Религиозная война, а главное, успехи в ней лютеров, вовлечение в нее соседних стран, превращение Мартия Лютого в некий символ протеста против извечной, ныне называемой скалийской добриянской церкви стали не на шутку беспокоить И Скалия.

Уже привыкший ко всеобщему трепетному повиновению, он постепенно стал забывать, что добивается с этой помощью, как он замышлял, самых высоких целей Добра.

И вот при всей его, И Скалия, признанной высшей святости и власти какой-то беглый монах дерзнул бросить ему в лицо на диспуте в соборе в виде обвинения его же собственные, пусть сейчас и отступившие на второй план, идеи, которые так хорошо воплотились во Вселенском монастыре с «архипелагом» монашеских лагерей, где все одинаково равны, трудолюбивы и послушны. Послушны прежде всего ему, И Скалию, которого пока зовут наместником всевышнего на Землии, но кого признают, если понадобится, и самим всевышним, восседающим в Святикане.

Но этот Мартий Лютый был недосягаем для всемогущей, казалось бы, руки И Скалия.

В одолевших И Скалия кошмарах Мартий Лютый грозил ему таким страшным возмездием, о котором и сам папий знал лишь понаслышке от ездивших на Восток миссионеров, с ужасом расписывающих лютую казнь, когда живого человека протыкают острым колом, а затем поднимают в воздух, беспомощно болтающего руками и ногами.

И Скалий не хотел умирать, он хотел, как подобало его всевластию, считать себя бессмертным.

Мартий Лютый превратился в наваждение, и Великопастырь всех времен и народов со страхом ложился в свою роскошную кровать под святиканским балдахином. Было от чего сойти с ума! Просыпаясь в бессильной ярости, он обрушивал ее на приближенных, пугая их придирками и подозрениями. Наконец ему пришло в уже затуманенную страхом и злобой голову, что у каждого из них можно взять в когти СС увещевания кого-нибудь из близких и держать как заложников, чтобы никто не рискнул выказать симпатий к крамольному Мартию Лютому.

И покорные папийцы св. Двора тряслись от одной мысли, что схваченные их сестры, якобы ведьмы, или братья, будто бы колдуны, увещеваются. Испуганные прелаты из кожи лезли, стараясь показать свою ycepдную беспринципность.

Не миновал такой заботы Великопастыря о преданности ему и Кашоний, которому расправой с Надежанной надлежало доказать, как он служит папийскому престолу.

А Наместник всевышнего на Землии все более и более зверел.

Узнав от гонца о приговоре Деве-воительнице, он не проявил к ней никакого участия, подумав лишь о прилежании Кашония. Но слугам увещевания приказал зорко следить за подозреваемыми родственниками папийца.