Военный городок ракетной части находился далеко от окраин Екатеринбурга. В госпитале Сергея Жигарёва поместили в небольшой отдельной палате, изолировав от солдат срочной службы. Военный фельдшер, хмурый и немногословный прапорщик Бортников долго ковырялся пинцетом в порезах, извлекал оттуда многочисленные мелкие осколки стекла, и с большой осторожностью, словно в пинцете были зажаты какие-то драгоценные частицы, складывал их в металлическую ванночку. Закончив ювелирную работу, он обработал раны дезинфекционным раствором и перебинтовал ступни ног толстым слоем. Пробормотав что-то нечленораздельное себе под нос, прапорщик удалился.

Молчаливый лекарь появлялся в палате ежедневно — утром и вечером, делал своё дело и безмолвно уходил. Несколько раз Сергей пытался заговорить с ним, но все его попытки были безуспешными. Фельдшер отвечал односложно и с неохотой.

«Если аккумулятор разрядился, то машину уже не завести», — сделал вывод Сергей и прекратил бесполезные намерения втягивать фельдшера в разговор. Часами он смотрел телевизор, читал книги, которых в палате оказалось около десятка, и спал. Никто им не интересовался и не тревожил.

Щегольков появился в палате у Сергея только на пятый день.

— Привет, бездельник, — громко проговорил он с порога и быстрым шагом прошёл к кровати. Придвинув стул, устроился напротив Жигарёва.

— Как дела? Не обижают героя афганской войны? — продолжил он весело.

— Поселили в сонное царство и забыли, — недовольно пробурчал Сергей. — Я собрался было уже в бега податься, да ты объявился, наконец.

— Ладно, не обижайся на весь мир, как кисейная барышня. Должен был догадаться, что дела не пускали. Заскочить к тебе — это значит потратить полдня, крюк в оба конца совсем немалый, — стал оправдываться Артём. Потом неожиданно спросил:

— Ты — как? Всё еще на цыпочках ходишь? Или уже в состоянии совершить многокилометровый марш-бросок?

— Есть такая необходимость? — Сергей внимательно заглянул в лицо полковника.

— Есть, — с некоторой заминкой сознался Щегольков. — На днях в часть должна нагрянуть какая-то комиссия из Москвы. Сам знаешь, никому не хочется иметь неприятности, вот командир части и попросил освободить палату поскорее.

— С большим удовольствием покину эту капсулу космонавта, хоть сейчас, — с решительностью заявил Жигарёв. — До чёртиков надоело заточение.

— Ты-то готов, кто бы мог в этом сомневаться, — медленно проговорил полковник. — Только вот имеется одна загвоздка.

— Какая?

— Тебе пока нельзя возвращаться домой.

— Что, операция набрала большие обороты?

— Не то слово, — вздохнул Артём. — Колесо закрутилось так стремительно, что я вторые сутки, можно сказать, ночую в конторе.

— Небаскин раскололся? — спросил Сергей обрадовано.

— Не сразу, пришлось с ним хорошенько поработать, — усмехнулся Щегольков и брезгливо поморщился, вспоминая, по всей видимости, эту «работу». — Топорщился до тех пор, пока не понял, что кранты ему придут при любом раскладе. Рассказал всё, излагал аж взахлёб. Теперь в моём распоряжении полная информация о наркотрафике из Таиланда.

— А почему мне нельзя возвращаться? — удивился Сергей.

— В Чусовой должен прибыть Адмиралов, там у него намечается стрелка с конкурентами. Представляешь, что может произойти, если ты с ним столкнёшься нос к носу?

— Откуда в Чусовом появились конкуренты? — с недоумением спросил Сергей. — Уголовников там предостаточно, это всем известно. Столько колоний вокруг. Почти треть зэков потом оседает в этом районе. Знаю также, что Чусовская группировка вершит делами и в областном масштабе. Но, чтобы в этом небольшом городе зародился наркобизнес — с трудом верится. Ты ничего не преувеличиваешь?

— А для чего, по-твоему, я ездил в Чусовой?

— Не знаю, — пожал плечами Жигарёв.

— Раз не знаешь — поясню, раскрою перед тобой секретные сведения, — на лице Щеголькова промелькнула улыбка и тут же исчезла. — Чусовские бандиты решили перепрофилироваться. Мало им стало грабежей, рэкета и краж, не тех масштабов доходы. Вот они и решили наладить канал поставки наркотиков из Казахстана. Как ни странно, это им удалось сделать. А чуть раньше застолбить свободную Чусовскую территорию попытались наркодельцы из Екатеринбурга. Это сейчас мы знаем, что это дело рук Адмиралова. Он расстарался и даже успел переправить небольшую партию, которая, по словам Небаскина до сих пор находится в одной из могил на городском кладбище. Вот почему Баклан так сильно заинтересовался твоей персоной. Усекаешь?

— Да-а, перспективно мыслит Роман Борисович, — отметил Сергей. — Ты думаешь, Чусовские бандиты поквитаются с ним за то, что он решил залезть в чужой огород?

— Вначале было такое предположение, но, когда ты сказал, что Адмиралов — это вор-рецидивист с погонялом Баклан, у меня в душу закралось сомнение.

— Почему?

— Роман Гайворонский родом из этих мест, все свои сроки отбывал в Чусовских колониях. Авторитеты, которые сейчас заправляют криминалом — наверняка помнят его. Вероятнее всего, Адмиралов и делает ставку на эти обстоятельства.

— Скажи, Артём, только честно: всё, что я сейчас услышал — тебе было известно до знакомства со мной?

— Чусовскую группировку мы уже вели, и знали о ней практически всё. А вот по поставкам из Таиланда оставалось очень много тёмных пятен. Как тебе известно, экзотические игрушки были обнаружены совершенно случайно. До этого момента мы даже и не догадывались, что наркота преодолевает такое большое расстояние. Ни способ доставки её в Россию, ни маршрут нам не были известны. Я уже не говорю об именах главных фигурантов. Если бы не твоя информация — нам пришлось бы ещё долго биться, как рыба об лёд. — Щегольков изучающим взглядом посмотрел на Сергея, затем спросил с интересом:

— А ты думал, я все секреты должен был выложить тебе в первый же день знакомства?

На лице Жигарёва появился насмешливый взгляд. Его глаза сузились и как будто потемнели. Он язвительно высказался:

— Понимаю, понимаю. Тайна следствия, прокачка свидетеля, что там ещё?

— Сергей, ты что, обиделся?

— Да нет, тебе показалось. Ты поступил правильно. В кабинете Миронова совершенно не обязательно было сливать информацию о Чусовской группировке. Она не имела никакого отношения ко мне.

— Хорошо, что понимаешь. Теперь о главном. Когда состоится стрелка — нам пока неизвестно. Но, судя по всему, в самое ближайшее время. Совместно с ФСБ сейчас готовится крупная операция по ликвидации обеих группировок на этой стрелке. Ты своё дело сделал и должен выбыть из игры. У тебя есть место, где ты мог бы затаиться, скажем, на месяц?

Сергей задумался на некоторое время, потом уверенно ответил:

— Да, есть такое местечко. Давно собирался там побывать. Думаю, сейчас подвернулся самый удачный момент. — На его лице появилась какая-то загадочная улыбка.

— Ну, тогда собирайся, поехали. — Полковник по-дружески похлопал Жигарёва по плечу. — Жду в машине.

Утром следующего дня Сергей Жигарёв улетел в Уренгой. Он летел на встречу с Мариной, даже не помышляя о том, какая страшная пропасть предстанет перед ним.

Дом, в котором проживала Марина Пшеничникова, так и не поменявшая свою фамилию на фамилию мужа, отыскать не представилось особого труда. До конца рабочего дня было ещё несколько часов, но Сергею почему-то казалось, что Марина уже дома. Отчего появилось такое чувство, он не мог объяснить. Видимо, отпечаток в сознании сделало огромное желание встретиться с любимой женщиной своей молодости. Во время полёта Сергей только и думал о ней, вспоминая яркие эпизоды их встреч. Ему невыносимо хотелось увидеть Марину как можно скорее.

Вот и третий этаж. Сергей остановился у дверей её квартиры. Его сердце учащённо забилось в груди.

«Как в те далёкие годы, когда я ждал её на свидание», — подумалось Сергею. Он нажал на кнопку звонка и стал ждать. Дверь долго не открывалась. Наконец, в коридоре послышались приглушённые шаги, щёлкнул замок и на пороге появился молодой человек. Был он одинакового роста с Сергеем, коренаст и широкоплеч. Короткая стрижка, волевой взгляд. Правда, в карих глазах парня улавливалась не то грусть, не то скорбь. Жигарёв на миг растерялся. Потом, справившись с волнением, спросил:

— Пшеничникова Марина Андреевна здесь проживает?

Молодой человек, пристально посмотрев в лицо Жигарёву, тихо произнёс:

— Проходите.

Повернувшись спиной, последовал в комнату. Затем, словно вспомнив необходимые слова, так же тихо добавил:

— Пожалуйста, снимите обувь в прихожей, я только что закончил приборку.

Выполнив просьбу, Сергей вошёл в комнату и сразу понял, отчего в глазах парня отражалась печаль. Посредине комнаты, на столе, стояла большая фотография Марины, перевязанная в уголке чёрной лентой. Молодой человек стоял чуть в стороне от траурного портрета, взгляд его был устремлён к вошедшему гостю.

— Вы Сергей Степанович Жигарёв? — спросил он.

— Да, — ответил Сергей, поражаясь сходству голоса парня со своим. — Не думал, что вот так… предстоит встретиться мне с Мариной Андреевной…

— Никто не думал, что мама уйдёт от нас так скоропостижно. Всё произошло неожиданно. — У парня дёрнулся кадык, на щеках обозначились желваки. — Две недели назад у неё случился сердечный приступ на работе, коллеги вызвали «скорую». Врачи запретили ей вставать с постели, а она проигнорировала их требование. Встала на третий день и тут же потеряла сознание. Врачи не смогли её спасти. Похороны состоялись неделю назад.

— Тебя Сергеем звать? — спросил Жигарёв.

— Да, — ответил парень и долго, очень пристально смотрел на него. Во взгляде читалось что-то недосказанное, потаённое, отчего Жигарёву сделалось как-то не по себе. Он вдруг почувствовал себя виноватым перед этим парнем, и не мог понять, почему возникло это странное чувство.

— Может быть, мы помянем твою маму? — нерешительно предложил Жигарёв. — А потом ты расскажешь, как мне отыскать её могилку.

— Что ж, давайте помянем, — согласился Сергей и отправился в кухню, чтобы приготовить на стол.

— Я помогу тебе, — сказал Жигарёв, собираясь последовать за Сергеем на кухню.

— Не беспокойтесь, я всё сделаю сам.

— Тогда возьми в прихожей мой пакет, там есть фрукты и спиртное.

Через несколько минут стол был накрыт.

— Вчера было девять дней, как мамы не стало. У меня в холодильнике осталось кое-что от поминального обеда, — пояснил Сергей, выставляя на стол тарелки с закуской и бутылку непочатой водки. — «Русский стандарт» вас устроит? — спросил он, показывая этикетку.

— Отчего же не устроит, это очень хорошая водка, — одобрил Жигарёв.

Сергей наполнил рюмки, они выпили, не чокаясь.

— Когда я наводил порядок в квартире, то обнаружил мамин дневник, — сообщил Сергей. — Очень объёмный. В нём не только её записи, но есть много фотографий, которые она мне никогда не показывала.

Жигарёв вопросительно посмотрел на Сергея.

— Там есть одна запись, из которой следует, что мама очень хотела показать этот дневник вам, — добавил Сергей. Он встал, извлек из ящика письменного стола толстую тетрадь в красочной обложке и положил перед Жигарёвым. — Можете ознакомиться.

— Что, прямо сейчас? — удивился Сергей Степанович. — Может быть, чуть позже?

— Думаю, самый подходящий момент, — сказал Сергей. — Мне нужно отлучиться часика на два. За это время вы и ознакомитесь. А когда я вернусь — у вас появится много вопросов ко мне. Вот тогда и обсудим всё.

— Что ж, не смею противиться. Я всего лишь гость в этом доме, и обязан подчиниться воле хозяина, — улыбнувшись, ответил Жигарёв.

Сергей Пшеничников ушел, оставив его наедине с тетрадью.

Первые страницы дневника не вызвали у Жигарёва особого интереса. Марина писала о первых впечатлениях на севере, о строительстве города нефтяников, о людях, окружающих её. Обычный дневник, которые ведут многие женщины. Он машинально пролистал с десяток страниц, и наткнулся на стихи. Это было четверостишье, обведённое дважды красным карандашом.

А потом следовало повествование в стихотворной форме. Сергей впился взглядом в строчки, с жадностью начал читать. Его охватило невероятное волнение. Шестым чувством он осознавал, что стихи посвящены ему.

«Ты жаром чувств настолько опалил, что от ожогов я, оправившись едва, в душе расплавленной нашла и для тебя слова. Я их боюсь вспугнуть. Ношу в себе, как драгоценную награду. Ведь даже если б больше не было другого у меня, то выше счастья и не надо. Тех месяцев, что мы с тобой прошли, я просеваю дни. И остаются на душе они алмазами одни. Воды чистейшей, высшей пробы; что говорить — кремнистой ведь они породы. И мне тоскливо, грустно, брат, но не вернёшь тех дней назад. Одно лишь в утешенье — призма лет, да негасимой дружбы свет. Мысль сбивчива, пером владеет страсть, но я всему даю оценку… И встречи будут, и разлуки — жизни нить. Но если и тогда не позабыть того, что нам судьба преподнесла — хвала вам, реки, горы, небеса!»

Сергей дочитал эмоциональные строчки до конца, посмотрел на дату. Так и есть! Стихи написаны спустя полгода после отъезда Марины из Чусового. Это значит, не называя его по имени, стихи она адресовала ему. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы не понять простых вещей. Сергей откинулся на спинку стула, прикрыл глаза, стал вспоминать о далёких и таких близких картинах прошлого…

…Скорый поезд «Арктика» уносил Сергея Жигарёва всё дальше и дальше от Баренцева моря. Навсегда. Он сидел в купе один и смотрел в окно. На душе было тягостно, скребли кошки. Сергей закрывал на мгновение глаза и перед взором, точно наяву, отчётливо трепетал военно-морской флаг. Порывистый северный ветер, озоруя, пытался сорвать с флагштока прочное полотнище, подхватить его невидимыми щупальцами и унести в открытое море. Флаг гордо и нервно трепетал, не желая подчиниться воле стихии. В ответ на задиристые порывы удалого ветра он лишь громче хлопал, продолжая красоваться на фоне взволновавшегося моря.

«Вот и всё. Отслужился. Раньше установленного срока», — подвёл он итог и открыл глаза. Мысль о том, что он лишился заветной мечты стать морским офицером, не давала покоя. Его земляк, рецидивист Ермаков, по кличке «Дикий», находившийся в розыске, нанёс ему тяжёлое увечье. Удар ножом в спину поставил неожиданную точку на военной службе.

— Мразь поганая! — негодующе выругался Сергей вслух в адрес бандита. Горький комок обиды застрял в горле. Захотелось нестерпимо курить. Он встал и вышел в тамбур. Поезд, замедлив ход и скрипнув досадно тормозами, замер на какой-то большой станции. Проводница спустилась на перрон, протёрла салфеткой поручни и принялась проверять документы у столпившихся пассажиров. Пройдя контроль, они по очереди взбирались в вагон. Последней оставалась черноволосая девушка в светлой кофточке и юбке-многоклинке. Подле неё стояли большой чемодан и увесистая спортивная сумка. Пассажирка поставила багаж на ступеньку, одной рукой взялась за поручень, другой попыталась поднять чемодан выше, но не осилила. В считанные секунды Сергей оказался рядом и с необыкновенной лёгкостью переставил багаж в тамбур.

— Спасибо вам, — непривычно нежно и певуче, каким-то бархатистым голосом поблагодарила девушка. Взглянув на моряка, она инстинктивно содрогнулась, увидев его изуродованное лицо. Её руки непроизвольно вцепились багаж.

«Ну и рожа у меня безобразная, надо полагать. Люди шарахаются в сторону, как ошпаренные», — подумал Сергей и с грубоватой настойчивостью отнял у девушки багаж.

— Нет-нет, спасибо, дальше я сама, мне нисколько не трудно, — скороговоркой проговорила девушка, но, почувствовав уверенную и сильную хватку моряка, отступила и разжала свои маленькие ладошки.

— Не пугайся, сестрёнка, не бандит я. Приданое твоё меня не интересует. Веди, давай, в свои апартаменты.

Он пошёл за ней следом и невольно, стыдливой украдкой, стал рассматривать девушку с ног до головы.

— Сюда, пожалуйста, — они остановились напротив его купе.

— Вот те ра-аз! Попутчица, стало быть?

— Вы… вам… тоже в этом купе?

— Так точно! — с неподдельной радостью подтвердил Сергей. Сдвинув в сторону дверь, поставил багаж в проходе. За столиком у окна успели уже расположиться две женщины.

— Добрый вечер, — поздоровался он с женщинами и пропустил девушку вперёд.

— Здравствуйте, — вслед за Сергеем проговорила девушка и в смущении остановилась в проходе.

— И мы рады приветствовать вас, — отозвалась за обеих пожилая женщина, и они, как по команде, уставились на моряка.

«Ну вот, началось», — со злостью подумал Сергей, и, не задерживаясь более ни секунды, возвратился в тамбур. Там он пробыл долго, выкурив около десятка сигарет, а когда вернулся, — женщины уже спали. Быстро снял обмундирование и аккуратно поместил его под матрац до утра. Устроившись поудобнее, попытался уснуть. Но шло время, а сон не приходил. Сергей открыл глаза. Чёрная дерматиновая штора плохо прикрывала окно. Незаходящее в эту пору полярное солнце узкими преломлёнными лучиками пробивалось в купе. Висел слабый полумрак. На расстоянии вытянутой руки спала девушка. Тонкая шея и худенькое плечо белым мрамором выделялось среди разбросанных по подушке черных смоляных волос. Пышные, чуть волнистые, они источали едва уловимый дурманящий запах. «Как её зовут? Почему я не спросил?» — подумал Сергей но, вспомнив о своём обличье, рассердился. — «Как же, раскатывай губы шире. Давно пора усвоить, что такой цветок имеет слишком яркие краски. Он не для твоей клумбы, дружок. Тебе нужен цветок бледненький, простенький. Такой, который не бросается людям в глаза, на который никто не позарится и не посмеет сорвать».

Утром всем купе дружно пили чай. Октябрина, молодая женщина лет двадцати семи, розовощёкая и тугая телом, про которых говорят в народе «кровь с молоком», охотно сбегала к проводнице, принесла кипяток. Её пожилая родственница, Мария Степановна, выложила на столик шаньги.

— Берите, кушайте, не стесняйтесь, — по-домашнему просто и обыденно проговорила она. Будто люди находились не в купе, а сидели за домашним столом. Слова её были пропитаны уютом и доброжелательностью, а сама она напоминала Сергею мать: такие же волосы, сплетённые в две косы и уложенные замысловатым венчиком на затылке, те же добрые морщинки у глаз, и такая же неторопливость в движениях. И даже тёмно-синее платье с широким кружевным воротником белого цвета, сшитое по моде довоенного времени, было очень похоже на платье матери.

После завтрака они вчетвером играли в карты — в «дурачка», рассказывали разные истории и, как бы невзначай, по крупицам интересовались друг другом: кто, откуда родом, куда и зачем едет. Черноволосую девушку звали Марина, фамилия её была Пшеничникова. Она окончила техникум и ехала работать в Чусовой.

«Вот так попутчица, вот так подарок судьбы», — внутренне радовался Сергей неизвестно чему.

К его шрамам как-то быстро привыкли или, по крайней мере, делали вид, что не замечают увечья. Так или иначе, это вполне устраивало Сергея, и временами он забывал про своё меченое лицо. В картах ему не везло, и он, раз за разом, месил пухлую колоду измочаленных карт. Женщины подтрунивали над ним и часто продолжительно смеялись. Сергей смеялся вместе с ними, и ему было удивительно хорошо. Так хорошо, что хотелось продлить поездку как можно дольше. Игра шла в паре с Мариной. Большие карие глаза её светились каким-то особенным блеском, излучая на Сергея теплоту и ласку.

Но, увы! Случилось то, чего он никак не ожидал.

— Серёжа, — обратилась к нему бесцеремонная Октябрина. — Тебя где так разукрасило? На ученьях, да?

— Нет.

— А где же? — не унималась женщина.

Сергей обратил внимание на пристальный взгляд Марины, уклончиво ответил:

— Нелепая история, долго рассказывать.

— Вступился за девушку, да? Было много хулиганов, а ты один? Совершил геройский поступок? Ну, расскажи, ну, пожа-алуйста, — проканючила Октябрина.

— Не было никакой девушки, — сердито пробурчал Сергей.

— Да расскажи ты ей, Серёжа, — вступила в разговор тетя Маша, — всё равно ведь не отстанет, с детства она у нас такая приставучая. Прилипнет, бывало, как банный лист, — не отвяжешься от неё.

— А что тут рассказывать? — пожал плечами Сергей. — Всё произошло до банальности просто. Давно это было… — с неохотой начал он излагать свою историю. — Один негодяй… убил мою старшую сестру. Ей тогда только-только исполнилось восемнадцать лет. Его судили, он попал в колонию. Потом бежал. Был объявлен в розыск. Вот с ним-то и свела меня судьба в Севастополе. Опознал я его, пытался задержать. Но просчитался. Васька Ермаков оказался матёрым бандитом и перехитрил меня. Заманил в ловушку, встретил со своими подельниками и порезал. Как земляка, — Сергей невесело усмехнулся. — Ударил ножом в спину, потом проехался по лицу. Раньше этот Ермаков жил в нашем посёлке Лисьи Гнёзда, даже дома были на одной улице.

Сергей закончил грустную историю, посмотрел на Марину.

— Его поймали? — спросила она с тревогой в голосе. — Что с ним стало?

— При задержании Ермаков оказал сопротивление, пытался бежать и был застрелен, — сообщил Сергей.

В глазах Марины исчез искрящийся тёплый свет, лицо побледнело. Она посмотрела на Сергея широко открытыми глазами, прошептала:

— Боже, это же мой брат, и его убили с твоей помощью. Я о нём ничего не знала…

До Москвы она не проронила ни слова. Забралась на верхнюю полку, неотрывно смотрела в окно и тихонько плакала.

После компостирования билетов на поезд «Москва — Соликамск» им достались только боковые плацкарты. Столик — один на двоих. Сергей и Марина были вынуждены сидеть лицо в лицо. Между ними чувствовалась натянутость, и она проявлялась во всём: взглядах, движениях, скупом общении. Но постепенно Марина отошла от шока. Всё чаще её блуждающий взгляд подолгу стал задерживаться на Сергее. Наконец, измученная пыткой молчания, она тихим просящим голосом произнесла:

— Ты извини меня за вчерашнее.

— Чего уж там, не стоит извиняться. Я вполне тебя понимаю, — Сергей глухо кашлянул в кулак.

Девушка, казалось, не слышала его слов. Мысли её были где-то далеко, собираясь в один клубок, а взор, тягучий и страдающий, устремился в невидимую точку за окном.

— Я очень любила Василия, — после небольшой паузы тем же тихим голосом продолжила она. — Для меня он был братом и отцом одновременно. Папу я не помню. Он попал под поезд и умер, когда мне было полгода. Брат гулял со мной, играл по вечерам и баловался. Сам мастерил для меня игрушки и дарил их. Он был добрым и отзывчивым. Когда мама умерла, мне исполнилось шесть лет. Отчим отвёз меня к тётке на север, а сам пропал. Василий остался в Чусовом. К тому времени он был уже взрослый. Вначале от него приходили письма, а потом надолго связь оборвалась. Как позднее выяснилось, наш Василий был осужден за какое-то преступление. Отбыв наказание, приезжал к нам погостить. Потом вернулся назад в Чусовой и снова попал в колонию. Несколько лет от него не было никаких вестей. Однажды к нам зашёл милиционер и сообщил, что Василий бежал из колонии. Просил сообщить незамедлительно, если брат появится в нашем доме. Помню, я сильно испугалась тогда. Не знала, как поступить, если Василий вдруг действительно заглянет к нам. — Марина сглотнула подступивший комок и посмотрела на Сергея вопросительно. Пальцы её сильно дрожали, и, чтобы скрыть дрожание, она принялась перебирать бусы, свесившиеся над столиком.

— Василий не появился у нас ни разу. Но тайно я все-таки ждала его. Хотелось поговорить с ним и выяснить всё до конца. И вот — выяснила.

На глазах Марины вновь появились слёзы, лицо пошло красными пятнами. Закрывшись ладонью, она отвернулась к окну, проговорила:

— Я и в Чусовой-то поехала работать только для того, чтобы быть поближе к Васе. Мне почему-то казалось, что разыщут его и обязательно вернут в ту же колонию. Буду ездить к нему на свидания, навещать его.

Сергей взял маленькие, мокрые от слёз руки Марины и положил их в свои широкие и сильные ладони. Посмотрел девушке в лицо и сказал:

— Не надо плакать, Марина. За брата ты не ответчик. Что случилось — то случилось. Жизнь — не киношная плёнка, её не отмотать назад. Теперь надо думать, как жить дальше. Ты ведь в Чусовом сейчас совсем одна, поэтому можешь рассчитывать на мою помощь.

— Спасибо за добрые слова, — глухо, почти мученически, произнесла она, кусая губы.

На станции они попрощались, договорившись о встрече.

…Сергей очнулся от воспоминаний, перевернул очередную страницу. И вновь увидел стихи, стал читать.

Дочитав до конца, Сергей налил рюмку водки, залпом выпил. Перед глазами вновь поплыли картины прошлого.

…Их встреча с Мариной состоялась через две недели, в тот день, о котором они договорились заранее, попрощавшись на станции. Долго бродили по пустынному парку, присаживались на скамейку под липой, беседовали. Марина рассказывала, как устроилась на работу, как её приняли в коллективе, как живется в общежитии. В конце встречи Сергей отважился поцеловать девушку. Привлёк её к себе, но тут же почувствовал, как Марина напряглась, уперлась руками ему в грудь и поспешно отстранилась.

— Не надо, Серёжа, — тихо выговорила она. — Не быть нам вместе. Между нами столько горя, причинённого моим братом, что его не смыть никогда.

— О чём ты говоришь, Марина? — запротестовал Сергей. — Причём здесь твой брат? Стоит ли вспоминать то, что осталось позади?

— Моя тётя говорила: жизнь длинна, и по ней пройти не просто. Без колдобин и грязи дорога не бывает. И чтобы не упасть — нужно смотреть себе под ноги. Узнают твои родители, чья я родственница, и закрутится карусель. Остановить её у нас с тобой не получится. В упрёках да сомнениях сотрётся твоё чувство ко мне, и вместо него появится вражда.

— Мы не скажем, чья ты есть.

— Скрывать? Лгать? Прости, Серёжа, но я так не смогу. Уж лучше не встречаться нам, чтобы потом не страдать и не мучиться.

— Марина, это будет жестоко с твоей стороны. Ведь я… я влюбился в тебя с первого взгляда. — Сергей покраснел от смущения. — Я так ждал тебя, девушку моей мечты, видел во снах задолго до нашей встречи, и вот, наконец, дождался. Поверь, мы должны быть вместе, чтобы не случилось. Без тебя я не представляю себе дальнейшей жизни.

— Ты всё это придумал, Серёжа. Выкинь из головы и постарайся забыть. Ты сильный, и у тебя всё получится.

Сергей не нашёл слов, чтобы возразить. В полном молчании они добрели до общежития.

— Прощай, Серёжа, — сказала Марина. — Ты очень хороший парень, но мы с тобой не будем больше встречаться. Я так решила.

— Прощай, — ответил Сергей виноватым голосом и протянул руку. — Всегда буду помнить твой голос, как прекрасную музыку.

Они расстались. Тяжёлым морским шагом, чуть покачиваясь на ходу, Сергей шагнул в темноту ночи.

Он ни на минуту не сомневался в своих чувствах к Марине и ждал её, надеясь на чудо. Поступив работать вальщиком леса в лесосплавную контору, Сергей попал в бригаду, руководимую Долматовым Константином Спиридоновичем. Тем самым Костей-лесорубом, которого любила когда-то его покойная сестра Анна. По вечерам, когда на мрачном небе появлялись излохмаченные тёмные тучи, рвавшиеся куда-то за горизонт, словно торопясь отыскать там оставшиеся ещё сухими места и выплеснуть на них свои воды, когда, казалось, непогоде не будет конца, в окнах барака для вальщиков загорался свет. Слышались шум, смех, песни под гитару. Люди проводили свой досуг, как могли. Сергей не разделял шумных компаний. Старался уединиться и читал книги. Читал много и всё подряд. Как-то попробовал написать стихи, и они у него получились. Он бросил читать и увлёкся сочинительством. Потом это стало потребностью. Среди простых, грубоватых на вид людей его увлечение едва могло бы восприниматься всерьёз, скорее наоборот — породило бы массу насмешек, и поэтому он писал тайно. Писал о любви, и стихи его, наращиваемые постоянно новыми четверостишьями, превращались в нескончаемую поэму. Он писал, и перед глазами вставала Марина. Словно издалека наплывал пьянящий запах её волос, в душе возникало тревожное и вместе с тем сладко щемящее чувство, которое будоражило сознание. Голос Марины, мягкий и ломкий, как у подростка, несмолкаемым родничком звенел в ушах. В такие минуты становилось невыносимо грустно и тоскливо оттого, что Марина, в это же самое время, быть может, живёт совершенно иными чувствами и мыслями и не мучается, как он. Ей и неведомо, что счастье любви медленно и бесповоротно, как воды реки Чусовой, протекает мимо, и не остановить его, не задержать, пусть даже временно. Сергей брал гитару и пел свою нескончаемую песню без названия. Чистый громкий голос, точно острый топор, отсекал в этой песне каждое слово, и оно невидимой птицей залетало в комнаты барака. Вальщики по одному, на цыпочках, входили в комнату и размещались, кто где: на кроватях, чемоданах, а то и прямо на полу. Пелось в этой песне о нескладной судьбе моряка, о его несбывшихся мечтах, и о безответной любви к девушке по имени Марина — богине красоты, рождённой из морской пены. Песню слушали, затаив дыхание, а когда последний аккорд повисал в воздухе, вальщики просили повторить ещё раз.

Так прошёл год. В институт Сергей не стал поступать. Желание почему-то пропало. Но и в лесу оставаться было невмоготу — страстное желание видеть Марину, пусть издалека, пусть мимолётом, брало верх над разумом. Сергей не выдержал и покинул таёжный барак, ставший для него вторым домом. Проводы прошли тепло и сердечно. До накатанного тракта Сергея провожал сам бригадир. Перед расставанием, дожидаясь лесовоза, Долматов сказал:

— Вижу, мучаешься ты здесь. Должно быть, любовный короед издырявил твоё сердце основательно. Поэтому и отпускаю я тебя из тайги, пока оно не остановилось окончательно.

— А если ошибся?

— А если ошибся — так значит впервые, — Долматов пристально посмотрел на Сергея. — И всё равно послушай совет. Дельный. Формулой жизни называется.

— Кто ж вывел её, формулу эту? — усмехнулся Сергей.

— Аннушка, сестра твоя.

— Неужели помнишь ещё? — удивился Сергей.

— Настоящую любовь, брат, вырвать из души невозможно. Когда её жало вонзается в сердце — мучительный яд расходится по всему телу. И нет от него никакого противоядия. Так-то вот. Видишь — холостяком колоброжу до сих пор. Аль невдомёк тебе?

— Кто тебя знает — молчуном слывёшь в посёлке.

— Оттого и молчун, наверное, потому как много говорить мне в тягость.

— Так что гласит эта формула? — спросил Сергей, усмехнувшись вновь.

— А гласит она, дружище, о том, что за каждое удовольствие в жизни приходится расплачиваться, рано или поздно. Сказано просто, но мудро. Допустим, не любишь ты женщину или она тебя — расплата не заставит себя ждать. Подумай, прежде чем отдать своё сердце красавице. Убедись, что и она к тебе тянется с открытой душой.

— Ладно, считай, что я принял твой совет, — развеселился Сергей. — Только и другие слова я слышал однажды.

— Пошлость какую-нибудь?

— Вовсе нет. Один человек сказал мне, что жизнь одна, и если ждать любви до бесконечности, то она от этого не продлится ни на минуту. С моим портретом рассчитывать на божью милостыню не приходится. — Сергей победно взглянул на Долматова. В его глазах горела неистовая решительность.

— Балда. Зря ерепенишься. Физиономия твоя в норме, разве что чуточку внушительнее, чем у других мужиков. Не прислушаешься к совету — мучиться будешь всю жизнь. Без любви жить — что на суковатую ёлку присесть. Сколько не ёрзай по ней, она глаже от этого не станет.

Сергей ничего не ответил. Подошёл лесовоз, он забрался в кабину и укатил в город.

На завод его приняли учеником токаря, появилась возможность видеть Марину каждый день. Не зря говорят: вода камень точит. Настойчивые ухаживания сделали своё дело: Марина ответила взаимностью, они стали встречаться. Однажды их вечернее свидание затянулось до полуночи, и Марину не пустили в общежитие.

— Маринка…, — от волнения голос Сергея предательски зазвенел. — Предлагаю переночевать у меня.

Пауза длилась очень долго. Наконец, Марина прошептала:

— Что ж, небесного знамения, видно, не миновать…

Через месяц Сергей предложил Марине перебраться к нему. Возражений от неё он не услышал, а когда после работы пришёл к ней в общежитие, чтобы перенести вещи, — Марины в комнате не оказалось. Со слов подружек, она срочно уволилась и уехала без объяснения причины…

…Сергей встрепенулся от неприятного воспоминания, перевёл взгляд на портрет с чёрной лентой. Марина смотрела на него ироническим взглядом.

— Эх, Марина, Мариночка, — прошептал он. — Что же ты наделала, родная? Теперь я уже никогда не узнаю, что толкнуло тебя отказаться от меня. Что за тайну ты унесла с собой?

Сергей вновь наполнил рюмку, подержал её в руке некоторое время, как бы раздумывая, какой вопрос ещё задать Марине, и только потом выпил.

Он вновь принялся листать дневник, бегло просматривая записи. Они были изложены каким-то доверительным языком, словно Марина не просто фиксировала ушедшие события, а пыталась поделиться своими мыслями с кем-то другим. Каково же было удивление Сергея, когда в конце дневника он обнаружил записи, предназначенные ему. Они даже имели заглавие — «Разговор о любви через много лет». Сергей принялся читать, окунаясь в прошлое.

«Чуден разговор о любви. Прекрасны люди, любящие и рассуждающие о любви. Столько тонкостей и оттенков этого чувства раскрывает такой разговор. Есть любовь матери, любовь сына, любовь отца, брата, сестры. Любовь к делу и безделью, к весне, к собаке, к пирожкам с капустой. У одних она движет звёздами, у других олицетворяет червяка. Одни от любви умнеют, другие набираются сил. Конечно, любить тяжело, особенно когда любовь неразделённая, жестокая. Бывает и так, что она губит человека, ломает его, толкает на необдуманные поступки. Прошло много лет с того дня, когда я испугалась твоей любви, потому что она показалась мне жестокой. Ты носил меня на руках, сдувая при этом все пылинки, а мне почему-то постоянно казалось, что моим лёгким не хватает воздуха, и я вот-вот задохнусь. Я чувствовала, что становлюсь рабыней твоей любви. Тогда я ещё не знала, что любовь к человеку приходит по-разному. Одних она ослепляет мгновенно, с первого взгляда, а к другим приходит спустя годы. Кто-то склоняется к тому, что любовь слетает с небес на крыльях, кто-то — что она змеёй выползает из-под земли. И никому до сих пор неизвестно, как на самом деле она приходит к человеку. В дни наших встреч во мне не кипела страсть, не извергалась вулканом, как это происходило с тобой. Мне стало страшно оттого, что я не люблю тебя, обманываю, а чувство жалости и сострадания приняла за любовь. Я боялась признаться тебе в этом, и поэтому поступила так, как поступила. Уезжая, я ещё не знала, что частичка твоей любви, твоей страсти, которая осталась внутри меня, словно спичка, подожгла любовь и во мне. Я поняла это, когда на свет появился мой ребёнок, (и твой тоже), и назвала его твоим именем. В тот момент мне хотелось попросить у тебя прощения, я готова была упасть перед тобой на колени, чтобы ты разрешил мне быть с тобой. Но я опять испугалась, испугалась твоего возможного гнева и отторжения, который я не смогла бы пережить. Я подумала, что во мне маловато силёнок для этого, не так я добра и чиста, как себе кажусь, да и любовь моя — одна видимость, неспособна она совершать чудеса. Да и с какой стати мне была бы оказана такая высокая честь? И в это время за мной стал ухаживать молодой человек. Он говорил красивые слова, целовал мне руки (чего не делал ты), дарил цветы, которые в условиях севера — большая щедрость. В общем, ему удалось затуманить мой больной разум. В тот момент я думала, что судьба человека — это божественное меню, ниспосланное ему с небес. И каждый человек должен довольствоваться лишь тем, что в нём прописано. Я решила, что молодой человек, который так настойчиво ухаживал за мной — это знак с небес, он числится в моём меню, и согласилась стать его женой. Что было дальше — ты знаешь из моего рассказа в аэропорту. После смерти мужа я вновь принялась копаться в своих чувствах. Не скрою, я испытывала душевные муки и угрызения совести. Какие-то шаги и поступки пришлось сделать впервые. Мне стало легче, когда я вдруг поняла: Бог наделил меня судьбой, отличной от других, и поэтому не нужно метаться, а оставить всё, как есть. Разве я виновата, что моя любовь не может изменить облик этого мира? Вполне достаточно того, чтобы она была чиста, как утренняя роса, светла, как день, весела, как весна, и бесконечна, как вселенная. С утроенной энергией я принялась за свершение добрых дел. Я почувствовала вдруг, что моё сердце, моя душа полны любви к людям. Я помогала им преодолевать трудности и невзгоды, выхаживала больных, кормила голодных бомжей. Такая любовь прекрасна, она исполнена высокого смысла и красоты, и не требовала от меня особого напряжения. Я не обращала внимания на едкие высказывания подруг и друзей о том, что живу неправильно: всё-то я о ком-то забочусь, волнуюсь, жертвую собой, забывая о себе. Их суждения я пропускала мимо ушей потому, что искупала вину перед тобой. Моё письмо покажется тебе, наверно, слишком сумбурным и непоследовательным. Но ты, я надеюсь, дашь мне скидку. Всё. Вместо эпилога — моё поздравление в канун твоего дня рождения».

Дочитав последнюю страницу, Сергей отложил дневник и откинулся на спинку стула. Закрыв глаза, почувствовал, что с ним что-то произошло. Какое-то незнакомое ощущение, словно некое просветление, позволившее снять с души тяжёлый камень.

Послышался щелчок открываемого замка в двери, вернулся Сергей Пшеничников. Через минуту он был уже в комнате, сел на прежнее место, спокойно спросил:

— Успели ознакомиться с дневником мамы?

Жигарёв молча кивнул головой, неотрывно всматриваясь в лицо своего сына. Ему хотелось по лицу и взгляду понять, как тот относится к его появлению. От волнения до боли сцепил пальцы рук.

«Права оказалась, Марина. Сын действительно похож на меня», — подумалось Сергею, и в его душе прокатилась волна радости. — «Только глаза другие, такие глаза были у Марины. И губы её».

— Может быть, перейдём на «ты»? — предложил он сыну. — А то неловко как-то.

— Можно и на «ты», — без излишних размышлений согласился Сергей Пшеничников. — Вопросы появились?

— Да.

— Готов ответить.

— Будем ворошить прошлое?

Сергей-младший задумался на некоторое время, потом сказал:

— Прошлое было у вас с мамой, мне о нём ничего неизвестно, и я не вправе обсуждать эту тему.

— И то верно, — согласился с сыном Жигарёв. — Расскажи, как живёшь, что собираешься делать дальше?

— Я здесь не живу уже много лет. Год назад окончил военно-морское училище, служу на севере.

— Вот как! — удивился Жигарёв. — Твоя мама ничего мне об этом не рассказывала.

— Это с тобой она встречалась в самолёте?

— Да, встретились однажды в Домодедово, совершенно случайно. Была нелётная погода, и вылет на Екатеринбург задерживался.

— Она рассказывала о вашей встрече. Сказала, что повстречалась с другом юности, упомянула фамилию.

— И всё?

— А что ещё она должна была мне сказать? — удивился Сергей.

— Ну, мало ли что…, — смутился Жигарёв. — Как ей, к примеру, жилось и работалось в Чусовом, с какой целью она туда приезжала.

— Нет, в подробности мама меня не посвящала, — сухо ответил сын.

— Так, так… Значит, не посчитала нужным. Скажи, а что она рассказывала о твоём настоящем отце, когда ты был маленьким?

— Я не знал о твоём существовании вообще. Родным отцом для меня был мой отчим. Правда для нас открылась одновременно, мы оба узнали её из маминых записей. Поэтому, рассчитывать на то, что я брошусь сейчас в твои объятия, стану называть тебя батей — абсурдно, сам понимаешь, — усмехнулся Сергей. — Скажи, а ты не тот ли герой-подводник, о котором рассказывала мне мама в детстве?

От удивления брови Жигарёва поползли вверх, рот приоткрылся.

— Что она тебе рассказывала? — полюбопытствовал он.

— Историю об одном моряке, очень добром и мужественном, который потом погиб при выполнении важного правительственного задания.

Жигарёв рассмеялся:

— Не сомневаюсь, что это была сказка её собственного сочинения.

Потом, перестав смеяться, продолжил предположительно:

— Наверное, твоей маме очень хотелось, чтобы выдуманный ею моряк стал образцом для подражания. Как мне представляется, эта история и подтолкнула тебя в выборе профессии?

— Не знаю, вполне возможно. Только мечта стать моряком, на мой взгляд, поселилась во мне сама по себе. Я с детства увлёкся чтением книг о море и моряках. До сих пор люблю фильмы на эту тематику. — Глаза Сергея Пшеничникова сразу словно посветлели, заискрились счастливыми огоньками.

— Я тоже был моряком-подводником, и очень хотел стать офицером, — с печалью в голосе проговорил Сергей Степанович. — Только вот судьба распорядилась иначе…

— И что же помешало?

— Мы условились не ворошить прошлого, — улыбнулся Жигарёв и посмотрел на сына. — Или кое-какие события моей жизни тебе будут всё-таки интересны?

— Можешь не рассказывать, если не хочешь, я не настаиваю.

— Отчего же, расскажу. Возможно, это поможет тебе лучше понять, почему твоя мама оставила меня и уехала в эти края.

Сын промолчал и, немного насупившись, стал ждать от отца повествования.

— Срочную службу я проходил на Северном флоте, на АПЛ, которая стояла на базе в Видяево, — начал рассказывать Жигарёв. — Знакомое название?

— Как не знакомо, если моя лодка швартуется на этой базе, — пояснил Сергей.

— Так вот, после двух лет службы меня отправили за пополнением в Севастополь, — продолжил Жигарёв. — Там я случайно наткнулся на вора-рецидивиста, находящегося в розыске. Он со своими подельниками воткнул нож мне в спину, разукрасил лицо. Службу на флоте я закончил досрочно и отправился домой. Твоя мама ехала со мной в одном купе, где мы и познакомились. Бандит, который нанёс мне увечье, оказался её родным братом, твоим дядькой, стало быть. Кроме этого, он был ещё виновен в смерти моей старшей сестры. Видимо, по этой причине твоя мама тогда решила, что у нас не может быть будущего, и уехала бесследно.

— Ты пытался её разыскивать?

— Конечно, только мои поиски ни к чему не привели. В Кандалакшу она не вернулась, а фильтровать весь Советский Союз, сам понимаешь, — занятие бессмысленное.

Сергей-младший потянулся за бутылкой, наполнил рюмки.

— Пусть земля ей будет пухом, — сказал он, взглянув на фотографию матери.

— А душа на небесах приобретёт покой, — тихим голосом дополнил Жигарёв.

Мужчины, не чокаясь, выпили, немного помолчали.

— Что собираешься делать дальше? — спросил Сергей сына.

— Через двое суток я должен быть на базе. Экипаж готовится к выходу в море.

— Отпуск не ожидается?

— Командир обещал предоставить после похода.

— Приглашаю погостить у меня. Сплавимся по Чусовой, порыбачим. Рыба на любой вкус: язь, лещь, щука, хариус, пескари. Можно и поохотиться.

— Подумаю, но не обещаю. В Карелии тоже очень живописная природа. Друг пригласил, он из тех мест.

— Ну, что ж, подумай. Надумаешь — дай знать, встречу. Можешь и друга прихватить с собой — места всем хватит.

Отец и сын проговорили ещё около часа. Потом Жигарёв засобирался.

— Пойду я, пожалуй, Серёжа. Загляну к Марине, а потом сразу в аэропорт. Улечу ночным рейсом.

— Ты спешишь куда-то? — удивился Сергей. — Странно, но мне показалось, что твой визит был спланирован не на один день.

— Ты прав, Серёжа. Я планировал задержаться в Уренгое на несколько недель, — подтвердил Жигарёв. — Однако с внезапным уходом Марины все мои планы рухнули.

— Тебе требовалась какая-то помощь от мамы? — В глазах Сергея-младшего застыло ожидание ответа.

— В общем, да, — признался Жигарёв. — Я рассчитывал пожить у вас некоторое время.

И он рассказал сыну всё, что с ним приключилось.

— Одним словом, тебе потребовалось временное убежище? — совершенно спокойно и даже весело спросил сын. — В чём проблема? Живи здесь, сколько заблагорассудится. Квартира всё равно будет пустовать до моего отпуска. Сейчас нет времени заниматься её продажей.

— И ты готов оставить в ней совсем незнакомого тебе человека? — спросил Жигарёв. — Не легкомысленно ли с твоей стороны?

— Я оставляю квартиру для временного проживания своего отца, — с улыбкой, чуть сощурившись, ответил Сергей. — Я уверен, что он не мошенник.

— Спасибо за доверие, — ответил Жигарёв, и по его телу прокатилась теплая волна.

— Ну, вот, проблема решена. Завтра мы вместе сходим на могилку мамы, а потом обсудим, какой памятник для неё следует заказать.

— Лады, — согласился Жигарёв, радуясь в душе порядочностью сына.

До глубокой ночи они просидели за столом, вспоминая Марину. На следующий день во второй половине дня Сергей Пшеничников отбыл к месту службы, а Жигарёв занялся хлопотами по изготовлению памятника и установке его на могилке Марины.

Уренгой он покинул через три недели. Вернуться сразу в Чусовой не рискнул и решил вначале наведаться в контору к Щеголькову. Позвонив из аэропорта «Кольцово» и договорившись с Артёмом о встрече, Жигарёв явился к нему в кабинет минута в минуту. Щегольков встретил Сергея крепким рукопожатием и улыбкой на лице.

— Правильно поступил, что явился ко мне, — сказал он. — Я заготовил для тебя документ с солидной печатью нашего учреждения. Он потребуется тебе для оправдания перед мэром.

— У меня появились какие-то проблемы? — с недоумением спросил Сергей. — Я же звонил Белышеву, просил оформить отпуск за свой счёт.

— Видимо, кто-то дышит тебе в затылок, — невесело усмехнулся Щегольков. — Хочет твоей отставки. Просьбу мэра мне передал Миронов.

— Странно, никому я дорогу не переходил. Да и глупо увольнять директора предприятия за прогулы. Существует множество других способов, чтобы избавиться от руководителя. — Жигарёв с озадаченным видом поскрёб затылок. — Скорее всего, вышло какое-то недоразумение.

— Не знаю, что там у вас произошло, но справку я отдаю тебе из рук в руки. Приедешь — разберёшься сам, что к чему.

— Ладно, проехали, — со вздохом произнёс Сергей. — Скажи лучше, как прошла операция.

— А что тут рассказывать? Всё прошло, как обычно. Обложили волчью стаю, уткнули мордами в землю, надели браслеты и отправили в кутузку. Сейчас ими занимаются следственные органы.

— Сдались без сопротивления?

— Ну, что ты! Пришлось пострелять немного, есть пять трупов.

— Гайворонский жив?

— Все главари живы, дефицитные места в аду поспешила занять тупоголовая охрана.

— А что с Екатериной Небаскиной? Её арестовали?

— Она оказалась хитрее всех, — усмехнулся Щегольков. — Ускользнула от нас за день до появления брата в России.

— Куда, неизвестно?

— Упорхнула куда-то по поддельному паспорту.

— Это предположение или факт?

— Факт — уехала в аэропорт, это подтвердил таксист, который её отвозил, а предположение, потому что пассажирки под фамилией Небаскина не зарегистрировано ни на один из рейсов.

— Понятно, — почему-то с облегчением выговорил Жигарёв. — И что вы намерены делать дальше?

— А ничего, — спокойно произнёс Артём. — Пусть в джунглях кормит обезьян, если это занятие ей больше подходит. У нас и без неё достаточное количество фигурантов. Упрячем бандитов за решётку и дело с концом. Мы не кровожадные. Для нас главное — обрубить хвост наркотрафика.

— Я могу возвращаться в Чусовой?

— Можешь отправляться на все четыре стороны. Твоей помощи было вполне достаточно.

— Ты так говоришь, будто хочешь спровадить меня как можно скорее, — насмешливо проговорил Жигарёв.

— А вот здесь, уважаемый Сергей Степанович, твоё чутьё подвело, — рассмеялся Щегольков. — У меня сегодня нет срочных дел, и мы с тобой, братишка, можем прямо сейчас улизнуть из конторы. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я предложу обмыть успешно проведённую операцию в каком-нибудь маленьком ресторанчике?

— Я это расцениваю, как достойный поступок русского офицера, — довольно хмыкнул Сергей.

Щегольков вызвал машину, и они укатили за город в уютный ресторан под названием «Грузинский двор». Вечером, та же служебная «Волга» доставила Сергея на железнодорожный вокзал. Утром следующего дня он был уже в Чусовом и сразу вышел на работу.

Первым делом направился к мэру, доложил о своём выходе. Белышев выслушал его и разразился тирадой нелестных высказываний. Как оказалось, после отъезда Сергея в Уренгой, депутатский корпус неожиданно заинтересовался финансовым положением предприятия. Для получения информации была направлена ревизионная группа. Главный бухгалтер, ссылаясь на отсутствие руководителя, категоричным тоном отказала в предоставлении финансовых документов. Возник конфликт. Депутаты стали искать Жигарёва и, естественно, не нашли. Не нашлось и его заявления на отпуск по семейным обстоятельствам. Такой факт сильно разгневал народных избранников. Амбициозные слуги народа потребовали от мэра незамедлительно уволить Жигарёва за прогулы.

— Ты что, Сергей Степанович, не мог отправить в мой адрес хотя бы телеграмму? — недовольно высказался Белышев. — Мне ли тебя учить, как оформляется отпуск по семейным обстоятельствам?

— Виноват, Анатолий Михайлович, — покаялся Сергей. — Разве мог я предположить, что так всё обернётся.

— Твои покаяния к делу не пришьёшь, товарищ директор, — пробурчал Белышев. — Нужен документ, чтобы исчерпать инцидент.

— Пожалуйста, — весело произнёс Сергей, извлекая из папки письмо за подписью Щеголькова. — Такой документ я привёз. В нём ясно сказано, чем я занимался в период своего отсутствия.

Белышев взял письмо, внимательно прочитал. Штамп Управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков в верхнем левом углу резко изменил его настроение. Глаза мэра подобрели.

— Это прикрытие, или ты на самом деле участвовал в проведении операции? — спросил Белышев, уставившись на Жигарёва.

— Я не из тех людей, которые способны использовать подложные документы, — усмехнувшись, ответил Сергей. — Неужели начальник ФСБ Миронов не успел проинформировать вас о задержании особо опасного преступника по фамилии Адмиралов?

— Почему же, ввёл в курс дела. Эта операция наделала много шума в городе.

— Значит, и депутаты наслышаны о переполохе. — Жигарёв немного помолчал, потом, собравшись с мыслями, продолжил:

— А вам, Анатолий Михайлович, в качестве исключения, я раскрою секрет: этот Адмиралов — брат моей бывшей жены. Настоящая его фамилия — Гайворонский, бандит по кличке Баклан. Много лет назад он искусно инсценировал свою смерть. Ему удалось исчезнуть из поля зрения правоохранительных органов. И только сейчас, с моей помощью, бандита удалось задержать.

— Да ты, Сергей Степанович, оказывается, просто герой, — поразился Белышев. — Может быть, стоит рассказать об этом на страницах местной прессы?

— Нет, — твёрдо заявил Жигарёв. — Я предпочёл бы остаться в тени. В этой истории много эпизодов личного характера, которые мне бы не хотелось ворошить.

— Ну, как знаешь, — с ноткой разочарования в голосе сказал Белышев. — А вот письмо я обязательно покажу этому сопляку, из-за которого разгорелся весь сыр-бор.

— Кто такой?

— Да есть тут один обормот в депутатском корпусе. Планово-бюджетную комиссию возглавляет. Мутит воду на пустом месте. Советую тебе быть с ним поосторожнее, Сергей Степанович, не лезь на рожон. Никто не знает, что за мысли витают в его больной голове.

— Спасибо, учту.

— Хорошо, иди, работай. Дел у тебя поднакопилось предостаточно, как мне думается. Впрягайся в упряжку, разгребай проблемы.

Жигарёв отправился на предприятие.

И захлестнули его перестроечные будни. Он дневал и ночевал на работе. Нелегко приходилось в те годы руководителям предприятий любой отрасли. Правительство пыталось навязывать несуразные законы, которые выходили из-под пера шустрых чиновников-временщиков один за другим, но законы эти, так и не заработав, очень быстро забывались. Люди, порождающие их, почему-то свято верили в невероятно быструю перестройку, и искренне удивлялись, когда их бездна мудрёностей не работала на местах.

Летели годы, менялись чиновники, появлялись, как грибы, новые партии, а из груди простого народа, как это ни странно, не исходил облегчённый выдох. Непонятные элементы перестройки выползали, как тараканы, на поверхность изо всех щелей.