно, о его существовании никто не будет знать, кроме нас с вами.

— В таком случае, зачем его вообще кропать?

— Так мне будет спокойнее, — ответил Жигарёв. — Я, знаете ли, Анатолий Михайлович, привык закреплять все договорённости на бумаге. Это дисциплинирует договаривающиеся стороны.

— Не думал я, что ты буквоед и крючкотвор, — сердито усмехнулся Белышев. — Что ж, если такая бумага будет согревать твою задницу — изволь, я подпишу.

— Спасибо, Анатолий Михайлович. Завтра договор о финансовой поддержке будет лежать у вас на столе.

К большому удивлению Сергея Собрание депутатов дало согласие на оформление муниципальной гарантии. Его доклад о реализации проекта новой технологии очистки воды был одобрен без сучка, без задоринки. Предприятие получило возможность оформления кредита в банке.

Через месяц был заключён контракт на поставку мембранных фильтрационных систем с немецкой фирмой «Тролл». Одновременно вышло постановление депутатов на выделение денежных средств на замену кварцевого песка в существующих фильтрах. Лицо Жигарёва сияло от беспредельной радости. Ещё бы! Оба направления реанимации насосно-фильтровальной станции приняты к реализации. Сергей был приглашён в Германию для ознакомления с работой модульных фильтров. Поставкой кварцевого песка он поручил заниматься главному инженеру.

 

Глава 28

Поездка в Германию

В Берлин Сергей прилетел ночью. В аэропорту его встретил представитель фирмы «Тролл» Петер Харстер. Мужчины обнялись как закадычные друзья, хлопая друг друга по спине. Петер был старше Жигарёва на пять лет и неплохо говорил по-русски. В молодости он был удостоен чести возглавить строительный отряд, сформированный из комсомольцев ГДР, и два года трудился в Сибири на строительстве БАМа. Там он и выучился русскому языку.

— Как долетел? — спросил Харстер и подхватил спортивную сумку Жигарёва.

— Нормально, — ответил Сергей. — Полет прошёл без происшествий.

Ему стало неловко от учтивости немца, он попытался воспротивиться непривычной для него любезности и потянул ремень сумки на себя.

— Позволь, Петер, я сам понесу.

— Ты не доверяешь мне? — рассмеявшись, поинтересовался немецкий партнёр. — У тебя там что-то хрупкое? Или очень ценное?

— Ни то, ни другое, — смущённо ответил Сергей.

— Тогда не стоит беспокоиться. Доставлю твой багаж к машине в полной сохранности.

Харстер подошёл к чёрной «Ауди», у которой их ждал худощавый пожилой немец высокого роста.

— Знакомься, — сказал Петер. — Это Гюнтер, мой коллега и водитель в одном лице.

— Очень приятно, — Жигарёв протянул немцу руку, представился:

— Сергей. Сергей Жигарёв.

— Мой коллега не говорит по-русски, — сообщил Петер. — И по-английски тоже. Но это не беда, вы будете понимать друг друга без слов. Он что-то произнёс на немецком языке, после чего Гюнтер рассмеялся.

— Что ты ему сказал? — спросил Сергей.

— Предложил за ночь освоить телепатические способности, иначе его ждёт увольнение.

Сергей взглянул на Гюнтера, тот вновь рассмеялся. Потом взял сумку и поместил в багажник.

— Надо ехать, — сказал Петер и предложил Сергею занять место на переднем сиденье. Через несколько минут их машина на большой скорости уже неслась в сторону небольшого городка, расположенного в трёх десятках километров от Берлина. Там у Харстера имелся небольшой особняк, в нём он проживал со своей женой Кристой, а неподалёку располагался маленький двухэтажный отель, в котором предстояло скоротать ночь Сергею.

Одноместный номер, забронированный для Сергея, был небольших размеров, но очень уютный. В нём имелось всё самое необходимое для проживания. Даже небольшой мини-бар был вмонтирован в тумбочке под телевизором. Петер собственноручно продемонстрировал его содержимое. По лицу было видно, что сделал он это с большим удовольствием.

— Можно воспользоваться после душа, — с улыбкой подмигнул он, встряхнув на ладони стограммовую бутылочку водки. — Чтобы четырёхчасовая разница во времени не повлияла на твой сон. Завтра нас ожидает плотный график работы, ты должен быть в форме.

Пожелав спокойной ночи, Харстер покинул номер.

Сергей принял душ, выпил баночку пива, и, распаковав плотный конверт из одеяла, нырнул в постель.

Разница часовых поясов действительно сыграла злую шутку. Биологические часы Сергея сработали безукоризненно. Он проснулся с удивительной точностью в то время, к которому был приучен его организм. Долго лежал, разглядывая интерьер, не зная, как скоротать время. Наконец встал, прошёл в ванную комнату, привёл себя в порядок и спустился в ресторанчик на первом этаже. Его встретила опрятно одетая блондинка лет сорока. Немка была статной и неторопливой в движениях. Крупная грудь выпирала из разреза на платье. Короткие рукава обрамлены белоснежными манжетами, такой же белизны покоился на шее широкий кружевной воротник. Длинные светлые волосы были уложены аккуратным клубком на затылке и скреплены двумя крупными заколками по бокам.

— Гутен морген, — произнесла женщина, завидев Жигарёва в зале, и сделала шаг навстречу. Чистейшей голубизны глаза немки игриво сверкнули.

— Гутен морген, — незамедлительно ответил Сергей, поражаясь удивительно белой оболочке глаз.

— Кафи, ти? — спросила хозяйка ресторанчика по-английски.

— Блэк ти, — ответил Сергей, продолжая нелепо торчать на одном месте.

— Битте, битте, — пригласила немка, указывая на закуски маленького шведского стола, расположенного в углу зала, и залопотала что-то по-немецки, не переставая улыбаться.

Сергей налил стакан сока, положил на тарелку пластинку сыра, две маленьких сосиски, кусочек хлеба, водрузил в специальную вазочку варёное яйцо, в два приёма переправил всё это на столик и принялся завтракать. Немка принесла чай, поставила на край, не забыв при этом обнажить в улыбке ровные белоснежные зубы. Сергей поблагодарил женщину молчаливым поклоном.

Едва он успел закончить трапезу, как в зале появился Гюнтер. Перебросившись несколькими фразами с хозяйкой ресторанчика, он стремительным шагом направился к столику Жигарёва. Поздоровавшись, Гюнтер приблизил к лицу Жигарёва руку с большими швейцарскими часами. Проведя пальцем по окружности циферблата от неподвижной минутной стрелки, он остановил его на цифре шесть и показал в окно. Сергей понял, что через пятнадцать минут они должны покинуть отель.

— Гут, — сказал он и отправился в номер. Быстро собрал свои вещи и уложил в сумку. Ему почему-то было жаль покидать этот скромный отель с домашним уютом. Может быть оттого, что отель был немноголюден, и тишина благотворно подействовала на него, а может, в душу запала гостеприимная хозяйка с большими глазами цвета ясного неба. Прожив холостяком два десятка лет, Сергей в последнее время стал замечать, что красивые женщины с первого взгляда порождают в нём непреодолимую плотскую страсть. Кровь, словно по мановению незримой руки, начинала вскипать, сладостно толкаясь по жилам. Возникающее чувство неудержимо толкало его на достижение цели: он дарил цветы, делал подарки, приглашал на ужин. Это срабатывало, женщина в конечном итоге оказывалась в его объятиях. Но, странное дело, когда бурная ночь истекала, Сергей охладевал к избраннице, будто трезвел. Почему так происходило, он не мог объяснить. Однажды поделился своими мыслями с другом. Тот рассмеялся и сказал:

— Это инстинкт самца, Серёга, что тут непонятного? Природа наделила тебя завидной любвеобильностью, только и всего. Радоваться надо, что в пятьдесят пять лет тебя привлекает каждая юбка. Джеймс Бонд не задумывался ни о чём, когда укладывал в постель красоток. И не мучился совестью при расставаниях с ними. Так что, следуй его примеру и не дёргайся понапрасну. Твой дружок, которого ты прячешь под одеждой, сам подскажет тебе, когда следует остепениться. При закоренелой холостяцкой жизни всё позволительно. Люби красавиц, мой друг, люби на зависть импотентам.

Гюнтер подогнал машину к воротам особняка Харстера. Тот уже ждал их. В двух шагах позади него стояла женщина. Она была как две капли воды похожа на хозяйку ресторанчика в отеле. Сергей вышел из машины, поздоровался с Петером, отвесил поклон женщине.

— Моя супруга, — представил свою вторую половину Петер. — Её зовут Криста.

Женщина подошла ближе, протянула Сергею руку.

— Очень приятно, — произнёс он, слегка пожимая тонкую ухоженную ладонь Кристы, и заглянул ей в глаза. Они были такими же ярко-голубыми, как у женщины в отеле. Сергей насмелился спросить у Петера:

— Скажи, не родственницу ли я видел сейчас в отеле? Уж сильно похожа она на твою Кристу.

— Это её младшая сестра Габриэле, — ответил Петер с улыбкой. — Она владеет отелем, в котором ты останавливался. Криста ей помогает, когда в отель прибывает много гостей. Тебе понравилась Габриэле?

— Красивая женщина, — ответил Сергей.

— Ты ей тоже понравился, я в этом не сомневаюсь, — отметил Петер и многозначительно посмотрел Гюнтеру в лицо. Что означал этот взгляд, Сергей не мог даже предположить, и счёл промолчать.

— Сейчас мы едем в «Берлинвассер», там нас ждёт господин Белзел, — сообщил Харстер, как только Гюнтер вырулил на основное шоссе. — Он проведёт экскурсию по очистным сооружениям, покажет, как работают модули на очистке стоков.

— У меня будет возможность ознакомиться с документацией? — поинтересовался Жигарёв.

— Несомненно. Ты сможешь получить любой документ, который тебя заинтересует.

— Изготовление установки ведётся в Берлине?

— Нет. Комплектация для испытаний проводится во Франкфурте на Майне. Послезавтра нам предстоит туда отправиться. Ты должен участвовать в испытаниях отдельных узлов, тебе нужно будет подписывать акт.

— Сколько времени мы там проведём? — поинтересовался Жигарёв.

— Дня три, четыре. Всё будет зависеть от результатов испытаний. Раньше такие работы проводились в Антверпене, там был наш филиал. Сейчас всё оборудование перевезли во Франкфурт.

— Петер, ты можешь выполнить мою личную просьбу? — спросил через некоторое время Сергей.

— Если она будет мне по силам, — с улыбкой ответил Харстер.

— Мне нужно разыскать одну женщину, — Сергей пристально заглянул в лицо Петера. — Для меня это очень важно.

— О-о, Сергей, нет проблем! — заверил Харстер.

— Но у меня недостаточно данных на неё, — пояснил Жигарёв. — Я знаю всего лишь её имя, фамилию, и то, что она проживала десять лет назад во Франкфурте на Майне. У неё была маленькая швейная мастерская, и ещё она — тайка, родом из Паттайи.

— Этого вполне достаточно, Сергей, — успокоил Петер. — Нужно только всю информацию изложить на бумаге.

— Хорошо, я напишу. Сколько потребуется времени, чтобы получить результат?

— Как говорят русские? Утром — деньги, вечером — стулья. — Харстер рассмеялся и тут же пояснил:

— Одно время я работал в правительстве Франкфурта, у меня там остались друзья в полиции.

— Петер! — радостно воскликнул Сергей. — Я вспомнил! Женщина, которую тебе предстоит разыскать, тоже работала в полиции, она служила в интерполе.

— О-о, тогда это упрощает дело! Можно считать, что адрес женщины уже в твоём кармане, — вновь рассмеялся Харстер.

Весь день до позднего вечера Сергей посвятил изучению работы модульной фильтрационной системы. Переодевшись в рабочую одежду и вооружившись инструментом, он принялся вскрывать резервное оборудование самостоятельно, заглядывал вовнутрь, познавая механизм работы отдельных узлов. Немецкие специалисты были крайне удивлены, когда услышали от Жигарёва необычную просьбу о выдаче ему разрешения покрутить гайки собственноручно. Они поняли его просьбу не сразу. Их директор был менеджером, рассматривать внутренности агрегатов у него и голову не могло прийти.

Вечером приехал Гюнтер, отвёз Сергея в ресторан поужинать, где его ждал Харстер.

— Ну как, освоил профессию наладчика? — шутливо спросил Петер.

— Освоил, коллега, освоил. Не вижу ничего смешного в моих действиях, — недовольно проговорил Жигарёв. — Между прочим, я таким способом косвенно помогаю продвигать продукцию вашей фирмы на российский рынок.

— Как это? — в недоумении спросил Харстер.

— Очень просто, — усмехнулся Сергей. — Технология очистки воды с помощью модулей фирмы «Тролл» впервые будет использована в России. Немногие руководители, как я, осмелятся рисковать своей репутацией, покупая кота в мешке. Брать кредит в банке никто из них не решится. Я это знаю точно, можешь поверить мне на слово. Чтобы получить деньги из бюджета — нужна безупречная доказательная база, что установка работоспособна, а её приобретение экономически выгодно. Как ты думаешь, к кому в первую очередь обратится русский мужик? К тебе или ко мне?

Харстер долго молчал, сосредоточенно орудуя вилкой в салате. Потом, подняв глаза от тарелки, неожиданно спросил:

— А не выпить ли нам водки?

— Чтобы лучше понять друг друга? — усмехнулся Сергей.

— Да, да, чтобы понять друг друга.

Петер поднял со стола маленький зелёный флажок и взмахнул им несколько раз. И только тут Жигарёв обратил внимание на необычность обслуживания посетителей ресторана. Заказ блюд и напитков напоминал некую игру с использованием детской железной дороги. Рельсы были подведены к каждому столику. В конце зала находился диспетчерский пункт. За пультом восседала женщина в форме железнодорожника. Получив от посетителя сигнал флажком, она отправляла к его столику паровозик с несколькими вагончиками. Клиент опускал карточку заказа и нажатием кнопки отправлял паровозик обратно к диспетчеру. Когда заказ был готов, паровозик, взрывая тишину пронзительным гудком, доставлял его заказчику. Всё выглядело так забавно, что люди на некоторое время превращались в детей.

— Да, ты прав, Сергей, — с большим запозданием ответил Харстер. — Люди пойдут к тебе. Твоё слово для них будет более убедительным, чем моё. Русский менталитет. Семь раз отмерь — один раз отрежь. Вы, русские, привыкли всё щупать руками, и только потом принимать решения. На БАМе я имел возможность убедиться в этом.

— Это хорошо или плохо?

— Не берусь судить. Что немцу хорошо — плохо русскому, и наоборот. Традиции и привычки народов формируются веками.

— Вот представь, Петер, смонтируют твои люди модули, сдадут мне их по акту и уедут восвояси. А живём мы с тобой не через дорогу, в гости друг к другу ходить каждый день не получится. Случись сбой в работе какого-нибудь узла в агрегате, к кому мне обращаться? — Сергей внимательно посмотрел в глаза Харстеру. — Правильно. Придётся засучить рукава и устранять неполадки самостоятельно.

— Мы предусматриваем заключить с вами договор сервисного обслуживания, — возразил Харстер. — В межремонтный период никаких неполадок не должно быть. Всё оборудование работает в автоматическом режиме в соответствии с заложенной программой.

— Ты правильно говоришь, дорогой Петер. В вашей Германии всё так и будет. А у нас в России могут возникнуть такие непредвиденные обстоятельства, которые программа не предусматривает. Вот я и хочу сам познать назначение каждого винтика. Меня так выучили на флоте. Там, между прочим, каждый матрос в экстренной ситуации способен управлять подводной лодкой в одиночку.

Харстер недоверчиво посмотрел на Жигарёва, сказал:

— Тебе виднее, Сергей. Крути гайки, щупай внутренности, если для тебя это так важно. С моей стороны не будет препятствий. Давай выпьем за взаимопонимание.

— Давай, — согласился Сергей, поднимая маленькую рюмку, похожую на напёрсток.

На следующий день ему выделили помощника, который владел английским языком. Звали его Марио. Он работал по ремонту и обслуживанию фильтров с момента их появления в промышленности и знал все тонкости работы. Марио отвечал на многочисленные вопросы Жигарёва без запинки. Сергей остался довольным от общения с ним.

Вечером опять подъехал Гюнтер на чёрной «Ауди», передал записку от Петера.

«Прошу извинить, что не могу с тобой поужинать. Появились срочные дела. Гюнтер получил от меня все инструкции, доверься ему. Во Франкфурт отправишься завтра. Твою просьбу я передал друзьям из полиции. С уважением, Петер», — говорилось в записке.

— Куда мы едем? — спросил Сергей у Гюнтера, забыв на мгновение, что тот не понимает по-русски. Сообразив, что это вопрос в пустоту, он безнадёжно махнул рукой и всю дорогу молчал, поглядывая в окно.

Машина остановилась у отеля, в котором ему пришлось заночевать по прибытию в Германию. Почему Петер направил его сюда, спрашивать было бесполезно. Гюнтер вышел из машины и жестом руки пригласил Сергея следовать за ним. В отеле их встретила Габриэле и, к удивлению Сергея, проговорила по-русски, правда, с большим акцентом:

— Петер сегодня занят, по его просьбе я вас буду развлекать. — Глаза очаровательной немки загадочно блестели.

— Вы неплохо говорите по-русски, — похвалил Сергей. — Почему же так тщательно скрывали от меня свои способности?

— Я не знала, что вы из России, — ответила Габриэле в своё оправдание. — И Петер прежде ничего не говорил мне о вас.

— А в вашем отеле, конечно же, не принято заводить разговор с неизвестными людьми, — улыбаясь, продолжил Сергей, воспользовавшись пришедшим на ум названием главы романа «Мастер и Маргарита», правда, несколько переиначив его.

— Да, это так.

— И как вы собираетесь меня развлекать? Вы ведь не сможете оставить без внимания других гостей, не так ли? Мне кажется, они без вас просто погибнут, — отвесил комплимент Жигарёв, примечая, как увлажнились бездонные глаза Габриэле.

— Сегодня в моём отеле нет постояльцев, кроме вас, — томным голосом ответила хозяйка. — До утра никаких гостей не ожидается. — Габриэле остановила на лице Жигарёва обещающий взгляд.

«Она явно запала на меня, — подумалось Сергею. — Интересно, что же надумала эта немецкая хищница? И как вообще вести себя в подобной ситуации? Это ведь не Росссия — родная страна, где каждый свой шаг всегда предсказуем. Здесь иностранное государство с совершенно другими законами. Что, если мои плотские порывы она расценит как посягательство на честь и достоинство немецкой женщины? Возьмёт и обратится в полицию, действия которой мне не оспорить? Вот загадка, чёрт возьми! А вдруг это Петер всё подстроил, надумав собрать на меня компромат, а потом использовать в корыстных целях?»

Но возникшие опасения, как потом выяснилось, были напрасными. После ужина Габриэле предложила прогуляться по посёлку. Женщина оказалась словоохотливой современной спутницей, обладающей большой эрудицией. Скованность между ними быстро улетучилась. Они бродили по тихим улочкам посёлка и непринуждённо болтали обо всём. Из рассказа Габриэле следовало, что детство её прошло в Берлине. Родители работали на территории одной из советских воинских частей, часто брали её с собой. Там она подружилась с детьми советских офицеров, научилась говорить по-русски. В России не была ни разу, о чём очень сожалеет. В Берлине получила высшее образование, стала психологом. После демонтажа знаменитой «стены», устроилась на работу в западном Берлине. Там повстречала будущего мужа. Но супружеская жизнь не сложилась, после пяти лет брака они с мужем мирно расстались. От мужа ей достался отель.

— Так вот и живу в одиночестве, детей мне Бог не дал, — с грустью закончила повествование о себе Габриэле.

— С трудом верится, чтобы у такой импозантной женщины не нашлось больше поклонников, — осторожно заметил Сергей и заглянул в глаза Габриэле.

— Напрасно вы думаете, Сергей, что красивая женщина не может быть одинокой. Одиночество — это болезнь. И если оно принимает затяжной характер — наступает апатия. Тогда только избранный поклонник способен стать её доктором. И даже такие мимолётные встречи не всегда вызывают в душе женщины положительные эмоции. — Габриэле задумалась на несколько секунд, потом спросила:

— Разве у мужчин всё происходит иначе?

Сергей молчал, затрудняясь ответить. Отчасти он был согласен со своей спутницей. В мыслях тут же пролетели все годы его собственного одиночества. Действительно, если бы не работа, которая занимала у него большую часть времени, то неизвестно, как бы воспринималось им это одиночество. И насчёт мимолётных встреч Габриэле была права на все сто. Они приносили Сергею лишь физическое облегчение, оставляя в душе всё ту же неисчезающую пустоту. Тяготение к противоположному полу у мужчин, наверно, выражено более ярко, чем оно проявляется у женщин. Поэтому и мимолётная близость воспринимается мужчиной как необходимая потребность, как утоление некоего голода.

— А вы женат? — спросила Габриэле после длительного молчания.

— Нет, я одинок, как и вы. Вот уже более двадцати лет.

— У вас есть дети?

— Двое. Дочь и сын. Они взрослые и у них своя жизнь.

Они обошли весь посёлок и вернулись в отель.

— Ну, вот мы и пришли. Спасибо за прогулку, — бодрым голосом произнёс Сергей. — В каком номере мне сегодня предстоит коротать ночь? В том же самом, что в прошлый раз?

Габриэле развернулась лицом к нему, их глаза встретились. Она долго смотрела пронзительным гипнотизирующим взглядом, будто читала потаённые мысли Сергея. Потом, очевидно, приняв для себя какое-то нелёгкое решение, произнесла завораживающим полушёпотом:

— Сам Бог подарил нам эту ночь…

Внутри Сергея словно что-то дрогнуло от этих слов, по телу прокатилась горячая волна, а сознание словно притупилось. Габриэле взяла Сергея за руку и повела на второй этаж. Там, в конце коридора, располагалась её комната. Он шёл за ней, как телок на верёвочке.

Ночь с Габриэле была бурной и казалась бесконечной. Пожар в её истосковавшемся теле бушевал жарким огнём и не желал утихать ни на минуту. Она ласкала Сергея с какой-то жадной торопливостью, поражая своим раскрепощением, словно боялась скоротечности ночи, которой ей может не хватить. Устоять перед её страстными натисками и фантастическими порывами было невозможно. Тело Сергея, точно оживший вулкан, раз за разом содрогалось в сладостных конвульсиях, выбрасывая из жерла порции горячей лавы…

Только под утро, когда рассвет робкими бликами начал разливаться по комнате, она затихла, положила свою голову ему на грудь и прикрыла веки. Так, в полном молчании, они пролежали не менее четверти часа.

— Спасибо тебе, доктор, — произнесла Габриэле шёпотом, первой нарушив царящую в номере тишину. Она обхватила голову Сергея всё ещё горячими ладонями и нежно поцеловала в губы. Потом поднялась и отправилась в душ. Минут через десять послышался звук захлопнувшейся входной двери. Жигарёв остался в комнате один. Лежал, не шевелясь, размышлял.

Что это было? Блажь, затмение, гипноз, происки сатаны, или очередной кураж в подражание Джеймсу Бонду? Почему он сейчас лежит, не в силах даже пошевелиться, и чувствует себя так, будто всю ночь бегал в горах от душманов, неотвязно севших ему на хвост? Было непонятно, что заставило его так исступлённо, как никогда ещё в своей жизни, держать в объятиях эту женщину? Неужели любовные фантазии Габриэле, наполненные развратом, всецело захватили его и понесли по безумному руслу неудержимой страсти? Или же взяло верх давнее любопытство: на что способен мужчина в атмосфере откровенной близости, когда между ним и женщиной отсутствует скованность и стеснительность, когда исполнению любой заоблачной фантазии не мешают нравственные границы? Ведь все женщины, с которыми он встречался раньше, не обладали такой беспредельной смелостью и неземной страстью, которая исходила от Габриэле. Сергей задумался, размышляя о причинах, по которым, вероятно, эта женщина предпочитала жить в одиночестве. Рутинный супружеский долг, который исполнял её муж, и который, судя по всему, длился недолго, не способен был принести женщине полного счастья. Её душа нуждалась во взрыве неописуемых эмоций, ей нужен был яркий всплеск, который бы наполнял её радостью и счастьем каждый день. Признаться мужу в порочной своей страсти она, скорее всего, не отважилась, и приняла решение расстаться с ним. Её неуёмный темперамент требовал мужчину-супермена, самца, как отзывался о Сергее его друг. Такого «доктора» она стала присматривать в своём отеле, так ей было проще реализовывать потаённые страсти, не опасаясь осуждений. Одним из таких «докторов» оказался Жигарёв.

Через час он покинул комнату и спустился в ресторан. Габриэле неторопливо хлопотала на кухне. Увидев Сергея, замерла, на её лице выступил румянец.

— Гутен морген, — поздоровался Сергей и прошёл к столу, где его ждал завтрак. Он повёл себя так, словно между ними ничего не произошло.

— Гутен морген, — запоздало ответила Габриэле, не сходя с места. В её глазах не было того загадочного блеска, который заметил Жигарёв при первой встрече. Лицо женщины показалось ему печальным и каким-то безжизненным.

«Что это с ней? — подумал Сергей с недоумением. — Неужели обиделась на меня? Но за что? Ведь я исполнял все её прихоти. Стоп! Может, она просто влюбилась в меня?»

Он хотел заговорить с ней, но тут в зале появился Гюнтер. Немец что-то сказал Габриэле, та без промедления исчезла в боковой двери и больше не появлялась. Сергею ничего не оставалось, как встать и направиться к выходу.

Гюнтер был мрачен и всю дорогу до Франкфурта молчал. Молчал и Сергей. Он смотрел в окно и продолжал размышлять о Габриэле. В его ушах до сих пор стояли её сдавленные стоны, вскрикивания от переизбытка чувств, он явственно ощущал на себе судорожные вздрагивания её напряжённого тела. Интересно, знает ли Петер о слабостях Габриэле? Наверняка знает. К Сергею почему-то пришла даже уверенность: Петер умышленно поручил Гюнтеру отвести его к сестре своей жены. Только с какой целью? Развлечь холостяка или помочь несчастной женщине с очередным любовником? Скорее всего, предприимчивый Харстер решил оба вопроса одновременно.

«Что это я вдруг принялся переживать? — подумал Сергей. — Как будто совершил какое-то преступление. Женщина сама выбрала меня для своих утех, что тут особенного? Я исполнил её каприз, покувыркался в немыслимых позах, теперь будет о чём вспомнить. На себе испытал, какой неудержимый темперамент существует, заодно и проверил порох в своих пороховницах. Дыши ровно, Меченый. Благодари судьбу за предоставленный ею подарок».

Сергей запрокинул голову на подголовник, отбросил все мысли и тут же уснул.

Гюнтер толкнул его в бок, когда их «Ауди» проезжала по улицам Франкфурта на Майне. Он показал указательным пальцем на свои глаза, потом ткнул им в окно, и затем уже поднял вверх большой палец. Сергей понял, что следует посмотреть на город, можно увидеть много интересного.

«Скоро обучусь языку глухонемых», — усмехнулся он и посмотрел на часы. Он проспал почти пять часов.

Офис завода по изготовлению модулей располагался на окраине города. Петер, как всегда, был в хорошем настроении. Сергей встречался с ним уже много раз и не мог припомнить случая, чтобы тот был угрюмым хотя бы на несколько минут. Харстер отличался весёлым нравом, много шутил, был подтянут, имел безукоризненный вид преуспевающего бизнесмена. Поздоровавшись за руку, он обнял Сергея, спросил:

— Как твои дела? Проблем не появилось в моё отсутствие?

Вопрос прозвучал с такой интонацией, будто Петер был информирован о каждой минуте пребывания Сергея в отеле. По крайней мере, так показалось Сергею, когда он заглянул в прищуренные, чуть смеющиеся глаза немецкого партнёра.

— Всё было просто замечательно. Габриэле не дала мне скучать, — ответил Сергей, глядя в лицо Харстеру, и добавил:

— Она о-очень интересный собеседник.

— Да, Габриэле профессиональный психолог, умеет подбирать ключик для общения. — Петер на несколько секунд задумался о чём-то, потом радостно сообщил:

— Кстати, у меня для тебя есть хорошая новость, — его лицо расплылось в улыбке.

— Тебе удалось разыскать Прэни Беккер?

— Моим друзьям из полиции пришлось немного попотеть, прежде чем информация о ней появилась у меня. Женщина, которую ты разыскиваешь, сейчас носит другую фамилию.

— Она вышла замуж?

— Да, и у неё теперь другое место жительства.

— Куда она перебралась?

— В Баварию, в маленький тихий городок под названием Баунах.

— Это далеко отсюда?

— Прилично. Расстояние будет меньше того, что ты преодолел, добираясь сюда из Берлина, но всё равно не близко.

— Вы ей не сообщали о моём визите в Германию?

— Ты не ставил передо мной такую задачу. — Харстер опустил руку в нагрудный карман, извлёк оттуда небольшой листок бумаги, протянул Сергею. — Здесь все данные о ней.

— Спасибо, — Сергей мельком взглянул на записи, увидел внизу номер сотового телефона Прэни.

Петер посмотрел на часы, деловито сказал:

— Ну что же, сейчас перекусим в ближайшем ресторане и приступим к работе. На заводе нас уже ждут.

Вечером, когда запланированный объём работы был выполнен, Гюнтер отвёз Петера и Сергея в отель. До ужина оставалось достаточно времени, чтобы немного передохнуть. Сергей принял душ, облачился в халат и устроился в кресле. Прежде чем позвонить Прэни, долго обдумывал предстоящий разговор. Что можно сказать женщине спустя десять лет? Причём, женщине, с которой был знаком меньше месяца. Поздороваться, поинтересоваться изменениями в личной жизни? Сообщить скупые сведения о себе, произнося их таким невзрачным голосом, словно озвучиваешь скучную сводку новостей за неделю? После долгих размышлений, он всё же набрал номер сотового телефона Прэни. Сергей не мог не позвонить, находясь в Германии.

К удивлению, трубка Прэни ожила почти мгновенно, едва прошёл первый сигнал вызова.

— Я вас слушаю, — произнесла Прэни по-немецки. Сергей не понял, что она сказала, но сразу узнал её голос. Не теряя ни секунды, заговорил на английском языке:

— Здравствуйте, мне нужна Прэни Беккер. С кем я говорю? — сердце Сергея сжалось в комок, голос предательски дрогнул. Он намеренно не стал представляться, ожидая реакцию женщины. Узнает ли она его спустя десять лет?

Молчание в трубке длилось всего несколько секунд, потом раздался взрыв радости:

— Сергей?! Ты!? Откуда звонишь? Где потерялся?

— Я в Германии, в командировке. Сейчас нахожусь во Франкфурте на Майне.

— Сколько дней ты ещё пробудешь там? Нам нужно обязательно встретиться!

— Через два дня я должен буду возвратиться в Берлин.

— Это замечательно! Всё складывается, как нельзя лучше. Через два дня мне тоже надо быть в Берлине по делам. Много времени они не займут. У тебя будет возможность взять выходной?

— Не знаю, всё зависит от того, как пойдут мои дела. Но, в любом случае, выкроить вечер для встречи с тобой у меня получится. Я тебе обещаю.

— Постарайся получить выходной, я организую незабываемую для тебя экскурсию. Ты будешь в восторге.

— Прэни, дорогая, я не люблю экскурсии, — сказал Сергей. — Можно просто погулять по Берлину, посидеть в уютном ресторане.

— Сергей, это будет необычная экскурсия, — убеждённо заверила Прэни. — Мы возьмём лодку и спустимся по реке. Вернее, по древнему каналу. На протяжении всего пути мы не встретим ни одной живой души. Вокруг будет только дикая природа с непуганым животным миром. — Прэни немного помолчала, потом выдохнула:

— И мы вдвоём…

Сергей слышал её учащённое дыхание в трубке, сердце во второй раз сжалось в комок.

— Хорошо, я постараюсь освободиться на целый день, — уверенно заявил он. — В течение двух дней я тебе обязательно перезвоню.

— Тогда, до встречи в Берлине? — радостно проговорила Прэни.

— До встречи, — ответил Сергей и отключил телефон.

Через полчаса, переодевшись, он вышел из отеля. Харстер прохаживался у машины, ждал его.

— Ты готов? — спросил он Жигарёва. — Все свои дела уладил?

— Дела у меня в России, — усмехнулся Сергей. — А здесь ежедневная повинность.

— Что это значит? — не понимая значения слова «повинность», поинтересовался Харстер.

— Это значит, что я исполняю определённые обязательства перед своим государством и ограничен в свободе действий личного характера.

— О-о, это уже интересно, — оживился вдруг Петер. — Позволь спросить, какую свободу ты желаешь получить? Я готов тебе помочь.

От Жигарёва не ускользнуло то, как внезапно преобразился Харстер. В глазах появился блеск хитрой лисицы, хотя лицо его озарилось доброжелательной улыбкой.

«А ты не так прост, господин Харстер, — отметил про себя Сергей. — Не работаешь ли ты в тесной связке с органами безопасности? Давно надо было спровоцировать тебя. Интересно, какие сети ты плетёшь для меня»?

— Это разъяснение к слову, только и всего, — сказал Жигарёв, рассчитывая, что интерес Петера к нему угаснет. Но он ошибся. Как только они сели в «Ауди», Харстер продолжил интересоваться его личной жизнью, как бы ненароком спрашивая о заработке, партийности, отношении к руководству государства. Он будто ловил нужную рыбку, меняя одну наживку за другой. Сергей пускался в словоблудие и виртуозно уходил от прямых ответов.

«Знакомы мне такие штучки, — отметил он про себя. — Приходилось слушать лекции по спецразведке в Лагодехи». Вначале ему хотелось сказать Харстеру вполне откровенно, что все его старания о привлечении Сергея даже к безобидной форме сотрудничества — напрасны. Что все разговоры между ними впредь будут проходить только в рамках технической деятельности, не касаясь иной сферы взаимоотношений. Но, чем больше Петер задавал вопросов, тем больше Сергей убеждался, что разговор затеян неспроста. У него окончательно пропадало желание его остановить. Неожиданно для себя, он решил поиграть с Харстером в кошки-мышки. Ему вдруг захотелось выведать у того тематику интересов и рассказать о них по возвращении в Россию полковнику Миронову. Он так и поступил. На протяжении всего времени, пока они находились в ресторане, Жигарёв несколько раз пытался разговорить Харстера, но безуспешно. Петер принял глухую защиту и стал непробиваем, как бетонная стена. По всей вероятности, он что-то заподозрил.

«Ну и чёрт с тобой, — с раздражением подумал Сергей. — Не больно-то мне это и надо. Сиди и молчи о своих замыслах до поры до времени. Проявишься, рано или поздно».

В конце ужина, он спросил Харстера:

— Я могу получить выходной?

— О, да, конечно! — почему-то даже обрадовался Петер. — В любой день, это твоё право.

— Мне нужен один день в Берлине. Всего один день.

— Это как-то связано с той женщиной, которую я помог тебе разыскать?

— Да, мне необходимо с ней встретиться. Хочу отблагодарить за оказанную услугу.

— Нужна какая-нибудь помощь?

— Извини, Петер, но когда встречаются мужчина и женщина, присутствие третьего человека нежелательно, — усмехнулся Сергей, обращая разговор в шутку.

— Хорошо, не смею тебе мешать.

Они поужинали и возвратились в отель. Всю дорогу Харстер молчал и был непривычно сосредоточен.

Встреча с Прэни состоялась в безлюдном кафе на берегу реки Хафель. Накануне она подробно объяснила, как туда добраться. Сергей не стал запоминать ориентиры, а взял такси, назвал конечную точку и вскоре был на месте. С замиранием сердца он вошёл в пустующий с утра зал и сразу увидел Прэни. Как и десять лет назад, в Паттайе, в ресторане отеля «Ройал Круз Эй-Ван», она сидела за столиком в конце зала, рядом с которым красовалась низкорослая кудрявая пальма. Сергей скорым шагом пересёк зал и остановился напротив Прэни. Она протянула ему руку для приветствия.

— Ну, здравствуй, Прэни, — произнёс он тихим голосом и поцеловал ей руку.

— Здравствуй, Сергей, — также тихо ответила женщина.

Жигарёв обошёл столик, устроился напротив. С минуту они молчали и смотрели в глаза друг другу.

— Ты ничуть не изменилась, — сказал Сергей, продолжая рассматривать лицо Прэни. — Более того, стала ещё красивее и обольстительнее.

— Не надо лукавить, Сергей. Любая женщина с годами увядает, и я не исключение, — отметила Прэни и грустно улыбнулась. А вот ты действительно остался прежним — подтянутым, моложавым, и сильным. Только седины чуть-чуть добавилось.

Они опять замолчали, всматриваясь друг другу в лицо. Оба вспомнили, при каких обстоятельствах познакомились, как скрывались в отеле от преследования, как привязались друг другу, и с какими чувствами в душе потом расставались. Все эти события в одно мгновение промелькнули перед глазами обоих. Наконец, Прэни спохватилась:

— Сергей, нам надо поторопиться. Лодочник уже ждёт нас, а до пункта отправки ещё предстоит добраться.

— Хорошо, веди. Не смею противиться, потому что ты сегодня за главного.

Они быстро встали и направились к выходу. Предусмотрительная Прэни заранее заказала такси, водитель любезно распахнул перед ними дверь своего авто. Через час они были на месте. Отпустив такси, им пришлось идти до канала едва заметной тропинкой ещё несколько сот метров. Наконец, Сергей увидел большую лодку. Она стояла у берега, слегка покачиваясь, и напоминала венецианскую гондолу. Канал ничем не отличался от обычной неширокой реки с естественными берегами. На корме восседал здоровенный бородатый мужик лет сорока, напоминая своим видом исторического Илью Муромца. В его ручищах покоилось длинное деревянное весло.

Жигарёв вопросительно посмотрел на Прэни. Та рассмеялась:

— Он не разбойник. Это его бизнес. Здесь неподалёку есть заброшенная деревня. Жители давно покинули её, а он с женой остался. Они не пожелали покидать родину предков. Живут натуральным хозяйством.

Сергею стало весело. Его развеселила прозорливость Прэни. В Паттайе он много рассказывал ей о России, о дикой уральской природе, об охотниках и рыбаках. Видимо, ей захотелось сделать ему приятно.

— Ты молодец, Прэни. Просто умница. Сколько времени займёт такое путешествие?

— Часов пять-шесть. В пути мы сделаем несколько остановок. Я ведь не могу допустить, чтобы мой гость остался недоволен пикником.

Прэни спросила о чём-то бородача, тот утвердительно кивнул.

— Можно ступать на борт пиратского корабля, он готов к отплытию, — бодро провозгласила Прэни и пропустила Сергея вперёд. Он шагнул на самодельный трап, состоящий из одной широкой доски, с прибитыми поперёк к ней брусками, помог перебраться в лодку женщине. Посреди лодки была «каюта» — плотно натянутый тент из прорезиненной ткани с двумя скамейками и небольшим столиком посередине. Для обзора берегов края тента предусмотрительно были закинуты на крышу. Когда пассажиры устроились, лодочник шестом оттолкнул свою «гондолу» от берега, и она, слушаясь руля, вышла на середину канала.

— Ты не возражаешь, если мы сейчас отметим начало нашего путешествия? — спросила Прэни, прищурившись. Глаза её смеялись.

Сергей посмотрел по сторонам, пытаясь найти взглядом «скатерть-самобранку», на которой красовалась бы бутылка вина. Ничего подобного он не заметил.

— Ты намерена попросить об этом всемогущего Джина? — поинтересовался Сергей, принимая предложение за шутку.

— Он уже исполнил мою волю, — рассмеялась Прэни, и, запустив руку под стол, извлекла из рундука плетеную корзину и поставила на скамейку. Корзина была разделена на четыре отделения. В одном — россыпь стограммовых бутылочек с вином с разными этикетками, в другом — фрукты, в третьем — конфеты и шоколад, в четвёртом — столовые принадлежности.

Сергей в очередной раз поразился предусмотрительности женщины, удостоив её комплимента:

— Ты действительно волшебница, когда ты только успела всё это организовать?

— Настоящие феи работают по ночам, — улыбнулась она в ответ. — Открывай вино, бери фрукты, конфеты. Наше короткое путешествие началось!

Они выпили по бутылочке вина, закусили конфетами и фруктами. Лодочник будто не замечал пассажиров, устремив свой угрюмый взгляд поверх их голов. Он зорко следил за струёй течения, периодически пошевеливая неуклюжим веслом.

— Вот теперь самое время обсудить ушедшие годы, — проговорила Прэни. — Мне кажется, информации скопилось столько, что её хватит на всё время нашего путешествия.

— Думаю, скучать в полном молчании нам не придётся, — с уверенностью высказался Жигарёв. Выдержав небольшую паузу, спросил:

— Почему ты ни разу не позвонила мне за все эти годы?

Прэни посмотрела на Сергея недоумённым взглядом.

— Ты шутишь?

— Ничуть. От тебя не поступало ни одного звонка, хотя я очень надеялся и ждал.

— А сам что же молчал?

— Твой номер телефона я утерял, к сожалению. Но секретарю поручил извещать меня немедленно, если поступит от тебя звонок.

— Сергей, мой тебе совет: как только вернёшься на Родину — допроси своего секретаря с пристрастием. Я звонила тебе несколько раз. Ответ был один: господин Жигарёв занят. А потом и вовсе её телефон замолчал.

— Странно, очень странно, — с растяжкой проговорил Сергей, восстанавливая в памяти события тех дней. Номер телефона действительно был заменен в связи с вводом в эксплуатацию новой телефонной станции. Но это состоялось намного позднее. Почему его преданная Лариса скрыла звонки из Германии? В чём причина?

— Мне показалось, ты сам распорядился не принимать звонки от меня. Чтобы не ворошить прошлого и, как ты говорил в Паттайе, обрубить все концы. Других объяснений я в то время не находила, — с горечью сообщила Прэни. — Я понимала, что нам никогда не быть вместе. Но мои переживания за тебя были настолько сильны, что я не находила себе места целый год. Потом, посетив родственников в очередной раз, мне удалось узнать, что Адмиралов арестован в России. Я поняла: ты довёл дело до конца и тебе больше ничего не угрожает. Боль во мне как-то утихла, и я даже вышла замуж.

— Ты счастлива в браке? — спросил Сергей и пристально посмотрел на женщину.

Прэни задумалась, потом ответила странным рассуждением:

— Счастье — понятие относительное. Я долго шла к такому заключению, благо времени для размышлений у меня было вполне достаточно. Если бы человек не эволюционировал, возможно, и существовал бы некий критерий. А раз сознание меняется с каждой минутой, значит, никакого шаблона счастья не может быть. Сколько людей на Земле проживает — столько и критериев. Да и все они не постоянны. Сегодня твоё счастье в одном, а завтра ты его видишь совсем иначе. Мне кажется, человек в своём подсознании приспосабливается к условиям обитания, стремясь к благополучию. В этом и заключается его счастье. Так он запрограммирован своим Создателем, и отменить эту программу он не в состоянии.

— Кто твой муж? — поинтересовался Сергей, выдержав минутную паузу после философских рассуждений женщины.

— О-о, мой муж — золотой человек, — в глазах Прэни появился блеск женской нежности и благодарности. — Он боготворит меня, балует, терпит все мои капризы и умеет прощать любые гадости.

— И не ревнует?

— Я не даю поводов для этого.

— А встреча со мной? Разве это не повод?

— Это миг в моей жизни, женская слабость, о которой ему не следует рассказывать. Она никак не отразится на наших с ним взаимоотношениях. Одним словом, у меня будет всё хорошо, и тебе не стоит беспокоиться ни о чём.

— Ты работаешь или живёшь на попечении мужа?

— Работаю, адвокатом. В Баварию переехала по настоянию мужа. Швейную мастерскую и квартиру во Франкфурте оставила дочери. Кстати, у меня уже двое внуков. А у тебя есть внуки? — Прэни в ожидании уставилась на Сергея. — Расскажи мне о себе.

— Я по-прежнему ничего не знаю о судьбе бывшей жены и своей дочери, — сказал Жигарёв, и голос его дрогнул. — Банду Адмиралова с моей помощью удалось ликвидировать, а Катерина выехала из России в неизвестном направлении. Следы дочери тоже затерялись.

— Значит, ты ничего не знаешь… — Прэни протянула свои руки к Сергею и обхватила ими его ладонь.

— Тебе что-то известно об их судьбе? — встревожено спросил Жигарёв.

Прэни долго молчала, собираясь с мыслями. Она не знала, как лучше изложить то, что стало известно ей в Паттайе. Потом, внимательно вглядываясь в лицо Сергея, стала рассказывать:

— Через год после нашей встречи, я вновь навестила своих родственников. Прогулялась по тем местам, которые напоминали мне о тебе. Заглянула в ресторан «Адмирал», заказала ужин. Когда я собиралась уходить, в зале появилась хозяйка ресторана. Она давала какие-то распоряжения официантам. Через знакомых я навела справки о ней. Новой владелицей, как мне сообщили, стала сестра Адмиралова, стало быть, твоя бывшая жена. Фамилия её Вронская.

— Наверно, Гайворонская, — поправил Жигарёв.

— Возможно, — неуверенно сказала Прэни, пытаясь что-то припомнить. — А через несколько лет я не увидела вывески «Адмирал». Ресторан стал называться «Русский Оазис». Я вновь заинтересовалась происшедшими изменениями.

— И что тебе удалось выведать? — с нетерпением спросил Сергей.

— Госпожу Вронскую арестовала полиция. Очевидно, её просто подставили. По всей вероятности, она помешала кому-то из своих приближённых. Суд Таиланда очень суров к распространению наркотиков среди жителей своего государства. Если бы сбыт продолжал осуществляться в другую страну, тогда правоохранительные органы по-прежнему закрывали бы глаза, получая определенную долю вознаграждения. Что и происходило, когда наркобизнес был в руках Адмиралова. Когда он попал в руки правосудия России, наркотики стали гулять по территории Таиланда. Это и послужило основанием ареста госпожи Вронской.

— Какую меру наказания ей определил суд? — в горле Сергея появился не сглатываемый комок.

— Не знаю, по всей вероятности, очень длительный срок заключения. В Таиланде не практикуется защита иностранных граждан.

— Насчёт дочери ничего не слышала? — охрипшим голосом спросил Жигарёв.

— Извини, Сергей, но ею я не интересовалась. В тот момент я почему-то была уверена, что она осталась с тобой.

Жигарёву стало душно, он рванул молнию на ветровке, едва не повредив её. Но это его не остановило, рука судорожно тянула замок вниз, который, захватив часть ткани, никак не хотел съезжать вниз.

— Серёжа, успокойся, — Прэни с нежностью провела несколько раз своей ладонью по его голове. — Ты уже ничем не сможешь помочь госпоже Вронской. А дочь найдётся, я больше, чем уверена.

— Наверно, ты права, — глухо промолвил Жигарёв. — Свою дочь Анюту теперь я просто обязан разыскать. Теперь это мой отцовский долг. Ведь, кроме меня, у неё больше нет никого рядом. Спасибо тебе, Прэни, что рассказала мне всё это.

— Я думала, ты владеешь всей информацией. Жаль, что не смогла в то время связаться с тобой, — с виноватым видом оправдывалась Прэни. — Поверь, дорогой, мне очень жаль, что всё так произошло. Ты найдёшь свою Анюту, в тебе есть непоколебимая воля для достижения цели. В этом я смогла убедиться.

Их путешествие продолжалось. Прэни и Сергей сидели молчаливо очень долго, не разнимая сцепленных ладоней. Мимо бортов лодки медленно плыли берега с совершенно дикой природой. Зайцы, выбегавшие из кустов, останавливались у самой воды, и, навострив уши на всякий случай, провожали путешественников без какой-либо опаски. Несколько раз с громким плеском, словно заправские прыгуны, ныряли в воду отъевшиеся ондатры. Одни лишь утки были более пугливы, чем их сородичи по каналу. Они взмывали прямо из-под носа лодки, вспарывая дружными хлопками крыльев первозданную тишину.

Сергей полностью успокоился и взял свои мысли под контроль. Первоначальная жалость к Катерине прошла как-то сама по себе. Своей вины перед ней он больше не чувствовал, вспомнив, как с её молчаливого согласия, его чуть было не покалечил Игорь Небаскин. С её подачи Баклан объявил на него охоту в Паттайе. Она знала о своём бизнесе, знала, каков может быть финал. Другое дело — дочь. Но и здесь всё обстоит не в таких мрачных красках, как представилось вначале. Если верить словам Катерины, Анюта живет безбедно. Адмиралов баловал свою племянницу, и спрятав её за рубежом, явно не оставил без денег. К тому же дочери уже тридцать лет, возможно, она давно замужем. Значит, есть человек, который о ней заботится. Сергей даже повеселел. В этот момент он не мог предположить, какой сложный лабиринт уготовила ему судьба. Посмотрев на Прэни, он высвободил её ладони, и, взяв бутылочку вина, спросил:

— Не выпить ли нам вина, дорогая Прэни?

— С удовольствием, — подхватила она, не понимая, что произошло вдруг с Сергеем.

— Всё будет хорошо, — заверил он, звонко чокнулся бутылочкой, и, не отрываясь, выпил её содержимое в три глотка.

Путешествие закончилось так, как и планировала Прэни. За время пути их лодка причаливала к берегу пару раз. Они прогуливались, прыгали, как дети, разминая затекшие мышцы, и радовались долгожданной встрече. Лодочник причалил к берегу неподалёку от одиночного строения, по российским меркам напоминающего дом егеря закрытого типа. Такие домики предназначались для развлечений высших должностных лиц.

— Что это? — полюбопытствовал Жигарёв, указав кивком головы на виднеющееся здание.

— Гостевой домик для туристов, — ответила Прэни. — Сегодня он пустует, его двери распахнуты только для нас.

«Так вот какие дела были у неё в Берлине, — догадался Сергей и улыбнулся. — Нужно было время, чтобы организовать увеселительную прогулку для меня».

Прэни расплатилась с лодочником, и он, помахав рукой на прощание, отчалил от берега. Два мощных толчка шестом вывели его лодку на середину течения, и вскоре она скрылась за прибрежным кустарником. Прэни и Сергей направились к домику.

Их встретил полный мужчина лет шестидесяти пяти. На нём была клетчатая рубашка и короткие брюки с широкими лямками на плечах. Когда-то пышная его шевелюра сейчас сильно поредела, длинные волосы утончились и поседели. Сбившись на затылке в бесформенный пучок, они напоминали ком сладкой ваты, которую так обожают дети.

«Вылитый Карлсон, — усмехнулся про себя Сергей. — Сейчас включит свой моторчик и будет кружиться вокруг нас».

Но Хартмут — так звали мужчину, — не включил свой невидимый пропеллер. Он что-то объяснил Прэни, и, вежливо улыбаясь, покинул дом. Сел в старенькое авто и уехал.

— Ты просто волшебница какая-то, — восхищённо высказался Сергей и, в порыве чувств, привлек к себе Прэни. Покорно положив голову ему на грудь, она затихла. С минуту они стояли тихо, словно боялись пошевелиться. Потом, ласково отстранив женщину от себя, Сергей проговорил:

— Всё это здорово, конечно, но зачем было так тратиться ради меня?

— О-о, не бери в голову! Мой муж достаточно богат, для него ничего не стоит выделить мне такую небольшую сумму.

— А если бы он знал, на что ты собираешься потратить его деньги? Как бы повел себя?

— Выгнал бы из дома и отправил жить в Россию, — рассмеялась Прэни. — И тебе пришлось бы жениться на мне.

— Ты бы и месяц не выдержала моей бедности, — поддержал словесную игру Сергей. — Я гол, как сокол, и к тому же, очень ревнив.

— Не пугайся, мой муж Йорг, ни при каких обстоятельствах не отпустит меня от себя. Он безумно любит меня, и готов простить даже измену.

— А ты его любишь?

— К Йоргу я очень привязалась, и сейчас не мыслю что-либо поменять в своей жизни. А любимый мужчина у меня один. Правда, я не смогла ждать его до бесконечности.

Жигарёв положил руку на хрупкое плечико Прэни, тихо произнёс:

— Ты правильно поступила… С Йоргом тебе спокойно и благодатно. А со мной одни проблемы.

Ответ Сергея ничуть не смутил Прэни, иного она и не ожидала. Ещё в Паттайе, в момент их расставания ей стало понятно, что вспыхнувшая в её сердце любовь не будет взаимной. Ни через месяц, ни через год. Сергей испытывал к ней такие же чувства, какие она испытывала к Йоргу в первое время — благодарности, заботы и жалости. Ей стало понятно, как важны они для влюблённого.

— При встрече с тобой у меня вырастают крылья. Я словно взлетаю ввысь и испытываю там состояние неописуемого блаженства. — Прэни грустно улыбнулась. — Зато потом я долго падаю в холодную бездну.

— Давай не будем говорить о грустном. Оставим свои чувства при себе, хорошо? — Сергей вопросительно взглянул на женщину. — Мне кажется, ты думала о празднике, когда планировала этот замечательный пикник?

— Ты прав, Сергей. Грустно будет завтра, а сегодня у меня праздник. Иди за мной.

Прэни провела его в просторный холл, посредине которого располагался небольшой бассейн. Сбоку от него была сауна, рядом с которой приклеилась комнатка для переодевания. В углу напротив, стоял стол с напитками и едой. От него шла деревянная лестница на второй этаж. По всей вероятности, там была спальня.

— Как тебе? — спросила Прэни. Глаза её сияли от счастья и предвкушения.

— Ты погружаешь меня в сказку, я чувствую себя в неведомом виртуальном мире, — восторженно отозвался Жигарёв.

— Тогда освобождай себя от тесных доспехов, и, вперёд, в сауну, для очищения души и тела.

А дальше действительно всё происходило, как в виртуальном мире. Была горячая сауна и освежающий бассейн, в котором они барахтались и дурачились, соприкасаясь обнажёнными телами, а минуту спустя превращаясь в одно целое. Потом с ребячьим визгом вновь устремлялись в раскалённое пространство и вновь растворялись друг в друге, чувствуя себя в этот миг словно в ином временном пространстве. Будто вселенский разум омолодил их душу и тело, предоставив возможность возвратиться в прошлое. Потом они переместились за стол, пили старое французское вино, громко провозглашали тосты, закусывали мясом, которое приготовил Карлсон, и только когда старинные настенные часы известили о полночи, они поднялись на второй этаж в спальню.

Сергей лежал на спине, голова Прэни покоилась у него на груди.

— Когда ты в следующий раз приедешь в Германию? — спросила она шёпотом.

— Месяца через три, когда буду принимать установку в целом.

— Мы ведь встретимся, правда?

— Обязательно, если появится такая возможность, — ответил Сергей, не желая обидеть женщину отрицательным ответом. Ещё сидя за столом, он принял для себя решение: эта встреча будет последней. Ему показалось, что он ворует любовь у мужа Прэни. Чтобы она не говорила, как бы убедительно не заклинала его, решение он принял окончательное. Не следует взращивать рога на голове порядочного мужчины. Семейная драма вовсе не воодушевляла его.

— Скажи, как ты меня нашёл? — спросила Прэни. — Отыскать иголку в стогу сена чужой страны не так-то просто. Кто тебе помог?

— Петер Харстер, представитель компании, с которой у меня заключен контракт на поставку оборудования.

— Чем он раньше занимался? Где служил?

— Почему ты об этом спрашиваешь? — удивился Жигарёв.

— После воссоединения Германии многие работники госбезопасности бывшей ГДР подались в бизнес.

— И что из этого следует?

— Для достижения своей цели они не брезгуют ничем. Мошенничество, вербовка, экономический шпионаж и множество других способов, которыми они владеют в совершенстве.

— Почему ты мне об этом говоришь?

— Мне кажется, господин Харстер один из таких людей. Поэтому, будь с ним предельно осторожен. Он может прибегнуть к любым ухищрениям, чтобы продвинуть свой бизнес в Россию. Восточным немцам трудно конкурировать с западными бизнесменами. У них один путь — на восток.

Сергей задумался над словами Прэни, вспомнив ненасытную Габриэле и вкрадчивые расспросы Харстера в ресторане.

«Если всё так, как говорит Прэни, то непонятно одно: какие цели преследует Петер? Что ему нужно от меня»?

— Спасибо, дорогая, за предостережение, — поблагодарил Сергей и чмокнул женщину в щёку. — А теперь давай спать. Завтра много серьёзных дел.

— Давай, — покорно согласилась Прэни и крепко прижалась к нему.

Утром они расстались. Прощание было в точности таким, каким его запомнил Сергей, покидая Паттайю.

Глаза женщины наполнились слезами, она приподнялась на цыпочки и торопливо поцеловала его.

— Удачи тебе, Сергей. Да хранит тебя Бог. Пообещай мне, что будешь звонить.

— Обещаю, — дрогнувшим голосом произнёс Сергей и покинул гостеприимный дом. У входа его ждало такси. О нём опять успела позаботиться Прэни.

Через два дня Жигарёв улетел в Россию.

 

Глава 29

Анюта

В тот день, когда произошла встреча Сергея Жигарёва в Екатеринбурге с бывшей женой, на острове Ланкави приземлился самолет, прибывший из Куала-Лумпур. Из него вышла черноволосая симпатичная девушка в белых брюках и белой кофточке без рукавов. Лёгкая косынка красного цвета с белым горошком, повязанная на тонкой шее, напоминала пионерский галстук, которым когда-то очень гордились подростки страны советов. Глаза скрывали тёмные солнцезащитные очки, на плече висела дамская сумочка красного цвета. Корпус самолёта был окрашен в тот же цвет, что и сумочка девушки. Пассажиров на борту самолёта прибыло немного. В основном это были местные жители со смуглой кожей. Девушка ярким пятном выделялась среди них, и, видимо, поэтому покинула салон самолёта последней. Несколько секунд она стояла на трапе, осматривая окрестности маленького аэропорта, словно позируя невидимому фотографу, и только после этого спустилась на посадочную полосу.

В аэропорту её встретил малаец лет сорока пяти в форменной одежде работника одной из чиновничьих структур. С казённой улыбкой на угреватом лице он произнёс слова приветствия на ломаном английском языке и пригласил девушку следовать за ним. Он провёл её к багажному отделению и замер неподалёку. Дождавшись, когда девушка сняла с конвейера свой чемодан, он с той же доброжелательной маской на лице перехватил у неё поклажу и направился к выходу. Они сели в автомобиль и на большой скорости понеслись по извилистому шоссе.

Добротный дом, выполненный в стиле бунгало, стоял в нескольких десятках метрах от кромки воды. Чуть поодаль, вдоль береговой полосы, прижавшись тесно друг к другу, словно схватившись между собой ветвистыми руками деревьев, расположилась группа домов победнее. Ещё дальше виднелся небольшой посёлок для туристов, посредине которого возвышалось административное здание.

— Вот ваши документы на дом, — проговорил малаец и протянул девушке синюю папку.

— Мне следует где-то поставить свою подпись? — последовал вопрос.

— О, нет! Что вы! Дом уже оформлен, он теперь ваш. Располагайтесь и живите на здоровье, — малаец в очередной раз обнажил в улыбке тусклые зубы. — В папке есть моя визитка, всегда буду рад помочь вам.

Мужчина развернулся и пошёл прочь, не оглядываясь, будто заходил сюда всего лишь для того, чтобы спросить обратный путь. Девушка осталась одна. Она перенесла вещи в дом, осмотрела помещения и принялась за уборку. Так началась жизнь на острове Ланкави Анны Сергеевны Небаскиной — дочери Сергея Жигарёва.

Она несказанно радовалась случившимся переменам в её судьбе. Радовалась, что, наконец-то, ей не придётся слушать бесконечные наставления матери, и она сможет самостоятельно принимать любые решения. Её не пугало ни одиночество, ни чужая страна с чужими обычаями и нравами, ей не было страшно ни капельки оказаться песчинкой в совершенно другом мире. Она была готова в корне поменять свою жизнь, потому что быть рутинёркой в России стало для неё просто невыносимо. Ей хотелось быть необыкновенной девушкой, не такой ничтожной, как все. И когда поступило предложение от матери уехать на время в Малайзию, Анна согласилась без колебаний. Её даже не насторожило столь неожиданное решение, она не стала спрашивать о причинах, побудивших осторожную мать принять его.

«Подальше, как можно подальше от этих нелепых жизненных рамок, в которых я оказалась», — пульсировала мысль в её голове, когда она приобретала билеты в Куала-Лумпур. — «Мне нужен глоток свободы, иначе я задохнусь».

Чем она займётся на этом далёком острове, Анна пока не думала. Дядя снабдил её деньгами на первое время, положив на счёт племянницы кругленькую сумму. Советовал не спешить, осмотреться, изучить местный бизнес, а уж потом, когда он заглянет к ней, они вместе примут решение, чем ей следует заняться.

В этот же день она отправилась знакомиться с островом и его обителями. Английским языком Анна владела если не в совершенстве, то на вполне достаточном уровне, который позволял ей общаться без затруднений в любом месте. Ещё в аэропорту она приобрела карту острова с подробным путеводителем и сейчас чувствовала себя уверенно. Прогуливаясь по берегу моря, она наткнулась на небольшую группу туристов, изъяснявшихся на русском языке. Постелила свой пляжный коврик на лежак неподалёку и стала прислушиваться к разговору. Это были две замужних пары среднего возраста. Лысоватый мужчина и его упитанная блондинка приехали сюда из Белоруссии. Другая пара — высокий худой брюнет и его подруга, похожая на армянку, — прилетели на остров из Ставрополья. В обеих парах, судя по поведению, верховодили женщины. Отдых на острове им явно не нравился. Когда женщины направились в море, Анна последовала за ними. Плавая рядом, женщина, похожая на армянку, спросила:

— Вы из России?

Анна отрицательно покачала головой.

— Из Белоруссии? — обрадовавшись чему-то, поспешно подключилась к допросу блондинка.

— Не угадаете, — торжественно произнесла Анна и счастливо рассмеялась. — Я местная, на острове у меня есть свой дом.

Женщины недоумённо переглянулись, и некоторое время молчали, переваривая информацию. Но зуд женского любопытства заставил их продолжить разговор.

— Мы здесь страдаем от скуки вторую неделю, но вас не видели ни разу, — проговорила блондинка.

— Дела не пускали, — солгала Анна. Ей почему-то не хотелось сознаваться этим беспардонным женщинам, что прилетела она сюда всего лишь несколько часов назад.

— Чем занимаетесь? — не отставала представительница Белоруссии.

— Чем придётся, — ушла от ответа Анна. — На жизнь хватает. У меня небольшой бизнес в Куала-Лумпуре.

— Поня-ятно, — протянула представительница Ставрополья. — Бизнес-вумен, стало быть. — Женщина криво ухмыльнулась.

От Анны не ускользнула её пренебрежительная улыбка, она поинтересовалась:

— А что в этом плохого?

— Да ничего, — пожала плечами армянка, — это ваше дело, чем заниматься. Однако успели мы познать, на чём строится здешний бизнес. — Она обиженно поджала губы.

— О чём это вы? — удивилась Анна.

— А то ты не знаешь, — недовольно ответила блондинка и скосила глаза на свою подругу.

— Даже не догадываюсь, — чистосердечно призналась Анна.

— Есть тут один бизнесмен, неподалёку отсюда в палатке живёт, — продолжила блондинка, выходя из воды на берег. — В первый же день нашего приезда приклеился к нам, как липучка, предложил услуги гида.

— И что?

— Что, что? Ободрал нас, как липок, вот что! — гневно высказалась женщина.

— Как это?

— Повозил по острову, а потом повёл в ресторан «Дары моря», где мы оставили большую часть денег, с которыми приехали. Сидим сейчас на берегу, как в сказке Пушкина, всматриваемся в морские дали и ждём: не приплывёт ли к нам золотая рыбка, не исполнит ли наши желания бесплатно?

Женщины прошагали к своим лежакам, присели, подставив тела остывающему солнцу.

— Наверно, вы первый раз за границей? — участливо спросила Анна.

— В том-то и дело, что не первый, — буркнула блондинка. — В странах, где мы побывали, нами всегда занимался официальный гид. Предупреждал о мошенниках и воришках, советовал, как надо себя вести. Одним словом, нас там опекал представитель турфирмы. А тут, — женщина сплюнула в сердцах, — никакой цивилизации. Привезли из аэропорта и бросили, как бездомных собак. Местного языка не знаем, английского тоже, вот и попались на удочку проходимцу.

— Обходительный такой, доброжелательный, — подхватила армянка повествование подруги и, глядя на Анну, спросила:

— А что нам оставалось делать в такой ситуации? — И тут же ответила:

— Вот и доверились этому Саше. Он здешний абориген, на малайском языке свободно балакает. Кто мог подумать, что за морепродукты придётся заплатить в десять раз дороже, чем в Европе? Лобстеры здесь, видите ли, какие-то особенные, потому и дорогие. И ему ещё за услуги гида отвалили кучу бабла.

— А чего ж вы не спросили его заблаговременно, во сколько вам обойдётся всё удовольствие?

Женщины насупились и промолчали. Анна не стала выпытывать у них больше ничего, и, окунувшись в море, продолжила знакомство с островом. Она медленно брела вдоль берега, разглядывала выброшенные на песок камешки и ракушки, поднимала понравившиеся и, подержав их некоторое время на ладони, бросала в море. Совсем неожиданно впереди показалась палатка голубого цвета. Она была хорошо замаскирована между двумя раскидистыми деревьями, поэтому Анна не сразу её заметила. Девушка хотела уже повернуть назад, но в это время из палатки вышел молодой мужчина лет тридцати. Был он выше среднего роста, коренаст, с мускулистым загорелым торсом. На голове короткая стрижка, лицо скуластое, красивое. Анну поразили его ярко-голубые глаза. Они очень внимательно её рассматривали. Потом мужчина задал вопрос:

— Не боишься одна гулять?

— Кого мне бояться? Тебя что ли? — с вызовом ответила Анна.

— Хотя бы и меня. Вот возьму сейчас тебя и затащу в палатку.

— Ой, как страшно. И что же ты со мной сделаешь? Зацелуешь до крови и обратно вытолкаешь? Или из предосторожности зарежешь, а потом закопаешь мой труп?

— Ты кто? — спросил мужчина. На его лице застыло неподдельное удивление. — Впервые вижу в здешних краях строптивую красавицу.

— Я-то Анна, законопослушная жительница этого острова. А вот ты, как мне кажется, тот самый Саша, о котором полчаса назад мне поведали облапошенные тобою туристы, — Анна торжествовала, увидев на лице парня замешательство.

— Ты, наверно, о тех двух дурах с подкаблучниками в придачу? — спросил парень, догадавшись, о ком идёт речь.

— Почему ты решил, что они дуры?

— Потому что умные так не ведут себя, как эти нахалки, — со злостью проговорил Саша. — Корчили из себя новых русских, а кошелёк оказался пустой. Я как должен был поступить? Заплатить за них из своего кармана за всё, что они выпили-закусили?

— Мог бы предупредить, что цены в ресторане высокие.

— Ты что, адвокат? — рассердился парень. — Пришла потребовать возврата денег или просто пристыдить? Так не надейся, у тебя не прокатит ни то, ни другое. Пора бы вам понять, что здесь не Россия, здесь каждый выживает, как может. Впрочем, чего это я перед тобой распинаюсь? Давай, защитница, вали отсюда, пока цела, — парень смерил Анну презрительным взглядом.

— Ладно, проехали, — остановила его Анна. — Чего завёлся? Неужели не просёк, что это всего лишь повод для знакомства?

Парень оторопел. Неожиданный поворот беседы на секунду лишил его способности мыслить. Наконец, до него дошло, что его классно развели. Он не обиделся и громко расхохотался:

— Ну, ты, подруга, даёшь! Надо же, развела, как лоха! Ты вообще, кто? Откуда свалилась на мою голову?

— Живу я здесь, — невозмутимо ответила Анна и посмотрела на часы. — Почти пять часов. Теперь мы с тобой соседи, можно сказать. А соседи, как известно, должны жить дружно и во всём помогать друг другу. Таков негласный закон общественного бытия.

Саша с недоумением смотрел на девушку, хлопал ресницами и толком ничего не понимал.

— Чего уставился? Я же говорю тебе: соседи мы с тобой. — Анна повернулась к нему спиной и, всматриваясь вдаль, показала пальцем:

— Видишь крайний дом? Вот в нём я и живу. Приехала сюда на ПМЖ.

— Может, прогуляемся? — неожиданно предложил Саша. — Расскажешь о себе, а я тебе о жизни на острове. Идёт?

— Можно и прогуляться, — согласилась Анна.

Они неторопливо двинулись вдоль берега.

— Ты, как я понимаю, из России? — спросил Саша.

— Да. До недавнего времени жила в Екатеринбурге.

— И что тебя понесло в эту тропическую глушь?

— Надоело быть желторотым цыплёнком под крылом у матери. То нельзя, это нельзя, средневековье какое-то, — Анна непроизвольно поморщилась. — И сплошное враньё вокруг. Хотелось самостоятельности в жизни и полной свободы. Спасибо дяде, он понял меня и помог сбросить бессмысленные материнские путы.

— А что отец? Бессловесная натура?

— Папа погиб в Афганистане, меня воспитывал отчим. — Девушка на секунду задумалась, потом добавила:

— До тринадцати лет. Потом стал появляться редко, как солнышко в ненастный день. Приедет из Таиланда, вручит подарки, и был таков. А мать всегда боялась чего-то. Сходить в ночной клуб с её ведома — дохлый номер. Уйти без разрешения — скандала не избежать. Слёзы, нравоучения, ультиматумы. Одним словом, не жизнь, а заунывная песня. Даже вспоминать не хочется.

— А у меня, можно сказать, вообще не было детства, — с грустью проговорил Саша. — Детдом под Муромом, потом — армия, служил в ВДВ, воевал в Чечне. Потом…, — он замялся, соображая, стоит ли говорить об истинных причинах своего появления здесь, — потом попал в неприятную историю и обосновался на Ланкави. Решил начать новую жизнь.

— И как, получается?

— Первое время было трудно. Когда бежал из страны, в кармане не было ни гроша. Поселился на берегу, питался, чем придётся. Не гнушался собирать водоросли, моллюсков и другую морскую дрянь во время отлива. Варил всё это и ел. Кое-что из жалости подбрасывали богатые туристы. Потом выучил малайский язык, стало легче. Наловчился подрабатывать гидом, скопил небольшую сумму. Скоро приобрету себе настоящий дом, получу гражданство.

— Возвращаться на Родину не собираешься?

Саша на минуту задумался, размышляя над вопросом, и сказал:

— Кому я там нужен? Ни родных, ни близких у меня не осталось. Даже жилья нет. Тут хоть климат благодатный — нет расходов на отопление и зимнюю одежду. Жить можно, если не жировать. — Он посмотрел в лицо своей неожиданной спутницы, спросил:

— А ты что собираешься делать?

— О-о, у меня всё гораздо проще, — Анна улыбнулась. — Домик прикупил мне дядя, в скором времени собирался навестить свою племянницу. У него появились какие-то планы насчёт меня.

— Он у тебя крутой?

— Дядя Рома бизнесмен, занимается внешней торговлей, постоянно проживает в Таиланде. В Паттайе у него есть русский ресторан, казино, несколько массажных салонов. Сейчас он улетел в командировку ненадолго, а как вернётся, сказал, приедет сразу сюда.

Так, непринуждённо разговаривая, молодые люди дошагали до посёлка.

— А это мой дом, — с нескрываемой радостью произнесла Анна, остановившись у крыльца своего жилища. — Сейчас схожу поужинать и завалюсь спать. В Куала-Лумпуре пришлось провести бессонную ночь, теперь буду отсыпаться.

— А на завтра какие планы? — не удержался от вопроса Саша.

— Будет день — будет пища, — рассмеялась Анна. — Зачем тебе знать о моих планах?

— Ну, например, хотя бы для того, чтобы составить тебе компанию. У меня есть свой автомобиль, могу показать остров.

— Я подумаю, — ответила Анна и загадочно улыбнулась. Она, словно птичка, легко вспорхнула на крыльцо и уже в дверях, обернувшись, помахала парню рукой и весело прощебетала:

— Пока-пока.

Саша ей понравился. Встреча с ним оставила в душе девушки неожиданное чувство радости. В первый же день пребывания на острове она встретила парня. И какого? Высокого роста, мускулистого, красивого, обаятельного. Это ли не удача для одинокой девушки? Но вместе с радостью на какой-то миг в её сознании промелькнуло непонятное чувство тревоги. Отчего оно возникло, Аня не могла объяснить. Может, оттого, что завтра начинается новая, совсем неизвестная жизнь, и ей предстоит решать все вопросы самостоятельно? Или же где-то на подсознательном уровне сработал женский инстинкт осторожности? Аня не стала зацикливаться на тревожных ощущениях, переоделась и отправилась ужинать в ресторан для туристов.

На следующий день за ней заехал Саша Яцкевич — такая фамилия была у нового знакомого. Он с усердием добросовестного гида показал все достопримечательности острова Ланкави. По окончании насыщенной экскурсии у них состоялся ужин в том самом ресторане, о котором поведали Анне обиженные соотечественницы. Расплачивался галантный Александр.

Потом они встречались каждый вечер. Днём Саша был занят неотложными делами, а вечером на крыльях летел к дому Анны. Вечернее время, как правило, проходило на берегу моря. Они сидели, тесно прижавшись, смотрели на уставшее за день море и говорили, говорили…

Когда становилось совсем темно, молодые люди перемещались в один из ресторанов, в которые по договорённости с хозяином Саша подгонял солидных клиентов. За такую услугу он получал определённую долю вознаграждения от хозяина. Однажды они съездили в джунгли, где Анна с умилением покормила диких обезьян. Пару раз заглянули в торговый центр, приобрели кое-какую домашнюю утварь.

Через неделю Саша впервые остался ночевать в доме Анны, а ещё через неделю свернул свою палатку на берегу моря и переехал к ней жить.

Роман Борисович Адмиралов не смог навестить свою племянницу ни через две недели, ни через месяц. Анна терялась в догадках. Несколько раз она звонила матери, интересовалась причинами, но та каждый раз как-то уклончиво и витиевато объясняла, что дядя Рома на некоторое время вынужден остаться в России. На вопрос, почему молчит его телефон, Анна не получала вразумительного ответа.

— Так надо, — отвечала мать и переключалась на другую тему.

Наконец, блуждать с ответом стало бессмысленно, и Катерина сообщила дочери, что дядя Рома задержан правоохранительными органами по недоразумению, а ей самой пришлось перебраться в Паттайю.

Через несколько месяцев Анна всё-таки узнала от матери правду. К этому времени им с Сашей удалось создать маленькую фирму, которая стала восполнять пробелы официальных турагентств. Саша хорошо изъяснялся на малайском языке, Анна неплохо владела английским. Это позволяло им перехватывать скучающих туристов любой национальности. Саша приобрёл микроавтобус, и дело у них пошло в гору. Анна была в шоке от сообщения матери. Теперь ей стало понятно, чего так опасалась мать, и стала презирать её за то, что та не оставила грязный бизнес, а фактически продолжила дело брата. Анна вычеркнула мать из своей жизни, их отношения практически прекратились.

Катерина решила немного повременить, дать дочери возможность успокоиться и переосмыслить события, а потом вернуться к разговору при личной встрече. Но посетить Малайзию ей долгое время не удавалось. Возглавив бизнес Романа, на первых порах времени хватало только на сон.

Вырваться к дочери на Ланкави Катерина смогла спустя полгода. К этому времени Анна была уже беременна. В аэропорту её никто не встретил, хотя накануне она сбросила на сотовый телефон дочери сообщение. Добралась самостоятельно на такси, постучалась в дом. Двери оказались запертыми, их никто не открыл. Оставив вещи на веранде, Катерина отправилась прогуляться по побережью. Только поздно вечером у дома остановилась машина, из которой вышла Анна, затем её бойфренд.

— Здравствуй, Анюта, — рванулась Катерина навстречу дочери, намереваясь её обнять, и остановилась в полушаге, поражённая её поведением. Лицо дочери было непроницаемым. Ни радостной улыбки, ни светящихся глаз.

— Зачем приехала? — задала вопрос Анна вместо приветствия. — Я тебя, кажется, не приглашала.

— Зачем ты так со мной, доченька? Что плохого я тебе сделала? — на глазах Катерины выступили слёзы.

— Ты всю жизнь лгала мне, а этого я тебе простить не смогу, — сухо проговорила Анна.

— Может быть, пригласишь в дом? — мать пристально посмотрела в глаза дочери, надеясь почерпнуть там ответ на происходящее. Анна неопределённо пожала плечами:

— Проходи.

Всё это время Саша стоял рядом, ему стало неловко, он сказал:

— Вы тут побеседуйте, а у меня есть ещё кое-какие дела.

Он сел в машину, и она, чуть слышно фыркнув, описала круг возле дома и умчалась прочь. Мать и дочь остались наедине.

— Что ты хочешь от меня? — невзрачным голосом спросила Анна, когда Катерина прошла в дом и устроилась в плетёном кресле у окна.

— Прежде всего, я хочу, чтобы ты прекратила разговаривать со мной в таком тоне, — сказала Катерина. Пальцы рук у неё слегка дрожали. — Я, всё-таки, твоя мать.

— Биологическая мать, — неожиданно поправила Анна. — Этот факт я не оспариваю.

— Анюта, дочка, что с тобой происходит? Я тебя не узнаю, — на лице матери застыл неподдельный страх.

— Ничего особенного. Просто между нами образовалась огромная пропасть, только и всего. И преодолеть её уже невозможно. Ты продолжаешь жить своей жизнью с двойными стандартами, а я выбрала для себя другой путь — путь без лицемерия и лжи.

— Я не понимаю тебя, Анюта, — с испугом произнесла Катерина. — До сегодняшнего дня мне казалось, что мы всегда были дружны с тобой. Я полагала, мы обе умеем слышать друг дружку.

— Это ты так полагала, а я — нет, — усмехнулась Анна. — Все твои старания были направлены на то, чтобы моя жизнь напоминала стоячее болото, как в старорежимные времена. Не дай бог, я попаду в дурную компанию, не дай бог, я пристращусь к наркотикам. А сама в это время губила моё поколение. Мне хотелось бежать по скоротечной жизни бегом, чтобы не отстать от сверстников, но ты не слышала меня, продолжая гнуть свою линию. Мы давно уже утеряли контакт.

Вид матери был удручённый. Она вытерла покрасневшие глаза и, давясь от слёз, проговорила дрожащим голосом:

— Ты хочешь сказать… это всё? Мы с тобой стали чужими людьми?

— Да, именно так. — На лице дочери не дрогнул ни один мускул.

— Но это же очень жестоко с твоей стороны, — словно цепляясь за последнюю соломинку, простонала Катерина.

— Пусть жестоко, зато справедливо, — ответила Анна. Её громкие слова, будто звучный хлопок плети, отложились в ушах матери навсегда.

В комнате установилась мёртвая тишина, нарушаемая тихими всхлипываниями Катерины.

— Вызови мне такси, — хриплым голосом попросила она спустя некоторое время. Я не желаю оставаться у тебя больше ни минуты.

В это время послышался звук подъехавшего автомобиля. Через минуту в комнату вошёл Саша. Увидев заплаканные глаза тёщи, он догадался, какой разговор произошёл между женщинами, и вопросительно посмотрел на Анну.

— Саша, отвези, пожалуйста, Екатерину Борисовну в отель, у неё утренний рейс на Куала-Лумпур, — попросила Анна. Голос её был спокойный и уверенный, как у профессионального хирурга, который принял рискованное решение и сообщил о нём своим коллегам.

Александр слегка кивнул головой в ответ, поднял сумку тёщи и направился к выходу. Екатерина Борисовна в очередной раз утёрла слёзы, поднялась с кресла и молчаливо поплелась за ним.

На следующий день она возвратилась в Паттайю.

Александр хотел было поговорить с Анной, так сказать, мягко выразить своё мнение о ненадлежащем поведении дочери по отношению к матери, но в последний момент передумал. Ему не хотелось лишний раз нервировать её, ведь до родов оставались считанные месяцы.

«В конце концов, не моё это дело — мирить дочь с матерью, — мрачно подумал он. — У меня проблем и так предостаточно».

Осенью у Анны и Александра родилась дочь. Они дали ей имя Алана, составив его из сочетания первых двух букв своих собственных.

 

Глава 30

Судьбоносный проект

После возвращения из командировки Сергей Жигарёв сразу же вызвал к себе секретаршу.

— Лариса Николаевна, зайди, пожалуйста, ко мне, — громко проговорил он в микрофон прямой связи и, не дожидаясь ответа, нажал на кнопку отбоя.

Полненькая брюнетка в короткой чёрной юбке без промедления зашла в кабинет. Демонстративно поведя бёдрами, она остановилась посреди кабинета, словно на подиуме, и кокетливо улыбнулась.

— Мне неприятно сообщить тебе, дорогая, но я вынужден это сделать, — сухо выговорил Сергей.

— О чём это вы, Сергей Степанович? — в томном выдохе спросила Лариса. Не догадываясь об истинной причине приглашения, она игриво повела накрашенными глазами. — Что-то случилось?

— Случилось, Лариса Николаевна, случилось. Много лет назад.

Взгляд шефа не предвещал ничего хорошего. В одно мгновение секретарша преобразилась. На её лице появилась маска раболепия и верности. Она опустила глаза в пол и слегка наклонила голову.

— Здорово это получается у тебя, — усмехнулся Жигарёв. — Невинная овца, да и только. Даже шерсть стричь жалко.

— Не пойму я вашей шутки, Сергей Степанович, — Лариса подняла глаза на шефа, пытаясь угадать его намерения.

— Я не собираюсь шутить с тобой, Лариса. Однажды ты превысила планку своих полномочий и должна получить по заслугам, — голос Сергея Жигарёва утробно зазвенел, словно большой колокол. — Утрата доверия, как правило, влечёт за собой увольнение. Ты знаешь об этом не хуже меня. Предприятие в твоих услугах больше не нуждается. Завтра можешь не выходить на работу.

— За что такая немилость? В чём вы меня обвиняете? — изображая непонимание, спросила секретарша.

— Хорошо, поясню, — сказал Жигарёв со злостью. — Под стеклом, вот в этом месте, — он ткнул пальцем в левый угол письменного стола, — лежала визитка госпожи Беккер из Германии. Потом эта визитка куда-то исчезла. Далее произошло событие, которое я расцениваю как преднамеренное вредительство. Ты принялась скрывать от меня звонки, поступающие от фрау Беккер, а затем тебе удалось поменять номер телефона в приёмной. Связь с фрау Беккер оказалась утерянной. Теперь, надеюсь, тебе понятно обвинение?

Некоторое время Лариса, уличённая в коварстве, не могла поверить, что всё сейчас происходит наяву. Ей казалось, стоит лишь ущипнуть себя, и всё будет по-прежнему. Кошмарный сон улетучится, она завтра вновь с замиранием сердца будет ждать от Сергея Степановича редких знаков внимания, с наслаждением слушать его неповторимый голос. Женщина посмотрела на его руки, и вспомнила, как много лет назад эти сильные ладони нежно ласкали её, теребили волосы. Неужели томительные ожидания близости с ним завтра рухнут навсегда? Лариса вдруг почувствовала, как всё внутри у неё будто перевернулось, а сердце остановилось.

— Простите меня, Сергей Степанович, — взмолилась она дрожащим голосом. — Я и сама не пойму, что на меня нашло в тот раз. Мне показалось, что на горизонте появилась соперница, способная увести вас от меня. И я совершила подлость. Уверяю вас, больше такого не повторится. Не увольняйте, дайте мне возможность видеть вас…

— Ты ещё заплачь сейчас, актриса, — усмехнулся Жигарёв, — слёзы придадут тебе больше убедительности в покаянии. — Он помолчал. Потом с укором сказал:

— Неужели ты думаешь, что минутная слабость, проявленная мною когда-то, способна изменить принятое сейчас решение? Пойми, дорогая, ничего, кроме отвращения к твоему поступку я не испытываю, и не пытайся меня разжалобить. Всё, свободна. К концу дня я хотел бы видеть в своей папке твоё заявление на увольнение.

Лариса медленно повернулась и вышла из кабинета. На следующий день она не появилась на работе.

Через три месяца на водоочистные сооружения поступило оборудование из Германии. Следом за ним прибыли и специалисты. Начался монтаж. Вопреки условиям контракта, Жигарёв подключил бригаду, сформированную из эксплуатационного персонала предприятия.

— Пусть учатся, — сказал Жигарёв на одном из совещаний. — Больше знаний приобретут, когда каждый винтик пройдёт через собственные руки. Да и время монтажа сократим значительно.

Технология очистки была новой, интересной, людей захватил стремительный темп строительства. Языковый барьер не мешал немцам и русским понимать друг друга. Стоило появиться вопросу у одной из сторон, как тут же раскрывался чертёж, на нём отыскивался нужный узел, и два «немых» человека без слов решали проблему. Был и переводчик — худенькая девушка, больше похожая на подростка, но ей не приходилось раньше сталкиваться с техническим переводом, поэтому к её услугам обращались крайне редко.

Сергей Жигарёв ежедневно выкраивал час времени, чтобы побывать на строительном объекте. Совсем недавно ещё пустующий зал на глазах заполнялся ёмкостями, сосудами, панелями управления и другими агрегатами. Сращивались трубопроводы, подсоединялись насосы, монтировались вертикальные модули, компоновались электрические щиты, устанавливались в специальные гнёзда компьютеры. Он неторопливо проходил по залу, останавливался у отдельных агрегатов, интересовался рабочими параметрами, заглядывал внутрь, и шёл дальше. Немецкие специалисты владели английским языком, и поэтому ему не составляло труда получать от них нужную информацию. Он лично знакомился с каждым из них, расспрашивал о том, где они учились, какую профессию получили, как освоили практические навыки. Но делал это в период небольших перерывов на отдых, не отрывая у них ни одной рабочей минуты.

Несколько раз возводимые сооружения посетил мэр города Белышев. Увидев всё собственными глазами, он остался доволен ходом строительства. Взяв Жигарёва под локоть, мэр отвёл его в сторонку и как-то вкрадчиво спросил:

— Сергей Степанович, ты действительно утверждаешь, что наша модульная установка является первой в России?

— Я привык отвечать за свои слова, Анатолий Михайлович, — сухо отозвался Жигарёв.

— Очень хорошо, просто замечательно, — радостно воскликнул Белышев. — Нам стоит подумать уже сейчас, как проафишировать такое грандиозное событие. На открытие сооружений стоит пригласить не только губернатора, но и представителей федеральных структур. Мы должны заявить о себе на всю Россию!

— А стоит ли светиться раньше времени? — задал вопрос Жигарёв, заметив в глазах мэра нездоровый блеск одержимости. — После запуска системы, ей ещё в течение восьми недель предстоит потрудиться в режиме опытной эксплуатации.

— Ну и обкатывай её потом хоть полгода, — беспечно ответил Белышев. — Кто тебе мешает? Главное для нас сделать правильный пиар-ход.

Его замороженный взгляд надолго остановился на лице Жигарёва.

«Так вот, оказывается, для чего ты прошёл пять уровней курсов „Прорыв“? — моментально сообразил Сергей. — Тебе нужно добиться славы любой ценой! Вот в чём секрет твоих амбиций!»

— И ещё, Сергей Степанович, — очнувшись от потаённых мыслей, заговорил Белышев. — Я видел облезлый фасад здания и не мощёные подъездные пути. Они в плачевном состоянии. Это сразу бросится в глаза гостям. Новейшая система очистки воды размещена в старом неухоженном здании! Отсутствует товарный вид, так сказать. Такие вещи не поощряются. Облицуй фасад сайдингом, и дело с концом.

— Подъездные пути в рабочем состоянии, — возразил Жигарёв. — Да и фасад можно освежить ПВА. Будет дешёво и сердито. Пошлю пару маляров. Для наведения большого марафета у меня нет средств.

— А ты изыщи, — назидательно сказал Белышев. — На то ты и директор, чтобы решать проблемы предприятия. Нужно-то, всего два-три миллиона, не больше. Я тебе верну из бюджета всё сполна, не волнуйся. Но чуть позже.

— Анатолий Михайлович, предприятие уже начало выплачивать первые платежи по кредиту, — напомнил Жигарёв мэру, — откуда же взяться лишним финансам?

— Сделаешь так, как я сказал, — в глазах Белышева опять заплясали бесноватые огоньки. — И не спорь со мной.

Мэр сел в машину и укатил. Появившись в своём кабинете, он немедленно вызвал помощника и поручил составить мероприятия по презентации мембранной установки. В этот момент его не интересовало, как будет функционировать предприятие в ближайшем будущем.

Через два месяца модульная установка была готова к запуску. Начальник цеха выставил в зал целую бригаду для наведения порядка. Люди с воодушевлением убирали мусор, отскребали краску, протирали оборудование, чистили окна, мыли полы. После аврала всё вокруг блестело и сверкало.

На торжественное мероприятие прибыло очень много гостей. С утра на территорию станции через проходную проехало несколько больших автобусов и около десятка микроавтобусов. Представителей московских структур и руководителей области доставили на чёрных иномарках. Их встретил духовой оркестр. Музыканты, надувая щёки, исполнили бравурный марш. Перед входом в фильтровальный зал установили микрофон. Когда последний звук меди затерялся в верхушках могучих елей и пихт, слово взял мэр города Белышев.

— Уважаемые коллеги, уважаемые гости и друзья! Сегодня в жизни нашего города необычный день! Да что города? Сегодня особенный день в масштабах всей страны. Водопроводно-очистные сооружения, выполненные по последнему слову науки и техники, впервые в России будут запущены в эксплуатацию уже через несколько минут. Жители нашего города первыми отведают водичку, которая не только соответствует европейскому стандарту качества, но и превышает его требования по определённым показателям на несколько порядков. В этом неоценимая заслуга специалистов Энергоуправления. Огромное им спасибо!

Торжественная речь Белышева лилась из динамика ещё некоторое время, пока он вдруг не спохватился, что рядом с ним находится первый заместитель губернатора. Анатолий Михайлович скомкал последние слова и суетливо уступил место у микрофона.

Первый заместитель руководителя области неторопливо окинул взглядом собравшихся людей и, широко улыбнувшись, сказал:

— Анатолий Михайлович, в отличие от меня, прирождённый оратор. Он достаточно красноречиво высказал всё, что творится сейчас в душе каждого из нас. Мне остаётся лишь добавить: в ваш город, в каждый дом пришёл праздник. Я от всей души поздравляю вас с этим днём радости и торжества! Желаю, чтобы объект водоснабжения, который сегодня перейдёт в казну города, работал без сбоев многие десятки лет.

Громкоговоритель, закреплённый на стволе дерева, замолчал. Наступила полная тишина. Люди стояли, не шелохнувшись, испытывая гордость за сотворённое детище, будто ждали, что в ближайшие секунды зазвучит гимн. А потом грянули аплодисменты. Рукоплескание было продолжительным, оно угасало и вспыхивало несколько раз. Наконец, все успокоились, слово было предоставлено представителю немецкой стороны.

Петер Харстер, в сером костюме с иголочки, позируя перед телевизионщиками, как голливудская звезда, заговорил на немецком языке. Переводчица, та самая девчушка, на этот раз намалёванная до неузнаваемости, принялась переводить.

Представитель Германии поблагодарил за оказанное доверие его фирме, особо отметив при этом заслуги Сергея Жигарёва, и предложил после окончания пробной эксплуатации провести международную конференцию. Он сказал, что такое мероприятие поможет укрепить экономические отношения между Россией и Германией.

— Все расходы по проведению конференции фирма «Тролл» берет на себя, — сказал он в заключении по-русски и широко улыбнулся.

Ему дружно поаплодировали. На этом митинг закончился, все присутствующие прошли в фильтровальный зал. Там, в центральном проходе была натянута красная лента, чуть поодаль стоял стол, обтянутый зелёным сукном. На нём лежали две папки с гербами двух стран — России и Германии. Памятную ленту разрезали заместитель губернатора, мэр города и господин Харстер. Нажимал кнопку символичного пуска Сергей Жигарёв. На этом настоял Петер. Защёлкали затворы фотоаппаратов, засверкали вспышки, телеоператоры вплотную подступили к пульту. Потом состоялось подписание актов передачи установки во временную эксплуатацию. По распоряжению Белышева в соседнем помещении был накрыт стол, на нём возвышались бутылки с шампанским и коньяком, стояли тарелки с закуской и вазы с конфетами. После торжественной церемонии журналисты и гости из других регионов ринулись к праздничному столу. Белышев что-то шепнул на ухо заместителю губернатора, и они направились к служебным машинам. На праздничном застолье они не присутствовали. Во время перекура к Жигарёву подошёл местный олигарх Борис Косицын. В городе бытовало мнение, что этот человек является по существу серым кардиналом. Вся теневая экономика находилась в его руках. Он старался не светиться в общественной жизни города и во власть не стремился. По сути Косицын был что-то вроде смотрящего в регионе, но вором в законе не являлся. В лихие 90-е годы он был главным экономистом крупной компании «Золото Урала». Золотодобыча — отрасль опасная, в ней всегда присутствует криминал. Просуществовав два года, компания по непонятной причине была ликвидирована. Руководитель скончался при странных обстоятельствах, а Косицына упекли за решётку. Правда, через полгода он вышел на свободу и подался в торговлю.

— Поздравляю, Сергей Степанович, с прорывом в области очистки воды, — сказал Косицын и крепко пожал руку Жигарёва. — Хорошее дело сотворил, люди тебе будут благодарны.

— Служу на благо моего Отечества, — ответил Сергей шутливо.

Они постояли, покурили, поговорили на общие темы. Потом Косицын, оглянувшись по сторонам, словно невзначай, заметил:

— Что-то я не увидел сегодня ни Войнова, не Пряденникова. Ты их приглашал?

— Вносил их фамилии в список лично.

— Сдаётся мне, аукнется ещё тебе этот проект, — таинственно заявил олигарх и с нескрываемым сожалением пристально посмотрел в глаза Жигарёва.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Сергей.

— Скоро сам увидишь. Противостояние Белышева и Войнова достигло точки невозврата. Война между ними неизбежна, и тебе в ней уготована роль разменной монеты.

Сергей Жигарёв не придал особого значения словам Косицына и даже забыл на некоторое время о разговоре с ним. Но серый кардинал оказался прав, он как в воду глядел.

Помпезные мероприятия отшумели, жизнь на предприятии вошла в обычное русло. Но ненадолго. Почувствовав большие деньги, жилищные управляющие компании начали наглеть. Соблазн погреть руки на средствах народа был велик. Вначале они стали удерживать небольшую часть собранных денежных средств, потом их аппетиты значительно возросли. Платежи в адрес энергетиков резко упали. На расчётный счёт Энергоуправления капали жалкие копейки. Первое время Жигарёв пытался стыдить зарвавшихся бизнесменов, припоминая им первую встречу у Белышева. Но совести, как видно, при божьем дележе им не досталось. Бывшие работники правоохранительных органов открыто смеялись Сергею в лицо. Они были уверены в своей безнаказанности. Жигарёв неоднократно докладывал о положении дел Белышеву, но, к большому удивлению, поддержки от него не получал. Всякий раз следовала отговорка, что вмешиваться в дела частный компаний не позволяет закон, и непременно следовал совет: надо уметь договариваться. В конце концов, у Сергея возникло подозрение: Белышев действительно отдаёт долг за финансовую поддержку в предвыборной кампании. Для проверки предположений представился удобный случай.

Однажды в кабинете Жигарёва появился руководитель управляющей компании по фамилии Мерзликин, тот самый бывший хирург из области, на которого упало подозрение. Он сделал неожиданное предложение Сергею.

— Вот смотрю я на тебя, Сергей Степанович, и удивляюсь: все динозавры давно вымерли, а ты каким-то чудом выжил и мучаешься сейчас в несвойственной для тебя атмосфере, — бывший хирург начал свой разговор с прелюдии, довольно ехидно при этом улыбаясь.

— Подумал я на досуге и решил помочь тебе адаптироваться в этой жизни, — заявил он после непродолжительной паузы.

— Может быть, это не я последний динозавр, а вы — алчные мутанты, и помощь, в первую очередь, требуется вам? — не выдержал Жигарёв.

Мерзликин, казалось, пропустил мимо ушей реплику Сергея, и даже не моргнув, продолжил дальше:

— Ты, Сергей Степанович, никак не можешь понять, в каком времени очутился. Перестройка — это не та революция, после которой страной управляют рабочие и матросы. Слава богу, её придумали умные люди, которые предложили поделить богатства страны поровну. И они это сделали вполне справедливо. Грамотный человек получил возможность достичь определённых высот в бизнесе, а безмозглая кухарка и запойный грузчик остались у разбитого корыта. Кто заставлял их продавать свой ваучер за бесценок? Кто мешал им получить образование? Каждый получил то, чего он заслуживает.

— К чему ты всё это мне говоришь? — усмехнулся Жигарёв.

— К тому, Сергей Степанович, что по моим оценкам ты не относишься ко второй категории людей. Ты — умный, грамотный, волевой мужик, а ведёшь себя, как революционный балтийский матрос, слепо верящий в торжество коммунизма. Предприниматели тебе даже прозвище дали — неподкупный Красный директор.

— Ты для чего ко мне пришёл? — начиная раздражаться, спросил Сергей. — Говори яснее, у меня нет времени на пустые разговоры.

— Хорошо, буду краток, — самодовольно ухмыльнулся Мерзликин. — Я хочу подрядиться у твоей конторы на выполнение ремонтных работ.

— Это как? — спросил Жигарёв с неподдельным интересом.

— Очень просто. У тебя есть желание залатать дыры в энергетике, но нет такой возможности. Нет денег, штаты работяг укомплектованы только наполовину, механизмы простаивают. У меня есть хорошие связи в областном правительстве, деньги потекут рекой, я тебе обещаю.

— Так в чём же дело? Сети и оборудование находятся в казне муниципалитета. Пусть правительство области выделяет финансирование округу, мэр проводит аукцион, ты выигрываешь его и приступаешь к ремонту. Флаг тебе в руки. Я-то тебе зачем?

— Ты действительно ничего не понимаешь, или прикидываешься шлангом? — Мерзликин пронзительным взглядом буравил Жигарёва.

— Я говорю так, как должно быть по закону, только и всего.

— Как предписывает законодательство, я и без твоих пояснений знаю, — усмехнулся Мерзликин. — Люди, которые расписывают денежные средства по региону, в отличие от тебя, не носят прозвища Красных директоров. При огромном дефиците бюджетных средств, денежный пирог делится иным способом, — снисходительным тоном проговорил Мерзликин и вновь внимательно посмотрел на Жигарёва. — За простое человеческое спасибо чиновники не работают.

— Предлагаешь мне влиться в волчью стаю? Чтобы потом это решение всю жизнь лежало тяжёлым камнем на моей совести?

— Ну, зачем так примитивно, Сергей Степанович? — в глазах Мерзликина вспыхнула на миг презрительно-насмешливая искра и тут же угасла. — Сейчас вся Россия так работает, и никто, надо заметить, не мучается угрызением совести.

Жигарёв молчал, уставившись взглядом в окно. Мерзликин подумал, что его убеждения возымели действие, и чтобы чаша весов уверенно пошла вниз, в неё следует бросить небольшой довесок. Утвердившись в своих предположениях, он продолжил тихим, даже вкрадчивым голосом:

— Если финансирование провести целевой субсидией на твоё предприятие — никакого аукциона проводить не нужно, поскольку предприятие хозрасчётное. Ты подписываешь со мной договор подряда и дело в шляпе. А по окончании работ в этой шляпе будут лежать десять процентов наличными, — на лице Мерзликина залоснилась масляная улыбка.

Жигарёв встал, неторопливо прошёлся по кабинету от стены до стены. Потом, остановившись напротив Мерзликина, вытянул вперёд ладони и гневно проговорил:

— А ты не думал, гнида, что я вот этими руками могу вцепиться в твоё горло и задушить в считанные секунды? Или стукнуть по башке и вышибить твои запредельно умные мозги? Уверяю, моя рука не дрогнет. Она не разучилась подобным действиям.

Словно подброшенный мощной пружиной, Мерзликин соскочил со стула, лицо его побагровело.

— Пугаешь меня?! Пугаешь, олух контуженный! Ты хоть соображаешь, против кого пошёл? — Бывший хирург визжал, размахивая руками, будто отгонял сгустившиеся вокруг него тучи. — Не боюсь я тебя, слышишь? Никто в этом городе не заступится за тебя. Не поможет тебе ни мэр, ни ментовка.

Отступая к двери, обронил на ходу:

— С этого дня ни одна копейка больше не упадёт на счет твоего предприятия. Я уничтожу тебя и разорю предприятие. Вся коммуналка будет подо мной.

Когда за Мерзликиным с громким хлопком захлопнулась дверь, Жигарёв остался стоять посреди кабинета. Его грудь часто вздымалась, как после быстрой перебежки в горах.

«Рано радуешься, подлец, — подумал он. — Не может быть, чтобы все в этом городе были такими продажными, как ты. Не всю ещё совесть забрала перестройка у людей».

Жигарёв вернулся в кресло, успокоился, стал размышлять. То, что Мерзликин имеет на Белышева определённое влияние, он уже не сомневался. Но решил проверить на всякий случай, чтобы получить неопровержимые доказательства.

Их личные автомобили стояли под крышей одного гаражного кооператива. Вечером, улучшив момент, он подкараулил мэра, когда тот ставил машину в бокс. Оглядевшись по сторонам и не увидев посторонних лиц, Сергей зашел в его гараж.

— Анатолий Михайлович, разрешишь войти на пару слов?

— Что-то стряслось? — спросил Белышев с тревогой. — Авария?

— В случае аварии, я стараюсь тебя не тревожить. Тут совсем другое дело. — Жигарёв умолк ненадолго, подбирая слова. Ему не хотелось, чтобы мэр догадался об истинной причине их разговора.

— Что-то серьёзное?

— В общем, да. Иначе я бы не стал заходить в твой гараж. Решил поговорить, так сказать, тет— а-тет.

От взгляда Жигарёва не ускользнула тревога, мгновенно отразившаяся на лице Белышева.

— Сегодня меня посетил господин Мерзликин.

— Приходил договариваться о погашении долга? — с облегчением спросил Белышев. — Ну и как, договорились?

— Я едва сдержался, чтобы не набить ему морду, — чистосердечно признался Жигарёв. — Этот тип предлагал мне организовать совместный бизнес на бюджетных деньгах.

— И что в этом плохого?

— Я — муниципальный работник, а не бизнесмен, Анатолий Михайлович, — сухо ответил Сергей. — Составлять дутые сметы на ремонт казённого имущества, чтобы накормить жуликов, мне не позволяет совесть. Но это ещё полдела, по такому пустяку я бы не пришёл к тебе.

— Что ещё? — уже более мрачно спросил мэр.

— Он угрожал мне, говорил, что разорит предприятие. Сотрёт меня в порошок, а всю коммуналку подомнёт под себя. Как тебе такое заявление?

— Не слабо. Так и сказал?

— Да, так и сказал. Более того, предупредил, что органы правосудия мне не помогут. У него там всё схвачено. Это действительно так? — Сергей умышленно не стал говорить о том, что сказал Мерзликин в отношении самого Белышева. — Я пришёл, чтобы посоветоваться с тобой, как мне поступить.

Белышев напрягся. По всему чувствовалось, что он обескуражен поведением Мерзликина. Его молчание длилось долго, и это лишний раз подтверждало, что мэр зависим от мошенников.

Наконец, Белышев, будто очнувшись, вздохнул глубоко и сказал:

— Ну что ж, придется действовать теми же методами, что и Мерзликин. Другого языка он не поймёт.

— То есть?

— Пока не знаю, но что-нибудь придумаю, — глаза Белышева, как у блудливого кота, забегали по сторонам. — Только ты вот что, Сергей Степанович, не предпринимай без меня никаких действий самостоятельно, продолжай работать, как работал. Эту проблему я беру на себя.

Пожав друг другу руки, они расстались.

Всю дорогу Жигарёв размышлял о сложившейся ситуации. Не верилось, что столь очевидное зарождение коррупции во властной структуре не может насторожить городское УВД. Возможно, кто-то и крышует Мерзликина, но не все же сотрудники управления продажные? Не может быть, чтобы не было среди них честных и порядочных, готовых оградить его от произвола ОПГ. Конечно, если Мерзликин пользуется покровительством первых лиц УВД, рассчитывать на помощь не приходится. Никакой рядовой сотрудник не рискнёт плыть против течения, это и ежу понятно. Нужно во что бы то ни стало определить коррумпированное звено, а потом уже действовать по обстоятельствам. Уже дома он принял решение отправить в милицию заявление о проведении проверки в отношении Мерзликина. Основанием такого обращения вполне может служить факт незаконного удержания денежных средств, собранных с населения. Поздно вечером такое заявление было подготовлено, а утром следующего дня оно было отправлено с курьером и зарегистрировано в канцелярии УВД.

Белышев тем временем не сидел, сложа руки. Подождав, когда Жигарёв удалился от его гаража на значительное расстояние, он позвонил Мерзликину.

— Это я, — сказал он в трубку сотового телефона, когда та ожила. — Нам нужно срочно встретиться. Жду тебя в своём гараже.

Дожидаясь Мерзликина, Белышев устроился в потёртом кожаном кресле, что стояло в углу гаража, и углубился в воспоминания.

…Тарас Мерзликин вошёл в его жизнь как-то незаметно и ненавязчиво. Они познакомились на психологических курсах «Прорыв». Их обоих объединяло непреодолимое стремление достижения больших высот в карьере и бизнесе. За несколько лет обучения они преодолели высшую ступень преобразования сознания. Лидером в группе был признан Мерзликин. Он получил высокую оценку руководителя курсов — американки Эльзы Брайс. Она постоянно внушала своим ученикам, что для достижения поставленной цели годятся все способы, даже если они будут расцениваться сторонними наблюдателями как жестокие и циничные.

— Способы и методы, которыми вы воспользуетесь для достижения главной цели, не имеют ни цвета, ни запаха, ни нравственных норм, — поучала миссис Брайс. — Они для вас — такой же рабочий инструмент, как, скажем, топор и молоток у плотника, или мастерок у каменщика.

Мерзликин, по всей видимости, усвоил наставления американки лучше всех. Его дела в бизнесе продвигались стремительно. Он ушёл из медицины, хотя считался неплохим хирургом, и в короткие сроки создал сеть предприятий на всей территории области. Он шагал широко, не оглядываясь назад. У него было особое чутьё на прорехи и ниши в больном государстве, которые ему удавалось заполнять одним из первых. Он даже попробовал баллотироваться на должность мэра Перми, и, к удивлению многих влиятельных лиц, уступил избранному чиновнику всего лишь пять процентов. Когда ему стало известно о предстоящих выборах в Чусовом, он сделал ставку на Белышева. Тот спал и видел своё возвращение в полюбившееся кресло. Мерзликин оказал ему финансовую поддержку в обмен на организацию бизнеса в жилищном секторе. С отрывом в триста голосов Белышев победил соперника, но сам того не ожидая, очутился в хорошо замаскированном капкане Мерзликина. Тарас Мерзликин не церемонился с ним, требуя исполнения взятых обязательств. Причём, все требования выдвигались им далеко не в корректной форме. Господин Мерзликин действовал так, как его выучила Эльза Брайс.

— Чего звал? Что тебя вдруг приспичило? — с порога спросил Мерзликин с нескрываемым раздражением, и, чуть помедлив, протянул всё-таки руку для приветствия.

— Садись, разговор есть, — сказал Белышев, не обращая внимания на тон Тараса, и указал ему на кресло. Сам придвинул старый стул, изготовленный в венском стиле, и торопливо сел. — Красный директор был здесь полчаса назад.

— И что? Просил платок, чтобы утереть свои сопли? — усмехнулся Мерзликин со злостью. — Или требовал ружьё, чтобы меня расстрелять?

— Ты, как всегда, шутишь, Тарас, — недовольно высказался Белышев, — но в данном случае мне как-то не до шуток.

— О чём тебе настучал этот контуженный?

— Не настучал, Тарас, а сообщил о твоих грандиозных планах, — спокойно поправил компаньона Белышев. — Я не против твоей задумки, и готов даже поддержать её, но нельзя же вот так, буром, идти к намеченной цели.

— А как бы ты поступил с кретином, который слепо верит в светлый путь, указанный ему рукой дедушки Ленина? Сучить ножками перед ним?

— Я не предлагаю тебе делать этого, но и угроза в его адрес в данном случае не поможет, — хмуро заметил Белышев. — Она только раззадорит его. Воевать Жигарёв обучен лучше нас с тобой, его действия могу быть непредсказуемы.

Мерзликин поёжился, как от холода, и со злостью пробурчал:

— Мочить его надо, коммуниста упёртого.

— Ты что, сдурел? — испугался Белышев. — Не смей даже думать об этом.

— Хорошо ты устроился, Толя, — осклабился Мерзликин. — Сел в кресло, вытягиваешь бюджетную денежку по-тихому себе в карман, и стал забывать о своём долге передо мной. А я ведь вложил в твоё благополучие не один десяток миллионов.

— Я помню о взятых обязательствах, Тарас, и большую часть из них уже выполнил, — сказал Белышев.

— Ты? Выполнил?! Когда же это событие произошло? Почему мне ничего неизвестно? — взвинтился Мерзликин. — И где мои потраченные миллионы?

— Не кипятись, Тарас, и не изображай из себя обиженного, — спокойно проговорил Белышев. — Ты получил половину жилого сектора в городе? Получил. Без проведения собраний жителей и других неприятных процедур. И часть суммы уже возвратил, положив деньги населения на депозит. Так? Так. На днях мы с тобой подпишем контракт на уборку дорожной сети. С него, как тебе известно, не скудная роса закапает, а побежит непрерывный ручеёк с муниципальных гор. Это что, по-твоему? Неожиданная манна с небес? Божья благодать? Или, всё-таки, что-то другое?

Мерзликин молчал. Продолжать дальнейший спор было бессмысленно, хотя их представления по отработке долга Белышевым несколько отличались друг от друга.

— Ладно, замнём пока наши споры. Впереди у нас будет ещё время, чтобы вернуться к предвыборным обещаниям, — примирительно сказал Мерзликин после продолжительной паузы. — Что ты намерен делать с Красным директором?

— Я — ничего. Мне нельзя с ним конфликтовать. Для этого нет веских причин. Лишний скандал с коллективом предприятия, который горой встанет за своего Робина Гуда, мне не нужен.

— Но он, словно кость в моём горле, — с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на повышенный тон, сказал Мерзликин. В разговоре с Белышевым сегодня он чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Выработанная привычка говорить с мэром свысока не позволяла ему находиться в положении подчинённого. Он с вызовом спросил:

— Ты хочешь, чтобы я взял на себя всю грязную работу? А ты, как та лиса, забравшаяся в курятник, будешь изображать из себя справедливого судью? Только и твоё рыльце в пуху, Толя. Знаю я про твои тайные дела в этом курятнике.

— Бизнес чистым не бывает, Тарас. Я предлагаю тебе потягаться с Жигарёвым в рамках правового поля. У тебя есть такая возможность, у меня — нет.

И Белышев изложил суть плана, согласно которому следует действовать.

— Твоя управляющая компания должна продолжить политику неплатежей в адрес Энергоуправления, — сказал он. — Но только в том объёме, который можно обосновать. Для этого у тебя есть большой манёвр. Во-первых, можно не согласиться с формулой начисления за услуги отопления. Она составлена много лет назад, удельный расход тепла на квадратный метр можно объявить завышенным, и предложить свой расчет, в зависимости от температуры наружного воздуха. А зима у нас на Урале, как ты знаешь, стала намного теплее обычного. По моим подсчётам, экономия составит не менее пятидесяти процентов. Тебя поддержат правдоискатели города, за это ухватятся средства массовой информации. Расчёт закажи в торгово-промышленную палату области. Если подкормить там специалистов, они затянут работу на полгода. У правоохранительных органов не будет оснований для привлечения тебя к ответственности.

— Ну, и голова у тебя, Толя, — восхитился Мерзликин, забыв на время о своём главенствующем положении. — Это, во-первых, как ты сказал. А что, во-вторых?

— А во-вторых, можно позабавить себя игрой на справках, которые твоя контора ежемесячно предоставляет в Энергоуправление. Тебе же хочется пощекотать нервы Жигарёва?

Мерзликин уставился на Белышева с полным непониманием.

— Что, совсем не въезжаешь? — прищуренные глаза мэра смотрели на него снисходительно и чуть насмешливо. — А чем отличается лиса от волка, теперь знаешь?

— Ты, Толя… это… кончай подкалывать, — предупредил Тарас со змеиным шипением в голосе.

— А то что?

— А то получишь ненароком меж глаз. А я ещё потом и слушок пущу, будто это Иринка Сладкова свой кулачок приложила. — Мерзликин рассмеялся.

— Ты что несёшь? — спросил Белышев в растерянности. — С чего ты взял, что у меня с ней какие-то шашни?

— Да мне наплевать, было у вас что-то, или не было, — Мерзликин упивался растерянностью мэра. — Пусть об этом судачат в кулуарах твои подчинённые.

Белышев на миг представил, как это всё может произойти и ему стало не по себе.

— Ладно, извини, — миролюбиво повинился он.

— То-то, же, Толя. И впредь никогда не позволяй себе разговаривать со мной таким тоном. Ясно? Сиди на своём шестке, на который я тебя посадил, и не кукарекай. Тогда и проблем не будет. — Помолчав немного, Тарас спросил требовательно:

— Так про какую игру на справках ты говорил?

— Справки о численности жителей на твоей территории, — уже с покорностью подневольного человека отозвался Белышев. — По ним Жигарёв начисляет объём потреблённых услуг за месяц. Подлинность цифр проверить невозможно, поскольку паспортист, владеющий этой информацией, находится в ведении твоей компании.

— Точно, — мгновенно оживившись, подхватил Мерзликин. — Люди могут уезжать, приезжать, умирать, наконец. Как я сам не допёр до этого? Убавить количество жителей на несколько сотен, даже можно на тысячу, — и никому такая цифра в глаза не бросится, а доход будет ощутимый. Молодец, Толя. Хвалю за службу.

— Рад стараться, ваше благородие, — как-то совсем невесело пошутил Белышев. — Только не переусердствуй. Жадность, как известно, губит фраеров.

Мерзликин промолчал. Потом встал, прошёл к двери, выглянул для чего наружу, и остановился на половине пути.

— Ты уверен, что Жигарёв потихоньку сам загнётся? — спросил он.

— Уверен, — ответил Белышев. — Его погубит кредит. Тех грошей, которые останутся у него, не хватит даже на погашение процентов. На предприятие наедет налоговая инспекция, пенсионный фонд. Мы подождём немного и подадим на банкротство, поставим своего управляющего, преобразуем предприятие в акционерное общество, и ты будешь единственным коммунальным бароном в городе. Тебя устроит такой расклад?

— Вполне, — радостно согласился Тарас.

— Главное, найди опытного юриста. Жигарёв не ляжет на лопатки добровольно. Ну, и людям в погонах нужно будет намазать бутерброд с маслом. Они помогут погнать на него встречную волну. Пусть оправдывается наш Красный директор, авось и захлебнётся в бурном водовороте обвинений.

На этом встреча мэра и бывшего хирурга закончилась. Мерзликин сел в свой чёрный внедорожник, и он, взвизгнув колёсами, сорвался с места, набирая скорость в считанные секунды. Белышев закрыл ворота гаража и отправился домой пешком.

На следующий день Тарас позвонил Жигарёву, и со злорадством высказался:

— Я же говорил тебе, олух царя небесного, что не стоит обращаться ни к мэру, ни в ментовку, но ты не прислушался к моему совету. Сам выбрал свою судьбу, теперь из дерьма тебя уже точно никто не вытащит.

И положил трубку.

Через месяц у Сергея Жигарёва начались большие проблемы. Враждебные жернова двух ветвей власти принялись безжалостно перемалывать его в порошок.

 

Глава 31

Преодоление

Шёл 2010 год. Вот уже четыре месяца Сергей Жигарёв числился безработным. Вчера он в очередной раз сходил в бюро занятости и, как предписано законом, засвидетельствовал своё посещение. На обратном пути заехал в гараж, уложил в багажник «Нивы» палатку, рыболовные снасти и другую необходимую утварь для недельного проживания в условиях дикой природы. А сегодня ранним утром покинул город. Ему крайне необходимо было побыть в одиночестве, поразмышлять о жизни.

Сергей очень тщательно выбирал место стоянки. Ему хотелось, чтобы оно соответствовало нескольким критериям: было сухим, защищенным от ветра, хорошо просматривалось с реки, и, конечно же, в этом месте обязательно должна гулять рыба. С пятой попытки он, наконец-то, определился с местом стоянки. Полдня ушло на обустройство. Вечером, перекусив консервами, и попив чаю на травах, он закинул снасти в воду. Метрах в ста вверх по реке берег был образован скалами, вода там шумно бурлила и пенилась, образуя воронки. Они быстро неслись по течению, уменьшаясь в размерах, и пропадали недалеко от облюбованного места. Здесь русло реки делало изгиб, и вода, утомившись от быстрого бега, будто замирала, ворчливо бормоча на прибрежной гальке. Берег только на первый взгляд казался пологим, в действительности же дно круто уходило вглубь. Сергей убедился в этом, когда забрёл в воду на несколько шагов.

«Есть здесь рыбка, есть, — утешал он себя. — В ямах обязательно должен кружиться линёк. А если дно ему не подходит, значит, лещ хороводится. Меня и такой улов устроит».

У него были снасти под любую рыбу: две донки, спиннинг и обыкновенная удочка для плотвы, окуня, сороги и хариуса. Этого было вполне достаточно, чтобы исследовать речку и занять себя на весь день. Сегодня Сергей забросил только донки, ходить по берегу со спиннингом ему почему-то не хотелось. Он уселся на раскладной стульчик и уставился на неподвижные поплавки донок.

Подул легкий ветерок, образовав на водной глади мелкую рябь. Перед глазами тотчас поплыли события ушедших лет. Утомлённый мозг Сергея словно ждал удобного момента, чтобы в спокойной обстановке разложить эти события по полочкам.

… После встречи в гараже с Белышевым его пригласили на собрание депутатов. Войнов внес в повестку дня вопрос о финансовом состоянии Энергоуправления. Почему возникла такая необходимость, Жигарёв догадался сразу. Истёк срок аренды торговых площадей, занимаемых «Юленькой». Белышев так и не пошёл на сделку с Войновым. В ответ на это председатель собрания депутатов принял решение настряпать компромат на мэра, затем провести городской референдум, и вынудить Белышева уйти в отставку. Освободившееся кресло мэра можно было занять самому, или посадить в него кого-нибудь из своего окружения. Устав города позволял провести такую процедуру. Тогда вопрос по приобретению муниципальных торговых площадей в собственность «Юленьки» решился бы однозначно. Нужен был всего лишь прецедент, который позволил бы начать кампанию травли мэра. Хорошим аргументом в этом случае мог послужить рискованный проект Жигарёва по мембранной очистке воды. Дело в том, что полученный кредит в банке хотя и был подкреплён муниципальной гарантией, но денег в текущем бюджете на компенсацию расходов «Энергоуправления» заложено не было. Расчет Сергея был прост. В первый год погашение кредита предполагалось проводить за счет амортизационных отчислений и прибыли предприятия, затем Белышев обещал финансирование из бюджета. Так бы всё и произошло, если бы в самом начале не прекратились платежи управляющих компаний. Каждая из них реализовывала свои собственные корыстные планы. Этой ситуацией и решил воспользоваться Войнов.

К сессии Жигарёв подготовился с особой тщательностью. В его папке лежали документы с выверенными цифрами. Он был готов ответить на любой вопрос. Вопреки его ожиданию заседание депутатского корпуса пошло совсем не по тому руслу, которое он ожидал. После доклада, против него начались провокационные выпады. Больше всех старался депутат Просов, отставной офицер налоговой полиции, ныне руководитель управляющей компании, второй по значимости в городе. Он, следуя примеру Мерзликина, также прекратил перечислять в адрес Энергоуправления денежные средства, собранные от населения. Развалившись в кресле и непристойно ковыряя время от времени в носу, Просов вопрошал:

— Какой долг скопился у вашего предприятия перед налоговым органом?

Жигарёв, не заглядывая в документы, назвал цифру.

— А перед пенсионным фондом?

Сергей ответил без промедления.

— Почему происходят задержки по выплате заработной платы?

— Если ваша компания будет своевременно платить по счетам, задержки не произойдёт, — последовал ответ Жигарёва.

— Не нужно перекладывать ответственность с больной головы на здоровую, — ухмыляясь, ответил Просов. — Когда научитесь правильно выставлять счета, тогда и деньги будут поступать вовремя.

Жигарёв попытался пояснить, что счёт всегда можно оплатить в том объёме, с которым компания согласна, а по оставшейся сумме провести совместное расследование и урегулировать разногласия, но Просов не стал слушать его. Не останавливаясь, он продолжил спланированную заранее атаку.

— Не кажется ли вам, господин Жигарёв, что ваш проект по очистке воды — авантюра? Он не проходил экспертизы, не имеет экономического обоснования. Нужен ли он городу вообще? Ведь проектная производительность станции, насколько мне известно, превышает фактическое потребление воды в городе.

— Чтобы сделать такое заявление, нужно хотя бы в общих чертах разобраться со сложившейся ситуацией на очистных сооружениях, — упрекнул Жигарёв Просова. — Но, к сожалению, ни один из депутатов там ни разу не побывал. Хотя приглашения за моей подписью в адрес собрания поступали неоднократно. Инвестиционный проект, разработанный экономистами предприятия, до сих пор находится на рассмотрении в планово-бюджетной комиссии. Такое впечатление, что проблема очистки воды никого не интересует. Даже при запуске мембранной установки не было представителя депутатского корпуса.

Последние слова Сергея прозвучали неким вызовом народным избранникам. Они, как по команде, активизировались, зашумели, перебивая друг друга своими выкриками. В зале поднялся гвалт. Обвинения в адрес Жигарёва посыпались со всех сторон.

Председателю с трудом удалось утихомирить разбушевавшихся депутатов. Подождав, когда воцарилась полная тишина, он предоставил слово Пряденникову. Председатель планово-бюджетной комиссии носил длинные волосы с искусственной завивкой. Тонкие пряди с мелкими колечками кудрей, скрученные в плотную спираль и смазанные гелем, лоснились и были похожи на смоляные канатики, которыми слесари обычно пользовались при чеканке раструбов чугунных труб.

— Я вот что скажу, уважаемые депутаты, — Пряденников поправил упавшую прядь волос на лицо, — Жигарёв пытается ввести всех нас в заблуждение. Дела на вверенном ему предприятии идут из ряда вон плохо. Растут долги по налогам в бюджеты всех уровней, происходит задержка с выплатой зарплаты, отсутствуют расходные материалы, транспорт простаивает из-за отсутствия топлива, в городе повсеместно торчат горы вывороченной земли после устранения утечек. Все эти факты вызывают справедливые возмущения горожан. Нужно срочно остановить это безобразие.

— Предлагаю направить на предприятие контрольное бюро! — с места крикнул депутат Пряденников — старший брат председателя планово-бюджетной комиссии. — Пусть выведут зарвавшегося директора на чистую воду!

— Поддерживаю, — заявил очередной депутат, преподаватель истории в средней школе. Его сизый нос и припухшие воспалённые глаза ярко свидетельствовали о бурно проведённом вечере накануне. — Среди работников предприятия ходят разговоры о нецелевом использовании финансовых средств.

Среди приглашённых лиц на собрании присутствовал и Белышев. Он сидел за отдельным столом сбоку, уткнувшись в папку с большой кипой документов. Он вёл себя так, словно его не касалось то, что происходило в зале. Несколько раз Жигарёв пытался поймать его взгляд, чтобы понять, почему тот не выступит с опровержением. Ведь всё, о чём громко кричали депутаты, касалось и его, непосредственного начальника Сергея. Он просто обязан был попросить у депутатов слова, чтобы уличить крикунов в клевете, защитить своего подчинённого. Но такого почему-то не произошло. Сергей понял, что никто из депутатов не собирается выслушивать его аргументы, они продолжат лишь чернить его. Он встал, и демонстративно пошёл к выходу.

— Сергей Степанович, вы куда? — тревожно спросил председатель. — Рассмотрение вашего вопроса ещё не окончено.

— Я не мальчик для битья, и, как мне представляется, лишний в этом балагане, — со злостью ответил Сергей и покинул зал.

На следующий день его ознакомили с распоряжением о проведении на предприятии документальной ревизии использования денежных средств за последние пять лет.

На проведение ревизии отводился месяц, но уже через неделю Жигарёв заподозрил неладное. Настораживал странный способ работы, избранный ревизорами. Вместо комплексной проверки, как это принято, комиссия проводила выборочное изъятие документов по определённым направлениям. Промежуточные результаты проверки почему-то не оглашались. Верховодила рабочей группой некто Притыкина Таисия Феоктистовна. Другие две женщины являли собой её бессловесную тень. Они запирались в кабинете и ни с кем не общались. Сергей решил навести справку по ней. Оказалось, эта особа не состояла в штате Контрольного бюро, и в настоящее время числилась безработной. Её пригласил Буров, в спешном порядке заключив с ней срочный договор. За этой женщиной тянулся целый шлейф тёмных дел. В недалёком прошлом она трудилась главным бухгалтером в частной строительной компании. За махинации с финансами в личных целях руководитель компании её уволил. Когда в руках Притыкиной оказались бухгалтерские документы, связанные с выполнением работ по замене кварцевого песка в фильтрах, её лицо радостно озарилось. Эти работы выполняла по подряду та самая компания, из которой её уволили. Обрадовавшись, что подвернулся случай поквитаться с бывшим директором, и одновременно выполнить тайное поручение Бурова, она рьяно взялась за дело. И «дело» закрутилось…

Жигарёв не смог смириться с «тайной следствия» и пригласил Притыкину к себе для пояснений. После долгих пререканий, та фыркнула, как капризная девица, и, всё-таки, показала предварительные выводы.

По заключению ревизии следовало, будто кварцевый песок вообще не поступал на очистные сооружения. Работы по его загрузке не проводились, а денежные средства в сумме трёх миллионов рублей попросту разворованы.

— Как это понимать? — пытаясь сохранить спокойствие, спросил Жигарёв. Лицо его побледнело и напряглось.

Притыкина злорадно усмехнулась и сказала:

— Я понимаю, Сергей Степанович, что вам не нравятся выводы комиссии. И даже сочувствую. Но моей вины в этом нет. Так сложились обстоятельства.

— Какие, к чёрту, обстоятельства?! О чём вы говорите?

— О том, что в вашей бухгалтерии отсутствуют все первичные документы, — язвительно ответила женщина.

— Какие?

— Путевые листы, товарно-транспортные накладные, паспорта на продукцию и другие.

— Не может такого быть! — не поверил Жигарёв. — Вы просили их предоставить?

— Я не сыщик и не адвокат, уважаемый Сергей Степанович, — ухмыльнулась Притыкина. — Глубоко спрятанные улики и факты меня не интересуют. Я ревизор, проверяю документы бухгалтерской отчётности, прошнурованные в папках.

Жигарёв немедленно вызвал главного бухгалтера, потребовал объяснений в присутствии ревизора. Выяснилось, что требуемые документы находятся на хранении в цехе у агента по снабжению.

— Вы можете их представить ревизору? — поинтересовался Жигарёв.

— Конечно, — утвердительно ответила главный бухгалтер. — Вызовем агента из отпуска и представим. Мы сделали бы это по первому требованию комиссии.

— Ищите агента, завтра документы должны лежать на столе Таисии Феоктистовны, — распорядился Сергей.

Когда двери кабинета закрылись за главным бухгалтером, Притыкина с улыбкой, напоминающей оскал хищника, проговорила:

— Напрасно вы стараетесь, Сергей Степанович. Я даже смотреть не буду на документы, которые она мне представит.

— Почему? — опешил Жигарёв.

— Чтобы прикрыть вас, главбух изготовит их ночью и оформит задним числом. Обычный приём мошенника.

Жигарёв поразился циничности ответа.

— Вы подозреваете меня в мошенничестве?! — взвинтился он.

— Я уверена, что песок не завозился вообще.

— Вот даже как! И какие же у вас есть основания так заявлять?

— Председатель Контрольного бюро Буров сделал официальный запрос директору карьера «Хрустальный кварц».

— И что?

— Два дня назад пришёл ответ о том, что отгрузки песка в адрес фирмы, которая проходит у вас по документам, не производилось. Более того, директор карьера утверждает, что никогда даже не слышал о существовании такой фирмы. — В глазах Притыкиной плясали огоньки злорадства.

Сергей с тревогой в сердце начал осознавать, в какую нелепую историю он влип. Поставкой песка в его отсутствие занимался главный инженер, но в договорах стояла его, Жигарёва, подпись. Вернувшись из Германии, он побывал на фильтровальной станции, и прежде чем подписать договор, лично убедился в объёмах выполненных работ. О мошенничестве не могло быть и речи.

— Но загрузка песка всё-таки выполнена, чёрт возьми! — с негодованием выкрикнул Жигарёв. — Это можно проверить, заглянув в фильтры! Свежий песок белоснежного цвета.

— Сергей Степанович, всё это вы будете объяснять следователю, когда на вас заведут уголовное дело, — проговорила Притыкина негромко и как-то вкрадчиво добавила:

— А оно будет заведено, уверяю вас. Кварцевый песок — это всего лишь один эпизод вашей преступной деятельности. Об остальных вы сможете узнать из акта, который я вам предъявлю в установленный срок.

— Какая же ты сте-ерва, Таисия Феоктистовна, — произнёс Жигарёв с растяжкой. — Теперь я вижу тебя насквозь. Даже знаю, чей заказ ты отрабатываешь. Интересно, что ещё пообещал господин Буров за твои мутные дела помимо зарплаты?

— Оставьте при себе свои домыслы, Сергей Степанович, — протяжно вздохнула женщина. Теперь в её глазах не было ни злорадства, ни испуга, ни укора. Взгляд был пустым и бесстрастным. Зато Жигарёв смотрел на ревизора ядовито и угрожающе.

— Это не домыслы, Таисия Феоктистовна, это факт твоей подлости и продажности, которые нельзя прощать, — сказал Жигарёв, его ладони на столе сжались в кулаки. — Я знаю, как следует мне поступить в таком случае. Тебя я больше не задерживаю.

На следующий день он дал распоряжение главному бухгалтеру прекратить выдачу документов по запросу ревизоров.

…Воспоминания Сергея прервал громкий всплеск крупной рыбы. В пяти метрах от того места, куда уходила леса донки, рябь словно взорвалась, на поверхности воды образовались круговые волны. Они пробежали несколько метров и угасли, не достигнув берега. И тут же длинный кивок донки, длительное время висевший неподвижно, вдруг оживился. Он мелко вздрогнул, словно избавляясь ото сна, и, резко подпрыгнув, занял положение вдоль туго натянутой лески. Сергей сделал подсечку и почувствовал, как учащённо забилось его сердце. Крупная рыбина, повиснув на крючке, заметалась в глубине, забилась в испуге, норовя вырваться на свободу. Сергей не давал ей послабления и медленно, в несколько приёмов, принялся выводить её к поверхности воды. Когда в воде сверкнуло серебристо-беловатое тело, он потянул леску медленнее, потом вытащил на поверхность только голову рыбины. Она, глотнув воздуха, разом затихла и распласталась плашмя. Сергей взял сачок с длинной рукояткой, подвёл его под рыбину и подтянул к берегу. На крючке оказался двухкилограммовый лещ. Уложив первый улов в садок, он нанизал свежего червя на крючок и снова забросил в воду. Прогулявшись немного по берегу, разминая занемевшее тело, он вновь устроился на стульчике и стал ждать очередной поклёвки. В голове опять поплыли воспоминания.

… После отказа в предоставлении документов, группа ревизоров покинула предприятие. Хотя проверка была выполнена не в том объёме, который запланировал Буров, акт ревизии получился всё-таки пухлым, содержал двенадцать разделов и был изложен на тридцати страницах. В конце каждого раздела имелась приписка: «… все документы следует передать в правоохранительные органы и в комиссию по противодействию коррупции в городском округе».

Больше всего Жигарёва разозлило содержание письма, направленное в адрес мэра. В нём говорилось:

«… в ходе ревизии были обнаружены многочисленные нарушения. По мнению членов рабочей группы, проводившей проверку в „Энергоуправлении“, выявленные нарушения содержат признаки уголовно-наказуемых действий, а также хищения муниципального имущества и бюджетных средств. На основании этого прошу Вас отстранить от руководства предприятием директора Жигарёва С. С.».

Сергей, не раздумывая, направился в прокуратуру. Он решил обратиться к старшему помощнику прокурора Боброву — человеку порядочному, грамотному и справедливому. По крайней мере, так отзывались о нём все, кому доводилось с ним встречаться. Сергей не стал утаивать от Боброва никакой детали, рассказав всё, как есть, в том числе и о взаимоотношениях двух ветвей власти.

— Считаю, что выводы Контрольного бюро сделаны неверно, бездоказательно, основаны всёго лишь на домыслах и предположениях ревизора Притыкиной. Более того, проверка была направлена на подрыв деловой репутации предприятия и дискредитацию руководства, — сказал в заключении Жигарёв. — Поэтому прошу, чтобы все факты, изложенные в акте ревизии, были внимательно изучены и тщательно проверены следственными органами.

Бобров очень долго молчал, перелистывая страницы акта то вперёд, то возвращаясь назад. За это время он выкурил одну за другой две сигареты подряд. Наконец, поднял взгляд на Сергея, устало спросил:

— Я могу быть уверен, что вы не остановитесь на полпути?

— Вполне.

— Хорошо. Тогда поступим так. Вы напишите заявление на имя прокурора, в котором кратко изложите мотивы своего обращения. Я лично займусь этим делом. Постараюсь, чтобы в ОБЭПе проверку вашего дела поручили капитану Кураевой. В честности этой сотрудницы я не сомневаюсь.

Пожав руку помощнику прокурора, воодушевлённый надеждой на восстановление справедливости, Сергей покинул здание прокуратуры. Он сделал всё так, как предложил ему Бобров.

Оперуполномоченный ОБЭП капитан милиции Кураева Наташа понравилась Жигарёву с первого взгляда. Небольшого роста, худощавая, с черными волосами, гладко зачёсанными назад и аккуратно уложенными на затылке в виде витой булочки, она имела вид прилежной десятиклассницы. Поразили глаза женщины — большие и внимательные, карего цвета. Казалось, Наташа обладает необычным гипнозом — в ней ощущалась какая-то неведомая притягательная сила.

— Я внимательно изучила все документы, касающиеся вашего дела, — мягким голосом проговорила она при первой встрече. — Не буду скрывать тот факт, что обвинение, предъявленное вам, очень серьёзное. Потребуется немало доказательств, чтобы снять его.

— Меня не пугают трудности, и я готов помогать вам во всём, — простодушно улыбнувшись, заявил Сергей.

— Понимаю, — кивнула Наташа. — Отмыться от грязи всегда хочется, как можно скорее. Но, к сожалению, обременять вас несвойственными для следствия поручениями я не могу.

— Но хотя бы съездить с вами в карьер по производству кварцевого песка я могу? — спросил Жигарёв, с надеждой заглянув в бездонные глаза женщины. — Именно там творятся безобразия, из-за которых приходится мне страдать. Я быстрее разберусь, что там и к чему.

— Вы предполагаете, что вам подсунули левый песок?

— Я уверен в этом, Наталья Юрьевна. Директор карьера реализует через подставные фирмы неучтённый песок. Мне будет проще выведать это у рабочих карьера, чем вам.

— Хорошо, убедили. Поступим так, как вы предлагаете, — чуть помедлив, ответила Наташа. — А что у вас с первичными документами? Они действительно отсутствуют?

— Что вы, Наталья Юрьевна, все необходимые документы, подтверждающие факт поставки, есть в наличии. Я уже дал распоряжение подготовить для вас копии. И не только по кварцевому песку. Я подготовил оправдательные документы по всем разделам акта Контрольного бюро.

В первый день их беседа была недолгой. Наташа Кураева озадачила его вопросами, на которые ему предстояло ответить с записью в протоколе, и отпустила. Зато в следующий раз, когда он принес в её кабинет груду документов, едва уместившихся в двух полиэтиленовых пакетах, их разговор длился около пяти часов. Сергей в неторопливой беседе рассказывал Наташе всё, что было ему известно, а она вела протокол, печатая на компьютере. Женщина поражала его аналитическим складом ума и исключительной сообразительностью.

Потом они посетили ООО «Хрустальный кварц». Пока Наташа снимала показания директора и главного бухгалтера, Сергей, выдавая себя за предпринимателя, потолкался среди рабочих. От них удалось выудить сведения о неучтенном песке и фирмах-однодневках, от которых рабочие получали вознаграждение за неурочную работу.

Путь в сто пятьдесят километров до карьера они преодолели без остановок, однако, возвращаясь назад, устроили привал в придорожном кафе. Время близилось к вечеру, они оба проголодались. Уютное заведение располагалось на берегу небольшой живописной речки. Наташа охотно согласилась сделать передышку. Вместо быстрого перекуса, остановка затянулась надолго. Сергею удалось расположить к себе Наташу, и они непринуждённо проболтали больше часа. Сергей рассказал о себе, Наташа поделилась сведениями о своей жизни. Она была младше Жигарёва на двадцать два года. Муж находился в местах не столь отдалённых за распространение наркотиков. Ему дали срок в десять лет, и через два года он должен выйти на свободу. Жить с ним Наташа не собирается, планирует оформить развод. Её сыну исполнилось четырнадцать лет, он учится в школе. Отца не вспоминает. Из-за большой загруженности Наташи на работе, сын очень часто предоставлен сам себе. Но за него она не беспокоится. Сын вполне самостоятельный и послушный, хотя в школе слывёт хулиганом.

Сидя напротив Наташи и постоянно заглядывая ей в лицо, Сергей неожиданно для себя почувствовал, как магически она притягивает его к себе. В ней присутствовали какие-то необычные черты характера, которых, как ему казалось, не доставало у других женщин. И улыбка — мягкая, ласковая, слегка печальная, — вызывала в нём давно забытые трепетные чувства. Такое состояние он испытывал лишь в далёкой молодости, когда встречался с Мариной. Сейчас Наташа во многом напоминала ему Марину. Он как будто каким-то непостижимым образом возвратился в прошлое.

Предварительное следствие велось очень долго. Сергей ходил в ОБЭП, как на работу по совместительству. Все офицеры отдела знали его в лицо, приветливо здоровались при каждой встрече и беззлобно подтрунивали над ним. За месяц Наташа Кураева сумела размотать весь клубок обвинений. По всем разделам акта Контрольного бюро она доказала невиновность Жигарёва. Было подготовлено и утверждено Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Копии Постановления были отправлены в прокуратуру и в Контрольное бюро Бурову. Наташа радовалась вместе с Сергеем.

Но эта радость длилась недолго. Заявление Жигарёва о причинах его преследования каким-то образом просочилось за пределы круга о тайне следствия. Нападки в его адрес посыпались со всех сторон. В газете «Правда металлурга» появились одна за другой две статьи клеветнического характера. Автором статей был известный в городе продажный журналист, тоже депутат собрания, который за хорошее вознаграждение мог окрасить в черные тона родную мать. А ещё через неделю его вновь пригласили в ОБЭП. Буров, неудовлетворённый постановлением об отказе в возбуждении уголовного дела, потребовал от прокуратуры дополнительной проверки. Колесо следствия закрутилось с новой силой. Жигарёв опять стал посещать ОБЭП, как второе место работы. Хорошо, что материалы дела не были переданы другому сотруднику, а из прокуратуры вновь вернулись к капитану Кураевой.

Потом в УВД появилось заявление Мерзликина, в котором он утверждал, что Жигарёв занимается мошенничеством, умышленно завышая количество тепла в предъявляемых счетах. А Просов потребовал у стражей правопорядка проверить, из каких источников ведётся погашение кредита. У Сергея практически не оставалось времени на производство, он писал объяснения, давал показания, делал сложные теплотехнические расчёты, оспаривал денежные начисления в суде. Он боролся за правду в одиночку. Боролся, стиснув зубы. Белышев словно открестился от него. Прокурор занял нейтральную позицию, руководство УВД было на стороне Мерзликина и Просова. Оставалось делать ставку на суды.

Потянулись долгие и тягостные месяцы ожидания. Всё это время Наташа Кураева была рядом с ним. Сергея всё больше и больше тянуло к ней. Возвращаясь поздним вечером с работы, он постоянно думал о ней. Готовил ли ужин, смотрел ли телевизор или занимался другими делами, карие глаза Наташи с загадочным переливом, непременно вспоминались ему. Наконец, Сергей понял: он влюбился. Жить без неё, как жил раньше, он уже больше не сможет. Эта мысль испугала его. Он растерялся от того, что его счастье недостижимо. Ведь он годился Наташе в отцы. И даже если признаться ей в своих чувствах, она, конечно же, не воспримет его по-настоящему. Хорошо, если просто усмехнётся иронически, и всё. Что, если рассмеётся в лицо, назвав его папиком, как это бытует в лексиконе современной молодёжи? Тогда это будет конец всем его надеждам. Нет-нет, лучше уж молчать. В таком случае исключается возможность потерять её. Он сможет по-прежнему видеть её, разговаривать, провожать до автобусной остановки. Впервые за всю жизнь Сергей оробел перед женщиной. Он и представить себе не мог, что натиск и решительность, это сильное оружие мужчины, когда-нибудь окажутся просто неуместными. А что использовать взамен — на ум не приходило. Он продолжал мучиться и страдать от собственного бессилия. Но однажды произошёл случай, который круто изменил его жизнь.

После смерти матери, Сергей продал родительский дом. Жил в однокомнатной городской квартире. В посёлке Лисьи Гнёзда не появлялся, не желая ворошить прошлое. Но тяга к реке у него осталась, и он периодически наведывался в соседнюю деревню Антибары, где по сей день проживал друг его отца — дед Федор. Старик был ещё крепок и в свои девяносто лет в одиночку управлялся по дому. Два раза в месяц его навещала внучка, которая жила по другую сторону реки в посёлке Лямино. Стирала, мыла полы, баловала стряпнёй. Кто была его внучка — Сергей не знал, потому что ни разу с ней не встречался.

В день Победы Жигарёв решил навестить старика. Отшагав по лесу четыре километра, он подходил к деревне. Река ещё не успокоилась после ледохода — бурлила и негодовала, слизывая на своём пути стремительным потоком с подтопленного берега всё, что там оставалось. Внимание Сергея привлекла деревянная лодка, идущая с противоположного берега. Гребцом был подросток лет пятнадцати. Он усиленно работал веслом и преодолел уже больше половины реки. Наблюдая за парнишкой, Сергей заметил огромное бревно, несущееся по направлению к лодке. Гребец заметил опасность, его весло заработало с удвоенной скоростью. Но время было упущено. Бревно с силой ударилось в борт. Лодка опрокинулась, парень очутился в ледяной воде. Не раздумывая ни секунды, Сергей сбросил обувь и ринулся в воду. При падении незадачливый лодочник, по всей вероятности, ударился о бревно, и его голова надолго скрылась под водой. Сергей взял поправку на течение и поплыл с опережением. Он подоспел вовремя. Подросток всплыл в метре от него. Оглушённый, он плохо соображал, беспомощно барахтаясь на поверхности.

— Спокойно, парень, не дёргайся, я твоя скорая помощь, — проговорил Сергей. Уловив момент, он ухватил подростка сзади за воротник лёгкой куртки и заработал одной рукой. — Плавать умеешь?

Парень начал приходить в себя, испуганно пробормотал:

— Угу.

— Тогда не хлопай руками без толку, греби к берегу, я тебе помогу.

— Угу, — снова пробормотал подросток и уже осознанно погрёб в нужном направлении.

Через несколько минут, обессиленные, они на четвереньках выползли на берег. От чрезмерного напряжения сердце Сергея в бешеном ритме металось в груди, ему не хватало воздуха. Чуть отдышавшись, он спросил:

— Как тебя зовут?

— Митяй, — ответил паренёк.

— А где твой дом?

— В Лямино.

— А в деревню на кой чёрт попёрся?

— К дедушке, — дрожа всем телом, ответил Митяй.

— Как зовут твоего деда?

— Фёдор, вон его дом, — подросток указал на избу, куда направлялся и сам Сергей.

— Фёдор Потапович — твой дедушка? — удивился Жигарёв.

— Он дедушка моей мамы, она должна быть сейчас у него, — стуча зубами, пояснил Митяй.

— Пошли к нему, живо, — приказал Сергей. Потом скомандовал:

— Бегом!

Не останавливаясь, они добежали до ворот. Сергей открыл калитку, пропустил вперёд Митяя, и быстрым шагом двинулся за ним. Когда паренёк взбежал на крыльцо, дверь в избу отворилась, в проёме появилась… Наташа Кураева.

Сергей качнулся, будто споткнулся, и замер, не доверяя собственным глазам. Несколько долгих секунд они смотрели в глаза друг другу, не веря в происходящее.

Первой из оцепенения вышла Наташа.

— Сергей Степанович?… Что вы здесь делаете? — в крайнем удивлении спросила она, не в силах оторвать взгляда от Жигарёва. Потом, разглядев, наконец, в каком виде он стоит перед ней, спохватилась, испуганно воскликнула:

— Да вы весь мокрый! Что случилось?!

— Да вот, Митяя пришлось вылавливать в реке, у него лодка перевернулась, — смущённо промямлил Сергей, и отчего-то вдруг почувствовал себя виноватым.

— Немедленно снимайте с себя всё мокрое и проходите в дом! — приказным тоном распорядилась она. — Митя, тебя это тоже касается! — обернувшись, крикнула Наташа вслед проскользнувшему в избу сыну.

На крик вышел дед Фёдор.

— Кто это к нам пожаловал? — спросил он внучку. Сощурившись, долго разглядывал Сергея. Потом, признав, наконец, в госте Жигарёва, упрекнул женщину:

— Чего держишь человека у порога? Чай не посторонний он. Зови в дом, ставь самовар, накрывай на стол.

— Дедушка, не видишь разве, они с Митькой оба мокрые?

— А что стряслось— то?

— Искупались они в реке, вот что.

— Эх, как их угораздило, язви тебя в корень! Вода ведь ещё снеговая, опасная, — сокрушался старик. — Баню надо топить, Натаха, срочно. Если не пропарить тело вовремя — хворь внутри осядет. А для начала разотри обоих. Водкой. В голбце у меня стоит.

— Слышали, что дедушка сказал? — немного повеселев, произнесла Наташа. — Снимайте мокрую одежду и марш в избу! Будем делать профилактику.

Митяй оказался крепче Сергея. После того, как Наташа натёрла их водкой, а через пару часов отправила в баню париться, на следующий день он даже не чихнул. А вот Жигарёв простудился и слёг в постель. Несколько дней у него был жар, температура поднялась до сорока. Лечь в больницу он отказался наотрез. Слава Богу, воспаления лёгких не подтвердилось. Всё это время Наташа Кураева ухаживала за ним, приходила в его квартиру три раза в день: утром перед работой, в обеденный перерыв и вечером после работы. Потом температура спала, Сергей пошёл на поправку. Последний раз она посетила Жигарёва в выходной день, специально приехав в город утренним рейсом автобуса.

— Ну, вот, Сергей Степанович, моя помощь вам больше не потребуется, — сказала она с улыбкой. — Банки и горчичники ставить уже не нужно.

Наташа прошла к окну, раздёрнула шторы. Утреннее солнце ударило ей в лицо и набросило яркую позолоту на одежду.

«Истинная богиня, царица небесная, — подумал Сергей, восхищаясь женщиной. — Только как ей об этом сказать? И поверит ли она в искренность моих слов?»

Он встал и совсем нерешительно двинулся к Наташе. Она слышала его шаги, но не повернулась на звук и продолжала смотреть в окно. Сергей остановился в полушаге у неё за спиной и замер. Его сердце бешено колотилось, кровь рвала вены на висках. Наташа чувствовала горячее и прерывистое дыхание Жигарёва и сжалась в комок. Она догадалась, что произойдёт в ближайшие минуты и повернулась лицом к Сергею. Долгие секунды они стояли, не шевелясь, и пристально смотрели в глаза друг другу. Словно во сне, Жигарёв привлёк к себе Наташу и крепко обнял. Женщина как-то сразу сникла и уткнулась ему в грудь лицом. Сергей подхватил её на руки и понёс к кровати. Последним, что осталось в его сознании в тот момент, было ощущение, будто время и пространство куда-то исчезли, а он начал перемещаться в другое измерение…

Потом он лежал на спине, уставившись в потолок, и боялся пошевелиться. Ему казалось, что стоит сделать малейшее движение, как призрачная реальность тут же исчезнет, как сон, Наташи не будет рядом с ним, а блаженное состояние сменится отчаянием одиночества и душевной пустотой. Наконец, Сергей осмелился перевести свой взгляд на лицо Наташи. Глаза её были прикрыты, на щеках и шее лежал неостывший румянец. Он взял её отброшенную в сторону руку и положил себе на грудь, потом поднёс к губам, поцеловал.

— Я люблю тебя, — тихо проговорил Сергей и испугался своих слов. Ему показалось, что эти три слова были подобны грому в преддверии грозы.

Наташа никак не отреагировала на его признание, и лишь после того, когда Жигарёв в отчаянии с силой сжал её ладонь, собираясь повторить эти трудные для него слова, также тихо ответила:

— Я знаю…

И опять наступило молчание. Так продолжалось ещё несколько минут. Сергей гладил волосы Наташи, целовал её шею, плечи, грудь, едва касаясь губами. Потом женщина встала, и отправилась в ванную комнату. Сергей продолжал лежать в постели, ожидая приговора.

Наташа привела себя в порядок и появилась в комнате уже одетая.

— Мне надо идти, — сказала она удивительно бодрым голосом и взяла с трюмо свою сумочку.

Жигарёв подумал, что Наташа сейчас подойдёт к нему, наклонится над его лицом, скажет ласковые слова, потом чмокнет в щёку. Но все ожидания оказались напрасными. Женщина подняла вверх левую руку и, прощаясь, несколько раз помахала согнутой ладонью.

— Пока-пока, — сказала она скороговоркой и стремительно зашагала к двери.

— Погоди, я тебя провожу, — в растерянности выговорил Сергей, и, облачив себя простынёй, соскочил с кровати.

— Не нужно, Сергей Степанович. У вас постельный режим. Лежите, выздоравливайте.

Пока он искал неведомо куда вдруг запропастившиеся домашние тапочки, за Наташей захлопнулась входная дверь. В комнате воцарилась тишина, а в ушах остался стоять её прощальный хлопок. Потом этот хлопок часто всплывал в памяти, будто судебный вердикт, подтверждённый ударом молотка. Вначале Сергей хотел было одеться и догнать женщину. Сделать это было ещё не поздно. Но в последний момент что-то остановило его, заставило отбросить одежду в сторону. В удручённом состоянии Жигарёв поплёлся в ванную.

«Что это было? — задавался он вопросом снова и снова, стоя под горячей струёй воды. — Жертвоприношение в знак благодарности за спасённого сына? Нет, нет, такого не может быть!» Наташа не позволила бы себе такого поступка! Он же чувствовал её горячее податливое тело! Они были одним целым и это бесспорно! Если бы он был ей безразличен, разве могла она быть такой трепетной и пылкой? Такой жаркой и страстной? Не может вспыхнуть душа без воспламенения сердца! Не может! Тогда почему она предпочла расстаться столь странным образом? По сути, сбежала от него. Что в нём так напугало её? Что помешало ей сказать о своих чувствах к нему? Стеснительность? Робость? Сомнение? Или что-то другое, о чём она не решилась сообщить? Что же всё-таки произошло? Может быть, её напугала разница в их возрасте? Вполне возможно. Ведь она молода, ей можно даже ещё родить ребёнка. А он, что не говори, фрукт уже перезрелый. С виду, вроде, свежий, румяный, но пройдёт совсем немного времени и на боках проступят пятна тления. Она будет смотреть на его дряблое тело с отвращением.

«Эх, быть бы мне чуточку моложе, — подумал Сергей, сокрушаясь о возрасте. — Тогда и сомневаться не пришлось бы».

Но уже спустя минуту, принялся успокаивать себя:

«Ничего, ничего, какой же я старый? Мне ещё нет и шестидесяти. И ребёнка могу воспитать, если что…»

Он поймал себя на мысли, что готов предложить Наташе руку и сердце. Лишь бы она не оттолкнула его, не отвергла, как ненужную вещь.

Сергей выключил воду, протёрся полотенцем до покраснения кожи и вернулся в комнату. Взглянув на неубранную постель, почувствовал, как защемило в груди. Что, если Наташа больше ни разу не появится в его квартире, и он не сможет привлечь её к себе, погладить по волосам, поцеловать с особой нежностью? С той трепетной нежностью, на которую был не способен прежде? Что, если ЭТОГО уже не будет никогда?

Жигарёву стало вдруг так тоскливо, так неуютно, будто он узнал о собственной кончине, и сейчас лихорадочно соображал, как лучше распорядиться оставшимися днями. Он с трудом заставил себя выпить кружку чая и съесть бутерброд. Потом заметался по комнате, терзаясь тяжёлыми мыслями. Долго ходил из угла в угол. Пытаясь как-то отвлечься, попробовал заняться чтением. Сел в кресло, уставился в книгу. Через пять минут отбросил её. Читать он не мог. Его взгляд периодически останавливался на том месте в постели, где совсем ещё недавно лежала Наташа, на то небольшое углубление в подушке, где покоилась её голова. Наконец, не выдержав душевной пытки, он заправил постель и отправился погулять.

Но и прогулка не принесла ему облегчения. Бесцельно шатаясь по городу, Сергей продолжал думать о Наташе. И невольно почему-то сравнивал её с Мариной, находя между двумя этими женщинами много общего. Неужели ему и на этот раз уготована та же участь, которая постигла его много лет назад, когда Марина, не сказав ни слова, внезапно уехала на север? Неужели его судьба взошла на второй виток спирали, и ему вновь придётся мучиться и страдать? Почему любовь так безжалостна к нему, и почему она настигла его именно сейчас, когда возраст так близок к шестидесяти? Все эти «неужели» и «почему» крутились в его голове весь день безответно.

Всю ночь Сергей не мог уснуть. Несколько раз вставал, выходил на балкон, курил, потом снова ложился в постель, укутываясь одеялом с головой.

Три дня, которые он провёл в полном одиночестве до официального закрытия больничного листа, истерзали его душу окончательно. Всё это время он напряжённо думал, как ему поступить. Наконец, уже утром, собираясь на работу, решил: сегодня же выкроит время и заглянет к Наташе.

«Лучше горькая правда, чем фальшивая надежда, — подумал Жигарёв, спускаясь по лестнице в подъезде. — Спрошу прямо, что она думает о наших отношениях?»

Но ни в первый день, ни во второй, и даже ни через неделю заглянуть в ОБЭП ему не удалось. Пока он был на больничном, обвинительным заявлениям Просова и Мерзликина дали ход. Следственные мероприятия было поручено проводить майору милиции Закатовой. Кроме этого, не найдя поддержки в городе, Буров написал кляузы во все инстанции областного и федерального уровня, не обойдя стороной генпрокурора и даже президента России. В них он обвинял мэра Белышева в казнокрадстве, а Сергея Жигарёва в мошенничестве, якобы при попустительстве правоохранительных органов. Один за другим начали поступать запросы, на которые требовалось дать срочный ответ. Сидеть, сложа руки и ждать, когда кто-нибудь встанет на его защиту, Жигарёв не мог. Взвесив всё «за» и «против», Жигарёв решил повстречаться со всеми своими недругами, с каждым в отдельности. Встречи отняли у него массу времени…

… Где-то у горизонта послышались глухие раскаты грома. Они-то и вывели Сергея из далёких воспоминаний. Он взглянул на небо и увидел чёрную тучу, медленно выдвигающуюся из-за верхушек потемневшего леса.

«О, блин, сейчас начнётся свистопляска! — подумал Сергей. — Нужно сматываться в палатку, пока не поздно!»

Он не стал вытаскивать донки, оставив их в реке.

«Не половодье, не унесёт», — решил он и направился в лес, чтобы запастись сухими дровами для костра. Пока он занимался сбором валежника и задвигал его под машину, пряча от дождя, небо сделалось тёмным, тяжёлым, будто снизу к нему подвязали грязный полог. Едва Жигарёв скрылся в палатке, оглушительно прогремел гром, ослепительно блеснула молния, а полог словно прохудился. Из него брызнули сначала отдельные капли дождя, потом на землю устремился сплошной поток холодной воды. Сергей раскатал спальный мешок и улёгся на него сверху. Гроза набирала силу, беснуясь яркими вспышками и раскатами грома, напомнив Жигарёву канонаду в афганских горах. Он закрыл глаза, и вновь предался воспоминаниям.

… Первая его встреча состоялась с Войновым. Когда Сергей зашёл к нему в кабинет, тот встал из-за стола и радушно встретил гостя. Со стороны могло показаться, что встретились два закадычных друга. Войнов взял Жигарёва под руку и провёл в срытую за дверью маленькую потайную комнату. На журнальном столике красовалась бутылка коньяка с двумя фужерами, рядом стояли блюдце с ломтиками лимона и тарелка с кусочками нарезанной колбасы.

— Присаживайтесь, — любезно пригласил председатель депутатского корпуса. — Я давно ждал этой встречи. Нам действительно есть о чём поговорить. — Он отвинтил пробку на бутылке, наполнил фужеры коньяком и выжидающе посмотрел на Жигарёва.

— Слушаю вас, Сергей Степанович, — произнёс он после небольшой паузы. — Начинайте первым на правах гостя.

— Я пришёл сюда, чтобы задать один очень важный для меня вопрос, — Сказал Сергей. — И, естественно, получить внятный ответ.

— Ну что ж, — Войнов со вздохом потянулся за фужером, — готов ответить, спрашивайте.

— Что вы хотите от меня, чтобы прекратились все эти надуманные обвинения? Что нужно предпринять, чтобы наступил мир?

— Совсем немного, — медленно сказал Войнов, глядя пристально в глаза Жигарёва. — Вы должны убедить Белышева передать торговые площади в собственность сети магазинов «Юленька».

— Это единственное ваше условие? — спросил Сергей.

— Да. Другой монетой я не располагаю.

— Как я смогу убедить Белышева? Ведь он, как вы знаете, очень упёртый в своих решениях.

— А вы постарайтесь Сергей Степанович. Всем известно, что мэр всегда прислушивается к вашим советам. Скажите ему прямо: нет у вас желания отбывать срок из-за его упорства. Это в ваших интересах.

— Почему бы вам самим не провести переговоры с ним? Зачем впутывать меня в свои интриги?

— Разговор о разделе сфер влияния в городе состоялся сразу после вступления Белышева в должность мэра. Мы пошли ему навстречу, закрыв глаза при передаче жилищного фонда в руки частных компаний. Взамен он дал слово, что муниципальные торговые площади, которые арендовала «Юленька» в течение десяти лет, будут переданы ей в собственность безвозмездно. Но, как видите, Белышев не сдержал своего обещания.

— Но почему я стал разменной монетой между вами? — удивлённо спросил Сергей, повысив голос, сам того не замечая. — У Белышева достаточно превышений должностных полномочий для того, чтобы завести на него уголовное дело. Почему вы не хотите запугать его таким способом?

— Это более сложный путь, — усмехнулся Войнов, отпив из фужера несколько глотков коньяка. — Нам проще воздействовать на него через вас, Сергей Степанович. Вы незащищенная фигура, преступлений на вас уже достаточно, которые, так или иначе, положат тень и на мэра.

— О каких преступлениях вы говорите? — возмутился Жигарёв. — Я никаких законов не нарушал!

— Вам только кажется так, — насмешливо заметил Войнов. — История с исчезнувшими тремя миллионами за кварцевый песок не закрыта, списание просроченной дебиторской задолженности с предприятий на сумму в несколько миллионов рублей выполнена умышленно. Эти предприятия, как нам стало известно, возглавляют друзья Белышева. Поэтому вы, Сергей Степанович, не востребовали эти долги через суд из корыстных побуждений. Уменьшая прибыль, вы занизили поступления налога в бюджет. Это уже тянет на мошенничество группы лиц. О других преступлениях я не буду продолжать, о них вам тоже известно.

Жигарёв негодовал, внутри него всё вскипало. Если вначале встречи у него была ещё мысль поступить так, как предлагает Войнов, то сейчас в нём созрело иное решение. Он ясно осознал, что даже если ему удастся убедить Белышева удовлетворить требования Войнова, колесо обвинений в свой адрес он не остановит. Депутатская группировка и не подумает прекращать свои выпады против него. Им нужно убрать Белышева любой ценой. Войнов, даже получив свой лакомый кусок муниципальных площадей, пойдёт, не останавливаясь, к своей цели.

— Не рассчитывай на меня, — сказал Жигарёв, переходя на «ты». — Не буду я следовать твоему совету. Очутившись среди гадюк, нельзя надеяться, что, наступив на одну из них, не ужалит другая. Поэтому я предпочту обойти змеиный клубок стороной.

— Как знаете, Сергей Степанович, — разочарованно промолвил Войнов. — Но я всё-таки советую вам подумать.

— Своих решений я не меняю, — чеканя каждое слово, ответил Жигарёв. Посмотрев с презрением несколько секунд в глаза Войнова, он встал и направился к выходу.

Потом он встречался с Мерзликиным, а через несколько дней с Просовым. Первый ответил, что ему от Жигарёва уже ничего не нужно, пить «Боржоми» поздно, поскольку дни Сергея в должности директора предприятия уже сочтены. А Просов, ехидно ухмыляясь, сообщил о нескольких разоблачающих статьях, которые будут опубликованы в ближайших выпусках всех городских изданий.

— Если ты напишешь опровержение, я опубликую ещё несколько статей более внушительного характера, — издевательским тоном сказал он. — Мой журналист умеет это делать. У тебя денег не хватит, что публиковать свои наивные оправдания. Да и не поверит тебе никто.

Жигарёв едва сдержался, чтобы не ударить по этой сытой самодовольной роже. Он схватил депутата за плечи, и, встряхивая его, будто мешок с картошкой, выругался в лицо:

— Сука, ты, Просов, а не офицер. Заруби себе на носу: как бы искусно не гадил голубь, шедевра ему не создать — не тот ум, и не те краски.

С Буровым Сергей встречаться не стал — не имело смысла. Не имея поддержки, он начал бороться в одиночку, используя только ресурс специалистов предприятия.

Лишь через месяц Жигарёв осмелился переступить порог кабинета Наташи Кураевой. От волнения лицо его загорелось, в горле застрял невидимый ком. Он приблизился к столу, медленно опустился на стул для посетителей. Не зная, с чего начать разговор, с минуту сидел, потупив свой взгляд в пол. Наташа сразу догадалась, о чём хочет спросить Сергей.

— Слушаю, — тихонько сказала она, бесцельно водя ручкой по листу бумаги.

— Я … это… спросить хотел, — тяжело выдавил Жигарёв из себя. Глаза его блуждали по столу, словно у провинившегося.

— Почему я не приглашаю вас для дачи показаний?

— Ну да… и вообще… поговорить… — язык, казалось, не повиновался Сергею. На лбу от волнения проступили капельки пота.

— Вам плохо, Сергей Степанович? — встревожено спросила Наташа. — На вас лица нет.

— Да, мне плохо… без тебя. Извёлся я весь…, ночами спать перестал. О тебе всё думаю…

И неожиданно для самого себя брякнул:

— Выходи за меня замуж…

Наташа заметно встрепенулась от таких слов, щёки её зарделись. Она растерялась и долго молчала. Молчал и Жигарёв, весь напрягшись в ожидании ответа. Наконец, собравшись с духом, не отводя глаз от лица Сергея, Наташа произнесла:

— Профессия приучила меня к трезвости суждений, поэтому юлить не стану. Во-первых, я замужем. Две недели назад муж освободился по УДО и сейчас проживает совместно со мной и своим сыном.

— Но ведь ты говорила, что намерена развестись с ним! — в отчаянии проговорил Жигарёв.

— Говорила, не отрицаю. Вполне возможно, так оно и будет, но пока я не свободна.

— Что тебе мешает подать на развод прямо сейчас?

— Видите ли, Сергей Степанович, развод — это не просто выброс в мусорное ведро свидетельства о браке, и не приобретение права на новое супружество. Расторжение брака, прежде всего, это осмысленный шаг в новую жизнь, от которого зависеть будет, не только моя судьба, но и будущее моего сына. А Митя для меня дороже всего.

— Поня-ятно, — прохрипел Жигарёв, живо представив, как вернувшийся из заключения муж обнимает и целует Наташу, носит на руках.

«Потому она и растаяла», — тут же набежала нелепая мысль.

Ему стало не по себе. Невыносимое чувство ревности сдавило сердце, зажгло столь горячо, будто его обложили крапивой или посыпали жгучим перцем.

— Кончилось моё счастье, надо понимать, так и не начавшись, — усмехнулся Сергей, и усмешка эта была беспомощной и жалкой. Он не стал говорить больше ничего, лишь взглянул последний раз Наташе в лицо, степенно встал и поплёлся к выходу.

В тот день он напился до беспамятства и уснул, не раздеваясь. И потом пил ещё по вечерам некоторое время, чтобы забыться и не мучиться ночью, ворочаясь с боку на бок. Пил до тех пор, пока душевная боль не утихла, не притупилась в сознании тоска…

… Грозовой ливень закончился, насытив воздух влагой и прохладной свежестью. Где-то за горизонтом некоторое время ещё глуховато погромыхивало, но потом всё стихло. Наступила звенящая тишина, как после ожесточённого боя. Сергей выполз из палатки и принялся разводить костёр. Укладываться спать было ещё рано, а месить грязь на размытом берегу не хотелось.

«Успею ещё порыбачить», — подумал он, поджигая кольца бересты. Она сразу ухватилась за огонёк зажигалки, заурчала, сворачиваясь в трубочку, и быстро разгорелась. Сухие пихтовые ветки с красными иголками, получив эстафетный огонь, моментально вспыхнули, затрещали, и через полминуты пляшущее пламя уже принялось с жадностью лизать стволы валежника. Сергей установил раскладной стульчик, присел в метре от костра, уставился в огонь. В беснующихся языках пламени заплясали события двухлетней давности…

…Полтора года ушло на то, чтобы доказать свою невиновность. Жигарёв действовал через суды, счёт которых исчислялся десятками. На первых заседаниях судьи относились к нему с некоторым недоверием, считая его непримиримым склочником, но в скором времени, разобравшись, встали на его защиту. Все решения судов были вынесены в пользу истца. В руках Жигарёва появились исполнительные листы, к взысканию долгов приступили судебные приставы. Большой резонанс получило решение суда о взыскании денежных средств на компенсацию расходов, связанных с приобретением модульных фильтров. Слыханное ли дело, чтобы руководитель муниципального предприятия судился с мэром города? Фамилия Жигарёва то и дело мелькала на страницах областных газет несколько месяцев. Потом, когда вышло решение суда последней инстанции, шумихи поубавилось.

На Просова и Мерзликина были заведены уголовные дела, позднее они были осуждены. Казалось бы, справедливость восторжествовала, честное имя восстановлено, а Сергей почему-то не особенно радовался своей победе. Какой-то невидимый червь продолжал глодать его душу изнутри. Что-то подсказывало ему: это не конец лабиринта испытаний, а всего лишь временная передышка. Свет, замаячивший впереди тоннеля, в конечном итоге окажется обычным миражом. И предчувствие его не подвело.

В середине марта в городе состоялись очередные выборы в местные органы управления. Главой городского округа стал полковник ФСБ Рябинин, подавший в отставку за несколько месяцев до выборов. В своё время его назначили на место полковника Миронова, которого перевели на службу в областное управление. Рябинин был тёмной лошадкой, в городе его практически никто не знал. После больших скандалов, разразившихся в конце избирательного срока между Белышевым и Войновым, партия «Единой России» решила поставить во главе округа Рябинина, делая ставку на статус неподкупного чекиста. В кресло главы исполнительной власти металлурги усадили своего заместителя генерального директора по хозяйственной части Макарчука.

Ровно через неделю Жигарёв был приглашён к главе округа.

«Хочет скорее ознакомиться с делами на предприятии», — подумал Сергей, не подозревая подвоха в предстоящей встрече. Сложив в папку различные справки, ведомости и таблицы он направился к Рябинину. Выдержав в «предбаннике» положенное время, секретарь, наконец, разрешила войти в кабинет мэра. Какого же было его удивление, когда сбоку от Рябинина он увидел Макарчука. Тот вальяжно развалился на стуле, забросив ногу на ногу. Сергей поздоровался, никто из присутствующих не привстал с кресла, не протянул ему руку для пожатия. Не дожидаясь приглашения, он занял свободный стул с правой стороны полукруглого стола. У него создалось странное ощущение, будто он зашёл не вовремя, будто своим беспардонным вторжением помешал этим людям осуществить что-то очень важное и глобальное.

Неловкая пауза висела недолго. Разговор начал Рябинин. Минут пять он, уставившись большими голубыми глазами на Жигарёва, словесно блуждал по просторам городского округа, рассказывая о сложившемся кризисе. Словарный запас нового мэра был невелик. Речь его была витиеватой и непоследовательной. Не закончив одну мысль, он перескакивал на другую и, наконец, умолк. На помощь ему пришёл Макарчук.

— Ты, Сергей Степанович, наверно, уже догадался, для чего мы тебя сюда пригласили? — холодным тоном спросил он.

— Вероятно, ознакомиться с положением дел на предприятии, — улыбнулся Сергей.

Макарчук с любопытством посмотрел на Жигарёва, потом перевёл вопросительный взгляд на Рябинина. Тот, потупив взор, сказал:

— Видите ли, Сергей Степанович, мы решили поменять весь управленческий аппарат муниципальных служб. При новой власти, так сказать, должна быть новая команда.

— Одним словом, ты должен освободить кресло директора «Энергоуправления», — вставил Макарчук.

— В целях оздоровления экономики предприятия, так сказать, — поддакнул бывший чекист.

Жигарёв вздрогнул, как от внезапной пощёчины.

— С экономикой предприятия у нас всё в порядке. Финансовый результат за прошедший год положительный. С чего вдруг я должен добровольно сложить полномочия? Если есть ко мне обоснованные претензии — увольняйте по соответствующей статье трудового Кодекса.

— Вы же знаете, Сергей Степанович, в данный момент у нас нет к вам претензий, — в круглых глазах Рябинина появился угрожающий блеск.

— Давай не будем выяснять отношений, — нервно проговорил Макарчук. — Пиши заявление на увольнение, и дело с концом. Наша команда не нуждается в упёртых красных директорах, которые не умеют договариваться и прут на амбразуру, изображая из себя героя.

Жигарёв понял, что вопрос с ним уже решён, и поступил так, как поступил бы он, проигрывая бой с душманами: продать свою жизнь как можно дороже. Из любопытства он спросил:

— А если, всё-таки, не напишу? Что тогда?

Макарчук со злой усмешкой процедил:

— Если есть человек — повод для того, чтобы избавиться от него всегда найдётся.

— Надо же, — усмехнулся Жигарёв, — звучит как в годы репрессий.

На лицах обоих представителей власти появилась нескрываемая злость. Сергей, подумав немного, сказал:

— Мне нужно время, чтобы найти новое место работы.

— Сколько? — спросил Макарчук.

— Месяца два, три. Мне остался год до пенсии. В таком возрасте трудно найти достойную работу.

Наступила длительная пауза. Потом Макарчук решительно заявил:

— Напишешь заявление сегодня. У тебя есть два неиспользованных отпуска. Будем считать, что это и есть то время, которое ты попросил.

— Э, не-ет, так не пойдёт, — снова усмехнулся Жигарёв. — Я готов уволиться сегодня, но по соглашению сторон, в котором будет оговорена выплата среднего заработка в течение шести месяцев. Это моё последнее слово.

Два представителя власти вновь переглянулись, потом Макарчук сказал:

— Хорошо, я согласен.

Сергей Жигарёв зашёл в отдел кадров, написал заявление и на следующий день пополнил список безработных.

… Костёр уже догорал. Толстые стволы валежника превратились в обуглившиеся скелеты. Развалившись на отдельные фрагменты, они тихо тлели, будто вздыхали перед уходом в вечность. Потом неожиданно оживали на секунду, наливаясь предсмертным свечением, и тут же чернели вновь. Уже навсегда. Сергей взял в руки черёмуховую палку, пошевелил угли, потом сгрёб их в кучу. Они чуточку подымили и охватились последним нежарким пламенем.

«Вот и я сейчас похож на этот валежник, — с грустью подумал Жигарёв. — Горел, горел, и в одночасье обуглился. Стал ненужным продуктом горения. Золой, которую либо ветер разнесёт во все стороны, либо прибьёт дождём к земле. И останется лишь черное пятно на земле, которое со временем тоже затянется травой».

Он встал, сложил стульчик и направился к палатке. В полутьме нащупал рюкзак, достал из него бутылку водки, отвинтил крышку, сделал несколько больших глотков. Поморщившись, произнёс вслух:

— Так-то будет лучше. Живы будем — не помрём, прорвём душманское кольцо, Серёга. Не в таких переделках приходилось быть.

Потом, когда уже лёг и закрыл глаза, добавил:

— И Наташка станет твоей женой. Главное — верить в то, о чём думаешь. И тогда мысли материализуются.

Через пять минут Жигарёв уже спал. Но вместо радужного сна ему в очередной раз снился подземный лабиринт с множеством запутанных ходов.

 

Эпилог

Прошло три с половиной года. Жигарёв работал в соседнем городе, мотаясь ежедневно по двадцать километров в один конец. Домой приезжал лишь переночевать, да разве что сменить рубашку с галстуком, а рано утром его «Нива» уже мчалась в обратном направлении. Однажды поздно вечером в его квартире раздался телефонный звонок. Сергей сильно удивился, поскольку после увольнения его давно никто не тревожил. Новым сослуживцам он сообщил только номер сотового телефона, и этого было вполне достаточно, чтобы пообщаться в срочном порядке. Он прошёл в прихожую, взял трубку.

— Добрый вечер, Сергей Степанович, — послышался женский голос, и Жигарёв моментально узнал его. Восстанавливая иногда в памяти знакомую до боли интонацию, характерное произношение буквы «р», ему казалось, что это необычно нежное звучание с придыханием, невозможно забыть никогда.

— Это я, Наташа Кураева, — в трубке отчётливо слышалось взволнованное дыхание.

— Что стряслось, Наташа? — вместо приветствия вырвалось у Сергея. — Тебе требуется моя помощь?

— Умер дедушка, дед Фёдор, — тихим голосом сообщила Наташа. — Перед смертью он просил пригласить тебя на его похороны. Вот я и исполнила его волю, позвонила.

— Когда это … случилось? — с некоторым замешательством спросил Сергей.

— Вчера, послезавтра похороны. — Наташа немного помолчала, потом добавила:

— Ни о чём не беспокойся. Всё, что нужно, я уже организовала и заказала. Приходи попрощаться. Прощание состоится во дворе его дома, в час дня.

— Где он завещал его похоронить?

— На старом кладбище, у монастыря.

— Хорошо, я обязательно буду на похоронах.

Наташа ничего не ответила и положила трубку. Сергей ещё очень долго держал её в руках, слушая гудки. Потом осторожно положил в гнездо аппарата, постоял с минуту рядом, и только после этого отправился в комнату.

Уже лёжа в постели, подумал:

«Она трижды обращалась ко мне на „ты“, я не ослышался. С чего это вдруг? Что с ней произошло? Неужели…»

Дальше он не стал додумывать, чтобы после встречи с Наташей не разочароваться в очередной раз в своих ожиданиях.

Похороны деда Фёдора прошли тихо, обыденно. При жизни он не был выдающимся человеком, на прощание с которым приехали бы представители городских структур. Дед Фёдор много лет проработал в колхозе, а когда хозяйство развалилось, и люди покинули деревню, он остался одним из немногих людей, кто не покинул малую родину.

На кладбище пришло не более десяти человек. У могилы топтался один дедок лет восьмидесяти пяти, остальную численность составляли бабули. Сказывался возраст покойного, который пережил всех своих друзей и знакомых. Поминки прошли также скромно, без речей и громких рыданий. Две старушки изъявили желание помочь Наталье прибраться в доме, но та вежливо отказалась от услуг.

— У меня есть помощник, — сказала она, качнув головой в сторону Жигарёва. — Помоложе вас будет.

После того, когда старушки разошлись по домам, Сергей и Наташа остались в избе деда вдвоём. Наташа принялась мыть посуду, Сергей ей помогал.

— У деда что, кроме тебя не осталось никого из родственников? — спросил Жигарёв.

— Можно сказать и так, — с грустью проговорила Наташа.

— А твоя мама? Сестра? Почему они не пришли?

— Сестра выскочила замуж в третий раз и укатила жить в Испанию. А мама … мамы больше нет, — на глаза Наташи навернулись слёзы. — Год назад она умерла …

— Прости…

— Ну, а Митяй что же? Насколько помнится, дед Фёдор любил своего правнука, — поинтересовался Сергей после неловкого молчания.

— Митя отдаёт воинский долг Родине, — смахивая слезу, улыбнулась Наташа. — Полгода уже служит на флоте.

— Вот как! — воскликнул Жигарёв. — И где же?

— В Североморске, на атомоходе. — Наташа пристально посмотрела в глаза Сергея, затем сказала совсем неожиданно:

— Под началом твоего сына…

— Откуда тебе известно? — удивился Жигарёв, чуть не задохнувшись от невероятной новости.

— Митя в письме написал, что отец его непосредственного командира проживает в Чусовом, фамилия его Жигарёв. — Наташа внимательно наблюдала за реакцией Сергея. — На Северном флоте, как мне представляется, не так много подводных лодок, на которых могли бы проходить службу одновременно два офицера, у которых отцы носят одинаковую фамилию и живут в одном городе. Думаю, не трудно догадаться, кто есть кто? Ведь ты сам мне однажды сказал, что у тебя есть сын, который служит офицером на Северном флоте.

— Это точно, — продолжая не верить своим ушам, возбуждённо высказался Сергей. — Двух капитан-лейтенантов с такой фамилией действительно не может быть. Это исключено.

— А не приехал Митя на похороны, потому что их лодка ушла в автономное плавание.

— Теперь мне всё понятно.

Наташа закончила мыть посуду, Жигарёв спросил:

— У тебя есть ещё какие-то дела здесь?

— А что?

— Хотел проводить за реку… Смеркаться скоро начнет, мало ли что…

Наташа долго не отвечала, шлифуя полотенцем одну тарелку за другой.

— Да, мне потребуется ещё некоторое время, чтобы… чтобы разобрать вещи дедушки, — ответила Наташа как-то не совсем уверенно, не поднимая на Сергея глаз, словно растерялась от неожиданного вопроса. — Подожди, если сможешь …

Интонация голоса была такова, будто женщина колебалась в принятии какого-то важного для себя решения.

— Хорошо, я подожду, — сказал Сергей. — Пойду, прогуляюсь. Часа тебе будет достаточно?

— Думаю, за час я управлюсь.

Жигарёв вышел из дома и направился к скамейке на берегу реки. Сергей сам соорудил её когда-то для деда Фёдора. Тому очень нравилось сидеть на ней по вечерам, любуясь рекой и закатом. Дом деда Фёдора стоял на краю деревни и никто, кроме него не приходил сюда. Сейчас, после его смерти, эта скамейка будет уже никому не нужна. Разве что иногда присядет здесь притомившийся рыбак или охотник передохнуть ненадолго.

Сергей смёл снег, присел. За рекой начинали зажигаться жёлтыми звёздочками далёкие окна домов.

Сегодня, собираясь на похороны, Жигарёв долго оттачивал предстоящий разговор с Наташей. Он был уверен, что такая возможность у него представится. Ему, как воздух, необходим был такой разговор. Нужно ставить точку, наконец. Времени прошло достаточно, чтобы разобраться в своих чувствах. Он всё больше понимал: сопротивляться любви равносильно тому, что отказаться от глотка воды в раскалённой пустыне. Он по-прежнему продолжал любить Наташу Кураеву, без неё вся его жизнь теряла смысл. Тягостные события, происшедшие в его жизни в последние годы, сделали его совершенно одиноким. В родном городе он остался невостребованным и его быстро забыли. В соседнем районе, где он работал первым заместителем Главы округа, его считали чужаком, временщиком и варягом. Но больнее всего ударила по нему потеря дочери…

…После возвращения из Германии, когда Прэни рассказала ему об аресте Катерины, он принял решение разыскать свою дочь, во что бы то ни стало. Ему почему-то казалось, что его Анюта нуждается в помощи. Сделать это в одиночку было невозможно. Сергей связался с Мироновым, который ушёл на повышение в областное управление ФСБ, и попросил у него помощи. Отыскать песчинку золота в несметных залежах пустой породы было бы менее затруднительно, чем найти дочь за пределами страны. Даже при имеющихся возможностях полковника ФСБ это оказалось совсем непросто.

Шло время, а выйти на след Анны никак не удавалось. Не было той верёвочки, за которую можно было бы ухватиться. Катерина отбывала свой срок в Таиландской тюрьме, к ней не приедешь, не спросишь. Ресторан в Паттайе закрылся, здание перешло в другие руки. В какой именно стране затерялась дочь, какую фамилию носила — никто сказать не мог. И, всё-таки, однажды, совершенно случайно, ему удалось обнаружить следы Анны.

Один из новых коллег Жигарёва несколько лет назад отдыхал на острове Ланкави. Там он в непринуждённой беседе с хозяйкой русского ресторана услышал очень любопытную историю об одной супружеской паре. Женщина рассказала, что в недалёком прошлом на острове проживал русский парень по имени Саша. По слухам, он якобы был замешан в убийстве известного певца Михаила Круга и скрывался в Малайзии от правосудия или преследования со стороны мафии. Сначала был бездомным, жил отшельником в палатке на берегу моря, а потом его приютила молодая женщина из России по имени Анна. В скором времени молодые люди поженились, у них родилась дочь. Когда девочке предстояло уже пойти в школу, Сашу обнаружили мёртвым, с пулевым отверстием во лбу. Какая фамилия была у этой русской пары, коллега Жигарёва не уточнял. Ему это было не нужно.

Какое-то внутреннее чутьё подсказывало Сергею, что речь идёт именно о его дочери. Он бросил все дела и улетел в Малайзию. По прилёту сразу же направился в русский ресторан «СССР». Владелицей заведения была узбечка по имени Гюльна. Женщина перебралась на Ланкави после развала Советского Союза. Сергей сообщил ей о цели своего приезда и поинтересовался подробностями жизни Анны. Гюльна Закирова рассказала Жигарёву всё, что было ей известно о молодой женщине.

После смерти Саши у Анны открылся острый панкреатит. Появились приступы рвоты, она сильно исхудала. Свернув свой бизнес, Анна срочно продала дом и решила возвратиться в Россию. По словам Закировой, она собиралась ехать на Кавказ, чтобы полечиться минеральными водами. Перед отъездом Анна носила фамилию мужа — Яцкевич. Это была вся информация, которую Жигарёву удалось получить от хозяйки ресторана с ностальгическим названием «СССР». Чтобы полностью быть уверенным в том, что речь идёт именно о его дочери, Сергей попросил госпожу Закирову узнать, на чью фамилию был оформлен дом на берегу моря. Всё совпало: дом принадлежал Анне Сергеевне Небаскиной. Жигарёв отблагодарил Гюльну и через два дня вылетел на Родину.

Из аэропорта Савино, он прямым ходом направился к полковнику Миронову. С ним он не виделся с тех пор, как тот перевёлся в областное управление.

Иван встретил Жигарёва как дорогого гостя с распростёртыми объятиями. Время близилось к вечеру, Миронов посмотрел на часы и достал бутылку коньяка, разлил по фужерам.

— Ну, давай за встречу, — сказал он, чокаясь, и отпил из фужера добрую половину. Закусив долькой лимона, извиняющимся голосом проговорил:

— Не смог я тебе помочь, Сергей. Все, к кому я обращался по твоему вопросу, талдычат одно и то же: нет веских оснований для поиска, вопрос носит личный характер. Времена другие настали. Сейчас, ёшкин кот, даже в органах никто не хочет работать за простое человеческое спасибо.

— Ладно, Ваня, не парься, — успокоил друга Жигарёв. — Я сам отыскал след своей дочери.

— Ты сам? Как тебе это удалось? — удивился Миронов. По его виду можно было безошибочно определить, что он испытывает неловкость.

— Совершенно случайно.

И Сергей рассказал о своей поездке в Малайзию.

— Ну, теперь моя задача намного упрощается, — с облегчением отметил Миронов. — Если Анна находится на территории России — найдём. Можешь не сомневаться. В пределах родной страны наша контора наловчилась вести поиск человека.

— Это обнадёживает, — с чувством удовлетворения проговорил Жигарёв. — Ты уж, Ваня, постарайся, ладно? Я в долгу не останусь.

— Даю тебе слово офицера, Серёжа. Найду твою Анюту.

И полковник Миронов сдержал своё слово. Через два месяца он позвонил Жигарёву и сообщил, что Анна жива и здорова, проживает с дочерью в Пятигорске.

— Реквизиты я сброшу тебе СМС-сообщением чуть позже, — сказал он в конце разговора. — Там ты прочитаешь все подробности.

В голосе Миронова не звенели нотки радости за друга. Интонация была тусклой и даже печальной, словно вопреки ожиданиям солнечной погоды предстояла пасмурная неделя с осенней слякотью.

— Ваня, ты что-то не договариваешь, — насторожился Жигарёв. — Сыпь уж сразу соль на рану, пока она не зарубцевалась.

Секунд десять из трубки не доносилось ни звука, и только потом Миронов медленно и почему-то тихо заговорил:

— Видишь ли, Сергей, твоя дочь теперь носит не то имя, которое ты ей дал при рождении.

— Это что, шутка у тебя такая? — не поверил Сергей.

— Нет, не шутка. Прочитаешь всю информацию в моём сообщении. Жди, сброшу. Вопросы будем обсуждать потом. И Миронов отключил телефон.

В СМС-сообщении он написал:

«Твою дочь зовут теперь Джамиля, и фамилия у неё Джамкиева. А внучка, родившаяся в Малайзии, стала Эмирой, носит фамилию матери. Обе они по паспорту чеченки, приняли мусульманскую веру, и глубоко преданы Аллаху. Так глубоко, что попали в поле зрения нашей конторы. Твой зять Жэмир-паша Джамкиев сейчас находится в Саудовской Аравии на учёбе. Чему он там учится — остаётся лишь строить догадки».

Далее следовал адрес, по которому проживали дочь и внучка, и номер сотового телефона.

Прочитав последнюю строчку сообщения, Жигарёв почувствовал, как внутри у него словно бы что-то оборвалось, и сердце на миг остановилось. Он был буквально раздавлен неожиданной новостью. Сидел в кресле, не в силах сбросить с себя навалившийся груз.

В кабинет зашла секретарь, о чём-то его спросила, и он, будто во сне ей тоже что-то ответил машинально. Потом, откинувшись на спинку, долго сидел неподвижно, уставившись в угол. Через некоторое время в кабинет стремительно вошла Глава округа — непосредственная начальница. Это она присмотрела Жигарёва на должность своего первого заместителя. После увольнения он оказался невостребованным в родном городе. Работы для него не нашлось. В Администрацию путь был закрыт, на металлургический завод принимали только молодых. Частные предприниматели приглашать к себе Жигарёва побаивались. Они были наслышаны о «красном» директоре, его честность и несговорчивость их настораживала. А что, если он воспротивится получать зарплату «чёрным налом»? Или ещё того хуже: откажется умасливать чиновников по накатанной схеме откатов? Тогда век не видать госзаказов, дверь бюджетной кормушки захлопнется перед самым носом, и контору можно будет смело закрывать.

Нина Александровна Строгова внимательно посмотрела на своего заместителя и спросила:

— У вас всё в порядке, Сергей Степанович? Вид ваш мне не нравится.

— Со мной всё в полном порядке, Нина Александровна, но срочно нужен отпуск на неделю за свой счёт, — голосом робота ответил Жигарёв.

Волевая и властная Глава округа, хоть и обладала жёстким характером под стать своей фамилии, но внутри оставалось, всё-таки, женщиной. Каким-то особым женским чутьём она определила: сейчас не тот случай, чтобы лезть в душу к человеку. Жигарёв услышал её спокойный голос:

— Управитесь за неделю?

— Постараюсь.

— Оставьте заявление в общем отделе и можете быть свободным.

От Строговой больше не последовало ни одного вопроса. Она развернулась и так же, как вошла, стремительно прошагала к двери.

В ту ночь Сергей не смог сомкнуть глаз до самого утра. Он мучился одним вопросом: как могло случиться, что его дочь так поступила? Пытаясь найти ответ, прокручивал в голове десятки причин, подтолкнувших Анну изменить фамилию, подчинить себя культу Ислама, и скорее всего радикального направления. Столкнувшись с дикими обычаями исламистов в Афганистане, он ясно представлял, на что она себя обрекла, как женщина.

Утренней электричкой Жигарёв поехал в Пермь, а вечером был уже в Пятигорске. Сняв номер в гостинице, пошёл искать адрес, указанный в СМС-сообщении.

Дом стоял на окраине города. Сергей не ринулся сразу к синим металлическим воротам, не стал барабанить в них, вызывая хозяев. Он устроился неподалёку в укромном уголке за деревом и стал наблюдать. Целый час в доме было тихо. Никто не входил в него, и никто не выходил. Казалось, дом был необитаем. Жигарёв продолжил наблюдение. Вскоре на улице появилась женщина в одежде, которую носят мусульманки. Она подошла к воротам, на которые устремил свой взгляд Сергей, и остановилась. Посмотрев по сторонам, она просунула палец в небольшую щель и тут же отдёрнула.

«Потайная кнопка звонка, вероятно», — отметил про себя Жигарёв.

И действительно, через минуту на крыльце появилась женщина лет тридцати. На ней была чёрного цвета длинная широкая юбка и кофта, тоже тёмная по цвету. На голове плотно повязан зелёный платок. Видимо, женщина знала, кто пришёл к ней, поэтому уверенно направилась открывать калитку. Сергей напряжённо всматривался в её лицо, и хотя прошло много лет, он узнал в ней свою дочь, которую видел в последний раз перед поездкой в Таиланд.

— Джамиля, это я, — послышался голос женщины, пришедшей в гости. — Открой, пожалуйста.

Послышался металлический звук открываемого засова.

— Добрый вечер, Джамиля.

— И тебе того же, Гунсара, — раздался ответ за калиткой. — Проходи в дом. Эмира уже поставила чайник, будем пить чай.

Потом женщины резко перешли на чеченский язык и вскоре скрылись за дверями. Опять наступила тишина.

В груди Жигарёва учащенно билось сердце. Он только что видел свою дочь, которую так долго искал, о встрече с которой так мечтал.

«И внучка дома», — подумалось ему. — «Зайти бы сейчас к ним, прижать к себе обеих, а потом сесть за стол, попить чаю с вареньем, поболтать по душам».

А сердце продолжало загнанно метаться, не желая возвращаться в нормальный ритм.

Ещё час он простоял под деревом, дожидаясь выхода гостьи из дома. Как только она в сопровождении дочери появилась на крыльце, Жигарёв покинул своё убежище и быстрым шагом направился в конец улицы. Оттуда пришла Гунсара, там он и собрался её перехватить.

Сергей вышел из-за куста барбариса и перегородил путь чеченке. Женщина не испугалась, но приняла воинственный вид.

— Что вам от меня нужно?

— Здравствуйте, уважаемая Гунсара. Не пугайтесь. Я приехал издалека, мне необходимо повстречаться с Джамилёй Джамкиевой.

— Вы хотите, чтобы я отвела вас к её дому? — насторожённо спросила чеченка.

— Нет-нет, что вы? Я знаю, её муж Жэмир-паша сейчас в отъезде, что люди подумают?

— Да, у неё могут быть большие неприятности, — согласилась Гунсара.

— Вот видите? — Жигарёв с учтивой улыбкой посмотрел в лицо женщины. — Мне вовсе не хочется положить тень на преданную жену Жэмир-паши.

— Что вы предлагаете?

— Не могли бы вы передать Джамиле, что я буду ждать её завтра в сквере у музея Лермонтова? В десять часов утра. Это возможно?

— Конечно, — ответила Гунсара, проникнувшись доверием к Сергею. — Завтра она поведёт свою младшую дочь в садик, там я и передам ей вашу просьбу.

Заметив, как вытянулось лицо мужчины от удивления, и, не поняв, чему он удивился, она пояснила:

— Наши малышки ходят в одну группу. Скажите, а как ваше имя?

— Это не важно. Я сам к ней подойду.

— Ну, хорошо, передам.

— Спасибо, — поблагодарил Жигарёв чеченку, почувствовав, как его встряхнуло изнутри от неожиданной новости. Взяв себя в руки, он вновь изобразил на лице учтивую улыбку, добавил:

— Обязательно передайте, не забудьте. Я надеюсь на вас.

— Не переживайте, передам, — женщина свернула к своему дому, а Жигарёв поплёлся в гостиницу.

«Значит, у меня есть ещё одна внучка, — начал размышлять Сергей. — Почему же тогда Миронов не сообщил о ней? Не знал? Забыл? Не хотел огорчать, потому что она чеченских кровей? Ну да ладно, завтра сам всё узнаю. Лишь бы встреча состоялась».

… Помнит Сергей тот разговор с дочерью в Пятигорске, помнит каждую её фразу, каждое слово и даже надменный тон до сих пор стоит в ушах.

… Дочь пришла на встречу без опозданий. В той же длинной чёрной юбке и туго повязанным платком на голове. Она остановилась посредине сквера и водила взглядом по сторонам. Жигарёв приподнялся со скамейки и помахал рукой. Анна подошла, остановилась напротив него.

— Это вы вчера просили Гунсару о встрече?

— Да, я, — Жигарёв чувствовал, как он волнуется. Сердце в который раз за утро учащённо забилось. — Присаживайтесь, пожалуйста, нам есть о чём поговорить.

— Вы от Жемир-пашы? — спросила она, настораживаясь. — Что с ним? Три дня назад он звонил мне, говорил, что у него всё в полном порядке.

— Нет, я не от него, — сознался Сергей, чувствуя, как трудно ему даются слова. Голос, казалось, вот-вот задрожит и перейдёт на сдавленный хрип. Он сделал большой вдох, потом медленно выдохнул.

— Я никогда не видел твоего мужа. Ни первого, ни второго.

— Тогда вы, наверно, из ФСБ? Что на этот раз вы хотите услышать от меня? — на лице Анны скользнула презрительная усмешка.

— Дело в том, что я твой отец, Анюта… — Жигарёв не узнавал своего голоса. — Сергей Степанович Жигарёв. Тот самый, который, по словам твоей мамы, погиб в Афганистане… Я очень долго тебя искал, дочка… И вот, наконец, нашёл…

Он с трудом вытолкнул из себя последние слова и замер, уставившись на дочь. Направляясь на встречу, Жигарёв прокручивал в голове разные варианты реакции дочери, но то, что она произнесла, шокировало его, раздавило тяжестью смысла.

— Послушайте, господин Жигарёв. Напрасно вы потратились на билет, приехав в Пятигорск, — сказала она. — Что бы вы сейчас мне не говорили, каких бы доказательств не представили, — поверьте: я никогда не признаю вас своим отцом. Все ваши устремления будут напрасны. Вам понятно? И матери у меня больше нет. Я отреклась от неё шестнадцать лет назад, когда узнала, что она лгала мне с раннего возраста. Лгала о тебе, о дяде, о своей работе. Теперь я не хочу вспоминать о ней, и вас знать не хочу. Слава Аллаху, ниспославшему мне Жемир-пашу. С ним моя жизнь началась с чистого листа, а ваша ложь и христианское лицемерие остались в прошлом. Сейчас у меня другая вера — вера в Аллаха, единственно правильная. Она открыла передо мной совершенно новый, иной мир — мир справедливости и совершенства.

— Анюта, Аннушка, что ты такое говоришь?

— Не называйте меня этим презренным именем. Я давно уже Джамиля Джамкиева. И вообще, уезжали бы вы отсюда поскорее, Сергей Степанович, подобру-поздорову… — на лице Анны проступила холодная, предостерегающая усмешка.

— А то что? — Сергей сглотнул подступивший горький ком. Он во все глаза смотрел на дочь и не верил в происходящее. Ему казалось, что это всего лишь её неуклюжая шутка. Пройдет мгновенье, и её усмешка сменится широкой доброй улыбкой. Он услышит извинения за неуместную шалость, после чего они крепко обнимут друг друга. Но вместо извинений дочь сказала:

— Если вы будете преследовать меня и дальше, Аллах подскажет, как с вами поступить. Никуда не уйти от воли Аллаха…

— Доченька, не будь такой жестокой. Одумайся! Если я и виноват в чём-то перед тобой — прости. Я ведь твой отец, пожалей мою больную душу, — взмолился Жигарёв, не узнавая себя. Ещё никогда в жизни он не просил снисхождения к себе, не унижался. А тут не выдержал, размяк, когда почувствовал, что теряет дочь. Но даже и это унижение не возымело действия. Дочь встала и пошла прочь, не оборачиваясь. Он видел только её спину в черной одежде, которая по мере удаления не уменьшалась в размерах, а, совсем наоборот, — ширилась, превращаясь в сплошной чёрный занавес, который вдруг затмил всё вокруг…

Что происходило с ним дальше, Сергей помнит смутно. Как добрался в аэропорт, как проходил регистрацию и очутился уже в салоне самолёта — вспоминалось ему в виде зыбкого сна. Только в конце полёта его действия стали более осмысленными и памятливыми.

…Все эти события явственно всплыли сейчас в памяти Жигарёва. Вспомнился ему и разговор с полковником Мироновым.

…Не дождавшись тогда звонка от Жигарёва о результатах поездки на Кавказ, Иван сразу понял, что Сергею требуется его помощь. Причём, срочная. Глава округа сообщила, что её заместитель уже неделю не появляется на работе. Миронов отложил все дела и приехал к Жигарёву. Тот уже три дня не просыхал.

— Серёга, я не припомню ни одного случая, когда водка избавила бы человека от душевных мук навсегда, — произнёс он первые слова, появившись в квартире Жигарёва. — То, что ты делаешь сейчас — сознательный самообман. Более того, пьянство в одиночку — прямой путь к алкоголизму.

— Если ты такой мудрый, Ваня, скажи: как мне жить дальше? — спросил тогда Сергей друга. — В отличие от тебя, я потерял всё: жену, дочь, внучек, веру в справедливость, работу. Даже сын и тот не приезжал ко мне ни разу. Пришлёт из вежливости открытку к празднику, да позвонит в день рождения — вот и всё его внимание к отцу. Стал я, Ваня, одинок и никому не нужен. Ты можешь это понять? У меня потерялся смысл всей жизни. Так стоит ли жить дальше — без любви, тепла, без какой-либо цели? Жить, когда вокруг только ложь и лицемерие. Разве ты не видишь, что наступило такое время, когда честному и порядочному человеку жить стало невозможно? — Сергей приблизился вплотную к лицу Миронова, спросил:

— А знаешь почему?

— Почему?

— Да потому, что честный человек — одинок. Он оказался лишним в диком обществе, как соринка в глазу, которую рано или поздно удалят. А мерзкий человечишко чувствует себя вольготно, ему всё доступно, всё позволено. Он, как рыба в большой стае себе подобных, пожирает на своём пути всё, что пригодно для питания. Ему не нужно оглядываться по сторонам потому, что каждый в этой стае делает то же самое.

— Вот что, философ. Даю тебе сутки на то, чтобы привести себя в порядок, — грозно проговорил Миронов. — Ты офицер ГРУ, хотя и в прошлом, и должен знать: предательство и человеческие пороки вечны. И оттого, что ты бесконечно будешь рассуждать о справедливости, искать смысл жизни, держась за стакан, мир от этого чище не станет.

Потом, подумав, добавил:

— Ты поступи, как твоя дочь: начни с чистого листа.

— Как это? — с полным непониманием спросил Сергей. — Принять Ислам и уйти в горы к боевикам? Ты в своём уме, Ваня?

— Это пьяный угар, Серёга, и потому ты несёшь такую чушь. Я предлагаю тебе постараться забыть прошлое, и начать новую жизнь. Ты ещё не так стар, чтобы опускать руки. Найди молодую женщину, женись на ней, заведи ребёнка. Будет тебе и любовь, и ласка, и цель. И расположение сына ещё можно завоевать. Всего можно достичь, если сильно захотеть.

Жигарёв тогда прислушался к совету друга.

«Прав Иван, — подумал он на следующий день, протрезвев окончательно. — Нельзя смотреть на мир, как через матовое стекло. Мутным он будет казаться и неинтересным, все люди предстанут перед глазами, что тени неодушевлённые».

Через два дня появился на работе, и начал трудиться от зари до зари, оставляя время только на сон.

«Ну и что из того, что дочь отреклась от тебя? — рассуждал он, лежа в постели. — Не ты первый, не ты последний, когда дети отрекаются от родителей. Приняла другую веру? И такое происходит сплошь и рядом. Главное — она жива и здорова. А это самое важное. Пусть живёт так, как посчитала правильным. Лишь бы не вступила на путь борьбы с „неверными“, не стала шахидкой-смертницей».

Через месяц к нему совсем неожиданно приехал сын. Без телеграммы, без предварительного звонка. После длительного автономного похода он отдыхал в одном их южных санаториев. На обратном пути Сергей Пшеничников решил посетить места, где жил его отец, где когда-то родилась его мать, а потом, позднее, было заложено семя его собственной жизни. Приезд поспособствовал сближению обоих, породнил их по-настоящему. Жигарёв сходил на поклон к Строговой, объяснил ситуацию, и та разрешила ему две недели отпуска. На «Ниве» Жигарёв с сыном исколесили все окрестности, прошли по Чусовой больше ста километров. Провожая сына на станции, он услышал от него не только тёплые слова, но и радостное известие.

— Спасибо, батя, за гостеприимство, — сказал Сергей Пшеничников, завершая прощание крепким рукопожатием. — Теперь я имею полное представление о том, каков мой отец. Теперь мне совесть не позволит вспоминать о тебе только по праздникам. Ты действительно настоящий мужик, тот герой-подводник, на образе которого воспитала меня мать. У меня в ближайшем будущем намечается свадьба. Приглашаю тебя в Североморск на бракосочетание.

После встречи с сыном жизнь его стабилизировалась, стала более размеренной и спокойной. Появились цель и смысл. Мысли всё чаще стали возвращаться к Наташе Кураевой. Он понял, что все эти годы не переставал её любить.

«Заноза ты в моём сердце, Наташа, — с грустью размышлял он, лёжа в постели. — Ни иголкой не выковырять, ни скальпелем не вырезать. Видно, судьба мне такая уготована — носить её до конца жизни».

И вот произошла эта неожиданная встреча, которую он ждал. Как будто бы дед Фёдор, покидая этот мир, решил напоследок сделать ещё одно доброе дело — свести внучку с Сергеем.

… За спиной послышались шаги. Жигарёв обернулся и увидел Наташу. Она остановилась перед ним в нескольких шагах. На ней был огромный тулуп деда и его облезлая собачья шапка. Наташа выглядела подростком в этой долгополой шубе, казалась такой трогательной и беззащитной, от чего Сергей невольно встрепенулся, почувствовав, как по телу разливается волна нежности к ней. Уже начинало смеркаться, но он смог разглядеть её глаза. В них угадывалась какая-то тайна, какой-то особенный блеск, которого он раньше не замечал.

— Пошли в дом, Серёжа, — произнесла она тихо. — Ты, наверно, уже продрог?

Жигарёв поднялся, подошёл к Наташе. Так они стояли довольно долго, глядя друг другу в лицо, и молчали. Потом одновременно сделали этот последний шаг, разделявший их все эти годы, и обнялись.

— Я решила сегодня заночевать здесь, — прошептала Наташа. — Ты останешься со мной?

Сергей слегка вздрогнул от этого вопроса, его сердце радостно затрепетало в груди. Он услышал вопрос, который фактически стал ответом на все его мысленные обращения к Наташе за последнее время. Он спросил:

— А что скажет муж, когда его жена не вернётся домой?

— Муж не скажет ничего, — тихонько рассмеялась Наташа. — Я с ним развелась, как ты этого хотел. Почти год назад, незадолго перед уходом Мити на службу.

Сергей и Наташа взялись за руки и медленно зашагали к дому. Вокруг стояла первозданная тишина. Пушистый снег тихо падал на их плечи, укладывая отдельные снежинки в замысловатые кружева. Могучие ели и пихты, стоящие на подступах к усадьбе деда Фёдора, сонно дремали, собирая на ветви зимнее покрывало. Казалось, сама природа вдруг притихла, замерла, боясь потревожить единение двух сердец. Блуждание по запутанным и тёмным ходам лабиринта у Сергея Жигарёва закончилось. У него начиналась новая светлая жизнь…