Глава 1

УЖЕЛЬ ЗЕМЛЯ РОДНАЯ?

В таинственном мире космоса, в беспредельном просторе миллионов световых лет, среди сверкающих центров атомного кипения материи, мимо звезд, живущих или рождающихся, гигантских или карликовых, через вакуум, материальный, но неощутимый, как пустота, завершал свой путь, возвращаясь на родную Землю, звездолет.

Ослаб стокилометровый трос-буксир, соединяющий два его дискообразных модуля. Закончилось торможение тягового, сдерживающего жилой модуль, снижая его скорость от световой до первой космической. Звездолет вышел на околопланетную орбиту. В кабине управления ощутилась невесомость.

— Никитенок! Куда ты забрался под потолок? Сейчас же спускайся. Держись за скобки, как папа учил.

— Я летаю, мамочка! Я — настоящая птичка, как ты рассказывала. Я снова летаю, как раньше, когда был маленький!

Помнил ведь трехлетний малыш невесомость, которую ощутил год назад. Жилой модуль тогда перестал разгоняться, а тормозить еще не начал. И при почти световой его скорости, за один удар сердечка Никитенка, мимо него мелькали звезды и световые годы расстояний. Осознать это он сможет лишь став взрослым, овладев теорией относительности и поняв парадокс времени.

Вся коротенькая жизнь Никитенка, рожденного на другой планете, прошла в «разгоне» и «торможении» его космического дома, кроме которого он не видел ничего, если не считать книжек и видеофильмов, привезенных родителями с Земли.

Не только папа и мама, математик корабля Надя и штурман Никита, все члены экипажа звездолета обожали мальчика. Он был для них символом грядущих поколений.

— Сейчас же спускайся вниз! — настаивала Надя, отрываясь от иллюминатора, через который вместе с другими звездонавтами рассматривала долгожданную родную Землю.

Ловко подплыв к малышу, она взяла его за ручку.

— Я не знаю где «вниз», — сопротивлялся тот.

Но Надя спустила его. Ее невесомые огненные волосы распустились при этом непослушной волной, напоминая воительницу былых времен, на репродукцию портрета которой еще годовалый Никитенок показывал в их семейной каюте, говоря «мама», хотя волосы у Жанны д’Арк были черные.

С мальчиком на руках Надя встревоженно обратилась к всегда невозмутимому долговязому папе Никите:

— Неужели это Земля наша? Не верится!

— Ну что ты, родная, — возразил низким голосом Вязов. — Компьютеры не могли ошибиться. Мы с Федей с ними крепко дружим. «Гончих псов» с их галактикой с неба никто не угнал. «Туманность Андромеды» на месте, как пришпиленная. Такие ориентиры не подведут.

— Но почему очертания материков не похожи наземные?

— Видно, нынче здесь мода такая на облачный покров.

— И все-таки Надины сомнения можно понять, — вмешался Вася Галлей, второй математик корабля, маленький, подвижный, с острыми чертами лица, который считал для себя Надю недоказанной великой теоремой Ферма.

— Что, Вася, Америки своей отыскать внизу не можешь? — с упреком заметил его закадычный друг, второй штурман звездолета Федоров, сухой, скуластый, нескладный. — Тебе бы только выдумывать неразрешимые задачи да находить хитроумные решения.

Перекидываясь словами, звездонавты тревожно изучали медленно поворачивающуюся перед ними в иллюминаторе голубоватую, затененную с одной стороны сферу, разукрашенную причудливым узором облаков. Но никто не напомнил друг другу, что таких «земель» во Вселенной великое множество, как и звездных «кристаллов», в узлах которых находятся «солнечные системы», во всем сходные между собой, как атомы в кристаллах земных.

— Да, старые карты, пожалуй, не годятся! Кто знает, что тут произошло без нас, — вздохнул Вася Галлей.

— Не могло произойти на Земле ядерных войн! Не могло! — с жаром воскликнула Надя. — Все ядерное оружие уничтожили еще до нашего появления на свет!

— Кабы одно только ядерное оружие грозило людям, — многозначительно произнес Никита. — Сами себе они угроза.

— Не хочу этому верить! Скорее поверю, что не в тот звездный «кристалл» мы попали!

— Уничтоженное и восстановить можно, — мрачно заметил Федоров. — Но вот времени, потерянного нами, не восстановить. Снова разгоняться, выбирать куда лететь, опять тормозить… На Земле еще столетия промелькнут.

— Прикинь еще два корабельных года, штурман. Конечно, Никитенка женить еще рано будет, — усмехнулся Вязов!

— Да и не на ком, — вставил Вася Галлей. Командиры космической экспедиции Бережной и Крылов не вмешивались в разговор. Но сомнения соратников тревожили и их. Решение о том, улетать ли от Земли, достигнутой в конце бескрайнего путешествия, искать ли другую планету, более похожую на их родину, или решиться на отважный спуск на непонятно как изменившийся земной шар невыносимой тяжестью лежало на командирах. Но не только незнакомые очертания материков смущали их; необъяснимым казалось отсутствие вокруг излучений в радиодиапазоне и безответность радиосигналов, посланных со звездолета. Неужели никто не ждет их?

Бережной отличался от своего добродушного полнеющего коллеги могучей фигурой и решительностью суждений.

— «Це дило треба разжувати» — если «тысячу лет» можно разжевать.

Крылов тихо добавил:

— Не могу поверить, что это было последнее земное тысячелетие.

— Спустимся — побачимо.

— А если найдем пустыню?

— Улетели с Землии, улетим и с Земли; — бодро ответил Бережной.

— Тогда спускаться надлежит так же, как на Землии?

— Если в муравейник руку совать, так лучше в перчатке.

— Скафандры и будут вроде перчаток, — согласился Крылов.

— Так что, хлопцы да дивчины! — обратился Бережной к окружающим, хотя «дивчина» в кабине была только одна. — Готовьтесь снова к подводному спорту. Никитенок подрос, в ранце за спиной у матери уже не поместится. Приладим контейнер.

— Я буду рыбкой, как на картинке! — обрадовался мальчик, по-своему понявший смысл слов командира. — Ура! Я подружусь с другими рыбками. И птичками!

Звездонавты не могли не улыбнуться. Теплее стало у них на душе.

Предстояло прощаться со своим звездным домом.

Командиры остались в рубке управления, обсуждая детали предстоящего спуска на космоплане. «Экспедиция на Землю» начиналась.

Федоров с Галлеем получили задание обследовать поверхность планеты в электронный телескоп, обнаружить населенные места, выбрать район приземления, подобно тому, как это было сделано на далекой планете-двойнике, Землии.

— А ведь города-то есть! Сохранились, что ли? — говорил, не отрываясь от телескопа, Галлей. — Пожалуй, стоит предложить посадочную площадку вблизи такого мегаполиса. От домов длинные тени.

Федоров, как всегда, был согласен со своим другом.

— Все, что думаешь, запиши и забудь, — неожиданно сообщил по браслету личной связи Бережной. — Дороги видел? И движения по ним, говоришь, нет? Так делай отсюда вывод, что встречи нам не подготовлено. Триумфальной арки не соорудили.

— Неужели, командир, вы всерьез хотите как на Землии?

— Безопасность, хлопцы, прежде всего. Кто их там знает, как они живут, если вообще существуют!

— Георгий Трофимович прав, — подтвердил Крылов. — Надо иметь запасной вариант с подъемом к нашему звездному дому.

— Чтоб от родного дома улетать? — возмутился было Галлей, но почувствовал на плече руку друга Феди.

— Хуже не будет, — односложно сказал тот, садясь к электронному телескопу.

— Хуже не бывает, — буркнул Галлей, уступая ему место.

Супруги Вязовы прощались со своей уютной каютой, где вырастили своего Никитенка, живую память о том, что пережито было ими на чужой планете. Надя предложила отправиться в отсек отдыха, где звездонавты любили проводить свободное время среди земных пейзажей, перенесенных голографическими изображениями на стены.

Вязов удивился:

— Зачем нам земные картинки, коль скоро сами там будем? Натуру увидим. Никитенок на настоящее дерево забраться сможет.

— Смогу, смогу! Видишь, как я летаю.

— Там не полетаешь, — заверил отец.

Надя, как всегда, настояла на своем, и они втроем поплыли по знакомым переходам с этажа на этаж, пока не оказались в желанном отсеке. Надя поколдовала около маленького пульта, и они чудом оказались на лесистом берегу реки, где под ногами виднелся не металлический пол, а как бы настоящая трава.

Вязов узнал «место», где сыграна была их с Надей «космическая свадьба» еще на пути к неведомой планете, и понял, почему Надя привела его с сыном сюда.

Все трое, держась за «землю», чтобы не взлететь, уселись на «траве». Мальчику все хотелось сорвать стебельки, но это никак не удавалось. Пальчики проходили сквозь них.

— Подожди, скоро будешь бегать по настоящей травке, — утешал его Никита.

— Почему эта не настоящая? — капризно спросил малыш.

— Потому что игрушечная, — с улыбкой ответил Вязов.

Малышу этот ответ показался убедительным. Игрушечное — это понятно. Но он продолжал допытываться:

— А почему на эти деревья нельзя залезть? Ведь на игрушки можно забираться.

— Потому что это картинки.

— А там, внизу, когда мы к рыбкам прилетим, река будет не на картинке?

— Она будет мокрая.

— И рыбки мокрые?

— Конечно, — улыбнулась Надя и притянула к себе мальчика. — Ах ты, рыбка моя!

— Я — птичка, а не рыбка, — запротестовал Никитенок.

— Орленок, — заметил Вязов.

— Сын орла, — загадочно вставила Надя.

— Значит, ты орел, — заключил разумный малыш, смотря на отца.

— Верно! — лукаво подхватила Надя. — Видишь, как он летает?

Никита почему-то вдруг взмыл вверх и отлетел к реке, повиснув над ее гладью.

Мальчик восхищенно смотрел на него.

Надя грустно улыбалась каким-то своим мыслям.

В браслетах личной связи раздался сигнал общего сбора.

В самом низу многоэтажного жилого модуля хранился спусковой модуль-космолет, способный летать и в атмосфере, и в вакууме.

Звездонавты переходили в него по галерейному переходу, пробираясь через люки. Задраить последний люк выпало Никите Вязову. Надя, прижимая к себе малыша, висела с ним вместе над мужем.

— Неужели придется отдраить его и вернуться в наш звездный дом? — спросила она.

— Не возвращается только прожитое время, как мудро заметил наш философ Федя Федоров, — отозвался Никита.

— Что-то нас ждет впереди? — вздохнула Надя.

— Спустимся — побачимо, — голосом Бережного произнес Никита.

Надя улыбнулась.

Космолет внутри оказался куда более тесным, чем оставленный модуль: без уютных кают, скрашивавших годы полета, без отсеков отдыха, переносящих скитальцев на далекую родную Землю. Он напоминал, скорее, пассажирский воздушный лайнер старых добрых времен. В салоне стояли удобные кресла, где и разместились звездонавты, за исключением двух командиров, занявших места пилотов в головной кабине перед пультами управления.

Никитенок был горд тем, что ему, как большому, как папе с мамой и другим дядям, досталось большое кресло, правда, великоватое. Жаль только, что его привязали к нему ремнями и нельзя снова вообразить себя птичкой.

И еще досадно было малышу, что все, кроме него, оделись не в маленькие, как на нем, а в красивые серебристые костюмы со шлемами за спиной, которые можно надеть на голову и стать похожими на рыцарей с любимой его картины: рядом с ними на коне красовалась воительница, которую Никитенок продолжал называть мамой.

Когда все станут выходить, как объяснила настоящая мама, Никитенка «засунут в ящик» (как игрушку) и крепко закроют крышку. И никак мама не хотела ему сказать, как же он сможет из ящика подружиться с рыбками и птичками.

Но пока что его в ящик не засовывали и можно было прильнуть лицом к окошечку, расплющив носик о толстое стекло, и смотреть, как шероховатая стена отодвигается, превращаясь в огромный волчок, похожий на тот, который смастерил ему для забавы папа: он мог долго крутиться, но когда все смогли летать, волчок уже не запускался, а тоже летал.

Мама с папой и дяди стали теперь почему-то очень серьезными, не играли с Никитенком и даже ничего не рассказывали.

Малыш стойко все терпел, радуясь, что он еще не в ящике, который называли контейнером.

Мальчик вертелся в кресле. Заглянуть бы в переднюю каюту, где виднелись дяди-командиры. Когда они там что-то сделали, стена стала отодвигаться от окошка, превратилась в волчок, а потом уменьшалась, уменьшалась и стала совсем такой, как папина игрушка. Но он не крутился, потому что к нему привязана ниточка, идущая к звездам, а на конце этой ниточки, как объяснила мама, еще один волчок, только он так далеко, что его не видно. Это, однако, было выше понимания Никитенка, как и то, зачем его закроют в ящике, хотя, как настоящий звездолетчик, он готов был все вытерпеть.

Не только юный звездолетчик смотрел на удаляющийся модуль покинутого корабля. Никто из взрослых не мог подавить в себе горькое щемящее чувство при прощании со своим так славно послужившим домом.

Только пилоты космолета Бережной и Крылов целиком были заняты переводом аппарата на спиральную трассу спуска, рассчитанную еще в незапамятные времена прадедом космонавтики К. Э. Циолковским, тем самым, который, по словам Бережного, учил детей в школе считать, а научил людей в космосе летать.

А крохотному звездолетчику так хотелось выскользнуть из ремней, попасть в рубку управления, чтобы помочь главным дядям вести корабль. Но воспользоваться тем, что мама, папа и дяди смотрели в окошечко, малышу все же не удавалось, и командиры остались без его помощи.

И пришлось им самим начать торможение, чтобы войти в плотные слои атмосферы с уменьшенной скоростью, избежав перегрева аппарата.

Предстояло, облетев Землю несколько раз, опуститься точно в выбранном для посадки месте.

Спираль приближалась к концу.

Командиры предложили всем надеть шлемы, укрыть мальчика в контейнере и приготовиться к выходу.

Они первыми надели шлемы, и за прозрачным их забралом трудно было уловить на их лицах тревогу. Отвечая перед собой, перед товарищами, перед человечеством, к которому вернулись, за благоприятный исход всего их путешествия, они, естественно, волновались.

Но они не знали о том, что их ждет впереди.

 

Глава 2

ДНЕВНИК ДИКОГО ЧЕЛОВЕКА

Перед пловцом стали проступать в утреннем тумане очертания великого нагромождения исполинских зданий Города. Они зубцами и всплесками поднимались и как бы тонули во мгле, символ дерзости и величия земной цивилизации.

Трудно было поверить, что это творение рук человеческих; виделись не замки в облаках, а облачные нагромождения в виде замков. Недаром на языке пловца ближнее здание на островке посередине реки звалось «Домом до неба».

Когда пловец, по имени Анд, вышел на берег островка, туман почти рассеялся.

Юноша, худощавый при его немалом росте, мускулистый, бронзовокожий, попрыгал то на одной, то на другой ноге, помотал мокрой кудрявой головой. Потом, запрокинув ее, взглянул на самый верх здания, надел короткую куртку, широченные брюки из бесцветного домотканого подобия холста, ощупал оттопыренный карман и бодро зашагал к центральному входу.

Мало кто рискнул бы, подобно ему, преодолеть так, один за другим, все семьдесят два этажа. На каждом виднелись проемы бывших дверей в бездонные колодцы, где двигались когда-то хитроумные подъемные устройства — лифты. Он даже не заглядывал туда.

Недюжинная сила молодости и умелое размеренное дыхание помогали ему в этом беспримерном, но, видимо, привычном восхождении.

Его курчавые волосы лишь слегка увлажнились, а открытое смуглое, в меру скуластое лицо с распахнутыми, словно удивленными голубыми глазами раскраснелось.

Достигнув цели, он протиснулся через плохо открывавшуюся от старости дверь в затхлое помещение, уставленное шкафами с древними книгами. Их все еще нарядные корешки не вязались с убожеством обветшалых стен и осыпавшегося потолка.

На пороге он застыл в изумлении. Около одного из шкафов стояла стройная, гибкая, нарядная, еще менее, чем книги на полках, совместимая с окружающим запустением девушка в красном вязаном платье; не без изящества тянулась к верхней полке.

Как ни бесшумны были его шаги, она все же услышала их, а может быть, ощутила чье-то присутствие; обернулась и испуганно выронила взятую книгу. Потемневшие страницы рассыпались по полу. Она не стала их собирать и крикнула срывающимся голосом:

— Стой! Близко — нет-нет! — И она выхватила из-за пояса кинжал, направив его себе в грудь.

Анд тоже выронил тетрадь, вынутую при входе из кармана. Он сам смастерил ее из найденной здесь бумаги. Листы не разлетелись.

— Ни шагу, — потребовала девушка. — Подойдешь — много-много моей крови! — И гордо вскинула голову. Ее светлые волосы водопадом рассыпались по спине; носик на смуглом лице показался юноше мило вздернутым.

— Где ты сыскала кинжал столь красивый? Из нержавеющей он стали иль бронзовый, тебе под стать? — с улыбкой спросил он на древнекнижном языке, желая узнать, поймет ли она его. Потом спокойно подобрал тетрадь, на которой значилось:

«ДНЕВНИК ДИКОГО ЧЕЛОВЕКА».

Если бы незнакомка не страшилась так Анда и подобно ему освоила забытый язык предков, она могла бы узнать о самом для него сокровенном, на древнекнижном там написанном.

Я не знаю, зачем и для кого начал я писать этот «Дневник»! Кроме матери и самого себя. Она научила меня читать и писать.

Она знала о Доме до неба, иначе как могла бы помочь мне овладеть древнекнижным языком и рассказывать мне, несмышленышу, детские сказки про то, как предки наши передвигались быстрее ветра на не ржавых тогда машинах по каменным дорогам, не изрытым, как теперь, ямами, не поросшим сквозь трещины синей травой. И женщины в ее сказках не таскали на верхние этажи домов, где жили, воду в кувшинах — вода сама текла по неким трубам к жильцам вершин. И люди тогда будто бы летали по воздуху выше всех домов в крылатых домиках.

Я, конечно, воспринимал это с открытым ртом, как волшебство, потому что считал, что вода может течь только вниз, а дома — рушиться на землю, а не взлетать с нее.

Никто в нашем племени не знал тайного дневнекнижного языка, на котором говорили наши русские предки. Он и открыл мне сокровищницу запечатленных в книгах мыслей.

Может, жестокий вождь Урун-Бурун владел когда-то им и грамотой. Но теперь он, презирая «ненавистных предков», отрицает всякое знание как источник человеческих бед. И я представляю себе, с каким бешенством он уничтожил бы мою тетрадь, если бы обнаружил ее.

Не раз спрашивал я мать, почему все так изменилось? Почему прежде люди жили по-другому в этом городе, конечно, с иным названием?

Она, всегда такая внимательная и нежная ко мне, лишь отмалчивалась или отвечала:

— Подрастет сынок. Да-да, увидит.

И я подрастал и видел: и дикость свою и своих соплеменников, и наших женщин, таскающих в глиняных кувшинах воду на плечах, понял, почему населены нами только нижние этажи примыкающих к реке зданий.

Часто сидел я на берегу реки с удочкой, стараясь поймать хоть какую-нибудь рыбешку, которая оказалась бы вкуснее надоевших грибов, растущих у нас в подвалах, или вонючего козьего сыра, или даже лакомых крыс, обитающих вместе с нами в Городе Руин.

А на другом, запретном, берегу виднелись люди враждебного племени вешних. Их женщины были привлекательно стройны, носили красные платья, должно быть, умели ткать и красить тонкие полотна.

Нашим женщинам достались кое-какие их наряды после давнего уже теперь набега на вешних. Вот тогда-то и погиб от их рук мой отец. А мать по законам племени взяла с меня, подростка, страшную клятву неистребимой кровной мести всем вешним, которых следовало уничтожать. А ведь была она такая толстая, добродушная, со многими подбородками, мягкими, как она сама, а тут…

Пришло время, и этой клятвы потребовал от меня и сам Урун-Бурун со взъерошенной копной огненных волос на голове и такой же устрашающей бородой, провозглашая меня перед всем племенем юношей достойным называться бурундцем.

И я, не поднимая глаз, послушно повторял слова ритуала, подсказанные мне жрецом, тощим и сутулым с виду, хитрым и лукавым, как я знал, внутри.

Чтобы смыть кровь отца, я должен был готовиться к набегу. С содроганием думая об этом, я проклинал себя за отсутствие мужества и чувствовал ужас при мысли о том, что придется кого-то убивать.

Со смешанным чувством запретного интереса и давящего жестокого долга смотрел я на чужой берег, видя там легких вешнянок в красных платьях, зачерпывающих воду в кувшины, и бородатых мужчин, идущих рыбачить, как и я, грозя мне через реку кулаками. Я не отвечал им на «приветствие». Почему?

Может быть, причиной были мои тайные походы на островок с Домом до неба, куда я переправлялся вплавь до восхода солнца, чтобы не привлекать лишнего внимания. Там я забирался на самый верх Дома до неба, где с незапамятных времен никто не жил и против которого на синей траве, что пробилась сквозь трещины былой мостовой, не паслось даже коз, как на наших улицах.

Мосты через реку или давно разрушились сами, или были уничтожены враждующими племенами.

А сокровищница чужих застывших мыслей переносила меня в странный мир, где были совсем иные люди, с другими стремлениями, высокими представлениями о долге, добре и зле; и все же они погубили неумеренным развитием своей цивилизации саму Природу, не оставив нам, их далеким потомкам, ничего из своих несметных богатств. Я обязан был их ненавидеть, но вместо этого жалел; представляя их себе, я понимал: они тоже были по-своему несчастными…

С каждым рассветом, устроясь на пыльном подоконнике, погружался я в возвращенный книгами мир, силясь понять, чем люди там владели, в кого верили, какие у них были вожди и жрецы.

Непонятный, пресыщенный, расточительный мир загадочных предков!

Я жил с ними вместе в немыслимой роскоши, принимал участие в их древних войнах, боролся за справедливость на баррикадах, делал научные открытия, изобретал шедевры новой техники, само понятие о которых ныне утрачено. И, увлеченный общей неутомимой жадностью, желанием иметь всего больше и больше, разрушал ради этого Природу, портил атмосферу, в которой ныне растут уже иные растения, чем прежде, приспособленные к повышенному содержанию углекислоты, укрывался от потоков ультрафиолетового излучения, проникающего через поврежденный отходами их комфорта защитный слой озона, и понимал горькую действительность, в которой существуем мы, бронзовокожие, в отличие от белокожих, как альбиносы, предков.

Но перестал ли я от этого быть «диким», все еще водя за собой ватагу подростков, готовых на любое бесчинство?

Однако я уже с отвращением понимал, что в основе нашей дикости — ЛОЖЬ. Ложь во всем. И во мне самом прежде всего. И в кровной мести моей, и в походах якобы за рыбой, а на самом деле за знаниями, обретая которые, я лгал самому себе, будто мной движет жажда познания, а не стремление к превосходству над окружающими невеждами.

Моя беда, мое несчастье в том, что, не уйдя из своего мира дикарей, оставшись похожим на них, я пытался жить в далеком прошлом, где обнаруживал, к несчастью, знакомые черты дикости у цивилизованных: то же тщеславие, ту же жажду власти, ради которой совершались преступления и даже зверства, на которые звери, ныне вымершие, и способны-то не были!

А главное — ту же ВЛАСТЬ СИЛЫ. Она переходила из века в век и в самой примитивной и уродливой форме дошла до нас, дикарей.

Чтобы понять все это, пришлось мне с болезненной неутолимостью былого наркомана, проглатывая книгу за книгой (оказывается, я обладал даром молниеносного чтения!), пройти самостоятельно курс целого университета, уподобившись в конце концов безумцу, живущему в нереальном, созданном его болезненным воображением мире.

Но этот мир существовал, и я мысленно жил в нем. А потом… Потом я узнал всю горькую историю своей несчастной планеты!

Уродливо развитая, их энергетика вызвала всеобщее потепление на планете, изменила ее климат. С содроганием читал я об ужасных бедствиях, перенесенных тогда людьми, о смертоносных ураганах, землетрясениях, все чаще и чаще обрушивающихся на них. И наконец, повторился библейский Всемирный потоп, когда, с одной стороны происходило опустынивание прежде плодоносных земель, откуда бежало население; с другой же стороны, наступающий океан затоплял благоденствующие страны. Густо населенные цветущие государства исчезали, население их или погибло, или бежало. Изменились очертания материков. Катастрофически падала рождаемость, неизвестные прежде эпидемии уносили целые народы. Человечество вымирало. Постепенно исчезли многие профессии, и спустя столетия некому стало работать на заводах, производить машины, возделывать землю, учить детей в школах и университетах. Природа жестоко мстила своим обидчикам. Прежде растения и животные, не выжив в новых условиях, уступили место другим видам. Так зеленое стало синим. Не слишком понятное влияние ультрафиолета! И только мы, люди, жалкие остатки былого человечества, все еще цеплялись за сооружения предков в полумертвых городах, потерявших связь друг с другом. Бурундцы, да и вешние не знали, живут ли еще в окружающем мире другие колонии людей. Мы отгорожены от них непроходимыми синими зарослями и водными просторами.

Так приобщение к былым знаниям и понимание того, что произошло с населявшим земной шар человечеством, принесло мне отнюдь не радость, а безысходное горе.

Начитавшись, я возвращался вплавь, будто с рыбалки, и ощущал на себе косые взгляды прохожих, не видящих у меня добычи, до которой все были охочи.

Я перестал понимать своих соплеменников, готовых подраться из удальства или из-за пойманной лакомой крысы, а то и не поделив между собой встречной женщины, мужу которой приходилось силой отстаивать свое семейное счастье.

Вообще сила была у нас основным законом существования, в чем я усматривал «наследие ненавистных предков», узнав из книг, что и у них СИЛА главенствовала в самые разные времена. Преклоняясь перед нею, они и погубили наследие, предназначенное нам, их потомкам.

Но не СИЛУ должен был бы я заимствовать у них, а МУДРОСТЬ лучших людей былых времен, противопоставлявших СИЛЕ совсем иные чувства и стремления.

А мы предвкушаем радости от предстоящего набега на вешних!

Все эти мысли записал Анд в заветную тетрадь, которую и поднял теперь с порога. И снова по-книжному изысканно, как ему казалось, обратился к незнакомке:

— Не надо убивать себя, вешнянка милая, как я могу судить по платью твоему.

— Ты бурундец, — ответила девушка, прекрасно поняв Анда. — Как я могу тебе верить, если вы убили моего отца?

— Отец мой тоже погиб от руки людей племени твоего. И по законам мести кровной, должны мы горло друг другу перегрызть, а я, как видишь, не хочу даже, чтоб ты сама покончила с собой.

— Почему?

— Да потому, что кое-что я в книгах почерпнул. Их каждый день читаю здесь.

— Как? Ты не выследил меня, чтобы застать одну?

— С зарею утренней я прихожу сюда всегда.

— А я с вечерней.

— Вот мы и не встречались.

— И что ж ты почерпнул из этих книг, кроме забавной древней речи?

— Узнал: месть кровная — лишь порожденье дикости позорной. Поэтому и убивать тебя желанья нет, — продолжал он щеголять изысканностью оборотов речи.

Она же говорила просто, порой казалось, простодушно.

— А я прочитала, что где-то заря с зарею сходятся. Сегодня я попала сюда раньше, потому что мама приказала не отлучаться вечерами. После гибели отца она заняла место вождя племени вешних и теперь боится за всех нас в ожидании набега.

— Позор-то племени нашему! Недаром тетрадь свою назвал я «Дневник дикого человека», принадлежа к племени такому.

— Как ты смешно говоришь, переставляя слова в фразах! — с улыбкой сказала она.

— Я говорю на языке древнекнижном, — с достоинством ответил он. — Научился ему, старые книги читая.

— Ты явно начитался сверх меры древних стихов. Тебе бы еще гекзаметром заговорить на куда более древнем языке, чем древнерусский.

Анд смутился. Девушка открыто смеялась над ним, но он все же сдержался, решив теперь следить за правильностью речи.

А она продолжала, как бы говоря сама с собой:

— Значит, все-таки дикий? Любопытно, что может сказать дикий человек?

— С кем я мог говорить? Кроме нас с матерью, не знаю грамотных.

— У нас тоже мало кто умеет читать.

— Мне можно подойти ближе? У меня нет острого кинжала. Есть только «тупой» дневник.

— Уж не рассчитываешь ли ты, что я стану его читать? — усмехнулась она.

— Он вовсе не предназначен для тебя.

— Люблю то, что мне не предназначено. Вообще люблю делать то, что не полагается.

— Ну конечно! Дочь вождя!

— Да, конечно! Дочь вождя вешних, которые неизмеримо выше вас, грязных бурундцев! — вдруг заносчиво воскликнула девушка, видимо, желая поставить юношу на место, не простив ему иронии.

— Почему же грязных? — улыбнулся тот. — Я сегодня переправлялся сюда вплавь. Одежду с дневником держал в руках. Так что я чистый.

— Я тоже приплыла, но не раздевалась. Теперь платье уже высохло. Мне его мама связала.

— Оно у тебя нарядное.

— Ты уверен?

— Я не уверен лишь в том, что оно сухое. — Уж не собираешься ли ты убедиться в этом?

— Не больше, чем ты хочешь познакомиться с моей тетрадью.

— Вот как? Тогда отдавай мне сейчас же свою глупую тетрадь! — И она угрожающе направила на него кинжал.

— Почему же глупую?

— Потому что ты бурундец!

— Зачем же грозить бурундцу кинжалом? Ты хочешь с помощью насилия убедиться в моей глупости?

— Наши предки считали женщин слабым полом. Если ты и впрямь что-нибудь усвоил из прочитанного, то о каком же насилии с моей стороны может идти речь?

— Тогда спрячь кинжал.

— Не раньше, чем ты отдашь тетрадь. Я возьму ее свободной рукой. Близко не подходи.

— Зачем тебе мой дневник?

— Чтобы узнать, какой ты.

Юноша, улыбаясь, уступил и только спросил:

— А у тебя нет дневника, чтобы я тоже мог узнать, какая ты?

— Вот еще! Это нескромно!

— Разве я не воплощение скромности?

— Стой, где стоишь, пока я не прочту твое творение.

— Наши предки могли бы у тебя кое-чему поучиться.

— Ты так думаешь? — лукаво спросила она, устраиваясь на подоконнике, предварительно вытерев с него пыль кусочком холста, который носила при себе, в отличие от бурундских женщин.

— Ты будешь первой, кто прочтет мной написанное.

— Я всегда предпочитаю быть первой.

— Для меня ты самая первая.

— Меня зовут Эльмой, — сказала она, перелистывая страницу.

Он любовался ее силуэтом на фоне разгорающейся за окном зари.

Она же читала, изредка бросая взгляд на юношу. Он послушно стоял там, где она велела.

Наконец она захлопнула тетрадь и, вздохнув:

— Так вот какой ты, «дикий человек Кудряш»! — вернула Анду тетрадь.

— Прошу тебя, не называй меня так никогда!

— Но я не такая лгунья, как ты. Я не умею врать и всегда краснею при этом. Мама непременно догадывалась и строго наказывала. И я не напрасно грозила себе кинжалом.

— Лучше бы ты грозила им мне.

— А некоторые мои мысли ты верно угадал в своем «Дневнике».

— Ты тоже пришла к ним? — оживился Анд.

— Видимо, я не такая «начитанная», как ты. И интересовалась далеко не всем. Искала «прекрасное»! Его не встретишь в наше время, и я тосковала сама не зная о чем.

— Мы найдем это прекрасное! — воскликнул юноша.

Она пожала остренькими плечами:

— Как знать… Надо присмотреться…

— К чему?

— Хотя бы к тебе… А ты уже присмотрелся, вижу?

— Конечно, — возбужденно заверил Анд.

— Как быстро пролетело время, — вздохнула девушка. — Пора плыть домой.

— Ну подожди! — взмолился он. — Заря только разгорается!

— Дневное время опаснее всего, — мудро изрекла девушка и улыбнулась.

 

Глава 3

ЗАРЯ С ЗАРЕЮ

Заря с зарею в Городе Руин никогда не сходились, разделенные или ярким днем, или непроглядной ночью.

Но в Доме до неба зори Эльмы и Анда сходились, не могли не сойтись!

Первой, с трудом переводя дыхание, в книгохранилище древних вбежала Эльма.

Убедившись, что она одна, девушка, привстав на носочки, потянулась за книгой к верхней полке.

И тогда, как по сигналу, появился Анд, шумно выронив на пол свою заветную тетрадь.

Вязаное платье Эльмы, конечно, еще не успело высохнуть и плотно облегало ее фигурку.

— Не приближайся! Не то убью себя! — со смехом воскликнула девушка, грозя сверкающим кинжалом.

— Но одновременно ты убьешь и меня, — серьезно отозвался Анд. — И почему только все у тебя такое красивое: и платье, и кинжал, да и ты сама?

— Где это ты вычитал? В рыцарских романах? Прощаю любезность рыцарю «Круглого стола», раз уж он не опоздал сегодня, как вчера!

Анд улыбнулся, но не признался, что давно уже поджидал Эльму внизу, спрятавшись у входа, чтобы она первой поднялась к заклиненной двери и они смогли бы снова, как у них повелось, разыграть свою первую встречу.

— Заря с зарею сходится! — как заклинание произнесла Эльма.

— Конечно, — согласился Анд, добавив: — Более того! Сливаются в одну зарю.

— Что ты хочешь сказать? — насторожилась Эльма.

Только то, что здесь у меня становится светлее на душе.

Эльма привычным жестом гордо вскинула голову:

— Не рано ли? Я собираюсь слегка огорчить тебя, бурундец.

— Чем можешь ты меня здесь огорчить?

— Тем, что никто из вас, бурундцев, не знает предка старше деда, а я… я открыла тысячелетнюю тайну вешних!

— Тайну вешних? У них есть тайна?

— О которой они не подозревают. Только здесь я недавно узнала, от кого они произошли.

— Не от обезьяны? — пошутил было Анд и спохватился, увидев, как гневно сверкнули зеленоватые глаза Эльмы.

— Я замолчу, если ты позволишь себе еще раз так пошутить!

— Ну, полно! Прости. Это же поверье, старое, как Город Руин!

— Не поверье, а учение: согласно ему, обезьяны, которых мы знаем лишь по картинкам, не предки, а родственники людей (ну вроде как мы с тобой!); а происходят и те и другие от общих, более древних видов.

— А вешние?

— Сейчас узнаешь.

Эльма с загадочным видом, поджав губы, прошлась вдоль шкафов, что-то достала и торжественно вернулась.

— Я покажу тебе мое самое большое сокровище.

— Там какие-нибудь великие знания?

— Там великие чувства. Вот смотри. Это маленькая книжка древних стихов.

— Кто же ее написал? — спросил Анд, бережно беря книжку.

— Она! Весна Закатова! Весна Первая! Вернее, ее дочь, не она!

— Почему дочь?

— Бурундцы все такие тупые? — Эльма капризно пожала плечами. — Дочь написала книгу о своей матери, поэтессе того времени.

— Какого времени?

— Тысячу лет назад.

— Как ты сказала? Весна Закатова? Но почему Весна Первая?

— Потому что все дочери в поколениях ее рода стали называться Веснами, а племя, порожденное ими, — ВЕШНИМ.

— Она походила на тебя?

— Нисколько! Я и двух строк не срифмую, а о силе чувств и говорить нечего! И была она маленькая, хрупкая, с острыми плечиками и огромными глазами. У нее была грустная судьба. Ее дочь, тоже Весна, поведала об этом.

— О чем слагала стихи эта поэтесса?

— Открой первую страницу. Там вводный сонет. «Горький сонет», словно написанный в наше время для нас с тобой. Только слов в нашем обыденном языке не хватило бы.

Анд послушно раскрыл маленький томик и благоговейно прочитал вслух первый сонет. Поэтесса предпочитала эту архаическую, скупую и емкую форму стиха.

ГОРЬКИЙ СОНЕТ

Анд поник головой, прижав книжку к груди, и сказал:

— Как она могла думать об этом еще тогда, когда беда в мире не случилась? — Потом поднял глаза на Эльму: — Почему не нашлось людей, в ком пробудила бы она заботу о нас, их дальних потомках, чей суд она предвещала?

Эльма покачала головой:

— Можешь ли ты, юный бурундец, предотвратить набег своего племени на вешних?

— Не остановить ладонью течения реки. Могу только сознавать преступность такого замысла!

— Вот и она понимала, куда идет человечество, но могла только горестно слагать свои сонеты. К тому же была более слабой, одинокой, чем мы… И еще… несчастной.

— Несчастной? Почему?

— Найди в книжке сонет «Рыцарь сердца».

— Рыцарь ее сердца?

— Может быть и так, — уклончиво ответила Эльма и устроилась в любимой позе на подоконнике.

Анд, перелистывая страницы, поглядывал на нее, пока не нашел нужное стихотворение.

РЫЦАРЬ СЕРДЦА

— Дон-Кихот? — удивился Анд, закрывая томик. — Но ведь это было много раньше. Его автор-насмешник выдумал.

— Автор высмеивал тех, кто не понимал истинного величия души Дон-Кихота, рыцаря Любви и Добра, его самоотверженного служения Справедливости. И Весна Закатова искала человека с такой душой. Вслушайся в горечь последнего возгласа в ее сонете, пойми, что там недосказано.

— Ты так думаешь?

— Не думаю, а знаю.

— Откуда?

— Из этой книжки. Дочь Закатовой пишет, что ее мать все-таки нашла своего Дон-Кихота!

— На радость обоим? — оживился Анд.

— На общее горе…

— Отчего же? Люди, готовые на подвиг, не жалея жизни, встречались, конечно, и в те далекие времена, — задумчиво заметил Анд.

— Знаю. Были люди, готовые отдать жизнь за других. Но «Дон-Кихот», имени которого почему-то не называет дочь Закатовой, был иным. Он был готов не только отдать жизнь, но и отказаться от счастья, от их с Закатовой счастья! Расстаться с родным миром, со всеми своими современниками, уйти в безвременье.

— Как это — уйти в безвременье? — насторожился Анд.

— Туда, где нет времени. Ты читал о космосе, о звездных полетах?

— Мне попадалось мало книг об этом. Но я всегда думал о неразгаданном мире звезд, любуясь ночным небом.

— И ты никогда не думал о тех, кто, может быть, летит там, вдали от Земли, — с укором сказала Эльма.

— Не знал о них. Должно быть, люди, терпя общепланетные бедствия, перестали рваться к звездам.

— А я знаю о них! — воскликнула Эльма, соскакивая с подоконника. — Я нашла отчеты того времени, когда все люди планеты переживали за тех, кто улетел и не вернулся. Ее «Дон-Кихот» был спасателем и стремился лететь на помощь. Он не был легендой, рожденной древним гением! Он был живым, любимым, близким Весне Закатовой человеком. Но она, не дрогнув, проводила его в безвременье.

— Где же нет времени?

— Тебе надо бы знать, что в ускоряющемся звездном полете время течет иначе, а при достижении предельной скорости почти останавливается. Путешественники, возвратясь, не застанут даже следующих поколений, не говоря уже о покинутых современниках! — Эльма стояла перед застывшим Андом, смотря снизу вверх, и глаза ее восторженно сияли.

— Как же твоя поэтесса могла спокойно проводить бросившего ее звездного «Дон-Кихота» в такой безвременный рейс? — покачал головой Анд. — Неужели не горевала, не плакала, не умоляла?

— Представь себе, проводила молча. Она не пожелала стать его женой, оставив его свободным. Более того, не призналась ему, что у них появится сын или Дочь. Но родилась Весна!

— Вот о какой матери написала она книгу!

— Поражен? Даже такого бурундца, способного записывать свои мысли, проняла исповедь Весны, дочери Весны, прародительницы вешних. Прочти же все сам и пойми, какой тайной вешних владеешь вместе со мной.

Теперь Анд устроился на подоконнике. Обладая даром молниеносного чтения, с помощью которого ему удалось одолеть здесь так много книг, он быстро «проглотил» тоненькую книжку. И понял, понял больше того, что говорила ему Эльма.

Дочь Весны Закатовой вовсе не писала о том, что ее мать не предупреждала звездонавта о появлении на свет их дочери. Она лишь бегло рассказала о мимолетной встрече поэтессы с космическим спасателем, в котором она будто бы увидела желанного «Дон-Кихота». И больше ничего…

Очевидно, остальное само родилось в сознании Эльмы только из-за того, что в их племени старшие сестры носили имена Весен. И романтичная девушка решила, что открыла тайну своего племени, будто бы берущего свое начало от маленькой поэтессы. И ей хотелось, безумно хотелось, чтобы сердечным другом Закатовой был улетевший звездонавт.

Анд охотно прощал Эльме эту ее мечту и не собирался опровергать ее.

Увидев вопрошающий взгляд подруги, он соскочил с подоконника, где сидел с книгой в руках в ее позе, и только сказал:

— Я понял, — и добавил, чтобы быть честным: — даже более того, что должен был понять.

— Нет! Ублюдок ничего не понял. Великий Урун-Бурун поможет Анду понять, содрав с него кожу, каково в Пору Ненависти искать здесь самку с берега вешних!

Этот грубый окрик раздался с порога заклиненной двери.

Анд и Эльма в испуге обернулись.

Там с торжествующим видом стоял тощий и сутулый бурундец в жреческой одежде с жиденькой бородкой и лысой головой.

Два десятилетия назад он точно так же стоял на этом пороге перед испуганной парочкой.

Прехорошенькая аппетитная толстушка протиснулась мимо него в приоткрытую заклиненную дверь, пахнув жгучим обаянием женского тела. И только что провозгласивший себя главой новой Церкви Жрец с гривой волос на голове и еще темной бородой в испуге отстранился, как от занесенной дубины. И женщина исчезла, хотя он успел узнать ее.

В книгохранилище, куда тайно захаживал Жрец, посередине обветшалого помещения с книжными шкафами в растерянности стоял молодой рыжий бурундец завидного телосложения с увесистыми кулаками, сейчас беспомощно сжатыми, с бегающими маленькими, узко посаженными глазками, которыми он рыскал по набитым пылью трещинам стен, пока не остановился на железном пруте в углу.

Жрец перехватил его взгляд и, желая проверить застигнутого, произнес на неважном древнем языке:

— Пусть не ищет Ур-Бур дубинки. Не Жрец убьет Ур-Бура, а муж Майды, если узнает о встрече Ур-Бура в таком месте с его женой, с его собственностью.

— Жрец никогда не видел переломанных позвоночников? — неуверенно спросил парень, показывая свою начитанность, но тщетно стараясь придать голосу угрожающий тон.

Жрец усмехнулся:

— Человек такой вертит головой, а руки и ноги у него не шевелятся, но голос есть. Его может услышать и Вождь, и муж Майды, ее владелец.

Ур-Бур снова посмотрел в угол, на железный прут.

Жрец спокойно продолжал:

— Подсобные жрецы поднимаются следом за своим Жрецом. Другого выхода, кроме лестницы, отсюда нет.

Ур-Бур согласно кивнул, и взгляд его бегающих глаз стал еще более растерянным. Ему не пришло в голову, что Жрец лжет, как и то, что Жрец присматривается сейчас к нему, к человеку, попавшему в его руки.

Жрец уже прикидывал, как ему использовать этого дубину, сделать его послушным орудием в своих руках.

Требовалось покончить наконец с проникшим с берега вешних Лжежрецом и с его ересью, основанной на достижении Добра, как противоположности Злу, в то время как из древних книг, ради которых Жрец поднимался в Дом до неба, явствовало, что Добро — это имущество.

Старый Вождь благоволил к Лжежрецу, покровительствовал пришельцам с берега вешних и едва ли не с презрением относился к толкованию Добра Жрецом. Чтобы утвердить религию Жреца, требовалось убрать Вождя, заменить его послушным владыкой, который изгонит и чужаков, и их лжепророка.

Жрец давно высматривал среди бурундцев подходящего человека. Но те, кто был силен и умен, представлялись ему непригодными для слепого выполнения его воли.

И вот Великий Случай дал ему в руки застигнутого врасплох могучего парня с увесистыми кулаками и сломанным в драке носом. Хитроумный план мгновенно созрел в Начинающей лысеть голове.

— Старый Вождь немощен и глуп, хотя его все еще слушают неразумные бурундцы. Выживший из ума старец наверняка поддержит мужа Майды.

Как загнанный зверь, Ур-Бур снова посмотрел на палку в углу.

— Жрец не проговорится, — успокоил его искуситель, — но Майда попалась, конечно, на глаза подручным жрецам. Разве Жрец может поручиться за каждого? — Он опять лгал, и опять простодушный бурундец не заподозрил этого.

Он лишь проворчал:

— Ур-Бур расправится и с мужем Майды, и с Вождем.

— Если Жрец поддержит его, — многозначительно добавил Жрец.

— В чем Жрец поддержит Ур-Бура? — осведомился низколобый силач.

— В намерении стать Урун-Буруном, вождем племени бурундцев.

— Разве это возможно?

— Надо привлечь всех бурундцев. Ничто так не объединяет, как ненависть.

— Ненависть? К кому?

— К вешним, которые затесались на наш берег. И крадут рыбу из нашей реки-кормилицы. Вот это и надо внушать бурундцам. И Жрец поможет им понять, что возглавит их, ненавидящих пришельцев, Ур-Бур, которому и надлежит стать Вождем, изгнав и вешних, и их Лжежреца с его дурацкой «Добротой», идущей от какого-то сказочного Христа или Креста, то ли чьего-то имени, то ли средства казни.

— А старый Вождь? Разве он потерпит эту ненависть?

— Его надо убить. Это уж дело Ур-Бура. У Жреца — голова, а руки как при поврежденном позвоночнике.

Рыжий парень задумчиво покачал головой. Жрец продолжил:

— Муж Майды не будет ждать. Надо начинать сразу.

— Что ж. Начнем. С кого? С Вождя? С вешних, с Лжежреца?

— Всему придет свой черед. Сначала надо исподволь убедить всех, что нет никого выше бурундцев, что пришлые вешние — воры. Если старый Вождь начнет противиться, убить его.

— И мне стать вождем?

— Да. Урун-Буруном. Чем плохое имя для властителя, который первым делом совершит набег на берег вешних? Обогатит добычей бурундцев. Те сразу охотно признают его. Ведь каждому нужно добро, в особенности чужое. Что же касается «прежних знаний», которые привели к гибели всех былых богатств, не доставшихся нам, то они вредны. Новый вождь будет исходить из этого и, дабы никто из бурундцев не приобщился к ним, запретит грамотность.

— Жрец мудр. Он будет умным советником вождя, — приосанился Ур-Бур. — Все это можно сжечь. — И он обвел рукой вокруг.

— Вождь не оставит жрецов без древних источников. Чтобы никто из бурундцев не приобщился к вредным знаниям предков, проще запретить грамотность.

— Каждый совет Жреца стоит целого шкафа старых книг. Вождь будет следовать этим советам.

— Вот это настоящее дело! — обрадовался Жрец. — Итак, Ур-Бур станет первым из ненавидящих. Остальное придет!

Так заключен был в Доме до неба столь же скоропалительный, сколь и безнравственный союз стремящихся к власти.

И после сдирания кожи с живого старого Вождя и изгнания Лжежреца с его учением «любить своих врагов и, когда ударят по щеке, подставлять другую» Урун-Бурун с «преданным ему» Жрецом властвовали над берегом бурундцев.

И когда постаревший, но столь же злобный Жрец спустя два десятилетия снова появился в знакомом ему книгохранилище древних и застал там не молодого бурундца с бурундкой, как в прошлый раз, а бурундца, преступно увидевшегося с вешнянкой, ярости Жреца не было границ. Потому и прокричал он оскорбительно-грубые слова.

Но молодые люди, сразу овладев собой, с презрительным спокойствием прошли мимо невольно посторонившегося Жреца и стали спускаться по ветхой лестнице.

А сверху слышался исступленный голос:

— С живых кожу содрать! С обоих!

— Он это может? — тихо спросила Эльма у выхода из Дома до неба.

— Он может подсказать это Урун-Буруну. Тот правит по подсказке, — ответил Анд.

И они разошлись: каждый поплыл через реку к своему берегу.

 

Глава 4

МЕТЕОР

Со дня на день ждал Анд стражников, которые заломят ему руки и потащат к неумолимому Урун-Буруну.

Мать Анда, полная и суетливая, заколыхалась всем телом от ужаса, узнав о случившемся.

Ласково обнимая сына мягкими руками, она умоляла его помнить угрозу Жреца и прекратить пока плавание к Дому до неба.

Потом она надолго исчезла.

Но почему же не хватали Анда жрецы, не волокли на расправу? Неужели мать, унижаясь и суля невесть что, смирила гнев Жреца или Урун-Буруна? Хотя вряд ли ее допустили бы к нему!

Неотвратимая сила влекла Анда на берег. Он садился на обрыв, свешивал ноги и ощущал всеми пальцами незримое течение реки внизу. Его притягивал темный силуэт Дома до неба на оранжевом фоне вечерней зари, «наперснице» последних встреч Анда с Эльмой.

Высокая башня и манила к себе, и укоряла Анда. Ведь там, на ее верхнем этаже, тянется, как бывало, к верхней полке тоненькая девушка в красном или, устроившись на подоконнике, читает потеряв надежду на его появление, беспокоясь или негодуя…

Придет ли ей в голову, что соглядатаи Жреца следят за каждым его шагом и, поплыви он сейчас к Дому до неба, за ним ринется разъяренная ватага, чтобы схватить… не только его одного!

Поймет ли она, что не мольбы матери, не опасение за себя, а страх за нее, Эльму, удерживает Анда от того, чтобы взбежать на семьдесят второй этаж?

Совсем стемнело, и угасло зарево, а он продолжал сидеть, недвижный, как забытый камень.

Она говорила с ним о звездах и он ждал, когда они зажгутся, чтобы мысленно встретиться с ней.

Милая вешнянка! Как тонко понимала она поэзию своей прародительницы Весны Закатовой!

Разве древние глубже чувствовали, чем их потомки? Есть же на свете Эльма! А он, Анд?

И юноша силился вспомнить, что из древней поэзии привелось ему прочитать в Доме до неба.

Он жадно впитывал в себя знания: историю, литературу. Все откладывалось в его мозгу. Но удивительны причуды памяти!

Научившись искусству молниеносного чтения, он «пропустил через себя» несметное число книг, овладевая былым опытом, мудростью, мечтой. И, казалось, невозможно удержать все это в мозгу. Однако не раз постороннее воздействие, случайный образ, даже услышанное слово проясняли для него то, что он как будто и не запоминал, но вдруг становилось таким ясным, четким, словно он сам это пережил.

Как-то они с Эльмой задержались дотемна, и в небе появились звезды. И одна из них упала у них на глазах.

Эльма прошептала:

— Я загадала желание!

А он не нашел ничего лучшего, как бесчувственно констатировать:

— Метеор.

Почему же не спросил он, какое желание, по примеру своих далеких прабабок, она загадала? А быть может, это желание было связано с ним? Не боялся ли он, что оно совсем иное?

И подобно тому, как возникает в солнечных лучах, пробившихся сквозь тучи, синева лужайки или блеск реки, в сознании Анда, как от толчка, возник вдруг старинный сонет, автора которого он не смог бы назвать — а ведь он не учил эти стихи наизусть! И настолько ярко, что губы юноши невольно зашептали волнующие строки.

МЕТЕОР

Почему вспомнил он этот сонет? Потому ли, что Эльма дала ему прочесть стихи Весны Закатовой? Или потому, что они вместе видели метеор? Или огонь мечты жжет и его душу?

Но не страшился ли он «обрыва во мгле» в виде ватаги жрецов?

Не слишком ли обдуманны его поступки?

Он готов был осудить, более того, возненавидеть себя.

С горечью взглянул он на небо и увидел… падающую звезду!

Но она не падала, а двигалась, переходя из одного «тлеющего» созвездия в другое. В иное время Анд заинтересовался бы этим, попытался найти объяснение, но сейчас он лишь бездумно загадывал желания (конечно же, связанные с Эльмой!), пока звезда не скрылась совсем.

Мысли Анда прервались знакомой одышкой и тяжелыми, но столь родными шагами.

Мать отыскала его здесь, в темноте, бродя вдоль берега.

Она села рядом, тяжело дыша, и обняла сына за плечи.

— Горевала, да-да, мать. Никак не найти, да-да, сыночка.

Анд молча приник к такому теплому, мягкому телу, перенесясь мыслью в детство. Он лег и привычно положил ей на колени голову. Она нежно перебирала пальцами его курчавые волосы.

Мать призналась, что боится, как бы Анд снова не поплыл «туда».

Анд ответил, что не хочет помогать Жрецу в его изуверстве.

Мать вспоминала, что при ней два раза чинил Жрец жестокую расправу на площади Синей травы. Запугивал толпу бурундцев, добивался послушания. И не помышлял никогда ни о каком Добре, кроме имущества. Ей страшно вспоминать об истошных криках истязаемых. Она удивилась, как только Жрец мог додуматься до этого.

Анд ответил, что не он додумался, а скорее, видел картинку в старой книге. Когда Анд наткнулся на нее в Доме до неба, то содрогнулся.

— Ненавистные предки были. Да-да, сейчас лучше, — вздохнула мать.

Анд возразил, что не всегда. У них в период средних веков должность судьи передавалась по наследству, и в назидание сыну с его отца, уличенного в продажности, живьем сдирали кожу. Художник изобразил лютую казнь. Должно быть, Жрец тоже поднимался когда-то в Дом до неба.

— Поднимались. Да-да, поднимались, — согласилась мать.

Анд не спросил, с кем вместе поднимался в книгохранилище Жрец, чтобы научиться жестокости.

Оба замолчали, думая каждый о своем — или об одном и том же?

Потом Анд удивился, что Жрец не торопится схватить его. Уж не поднесла ли ему мать достаточно Добра, чтобы он смягчился?

Мать горько вздохнула и заметила, что у нее не найдется столько Добра, чтобы ублажить ненасытного.

Анду стало тепло и уютно, хотелось думать, как в детстве, что мать все может и с ним, пока он с ней, ничего не случится. И вообще его страхи за себя и за Эльму подобны ужасной картинке в старой книге, которую можно захлопнуть.

Он заговорил о прочтенных книгах и вдруг спросил, замечала ли мать в небе падающие звезды. А потом, уж совсем неожиданно, прочитал ей, как недавно в темноту, строки древнего поэта.

Мать долго молчала, когда он закончил. Наконец со вздохом сказала:

— Так вот какой метеор сжигает Анду душу! Пусть сынок знает, что это с каждым бывает, — с материнским пониманием добавила она.

Анд вдруг сообразил, что читал на древнекнижном языке, а мать поняла!

И он уже не удивился, когда она на этом языке предков прочитала две строчки:

— «Лишь тот блаженство знал, кто страстью сердце нежил. А кто не знал любви, тот все равно что не жил!»

Так вот оно что! Мать знает древнего Мольера! Анд поднял голову с ее колен и сел рядом.

— Я подозревал, что ты бывала в Доме до неба, когда вспоминал твои сказки, услышанные в детстве, — по-книжному сказал он.

— Догадался. Да-да, сынок, — по-современному ответила она, с трудом поднимая свое тяжелое тело.

Анд помог ей встать.

Утром Анда с матерью разбудил звук гонга.

Он несся пронзительными волнами с площади Синей травы.

Там стоял древний памятник кому-то из ненавистных предков, сидящему на прирученном когда-то и вымершем теперь животном. К выгнутой шее коня (так оно называлось) был подвешен кусок металлической полосы, что прокладывались на насыпях, чтобы легче было катиться по ним колесам самоходных повозок-вагонов.

По этому металлическому куску подручный жрец мерно ударял отломанным от ржавой машины рычагом, извлекая призывные, стонущие звуки.

Мать не могла скрыть тревоги:

— Не для блага, не для блага созывает Урун-Бурун племя в такую рань, — вздохнула она.

Анд утешил ее:

— Не коснется это Анда с матерью. Погиб в набеге на вешних отец Анда. Как повелось у бурундцев, он стоит теперь на защите своих близких.

— А Жрец? Потребует наказания Анда за общение с вешнянкой? — обеспокоено спросила мать.

— Если бы Жрец добился согласия Урун-Буруна, он давно бы схватил Анда.

Мать покачала головой и рассказала, что первым из тех, о ком она говорила ночью сыночку, казнен был старый Вождь. Вторым казнили «предателя бурундцев». Он вслед за Лжежрецом говорил о любви к врагам и, если ударили по щеке, предлагал подставить другую. За эту «ересь» он поплатился заживо содранной кожей. Потом умер в мучениях. Его-то и схватили прямо в созванной гонгом толпе, прямо на площади. Мать страшится того же…

Анд пожал плечами, скрыв дрожь.

Они вместе пошли к площади Синей травы.

Люди уже тянулись туда вереницей, тревожные, понуждаемые воющим звоном гонга.

Щипавшие синюю траву козы поднимали головы и, казалось, осмысленными печальными взглядами провожали их.

Мать то и дело останавливалась, чтобы ласково потрепать коз по лохматым шеям, а заодно отдохнуть, отдышаться.

Анд с участием смотрел на нее.

Толпа заполнила всю площадь, плечом к плечу стояли люди, молча, стараясь не смотреть друг на друга.

Многие бурундцы жили далеко, за излучиной реки-кормилицы, и подошли позже. И потому Анд с матерью оказались в первых рядах, что очень беспокоило старую женщину.

Анд стоял, выпрямившись во весь свой немалый рост, смотря вперед невидящим взглядом. А перед внутренним взором его был не допотопный всадник с мечом, символ убийства и угнетения, а заветное книгохранилище, где гибкая девушка в красном тянется за книгой к верхней полке. И не заметил он даже, как по ступеням пьедестала, сделанным из старинного красного камня с прожилками, напоминающими загадочную письменность, взошел Урун-Бурун.

Огненная, седеющая копна волос на его голове торчала во все стороны, борода была всклокочена, словно тревога подняла вождя с ложа.

На ступень ниже, угодливо горбясь, пристроился Жрец.

Еще ниже толпились подручные жрецы, окруженные стражниками, вооруженными дубинками и рычагами, отломанными от старых машин.

Анд видел, как шевелятся губы матери. Что она шепчет? Заклинания? Молитвы? И, кажется, на книжном языке! Только сын ее знал, что до изгнания Лжежреца она тайком бегала к нему, считая проповедником христианского Добра. И, кажется, помогла ему избежать участи одного из своих последователей, поплатившегося кожей на площади Синей травы.

Взрослея, Анд понял, что мать сочувствовала «опасной ереси», граничащей с «предательством», и без особого рвения брала с сына традиционную в племени клятву кровной мести за убитого вешними отца Анда.

И не мог он понять, что спасло его мать? Тень погибшего отца, делавшая его семью неприкосновенной, или еще чье-то высокое заступничество?

Давние ее сказки умело формировали внутренний мир Анда. В них говорилось о любви людей друг к другу, о доброте и о Добре — но не об имуществе. Это могло бы показаться таким же наивным вымыслом, как россказни о летающих домиках, из окон которых можно было любоваться расстилающейся внизу землей, как с семьдесят второго этажа Дома до неба. Или с еще большей высоты…

Но вот могучий Урун-Бурун поднял руку, а тщедушный Жрец пронзительным, хорошо слышным голос прокричал:

— Падите на колени, бурундцы! Великий вождь Урун-Бурун будет говорить! Предстоит свершить Справедливость.

Озноб пробежал по спине Анда, когда он опускался на колени рядом с рухнувшей на траву матерью.

— Начинается. Мать все чуяла, — прошептала она. Заговорил Урун-Бурун. Голос у него был резкий и хриплый, словно он, окунувшись в реку, долго простоял потом на холодном ветру.

Начал он с прославления племени бурундцев, нераздельно владеющего рыбными богатствами реки-кормилицы; о священной, объединяющей всех ненависти к иноплеменникам; о силе единства. Потом, рукой подняв всех с колен, закричал, что богатства нагло крадут у бурундцев вешние с другого берега.

— Да будут презренны воры и разбойники с берега вешних! — визгливо вставил Жрец. — Да не простится никому из истых, одаренных ненавистью бурундцев прикосновение к руке любого из презренных вешних!

Мать восприняла эти слова как угрожающее предисловие к казни виновного, которого сейчас извлекут из толпы. И она уцепилась за Анда.

Анд был готов ко всему.

— Ни крика, ни стона, ни мать, ни один из бурундцев не услышат от Анда, — сквозь зубы процедил он только ей понятные слова. Голубые, широко открытые глаза юноши встретились со взглядом узко посаженных на бородатом лице вождя черных глаз, которые словно искали Анда в толпе.

Так оно и было! Вождь рукой указал стражникам на Анда.

Толпа шарахнулась в стороны, когда стражники направились к застывшему юноше, готовому к тому, что ему скрутят сейчас руки за спиной и поволокут к пьедесталу.

Но первый стражник лишь положил тяжелую руку ему на плечо, а второй, зайдя сзади, больно ткнул кулаком в спину.

Анд смело направился к вождю. Как повелось у бурундцев, ему дадут сказать свое слово перед тем, что ему уготовано. И он скажет, скажет все про Жреца, да и про послушного тому вождя. Поведает бурундцам о добре, которого стаскивают к Жрецу, о жестоких расправах с непослушными Урун-Буруну, о другой жизни, которой жили предки, которых надлежит считать «ненавистными», как и вешних. Анд готов был говорить.

Но заговорил, будто хрипло лаял, Урун-Бурун, указав перед тем Анду на место рядом с собой.

К удивлению юноши, при первых же словах своих он положил ему руку на плечо.

На лающем, понятном бурундцам языке он говорил о юноше, не так давно повторившем клятву кровной ненависти к вешним и мести за погибшего отца, ставшем в передние ряды ненавидящих. Настала пора свершений. Пусть прольется кровь за кровь! И пусть этот ненавидящий юноша пойдет впереди всех в набеге на вешних, который вождь провозгласил на площади. Смерть расхитителям рыбного богатства! У них следует отнять рыболовные снасти как принадлежащее бурундцам Добро, ибо ни о каком другом Добре говорить никто не смеет! Вождь призывал уничтожить всех вешних, если они не покорятся! И завтра, перед утренней зарей, всем славным бурундцам предлагалось вслед за представленным им юношей по прозвищу Кудряш переплыть реку и громить врагов. И каждый из бурундцев, как и Кудряш, может выбрать себе по вкусу любую из вешнянок, что до сих пор так бесстыдно дразнили мужественных мужчин славного племени своей гибкостью, гуляя на вражеском берегу.

Анд вздрогнул при этих словах. Уловив это, Урун-Бурун больно сжал корявыми пальцами его плечо.

— Тем более что кое-кто вешнянку уже выбрал и дорогу к ней через реку проложил, — хриплым шепотом произнес Урун-Бурун в ухо Анда.

Анд смотрел на толпу и видел перекошенное ужасом лицо матери. Она не могла слышать последних слов вождя и ждала начала казни, тем более что подручные жрецы блеснули острыми ножами, пригодными для надрезов на коже.

Но Урун-Бурун неожиданно отпустил всех бурундцев с площади, наказав вооружиться к завтрашней заре и быть готовыми к набегу.

Отпустил он и Анда, загадочно подмигнув ему и добавив несколько смачных безнравственных слов.

 

Глава 5

НАБЕГ

Всю ночь Анд шептался с матерью. До зари, в то время, когда Анд прежде вплавь отправлялся к Дому до неба, он захватил отцовскую дубинку, хранимую как память о погибшем, и вышел к берегу. Там уже толпились вооруженные палками и железными прутьями бурундцы, ожидая Кудряша, как приказал им Урун-Бурун.

С горьким чувством вошел Анд в воду. За ним следом, стараясь не вызвать всплеска, устремились и бурундцы, предвкушая радость насилия во время набега, о чем потолковали на берегу, перекидываясь короткими лающими фразами.

Анд считался искуснейшим пловцом и, конечно, намного опередил всех. При мысли о дубинке, что тянулась за ним на привязи, на ум ему пришли слова какого-то древнего философа: случись после двух страшных мировых войн третья главным оружием во всех последующих уже будут дубинки. Человечество избежало третьей войны между народами, но безумно продолжало вести истребительную войну против Природы, вызвав последствия не менее ужасные, чем мировая война, которой все страшились.

В легком тумане берег вешних казался близким, хотя до него надо было еще плыть.

В мутной мгле Анду почудилось движение. Сделав несколько взмахов руками, он рассмотрел стройную вешнянку. Ничего не подозревая, она зачерпывала кувшином воду из реки, чтобы отнести ее домой, быть может, детям.

Эта мысль обожгла Анда.

Выскочив на берег, он до смерти перепугал ее своим криком:

— Бежать! Да-да! Спасаться! Предупредить всех! Да-да! Набег!

Бурундцы отстали от первого пловца, не разобрав его слов, но визга перепуганной женщины не могли не услышать.

Вешнянка опрометью бросилась к домам. Анд устремился за ней, чтобы предупредить внезапность падения. Конечно, он заслужит этим казнь на площади Синей травы, но им владело лишь одно чувство: он не может и не должен никого убивать!

Становилось светлее.

Навстречу юноше бежал, размахивая дубинкой, бородатый здоровяк, не уступавший ростом Анду, но вдвое тяжелее.

Он не слушал предупреждающих криков Анда. Тяжелая дубина опустилась на юношу, и, не подставь тот под нее свою дубину, схваченную за оба конца, как обучил его, еще мальчишку, отец, на этом бы кончилась повесть об Анде.

Ярости бородача не было границ. Он не ожидал такой ловкости от юного налетчика и обрушивал на него удар за ударом.

Анд едва успевал увертываться, не нападая сам.

Перед юношей был опасный противник, и он старался держаться к нему лицом.

Женский силуэт мелькнул перед ним. Та самая вешнянка, которую он спугнул своим криком, подкралась к сражающимся и, улучив момент, когда Анд повернется к ней спиной, отражая наскоки скачущего вокруг него разъяренного бородача, размахнулась кувшином с водой и со всего размаха ударила им по курчавой голове незнакомца.

Возможно, Анд подумал об этом много позже, но, может быть, мысль эта, вычитанная в Доме до неба, возникла в его мозгу, когда он падал, обливаясь кровью и теряя сознание.

«Ни одно благодеяние не остается безнаказанным».

И не заметил он уже, как замелькали мимо него мокрые ноги бурундцев.

Никто из них не склонился над ним, как и над поверженным бородачом и словно прикорнувшей к нему вешнянкой в красном.

Потом туман сгустился в сознании Анда и превратился в непроглядную тьму.

Когда он с трудом разомкнул веки, слипшиеся из-за спекшейся крови, то удивился, что заря не разгорается, а гаснет.

И теперь он уже видел мелькающие ноги своих соплеменников, уносящих добычу.

Истошно кричали женщины, которых насильники волокли за волосы.

У невежественных разбойников не было никаких плавательных средств: ни лодок, ни плотов. Единственным плотиком владел Урун-Бурун, ускользнувший на нем первым с ценной добычей.

Женщин заставляли плыть следом за похитителями, а сопротивлявшихся топили.

Анд не все видел, но мог себе это представить.

Не сразу удалось ему заставить себя подняться. Качаясь от слабости, он направился в стан вешних, где чудились ему стоны и плач детей. Он не подумал, что будет сразу убит; не прийти на помощь он просто не мог!

«И неожиданны поступки!..» — с горечью припомнил он.

Улицы здесь так же поросли синей травой, как и на его берегу, но козы, очевидно, разбежались, как и уцелевшие люди.

Почему не расспросил он Эльму, где она живет!

Конечно, в жилище вождя. Значит, не в самом убогом и, скорее всего, невдалеке от островка с Домом до неба.

Немало разгромленных квартир пришлось Анду обойти. Люди жили здесь скученно, в тесных комнатах; здесь они и погибли, рядом со своим жалким скарбом.

Уже почти потеряв надежду, еще раз выйдя на улицу, он услышал стон и плач ребенка. До сих пор он не встретил ни одного раненого. Их или добили налетчики, или унесли свои.

Звуки слышались из разбитого окна.

Из-за тяжести в ногах и боли в голове Анду с трудом удалось влезть в него.

В просторной комнате, где далекие предки по давно забытому обычаю принимали гостей, все было разгромлено, перевернуто, разбито. Среди обломков старинной мебели на полу плакала девочка лет шести-семи. Кровь смешалась со слезами, уродуя славное личико, словно ритуально разукрашенное первобытными дикарями.

Девочка истекала кровью.

Анд вспомнил приемы первой помощи, вычитанные им в одной из старых книг.

Он взял ребенка на руки и положил на широкое ложе, предназначенное, очевидно, для всей семьи.

Оно было прикрыто домотканым холстом. Анд оторвал от него несколько полос и стал делать бедняжке перевязку.

Чей-то упорный взгляд заставил его обернуться.

В дверях стояла высокая, сильная с виду женщина с проседью в ниспадающих на плечи волосах.

Она держала в руках увесистый камень, которым могла размозжить Анду голову. Но она медлила, видя чем занят странный пришелец.

— Помоги, — просто обратился к ней Анд. Удивление скользнуло по красивому, уже немолодому лицу.

Не выпуская камня из рук, она подошла, положила его рядом, чтобы удобнее было схватить, и принялась помогать.

— Зачем, да-да, ты здесь? — спросила она. — Грабители, да-да, валяются на улице.

— Искал, — односложно ответил Анд.

— Кого еще искал? — возмутилась женщина.

— Эльму.

— Эльму? Ее никому не удастся убить! — уверенно и жестко произнесла она. — Да-да!

— сам не зная почему, на древнекнижном языке старинными стихами ответил юноша.

— Ты Анд! — не в третьем лице, как принято было в обыденной современной речи, воскликнула женщина.

— А ты Весна? Мать Эльмы?

— Да, Весна. Не мать, сестра Эльмы. А это, — указала она на девочку, вцепившуюся в добрую руку, Анда, — наша названая младшая сестренка.

— Откуда ты знаешь древнекнижный язык?

— Весна-мать посылала нас с Эльмой в Дом до неба.

— Где Эльма?

Весна-сестра усмехнулась:

— Там, где никто не догадается ее искать. Разве что Анд? — не без лукавства добавила она.

— Анд хочет спасти Эльму.

— Спасать надо не Эльму, а Анда. Вождь вешних не пощадит бурундца-грабителя.

— Ваша вешнянка рассудила так же. И за предостерегающий крик Анда разбила ему тяжелым кувшином голову.

Весна-сестра улыбнулась и стала чем-то похожа на Эльму.

— Женщина, защитница очага, молодец: разделалась с нападающим.

Анд с опаской посмотрел на камень, который Весна-сестра снова взяла в руку.

Но она переложила его в другое место, чтобы удобнее устроить девочку, освободив руку Анда.

Ничего не могло остановить Анда, когда он зашагал, а потом побежал к берегу напротив Дома до неба, забыв про боль и слабость.

Он обернулся только раз, издали увидев, как Весна-сестра махнула ему рукой.

Но маленькую вертлявую фигурку человека, старавшегося не отстать от него, прячась за выступы домов, он не заметил. Быть может, кто-то из вешних хотел разделаться с последним бурундцем с чужого берега?

Никого живого не встретилось Анду на пути. Недвижные тела были раскиданы, как рассыпанные чурки.

Островок Дома до неба был ближе к берегу вешних, чем к бурундскому, и Анд за несколько гребков достиг его. Вода освежила юношу, но не смыла с него запекшейся крови, а он не стал задерживаться, чтобы оттереть ее. И, еще мокрый, вбежал в знакомый подъезд.

Семьдесят два этажа, которые предстояло одолеть, не смутили юного бурундца, и он не задумываясь взлетел на ветхую лестницу.

Но ступеньки на ней словно выросли, непривычно затрудняя подъем. Пришлось останавливаться на лестничных площадках.

Почти презирая себя за это, он делал вид, что проверяет двери этажей. Но они не открывались, видимо, несколько столетий. За эти мгновения он успевал вздохнуть и набраться сил. И так до самого верха, до заветной заклиненной двери.

Он еле волочил ноги. Его шаркающие шаги нельзя было узнать. Потому он и услышал гневный голос Эльмы:

— Стой! Бурундец близко — нет-нет!

Это заставило Анда одним скачком оказаться в проеме двери.

— Ни шагу! Нет-нет! — услышал он. — Много-много крови на недвижном теле. Да-да!

— Анд спешит спасти Эльму! — крикнул юноша. Брошенный кинжал загремел по твердому полу.

Девушка кинулась на мускулистую, всю в красных потеках грудь Анда.

— Внизу ужас, — перешел Анд на древнекнижный язык. — Я уведу тебя.

Эльма вдруг резко отстранилась.

— Кровь? — с отвращением произнесла она, указывая на грудь Анда. — Кровь вешних?

Анд замотал головой в запекшихся колтунах волос.

— Вешнянка, похожая на тебя, которой я крикнул об опасности, «в благодарность» ударила меня кувшином по голове.

— Тебе больно? — встревожилась Эльма.

— Уже нет.

— Надо перевязать рану. — И она стала разрывать на полосы кусок холста, который носила с собой.

— Я видел твоих сестер. Весна-сестра подсказала, где найти тебя, — говорил Анд, пока девушка бинтовала его.

— Я так боялась. Целый день здесь слышала крики.

— Этот день я пролежал без сознания на том месте, где вышел из воды. Теперь — за мной!

— Сначала я закончу перевязку. Рана кровоточит.

— Пустяки! Если не считать, что из-за этого я так измазан.

— Почему тебя не было так долго? — спрашивала Эльма, ловко управляясь с самодельным бинтом.

— Жрец с подручными выследили бы меня, чтобы захватить вместе с тобой.

— Он уже был здесь. Искал меня… Я пряталась.

— Где ты могла спрятаться? Двери нижних этажей закрыты.

— Кроме тех, что выходят в бездонный колодец шахты, где поднимались клети с людьми. Туда и заглянуть страшно.

— И ты решилась? Ты же могла упасть!

— Сверху по-прежнему свисает канат. Я на нем повисла.

— И ты видела Жреца? Он заглядывал в колодец?

— Нет. Я заметила его из окна, когда он выходил из воды.

— Теперь он не страшен.

— Почему? Он стал добрее?

— Нет. Урун-Бурун велел мне выбрать вешнянку и привести с собой в наш стан.

— Стать пленницей? — отпрянула Эльма, бросая перевязку и поднимая с пола кинжал, еле видимый в сумерках.

— Гордячка! — примирительно сказал Анд. — Такой ценой мне удастся спасти тебя.

— Эльма никогда не станет рабыней, — отрезала девушка.

В ее голосе было столько твердости, что Анд смутился, но все же продолжал убеждать строптивую вешнянку:

— Почему пленницей? Подругой…

— Насильно? Никогда! Ты забыл, что вешние происходят от Весны Закатовой и ее «Дон-Кихота». Он улетел отважно к звездам, ушел в иное время. — И столько неодолимой воли звучало в словах Эльмы, что Анд растерялся.

И все же он продолжал убеждать вешнянку, что пойти за ним, как им захваченная, — единственный шанс уцелеть; но тщетно.

Близился рассвет. Эльма не стала заканчивать перевязку, и Анд кое-как сам закрепил концы холста. Кровотечение и само остановилось.

Оскорбленная Эльма сидела в такой знакомой Анду позе на подоконнике, обхватив колени руками, и смотрела в окно.

— Они идут! — испуганно обернулась она. — Жрец и подручные!

— Они не смогут отнять тебя у меня. Для них ты — моя добыча!

Эльма усмехнулась.

— Наивный захватчик, будущий мужчина! Жрецу нужен не ты со мной, а я без тебя. Если он не смог спустить с тебя кожу, то спустит тебя в шахту лифта.

— Зачем ты ему? Он стар и немощен.

— Чтобы преподнести меня, как вещь, ненасытному вашему Урун-Буруну. Сколько жен у этого зверя?

— Шесть или семь, — неуверенно ответил Анд. — Нам придется спрятаться в шахте лифта.

— Нет! — решительно ответила Эльма. — Меня здесь могло не быть, но о тебе они знают.

— Откуда?

— Я видела, как ты выходил из воды. Но в темноте не разобрала, ты ли это. А следом вышла еще одна тень, конечно, соглядатай вашего Жреца. Он сразу же уплыл к бурундцам, донести о том, что выследил. И теперь привел сюда всех во главе со Жрецом. Они найдут нас даже в колодце лифта.

— Как же быть? Я буду защищать тебя.

— Нет! Силы не равны. Мы убежим.

— Куда? И как? — изумился Анд.

— Я говорила про свисающий канат. Он тянется до самого низа.

— Спуститься в шахту по нему? Но это невозможно. Он металлический. Руки не удержат.

— Докажи, что ты настоящий мужчина! И не зря читал здесь про технику предков. Придумай, как спуститься нам двоим по канату, пока жрецы поднимаются сюда и напрасно ищут нас.

— Я не знаю, как это сделать.

— Но это необходимо! Для нас… для нас двоих. Неуловимые, обещающие женские нотки в голосе Эльмы заставили Анда внутренне вспыхнуть. Он напряженно огляделся вокруг.

— Ты можешь удержаться на мне, если я повисну на канате? — неожиданно спросил он.

— Может быть, тебе лучше держаться за меня, — с некоторым превосходством отозвалась девушка. — Ты потерял много крови.

— О какой слабости ты говоришь, ведь речь идет о тебе! — воодушевленно воскликнул Анд.

— Ты придумал что-то?

— Помоги мне выбрать на полках самые толстые и прочные книги.

— Зачем? Разве время сейчас читать?

— Ты же велела мне придумать!

Эльма пожала плечами и знакомым движением потянулась к верхней полке. Она достала оттуда два толстых тома в стариннейшем переплете из кожи и меди.

Анд же обходил все знакомое помещение, по-новому всматриваясь в облезлые стены. И нашел-таки в обнажившемся от времени внутристенном канале старый провод, по которому предки пропускали «невидимую жидкость», заставляя светиться колпаки под потолком.

Немало усилий понадобилось ему, чтобы с помощью найденного в углу железного прута быстро достать конец провода и вытянуть из стены нужный для его замысла кусок.

При виде железной палки в руках Анда Эльма сказала:

— Ты все-таки хочешь защищаться? Они забьют тебя насмерть.

— Для этого надо догнать нас.

— Догнать? — удивилась девушка.

— Ты же велела бежать. Мы спустимся вдвоем по висящему в шахте канату.

— Так ведь мы обдерем себе руки! — возразила Эльма.

— Руками ты будешь держаться за меня.

— А ты?

— Я буду закручивать этим прутом провод. Обмотаю им два взятых тобою тома, чтобы переплеты из плотнее прижались к остальному канату.

— И они будут скользить?

— Соскальзывать.

— Что-то вроде тормозных колодок древних машин! — догадалась Эльма.

— Если они удержат нас двоих.

— А если не удержат?

— Тогда мы упадем в шахту с семьдесят второго этажа. Вместе.

— Вместе? — задумчиво произнесла Эльма. — Это лучше…

— Лучше, если мы вместе не упадем, а спустимся.

— А дальше?

— Ты же решила бежать?

— Куда?

— В синюю сельву.

— Там не жил никто из людей, — напомнила Эльма.

— Тогда встретим Жреца, как насильник с пленницей.

Эльма снова повела плечами.

— Неужели ты думаешь, что Жрецу нужен «насильник»? Тебя видели на берегу окровавленным, туда тебя и бросят теперь.

— Значит, выбора нет.

— Выбора нет, — согласилась Эльма. — Что ж, будем спускаться в бездонный колодец без посторонней помощи. И не так быстро.

— Ты еще шутишь? — удивился Анд. — Ты настоящая девушка!

— А ты настоящий мужчина.

— Тогда выходи за мной на площадку.

— Пора! Я уже слышу их голоса. Они поднимаются.

Анд, неся в руках свое тормозное устройство, первым вышел на площадку. Эльма стояла позади него. Он нагнулся и заглянул в шахту. Дверь туда не сохранилась. Голова закружилась от ощущения бездны внизу. Но он пересилил себя и, протянув руку, поймал свисавший сверху канат, подтянул его к себе и закрепил на нем переданное Эльмой самодельное устройство. Он закрутил железным прутом провод и, решив, что переплеты достаточно плотно охватили канат, держась за свой «книжный тормоз», шагнул в пустоту, повиснув на ней.

Затем протянул свободную руку Эльме.

Она ухватилась за нее горячей ладонью, зажмурилась и прыгнула Анду на спину, ощутив грудью его крепкое тело.

Конечно, никто из современников Анда и Эльмы не додумался бы до такого безумного плана. Но спасти молодых людей могло только безумие.

Тормозное устройство не выдержало двойного веса и сдвинулось вдоль каната вниз.

Анд судорожно закручивал свободной теперь рукой (Эльма крепко держала его за шею) железный пруток вокруг провода, но это не помогало. Скольжение ускорялось. Очевидно, канат протер старые переплеты и они уже не могли удержать двоих.

Анд ощущал дыхание Эльмы. Руки ее сжимали Анда сильнее, чем самодельные тормозные колодки — канат. Они никогда не были так близки.

Натеки внутренних стен колодца замелькали перед глазами.

Это был уже не спуск, а падение!

Судорожным движением Анд сорвал с головы остатки холщового бинта и, держа его в ладони, уцепился сначала одной рукой, а потом и другой за канат выше «колодок». И почувствовал в ладонях боль и ожог. Но он не отпустил канат. В нем была жизнь, спасение, счастье.

Противоречивые чувства овладели Андом. Ему показалось, что он снова теряет сознание.

Удар падения оглушил его.

Эльма ушиблась меньше, пришла в себя раньше и тормошила его:

— Скорей! Они уже спускаются!

Не мужество, а ужас заставили Анда прийти в себя. Бывают ситуации, когда люди становятся сильнее самих себя.

Вместе с Эльмой выбрался Анд на площадку первого этажа. Девушка, смахивая невольные слезы, помогала ему.

Жрец во главе своих подручных неистовствовал на верхнем этаже, не обнаружив в книгохранилище никого. Он хотел теперь спустить шкуру с соглядатая, Донесшего ему, будто Анд здесь. В том, что тот был не один, Жрец не сомневался. Ему хотелось еще раз застать здесь эту парочку, вдоволь поиздеваться над ними, свести давние счеты.

Но даже на соглядатае ему не пришлось выместить свою ярость. Тот бесследно исчез.

Никто не видел, как он вошел в воду и поплыл следом за молодыми людьми, выбежавшими из Дома до неба на рассвете. И поплыли они не к берегу, а вдоль реки.

Естественно, что соглядатая на месте, где его оставили, не оказалось.

 

Глава 6

ДРАКОНЬЕ ОЗЕРО

Древняя насыпь лучом прорезала синюю сельву.

Плотные стены переплетающихся растений стояли по обе ее стороны. От них тянулись как бы щупальца. Яркими змейками взбирались они по крутым откосам и мягкой массой заполняли пространство между двумя полосами ржавчины, к которой несколько столетий не прикасались колеса.

Анд с Эльмой бежали по этой синей дорожке, ощущая ногами ее упругость.

Они были уже далеко от Города Руин, когда Эльма внезапно остановилась.

— Как же я забыла, что эти синие стебли целительны! Мама всегда прикладывала их к моим содранным коленкам. Давай сюда твои ладони.

Анд разжал кулаки, и Эльма осторожно отодрала перепачканные кровью остатки бинта. Она подняла самые сочные стебли и приложила их к ранам, прибинтовав остатками холщовых полос.

— Этот гнусный Жрец все-таки содрал с меня заживо кожу, — шутил, скрывая боль, Анд.

— Хорошо, что только с ладоней, — отозвалась Эльма, заканчивая перевязку.

Она подняла глаза к небу и схватила Анда за больную руку так, что тот едва не вскрикнул.

— Смотри! Что это?

В Город Руин не залетали птицы, но, может быть, они и жили в сельве или за нею. Однако то, что увидели беглецы в небе, не походило ни на птицу, ни на сказочного, известного им из книг дракона. Это было что-то другое.

— Летательный аппарат, — заключил Анд.

— Не может быть! — ахнула Эльма. — Откуда? Анд только пожал плечами.

— Не птеродактиль же это, — заметил он.

— Вероятность одинакова, — отозвалась Эльма и добавила: — Я боюсь.

Они уже не страшились погони, уверенные, что ускользнули незамеченными, но сейчас Эльма настояла, чтобы они сошли с насыпи, которая хорошо просматривалась сверху (и не только сверху).

Увлекаемый Эльмой, Анд стал спускаться по крутому откосу насыпи. Через мгновение оба скрылись в непроглядной синеве чащи.

Но не они одни увидели в небе летящий предмет.

Преследуя их от самой реки-кормилицы, жрец-соглядатай увидел в небе летящее Чудо и пал ниц, уверенный, что это само Божество, которому он поклонялся, прислуживая Жрецу.

Чудо летело беззвучно, не оставляя следа.

Маленький человечек боязливо приподнял голову, успев заметить, что беглецы нырнули в чащу.

Он пополз по насыпи, чтобы последовать их примеру.

В паническом ужасе пробиваясь сквозь заросли, он старался уйти от насыпи возможно дальше и даже не думал о тех, кого преследовал.

А те, не подозревая о нем, тоже уходили от насыпи.

— Как же мы будем жить? — спросила Эльма, перелезая следом за Андом через стелющиеся стволы растений (в прочитанных ими книгах ничего не говорилось о таких деревьях).

Анд почувствовал, что ему надо подбодрить спутницу, и полушутливо сказал:

— Помнишь, в древних книгах рассказывалось о наивной легенде былых жрецов: все человечество якобы произошло от некой пары, изгнанной из плодородных мест, но сумевшей выжить.

— Мы тоже выживем? — спросила Эльма.

— Конечно, — заверил Анд. — Их звали Адам и Ева.

— Но ведь у них были дети! — воскликнула Эльма.

— Конечно! Появились дети…

— А как же мы? — беспомощно спросила Эльма. Анд снова пожал плечами.

— Может быть, так же? — обернулся он к девушке.

— Ах какой Андам! — вдруг привычно вскинула она голову, и он узнал прежнюю вешнянку. — Не хочет ли он, чтобы я стала Эвмой?

— Я не решался подумать об этом.

— Напрасно, — строго сказала вешнянка. — Мы принадлежим к разным племенам. И ваше племя напало на наше.

— Но мы бежали вместе, — резонно ответил Анд.

— Вместе… — задумчиво, как перед спуском в Доме до неба, повторила Эльма. — А что мы будем есть вместе и где будем жить? Здесь нет руин.

— Я сделаю шалаш. Мы найдем ручей, станем ловить рыбу, собирать грибы…

— И есть синюю траву, как козы? — договорила Эльма и неожиданно рассмеялась.

Анд недоуменно посмотрел на нее, а она продолжила:

— Чтобы быть Андамом, нужно стать настоящим мужчиной и здесь, как ты стал им там, наверху.

— Я постараюсь.

— А вот и ручей! — обрадованно воскликнула девушка.

— Пойдем по течению, оно приведет нас, быть может, к речке, где можно ловить рыбу.

— А как ты думаешь, почему никто из жителей Города Руин не решался пойти в сельву?

— Из поколения в поколение передавались всякие страшные выдумки. Невежество заперло людей в Городе Руин.

— Ты вспомнил об Адаме и Еве, а в небе мы видели посланца тех, кто живет на Земле, кроме нас.

— Если бы мы могли до них добраться!

— Я испугалась, а надо было остаться на насыпи, чтобы нас заметили.

— Мы можем вернуться.

— Никогда! Тем более что ОНИ могут не вернуться! Анд посмотрел на свою подругу и не мог не улыбнуться ее наивности и противоречивости.

Они долго шли вдоль ручейка, но он привел их не к реке, как они предполагали, а к большому озеру.

Эльма ахнула от восхищения.

В озерной глади отражались бегущие в небе облака, и казалось, что по воде плывут какие-то призрачные существа.

— Никогда не видела столько воды! Может быть, это море, о котором написано в книгах?

— У моря не видно берегов. А там, — и Анд указал на озеро, — в воде отражаются такие же синие стены.

— Синие стены, синее озеро, синее небо, — задумчиво произнесла Эльма. — Я хочу есть.

— Я попробую поискать что-нибудь.

— Не уходи от меня. Я испугаюсь.

— Тогда пойдем вместе.

— Нет. Сядем на берегу. Попробуем поймать рыбу. Ты же Андам.

— Пока еще нет, — улыбнулся Анд. Вопреки всему, он чувствовал себя счастливым. Он стал отрывать от холста нитки, чтобы сделать леску и попробовать поудить рыбу, как дома.

— Смотри! — крикнула Эльма, опять хватая его за больную руку. Он едва успел отдернуть кисть, и она взяла его за локоть.

Анд подумал, что вернулся летающий аппарат, но в небе летело что-то совсем иное, не бесшумно, а с ревом, изрыгая из пасти пламя, нечто змеевидное, но вытянутое, с крылышками у хвоста.

— Дракон! Вот чего боялись люди из Города Руин, — прошептала Эльма.

— Спрячемся, — предложил Анд, вскакивая.

— Нет, — заупрямилась Эльма. — Посмотрим, как он нырнет в озеро за добычей. — Она говорила с такой уверенностью, словно знала все наперед.

К удивлению Анда, она оказалась права. Дракон, продолжая изрыгать пламя, плавно снизился над озером, осторожно коснулся его поверхности и так же плавно ушел в глубину.

Командир экспедиции Бережной и второй командир Крылов приняли решение для безопасности произвести спуск космоплана точно так же, как на другой неизвестной планете, Землии, оказавшейся двойником Земли.

Поэтому и спусковой модуль звездолета сейчас приземлился совершенно так же: на выбранное с высоты озеро среди зарослей, чтобы иметь возможность воспользоваться кораблем в случае необходимости взлета.

Естественно, что сам процесс посадки на Землю происходил сходно с посадкой на Землию. Однако условия, которые их ждали на родной планете, были совсем иными, чем на ее двойнике. И при всем внешнем сходстве «повторного спуска» сопутствующие обстоятельства были совершенно иными. Не ждало людей на родной планете рыцарское гостеприимство Землии…

Спусковой модуль, напоминавший стрелу с оперением или вытянувшуюся змею, коснулся поверхности озера и ушел в его глубину.

Круги разбежались по воде, потом все утихло.

— Может быть, ОНИ на летательном аппарате охотились за драконом и он теперь спрятался от них в воде? — предположила девушка.

— У тебя богатое воображение, — заметил Анд. — Я тут нашел пару грибов. Ты хотела есть.

Эльма отмахнулась.

— Я не коза, чтобы есть сырую траву или грибы, — сказала она.

Некоторое время они молча сидели на берегу.

— Надо уходить, — предложил Анд.

— От такой красоты? К тому же нужно узнать, утонуло ОНО или нет.

Анд не представлял себе до сих пор, что такое любопытство женщины. Он постепенно познавал натуру своей подруги.

Юноша умел добывать огонь и, выбрав те синие растения, которые быстро воспламенялись, разжег маленький костер. Быстро поджарил на синей палочке кусочки грибов.

Эльма с аппетитом съела их.

— Кажется, ты становишься Андамом, — насмешливо заметила она. — Так и быть, когда ты станешь им полностью, я тоже стану Эвмой.

— Если дракон не проглотит нас, — пошутил Анд.

Но Эльма приняла слова друга всерьез.

— Не пугай меня, я и так боюсь, вся дрожу, глядя на воду. А озеро назовем «Драконьим», — неожиданно закончила она.

— Однако что бы это могло быть? — задумчиво произнес Анд.

— Я хотела бы догадаться, но не решаюсь высказать вслух. И, пожалуйста, не смей меня об этом спрашивать.

Анд не стал больше спрашивать.

Они продолжали сидеть у потухшего костра и смотреть на звезды.

Но ни одна из них не падала. И нельзя было загадать желание.

Анд был собран, насторожен. Каким-то первобытным мужским чувством он ощущал опасность и готов был к защите.

Как и беглецы, стараясь отойти подальше от насыпи, соглядатай вышел к тому же озеру.

Еще засветло он заметил вдали на берегу две фигурки, а потом и дымок костра.

Он тотчас спрятался, чтобы его не заметили.

И тут в небе появилось грозное Божество. Оно изменило форму, но осталось для жреца столь же сверхъестественным и грозным. Он пал ниц, вознося молитвы.

Если ему, мелкому прислужнику Жреца, явилось в сельве само Божество, которому они так рьяно служили, то это должно возвысить служку, поднять даже выше самого Жреца. Отныне они поменяются местами!

Но Божество, уйдя в воду, не выходило на берег, чтобы открыться своему избраннику, осчастливить его.

Может, оно ожидает дальнейших действий жреца, следящего за беглецами-отступниками?

Преодолевая страх, жрец ползком как можно ближе подобрался к ним. Спрятался меж камней, чтобы все видеть и слышать. Он не подозревал, что они говорят на чуждом древнем языке. Если они останутся здесь, он сбегает за Жрецом и Урун-Буруном. Очевидно, именно этого ждет от него ушедшее в воду Божество. И он должен проявить свое рвение. С трепетом ждал он, глядя на поверхность озера.

Аромат жареных грибов пробудил в нем муки голода. И он проклинал беглецов, в такую священную минуту искушающих его.

Ждала чего-то и Эльма.

Звезды погасли. Края облаков над лесом как бы начали раскаляться, все яснее обрисовывая причудливые очертания прежде невидимых на темном небе и словно выросших за лесом гор.

Потом Эльме и Анду показалось, что солнечные блики заиграли на водной глади озера. Но это были пузырьки, поднимавшиеся с его дна. Они дорожкой потянулись к берегу.

— Смотри! — шептала Эльма.

— Птеродактиль, что ли, вылезает на сушу перед взлетом? — полушутя предположил Анд.

— Нет! Совсем не то! — перебила Эльма. — Я хочу Другого… другого!

— Чего ж тут можно хотеть? — пробормотал Анд. Жрец из-за камней видел пузырьки на воде, они были все ближе и ближе. Приняв их за священные знаки, он готовился униженно ползти к сошедшему на Землю Божеству, но страх сковал его.

У берега на поверхность всплыл небольшой шар, он приподнялся над водой и оказался сидящим на туловище, мокром и блестящем.

— Вернулись! — крикнула Эльма, вскакивая на ноги.

— Кто вернулся? — недоумевал Анд.

— Как мало ты понял из прочитанного! — упрекнула Эльма, спеша к выходящему из воды человеку (с виду, по крайней мере, это был человек) в мокрых доспехах.

Анд бросился за Эльмой, чтобы защищать ее.

— Рыцарь? — удивился он на ходу. — Вроде Дон-Кихота.

— Конечно Дон-Кихот! — не оборачиваясь отозвалась Эльма.

— Он не один, — предупредил юноша, стараясь за руку удержать Эльму.

Пузырьки на поверхности озера слились в сплошную бурлящую дорожку.

Эльма освободила свою руку и храбро направилась к первой фигуре, к которой присоединялись еще и еще такие же. Всего шесть.

Первый из вышедших снял свой круглый шлем, обнажив достающие до плеч полуседые волосы. Лицо у него было мужественное, но усталое.

Эльма с криком:

— Дедушка! — кинулась ему на мокрую грудь.

— Вот так внученька! — удивился человек в скафандре. — Дида нашла!

— Вы — Бережной! Командир Георгий Бережной! Я узнала вас по древним фотографиям. Я ваша сто раз пра-пра-правнучка!

— Рад бы иметь такую, — растерянно отозвался Бережной. — Так ведь у меня и жинки-то не было!

— А Весна Закатова? — лукаво спросила Эльма.

— Она жива? — невольно вырвался у звездонавта Нелепый вопрос.

Эльма развела руками:

— Помню, помню. И все-таки… как же?..

— Весна Закатова родила дочку, тоже Весну. Она не призналась вам, что ждет ее, чтобы не сорвать ваш звездный рейс. С тех пор, вот уже тысячу лет, все старшие дочери нашего племени носят имена Весен. А теперь и само племя зовется «вешние».

— Она сказала — «тысячу лет»?! Вот это информация из первоисточника! Значит, мы с Надей, как математики, однозначно вычислили эффект «парадокса времени», — заметил подошедший, рано полысевший звездонавт с огромным лбом.

— За то и люблю друга своего Васю, что он всегда прав, — вступил в беседу еще один, худощавый даже в скафандре, человек. — Жаль, что не хотел он на Землю спускаться.

— Так он, Федя, не знал, на каком языке: то ли родном английском, то ли русском, то ли еще на каком — сказать: «Здрасте, мы ваши предки!» — шутливо добавил третий «космический пришелец», ростом с Анда.

— Мы понимаем ваш древнекнижный язык. Мы с Андом прочитали много старых книг. — И Эльма указала на своего застенчивого спутника.

Бережной успел за это время продумать линию поведения. Уж больно понравилась ему эта его «самозваная внучка»! Не повернется у него язык разочаровать смуглянку, отречься от такого родства. Все равно все они земляне, а значит — родственники.

И Бережной улыбнулся, отчего грубоватое лицо его собралось в добрые морщинки.

— Что ж, братья земляне, — сказал он, — будем считать, что вы нас встретили, хоть по радио и не отзывались. И сразу же меня разоблачили, правда, бесценным подарком одарив. Так вот, «сто раз» мы отбросим и будем считать тебя, милая землянка, просто нашей общей внучкой. До этого у нас только один внучонок был. И парня этого, Анда, по-нашему Андрюшу, за своего считать будем. Но что у вас такое произошло? Я будто синие очки надел!

— Это новые для вас растения, — пояснила Эльма. — Прежние погубил ультрафиолет! А эти приспособились к новой среде, которую ваши современники, извините меня, командир Бережной, изуродовали.

— Вот оно что! То-то мы из космоса Землю свою не узнали! А где же остальные люди? Почему нас не встречают?

— Нет таких, уважаемый прадед, — вступил в разговор Анд. — Мы здесь случайно. Бежали из Города Руин.

— Как ты сказал, Андрюша, Город Руин?

— Да. Вся планета теперь покрыта руинами былой цивилизации, — ответил Анд.

— Вы слышите? — обратился Бережной к своим спутникам. — Это вам не Землия, тут дела похуже! Недаром и в наше время кое-кто предупреждал. Видно, не смогли люди повернуть руль прогресса. Повсюду руины! И радио, должно быть, нет, чтобы нам отозваться. И вы не знали, ребятки, что мы прилетим? — обратился он к Анду с Эльмой.

Те отрицательно покачали головой.

— Горько вертаться в таку порушену хату, но все-таки домой. Ну, внученька, со своим звездным братиком будь знакома, Никитенком. Бравый хлопец! Сейчас из контейнера освободят.

Эльма с изумлением следила, как извлеченный из воды металлический ящик раскрыли и из него выбрался маленький мальчик, выпученными глазенками озираясь вокруг.

— А где птички? — спросил он.

— Будут тебе и птички, — пообещала красивая звездонавтка с распущенными по плечам огненными волосами, освобожденными из-под шлема.

Она подвела ребенка к Эльме, а сама обняла и поцеловала земную девушку.

Эльма схватила мальчика на руки и прижала к груди.

— Почему ты такая черная? — спросил он, отстраняясь.

— Не черная, а смуглая, — поправила его мать. — Это от солнышка, родной.

— А что такое солнышко?

— Помнишь, я показывала тебе в окне каюты звездочку? Она выросла и стала Солнцем. Видишь, оно над лесом поднимается большое и яркое.

— Я тоже вырасту, — заявил малыш.

— Однако не мешало бы узнать все подробнее и по порядку, — предложил, подходя, еще один звездонавт, полный, с добродушным лицом, второй командир экспедиции Крылов.

— Это будет длинный рассказ, — согласился Анд. — Рассказав о том, что нам с Эльмой удалось прочитать в книгохранилище древних.

— Хочешь сказать, наших современников или их близких потомков, — предположил отец мальчика Никита Вязов, забирая ребенка у Эльмы.

— Которые могли описать последствия того, что уже при нас начиналось, — добавил Крылов.

— Нам с Андом пришлось бежать, — начала Эльма.

— Почему бежать? — удивился лысеющий математик. — У вас что? Война?

— Вот его племя, — Эльма указала на Анда, — напало на наше.

— С оружием? — осведомился дотошный математик.

— С дубинами, — пояснила Эльма.

— Как и следовало ожидать, — заключил Крылов. — Если не после ядерной войны, так после войны с природой в руках у людей остались дубинки.

— Вам нельзя идти в Город Руин, — предупредила Эльма, глядя на маленького Никитенка. — Там — дикари. Они вас убьют.

— Атомную войну хотели предотвратить, а на дубину напоролись, — с сарказмом произнес Никита Вязов, спуская мальчика на землю.

— Надо улетать! — решил математик Галлей.

— Улетать? — с негодованием обернулась к нему Надя. — Шкуру свою спасать? Как бы не спустили?

— Они непременно спустят, если вы попадетесь им в руки, — заверила Эльма. — Ведь вы для них «ненавистные предки», во всем виновные.

— Ты нас не пугай, внученька. Мы такого насмотрелись, что… Как бороться против атомного оружия, мы знаем, а вот против дубин противоядие еще искать надо.

— И найдем! — твердо заверила Надя.

— Жанна д’Арк, она знает, — усмехнулся Вязов.

Жена бросила на него быстрый взгляд.

— Жанна не Жанна, донкихоты не донкихоты, все мы пока слушать будем. Угостим друзей наших новых завтраком звездным, — предложил Бережной. — И проясним ситуацию.

Анд, знаток синей растительности, собрал нужные для костра сучья и с удивлением наблюдал, каким чудесным способом пришельцы подожгли его.

Все уселись у костра.

Со стороны озера раздался легкий всплеск.

— Это рыба, — сказала Эльма. — Мы хотели ее здесь ловить.

И обитатели Города Руин, изголодавшиеся за время бегства, отдали дань яствам, о которых лишь читали в Доме до неба. И уж никак не думали, что им придется их попробовать.

Бережной, да и все его соратники тепло наблюдали за своими гостями, или вернее, хозяевами.

— На Земле-матушке всегда принято было сперва накормить, а уж потом расспрашивать, — говорил командир, умиляясь аппетиту Анда.

И когда тот оторвался от самого вкусного, что когда-либо в жизни ел, Бережной наконец спросил:

— Так кто из вас, внучата наши, нам хотя бы основное расскажет?

Анд посмотрел на Эльму, та на него.

Тогда Анд вынул из кармана брюк тетрадь и переедал ее Бережному. У Эльмы даже глаза расширились от изумления.

— Я захватил ее из книгохранилища, не знаю зачем, — тихо сказал он.

Эльма кивнула.

Бережной взял тетрадь и внятно прочел:

— «ДНЕВНИК ДИКОГО ЧЕЛОВЕКА».

И, не раскрывая ее, внимательно посмотрел на Анда.

— Здесь если не все, то многое из того, что я мог бы рассказать.

Бережной откашлялся:

— Ну что ж. Зачитываю «обвинительное заключение», — с горькой улыбкой произнес он.

И стал читать.

Все жадно ловили каждое его слово, иногда переглядываясь.

Бережной кончил в полной тишине. Опять послышался плеск воды.

— Тяжкое обвинение, — заметил Крылов. — Убедительное.

— Вы наш главный философ, командир Крылов, — обратился к нему Галлей. — Объясните, как это могло случиться?

— Скажу кратко словами одного мыслителя: «Цивилизация — это непрестанное воспроизводство техники, знаний, ценностей культуры при непременном стремлении к высокой нравственности. При утрате любой из этих основ цивилизация обречена». Очевидно, так и произошло без нас на Земле.

— Мне, например, очевидно одно: не на ту планету мы попали, — заявил в ответ Галлей.

— Может быть, не ту планету мы искали, которой помогать надо. Со своей улетели, а она больше всего в помощи нуждалась, — со вздохом заключил Бережной. Обернувшись к Анду и обращаясь ко всем, добавил: — Но послушаем потомков наших дальних, диды их немыслимые.

— А мы с Андом вам все расскажем, — начала Эльма.

Эльма с Андом едва успевали отвечать на жадные вопросы живых своих пращуров.

— Что ж, — подвел наконец итог беседы Бережной. — Выходит, задача у нас прежняя. Добавилась лишь ответственность за наших современников, все здешние беды допустивших.

— Задача ясна. Решения не видно, — мрачно заметил Галлей.

— Не видно, если глаза закрыть! — вставила Надя, уложив мальчика себе на колени. — Спи, родной. Ночка скоро.

— А птички? — пролепетал Никитенок, засыпая. Надя стала напевать колыбельную.

Эльма настороженно вслушивалась в чарующий напев: она никогда не слышала таких песен.

— Придется искать контакт с обитателями ближнего города, — размышлял вслух Крылов.

— Надеетесь на теплую встречу? — усмехнулся Галлей.

— Мы хотели остаться здесь вдвоем с Андом, — сказала Эльма. — Теперь могли бы все вместе… — добавила она и, не договорив, схватила Анда за руку. — Смотри! — Ужас слышался в ее голосе.

Все посмотрели в сторону сельвы.

Из зарослей появлялись фигуры с дубинами. Впереди шествовал рослый мужчина с копной торчащих во все стороны волос на голове и всклокоченной бородой.

Еще издали он выкрикнул угрожающим голосом несколько лающих фраз.

— Что он говорит? — спросил Эльму Бережной.

— «Смерть пришельцам!» — пролепетала Эльма. — Он хочет разделаться с вами.

Бережной поднялся во весь свой рост и отважно шагнул навстречу вождю бурундцев, которого все-таки успел предупредить жрец-соглядатай.

— Милости просим к нашему костру, — пригласил звездонавт.

И вдруг Урун-Бурун, к удивлению Эльмы с Андом и пришельцев, залаял на древнекнижном языке, языке звездонавтов:

— Смерть ненавистным предкам! Обрекли нас, своих потомков, на одичание, лишив всех благ, которыми пользовались. Испортили свою планету. В назидание всем потомкам торчать будут ваши головы на шестах на площади Синей травы, где справедливый суд вынесет вам приговор, признав все ваши знания вредными.

— Зачем же лишать знаний потомков ваших и наших? Они смогут распорядиться ими более разумно. Об этом мы хотели бы сказать во время суда на наг званной вами площади.

— Нет вам оправдания! Семь шестов украсят древнюю площадь! — И уже спокойнее обратился к Анду:

— Юный бурундец может вести плененную им вешнянку к своей матери. Она ждет их.

Анд растерянно взглянул на Эльму. Вертикальная морщинка прорезала ее лоб меж бровей. Он прошептал:

— Должно быть, Урун-Бурун…

— Он поднимался в Дом до неба, — закончила Эльма. — Но почему он так благосклонен к тебе?

 

Послесловие к первой части

Они оба прочитали первую часть романа.

— Не может того быть, — назидательно сказал солидный, уверенный в себе седой читатель в строгих очках с золотой оправой и повторил: — Не может того быть, чтобы из десяти миллиардов человек, составлявших население планеты в XXI веке, к XXXI веку осталась лишь жалкая кучка дикарей!

Она была моложе, красивее, элегантнее, но не менее искушена в спорах, модно причесанная, чуть ехидная.

— А гибель человеческого вида из-за изменений условий существования на планете вы допускаете?

— Ну мало ли что может произойти с Землей! Космическая катастрофа, столкновение планет. Луна в свое время непонятно как удержалась на своей орбите, не врезалась в Землю. А не так давно малая планетка, величиной с хороший наш остров, мимо Земли промелькнула. И, говорят, еще вернется… Или, скажем, когда-нибудь Солнце погаснет или, наоборот, в «белого карлика» превратится, испепелив всю свою планетную систему. — И он выпустил клуб дыма. Она поморщилась:

— Значит, вы допускаете гибель человечества?

— Допускаю. Это может произойти и в результате ядерной войны. Поэтому такой войны нельзя допустить.

— А чем лучше (или хуже?) погасшего Солнца или столкновения планет смертоносная радиация, которая может возникнуть не только из-за ядерных бомб? Или отравление воды, воздуха, растительности? Исчезновение защитного слоя в атмосфере? Или, скажем, возникновение из-за уродливого развития цивилизации эпидемий, столь же неожиданных, как и неотвратимых?

— У вас бедствия сыпятся как из рога изобилия, — запротестовал он. — Придумать все можно. Надо провести грань между возможным и неизбежным.

— Вот видите! — обрадовалась она. — Выходит, вы допускаете не только увядание, но и полную гибель цивилизации. Так почему протестуете против показа горькой судьбы оставшейся его части?

— Не знаю, не знаю! — раздраженно ответил он. — Тому, что читаешь, не хочется верить.

— Хочется или не хочется? — наступала она.

— Если на то пошло, то не хочу! Не могу поверить в гибель цивилизации, всего того, что создавалось тысячелетиями!.. В торжество Урун-Бурунов! И безнравственных Жрецов — вдохновителей. Средние века с их религиозным изуверством миновали невозвратно.

— А в опасность гибели цивилизации готовы поверить?

— В опасность готов, — сказал он и погасил сигарету в пепельнице; потянулся было за другой, но отдернул руку.

— И задуматься над этим готовы?

— Задуматься всегда полезно.

— Так вот, вы уже и задумались над Городом Руин и Урун-Буруном. Кстати, ему подобных можно найти не только среди руин.

— Да, встречались такие даже в странах благоустроенных, цивилизованных, — неохотно признал он.

— Так не расцветут ли такие Буруны в дни общих бедствий?

— Бедствия должны объединять, а не разъединять людей.

— Но, с другой стороны, обострится эгоизм, всплывут на поверхность негодяи. Разве мало таких примеров?

— Да что вы спрашиваете? Сами знаете. — Он готов был уже рассердиться.

— Юпитер, ты сердишься. Значит, ты не прав! — процитировала она.

— Посмотрим, кто прав, — проворчал он, шаря по карманам в поисках сигарет.

— Подождем второй части романа, — предложила она.

Он закурил и нехотя согласился.

Этот разговор воображаемых читателей происходил, конечно, лишь в авторском сознании. Однако такой диалог возможен, и автор заранее согласен с каждым из спорящих. Они по-своему правы.

Но и автор прав, приступая к следующей части.