Джентльмен в шляпе, надвинутой на узко посаженные глаза, прошел в кабинет Главного врача военного госпиталя и потребовал у санитара немедленно вызвать того для разговора.

Главврач застал непрошеного гостя в неснятой шляпе, развалившегося в кресле, положившего ноги на журнальный столик.

— Садитесь, док, — указал он рукой хозяину кабинета на его кресло, — говорить будете с федеральной спецслужбой. О'кэй?

— О чем разговор? — недовольно пыхтя в усы, спросил Главврач.

— Ну, об этом насекомом, мутанте… или как его там…

— Вы имеете в виду мистера Коэна с другой планеты?

— Вот-вот, о нем вам и придется позаботиться.

— Мы, как врачи, заботимся о нем. Ему требуется больше кислорода, и мы поместили его в кислородную камеру. Представьте, вместо пиши ему нужен солнечный свет, мы чисто вымыли стекла в его палате. Наблюдаем за ним и ликвидировали последствия травмы.

— Насчет травм мы еще подумаем, а вот кислород и свет — это ему ни к чему.

— То есть как это ни к чему? Как вас понимать, сэр?

— А вы пораскиньте мозгами, док. Тогда поймете, как надо служить Америке да еще в звании полковника.

— Я это звание получил именно за службу в армии Соединенных Штатов, молодой человек.

— А теперь для армии Соединенных Штатов нужны некоторые сведения, известные вашему ублюдку, а он упорствует, объедается у вас солнечным светом, а ему врачебная диета нужна. Поэтому вам надлежит прикрыть окна в его камере глухими щитами, пока у него не развяжется язык.

— Я врач, сэр! И давал клятву Гиппократа лечить, а не пытать пациентов.

— Вы давали присягу, полковник. И она сейчас действует, как считает наш президент, а не клятва какому-то древнему язычнику. И вам придется выполнять мои указания от имени президента.

— Я не могу наносить вред пациенту и скорее подам в отставку, чем поступлю против своей совести.

— Считайте свою отставку принятой, а о щитах на окна я сам распоряжусь.

— Может быть, вы возглавите врачебный обход госпиталя?

— Я лошадиных клятв не давал. Ведь ваш Гиппократ ипподрому сродни.

— Я сообщу о своей отставке пациенту, не хочу, чтобы он обо мне плохо думал.

— Пусть он лучше думает, как бы ему не было плохо.

Главврач вошел в кислородную камеру, когда окна в ней стали закрывать снаружи. В комнате становилось сумрачно.

Коэн, сидевший у окна, встал при виде вошедшего Главврача.

— Они хотят оставить вас без света и темнотой вынудить вас сообщить какие-то сведения. В связи с этим я подал в отставку, не желая принимать в этом участие.

— Это делает вам часть, доктор. Требуемые сведения касаются наилучших способов убивать людей, которых вы лечите. Но они ошиблись, доктор. Мое биологическое устройство рассчитано на пребывание в космической темноте в течение трех миллионов (по вашей десятеричной системе) ударов сердца.

— В течение месяца! — мгновенно сообразил врач.

— Но я ощущаю и недостаток кислорода. Меня, доктор, можно уничтожить, сжечь, как мою бедную био-Коэлли, но нельзя сломить. Ведь я — часть профессора Коэна, который в другой галактике недосягаем.

— Какое безумие отказаться от общения с вами, скрыть ваше существование, брать с нас клятвенные подписки о неразглашении! Если б я, как подавший в отставку, мог бы задержаться в госпитале, я бы часто навешал вас, чтобы узнать о вашей планете и каким должно быть человечество. Но я уже знаю, что не таким, как у нас!

Когда врач уходил, в открытую дверь хлынул солнечный свет. Но дверь плотно закрылась, а подошедший санитар запер ее на ключ.