Несмотря на солнечную погоду, экономка, разбудившая Гвен поутру, выглядела такой же хмурой, как и вечером. Она сухо сообщила, что хозяин ждет гостью на завтрак. Лицо женщины выражало недовольство, и Гвендолин стало не по себе. Чем и когда она успела ее прогневить?

Зато Карлион Линтон пребывал в хорошем настроении. Сидя за столом, слишком широким для него одного, сквайр намазывал золотистое масло на ломоть свежего хлеба, и Гвен немедленно захотелось того же самого. Только хорошо бы еще малинового джема!

— Присоединяйтесь, — с улыбкой пригласил хозяин. — Как вам спалось?

— Просто замечательно! Спасибо.

— Хочу попросить прощения за вчерашний вечер. Мне очень понравилась ваша песня, однако…

— Пожалуйста, не нужно оправдываться! — вспыхнула Гвен. — Это я должна извиняться. Наверняка у вас немало дел, а я свалилась как снег на голову.

— Мне приятно ваше общество.

Тон собеседника и интерес в его взгляде, как и накануне, привели Гвен в смущение.

— Потому, что вы скучаете по сестре? — предположила она несмело.

— Скучаю. Но такова жизнь. Девушки вырастают и вылетают из гнезда, чтобы свить новое.

— Я не собираюсь делать ничего подобного! — выпалила Гвендолин и тут же прикусила язык, но было уже поздно.

— Не собираетесь выходить замуж? — не без удивления уточнил Карлион Линтон.

— Да. У меня нет ни брата, которого радовало бы мое присутствие, ни родителей, чью старость я могла бы скрасить заботой, и можно полностью отдаться работе…

«И Арчибальду», — добавила она мысленно.

— Не зарекайтесь, Гвен. Однажды кто-то украдет ваше сердце, и эти размышления покажутся сущей глупостью. Вы от всей души пожелаете никогда не расставаться с этим человеком, подарить ему детей, прожить вместе всю жизнь…

Альд Линтон говорил уверенно, словно сам когда-то испытал подобные чувства. Но, как ни любопытно было, Гвендолин ни за что не решилась бы расспрашивать о столь личном едва знакомого человека. Сама она никогда ни в кого не влюблялась, если не считать Арчибальда, и вряд ли в реальной жизни ей повезет встретить мужчину, похожего на ее героя.

Она вздохнула и принялась заедать тоску яичницей с ветчиной.

Видимо, из-за того, что разговор не клеился, завтрак не затянулся, и уже через полчаса Гвендолин стояла во дворе особняка, ежась на прохладном воздухе. Хотелось, чтобы поскорее сошел снег и солнце стало по-настоящему весенним, но пока природа не собиралась прислушиваться к ее желаниям. Шмыгнув носом, Гвен торопливо зашагала к приготовленной карете и заняла место напротив альда Линтона.

— Если возникнут затруднения на новом месте, я настаиваю, чтобы вы обратились ко мне, — сказал он, когда экипаж тронулся с места. — Деревенский староста — неплохой человек, но, боюсь, некоторые ваши нужды он может счесть капризом и оставить без внимания.

— Вы так добры! — растрогалась Гвен. Ощущение чужой заботы — как теплый плед, наброшенный на плечи в холодный день чьей-то теплой рукой. — Спасибо вам за приют и угощение, за компанию, за… Боюсь даже представить, что бы со мной стало, если бы не вы…

— Полно, хватит вам, иначе я чересчур загоржусь! — отозвался сквайр с добродушной иронией. — Вы отблагодарите меня, если не забудете о моей просьбе и… когда-нибудь еще сыграете со мной в карты.

Вскоре они добрались до места, которому предстояло стать для Гвен новым домом.

Трелони не слишком-то походила на пасторальные деревеньки с гравюр и открыток. Покосившиеся заборы, обрамленные седыми от инея ветками деревьев, ухабистая дорога, запах навоза, ставший ощутимым, стоило приоткрыть дверцу кареты. Должно быть, в теплое время года, когда разрасталась живая изгородь, здесь было красиво, но пока никакого особенного вдохновения сельский пейзаж не навевал.

Гвендолин вздохнула и мужественно шагнула навстречу будущему.

Деревенский староста, к дому которого доставил ее альд Линтон, оказался приземистым человеком лет пятидесяти. Он комкал в руках потрепанную шляпу и пытливо рассматривал девушку, точно решал, не попросить ли сквайра вернуть ее обратно в пансион, но в конце концов буркнул:

— Отведу вас в школу.

— Оставляю вас в надежной компании, — сказал на прощание Карлион Линтон. — Но вы ведь помните, о чем я говорил? Если что, обращайтесь без всякого стеснения.

— Вы с нашим сквайром, часом, не родня? — полюбопытствовал староста, пока Гвен провожала глазами карету.

— Нет, — удивилась она вопросу. — Мы… недавно познакомились.

Собиралась сказать «сегодня», но побоялась, что знакомый с расписанием почтового транспорта староста уличит ее во лжи. Да и слуги альда Линтона наверняка бывают в деревне и вполне могут однажды разнести слухи, что новая учительница провела ночь в доме землевладельца.

Щеки Гвен вспыхнули, но, к счастью, староста этого не заметил. Подхватил ее саквояж и размашисто зашагал по неширокой улице.

Гвендолин едва поспевала за ним. Сначала улочка выглядела пустынной, но постепенно на ней начали появляться прохожие. На Гвен они глядели с любопытством, но без настороженности. Миниатюрная, скромно одетая девушка вызывала лишь улыбку, у кого — приветливую, у кого — снисходительную. Последнее случалось чаще, и даже когда староста представлял ее кому-то как новоприбывшую учительницу, веса в глазах деревенских жителей это Гвендолин не прибавляло. Наверное, потребуется немало времени, чтобы заслужить уважение.

— Вот она, школа, — буркнул староста, остановившись у двухэтажного строения, расположившегося поодаль от жилых домов. — А сверху квартирка ваша, — махнул рукой на закрытые ставнями окна. — Обживайтесь.

Служанкой при школе работала крепкая молодая женщина с такими румяными щеками, что они казались подкрашенными свекольным соком. Она назвалась Талулой и с ходу повела Гвендолин осматривать владения.

Сама школа — скромная и опрятная — производила в целом приятное впечатление. Но квартиру еще не успели привести в порядок. Расчихавшись от пыли, Гвен огляделась. Продавленная кровать, трехногая табуретка, грубый деревянный стол, составляющий компанию кособокому шкафу для одежды.

— Прежняя учительница была из местных, — пояснила служанка, — и в этом жилье не нуждалась. Но теперь, когда у нее снова родился ребенок, работать ей совсем некогда. Уже четвертый малыш. Хорошо, что у мужа неплохое жалованье.

Гвендолин вспомнила комнату, в которой проснулась утром, и подавила тягостный вздох. На роскошные условия она не рассчитывала, но все же представить себе, что всю дальнейшую жизнь придется провести в такой нищете, получалось с трудом. Да и не хотелось представлять — уж слишком безрадостная получалась картина.

Оставив Талулу прибираться в квартире, Гвен спустилась в школьный коридор, радуясь, что сегодня выходной день. Было бы непросто приступить к работе прямо сейчас. Сначала нужно хотя бы немного освоиться.

— Госпожа учительница!

Обернувшись, Гвен увидела хорошенькую девушку примерно своих лет. На голове у нее красовался ярко-голубой капор, шаль такого же цвета лежала на плечах. Незнакомка протягивала сверток в плотной бумаге с масляными пятнами.

— Я дочь старосты. Пришла вас поприветствовать. И принесла пирог.

— Спасибо! — Гвендолин приняла угощение. Сквозь бумагу пробивался аппетитный запах. — Вы сами пекли?

— Нет, мама. Я не слишком хорошо стряпаю. Ой! Я не представилась. Меня зовут Джесмин. А вас — Гвенда Грин, да?

— Да. Но мне больше нравится, когда меня называют Гвен. У вас очень красивое имя.

— Мама вычитала в какой-то книге, — улыбнулась новая знакомая. — А у вас есть книги? Я тоже люблю читать.

— Конечно, есть. Может, вместе попьем чаю с пирогом? А затем я вам их покажу.

Дочь старосты оказалась девушкой бойкой и разговорчивой, и за время чаепития в маленькой, в отличие от комнаты опрятной кухне Гвендолин услышала о деревне Трелони и ее жителях столько, сколько и не рассчитывала узнать.

— Все говорят, что он посватается к дочке башмачника, — говорила Джесмин, энергично жестикулируя. Упустив нить разговора, Гвен не совсем понимала, о ком идет речь, потому попросту кивала, демонстрируя, что участвует в беседе. — Но пока что-то не торопится. Вот я и думаю — а если он собирается сделать предложение не дочери башмачника, а мне?

— Он тебе нравится? — догадалась Гвендолин.

Длинные ресницы Джесмин затрепетали, щеки залились нежным румянцем. Ее смущение выглядело так мило, что Гвен пожалела о том, что сама не может вот так же опустить глаза и признаться в своих чувствах к Арчибальду, который, конечно же, посватался бы к ней, будь он настоящим.

— Да, но — тсс… Это секрет! — улыбнулась собеседница, обозначив ямочки на щеках. — Пока даже он об этом не знает, не говоря о наших родителях.

— Но разве не они должны заниматься всем, что связано с браком?

— В большом городе — может быть, но в деревнях все по-другому. Обычно молодые сговариваются сами, а затем парень идет к отцу невесты. Мы живем привольнее.

— А как же репутация?

— Пфф! — махнула рукой Джесмин. — Ты ведь еще не знакома с прежней учительницей? Так вот, ее первенец родился через четыре месяца после свадьбы! И ничего. Вот если бы свадьба вовсе не состоялась, ее репутация пострадала бы. А так все довольны. Особенно родители мужа, которые убедились, что невестка не бесплодна.

— Не хочу даже слушать о таком! — зажала уши Гвен. — И настолько безнравственной особе разрешили работать в школе?!

— Привыкай, — хмыкнула дочь старосты. — Про моего милого тоже поговаривают, будто он одарил одну девицу из батрачек зеленой юбкой. Но, мне кажется, брешут из зависти.

— Он… подарил другой девушке юбку? — растерянно переспросила Гвен. — С ее стороны не слишком благопристойно принимать от молодого человека такие презенты до свадьбы. И почему именно зеленую?

Джесмин, расхохотавшись, согнулась, обхватила руками колени и еще долго не могла успокоиться.

— Ах, до чего же ты смешная! Не было никакой юбки! Это означает, что парень и девушка занимались этим на траве!

— Чем занимались?

— Ой, не могу! — снова рассмеялась Джесмин. — Из какого же яйца ты вылупилась? А еще грамотная!

К ее звонкому, как журчание весеннего ручейка, смеху присоединился громкий, похожий на звук трубы хохот Талулы. Гвен перевела обиженный взгляд с одной на другую и встала с места. Выпрямила спину и гордо пошла в комнату — проверить, хорошо ли прибрала служанка.

Вид нового обиталища, пусть и ставшего чище, по-прежнему наводил тоску. На какое-то мгновение Гвендолин вообразила себя не на чужом, а на своем месте. В наверняка большом дядюшкином доме — почти таком же красивом, как особняк Карлиона Линтона. Представила полный новой одежды сундук с приданым, уложенные камеристкой локоны, белые свадебные перчатки.

И — чужого человека, который откидывает вуаль с ее лица.

Вздрогнув, Гвен потерла виски, прогоняя навеянную хандрой фантазию. Нет, она не усомнится в правильности своего поступка! Он был совершен, чтобы ни от кого не зависеть. Чтобы рассказать до конца историю Арчибальда. Чтобы стать наконец-то самой собой, а не приложением к фамилии, которую она носит.

— Что случилось? — раздался за спиной голосок Джесмин. — Ты обиделась? Ах, Гвен, я тоже далеко не так искушена, как пытаюсь показать! Даже целовалась всего-то пару раз.

Гвендолин вздохнула: ее саму не целовали еще ни разу.

— Пожалуйста, вернись к столу! — попросила дочь старосты.

Натянув на лицо улыбку, Гвен обернулась:

— Хорошо. Но, учтите, вам не удастся привить мне свою деревенскую мораль!

— И не нужно! Глядишь, и другие девицы станут равняться по тебе. А то так и бегают за ним, так и увиваются! Вертихвостки! — снова вернулась к предмету своего обожания Джесмин. — А ты любишь мясное рагу с картофелем? — вдруг сменила она тему. — Мама его готовит сегодня на ужин и будет рада, если ты придешь. И я тоже.

Гвендолин с большим удовольствием провела бы вечер одна, но обижать новую приятельницу отказом не решилась.

И правильно сделала. Ужин удался. Староста был все так же неразговорчив, но его супруга оказалась хлебосольной хозяйкой, не скупившейся ни на угощения, ни на комплименты новой учительнице. Поначалу Гвен смущалась, но затем почувствовала благодарность к едва знакомой женщине, встретившей ее так радушно. Дочь очень походила на мать, и, глядя на жену старосты, можно было с легкостью представить, какой станет Джесмин через несколько лет, когда ее пока гибкая фигурка приобретет пышность, а в густые темно-русые волосы белой лентой вплетется ранняя седина.

— Вы уж не обижайтесь, я с вами говорю как с собственной дочкой, — шепнула Гвендолин хозяйка дома, улучив момент, когда гостья отошла от стола ополоснуть руки. — У нас тут новенькие девушки редко появляются. Так что вы будете на виду, и парни станут на вас заглядываться, ходить вокруг да около, пытаться свести знакомство поближе. Не ученики, конечно, те еще не доросли, а вот их старшие братья… Да и отцы тоже.

— Спасибо за предупреждение! — Гвен вспыхнула. — Но я приехала сюда не для того, чтобы с кем-нибудь познакомиться. А для того, чтобы работать.

— Так-то оно так, но вы же еще молодая. Соблазнов очень много. А приглядывать за вами некому.

От старосты Гвен уходила затемно. Хозяин провел ее до дверей школы и, пожелав доброй ночи, оставил одну, ведь Талула, закончив дела, давно ушла. В пустом доме властвовала тишина, нарушаемая редкими шорохами, и Гвен от всей души надеялась, что их издают не мыши и не крысы.

Поднявшись в свою комнатку, она зажгла свечи, чтобы разогнать темноту и страхи, и, переодевшись, приготовилась ко сну. Но сон все не шел. Гвен достала толстую тетрадь, которую не открывала уже несколько дней, и собралась продолжить историю Арчибальда.

Однако не успела она начать, как внимание отвлекли какие-то звуки, поначалу невнятные и негромкие, но через минуту превратившиеся в бойкую слаженную мелодию. Гвен, удивившись, подошла к окну и откинула занавеску. Взору открылось презабавнейшее зрелище: перед стенами школы собралось несколько мужчин, облаченных в традиционные костюмы жителей данной части королевства. Аккомпанируя себе на народных инструментах, они хором выводили незнакомую девушке задорную песню. Заметив внимание Гвендолин, необычный оркестр заиграл энергичнее. Она в ответ улыбнулась и помахала рукой. Вот так приветствие!

Разглядывая незваных гостей, Гвен увидела среди них молодого человека. Тот выглядел немногим старше ее самой. Он, не отрываясь, смотрел на девушку, и она задержала пальцы на занавеске, почти физически ощутив на себе этот взгляд. Остальные музыканты тоже с любопытством глазели на новую учительницу, но по-другому, от их взглядов не теплело в груди и не хотелось улыбаться.

Гвендолин не знала, сколько времени продолжался импровизированный концерт, но, когда она отошла от окна, улыбка все еще играла на ее губах.