Я остановил мотоцикл возле телеграфной станции. Мурзин выполз из люльки и на подрагивающих ногах побрел до ближайшей скамейки. Присел, вытер лоб рукавом. Я же, образовав вокруг себя небольшое стихийное собрание, скинул шлем, снял очки и какая-то из дам ахнула.

- Так это ж Рыбалко! - воскликнула она.

Я ей улыбнулся. Вытащил ключ из мотоцикла и чуть-чуть пожалел, что мы не в будущем. Сейчас так бы эффектно можно было пикнуть брелоком.

К женщине потянулись товарки, зашептались, заворожено поглядывая на мою персону. Их спутники тоже проводили меня взглядом, но в основном все их внимание приковывал новый вид транспорта. Не побоюсь сказать - самый совершенный мотоцикл в мире, блестящий, весь в хроме. Красивый.

На телеграфную станцию я добрался впервые с момента приезда. Все как-то не было времени - то одно, то другое. Понимаю, что так нельзя, но так уж получилось. И сейчас я спешил сообщить супруге и Мишки, что добрался я вполне себе хорошо. Без приключений и без убытка для здоровья.

- Добрый день, барышня, - подойдя к стройке, сказал я. - Мне бы телеграмму отослать в Петербург.

Девушка стрельнула в меня карими глазами, почему-то смутилась и, заливаясь румянцем, подала бланк.

- Пожалуйста, заполняйте.

И я тут же, не отходя от стойки, накарябал короткое сообщение. Вернул бланк обратно.

- Пожалуйста….

И девушка после подсчета слов, огласила сумму:

- С вас два рубля и пять копеек.

И вот тут у меня возникли сложности. Странным образом я не смог отыскать в своих карманах вообще никакой мелочи. Два рубля нашлись в бумажнике, а вот завалящихся пяти копеек вдруг не оказалось. Пришлось бежать на улицу и требовать у Мурзина. А когда вернулся и расплатился, вдруг само собой вырвалось:

- Милая барышня, а не подскажете, есть ли в этом городе театр? Такой чтоб с настоящей сценой, с ложами и партером? - и подмигнул ей. А что, симпатичная девчонка сидела - щечки пухлые, румяные, а глаза черные-пречерные, утонуть можно.

Она стушевалась. Еще больше покраснела, хотя казалось больше некуда.

- Театр Мирославского был, - сказала она, поднимая на меня свои черные очи. - Но он сгорел.

- Вот как? Жаль…. А что же, других театров более здесь нет?

- У Тифонтая еще есть.

- Кого-кого?

- Китайский театр есть. А еще шантаны, если вам будет удобно.

- А это что такое? Никогда не слышал, - удивился я.

- Кафешантаны. Если вы хотите, то можете там присесть и отдохнуть.

Я понял, о чем шла речь. По сути, кафешантан то же кабаре. Можно присесть за столик, выпить и насладиться длинными ножками барышень. Мулен Руж в Париже из этой темы. Короче - местный разврат.

Уже на улице я подсел к отдыхающему на лавке Мурзину и спросил:

- А что, нормальных театров тут и вправду нет?

Он вздохнул.

- Да был тут один, да погорел. Одни угольки остались от здания. А жаль, хороший был театр. Развлечься можно было, когда скучно. Господа генералы да адмиралы любили туда ездить. Далеко, правда, стоял от города, извозчики восемьдесят копеек просили, представляете? Он сейчас он заново отстраивается, Мирославский у Алексеева денег выпросил. А зачем вам театр, развлечься хотите?

- Угу, - задумчиво кивнул я. - А барышня на телеграфе про какие-то китайские театры рассказывала. Это как выглядит?

- Да обычная зала со сценой. Ничего интересного. Могу показать, если хотите. Так зачем вам он? Вы, если желаете, то только скажите, я уж вам любой билетик заранее куплю в самом лучшем месте. А еще лучше в 'Варьете' вам сходить. Там и покушать вкусно можно и на ножки в кружавчиках посмотреть. Офицеры, опять же там присутствуют. Знакомства завести можно.

Я махнул рукой. Приобщаться к местной культуре мне не хотелось, а вот свою синему организовать было бы очень желательно. И мне нужна площадь для моей затеи. Да и денег дополнительно заработать не помешает.

- Барышня говорила, что владельцем погоревшего театра был Мирославский?

- Ага.

- А достроит он его когда, не знаешь?

Он пожал плечами и улыбнулся.

- А давайте съездим, посмотрим? Я покажу.

- А давай! - с готовностью ответил я и устремился к мотоциклу вокруг которого собралась стайка офицеров всех мастей. И морские и сухопутные. Они рассматривали технику, аккуратно трогали хром и возбужденно обсуждали. Кто-то технику хвалил, кто-то морщил усы, убеждая всех, что сие чудо никому не нужно. Ибо маломощна, тряска и вонюча. И вообще, нет ничего надежнее хорошей лошади.

Я подошел, услышал последнюю фразу про вонь выхлопных газов и возразил напыщенному сухопутному капитану:

- Знаете, конечно, можно нюхать конские яблоки и находить в них свою прелесть. Но как по мне, то этот запах не приятнее того, что источают крестьянские ретирадные. А нюхать дерьмо, извините меня…. Лучше уж выхлопные газы.

Капитан фыркнул. Бросил на меня уничижительный взгляд, а кто-то, кто явно недолюбливал сухопутного, расплылся в довольной улыбке.

- Ну, знаете ли! Да кто вы вообще такой?

Вместо ответа я уселся на мотоцикл. Вжикнул молнией, напялил каску и краги. Мурзин протиснулся меж господ и умастился в люльке. Шлема ему, к сожалению, не досталось.

- Я, господа, Рыбалко, Василий Иванович,- обвел я взглядом любопытствующих. - Купец и фабрикант из Питера, приехал в Порт-Артур с благословения самой императрицы Марии Федоровны. Всего пару дней как здесь. Если будет надобность или просто интерес - заходите, всегда буду рад. Напою чаем или чем покрепче. И, кстати, этот мотоцикл продается. Как и остальные.

И с этими словами я ударил по кик-стартеру. Славу богу, движок схватил сразу, и я резво газанул в сторону вокзала, окатив людей ароматами из глушака.

Погоревший театр находился за пределами Нового Города. И действительно, добираться до него было не самой удобной дорогой. И недаром что извозчики раньше ломили за него такую цену.

Новое здание было почти построено. Возводили его целиком из дерева, торопливо. Вездесущие китайцы сновали по стропилам, колотили молотками, затаскивали на крышу доски и где-то уже подкрашивали . Бригадир - русский мужик с красным лицом от вечной гипертонии, прикрикивал на рабочих, руководил процессом. Луженая глотка костерила рабочих с такой мощью, что мы услышали его метров за сто, не смотря на рык мотора. Вот мы подъехали, молча посмотрели на строительство, да и развернулись, ибо ловить на сейчас пока что нечего. По сведениям Мурзина, Мирославский сейчас в отъезде, набирает новую труппу. А как приедет, так и займет театр новой постановкой. Нет, снять это помещение в аренду у меня в ближайшее время не получится. Надо искать что-то другое.

- У Тифантая можно попробовать, - подсказал управляющий, стуча зубами в подпрыгивающей на камнях люльке. - Возле китайского базара у него стоит театр, можно его посмотреть.

- Большой?

- Да как сказать. Обычный. Поедем?

Я развернулся. В Старом городе нашли китайский базар, посмотрели на неказистый театр. Тоже из дерева. И здесь на нас уставились любопытные глаза, только на этот раз я не стал глушить мотор, а лишь постоял с минуту, поглазел, да убрался восвояси без всякого сожаления. Маленький театр был, не понравился он мне.

Следующим днем у меня дошли руки до нашего производтвенного участка. Пока Юн копошилась на улице и развешивала с утра постиранное бельишко, а мои архары уматали присматривать брус для бани, я взял Мурзина за 'шкирку'. Прямо спросил его:

- Тебя когда Козинцев нанимал, то ты план постройки с ним согласовывал?

- Тю-ю, - усмехнулся он. - Василь Иваныч, Козинцев только и успел, что купить этот участок, да меня нанять. А сам план уже я заказывал и его же согласовывал.

- Где план?

- Хотите видеть? Что ж, я вам его принесу. Да только он ни на йоту не отличается от того что я построил. Вот! Но признаюсь вам как на духу - это моя ошибка. Хотел как лучше, Козинцеву почтой отправлял на согласование, да только не дождался я ответа. Бетон тут был, гм…, дешевый, срочно надо было его покупать. Иначе потом вдвое дороже он бы нам обошелся. Каюсь, не рассчитал я свои силы, замахнулся на великое, да вышло малое. Деньги все потратились, а я построить не сумел. Вы уж звиняйте.

- Звиняйте! - передразнил я его. - Ух, зла на тебя не хватает!

Ну вот что тут с ним сделать? Морду набить? Выгнать? А смысл? Обратно-то уже не отыграть, а сам управляющий мужик ушлый и исполнительный. Такого просто так не выгоняют. К тому же неожиданно для себя выяснил, что Мишка-то оказывается, не только участок для производства в Новом Китайском Городе прикупил, не только дачный участок на самой окраине Старого Города, но и еще один дачный участок недалеко от берега моря. Я удивленно спросил:

- А здесь что он собрался строить?

- А это вам следовало Михаила Дмитриевича лично спрашивать. Мне он говорил, что дом хочет здесь поставить. Да только бессмысленно это. До города больно неудобно добираться и долго. Пару верст до туда, а шоссе все извилистое, да с ухабами. Я взял на себя смелость, основное жилище для вас в городе построил. Господа офицеры, конечно, землицу под дачи расхватали и летом в самую жару там обитают, да только все одно - неудобно. Единственное что хорошо - воздух свежий и спуск к морю удобный. Летом скупнуться можно. И двадцать вторая батарея рядом и первый форт. Если хотите, можем съездить, я вам покажу.

- Ты там ничего не построил?

- Нет, земля пустая стоит. Только забором обнес и все. Лучше здесь, У многих офицеров высших чинов, кстати, тоже домики здесь стоят. Если что, могу показать.

- Ого, а как же тогда Козинцев здесь землицу ухватил?

- На лапу дал, да и повезло просто. Подоспел к моменту когда землицу для дач нарезали.

- Ладно, понятно. Тогда гроссбух неси, проверять буду, - проворчал я и Мурзин с готовностью понесся за бухгалтерией.

Тщательная проверка в течение целого светового дня показала, что все, что он тратил, он тратил на нужное дело. На рабочих, на материалы, на инструменты. Все бумажки были на месте, все цифири сходились. Жалование Юн тоже не забыл вписать, а вот свое жалование он получал почтовым переводом от Козинцева. Нашлось расхождение в суммах около пятисот рублей, что, в общем-то, казалась суммой невеликой. Взятки же надо было платить, да и бетон этот по чистосердечному признанию управляющего оказался ворованным. Опять же пришлось дать немного денег тому, кто помог закрыть глаза на небольшое утончение стенки каземата в одной из батарей. Кирпич, кстати, тоже был частью скомунизден. Потому-то Мурзин и замахнулся на такое грандиозное строительство, ибо думал, что сможет купить все по дешевке. Однако ж, просчитался, дешевый материал неожиданно закончился, а интендант, с которым была налажена торговая связь, оказался переведен в другое место.

- Ты вообще какого черта стал так основательно строить? Козинцев тебе что говорил? Строит площадку для установки нескольких станков и выделить место для большого склада. Склад можно было построить из дерева. Какого хрена, спрашивается, там стены в полметра толщиной?

- Василь Иваныч, я ж как лучше хотел, - он почти и не оправдывался. Так, для проформы высказывал свою точку зрения, ибо давно мне все рассказал. - Сами говорите, что война с япошками будет, а если они бомбить станут? Кирпич он лучше, чем доска, все сохраннее будет. Да и воровать меньше будут. Попробуй кирпич расковыряй, а доску вырвал и выноси что хочешь.

- А-а, ну тебя. Брехать только и умеешь,- махнул я рукой. Я его не выгоню, он это понял. Даже жалование не урежу, потому как по сути не за что. Не своровал ведь, да и не доказательно это. Но вот дополнительных деньжат я ему подкидывать не стану, обойдется. - Ладно, ты мне скажи, сколько надо денег, чтобы завершить строительство и как быстро его можно закончить?

- Я просил десять тысяч, - с готовностью выдал он, но поймав мой недовольный взгляд, добавил. - Но вы же не хотите заканчивать как я думал? Тогда дешевле, намного.

- Сколько?

Он не ответил сразу, подумал. Затем сообщил, что для сметы ему нужен новый план строительства. Я примерно обрисовал, что хочу видеть. То, что он уже возвел, разделить на три части и одну треть выделить под производственные нужды. Остальное под склад. Химики временно будут ютиться в комнатенке построенной на складе, а потом им надо будет строить отдельное помещение. И лучше всего в самом безопасном месте, там, где и людей почти не будет.

- Ну, тогда тыщи в три уложимся. Если из дерева, - прикинув, сообщил он. - Только, Василь Иваныч, вы уж будьте добры, выдайте мне план строительства на руки. Что б, значица, претензий ко мне вы более не имели.

- На месте я тебе покажу, как делать надо, - заверил я. - А оплату материалов и расчет с рабочими будешь производить через меня.

Он кивнул.

- А ежели того этого? В смысле подешевле достать получится, то тоже через вас расчет?

- В смысле? - решил уточнить я, хотя уже догадался, о чем он. - Опять ворованное?

- Ну, зачем сразу ворованное? - с хитринкой в глазах ответил мой управляющий. - Бережливо сбереженное. Так как, тоже к вам бежать? Хотите, чтобы офицеры к вам сами ходили?

Дилема, однако. Мне быть запятнанным скупкой ворованных материалов не хотелось вовсе. И тратить деньги на то, что можно получить за гораздо меньшее, тоже не нравилось. Я колебался несколько секунд, затем решил:

- Никакого ворованного материала. Работать по чесноку.

- Как-как?

- Работать честно. Я ясно выразился?

- Куда ж яснее, - развел он руками. - Предельно понятно вы выразились. Мне теперь и шагу в сторону ступить нельзя.

К строительству Мурзин приступил спустя пару дней. Нагнал с пару десятков китайцев, нанял несколько русских мужиков, что понимали в строительстве и сам стал контролировать процесс. Груз, что лежал горой посреди площадки, наглухо обнес колючкой, да приставил сторожа, чтоб никто ничего не свистнул. Доски и бревна, напиленные из корейского леса, привозили несколько дней кряду и сгружали рядом. Доска и брус были влажные, не просохшие и работать с ними было тяжело - пилы застревали, а топоры вязли. Конечно, плохая постройка выйдет из такого леса, но нам много и не надо. Простоит до конца осады и ладно.

Китайцы получали до удивительного мало. Каждая пара рук обходилась нам в сорок копеек в день и полфунта риса. Маленькие росточком, черные лицом, эти работнички вкалывали так, что я диву давался - откуда у них только силы берутся. Впрягутся вчетвером, взвалят сырое бревно на плечи и тащат словно мулы, только лбы утирают. А потом поднимают, кряхтя и громко поругиваясь на своем, на китайском. И Мурзин, даром, что работодатель, часто подставлял им свое плечо, не гнушался тяжелой работой. Казалось, даже получал от этого удовольствие.

Я ходил иногда на стройке, перешагивал через обрезки и распущенные на дранку бревна, присматривал вполглаза за процессом. Китайцы, вечерами выстраивались к Мурзину за дневной платой и я, по головам пересчитывая трудяг, выделял деньги. Наверное, моему управляющему было обидно за мое недоверие, но тут уж ничего не поделаешь. Он хоть и расписал мне, куда подевались неучтенные пятьсот рублей и я ему верил, но все же стоило слегка показать мое недовольство. Он-то как никто другой должен знать, что за выданные деньги всегда приходится отчитываться. Взятки-взятками, а недостачу никто не отменял.

Китайцы передо мной раскланивались, ломали спины. Приговаривали 'белий хасяина' и старались понравиться. Некоторые старались настолько сильно, что я их поневоле запомнил - Вейдун Ху и Чжиган Лай. Первого запомнил из-за его веселого нрава - он, замечая меня, всегда растягивал рот в широкой улыбке и, дико картавя, кричал 'доблый хасяина, доблый' и, отвешивая мне низкие поклоны, старался приблизиться ко мне. В первые разы меня это шокировало, а потом привык. Тем более что окружающие, почти и не обращали на это событие никакого внимания. Другой же китаец, уже мужчина в годах, под четвертый десяток лет, запомнился мне своим именем - Чжиган. Очень уж созвучным оно оказалось с 'джиганом'. Или с 'цыганом', если угодно. Этот тоже ломал передо мной спину и так же подбивал под меня клинья, проявляя свою хитрую натуру. Говорил хорошие слова, благодарил меня за работу и щедрую оплату, но при вечернем расчете всегда вымаливал у Мурзина и у меня дополнительную плошку риса. Показывал пантомимой - дети, мол, маленькие, шесть штук. Кушать хотят, пожалей, добрый господин. Но у моего управляющего не забалуешь. Он хоть и подставлял свое плечо под бревна, не чураясь запаха китайского пота, но всегда был непреклонен и рассчитывал его на общих основаниях.

На стройку приходили разные люди. В основном пытались наниматься - тем мы давали отказ. Лишних ртов кормить не хотелось. Приходили офицеры, что флотские, что сухопутные. Смотрели на стройку, комментировали меж собой, да разглядывали мой мотоцикл. Подходили ко мне, знакомились, выспрашивали сколько стоит техника. А узнав, присвистывали и отходили в сторону. Цена кусалась. Заломил я за 'Руслан' полторы тысячи рублей. Дорого, намного дороже, чем продавался в Питере. Но ты попробуй туда съезди, да купи и тогда поймешь что дороже. Никакого полезного знакомства с офицерами я не завел - не те чины подходили, прапорщики, капитаны, да ротмистры. Ни один генерал или адмирал меня не посетил. Впрочем, я этого и не ожидал.

Приходили и купцы местные. Кто попроще, кто позначимей. Узнавали, чем собираюсь торговать, какое производство налаживать. Понравился один - коренастый дядька, сильно хыгающий. Лет под пятьдесят, с пенсне на сизом носу. Представился Семеном Матвеичем Зайцевым. Тот сразу, как оценил привезенные запасы и осмотрел технику, спросил:

- И сколько же такое чудо бензина с маслом кушает?

Я пожал плечам.

- Признаться, не задавался подобным вопросом. Мои инженеры замеряли, да я вот что-то запамятовал.

- Наверное, много, - решил дядька, после недолгого раздумья. - А бензинчик откуда возить собираетесь?

- С бензинчиком трудно, - сознался я. - Я привез с собой несколько тонн, на год, думаю, хватит. А там посмотрим.

Он снова задумался, потом сообщил:

- На Сахалине нефть, слышал, есть. Может из нее бензинчик делать, а? Как думаете, Василий Иванович?

- Можно и из нее, да только не с руки мне этим заниматься сейчас. Других забот много. Отстроиться, вот, надобно, да станки по местам расставить.

- Ага, ага, - он снова пропал на несколько секунд, задумался. Затем вернулся. - Я смотрю вы и троса сюда привезли в немалом количестве, - он покачал головой. - У нас тут один торговец из Америки ими приторговывает, так что получается вы ему прямой конкурент. Не боитесь?

- Чего бояться?

- Разорит он вас.

- Кишка тонка, - усмехнулся я. - Я троса сам произвожу, сам же их и продаю. Сомневаюсь, что у него дешевле, кем бы он там ни был.

Зайцев оценил мою решительность - слегка кивнул, словно соглашаясь.

- Я вот чего думаю. Может наша компания вашим бензинчиком займется? Если вы не можете и не хотите его производить и продавать, то мы бы с превеликим удовольствием. Нефть мы достать сможем, бензин сделать, тоже, думаю, смогем. Нам бы только знать, как много вы своей техники здесь продать планируете? Вот ваш этот красивый мотоцикл он сколько стоит? Дорого поди?

- Дорого, очень дорого.

- А вон те подешевше, значит? - кивнул он на еще не разобранные ящики с мопедами.

- Ну, да, Намного дешевле 'Руслана'. За триста рублей продаю. Привез с собой десяток, но если торговля пойдет, то организую поставки. Хотя, честно признаюсь, не особо верю я в здешнюю торговлю. Народа на Дальнем Востоке мало, продавать особо некому. Китайцы с корейцами те вообще нищие, готовы за плошку плохого риса спины не разгибать. Японцы…. Думаю, что и японцы не особо богаты.

- Ну, вы так-то за японцев не думайте, - возразил он мне. - Простые люди те, конечно, бедноваты, но вот их аристократы вполне себе состоятельные господа. Могут себе позволить потратить на интересную технику часть своих сбережений. Они сейчас вообще покупают все, что плохо лежит. Из Америки, да Англии, все самое новое к себе тащат. К цивилизации приобщаются.

Я не мог ему возразить. Наверное, так и было на самом деле. Видимо есть у японцев что-то такое в крови, что заставляет их стремиться находиться на острие прогресса.

- Ну, так что? - напомнил он. - Значит бензином вы торговать не собираетесь?

- Нет, не собираюсь, - ответил я. - И если вы наладите его поставку, то я буду только рад.

- Что ж, полагаю, мы договоримся, - обрадовано заявил купец. - Вы мне только обещайте, что будете привозить сюда свою технику. Не вот эти ваши дорогие мотоциклы, а вот эти, которые самые дешевые. Я и их у вас буду скупать. Не по триста рублей, а дешевле. Например, за двести, как оптовый покупатель. А я уж вашу технику пристрою, у нас торговля по всей Сибири и Дальнему Востоку налажена. Что вы на это скажете?

Я не дал ему ответа сразу. Надо было подумать, посчитать. Потом нашел Зайцев на складах купца Чурина и выразил свое согласие, с тем лишь условием, что первая партия мопедов будет не менее ста экземпляров и по цене в двести двадцать. Иначе невыгодно получалось сюда их везти. Он тоже не дал ответа сразу, несколько дней советовался, перебрасывался по Дальнему Востоку телеграммами, и лишь затем согласился. Мы ударили по рукам и закрепили договор сытным обедом в 'Звездочке'.

Как-то вечером я читал местную газетку, сидя на лавочке, и краем глаза наблюдал, как мои солдаты лихо возводят баньку. Ошкуривают скобелем бревна, топором выбирают пазы, и венец за венцом укладывают сруб. Работали они лихо, с удовольствием, чувствовалось, что соскучились по труду. Щепа так и летела из-под острых топоров.

Из двери показалась Юн, поклонилась мне низко и доложила:

- Господин, плисол. Тли плисол. Белий офицела плисол.

- Кто же?

- Плисол, плисол, - так и продолжала твердить Юн. С русским базовым у нее совсем плохо. Лишь элементарные фразы и несколько десятков слов. И этим ограниченным словарным запасом она пыталась мне что-то сообщить. Мурзину было гораздо легче - тот китайский худо-бедно знал и мог выразить носителю свою мысль. А мне вот тяжеловато ее понимать.

- Ладно, иду, - бросил я газету на лавку и поднялся. Юн скрылась за дверью, и я последовал за ней.

На пороге перед входом толкались три человека. Двое военных, один в штатском. Одного из них я узнал - один из тех, что рассматривал мой 'Руслан' возле телеграфной станции. По лицам видно было, что слегка поддатые, гражданский так тот вообще был красен лицом и постоянно утирался платком. В руках одного из троицы была темно-зеленая бутылка шампанского.

- Господа?

- Доброго, вам, вечера, Василий Иванович, - начал говорить тот, которого я запомнил. - Вы нас, верно не знаете, и наверное вы весьма удивлены нашему визиту. Но, помните? Вы сами приглашали к себе в гости. Просили заглядывать. Мы понимаем, с нашей стороны не очень-то вежливо, но что делать? Вечера скучные, служба рутинная, а в 'Варьете' напиваться надоело. Ну вот, мы и решили нанести вам визит вежливости и познакомиться поближе. Вы не против?

- Ну что же, как можно быть против? Проходите, с превеликим удовольствием с вами познакомлюсь, - и, посторонившись, жестом пригласил войти.

Громко позвал Юн, потребовал накрыть на стол и притащить холодного вина несколько бутылок. И пока она суетливо исполняла приказание, гости представились:

- Подпоручик Иванов, Дмитрий Яковлевич, - склонил голову тот, что любовался 'Русланом'.

- Подпоручик Кузнецов, Андрей Андреич, - представился другой.

Ну и третий, тот, что гражданский, подал голос:

- А я Пудовкин, Алексей Захарович. Между прочим, работаю в 'Новом краю'.

- Журналист?

- Ага, - пьяно кивнул он. И признался, - работаю не покладая рук, пишу о всякой ерунде, аки пчелка. Сплетни всякие собираю, слухи, словно нектар из цветков. Тьфу…. Но некоторые, - он весело кивнул на Кузнецова, - сравнивают нас с мухами. А вы сами знаете, где мухи летают. Понимаете, как мне это надоедает? Вижу, что не понимаете.

Я пожал плечами.

- Труд журналиста на первый взгляд вещь легкомысленная. Знай, вынюхивай, да записывай. Но если посмотреть поглубже, то можно понять, как им порою приходится нелегко. Ведь за лживые слова могут просто побить, да и в суд могут подать. Поэтому журналисткой братии приходится тщательно подбирать слова, так, чтобы и не обидеть и донести до читателя правду. А это нелегкий труд. А еще эта треклятая цензура, которая ищет тайный смысл в безобидных фразах.

- Во! А я о чем! - радостно воскликнул журналист. Мои слова нашли в нем живой отклик.

- Что ж, господа, тогда прошу присаживаться. Не обращайте внимание на бедствующий вид в моей конуре, я лишь недавно приехал. Обжиться еще не успел, да, наверное и не буду. Потерплю и так.

Они расселись. Тут же хлопнули шампанским, разлили в бокалы поставленные моей служанкой. Иванов, как самый говорливый из троицы, поднял бокал.

- Предлагаю выпить за знакомство! - с пафосом произнес он и первым опрокинул в себя шипучку. - Василий Иванович, честно признаюсь, читал о вас в 'Вокруг Света' и никак не думал, что придется с вами встретиться. Чертовски приятно с вами завести знакомство.

- Польщен, - ответил я, улыбнувшись. - Честно признаюсь, я долго привыкал к тому, что меня узнают на улице посторонние люди. Но сейчас ничего, привык. А вы, господа офицеры, смотрю из инфантерии?

- А то, - с гордостью ответил Кузнецов. - На пятом форту мы сидим.

- И как служба идет?

- Идет потихоньку, грех жаловаться. Строимся номного, от начальства по шапке получаем, мы солдатикам ихние тумаки передаем как по телеграфной линии. Все как обычно. Скучно только здесь. Рутина. Нам по шапке, мы по шапке. Перед нами ножкой шаркнут, так и мы перед генералами нашими расшаркиваемся так, что подметки отлетают.

Подскочившая служанка сметала на стол холодную закуску и быстро выпорхнула вон. Второй подпоручик, Кузнецов, проводил ее взглядом:

- Что-то больно молода она. Девочка почти.

- Да нет, девка в самом соку, - ответил я. - Просто порода такая. Думаю, что до самой старости так и будет обманывать мужиков, притворяясь девочкой.

- Сколько же ей лет?

- Говорит семнадцать. Сирота.

- Однако…. А хотите, Василий Иванович, мы вам экскурсию по Артуру проведем? По самым увеселительным местам? С кафешантанками вас познакомим, они не то, что ваша служанка. Настоящие барышни, на любой вкус. И подержаться есть за что и пощупать. Поедемте в 'Варьете'?

- А поедемте, - неожиданно поддержал я. Действительно, за почти два месяца пути я изрядно утомился и мне требовалась разрядка. Но не проститутку захотелось снять, а банально выпить. Так, чтобы душа загуляла. Раз в год-то можно!

- Вот это правильно! - поддержал Пудовкин. - Но только, господа, прежде надо допить шампанское. Не гоже пропадать благородному напитку.

То, что произошло потом этой ночью я буду вспоминать всю свою жизнь. Я ушел в отрыв. Напился до потери сознания. Куралесил по всему Артуру так, что у меня потом при встрече с совершенно посторонними людьми, спрашивали, как я выжил после подобного? Сначала мы поехали в 'Варьете'. Двухэтажный ресторан, хозяином которого являлся полный грузин, был забит под завязку. Свободных столиков в наличии не имелось, но это не стало особой проблемой. Подсев к трем знакомым Кузнецова, мы снова опрокинули за знакомство, потом закусили. Потом повторили и завели 'светскую' беседу, перемежая ее приемом пищи и созерцанием сцены, где уже вовсю выплясывали девицы. Все пристойно, никакой пошлости. Танцы шли фоном, лишь для того, чтобы посетители не скучали. Ну а потом, когда мы утолили первый голод и слегка захмелели, подпоручиком было предложено покинуть это скучное заведение и отправиться по злачным местам. Туда, где и выпивка дешевле, и еда проще и девочки фривольнее. Туда, где кружевные панталоны на крутых девичьих бедрах никого не стесняются и показываются по первому требованию.

Короче, мы поехали в бордель. По сути это было именно так, хотя по формату заведение вполне вписывалось в красивое 'кафешантан'. Едва мы присели, как сразу же к нам подлетел любезный тип и услужливо стал выяснять, что нам требуется. А требовалось нам, по заверению подпоручика Кузнецов пять бутылок водки, полный стол закуски и музыку с танцами. Что и было исполнено. Я решил взять все расходы на себя, что было встречено моими спутниками громкими восторгами и овациями. Погулять на халяву любили все, а то, что я купец состоятельный, ни для кого секретом не являлось.

В общем, напились мы. Сильно. Мы кутили, лапали девчонок, швырялись едой и задирали соседей. Никогда не думал, что офицеры, честь и гордость русской императорской армии, могут вести себя как обычные гопники. Если смести всю эту словесную шелуху, типа 'голубчик', 'уважаемый', 'господин', то по смыслу как раз и выходило, что 'базар' господ офицеров почти полностью идентичен 'базару' любителей выпить на лавочке возле подъезда. Кузнецов так нажрался, что схватив за китель своего собутыльника, пьяным и охрипшим от ора голосом его вопрошал:

- Вот ты мне скажи, ты и я 'благородия'? - и сам же отвечал, - Благородия! А солдат нас не уважает! Не уважает! Боится - да! Но не уважает. Он нас презирает. Я сегодня Лемехову в рыло дал, за то что морду свою кривил. Я под ружье его на три часа поставил. И знаешь что? Ты думаешь, он потом меня уважать стал? Нет! Я потом ему еще раз рыло дал, собаке. Будет знать как на офицера смотреть без уважения.

Его сосед, такой же как и он подпоручик, пьяно кивал и почти не слушал. На его коленях сидела ярко напомаженная барышня и он увлеченно тискал ее за грудь. Та ойкала, хихикала и жеманно кривлялась, всем своим видом показывая как ей это нравится. Потом подпоручик запустил руку ей под пышную юбку и с возбужденным ржачем ущипнул за ляжку.

- И не говори, Андрей Андреич, - вторил ему Иванов. - Солдат нынче пошел дерзкий, никакого уважения к начальству не имеет. Тот же Лемехов. Я ему третьего дня так в морду дал, что он даже упал. И что? Думаешь его это образумило? Ничуть!

- Вот и я говорю, что солдат бить надо. Солдат должен иметь уважение к нам господам и не сметь дерзить. А Лемехова, если он опять на меня косо посмотрит, то я его на губу сошлю. Пущай помаринуется, сука. Как вы считаете, Василий Иванович?

- Как ты слишком жестоко со своими подчиненными обходитесь, - признаться, я уже был порядочно захмелевшим. Но пока еще мог говорить внятно. - Бить солдата, - я мотнул головой, - нет, считаю, что это слишком. Подумаешь, посмотрел криво.

- Нет, Василий Иванович, - взвился Кузнецов, - вы не правы. Солдат должен бояться своего офицера. Только офицер знает, как надо служить солдату, только офицер может им командовать. Без офицера солдат ноль!

- И только офицер может сгноить солдата на губе, - продолжил я гнуть свою линию.

- Если за дело, то может, - чересчур уж энергично кивнул подпоручик. - А если мне солдата в бой вести, а он мне дерзить будет? Какая же тут война.

- А если вы его в бой поведете, а он вам в спину стрельнет? - в свою очередь ответил я.

Он даже не смог мне сразу ответить. Пьяно уставился на меня, казалось даже, от крамольной мысли слегка протрезвел. Затем спросил:

- Зачем ему в меня стрелять? Как можно?

- А за то, что ты ему все время по щам. Да на губу через день, да опять по щам. Солдат от такого обращения звереет. С ним надо без рукоприкладства. Строго по закону, ни более. Тогда и солдат будет знать, что его ожидает за проступок. А в морду за кривой взгляд это, извините, я считаю перебором.

- Да что вы знаете, Василий Иванович? Может мне еще и объяснять солдату какой у роты должен быть маневр?

- Да! Да, должен! Как говорил Суворов - 'Каждый солдат должен знать свой маневр'. Тогда и воевать он будет лучше. Вот я помню, когда служил, был у нас один сержант. Еврей, здоровый такой, морда шире этого стола. И злой, сука, духов любил бить. Каждый день их лупил, но делал это аккуратно, так чтобы синяков на морде не оставалось. Его все ненавидели и духи и деды. Гнилой был насквозь, подставить мог сослуживца за здорово живешь. И знаешь, что дальше было?

- Что?

- Деды разрешили духам темную ему устроить. И после отбоя ему накинули одеяло на голову и как следует отпинали. Он потом зубы свои по всей казарме собирал. И не посмотрели, что сержант и все могли под трибунал пойти, до того он всем надоел. И после этого он присмирел, а капитан, как узнал, сам ему врезал по морде. Потом звания лишил. Деды над ним потом весь остаток службы ржали, тот так и ходил один, никто с ним не общался.

Мой треп слушали все собравшиеся за столом. Я, пьяный, решил дать себе вольность и слегка вбросить собственную историю. Расслабился, так сказать. Конечно же, я совершенно отдавал себе отчет, что мой рассказ никак не вязался с нынешней действительностью, но мне захотелось так пошутить. История правдивая, единственное, что я изменил, так это национальность сержанта. В моем прошлом это был бурят. Здоровый, широкомордый, с кулаками-гирями и лошадиными зубами. С внутренней улыбкой я наблюдал за подпоручиками, как те морщат лоб. Кузнецов потом, придвинувшись вплотную, спросил:

- Я извиняюсь, Василий Иванович, а вы в какой армии служили? Во французской? Тогда может мы с вами парле франсе?

Я со смешком поднял руки:

- Нет уж, увольте. На дух не переношу их корявый язык.

- Тогда где же? - не унимался уже хорошо поддатый подпоручик.

- Хорошо, если вас это успокоит…. Французский иностранный легион, - без заминки соврал я. И, не давая подпоручику опомнится, стремительно перевел тему. - Мерзкая служба, мерзкий устав…. Господа, а не прокатиться ли нам на моем мотоцикле?

Предложение было встречено громогласными возгласами. Офицеры повскакивали с мест, куртизанки с оханьем свалились с колен на пол.

- Да, господа, поехали кататься!

И мы дружно вывалили на улицу. Офицеры не забыли прихватить с собой всю выпивку, и пока мы добирались до моего дома, дружно прикладывались прямо к горлу. Да и я, чего уж греха таить, тоже по пролетарскому, ни на кого не оглядываясь. Приличия были забыты, на улице уже темень и тишина, нарушаемая лишь нашими криками и восторженными повизгивания куртизанок от щипков офицеров. Извозчики, предлагавшие свои услуги, были посланные куда подальше.

Наша пьяная компания ворвалась во двор моего дома. Мотоцикл с коляской стоял, накрытый парусиной. Юн испугалась нас и из дома выходить отказалась. Мои архары, вывалились наружу с интересом, но узрев 'мамлеев', не стали подходить, а так и остались стоять на веранде, наблюдая за нарастающей вакханалией. А я, уже хорошо поддатый, выкатил мотоцикл за ворота и ударил ко кикстартеру. 'Руслан' взревел как застоялый жеребец и задрожал всем телом, требуя немедленной поездки.

- Ну, кто первый?

Первый влез в люльку Кузнецов. За мной уселся другой подпоручик и я прежде, чем дать газу, спросил новых знакомых:

- Господа, негоже нам раскатывать здесь на мотоцикле. Место тихое, спальное, многие генералы, адмиралы, да полковники с семьями изволят здесь отдыхать. Нам беспокоить их сон никак нельзя. Скажите, а нет ли здесь места, где можно накататься всласть и при этом не причинить никому неудобства?

- Есть, - подал голос пьяный Кузнецов. - По Старому городу можно. Там все одно почти все китайцы живут, да простые работяги, чего нам об их благе заботиться?

- Логично, - со смешком ответил я, и мы покатили по направлению к Старому городу. Я господ офицеров жалеть не стал, дал машине полный газ.

Я катал их по очереди целый час. Гонял мотоцикл в хвост и гриву, выкручивал обороты на максимум. На ходу запивал прямо из горла и с каждой минутой все больше и больше хмелел. Орал громогласно на весь город и горланил песни из моего будущего. Хулиганил, в общем. Впрочем, как и мои спутники. Они по очереди прыгали на заднее сидение, а в люльку усаживали мамзелек и демонстративно распивали водку. И так мы с шумом и гамом гоняли по городу, сначала по Старому, а затем переместились в Новый Китайский. Распугивали собак и вообще мешали отдыхать простым людям. Хорошо, что ГАИ еще не придумали и потому я мог предаваться вакханалии совершенно безнаказанно. Редкие полицейские выглядывавшие на громкий шум, никаких действий не предпринимали. Лишь провожали взглядом и махали на меня рукой.

А потом случилось то, отчего у меня потом целую неделю сильно болела спина, а на лбу появилась огромная шишка. Уже глубоко за полночь, когда и я и мои собутыльники едва держались на ногах, кому-то из подпоручиков пришла в голову славная мысль - проверить у мотоцикла максимальную скорость. Место, где можно было разогнаться, искать долго не пришлось - мост через реку Лунхэ подходил идеально. Поверхность ровная, состоящая из сшитых досок. Длину моста измерить не составляло труда, только с секундомером вышла заминка. В нынешних карманных часах секундная стрелка отсутствовала напрочь, так что замерять время прохождения моста приходилось на глаз, отсчитывая на пальцах. Я стартовал со стороны железнодорожного вокзала.

- Готовы? - хрипло прокричал я, предаваясь безудержному веселью.

Компания сгрудилась у конца моста, под тусклым электрическим фонарем. Крикнули хором в ответ:

- Да!

- Ну, тогда считай, Андреич, - деловито сказал я подпоручику в люльке и тот, сведя к переносице брови, сосредоточился.

Я дал газ, набрал скорость и выскочил на ровную поверхность.

- Тридцать четыре версты! - возбужденно загалдели офицеры, когда с грехом пополам произвели расчеты в блокноте.

- Мало, давай еще раз, - отрезал я, недовольный результатом. Тридцать четыре это вообще ни о чем. В Питере Пузеев как-то уже замерял результаты и тогда на 'Урале' выходило что-то близко к пятидесяти верстам в час.

Я развернул мотоцикл, опять уехал к железнодорожным путям и уже оттуда рванул. Здесь был небольшой уклон, совсем крохотный, но он-то как раз и позволил мне набрать еще большую скорость. Пролетев мимо компашки, мне выдали результат:

- Тридцать девять верст, Василий Иванович, целых тридцать девять!

- Мало, - еще раз заявил я.- Должно быть больше! Андреич, а ну вылазь.

- А как тогда время замерять? - хитро спросил подпоручик.

- Я сам считать буду.

Кузнецову вылезать из люльки не хотелось и потому его, сопротивляющегося, со смехом вытащили. Девицы потом повисли на нем, звонко зацеловывали и запустили холодные ладошки ему под китель. И предлагали дружно всем погреться об жаркое молодое тело. Ночью со стороны моря тянуло прохладой и сыростью.

Пудовкин, журналист из местной газеты, подсказал подпоручику:

- А давайте, я встану с той стороны моста и махну рукой, когда Василий Иванович на него заскочит. А вы здесь время считать будете?

- Ладно, давайте, - нехотя согласился тот и дернулся в сторону от женщин, - Да уберите бы свои руки, мешать только будете!

Так и сделали. Журналист встал под фонарем в самом начале моста, а я опять отъехал к железной дороге. Крикнул:

- Захарыч, ты готов?

- Да, готов, - хрипло проорал мне Пудовкин.

И тогда я, поправив на голове тяжелую каску, со всей дури дал газу. Мотоцикл дернулся, выбросил из-под заднего колеса гравий и рванул вперед. Я выкручивал обороты на максимум, не жалел дорогую технику. Из глотки сами собой вырвались строки из старой песни:

- Во-от! Новый поворо-от! И моторррр ррревет….!

Да, я был дико пьян, не припомню, чтобы в жизни так напивался. Дорога перед мостом была еще и с небольшим изгибом и будь я хоть чуть-чуть менее пьяным, то выскочил бы на настил без труда. Но не сейчас. Глаза застила хмельная пелена и дорога передо мной изогнулась крутой трепыхающейся змеей. Я лихорадочно дернул руль, зачем-то еще добавил оборотов и выскочил на мост. Мотоцикл повело в сторону, сделал пологую дугу и врезался в ограждение моста. И я, словно выпущенный из катапульты, перемахнул через руль и ограждение, и по пикирующей траектории полетел в реку. Словно калейдоскоп промелькнул перед глазами, даже понять ничего не успел. Только почувствовал звонкий и оглушающий удар по шлему. Еще один куда-то в спину, а затем я ушел под воду. Обжигающе холодная вода отрезвила. Она проникла под одежду, затекла в сапоги, которые тут же потянули вниз. Я забился, попытался встать, но не смог нащупать ногами дно. Я потерял всякое представление о том, где находится верх, где низ. Не мог понять, тянет ли меня вниз или выталкивает наверх. Я барахтался, бился, пытался выплыть, чтобы глотнуть воздуха и не мог. Не понимал что происходит. В рот попала соленая вода и меня пронзила догадка - течение вынесло в бухту.

'Похоже - конец' - пронеслось в голове и тут же следом - 'Как же глупо'.

Отчаянно хотелось вздохнуть. Легкие уже раздирало, горло били конвульсии, и я держался лишь на остатках еще не сгоревшего в крови кислорода.

Неожиданно ноги коснулись чего-то твердого. Спасительное дно! И все сразу встало на свои места. Инстинкты сработали сами по себе. Резко оттолкнувшись, я свечкой ушел на верх и наконец-то смог жадно вздохнуть. Мой шумный выдох и судорожный вздох сразу обозначил мое местоположение. Сквозь барабанный бой в ушах услышал:

- Вон он! Живой!

С моста кто-то прыгнул. В несколько гребков подплыл ко мне, ухватил за одежду. И тут же потянул к берегу. Через несколько секунд, когда я более или менее пришел в себя, сказал:

- Я сам!

Спасатель обернулся. Это был Пудовкин, тот, который журналист. Вот уж не ожидал от него.

Уже на берегу, лежа спиной на камнях, я сказал:

- Спасибо.

- Да ладно, чего уж там, - ответил он и стал стягивать с себя мокрую одежду. Стащил все, вплоть до кальсон, не постеснялся спускающихся сверху дам. Отжал ее и оделся. - Чего же вы так?

- Да как-то так, - пожал я плечами и последовал его примеру. Скинул разбитый шлем, который сохранял форму только из-за армировавшей его проволоки, стянул одежду и отжался. Холодно по ночам и вода холодная, пробирает до костей.

Сверху сбежали мои собутыльники. Заквохтали вокруг, заохали. Пожурили меня, а дамочки пожалели. Одна из них запустила пальцы мне в волосы на голове:

- Ой, какая шишка!

Я тронул ушибленное место, поморщился от боли. Потом поежился от дующего бриза и напялил на себя отжатую одежду. Мокрую, неприятно пристающую к телу и забирающую из тела тепло. И задрожал, сначала мелко, словно барахлящий холодильник, а потом все крупнее и крупнее, как мотор Тринклера. Хмель опять вернулся в голову, картинка перед глазами затуманилась.

- Надо бы пойти согреться, - предложил один из компании. - В баню бы.