Палатка маршала, под цвет ее доспехам, была серебристой. В таких же доспехах находился при маршале в качестве советника и странствующий рыцарь О Кихотий.

Они избегали оставаться наедине, имея на это каждый свои причины, неуместным считая и разговор при посторонних на неизвестном всем «звездном языке».

О Кихотий разработал до мельчайших подробностей план полного уничтожения тритцанского войска, добавив с обычной усмешкой:

— Оказывается, и за тридевять парсеков сгодится ископаемый опыт римских легионов, Александра Македонского, танкового бога Гудериана и титана среди всех маршалов — Жукова, славы XX века.

Надежанна отрицательно покачала головой.

— Нет, — решительно заявила она. — Никакого всеобщего уничтожения. Более того, следует вообще избегать убийств! — И добавила вполголоса: — Математика учит, что частичное превосходство хотя бы в одном месте скажется эффективнее многократного превышения общих сил. Толстый веревочный жгут легче перебить там, где он соединяется слабой нитью. — И уже громко заявила всем: — Основой нашей кампании изгнания захватчиков будет их пленение, а не убийство. Пусть глашатаи объявят тритцам, что вместо мечей их ждет пиршество, одновременно озаботьтесь, чтобы у них разгулялся аппетит. Для этого поступайте так: зайдя с фланга их строя, бросьте на них закованных в тяжелые латы всадников, коней, а следом за тяжелой конницей все отобранные кареты знатных дам, прикрытые снаружи щитами. В каждую карету пусть влезут по двадцать молодцов Гневия Народного. Конница и кареты, сопровождаемые разбойничьим свистом, углубятся далеко в тыл противника и отрежут подход к их армии, обозам с продовольствием. Этой ударной группе разделяться по ходу движения и разъединять тритцанскую армию на отряды, которым предлагать почетный плен со щедрым угощением. Их голод будет нашим союзником.

— Это же типичный танковый прорыв, сопровождаемый бронетранспортерами, — прошептал Никита, пораженный находчивостью своей Нади.

— Брать в плен малыми группами! Замысел, достойный мужа! — восхитился генерал Дезоний.

— Притом внезапно, — добавила Надежанна, — и там, где это меньше всего можно ожидать. Ищите непроходимые места, надевайте на ноги воинам скользящие планки, как на севере, чтобы не утонуть в болоте, и окружайте их, разделяйте, нарушайте связь, а главное — снабжение. Пусть до их сознания дойдет, что выгоднее перейти к нам в плен, чем гибнуть напрасно отрезанными…

— Так же напрасно нанося нам урон, — добавил генерал Дезоний.

Никита ушам своим не верил. Его ли это Надя? Или это математическая мудрость компьютера, вмонтированного в ее скафандр, говорила ее устами? Но откуда у нее такая твердость, уверенность? От доброго сердца и веры в торжество справедливости?

Мартий Лютый был куда меньше изумлен, чем рыцарь О Кихотий, ибо наивно счел распоряжения Надежанны внушениями свыше.

Разрушенное село, куда оттеснена была часть бежавших из-под Орлана разрозненных войск тритцев, имело жалкий вид.

В небе сгущались дождевые тучи, но торчащие обгорелые бревна и кучи пепла, оставшиеся на месте былых хижин, не сулили укрытия «завоевателям».

В доме убитого старосты Гария Лютого остались лишь каменные стены, но во дворе так и стоял с памятного дня ужасов длинный стол.

Сейчас за ним снова сидел со своими приближенными «король Дордий IV», огромный, рыжебородый, в пропахших грязью и потом латах. Он был нисколько не менее голоден, чем его изнуренные бегством солдаты.

На этот раз приспешники «короля» не пировали за столом, а жадно утоляли голод после «греховного» разрешения, данного Дордием: «Пустить в дело трупы врагов, а не закапывать их зря в землю».

Поскольку поле боя оставалось за преследующими тритцев лютерами-френдляндцами, то доступными врагами были лишь бежавшие в лес земледельцы, за которыми устраивалась охота, как за желанной дичью.

Громоздкий, мрачный, как его темные доспехи, рыцарь-бородач восседал во главе стола, когда во двор на длинноногом заморском коне влетел всадник в богатых доспехах, с золотым плюмажем над сверкающим шлемом.

Повинуясь седоку, конь вскочил передними копытами на стол, разбивая блюда с дымящимся мясом. Ударом меча всадник разрубил надвое бочонок с веселухой, этой неизменной «матерью отваги».

Подняв забрало, рыцарь прокричал:

— Так-то отражает наскоки врагов «всевластный король Френдляндии», набивая себе брюхо припрятанной едой, когда ни один обоз не может пробиться к остаткам его армии!

Испуганный Дордий поднялся с места, опрокинул лавку, на которой сидел.

— Нижайше прошу к столу, ваше всесилие, — произнес он, водружая лавку обратно.

— Откуда у вас столь аппетитные блюда, ваше всевластие? — с презрительной иронией спросил всадник, спрыгнув на землю.

— Мне не хотелось бы, ваше всесилие, отвечать на ваш вопрос прежде, чем я получу «святое прощение», в чем нуждаюсь, дабы накормить солдат, сила которых сосредоточена прежде всего в желудках.

Прискакавший рыцарь поморщился.

Во двор въехало несколько запыленных всадников в помятых латах.

С горечью посмотрев на них, опередивший их рыцарь сказал:

— Немного же моих славных рыцарей осталось в седле после того, как мы пробились через наполненный разбойниками лес к этому обжорному столу.

— Ваше всесилие, позвольте заметить, что вам пришлось отбиваться в лесу не от разбойников, а от засланных туда мне в тыл отрядов Девы-воительницы, своим войском теснящей нас.

— Дева-воительница? — переспросил надменный гость. — Не кажется ли вам, Черный рыцарь, что нужно самому быть бабой, чтобы не устоять против бабы?

— Она ведет войну не по правилам, ваше всесилие. Мои войска оказываются зажатыми с обеих сторон и наконец полностью окруженными, как вы изволили сами только что испытать в лесу. А мои солдаты из-за этого, уверяю вас, забыли, как выглядят маркитантки в своих манящих фургонах, равно как и вкус обычного мяса. Лошадей мы давно съели. Немудрено, что мои воины предпочитают сытый плен. Эти проклятые земледельцы угнали весь скот в лес, вот и приходится мне теперь брать на себя грех, приравняв их самих к скотине, лишь бы насытить солдат, уберечь от плена.

— Не распространяйтесь дальше, сделайте такое одолжение, хотя бы в знак учтивости, — брезгливо поморщился тритцанский лорд Стемли, герцог Ноэльский, престолонаследник Великотритцании, вассалом которого должен был стать «король Френдляндии Дордий IV».

— Вы изволили упомянуть, что мы отступаем перед бабой, ваше всесилие. Но я решусь сказать вам, что это не просто баба, а баба из ада. Ее безбожные приемы ведения войны, заставившие меня искать «святого прощения», а моих воинов уподобиться диким язычникам, противоречат всем законам всевышнего. Если войну вести, как положено, конечная победа останется за нами, смею заверить вас в том всей своей рыцарской честью.

— Коль скоро вы решаетесь вспомнить о своей рыцарской чести, господин король, не пора ли вам снизойти наконец до бабы вместо того, чтобы опуститься до человечины?

— Что имеет в виду, ваше всесилие, господин герцог? — осторожно осведомился Дордий.

— Не нужно иметь много мозгов под шлемом, куда едва вместится некая рыжая борода, чтобы понять причину всех зол, каковую и надлежит искоренить, — и герцог уперся пронизывающим взглядом в своего вассала.

— Причина ясна, ваше всесилие, господин герцог. Она — в бабе из ада.

— Военачальник в юбке?!

— Отнюдь нет, ваше всесилие, в рыцарских доспехах.

— Прекрасно! Так знайте: женщина в юбке способна победить доблестного рыцаря в латах, но одетая сама в латы — никогда! — И герцог стукнул кулаком по мокрому от пролившейся веселухи столу.

— Я понимаю вас, ваше всесилие. Но как достать ее из серебряного шатра в центре вражеского войска? Ни один лазутчик с кинжалом не проникнет туда.

Герцог насмешливо посмотрел на «короля».

— Тупость едва ли можно считать украшением властителя королевства. Стоит ли так уповать на кинжал в кожаных ножнах и на предательские удары из-за угла? Не лучше ли вспомнить о вековых наших рыцарских законах, о поединках военачальников, не раз заменявших столкновение армий? — И герцог звонко опустил на шлем забрало, давая понять об окончании беседы.

— Я понял вас, — торопливо начал Дордий, — прекрасно понял, ваше всесилие, и кляну себя за свое недомыслие.

Отошедший было герцог обернулся и приподнял забрало.

— К счастью, недомыслие едва ли ослабит силу удара вашей руки с копьем или мечом.

— Я готов разрубить ее на части!

— Надеюсь, не для блюд на рыцарском столе? — язвительно произнес герцог.

— О нет, ваше всесилие! Что касается меня, то я предпочитаю маркитанток в обозе.

— Так постарайтесь быть отважнее ваших обозных дам и, в отличие от них, постарайтесь пробиться со своими солдатами к стенам Ремля. А укрывшись за ними, вспомните о законах рыцарства и поединках предводителей воинств, — повелительно произнеся эти слова, герцог повернулся спиной к «королю Френдляндии».

Начался дождь, и рыцари, оберегая свои доспехи от ржавления, поспешили укрыться в палатке, разбитой для них среди руин дома старосты.

Так по приказу герцога армия тритцев в тяжелых лесных боях с отрядом Гневия Народного прорвалась наконец к стенам Ремля, хлынув через открытые ворота в город под защиту крепости.

Лютеры, следуя по пятам тритцев, осадили город.

Высокие крепкие стены его возвышались над глубокими рвами с водой, поступавшей из реки, в одном месте вплотную подходившей к крепостной башне.

Перед всеми четырьмя городскими воротами подъемные мосты задрали в небо свои подхваченные цепями ребра.

Начавшиеся дожди не прекращались все дни отступления тритцев к Ремлю. И только после поднятия мостов за прошедшими тритцами дождь стих.

А наутро вышло солнце, осветив мрачные городские стены, из-за которых выглядывали позолоченные шпили знаменитого ремльского собора, где короновались все властители Френдляндии и куда так стремился для той же цели ехавший в обозе лютеров некоронованный король Френдляндии Кардий VII, конечно, вместе со своей возлюбленной девицей Лилией де Триель, в карете, которая из-за непогоды выглядела отнюдь не королевской.

Когда поутру слуги принялись отмывать золоченую карету, один из подъемных мостов Ремля опустился, ворота открылись, и на белом в яблоках коне в белом со звездами плаще выехал знатный герольд.

В лагере лютеров услышали его призывную трубу, и воины высыпали из палаток, бряцая оружием.

— Рыцари Орлана и доблестное их войско, — громко возвещал глашатай, — к вам обращается славный Черный рыцарь, коронованный в Куртиже истинным королем Френдляндии, Дордием IV. Он призывает к милосердному прекращению кровопролития и соблюдению высших законов рыцарства. Пусть не прольется кровь ни одного из воинов во славу всемилостивейшего Великопастыря всех времен и народов папия И Скалия, а судьбу осажденного города Ремля решит суд всевышнего, который определит победителя в поединке высших военачальников обеих враждующих сторон. Великий король Френдляндии Дордий IV, желая умножить свою боевую славу Черного рыцаря, вызывает на поединок маршала Френдляндии, как именует себя Дева-воительница, ведущая армию из-под Орлана. Если по велению всевышнего победит в схватке она, то находящиеся в Ремле тритцанские войска спокойно покинут город, сдав его орланцам. Если же Черный рыцарь выйдет победителем, как и во всех схватках, в которых участвовал прежде, то осаждающие войска орланцев вернутся в Орлан. Да свершится воля всевышнего, и пусть воины обеих сторон ждут ответа отваги или трусости со стороны войска орланского.

И глашатай повернул коня. Кованые копыта звонко простучали по мосту, который тотчас был поднят.

Затем со стороны Ремля посыпались стрелы с деталями дамского туалета, что должно было унизить и оскорбить врагов, ведомых Девой, но вызвало бурю гнева лютеров.

Маршал Френдляндии Надежанна, такая твердая в наступлении, сейчас была в отчаянье.

— Как я могу сражаться с этим великаном? — говорила она Мартию Лютому. — Только чудо может повергнуть его.

Мартий Лютый тоном фанатика убеждал ее:

— Ты не должна отказаться от поединка, Дева Небес! Ты явилась к нам как чудо и ждешь чуда, но призвана сама сотворить его. Все мы верим, что ты не можешь погибнуть, будучи посланницей всевышнего.

«Посланница небес!..» — горько думала Надя в то время, пока генерал Дезоний убеждал ее принять вызов, как подобает истинному рыцарю.

«Какой я маршал? — думала Надя. — Все мои военные советы подсказаны или элементарным математическим мышлением, или Никитой, увлекавшимся на Земле историей войн с обходами, клещами, котлами окружения». Надя, несомненно, умаляла свои заслуги, хотя Никита всегда был подле нее в критическую минуту. Избегая оставаться наедине, они все же искали друг в друге поддержки, и каждый считал себя безмерно виноватым перед другим.

Услышав о вызове Черного рыцаря, Никита поспешил, вместе со своим верным оруженосцем Санчо, в серебряную палатку маршала, откуда удалил всех, взяв на себя переговоры с Надежанной о ее предстоящем поединке с Черным рыцарем.

Мартий Лютый и генерал Дезоний ушли неохотно.

— Я знаю, — обратилась Надя к Никите, — на этой планете повторяется история Земли по общим законам развития Кристаллической Вселенной. И мне выпала на долю роль Жанны д'Арк.

— Ее история может быть прочтена по-разному. Во всяком случае, упустить возможность взятия Ремля без штурма нельзя, — твердо сказал Никита.

— То есть поединок с Дордием неизбежен, — горестно воскликнула Надя. — А по поводу прочтения судьбы Жанны есть стихи Вольтера о ее сражении с рыцарем Шандосом.

И она прочитала знакомые строки:

— Так и будет?! — полувопросительно закончила Надя.

— Прошу простить, божественная Надежанна, я не понял слов, — вмешался маленький оруженосец, — но я почувствовал небесную их музыку. Мне показалось: сшиблись рыцарские кони. Это так?

— Да, так, — кивнула Надя.

— Как это прекрасно! — восхитился юноша. — Нет ничего выше законов рыцарства!

— И ты тоже? — с печальным упреком произнесла она.

— И я, конечно! — восторженно воскликнул Сандрий.

Тритцы со стен Ремля и лютеры, осаждающие город, с волнением наблюдали — после трубного сигнала глашатая, — как сначала из городских ворот по спущенному мосту на вороном длинноногом коне выехал богатырь в черных латах, а ему навстречу на белоснежном гарцующем скакуне, прикрытом синим плащом, — маленький всадник в серебристых латах.

Держа свои копья остриями в небо, упираясь другими их концами в правые стремена, всадники съехались, чтоб обменяться традиционными фразами.

— Пусть всевышний, даровавший мне френдляндскую корону, направит тяжкое мое копье, что промаха не знало, на светлые доспехи ваши, мелкий мой противник, сошедший якобы с небес. И пусть копье мое вас выбьет, как пушинку, из седла, а верный меч мой, верьте, без лишних слов закончит дело, не унизив чести рыцарской никак.

— Не могу ответить вам, враг темный мой, тем же обещанием. Признаюсь вам, хотелось бы иметь противником не людоеда, а подлинного носителя рыцарской чести.

— Молчать! — грозно крикнул Дордий, уязвленный в самое сердце дерзкими словами «бабы из ада». — Со мной всевышний, и да совершит он здесь свой справедливый суд!

— Да, пусть свершится суд над вами, — высоким голосом ответил серебряный рыцарь.

Взбешенные, они развернули коней и отъехали в разные стороны на пятьдесят лошадиных крупов, чтобы дать коням разгон.

Толпа на стенах и под ними ахнула, когда помчался черный смерч навстречу бело-серебряному вихрю. Маленький всадник припал к белокурой конской гриве, держа над собой нацеленное по ходу скачки копье.

Черный рыцарь мчался, гордо выпрямившись в седле, держа наперевес угрожающе тяжелое копье.

Если представить глазами Нади течение поединка в соответствии с земной историей (пусть с некоторыми отклонениями), то вслед за вышибанием ее из седла последует позорный плен, церковный суд святой инквизиции и… костер, закончивший славную земную жизнь ее любимой героини Жанны д'Арк.

Казалось, так и должно было сейчас произойти, но… случилось нечто совершенно неожиданное. Крик тысяч глоток заглушил шум столкновения коней и всадников. Никто из двух армий не услышал легкого хлопка. Маленький рыцарь с ходу метнул вперед свое копье за несколько ударов сердца перед столкновением. Наконечник легкого копья коснулся черных лат, и тяжелое копье бессильно выпало из черной боевой рукавицы великана, а сам он откинулся назад и вывалился из седла.

Бело-серебряный его противник не спешился, чтобы пленить или прикончить своего врага, ибо тот был отнюдь не крепче дуба Гневия Народного. Сделав полукруг, победитель скрылся за рядами своих приверженцев.

Тритцы, выбежав из городских ворот, бросились к самозваному королю Френдляндии, угодливо служившему им, и убедились, что «воля всевышнего сразила его». Все подивились маленькому, оплавленному по краям отверстию в его доспехах, отнявшему жизнь их преступного владельца.

Лютеры-френдляндцы ликовали. Рыцарское право помогло избежать тяжелых потерь во время штурма Ремля. Ни одна капля солдатской крови не была пролита при взятии укрепленного города.

— Умоляю вас, божественная Надежанна, не терзайтесь, — убеждал маленький оруженосец, вылезая из серебристого космического скафандра, пришедшегося ему как раз впору. Пластиковые пластины придавали костюму сходство с рыцарскими латами. — Все произошло по всем рыцарским правилам. Оруженосец, происходя из столь же достойного рода, как и патрон, всегда имел право заменить его в любом единоборстве. Я лишь выполнил свой долг, продолжая рыцарские традиции.

— Спасибо тебе, отважный юноша, — сквозь слезы произнесла Надежанна.

— Скажите спасибо, божественная, несравненной Лореллее, в чьей лаборатории изготовлен наконечник копья, поразившего Черного рыцаря.

— Смелый юноша, прими же благодарность женщины, которую ты так отважно заменил, — произнесла Надежанна, снова облаченная в свой небесный костюм.

Она притянула к себе маленького оруженосца и подарила ему такой женский поцелуй благодарности, от которого Сандрий, теряя сознание, пал к ее ногам, словно все-таки сраженный ударом Черного великана.

— Ах, всевышний! — прошептал влюбленный юноша. — Пошли мне еще и еще такие же поединки с благодарностями за них!

Рыцарь О Кихотий помог ему подняться на ноги, говоря:

— Как видно, история людей творится самими людьми, и нет ничего наперед кем-то или чем-то предопределенного.

— Ах, если бы то было правдой! Но почему здесь все так похоже на нашу Землю? — отозвалась Надя.

— Не больше, чем похожи люди друг на друга, — пробасил Вязов.

Френдляндцы, во главе со своим духовным вождем Мартием Лютым, шумно ликовали у серебряной палатки маршала, прославляя непобедимую Деву Небес.

В Ремле спустили все четыре моста через глубокие рвы, и согласно уговору и рыцарским правилам тритцы четырьмя колоннами покидали город. Френдляндцы не нападали на них.

Перед их боевым строем на этот раз бесстрашно выехала отмытая от грязи золоченая карета престолонаследника Кардия VII, спешившего скорее провести коронацию и стать общепризнанным королем.

Сидевшая с ним рядом девица де Триель шептала ему в несчетный раз:

— О мой возлюбленный король! Чтобы Великопастырь всех времен и народов папий И Скалий признал ваше всевластие и мои права королевы при вас, коронацию и наше венчание надо провести непременно по обрядам скалийской веры.

Будущий король загадочно усмехнулся.

Золотомастные, запряженные цугом гривастые кони двинулись, карета закачалась на мягких рессорах и тронулась с места, первой въехав на мост в освобожденный город.

А позади слышались крики войска:

— Долой И Скалия, святиканское исчадие Сатаны!

На подъемном мосту карете встретился роскошно одетый всадник в шляпе с пышным пером, которую тот снял перед Кардием, почтительно обращаясь к нему:

— Наследник тритцанской короны, лорк Стемли, герцог Ноэльский приветствует своего френдляндского собрата и просит чести присутствовать на его коронации, оберегаемый королевским рыцарским словом.

— M-м, — замычал Кардий, оглядываясь вокруг и ища глазами Мартия Лютого или Надежанну.

— О, ваше всесилие! — защебетала девица де Триель. — Конечно, король дает такое слово, сочтя за великую честь ваше присутствие на коронации во имя мира между нашими народами.

— Да-да, конечно, — промямлил Кардий.

Лорк-наследник тритцанской короны поклонился, надел шляпу и повернул коня обратно в Ремль.

Наблюдавший за этой сценой из первых рядов лютеров воин, похожий на цыгана с бронзовой серьгой в ухе, неодобрительно покачал головой.