Я присел с утренней чашкой чая за стол и стал рассматривать висящую на стене большую керамическую тарелку, купленную в Израиле. Рядом на каминной полке сидела белая керамическая девочка на лавочке, привезенная из Испании.

Чай был горячим, я ждал, пока он остынет. Наколол на вилку сырник, повозил его по сметане… Мои еще спали, а мне почему-то ни читать, ни писать, ни думать совершенно не хотелось. Такое вот ленивое майское утро в череде праздничных и полупраздничных дней.

Я смотрел на израильскую тарелку, где краснели гранаты, и вспоминал, как мы с Сережей Овчинниковым пили кофе на продуваемой ветрами террасе отеля. Смотрел на статуэтку и вспоминал магазин при фабрике на окраине Валенсии. Пупсик бегал от одной открытой витрины к другой, я бегал за ним, стараясь не произносить слово «нельзя» слишком часто. Потом, на мое счастье, ему стало скучно, и он улегся на пол перед кассой, позволив отцу провести с пользой несколько минут.

Я улыбнулся, потом улыбка стала шире, когда я вспомнил, как купил там фигурку Дон Кихота в подарок Газзаеву на юбилей. Вроде бы никакой прямой ассоциации, хотя…

Пять минут на то, чтобы поглазеть. В таком магазине. Обидно, конечно. Но, с другой стороны, была возможность почувствовать себя игроком советского периода. Что поколение семидесятых, что следующее – все они сейчас с усмешкой вспоминают те загранпоездки.

Однажды автобус подкатил к огромному торговому центру, и, прежде чем выйти, один из «стариков» спросил у Лобановского:

– Валерий Васильич, сколько нам даете времени? Час?

Лобановский посмотрел на часы и сказал голосом, отметающим любую возможность споров:

– Семь минут!

Он не шутил. Команда понеслась, сметая с полок все, что попадалось под руку. Уложилась в норматив.

Как-то один из игроков скатал доллары в маленькие комочки и проглотил во избежание таможенных неприятностей, а в самолете ему стало плохо. Он держался, не шел в туалет. Дотерпел до гостиницы, но ходил до следующего утра мрачный:

– Три купюры вышли, а одна еще нет.

Потом аккуратно стирал их, боясь чтобы не размокли. Сушил феном.

В магазине продавец смотрел на деньги с подозрением. Крутил их в руках, смотрел на свет.

– Таких долларов не бывает. Они желтые, а должны быть зеленые.

Игрок перегнулся через прилавок и сказал ему:

– Бери, сука. Хорошие доллары, настоящие. Советские доллары, понимаешь?

Или другой случай. Однажды группа игроков пошла гулять по городу и увидела магазин дубленок и шуб по смешным ценам – пять-десять долларов. Зашли, увидели, что мех и кожа настоящие, не синтетика, и стали срывать с вешалок, из чехлов. При этом спорили, кому какую. Кто-то заметил, что не все вещи новые. Поняли, что это была комиссионка, но цена все равно радовала.

Хозяин бегал, кричал, вырывал вещи из рук. Ему объясняли:

– Слышь, чудак, не кипеши! Это не грабеж, мы при деньгах.

Он отталкивал деньги, они не понимали. Время поджимало, пора было назад в отель. Кто-то предложил:

– Давайте деньги оставим и уйдем. Вон цены написаны, фиг с ней со сдачей.

Так и сделали, пошли к дверям. Хозяин обезумел, стал кричать. Среди незнакомых слов постоянно звучало знакомое – «полиция». Подбежал к телефону.

И вдруг кто-то понял. Сказал:

– Погодите, хлопцы.

Заглянул в соседнюю комнату. Хозяин подскочил, начал махать руками, показывать на что-то.

– Забираем деньги и уходим! – негромко сказал понятливый.

– Почему? Что такое?

– Это же химчистка!

Как-то раз команда заселилась в небольшой частный отель с пансионом. Расселение шло не быстро, одному любознательному игроку стало скучно, он пошел осматривать территорию. Зашел за угол, и вдруг послышался лай. Он закричал. Прибежал, держась за окровавленную руку со следами зубов.

Хозяин всполошился. Отвел спортсмена в сторону, оказал первую помощь. Тот вернулся к команде, совершенно счастливый.

– Чего лыбишься? – спросили его.

Он показал две бумажки, по сто марок каждая.

– Я на хозяина стал кричать, что это безобразие. Он палец к губам приложил: не надо скандала, все уладим.

Ему позавидовали. Двести марок – это было солидно. Можно было привезти в Москву дубленку, причем не из химчистки. Или даже музыкальный центр.

За ужином тот игрок вел себя странно. О чем-то напряженно думал. Его спросили, в чем дело?

– Да вот все думаю… – ответил он. – Вы не видели, где хозяин собаку на ночь закрыл? Если раздразнить, она сильнее покусает. Можно будет тысячу взять.

Тысяча марок – это было целое состояние. Можно было привезти столько, что хватило бы и на подарки, и на продажу.

Я посмотрел на блюдо с гранатами и откусил от сырника.

Времена другие, думал я. Все, что я привожу из командировок, – только для удовольствия. Сувениры, подарки, деликатесы. В Катаре я купил шелковый коврик, который в сложенном виде уместился на дне спортивной сумки, заняв не больше трети от ее вместимости. Пупсик на нем катает машинки.

Вспомнил рассказ Заварова о том, как сборная летела из Чехии, и у каждого игрока на коленях лежала коробка с люстрой. Как они переговаривались:

– У меня за четыреста пятьдесят берут.

– А у меня за пятьсот!

Потом вспомнил, как мы везли большой маковский компьютер из Испании, который не влезал в багажную полку над нами.

Тарелки возить проще. Или статуэтки. А лучше всего – сыр с колбасой.

Сырники были замечательные. Как и чай.