В Термез группа прибыла на рассвете. Тишина и уют большого города позволили расслабиться личному составу. Ещё в дороге Сергей расспросил Марата об этом городе. Из рассказа следовало, что Термез когда-то был крепостью. Потом сюда прибыли русские поселенцы и переделали, перестроили её на свой лад. Сейчас город во многом отличался от обычных среднеазиатских поселений. Стоял февраль, и деревья были ещё обнажены, но стоило бросить беглый взгляд на аккуратные домики, и можно было легко вообразить, как выглядят они в окружении цветущих яблонь, как ласковые солнечные лучи пробиваются через их кроны.

Прибывших разведчиков встретил подполковник с петлицами мотострелка. Он вышел из «уазика», представился:

— Подполковник Смирнов. Уполномочен встретить вас и временно расквартировать в нашей части. — Он протянул руку, поздоровался.

— Старший лейтенант Новиков. Возглавляю прибывшую группу, — ответил на приветствие и представление Миша.

Подполковник пожал руку каждому офицеру и прапорщику Даничкину. Они представились и отошли, встав в полукруг.

— Трое суток придётся позагорать, — сообщил Смирнов. — Подойдут мотострелки и десантники, будете двигаться сводной колонной. Задача на сегодня: снять БМП с платформ и отогнать в часть. Вопросы есть?

Голос подполковника прозвучал высокомерно и повелительно. Спецназовцам это не понравилось. Командовать группой могли лишь несколько высокопоставленных лиц из штаба сороковой армии. Только по причине того, что разгрузка и расквартирование было поручено холёному подполковнику, разведчикам пришлось смириться и промолчать.

— Чупеня, ко мне! — раздалась властная команда Смирнова.

Прапорщик Чупеня, низкорослый, стриженый под «ноль» увалень на кривых ногах, вывалился из «уазика» и подбежал к командиру.

— Свяжись по рации с Тихонюком, пусть вышлет автобус. Поедешь вместе с ними. Палатки поставили вчера, сам видел. В общем, расквартируй и поставь на довольствие. Меня отвези в часть.

— Есть! — отозвался Чупеня ретиво.

— Спасибо за заботу, товарищ подполковник. Автобус не нужен. Оставьте прапорщика, мы прибудем на броне, как только выгрузимся, — вежливо поблагодарил Миша Новиков.

От подполковника не ускользнул оттенок иронии, полной сарказма. Его глаза бешено завращались, он с негодованием выпустил воздух. Не привык, видать, офицер, чтобы ему возражали.

— Что значит, автобус не нужен?

Язык подполковника зудил от сильного желания повластвовать над прибывшими, приказать им, заставить подчиниться, унизить за скрытую насмешку. Увидев, как невозмутимо держатся офицеры спецназа, он махнул рукой.

— Чёрт с вами! Было бы предложено. Чупеня! Отставить связь с Тихонюком!

— Есть! — прапорщик козырнул и вновь уставился на подполковника с преданностью раба.

— Чего лупишься? Поехали! — раздражённо выпалил Смирнов, и «уазик» укатил.

С трудом согнали с платформ БМП. Приданные разведчикам механики-водители оказались зелёными первогодками, навыки вождения у них почти отсутствовали.

— О чём только думают наверху? — возмутился Новиков. — Ладно, не дали БТРов и подсунули сраные БМПэшки, так ещё и посадили в них желторотиков. Перебьют при первом же задании!

Механики виновато хлопали глазами и с удесятерённым усердием старались доказать старшему лейтенанту, что они не такие уж неумехи, как думает о них он.

К палаточному городку, где отряду предстояло переждать три дня до окончательного формирования колонны, подлетели почти на предельной скорости. Прапорщик Чупеня показал палатку, где прибывшим спецназовцам предстояло провести трое суток. В палатках были установлены буржуйки, и вечером ощущалась духота, а под утро стало холодновато.

На следующий день разведчики, позавтракав, пошли знакомиться с городом. На небольшой площади стояли лавки. Перед ними на длинных печах дымились котлы с пловом и шурпой. Неподалёку были устроены навесы из плетёного камыша. Под навесами стояли столы и скамейки. Новиков предложил присесть.

— Миша, ты завтракал час назад. На кой хрен тебе эта жирная баранина? К тому же с утра? — попытался отговорить его Даничкин. — Идем лучше в центр. Там Марат покажет нам узбечек без паранджи и шаровар. А пожрать всегда успеется. Армия гарантирует нам пайку.

На лице Суванкулова мелькнула добродушная усмешка.

— Десантура, сегодня, к сожалению, ты не прав. В жизни всегда есть место подвигу, а в желудке — хорошему плову. Ведь это не какая-то перловка — для брюха уловка, а настоящий восточный плов! Серый, ты согласен со мной? — спросил Новиков, пытаясь заручиться поддержкой.

— Полностью, — ответил Жигарёв. — Готов питаться впрок, как верблюд запасается водой. Ты уж прости Костю за недальновидность. Он молод, перспективы не усматривает. Подрастёт — поймёт.

— Старики нашлись, — надулся Костя. — Недальновидный, перспективы не усматриваю! Один брякнул не по делу, и все балдеют. Я давно заметил: у вас всегда есть желание набивать свои курдюки жратвой, а потом срочно упасть в постель.

— Разве это плохо? — спросил Жигарёв.

— Отвяжитесь вы от меня. Я своё предложение внёс, — всерьёз обиделся Даничкин и насупился.

— А моего мнения не требуется? — вмешался Суванкулов, молчавший до сих пор.

— Неужели ты против того, чтобы твои друзья отведали национальное блюдо? — спросил Миша, изобразив на лице удивление.

— Вот чертяка, зацепил. Сыграл на самолюбии, что называется, — поморщился Марат незлобиво. — Ладно, пошли, любители узбекского плова.

Разведчики разместились под навесом. Средних лет узбек принёс плов. Новиков виртуозно извлёк из бушлата фляжку и, подняв её над головой, воскликнул:

— А вот и святая водица! Друзья, не желаете ли вы напиться?

— В этом и заключается моя недальновидность, да? — Даничкин в сердцах сплюнул.

— Догадливый воин, но не до конца. Как принято говорить в мужской среде о женщинах? Не знаешь?

— Много чего о них говорят, — пробубнил Костя себе под нос.

Бывалые мужики говорят, что некрасивых женщин не бывает. Бывает мало спиртного. Так-то вот, салага! — довольный своим высказыванием закончил Миша диалог с Даничкиным.

Тот замолчал и отвернулся в сторону.

— А вы, товарищи офицеры, что умолкли? На днях мы покидаем Союз, так неужели среди вас найдется такой, кто откажется окропить свою душу перед войной?

Лица разведчиков расплылись в улыбке.

— Где успел раздобыть? — весело поинтересовался Сергей. — А, главное, когда?

— На то я и разведчик, чтобы все операции проводить скрытно. Учитесь у профи! — Новиков, торжествуя, окинул снисходительным взглядом сидящих.

Фляжка пошла по кругу.

— А знаете ли вы, какую информацию я раздобыл? — глаза Миши засветились превосходством.

— Ну, не томи, шпион непревзойдённый.

Три взгляда уставились на лицо старшего лейтенанта.

— Наши группы под Кабулом будут временно. Потом переведут в другое место. Это так, для адаптации.

— И что? — спросил Сергей.

— А то что, Воронец-то наш следом идёт. Только другим маршрутом. Через Кушку. Отряды будут слиты в отдельную бригаду. Не всё потеряно.

— Что-то сомнительна твоя информация, — раздумчиво проговорил Костя. — Нахрена тогда нас выперли сюда раньше? Какова цель?

— Вот этого-то нам и не дано пока знать, — подытожил Миша.

— Думаю, что это обычная деза, — развеял надежду Суванкулов. — Служить будем пока в кабульской роте.

— До посинения или опупения, — съязвил Костя.

Просидев под навесом часа три, друзья пошли бродить по городу. Глазели на молодых узбечек и толкались на большом восточном базаре. Поздно вечером вернулись в палаточный городок.

В течение трёх дней разведчики «загорали» — бездельничали и ждали команды на выдвижение колонны. Успели познакомиться с офицерами группы спецназа из Чирчика. Старший лейтенант Фомин и капитан Семёнов — бывшие выпускники Рязанского воздушно-десантного училища, закончили факультет специальной разведки. Они — то и прояснили кое-что о предстоящей службе под Кабулом. В конце третьего дня друзьям всё надоело и они, вернувшись в городок раньше обычного, завалились спать. И правильно сделали. На рассвете четвёртого дня поступил приказ на выдвижение.

Заурчали, заревели заводимые моторы, послышались выкрикиваемые команды на различных уровнях и, наконец, бронированная колонна — змея вытянулась на дороге. Через понтонный мост пересекли «речку» и оказались на сопредельной стороне.

«Вот и Афган, — подумалось Сергею. — Неизвестная страна с дикими обычаями. Как всё просто: написал на бумажке несколько слов из заветного желания и ты, как по щучьему велению, оказался вдруг среди чужих гор и людей в диковинных одеждах. И всё это не во сне, а наяву. А бумажка-желание, этот волшебный фант, осталась лежать в военкомате, в пухлой папке твоего личного дела. И не вернуть её назад, чтобы вновь написать тем же убористым почерком, чуть пониже: хочу назад, в посёлок Лисьи Гнёзда. Не нужна мне война, не могу лишать жизни людей в диковинной одежде. Но война — не сказка. Ты добровольно выбрал путь мужчины-воина, бойца, разведчика, и возврата нет. Всё. Концы обрублены. Впереди семисоткилометровый марш до Кабула».

Длинная колонна боевых машин, словно большая ленивая змея, медленно ползла по степи между небольших холмов. Дорога часто петляла, но была относительно ровной. К полудню добрались до первого афганского города — Мазари-Шариф. На горизонте показались глинобитные мазанки со сферическими крышами. Не сбрасывая скорости, проследовали мимо мечети с двумя изумрудно-зелёными куполами.

— Второй раз иду через этот город, — прокричал на ухо Марат, — и второй раз вижу его унылым. Будто чумой он охвачен. В тот раз я перегонял технику. С нами афганец был. Сказывал, что в этой мечети похоронен Али — зять основателя ислама Мухаммеда. А город в переводе на русский называется Благородная гробница.

Сергей почти не слушал Суванкулова. В мыслях он был далеко отсюда. Во время коротких остановок офицеры открывали люк и смотрели по сторонам. Зима здесь, казалось, уже закончилась, лишь кое-где за холмами виднелся не растаявший снег. Земля вспухла по-весеннему от влаги и потемнела, но за бронёй завывал холодный ветер, в небе висела серая тяжёлая мгла.

«Как там, в посёлке? — подумалось Жигарёву. — Наверно, много снегу. Обычно февральские заносы утомляли людей. Сугробы разгребали два раза в день: с утра — до завтрака, и вечером — после ужина. Что делают сейчас старики?»

Письма от них приходили редко. Отец всю жизнь не любит бумагу марать, а мать отвечала лишь после того, когда получала весточку. От жены — ни слова. Сергей не сообщал ей свой адрес и запретил родителям делать это. К своему стыду, а может, и к радости, очень скоро стал забывать Катерину. Удивляясь столь быстрым переменам в себе, стал размышлять: действительно ли он любил Катю? Может, ошибался в своих чувствах, когда произносил слова признания в любви к ней? Почему за шесть месяцев разлуки с женой, она не приснилась ни разу? Чем это можно объяснить? Подсознательным отторжением за измену? Ответа на этот вопрос не нашлось. Зато дочь Анютка, наоборот, вспоминалась довольно часто. Приходила во сне даже тогда, когда он, смертельно уставший, падал в кровать. Как говорят в спецназе, засыпал при падении. Двадцать второго февраля ей исполнится шесть лет.

«Сегодня пятнадцатое, ровно через неделю», — отметил про себя Сергей.

Всплыл в памяти её прошлогодний день рождения. Тогда он обронил нечаянно, что пять лет — это первый её юбилей. И чуть не пожалел о своих словах. За две недели до радостного события Анютка стала спрашивать:

— Папуля, а когда наступит мой юбилей?

Широко открытые зелёные глаза вопросительно смотрели на отца. Он отвечал:

— Скоро. Будильник должен разбудить меня на работу пятнадцать раз. Потом он прозвенит для тебя и напомнит о дне рождения.

— Зачем ты меня обманываешь? — удивилась дочь. — В выходные дни будильник не звонит, значит, он будет будить тебя не пятнадцать раз, а меньше.

— Ты права, дочка. Про выходные я как-то не подумал. Получается одиннадцать раз.

— А как он напомнит? — спрашивала дочь, не понимая.

— Прозвенит утром и скажет: «С днём рождения, Анюта. Сегодня тебе исполняется пять лет».

— Но он не умеет говорить.

— В этот день ты поймёшь его будильничий язык.

— Хорошо, папочка. Я буду считать эти дни на палочках.

— А ты умеешь считать до пятнадцати? — спрашивал Сергей дочь.

— Умею. Слушай.

Она принималась считать на пальчиках, пропуская несколько чисел.

— Э-э, так не пойдёт, — останавливал он её. — Если так считать — день рождения наступит раньше.

— Ну и пусть. Вы с мамой быстрее вручите мне подарки.

Катя и Сергей смеялись от души над своим чадом. Сквозь смех разъясняли поочерёдно, что так поступать нельзя. Анютка внимательно слушала, кивала головой и неожиданно спросила:

— Что такое юбилей?

— Ну, это пятая годовщина твоей жизни, только более значимая, чем обычный день рождения.

— А что такое годовщина?

— Дата, показывающая, что прошел год, и ты стала взрослее, — пытался ответить Сергей доходчиво.

Подобная дискуссия повторялась изо дня в день, две недели, пока не наступил долгожданный день рождения.

Было это всего лишь год назад. Сейчас этот срок воспринимался целой вечностью. Сергей скучал по дочери и мучился её потерей.

«Если я оставил жену навсегда, то Анютка, естественно, будет жить с ней. Мне же, в лучшем случае, остаётся надеяться на редкие встречи с дочерью. А будут ли они, эти встречи? Когда я ещё вернусь? Да и вернусь ли вообще? А вдруг вернусь инвалидом, что тогда? Нужен ли Анютке такой отец? Стоп! С чего ты, Серый, решил, что Катерина с дочерью будут ждать тебя? Может быть, они уже не живут в посёлке? Взяли и укатили с Небаскиным подальше от Чусового. Ты же не оставил жене никакого шанса на прощение. Чего же ты хочешь после этого? Катерина — женщина свободная сейчас. Очнись, Серый! О чём ты сейчас думаешь? Всё. Хватит растирать под носом сопли»!

Колонна внезапно остановилась, и Сергей очнулся от размышлений. Сидевший рядом боец поморщился, как от зубной боли. В его наушниках слышался сильный треск.

— Что там? — спросил Жигарёв солдата.

— Остановка на обед. Можно сойти с брони, перекусить и оправиться. Кухня разворачиваться не будет.

Экипажи неторопливо спрыгивали с брони, закуривали и делали замысловатые движения, разминая затёкшее тело. Присаживались, кто где, и вспарывали ножом банки с кашей или тушёнкой, тянулись к термосам с горячим чаем. Укрыться было негде и всё здесь происходило одновременно: ели, пили, курили, смеялись, ругались, сидели на корточках, справляя нужду, механики осматривали машины. Один из бойцов, стесняясь справить нужду на виду у всех, сокрушался:

— До гор рукой подать, ё-моё, дотерпели бы. Там хоть валуны и кусты есть. А тут и задницу пристроить негде, садись на показ всем.

— Дурак! Боишься, что ветер насифонит в отверстие? Прыщами покроется твоя бледная красавица? А то, что душман распишется на ней из «калаша», ты не подумал? Навалить не успеешь, как к Аллаху отправишься вместе с г…!

— Ну да! — не соглашался солдат. — В этом районе «духи» не появляются, сам слышал.

— От них самих? — подтрунивал старослужащий. — Или по рации передали?

— Да пошёл ты… — выругался первый и принялся стаскивать штаны.

Отработанная пища требовала выхода.

Обед с перекуром длился недолго. Послышалась команда: «По машинам»! Механики заводили моторы, прапорщики ругались и что-то кричали. Рык первых взревевших машин заглушал их голоса и они, плюясь и матерясь от злости, взбирались на броню.

Колонна двинулась дальше. До вечера сделали ещё несколько остановок. Наконец, на горизонте показались горы. Они медленно подплывали к колонне и когда очутились совсем рядом, бронированный караван свернул в степь. Пройдя с полкилометра, он остановился на ночлег.

Впереди, у головной машины выстроилась группа офицеров. Посовещавшись, они разошлись, отдавая приказания. Вдоль колонны выставили часовых. Стало тихо. В небе горели далёкие звёзды, подмигивая продрогшим людям. При заглушенном двигателе в машине стало совсем холодно. При работе он давал всё-таки хоть какое-то дополнительное тепло.

Сергей достал из сумки свитер из козьей шерсти и поддел под бушлат. Немного потеплело. Прикорнул у стальной стены, прикрыл глаза. Сон не шёл. День пребывания в железке усталости не принёс, и в теле чувствовалось странное возбуждение. Все, кто был в машине, еле-еле скоротали её.

Ещё толком не рассвело, когда в шлемофоне радиста послышался треск, шум, потом среди этих звуков прорезался командирский голос. Пробуждение не требовало длительного промежутка времени. Быстро завелись моторы бронемашин, и колонна двинулась в путь. Бронированная змея, изгибая по дороге неповоротливое туловище, тащилась неравномерно по времени. Машины то ускоряли свой бег, а то вдруг переходили на замедленное движение, останавливались и подолгу стояли перед входом в ущелье. Никто не понимал, с какой целью это делалось.

Рядовые солдаты слушали непосредственных командиров, а те, в свою очередь, исполняли команды вышестоящего руководства. Одним словом, механизм подчинённости замыкался на начальнике колонны. Ему, в конечном итоге, доверил свои судьбы и жизни личный состав большого каравана. Никто не роптал, все повиновались беспрекословно. Перед тоннелем на Саланге вновь остановились. Передний дозор проверял безопасность движения. Люди в машинах знали, в значительном большинстве, насколько опасен этот участок. Сидели в молчаливом ожидании.

Получив приказ двигаться дальше, в тоннель зашла одна машина, за ней другая, третья… Будто неповоротливый варан, колонна заползала в большую нору. Спустя некоторое время, хвост колонны выполз из тоннеля. Наступило всеобщее облегчение.

К концу третьего дня показались вершины высоких холмов-ориентиров близости Кабула. Ещё небольшой бросок — и вот уже окраины города.

— Слышь, Серый, перебирайся на броню, предложил Миша Новиков. — Поедем по Кабулу, как наши предки по Берлину.

Сергей принял предложение и выбрался наружу. На первых улицах города завертели глазами по сторонам.

— Смотри, Серый, и запоминай. Магазины, базарчики, фрукты и овощи. Плакаты и реклама. Ты в своём Чусовом видел такое? — спросил Новиков друга возбуждённо.

— Врежется в память, факт! Как на киноэкране, честное слово!

Пестрела необычными цветами одежда афганцев. Слышались разноголосые крики уличных торговцев.

— Миша, а для чего дрова на улице? — удивился Сергей.

— Как для чего? Продают. Большой дефицит и хороший бизнес. Не раз ещё вспомнишь о них.

Сергею Жигарёву — таёжному жителю, слышать такое было необычно. Слышались русские слова. Их выкрикивали афганцы. Несколько лет пребывания «шурави» сделали своё дело. Словарный запас афганцев пополнился русскими выражениями, в том числе и солёными. Колонна приостановилась на перекрёстке, к машине подбежали подростки. Они что-то кричали на своём языке, и только два слова, одно из которых русское, повторялось несколько раз.

— Купи чарс! Купи чарс! — кричали пацаны.

— Что они хотят продать нам? — спросил Сергей у Новикова.

— Чарс. Видишь, у них в руках тонкие чёрные сигаретки?

— Вижу.

— Это наркотики. Анаша или опий.

— Откуда ты всё знаешь?

— Через месяц и ты будешь знать всё. Я ведь как-никак второй раз в Афгане. Правда, не успел толком повоевать, но вот жизнь познать успел…

Он помолчал, думая о чём-то своём. Потом продолжил:

— Дурь распродают здесь повсюду. Среди солдат две болезни: летом — желтуха, зимой — наркота. Хотя и летом башку одурманивают.

— Ты пробовал? — полюбопытствовал Сергей.

— Было дело. Один раз.

— И что? Как?

— Хреново. Потом как с похмелья, только ещё хуже. И жрать хочется до одури, всё подряд: хлеб, консервы, рыбу, сладости — лишь бы забить брюхо.

— На кой чёрт курят, если плохо, — не удержался Жигарёв.

— На кой чёрт пьют? — поддел его Новиков.

Оба расхохотались.

— Ты тоже попробуешь от искушения. Захочется хоть раз попробовать. Как бы наяву увидеть обнажённую женщину, послушать сногсшибательную музыку, плывущую непонятно откуда. А больше всего будешь ржать. Без причины вовсе. Хотя, у каждого свои глюки.

— Ты это серьёзно? — удивился Сергей.

— Поживём — увидим, — неопределённо ответил Миша.

За Кабулом колонна разделилась. Группы спецназа направились к склону недалёкой горы. Там, в двух десятках палаток, обнесённых колючей проволокой, располагалась рота. Машины остановились. Механики, газанув раз, другой, заглушили моторы. Прибывших разведчиков окружили кабульские «аборигены». Солдаты принялись искать земляков. Офицеры подходили друг к другу, знакомились через рукопожатие.

Вскоре, загнав машины в автопарк — кусок территории, обнесённой по периметру всё той же колючей проволокой, — и сдав их под охрану, разместились в палатках. В прорезиненном замкнутом пространстве — дым и копоть. Дневальный, матерясь, ковырялся в «системе отопления». Печка — буржуйка по причине дефицита дров работала на солярке. Благо такого топлива было предостаточно. Над ней висел бачок с горючим, вниз опускалась медная трубка. Прямо в топке стояла обыкновенная солдатская миска, наполненная песком. Туда по капле стекала солярка. Система была настолько примитивной, что её эксплуатация не требовала особых навыков, тем более знаний. Всё наглядно, на виду. Главное — вовремя чистить дымовую трубу, быстро обрастающую сажей. Иначе нарушалась тяга.

— Твою мать! Салабон грёбаный! Я тебе покажу, как дневалить нужно! — чихвостил дневальный какого-то солдата из предыдущего наряда. — Сделаю из тебя классного трубочиста! Это ж надо — деда нагнул! Долго помнить будешь, сучара!

— Перепачканный сажей служивый стучал по трубе металлическим прутком, надеясь таким способом отбить наросты сажи. Офицеры сгруппировались в углу палатки, на тумбочке появилась бутылка виски.

— С прибытием! — произнёс один из офицеров с короткой стрижкой. Он давно ждал замены и сейчас, увидев воочию прибывших их Термеза, был безмерно счастлив. Как же, на дублёра уйдёт недели две, не больше, и он улетит в Союз. Война для него закончилась, и памятью о ней останется лишь глубокий шрам на подбородке. Отрада — таково было прозвище офицера, посмотрел в лицо Сергея и спросил:

— Кликуха не подобрана?

— Нет, — просто ответил Жигарёв.

— Ты такой же, как я — меченый. Быть тебе в Афгане Меченым.

Сергей не стал возражать, спорить, противиться.

«Меченый, так Меченый, — согласился он мысленно. — Всё равно дадут псевдоним, от него разведчику не уйти».

— Ну что, Меченый, скажи что-нибудь, — как бы примеряя кличку, обратился к Сергею Отрада.

— Чтоб пройти нам свой срок без смертей, — Сергей поднял кружку перед собой.

— Война без смертей не бывает, — заметил Суванкулов. — Если нет погибших, значит, войны не было, а имело место всего лишь урегулирование конфликта.

— Философ, — определил Отрада кличку Суванкулову. Никто не возражал.

— За удачу, — добавил Костя Даничкин своё пожелание. Разведчики выпили, выдохнули, крякнули, закусили.

— Тебе какая кликуха, прапорщик? — спросил Костю Отрада, задавшись целью окрестить всех прибывших.

— ?? — пожал плечами Даничкин, кожа на лбу собралась в комок задумчивых морщин.

— Мужики, быть нашему прапорщику Удачей. Баста.

Офицеры допили бутылку и легли спать. Через минуту Костя— Удача повернулся к Новикову и спросил:

— Миш, а почему тебе не нашлось клички у старлея?

— Почему, почему — по кочану! Спи.

— Нет, Миша, без клички ты не заснёшь, — не отступался прапорщик. — Я видел, как ты протопал по палатке. Пыль до сих пор не села. А коли так, значит, ты кто?

Новиков молчал и не шевелился, никак не реагируя на болтовню Кости. Тому явно не хотелось спать.

— Слон ты, Миша, вот кто.

Марат и Сергей тихо хохотнули. Новиков не реагировал. Он уже спал. Наступила первая ночь оседлой жизни в Афганистане.