Женщины на фронте это, вообще говоря, противоестественно. Не их дело сражаться. И фронтовой быт для них труднее. Но что поделаешь, не смогли мы, мужики, сами справиться и вынудили женщин (кого добровольно, кого по мобилизации) прийти к нам на помощь. Многие женщины-медики находились в боевых порядках пехоты. Зима 42-го, Донбасс. Небольшая лощинка вблизи передовой, куда изредка залетают мины. У тропинки лежит мертвый солдат с незажженной цигаркой в зубах. Неужели сразило в этот самый момент? Или кто-то пытался дать ему закурить перед смертью? Женщина-врач здесь же на снегу безо всякого укрытия обрабатывает раны непрерывно подходящим и приносимым бойцам. Образовалась целая очередь и она выбирает тех, кто особо нуждается в срочной помощи. Вот солдат, которому в плечо попала разрывная пуля. Я смотрю, как сноровисто, деловито делает она свое дело. Буквально несколько минут — и не видно этого страшного месива. Рана ухожена, забинтована. Следующий… Работает напряженно, не обращая внимания ни на мороз, ни на мины. И когда, прошу прощения, ей все же надо прерваться, как говорится, по своей надобности, лишь отходит немного в сторону. На виду у всех. Скрыться некуда — ни кустика, ни бугорка, кругом один снег. Все чувства померкли по сравнению с чувствами долга и сострадания. Мужики просто отворачиваются.

А вот другой пример женской самоотверженности. Теперь уже Польша, 44-й. Небольшая группа бойцов нашего полка идет по дороге. Уже стемнело. Один солдат немного отошел в сторону и подорвался на мине. Все замерли. Он лежит беспомощный, стонет, но никто не решается подойти. Мины, как правило, в одиночку не ставятся. Вероятно, здесь минное поле. Раненый истекает кровью, кто-то должен решиться. Проходят драгоценные минуты. Не выдержала Нина Балаклеевская (теперь она Кабашенко), даже не медик, наша связистка, единственная женщина в группе. Хрупкая, слабая на вид девушка бросается к солдату и благополучно вытаскивает его на дорогу. Потом только произнесла укоряюще: «Эх вы, а еще мужчины!». Что здесь можно сказать? Это даже не долг. Просто не могла вынести, что кто-то рядом страдает.

Иногда женского милосердия не хватало. Мне рассказали такой случай. Последний день войны в Крыму. К колонне сдавшихся в плен подходит девушка и спрашивает — есть ли среди них русские. Выходят двое. Та выхватывает пистолет и в упор стреляет. После чего, все-таки она женщина, истерика. Оказывается получила сообщение, что с ее семьей, остававшейся в оккупации, зверски расправились наши же полицаи.

Сколько женщин сражалось с оружием в руках! Они подчинялись воинскому долгу и долгу совести не меньше, а может быть, и больше, чем иные мужчины. Один из моих университетских друзей, Юзик Меерсон, с которым мы неожиданно встретились на фронте, рассказал о случившемся в их батальоне. При очередном наступлении повыбивало в роте всех командиров, тщетно пытавшихся поднять своих в атаку. Тогда командование ротой взяла на себя девчонка, санинструктор. Поднять бойцов она подняла, мужикам, видно, стало стыдно, но тут же ее и сразило.

Были женщины танкистки, были летчицы. На легких ночных бомбардировщиках, похоже, вообще летали исключительно девушки. Как только наступал вечер, раздавалось привычное стрекотание. Шли наши «кукурузнички», как их продолжали ласково называть. Над немецкой передовой навешивались осветительные ракеты и сбрасывались пусть и небольшие, но беспокоящие и поражающие противника бомбы. Сколько ни пытались немцы их сбить, все равно, по крайней мере по нашим наблюдениям, безрезультатно. Мы даже перестали особенно волноваться за них. Одно время с самолетов выливалась какая-то фосфоресцирующая жидкость, вероятно, зажигательная смесь. Образовывался большой светящийся в небе конус, уступами спадающий к земле. Вместе с ракетами и летящими вверх трассирующими пулями это представляло собой весьма красивое зрелище.

Женщины летали не только на ночных бомбардировщиках. Одно время в небе над нами на истребителе летала, до сих пор помню имя, Лиля Литвяк. Фронтовая газета писала об ее успехах, была помещена фотография. Симпатичная, улыбающаяся девушка. Погибла у нас на глазах в боях на Миусе в 43-м. Видели, как наш самолет рухнул на землю. С парашютом никто не выбросился. Радисты перехватили тревожные возгласы оставшихся в небе летчиков: «Лилю сбили!»

Казалось бы, тяжелая, грубая обстановка на фронте должна исключать проявление нежных чувств. Но нет, хотя жизнь и проходила почти на грани смерти, но требовала свое. Люди были молоды. И была любовь, настоящая, искренняя. В полку не только Алеша и Оля, о которых я писал, были вместе. В этом нет ничего предосудительного. Это было естественно и было известно всем. Загсов на фронте не существовало. Наш начальник штаба, человек строгих, пуританских взглядов, в конце концов нашел выход в издании специальных приказов по полку. В приказе так и предписывалось: «Считать старшего лейтенанта такого-то и ефрейтора такую-то в законном браке».

Неоценимый вклад внесли женщины на фронте. И не только тем, что спасали раненых, сражались наравне с нами. Их присутствие смягчало, облагораживало ту обстановку, в которой так легко могли проявляться грубость, жестокость. Низкий вам поклон, дорогие наши боевые подруги, за все. Ваши подвиги не менее значительны, чем наши заслуги. Только не всегда это осознают.