Поднимаясь с колен, Надя увидела, что в проем сорванных ворот ворвались всадники — авангард армии Мартия Лютого, как потом она узнала.

Предупрежденные о приезде сюда И Скалия, лютеры осадили замок, о чем тщетно старался сообщить увидевший их с башни дозорный и чего с нетерпением ожидал Кашоний, намекая Наде на «мышь в мышеловке».

Все перемешалось во дворе замка, где никто из его защитников не ждал внезапного штурма.

Люди отчаянно рубились друг с другом, гремя мечами, щитами, доспехами.

Надя с отвращением поняла, что слуги увещевания в черном бьются с двухцветными наемниками. Всякое предательство ей было омерзительно.

Снизу доносились крики, стоны и тупой стук мечей.

Слуга в кольчуге появился в дверях балкона.

— Всем в башню! — крикнул он. — Мы с братом защитим лестницу.

Никогда Надя не думала, что величавый, сдержанный И Скалий может с такой юркостью прошмыгнуть мимо нее.

Сработал все-таки инстинкт самосохранения и в болезненном мозгу!

Телохранители бросились вслед за папием, увлекая с собой и потрясенную, растерянную Надю.

Сама не понимая зачем, бежала по винтовой лестнице. Увидев на несколько ступенек выше себя великана-рыцаря с ребенком на руках, она внезапно обрела цель — быть рядом с малышом, как будто могла защитить его.

Почувствовав прилив сил, Надя стремилась догнать шагающего через ступеньки О Джугия. Сердце дробно стучало, рот судорожно глотал воздух.

И Скалий опередил всех.

На балконе среди толпящихся людей Надя искала глазами Никиту. Он появился позже вместе с Бережным.

Наде хотелось прильнуть к нему, но вместо этого она спросила, указывая на толпу победителей, между которыми мелькали черные плащи и сновала алая мантия.

— Что это там, внизу?

— Просветили меня недавно, что СС увещевания вроде осиного гнезда на пасеке Святикана, — и при слове «пасека» Никита усмехнулся и обнял Надю за плечи.

Случилось так, что трое звездонавтов: Крылов, отставший из-за хромоты, а с ним вместе и Галлей с Федоровым, заботящиеся о нем, вышли последними с балкона.

В рыцарский зал уже ворвались штурмующие замок пестро одетые «лесные волки». Выход из зала на винтовую лестницу башни охраняли братья-близнецы Горений и Борений в кольчугах и с мечами.

Позиция их была настолько выгодной, что они могли сдерживать многократно превышающие их силы.

Сверкнула сталь, посыпались удары. Мечи стучали о мечи.

Через сорванные ворота замка одна за другой выезжали цыганские кибитки раменов.

На облучке каждой сидел чернобородый мужчина в смоляных кудрях, кнутом погоняя перепуганных лошадей.

Но первая же кибитка, задерживая остальные, остановилась, едва выехав за ворота. Остальные тоже встали.

На дорогу выскочили женщины в ярких одеждах и склонились над лежащим навзничь раменом с торчащей в груди стрелой.

Старая гадалка, наставница Надежанны, покачала головой, потом умело извлекла стрелу и, встав на колени, приложила ухо к груди лежащего.

Повинуясь ее знаку, рамены подняли бесчувственное тело Гневия Народного и осторожно отнесли его в кибитку.

Затем раздался свист кнута, лошади рванули вскачь, пытаясь скорее уехать из страшного замка.

Остальные кибитки табора неслись следом и скоро скрылись за поворотом.

Штурм замка продолжался.

Неприступной оказалась главная башня, где укрылся папий с охраной.

Но силы защитников и штурмующих все же были неравны.

Как ни удобна была позиция защитников, им все же пришлось ступень за ступенью отступать, поднимаясь в башне все выше и выше.

Бойцы в кольчугах не устояли под натиском превосходящих сил.

У входа в круглую комнату они сдались, протянув победителям свои мечи.

И лютеры ворвались наконец на круговой балкон. Наемники встретили их мечами.

Надя потянула Никиту к О Джугию. Тот, возвышаясь над всеми, продолжал держать на руках младенца. Надя надеялась, что они с Никитой защитят его от разъяренных бойцов протеста. Она слышала, как ласково приговаривает Горный рыцарь:

— Кровушка ты моя, продолжение жизни моей! Звездоносный по имени!

И Скалий пятился к перилам, дико вращая глазами, и хрипло кричал, забыв свой обычный сдержанный тон:

— Я — ваш Всевышний! Страшитесь Неба! Силою божественной Своей повелеваю всем заблудшим: оружие — на пол!

Мечи и щиты загремели, ударяясь о железный настил балкона. Только бросили их не лютеры, а наемники.

Поняв, что он оставлен охраной, И Скалий с неожиданной ловкостью вскочил на перила. Пропасть разверзлась у его ног. Балансируя руками, он удерживал равновесие.

Вся предыдущая жизнь И Скалия, полная бредовых идей, коварства и преступлений, подготовила губительный смерч, пронесшийся в его затуманенном мозгу.

Отравленный безграничной властью, лестью, преклонением и собственной безнаказанной жестокостью, воображая, что не отвечает ни перед кем, он вдруг столкнулся с «святотатственным неповиновением». Мания его тотчас нашла объяснение в историческом примере преследований божественного Добрия, принявшего мученическую смерть. Но И Скалий считал себя бессмертным.

В диком гневе он замышлял страшную кару врагам своим, но не здесь, на уходящей из-под ног почве, а с якобы покорных ему небес, откуда обрушит он «молнии разящие» на смертных. И пусть орут, визжат и корчатся они, как при гибели Годдона и Саморры, «познав ожоги от ста тысяч солнц!».

В приступе безумия, гнева и отчаяния, срывая голос, он кричал, едва удерживаясь на перилах:

— Проклятье Небес вам, смерды! Неблагодарные тупицы, которым Я нес всеобщее счастье. С гневом и омерзением Я покидаю вас, чтобы вознестись к себе на небесный сияющий трон. И с этого престола владыки мира Я покараю вас всех. То будет правый Божий суд!

Ощутив в себе ту воображаемую легкость, которая охватила его на Святиканской площади после «Великого чуда», И Скалий не сомневался, что ему ничего не стоит теперь преодолеть тяжесть неблагодарной Землии и подняться вверх, вознестись.

Он подпрыгнул и, оказавшись над пропастью, действительно ощутил удивительную легкость, но вызванную не святостью своей, а невесомостью. Не владея телом, несколько раз перевернулся, потеряв представление, где верх, где низ. Увидев облака, возликовал, уверовав, что «возносится» к ним.

Все находящиеся на балконе непроизвольно заглянули через перила, следя за уменьшающимся серым пятнышком, что приближалось к облакам, расположенным ниже построенного на заоблачной вершине замка.

Освещенные сверху солнцем, облака эти походили на клокочущую пену, которая и поглотила «возносящегося на небо» Великопапия всех времен и народов.

«Вознесение вниз» состоялось.

Но не торжество возмездия владело дрожащей Надей, а непростительная, как ей казалось, женская жалость.

— Свершилось! — услышала она за собой голос О Джугия, низкий, торжественно-печальный.

Надя обернулась и увидела, что рыцарь протягивает ей ребенка.

— Она завещала вам стать его матерью, — упавшим голосом закончил он. — Не передать мне горечи своей. Ведь это все, что от нее осталось…

Надя с нежностью приняла драгоценную ношу, заметив, что малыш умудрился уснуть, несмотря на весь ужас.

Она повернулась к Никите и, словно оправдываясь, сказала:

— Ведь его зовут И Китий.

Никита успел только улыбнуться в ответ. К нему подошел Мартий Лютый.

Надя не спускала мальчика с рук, хотя он давно проснулся и сразу улыбнулся ей.

Сидели теперь за шумным столом в знакомом рыцарском зале, где победители ликовали по случаю заключения мира со Святиканом, представленным здесь вторым его лицом, высшинским прокуратием Кашонием.

Он смиренно стоял в нише между стрельчатыми окнами с опущенным в пол взором, пообещав перед тем лютерам свободу веры.

Стол этот стал прощальным. Командиры звездной экспедиции приняли решение о завершении миссии на Иноземле, именуемой Землией, и о возвращении на Землю, поскольку война здесь прекратилась и большего они уже сделать не могли.

Протестовал против этого один Мартий Лютый, которому Никита проникновенно заметил, что на то он и «вождь протеста», чтобы протестовать.

О Джугий, занимая хозяйское место во главе стола, встал и произнес раздумчиво и торжественно:

— Бесценные гости с далекого двойника нашей родины! Благородна цель ваша предотвратить для нашего человечества участь древних городов Годдона и Саморры. Ваше посещение останется неизгладимой страницей нашей истории, а высказанное предостережение — священным назиданием потомкам. С сожалением расстаемся мы с вами, понимая стремление ваше вернуться домой. Клянусь рыцарской честью, я охотно улетел бы с вами, хотя понимаю, что мой слишком заметный для взлета вес совершенно излишен. Но не только это удерживает меня на моей родине, где кровь может литься даже из-за того, как возносить свои моления. Мне хочется отстоять свои взгляды, которые вчера еще грозили мне костром, унесшим мою любовь и гордость, несравненную Лореллею, перед которой я чувствую себя глубоко виноватым. И не только перед нею, — добавил он, бросив взгляд на Надю. — Служа своему человечеству, я хотел бы избавить его от всех видов суеверий, облаченных даже в одежды религии, заменив поклонение выдуманным кумирам и наивным сказкам уважением к науке, изучающей и познающей Природу в закономерном ее развитии. — О Джугий говорил о власти, о горьком опыте, только что пережитом людьми Землии, о своем долге встречать все испытания вместе со своим народом: — И я не лечу с вами, близнецы наши, инопланетяне! Но я прошу во исполнение последней воли несравненной и мудрой Лореллеи взять с собой нашего с ней сына, носящего близкое вам имя одного из вас. Как это ни странно, но у несчастной Лореллеи не оказалось на нашей Землии никого ближе, чем ее небесная подруга, прославленная у нас как Надежанна, дочь Небес. К посмертной просьбе Лореллеи с горечью присоединяю и свою…

Таково было прощальное слово философа-вольнодумца планеты двойника.