*** там, в тумане, где кораблик и причал, только раз, ты знаешь, мама, я кричал и никто не рассказал мне, в чем вина то, чем был я, наполняло времена то, чем был я, только слабый ровный гул в город мой, как с крыши в воздух, я шагнул и камней, и дней хватило, и перил — не заметил, как вдохнул я, стал я им и на утренней, на нежной мостовой танцевал он, ворковал он, стал он мной тополя и всех дорог-то — до угла мне дороже всех моих его была, но до слов, что под туманом улеглись, я не знал, что надо падать столько вниз

*** И она сказала: ну что ты там будешь один сидеть, приходи к нам. Он оделся — рубашка, свитер, и даже шарф нашел в секции на антресолях — Встал на цыпочки, уже готов был пойти за стулом, Но дотянулся, только упало на голову несколько апельсиновых корочек. Он помнил, что подарили, шарф был в пакете, прозрачном, И на пакете почему-то размер XL. Он сразу почти нашел — на ощупь, обрадовался жутко, И рукавицы, главное — рукавицы, собачий холод… Он вспомнил братьев, Прогнал от себя эти мысли, Вызвал такси. В такси играла музыка, ужасная, но хорошая — Не радио, и не блатная. Только отъехали — и застряли, прямо во дворе, Пришлось толкать. Город был темный, На остановке старушка с цветами, и кругом какие-то птицы, Птицы, в такой мороз? И когда они выехали уже на мост, он увидел его — О трех головах, точно как и представлял себе там, в больнице — Черный ворон на плече встрепенулся, Позади черный пес ощетинился… Он вышел, сказал таксисту езжай, достал свой меч, И понимая, что бесполезно, все-таки размахнулся И бросил в темноту рукавицу.

*** Простукивает следователь стены и пол на предмет пустоты. Не знал, сынок, нашей тайны ты. Следователь, конечно, к нам пришел неспроста — За нарисованным очагом пустота. У всех самолетов по два крыла. Мама нам новые куртки из Ждановичей привезла. Как отпустят — поплывем мы на корабле, Корабли зашивают дыры в земле.

ПИОНЕРСКАЯ ПЕСНЯ Положи — все что есть — на их столы, в их слова. Отрекись — и от красоты, и от волшебства. И если выбор, ну ты знаешь, между добром и злом — Всегда будь с теми, которым не повезло. Выживи — Один, Будь примером всем, образцом. Выдержи Самый сильный удар — снег в лицо. От ветра схоронись в подъезде, в углу, И вспоминай тетю Соню — лопату ее, метлу. Есть на свете общих законов — примерно пять. Один из них — что кому-то всю жизнь в четыре утра вставать. Второй, что про их детей скажут — сын уборщицы, проводницы дочь. Третий — ну ты знаешь, про некоторых, про бесконечную ночь. Четвертый, что счастья нет, но есть работа и есть окно. В нем дед мороз показывает свое кино. Ты смотри, смотри деда мороза кино, Там, за этим заледеневшим, есть другое окно.

*** мама, ну некрасиво — шапка сливается с небом, не показывай мне, не надо, и волосы так торчат, лучше бы не пуховую, лучше бы буратино, а найди, где мы с папой ездили в Ленинград в руке у нее лопатка, в руке — веревка от санок, тут Генка совсем не вышел — обернулся назад, от обуви две коробки, кожаных три альбома, а это мы с Валей в Сухуми, а это в Москве — твой брат карие, голубые — неважно еще в том мире, бескровном, почти прозрачном мире зенита-3 прямыми, как небо, глазами смотрят советские дети, те, что потом ошиблись, которые подвели

*** А это варежки, копейки — ломался край, А это, деточка, чужие — не открывай. Теленка режут за забором в детском саду, Так это ваша Таня плачет у нас в саду? Мы этого теленка знали — его убьют, Мы в тихий час сюда бежали на пять минут. Темнеет кровь в трамвае зимнем — они молчат. Они так долго его били, а все молчат. И вынесли на остановке — Остался след. Фонарь горел на остановке, Светился снег.

*** содержание сознанья тихо осень говорила он не желтый, не зеленый — чистый лист, как учит Локк было слово, было слово это слово было стимул аффективный дивный комплекс школа — двор — асфальт — мелок тускло, не по расписанью но доходят, доезжают сдавленные и чужие — письма всем на букву К слабо, жалко, неумело побеждают, побеждают синее и голубое обморочные облака не идет туда семерка — только первый и четвертый покачнется, звякнет, вздрогнет мир — победа рыба — торты

*** …потому что любят не за то, что умней, а за то, что дверь, Динга лает, дедушка подает мне мои костыли, за то, что мы с ним сегодня двадцать шагов прошли, и лето гремело ведрами и водой — наша осенью во второй и это именно из-за Инки, которая открывала тайком, когда проверяли зрение, второй глаз, из-за Андрея Гвоздя, который в пионерском лагере меня спас, из-за дня, когда наши мальчишки играли в футбол на снегу, я без тебя не могу

*** Мы такие разные — Ты говорила — всё-таки разные, Дома такие были разные, Дым — и так, и так. И в щелочку рассвета красного, И в кислоте раствора красной, Бумажкой лакмусовой красной Болтался признак-знак. Друг друга длили, как-то помнили, Делами, днями все же помнили, Ходили, приходили, помнили… Позвали всех? А белочка кружилась по лесу, И белый мел кружился по доске, И слабый день бежал от осени По веткам вверх.

*** Усложнение жизни — примета взросления и лжи, Потихоньку — как ни готовься, а каждый готов. И уже не помогает все достать и снова сложить — Типографский брак, несовмещение цветов. И уже не утешает ни берег дикой реки, Ни Захара Павловича поезд, ни красный конь. И такие в этом болоте дивные островки, Что засасывает сразу же, только тронь. Но лает соседская собака, скрипит кровать, И ноябрь, нащупывая очки в темноте, Изобретает язык, чтобы как-то тебя назвать, Придумывает еще один день, где есть место тебе.

*** Будут и у тебя, сынок, Тайные лестницы, Двери с замками, Чердак в пыльных столбиках света. Будешь кормить Тощих котят, Пищащих под решетками подвальных вентиляционных лоджий. Будут крыши, мутное окошко в подъезде, Пустая улица после бессонной ночи, Плащ с поднятым воротником, чай из термоса, электрички — И ты удивишься странным людям. Будет «колдун» — одинокий старик, живущий в заброшенном доме, Разноцветная плитка, которую можно найти на стройке, Тошнотворное счастье быть с кем-то рядом, Осенняя глухота парка, Желтые лютики в морщинистом апрельском лесу. И ты поймешь, Может быть, не так поздно, как я, как другие люди, Может быть, раньше, как Пастернак, как Рильке, Что вы с жизнью слишком маленькие, чтобы спорить, Что враги ваши всесильны и огромны.

*** В башне, На двенадцатом этаже, Они остались после всего уже. Где искать тебя после стольких лет? Метро Пролетарская, Партизанский проспект. В эту панельную дыру в облаках, В тихий свой приют, Они взяли только то, что и так дают. Говорить, пить чай и смотреть в окно Приходили к ним те, кому все равно. И еще двадцать лет Над трубами, над стеной Становилось черное небо солнцем, А пустое — луной. И двадцать лет, привычный покой даря, То к земле, то к небу птицы и тополя. А там внизу, в желто-красной реке огней, По-прежнему не хватало минут и дней, Там ручьи, собаки и сумасшедшие Берегли их жизни, Законченные, прошедшие.