«Алый флаг на башне над пропастью! Знак, которого мы так ждали! А у меня знобящий страх перед чудящейся мне зловещей алой мантией!

Передаю в этой записи свои переживания, чтобы дополнить по просьбе милого Васи Галлея его хронику нашей эпопеи, где он непомерно преувеличил мою роль. Вот и приходится своими признаниями исправить его.

Вторично въезжала я вместе с табором в ворота замка.

Табор! Как изменил он меня за год пребывания в нем среди простодушных сердечных людей, приютивших меня. И я старалась не отличаться от своих новых подруг, дочерей загадочного талантливого народа. Училась петь, танцевать, даже гадать, чтобы «позолотили ручку». Нянчилась с ребятишками, горько сожалея, что нет у меня своих, шила, стирала, готовила неприхотливую пищу и быстро собирала кибитки, чтобы тронуться снова в путь все дальше и дальше…

Гости еще не вышли на балкон, чтобы любоваться нашими танцами, а быстрые на руку рамены уже разожгли во дворе замка костер.

Я не знала, кто эти гости, но всей душой хотела увидеть тех, кого так неразумно оставила и кто не мог так надолго задержаться здесь.

Я готовилась к выходу и, не забывая про Кашония, спрятала свои огненные, как говорили у нас в таборе, волосы под косынку, а на спину себе спустила две чужих черных косы.

Взглянула на балкон и не поверила собственным глазам! Вот это подлинное чудо! Увидела своих земных соратников. И новая мысль овладела мной. Как сделать, чтобы только они узнали меня, а не Кашоний (если он здесь!).

Они же земляне! И должны помнить красивые легенды своих русских предков! В ночь на Ивана Купалу, когда расцветает раз в году папоротник, прыгали девушки через костер. Вот и я в азарте пляски с трепетаньем плеч и взлетом широких юбок озорно прыгала через костер, ощущая жар босыми ногами.

Только раз я оглянулась на балкон. Серебристые фигуры стояли там, но алого пятна гнусной мантии, к счастью, не было.

Не раз думала я о том, как схоже с нашей планетой все на двойнике Земли, который мы зовем Иноземлей, а местные жители Землией. Люди, с которыми я встречалась здесь, как бы повторяли тех, кто жил когда-то на нашей родине. Неужели же и там существовал такой лукавый античеловек, как Кашоний? Я лишь помнила: подлинного судью Жанны д'Арк звали Кашоном. Подозревая, что она чуть ли не дочь королевы Елизаветы, он не применил к ней пыток и в угоду англичанам передал ее послушному им светскому суду. Возможно, с помощью Кашона Жанну тайно оставили в живых, чтобы выменять потом у французов на политические уступки. Но походил ли тот Кашон на свое инопланетное «отражение», на врага моего Кашония? Может быть, не больше, чем я на настоящую Жанну д'Арк?

Едва я, запыхавшись, отбежала от костра, как у своей кибитки наткнулась на тень. Так и есть! Он здесь! Откинув черный плащ и обнажив под ним алую мантию, прелат низко поклонился…

Потом протянул руку, и один из четырех стражей с алебардой, окруживших мою кибитку, подал ему какой-то предмет. Кашоний поднес мне накладную косу, выпавшую из-под косынки.

— Восхищен вашей игрой с огнем! — многозначительно произнес он. — Только святым подчиняется пламя.

Так вот как еще можно истолковать мой танец!

— Что нужно вашей святости от простой раменки?

— О нет! Совсем не простой, а тайной дочери королевы, коей угодно было скрыть свое дитя у старосты села, правда, позаботясь о ее воспитании. И эта дочь королевы выглядела святой, когда взвилась без крыльев над огнем костра Гаранта Полного Успокоения. Но внутренний глас вопиет во мне, что не святая вознеслась тогда над костром, а ведьма вырвалась из огня колдовской силой, дарованной ей самим Сатаной.

— Простая раменка никак не поймет вас, ваша святость. Ведь вы сами назвали взлетевшую из костра святой.

— Ну разве это не доказательство острого ума королевской дочери! — с притворным восхищением воскликнул Кашоний. — Поверьте, лишь высшие замыслы заставляют меня беседовать прежде, чем состоится в замке очень важная встреча.

— Какое мне дело до свидания рыцаря с его незнакомыми мне гостями?

— Не только рыцаря и вовсе не с чуждыми вам собеседниками.

— С кем будет беседа в замке?

— Я не назову вам имени, одинаково страшного и для меня, и для ведьмы, и для святой.

— А если ни той, ни другой? — запальчиво спросила я, распуская из-под косынки свои рыжие волосы, которые так любил Никита. — Если я окажусь в числе беседующих с неназванной вами устрашающей особой?

— О нет, королевская дочь! Можно летать по воле неба или ада, но нельзя вырваться из рук слуг СС увещевания, которые по знаку моему снова возьмут вас под стражу, — и он указал на темные фигуры с алебардами около кибитки.

Я похолодела. И день потемнел, показался мне пасмурней.

— Но я не дам им такого знака, — продолжал елейным голосом папиец. — Не дам, пока мы не договоримся.

— Когда я надену серебристый свой костюм, не отпадет ли у вас охота договариваться с гостьей Горного рыцаря? — с вызовом выпалила я.

— Вот этого мои стражи не позволят королевской дочери, чья отвага достойна ее происхождения. Стражи вежливо проводят вас в подземелье замка, где уже заключена его хозяйка, несравненная и прекрасная…

— Лореллея? — в ужасе воскликнула я.

— Надеюсь, возобновление знакомства с ней доставит вам удовольствие, так же, как и с ее новорожденным сыном, которого мы позволим вам, в отличие от узницы, понянчить.

— Не пойму, вы запугиваете или уговариваете меня?

— Увещеваю.

— В чем?

— В том, что вам надобно остаться святой, каковой я провозгласил вас. И разыграть роль посланной с неба обратно на Землию, дабы назвать имя будущего наместника первоапостола на святом престоле.

— Но ведь он занят самим наместником Всевышнего! — неуверенно произнесла я.

— Вечен только Всевышний, но не наместник его и не тот, кто в недуге своем считает себя его воплощением. Вы назовете его преемником усердного слугу церкви Кашония, — и он склонился почтительно.

— Как вы решаетесь признаваться мне в этом, будучи близко знакомы с кострами?

— Идущему на костер можно доверить любую тайну. Впрочем, сохранение тайны может избавить от костра.

— Я уже избежала костра!

— Поймите, королевская дочь, что лишь по злой воле подлого герцога Ноэльского попали вы на костер, но Всевышний отвел злодеяние, И Он снова направил вас на Землию, предвидя замену И Скалия.

— Так вот с кем предстоит беседа! Но его еще нет.

— Явится сейчас. А следом за ним замок будет обложен войсками Мартия Лютого и его передовым отрядом разбойников Гневия Народного. Можете положиться на мои сведения.

— Не рассчитывайте на мою угодную вам ложь!

— Да что такое правда? Это нечто «истинноподобное», но не истина. Истина — это то, что служит благу. Нашему, общему! Когда войска лютеров осадят замок, где останется И Скалий, как мышь в мышеловке, в ваших раменских юбках и косынке с чужими косами будущий папий спокойно выедет в раменской кибитке за осажденные ворота.

— Какая низость!

— Полагаю, что Мартий Лютый рассудит не так. Ему выгоднее видеть на Святом престоле того, кто быстро пойдет навстречу лютерам, откажется, как уже обещал им, от «святого прощения», дозволит молиться им как вздумается, хоть в хлеву, хоть в Святикане. Зачем Лютому «исчадие ада», как он говорит. Да еще и с неизлечимым недугом.

— Если верить вашим сказкам об искусителе рода человеческого, то вы могли бы быть им. Прочь с дороги, изверг! Рамены неприкосновенны. Они пользуются оплаченным папийским покровительством и не имеют права задерживаться на одном месте.

— Стража! — крикнул Кашоний, отступая. — Взять ее!

Мрачные тени сумеречного дня ринулись ко мне. Но самый высокий из них алебардой преградил им путь, рявкнув знакомым мне басом:

— Врастите в землю, несчастные! — и подскочил к Кашонию, заломив ему руку за спину.

— Хоть ваша святость и носит кольчугу под мантией, но руку спасти может только команда страже: «Назад!».

— Стража, назад! — простонал Кашоний.

— Итак, пусть раменка превратится в Надежанну.

Тут Кашоний узнал О Кихотия, и ужас исказил его лицо.

А Никита продолжал:

— Да, один из них, избегая боли, уступил мне и свою алебарду, и гнусную шкуру. Я и вам советую покориться, иначе хрустнет ваша благословляющая любое злодеяние рука.

— Да тише вы, рыцарь! Мне же нестерпимо больно. Отпустите! — ныл Кашоний. — Я не боец, а священнослужитель.

— Не боец, а подлец! — уточнил Никита.

Вот так всегда! В решительную минуту он рядом, мой Никита!

Я переодевалась в кибитке, не веря своему счастью.

Я знала, что Никита, мой всемогущий замечательный Никита, стоит снаружи и не дает слугам Кашония двинуться с места. И я ликовала.

Но мне уже представлялось, что он здесь, со мной, в кибитке, где я постаралась навести «земной уют», даже повесила сделанный мной смешной рисунок тощего Дон Кихота с его верным толстеньким Санчо Пансо на осле. И я представляла, что мы с ним, с моим Дон Кихотом, здесь вдвоем после долгой разлуки.

Воображала, как он сидит напротив, и держит мои руки в своих, и с ласковой доброй иронией говорит:

«Ну? Не страшен теперь огонь костра?».

Я не в силах и слова вымолвить от радости и волнения, а он словно продолжает в том же тоне:

«Прямо жрицей огня стала. Из огня вылетаешь, через огонь перемахиваешь».

«Я счастлива, что ты рядом», — только и могла мысленно вымолвить.

«Родная ты моя», — и столько знакомой ласки послышалось мне в этих его несказанных словах. Казалось, сотни лет я их не слышала…

Ну конечно, сотни родных земных лет, промелькнувших, пока время наше было сжато субсветовой скоростью!

Я не представляла, что будет дальше, но Никита снова рядом, значит, я на вершине немыслимого, невозможного счастья!

Я преобразилась, надев такое уютное, привычное серебряное одеяние звездонавтки, ведь прикоснулась к заветному, земному!

В былых своих «доспехах» вышла из кибитки. Он, конечно, чувствовал все то же, что и я, но, сдержанный, оставался самим собой и только сказал с улыбкой:

— А мы тебя ждали.

— Как ждали?! — почти с ужасом спросила я. — Вместе вот с этим? — и показала глазами на Кашония в алой мантии.

Никита усмехнулся, продолжая держать заломленную руку коварного прелата.

— Ждали тебя все наши, которых я предупредил. Рамен от Гневия Народного доставил мне браслет личной связи, а в следующий свой приход сообщил, что ты в раменском таборе.

Кашоний понял только имя Гневия Народного, названного по-френдляндски.

— О, рыцарь О Кихотий! О, королевская дочь! От Гневия Народного во время переговоров я узнал о вашем прибытии, потому и старался первым повидаться с вами.

— Как с жрицей огня? — ехидно спросил Никита.

— Я хотел уберечь вас, дочь моя! — хныкал Кашоний. — Я обязался в том перед Гневием Народным.

— Если не ошибаюсь, вы называли меня «дочерью Мрака»? Очевидно, Мраком вам придется считать самого себя?

— Ах, зачем же, дитя королевской крови, вспоминать вынужденные слова мои?

— Но вот напоминания о цветущем папоротнике я не ожидал, — признался Никита.

Этого уже Кашоний не понял и продолжал слабо ныть, ощущая железную хватку серебряного рыцаря.

— Ночь под Ивана Купалу! Я хотела, чтобы вы догадались…

— Уже догадались. С помощью браслета личной связи.

— А мой браслет сломался, — вздохнула я.

— Гневий Народный, о котором вы упомянули, — снова вмешался Кашоний, — клянусь истинной верой, не одобрил бы такого обращения со мной.

— Приятно иметь общих знакомых, — насмешливо заметил Никита.

— Это не просто знакомый! Вы еще увидите! Да пустите же меня, рыцарь! Карета папия уже въезжает. Вам же лучше не привлекать к себе внимания Великопастыря!..

— Но смотрите у меня, бессовестный прелат. Только заикнись о Надежанне, и Великопастырь расспросит вас о Гневии Народном.

— Что вы, рыцарь! Здесь интересы наши совпадают. Клянусь Всевышним, я слова не вымолвлю!

Через открытые ворота замка въезжали всадники в двухцветной форме папийской охраны.

За ними показалась и золоченая карета в сопровождении черных слуг СС увещевания.

Никита отпустил Кашония, и тот ринулся к карете, чтобы подобострастно помочь сойти на Землию «самому Всевышнему» в образе невзрачного человека с усами вопреки церковному обычаю и в скромной серенькой сутане.

Яркая толпа возбужденных раменок налетела на нас, хотела разделить меня с Никитой, но мы крепко держались за руки.

Старая раменка, моя первая наставница, упорнее всех тащила меня в кибитку.

— Воротись, манге! Как можно, ласковая? Скорее переодевайся. Или забыла, что я тебе гадала? Костер, костер!.. Снимай латы свои недобрые. С нами поедем, пока не поздно. А мужик тебя найдет. Наши его знают.

Я отрицательно качала головой.

Со смешанным чувством неприязни и любопытства смотрела я на приехавшего всесильного владыку и размышляла о далекой своей Земле, где в разных странах в различные эпохи прорывались к власти негодяи, омрачившие страницы истории. Властные императоры, лукавые фавориты и узурпаторы, обожествленные фараоны и недостойные своего бога папы, сладострастные султаны и злобострастные инквизиторы, всякие фюреры бесноватые или чванливые, пенословные или нарочито молчаливые. Все они ханжески вершили кровавые злодеяния во имя «святых идей» и «общего блага» в немых застенках, на эшафотах, виселицах или гильотинах, в газовых камерах, в холодных и тесных бараках, губящих безысходностью людей под номером в лагерях, окруженных колючей проволокой с пропущенным по ней электрическим током. Или на краю рвов, вырытых перед расстрелом самими осужденными.

Должно быть, достигшие власти злодеи всех времен и народов действительно напоминают друг друга даже на планетах-двойниках. Я не историк, иначе назвала бы их имена.

Но одно имя — «И Скалий» — произносилось вокруг меня приглушенным шепотом».