Небесное светило с неподдельной радостью выпрыгнуло из-за угрюмого облака и заполыхало над посёлком. День на удивление выдался ясным. Кристально чистый снег искрился на солнце и слепил глаза.

Степан Жигарёв вышел во двор в приподнятом настроении. Накануне сильно пуржило и намело у калитки большие сугробы. Старик взял лопату и принялся отгребать снег. В теле ощущалась удивительная лёгкость, какой не было уже много лет. Заскорузлые пальцы крепко держали черенок лопаты. Она часто взлетала вверх и медленно опускалась. Порции снега, отлетая в сторону, с глухим уханьем приземлялись за старым отвалом.

Степан успел поработать не более получаса, как вдруг почувствовал острую боль в груди и выронил лопату. Согнувшись, он медленно направился к дому. Доплёлся до крыльца и уселся на нижнюю ступеньку. Снял для чего-то рукавицы, положил иссушённые жилистые руки на колени и долго смотрел на них. Некоторое время он не замечал ничего вокруг. Боль не уходила, а лишь усиливалась.

Ефросинья в это время пекла пироги и изредка через окно поглядывала на мужа. Выглянув в очередной раз, она не увидела Степана. Во дворе было тихо. Обычно оттуда доносились какие-нибудь звуки. Ефросинья набросила на плечи телогрейку и вышла на крыльцо. Старик сидел, не шевелясь.

— Что с тобой, Стёпа? — спросила она испуганно.

— Устал чего-то, сижу, отдыхаю.

Ефросинья заглянула ему в лицо и увидела, как оно бледно.

— Тебе плохо, да? — прошептала она, наклонившись над мужем.

— Иди в дом, пироги сгорят, — спокойно произнёс Степан, с трудом переводя дыхание. Сердце то замирало надолго, то трепыхалось загнанно, будто бабочка между оконными рамами, случайно залетевшая в избу.

Ефросинья взяла мужа под руки, помогла встать. Степан не стал противиться, повис у неё на плече, и они, шаг за шагом, вошли в дом. Супруга помогла ему раздеться, уложила в кровать. Принесла сердечные капли, заставила выпить.

— Может, клюковки тебе намешать?

Степан отрицательно помотал головой. Лицо белело на глазах, постепенно принимая землисто-серый цвет. Капли не оказывали никакого действия. Ефросинья испугалась не на шутку, у неё выступили слёзы.

— Стёп, давай я «скорую» вызову.

— Не надо, Фрося, не беспокой людей. У них и в городе хлопот достаточно. К тому же, все дороги перемело, не доедут. Не впервой прихватывает, пройдёт. Отлежусь вечерок, ночь пересплю, а завтра встану, как огурчик.

Степан вымученно улыбнулся. Ефросинья придвинула табурет к кровати мужа, присела. Степан взял супругу за руку, ладонь мелко дрожала.

— Иди по своим делам, а я чуток вздремну, — сказал он тихо. — Бабьих дел у тебя всегда хватает. Иди.

Он высвободил руку, положил себе на грудь.

— Вроде отпустило, окаянное, забилось ровнее, — успокоил он жену. — Позову, если потребуется.

Ефросинья встала и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Степан сказал неправду. В груди жила тупая давящая боль. К вечеру ему стало ещё хуже. Силы оставляли его. На какое-то время он забывался и дремал.

Приснилось ему, будто сидит он на возу сена, а лошадь, натужно храпя, тащит воз по бездорожью. Неожиданно воз опрокидывается, и Степан очутился под телегой. Лошадь останавливается и испуганно смотрит на него лиловым глазом. Он кричит на животное, требует оттащить воз в сторону, но ничего из этого не получается. Лошадь стоит, как вкопанная. Телега давит на грудь всё сильнее и сильнее — становится невыносимо трудно дышать.

— Ну, родная, дёрни чуток в сторону, — умоляет он лошадь. — Иначе мне не выбраться. Ну, давай же, милая, давай.

Животное не слышит его. Степан принимается кричать, но звук почему-то отсутствует.

Внезапно из леса выходит мужчина. Он ещё не стар, на вид ему около сорока лет. Глаза смеются, он весел. Лицо мужчины очень знакомое, но Степан не может его вспомнить.

— Не признаёшь? — продолжая улыбаться, спросил незнакомец.

— Пока нет, — ответил Степан. — Отвяжи бастрык да освободи телегу. Придавила, зараза, не продохнуть.

— Сейчас, Стёпа. Сейчас высвобожу.

Незнакомец подошёл к возу и легко приподнял его. Телега встала на колёса.

— Ух, ты! — облегчённо произносит Степан, поднимаясь с земли. — Ну и силища у тебя! Такой воз в одиночку поднял.

— Ты, Стёпа, видно запамятовал, сколько пудов я могу носить на себе?

Мужчина посмотрел на Степана, лицо его продолжало светиться улыбкой.

— Кто ты и откуда знаешь меня? — спросил Степан незнакомца.

— Неужто, до сих пор не признал?

Мужчина подошёл ближе и хлопнул его по плечу. — Надо же, батьку своего не признал! Ха— ха-ха!

— И верно — батяня. Откуда ты здесь?

— Долго рассказывать, сынок. Знал, что ты этой дорогой поедешь. Знал, что воз опрокинешь, вот и вышел навстречу. Хочу пригласить к себе.

— Куда? — успел спросить Степан.

— Скоро узнаешь, — ответил отец и… исчез.

«Почему он такой молодой? — недоумевал Степан, направляясь к небольшому озерку. Одежда запачкалась землёй, её нужно было почистить. Он наклонился к воде и удивился своему отражению. На него смотрел совсем молодой парень. — Вот тебе раз! Чудеса в решете, да и только!»

Вдруг Степан ощутил на своих плечах чьи-то руки. Обернувшись, увидел Ефросинью — молодую, стройную, гибкую.

— Фрося, неужели ты? — удивившись, воскликнул Степан.

— Я, Стёпа, кто же ещё? — женщина игриво повела глазами. — Или другую ждёшь?

— Что ты, Фросюшка! Разве могу я быть счастлив с другой? — Степан разговаривал с Ефросиньей, а мозг его отказывался верить во всё происходящее. Как поверить, если познакомился он с будущей женой, когда ей было уже за тридцать. Сейчас же перед ним стояла двадцатилетняя женщина. Такую Фросю он видел только на фотографии.

— Всё ещё удивляешься? — спросила Фрося, смеясь.

— Удивляюсь и не верю своим глазам.

— Всё просто, Стёпа. Я помолодела, чтобы ещё раз понравиться тебе. Напоследок. Ты не рад?

— Рад, ещё как рад. Но как ты здесь очутилась?

— Твой отец послал меня. Попросил, чтобы была рядом.

— Ты виделась с ним?

— Да, только что.

— Так, где же он, куда запропастился?

— Он сейчас далеко он нас. Сказал, что скоро ты с ним свидишься.

— Где? — поинтересовался Степан.

— Про это он ничего не сказал. Попросил разделить с тобой боль.

— Мне не больно. Отец освободил меня из-под телеги, дышать стало легко.

— Вот и хорошо, Стёпа, вот и чудесно. Значит, уходишь ты от меня с легкой душой.

— Никуда я от тебя не ухожу, — заверил жену Степан.

— Нет, Стёпа, уходишь. Я всё знаю. Это последняя наша встреча. Дай я тебя обниму.

Фрося прильнула к нему всем телом, обвила шею руками. От неё шёл жар.

— Да ты вся горишь!

— Так должно быть, родненький мой. Это горит во мне страсть. Ты прижми меня к себе, Стёпа. Прижми сильнее. Последний раз мы так крепко обнимаем друг друга. Помнишь, как мы с тобой обнимались в первую нашу ночь?

— Помню, Фрося. Очень хорошо помню. Как можно её забыть? В тот день я складывал сено на сеновал, а ты стояла внизу, наблюдала.

— Да, так всё было, так.

— Когда я закончил, ты тут же поднялась ко мне. Отняла у меня вилы и толкнула на сено. Оно так пахло мятой…

— Сегодня мы повторим ту ночь, только не на сеновале, мой милый, а в лугах, на берегу реки.

И они, как по волшебству, перенеслись на берег Чусовой. Тихо щебетали птицы, и умиротворённо плескалась вода. Степану показалось, что река разговаривает с ним. О чём — понять было невозможно. Багровое солнце медленно падало за вершины деревьев, и вдруг оно стало раскаляться до белого свечения, освещая всё вокруг. Его лучи были настолько яркими, что слепили глаза. Степан невольно закрыл их, а когда открыл, Фроси рядом уже не было.

— Фрося, ты где?

— Здесь я, Стёпа, рядом.

Сегодняшняя Фрося сидела рядом и тихонько плакала. Она поняла, что её Степану осталось жить совсем немного.

— Куда ты подевалась? — крикнул он и не услышал своего голоса.

В ослепительно белых лучах вдруг появились люди. Они стояли безмолвно и приветливо улыбались. Степан стал вглядываться в их лица и обнаружил: перед ним предстали те, кого давно уже нет в живых.

— Ну, вот мы и встретились, Степан! — радостно воскликнул один из мужчин. В нём Степан узнал погибшего в сорок третьем командира взвода. — А ты переживал, когда меня убили. Сожалел, что не успел попрощаться. Помнишь?

— Я-то помню, Васильевич, а ты как можешь знать про это?

— Придёшь к нам — сам обо всём узнаешь. Здесь всё по-другому.

«Почему Фрося прощается со мной, а эти люди с нетерпением ждут у себя? И все говорят какими-то загадками. Странно всё как-то», — подумалось Степану.

— Ничего странного, — отозвался командир взвода. — У нас такие явления естественны, привыкнешь и ты со временем. Я вот и мысли твои читаю, и желания угадываю.

— Да-а, — согласился Степан. Сощурившись, стал вглядываться в другие лица. Неподалёку стояла девушка, и он узнал её.

— И ты здесь, Аннушка?

— Да, папа, и я здесь, — тихо отозвалась дочь. — Много нас, посмотри. Аннушка повела рукой в сторону остальных. — Все мы давно не виделись с тобой и рады встрече.

Их лица прояснились, и можно было узнать каждого. Потом они исчезли. Ослепительный свет вспыхнул с новой силой и подул сильный ветер. Но дуновение было приятным и ласковым. Степана приподняло над землёй, он стал подниматься всё выше и выше…

Глаза медленно открылись, но Степан уже не мог отличить прошлое от настоящего, потому что временная грань исчезла навсегда. Наступило успокоение, плавно перешедшее в небытие.

Ефросинья заревела навзрыд, а потом неистово закричала…

На похороны съехались все родственники, задерживался лишь Сергей Степанович. Накануне смерти отца он отбыл в командировку в Москву. Поехал оспаривать тарифы в Федеральную энергетическую комиссию, потому что был не согласен с решением областного органа. Жигарёв не стал вести бесполезную переписку, взял билет на самолёт и улетел в столицу. Ему удалось решить вопрос положительно, прежде чем его отыскало известие о смерти отца.

Сергей Степанович рассчитался за проживание в гостинице и поехал в аэропорт. Вылететь ближайшим рейсом не удалось. В Свердловске мела пурга, рейс откладывался на неопределённое время.

Жигарёв болтался в Домодедово, не зная, как ему лучше поступить. Можно отправиться и поездом, но такой вариант, конечно же, был рискованным. Сообщения Москва — Пермь не существовало, в любом случае нужно было ехать до Свердловска, и только оттуда в Пермь. При таком раскладе Сергей мог опоздать на похороны. Оставалось надеться только на Всевышнего.

В это самое время в другом конце зала металась в поисках междугороднего телефона-автомата женщина в длиннополой шубе. Было два часа ночи. Она тоже не могла улететь в Свердловск и заметно нервничала. Ей требовалось срочно позвонить.

— Чёртова столица, — ругалась она вполголоса, вешая трубку очередного аппарата, хранящего полное молчание.

Женщина отыскала справочное бюро, но окошечко информатора, как и следовало ожидать, в ночное время оказалось зашторено.

— В провинции нет такого бардака, как здесь, — продолжала возмущаться женщина. — А тут можно задернуть занавеску и спать спокойно.

На скамейке, опершись рукой о подлокотник, дремал мужчина. Рядом с ним пустовало место. Женщина подошла и опустилась на сиденье. Мужчина пошевелился и открыл глаза.

— Шторка давно задёрнута, не заметили? — обратилась она, бросив на мужчину мимолётный взгляд.

— С вечера, пожалуй, в окошке никто не мелькал. — Мужчина повернулся лицом к женщине.

Она хотела спросить ещё о чём-то, лицо её медленно вытянулось от удивления.

— Сережа… — прошептала она. — Ты… ты как здесь оказался?

— Собственно говоря, так же, как и ты, Марина. Собираюсь улететь.

Они замолчали и долго смотрели друг другу в глаза.

— Послушай, — очнулась Марина, — пока я тут носилась по залу, видела одну кафэшку, кажется, работает. Может, присядем, поговорим.

— Хорошо, веди, — согласился Жигарёв.

Они отыскали уютное кафе и заняли крайний столик. Полусонная официантка с недовольным видом приняла заказ.

Марина прекрасно выглядела. Двадцать три года, пролетевшие после расставания с Сергеем, почти не изменили её внешность. Всё те же роскошные волосы до плеч, карие глаза с необычайно чистыми белками всё так же лучились нежным светом. Чуть вздернутый вверх носик, смешливые губы, и только мелкие морщинки на верхней губе выдавали её возраст.

Марина была весела, много и охотно рассказывала о себе, о своём сыне, о том, как работается ей с мужиками-нефтяниками.

— А с тобой что творится, Серёжа? Ты чем-то удручён?

— А что, очень заметно? — искренне удивился Жигарёв.

— Да. Какой-то бледный, встрёпанный.

— Всё в норме, если не брать во внимание тот факт, что лечу я на похороны отца. Вот и издёргался весь: успею, не успею.

— Извини, Сережа. У тебя горе, а я, дура, веселюсь, порхаю.

— Ничего, это даже хорошо. Отец завещал: «Умру — чтоб никаких слёз. Все должны веселиться и гулять, потому, как уйду я в лучший мир». Будем исполнять его пожелание.

Сергей Степанович задумчиво посмотрел куда-то вдаль, тихо произнёс:

— Жаль старика. Никогда не любил отмечать свой день рождения, а нынче всех удивил. Собрал всех родственников, друзей, знакомых. Видно чувствовал свою кончину.

Разумеется, Марине давно ничего не было известно о Сергее, и она, услышав о смерти его отца, держала паузу, не выспрашивала. Сергей сам пришёл на помощь.

— Почему не спрашиваешь, как я живу? Или тебе неинтересно?

— Что ты, Серёжа, возмутилась Марина. — Наоборот, я хочу всё знать о тебе. Только неприлично как-то в такой неподходящий момент лезть к тебе со своими расспросами.

— Прилично, неприлично. Не молчать же всё это время в знак траура. Кстати, а куда ты летишь?

— В Свердловск. Еду принимать большую партию насосов.

— Ты что, бизнес-леди? — съязвил Сергей.

— Не то чтобы… но, в общем, да. Сейчас все нефтяные компании в частных руках, поэтому можешь называть меня, как тебе больше нравится.

Марина сменила тему разговора, ей не терпелось расспросить Сергея, узнать всё, что сталось с ним за прошедшие годы. Она подпёрла ладонями подбородок, уставилась в лицо Сергея.

— Ты-то как? Кто, где, с кем? Женат, у тебя куча детей?

Жигарёву не оставалось ничего другого, как рассказать о себе с того самого дня, когда Марина внезапно уехала из Чусового. Правда, изложил свою жизнь Сергей без особых подробностей, в общих чертах.

— Вот так и живу, и жизнь моя в постоянной борьбе и поиске смысла, — с иронией закончил Сергей.

— Так до сих пор ничего и не знаешь о Кате и дочери?

— Ничего. Ни крупицы, ни капельки. Уехали в Москву и как испарились в ней. Я когда из Афгана вернулся, лет пять их разыскивал. Потом понял, что бесполезно, и как-то смирился, охладел к поиску.

— А сейчас… сейчас ты один? — спросила Марина и опустила глаза. Какая-то странная тень легла на её лицо.

Сергей не заметил перемены, рассмеялся.

— До сих пор не разведён, как ни странно. Во всех анкетах пишу, что женат. А жены нет. Но монахом себя не чувствую, женщин не чураюсь. Привык к походной жизни.

— Мне это знакомо. Примеряешь себя к другому человеку и вскоре разочаровываешься. Не так ли?

— Наверное, ты права.

— В твоей ситуации не возбраняется встречаться с женщинами. Главное, Серёжа, не причинять им горя.

— Откуда такие глубокие познания? — поинтересовался Жигарёв.

Марина усмехнулась, очевидно что-то вспомнив.

— Был такой период, когда я о многом в жизни задумывалась. Пересматривала её как бы со стороны, год за годом, день за днём. Муж мой, царство ему небесное, одно время в крупных бизнесменах ходил. Домой появлялся, как ясное солнышко, редко. Пил, гулял, имел много любовниц. А духовности — никакой. Такой образ жизни и привёл его к гибели. Вот откуда все мои познания.

— И ты — одна?

— Нет, не одна. У меня есть сын. — Марина пристально посмотрела в глаза Сергею. — Во всяком случае, к одиноким женщинам себя не причисляю.

— Ещё бы! — хмыкнул Сергей и окинул Марину взглядом. — Красивая, преуспевающая женщина не может быть одинокой. Я даже могу представить себе, как мужики ложатся перед тобой штабелями.

— Скажешь тоже, — Марина слегка смутилась, польщённая комплиментом. — Хотя внимания к моей персоне хватает. Коллектив на девяносто процентов укомплектован мужиками, я давно привыкла к этому и на ухаживания смотрю сквозь пальцы. Мне есть о ком заботиться. Сыну исполнилось двадцать два года, мы с ним друзья.

У Марины чуть было не вырвалось: «И он очень похож на тебя, и его тоже зовут Сергеем». Она замолчала и опять уставилась на Жигарёва. Так и сидели они, глядя в глаза друг другу. Обоим хотелось спросить: «Когда мы можем увидеться и где?» Но они молчали, каждый понимал, как нелепо прозвучит этот вопрос.

Объявили посадку, видимо метель в Свердловске поутихла. Подали промёрзший автобус, который, ужасно скрипя, довёз пассажиров до трапа. Сергей и Марина облюбовали два пустующих кресла в начале салона, разместились рядом. Ночной полёт всегда утомляет человека, и через полчаса голова Марины уже покоилась на плече Сергея. Он старался не шевелиться, чтобы не разбудить женщину.

Вот так же двадцать три года назад её голова лежала на его плече. Она тихо спала, а он не сомкнул глаз. А через несколько дней, толком ничего не объяснив, она уехала на Север, на несколько дней, а получилось — навсегда. В Чусовой она больше не вернулась.

В аэропорту Кольцово они расстались, оставив друг другу свои телефоны. За Мариной приехала «Волга», Сергей Степанович взял такси. Он спешил на похороны отца, времени оставалось очень мало.

В час похорон, невзирая на тридцатиградусный мороз, у дома Степана Жигарёва было многолюдно. Все жители посёлка Лисьи-Гнёзда, от малого до старого, пришли проводить земляка в последний путь. Даже из других городов приехали однополчане. Старший брат Сергея, Николай, заказал духовой оркестр и периодически подносил оркестрантам водку. Гроб вынесли на улицу и поставили на высоких тумбах перед домом. Оркестр грянул тяжёлой медью, и процессия потянулась вниз по улице, за кумачовым гробом. В том месте, где улица наиболее близко подходит к реке Чусовой, процессия остановилась. Сыновья, зная, как отец любил реку, дали возможность ему, уже мёртвому, проститься с любимицей, скованной сейчас толстым льдом, и потому безмолвной, неживой.

Вынутая из могилы земля оказалась песчаной, мягкой.

— Какой человек по жизни, таково ему и последнее пристанище, — обронил кто-то из присутствующих.

Гроб поставили рядом с могилой, представилась возможность всем желающим произнести прощальное слово. Речи были краткими, но ёмкими по смыслу.

Наконец, опять грянул оркестр, гроб опустили в могилу. Глухо застучав по крышке, вниз полетели первые пригоршни земли. Мужчины плакали, не стыдясь своих слёз.