Приближался Ильин день. По утрам от мокрых лугов поднимался пар, скрывая в голубовато-серой пелене пожелтевшие травы. Сенокосная страда затухала. Посреди стриженых полян, основательно зажатые подпорками, как грибы после дождя, то там, то здесь появлялись пузатые стога сена.

Месяц уже Катерина Жигарёва чувствовала в себе новые, незнакомые для неё, перемены. Смеялась и радовалась этим переменам и, если бы спросили её, какие это перемены, она и сама, наверное, не смогла бы ответить, что же произошло. Как-то внутренне она чувствовала их, и они зародили в ней уверенность: будет ребёнок. День за днём готовилась к разговору с мужем, не знала, как начать: обыденно, как бы невзначай, или же накрыть стол по-праздничному, надеть самое красивое платье, заинтриговать Сергея, а потом уже торжественно объявить новость.

Всё произошло иначе. Однажды муж вернулся домой поздно, когда совсем стемнело. За ужином был молчалив. Чувствовалось, что он чем-то взволнован, даже раздражён.

Катерина не приставала с расспросами, ждала: расскажет сам. Так у них повелось с первых дней совместной жизни. И действительно, когда они улеглись спать, Сергей заговорил сам.

— Ты знаешь, Катюша, что я сегодня услышал от своего начальника?

— Что?

— Работаю, оказывается, без году неделю, а уже голос поднимаю, воду мучу. Коллектив, видите ли, будоражу. В конце концов, взял и высказал я ему всё, что думаю.

— Из-за чего хоть весь сыр-бор? — тихо спросила Катерина, прижалась к Сергею и положила голову ему на плечо.

— Да, можно сказать, из-за ничего. В доменном цехе произошла авария, объявили аврал. Появился начальник участка, сказал: «Надо поработать, мужики». Надо — значит надо, о чём разговор? Все понимаем: стоит домна. Я спросил, сколько по времени предстоит поработать, и что будем делать. Слышу в ответ: «Сколько потребуется, столько и будем трудиться, пока не заработает домна».

— Я, в шутку, сказал ему: «Ну, если не можете ответить, придётся приказ затребовать». У него даже лицо перекосилось, заорал на меня. Бюрократ я, оказывается, не понимаю серьёзности положения и далее в том же духе. Попытался было высказать ему, что авария — в доменном цехе, а не у нас, и раз нужно помочь — всё должно быть в рамках закона, таков порядок. На приказ много времени не потребуется, зато бригада будет знать, что делать, сколько и как. А он в ответ матюга загнул, сказал, чтобы не мутил коллектив. Не было, говорит, смутьянов в нашем коллективе и не будет. Я у него первый и последний. Вот и весь приказ. Понимаешь, Катя, что меня больше всего возмутило? — Сергей на некоторое время умолк, потом сказал:

— Не отсутствие приказа, и не матерщина даже. Слепое повиновение начальству. Будто мы быдло какое. Просидели четыре часа без дела. На стрёме, на всякий случай: вдруг понадобятся рабочие руки? Перед тем, как пойти домой, зашёл я в конторку, озвучил недовольство бригады. И события развернулись, как в сказке. Пуще прежнего разгневался наш начальник, прогнал меня с работы.

Катя обвила Сергея руками, зашептала:

— Не печалься, муженёк мой ненаглядный. Забудь про все невзгоды. Утро вечера мудренее — восторжествует справедливость. Выслушай меня лучше.

— Слушаю, — покорно отозвался Сергей.

— Серёжа, у нас будет ребёнок.

— Что?! Что ты сказала?! — Сергей резко приподнялся, сел в кровати, потом наклонился к жене.

— Повтори!

— У нас будет ребёнок, — испуганно повторила Катерина.

— Значит, ты беременна? Катюша, золото ты моё! Ты просто не представляешь, как я рад, как счастлив!

Сергей навалился на жену. Ликуя, принялся её тормошить, целовать в губы, в щёки, в шею, в волосы.

— Ты задушишь меня, Серёжа! Пусти.

Она выбралась из объятий, водрузилась на Сергея сверху.

— Ты кого хочешь: сына или дочку?

— Сына, конечно. Спрашиваешь ещё. Первым должен быть сын.

— А почему сын?

— Потому что помощник нужен.

— А дочь разве не помощница?

— Мужчина при желании всегда может заменить женщину. А вот женщина мужчину — никогда.

— Будет тебе сын, — не стала спорить Катерина.

За окном зашумел дождь. Крупные тяжёлые капли покатились вниз по стеклу. Катерине на миг показалось, будто это не дождевые капли вовсе, будто плачет кто-то за окном, и слёзы стекают по лицу, а черёмуха, наклонившись вплотную, утирает их своими ветвями. Глядя на странное видение, Катерина сама вдруг беспричинно заплакала.

— Ты что? Что с тобой? — опешил Сергей.

— Так, ничего. Бабьи слёзы. Всплакнуть вдруг захотелось.

— А-а, — понимающе протянул Сергей. — Бывает.

Некоторое время они лежали, молчали. Потом Сергей неожиданно спросил:

— Как ты относишься к животине?

— В каком смысле?

— В прямом. У нас будет сын, а чем ты собираешься его кормить? Молчишь? Молоко ему потребуется.

— Ты предлагаешь приобрести корову?

— Угадала.

— Хорошо. А сена где взять? Лето уже на исходе.

— Думаю, проблем не будет. Успеем накосить. Трава, правда, чуточку перестояла, но не беда. В голодные годы крестьяне кормили свою живность даже соломой. А тут сено всё-таки. Найдём лужок где-нибудь в низине, там трава ещё зелёная. Или осоки накосим. Так как, берём коровушку?

— Берём, — не раздумывая долго, согласилась Катерина.

На следующий день Сергей осмотрел лодку. По всей вероятности, Гайворонский не пользовался ею несколько лет. Днище рассохлось настолько, что конопать вывалилась по всей длине шва. Пришлось вогнать в щели свежие смоляные канатики, проконопатить и просмолить.

Когда лодка была готова, Сергей спустил её на воду замокнуть. Подумав, привязал цепью к толстому бревну, выброшенному на берег в половодье.

Искать сенокосное счастье Сергей и Катерина запланировали на субботу. Встали пораньше, когда густой туман толстым слоем ещё висел над водой. Снесли в лодку нехитрые пожитки и отчалили от берега. К полудню добрались до Гиблого Яра. Катерина вышла на берег и осталась с вещами у лодки. Сергей пошёл на поиски некошеных полян. Увидев невдалеке небольшое бревно, Катя подкатила его к расставленным вещам. Набросила сверху куртку, присела.

Дно реки было песчаное, на нём резвилась стайка шустрых пескарей. По небу медленно катились кустистые облака. Они, то закрывали солнце, и тогда водная гладь темнела, то проходили мимо, и солнце в это время отражалось от поверхности, разбрызгивая вокруг яркие прерывистые лучи. Небольшие волны тихо качали лодку. Катя отломила краюшку хлеба и принялась прикармливать пескарей.

Прошло около получаса. Она заждалась мужа и хотела уже подняться на берег, чтобы поискать его глазами, как услышала весёлое насвистывание.

— Нашёл, — радостно сообщил Сергей, спускаясь к воде. — Много ещё травы здесь. Да и осока сгодится. Её тут видимо — невидимо. Так что, пошли, любимая. Осторожно только, не подверни ногу.

Он помог жене подняться на крутой берег, навьючил на себя немыслимую ношу с пожитками, и они направились облюбовывать место для шалаша. Катерина немного приотстала и с любовью наблюдала за Сергеем. Он шёл, не оборачиваясь, и поэтому не сразу обнаружил, что жена держится на расстоянии.

— Ты чего, устала? — спросил Сергей Катерину, когда та приблизилась к нему.

— Нет, просто любуюсь тобой.

— И что же ценного ты нашла во мне?

— Никогда бы не подумала, что ты у меня такой… — произнесла она с нежностью.

— Какой?

— Ну-у, крестьянин что ли…

— А я и есть крестьянин. Самый настоящий.

— Что-то я не замечала этого раньше.

— Как же ты могла заметить, если жили мы с тобой порознь?

— В одном посёлке — разве порознь? Да тут каждый знает друг друга лучше, чем своего родственника.

— Ну, уж, скажешь тоже, — не согласился Сергей. — Ты меня только сегодня и разглядела по-настоящему, не правда ли?

Катя подошла к мужу вплотную, обняла его и, заглядывая в лицо, с лукавой улыбкой тихо спросила:

— Ты почему с женой так разговариваешь? Споришь, не соглашаешься, нервируешь. Почему о сыне не думаешь? Жена твоя, понимаешь ли, беременна, а ты и ухом не ведёшь, чтобы оградить её от волнений! Почему такой бессердечный?

Сергей рассмеялся, приняв шутливую игру Катерины, и в таком же тоне ответил:

— Ой, действительно. Как же я не подумал о ребёнке? Виноват. Прости, дорогая. Больше не буду спорить с тобой до появления его на свет. Поверь. Ты мне веришь?

— Я верю тебе, Серёжа. Всегда и во всём. И хочу, чтобы ты оставался таким всегда.

— Крестьянином? — вставил Сергей и широко улыбнулся.

— Да, если этот крестьянин — добрый, отзывчивый, трудолюбивый и… нежный…

— Я постараюсь оправдать твои пожелания.

Он легонько отстранил Катю, приказал:

— Пора за дело.

— Слушаю и повинуюсь.

Сергей настроил косу, потом упёр новое косовище в землю, принялся точить, водя бруском по лезвию с обеих сторон одновременно. Звучание калёной стали звенящим эхом отзывалось далеко в лесу.

— Ну, Катюша, с Богом, что ли?

— С Богом, Серёжа, — отозвалась Катерина, разбирая пожитки.

Сергей сделал один прокос, затем второй, третий, оставляя слева от себя большие валки пахучей травы. Когда её стало достаточно, чтобы покрыть шалаш, он остановился передохнуть.

— День-то сегодня — благодать!

Подошёл к жене, взглянул на неё. Прищурившись зелёными глазами, весело спросил:

— А не пора ли нам пора, что мы делали вчера?

— А что мы делали вчера?

— Догадайся с трёх раз?

— Без догадок ясно — проголодался. Разводи костёр, открой банку с тушёнкой и через час, слышишь, ровно через час — к столу.

— Замётано.

Он выполнил просьбу жены и принялся возводить жилище. Нарубил ивовых прутьев толщиной в два пальца, заострил с концов. Через равные промежутки вогнал в землю. Изогнув дугой, соединил прутья и переплёл косичкой. Вскоре каркас был готов. Набросав сверху свежескошенной травы, громко подытожил:

— Ну вот, ночевать есть где. И спать мы будем, скажу я тебе, без задних ног. Трава-то с дурманом.

— Как это без задних ног? Что, ещё и передние бывают?

— Ну… это поговорка есть такая, — с запинкой ответил Сергей, не зная, как пояснить сказанное.

— Не знаешь — не говори, — поучительно сказала Катя. — Иди, полью на руки. Будем обедать.

Обед был накрыт прямо на траве. Катерина прихватила с собой старенькую клеенку, серенькую, с яркими васильками, и все продукты сейчас располагались на ней. Было по-домашнему уютно.

— А ты молодец. Знатная хозяйка, — заметил Сергей, принимая из рук жены тарелку ароматного супа.

— Спасибо за похвалу, старалась угодить тебе. Работника нужно кормить вкусно и сытно. Иначе отдачи не будет. Ты ведь здесь один труженик. И косить, и грести, и стог метать тебе предстоит одному. Из меня помощник-то никудышный. Вот и буду с кастрюлями да чашками тебя обхаживать.

— Говори, говори. Знаю я тебя — не усидишь, за грабли схватишься.

После обеда Сергей опять косил. Косил сноровисто и увлечённо, размахивал косой, будто играл ею. Усталость почувствовалась не сразу. Разгорячённая кровь притупляла это ощущение. Только когда он присел отдохнуть, в остывшем теле возникла вялость, заныл позвоночник. Пропотевшая на спине рубаха остывала, и мокрая ткань отдавала неприятным холодком. Ему вдруг вспомнился эпизод на сенокосе, когда он был маленьким…

… — Пап, а пап, а куда сила уходит, когда человек устаёт? — спросил он тогда у отца.

Тот хитро улыбнулся в усы, задал встречный вопрос:

— А что ты сейчас делал?

— Косил.

— Вот силушка твоя и ушла в землю через косовище, как электрический ток.

— Ну да? — не поверил Серёжка. — А если бы я не косил, а, скажем, огород копал? Тогда как же?

— Через черенок лопаты стечёт она, и опять в землю.

— Хм-м, ну а если бы я рыбу удил? — не унимался мальчуган.

— А ты что же, сынок, устаёшь на своей рыбалке?

— Не-ет, — растерянно протянул Серёжка.

— Вот видишь, — рассмеялся отец. — На рыбалке, стало быть, вся силушка остаётся при тебе.

«Когда это было? — подумал Сергей, вспомнив тот забавный эпизод. — В пять, в шесть лет или позже?»

Мысли его вернулись к отцу.

«Почему мы не встречаемся? Что стоит между нами? Мать — понятно, зациклилась на сплетнях. А он? Мудрый, понятливый. Почему не пожелал переговорить со мной? Гордый? Обида душит? Мог бы зайти, сказать хоть что-то. И странное дело: после моего ухода, мы ни разу не повстречались с ним на улице. Что это? Случайность? Или нежелание встретиться?»

Сергей находился неподалёку от жены и удивился её длительному молчанию. Встал, подошёл ближе. Катерина сидела, не шевелясь, взгляд был устремлён в огонь. Глаза, что у манекена, — неподвижны. Вдруг она негромко запела.

— Откуда такой репертуар? — удивлённо спросил он.

— Народная песня, — ответила Катерина. — Взгрустнулось что-то. Вспомнила подружек и запела. Эту песню мы в стройотряде пели, концерты давали. Для местных. Комитет комсомола обязывал. Однажды инструктор с проверкой приехал — вот потеха была. Интеллигентный такой, в очках. Пожаловал с кучей разных формуляров, множеством инструкций. Пришёл на наш концерт, в деревенском клубе дело было. Устроился в первом ряду, сидит, ждёт. Ведущий, как положено, номера объявляет. И вот на сцену выходит наша Милиция.

— Кто выходит? — переспросил Сергей.

— Милиция. Девчонка из нашей группы. Имя у неё такое. Папа — милиционер с большим стажем. А она родилась аккурат 10 ноября — в День милиции. Вод предок и наградил её таким имечком. Отчество, как будто в отместку, подогнано под имя — Анфилофьевна. Милиция Анфилофьевна. Но она не унывала, не ругала отца за экстравагантность. Бой — девка, заводила наша и проказница. Вышла Милиция на сцену с гитарой и запела:

— Видел бы ты этого очкарика! Вскочил с места, руками замахал. Потом начал кричать что-то. А у Милиции не голос — голосище. Его крики утонули в песне. Получилось, как в немом кино: гримаса на лице и беззвучное шевеление губ. Парни из зала кричат: «Эй, ты, чистоплюй! Не мешай слушать! Дёрни из зала!» Ну и прочие угрозы. А наш инструктор не унимается. Тогда деревенские парни взяли его на руки и вынесли из клуба.

Глаза Катерины повлажнели и блестели как-то по-особенному. Она взяла ложку, помешала ею в котелке. Ароматный дух варева завис в воздухе и невольно выдавил у Сергея голодную слюну.

— Серёжа, подай, пожалуйста, тарелки, — попросила Катерина. — Похлёбка готова.

— Вовремя я подоспел, однако, — послышался за спиной голос.

Сергей и Катерина разом обернулись: перед ними стоял отец Сергея. Катерина изменилась в лице, слегка побледнела.

— Мир шалашу вашему, — Степан помедлил, потом первым протянул руку сыну.

Оба неловко обменялись рукопожатием. Степан присел у костра, достал трубку, с которой не расставался никогда, набил табаком из кисета, задымил.

— Страдавать надумал? — спросил он Сергея, пристально заглядывая в лицо.

— Да, надумали, — коротко ответил тот.

— Уж не корову ли собрался заводить?

— Ты угадал: именно корову.

Отец словно бы и не замечал скованности сына и продолжал спрашивать, рассуждая вслух.

— Корова — это хорошо. Молоко, сметана, творожок — всегда востребованы на столе. Только поздновато сейчас страдавать-то, трава соки потеряла.

Он взял пучок травы, скрутил жгутом и переломил через ладонь.

— Не выступает зелень-то на руке. Всё одно, что солома. Удои малы будут.

— Нам хватит. С соками накосим следующим летом.

— Ну-ну. — Старик крякнул неопределённо, воткнул в рот трубку.

— Катерина, ты обед-то сварила? Сходила бы зверобою нарвала. Уж больно нравится мне чай с этой травкой. В моём котелке и заварим, в нём дух особенный.

Катя, будто только и ждала распоряжений от свёкра. Привстала и, молча сверкнув глазами, направилась к берегу.

— Ты вот что, сынок, — заговорил отец, проводив взглядом Катерину. — Хошь, серчай на меня, хошь, не серчай — это твоё дело, а разок, всё-таки, выслушай меня, наберись терпения.

Сергей сидел неподвижно, уставившись в огонь.

— Я ведь тоже могу быть в обиде на тебя, коль на то пошло, — чмокая трубкой, неторопливо начал Степан. — Рассуди сам: ты ушёл из дому, не сказав мне ни слова. Будто и не было у тебя отца, будто и не жил ты в моём доме. Неужто, враги мы с тобой?

— Ты зачем пришёл? — не меняя позы, оборвал отца Сергей.

— Не кипятись, сынок, отвечу и на этот вопрос. Выслушай до конца.

Трубка Степана отчего-то угасла, он постучал ею о каблук сапога и вновь разжёг.

— Стоит ли враждовать от того, что невестка свекрови не понравилась? Это старый вопрос, Серёга. Не припомню случая, чтобы сноха с первых дней попала в объятья свекрови. Не было такого и не будет никогда. Потому как кровь разная. Не родная.

— Не о том ты говоришь, батя. Прекрасно ведь знаешь — не о том.

— О том, сынок, как раз о том. Отчего мать разгневалась? От того, что верховод наш, Гайворонский, сукиным сыном оказался. Так? Так. Народ, опять же, зароптал. А коль повесился изверг — на кого роптать? На дочь его, Катерину. Всем обществом, стало быть. Надо же бабам отрыгнуть свою злобу, такое уж это племя. А тут ты ушёл к ней, до утра. Трудно такое сразу перемолоть. Признаться, и я вознегодовал поначалу-то. Потом остыл. Пошто, думаю, дочь должна искупать отцовский грех? Пошто должна нести его крест? Рассуждаю так про себя, а у самого из головы не выходит: невиноватая — ладно, отчего ж про золото молчит?

— И ты о нём. Какое золото? Откуда?

— То, что отец ей оставил.

— Тебе доподлинно известно о нём?

— А то нет. Катюхин отец перед тем, как удавиться, сам сообщил.

— Тебе лично?

— Не-ет, Трофиму и Петру. Им я верю: народ не болтливый, утки в небеса не запустят.

— Катерина не ведает ни о каком золоте, батя.

— И я так кумекаю про себя. Но золото-то существует, однако…

— И что? Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего, ровным счётом ничего. А вот спросить — хочу.

— Ну?

— Вдруг оно возьмёт, да и отыщется? Что с ним делать-то будешь?

Сергей не ожидал провокационного вопроса, опешил.

— К-как… что?

— Что?

— Сдам… государству.

— Госуда-арству, — передразнил Степан сына. — Ты хоть представляешь себе, какое это золото?

Сергей вопросительно поднял брови.

— Зубы людские, ничего другого быть не может. Драгоценности забирали немецкие офицеры, а эти, — Степан сплюнул, — у мертвецов во рту ковырялись.

Оба замолчали.

— Походит Катерина лицом на отца своего, — после длительного молчания заговорил Степан. — Шибко походит. Напоминать прошлое будет, а это, поверь, нелегко в наши годы.

Старик поднялся, походил у костра, размял затёкшие ноги. Потом сел на прежнее место.

— А, в общем, Катерина — хорошая девка. Выросла на моих глазах. Лицом баская, телом — тугая, и ко всему ещё работящая. Это для мужика наиважнейшее дело. Живите с Богом, коль приглянулись друг дружке. Сейте добро вокруг, не держите камней за пазухой. Народ, глядишь, и оценит вас по делам. Люд в посёлке понятливый и отзывчивый. Разберётся со временем, что к чему. М-да…

Старик пожевал губами, покряхтел немного и уставился в огонь.

— Только по другому делу я здесь, сынок. — Степан посмотрел внимательно на Сергея. — Посоветоваться надобно.

Брови Сергея взлетели вверх, он с удивлением взглянул на отца. Не припомнить случая, когда тот советовался с ним.

«Отмотал пешкодралом пять километров, чтобы посоветоваться? Не может быть! Шутит? Тоже не похоже. Тогда что же?» — недоумевал Сергей.

После продолжительной паузы отец повернулся к нему и спросил:

— Катерина не сказывала тебе, где сейчас Роман?

— Не-ет, — всё ещё недоумевая, протянул Сергей.

— Нашёл я его, мёртвого… Хотел с тобой обсудить сразу же, да тебя из дома не вытянуть. Ждал удобного случая. Сегодня встал на зорьке, смотрю: лодка ваша отчаливает. Ну и я следом, всё одно за грибами собирался.

— Где нашёл?

— Тут, недалече. Может, помнишь болото за старым бараком?

— Помню. Там ещё островок посредине есть.

— Вот-вот. У островка и нашёл. На спине лежал. Отчего мёртвый — определить не смог. Сам ли помер, убил ли кто, сказать трудно — много времени прошло. С прошлого года лежал. Зверьё шибко порвало, птицы исклевали. Одёжа полосатая. Показывал Николке Ищикину, он с аппаратом приходил. Сделал снимки и переправил в район. Меня упросил схоронить тело, кто же повезёт шкелет без мяса в такую даль? Вот я и закопал его. Там же, на островке. Как думаешь, сказать Катерине обо всём? Братом как-никак приходился.

Сергей медлил с ответом, растерянно смотрел по сторонам.

— Беременна она — вот в чём суть. Будет переживать, а ей это сейчас во вред, — наконец высказал он своё опасение.

— Тогда не надо, тогда — молчим оба.

С пучком зверобоя в руках показалась Катерина. Вскоре она поставила перед Степаном котелок с водой, положила траву для заварки.

— Спасибо, дочка. Суп-то твой перепрел, поди? Сымай с огня, котелок повесим.

Они все вместе отведали похлёбки, затем попили лугового чая. Старик некоторое время думал, что же делать дальше: предложить свои услуги и помахать косой или же откланяться и удалиться. Он попытался было расспросить молодых о житье-бытье, но сын и невестка отвечали ему односложно и с большой неохотой. Сами разговор не затевали. По всему чувствовалось: отчуждённость закрепилась в их душах прочно.

— Ну, мне пора, — Степан встал, поднял свой посох, с которым не расставался уже добрых полгода, отвесил лёгкий поклон костру.

— Бывайте здоровы, — поспешно проговорил он и поплёлся вдоль берега назад.

Отойдя с километр, Степан остановился, высмотрел у воды бревно, сел. Рука машинально нащупала трубку, он набил её самосадом, закурил. В душе старика свербело от встречи с сыном. Он смотрел на бегущую воду и думал: «Как же вернуть сына? Как вернуть прежние отношения? Как следует поступить, что сделать для того, чтобы вытащить его из скорлупы, в которую он забрался вместе с Катериной. Никакой радости не было на их лицах. По-прежнему сторонятся, дуются, как мыши на крупу. Может, сходить в гости к ним, когда они вернутся с сенокоса? Поглядеть, как живут, переговорить с Катериной по душам, попытаться вывернуть её боль наизнанку. Понять, на что обиделась, чего бы ей хотелось. Она девка покладистая, должна понять мои слова. Глядишь, и перемирие наступит. Сделать так? А вдруг не сработает моя придумка? Вдруг они не пустят меня дальше порога? Станут ли вообще разговаривать? Ведь они вьют гнездо, как две пичуги, и опасаются его разорения. В этот момент им лучше не мешать. Нет, не захотят говорить — факт. Как сейчас. Обойдутся без нас с Ефросиньей. Эх, жизнь, жизнь! Что же ты натворила, судьба непутёвая? Ни война, ни тюрьма, а сын с отцом живут по разные стороны. Разве так можно? О, Бог ты мой! Помоги мне, прояви себя хоть как-то!»

Степан поднял глаза к небу. Долго смотрел в голубую безмолвную бездну, как будто там сейчас мог появиться святой лик.

Но нет, небеса жили своей повседневной жизнью. Безостановочно двигались облака, то закрывая, то открывая остывающий диск солнца. Не видно лика Всевышнего. Не смотрит он свысока, не читает дум Степановых. Безразлично ему, что творится в душе старика.

Степан ухватил посох, кряхтя, поднялся с бревна и ходко зашагал в посёлок.